Тяга к знаниям

Глава 5

— И стоило мне вообще вытираться? – буркнула я, смахнув с ресницы очередную каплю.

Сегодня пегасы, то ли забавы ради, то ли по каким-то другим, непонятным мне причинам, решили полить Понивилль грибным дождем. Тяжелые дождевые капли ярко вспыхивали на солнце, превращаясь в сноп золотистых искр. Они тускнели почти что сразу, как раз перед тем, как упасть на голову какому-нибудь прохожему, но вместо потухшей искры в небе уже проносился десяток новых. Пони, а их на улице было не мало, с радостью принимали этот не по-осеннему теплый пегасий душ, он здорово бодрил и веселил их. Я даже услышала чье-то пение, с каждой минутой собирающее все больше и больше голосов.

Мне и самой такая погода нравилась, особенно в Кантерлоте, но сегодняшний день явно стал днем исключений. Никакой тебе уверенности в завтрашнем дне, никакой магии и никакой радости от грибного дождя. Дождик слегка остужал мне лоб и, вроде бы даже притуплял боль, но каждый контакт с влагой напоминал о недавнем инциденте с Пинки. Обливание холодной водой было эффективным средством снятия напряжения, но от того не менее неприятным. А про яркое солнце я вообще молчу. Мигрень наградила меня не только головной болью, но и повышенной чувствительностью к свету. Глаза резало нещадно, так что шагать приходилось, едва ли не зажмурившись.

Семенившая рядом Скуталу тоже не выглядела особенно веселой. Она шла, втянув голову в плечи, поминутно стряхивая воду с крыльев, и постоянно что-то бормотала себе под нос. Мне вспомнилась история, которую Скут рассказала прошлым вечером, о ее полете сквозь грозу. Сейчас опытная летунья вспоминает об этом случае с улыбкой на лице, но что на самом деле пришлось ей тогда пережить и какие последствия это оставило? Хотела бы я знать.

Из всей нашей троицы пожалуй только Пинки Пай не испытывала никаких неудобств. Наоборот, Пинки будто бы накинула на себя образ, к которому я привыкла с жеребячества. Образ неисправимой оптимистки и балагурши, для которой таких слов как печаль, проблема или план просто не существует. Пинки весело болтала о каких-то мелочах, шутила, строила рожицы и всячески подбадривала меня и Скуталу. И, что любопытно, за несколько минут нашей прогулки у меня начало складываться впечатление, что новая Пинки Пай ведет себя как старая намеренно и индивидуально для нас. Не могу сказать точно, почему мне так казалось. Возможно, все дело было в том, что Пинки, которую я запомнила, никогда не делила свой оптимизм с каким-то конкретным пони. Ее радость и безусловная приветливость распространялась на всех сразу. Не зря же она так часто отмечала, что все пони – ее друзья. А сейчас наша кудрявая балагурша дурачилась только передо мной и Скут. Прохожим, изредка встречавшимся нам на пути, доставалось от Пинки только бодрое, но сдержанное приветствие и все. И ни одному пони это не казалось чем-то необычным. Немыслимое дело для Понивилля двенадцатилетней давности. Раньше все давно бы решили, что Пинки не в себе и повели ее к доктору.

-… И тогда он опрокидывает свою тарелку и заявляет: «Я думаю, пони, который придумал использовать слово «сено» как ругательство, сделал этот как раз после того, как отведал этот сорт!»

Скуталу мелко захихикала, и даже я слегка улыбнулась, превозмогая головную боль. Этой байке про ресторанного критика с буйным нравом было в обед сто лет, но в исполнении Пинки Пай она казалась, как никогда свежей и забавной.

Внезапно, я поймала себя на мысли, что при всей своей неожиданной новизне, характер Пинки все же знаком мне, и довольно давно. Несколько лет назад в Кантерлоте ставили спектакль «Переполох на Каштановой улице» от какой-то там, то ли Дэйзи, то ли Дианы. Вроде бы она — довольно известный автор пьес, но я никогда сильно не интересовалось внутренней кухней театральной сцены. Так вот, это была очень забавная комедия об отношениях между поколениями. Героями истории стали пара очаровательных жеребят, их любящие, но вечно занятые родители и пожилая тетушка, которая жила вместе с ними. На протяжении почти всей истории тетушка воспринималась как третий ребенок, из-за ее легкомыслия и смешливости, и только в самом конце зрителю давали понять, что она – самый мудрый и дальновидный член семьи, как и полагается пони в ее возрасте. Старушка благополучно распутывает весь клубок недопониманий и возвращает в дом мир и покой, заставляя всех его обитателей стать чуть лучше, чем они были в начале. Причем, делает она это так, что никто и не замечает в деле ее заботливого копыта. Для них она так и остается великовозрастным жеребенком. Пинки напоминала мне как раз ту тетушку. И сейчас, и, наверное, раньше тоже. Сейчас просто сходство стало чуть более явным и непрозрачным. Как знать, быть может, именно с нее автор этой истории и писала этого персонажа. В конце концов, Пинки знала очень много разных пони, среди ее знакомств вполне могла оказаться какая-нибудь писательница.

Я как раз хотела спросить, не знаком ли Пинки этот спектакль и что она думает о персонаже тетушки, но розовогривая земная пони меня опередила.

— Пойдемте срежем вот тут, — предложила она, ткнув копытом в сторону маленького незаметного проулочка. – Заодно покажем Свити Белль будущий дом Эпплблум и Молтена Стоуна.

— О, точно! – воскликнула Скуталу. – Ты должна его увидеть, Свити!

— Должна? – переспросила я, одарив пегаску, надеюсь, достаточно неприятным взглядом. – По-моему, девочки, у нас с вами есть дела поважнее, чем всякими домами любоваться. Мы не на прогулке, в конце концов! Если не найдем мою запись…

— Пошли, говорю! — со смешком прервала меня Пинки. – Так все равно будет быстрее.

— Ага! – поддакнула Скут.

Ничего не оставалось, кроме как подчиниться воле большинства и свернуть в указанный Пинки Пай проулок. Пока мы не спеша следовали по узкой дорожке, я с примесью недовольства и столичного снисхождения рассматривала хвосты своих спутниц. Что это вообще за достопримечательность такая, чей-то дом? Если бы мы находились на центральной улице Кантерлота или Кристальной Империи, такой интерес еще можно было понять, там что ни дом – произведение искусства. Но здесь, в провинциальном тихом городке, построенным земными пони на что любоваться? Как ровно легли бревна или как солнышко играет на черепице?

Впрочем, все мои не слишком дружелюбные мысли о родном городе сразу же развеялись, как только из-за очередной бревенчато-досочной избушки показался новый дом Эпплблум. Ничего удивительного в этом нет, думаю у всех, кто впервые видит это строение из головы уходят мысли о превосходстве столичной архитектуры. Вместе со всеми остальными мыслями. Так и оставляет вид домика молодой семьи из провинции стоять без единой мысли в голове и с отвисшей челюстью.

В тихом проулочке маленького Понивилля выросло большое каменное дерево. Явно яблоня, хотя по размерам эта скульптура, выполненная из зеленоватого гладкого камня, не уступала библиотечному дубу. Толстый ствол разветвлялся и переходил в волнистую сферу кроны, усеянную распустившимися яблоневыми цветами, и все это — из камня. Никаких сочленений и швов видно не было, складывалось ощущение, что все дерево выдолблено из единственного монолита. И все же, это был жилой дом, а не просто большая скульптура. В стволе имелась дверь, слава Солнцу деревянная. Пустота в месте, где верхние ветки переходили в крону была аккуратно застеклена, и сквозь такие оригинальные окна можно было увидеть винтовую лестницу. А в самом центре каждого из распустившихся цветов, красовались маленькие круглые окошки. В общем, каменное дерево производило впечатление вполне пригодного для жизни дома. И именно это и шокировало больше всего.

— Эм…

— Кто построил это чудо? – подсказала Пинки. Я в ответ молча кивнула.

— Да Молтен Стоун и построил. Но проект не его, придумала все как раз Эпплблум. Из них вышла отличная команда, знаешь ли.

Тяжело вздохнув, я еще раз окинула взглядом чудо архитекторской мысли моей старой подруги и строительного мастерства по-прежнему неизвестного мне пони, и предложила спутницам идти дальше.

Очередной приступ душевной горечи обжег внутренности, составив компанию истязающей голову мигрени. Личность жениха Эпплблум оставалась для меня абсолютной загадкой, которую я и не мечтала разгадать, но только сейчас я поняла, что о сегодняшней Эпплблум знаю едва ли больше, чем о нем. Когда она успела стать архитектором? Как это произошло? А в сущности, так ли меня интересовала жизнь Эпплблум до вчерашнего дня? В переписке со Скуталу я регулярно спрашивала, как идут дела у нашей общей подружки, но то были дежурные вопросы, задаваемые автоматически, по старой памяти. Скут, наверное, чувствовала это, а потому и отвечала не менее дежурно, без подробностей, и меня это устраивало. До посиделок в Сахарном уголке я ни разу не упрекнула Скуталу в том, что она рассказывает об Эпплблум слишком мало. Раньше мне хватало знания, что старая подруга здорова и у нее нет никаких серьезных проблем. Только по возвращении в Понивилль она снова начала меня интересовать, и то, только после того, как я узнала, что меня не пригласили на ее свадьбу. Так может мной все это время руководило только уязвленное самолюбие, а никак не скорбь о потерянной дружбе? Может быть, я так остервенело ищу виноватого потому, что чувствую виноватой себя? Или так и есть? Что, если в моих последних письмах Эпплблум почувствовала, что не нужна мне, и охлаждение нашей переписки началось с меня, а она только поставила последнюю точку? И вот теперь я изображаю обиженную невинность и мечтаю, как бы высказать Эпплблум все, что накипело, вместо того, чтобы порадоваться за нее и хоть немного поинтересоваться ее нынешней жизнью.

— Эм… Пинки? – осторожно обратилась я, когда каменный дом остался позади.

— Слушаю тебя во все два уха! – отозвалась та.

— Ты ведь по-прежнему знаешь все про всех в городе?

— Ну, в уборные к каждому встречному я не лезу, без особой надобности, — серьезным тоном ответила Пинки Пай. – Но да, незнакомцев в этом городе для меня нет. А что, хочешь послушать сплетни?

Скуталу на этих словах фыркнула и закатила глаза, но я решила не обращать пока на нее внимания.

— Вроде того. Расскажи мне о Молтене Стоуне. Видишь ли, мы с Эпплблум уже очень давно не общались, ее свадьба стала для меня большим сюрпризом и… Ну, знаешь, хотелось бы узнать ее жениха получше.

— Понимаю, — кивнула Пинки. – Так, с чего бы начать? Вообще, Молтен – старый приятель Твайлайт, они в одно время учились в школе для одаренных единорогов, только он на пару курсов младше…

— Он что, единорог? – не подумав, выпалила я, и тут же осознав ошибку, осеклась и раздосадовано закусила губу.

— Ты что, даже этого не знаешь? – вскинула брови Пинки Пай. – Еще немного и я решу, что ты вообще с другой планеты прилетела. Ладно, так о чем это я? Ах, да! После учебы Молтен устроился работать строителем, так как у него очень здорово получалось обращаться с камнем при помощи магии. Но не все пошло гладко. В какой-то момент дом, над которым работал наш любимый Молен, обрушился, причем как раз в тот момент, когда он находился внутри.

— Постой, — прервала я. – Я помню этот случай. Да, я даже видела, как это происходило, с балкона во дворце. Я тогда страшно перепугалась, сразу побежала рассказать принцессе. Она лично отправилась разузнать, что случилось. Потом рассказывала, что бедняга, которого завалило, к счастью, не покалечился, но ему все-таки придется некоторое время поправлять здоровье.

— Ага-ага. Вот к нам-то его за здоровьем и отправили. Ну знаешь, поближе к природе и все такое.

— Ага, — поддакнула Скуталу. – Помню, как он тут первые дни ходил, ото всех шарахался. Хотя, когда узнал, что Твайлайт тоже живет здесь – оживился. Даже слишком, хе-хе.

Я покосилась на подругу, ожидая объяснений, но слово снова взяла Пинки.

— Да, забавный случай был. Твайли была для Молтена кем-то вроде первой любви, в чем он ей так и не набрался смелости признаться. А тут, значит, решил, все – судьба, нужно хватать мантикора за усы и срочно наверстывать упущенное в школьные годы.

— Так ведь Твайлайт уже должна была быть замужем в то время, — заметила я.

— Угу, скажу больше, тогда уже и Стар Ватчер успел из пеленок вылезти. Но бедного Молетна никто об этом не предупредил. Поначалу, знаки внимания, которые он оказывал Твайлайт были такими неуклюжими, что она и не заподозрила в них ухаживаний, а уж после… В общем, к несчастью, Твайлайт осознала, чего добивается ее старый знакомый именно в тот момент, когда находилась не в самом хорошем расположении духа. Дело вполне могло кончиться синяками, если бы не Чирили. Она чисто случайно оказалась свидетелем той сцены и вовремя вмешалась. Так-то у Молтена и появились первые друзья в Понивилле. Чирили, конечно же, познакомила его с Биг Маком, а тот – с Эпплблум. Там тоже все пошло не слишком гладко на первых порах, но ничего, притерлись со временем. В конце концов, Молтен даже помог Эпплблум получить ее долгожданную кьютимарку, с этого и начался их роман, но это уже другая история.

— Расскажи! – с жаром попросила я.

— Обязательно, но только в другой раз, — пообещала Пинки. – Мы уже пришли.

Когда вчера утром я пробегала здесь на пути в ратушу, площадь была чиста и пустынна, как каменное плато где-нибудь в

горах. Сегодня же пустырь превратился в пестрый гудящий муравейник. Туда-сюда сновали группки из двух-трех пони с телегами или мешками, над головой проносились пегасы. Где-то что-то пилили, где-то что-то красили, где-то собирали вместе и приколачивали. Работа шла слаженно и бодро, один только взгляд на трудящихся вызывал желание плюнуть на мигрень и самой взять в зубы молоток. А в самом центре площади, как алтарь для всего этого трудового ритуала, стояла довольно большая и красивая сцена. Над ней никто не работал, должно быть, ее соорудили в первую очередь и теперь занимались только пространством для зрителей.

— Ну, что скажешь? – спросила Пинки, демонстративно окинув взглядом площадь.

— Вдохновляет, — честно ответила я. – Напишешь мне, когда у вас будет следующая Зимняя уборка? Что-то захотелось поучаствовать, детство вспомнить.

— Непременно!

— Да, жаль только, если вся эта работа пропадает. Если не найдем запись…

— Отставить упаднические настроения! – отрезала Пинки. – С твоей помощью, мы в два счета найдем ее, и все у нас завтра будет в полном порядке.

— Да, наверное, — кивнула я, попутно прислушиваясь к ощущениям.

Дома я так смело вызывалась провести это маленькое расследование, но чем ближе дело подходило к использованию магии, тем неувереннее я себя чувствовала. Действие обезболивающих окончательно рассеялось еще за завтраком, и я по-прежнему не была уверена, чем для меня кончится новое ментальное напряжение. Но отступать уже поздно.

— Показывай, где лежала вся электроника.

Пинки отвела нас за сцену, где под небольшим навесом были сложены всевозможные устройства, вроде колонок, пультов управления звуком и тому подобных вещей. Уже не нужные музыкальные инструменты лежали здесь же. И в куче всего этого музыкального добра теперь зияла дыра от пропавшего проигрывателя. Место, где он стоял угадывалось на раз: примятая трава показывала очень четкие очертания правильного прямоугольника размером приблизительно метра на полметра.

— Странно, — буркнула я. – Аппарат явно не тащили по земле, иначе остались бы следы. Эта штука очень тяжелая? Пинки?

Ответа не последовало. Занятая осмотром, я совершенно потеряла из виду своих спутниц. Оглядевшись по сторонам, я увидела, что и Пинки, и Скуталу рядом, но им сейчас не до моих вопросов. Вокруг успела собраться целая толпа оторванных от работы пони. Пинки и Скут, каждая по-своему, перебивая друг друга, рассказывали окружающим, что сейчас я, благодаря своей особой магии решу главную загадку этого утра и укажу на «похитителя». Пони возбужденно перешептывались, косясь то на меня, то на обеих рассказчиц. Судя по всему, мои дорогие друзья были совершенно не против того, чтобы за моей работой понаблюдали все желающие. Хорошо хоть попросили их вести себя потише и не лезть под копыто, но все равно, такое положение дел меня не устраивало совершенно. Зрители – последнее, чего я хотела в эту минуту. Но не разгонять же их теперь.

Поморщившись, я отвернулась от толпы и попыталась сосредоточиться на деле. Да, проигрыватель точно был крупнее и тяжелее простого граммофона, четкость следа на траве говорила об этом без утайки. Пожалуй, такую штуку мог бы взвалить на спину только очень сильный пони. Но в этом случае, след не остался бы таким ровным и четким – устройство пришлось бы хоть чуть-чуть, но протащить по земле. Здесь даже не важно, был ли таинственный похититель один или действовала целая шайка, была ли у них телега и веревки или они полагались исключительно на собственные хребты – не наследить, утаскивая такой груз по земле, невозможно.

Такой вывод автоматически исключил из списка подозреваемых всех земных пони города, что здорово сузило круг поисков. Как ни крути, Понивилль оставался городом земных пони, во всех смыслах этого слова. Значит единороги или пегасы.

— А Твайлайт вы сказали о пропаже? – громко спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Мэру сообщили в первую очередь, – отозвался кто-то из толпы.

— Понятно.

Значит, скорее всего, единорогов тоже можно исключить. Собственно, после долгих лет развития магических способностей, я уже почти забыла, на что способны единороги без специальных тренировок, но, кажется, тягать телекинезом штуки тяжелее стула, они все же не могут. Оставались редкие исключения, вроде самой Твайлайт. И если уж в Понивилле, по каким-то крайне чудным обстоятельствам, поселился еще один выпускник школы для одаренных единорогов, наверняка наша мэр прекрасно знает этого «самородка» и он дважды подумает, прежде чем безобразничать в ее городе.

Последняя мысль внезапно обдала неприятным холодком по спине. Выпускник школы для одаренных единорогов? Жених Эпплблум, Молтен Стоун учился именно там, если верить рассказу Пинки. Мигрень, к которой я уже почти привыкла, опять напомнила о себе, на этот раз будто сдавив голову невидимым обручем. Мог ли Молтен..? Да нет, бред. Его же нет в городе. По крайней мере, все говорят именно так, а я не до такой степени сошла с ума, чтобы считать, что мне лгут все понивилльцы. Итак, если мыслить трезво, единороги, все же, отпадают. Остаются только пегасы. Кто-то из крылатых пони вполне мог подлететь сверху. Не касаясь земли схватил проигрыватель и унес его. Не самый плохой вывод на основе одних только следов на траве, вот только ничуть не проясняет ситуацию.

— Что, все так тухло?

Я обернулась на голос и увидела рядом Скуталу, которая с беспокойством в глазах поглядывала на меня. Поймав мой взгляд, она будто бы слегка смутилась.

— Ты просто так громко зубами скрипишь.

— Это не от досады, — заверила я подругу. – Но, в общем, ты права. Все, что могу сказать – вряд ли это работа кого-то из земных пони. Возможно единорог, но скорее все-таки пегас. Или даже несколько.

— На ум никто не приходит, — призналась Скут.

— Да я на это и не надеялась. Паршивая, все-таки из меня ищейка. Знаешь, я ведь всегда смеялась над этой профессией. Часами копаться во всяком мусоре, строить бесчисленные предположения, половина из которых оказывается полным бредом – напрасные усилия. Мне-то, чтобы узнать все подробности происшествия, достаточно коснуться любой улики и только, — тут я замолкла, осознав, как глупо звучит похвальба, после фактического признания своей беспомощности. Но, надо отдать должное Скуталу, она все поняла с полуслова.

— Боишься?

— Боюсь, — призналась я. – Но деваться некуда. Будь готова меня подхватить, если что.

— Слушай, ты нездорова, — нахмурив брови, произнесла Скут. – Может, не будешь вредить себе еще больше? Найдет Пинки эту штуку, и пластинку найдет. Пойдем домой!

— А если не найдет? — заупрямилась я. — Я мечтала выступить в Понивилле с тех пор, как начала серьезно заниматься пением, а теперь все летит коту под хвост! Нет, я должна быть уверена.

Скуталу тяжело вздохнула, но ничего больше не сказала. Я попыталась улыбнуться, чтобы как-то приободрить обеспокоенную подругу, но ничего хорошего из этого не вышло. Скут будто бы еще больше напряглась, должно быть, улыбка получилась слишком вымученной.

Ощущая на больном затылке несколько десятков взглядов, я медленно зашла под навес, положила копыто на одну из колонок и закрыла глаза. Мои видения обычно сопровождались приятным ощущением, будто голову погружают в теплую воду, однако сегодня мне показались, будто я опустила макушку в котел с кипятком. Темно-красная дымка медленно заполняла черноту перед глазами, но в ней ничего не было видно. Туман не желал показывать мне прошлое, только все больше и больше загустевал, а с ним нарастала и головная боль. Совсем скоро я уже не видела ничего кроме сплошной красноты. Внезапно в затылке что-то щелкнуло, и я почувствовала, что теряю контакт. Бордовый туман не рассеивался, но начал блекнуть, а где-то издали послышались голоса толпы. Я даже разобрала в общей массе возбужденный хрипловатый голосок Скуталу. Какая-то неведомая сила, явно хотела насильно вытащить мой разум в реальный мир, чтобы удержать последние крохи того, что осталось от контакта приходилось сильно напрягаться.

Наконец, в уже почти полностью выцветшем тумане начала проявляться картинка, нечеткая и к тому же, черно-белая, так что разобрать что-то оказалось не самой простой задачей. Впрочем, видение, конечно же, не показало мне ничего, кроме того, что я только что видела в реальности. Прямо передо мной – задняя стенка сцены, сверху – навес, внизу – сложенная в кучу аппаратура и след от пропавшего проигрывателя на траве. Высунувшись из-под навеса я бросила короткий взгляд на небо – серое с кучей белых точечек, как большое дырявое покрывало. Ночь. Довольно часто, когда я знала заранее, что хочу увидеть, моя магия автоматически «перематывала» события к нужной точке, так вышло и в этот раз. Оставалось только немного подождать.

Секунда за секундой, в видении не менялось ровным счетом ничего. Из-за угла не спешили выбегать коварные злоумышленники с проигрывателем на спине, по земле не скользили тени пролетающих пегасов. Ожидание сильно выматывало и раздражало, я чувствовала себя не справившимся с грузом тяжелоатлетом, которого придавило штангой. Он из последних сил удерживает штангу в копытах, чтобы она не раздавила ему грудь, и, затравленно озираясь, просит о помощи. Точь-в-точь я, вот только мне, в отличие от атлета было неоткуда ожидать помощи. Ни один пони не смог бы сейчас убрать «штангу», и подарить мне облегчение, только я сама.

— Ну же, давай, — прошипела я сквозь зубы. Разумеется, делу это никак не помогло.

Не знаю точно, сколько времени я провела, озираясь по сторонам в надежде увидеть хоть что-то. Изводимая физическим напряжением и головной болью, в конце концов, я поняла, что ни один концерт не стоит таких мучений и сдалась. Очень быстро и без того слабая «картинка» стала растворяться в бесцветном тумане, а я почувствовала себя так будто теряю сознание, хотя на самом деле наоборот начала свой путь из забытья в реальность. Кажется, в этот момент в стремительно растворяющемся видении начало что-то происходить, краешком глаза я уловила какое-то движение, но я уже перестала что-либо осознавать.

Звуки и запахи появились резко, не так, как в прошлый раз. Мгновение назад была тишина и вдруг – шум на полную громкость. Наверное, я все же на мгновение отключилась, перед тем как окончательно прийти в себя. Открыв галаза, я не без удивления обнаружила, что по-прежнему стою на ногах, хоть и не слишком твердо. Голова горела вся, целиком, от подбородка до кончика рога, по щекам скатывались не то слезы, не то капельки пота, а внутри медленно, но верно разгорался уже знакомый пожар безотчетной злости.

— Все отменяется, — прошептала я.

— Что? – переспросил кто-то рядом.

— Все отменяется! – повторила я так громко, как только могла. – Концерта не будет! И пусть каждый из вас поблагодарит за это рядом стоящего пони! Из-за вашей безалаберности была потерян проигрыватель и пластинка, а из-за вашей лени и врожденной неспособности думать, ее до сих пор не могут найти. Вот скажите, ну что такого сложного в том, чтобы вычислить, что похититель – единорог? Жеребенку же понятно, что это не мог быть ни земной пони, ни пегас! Так неужели же в этом городке так много единорогов, способных поднять в воздух такую махину?

— Мы…, — донеслось из толпы.

— Тихо! – оборвала я. – Я покинула Понивилль еще маленькой кобылкой, но никогда не забывала, где мой настоящий дом. И вот, наконец, я смогла сюда вернуться, и как вы меня встретили? Спасибо, друзья, я очарована!

— Не мог это быть единорог, — прошептал кто-то сзади. Я обернулась и увидела Пинки Пай. – Твайлайт тоже в первую очередь подумала на единорогов и уже проверила всех.

— Ха! Твайлайт Спаркл! Та самая единорожка, которая никак не может простить мне, что я отобрала ее место возле принцессы! Вот все и проясняется. Я уличила ее в зависти, разворошила ее бесценный внутренний мир и вот как она решила мне отомстить. Эффектно, ничего не скажешь. Вы должны быть горды, что у вас такой замечательный мэр, ребята! Ну а я не могу спорить с городской администрацией. Поеду лучше в Кантерлот, там хотя бы никто не подставляет исподтишка. Счастливо оставаться!

Я резко развернулась с намерением как можно скорее покинуть площадь, но у меня на пути, будто из ниоткуда, снова возникла Пинки Пай.

— С чего ты вообще решила, что именно единорог утащил проигрыватель? – спросила она. Голос Пинки был спокоен, даже мягок, но в глазах я явственно заметила что-то недоброе. Ее точно не вдохновила моя речь и нападки на Твайлайт.

— Я не хочу больше это обсуждать, — негромко пробормотала я, и попыталась обойти розовую земную пони, но Пинки резко шагнула в сторону, снова оказавшись у меня перед носом.

— Просто ответь, почему единорог.

Тяжело вздохнув в осознании, что Пинки не отстанет, я принялась объяснять.

— Если бы проигрыватель унес земной пони, ему пришлось бы хоть немного, но протащить его по земле. Остались бы следы, а их нет. Вывод? Магия! Теперь я могу идти?

— Пегасы могли подлететь и взять аппарат, не опускаясь на землю, — возразила Пинки. – Почему ты отметаешь их?

— Ну, это очевидно, пегасы, — начала я и остановилась на полуслове. Разве не о том же я думала несколько минут назад, когда осматривала следы? Да-да, пегасы тоже могли забрать проигрыватель и не оставить следов, так почему я теперь так уверена, что виной тут именно единорожья магия? Я все-таки что-то увидела в прошлом?

Лишний раз напрягать голову – не самая хорошая идея, при дичайшей мигрени, но все-таки мне было необходимо еще раз прокрутить в памяти все видение целиком. Что-то в нем натолкнуло меня на мысль о магии, теперь сомнений в этом почти не осталось. Оставалось понять, что именно. Должно быть, что-то случилось почти перед самым уходом, я успела что-то заметить, но уже не смогла осознать это до конца. Я видела, как кругом все расплывалось и теряло плотность. От сложенных в кучу инструментов и аппаратуры оставались только размытые туманом очертания. Стоп! Вот оно! Перед тем, как все окончательно исчезло, в самом центре туман на мгновение стал чуточку гуще, а потом в этом месте стали угадываться очертания какого-то предмета. То есть, в правильном течении времени проигрыватель исчез в облаке дыма. Рядом никого не было. Магия! Что ж, на деле новый факт мало что прояснял, но я все равно была довольна. Теперь, по крайней мере, можно было сказать, что я не зря себя мучила.

— Так что там с пегасами? – переспросила Пинки Пай.

— Я видела, как проигрыватель исчез. Это была магия и… — начала объяснять я, но снова осеклась. Что-то здесь не сходилось. – Постой, это странно. Магия единорогов не вызывает дыма, только свет, — пробормотала я. – И все-таки, есть в этом что-то знакомое, не могу вспомнить что… Ах!

Внезапная догадка пронзила голову новым всплеском боли. Я скривилась, приложив копыто ко лбу, и сдавленно прошипела одно единственное слово, прозвучавшее не лучше любого ругательства.

— Спайк.

— Спайку-то это зачем? – нахмурилась Пинки.

— Не знаю. Но это точно он! Н-да, вот кого я убью сегодня первым. Пойдемте, девочки, побеседуем с нашим чешуйчатым другом. Только Солнца ради, не тащите за собой всю эту толпу.

Я обернулась, чтобы попросить пони разойтись и нос к носу столкнулась с последней персоной, которую ожидала здесь увидеть. Должно быть, со стороны я, застывшая на месте с открытым ртом выглядела довольно комично. Только мне вот было совсем не до смеха. На мгновение я даже забыла, куда собралась идти, впрочем виновница моего ступора не побрезговала напомнить.

— Ферма в той стороне, уважаемая, — кивнула Эпплджэк, не сводя с меня глаз.

В ее взгляде читалось недовольство, она явно не была рада меня видеть. К сожалению или к счастью, наши чувства оказались взаимны. Новая волна гнева начала медленно но верно выталкивать из головы остатки удивления. Еще несколько секунд напряженного молчания и я готова была снова взорваться, да так, как никогда до этого. К счастью, даже в этот момент во мне осталась какая-то капля здравого смысла. А он изо всех сил кричал, что сейчас самое неподходящее время для выяснения отношений с Эпплджэк. В конце концов, я просто буркнула «спасибо» и быстрым шагом пошла в указанную сторону, ни с кем больше не разговаривая. Совсем скоро, чуть позади, послышалось цоканье еще четырех пар копыт. Конечно, Пинки Пай и Скуталу отправились вслед за мной.

— Что вообще Эпплджэк делает на площади? – спросила я еще до того, как обе пони поравнялись со мной.

— То же, что и все – помогает готовить площадь к концерту, — моргнув, ответила Пинки.

Наверное, ее удивил вопрос, так же, как и меня ответ. С чего бы это Эпплджэк, при ее отношении ко мне и моей творческой карьере, помогать с концертом? Теперь-то я поняла, как ошиблась, когда дала волю эмоциям при виде дома Эпплблум. Нет, все выходило в точности, как рассказывала Скут: Эпплджек презирала меня. И Эпплблум тоже. Чтобы это понять, достаточно было один раз посмотреть в глаза самой честной пони в Понивилле, которая даже одним своим видом может рассказать всю праву, как есть. Тяжелая правда, в которую все-таки придется поверить. Но ничего страшного, мне и не такое приходилось переживать, главное теперь понять, что делать со всем этим дальше.

Тем временем, Скуталу, состроив болезненную гримасу, обратилась ко мне.

— Слушай, Свити, ты же не серьезно говорила насчет того, что концерт отменяется? Ты же не уедешь?

— А? – переспросила я, оторванная от размышлений. – А. Нет. Не знаю. Посмотрим, что будет дальше, — чуть помявшись, я все же произнесла вслух то, о чем подумывала уже давно, — Честное слово, Скут, я бы у вас на площади неделю пела стоя на голове, причем абсолютно бесплатно, если бы мне сейчас кто-то дал маленькую таблетку обезболивающего.

— Нельзя, — полустрогим полупечальным тоном ответила Скуталу.

— Сама знаю, — буркнула я. – Ну ладно, давайте шире шаг, чем скорее доберемся до фермы, тем лучше.

---

Амбар, в котором расквартировался Спайк, безошибочно угадывался среди прочих зданий на ферме. Во-первых, стены его были выкрашены в фиолетовый цвет, а крыша – в зеленый. Во-вторых, амбар располагался достаточно далеко от грядок, теплиц и прочего мелкого хозяйства. Сама дорога к нему проходила так, чтобы путь невозможно было срезать по грядкам. Ну а в-третьих, от ворот на ферму и до амбара вела четкая цепь следов огромных драконьих лап. Следуя по ним, наша маленькая компания и подошла вплотную к новому жилищу Спайка. Я забарабанила в дверь, попутно прикидывая в уме, как вести себя, предъявляя претензии огромному огнедышащему дракону. Конечно, Спайк добродушен, и по-прежнему считает меня своим другом, но кто их драконов знает? Обидится, хвостом нечаянно заденет.

Наконец, над дверью открылось окно, через которое просунулась жутковатая драконья морда, к которой я никак не могла привыкнуть. Спайк оглядел нас мутноватыми глазами, пробормотал что-то нечленораздельное и втянул голову назад внутрь своего жилья, захлопнув за собой окно. Не успела я возмутиться таким приемом, как дверь открылась и перед нами предстал дракон во весь свой немалый рост.

— Привет, девчонки. Что хотели? – поинтересовался Спайк, как-то странно поглядывая на Скуталу.

Я решила не ходить вокруг да около и сразу взяла быка за рога.

— Признаться ни в чем не хочешь?

— Ну-у, — протянул дракон, опустив голову. Он сцепил передние лапы друг с другом и принялся разминать их. Такой жест, у существ, обладающих пальцами, носил непроизвольный характер и говорил о том, что индивид нервничает, если конечно я правильно помнила программу по психологии отличных от пони народов. Что ж, если дракон нервничает, значит, ему явно есть, что скрывать. Главное не давать слабину.

— Спа-айк, — с нажимом произнесла я.

— Чтобы она тебе ни сказала, все было не так! – выпалил Спайк, ткнув пальцем в Скуталу.

— Ч-чего? – Скут непонимающе помотала головой. – А! Да, сейчас вообще не об этом. Хотя, раз ты сам поднял эту тему…

— Чтобы у вас там ни случилось, ты разберешься с ним потом – я первая, — прервала я Скуталу и снова обратилась к дракону приторным голоском. — Спайки, я тебе признаюсь, у меня сегодня чудовищно болит голова, я от этого становлюсь очень раздражительной и крушу все на своем пути. Давай не будем ставить под угрозу тебя или твое имущество? Ты просто скажешь, куда дел проигрыватель и пластинку, которые стащил вчера ночью и на этом разойдемся?

Было видно, что Спайк стушевался еще больше, но признаваться ни в чем не спешит. Пока он мямлил что-то себе под нос, я обошла его слева, и заглянула внутрь амбара. В уме барахталась смутная надежда, что в жилище Спайка найдется большая гора золота и драгоценных камней с этим несчастным проигрывателем на самой вершине. Но и тут меня ждало разочарование. Драконья натура Спайка все же уступила воспитанию, полученному у одной из самых педантичных и аккуратных единорогов Эквестрии. Вся мелкая собственность спайка была аккуратно расставлена вдоль стен его жилища, а посередине, как раз там, где я надеялась увидеть гору сокровищ, располагалось большое гнездо, собранное, впрочем, не из сена и веток, а из матрасов и подушек и прочих постельных принадлежностей. Должно быть, Спайк, как и любой дракон предпочитал спать, свернувшись клубком на чем-нибудь мягком.

— Серьезно, Спайк, лучше прекращай мямлить и ответь нормально, пока я еще как-то себя сдерживаю, — бесцветным голосом сказала я, все еще осматривая имущество дракона. Мое последнее увещевание подействовало. Спайк прекратил бормотать, сделал глубокий вдох и выдал громко и четко:

— Я не могу сказать вам, где проигрыватель. Но обещаю, его вернут к вечеру.

В этот момент меня снова особенно ощутимо кольнуло под рогом, и я начала чувствовать, что теряю самообладание. Ну, почему, почему все это должно было произойти именно сейчас?! Почему не вчера, почему не завтра? Если бы я была здорова, мне ничего не стоило бы прикоснуться к Спайку, и моментально узнать ответы на все вопросы, легко и просто. И никаких тебе допросов, никаких увиливаний и отговорок. Даже будь Спайк вообще немым, я узнала бы у него все, что захотела. Все секреты мира в моем полном распоряжении, только протяни копыто! Но сейчас я отрезана от всего этого стеной головной боли. Как же это бесит! Но ничего, ничего, я узнаю, что скрывает это фиолетовое чучело, обязательно узнаю.

Мой взгляд остановился на кухонном уголке Спайка. Там в миске на столе лежал крупный рубин. Весь вид драгоценного камня будто кричал о своей редкости и ценности. Такой мог бы быть одним из лучших украшений для очень богатой модницы. Либо очень редким деликатесом для разборчивого в еде дракона. Я подошла к столу, взяла рубин, и, задумчиво поджав губы, взвесила в копыте свою находку.

— Ты сказал «его вернут», то есть он не у тебя, верно? – поинтересовалась я, вкрадчиво, будто следователь, у которого в копытах уже имелись все доказательства, а дальнейшее «раскалывание» подсудимого, не столько необходимость, сколько принцип.

— Ну да, — с явной неохотой подтвердил Спайк, подозрительно косясь на свой обед. – Только, пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Я слово дал!

— Не спрашивать? – недобро усмехнулась я. – Хорошо, не буду. Тем более, я уже и так задала все вопросы, на которые хотела получить ответ. И сейчас ты мне ответишь, если не хочешь остаться сегодня без обеда. Превратить такой камушек в пыль для меня – раз плюнуть!

Повисла напряженная тишина. Я откровенно наслаждалась эффектом, который произвела. Однако моя злобная радость продолжалась ровно до тех пор, пока Спайк снова не заговорил.

— С тобой все нормально, Свити Белль? – спросил он раздраженно, без намека на прошлую неуверенность. – Не понимаю, ты что, правда думаешь, что я нарушу слово из-за какого-то рубина, будь он хоть три раза вкусным? Мне же не пять лет, в самом деле!

Я была готова ответить на любую реплику Спайка какой-нибудь едкой колкостью, и уже с шумом втянула воздух, чтобы начать, но неожиданно для себя сомой остановилась. Так и застыла на месте с ехидной ухмылкой на лице. В голове медленно проплыли последние несколько мгновений. О, Селестия, неужели это выглядит и впрямь так абсурдно? Я посмотрела на Спайка, потом медленно перевела взгляд на Пинки Пай и Скуталу. Лица всех троих, подтверждали, что они видели именно то, что я думаю. Я только что пыталась шантажировать взрослого дракона тем, что уничтожу драгоценный камень, который он собирался съесть на обед. Это же все равно, если бы я сказала Твайлайт Спаркл, что съем ее ромашковый бутерброд, если она немедленно не снимет с себя полномочия мэра.

— Ну, конечно же, она не серьезно! – весело воскликнула Пинки Пай. – Это штука такая! Ха-ха-ха, очень забавно, Свити, молодец! А я лучше придумала! Если ты, Спайк не скажешь, где проигрыватель, мы со Скуталу возьмем швабры...

Пинки в очередной раз, очень к месту включила дурочку и отвлекла Спайка на себя, пока я стоя в сторонке все гуще и гуще заливалась краской. Что на меня нашло? Сегодня я уже несколько раз выходила из себя так, что теряла способность трезво мыслить, но до сих пор это не выливалось в натуральный идиотизм. Спайк отказался ответить, где проигрыватель, у меня обострилась головная боль, я психанула и дальше действовала на одних эмоциях, не думая. Пожалуй, в этом можно углядеть какой-то смысл. Рубин, первая ассоциация – ценность. Спайк, первая ассоциация – прожорливый детеныш дракона. Одно наложилось на другое, сделав из безделушки идеальный предмет для шантажа. Какой стыд! Права была Скут, не стоило мне во все этой ввязываться, дремала бы сейчас дома с холодным компрессом на лбу, всем только лучше было. Я взглянула на совсем затихшую в последнее время Скуталу. Она наблюдала за мной с откровенной тревогой в глазах.

— Все в порядке, — сказала я ей. Скут в ответ покачала головой, но так ничего и не сказала.

Пинки, тем временем, все-таки удалось разрядить обстановку и даже слегка развеселить Спайка. Похоже, он уже и думать забыл об инциденте с камнем, или просто оказался настолько добр, что решил сделать вид, что ничего не было.

— Послушай, Спайк, — обратилась Пинки Пай, когда они вместе отсмеялись над последней шуткой. – Ты благородный дракон и никто не сомневается в твоей верности друзьям, но нам нужно знать, кто забрал проигрыватель и пластинку.

— Я… не могу сказать, — принялся дальше гнуть свою линию дракон. Забавно, но мне показалось, что теперь в его голосе осталось еще меньше уверенности, чем было, когда спрашивала я. – Совсем скоро все вернут на место, я лично прослежу.

— Я тебе верю, — ответила Пинки. – Но все-таки нам всем будет спокойнее, если ты скажешь, у кого они.

Спайк по-прежнему мялся, но розовая балагурша, которая как видно за последние годы научилась менять собственное настроение за считанные секунды, не отставала. Сейчас она изображала из себя заботливую мамашу.

— Ну почему ты отказываешься? Может быть, ты боишься, что у твоих друзей будут неприятности? Ничего подобного! Нам просто нужно убедиться, что все в порядке и все. Я и так уже весь город на уши подняла. Свити Белль вот больна, а вместо того, чтобы лежать в постели бегает по городу, переживает, того и гляди в обморок упадет. Пожалуйста, Спайк.

Дракон тяжело вздохнул и, опустив голову, пробормотал:

— Пообещай, что им ничего не будет.

— Даю тебе слово, — твердым голосом произнесла Пинки Пай.

— Хорошо. Это жеребята. Стар Ватчер с Паунд и Пампкин Кейками. Они попросили меня перенести проигрыватель в их домик на дереве. Сказали, что хотят что-то исправить.

— Спа-айк! — взвыла я, скорее горестно, чем зло. – Жеребята! Небось, затеяли какую-нибудь проказу, а ты им потакаешь! А еще говоришь, что тебе не пять лет.

— Они меня уверили, что никто не хватится до завтра, — стыдливо отозвался дракон. – Да я сам верну все на место сегодня же вечером! Не важно, успеют они там сделать, чего собирались или не успеют.

Перед тем как снова заговорить мне понадобилось сделать глубокий вдох и сосчитать про себя до десяти.

— На будущее Спайк, Селестии ради, не будь таким легкомысленным, хорошо? Больше мне нечего тебе сказать. Не знаю уж, что там затеяли эти дети, но я очень хочу это выяснить. Речь ведь о старом домике на дереве, здесь на ферме, да?

— Угу, — подтвердила Скут. – Наша старая «штаб-квартира». Теперь в ней собираются эти трое.

— Отлично, дорогу я, кажется, помню. Пойдем.

Уже у самого выхода меня окликнул Спайк.

— Вы обещали, что им ничего не будет!

— Тебе обещала Пинки Пай, не я, — тихонько пробормотала я так, чтобы меня никто не смог услышать.

И верно, дорогу до старого клубного дома искателей кьютимарок я благополучно нашла самостоятельно, даром, что найти его в большом густом яблоневом саду всегда было трудновато. И, разумеется, как и все прочее, что я встречала в Понивилле, домик изменился за прошедшие года. Теперь он выглядел несколько более аскетично и строго, чувствовалось копыто жеребенка, а никак не кобылки. Никаких тебе украшений и мелких девчоночьих «дизайнерских» ходов, вроде розового цвета, везде, где только можно, всяческих сердечек и тому подобных рюшек. Вместо всего этого, домик украшала гора всевозможных электронных приспособлений и проводков, назначение которых я не смогла бы определить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Металлические коробки, дудки и пластины были привинчены к стенам, крыше, торчали из окон, что-то даже выглядывало сквозь листву дерева. И все это гудело, пищало, звенело и горело разноцветными лампочками. Думаю, в детстве я бы обязательно поколотила того, кто сделал бы с нашим домиком что-то подобное. Впрочем, сейчас дело шло как раз к этому, только не из-за домика. Я, конечно же, не позволю себе ударить жеребенка, но и безнаказанными эти юные воришки не уйдут.

А ведь странно. С одной стороны мне следовало бы вздохнуть с облегчением, не было никакого заговора против моего выступления, все оказалось просто и невинно. И все-таки участие в этом деле детей будто бы еще сильнее меня распалило. Наверное, это, как когда кто-то нечаянно разбивает чашку. Сделай это взрослый пони, владелец чашки примет извинения и забудет, а то и вовсе обратит все в шутку. Но если чашку разбивает жеребенок, непременно жди нотаций на полчаса, а то и наказания. Конечно, взрослый вряд ли станет играть в хуфбол на кухне, но все-таки есть в этом какая-то дискриминация. Может, в каждом из нас вшита генетическая установка, что дети, суть – вечные источники неприятностей, и именно поэтому мы относимся к ним предвзято? Я не знаю. Впрочем, в тот конкретный момент мне было не до размышлений о высоком.

Скуталу и Пинки Пай по-прежнему следовали за мной, как две тени, но в последние минуты предпочитали помалкивать. Даже Пинки. Признаюсь, эта мелочь раздражала меня сильнее всего остального. Смотреть на чье-нибудь лицо и не видеть в нем ни тени эмоции для меня всегда было сродни пытке. Страшно хотелось забыть на секундочку о боли, схватить обеих за носы и разузнать в мельчайших подробностях, что они сейчас чувствуют. Почему именно за носы? Ну, это наверняка придало лицам этих кобылок хоть какое-то выражение.

Перед тем как зайти внутрь и обрушить на жеребят справедливое возмездие, я остановилась перед входом, и просто постояла несколько мгновений молча, в надежде поймать хоть какую-то реакцию от Скут или Пинки. Но они по-прежнему молчали и, ни звуком, ни движением не выдавали своего настроения. Мне почему-то вспомнился сон, который я видела сегодня ночью, наевшись таблеток. Точно так же там я стояла напротив закрытой двери, а слева и справа меня молчаливо поддерживали два немых пони. Во сне я дала отмашку, чтобы охрана вошла первой и расчистила путь, но в реальности такой фокус не пройдет. Придется идти самой.

Легонько толкнув дверь копытом, я заглянула внутрь. Хотелось немного понаблюдать, перед тем как свернуть всю хулиганскую деятельность Кейков и Стар Ватчера. Не из желания подгадать нужный момент, чтобы появиться по всем законам драматургии, нет. Просто внезапно стало любопытно, что они вообще могут вытворять с проигрывателем. У нас с девочками тоже было богатое на проказы детство, но воровать музыкальную аппаратуру нам никогда не приходило в головы.

Внутри домик был захламлен электроникой не меньше, чем снаружи. То есть, не меньше, а существенно больше. Фактически все пространство занимали все те же совершенно непонятные громоздкие устройства. Это скорее даже не они были сложены в комнате, а комната служила фоном для них, оставив в себе небольшие тропинки к выходу, окну и к лестнице на чердак. Тропики выходили достаточно широкие, чтобы на них могли кое-как разойтись два жеребенка, но не более того. Впрочем, маленький пятачок ничем не занятого дощетчатого пола все же можно было обнаружить в самом дальнем углу комнаты. Сейчас на нем расположилась юная единорожка Пампкин Кейк. Лежа на маленьком коврике, она с унылой миной листала какой-то журнал. Мальчишек нигде видно не было, как впрочем, и разыскиваемого проигрывателя. Внезапно, видимо почуяв чье-то присутствие, девочка подняла голову и уперлась взглядом прямо в меня. Унылость моментально стерлось с ее лица, она широко распахнула свои небесно-голубые глаза, закусила губу и издала короткий чуть слышный писк.

— Здрасьте, — выдавила она через несколько секунд ступора.

— Угу, — промычала я, кивнув. – Войти позволишь?

Пампкин коротко кивнула и я протиснулась внутрь. Следом вошли Пинки Пай и Скуталу. Увидев, что я не одна, девочка не удержала облегченного выдоха. Интересно, неужели я и выгляжу прямо так уж грозно? Так или иначе, расслабилась единорожка преждевременно. Кое-как протиснувшись сквозь залежи жестянок с кнопочками, я буквально нависла над ней и попыталась придать взгляду максимум строгости.

— А в-вы в гости при… — начала было Пампкин, но стоило мне кашлянуть разок с нужной интонацией, как она тут же передумала юлить. – Ватч и Паунд наверху.

— Тогда пошли наверх, — произнесла я, жестко, но пока без особых эмоций.

Проследовав за Пампкин Кейк на чердак я, наконец, смогла удовлетворить свое любопытство и узнать, к чему была вся эта чехарда. Первым я увидела тот самый предмет, поиски которого доставили мне сегодня столько незабываемых минут. Проигрыватель стоял прямо посреди комнаты, абсолютно покинутый и никем не используемый. Пластинка по-прежнему преспокойно лежала на полагающемся ей месте. Сами жеребята, сидели у окна спинами к нам за огромным пультом с множеством кнопочек и рычажков. На обоих были надеты огромные наушники, так что они даже не услышали, как мы вошли и продолжали крутить что-то на своем пульте.

— Ребята… — жалобным тоном позвала Пампкин Кейк.

Ее брат пробормотал что-то, не оборачиваясь. Слов я не разобрала, но смысл улавливался без труда: отвяжись, не видишь – делом заняты. Что ж, раз у этих дико занятых пони нет времени на боевую подругу, думаю, для меня они выделят несколько своих драгоценных минут. Я приблизилась к ним и уже буквально дыша обоим в затылок, громко кашлянула.

— Шш! – Стар Ватчер призвал меня к тишине, подняв правую переднюю ногу. Такого злостного игнорирования от какой-то мелочи я стерпеть не могла.

— Сейчас у меня тут кто-то дошикается! – возмущенно воскликнула я.

Обоих жеребят как ветром сдуло со своих мест. Забытые в процессе удирания наушники, сорвались с их маленьких голов и с неприятным треском брякнулись на пол. Впрочем, далеко убежать им не удалось. Чердачок был довольно тесным, так что они почти сразу уперлись каждый в свою стенку. Пришлось им все-таки обернуться и посмотреть на меня.

— Ну, привет, ребятки, — поздоровалась я.

— З-здравствуйте, — коротко заикнувшись, ответил Стар Ватчер.

— Привет, — скорей раздосадовано, чем испуганно буркнул Паунд Кейк.

— Сделайте одолжение, не жмитесь по стенкам. Подойдите ближе и присядьте. Побеседуем, — по-прежнему с удивительным даже для самой себя спокойствием в голосе, сказала я. Когда жеребята с напряженной неуклюжестью подчинились, я обернулась назад, где стояли Пинки Пай, Скуталу и Пампкин Кейк.

— Ты тоже, девочка. Или скажешь, что ты тут не при делах?

— При делах, — хмуро бросила Пампкин и, понурив голову, потопала к остальным.

Ну, вот и они. Мои загадочные преступники, едва не сорвавшие завтрашний концерт. Сидят смирно, уперев взгляд в пол, в, не сомневаюсь, привычном ожидании нагоняя. Я глубоко вздохнула, почувствовав неожиданную усталость. Ну, вот что с ними делать?

Боль продолжала грызть внутренности моего черепа, но если раньше она подогревала желание расправиться с виноватыми, то сейчас заставляла хотеть только поскорее оказаться в постели. В конце концов, ответы на все вопросы я уже получила. Дети подговорили Спайка стащить проигрыватель, так ли на самом деле важно зачем? Как можно было заметить, к нашему приходу, мальчишкам уже явно надоело играться с новым аппаратом и они отложили его в сторону, занявшись другими делами. За годы, почти безвылазно проведенные в Кантерлотском замке, я не имела возможности получить практический опыт общения с детьми. И поэтому образец для дальнейшего поведения пришлось брать из памяти о тех временах, когда я сама частенько бывала на месте этих жеребят. Родители на роль такого образца не слишком подходили, они у меня очень мягкие, если не сказать, легкомысленные. В детстве мне куда чаще доставалось от старшей сестры или от школьной учительницы. Надо заметить, что выражения лиц Рэрити и мисс Чирили, когда они принимались читать нотации, практически совпадали. Я попыталась скорчить что-то подобное, попутно поймав себя на том, что жалею, что под копытом нет зеркала.

— Не стану у вас спрашивать, зачем вам понадобился проигрывать, мне это не слишком интересно, — начала я. – Не понимаю, почему некоторые особо умные жеребята вроде вас, считают, что могут преспокойно взять без разрешения чужую вещь? Или вам родители не объясняли, что воровать нельзя?

— Хихи, — послышался сзади веселенький голос Пинки Пай. – Ага, совсем как ваша троица, когда вы готовились к своему маленькому номеру для школьного шоу талантов. Рэрити еще долго ругалась, когда ты стащила из ее бутика рулон ткани.

— Что? – переспросила я, обернувшись на секунду. – Погоди, сейчас не о том!

Когда я снова повернулась к жеребятам, успела заметить как их мордашки, из удивленно-заинтересованный моментально превратились обратно в грустные.

— Вы вообще понимаете, что своей выходкой полгорода подняли на уши и едва не сорвали завтрашний концерт? – я попыталась снова взяться за роль воспитателя. — Пампкин, не ты ли только вчера говорила, как тебе нравятся мои песни? И вот так ты свою симпатию выражаешь?

— Ну, помнится, вы как-то раз, тоже свою любовь к мисс Чирили выразили своеобразно, — снова заговорила Пинки. – Отравив ее любовным ядом.

— Это правда? – едва ли не подскочил на месте Паунд Кейк, обращаясь к Скуталу. – Вы пытались отравить миссис Чирили?!

— Ну-у, — помялась Скуталу, смущенно потыкав копытом пол. – Было дело. Но звучит все страшнее, чем было на самом деле. Мы просто вызвали у нее одержимость к одному же…

— Да погодите вы с воспоминаниями! – гневно воскликнула я, топнув передней ногой. – Или не понимаете, что сейчас не время? И вообще, мы тогда просто ошиблись, все чего мы хотели – помочь мисс Чирили найти пару.

— Ага, точно! Спасибо, что напомнила, — тут же отозвалась Пинки, все тем же совершенно неуместным веселым тоном. – Кстати, детишки, а что за план был сегодня у вас? Только не говорите, что вы хотели, украв мой проигрыватель найти мне пару! Нет, мне, конечно, пришлось пообщаться с парой симпатичных жеребцов, которых я послала на поиски, но они не в моем вкусе.

 — Нет, — смущенно отозвался Паунд Кейк. – Вообще-то это из-за пластинки. Вот, послушайте.

Юный пегас подошел к проигрывателю, опустил иглу на пластинку и запустил мою запись. Из паршивеньких динамиков полились знакомые мотивы, к которым мне машинально захотелось прибавить звучание собственного голоса. Паунд Кейк сосредоточенно следил за мелодией, его губы шевелились беззвучно, а оторванная от пола правая нога едва заметно плавала в такт. Я не могла не заметить, что жеребенок не обделен музыкальным слухом, но от этого происходящее не становилось сильно понятнее. Совсем скоро мне откровенно наскучило слушать известную наизусть композицию и я хотела было уже подать голос, но Пунд меня опередил.

— Вот! – воскликнул он, резко вскинув крылья. – Слышали?

— Что слышали? – нахмурилась я. Сказать по правде, я не особо-то вслушивалась в запись. Когда тебя не перестает мучить мигрень, вообще трудновато на чем-то серьезно сосредоточиться.

— Ну вот же! – Пегас перенес иглу чуть назад, и после того как последние пять секунд композиции повторились, остановил запись. – Там клавишные фальшивят! Неужели никто не слышал?

Я нахмурилась, прокручивая в память маленький отрезок, на который обратил внимание Паунд Кейк. Да, кажется действительно что-то такое, едва заметное было. Я бы и не догадалась, если бы паренек не сказал.

— Ну, допустим, и что? – спросила я.

— Ну как что?! – возмутился Кейк. – Не знаю, кто играл на клавишных, когда записывали эту пластинку, но большего неумехи я не слышал в своей жизни. Он ошибается в каждой композиции. Где-то даже по несколько раз! Под это нельзя петь!

Ого, а у мальчишки, похоже, действительно очень недурственный слух. Ладно бы, если просто обнаружил фальшь, так он еще и искренне уверен, что с двумя-тремя ошибками, которые заметит хорошо, если один пони из ста, ни в коем случае нельзя показываться на публику.

— Ладно, я, кажется, начинаю понимать, — сказала я, стараясь придать голосу чуть больше мягкости. – Вы обнаружили дефекты в записи и решили попробовать их исправить, да?

Все три жеребенка синхронно кивнули мне. Скуталу в этот момент привлека мое внимание, громкой усмешкой. Поймав мой взгляд, она указала глазами на жеребят и опустила уголки губ в выражении уважения. Она как бы говорила, «Смотри, подруга до чего молодежь дошла, а мы только зелья по книжкам заваривали».

— И как, во имя Селестии, вы собирались все это провернуть? – спросила Скут у жеребят. – У вас что тут, студия звукозаписи организована?

— Ну, не совсем студия, — признался Паунд Кейкс. – Просто… лучше у Ватча спросите, он тут во всем этом шарит.

Маленький едниорожек недовольно покосился на друга, но отпираться не стал.

— Ну я умею собирать… всякое, — произнес он тоном, напоминающим кошачье мяуканье. – Я пока еще не очень умею творить магию, но иногда мне кажется… я чувствую…

Я подошла к Стар Ватчеру ближе и опустилась так, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

— Что чувствуешь? – спросила я негромко.

— Ну, — еще больше замялся малыш. – Чувствую, будто заранее знаю, как все должно работать. Это как чертеж в голове. А потом, когда я что-то собираю, оно работает ровно так, как я себе представлял. Все выходит как-то само. Вы, наверное, уже видели некоторые из моих… мм, придумок, на первом этаже.

Пришлось приложить немало усилий, чтобы не отвести взгляд. Я ни на секунду не усомнилась, что единорожек говорит чистую правду и ничуть не приукрашивает, а скорее наоборот — скромничает. И приборы, которыми доверху забит домик, точно умеют не только шуметь и мигать лампочками. Слишком уж эти новости о неожиданных талантах знакомо звучали. Что же такое твориться в Эквестрии? Сперва я со своими талантами к чтению прошлого, теперь вот этот мальчик, сын, возможно, сильнейшего в мире единорога проявляет неестественные таланты к сбору электронных штук в свои девять лет. Сколько еще родится таких необычно одаренных единорогов? И, что еще интереснее, сколько еще пройдет времени, перед тем как Стар Ватчер попадется на глаза принцессе Селестии? Интересно, Твайлайт знает о его способностях? Может, стоит посоветовать жеребенку, не говорить ей? Да нет, глупо, Твайлайт не может не знать о том, что творится с ее жеребенком. Надо будет с ней поговорить на эту тему. Если бы я только могла понять, что конкретно хочу ей посоветовать…

— Значит, ты создал машину, которая может исправить фальшь в нотах? – наконец спросила я, чтобы отвлечься от гложущих меня противоречий.

— Да, вот она, — ответил Стар Ватчер, ткнув копытом в тот самый пульт, за которым я их застала. А потом, смущенно глянув на Паунда Кейка, добавил. – Ну, то есть, мы вместе ее сделали. У меня самого с нотами не очень.

— Покажешь, как она работает? – попросила я.

Жеребенок подвел меня к своему аппарату и протянул наушники. Сам надел на себя вторые и принялся копаться в нагромождении кнопочек и рычажков. Я услышала равномерные течения «Мелодии прудов», медленной, красивой песни, которой я обычно заканчиваю свои выступления. Приятный переливчатый мотив ласкал слух, заставлял расслабиться и позабыть обо всех проблемах. Даже после, наверное, тысячного прослушивания этой мелодии я не могла сопротивляться ее магии. Но плавная музыкальная нега продлилась не долго. Стоило Стар Ватчеру коснуться какого-то рычажка, как темп музыки ускорился вдвое. Я почувствовала себя будто, само время вдруг побежало быстрее, а я никак не могу за ним угнаться: дыхание перехватило, а сердце заколотилось с нездоровым энтузиазмом. А жеребенок, между тем, не собирался останавливаться. Его копыта беспорядочно бегали по пульту, поворачивая рычажки, нажимая на кнопки, покручивая какие-то непонятные шарики и бегунки. Моя бедная «Мелодия прудов» живо отвечала на каждое новое его движение, то ускоряясь, то замедляясь, то опуская или поднимая родные тоны мелодии, а то и вовсе обрастая какими-то новыми, совершенно не уместными нотами. Одним словом, одна из моих любимейших песен с легкого жеребячьего копыта превратилась в сущую какофонию. Я стоически вытерпела где-то с полминуты этого надругательства над музыкой, а потом сняла наушники, опасаясь, как бы движение не получилось слишком резким.

— Это… впечатляет, — дипломатично похвалила я.

Довольный моей оценкой Стар Ватчер, улыбнулся, снял наушники и с до боли знакомыми лекторскими интонациями выдал:

— Вот так, с помощью этого прибора я могу превратить вашу Песню реки…

— Мелодию прудов, — поправила я.

— А, ну да. В общем, превратить во что угодно, хоть в тяжелый рок.

Паунд Кейк громко и по-детски наигранно прокашлялся.

— Ну, или не совсем я, — состроив невинную мордочку, добавил Стар Ватчер.

— Вся проблема этой штуки в том, что она не может работать как проигрыватель, — включился в разговор Паунд Кейк. — Видите, тут даже пластинку поставить некуда. Поэтому нам и понадобился проигрыватель со сцены. Но музыка как-то может храниться внутри самого пульта, не представляю как, это к Ватчу. Я уже почти закончил работать с записью, но теперь нужно придумать, как перенести исправленный вариант назад на пластинку.

— Я один раз видел, как музыку записывают на пластинки, меня мама на экскурсию водила, — вставил Стар Ватчер. – Наверное, я смог бы собрать подобную штуку, только у меня нет всех нужных запчастей.

— Скажешь, что надо – я достану! – выпалила Скуталу с неожиданным жаром. Думаю, ее сильно впечатлили необыкновенные таланты этих двоих жеребят. Не стану врать, я и сама в тот момент пребывала в состоянии близком к шоковому. И все-таки одно звено явно выпадало из цепи. Я покосилась на подозрительно притихшую Пампкин Кейк и не обращаясь ни к кому конкретно, произнесла:

— Что ж, значит Стар Ватчер у вас механик, а Паунд Кейк — музыкант. Неудивительно, что Пампкин пришлось отсиживаться на первом этаже с журналами. Пользы, надо думать, от нее было не много?

— Что?! – с возмущением пискнула пойманная на мой крючок, Пампкин Кейк. – Да, если бы не я, ничего вообще не получилось! Это была моя идея исправить запись! И это я придумала попросить Спайка помочь нам перенести проигрыватель! И… и… ой! – девочка спохватилась и медленно-медленно опустила взгляд в пол.

— Ага, — протянула я, приподняв бровь. – А вот значит и мозги нашей маленькой шайки. Зловещий комбинатор под личиной тихой единорожки.

Вид покрасневшей, поджавшей губы Пампкин все-таки заставил меня хихикнуть, но я сразу же снова посерьезнела.

— Хорошо, мне все ясно, — объявила я. – Ребята, конечно, мне очень приятно, что вы захотели помочь мне, но это не оправдание для того, чтобы брать чужое без спроса. Почему вы не могли хотя бы рассказать Пинки о своем плане?

— Мы побоялись, что она сочтет это чепухой, — буркнула Пампкин, не поднимая глаз.

— Ну, вообще-то правильно побоялись, — тихонько шепнула мне Пинки, так чтобы жеребята не услышали.

— Не важно! – отрезала я. – Будьте уверены, я лично озабочусь, чтобы ваши родители узнали о том, что вы натворили.

Полюбовавшись пару секунд на сникшие детские лица, я вздохнула и добавила.

— Но если закончите то, что начали, я попрошу, чтобы с вами обошлись помягче.

— То есть, вы не сердитесь на нас? – с надеждой вопросил Паунд Кейк. Обращался он вроде как ко всем, но смотрел при этом только на Скуталу.

— Ты прекрасно знаешь, воробей, что я не могу на тебя сердиться, — фыркнула Скут, взъерошив ему гриву.

— А я и подавно! – поддакнула Пинки.

Все пятеро пони, собравшихся вместе со мной на этом маленьком чердачке, выжидающе посмотрели на меня.

— Нет, я не сержусь на вас, — сказала я, наконец. – Пинки Пай права, мы со Скут и Эпплблум в вашем возрасте выкидывали штуки не хуже. Но всегда получали за них по заслугам, понятно?

— Так уж и всегда? – спросила неугомонная Пинки.

— Всегда, когда были пойманы с поличным, — призналась я, окончательно отбросив последние попытки завершить воспитательную работу. Не знаю уж, чего конкретно хотела Пинки Пай, но судя по ее неподдельно довольному лицу, своего она добилась. Я припомнила, как утром сравнивала ее с персонажем кантерлотского спектакля, умной тетушкой, которую все считали как минимум недалекой. Все, что я увидела за сегодняшний день, практически уверило меня в том, что Пинки была прообразом той тетушки.

Мы провели в домике на дереве еще некоторое время, пока Скуталу обсуждала с жеребятами, что им еще необходимо для того, чтобы записать новую пластинку, а я и Пинки Пай беседовали о каких-то мелочах. Моя головная боль все еще не желала уходить, но будто бы слегка притупилась, так что, когда мы все-таки вышли на улицу, я даже смогла получить какое-никакое удовольствие от приятного вечернего ветерка. Загадка была решена, и я чувствовала просто немыслимое для моего болезненного состояния умиротворение. В конце концов, все закончилось хорошо, а ведь могло быть намного хуже. И, пожалуй, за такое разрешение ситуации мне следовало бы кое-кого поблагодарить.

— Спасибо тебе, Пинки, — негромко сказала я. – Я сегодня была не самой приятной компанией и уж точно натворила бы дел, если бы не ты. На площади, у Спайка, у жеребят. Ты очень терпеливая и очень мудрая пони, забавно, что я не замечала этого раньше.

— Хихи, спасибо, милая, — отозвалась Пинки. – Правда, не уверена, что раньше во мне можно было много чего разглядеть.

— Ну почему же? – улыбнулась я, припомнив, как сравнивала утром новую Пинки. – Ты мне сильно напоминаешь персонажа из одного спектакля. Как же он назывался… Там была такая тетушка, которая разрешала все проблемы, оставляя свою мудрость незаметной для других. Она прятала свое участие во всем происходящем, притворяясь великовозрастным жеребенком.

— А, «Переполох на Каштановой улице»? – догадалась Пинки. – Да, неплохая вышла постановочка.

— О, так ты ее видела? – обрадовалась я.

— Видела, да, — кивнула Пинки. – А еще я написала эту пьесу.

— Ты? – удивилась я. – Да нет, не может быть. Я помню автора звали то ли Дейзи, то ли Д…

— Диана, да.

— Это что, твой псевдоним?

— Вообще-то это мое имя, — фыркнула Пинки. – Пинкамина Диана Пай, приятно познакомиться!

Пинки театрально раскланялась передо мной, не сбавляя шага. Я покосилась, на шагающую рядом Скуталу. Та с любопытством следила за нами, но удивления в ней заметно не было. В то время как меня эта новость ошарашила не меньше, чем способности Стар Ватчера к механики. Уж чего я точно не могла связать с Пинки, так это литературный талант. Писательство всегда виделось мне серьезным занятием, требующим максимального сосредоточения и не малой усидчивости. Пинки, которую я когда-то знала, была слишком весела, слишком несерьезна, слишком хаотична. Все что она могла выдумать, это очередной анекдот, смешной, но не более того. Но настоящая пьеса? Нет, не верю. Не могла старая Пинки сотворить такое. Выходит, я была права, Пинки и правда изменилась и изменилась сильно. Так, как не меняются без причины, просто повзрослев, так меняются только переживая что-то, что врезается в память до самой смерти, будь это что-то хорошее или плохое. И что же могло такого случиться с этой розовой жизнерадостной земной пони? Я должна была узнать, что. Этого требовало задание принцессы Селестии, да даже если бы и не было никакого задания, какая разница? Мне все равно нужно было узнать правду.

— Что ж, Пинки, тогда позволь коснуться твоего копыта. Это честь познакомиться с таким талантливым писателем!

Пинки с готовностью протянула копыто, и я, приложив к нему собственное, тут же принялась «читать». Ожидаемо головная боль усилилась десятикратно, почти сразу у меня непроизвольно полились слезы, но это уже не волновало меня. Если уж такова цена правды, пусть так. Неважно, что происходит со мной, неважно как я сейчас выгляжу со стороны, главное докопаться до истины. События из жизни Пинки Пай медленно проплывали мимо меня под аккомпанимент пары обеспокоенных голосов, которые я едва слышала. Главное, чтобы Пинки не убрала копыто. Еще чуть-чуть и я найду то, что ищу. О, Солнце, как же трещит голова! Еще немного, еще… вот! Есть!

Я оборвала контакт и, забывшись, позволила себе расслабиться. Тело моментально перестало слушаться, я мешком повалилась на землю и почти моментально отключилась. Последним, что я увидела были голубые глаза Пинки Пай, глаза пони, которая несмотря ни на что осталась собой, закалившись от пережитых неприятностей. Истинный элемент гармонии.

---

— Доброе утро, болезная, — поздоровалась Скуталу. – Как себя чувствуешь?

— Нормально, — бесцветным голосом отозвалась я, приподнимаясь в кровати. – Спасибо, Скуталу.

— За что? – не поняла подруга.

Я, покосившись на нее, глубоко вздохнула и ответила:

— Последнее, что я помню — это как я потеряла сознание на улице, неподалеку от фермы. И вот, уже утро, я тут, в бутике, лежу в своей кровати. Полагаю, вы с Пинки Пай дотащили меня досюда на себе. Спасибо. И спасибо, что домой, а не в больницу.

— Я вообще-то хотела как раз в больницу, — призналась Скуталу. – Но Пинки убедила меня, что ты просто перенапряглась и уснула, и что доктора тут не нужны.

— И верно, не нужны, — кивнула я. – Со мной уже все в полном порядке.

— Ты уверена? – спросила Скут, прищурившись и поджав правое ухо. – Звучишь ты не слишком здорово.

Вместо ответа я демонстративно захватила край одеяла телекинезом и резким броском скинула его с себя.

— Мне нужно в душ, — все так же, без эмоций, заявила я и, спрыгнув с постели, отправилась в ванную.

Тугие горячие струйки воды, приятно покалывали мою голову, стекая вниз единым теплым потоком. Я стояла под душем, прикрыв глаза, чувствуя, как горячая вода изгоняет из головы последние отголоски вчерашних мучений. Я действительно чувствовала себя на удивление хорошо: голова не болела, пропала чувствительность к яркому свету и громкому звуку. Будто какие-то высшие силы сжалилась надо мной и в одно мгновение избавили меня ото всех физических неудобств. Хотя сжалились ли? Избавившись от мигрени, я снова смогла мыслить нормально, и теперь весь груз ответственности за то, что я вчера натворила, навалился на мои плечи, и мне уже нечем было себя оправдать. В этом и была причина моего полностью убитого настроения этим утром. Какой чудовищный стыд! Пинки собрала весь город, чтобы обустроить площадь к моему концерту, оторвала пони от дел. А потом пришла я и начала предъявлять им какие-то претензии, обвинять, оскорблять, в конце пройдясь даже по всеми любимой Твайлайт. В конце концов, даже перед Спайком опозорилась, хоть и иначе, хорошо хоть с жеребятами все прошло относительно гладко. Вот как мне теперь смотреть им всем в глаза? Как петь для них такие добрые и красивые песни, после того, как я показала все самое гадкое и гнилое, что есть в моей душе? Этим утром, накануне моего концерта, ради которого я приехала в город своего детства, я ничего не хотела больше, чем как можно скорее сесть на поезд и уехать домой.

Когда я, вышла из душа и присоединилась к завтракающей на кухне Скуталу, я поделилась с ней своими переживаниями. Отреагировала подруга с чисто пегасьей резкостью.

— И думать забудь! – ударила копытом по столу Скут. – Ты не можешь так просто взять и уехать. Особенно теперь, когда все уже разрешилось. Раз уж ты раскаиваешься за свое поведение, так извинись, а не сбегай, как какая-нибудь воровка, пойманная с поличным!

— Я не знаю, Скуталу, — вздохнула я. – Не думаю, что я смогу вот так представить, что ничего не было и спокойно выступить. Мне нужно подумать.

— Ну так думай, — пожала плечами Скуталу. – До вечера еще время есть.

— Да, наверное.

Честно говоря, не хотела я ни о чем думать. Наоборот, мне хотелось забыться и, может быть зарядиться какими-то позитивными впечатлениями. Хотелось хороших новостей, может быть маленького подарка, вроде того камушка, который преподнесла мне Пинки Пай. В общем, хотелось радоваться, а не грустить. А что меня может порадовать, куда пойти за приятными эмоциями? В Сахарный уголок, съесть какой-нибудь маленький кулинарный шедевр от старших Кейков? Навестить школу, поздороваться с миссис Чирили? Или может забраться на холм загородом, с которого, помнится, открывался такой шикарный вид на Понивилль? Последнее мне понравилось больше всего, ведь поход загород мог, по крайней мере, обеспечить мне уединение. Однако, пожалуй, было местечко в окрестностях Понивилля, куда бы я прогулялась с большей охотой. Вечносвободный лес. Прогуливаясь там позавчера, перед посиделками у Флаттершай я смогла испытать такое, от чего у меня шерстка на спине вставала дыбом. Так явно видеть и ощущать присутствие всех, кто когда-либо ходил по узкой лесной тропинке, практически терять саму себя, растворяясь в воспоминаниях другой личности – ничто на свете не может так пугать и одновременно приносить такой небывалый восторг, как это. Чистая эйфория и чистое вдохновение; да, это именно то, что мне сейчас было необходимо.

Я решила не откладывать дело в долгий ящик и отправилась в лес сразу же после завтрака. Скуталу порывалась пойти вместе со мной, но мне кое-как удалось ее убедить, что я всего лишь немного погуляю, и не буду углубляться в чащу. Если что, Скут всегда будет знать, где меня найти. Думаю, любого другого пони я вполне смогла бы убедить парой-тройкой подобных обещаний, но Скуталу никак не желала расставаться с ролью сиделки, а потому снарядила меня как на Северный полюс. Мои седельные сумки набились бутербродами, аж двумя термосами с чаем, компасом, спичками и прочими совершенно не нужными мне вещами. Удивляюсь, как она не догадалась завернуть мне с собой палатку, надувную лодку и связку сигнальных ракет. Пришлось попотеть, чтобы запихнуть в полные сумки еще и свиток пергамента, чернильницу и перо. Я искала уединения не только потому, что мне этого хотелось. Нужно было написать очередной отчет для принцессы, а сделать это не так-то просто, когда вокруг тебя носится одна очень активная в своей заботе пегаска. Кончилось тем, что Скуталу даже проводила меня до самой опушки леса, после чего мне все удалось убедить ее заняться пока какими-нибудь своими делами. Подруга покидала меня с такой неохотой, что я начала подозревать, что ей просто-напросто нечем заняться. Возможно, так оно и было, как я успела уяснить за три дня, львиную долю свободного времени Скут проводила вместе с Рэйнбоу Дэш, а она все еще не вернулась со своей прогулки по Кантерлотским горам.

Паршиво все это выглядит, ничего не скажешь. Вчера Скуталу добровольно вызвалась быть моей сиделкой, потом таскалась по городу, помогая мне решать мои проблемы, а после вообще тащила меня на себе назад и не спала ночь, следя за моим самочувствием. И вот теперь, когда я поправилась и больше не нуждалась в ее опеке, я отослала Скут куда подальше, как какую-то прислугу. Хороша из тебя подруга, Свити Белль, ничего не скажешь. Но что сделано, то сделано. Селестия свидетель, я просто обязана сделать для моей любимой оранжевой летуньи что-нибудь приятное. Но это после, сначала разберемся с делами.

Углубившись в лес ровно настолько, чтобы притупить чувство близости города, я присела, привалившись спиной к стволу какого-то дерева, достала пергамент, чернильницу и перо и принялась писать. Пока перо, заключенное в полупрозрачное зеленое облачко моей магии, со скрипом выводило на пергаменте строки, я со всей четкостью вспоминала, что успела увидеть вчера, заглянув в воспоминания Пинки Пай.

Дорогая принцесса Селестия.

Как вы думаете, обязан ли комик, рассказывающий свежую шутку, сам смеяться над нею? Должен ли он вообще считать ее смешной. Должен ли находиться в хорошем настроении? Необходимо ли это все, чтобы заставить смеяться другого или достаточно просто хорошо отточенного умения шутить? И если дело лишь в навыках, может быть, все эти вечные истории о грустных в душе клоунах – чистая правда? Даря смех другим, ты медленно, но верно разучиваешься искренне смеяться сам?

Наверное, нельзя была найти лучшего кандидата на роль элемента смеха, чем Пинки Пай, ведь смех – это то, чем она всегда жила. Она всегда первая смеялась над шуткой, будто то чужая или ее собственная. В детстве мне казалось, что она в первую очередь смешила себя саму, и именно это заставляло смеяться всех окружающих. Известно ведь, насколько заразителен, бывает смех. Ее шутки были не всегда умными, и еще реже – уместными, но за это ее и любили, такой, какая она есть. Хаотичной, резкой и незамысловатой. Повстречав ее теперь, я увидела всю ту же Пинки Пай, какой она была всегда, однако это оказалось только внешней оболочкой. Сегодняшняя Пинки сама выбирает, какой ей казаться и для меня она притворилась собой двенадцатилетней давности. На деле же, она изменилась, и изменилась сильно. Причем отправной точкой к ее изменениям снова послужила я.

Казалось бы, как может исчезновение из города одного жеребенка сказаться на жизни стольких пони. Я могла понять грусть моей сестры, могла понять зависть Твайлайт, но Пинки Пай? Как мог изменить ее мой отъезд? Оказалось — мог.

Прочитав ее память, я наткнулась на несколько довольно печальных эпизодов, произошедших почти сразу после моего отъезда. Рэрити серьезно подкосило мое исчезновение из ее жизни и ничего удивительного в этом нет. Она впала в продолжительную депрессию, не могла ни работать, ни отдыхать, и, конечно же, друзья не могли спокойно смотреть, как она с каждым днем все сильнее и сильнее увядает. Все они пытались ее подбодрить, а для Пинки Пай это и вовсе стало сущей одержимостью. Она не могла видеть подругу в таком состоянии. Довольно долго она пыталась заставить Рэрити хотя бы улыбнуться, всеми способами, на которые была способна. Но так и не преуспела. Все ее потуги разбивались о стену печали моей сестры, день за днем. И эти неудачи вгоняли Пинки в депрессию, едва ли менее глубокую, чем та из которой она пыталась вытащить Рэрити. А после, сестра и вовсе добила бедную Пинки, отказавшись с ней разговаривать. Прошло время и они, конечно же, помирились, но память об этом случае подтолкнула Пинки Пай к глубоким изменениям в характере. Иные назовут это все лишь взрослением, но только не те, кто знал старую Пинки так близко, как друзья или как смогла узнать ее я. Поняв, что ее дурашливость не всегда помогает, она стала искать новые пути и способы увеселения других. В конце концов, это превратило ее в непревзойденную актрису, которая на раз-два-три может найти подход к любому пони. Думаю, она всегда могла, но теперь делает это осознанно. Более того, она начала писать шикарные комедии, которые охотно берут режиссеры лучших театров Эквестрии. Над постановками по произведениям Пинкамины Дианы Пай хохочет вся наша страна.

И все-таки Пинки не превратилась в того грустного клоуна, который веселит других, но сам несчастен. Пережитые неприятности закалили ее характер, сделали ее чуть серьезней и собранней, но не разрушили ее душу. Быть может теперь, Пинки и не стремится осчастливить всех сразу и не станет добиваться дружбы каждого встречного. Возможно, иногда предпочтет тихий вечер за печатной машинкой, очередной вечеринкой с друзьями и дважды подумаете, прежде чем ляпнуть какую-то глупость. Но все равно, ее желание заставить окружающих улыбнуться по-прежнему идет прямиком из сердца. Пинки Пай не разучилась искренне смеяться над собственными шутками, а это самое главное.

P.S.: Я думаю, никто не может остаться на всю жизнь точно таким, каков он сейчас. Любое изменение в жизни, любое новое решение или поступок чуть-чуть меняют нас. Но в своей сути, мы, все же, остаемся прежними. Сейчас я вижу это как никогда четко. Ни одна из хранительниц элементов гармонии не осталась такой, какой я ее запомнила и вместе с тем, все они по-прежнему со всею яркостью олицетворяют свои элементы. Впрочем, я как обычно тороплюсь делать выводы, ведь мне предстоит беседа с еще одной пони из нашей великолепной шестерки, а значит, итог этим рассуждениям я подведу в следующем письме.

Свити Белль

Свиток под влиянием моей магии энергично свернулся в трубочку и прыгнул назад в сумку. Спустя мгновение, туда же отправились перо и чернильница. Что ж, пять есть, осталась одна. Надеюсь, при всем отношении ко мне, Эпплджек не побрезгует прийти на концерт, тогда можно будет поймать ее сразу после. Но это все вечером, а сейчас немного расслабимся.

Я отлипла от дерева, поднялась на ноги и медленно зашага по тропинке. Впереди меня ждал бескрайний океан ментальных следов и воспоминаний десятков, а то и сотен разных пони. И все они – мои…

---

— Свити! Свити Белль!

— Я здесь! – Я приветливо помахала идущей на посадку Скуталу.

— Наконец-то я тебя нашла. Ты за временем следишь вообще?

— Не-а, — хихикнула я. – Счастливые часов не наблюдают.

— О, так мы уже счастливые? — приподняла брови Скут. – Это радует. И из города бежать, не дав концерта, больше не собираешься?

— Ни за что на свете! – воскликнула я. – Сколько у нас еще времени?

— Часа три.

— Ну и хорошо, значит, успею репетнуть. Хотя у меня сейчас такое ощущение, что я сходу могу оттарабанить всю свою программу нота в ноту, даже не распеваясь. Ладно, вперед, на площадь! Кстати, наши воришки успели закончить свои темные дела?

— Ага, — ответила Скуталу. – Они как новую пластинку принесли, так я сразу и полетела за тобой.

— Прекрасно! Напомни мне после концерта расцеловать всех троих.

Скуталу фыркнула, выражая свое отношение к такому способу благодарности. И тут же получила за это тычок копытом в плечо.

— Да ладно тебе, Скут. Я бы и тебя расцеловала, если бы не знала, что тебе это не понравится. Вместо этого я тебе куплю что-нибудь вкусненькое, типа торта из шпината, или чем вы, спортсмены, там питаетесь?

— Еще чуть-чуть и я решу, что ты нашла здесь какую-то дурман траву, — проговорила Скуталу с улыбкой. – В честь чего такая резкая смена настроения?

— Прогулки по лесу всегда меня вдохновляли, — не моргнув глазом, соврала я.

На деле, вдохновлять такие прогулки меня начали только с позавчерашнего дня и только по одному конкретному лесу. Сегодня я увидела столько всего интересного. Успела и побывать и юным натуралистом, который не мог отличить березовый сок от смолы, и шибко романтичной дурындой, нарвавшей на ужин своему любимому огромную охапку Ядовитой шутки, и даже какой-то злой на весь мир грифонихой, которая сама не могла понять, что делает в этом лесу. Как и в прошлый раз, после всего этого, у меня резко подскочило настроение и появилось непреодолимое желание действовать. Тем лучше, ведь впереди у меня ждала великолепная цель – спеть так, чтобы раскачать весь этот маленький городишко. И я буду не я, если этого не сделаю!

Остаток времени до вечера заняла подготовка к концерту. В этот раз я решила отдать дань домашней простоте Понивилля и не стала наряжаться в очередное вычурное платье или делать сложную прическу, поэтому забежала домой только освежиться и причесаться и сразу же отправилась на площадь. Не слишком продолжительная репетиция, объединившаяся с проверкой звука и света, прошла спокойно и без неожиданностей. В этом была немалая заслуга вездесущей Пинки Пай, которая на время финальных приготовлений взяла роль охранницы, единолично отгоняющей от сцены посторонних. И никто после беседы с нашим розовым стражем не уходил без улыбки на лице.

Ни новая запись музыки от Паунда Кейка и Стар Ватчера, ни мой собственный голос не показали ни единого изъяна. А желание сворачивать горы, тем временем, все еще не желало покидать мою совершенно чистую и заряженную позитивом голову.

Между тем, пространство перед сценой начало потихоньку заполняться зрителями. Я не без удовольствия слушала, однородный гул переговаривающихся пони, спрятавшись за кулисами. Временами, я даже не удерживалась и робко выглядывала одним глазком из-за занавески в зал. Жеребячество чистой воды, но все-таки не на каждый концерт собирается столько знакомых и друзей. Я заметила семейство Кейков в полном составе, местного часовщика, Доктора Хувза, к которому я однажды в детстве заходила пить чай, несколько лиц, знакомых со школьной скамьи и даже бывшего мэра Понивилля, чье имя я никак не могла вспомнить. В уголке, в первом ряду расположились Скуталу, Твайлайт Спаркл, Флаттершай и Эпплджек. Воспоминание о вчерашней стычке с последней неприятно укололо в грудь, но я не стала заострять на этом внимание. Если уж нам с ней суждено выяснить отношения, мы сделаем это как-нибудь потом. Сегодня я не позволю ей испортить мне настроение, как бы там она или кто-то еще из ее яблочной семьи ко мне ни относился.

Куда больше меня беспокоило то, что компания оказалась не полной. Пинки Пай все еще бегала где-то по организаторским делам, а вот Рэйнбоу Дэш до сих пор не вернулась с Кантерлотских гор. Такой вывод можно было сделать по озабоченному лицу Скуталу, которое то и дело устремлялось вверх. В конце концов, ее настойчивое созерцание неба все же было вознаграждено — Дэш буквально упала друзьям на голову, грязная и вся в поту. Кое-как, растолкав себе немного пространства, чтобы опустить круп, Рэйнбоу принялась что-то оживленно рассказывать подругам. Слов я не разбирала, но испуганный взгляд Флаттершай, и строгий – всех остальных, давали понять, что радужная сорвиголова опять что-то натворила.

Что ж, значит все в сборе. Не хватает только Рэрити. Конечно же я не была настолько наивной, чтобы считать, что она неожиданно выскочит из ближайших кустов, но все равно какая-то смутная надежда, что она приедет не оставляла меня уже несколько часов. Наверное, всего лишь безотчетная прихоть, вызванная общей эйфорией. Но нет, еще в Кантерлоте старшая сестра, сокрушаясь, сообщила мне, что никак не сможет отправиться в Понивилль в ближайшие дни. А после нашей ссоры я вообще не была уверена, захотела бы она приехать или нет.

— Пора начинать, — шепнула подкравшаяся сзади Пинки Пай.

Я коротко кивнула и изобразила приглашающий жест, отправляя Пинки к зрителям со вступительным словом. Пока Пинки приветствовала собравшихся в своей привычной манере, я собиралась с мыслями. Нужно что-то сказать, как-то извиниться, но ужасно сложно просить прощения, когда ничуть не раскаиваешься. То есть, мне было стыдно, конечно, еще как. Несколько часов назад я вообще сомневалась, что мне хватит смелости подняться на сцену. Но сейчас, после «прогулки» по лесу, вдохновение и подскочившее настроение затолкали совесть на самое дно моего сознания. Вчерашние события стали казаться мелкой неприятностью вроде пролитого молока.

К сожалению или к счастью, когда подошла моя очередь встать перед микрофоном, я так и не смогла заставить себя чувствовать хоть немного виноватой.

— Привет, Понивилль! – прокричала я. Поднявшийся топот копыт, пускай и не слишком стройный, как всегда подстегнул и без того зашкаливающий энтузиазм. – Здравствуйте, друзья. Вы представить себе не можете, как я рада выступать сегодня вечером здесь, в моем родном городе, который мне когда-то пришлось оставить. С тех пор прошло немало времени, но душой я всегда была среди вас. Надеюсь, и вы не забывали про маленькую белую кобылку, которая когда-то бегала по соседним улицам и действовала всем на нервы.

Я прервалась на мгновение, окинув взглядом собравшихся. Потом, сделав глубокий вдох, все-таки произнесла то, что должна была, пусть уже и без особенной веры в свои слова.

— Увы, не все при подготовке этого вечера пошло гладко, и отчасти в этом виновата я сама. Проблемы застали меня не в самый подходящий момент, признаться, у меня страшно болела голова, поэтому я невольно вышла из себя и наговорила гадостей кое-кому из вас. Но, чего не ляпнешь сгоряча, верно? Надеюсь, вы сможете меня за это простить.

Я улыбнулась, молясь про себя, чтобы никто не почувствовал фальши в моих словах.

— Ну, а что бы стимулировать знаменитое понивилльское великодушие, я, пожалуй, вам спою, хи-хи. Поехали!

Отовсюду полилась музыка, заполняя слух и вводя меня в некое подобие транса. Не было, ни сцены, ни толпы – только музыка и однородное скопление множества эмоций. В такие моменты я ощущала, что могу чувствовать других пони без всяких прикосновений. И не одного, а всех сразу, сколько бы их ни было, трое или три тысячи. Каждый из них приходил сюда со своим неповторимым соцветием чувств. Эти соцветия переплетались с другими, третьими, четвертыми, снова и снова, выдавая бесконечную в своей яркости и разнообразии палитру. Я предпочитала называть это общим фоном.

Спустя краткое вступление, к музыке присоединился мой голос. Я пела, и чувствовала, как моя песня влияет на всех вокруг. Общий фон приобретал некую однородность, которую, казалось, я могла окрасить в любой цвет, который пожелаю. Сладчайшее на свете чувство, когда ты можешь не только подарить другим радость, но и увидеть собственными глазами, как она расцветает в них. До недавних пор, только мои выступления приносили мне самые острые и самые приятные ощущения. Теперь посещения Вечносвободного леса могли бы составить конкуренцию сцене, но ничуть не испортить удовольствие от нее. Ради таких моментов я живу, ради них остаюсь тем, кто я есть, во всем хорошем и всем плохом. Да здравствует сцена, да здравствует Вечносвободный лес!

А я все пела и пела. Одна песня сменяла другую, каждая приносила общему фону новый оттенок и я не могла налюбоваться на эту сказочную картину. Однако, как и все на этом свете, мой концерт не был вечен и его конец неизбежно приближался, заставляя меня выкладываться все сильнее и сильнее, компенсируя непродолжительность владения чужими эмоциями, яркостью их сияния.

Последние ноты этого вечера вспыхнули и потухли, медленно погружая во тьму общий фон. Топот сотен копыт сработал как сигнал к моему пробуждению. Каждый раз, когда спадает транс, я слышу аплодисменты, это служит мне маленьким утешением. Я раскланялась, чувствуя небывалое удовлетворение. Мне показалась, будто бы я сделала все, что хотела в этом городе и могла с чистой совестью уезжать в новые, невиданные до сих пор, места. И все-таки, кое-что еще предстояло сделать. Я покосилась на Эпплджек. Та по-прежнему, стояла рядом с подругами и аплодировала не менее энергично, чем прочие. Ее энтузиазм не обманывал меня, нам все еще предстояла беседа, которая вряд ли будет особенно приятной.

Позже, когда я спустилась со сцены и какое-то время провела в общении со зрителями, я заметила, что Эпплджек отделилась от толпы и встала чуть поодаль, время от времени поглядывая в мою сторону. Похоже, она и сама была не прочь перекинуться со мной парой словечек. Тем лучше. Я медленно подошла к оранжевой земной пони в неизменной ковкольтской шляпе. Что ж, в любом случае еще одна беседа и больше меня здесь ничего не держит.

— Добрый вечер, Эпплджек, — вежливо произнесла я.

— Здорово, подруга! – неожиданно живо отозвалась фермерша и, смачно плюнув на копыто, протянула мне переднюю ногу.

Я усмехнулась про себя. Рэрити всегда приходила в ужас, когда Эпплджек так делала. Впрочем, кажется, такой жест был свойственен не для приветствия, а для заключения пари. И, тем не менее, Эпплджек ждала от меня реакции. Знать бы только, какой. В обморок мне что ли упасть от таких манер, или скривиться, задрать нос и проигнорировать протянутую ногу. Нет, яблочная моя, такого удовольствия ты от меня не дождешься. Я в точности повторила приготовления с плевком и приставила свое копыто к копыту Эпплджек, сразу же готовясь подключаться к ее памяти.

Эмоции элемента честности медленно и вязко потекли ко мне, как слюна между нашими копытами. Впрочем, я и так уже знала, что увижу, поэтому не удивилась, когда не почувствовала к себе ни капли теплых чувств, только недовольство. Эпплджек не стала долго удерживать наше копытопожатие, но мне этого и не требовалось. Чтобы проверить, достаточно ли силен в ней ее элемент, мне нужно всего лишь спросить, что она обо мне думает.

— Ну и как тебе концерт? – с небрежностью в голосе поинтересовалась я.

— Ты всегда недурно трели выводила, — отозвалась Эпплджек. – Пральна сделала, што на сцену пошла. Тебе там самое место.

— Неужели? – переспросила я, смакуя про себя последнюю фразу. – И почему же?

— Што почему? – нахмурилась фермерша. – Я ж сказала, хорошо эти свои песенки голосишь – вот и молодец, што в певуньи пошла. Все лучше, поди, чем во дворце сидеть, книжки листая?

— Это да, — покивала я.

Я ненадолго задержала взгляд на глазах Эпплджек. Такие же зеленые, как мои. Забавно, никогда раньше не обращала на это внимания. И было в этой зелени что-то глубокое. Будто Эпплджек сейчас о чем-то усиленно думала. Я даже догадывалась, о чем.

— Не все у меня так уж безоблачно, — с полупечальным вздохом доложила я. – Поешь, радуешь народ, а в итоге какие-то пони за глаза называют меня Блюбладом в платье, а то и похуже.

— Ну а как ты хотела? – фыркнула фермерша так, как это могут только земные пони. – У каждой профессии свои гадости. У меня вот, яблоки нисена не зреют в этом году, например.

— Да ладно тебе, Эпплджек, — поморщилась я, потеряв терпение. – Мне уже рассказывали, что ты про меня думаешь. И вот, знаешь, сгораю от любопытства, врали мне все-таки или нет? Просветишь меня? Ты ведь самая правдивая пони в городе, твое слово будет весомее.

— Ты что, хочешь, штоб я тебе врала? – недобро прищурилась Эпплджек.

— Нет, я как раз хочу, штоб ты сказала правду! – ответила я, скопировав ее прищур. – Давай, глядя мне в глаза.

— Да чтоб тебя! – ругнулась пони. – Хочешь правды, Свити Белль? Получай! Столичная жизнь изменила тебя, девочка, и не в лучшую сторону. Ты хоть читаешь, что про тебя в газетах пишут? Скандал на скандале. Я-то, дура набитая, думала, что хоть здесь ты будешь себя иначе вести, да куда там. Смешаем всех с грязью, а потом скажем, што у нас головка болела. Тьфу. Мне жалко той кобылки, которой ты когда-то была, одумайся пока не поздно.

— Я думаю, уже поздно, — отозвалась я с неестественным для таких слов удовлетворением в голосе. Забавно, Эпплджек говорила почти то же самое, что и Эпплблум в моем вчерашнем сне. Вот уж действительно сон в копыто.

– Впрочем, — продолжила я, — кое-что я еще могу. Убраться как можно дальше, чтоб не мозолить глаза ни тебе, ни другим недовольным мной пони. Счастливо оставаться, передавай привет Эпплблум.

— Постой, — неожиданно остановила меня Эпплджек. Она сняла шляпу, вынула из нее какую-то бумажку и протянула мне. – Вот, возьми.

Присмотревшись, я узнала в бумажке конвертик, точно такой же, какой видела у Твайлайт. Приглашение на свадьбу. В одно мгновение, меня будто облили сначала ледяной водой, а потом кипятком. Я уперлась взглядом в конверт, тупо открыв рот, и простояла так некоторое время, перед тем как снова смогла говорить.

— Это что, шутка? – спросила я, едва управляясь с голосом.

— Ты верно уже слышала, о том, што Эпплблум замуж выходит? – проигнорировала мой вопрос Эпплджек. – Твое приглашение.

— Я знаю, что это такое! – огрызнулась я. – Уж не хочешь ли ты сказать, что будешь рада видеть меня на празднике?

— Уже не уверена, — нахмурилась Эпплджек. – Но эт не важно. Это праздник Эпплблум, не мой. Она хотела б, штоб ты пришла.

— Ага? – с сарказмом переспросила я. – Прямо таки хотела? Тогда объясни мне, почему я получаю приглашение за два дня до праздника, и вообще узнаю о свадьбе от Твайлайт?

— А как мы могли послать тебе приглашение, если ты скачешь по Эквестрии, как та блоха? Сегодня ты в Мэйнхеттене, завтра в Филлидельфии, послезавтра вообще в Кристальной Империи. Ну и куда прикажешь почтальона посылать? Мы прознали, что ты скоро приедешь сюда и решили не заморачиваться и отдать тебе приглашение лично в копыта.

— Да, а может ты это приглашение сама сегодня вечером написала, чтобы лишний раз доказать, какая я дрянь, раз отказываюсь от приглашения на свадьбу подруги! — выпалила я.

— Лягать тебя, девочка! – не меньше меня распалилась Эпплджек. – Делай ты, што хочешь, только возьми этот сенов конверт!

Потом соврешь што-нибудь, почему прийти не смогла. Но я не хочу говорить Эпплблум, што ее подруга побрезговала приглашением.

Я снова посмотрела на красивый конвертик, с печатью в виде красного яблока. Если предположить, что Эпплджек говорит правду, мне правда лучше взять его. Если же нет, то какая разница? В ее глазах я не стану лучше, как бы ни поступила.

— Что ж, хорошо, — ответила я, подхватив магией конвертик. – Прощай, Эпплджек.

— Бывай здорова, — буркнула фермерша.

---

На полпути к бутику меня нагнала Скуталу.

— Слышала, ситуация с твоим приглашением разрешилась, — выкрикнула она, как только поравнялась со мной. – Поздравляю! Ух, здорово! Соберемся втроем, как в старые добрые времена, а?

— Не соберемся, — буркнула я. – Нечего мне там делать.

— Ты… ты что, не идешь? – Улыбка сошла с лица Скуталу, будто ее стерли ластиком. Я только покачала головой.

— Я домой, Скут. Приходи утром проводить, если захочешь. А еще лучше, знаешь что? Приезжай ко мне в гости, как на свадьбе погуляешь! У меня еще осталось несколько дней, потаскаю тебя по Кантерлоту, отдохнем как следует.

— Э-эм, ну я даже не знаю, нужно с Дэш поговорить, — сконфуженно отозвалась Скуталу. – Тьфу, стоп! Почему ты на свадьбу-то идти не хочешь? Это из-за меня, что ли? Из-за того, что я тебе про Эпплджек наговорила? Да слушай ты меня больше! У меня язык, как у Дискорда, не обращай внимания.

— Да нет, ты была права. Почти во всем. Не стоит мне там появляться, Скуталу. Так лучше для всех будет. И, мне очень не хочется опять тебя прогонять, но мне правда сейчас нужно побыть одной.

— Как скажешь, Свити Белль, — окончательно сникла Скут.

Я ободряюще приобняла ее.

— Ты хороший друг, Скуталу. Куда лучший, чем я заслуживаю. Ну, значит, до завтра?

— До завтра, — вздохнула пегаска.

Оказавшись дома, я первым делом села за очередное и, на этот раз, последнее письмо для принцессы Селестии, решив поскорее закончить со всем этим балаганом, лечь спать и проснуться перед самым поездом. Особого желания писать об Эпплджек у меня не было, а потому строчки ложились на пергамент через силу, и едва ли отчет получился образцовым, но какая, в сущности, разница, если мне в любом случае предстоит еще и устная беседа с принцессой? В конечно итоге, мой последний отчет выглядел вот так.

Дорогая принцесса Селестия.

С сожалением заявляю, что я не смогла определить, насколько элемент честности силен в Эпплджек. Единожды мне удалось спровоцировать ее на честный ответ, но меня не покидает ощущение, что сразу после, на меня было вылито ведро самой наглой лжи, которую я когда-либо слышала. Но я не могу быть уверена, я предвзята. Разговор с Эпплджек пошел из копыт вон плохо, к тому же, я не думаю, что мы с ней, на сегодня, разделяем хоть каплю дружеских чувств.

Кажется, я уже ни в чем не могу быть уверена, и это меня убивает. Наверное, некоторые тайны просто должны остаться тайнами для меня, как бы я ни хотела их раскрыть. Я устала. Вернусь в Кантерлот первым же поездом. Вы можете посчитать этот поступок трусостью и неспособностью довести дело до конца, но вспомните, вы сами столько лет удерживали меня от поездки в Понивилль, говорили, что я не готова. Должно быть, я не готова и сейчас, как ни печально. Прошу меня простить за провал и полагаюсь на ваше справедливое суждение.

До скорой встречи

Свити Белль

Последнее письмо, ведомое телекинезом, с шелестом свернулось в трубочку и присоединилось к своим собратьям в моей седельной сумке. Так я и не успела отправить ни одно из них. Что ж, значит передам свитки лично. Взгляд как-то сам собой перескочил на другое послание в более современном квадратном конвертике. Открытка с моим приглашением на свадьбу Эпплблум. Без особого желания я аккуратно распечатала конверт и вытащила открытку на свет. Строчки, написанные на ней, ничем не отличались от тех, что я видела у Твайлайт.

Дорогая Свити Белль, спешим поделиться с тобой большой радостью – мы женимся! И именно тебя хотим видеть на торжестве, которое пройдет седьмого октября на ферме «Сладкое яблоко». Явка обязательна, и если ты уже начал(а) придумывать отговорку, немедленно брось это дело и начинай готовиться к празднику!

С наилучшими пожеланиями, Эпплблум и Молтен Стоун.

Я не могла быть уверена на сто процентов, но, кажется, чернила и почерк на моей открытке был точно таким же, как и на открытке Твайлайт. Возможно ли, что Эпплджек все-таки сказала правду, и Эпплблум, действительно, хочет увидеть меня? Видит Селестия, я очень хочу в это поверить, но не могу, как бы ни старалась. Я не могу просто верить, я должна знать. И в моем распоряжении все знания мира, вопрос только в том, хватит ли смелости, чтобы завладеть ими. А насчет этого я сильно сомневалась в тот момент. Я до дрожи боялась оказаться права. Мои домыслы сами по себе не стоят ничего, но как только я загляну в глаза Эпплблум, прикоснусь к ней, все станет ясно как день, без возможности ошибочных толкований.

Что-то подобное я уже ощущала вчера. Я до смерти хотел заглянуть внутрь Пинки Пай, но меня удерживала боязнь боли. В тот раз я сумела перешагнуть через страх, смогу ли сделать это сейчас? Настолько ли я хочу докопаться до правды? Смешной вопрос, если подумать. Конечно, хочу и всегда хотела, с тех самых пор как приехала. Хотя, постойте, всегда ли? Да нет. Скорее наоборот, я подозрительно часто отвлекалась от мыслей об Эпплблум и находила для себя куда более интересные занятия. И вместе с тем, теперь эта загадка кажется мне единственной, на которую стоило бы потратить время, пока я здесь. Желание правды жгло как чесотка в месте, куда не дотянуться, и я ясно осознавала, что потом чесаться начнет только сильнее. Но почему, Дискорд побери, я с такой легкостью откладывала этот вопрос на второй план все эти дни, если он правда так важен? Ох, я совсем запуталась.

Как же хочется назад, в Вечносвободный лес. После него все сразу встает на свои места. Все становится логичным и правильным, и я чувствую себя счастливой. Наверное, поход в лес притупил бы чесотку, и я смогла бы со спокойным сердцем уехать в Кантерлот. Не самый плохой вариант, раз уж, при всей своей тяге к знаниям, я так страшусь ими завладеть. Сейчас – в лес, а утром – на вокзал. И все будет чудесно, как и должно быть.

От одного только решения еще раз посетить Вечносвободный лес я стала чувствовать себя куда спокойнее и продолжила сборы в дорогу. После того, как сумки были набиты моим немногочисленным скарбом, я не спеша поужинала и уже собиралась отправиться на свою ночную прогулку, когда в дверь неожиданно постучали. Я решила, что это Скуталу и потому, пока топала открывать, прокручивала в голове тысячу и один предлог, по которому могла бы сплавить назойливую подругу подальше от себя. Тем сильнее оказалось мое удивление, когда я открыла дверь. Мысли, далекие от реальности так и остались где-то там в сочинении отмазок и просто отказались воспринимать реальность. Ведь на пороге стояла пони, которую я меньше всех ожидала увидеть этим вечером.

— Привет, сестренка…