Чувства

Чувства

«…(англ. sentiments) – устойчивые эмоциональные переживания… возникающие в процессе… отношений с окружающим миром»

(Психологос)

«…эмоциональные процессы… отражающие субъективное оценочное отношение к реальным или абстрактным объектам»

(Википедия)

«…единственное настоящее… ими… всё равно… убить… внутри…»

(???)

«…они выступают в роли аккумуляторов эмоциональной энергии. Стандартный принцип действия этих устройств основан на свойстве молекул экстракта иглолиста широкого (Picea Affectionalis) сохранять чётко определённый заряд и в определённом состоянии передавать его друг другу, что позволяет имитировать органическую память в небольшом устройстве. На данный момент существует огромное множество совершенствований и модернизаций этого механизма, нередки случаи изобретения нового. Однако новаторские идеи ещё не вышли со стадии прототипов, поэтому главенствующее место в производстве занимает (и будет занимать ещё долгое время, по заверениям аналитиков) экстракт иглолиста, получивший от учёных более краткое название «флюцер», а эти «таблетки счастья» по-прежнему имеют размеры взрослого кролика. Рассмотрим подробнее историю их изобретения...»
Блю Войд отвёл глаза от сплошного текста. Он размял шею, утомлённую от долгого напряжения. Свеча над книгой горела, её пламя мерцало, хоть в зале воздух был неподвижен. Земнопони взглянул в окно. Солнце не садилось с его стороны, и Войд видел лишь обрывки розового свечения, покрывавшего пейзаж. Закат.

Пора заканчивать. Такое количество информации слишком тяжело воспринимать вечером, даже если ты имеешь многолетний опыт обращения с нею. Восприятие информации — процесс утомляющий, особенно без перерыва на эмоции. Блю Войд предпочитал обходиться без пауз и тренировать свою выносливость. Сегодня, однако, не было никакой тренировки. Он решил просто прочитать новую книгу.

Закрыв томик небольшого размера (и не забывши оставить закладку), Войд задул свечу, взял книгу в зубы и пошёл к правой части зала. Он помнил, что где-то там была полка, с которой он взял книгу. В полумраке ему не удавалось разглядеть запылившихся названий, пометок, табличек, с помощью которых можно было бы хоть как-то различить полки, и Войд полноценно доверился своей памяти.

Пони остановился около стеллажа из тёмного дерева, казавшегося теперь практически чёрным. На его полках строем стояли корешки, разные по размерам, цветам и словам, словно на выставке. Так много книг. Большая редкость для одного стеллажа. Остальные либо пустовали, либо на них образовывались какие-нибудь маленькие группки томиков, чей текст содержал больше информации, нежели чувств, отчего и не пригляделся никому из читателей. Пони внимательно осмотрел полки. На самой верхней книг было меньше. Оттуда он и взял свою книгу.

Оперевшись на полку, он быстро закинул книгу сбоку. На самом деле он не был уверен, что книга вообще должна была лежать на той полке. Войд благополучно забывал правила расположения книг. Но зная, что здание, где он находился сейчас и откуда собирался уходить, уже вряд ли посетит кто-то другой, особенно тот, кого волнует книжная сортировка, жеребец нашёл книге место, запомнившееся ему во всех мелочах.

С нею покончено. Большего Войд с собой не имел, и он направился к выходу из покинутой библиотеки.

Блю Войд открыл двери, и в то же мгновение вечерний штиль коснулся его лица и гривы, легонько дотронулся тела. Пони лишь глубоко вздохнул, выходя на свежую улицу. Перед ним располагалась сухая серая дорога с камнями, встретить здесь которые удавалось нечасто. Солнце только начинало скрываться за горизонтом. Вокруг стояла вечерняя тишина.

Войд запер двери булыжником. Одна из них была лёгкой, и к проему прикреплялась совсем непрочно. Пони уже знал, что стоит один раз с силой распахнуть её, и не выдержат не только петли, но и сама дверь. Оставлять библиотеку незакрытой он не хотел в целях сохранения условий для содержания книг. Закрытые двери были последним знаком, который не давал назвать этот дом заброшенным.

Библиотека напоминала теплицу, в которой прозрачной оставили лишь крышу и прямоугольники на стенах, выступавшие как окна. Единственный вход был только через прямоугольные двери. Нигде в городе нельзя было найти дверей выше, чем эти. Архитектор библиотеки был пони эксцентричным. Это было видно не только снаружи, но и внутри. Возможно, он занимался и внутренней расстановкой…

Блю Войд развернулся и пошёл по дороге к центральной части города. Совсем не время наблюдать за зданием. Пока есть время до сна, нужно провести его с пользой. А где это можно сделать в такой поздний час?

Да, Войд уже знал ответ на этот вопрос. В Ходильном доме сегодня вновь организовывался соседский вечер. Войд старался не упускать такие вечера, а делать это было порой трудно: их даты придумывали словно бы случайно и не задумывались над тем, занят ли этот день чем-нибудь, будний он или праздничный. Но эта беспорядочность, как помнил Войд, никогда не мешала собирать по двадцать, а то и тридцать гостей, которые хотели провести в компании лишние несколько часов. Пони никогда не предавали своих потребностей.

Блю Войд узнавал о проведении встречи почти из первых уст. И вот сейчас он уже направлялся к двухэтажному домику, в окнах которого мерцали разноцветные огни. До него было ещё далеко. Войд шёл, неторопливо переставляя копыта, оглядываясь по сторонам. Дома, которые он оставлял позади, практически все пустовали. Похоже, многие решили пойти на встречу. Сколько же в итоге выходит пони? Более тридцати, предположил Войд. Перед ним протягивалась вперёд улица, где лишь пара окон горели вечерним огнём, покуда в остальных царила мрачная серость. Параллельно ей шла другая улица. Если и она похожа на эту, общее количество казалось невероятным.

Войд остановился и быстренько проскочил в проём между домами, достиг переулка с задними дворами и выглянул на Старую. Эта улица выглядела живее, теплее: большинство домов отбрасывало жёлтые (а кое-где и ярко-белые) прямоугольники света на тёмную дорогу. Войд заметил, что фонари не горели. Неисправность, видимо.

Вернувшись на улицу с пустыми домами, пони задумался. Значит, не будет большого количества. Всё-таки есть те, кому не нравятся соседские вечера в Ходильном доме. Скорее всего, этим пони большая компания не даёт нужных эмоций. Это очень просто понять.

А за чем Войд шёл туда сегодня? Ведь он, кажется, не испытывал потребности, даже самой маленькой. Пони сам размышлял над этим. Необдуманные поступки делают только безумцы. Нет, Блю Войд осознанно решил пойти на вечер. У него было желание не потратить время впустую, а на этом мероприятии он мог бы…

Мог бы… Мог бы сменить обстановку. Информация сильно затормозила его. А общение, возможно, пробудило бы в нём эмоциональный голод. Вполне логично и рационально.

Войд даже кивнул, соглашаясь с утверждением. Его отвлёк один из домов, где хозяева решили сегодня вечером остаться в родном гнезде. Веранда казалась стеклянной практически вся, хоть края обрамлялись толстой пластиковой опорой коричневого цвета. Сам дом не отличался от других, был невысок, с широкой треугольной крышей из деревозаменителя тоже коричневого цвета, только намного темней. Стены были крыты сайдингом, выделанным под кирпич, хотя Войд считал, что это был настоящий кирпич (в последнее время часто начали строиться кирпичные дома); в квадратных окнах стоял парный стеклопакет. Было достаточно темно, но фонари всё же бросали блики и на веранду, и на остальные стёкла, не давая чётко рассмотреть происходящее внутри, но Войда не интересовало это. Он продолжил путь.

Очень быстро он достиг Ходильного дома. Вблизи это здание выглядело намного больше. Войд услышал лёгкую музыку танцевального стиля. Мода на неё во всём городке пришла не так давно: около двух месяцев назад, но на собрании её решили использовать совсем недавно. Войду она не нравилась, и захоти он сейчас подкрепиться чем-нибудь отрицательным вроде мелочности, обычного недовольства или критики (особенно критики), этот вечер бы и вправду стал продуктивным. Но пони только помотал головой и двинулся внутрь Дома. Ему сегодня не до таких состояний.

На пороге никого не было, зато стояли многочисленные пакеты. В таких гости, в основном, приносили для других подарки, изредка – угощения на компанию, а порой, если соседи договорятся, в них может прятаться целый банкет. Их было много, но не так много, как иногда бывало. Войд безучастно оглядел мешки и бумажные упаковки с ручками, всё, что он называл общим словом «пакеты», и стал тихонько выходить в главную комнату.

Главная комната на первом этаже представляла собой широкий зал с круглыми столиками, стульями вокруг них, диванами, лестницей на второй этаж и оператором, отвечающим здесь за различные напитки и постоянно нуждающимся в скучании. Вокруг были пони. Обычная картина на соседской встрече: на диванах, около столиков, около стойки оператора и даже на полу маленькие группки вносили негромкими беседами свой вклад во всеобщий гомон, смешанный с музыкой. Он, словно некая масса, заполнял комнату и облекал одиночек, которых здесь тоже было достаточно, уединённым покровом. Словом, было видно, что вечер начался уже давно.

Никто не обратил внимание на вошедшего, а Войд внимательно оглядел всех в поисках лиц, с коими можно было бы провести хороший разговор. Войд знал около четверти тех, кто сидел в этом зале. Остальных он тоже знал, но порядочно позабыл за время, проведённое без общения с ними. И тем не менее с каждым можно было завести разговор, и совсем не было важно, знаком ты вообще с этим пони или нет. Каждый мог принести эмоции. Всякие эмоции. Но Войд просто не имел понятия, какие эмоции нужны ему сейчас. Вернее, он знал, что эмоции ему не нужны. Ни эмоции, ни чувства. Он решил так с самого начала. Но он также решил прийти на этот вечер и, соответственно, должен делать то, что нужно.

Взгляд Войда притянул светло-серый единорог, сидевший у заказочной стойки, слегка оперевшись на неё спиной, и державший телекинезом стакан. Его глаза скрывались за очками и за нечёсаной и нестриженой гривой грязно-зелёного цвета, которая нависала лохмотьями над блистающими стёклами. Блю Войд давно не встречался с этим пони. Странно, что он вообще находится здесь, среди этих пони, хотя Войд помнил, что этот кантерлотец, покидая свою родную столицу, предпочитал находиться у себя в номере – или же в резиденции, как в случае с этим городком. С другой стороны, пони со специальностью, как у него, хотя бы в одном экземпляре должен быть в таком большом скоплении местных жителей. Кажется, Войд нашёл…

— Ой, Блю! Приве-е-ет!

Светло-золотистая кобылка с соломенной, коротко остриженной гривой, упущенная Войдом из виду, легонько улыбаясь, внезапно оказалась практически перед земным пони и посмотрела прямо на него.

— Привет, — спокойно ответил Войд.

Войд внимательно глядел на неё. Он знал, что был знаком с этой кобылкой. Где-то в его памяти ещё держалось это яркое и милое лицо и этот задорный голос. Земнопони внимательно глядел на черты её лица и, в первую очередь, на глаза. Серые с синеватым оттенком, какие писатели любят называть «холодными» и которые мы из любви к этой красавице назовём «свежие»…

— Войд? Ты не узнал меня?

Она не переставала улыбаться. Этот вечер будет радостен для неё… Войд нахмурился, зацепившись за улыбку. Улыбка.

— Это же я!

Строулав.

— Я не узнал тебя сразу, Строулав. Прости.

— Я подстриглась! – таинственно заявила она и улыбнулась настолько, что её глаза прищурились. – Поэтому ты меня не узнал. Как тебе?

Хоть Войд прекрасно видел основные черты причёски с такого ракурса, хоть он уже успел за эти несколько секунд увидеть всё, что ему нужно было увидеть в гриве, кобылка всё равно быстро всем телом повернулась на триста шестьдесят градусов и с той же улыбкой взглянула на него. С одной стороны волосы доходили до подбородка, но с другой едва-едва скрывали нижнюю часть ушей; прибранная сзади грива прятала шею.

— Броско. Резко. Очень качественно.

Строулав, видимо, ждала от него что-то ещё: несколько секунд молчала, потом сказала:

— А Сой сказал, что эта причёска агрессивная, как в фильмах у кобылок, которые всех убивают, — она бросила взгляд на диван позади себя. Там сидело много пони, кто-то разговаривал, кто-то молчал. Войд встретился взглядом с тёмно-синим единорогом, который одарил его холодным и мрачным выражением лица и потом посмотрел на Строу.

— Я не знаком с Соем, — сказал Войд, не отводя взгляда от дивана.

— Почему? – спросила не без улыбки кобылка и зажмурилась через секунду. – Я же не говорила тебе о нём! Такая у меня память! – она всем телом развернулась и громко позвала: — Сой! Сой! Со-о-о-ой!

Пегас, сидевший недалеко от мрачного единорога и безразлично глядевший вокруг, устремил взгляд на кобылку и крикнул в ответ:

— Что?

— Подойди сюда-а!

Пони встал с дивана и неторопливо двинулся к Войду и Строулав. Он был коричнев, и его необычно постриженная грива почти чернела. При этом он обладал неаккуратным сложением зубов, как успел заметить Войд. Странное сочетание.

— Это Сой, мой друг. Мы знакомы с самой школы. Сой, а это Блю Войд. Ты помнишь, мой бывший сосед с кристальского.

Пегас молча протянул копыто и обменялся копытопожатием с Войдом. Земной пони внезапно обнаружил, что темно-синий единорог, не сменив выражения лица и продолжая оставаться серьёзным, уже стоял рядом с ними. Он был выше всех троих, и на его груди висел ярко-красный галстук. Войд сделал пару шагов назад, понимая, что единорог тоже имеет свою роль в компании.

— Блэйт, а я рассказывала тебе о Блю Войде?

— Да, — негромким голосом ответил единорог.

— Это он, знакомься. Блю, это Блэйтэйдж, мой особенный жеребец, — единорог быстро подставил своё копыто и так же быстро пожал копыто Войда. — Мы познакомились с ним полгода назад, когда вместе подрабатывали в школе. Во-о-от… Мы решили сегодня все сюда прийти. А ты один, Блю?

Знала бы она получше нашего земнопони, она бы не задала такого вопроса. Но знал бы Войд получше эту кобылку… Кто знает, может быть, он бы и не задумывался над этим.

— Один. Планирую занять время перед сном.

— Понятно… — Строу продолжала улыбаться. Она взглянула на своих спутников и сказала: — Мы хотим найти наших знакомых с Кантерлота. Пойдёшь с нами? Я бы познакомила тебя с ними.

Блю Войд замолчал и взглянул на стойку заказов. Скорнпотт, единорог в очках, сидел на прежнем месте. Он смотрел на них, на Войда и его собеседников. Земной пони даже не думал, что в первые минуты вечера окажется перед таким выбором.

— Я хочу встретиться с одним пони. Я давно его не видел.

— У тебя свои старые знакомые, — закивала Строу и повернулась куда-то к отдалённой группе пони. – Тогда мы пошли.

С этими словами она двинулась прочь от Войда, и за ней пошёл коричневый пегас. Единорог какое-то время постоял, взглянул на Войда, сказал:

— Увидимся, — и последовал за теми двумя, оставив земного пони в одиночестве почти посередине комнаты.

Войд не стоял долго на одном месте и сразу направился к другому единорогу, который, похоже, тоже признал его. Войд размышлял над троицей пони, с которыми только окончил разговор. Со Строу у него не возникало сомнений – она была радостна, и всё вокруг заставляло радоваться её ещё больше. Сложнее было с пегасом и единорогом. К примеру, последний. Видимо, тот решил потреблять отрицательные эмоции. Но не похоже, что он спокоен. Последняя его фраза была неопределённой для Войда: «Увидимся». Он должен был смолчать. Не меньше вопросов оставляет и Сой. Трудно понять, чем он решил подкрепиться в этот вечер. Но может быть, он тоже в информационном оцепенении (так Войд называл состояние, в котором находился сейчас).

Земной пони быстро добрался до длинного стола с выставленными вдоль круглыми стульями, на одном из которых и сидел Скорнпотт, слегка выставив полноватое брюхо. Войд заметил усмешку на его лице.

— Добрый вечер, — поприветствовал его Войд и сел рядом.

— Вечер добрый, — протянул единорог. – Как жив-здоров?

— Нормально. Что ты здесь делаешь?

Единорог усмехнулся и развёл копытами.

— То же, что и вон та толпа, и около восьмидесяти процентов пони в Эквестрии. Я использую свою способность общаться. Не странно?

— Нет, — ответил Войд. – Это логично.

— Отлично. Куда денешься, если этажа два, площади почти сто кэ-вэ-эм, а поней – ноль… — Скорнпотт посмотрел вперёд.

— И в чём ты начал нуждаться?

— Ты не поймёшь. Угадаешь, может быть.

Войд умолк и стал анализировать поведение Скорнпотта. Он паясничает, показывает неуважение, слегка язвит.

— Насмешливость?

— Ага. Не угадал. Но в какой-то мере ты был близок. Твоя попытка была лишь включением, вот тебе подсказка.

— То есть… — земной пони задумался. – Ироничность с раздражённостью?

— Не-а. Далековато ушёл. Последняя попытка.

Войд не нашёл связи между его высказываниями. И он не сомневался, что третий вариант также будет неправильным. Всё клонилось к тому. Он не смог справиться с такой задачей.

— Я сдаюсь. У меня не получается распознать твоё состояние.

Реакция единорога казалась запоздалой. Он подумал секунду и лишь потом усмехнулся, притом довольно громко. Глядя на Войда, единорог усмехнулся ещё раз и глотнул напитка, летавшего около его головы.

— Ясно. Стоило ожидать, хотя ты был близок. Будет для тебя загадка, может, решишь к окончанию вечера.

Хоть земному пони было бы хорошо всё-таки узнать верный ответ сейчас — Скорнпотт дал бы его точно и информативно – но возражать он не стал и покорно принял своё бремя проигравшего. Этим он займётся как-нибудь…

— Сам-то ты как? Знаю, спрашивал уже, ты просто мало чего рассказал. За эти полгода интересное-то что-нибудь было?

Спросив, Скорнпотт отвёл от Войда взгляд и расслабил его, безо всякого интереса глядя на окружающих. Войду вдруг показалось знакомым это выражение глаз. Он близок.

— Я пробыл в Кантерлоте ещё месяц…

— И что ты там делал? Прятался ото всех? Не помню, чтоб ты приходил потом ко мне.

— Ты уехал. Ты сам мне говорил, что собирался уезжать через пару дней…

Скорнпотт опустил голову, задумавшись, а потом усмехнулся.

— Письмо бы отправил. Пёс с этим Кантерлотом, там возня как в сонном муравейнике. Только не говори, что здесь было так же.

Сбитый со своего темпа, Войд замолчал. Пять последних месяцев в пригороде Понисити, как кольцо овивающем город, отличились только парой несчастных случаев: убийство, да кто-то в перенасыщении самоотверженности получил множество переломов, упав с самого высокого здания. И ещё в начале осени прибыл Григодон на встречу с главой Музея Истории. Об этом было много разговоров, или, точнее сказать, сплетен. Официально заявили, что премьер Грифтерии обсуждал с главой проект по строительству Всеобщего Музея, который будет находиться в столице Эквестрии – в Кантерлоте. Но само только заявление наводило сомнения. Власти бы не пустили грифтерианцев просто так, встреча действительно была серьёзной. Но этот план однозначно неосуществим. Войд полагал, глава Музея – а он был, соответственно, представителем властей – отказался. Результаты этой встречи не огласили по причине конфиденциальности…

— Нечего сказать? – произнёс с усмешкой единорог. – Как печально. Так и живём, — он с рыком выгнулся, приложив к спине копыто. Только сейчас к Войду пришла мысль, что Скорнпотт вовсе не желает слушать его. Земной пони пронаблюдал, как единорог снова отпил из стоечного бокала, через пару секунд усмехнулся, опустошил бокал и прокатил его по столу к скучающему жеребцу по ту сторону стойки. Оператор поймал бокал и спрятал его снизу. Скорнпотт молчал, и Войд даже закивал незаметно – так и есть, так и есть. Значит, у единорога акцентирование на своей личности. Но это отнюдь не эгоизм.

— Я не договорил, — сказал Войд.

Единорог отвлёкся от своего занятия, которому, о чём красноречиво говорило выражение его лица, он не мог найти смысла, взглянув на Войда. Потом усмехнулся.

— Значит, было что-то. Выкладывай.

И опять перевёл взгляд на какой-то другой предмет.

— Нет. Не буду, — ответил земной пони и внимательно, очень внимательно стал изучать лицо единорога.

Скорнпотт медленно, но быстрее, чем раньше, повернул голову к Войду и уставился на него. Что было в его глазах? Войд видел безразличие. Они сощурились спустя пару секунд, и Скорнпотт усмехнулся:

— Ты пол случаем не менял? Ты сейчас прямо как моя сестра. Которой всегда не хватает внимания, особенно в некоторые дни, — он направил взгляд в сторону, усмехнувшись. – Больше не услышу её нытья, и поделом.

Высказанная неприязнь. Отвращение, уверил себя Войд. У Скорнпотта отвращение.

— Короче, Блю, так и скажи – нечего говорить. Как текла ручейком жизнь, так и течёт, да?

Войд промолчал.

— Знаешь, а здесь всё намного интересней. Не зря пошёл на эту… вечеринку посиделок. Давно не видал ничего подобного. Вот посмотри на этих, Блю, — Скорнпотт ткнул земного пони в бок и указал на столик поодаль. – Вон на тех, которые слева. Сидят за столом.

Блю Войд внимательно оглядел область перед собой, тщательно выискивая «этих», что заслужили внимания Скорнпотта. Такой момент нельзя упускать. Войд обратил внимание на высокую фигуру за одним из столов. Это был тот самый единорог синего цвета, виденный им несколько минут назад. Рядом с ним сидели Строулав, пегас (Сой, вспомнил Войд), а также единорожка светло-фиолетового цвета с блеклой тёмно-розовой гривой и ехидной улыбкой. Войд спросил, указывая на пополнившуюся компаньоном троицу:

— Они?

Скорнпотт наклонился к копыту Войда.

— Ну, они, они. Ты уже говорил с ними сегодня, — добавил он. – Компания один на миллион. Слышал их историю?

— Нет, — мгновенно ответил Войд.

— Её знает половина местных, а тебя как-то обошла стороной, — усмехнулся единорог и облокотился на стойку, не сводя взгляда с четвёрки пони. – Короче, та кобылка с жёлтой гривой – центр всех событий. Единорог – её жеребец, пегас и вторая, страшненькая – её старые друзья. Погляди теперь на жёлтую.

Войд присмотрелся к кобылке, которая символично сидела посередине между единорогом и Соем с единорожкой. Строу что-то сказала с широкой улыбкой на лице, отчего единорожка вместе с нею засмеялись. Потом земная пони обратилась к молчавшему пегасу, сильно приблизив к нему лицо. Лицо пегаса растянулось в лёгкой улыбке, он ответил. Между ними прошёл короткий диалог, после которого Строу опять засмеялась и ткнула Соя копытом в плечо.

— Увидел? – резко произнёс Скорнпотт. – Больше половины тех, с кем я тут поговорил, сомневаются, кто из этих двоих её жеребец. Причём тёмно-синяя дылда как будто места себе не находит. За всё время он сказал только пару слов. И всё глядит на эту улыбающуюся.

Снова земной пони перевёл внимание на компанию. Он смотрел на единорога. Тот и вправду ничего не говорил, но взгляд его был постоянно направлен на Строулав. Изредка единорог посматривал на остальных, но тогда глаза его изменялись. Войд не мог отметить изменения, но по ощущениям понимал, что они происходили.

— Идиот, ничего не скажешь, — продолжил Скорнпотт. – Говорили, что раньше её как-то он тянул, потом она перешла на своего друга. Но жеребец оставался её жеребцом.

— Она так сказала мне, когда я с ней говорил, — вспомнил Войд.

— Я о том и говорю. С этой-то блудницей всё понятно, радость-доброжелательность. Улыбается, по-моему, весь вечер, — единорог усмехнулся. — А дылда отличился. Сейчас погоди, увидишь, о чём я. Следи за его взглядом.

Блю Войд продолжал наблюдать и когда Скорнпотт заговорил, но снова к единорогу тёмно-синего цвета он пригляделся лишь сейчас.

— Я долго пытался понять, что ему надо, — тихо говорил Скорнпотт. – Ненависть у него определённо есть, но она кое с чем смешана. С чем, думаешь? С любовью?

Строулав внезапно встала, поставив на столик передние копыта, и начала не без улыбки что-то заявлять пегасу, единорожке и даже единорогу, Блэйтэйджу, которого она одаривала вниманием редко. Тот глядел на её лицо, пока она стояла. Затем его взгляд дёрнулся вниз, к шее, к гриве, к спине. Потом ещё ниже, к хвосту. И в этот момент краешек рта единорога потянулся вверх. Рот на пару мгновений приоткрылся, язык быстро облизнул губы и спрятался.

— Ан нет, совсем не с этим. Сегодня он отдыхает от чувств великих, ласковых и нежных. Ему его подружки сильно хочется. А она, — Скорнпотт усмехнулся, — с дру́гом. Видимо, долгое время. Так и хочется, чтоб кто-нибудь вмазал ему по унылой тёмно-синей морде, — добавил он. Войд заметил, что Блэйтэйдж вернул прежнее мрачное выражение лица. – Сделал бы что-нибудь, чем молчать.

Похоть и ненависть. Это было трудно разглядеть, подумал Войд. Это было неочевидно, в первую очередь. Но он понимал, что всего лишь не уделил достаточно внимания.

— А что ты скажешь о пегасе? – произнёс Войд.

— Пегас… — Скорнпотт сощурился. – Сама Селестия не знает, что у него в голове. Сильно замудрённое у него проявление чувств, — он помолчал несколько секунд. – Не могу понять.

Земной пони посмотрел на него.

— Почему? Ты очень хороший специалист. Почему ты не можешь понять? – Войд подумал, что у Скорнпотта может не хватать образования. Но единорог был точен в своих высказываниях, и Войд лично слышал похвалы проверенных лиц в его адрес. В конце концов, он бы не смог иначе добиться своего статуса.

— Я могу, — резко возразил Скорнпотт. – Но не сразу. У меня много вариантов, из них выбрать… Он уверен в себе. Видно по глазам и положению тела — они твёрдые, прямо как канцелярские лбы, — он усмехнулся. – И он улыбался. Король положения, полагаю. Сидит и ухмыляется неудачнику. А страшненькая, кстати, интересуется пегасом. Похоже, этого ещё никто не заметил. Сегодня она, правда, не в настроении мечтать – смотри, какая лыба! Как у ведьмы, — Скорнпотт опять усмехнулся. – Одним словом, компания что надо.

Единорог умолк, и Войд не нашёл, что сказать. Скорнпотт вмиг утолил его жажду узнать правду, и теперь интерес к той четвёрке пони улетучивался с большой скоростью. А много ли его знакомых пришло сюда? Соседский вечер мог быть пристанищем для десятка тех, кого он знал. Правда, кроме Строулав и Скорнпотта больше не было встречено никого.

— А ты? – быстро, как будто не было желания затягивать, выпалил единорог. Он даже повернул голову к Войду. – Какой ты сегодня? Кажется, никакой, по-моему.

Войд почему-то ответил только через несколько секунд:

— Я много читал сегодня. Пока что я не нуждаюсь в чувствах.

— У-ух ты, — с долей язвительности произнёс Скорнпотт. – Бесчувственный, как железка. Во власти не хочешь податься?

— Нет.

— А там нужны такие. Поней им всегда не хватает, — он усмехнулся. — Пусть у них хоть полкантерлота будет завербовано, этого всё равно мало. Ничего не могут.

Войд не имел желания узнавать что-то новое об эквестрийской верхушке. Свои знания по сей день он считал актуальными и, что главное, свежими. Его взгляд начал блуждать по комнате в поисках каких-нибудь лиц, которые он бы мог узнать.

— Ну-ка, ну-ка… — донеслось от Скорпнотта. Войд перевёл на него взгляд. Единорог с сощуренно, сосредоточенно изучал земного пони, часто встречаясь с ним глазами. Казалось, будто он что-то нашёл в Блю Войде и пытался понять, что. Войд наблюдал за этим, но не делал никаких выводов. Скорнпотт недолго осматривал его, вскоре забормотал и, в конце концов, сказал: — Неплохо. Неплохой букет.

Войд переспросил:

— Букет?

— Ага. Широкий. Всего помаленьку.

Войд возразил:

— У меня нет букета. Я это знаю.

Скорнпотт усмехнулся и с ухмылкой смотрел на него. Потом сказал:

— Я не могу ошибаться. Хотя, может, показалось. Если ты уверен, то этого точно нет. Иначе быть не может.

Иначе быть не может. У него нет никакого букета, Войд мог утверждать это. Он в тот же миг вспомнил, что хотел отыскать знакомых пони. Здесь они наверняка есть. Войд встал со стула, заметив, что просидел в одном положении достаточно долго, и сказал Скорнпотту:

— Я должен уйти, — и добавил после молчания. – Я скоро вернусь.

— Ещё не гудбай. Иди, — махнул копытом единорог и повернулся к оператору. – Ещё такую же!

Жеребец-земнопони достал из-за стойки бокал и несколько капсул для жидкостей. Залив по очереди содержимое каждой в кристально чистый сосуд, отражавший комнату в карикатурном виде, он потряс его немного и поднёс Скорнпотту, который принял бокал телекинезом. Войд какое-то время смотрел на это, а потом развернулся и пошёл к диванам в дальней части зала.

Музыка, на которую он не обращал большого внимания, постепенно вплеталась в его мозг. Войду оставалось только радоваться, что это не песня. Можно было ли найти в этом месте хоть кого-то, кто прислушивался к музыке? Войд остановил свой неторопливый шаг и осмотрелся. Все разговаривали или молчали, или даже играли в какую-то напольную игру, от которой Войд сразу же отвёл взгляд. Он заметил неподалёку четверых пони в чёрной одежде и солнцезащитных очках, у кого-то на шее висел чёрный платок. Все они, обняв друг друга за плечи, качали головами в такт музыке. Композиция была спокойной, поэтому четвёрка шевелилась медленно, но легко, словно покачиваемая ветром.

Значит, есть и такие пони. Войд потерял к группке интерес. Он вперил взгляд в того бордового лысого жеребца, к которому шёл. Точно ли он? Земной пони потихоньку зашагал к нему. Даже с такого расстояния ему могло показаться многое. Например…

Кто-то слева резко вжался в Войда, отчего тот, не в силах противодействовать, начал, запинаясь, двигаться к стене, чтобы не упасть. Врезавшись в неё, Войд повернул голову и взглянул на виновника вторжения в его личное пространство, который уже успел окончательно прижать земного пони к стене в не совсем удобной позе. Как оказалось, это была виновница.

— Привет… — жарким полушёпотом произнесла она. Часть её угольного лица скрывала взбаламученная грива, оно было очень близко, и волосы лезли Войду едва ли не в рот. – Вижу, ты один. Не хочешь… — она ещё приблизила лицо, дыхнув на него, и Войд ощутил, как на его тело начинает давить нечто тёплое и мягкое, копыто, аккуратное, как змея, проползло под его брюхо, — ...поразвлечься?

Блю Войд только-только стал понимать ситуацию, глядя в возбуждённые глаза кобылки. Такие могут нагрянуть самым внезапнейшим образом. Однако Войд впервые встретил настолько целеустремлённую жертву похоти. Да и она была очень даже смелой, раз так…

Задумавшись, Войд на секунду ушёл в мысли. Его мгновенно выдернуло оттуда, когда он вновь ощутил горячее, пахнущее жизнью, неопрятной в своём обычном виде, сокрытой от остальных тайной, дыхание, и нежные губы коснулись его рта. Кобылка закрыла глаза, но Войд даже не думал этого делать. Поцелуй не затянулся долго, жаркая нимфоманка лишь скользнула языком по зубам земного пони и отнялась, глядя в глаза Войда.

Его тело оживилось, как не оживлялось раньше. Кровь забила по всем сосудам, проникла в голову, ноги, копыта... Эта наглая, по-агрессивному красная кобылка могла бы занять его надолго. Она смогла зарядить тело Войда своим настроем, он был полностью готов к тому, что его ожидало… Но сегодня не тот вечер. Такое времяпровождение не входило в планы земного пони. Он бы попросту не получил бы то, что могла дать ему кобылка. Для этого есть другое время.

Он первым делом осторожно отвёл лицо нимфоманки на расстояние, достаточное для разговора. Потом Войд зашевелился, меняя позу, и, когда ноги его прочно встали на пол, сказал:

— Нет. Не сегодня.

Она продолжала налегать на него. Её лицо глядело жадно, готово к борьбе за желанное.

— Почему? – и голос казался жалобным.

— Не сейчас, — вдруг пробормотал Войд, и это дало ему мысль. Ведь он шёл за каким-то чувством, каким-то эмоциональным состоянием. Может, он уже нашёл? Войд вспомнил слова Скорнпотта. Он заметил у Войда эмоциональный букет. Возможно, он просто перепутал его со страстью. Даже специалисты делают с нею ошибки.

— Не сейчас?

— Позже. У меня другие дела.

Давление ослабло. Войд воспользовался этим, встал уже нормально, и кобылка сделала несколько шагов назад сама. Её глаза сузились, краешек рта игриво улыбнулся.

— Я буду ждать. Я внизу.

И она ушла, делая узкие шаги и помахивая крупом. Войд проводил её взглядом пару секунд, а затем пошёл-таки туда, куда хотел изначально. Лысый жеребец сидел на том же самом месте, но теперь смотрел прямо на Войда. Земной пони подумал, что эта ситуация уже, кажется, происходила с ним.

— Лезут, да? – безучастным голосом произнёс жеребец тёмно-красного оттенка. Он, кстати, также был земным пони, как и Войд. Тот не мог, правда, точно вспомнить, откуда знает Инварда. Знакомство было… длинным, вот что он помнил.

Войд сел рядом и сказал:

— Она была одна за весь вечер. Я здесь недавно.

— Я заметил, — тем же тоном сказал земной пони. Он замолчал и, наверное, через минуту добавил: – Как жизнь?

Его опущенные веки едва-едва держали глаза открытыми. Казалось, он хочет спать.

— Хорошо. Я больше читаю в последнее время, — поделился Войд.

— Понятно, — нижняя губа Инварда поджалась в мимичном жесте, именуемым «ясно», «угу» и тем, что земной пони уже сказал. – Везёт тебе.

— А что делаешь ты? – спросил Войд.

Инвард сделал паузу перед ответом.

— Сижу, — произнёс он. – Думаю.

— О чём? – Войд не отличался огромным любопытством, по его же наблюдениям, но сейчас не нужно никакого любопытства, чтобы появилось желание узнать такую важную вещь. Так он думал.

— Ни о чём, — вновь вяло произнёс Инвард.

Отстранённость, слабая активность в целом, отсутствие ясности в ответах.

— С тобою сегодня что-то не то, по моему мнению, — сказал Войд.

Инвард только вздохнул.

— Что-то произошло? – вопрошал Войд.

Бордовый земной пони, снова вздохнув, с кряхтеньем поменял позу, на сильном выдохе проговоря:

— Я просто хочу посидеть…

Отказ. Войд продолжал настаивать:

— Но если что-то произошло, ты можешь сказать.

Инвард молчал и глядел на него своими утомлёнными глазами. Они еле шевелились, несколько раз земнопони закрывал их на время. Сколько он ещё будет держаться? Он же не преисполнен упрямства. Будь он упрям, он бы уже что-то сказал. Но Инвард молчал.

— Я… действительно хочу посидеть. Я никого здесь не знаю.

Причина.

— Исключая меня.

Инвард закрыл глаза и покивал:

— Верно, верно. Но у тебя есть с кем поговорить. У меня нет.

— Ты можешь говорить со мной, — заявил Войд.

Земной пони опять посмотрел на него. А потом глубоко вздохнул и отвёл глаза в сторону, куда-то в глубь зала. Странно. Очень странно ведёт себя он.

— Ты можешь, — продолжал Войд, — познакомиться здесь с кем-нибудь. Здесь очень много пони. Я знаком с некоторыми, — добавил он.

Инвард продолжал смотреть в пустоту. Его голова не повернулась, не сдвинулся взгляд, когда губы зашевелились в ответе:

— Нет. У меня не получится.

— По какой причине? – тут же спросил земной пони.

— Я не смогу. Я не настроен сегодня на знакомства.

У него очень хорошо получается отказываться. Войд понимал, что непросто будет его заставить. Где-то на краю его разума даже появилась мысль, что это невозможно.

— Почему?

— Я просто не настроен. Я хочу посидеть.

— Ты должен сказать, по какой причине ты не настроен. Может быть, ты не хочешь?

— Я… — тут же загудел голос Инварда. – Я опечален. У меня нет настроения.

— Тебе нужно его поднять, — сказал Войд. Потом в его голове совсем неожиданно встал вопрос, закрывший собой все оставшиеся слова. Собравшись, Войд задал его: — А от чего ты печален?

Инвард Кол, земной пони тёмно-красного цвета, вовсе не багрового – багровым был его короткий хвост – а бордового, глубоко вздохнул и сокровенно, как будто на приёме у психолога, заговорил:

— Просто… я тут никого не знаю…

То необъяснимое нечто, жившее собственной жизнью в мозгу Войда, набрало новую силу и вспыхнуло. Блю Войд понял, что круг замкнулся. Тут же до него дошло, о чём всё-таки тогда, однажды, говорил Скорнпотт:

«Будешь говорить с таким, обязательно настаивай на помощи. Ты услышишь много интересного»

— Мне нужно идти, — произнёс Войд, видя, что здесь ему делать больше нечего.

Инвард лишь глядел на него своим коронным (в рамках сегодняшнего вечера) сонным взглядом. Потом вздохнул и закивал.

— Пока, — опять вздохнув, попрощался он.

Блю Войд уже отошёл от столика, занявши интерес несколькими пони, которые сошлись вокруг чего-то. Они переговаривались, и тут, немного разойдясь, открыли главного в их сборище. Серый жеребец с беспрестанной улыбкой подносил каждому шапку, и все вытягивали оттуда какие-то клочки бумаги. На них было что-то написано, и даже что-то очень интересное, о чём могли говорить заинтересованные (по большей части) лица в кругу.

Войд глядел на эту картину какое-то время, пока вдруг не заметил машущее над головами копыто. Оно не переставало дёргаться. Войд пошёл в обход компанейского круга, из которого одновременно донеслись громкий визг и глубокий широкий вздох, и зашёл за другую его сторону.

Он отчасти предполагал, что это Скорнпотт. По крайней мере, по цвету копыта. Это и оказался он. Единорог, похоже, так и не слез со своего места. Рядом с ним стоял пустой бокал, но оператора за стойкой уже не было. Да и Скорнпотт не сильно думал об этом, судя по его виду.

— Не теряйся тут. Этот доходяга задумал какую-то игру, скоро вся Ходильня сойдёт сюда, даже крысы полезут. Их в подвале много, кстати, — заговорил единорог, когда Войд подошёл поближе и сел рядом, — но туда никто не заглядывает. Нашёл, кого искал?

Блю Войд не сразу отвёл внимание от улыбающегося жеребца в центре. Пока, конечно, вокруг него не собиралось крупного кольца, как предвещал Скорнпотт, но какие-то пони присоединялись. Он что-то всем говорил, но гомон прямо перед Войдом мешал ему различить слова. Земной пони только ощутил торжественное настроение в голосе жеребца.

— Блю? – Скорнпотт коснулся земного пони, и тот повернулся. – Задумался, что ли?

— Пытался расслышать, что он говорит. Я нашёл одного моего старого знакомого. Его занимала печаль. Он говорил странные вещи.

— А, эти, — единорог усмехнулся. — Чего только не скажут, если им надо попечалиться. Это я тебе по собственному опыту могу сказать.

— Ты рассказывал.

— А какую-нибудь знакомую встретил?

Войд не понял намёка единорога, поэтому ответил честно:

— Нет. Кроме Строулав, здесь я более не видел знакомых кобылок.

— А что та, чёрная? – Скорнпотт указал носом куда-то в сторону. – К стене тебя прижала.

— Она? – Войд вспомнил о любительнице страсти. Мысль о ней всё ещё держалась в нём. Вечер выдаётся скучный. – Я её не знаю. Мы в первый раз видим друг друга.

При этом Войд даже не прислушался к собственному тону. Но Скорнпотт улыбнулся, прищурив глаза, и усмехнулся.

— Ясненько, — и повторил: — Ясненько…

Они замолчали. Войд всё думал о той кобылке, вспоминал её глаза, лицо, запах. Это не сильно манило его. Он всё не собирался уходить. Взглянув на Скорнпотта, Войд увидел, что единорог своим прищуром высматривает кого-то в толпе. Или это походит на то, что он смотрит на кого-то одного. Изучает, возможно.

Войд ощущал какую-то усталость от окружающего его скопления. Не прошло и часа, а он уже не хочет видеть этих пони, слышать эту музыку и сидеть на этих мягких стульях и диванах. Кажется, ему надоело. Но Войд думал, что дело совсем в другом. Ему начинает чего-то не хватать. Нет, совсем наоборот, возразил сам себе Войд. Всё надоедает тогда, когда чего-то слишком много. Кажется, так.

Он услышал уже вторую усмешку со стороны Скорнпотта, и у него созрел вопрос. Но произнёс он его даже не после третьего или четвёртого смешка единорога, а после целой их серии, не походившей ни на нормальный смех, ни на заевшую усмехающуюся пластинку:

— Почему ты усмехаешься?

Скорнпотт посмотрел на него. Потом усмехнулся и вдруг направил взгляд вниз.

— Заметил ведь… Не должно этого быть. Это как привычка. Не могу от неё отвязаться, а надо, — он усмехнулся и тут же недовольно пыхнул. – Надо завязывать.

— Это приносит вред?

— Ржать без остановки приносит вред. От этого умирают. Но посмеиваться и хихикать тоже ничего хорошего. Привычки через чувства могут переходить.

Войд слушал краем уха, где-то на поверхности обдумывая слова единорога. Через чувства…

— Независимо от них?

— Да, да. Слушай, у меня получается, — Скорнпотт замер на секунду. – Получается! – он усмехнулся. – Зараза. Да, может переноситься. Многих даже такая мелочь приводит к сумасшествию.

— Они не могли справиться с собой, да?

Скорнпотт кивнул:

— Верно, что ни говори. Бесконтрольная усмешка меня, поди, скоро доконает… А! Слушай, что я тебе расскажу об этом жеребце.

— Об этом? – Войд уловил момент, когда группа отошла вбок и открыла звезду сегодняшнего вечера. Земнопони серого цвета кричал что-то в даль комнаты диванам. Оттуда так же громко отвечали.

— Именно. Как думаешь, он местный?

Войд дал секунду задуматься.

— Возможно, да.

— Я тоже так полагал. Но в нём было что-то знакомое. Погляди – он с длинным хвостом. И ещё на ногах подковы. Присмотрись.

Всё это Войд уже видел, и когда Скорнпотт обратил на эти детали внимание, он пригляделся к ним тоже. Длинный светлый, даже седой, немного слоняющийся по полу хвост выделял жеребца среди остальных – а у остальных хвосты были либо коротки, либо просто никак не касались поверхности. Обувь со стальной подошвой, так называемые подковы, не так сильно привлекали взгляд, их сероватый цвет, потерявший от потёртостей блеск, практически сливался с цветом тела. Но всё же Войд не понимал, какое это имеет значение. Но оно имеет, и большое, он чувствовал.

— Вижу. Что это значит?

Скорнпотт глядел ему в глаза. И усмехнулся.

— Слепой… — единорог сместился на сиденье, и его хвост кипой кустистых лиан мягко упал кончиком на пол. Войд смотрел, не двигаясь.

— А те накопытища я оставил дома. Надеваю только там. Ну, понял?

Войд не понял. Вернее, он понял не сразу. Промолчав полминуты, земной пони всё-таки проговорил, не сильно веря в ответ:

— Он… кантерлотец?

Скорнпотт закивал и вернулся в прежнее положение:

— Самый что ни на есть. Не знаю, что он здесь потерял. Может, подруга, друг привели, может, что другое… Но это не всё. Приглядись к его эмоциям.

Войд всеми своими силами и знаниями попытался наилучшим образом сделать то, что он всегда любит делать. В этот момент пони перестали образовывать круг, отошли в сторонку, а жеребец объяснял им:

— Вставайте, как написано в предсказании. Вот так. У вас получается. Нужны четыре группы.

Он улыбался. И тем не менее Войд замечал, как резко он двигается и пытается углядеть за всеми. И он очень часто оборачивался на тех, кто входил. Очень часто, заметил Войд. И жеребец почти не смеялся.

— Он не рад и не восхищён. Он чего-то боится.

Только Войд сказал это, как грузное копыто похлопало его по спине:

— Лучше и лучше, Блю. Он и вправду боится. Боится и пытается это скрыть. И я заметил, что он старается набрать всё больше и больше пони. Первый этаж уже почти пуст. И он опять идёт за новыми. Гляди.

Жеребец поймал пару, едва пришедшую на вечер, сказал им что-то, и двое пони одного цвета пошли к общей группе, которая уже разделилась начетверо.

— Всё это странно, — заключил Скорнпотт. – Даже будучи доброжелателен, я это вижу. Что ты об этом думаешь, Войд?

Войд не медлил с ответом. Неясность в поступках пони – это признак безумия. Этот жеребец начинен чем-то безумным, Войд теперь это понимал.

— Подозрительно.

— А знаешь, что я думаю? – не снижая громкости голоса, но приблизив лицо к Войду, сказал единорог.

Войд глядел на него и молчал. Что такое риторические вопросы, он знал.

— Этот пони принёс что-то с собой. Скорее всего, бомбу. Или чего помощнее.

Блю Войд свёл брови от этих слов. Бомбу.

— Ты так думаешь?

— Всё к тому идёт. И, Блю, это логично. Он что-то принёс.

Войд задумался. Бомбу.

Нет, Скорнпотт не может ошибаться. Кто как не психолог вроде него способен разглядеть все самые глубокие мелочи поньского разума. Но… Такой масштаб…

— Может, и не бомбу. Что-то поменьше. Какое-нибудь ручное оружие, например. В любом случае, для удобства ему понадобится группа пони…

Войд смотрел на жеребца. Он создавал картину этого лица, обуянного страхом, перед которым мёртвыми падают множество пони. Вероятная ситуация, Войд был согласен.

— Большое количество жертв, и все с этого города. Это породит волну отрицательных эмоций. Огромная пища для ужаса, горя и печали. О таком должны были договориться заранее… Это был бы крупный договор!

Скорнпотт был вполне прав. Войд подсчитывал количество возможных жертв. Двадцать с лишним пони. Это много, этого хватит на город.

— Нет, кажется, всё крупней. Это точно войдёт в новости по всей Эквестрии. А если узнают, что зачинщик был кантерлотец? Скандал! Кантерлот тоже взорвётся от громады эмоций. Контракт, может быть, заключили вовсе с властями.

Войд был восхищён тем, как много хотят получить те, кто послал сюда этого пони. Каждый житель Эквестрии бессознательно падал ниц, едва даже представив эмоциональную энергию размером больше, чем он может принять. Земнопони всё больше понимал, что слова Скорнпотта – правда.

— Это войдёт в историю. Непременно.

Всё же Войд молчал и в жертвах не считал одного – себя.

Он молчал и думал. Его голова переполнилась совершенно новыми и незнакомыми мыслями. Он ответил на свои вопросы, и потом они возвращались снова. Почему всё это должно произойти? Это может быть польза, а может и нет. Но польза определённо будет. Значит, события идут верно.

Не глядя на серого жеребца, Войд думал о нём. Его роль какова? Что он действительно испытывает, выполняя чей-то указ, готовясь совершить своё предназначение? Если он боится, то именно страх – его сподвижник. Страх заставляет его привести этот вечер к печальному концу. К смерти.

— Скорнпотт, — произнёс Войд и тут же спросил: — Как называется страх смерти?

— Это? Инстинкт самосохранения. Только он у животных, если ты спрашиваешь в общем. Про поней скажу одно – это просто страх.

Войд чувствовал, что ничего не понимает. Он говорит себе, что всё вокруг ему ясно, но углубляясь, видел одни только смутные факты. Какой страх может двигать того, кто собирается умереть? Страх за себя? За собственную жизнь?

Глупости. Скорее всего, за кого-то другого. Тогда это самопожертвование, понял Войд. Но это совсем не то. Совершенно не оно.

Очень интересным является конец. Войд никогда не думал о конце жизни. Множество книг говорило о том, как кончается существование других, как умирают сильные пони, чтобы кто-то (или что-то) оставался жить (снова самопожертвование, мелькнула у Войда мысль). Но эти книги всегда говорят не о жизни. Это текст, предназначенный для возбуждения эмоций и чувств. Так?

Правдива только информация. Она является изложением фактов, а факты – это и есть правда. Но Войд никогда в жизни не находил информации о смерти. Он ничего о ней не знал. Широкая чёрная пустота зияла в его голове под этим словом, и эта самая смерть ему представилась точно такой же – чёрной и пустой. Прекратится жизнь, прекратится активность. Мозг не будет совершать работу, чувства перестанут работать.

Абсолютно все.

Этот факт вклинился в голову Войда. Он моделировал отсутствие каких бы то ни было чувств. Но картина не выстраивалась. Всяких раз какая-нибудь загвоздка портила его представление об отсутствии всего. Совершенно всего. Даже воображения и мыслей, добавил Войд.

Нет, он просто ничего не понимал.

Вечер не кончился. Ему придётся остаться и самому найти ответ на вопрос. Иных путей нет.

Или есть?

Войд опять задумался. Есть ли какой-то другой путь, нежели запланированный, предназначенный, предустановленный и так далее? Чёрный ход? Пони думал совсем не такими сравнениями, но мысли его текли похоже. Значит, он может остаться… А может уйти.

Уйти совершенно. Покинуть Ходильный дом, прервать изначальный замысел всего этого, нарушить уже сложившийся в голове ход действий. Войд легко принял этот вариант. Ни один вечер он не покидал, пока тот не оканчивался, если у этого поступка не было смысла. Получить чувство – есть смысл. Помочь кому-то – есть смысл. А у его ухода смысла нет совсем. Он просто хочет уйти.

Нет, он не говорил, что хочет. Ведь правда? Он всего лишь рассмотрел такой странный вариант. Блю Войд уже собирается его принять?

А он не думает об этом.

— Мне нужно уйти, — сорвалось с его губ, и он встал. Всё придумывалось им на ходу. Сейчас, например, он знал, что идти ему надо к парадному входу. Выходу в его случае. И никуда иначе.

— Тебя кто-то позвал? – спросил Скорнпотт.

— Нет. Я ухожу по собственному желанию.

Скорнпотт не удивился. Это было понятно – нейтральные эмоции ему не нужны.

— Думаю, тебя угнетает что-то. Не печалься. Гудбай давай, — единорог поднял копыто.

Блю Войд кивнул и развернулся, как вдруг Скорнпотт окликнул его:

— Постой. Ты так и не понял, с чем я был вначале?

Войд мгновенно сообразил, о чём он говорит, и тут же признался:

— Нет.

— Это было презрение. Или презрительность. Или презирание. И ещё, — снова громко сказал он, остановив движение Войда. – Всё-таки ты пёстр, Блю. У тебя букет.

Войд глядел на Скорнпотта, но в мыслях его, кроме слов «нужно уйти» не осталось ничего. Даже это утверждение не так сильно зацепило его. Всего лишь на несколько секунд. Кивнув (совершенно машинально, по вежливой привычке), он пошёл к выходу из этого зала, а заодно и из всего Ходильного дома.

Не все пони сошлись около серого жеребца. Некоторые сидели, но смотрели, однако, на собравшуюся компанию. Войд даже не обернулся на неё, не прислушивался к голосам, возгласам, смешкам, прикрикиваниям и подбадриваниям. Он уходил, но множество сомнений рябью туманили голову. Одно сейчас двигало его вперёд – невозможность остановиться. Он молчал, и вдруг…

— А теперь настало время для большого подарка всем вам! – запомнившийся высокий голос перебил все остальные, и даже звуки стали тише, когда жеребец заговорил. Войд был почти у выхода.

Земнопони настиг его прямо у дверей. И Войд не вышел сразу же, как дошёл до проёма – он остановился. Он смотрел на шагающего дёрганой походкой жеребца серого цвета. Он видел, как тот рывком подскочил к куче у стены, раскидал её в середине и выхватил какой-то один, совершенно невзрачный, сделанный в кремовых и бежевых тонах, обыденный пакет. И вот тогда Войд встретился с ним взглядом.

Они смотрели друг другу в глаза, один – пусто, безразлично, но с размеренной живостью, другой – с бешеной порывистостью и готовностью ко всему. Жеребец что-то понял, он начал медленно подходить к Войду. Тот не двигался. Смотрел.

— Хочешь меня остановить? – тихим, вызывающим голосом произнёс серый земнопони. Его глаза были прищурены, но они не переставали прыгать от одной части тела Войда к другой, от двери к нему, от него к полу, от пола к потолку и обратно к Войду. – Хочешь?

Он остановился.

— Хочешь? Попробуй. Попробуй.

Жеребец стоял. Войд слышал его дыхание, дрожащее, как и всё остальное в нём. А жеребец смотрел и ждал. Как зверь, пытающийся казаться грозным перед человеком и совершенно не понимающим его поступков.

— Попробуй, — почти шёпотом произнёс он.

Это длилось минуту, скажем мы, глядя со стороны. И для них это тоже, может быть, длилось минуту. Но жеребец внезапно выпрямился удивлённой часовой кукушкой, медленно развернулся и пошёл в главную комнату. В зубах его уже висел пакет. Войд тоже развернулся, открыл дверь из тёмного дерева и покинул Дом.

Таинственная ночь окутала город, тёмные дома, тёмные дороги и тёмные окраины. И даже небеса покрылись тьмой – плотные облака ползли вверху, скрывая звёзды и Луну, редкими пятнами открывая куски мрачной сияющей синевы. Войд отметил, что зря не интересуется планами погоды. Зачастую это играет с ним злую шутку, как, например, сейчас. Когда облака скрывают жизненный свет, всякий пони ощущает дискомфорт. Даже тот, кто желает дискомфорта.

Войд машинально пошёл вперёд. Очень плохо, если будет дождь. Небо вблизи Кантерлотской высоты, там, где на фоне холодной приближающейся ночи должен был темнеть силуэт с множеством острых концов, казалось практически чёрным. В столице не было грозы, но это не значило, что её не будет в других городах. Как плохо, что Войд не знал погодного плана.

Он старался не уходить дальше светлых улиц и ярких окон, обходил темноту стороной и очень часто глядел на небо. Но оно почти не занимало его мысли. Часто он оборачивался на отдалявшийся контур невысокого здания, как цветная картинка среди чёрно-белых пёстро горевшая в округе окаменевших улиц. По-прежнему, не сдавленные суетными звуками, обрывки музыки долетали до ушей Войда. Играла какая-то танцевальная композиция. И почему он ушёл?

Совершённая глупость смущала Войда, насколько может смущаться пони, не могущий смущаться. Словом, ему его уход мгновенно показался глупостью. Ведь он так легко поддался слуху, вернее сказать, обычному предположению. И даже если у него по какой-то причине явился необузданный страх, почему он на улице, покуда всё в Ходильном доме спокойно и мирно, как и было?

Теперь земной пони испытывал досаду. Она заключалась в том, что Войд резко вздохнул и начал больше думать о своём поступке. Ещё раз и ещё раз. И в тот же момент он вспомнил встречу с серым земнопони в прихожей. Его поведение. Он предлагал остановить его, и его лицо источало явный и неприкрытый страх. Его могли заставить сделать то, о чём предполагал Скорнпотт. И он боялся обратного, боялся того, как могут наказать его за неповиновение, и боялся последствий своего поступка. Смерти, шевельнулось в голове у Войда.

Войд ни разу не видел страха смерти. И вот ему представился пони, который сильно боится, и Войд думает, что это именно тот страх.

Неясно…

Войд стал уверен в том, что его догадки, предположения Скорнпотта и всё-всё-всё, что клонится к одному – это полный вздор. Это одно большое совпадение. Но вернуться ему не удастся. То что ты сде…

Войд не прислушался к лёгкому «ух», мановению ветра и, самое главное, к тишине, мгновенно прохватившей ночь, как внезапный инфаркт — старика. Его взгляд был направлен вниз, на землю. Он даже не заметил, как на ней начало появляться всё больше тёмных пятнышек, пока она вся дорога не потемнела, не стала мокрой. Блю Войд думал, как обычно. Но земля под ним засветилась ярче, четыре чёрных столба остервенело выросли из его ног, начали стремительно крепнуть и удлиняться, ночь на мгновение показалась ему днём, всё вокруг завизжало и закричало – и, наконец, всеохватывающий удар сбоку врезался в него и бросил на ледяную поверхность.

В ушах стоял звон, рушивший все мысли и попытки что-либо составить в своей голове. Глаза неожиданно заслезились, Войд держал их закрытыми. Внутри него было шумно, но снаружи только лёгкий ветер да колючая утоптанная подстилка дороги беспокоили его. Это было неприятно и в то же время умиротворяюще, словно сон. Словно утомлённый днём падаешь на диван, и самые ненавистные простыни, подушки и одеяла становятся мягче облак, потому что они делают должное – приносят отдых…

Порядок начал приходить в ощущениях. Войд медленно открыл глаза и посмотрел вверх. Небо. Чёрное небо. Капли. Он опустил взгляд, но так смотреть было неудобно. Ему был заметен лишь яркий огонь. Уперевшись копытами в землю, он подтянул тело и попытался кое-как изменить положение, только бы отняться от влажного ложа. Тело то и дело ёжилось от холодка, который быстро и резко касался его в разных точках, отчего становилось ещё неприятней. Но Войд уже мог без всяких трудностей направить голову на источник яркого света.

Там, куда он оборачивался на своём пути, откуда уходил последние несколько минут, как будто взорвали салют. Множество огней покрывало площадь и дороги. Самое яркое, самое высокое пламя, сложенное из множества, просто оказавшихся рядом, горело в центре. В обломках, в удержавшемся остове не было ничего, что напоминало бы Ходильный дом. Это были руины какой-то старины, в которых разожгли костры. И эти костры делали мёртвые обломки и без того зловещими, непонятными, неземными.

Блю Войд не сдвигался с места. Он только смотрел на это широкое кострище, закрывшее собой всё позади. Свет в домах загорался, и можно было увидеть рамы выбитых стёкол и то, как осколки блестели и мерцали вместе с огнём на дороге, тротуаре, газончике перед верандой, но Войд не обращал на это внимания. Вся дорога до точки взрыва была освещена, освещена чем попало: пламенем, фонариком, чьим-то заклинанием и люстрами множества проснувшихся жилищ. Выходили пони, бежали к месту происшествия, но они шли по краю, не мешая Войду глядеть на дорогу к смерти.

Он видел только горящие остатки здания. Глядя на это, трудно уверить себя, что он не идёт туда, а уходит оттуда. То есть, уже ушёл. Войд молчал и не думал ни о чём.

Жители пригорода и центра, все, кто был разбужен и встревожен взрывом (этих пони оказалось, на удивление, очень много), выходили даже из-за спины земного пони, но никто не останавливался около него. Только кое-кто заглянул ему в лицо, удостоверился в том, что он жив, и побежал дальше. Какие-то вопли и крики прилетали от толпы, несколько пегасов яркими точками взмыли в чёрное небо и ринулись к центру города. Откуда-то далеко, словно выждав нужный момент, готовившись долгое время, гулким и широким раскатом гром потряс небосвод.

Войд потихоньку пришёл в себя. Когда происходящее, наконец, объяснилось, он без труда, отряхивая влажный дорожный песок, встал, развернулся и продолжил свой прерванный путь.

Он вспоминал подсчёты. Свои примерные подсчёты. Более двадцати, тридцати пони, может, и больше, учитывая второй этаж, куда Войд не заглядывал. Второй, скорее всего, просто обвалился, и кто-нибудь мог там выжить. Остальные либо мгновенно испарились от действия бомбы, либо были убиты обломками.

Всё равно много, очень много. Пони набежит с полгорода. Войд уже потерял счёт всем торопящимся, бегущим в спешке сонным горожанам. И все они бегут к смерти, к беспощадной и окончательной смерти. Кто знал, что некто посягнул на культурный пригородный центр? Никто. Никто и не мог догадаться. Поэтому становится ещё страшней.

Скорнпотт, Строулав, Инвард, Сой, тот единорог и многие другие… После этого случая он перестанет с ними общаться. За один вечер он лишился большого количества знакомых. Возможно, он встретил не всех. И тех, кого он не встретил, Войд тоже лишился.

Он молча шёл по тёмной дороге, ведомый рефлексами. Эту дорогу он мог пройти с закрытыми глазами, не то что с опущенной головой и в мыслях. Войд думал над тем, что означало «лишиться». Больше не иметь, потерять, перестать обладать… Значит, говоря наиболее точно, у него больше нет всех тех пони. И что?

Нет, Войд чего-то не понимал. Снова он чего-то не понимал! Их больше нет у него. И у других тоже. Не будет их… личностей. Разумов и всего присущего. Вовсе. Это и означало прекращение общения.

Это и означало «смерть».

Смерть – отсутствие разума, значит, мышления, значит, существования. Знаменитые слова Зэкарта действительно что-то значили.

Войд остановился и вздохнул. Потом вздохнул ещё раз, но этот вздох дался труднее, воздух будто дрожал. Нет, это Войд дрожал. Внутри него, намного глубже что-то клубилось, переворачивалось, капало, соединялось и разваливалось. Походило на какое-то кишечное заболевание. Возможно, на лихорадку. Да, это явно лихорадка.

Войд продолжил путь, даже ускорился. Одно теперь его не волновало – он придёт домой и точно уснёт без проблем. День получился тяжёлым. Сон его успокоит. А потом… Потом ему надо будет побольше разузнать об инциденте, вернуться на то место. Возможно, он узнает что-то новое. В конце концов, Войд может правильно оценить количество жертв… Нет, он может оказаться полезным для контролирующих органов, ведь Войд был на этом вечере, видел практически всех пони на нём (что означало полное уточнение числа погибших) и даже преступника, в конце концов. Тот был кантерлотцем. Это обязательно нужно рассказать.

А Скорнпотт знал, что всё это быстро откроется. Может, он думал, что Войд и будет тем, кто запустит огромный скандал?

Глупость. Скорнпотт бы сказал.

Войд снова заметил дрожь. В чём дело? Тело его не слушается. Более того, Войд опять вернулся к мысли о Скорнпотте. Воображение восстанавливало портрет единорога в очках. И потом пришла другая картина – разруха, и тот же единорог, окровавленный, лежит на горящих обломках, и его тело – верхняя часть, остальной не было – тоже покрывалось языками пламени. Глупости. Он был достаточно близко, чтобы получить более сильные ранения.

В попытках перейти на новые размышления Войд остановился, но ничего не вышло. Изображение мёртвого Скорнпотта сменилось красными грудами, из которых выглядывали чьи-то опустевшие глаза, ещё одни, ещё одни. Трудно было различить лица, но Войд узнавал каждое. И кратер, аккуратно пустой, вокруг которого они лежали.

Не может быть. Бомба была сильнее.

Она была… убийственней…

У Войда не было планов на эмоции и чувства. Никаких надежд. Нет.

Он опустил голову, а приносящие ужас картины возвращались. Теперь они смешивались с воспоминаниями спокойного и тихого вечера, разговорами, улыбками и мрачными синими мордами. Больно и печально. Мертвы все.

Глаза намочились, несколько капель упало с них. Грубый комок держался внутри. Вместе с ноющим и иссущающим чувством приходил дискомфорт. Так не должно быть. Совсем нет, он не хочет этого. И почему страшно, почему страшно это вспоминать? Невозможно это всё, совсем невозможно. Он сошёл с ума, он безумец. Он с самого вечера вёл себя странно, он думал совсем не о том.

Нос заложило, Войд шмыгнул. Так не должно было быть. И он ушёл, он был в нескольких шагах от такой же кончины. Всё было близко! Но он ушёл, и этого не должно было быть.

Войд замотал головой, бормоча: «Не должно было быть…». Глубоко вздохнув, он подавил наплыв новой жидкости в глазах. Нужно попасть домой. Он в ужасном состоянии…

Войд сделал шаг, но тут услышал другой резкий звук. Что-то прикоснулось к нему сбоку, потом ударило одновременно по копытами и по голове, и земной пони, у которого не получилось даже отреагировать на эту скорую атаку, быстро оказался на спине.

В этот раз падение было намного больнее. Затылок врезался в землю с большой силой, но Войд достаточно к этому приспособился, чтобы тут же открыть глаза. Над ним нависало блеклое, едва видимое во мраке лицо. Но янтарные зрачки вместе с белыми, выглядывавшими в улыбке зубами, ярче всего представлялись Войду. Лицо отодвинулось чуть дальше, открывая земному пони смутные очертания захватившего его тела. Высокий жеребец.

— Вот и ты. Я поймал тебя, — вновь сверкнули зубы, затряслось в покрякивании лицо. Он смеялся.

Жеребец вдруг словно начал падать на Войда, Войд дёрнулся и в следующую секунду ощутил холодное острое железо у шеи. Оно опасно сильно давило на кадык, Войд всеми силами вдавливался к поверхности, но чувствовал лёгкую боль.

— Интер-р-р-ресно, — картавя, прорычал жеребец над ним. – Интер-р-р-ресно. Тебя не утащить, не забрать. Умрёшь. Умрёшь тут? Умрёшь?

Он начал давить ему на горло, медленно, аккуратно. Земной пони вжался в землю, но дальше уходить не мог. Кожа продавливалась, кадык уже под давкой уходил внутрь, дышать становилось тяжелее. Войд дышал сильнее, дышал, дышал, не делал ничего, боялся дёрнуться, смотрел в глаза улыбающемуся демону, не двигался…

— Маленький… жеребёночек…

Боялся…

Трахея отдала жуткой болью, кожа разрезалась, дыхание перехватило…

Копыто сорвалось с недвижного положения и полетело в темноту. Оно ударилось об что-то мягкое, лезвие освободило горло, воздух вошёл в лёгкие. Жёлтые глаза стали меньше, послышался вой, и земной пони снова, уже двумя копытами ударил темноту. Ещё раз, ещё раз. Глаза вдруг исчезли, нечто ударилось о землю рядом.

Вставай, вставай! Повинуясь приказу, Войд перекатился на живот и вскочил на копыта. Он замер, глядел на тело рядом с ним. Оно лежало, едва шевелилось. Внезапно оно издало жуткий ор. Это был вопль, ужасный крик. Он в гневе!

Войда прошиб ужас, кошмар владел им. Но ноги понеслись, понеслись куда-то вперёд, дальше от этого места. Войд бежал, Войд тяжело дышал, но бежал. Неясные дороги, то открываемые, то окутываемые коварной тьмой, вели его. За спиной был ужас, страх сковал ему шею и не давал обернуться. Он не думал, голова совершенно не работала, несла его вперёд, не мыслила, не была. Бежать, бежать. Никаких воспоминаний. Было страшно вспоминать, каждое воспоминание было страшно.

Он бежал, и никто не встречался ему на пути. Он боялся увидеть кого-то, боялся не увидеть никого… Войд нёсся, нёсся, не спрашивая, не думая, не размышляя, нёсся, нёсся. Поворот, вперёд, тишина, темнота… Вода била его по лицу, замывала глаза, сделала волосы тяжёлыми, становилось холоднее, что-то ещё било его, хлестало, а он нёсся, нёсся, бежал вперёд…

Бежал вперёд…

Бежал вперёд…

Внезапно копыто зацепилось. Войд не упал, но перестал бежать. Тело скрипнуло и не хотело работать. Копыто вновь зацепилось, Войд не мог остановиться, и он с чем-то столкнулся и упал.

Тело билось. Сквозь мощные толчки, от которых вздрагивало всё, Войд проталкивал в лёгкие воздух. Голова кружилась, он дышал, смерть кружилась… Вокруг него кружились капли, падали капли, вниз падали, на глаза, лицо, в рот… Мокрые и сладкие капли. Всё шелестит.

Всё шелестело. Войд уже понимал – деревья. Он рядом с деревом. Он чувствовал боль, и что-то давило в спину. Его бока болели. Болела грудь. Болела странной болью шея.

Он лежал и лежал, но начал подниматься. Ему нельзя лежать, здесь поблизости смерть. Он должен оказаться…

Оказаться…

Дома. Может быть, дома. Он боялся оказаться дома. Где он? В каком он месте? Сердце его всё ещё билось. Что произошло? Многие погибли. У него есть дом? У него есть друзья, союзники?

Они погибли. Они погибли! Слёзы тут же ударили Войда, но он не заплакал. Не надо сейчас плакать. Здесь холодно, здесь нельзя быть. Это Лес, и здесь страшно. Здесь очень опасно.

Войд не мог думать, но его голова была чиста. Его мутило изнутри, этот лес мешал мыслям. Это не магия. Это другое. Это совершенно другое.

Новые ощущения. Нет, он знал это. Это всё знакомо. Но этого много, отовсюду много, и это уже неизвестно… Словно… словно…

Словно… запахи… словно огни, словно картинки, словно цвета… словно цветы… Цветы и много цветов, букет… букет…

Войд схватился за голову. Это поражало. Тело его горело и замерзало одновременно. Никакой страсти, никакого страха… Это всё, это всё в одном.

Войд засмеялся, ему сильно хотелось смеяться. Лицо растянулось в улыбке, и он опять засмеялся. Он смеялся громко, всё тело светилось, всё горело. И он очень громко смеялся, ему хотелось смеяться громче, но громче не получалось. Он закричал. Он не знал, что можно кричать и смеяться, и это всё так приятно и так ярко!

Это жизнь! Это настоящая жизнь!

— Это жизнь! – закричал Блю Войд, чувствуя подступающие слёзы, улыбаясь, улыбаясь безмерно.

Он огляделся. Ему нужно домой. Он понял, он понял всё. Не надо говорить, что, но он просто понял. Он должен рассказать другим. Величайшее счастье!

Он крутился на месте, но дорог не было. Кусты, деревья были вокруг. Внезапно вспышкой по небесам скользнула молния, и ещё одна, после чего небеса затряслись от грохота. Призрачный свет на мгновение открыл взгляду лес вокруг. И Войд увидел кого-то.

Пони! Это были пони! Он быстро пошёл к ним, кричал:

— Помогите мне! Мне нужно выбраться!

Послышались какие-то звуки. Они слышат!

— Эй! Я здесь! Я заблудился!

Они что-то говорили, что-то тоже крикнули, но Войд не услышал. Он пробивался сквозь листву, сквозь колючие ветки туда, где он увидел фигуры. Вновь, с мгновенным раскатом вспыхнуло небо. Да, это были пони.

— Я здесь! Мне нужно вернуться домой!

Снова крики. Резкий свет ударил Войду в лицо. Яркое пятно слепило его, но он шёл. Они видят его, они помогут ему.

— Я иду к вам!

Он уже не видел ничего, кусты сгущались, но листва редела. Дойдёт, он дойдёт. Оглушительный гром нёс небесный гнев, Войд боялся, Войд уже ничего не слышал, но всё же шёл.

— Помоги…

Новый грохот, очень близкий, до которого можно было дотянуться, загремел в воздухе. Его Войд слышал хорошо. Он испугался. Он был страшнее грома и ближе…

Войда пронзила вспышка боли. Ещё одна, ещё одна… Грохот и гром, закрывающий всё свет – У Войда больше ничего не было. И боль, боль…

Ноги исчезли. К его боку что-то прижалось. Влажное, колючее. Земля…

Грохот и гром уходили назад. Уходили прочь от него, покидали. Оставляли одного. Свет медленно блек, белый шёл в серый, серый в чёрный… И всё…

Боль. Была боль.

Она забрала всё. Всё, всё себе. Боль жадна и ненасытна, подумал Войд. Ненавижу боль. Его друзья не испытали боли. У них была смерть и не было боли.

Боль уходила. Её хотелось вернуть, ведь ничего больше не было. Не хочу терять боль…

Она уходила. Дальше, дальше. Тише, тише…

Тишина. Войд не успел подумал о ней.