Основатели Александрии (Founders of Alexandria)

Часть 7 (Основатели) – Глава 5

Оливер никогда так не вкладывался в пациента, как в малышку Алекс. В школе его раз за разом учили необходимости отстранённости. Любая личная заинтересованность в пациенте уничтожала эту отстранённость и порождала конфликт интересов. В основе он должен был быть учёным-техником, проявляющим сочувствие ровно до того предела, который требовался, чтобы корректно себя вести у постели больного.

Эта отстранённость не пережила конца света. Друзья теперь были редки, и слишком ценны, чтобы позволить смерти их забрать. Даже такую подругу, которая, как ему казалось, никогда не будет нуждаться в его заботе. Особенно её. С момента встречи Алекс была для Оливера дюжиной разных вещей. Она была первой пони, которую он встретил после месяцев изоляции. Она была первой (и единственной), кому нравилось с ним петь. Её альт хорошо сочетался с его тенором, и плевать, что она не слишком умела, да и не стремилась, заниматься садоводством. Она была другом, лидером, пони, о которой он начал временами подумывать такое, от чего сильно смущался, и, наконец, мученицей.

Точнее, пыталась. Её тело постоянно выдумывало новые способы умереть. Оливер ему этого не позволял. Он потерял счёт проведённым операциям, сотням различных лекарств, которые он на том или ином этапе использовал. Оливер работал, пока его магия не истощалась, и он не начинал едва волочить ноги. Он работал так долго, что иногда забывал вечером поужинать, и только пони, лежащая без сознания, и медицинские мониторы, составляли ему компанию.

Он краем глаза замечал, что в Александрии происходят изменения, но не обращал на них внимания, пока они не доползли до больницы. Он её больше не покидал, даже чтобы позаботиться о саде. К этому моменту его всё равно уже по большей части забрала зима. Смерть могла забирать его цветы, до тех пор, пока позволяла ему сохранить друзей.

Оливер покидал комнату Алекс только чтобы принять душ и перекусить, да и то старался далеко не отходить. В качестве «развлечения» он читал только эквестрийские медицинские прописи, по крайней мере те, которые были уже оцифрованы. Если ответ на вопрос о том, как помочь его подруге, скрывался в других книгах, они были ему недоступны. Находясь в бессознательном состоянии, Алекс не могла открыть библиотеку.

Иногда его навещали другие пони. Обычно он отводил их в комнату Алекс, конечно, если его единственная пациентка не пробовала в этот момент новейший путь на тот свет. Но он в любом случае не мог их внимательно слушать, его внимание ускользало, и они уходили, не задержавшись даже на час. Единственным гражданином Александрии, кто проводил с Алекс больше времени, чем он сам, была её собака, Хуан. Верный пёс не оставлял своего поста, за исключением редких и коротких походов за едой или чтобы справить нужду снаружи здания.

Сквозь туман могла пробиться только чья-то нужда в лечении. В этом случае он вновь обретал способность слышать и говорить. Тогда он узнавал новости о городе.

В такие моменты, маленькая Райли выступала в качестве его секретаря и медсестры, пусть даже она больше не была на себя похожа. Она всё ещё была чёрной, её грива всё ещё оставалась ярко-синей, но она спрятала дыры, хитин и крылья. Фокус впечатлял, пусть Оливер и не понимал, зачем ей это надо, и недостаточно интересовался этим вопросом, чтобы спросить.

В тот день она оторвала его от работы, одетая в плотно облегающую куртку, и с парящей перед ней в зелёной магии записной книжкой. Оливер считал, что она выглядит довольно убедительно, пусть он и знал, что она в этой записной книжке рисует целующихся пони и кроме этого использует её только чтобы выглядеть так, как будто она знает, что делает.

— Привет, Оливер, — она потыкала его записной книжкой, заставив его вывалиться в реальность. – Тут пони хочет с тобой поговорить.

— Что, Джозеф опять тазобедренный вывихнул? – спросил он, вздохнув. – Или один из Одиумовских порезал бабку об консервную банку?

Она хихикнула. Может, Райли и не стала своей странной магией делать себя старше, но, по крайней мере, она смеялась над его шутками.

— Ни то, ни другое. Они пришли с последней группой, прошлым вечером. Они пытались привести к тебе своего больного жеребёнка, но я знала, что ты занят, так что…

Прошлой ночью он перезапускал Алекс сердце. Это потребовало столько магии, что он думал, что сморщится как сухофрукт. Он не сморщился.

— Угу, был занят, — он вздохнул и начал стаскивать перчатки. Резиновые перчатки на копытах были не слишком полезны, но он продолжал их надевать, потому что лучше ничего не было. Он выбросил их в мусор вместе с маской. – Ты меня позовёшь, если что?

— Быстрее молнии, — согласилась Райли, левитируя пару свежих перчаток на копыта. Она не собиралась заниматься ничем, помимо рисования, но он был не против. За те несколько недель, которые она ему помогала, ченжлинг стала очень дисциплинированной для одиннадцатилетней.

Оливер пожал плечами и поспешил из комнаты, прежде чем успел передумать. Ему пришлось собраться. Судя по всему, прибыли ещё иммигранты (или, по крайней мере, гости), это уже была третья группа. Или четвёртая? Он потерял счёт.

Чтобы попасть в клинику, ему потребовалось пройти по коридору и через двери, во вторую часть здания, где работало освещение. Отапливались только эти части, поэтому ему пришлось пересечь то, что Райли называла «великой воздушной ледяной рекой». Он не очень понимал, почему другие пони считали это некомфортным. Но с другой стороны, в его костях была сила земли.

Он обнаружил их ожидающими в клинике, пару кобыл-единорожек с кучей пальто и курток, наваленной на слишком высокую больничную скамью. Возле неё стоял стульчик, чтобы помочь залезть наверх, но ни одна из них им не воспользовалась, как не стал этого делать и жеребёнок. Он не слишком присматривался к их внешности сверх необходимого для работы. Жеребёнка он заметил не сразу, но их обеих увидел. Одна была снежно-белая, вторая – цвета ледяной синевы. У обеих были милометки, но их он рассматривать не стал.

— Здравствуйте, — он слегка наклонил голову, куда меньше, чем в обычной ситуации. — Я — доктор Питтман, сегодня я буду вашим врачом. — Он посмотрел между ними, позволяя сознанию расфокусироваться и поплыть. Оливер резко кивнул. — Ни одна из вас не нуждается в лечении. — Он шагнул вперёд и наклонился, чтобы посмотреть на жеребёнка.

Его дыхание перехватило. Оливер никогда не видел такого молодого пони, если не считать УЗИ. Он не был уверен, что именно говорит ему его чувство здоровья, но малышка была явно больна.

— Кто… кто это у нас тут такая маленькая? – его никогда не учили на педиатра, но это не значило, что он не может постараться улыбнуться жеребёнку. – И что её беспокоит?

— Два дня назад, по пути сюда, она свалилась с температурой. Мы не знаем, как она отреагирует на лекарства для людей, поэтому мы просто держали её в тепле и развлекали.

— Хмм, — Оливер наклонился, принюхиваясь к ребёнку с безопасного расстояния, надеясь, что так удастся что-то понять. Не удалось, и это значило, что ему придётся работать старыми проверенными методами. Никаких магических пони-фокусов. – Это понятное беспокойство. Для информации, большинство лекарств, которые я проверял, работают на пони точно так же, как на людях, если сделать поправку на меньшую массу. Конечно, без консультации с врачом, я не рекомендую принимать лекарства, выдаваемые по рецептам.

Оливер указал на стол.

— Если вы поможете поднять её туда, я взгляну. Но сначала расскажите, были ли у неё какие-то другие симптомы? Может… высыпания? Рвота? Кашель? Что-нибудь подобное?

Кобыла кивнула и её рог засветился молочно-белым светом, распеленав жеребёнка и осторожно переложив её на стол.

— Только кашель, чихание и температура. Я… Старлайт, пожалуйста, не дёргайся, ладно? Сейчас добрый доктор тебя посмотрит… — он не стал дальше особенно прислушиваться. Его мысли были в другой комнате, с пациенткой, о которой он заботился месяцами. Пациенткой, внутренности которой он изучил куда подробнее, чем ему того хотелось.

Его голова дёрнулась, когда кобылка пискнула:

— Мама останься? – получается, она была чуть старше, чем ему показалось. Или пони просто быстро учатся?

Он наблюдал, как кобыла ласкает свою дочь, воркует с ней и убирает растрепавшиеся волосы из её глаз. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить жеребёнка, достаточно, чтобы он снова начал отвлекаться.

Всё, что Оливер знал о жеребятах, он нашёл в книгах, но это не имело значения. Как оказалось, основные принципы были общие. Он поблагодарил Бога, что у кобылки не было никаких травм, с которыми он мог бы и не справиться. Хватит ли его внутренней магии и связи с землёй на то, чтобы вылечить нежное дитя?

К его радости, выяснять ответ ему не пришлось. Ему пришлось взобраться на стульчик и достать из карманов инструменты, которые ему обычно не требовались. Через несколько минут нежных тычков и уколов, он с сердитым вздохом отступил.

— Она почти наверняка простудилась, — сказал он, с куда большим раздражением в голосе, чем следовало. – Ничего серьёзного. Бог знает, где она умудрилась найти вирус, если это вообще та же болезнь, которую подхватывали люди до События.

Он отвернулся, нетерпеливо взмахивая хвостом.

— Держите её в тепле, поите почаще и не позволяйте много двигаться. Я пришлю мою помощницу с лекарствами, которые вы ей можете давать каждые несколько часов, чтобы сбить температуру, — он направился к выходу. – Если температура повысится, или будут проблемы с дыханием, или появится раздражение кожи, принесите её ко мне. Сверх этого я ничем не могу помочь. – Он сбросил маску в мусорный бак, отправил туда же перчатки, и поспешил к двери, ускоряясь с каждым шагом.

Он оставил свою настоящую пациентку, и ради чего? Простуды? Он остановился у двери и достал из кармана рацию так, чтобы видели единороги.

— Райли, встреть меня в аптеке. Надо будет выписать лекарства нашей пациентке.

— Постойте!

Он остановился, закатил глаза и развернулся к кобылам, тихой и матери.

— Да?

Она шагнула к нему и сгребла в объятия.

— Я чувствую, что я прерываю что-то важное, но огромное спасибо! Я не знаю, были ли у вас дети до того, как человечество изменилось… — она ещё что-то говорила, но он не слышал. Не слышал потому, что в этот момент она наклонилась вперёд и поцеловала его в щёку. Вроде бы что-то про то, как её друг был зубным врачом?

Оливер был парализован и, на мгновение, казалось, что он сейчас упадёт. Кроме Райли, у него многие месяцы ни с кем не было «человеческих» контактов. Принять всё это разом было нелегко.

— А-ага, — промямлил он. – С ней и так скорее всего всё было бы в порядке. Но хорошо, что вы зашли. Никогда не узнаешь, пока не проверишь. – Он поспешил выскочить в дверь, не говоря больше ни слова.

Забота об Алекс была всей его жизнью, настолько, что сам он практически не жил. Почему ему потребовалась мать больного жеребёнка, чтобы напомнить ему об этом? Как, чёрт побери, он мог делиться жизнью с Алекс, если у него не было жизни?

По пути к аптеке он напевал одну из самых глупых песенок Гилберта и Салливана, какую он только знал. Он пел и по дороге в комнату Алекс, любовную балладу из «Призрака в опере», которую они всегда пели дуэтом. Ему пришлось петь и её часть, раз она не могла сама петь. Но это было нестрашно. Он, по крайней мере, вспомнил, почему любил петь.

Мир разом не изменился. Хорошее настроение не сделало его работу проще, не превратило её во что-то помимо работы. Что оно сделало, так это помогло Оливеру увидеть вещи под другим углом. Он работал не потому, что Смерть была его врагом, пусть это и было правдой. Он сражался потому, что жизнь была высшей ценностью.

Со сменой перспектив, изменилось и его видение. Оливер пел, а его глаза открывались, и он увидел, что не один. Он подозревал, что никогда не был одинок.

Существо, находившееся с ним в комнате, не подпадало под описание ни одного существа, какое он когда-либо знал. Если он не смотрел на неё, она казалась высокой женщиной, занимающей весь угол комнаты. За ней спадала громадная копна листьев вместо волос, кожа её была коричневого цвета, и сморщенная, как кора дерева. Там, где она ступала, росла трава и жужжали насекомые.

Но когда он пытался посмотреть на неё прямо, видение заставляло его глаза болеть и слезиться, и иллюзия человеческой внешности распадалась. Была ли это рука, или хобот слона? Было ли её лицо прекрасно, или между её губ торчал уродливый хоботок насекомого? Заканчивались ли эти сильные ноги когтями рептилии? Детали не оставались неизменными. Она не была одного вида, она была ими всеми.

Он не знал, сколько она там находилась, она сразу заметила его внимание и хмыкнула.

— Наконец-то ты открыл глаза, сынок.

Оливер уселся и опустил голову. Он чувствовал, что, возможно, стоит поклониться, но он не стал. После Одиума, этот обычай оставил у него во рту дурной привкус. Может быть, навсегда.

— Такое впечатление, что я должен тебя знать. Но я знаю свою мать, и ты не она.

Фигура закатила глаза, что было бы не так жутко, будь у неё их всего два. Она проигнорировала замечание.

— Может быть теперь, когда ты меня видишь, мы сможем что-нибудь сделать. Думаешь, легко держать её в живых вслепую? Топчемся на месте с ноября.

— Что ты? – он не стал тратить время на кто. Оливер откуда-то знал, что она кажется ему человеком только потому, что он ожидает это в ней увидеть. Попытки взглянуть ей в лицо разрушали иллюзию, поэтому он постарался этого не делать. Она так куда приятнее выглядела.

Её смех был подобен пению птиц в больничной палате. Нет, это была действительно птица, ярко-красный кардинал, усевшийся на подоконник. Как он его там раньше не заметил?

— Друг, — она указала на кровать. – Я могу быть жестока, но я справедлива. Я плачу по счетам, и я не позволю ей умереть у меня на службе.

— Алекс тебе служила? – Оливер отступил на шаг, чувствуя дурноту. Чем дальше, тем сильнее ситуация напоминала ему Одиума. Спаслись ли они от одного монстра только чтобы попасть в лапы другого?

Она пожала плечами.

— Может, лучше сказать, что её создание послужило моим целям. Твоё тоже. Не каждый голос следует яростно повышать, дитя. Не каждое существо, которое ты не понимаешь, враг.

— И какие же это цели? – Оливер попытался встать между незнакомкой и своей пациенткой, но понял, что она слишком велика. Вместо этого он встал возле кровати, хоть и понимал, что если дело дойдёт до драки, у него нет шансов.

Она снова засмеялась, на этот раз более энергично.

— У вас для этого нет слов. Во всяком случае, пока нет.

— Попробуй, — он подтянул кровать на колёсиках поближе, как обычно, втягивая силы из земли. На втором этаже это было проделать сложнее, ну или ему казалось, что так должно быть.

Но не сегодня. Кровать рванулась с такой силой, что чуть было не порвала электрические кабели, чуть не вырвала иглу капельницы и придавила его к дальней стене. Сила Оливера пришла не снизу, откуда он её обычно чувствовал. Она пришла спереди, из угла комнаты.

Если странная фигура и заметила этот его жест, она не подала виду.

— Может, ближе всего к правде будет сказать, что она – метод, которым мироздание познаёт себя. Вселенная велика, но что хорошего в красоте, если её некому познать? – она потянулась к кровати. Оливер хотел сопротивляться, но его парализовал страх. Страх в конце концов оказался беспочвенным, она просто аккуратно сдвинула гриву маленькой кобылы из её глаз, нежно, как мать у своего ребёнка. Там, где она коснулась, кобыла выглядела не такой серой, и более живой. Всё ещё без сознания, но скорее во сне, а не в коме.

— Она – моя самая удачная попытка на данный момент. Не последняя, если ты думаешь, что успех теперь награждается бессмертием, поболтай об этом с динозаврами. Со временем я заменила бы её, потому что всё должно умереть в своё время, — её руки побелели, сминая туманную ткань её платья. – Но мой труд не был завершён.

— Ты не про Алекс говоришь, так ведь?

Она в ответ только улыбнулась и выпрямилась во весь рост.

— Дитя, дай мне своё копыто. Она мне всё ещё нужна. Ты мне тоже нужен.

Он поднял правую ногу, но не предложил её ей. Она подошла поближе и наклонилась, чтобы дотянуться. Ей пришлось сильно наклониться.

— Не бойся, дитя. Ты всегда служил мне. Усилиями незнакомцев, ты теперь можешь увидеть меня новым взглядом, но я всегда была рядом. Нет ничего плохого в том, чтобы и сейчас мне служить.

Он отодвинулся, прижавшись к стене. Дальше бежать он не мог, и от страха у него подгибались ноги.

— Тот дух, Одиум… он тоже это говорил. Он тоже хотел нашей службы.

На лице незнакомки сверкнула молния, и на мгновение её глаза стали темнее, чем у любой акулы.

— Не сравнивай меня с этим монстром. Мы ничем не похожи. Он забрал у тебя мой самый ценный дар. Он ничего не давал миру, только брал, брал и брал у всего, чего касался. Не я, — она потянулась ещё дальше. – Оливер, я ничего у тебя не забираю. Я не заберу твою волю, я прошу, чтобы ты её использовал. Требую, если уж на то пошло. Если бы мне требовалась только покорность, мне бы не потребовались животные.

Он всё ещё колебался, но снова поднял копыто.

Она ещё приблизилась.

— Мои неожиданные союзники дали тебе инструменты, о которых я и не мечтала. Со временем ты сделаешь их своими, как делал всегда. Но времени нет. Она нужна мне, и чтобы она у меня была, мне нужен ты. Я не могу разговаривать с пришельцами, пусть они и более талантливы в том, что они называют магией. Я пыталась, но только ты и спящее дитя меня когда-либо слышали. Так услышь меня сейчас, спаси мою дочь.

Оливер в последний раз взглянул на своё копыто, после чего протянул его и предложил незнакомке. Она взяла его в руку, и крепко сжала пальцами, похожими на сосновые корни. Было больно, так больно, что он закричал. Но это было не страшно, это была хорошая боль.

Безымянное создание хочет, чтобы он спас Алекс? Именно это он и сделает.