Воспоминания в Вечер Теплого Очага

7. Перерождение

Прохладный ветерок откуда-то сбоку. Жадный вдох, запах паленых волос. Не решаясь открыть глаза, Селестия ждала казалось бы неизбежного конца. Но потом ей надоела неизвестность, и чувствуя себя глупо, она осторожно приоткрыла один глаз. Дракона не было. Была гора дышащих жаром углей, и медленно кружащиеся в голубом свете осветительных шаров хлопья пепла. Позади того, что осталось от дракона возвышалась серо-розовая Древнейшая, безразличным взглядом глядя перед собой.
— Что... Как... Почему вы раньше не... — пытался выговорить кто-то позади Селестии, но все никак не мог подобрать подходящие слова. Или заставить язык слушаться после увиденного.
— Прямая угроза жизни центрального элемента. Вмешательство было необходимо. — монотонно ответила розовая Древнейшая.
— А как же остальные?! — вскричал кто-то еще.
— Ранения незначительны. Прямой угрозы жизни нет. Процесс пойдет без задержек. Пожалуйста, вернитесь к своим группам.
— Флориан и Лаврит! — раздался еще один крик, с другого конца зала. — Кто-нибудь их видит? Где они?
Волна беспокойных голосов прокатилась по Залу. Но столь ожидаемого «здесь!» не прозвучало.
— Их з-забрали... — Селестия пыталась справиться с дыханием и голосом. — Их забрали грифоны, я видела... В суматохе. Мы должны что-то сделать, ведь так?
Аликорны поддержали ее бурно, стуча передними копытами. «Точно!», «Мы должны их вытащить!» — раздавались голоса вокруг.
— Ах, это так ужасно! Грязные хищники утащили их в свой грязный лагерь! — томно заявила одна из солнечных аликорнов, та, что беспокоилась о своих волосах и перьях. — Мы всенепременно должны им помочь. Ну, то есть, кто-нибудь должен им обязательно помочь!
— Они совершенно беспомощны в магии, они не смогут телепортироваться оттуда без вспомогательных кристаллов. — поддержала еще одна аликорнка.
— Участие данных индивидуумов в процессе возрождения планеты незначительно. Репопуляция пони будет успешной и при трети количества возрожденных индивидуумов.
— Мне плевать, на вашу успешную репопуляцию индивидуумов! — рявкнул отец, все это время не отходивший от Луны, а теперь вставший в угрожающую позу рядом с ней. — Они мои друзья, они НАШИ друзья. И мы их не оставим. Я иду за ними в лагерь.
— Я с тобой пап! — все еще слабым, но уже окрепшим голосом ответила Селестия. Поджилки ее еще тряслись как листок на ветру, но она чувствовала, что не может более находиться в одном помещении с Древнейшими.
— Нет, останься с сестрой. На тебя и так слишком много свалилось. Я собираюсь на весьма короткий разговор, и скоро вернусь. Тебе ни к чему вмешиваться.
Оглядев аликорнов, отец ожидал, что присоединится кто-то еще, но все прятали глаза, смущаясь своей слабости. Они не смогли защититься от дракона, их магия была слаба... Они были беспомощны без былого могущества повелителей Пустоты. Селестия не могла винить их, она теперь прекрасно понимала, что это значит — терять уверенность в своих силах, столкнувшись с реальностью.
И потому, она единственная из всех рискнула. Она решительно встала рядом с отцом, и безапелляционно посмотрела ему в глаза.
— Я иду с тобой. И точка. Мама позаботится о Луне. А я просто больше не могу здесь находиться.
Отец вздохнул, и, помедлив немного, неопределенно дернул плечами.
— Я нижайше прошу права воспользоваться магией Пустоты. — обратился он, давя гневные интонации в своем голосе, к ближайшей от него, неподвижной как статуя Древнейшей. Та, не посмотрев на него, ответила:
— В просьбе отказано. Отныне Пустота доступна только для нужд возрождения. Вы можете подождать пробуждения вашей младшей дочери, или инициации старшей. Им принадлежит доступ по праву рождения и обязанностей.
Отец фыркнул, отвернувшись.
Помедлив немного, он вздохнул, и пошел к выходу. К той дыре, что осталась вместо него. Уже под открытым небом Селестия нагнала его, идущего быстрым шагом. Он явно не хотел, чтобы она следовала за ним, но, тем не менее, ничего говорил.
Оказавшись за пределами Зала, Селестия поразилась тому, как все изменилось. Долину, залитую тусклым, противоречивым зелено-красным светом мертвого солнца и новорожденной луны, укрывал толстый слой снега. Огромные сугробы возвышались по обеим сторонам от входа, тогда как у него самого было все вытоптано и смешано с грязью.
Развернули крылья и вспорхнули в небо они одновременно, не сговариваясь. Так приятно было наконец снова лететь... Селестия уже успела позабыть это чувство. И все же, спертый, холодный воздух, удерживаемый атмосферным щитом, темнота, подсвеченная редкими кострами лагеря внизу, этот жуткий свет с небес и звезды, похожие на осколки льда — все это лишало ее привычной радости полета.
Отец же летел невозмутимо, оглядывая лагерь далеко внизу, со светящимся магией рогом. Грифоны едва ли успели уйти далеко, и потому уже скоро там, среди снегов и таящихся под опавшими древесными кронами костров, мелькнули две яркие вспышки голубого света. Рога алхимиков откликнулись на зов, выявляя их местоположение.
С рыком, совершенно казалось бы невозможным для аликорна, и более подобающим льву, отец спикировал вниз, прямо на головы грифонов-похитителей. Один из них, тащивший на своей спине бесчувственного Флоустона, оказался отброшенным мощным потоком телекинетической магии. Но больше отец ничего сделать не успел — грифоны быстро сгруппировались, и перехватили инициативу. Оседлав брошенных на землю алхимиков подобно стервятникам, они закрепили свои острые когти на их беззащитных шеях.
С развернутыми крыльями, низко опущенной головой, отец встал перед ними неподвижно. Рог его горел и струился тонкими молниями, в любой момент готовый разрядиться. Тихо, но голосом холоднее снега под копытами, он произнес:
— Отпустите их немедленно, или будете уничтожены на месте.
Грифоны подались назад, и чуть было не свалились с тел алхимиков, на которых они стояли. На секунду потеряв самообладание, они вскоре обрели его вновь.
— Ты ничего не сможешь нам сделать, лошадь. Мы успеем порвать шеи вашим друзьям. — уверенно заявил самый крупный из грифонов, с крашеными в синий перьями на макушке.
— Ну что ж, давай проверим. — таким же тихим голосом сказал отец, и опустил голову еще ниже, разжигая сияние рога до болезненной, оставляющей следы в глазах яркости.
— Стой, папа! Не надо! — Селестия, собравшись с духом, вышла вперед. Она коснулась крылом кончика отцовского, после чего обратилась к грифонам: — Зачем вам все это?
— Ты и сама можешь догадаться, девочка. Нам нужно это лекарство. На тебя, совершенно здоровую, израсходовали целую дозу — я видела. А мой ребенок потерял почти все перья, и сейчас умирает — и хорошо если только от холода. — ответил другой грифон, поменьше ростом и со шкурой на задних ногах посветлее. Голос подсказал что это оказалась грифониха, хотя по внешности совершенно невозможно было определить.
— Мы понимаем ваши нужды, именно поэтому мы вас не бросили там, за пределами Долины... — начала Селестия.
— Ну да, ну да. — прервал ее первый грифон, презрительно щелкнув клювом. — Я знаю, зачем мы вам нужны — для вашей магии. Магии смерти, с этими вашими омерзительными черными глазами. Вы заберете нашу телесность, и вытянете нашу силу, и сбежите отсюда. Я знаю, как это работает — имел дело с вашими «детишками» — единорогами.
— Нет! Вы не понимаете! — Селестия помотала головой. — Мы действительно используем магию Пустоты для восстановления мира, и нам действительно нужна телесность...
— Ага! Ты сама это признала. Уходите отсюда! И когда придете за нашими жизнями — помните — мы не сдадимся просто так.
— Да нет же... — простонала Селестия, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние от невозможности подобрать нужные слова. — Все совсем не так! Мы не используем вашу телесность! Мы используем нашу собственную...
— Какая чушь. — фыркнул большой грифон. — В этом нет никакого смысла. Хватит дурить мою голову. Уходите. Мы заставим лекарей раздать лекарство и сварить новое, и если вы вздумаете сунуться к нам — вы их никогда не увидите.
— Моя дочь говорит тебе правду, курица. — не повышая тона и не убирая лед в голосе сказал отец. — Лучше тебе ее послушать. Она — единственное что тебя удерживает от обращения в пепел.
— Я не знаю, что вы там творите, в своем Зале, но это определенно зло. Эти землетрясения и уход воздуха — это противоестественные вещи. Вы всегда делали противоестественные вещи, и эти ваши пони — тоже. Все что случилось — это из-за вас. Один единственный единорог превратил в пепел и дым целый город грифонов, из-за того, что мы решили помочь пегасам. Моя семья превратилась в дым! Но что самое ужасное — он, этот единорог, поглотил весь этот дым — все эти жизни — вобрал в себя. И обрушил гору на укрепления герцога Ригонда. И теперь вы хотите проделать все тоже самое с нами. И угрожаете этим открыто.
— Это ужасно... Простите меня, я не знала что такое может быть... — Селестия содрогнулась. — Мы просто хотим вернуть все как было... Чтобы снова было солнце и воздух и вода. Никто не пострадает от этого.
— Мне не нужны твои извинения. Сейчас вы хотите исправить то, что сделали ваши дети, но вы делаете это тем же нечестивым способом. Я не верю, что кто-то может принести в жертву самого себя, ради какого-то там солнца. А значит, вы хотите использовать нас.
— Не примеряй свои мерки на нас. — отец сказал чуть громче чем прежде. — Это для вас нормально так заботиться о своих крашеных перышках, что вы забываете о других.
Селестия хотела было повторить, что они, аликорны, делают все для общего блага, что не пострадает более никто. Она хотела пригласить грифонов в Зал, чтобы они сами стали свидетелями, но подумала, что тем самым лишь подтвердит их подозрения, даст почву для их обвинений. Мысли путались. А еще мешал сосредоточиться разгорающийся на краю зрения свет.
Свет? Селестия вскинула глаза. Зеленоватый болезненный сумрак рассеивался, заменяясь ярко-оранжевыми, огненными пятнами света на снегу меж деревьев, на лицах грифонов. Она оглянулась по сторонам, и увидела как из Зала, возвышающегося в отдалении, к небу поднимаются вьющиеся лучи, сходясь где-то там, далеко в высоте. Там они закручивались в жутковатого вида вихрь из пламени и света. Яркий, гипнотизирующий своим движением.
Грифоны смотрели туда же, разинув клювы.
— Дракон... Драконово пламя! — проговорил один из них. — Они принесли в жертву дракона!
— Вот! Вот оно доказательство вашей злобы! — подхватил другой. — Этот кошмарный глаз в небе — это ведь ваше дело? И Патриарх... Что вы с ним сделали? Вы изъяли его душу? Его вечный огонь, и теперь играетесь с ним?!
Селестия не нашлась что сказать. Точнее, танцующие огненные струи, вырывающиеся из купола просто лишали дара речи. Что она могла ответить этому испуганному, брыжущему слюной грифону?
Открывающееся зрелище было поистине пугающим. Вихрь рос, разгорался все ярче, и можно было видеть, как к нему тянутся зеленоватые вуали от мертвого солнца. Пламя пожирало их, и разгоралось ярче.
Вместо нее ответил отец:
— Мы создаем новое солнце, вместо потерянного, и дракон тут не причем. Да, дракон мертв, я признаю это. Но он был убит в бою. Я слышал, для вас это имеет какое-то особое значение. Вы напали на нас, и нам пришлось защищаться. Но новое солнце — это сотни аликорнов потерявших телесность, и только посмейте сомневаться в моих словах. Одна из них — моя жена, и мать этой девочки, и она добровольно пошла на это.
По птичьим лицам грифонов было трудно составить представление об их эмоциях, но Селестии показалось, что сомнение закралось им в сознание.
— Пожалуйста, верните нам наших друзей. — сказала она, глядя на них большими глазами. — Мы обещаем, что с вами все будет хорошо. А лекарство вы можете оставить. Его немного, но больше все равно сделать не получится — лабораторию разрушило землетрясением, если я правильно поняла. А без нее ничего не будет.
— Лекари найдут способ. — прошипел грифон, разом обретя уверенность обратно. — Убирайтесь, иначе глотка одного из них будет вскрыта прямо сейчас. Нам хватит и одного.
Селестия зажмурилась, пытаясь понять, что она сказала не так.
— В таком случае, вы не оставляете мне выбора. — низкий, холодный голос отца перерастал в утробный рык. — Вы немедленно отпустите их, и будете бежать отсюда так быстро, что с вас будет сдувать ваши перья.
Он, раскрыв крылья на полный размах, двинулся к самому крупному грифону. Птице-львы чувствовали себя неуютно, борясь с желанием сделать шаг назад. Но отступать было некуда, и они сидели, напрягшись, смотрели на приближающегося аликорна не отрывая глаз. Пока он не приблизился почти вплотную, уставившись прямо в круглые желтые глаза самого крупного из них — их вожака. Грифон инстинктивно подался назад, чувствуя, как крашеные перья его головы начинают вставать дыбом от переизбытка электричества, танцующего молниями вокруг рога аликорна.
Грифон было восстановил равновесие, но покатый бок Флориана не дал удержаться ему на ногах. Зрачки его расширились, крылья беспомощно захлопали за спиной, а его коготь судорожно полоснул по шее плененного алхимика. Капля крови выступила из-под когтя, и Селестия ахнула, чувствуя что в который раз за сегодняшний день, ее сердце рушится в копыта.
Далее все произошло в одно мгновение. Окончательно потеряв равновесие, грифон рухнул в сугроб, его товарищи, замешкавшиеся от столь неожиданного поворота, потеряли контроль над ситуацией, и были мгновенно сметены тугой волной телекинетической энергии. С треском и возмущенным клекотом они покатились по пушистому снегу, прямо в колючие кусты.
Селестия, встряхнувшись, тут же бросилась к раненному Флориану. К ее облегчению, царапина была небольшая. Самонадеянного грифона подвели знания анатомии, и потому он держал коготь совсем не там, где на самом деле находились важные для жизни сосуды. Быстро вливая магическую энергию в рану, она смогла остановить вяло текущую струйку крови. Зажмурившись и стиснув зубы, она оторвала одно перо из своего крыла, и приложила его к ране. Простое заклинание закрепило его на шее, и сделало физическим проводником целительной энергии. Гораздо проще, чем держать несколько часов свой рог на ране. Но крыло, лишившееся одного небольшого но, все-таки, важного пера, болело и зудело — это было весьма неприятным минусом такого метода.
Грифоны, тем временем, поняв, что они проиграли, уже скрывались меж голых стволов деревьев, подсвеченных ярким небесным пламенем новорожденного солнца.
Отец не стал их догонять, хотя видел, что они успели утащить с собой баллон с лекарством. В конце-концов — оно ведь делалось для них... Пусть оно поможет хоть кому-то. Все равно, раз теперь пришли Древнейшие, необходимости в усилении заклинания сотворения жизни нет. Вздохнув, он вернулся к лежащим без сознания алхимикам. Заметив, что Селестия уже справилась с раной Флориана, он с улыбкой потрепал ее по шее.
— У тебя доброе сердце, малышка. — сказал он. — И ты настоящий лидер. Но хочу тебя предупредить. Когда ты будешь иметь дело с грифонами, драконами, или другими представителями хищных рас — не показывай им свою доброту. Они понимают только силу.
— Я не хочу с ними иметь никакого дела. — Селестия пожала плечами, и попыталась поднять Флориана магией, чтобы нести его в Зал. Но сил ее на это не хватало — взрослый аликорн был весьма тяжел. Увидев, как она пытается удержать в воздухе столь тяжкий груз, отец сотворил собственный телекинетический захват, и подхватил ее ношу. С такой же легкостью, он поднял и Лаврита, и даже осторожно провел третьим потоком энергии у того по спине, отряхивая налипший и подтаявший на шкуре снег и лед.
— Тебе придется, рано или поздно. Ты будешь править пони, как делали мы, две тысячи лет назад... А это значит, тебе придется иметь дело и со всеми остальными.
— Править?! — Селестия разинула рот в удивлении. — Как? Почему?
— А ты разве еще не поняла? Древнейшие именно так и видят твою роль во всем этом.
— Я думала моя роль — это как у Луны, только двигать светила по небу, и все... Но править? Как я пойму, что я должна делать, я же никогда ничего такого не делала...
— Мы поможем тебе, малышка. Мы будем приходить к тебе во снах, как обещали Древнейшие. И давать советы. Ты справишься.
Селестия задумалась, глядя себе под ноги, пока они шли по направлению к Залу. Править пони? А... почему бы и нет? Это звучало странно, непривычно, тысячи вопросов роились в голове у нее, пока она обдумывала эту новость. Но это было интересно попробовать. Она всегда хотела сыграть какую-нибудь важную роль в этой жизни. И ей нравилось осознавать, что от нее что-то зависит. Жажда именно этого чувства толкнула ее на тот рискованный поступок, с которого все и началось...
— Спасибо пап. Я постараюсь. — сказала она, наконец, улыбнувшись.
Отец улыбнулся в ответ, и потом, остаток пути они прошли в молчании. Лететь с такой ношей было тяжело, но и идти было непросто — всего за несколько часов снега навалило столько, что приходилось буквально плыть в нем, чувствуя, как отнимаются копыта от холода и сырости. Дорога назад заняла очень много времени, несравнимо дольше, чем занимал полет. И все это время, Селестия то и дело поглядывала на небо. Звезды таяли в наливающемся синевой небе, хотя ближе к горизонту, синева почему-то сходила на нет, в космическую черноту. Мертвое солнце почти все растеряло свою ажурную зеленую туманность. Все что осталось — потеряло форму, и стремительно утекало длинным, тонким веретеном к значительно выросшему огненному вихрю в зените. Остался болезненно белый, слепящий шарик ядра, который тоже как будто бы истончился, стал тусклее. Но смотреть на него по прежнему было больно, и один взгляд в его сторону надолго выжигал синее мерцающее пятно в глазах.
Они шли по почти нетронутым сугробам, и не встречали никого на своем пути. Только где-то в отдалении горели костры, почти невидимые в дневном свете. И чем ближе они подходили к Залу — тем меньше огней по бокам было видно. Похоже, когда аликорны начали терять контроль над землей и воздухом, все в лагере, в панике бросились куда глаза глядят. Никто не хотел находиться рядом с «нечистой» магией аликорнов, особенно когда земля уходит из под ног, а воздух утекает из легких.
В зал они вошли уже почти падая без сил. Мокрые от пота волосы отца, облепили его лоб, потеряв свой обычный таинственный серебристый блеск. Селестии же сводило зубы от холода, и она была счастлива оказаться под защитой силового купола, возведенного кем-то из аликорнов в Зале — чтобы не пускать не только холод, но и беженцев.
Зал, в свете дня, представлял собой удручающее зрелище. Разбитый, покореженный пол, выбитые, помятые ворота, лежащие в пыли. Солнечные лучи пробивались сквозь ажурный узор купола, становясь видимыми, в густом от все еще висящей в воздухе пыли и дыма воздухе. Пыль... Она была везде. Лезла в глаза, скрипела на зубах, скрежетала под копытами. То здесь то там, на полу были видны лужи уже подзасохшей крови, чешуйки с драконьей шкуры, каменное крошево, и прочий мусор, оставшийся от сражения. Полу-опустевший Зал. Когда Селестия покидала его, здесь толпилось множество аликорнов. А теперь как будто не было никого. Те, кто остались — жались в тенях, терялись в ломаных границах света и тени, в висящей в воздухе пыли. Жутковатое зрелище.
Зато здесь было тепло.
Отнеся Флориана и Лаврита на очередную небрежно сорванную портьеру, на которую уже кто-то ранее перенес одиннадцать спящих аликорнов решивших остаться, Селестия и ее отец проверили закрытую пером рану на шее алхимика. Кровь полностью остановилась, хотя перо стало полностью красно-бурым. Но, похоже, его жизни ничего не угрожало. Селестия попыталась его разбудить, но тот лишь дернулся и простонал что-то. Он просто спал — значит, все было в порядке.
Луна с матерью были на том же месте, где они их оставили — мама обнимала свою младшую дочь, все еще застывшую в прострации, гладила ее по спине,

перебирая перья сложенных крыльев. Она не заметила, как пришли ее муж и ее вторая дочь — слишком глубоко она была погружена в свои мысли. И только когда они подошли вплотную, она вскинула голову, и улыбнулась, устало:
— Вы вернулись. Я волновалась... Древнейшие говорили, что с вами все будет в порядке. В этой их жутковатой манере — «Прямая угроза отсутствует на всех линиях вероятности. В противном случае, она была бы усыплена и оставлена в Зале». Представь себе...
Селестия поежилась. Эти странные аликорны, пришедшие из бездны времен заставляли ее волосы вставать дыбом каждый раз, когда они что-нибудь говорили, или просто смотрели на нее. И вот и сейчас, она почувствовала, как по ее шее пробежала волна мурашек:
— Новое Солнце почти сформировано, хотя недостает последнего элемента. Готова ли ты взять под контроль движения небесных сфер, приняв силу Древнейших?
Бледно-лавандовая Древнейшая незаметно подошла сзади, и бесстрастно задала этот вопрос, так, будто Селестия никуда и не уходила.
Она судорожно попыталась сглотнуть пересохшим горлом. Момент неумолимо приближался. Скоро она увидит то, что увидела Луна. Почувствует то, что почувствовала она. Глубоко вздохнув, и как уже не единожды делала, решительно нырнула в омут с головой. Короткий нервный кивок был ее ответом на выжидающий взгляд белых глаз.
Рог Древнейшей засветился, и мир содрогнулся в глазах Селестии. Она почувствовала удар в затылок, почти вышибивший ее из сознания — то было цунами чистой энергии Пустоты, хлынувшей сквозь ее хрупкое тело. Обжигающий холод, бросающий в ледяной пот жар, чувство падения в бездну и невероятный вес, давящий на спину — все эти противоречивые ощущения заполнили ее сознание.
Это было, как стоять под водопадом. Оглушительный грохот масс воды полностью изолирует от внешнего мира, на голову и спину будто обрушиваются тысячи тяжелых копыт, заставляя пригибаться под ударами. Вода вымывает все мысли, забирает с собой все силы, оставляя лишь тяжелую, намокшую усталость.
С трудом найдя в себе силы чтобы сосредоточиться, Селестия попыталась взять под контроль этот водопад, помня, как проделывала подобное, формируя магический поток для заклинаний школ Пустоты. Проще было бы заткнуть дыру в плотине копытом. Борясь за каждый шаг к цели, как никогда не боролась за весь свой опыт в магическом искусстве, она, тем не менее, продвигалась к овладеванию контролем над этими сокрушительными энергиями.
Шаг за шагом, наконец, она смогла преодолеть сопротивление магии. Сокрушительный поток превратился просто в теплый ветер, непрерывно дующий в затылок. Неприятное ощущение, обычно длящееся недолго в процессе заклинаний, похоже, останется с Селестией навечно. К этому можно привыкнуть, наверное.
Она открыла глаза, когда, наконец, почувствовала уверенность. И невероятное зрелище открылось перед ней. Весь мир преобразился удивительным образом — цвет и свет были такими яркими и сочными, какие она не видела никогда прежде. Каждая песчинка на полу была четко видна за десятки метров. Камни пола были испещрены слабо светящимися отпечатками копыт, и каждый отпечаток был узнаваем, вызывая в памяти образы аликорнов что их оставили. Миллиарды новых цветов и оттенков таила в себе каждая деталь окружающего мира, и среди них были и совершенно невообразимые прежде и неназываемые свечения, лучи и блики, скользящие сквозь пространство, игнорируя камень стен и тела аликорнов.
Перед ее глазами было встревоженное лицо матери. Селестия разглядывала ее черты, и поражалась незнакомым прежде деталям. Маленькая группа седых волосков в ее шерсти нежнейшего кремового оттенка. Искорки магической энергии, струящиеся по шкуре, складывающиеся в загадочные спиральные узоры, заставляющие ее поблескивать таинственно. Все это, и многое другое было таким странным, таким удивительным... Мать что-то говорила, но Селестия не слышала ее. Ее разум отстраненно двинулся дальше изучать неузнаваемо изменившуюся обстановку. Древнейшая попала под ее взгляд, и открывшееся зрелище было прекрасно. Все ее тело было пронизано сияющими золотыми нитями, что пульсировали в такт неизвестной мелодии, свивались и распутывались, образовывали сложные, но до щемящего чувства восторга гармоничные узоры. Нити тянулись далеко назад, за ее спину и пропадали в воздухе, растворяясь до полной прозрачности. Каждая из Древнейших, что встречались на пути взгляда Селестии, имела подобное плетение нитей, но все они отличались по цвету, соответствующему цвету шкуры, и танец узоров имел собственный, уникальный ритм.
Последний жеребец-Древнейший был окутан туманом, похожим на дымку его гривы. Водовороты энергии бурлили вокруг него, заставляя воздух преломляться и дрожать как в жаркий день, распадаться на спектральные цвета. Причем цветов было в сотню раз больше чем всего лишь семь, и названий для них она не знала.
Забывая дышать, забывая о реальности происходящего, Селестия оглядывала Зал. Она видела лучи и нити энергии, связи физические и метафизические. Она видела атмосферный щит, закрывавший Долину. Прямо сквозь стены Зала, сквозь толщи гор. Ей было достаточно лишь сосредоточиться, чтобы намек на образ обрел четкость, форму и полноцветность. Щит сверкал ажурной структурой из шестиугольников, каждый размером с несколько Залов, если судить по расстоянию до них. И каждый из этих шестиугольников опирался на тонкую голубую линию. И каждая из них сходилась в венчики по шесть штук, чтобы слиться воедино. И так эти линии сливались одна в другую, соблюдая эту математически совершенную иерархию, пока не осталась всего одна — могучий ствол этого волшебного дерева, произрастающий из купола Зала. Красота этих точных и строгих форм затрагивала самые глубокие струнки души Селестии, заставляя ее замирать от восторга и восхищения.
На небе же происходило что-то невероятное. Буйство красок, текучие потоки материи и энергии — все это танцевало гармоничный танец, прядя веретено рождающегося Солнца и формируя все еще не обретшую округлую фигуру луну. Теперь она видела истинную форму нового Солнца. Оно действительно было вихрем материи, но теперь этот вихрь получил продолжение, став вьющимся и закручивающимся каналом, уходящим куда-то в бесконечность космоса. Огромные энергии текли по нему, разрывая саму ткань пространства и времени, чтобы вырваться мягким теплом и ярким светом из еще формирующейся воронки раструба.
Небеса расчертили золотистые линии, кольца и спирали, образуя строгий узор. Каждая звезда, каждое небесное тело имело свое место, и то, что раньше казалось просто хаотично разбросанными по небу блестками, оказалось выверенным, идеальным узором, восхитительной красоты и совершенства. Та самая музыка сфер, о которой читала Селестия когда-то, предстала ей во всей своей красоте. И она знала, что может дирижировать этим магическим оркестром. По ее желанию этот небесный механизм придет в движение. И именно это является целью и смыслом ее жизни.
Красота и гармония были прекрасны, но обилие информации утомляло Селестию. Собрав всю свою волю, она смогла убрать все лишнее из поля ее зрения. Первая попытка далась тяжело, но уже вторая принесла облегчение. Яркие образы ускользнули за границы ее зрения, становясь лишь намеками и предчувствиями. В любой момент отныне она могла лишь пожелать разглядеть что-то поближе — и все великолепие истинного видения мира возвращалось к ней.
Обретя контроль над своим зрением, она смогла вернуться в реальность, где ее ждали родители. Встревоженное лицо матери разгладилось в улыбке, когда она увидела, что глаза Селестии обрели осмысленное выражение и перестали блуждать отстраненно.
— Моя умница, ты справилась так быстро! Луна все еще не пришла в себя... — сперва радостно засияв, улыбка матери угасла. — Может быть, ты знаешь, как помочь твоей сестре?
— Ей надо научиться контролировать то, что она видит. И еще силу. Ты даже представить себе не можешь, мам. Это что-то невероятное... Я постараюсь помочь, хотя не уверена что смогу... — Селестия вздохнув, оглянулась на сестру. Она пребывала в том же состоянии, не сдвинувшись ни на шаг.
В этот момент ее взгляд упал на ее гриву. Прямая, аккуратная прическа из блестящих розовых волос потеряла свою былую форму и скромный размер — теперь Селестия была обладательницей длинной, до самого пола гривы из неизвестной струящейся невесомой материи, чем-то похожей на утренний туман в лесу. Смесь бледно-желтого, зеленого, розового и голубого — эти цвета Селестия обожала всем сердцем. Каждый рассвет она наблюдала эту пастельную палитру, любуясь восходом солнца в дымке водопада, утреннего холодного тумана над озером в нежно-зеленой березовой роще. «Но... все-таки у Луны грива получилась эффектнее» — усмехнулась про себя она. — «Раз я получила гриву, значит, я получила и метку. Интересно, на что она похожа...». С этими мыслями Селестия извернулась назад, чтобы осмотреть свое бедро. Угол получился не очень удачным, чтобы разглядеть все в деталях, но представление она получила. Стилизованное Солнце, золотистое, поблескивающее, будто волоски, образующие рисунок, стали металлическими. Очертания метки отчасти напоминали тот формирующийся вихрь в небесах.
Странно, но Селестия почувствовала некоторое разочарование. Когда так долго, практически всю жизнь, ждешь что-то, постоянно гадаешь и мечтаешь о том что произойдет — эффект от получения столь ожидаемого результата стирается. Наслаивается слишком много мечтаний, и когда метка наконец была обретена, Селестия думала что все могло бы быть гораздо интереснее. Хотя, скорее всего все было не так просто. Впрочем, все это неважно. Ее метка следовала метке ее матери, и это было нормально. Естественно.
Покончив с отвлеченными мыслями, Селестия сосредоточилась на поиске пути как помочь ее младшей сестре. Отец все еще обнимал ее, шепча что-то ей на ухо. Маленький пегас, с ней неразлучный, сидел рядом и, похоже, пребывал в такой же прострации. Слишком многое свалилось на него в последнее время, и его детское сознание теряло контакт с реальностью. Еще чуть-чуть и он упадет без сил, в сладкий и крепкий сон, доступный только уставшим после долгого дня маленьким детям.
Опустившись на колени перед Луной, она осторожно коснулась рогом ее виска. Касание это заставило дернуться равно как Селестию, так и Луну, когда кончик рога сверкнул искрой, дотронувшись до наэлектризованной шерсти. Этот досадный инцидент, впрочем, не навредил, но и не помог Луне выйти из ступора.
Закрыв глаза, Селестия направила тоненький ручеек от могучего магического потока, текущего через ее тело, по рогу, к сознанию Луны. Заклинание объединения разумов было знакомо всем аликорнам, но реально его применять могли только те, кто делил родственные узы или глубокую эмоциональную связь друг с другом. На незнакомце или просто приятеле это бы не сработало. Сознание Луны, хоть и полностью поглощенное магическим штормом, несущимся сквозь нее, узнало Селестию и встретило ее с распростертыми объятиями. Разум сестер стал единым, и Селестия увидела то, что держало Луну в таком состоянии.
Типичная ошибка неофитов, берущихся изучать магию Пустоты по книгам, без контроля старшего, без медитаций и тщательных подготовок к первому входу, состояла в том, что они оказывались подхвачены сокрушительной волной информации, памяти Пустоты. Образы былого, сознание всех когда-либо живших в мире разумных существ — все это обрушивалось на мага-новичка, слепо рискнувшего сунуться в эти темные воды. Голоса мертвых — так это называлось, и это был один из немногих магических терминов, в полной мере доступно описывающих суть. Некоторые философские течения считали, что познавший голоса мертвых, сможет познать душу Вселенной, и границы между мирами и временами падут, но, это все, скорее всего, были просто красивые слова и выдача желаемого за действительное.
Луна, имея огромный природный талант к магии, легко справилась с потоком силы как таковой, заставив ее течь как надо, не снося плотины сознания. Но, из-за отсутствия опыта, она оказалась поглощена чужими воспоминаниями. Хорошо, что в Пустоте еще не отпечатались воспоминания о совсем недавних событиях — Селестия не могла представить себе Луну, переживающую то, что довелось пережить ей, когда мир погибал на ее глазах. Для Пустоты, мертвые пони были еще живы, их души еще не растворились в жадном мраке.
Осторожно подхватив заблудшее сознание сестры, как подхватывают за шкирку тонущего жеребенка, Селестия выдернула ее из этого водоворота, пока он не затянул ее саму. Чьи-то давно забытые драмы и трагедии разворачивались перед ее магическим зрением, залепляли уши разговорами и размышлениями вслух, но Селестия продиралась сквозь них, как сквозь вековую паутину в древних лесах, волоча за собой безвольное, обессиленное сознание Луны.
— Луна! Отзовись! Как ты себя чувствуешь? — раздался голос отца, в момент, когда Селестия вынырнула в реальный мир и открыла глаза. Луна растерянно моргала, и оглядывала мир вокруг, столь же зачарованная как совсем недавно была зачарована ее старшая сестра. — Посмотри мне в глаза Луна. Отвлекись от того что ты видишь.
Блуждающий взгляд Луны остановился и сфокусировался на лице отца. Но тут же пошел блуждать снова. Продолжая оглядывать Зал, она тихо и отстраненно произнесла:
— Со мной все в порядке. Какое все... странное. Большое.
— Луна, сосредоточься на том, что рядом. Ты можешь заставить все лишнее скрыться, просто перестань обращать внимание, и оно уйдет. — дала совет Селестия, привлекая внимание сестры прикосновением к ее шее.
Прошло еще некоторое время, пока Луна рассматривала неузнаваемо изменившийся мир, и вот, вскоре, она вернулась в реальность. Обычную, привычную сознанию реальность.
— Спасибо, Тиа. — тихо произнесла она, улыбнувшись рассеянной улыбкой. Ее былую беззаботность и непосредственность будто смыло без остатка. Она казалась сонной и невероятно уставшей и чем-то опечаленной. — Со мной все уже хорошо. Спасибо что вытащила меня оттуда. Я хочу отдохнуть... Еще много осталось сделать, да?
— Нет, дитя. Скоро ты получишь свой отдых. — ответила ей Древнейшая, все это время стоявшая рядом. — Осталось совсем немного, и последний из моих братьев осуществит два из них. Миру необходим воздух и вода, прежде чем оставшиеся аликорны воссоздадут жизнь, и мир вернется в норму.
— Твой брат молодец... — равнодушно пробормотала Луна, устало закрыв глаза, и уткнувшись носом в отцовскую гриву. — Пусть он поторопится. Я хочу спать.
Услышав эти слова, последний из жеребцов-Древнейших двинулся к группе аликорнов, метки которых были связаны с ветром и облаками.
— Элементы Воды — подойдите сюда так же, ибо вы неразделимы. — сказал он, оглянувшись на вторую группу, внимательно наблюдающую за его передвижением.
Когда обе группы воссоединились, образовав немалую толпу, хотя и не столь впечатляющую, как группу элементов Солнца, Древнейший провозгласил:
— Я лягу в основу ветра, воды, облаков и радуг. Энергии Пустоты создадут эти материи там, где ничего нет. Готовы ли вы стать водой и ветром, духами-стражами материй, не дающими им распасться и кануть обратно в ничто? Сотворенная материя призрачна, и не может заменить природную, если нет контроля. Сможете ли вы стать гарантом ее реальности? Помните, что отныне вы зависите от обитателей этого мира. Принимайте их помощь без гордости и своеволия, иначе цикл сезонов и самой жизни будет непредсказуемо нарушен. Время придет, и сестры научат пони управлению искусственной природой, а до тех пор, вы должны учиться этой науке сами. Итак, готовы ли вы?
— Мы готовы. — раздался нестройный хор голосов, и Селестия вскинула голову желая задать вопрос — как же она может научить тому, что не умеет сама, но не успела. Древнейшего уже окутывало бело-голубое свечение.
И вновь она стала свидетельницей прощания аликорнов со своими физическими телами. Кто-то просто застыл в напряженном ожидании, зажмурившись в страхе. Кто-то отстраненно смотрел в пространство. Кто-то не сводил глаз с Древнейшего, а кто-то — с другого аликорна, с кем был близок. Последние прикосновения лиц или крыльев, и вот вокруг них заклубился и заискрился черно-белый туман. Своим новым зрением Селестия видела все в подробностях, как физические тела истончаются и растворяются, образуя таинственно мерцающую голубоватую материю. Облачка тумана хлынули во все стороны, оставляя за собой шлейфы тусклого света, и тут же Зал наполнился ароматами свежести, лета, сырой земли после дождя. Множась и разгораясь ярче, клочки тумана пролетели над Долиной и скрылись за горами. Постепенно, сияние шестиугольников атмосферного щита начало угасать, и угасание это было похоже на то, как строитель осторожно убирает опалубку, ожидая, что только что возведенный каменный купол вот-вот рухнет ему на голову. Аккуратно. Шаг за шагом, то гася щит, то возвращая его на место через мгновение. И пока оставшиеся в Зале Древнейшие — все шесть кобыл, собирались вокруг Селестии и Луны, щит, наконец окончательно погас, а светящиеся линии, что удерживали его, втянулись одна в другую и растворились в стремительно набирающем глубокий голубой цвет небе.
По началу, уши Селестии заложило, и она снова почувствовала холодный ветерок, забирающий дыхание из груди, но вскоре все вернулось в норму. Потоки воздуха, светясь и искрясь вихрились вокруг, напоминая воды бурной горной реки. Новорожденный воздух буквально заставлял дышать глубоко-глубоко, наслаждаясь ароматами свежести и дождя. Никто кроме двух сестер в Зале не видел этих метаморфоз, так как зрение обычных аликорнов не способно было воспринять происходящее во всем его великолепии.
Ветер, ворвавшийся в Зал не только приободрил Селестию, но и пробудил прежде беспокойно спящих алхимиков. Недовольно ворча и потирая затекшие шеи, они встали на ноги, и, пошатываясь, подошли к сестрам.
— Мы многое пропустили, похоже. — сказал Флориан, щурясь на огненный вихрь в небе. — Хочу сказать огромное спасибо тому, кто нас вытащил. Никогда не чувствовал себя таким беспомощным в своей жизни...
Селестия улыбнулась молча, поглядев ему в глаза.
— Мир продолжает сходить с ума... — вздохнул он, и, увидев как к ним приближается Древнейшая, оглянулся на трущего копытом глаза Лаврита. — Похоже, мы вовремя проснулись. Сейчас что-то будет.