Тень и ночь
XXI. Завязка истории
Луна моментально метнулась назад, в инстинктивном порыве разогнаться до невероятной скорости распахивая крылья и обивая их об узкие стены трапа. Короткая тупая боль не заставляла её даже поморщиться: важнее было одним прыжком перемахнуть все ступени. Аликорночка едва ли не прыгнула на спину говорящему что-то единорожкам Сомбре и крикнула:
— Беда!
Единорог вильнул в сторону, когда Луна начала сваливаться с него, поймал жену и встревоженно ощетинился:
— Что такое?
— Блюнесс Флит что-то угрожает, какая-то кобылка сказала мне об этом! Мы должны срочно вернуться!
— Стой-стой-стой, подожди, — поморщился Сомбра и стащил аликорночку на палубу рядом с собой. — Тебе не кажется, что для такой паники многовато неизвестных переменных? Что за кобылка?
Луна сглотнула, в первую секунду лишь бессмысленно хлопнула ртом.
— Она… — уже не так уверенно промямлила аликорночка. — Она была в темноте, я видела лишь фиолетовые глаза. И она сказала, что Сильвер Рэйзор начала… подстраивать что-то ещё раньше нас. Какая-то весточка отправлена, и скоро Блюнесс Флит не будет в живых.
— Это всё?
— Нет, она называла Сильвер Рэйзор своей матерью…, но я не помню точно, — хмурясь, Луна раздражённо помассировала висок и топнула копытом. — Я слишком сосредоточена на сути, чтобы запоминать всё дословно, мы должны спасти нашу дочь!
— Это звучит абсурдно, — скривился единорог. — Я думала, ты догадалась, что все в роду Сильвер Рэйзор — сумасшедшие, и не будешь так зацикливаться на их подзуживаниях…
— Подзуживаниях?! — вскипела Луна. — Ты говоришь о покушении на Блюнесс, как о жеребячьей шалости?!
— Потому что это и есть жеребячья шалость! — повысил голос Сомбра. — Купол, сотни стражников, слуги, из-за которых ты так легко оставила Блюнесс и до текущего момента о ней не беспокоилась, три, драконикус подери, аликорна — это покушение обречено на провал в самом начале! — он выдохнул, пригладив шерсть. — Луна, я понимаю, что это для тебя очень волнительно, но в тебе говорит скорее материнский инстинкт, чем здравый смысл. Подумай: ты потребовала, чтобы я взял на воспитание своего жеребёнка от другой кобылы!
Аликорночка стушевалась, обиженно отведя взгляд и инстинктивно прижав Платину ближе к груди. Единорог смягчился.
— Можешь связаться с кем-нибудь из дворца во сне, если хочешь.
— Я не смогу уснуть сейчас, — буркнула Луна.
Сомбра помолчал.
— Ты не шутила про то, что не взяла с собой обратных телепортационных рун?
— Взяла, конечно, но… — она магией вытащила названный предмет из неведомого тайника. — Осталась только одна. Я потеряла другую за все эти погони и битвы.
— Тогда иди.
— Сомбра!
Единорог ласково посмотрел в тревожно засверкавшие бирюзовые глаза и поцеловал жену в губы.
— Иди. Не волнуйся за меня. Проверишь, всё ли хорошо — и вернёшься за мной. Если, конечно, не сердишься на меня настолько, что оставишь здесь, как в ссылке.
Луна невольно усмехнулась, но заволновалась вновь, прошептав:
— Ты уверен, что справишься? Эти кобылы готовы убить тебя хотя бы из мести, ты убил их королеву у них на глазах.
— Уверен, в качестве гребцов у них далеко не кобылы, — лениво отозвался Сомбра. — Добрая весть о свержении тирании и обещание свободы — и я обрету с три-четыре десятка верных и благодарных друзей. Не беспокойся обо мне, моя душа. Я удерживал в подчинении не такие… шайки.
Луна благодарно улыбнулась ему, поцеловала, передала жеребёнка и, не мешкая, активировала руну. Единорожки отшатнулись от искр, что, лишь очертив силуэт исчезнувшей кобылки, плавно опустились и растаяли при соприкосновении с палубой.
Сомбра осмотрелся. Каждый раз, когда аликорночка исчезала, удалялась от него на многие мили, из его жизни словно вырывали что-то. Оно было не настолько всеобъемлющим, чтобы начисто убивать единорога или делать его другим пони, но… при исчезновении этот процесс определённо начинался на низких оборотах, своим предельно медленным раскручиванием повергая жеребца в подобие кратковременного ступора. Следовало привыкнуть вдыхать воздух, не разделяемый с Луной, осознать, что теперь бесполезно оглядываться в её поисках…
— Итак, — выдохнул он наконец, сдерживая неприязнь при взгляде на альбиноса у себя в передней ноге. — Отнесите её в колыбель и продолжайте плыть прямо по курсу, — в глазах единорожек угадывалось неподчинение. — Надо же нам похоронить Сильвер Рэйзор, например? А пока покажите мне мою каюту.
— Вашу каюту? — смущённо уточнила одна из единорожек.
— У королевы же были покои? — поднял бровь Сомбра. — Ну так теперь они мои. Ах, да, препроводите туда всех её жеребят, мне нужно разобраться в произошедшем инциденте.
— Позвольте, Вы полностью нарушаете регламент.
Сомбра обернулся на тёмно-зелёную кобылку с белой гривой, чьё розоватое магическое поле струилось по завиткам рога в боевой готовности. Она была сложена намного крепче обычных единорожек, а огонь в жёлтых глазах мог испепелить бывалых воинов-пегасов. «Явно не телохранительница, что странно, — рассудил Сомбра, — иначе битва с Сильвер Рэйзор шла бы по другому сценарию».
— Изволишь представиться? — спокойно спросил он.
— Главнокомандующая армии Хорниогии, Уиллоу Пойнт, — отрапортовала воительница. — По законам я — регент страны после смерти королевы, и именно я буду отдавать приказы, пока наследница не достигнет совершеннолетия.
— Мило, — сухо оценил Сомбра. — Только перед тем, как ты попытаешься вспороть мне брюхо, позволь прояснить пару вещей. Первая: королеву убил я. И да, я ставлю себе это в заслугу. Вторая я — отец наследной принцессы.
— Наследная принцесса — не Платина, а старшая дочь Сильвер Рэйзор, Варминг Харт!
— Ненадолго, — кровожадно блеснули глаза единорога. — И третья вещь. Я только что прибыл из Кристального королевства, места, которое по развитию обгоняет эти болота, как кролик — черепаху, и я немало оттуда почерпнул. Попытка бросить мне вызов равноценна прыжку в кипящее масло, и вам это лучше не проверять. Скажу только, что я дрался наравне с аликорном.
— Ты — аликорноборец? — во взгляде Уиллоу Пойнт мелькнуло уважение.
— О. Кстати, насчёт этого.
Сны такого рода Сомбра научился различать с первого вдоха. Тело ощущалось точно так же, как в реальности, и не было ни зернистости, ни размытости, ни даже чувства траты энергии — напротив, она напитывала тело, и единорог осознавал себя сразу в двух реальностях, никак не конфликтующих друг с другом. Астральная и физическая.
Луна появилась быстро, буквально выпрыгнув из пустоты, и мгновенно обвила копытами шею мужа.
— Ты жив.
— Разумеется, если только Анима не научила тебя и пути в царство мёртвых.
— Нет, не учила, — с усмешкой покачала головой Луна. — Ты принял меры по безопасности?
Кивок в ответ.
— Сплю под щитом. Я устроил всё таким образом, что если кто-то попытается разрушить его — я моментально проснусь.
Аликорночка кивнула.
— С Блюнесс Флит всё в порядке?
— Да, ей ничего не угрожало, — облегчённо выдохнула кобылка. — Ты был прав. Но… кое-что странное всё же случилось. Несколько месяцев назад в королевство пришёл эквусский единорог по имени Шивер Тэйл. Он просил убежища от тирании правительницы Хорниогии, и ему его предоставили. Вчера, когда я телепортировалась обратно, он успешно сдал экзамены на знание языка и культуры и был готов пройти кристализацию, а в самый ответственный момент вдруг выхватил кристалл из копыт своего кристальника и был таков. Все были так удивлены, что никто и не подумал его поймать, но Шивер Тэйл убежал с выкраденным кристаллом за пределы купола и больше не вернулся.
Сомбра озадаченно моргнул.
— Да-да, — закивала Луна, — у меня было такое же лицо, когда мне всё это рассказали. Были случаи отказа от кристализации, но никогда не было… воровства.
— Но это же бессмысленно, — поморщился единорог. — Даже если попытаться продать кристалл — ты скорее потеряешься в метели и умрёшь, чем доберёшься с ним хоть до самой захудалой торговой точки. Да и терять шанс на благополучную и спокойную жизнь… кому это нужно?
— Всё верно. Анима и Дженезис тоже не могут понять логики этого поступка, но он однозначно не понравился им. И из-за этого они, — аликорночка сделала паузу, прижав уши, — запретили кристализировать кого-либо ещё, кто не был рождён в королевстве.
Единорог вскинул брови. Он не придавал этому значения, но знал, что случаи бегства из Эквуса в Кристальное королевство участились. Возможно, Шивер Тэйл был первым только в его глазах — после десятков тех, кого Сомбра не замечал.
— Однако это будет значить, что новым пони не хватит места? — медленно проговорил он.
— Это будет значить только то, что территория королевства не будет увеличиваться. Если беженцы сумеют найти друзей, семью и работу — без жилья они не останутся. Но ты можешь представить, как им будет сложно сделать это, не считаясь полноценными членами общества… да ещё и после такой выходки одного из их соплеменников.
— Потому что ещё никто из кристальных пони не крал у себя самого же, и что будет стоить беженцам украсть у другого — так все будут думать?
— Именно! На Селестию возложили задачу, правда, решить эту проблему и интегрировать их в кристальный народ без такого ритуала… и это скорее внесло трудности, чем избавило от них.
— Уровень преступности среди новичков превысил все допустимые нормы? — невольно ухмыльнулся Сомбра, но под взглядом Луны притих.
— Если бы. Эти пони по большей части совершенно невинны! Они точно заслуживают того, чтобы жить наравне со всеми, особенно после всего, что им пришлось вынести на Эквусе, а это… то, что им пришлось перенести — просто ужасно, Сомбра. Из-за отбытия земных пони пегасы и единороги терпят тотальную нехватку пищи, причём паёк распределяется крайне неравномерно — правящие верхушки берут себе больше, чем могут проглотить. Пока они жируют — простые пони терпят голод и болезни, воины ослабли, и Эквус стал раздольем для захватчиков других видов. Алмазные псы, грифоны, драконы и минотавры атакуют племя за племенем, порабощая, насилуя и даже убивая!
Сомбра поджал губы, утешающе гладя Луну по плечу. Она напряжённо потёрла копытом лоб, её глаза нервно бегали:
— Анима и Дженезис по-прежнему не хотят вмешиваться. Но ты, Сомбра! Ты же должен понять пони! Ты тоже был в таком положении, как они!
— Хочешь сказать, я должен положить этому конец? — поднял брови единорог.
— Мы вместе должны положить этому конец.
— Ты и Селестия — аликорны. Оставшиеся на Эквусе твердолобые скорее сами будут собачками для алмазных псов, чем поверят вам. А о своей репутации, если мне приходится спать под защитным куполом, и говорить не приходится.
— Это и не может произойти за пару недель, — вкрадчиво начала Луна. — Понадобится много лет, а у тебя есть и это время, и доступ к трону Хорниогии.
Жеребец помолчал несколько секунд.
— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь. Это же означает, что мы будем порознь как минимум полвека! К слову, послушай мои новости, чтобы понять, в чём ты меня бросаешь. На Эквусе — северный холод, не меньше, но это ты и сама знаешь. Сегодня мы высадились на соседнем материке… и я даже рад, что не попал на него, потому что его назвали Чахоточным.
Луна в ужасе закрыла копытом рот:
— Эпидемия?!
— Вряд ли. Причина скорее в странном газе, источники которого здесь на каждом шагу. Да, зелень, как и преполагалось, цветёт и колосится, но для лёгких тех, кто пытается её культивировать, эти испарения действуют хуже яда. Единственный отпор, который земные пони смогли дать единорогам — ненавидящие взгляды, да и это было смазано тем, что они постоянно кашляли. Некоторые — с кровью. Пегасов вообще не было видно поблизости: то ли уже все переумирали, то ли улетели от греха подальше.
— Это ужасно! — хлопнула крыльями Луна. — Но почему сами земные пони не ушли оттуда?
— А ты разве не знаешь этих баранов? — пренебрежительно фыркнул Сомбра. — Они не могут признать, что идея плохая, даже если её инициатором был я. Ещё бы — это же означает вернуться под гнёт единорогов, из-под которого они так эффектно сбежали! И да, они узнали меня.
— О звёзды, — крепко прижала его к себе кобылка. — Ты не пострадал?
— Я уже упоминал, что они еле на ногах держались?
— Верно, — сконфуженно улыбнулась аликорночка. — Пожалуйста, продолжай.
— Хороших новостей всё же больше: их ряды поредели не сильно и никто не сошёл с ума от голода, потому что даже диких растений хватало для пропитания. Единорожки, увидев такое изобилие, чуть не бросились собирать всё, что видели — пришлось отгонять их, чтобы не занесли себе в организм и не привезли в Эквус заразу, осевшую на листьях. Я, конечно, видел гейзеры этого коричневого газа, но не хочу рисковать, сваливая всё на него. Изучать, что это такое, я пока тоже не рискну, поэтому утром мы грузим земных пони на корабли и отчаливаем обратно. Единорожек я убедил, что мы забираем всех в рабство. По прибытии их ждёт большой сюрприз.
— Ты отменишь рабство?
— Нет, не так сразу, — поморщился единорог. — По факту, мне подчинялись, потому что я дьявольски харизматичен и обладаю божественным даром убеждения… хорошо-хорошо: потому что я говорил громче и увереннее всех, а ещё не обошлось без магии страха, превращающей всех несогласных в дрожащих и растерянных овец, которым громкий и уверенный голос — что воля небесная. Но я не настолько силён, чтобы всё время полагаться на магию. Придётся обращаться и к силе.
— Без чрезмерного насилия, Сомбра.
— Луна, — обманчиво ласково сказал жеребец, — ты говоришь о диком материке, где я застрял между двух народов, каждый из которых просто спит и видит, как бы меня растерзать. Один — за то, что я заманил его в газовую камеру, другой — за то, что я убил их правительницу и всех её приближённых. Да, Луна, я убил всех её приближённых и всех её жеребят. Кроме Платины, — презрительно фыркнул он, — раз она тебе так понравилась.
Он приложил всю свою силу воли, чтобы не умереть под разочарованным и ужаснувшимся взглядом Луны. Единорог отчаянно захотел броситься ей в копыта и умолять о прощении, лишь бы она поняла его. Её осуждение, противоречащее вечному оправдыванию его, убивало быстрее стрелы между глаз.
— Ты мог дать им выбор, — тихо сказала аликорночка. — Ты мог склонить их на свою сторону, ты мог попробовать как минимум пять вещей вместо того, чтобы убивать их всех.
— Вообще-то, я предложил им варианты, — потёр копытом затылок Сомбра, коротко прикусив губу. — Или они принимают моё союзничество, или они шагают за борт. Они выбрали свой вариант и напали на меня. Тут — уж прости — у меня другого выхода не было. И ещё раз прости, Луна, но после такой жизни у меня появилось правило. «Никаких первых шансов».
— Ты рискуешь прослыть тираном, — прошипела кобылка сквозь зубы.
— Это не Кристальное королевство! — повысил голос единорог. — Тут не выйдет разводить демократию, здешние народы, не важно, насколько они хитры и развиты, понимают только позицию силы! Думаешь, Сильвер Рэйзор пришла к власти законным путём? Нет — она всего лишь застращала тех, кто был способен ей помешать! Страх — самый надёжный мой союзник теперь, а в том, чтобы нагнать его, я всегда был очень хорош!
— А как же я?!
— Ты уютно устроилась в безопасном сиянии Кристального Сердца!
— А как же я в качестве твоего союзника?!
— Что? — обомлел единорог.
Луна всхлипнула. Она шагнула к нему и уткнулась носом в его грудь.
— Неужели ты думаешь, что я брошу тебя там одного? Оставлю расхлёбывать всё в одиночку, брошу сражаться против всех монстров, а сама в это время буду пить вино и смотреть игрища в тепле?
Растерянно дрогнувшее копыто Сомбры нежно легло ей на холку:
— Л-Луна…
Аликорночка подняла голову, заглядывая ему в глаза.
— Я иду к тебе. Ты проснёшься рядом со мной.
Сомбра беззвучно захлебнулся воздухом. После того, как он показал лицо своего зверя, предав значительную часть её идеалов, Луна продолжала быть ему верной, и от этого сердце единорога застучало быстрее. Но он не был бы собой, если бы счастье затопило и его разум.
— Но как же наша дочь?!
— Мы обе будем с тобой, — вымученно улыбнулась Луна.
— Сумасшедшая! — тряхнул её за плечи единорог. — Ты собираешься обречь Блюнесс Флит расти среди жестокости, холода и разврата! Приноси в жертву себя, но оставь нашу дочь на попечение сестры!
— Так мы оба будем помнить, за что сражаемся, — накрыв его копыта своими, крепко сжала их аликорночка. — Так у нас обоих будет стимул превратить Эквус в процветающее место, так мы не дадим ни грифонам, ни драконам, ни псам поработить наших собратьев!
— Не безумствуй, — процедил Сомбра, обвивая аликорночку копытами. Их тела переплетались, пока их умы сталкивались в битве. — Останься там. Останься с нашей дочерью и вырасти её счастливой пони. Я сделаю всё остальное.
— Я больше не расстанусь с тобой, — закрыв глаза, Луна позволила их носам и губам почти столкнуться. — Я больше не позволю никому причинить тебе боль. Я всегда буду защищать тебя.
— Нет, это я буду тебя защищать, — они целовались не губами, а улыбками. — Я намекнул им на то, что убийства аликорнов отныне под запретом. Как только они признают меня королём — а у них не будет другого выхода — я буду карать нарушение этого закона смертной казнью.
— Тогда мне придётся стать той королевой, которая заставляет своего жестокого мужа иногда быть милостивым…
И он был. Его грубая страсть обжигала, когда они наконец встретились в настоящем поцелуе, глубоком, смешивающем дыхания; но нежность, собственническая, безумная и покровительственная, заставляла сдерживать себя, выражать любовь не укусами, а зарывшимися в голубую гриву копытами. Луна покорялась ласке, трепетно раскрываясь перед копытами, губами и языком, что пустились путешествовать по её телу в поисках самых чувствительных уголков, но вместе с тем она сама овладевала телом и мыслями Сомбры. Тот словно одичал, он с тихим рыком обволакивал собой её всю, подминая под себя, мелко подрагивая и не думая скрывать своё желание. Аликорночка чувствовала приятную тяжесть на животе и вымени, вздрагивала от прохладных капель смазки, что просачивались сквозь шерсть и растворялись на горячей коже.
Страсть, которую они оба разожгли друг в друге, ударяет им в головы. Безумная сладость обоюдной агонии будоражит лучше легендарных ягодных кристальных вин, а взаимное чувствование сулит вдохновить волну статического электричества от трения серой шерсти о синюю. Никто старается не думать о том, на какие вершины вознесёт их эта удивительная связь, когда они станут единым целым, дополнив друг друга самым естественным и правильным образом, ведь времени остаётся так мало…
— Не принимай поспешных решений, — Луне сразу смешно и страшно слышать, как этот сбивающийся на рык возбуждённый шёпот, опаляющий её шею и скулы страстными подсасывающими поцелуями, пытается произносить разумные и взвешенные вещи. — Обдумай… прошу, обдумай всё… Я буду ждать тебя в любом случае, я буду ждать так долго, как ты прикажешь…
— Нет, — протянула едва ли не стоном аликорночка, обвивая напряжённое тело мужа задними ногами, и тот искристо дрожит, сдерживая себя от желания начать скользить между нежно обнявшими его ствол половыми губами. — Помни: скорее я принадлежу тебе… В моём распоряжении были свобода и вечность, но я каждый раз выбирала тебя… и я… — из её лёгких выбило воздух, когда Сомбра в отместку за её якобы случайный дразнящий жест нашёл зубами то самое место в горловой впадине, лишающее Луну рассудка. — Я… я всегда буду выбирать тебя…
Сомбра проснулся в одиночестве, со взмокшей от пота спиной и липнущей ко лбу смоляной гривой, мечущийся в простынях от не находящего выхода и разрешения блаженства. Возбуждение было так велико, так болезненно твёрдо, что единорог горько пожалел о том, что запретил Луне переноситься к нему в постель. Его красноречие сейчас обернулось против него же: фантазия так томно рассказывала о том, что можно было бы сделать с раздразнившей его кобылкой, обещала такие порочные нюансы мести за её коварство, что это не просто не помогло делу, но ещё и надолго задержало Сомбру в каюте. Он поставил себя, как без пяти минут правителя, который может делать всё, что ему заблагорассудится, но выход к без пяти минут подданным с непомерной эрекцией вряд ли будет считаться эффективным способом закрепить эту репутацию.
Удивлённый, что его корабль не отправили одиноко дрейфовать в океан от греха подальше, единорог вышел на палубу и с удовлетворением обнаружил, что к Хорниогии вся армада причалит меньше, чем через пару-тройку часов. Судя по изученным им учётным журналам, жеребцов-единорогов осталось слишком мало после проведённых репрессий, чтобы обеспечить такой бодрый корабельный ход. Значит, вдали от ядовитых испарений немного оклемались земные пони, и их под угрозой магии и оружия посадили за вёсла. Сомбра подставил лицо бодрящему ледяному ветру с материка и, протерев копытом глаза, решил обдумать дальнейшую стратегию за завтраком. Тот уже был приготовлен и дымился на вытащенном сюда же, наверх, столе.
— Своевременно, — похвалил он стоящую рядом единорожку-коха. Та улыбнулась и гордо приосанилась, будто собралась нахваливать дымящиеся на столе блюда.
Обычные моряки довольствовались сухарями и сушёными овощами, некоторые не брезговали и рыбой, но для королевских особ всегда старались приготовить что-нибудь особенное, пусть оно и выглядело так же невнятно, как предстало Сомбре. Он не мог с уверенностью сказать, из чего состоят его кушанья… кроме одного ингредиента.
— Я как раз не ел со вчерашнего дня, — продолжал единорог, неотрывно рассматривая пищу и садясь за стол. — Голоден, как алмазный пёс. Попробуй-ка ты первой.
Сдавалось Сомбре, что коха пробил холодный пот вовсе не от резкой смены темы.
— Мне не положено, — запинаясь, прошептала кобылка.
— Я настаиваю, — кровавые глаза сверлили её тяжело и гнетуще.
— Я просто повар, В-Ваше Величество…
— Пробуй.
— У меня семья!
— Ешь. Это. Немедленно, — цедил Сомбра, беря телекинезом ложку, зачёрпывая горячее, больше похожее на мелко порубленный дымящийся салат, и утыкая это в тут же сомкнувшиеся губы коха. Из-за них, сжавшихся в тугую линию, донёсся истерический всхлип, а из глаз кобылки полились слёзы. — Если ты не съешь это… я заставлю тебя выпить своё вино.
Дрожь, на которую прошибло единорожку, едва позволяла ей держаться на ногах. Твёрдо висящая перед её лицом ложка с едой лишь создавала усиливающий это впечатление контраст. Нижняя челюсть, дрожа и скрипя отчаянными рыданиями, медленно начала опускаться вниз. Когда кох открыла рот до предела и ждала, когда саму смерть загрузят ей в глотку, садистский взгляд Сомбры отметил, что теперь её благодарность будет максимальной. Он отвернул ложку в сторону лестницы вглубь корабля:
— Или. Или ты можешь угостить этим блюдом тем, кто составлял моё сегодняшнее меню.
Коху не пришлось повторять дважды. Она рванулась в указанном направлении так стремительно, что не все бегуны Кристального королевства, одержимого спортивными состязаниями, смогли бы обогнать её на старте. Сомбра провожал её ухмыляющимся взглядом. Следовало ожидать чего-то подобного. Единороги — не земные пони, они не станут бить в лоб, скорее предпочтут более тихий и незаметный способ убийства. Также жеребец не заблуждался и знал, что ему не выдадут истинного виновника заговора, но теперь эти мужененавистнические бестии поймут, с кем связались. «Я, может, и прожил среди безрогих шестьдесят лет, — размышлял Сомбра, глядя на трёх шагающих к нему бледных и трясущихся единорожек, — но своего собственного рога за это время не утратил, равно как и прилагающихся к нему мозгов».
— Значит, это вас мне следует поблагодарить за прекрасную трапезу? — радушно развёл передними ногами жеребец, но внезапно его глаза сверкнули сталью: — Не думаю.
Спустя каких-то десять минут пыток сводящим с ума страхом перед Сомброй предстали истинные заговорщики — камерарий и сенешаль покойной королевы. Пощадив всего лишь выполнявшего свою работу коха, единорог молча цедил проверенное вино и через насмешливо-презрительный прищур наблюдал, как у его копыт корчатся пять единорожек.
Три из них, приведённые первыми, съели блюда и теперь галлюцинировали в преддверии смерти от отравления.
Две истинных зачинщицы разделили бокал вина и теперь с хрипом орошали палубу кровью из рассечённых мелко натёртым стеклом глоток, смакуя незабываемые ощущения того, как острое крошево впивается во внутренние пути их тел.
Жеребец, неотличимый в своей жестокой бесчувственности от мрачной тени глухих скал, мимо которых подплывали к земле корабли, не считал нужным скрывать своё удовольстве от этого зрелища. Теперь все знали цену провала.
И всеобщий страх напитывал Сомбру несокрушимой силой.
Луна выглядела измождённой, чего не было заметно ни по единому предыдущему сну. Она могла быть подавленной морально, но физически она всегда была свежей и сильной. Сейчас даже астральное тело аликорночки терпело такие нагрузки, что рог бесконечно светился даже без её воли.
— Любовь моя? — единорог придержал её передними ногами, ловя в объятья и готовясь удержать, если она вдруг начнёт падать. — Что с тобой?
— Всё хорошо, Сомбра, — заверила та его, гладя колючие от бакенбард щёки копытами. — Причина такого моего состояния в том, что я ещё не пробовала создавать групповые сны.
— Но здесь только мы, — удивлённо огляделся единорог. Луна нахмурилась, а затем зажмурила глаза — и её рог начал искрить, но образ Селестии медленно проступил в воздухе.
— Луна, — обеспокоенно выдохнула молодая аликорница и сделала попытку зажечь рог, но сестра остановила её поспешным взмахом копыта:
— Не надо! У тебя совсем другая магия, ты не имеешь власти в этом месте, даже если хочешь помочь мне. Ты лишь перегрузишь сон — и он распадётся. Но только так мы сможем обсудить, что нам делать.
Селестия нервно сглотнула и с кивком заставила затеплившуюся было на кончике рога искру магии угаснуть. Младшая аликорночка вздохнула свободнее.
— Не обращайте на меня внимания, — предупредила она. — Физически со мной всё в порядке, но у вас всё равно мало времени.
— Да, — подчинился Сомбра и повернулся к Селестии. — Я забрал земных пони с проклятого материка и определил их во дворце до выздоровления, но что делать дальше? Сейчас зима, но на погоду явно влияет настроение народа. Как только узнали о земных пони и как только начались возмущения — холод стал злее, а снег посыпался обильнее. Не то, чтобы было не пробуриться сквозь сугробы — меня гораздо больше напрягает, что снег лежал ещё с лета.
— Неплохое начало для налаживания отношений между народами, — заметила Селестия. — Лето обосновался в месте, которое и без его вмешательства всегда было стабильно тёплым. Оно на юге перед Бесплодными землями — полоса оазисов между нормальным климатом и пустынями. Пегасы в состоянии будут долететь дотуда и поискать пищу. Также я позабочусь о том, чтобы Эквус чаще попадал в маршрут караванщиков Кристального королевства, а у торговцев всегда была лишняя пища на продажу.
— Дух торговли несовместим с войной, — кивнул Сомбра. — Из всех сил, подчиненных власти, сила нужды и денег — самая надежная, поэтому племена будут вынуждены сотрудничать. Не из высокоморальных побуждений, а ради выживания, но этого будет достаточно для начала.
— Сила метели должна уменьшиться от этого, — согласно кивнула Луна, не размыкая напряжённых в сосредоточении на удерживании заклинания век. — Уже к концу зимы можно будет надеяться на оттаивание и дальнейшее засеивание земными пони полей.
— В теории это звучит неплохо, но придётся попотеть, чтобы было хорошо и на практике, — покачала головой Селестия. — Сомбра, как у тебя дела в Хорниогии?
— Пришлось устроить — и какое-то время придётся устраивать — показательные казни, но в целом ситуация поддаётся контролю, — пожал плечами Сомбра. — Хотя теперь мне приходится следить, чтобы меня не убили, с утроенной бдительностью. Единороги двуличны и изощрённы. Я знаю это по самому себе.
— Если бы ты не убил так поспешно всех жеребят Сильвер Рэйзор, я могла бы принять облик наследницы и жить в нём, удерживая всех от необдуманных действий, — недовольно проворчала Луна.
— Тела кто-нибудь видел? — нахмурилась Селестия. Сомбра покачал головой. — Это облегчает дело. Будет сложно, но сыграть «чудесное спасение» всё же представляется возможным.
— И я, безжалостный тиран, конечно же, оценю волю несчастной кобылки к жизни и пощажу её на этот раз, — саркастично поднял бровь единорог. — На что-нибудь из двух никто не купится: либо на это, либо на образ, который я создал; а то и на всё сразу, что создаст нам ещё больше проблем.
— Тебе необязательно делать это так явно, — заметила старшая из сестёр. — «Брось в темницу». Пара месяцев промывания мозгов — и несчастная кобылка добровольно примет твою сторону, в это поверить уже легче.
— Шестьдесят дней комфортабельных единорожьих каземат, — кисло оценила Луна. — Уровень жизни, который я заслужила. Чего только не сделаешь ради родины.
— К слову, почему ты так загорелась идеей остановить раскол и уничтожение Эквуса? — поднял уши Сомбра.
— Мы не можем спокойно смотреть на мучения маленьких пони, небезразличны к судьбе нашей общей родины и не хотим, чтобы это прекрасное, в природной своей сущности, место превратилось в то, что окружает Кристальное королевство, — перечислила Селестия, загибая перья. — Неужели мало причин?
— А вот мне кажется, что это требует выхода ваш возвышенный аликорний потенциал, — заметил единорог.
— О чём ты говоришь? — приоткрыла один глаз Луна.
— Всё очень просто. Я встречал немало аликорнов, и вне зависимости от их характера или планов относительно судьбы этого мира они всегда имели что-то в подчинении: какую-то область жизни или даже явление. Они были в этом лучшими, устанавливали законы и самовольно регулировали каждый нюанс. Аликорны времён года служат прекрасным примером вашей тяги к властвованию: они подчинили себе целые сезоны.
— Наверное, ты прав, и это тоже имеет место быть, — вздохнула Селестия. — Жизнь в Кристальном королевстве предоставляет много возможностей для развития потенциала, но никаких — для его реализации. Я чувствую, как тепло, которое я накапливаю там, не давая ему выхода, сжигает меня изнутри.
— Это не выглядит немного эгоистичным, что вы вмешиваетесь в судьбу мира просто из-за прихоти? — елейно поинтересовался Сомбра.
— Выглядело бы, если бы в этом не возникало нужды, — твёрдо, несмотря на изнуряющее заклинание, отрезала Луна. — Но Эквус на пути своего развития остановился и направился к саморазрушению. Пони запутались, и некому указать им верный путь, а запутались они так безнадёжно, что мы даже не можем сделать этого прямо. Им нужно признать право других на маленькие отличия от них, прежде чем принимать мысль о том, что аликорны тоже могут существовать в мире и приносить этому миру пользу.
После даже такого недлинного монолога ей пришлось взять в долг несколько минут, чтобы отдышаться и вернуть себе былую концентрацию. Селестия и Сомбра обменялись понимающими, проникновенными взглядами.
— У нас остался ещё один вопрос, Луна, и мы больше не будем подвергать тебя риску выгорания. Как нам быть с тобой и Блюнесс Флит, как вы будете влиять на всё это мероприятие?
Никто не спешил отвечать. Этот вопрос был самым трудным и тяжёлым, потому что в нём не было ни крупицы политики, и он затрагивал лично всех участников заговора. Здесь у них не было окольных путей и нитей, за которые можно подёргать — речь шла непосредственно о родном для каждого из бессмертных хрупком существе, о его судьбе и связи с ним всех, кому оно было дорого.
— Я справлюсь здесь один, — наконец прикрыл глаза Сомбра, отводя взгляд. — Луне нет резона расставаться с дочерью или приходить с ней на Эквус и подвергать её риску.
— Но как же ты? — подняла уши Селестия. — Ты сможешь общаться с Блюнесс в подобных общих снах, но каково жеребёнку будет расти, видя отца только во сне? Так недалеко и до проблем с психикой. Попробуй малышке, только-только начинающей познавать и запоминать мир, объяснить все нюансы такой ситуации.
Единорог тяжело вздохнул. Он прошёл вперёд и назад, собираясь с духом, а затем посмотрел на Селестию с вымученной улыбкой:
— Мне придётся стать таким пони, которого Блюнесс лучше вообще не знать.
Луна испуганно распахнула глаза, шагнув к нему с отяжелевшим от мощного свечения рогом:
— Сомбра!
— Во имя всепонийского блага я собираюсь прослыть чудовищем, которого Эквус ещё не видел. Это не самый достойный пример для подражания, ведь никто не будет знать моих истинных намерений, а если узнает — не сможет понять. По крайней мере… не при жизни Блюнесс.
Аликорночка, тихо всхлипнув, уронила голову.
— Это нечестно… — прошептала она. — Не об этом мы мечтали… не этого хотели…
— Ещё не поздно отказаться от этого, — прижав уши, жалостливо воскликнула Селестия. — У вас может быть семья!
— Но что останется от пони за то время, пока мы её строим? — горько ответила младшая сестра. — Я наслала вендиго, поддавшись злобе и горечи. Я должна чем-то поплатиться за это.
Сомбра вздрогнул, обнимая Луну.
— Я не всегда буду тем, чем сказал, — прошептал он ей в гриву, вдыхая призрачный аромат. — Не всегда мне придётся шлейфом оставлять за собой смерть и править Хорниогией железным копытом. Настанет период спокойствия, когда можно будет сбросить маску тирана и когда будет достаточно лишь строгости или суровости.
Аликорночка вымученно улыбнулась.
— И всё же, как насчёт меня в роли смягчающей королевы?
Сомбра невольно усмехнулся в ответ.
— Да. Мы можем справиться с этим лишь вместе. Хотя бы ради нашей дочери.
Селестия хлопнула крыльями, быстро говоря:
— Я сумела выторговать для Луны «вечную» руну. Она будет поддерживать иллюзию нужного облика столь долго, сколько нужно, не подвергая риску внезапного и неуместного раскрытия. Также я сумею прикрыть вас перед Дженезисом и Анимой, наладить торговые пути и время от времени посылать вам какую-либо помощь. У нас всё должно получиться, мы спасём пони и от внешних угроз, и от самих себя. Луна, развеивай заклинание, больше нет нужды удерживать его.
Дождавшись кивка от Сомбры и поцеловав того в губы, аликорночка позволила сиянию улетучиться со своего рога. Все прелести резкого пробуждения серый единорог испытал на себе: его буквально вышибло из сна, и он свалился с постели на промёрзший пол. Жеребец поспешно вскочил на ноги и неприязненно посмотрел на заиндевевшие окна. «Нам предстоит действительно большая и сложная работа, — подумал он, дыханием растапливая ледяную корочку. — И я чувствую, что мне досталась самая грязная её часть».
Блюнесс Флит была представлена двору, как фрейлина маленькой Платины. Сомбра осознавал, что это имя могло остаться в памяти многих единорогов, как имя его родной дочери, и не мог так рисковать. К счастью, Луна тоже понимала это, а потому в пелёнки кобылки была завёрнута дополнительная «вечная» руна, которая меняла облик малышки так, что появлялись основания переименовать её в непримечательное и простое Кловер. Внедрение замаскированной под фиолетовую единорожку Луны прошло не так легко, потребовалось много этапов и ещё больше работы ради прикрытия — хоть при дворе, хоть среди знати, чтобы обзавестись знакомствами и нарастить мышцы на скелет новой личности, — но в конечном итоге у короля появилась королева с напоминающим кого-то именем Рэдиант Хоуп, а у народа Хорниогии — новая романтическая история.
Луна притворялась королевским лекарем, и эта роль была более чем уместна, потому что было устроено ещё немало покушений на Сомбру, пока единороги не поняли: сила его злости в той же степени разрушительна, что и разумна. Этот жеребец, словно всю жизнь державший в копытах поводья власти, отдавал приказы, ставил условия и требовал их неукоснительного выполнения; от него исходила не только магнетическая аура господства, но и опасность, пробуждающая инстинкт то ли подчинения, то ли бегства. Сомбра стал двояким мистическим символом. Шорох его отороченной белым соболем красной мантии предвещал одновременно беду и спасение, и лишь мягкая поступь супруги, шествующей рядом, могла склонить чашу весов в сторону более благополучного для провинившегося или просящего исхода.
Организованные Селестией поставки позволили наладить более-менее сносное обеспечение оружием, бронёй и пищей. Под закованным в сталь копытом Сомбры объединённые войска свободных единорожек и рабов-земнопони обрели способность давать иноземным захватчикам достойный отпор. Глубоко под землю загнали алмазных псов, дали минотаврам понять, что и без противопоставленных больших пальцев можно изготавливать качественно разящее оружие, хитростью отвадили драконов и заставили грифонов забыть дорогу на Эквус. Пони начинали понимать необходимость сотрудничества и, скрипя зубами, учились притираться друг к другу. Снежные ураганы как по волшебству пошли на убыль, и к весне сбросившие снежный панцирь поля смогли вдохнуть небесный воздух. Сомбра немедленно дал пленённым ради их же спасения земным пони свободу и позволил вернуться на исторические земли, чтобы взращивать еду и восстанавливать торговлю с остальными племенами. Вернулись отсиживавшиеся и прятавшиеся где-то от драконов пегасы, исхудавшие и полубольные, но сбросившие гонор и готовые сотрудничать. Жизнь на Эквусе вливалась в прежнее, традиционное русло.
Не знающие о помощи со стороны Кристального королевства пони были убеждены, что это новому королю Хорниогии удалось каким-то немыслимым чудом решить разом столько проблем. Это не вызывало ни у кого возмущения ровно до того, как племена не привыкли к безопасной и сытой жизни, и амбиции каждого из народов не воскресли вновь. Вожди земных пони и командующий пегасов не могли не замечать, как велико влияние единорогов. Сомбре и вправду приходилось превышать полномочия и давить не только на свою страну, но и на другие тоже, если это было необходимо ради всеобщего блага. А, учитывая упрямство земных пони или жадность пегасов, необходимость возникала достаточно часто, чтобы её не только заметили, но и вменили единорогам в вину. К тому же, Сомбра, пусть и был бессмертным и опытным существом, вовсе не являлся богом, что не исключало вероятность ошибок, а они на фоне общего недовольства его безгранично наглым вмешательством казались фатальнее, чем были на самом деле.
И порой единственным лучом света в жизни короля-тирана оказывалась его жена, потому что подрастающая Платина полностью переняла характер своей дурной матери. От капризности она была чрезмерно требовательным жеребёнком, который со временем не гнушался издеваться над теми, кто был слабее и ниже неё. Перед глазами у Платины был пример отца, а поощряли воистину барские замашки помнящие её мать и бытовавшее при ней раздолье нравов единорожки, что были в изобилии приставлены к юной принцессе Сомброй, который не горел желанием воспитывать дочь лично. Эти же единорожки нашептали, что Радиант Хоуп Платине не родная мать, и подчиняться ей совершенно необязательно, поэтому практически безнаказанная кобылка совсем отбилась от копыт. Луна честно пыталась давать ей шанс, делала внушения приставленным к ней кобылам, но не могла выходить за рамки созданного образа ни по характеру, ни по магической мощи. Они с Сомброй решили, что отвратительный характер наследницы — не такая большая проблема, как риск раскрытия истинной личности королевы, поэтому всецело сосредоточились на воспитании общей дочери.
Неудивительно, что Сомбра души в ней не чаял, а на фоне неуправляемости Платины такая привязанность к якобы сироте не вызывала ни у кого лишних вопросов. Кловер, обретшая благодаря магии руны серый оттенок шерсти и сочную зелёную гриву, росла спокойной и почтительной кобылкой, которая не была лишена разумной доли озорства и пляшущих в изумрудных глазах чертенят. Она могла чинно и благородно слушать уроки или нотации, чтобы потом задать вопрос или подметить такую вещь, которая сводила всю воспитательную работу на нет и порой надёжно ставила взрослого в тупик. Тем не менее, судя по тому, что взросление малышки доставляло минимум проблем, она делала это не из вредности, как принцесса, а из живости и любознательности ума. Луна втайне гордилась и любовалась дочерью и, когда их никто не мог видеть, не скупилась на ласку и подарки, замещая всем этим невозможность сказать: «Не слушай Платину. Ты — не сирота, не ублюдок*, не безродная кобыла. Ты — моя дочь, плод любви всей моей жизни, и я люблю тебя так же, как того, кто тебя зачал».
Однако Кловер была не так одинока, как казалось. Среди ностальгирующего по мужененавистническому режиму Сильвер Рэйзор стада нашёлся жеребец, который покойную королеву ненавидел всей душой, и её оставшееся в живых отродье презирал не меньше. Имя его было Старсвирл, и по его не по годам мудрому взгляду Луна осознавала, что понимает он намного больше всех остальных. Порой ей казалось, что сын бывшей королевы Цикрумсайд зрит под саму маскировку, видит её истинное лицо, её длинный рог и крылья… и не испытывает ни крупицы страха. Напротив, в нём самом было нечто такое, что крайне отдалённо, настолько, что почти неправдоподобно, роднило его с Сомброй: внутренний огонь, мотивация и цели, что не были достижимы для заурядных умов.
А ум у Старсвирла действительно был незаурядным. Получив свободу, а вместе с ней — такие блага, как доступ к библиотеке, свиткам и книгам, он по кончик рога закопался в знания и глотал их с такой жадностью, которую, казалось, невозможно было насытить. Луна не знала о том, что этот жеребец когда-то водил дружбу с проводившей здесь свою часть миссии Селестией, поэтому продемонстрированные Старсвиром знания и умения, внезапно превосходившие достигнутый учёными и магами Хорниогии уровень, убедили её в том, что дать согласие на становление талантивого единорога наставником дочери — хорошая идея. Старсвирл питал к Кловер нежную привязанность, делавшуюся только крепче от её полной непохожести на ненавистную Платину.
Тем не менее, несмотря на разницу характеров и положений, единорожки водили между собой что-то вроде дружбы. Нельзя говорить наверняка, потому что их отношения непременно перекашивались и уродовались из-за то и дело проявлявшихся заскоков Платины, которой, в отличие от фрейлины, не были чужды ни садизм, ни высокомерие, ни любовь к унижениям. Кловер имела достаточно уверенности в себе и храбрости, чтобы не сносить это молча, а возвращать отправительнице — иногда в такой замысловатой форме, что унижающая сама оказывалась униженной… и далеко не сразу была способна это понять. В итоге над принцессой посмеивались даже её обожатели, и они же отмечали редкую мудрость маленькой фрейлины, что могла соперничать по остроумию с львиной долей взрослых пони. Сомбру так и подмывало объявить, что благодарить за такую одарённость стоит именно кровь аликорна, но…
Их больше не рождалось. Приказ о запрете на убийство аликорнов распространялся только на территорию Хорниогии, так что её правители допускали возможность продолжения тайного убиения крылато-рогатых жеребят, но вестей об их появлении не доносилось и с земель других племён. Луна не знала, печалиться или радоваться. Аликорны, едва получив шансы на выживание и нормальное взросление в этом мире, перестали приходить в него, но также это свидетельствовало о том, что драконикус явно оставил свои попытки пробиться обратно. Временно? Надолго ли? Неизвестно. Однако радоваться, что ещё и он теперь не угрожает аликорнам, было рано. Словно оказалось мало того, что они больше не рождались, мир возобновил их истребление новой смертью одного из них.
Сомбра и Луна с ужасом осознали это, когда солнце не взошло даже к исходу первого летнего дня.