Тень и ночь

XXIV. Песнь разложения

В Кристальном королевстве Селестия лишь бросила своему наставнику пару коротких фраз по делу, прежде чем на недели запереться в покоях. Она отказывалась от еды, что до определённого момента не было критично для выносливого аликорньего организма, а с оставляемых под дверью подносов брала лишь кувшины с водой. Луна запретила слугам настаивать, уговаривать, пытаться вламываться к её сестре в комнату. Младшая аликорночка прекрасно помнила, как сама переживала этот переломный момент осознания своего одиночества, но не знала, как относиться к чужому. Её скорбь была направлена на бессмертного, но всё же пони из плоти и крови, а не на природного бога из раскалённого песка и золотого зноя. Но её скорбь могла закончиться и закончилась, потому что Сомбра был жив. Лето — уже нет.

Луна пыталась дать Селестии время, пыталась хоть ненадолго забыть о её затворничесте, но Сомбра видел, скольких усилий ей стоит не пробраться к старшей сестре во сны. Как и в похожий период у самой себя, аликорночка занималась всем, что подвернётся под копыто, лишь бы не нарушать установку. Но она не могла не отметить, что эта своеобразная изоляция проходила легче благодаря тому, что серый единорог неотступной тенью следовал за нею.

Причём это было буквально. Через какое-то время после возвращения в королевство Сомбра, сдружившись с Дженезисом, открыл в себе способность не только управлять тенями, но и становиться одной из них. Не сказать, что это был лёгкий и незатратный навык, но подвижный ум единорога уже перебирал варианты его применения.

— Это жутковато, — поделилась Луна, наблюдавшая за их с Дженезисом вечерними тренировками.

— Тени сами по себе всегда внушали пони страх, — скучающе заметил Сомбра.

— Нет, — мотнула головой аликорночка. — Я о том, что ожидала таких уроков скорее от Анимы, чем от тебя, Дженезис.

Король усмехнулся.

— Мы с ней почти перемешались, Луна. Когда мы только встретились, её имя было синонимом одержимости и коварства, а я уже успел стать настоящим паладином. Но с появлением Витаэра, — его губы тронула грустная ностальгическая улыбка, — мы поняли, что дружба и любовь между нами окажутся намного интереснее споров и вражды. И, разумеется, я всегда был во всех смыслах более светлым, чем она. Перебарывая свою тёмную сторону — и это, поверьте моему опыту контакта с её наклонностями, было нелишним — ради меня, она перешла из одной крайности в другую, и теперь из боязни сорваться возвращается к своему изначальному характеру крайне редко. Зато у неё прекрасно получается не переусердствовать с добротой, что легко возможно у меня.

— Звучит невероятно, — призналась Луна. — Мне всегда казалось, что любящие друг друга пони должны быть похожи.

— Не должны, — легко пожал плечами аликорн. — Равно как и не должны быть противоположностями. В этом нет правил, в этом есть только искра. Мне, например, кажется изумительным ваш союз с Сомброй.

— Лестно, — усмехнулся единорог. — Почему же?

— Ваша аура роднит вас с тёмными существами и ваши инструменты — суть тьма. Гармонию принято делить на тьму и свет, но на самом деле у неё гораздо больше оттенков. Инскриптум почти никогда не говорит ничего прямо, но судя по тому, что он показывает, вы двое являетесь совершенным образцом необходимого зла: именно вам выпадает совершать спорные и даже предосудительные поступки ради всеобщего блага. Зло, приносящее пользу.

— Это… связано с теорией баланса? — поднял брови Сомбра.

— И да, и нет. Предположим… — Дженезис, задумавшись, соединил концы перьев перед грудью. — Небольшой городок захватила неизлечимая оспа, и ради блага всего королевства он был изолирован даже для подачи пищи. Глава семейства мощных единорогов объединил силы всей своей родни и собирается пробить магический заслон, чтобы выбраться из карантина. Что ты сделаешь?

— Боюсь, лучшим способом не допустить распространение болезни будет отразить его заклинание в него же.

— Об этом я и говорил, — удовлетворённо кивнул король. — Другой пони выбрал бы уговоры, усиление щита или вообще милосердо выпустил бы беглецов, но такие пони, как ты и Луна, имеют решимость применить кардинальные меры там, где это требуется. Во благо всей расы вы способны уничтожить клан, собравшийся заразить её хворью, и думаете вы в этот момент лишь о том, как избежать большой беды, а не о том, что вас обвинят в массовом убийстве. Я сам не считаю это хорошей тактикой, — признался Дженезис, поморщившись, — но очень часто она необходима, а мои моральные нормы и понимание священности каждой жизни сковывают меня.

— Не подумай, что хвастаюсь, но с последним у меня точно никогда не было проблем, — не удержался Сомбра и схлопотал тычок крылом от Луны и сердитый взгляд.

Аликорночка вздохнула и повела ушами.

— Селестия переняла это от тебя, — сказала она. — Но в тот момент, когда она увидела Кризалис, она была готова не просто убить её, а стереть из истории вселенной во всех мгновениях времени. Я чувствовала это и… чувствовала, что она действительно была способна на это. В том плане, что у неё бы получилось. Она и вправду любила Лето.

Дженезис тихо подошёл к младшей сестре и обнял её крыльями.

— Поцелуй — это самый верный способ стать единым целым. Поцелуй времени года — не просто вид физического контакта или красивый жест, — мягко объяснил он, — но благословение и передача части души бога тому, кого он поцеловал. Селестия целиком отдалась в его власть, потому что в тот момент у неё больше не было никого, кого бы она любила. Поэтому она привязалась к Лету так сильно. Аликорны времён года, в свою очередь, мудры, они не целуют кого попало — лишь тех, в ком видят родственные души. Грубо говоря… у Селестии не было ни единого шанса.

— Но ведь меня тоже целовала Зима, — нахмурилась Луна. — А ты говоришь так, будто это — колдовство. Я его избежала.

— Нет, ни в коем случае не колдовство — по крайней мере, не принуждение. Благословение временно, но, как я уже сказал, Селестия была очень одинока в тот момент, когда оно было ей даровано. Оно не просто воскресило её, но и показало эталон блаженства, и с тех пор она всегда тянулась к тому, кто мог дать ей больше. В случае с тобой и Зимой же другие не только обстоятельства, но и сами участники. Зима разучилась чувствовать давным-давно, а у тебя был Сомбра, к которому ты с первого дня вашей встречи привязалась сильнее, так сильно, что это не мог перекрыть ничей поцелуй. Да, Зима передала тебе часть своей власти, и ты, например, больше не могла чувствовать холод, однако она не в силах была забрать в обмен твою верность.

Аликорночка, благодарно потеревшись щекой о шею наставника своей сестры, отстранилась от него, неохотно покидая сень его доброты и мудрости.

— Как теперь изменится мир, Дженезис? — задала Луна вопрос, давно мучивший её.

Сомбра, с тихой нежностью наблюдавший за их разговором, вдруг окаменел всем телом и интуитивно догадался, что такое произошло не с ним одним. Сам воздух словно застыл под куполом гигантским густым комком, а затем через каждое живое существо прошла отвратительная дрожь, сотрясающая всё от позвоночника до глазных яблок. Но больше всего от мелко вибрирующего импульса пострадали центральные каналы рогов и те точки на макушках, в которых, по поверьям, располагались ответственные за связь с космосом чакры. «Что-то случилось с магией, — лихорадочно соображала Луна, — что-то с магией во всём мире! Драконикус пришёл?!».

Как только дробящий зубы своей частотой писк и тремор исчез, Луна и Дженезис стремглав полетели к самому высокому балкону дворца, но Сомбра опередил их, телепортировавшись туда. Он первым припал к зачарованной подзорной трубе и, поводив ею, быстро отыскал источник колоссальной волны. Над Эквусом, пульсацией проливая тёмно-розовое пламя, разгоралось огромное эфемерное сердце. От его жара, спасая свои жизни, изо всех сил улетали вендиго.

— Что это может быть? — воскликнул поражённо Сомбра, уступая трубу Дженезису и выращивая для Луне копию, менее впечатляющую, но всё же рабочую, из ближайшего кристалла.

Аликорночка, сбившись с дыхания, облегчённо улыбнулась.

— Разведчики докладывали о том, что совет трёх племён не увенчался успехом, и пони отправились на поиски новых земель, — произнесла она.

— Похоже, они нашли кое-что гораздо ценнее, — выпрямился Дженезис, тепло улыбаясь вместе с Луной, а затем спланировал с балкона к Аниме. Та стояла перед ярко светящимся Кристальным Сердцем, щурясь на голубую пульсацию и ласково касаясь середины копытом.

— Эта магия не противоречит Сердцу, — нежно произнесла аликорница, почувствовав, что муж приземлился рядом с ней. — Она дополняет его, я чувствую, как их потоки переплетаются и сливаются воедино… — Анима Кастоди повернулась к королю, робко улыбнувшись. — Время пришло.

Селестия стояла за пределами купола, не чувствуя кожей лютого холода владений Зимы. Она закрыла глаза и, приоткрывшимися губами ловя отголоски эквусского феномена, купалась в его исцеляющем тепле.

Её затворничество официально прекратилось, когда она попросилась на Эквус с Сомброй и Луной. Те надеялись на благополучный исход в виде воссоединения трёх племён, однако хотели убедиться в этом своими глазами и пусть тайно, но всё же повидаться с дочерью. Ради такого случая она даже придумала заклинание, которое не меняло их внешность, но лишало окружающих способности видеть их истинное лицо, а всё размытое и нечёткое в памяти быстро становится неважным и исчезает. Испробовав магию на знакомых и незнакомых в королевстве, изрядно повеселившаяся компания друзей телепортировалась в середину леса, где пегасы, единороги и земные пони собирались символически заложить фундамент невиданного прежде города, которому, как они надеялись, суждено будет стать столицей и оплотом их союза.

На свободных клочках стройплощадки, на тропинках и даже на ветках, уцепившись за стволы деревьев копытами, теснились пони всех трёх рас. Они, получив от своих лидеров приказ подняться сюда, послушались, но избегали чужаков, подозрительно косились на них и жались к своим. Тем больше было их удивление и тем отчётливее — неверящие шепотки, когда три властвующих особы появились одновременно и бок о бок, как друзья.

Принцесса Платина, командующий Харрикейн и канцлер Пуддингхэд торжественно вышли на середину расчищенной площадки, огороженной выломанными откуда-то камнями. Первой взошла на заранее насыпанное возвышение единорожка. Она не удержала брезгливого поморщивания из-за того, что под копытами не была расстелена дорожка с серебряной окантовкой, но в следующую секунду серьёзно нахмурилась и воскликнула:

— Три племени! С давних времён между нашими народами шла война…

— С настолько давних, что уже никто и не помнит, за что мы, собственно, воевали, — вставил Пуддингхэд, заставив некоторых присутствующих подавить и без того неуверенный смешок.

— Не важно, за что мы там воевали, — махнул копытом Харрикейн, с присущей неотёсанному вояке грубостью сплёвывая в сторону от импровизированного помоста. Платина поморщилась уже в открытую, даже состроив гримасу при виде тут же смешавшегося с каменной пылью могучего комка слюны.

— Командующий прав, это теперь неважно, — мужественно вставила единорожка, отрывая взгляд от плевка и перебарывая рвотный рефлекс. Тем не менее, ей не удалось подавить его в своём голосе полностью, поэтому следующие слова прозвучали не так помпезно, как начало её речи. — Довольно пролитой крови и бессмысленных смертей! Довольно истреблять друг друга, как дикие звери, не поделившие территорию!

— Мы все хотим жить, трудиться и быть счастливыми, — вдруг вышла из толпы земная пони совершенно простого вида, но в довольно приличной и даже нарядной одежде, что с самого начала выделяло бы её среди всех, имей Луна, Селестия и Сомбра лучший обзор. Кобылка, устало, но счастливо улыбаясь, смело обращалась ко всем пони, и властители не прерывали её, а лишь одобрительно оглаживали взглядами. — Но высокомерно считать, что чья-то работа тяжелее и требует большего почтения, было ошибкой. Труд каждого племени одинаково важен! Без могущества и разума единорогов земля заледенела бы за осень и зиму, а мы все переломали бы ноги, не видя, куда идём!

— Земные пони не имеют ни рога, ни крыльев, — при появлении следующего участника судьбоносного события толпа проявила признаки узнавания и восхищения. Это был высокий пегас, которому из-за мягких черт лица мужественности не придавала даже восхитительно развитая мускулатура закалённого воина. В его глазах не было жёсткости и огня, что так ярко полыхал в зрачках Харрикейна — напротив, взгляд жеребца выражал кротость и доброту, которые роднили его могучее тело с благонравными великанами-слонами. — Но только они во все времена умели выращивать пищу, которую можно было вломить в рот! Без обид, единороги, вы честно пытались, — на удивление галантно для своей расы приложил копыто к груди и слегка поклонился оратор, и единороги чуть смущённо засмеялись в ответ.

Смех был кобыльим.

— Но ни то, ни другое не было бы возможно без пегасов, — шестая пони появилась непосредственно рядом с Платиной, и Луна беззвучно ахнула, узнав в ней свою дочь. Ничего не подозревающая Кловер озарила собравшихся своей улыбкой. — Они самоотверженно бросали вызов ветрам, молниям и метелям, чтобы обеспечить посевам самый лучший и самый масштабный уход. Половина заслуг в каждом урожае по праву принадлежит им. Чтобы ростки не замёрзли или не сгорели, вы, отважные воины, оттачивали свои навыки и совершенствовали тела… — улыбка единорожки угасла, а уши с неподдельной горечью прижались к голове. — И остальные расы делали то же самое, чтобы иметь возможность ходить войной на своих соседей. Мы многие века жили в страхе и недоверии, лишённом всяких оснований. Вместо того, чтобы дарить дружбу и любовь, мы выдвигали обвинения и подозревали во всех смертных грехах любого, кто хоть как-нибудь отличался от нас. И не так давно, — подяла копыто Кловер, останавивая несогласный гул прежде, чем он начался, — это едва всех нас не победило. Мы трое, — она спрыгнула с помоста между расступившимися пегасом и земной пони и демонстративно обняла их обоими передними ногами, — в самый последний момент открыли друг другу свои сердца, не имея другого выхода — и наше многолетнее проклятье, чудовищная ледяная буря, отступила! Оглянитесь вокруг! Снова показалась трава, снова расцвели цветы, а на ветках опять гнездятся птицы — неужели распри так дороги вашим душам, что вы готовы снова променять всё это на снежные вихри, холод, голод и ненависть?

И пони осмотрелись, но вовсе не ожившая природа привлекла их внимание. Земные пони, пегасы и единороги рассматривали друг друга такими глазами, словно видели впервые в жизни, но впервые же в жизни в их взглядах не было презрения или недоумения. Речи ораторов достигли их сердец, и пони дали шанс морали, которую те несли — они пытались посмотреть на своих недавних врагов такими взглядами, будто те не сделали им ничего плохого… и это оказалось на удивление легко.

Каждый, глядя на соседа, видел собственное лицо. Истощённое, обветренное, искалеченное войной, холодом и мором. Три расы начали медленно смешиваться, когда пони неосознанно прохаживались, рассматривая каждого из присутствующих и с удивлением отмечая, что их сходства затмевают их отличие.

У них общие беды. И общие беды на самом деле были у них всё это время.

— Мы все — пони! — решительно топнула копытом Платина, горделиво вскидывая голову. — Не важно, в чём наши различия, мы — один народ! Отныне и навсегда! Ради лучшего будущего мы забудем все свои разногласия, чтобы объединиться и совместно разделять все невзгоды, обо всех одинаково заботясь и каждого справедливо судя!

Командующий Харрикейн открыл было рот со слишком уж широкой улыбкой, но тут Кловер резко повернулась к нему и сделала страшное лицо. Проворчав себе под нос, воин исправился и зычно, но далеко не с таким энтузиазмом, какой обещала его гримаса вначале, выкрикнул правильный текст:

— Мы вместе двинемся к новым высотам, к новым победам, с новыми великими пони!

— Мы образуем единое государство Эквестрия, — воодушевлённо закончила канцлер Пуддингхэд, высоко подпрыгнув на месте. — Наши народы соберутся под одним знаменем… и начнут новую историю!

Три лидера соединили свои копыта и крепко сжали их у всех на глазах. Тишина стояла так долго, что Селестия даже сконфуженно прищурилась в страхе, что пламенное представление не дало своих результатов. Но очень медленно пони повернулись друг к другу, а затем ещё более неуверенно открыли объятья недавним врагам.

И как только рубикон был преодолён, и первые пары передних ног обернулись вокруг тел, редкие порхающие по разношёрстной толпе облегчённые и одобрительные реплики стали учащаться, крепнуть — и вскоре обернулись единым радостным гулом. Кончилась война. Обещали остаться в прошлом лишения и паранойя.

Уставшие от вражды пони счастливо обнимали своих новоявленных союзников, и тепло их сердец медленно растапливало лёд даже в самых чёрствых сердцах, прямо как недавно случилось в судьбоносной пещере, которой грозило превратиться в бесславную ледяную тюрьму.

Ликование захлестнуло толпу. Пегасы закружили над ней, не поднимаясь слишком высоко, чтобы иметь возможность в любой момент нырнуть ниже и приветливо стукнуть протягиваемые им копыта наземных собратьев своими. Селестия засмеялась и загарцевала на месте, радуясь вместе со всеми, и Луна разделила её восторг, обняв замаскированную под единорожку сестру в своём пегасьем облике. Сомбра в роли земного пони не сумел воспротивиться всеобщему веселью и заключил обеих кобылок в могучие объятья.

Их взгляды случайно упали на возвышение, где принцесса Платина, закатывая глаза на какое-то беспечное лопотание Кловер, вдруг взяла ту за воротник мантии, притянула к себе и глубоко поцеловала в губы. Глаза единорожки распахнулись от удивления, но в следующий момент она закрыла их и ответила на поцелуй, обнимая свою госпожу за шею.

Луна уронила челюсть. Сомбра поперхнулся воздухом.

— Это… — прошептала Селестия и повысила голос, поняв, что её не услышат в таком гвалте. — Может, всё-таки рассказать им, что они сёстры?

— Да нет, — флегматично протянул невесть как оказавшийся рядом с ними тремя Старсвирл. — Кровосмесительный брак им всё равно не грозит.

Замаскированные пони посмотрели на бесстрастного мага. Через пару секунд он скосил глаза, посмотрев прямо на Селестию, и его высокомерный взгляд под тонкими вечно напряжёнными бровями смягчился:

— Спасибо тебе.

— Ты видишь нас? — осторожно уточнила Луна, постучав перьями друг о друга перед грудью в знак лёгкой растерянности.

— Смотреть сквозь иллюзии не так уж сложно, — вполголоса усмехнулся Старсвирл. — Гораздо сложнее было выяснить, кто вы такие.

Пауза.

— На самом деле я сказал так для красного словца, это тоже было просто, — заявил единорог. — Особенно когда ты открыла мне свой истинный облик и рассказала о Селестии. А что здесь действительно сложно — забыть кобылу, которая научила тебя магии.

— Самым основам, — смутилась псевдо-единорожка.

— Основам практически каждого заклинания, даже самого сложного. И из них оказалось возможным вывести формулы даже ещё сложнее.

— Не думала, что их как-то можно преобразовать, — удивилась Луна.

— Я могу тебя научить, — с превосходством улыбнулся Старсвирл. — И Вас, Ваше Величество.

— Боюсь, для моего колдовства нужен совершенно другой подход, — пожал плечами Сомбра. — Я оперирую другими материями.

— Однако я бы тоже согласилась послушать открытия насчёт… более традиционных, — оживилась Селестия, неосознанно стрельнув искрами с кончика рога. — Кристальное королевство очень удивится такому резкому скачку Эквуса в развитии.

Старсвирл взглянул на Кловер, смеющуюся в окружении земных пони. Тут и там раздавался треск вскрываемых бочек вина, три народа обменивались своими национальными блюдами и напитками и смеялись над тем, как жалко всё это выглядит без полного набора ингредиентов — готовить приходилось, импровизируя даже с самыми простыми продуктами. Праздник по случаю воссоединения был в самом разгаре, и все так устали от распрь, что охотно позволили веселью закружить их в своём задорном танце.

— Она злилась? — поинтересовалась Луна.

— Злилась? — успокаивающе ответил Старсвирл. — Нет, что ты. Она была в ярости.

— Правда? — поперхнулась ожидавшая совсем другого аликорночка.

— Самая что ни на есть. Кловер почитала вас, как своих родителей, а вы просто бросили её в час нужды. Как ещё она должна к вам относиться? Она страшно обижена.

— И не хочет нас видеть? — ровно осведомился Сомбра.

— На это отвечать не берусь, — проворчал в ответ Старсвирл. — Наш маленький договор выполнен? Я достойно подготовил её?

Кловер пронеслась мимо них в бойком хороводе под звуки пегасьих музыкальных инструментов, и жеребцу пришлось с тихим гиканьем уворачиваться от телекинетической попытки утянуть его следом.

— Это лучшее, что могло случиться, — чистосердечно похвалила его Луна. Старсвирл в ответ лишь слабо усмехнулся.

Сомбра тихо подошёл к запыхавшейся Кловер, приложившейся к чаше со всё ещё пенящимся яблочным соком. Она морщилась от кислого вкуса, но даже эти морщинки не в силах были затмить въевшуюся в черты лица радость.

— Это ты — та единорожка, что объединила нас всех? — поинтересовался жеребец. Единорожка оторвалась от напитка и посмотрела на земного пони со счастливой улыбкой.

— Я бы никогда не смогла сделать этого в одиночку, — заверила она. — Мы сделали это вместе — пегас и земная пони. Хотя… я не сомневаюсь, что не все согласны с нашим достижением, — со вздохом призналась кобылка. — Нам предстоит много сделать, чтобы закрепить его и доказать, что мы можем жить в мире. Я готова.

— Твои родители очень гордятся тобой.

— У меня не было родителей, — растерянно пожала плечами Кловер. — Лишь король и королева были мне за отца и мать, но… они исчезли не так давно.

Сомбра изобразил сочувствие, покачав головой.

— Уверен, они смотрят на тебя вниз и благодарят за то, что ты не позволила вековой слепоте захватить и тебя тоже. Ты переступила через глупые предрассудки и традиции и открыла своё сердце чему-то забытому, а оттого — новому, — замаскированный земной пони нежно коснулся плеча Кловер копытом. — Хороший урок о том, что наступает момент, когда выясняется, что прошлые поколения, даже все подчистую, даже считавшиеся золотыми и мудрейшими, ошибались всё это время, как ты считаешь?

Кловер лукаво улыбнулась.

— Я считаю, что по такому правилу когда-нибудь и наше поколение будет считаться золотым и мудрейшим, а в некий момент выяснится, что оно тоже было неправо.

— Но это будет только через много лет, — не нашёлся с ответом Сомбра. — И ты не застанешь этот момент, поэтому не думай о том, в чём ты можешь ошибиться спустя столетия. Наслаждайся триумфом со своими друзьями. Вы — герои целого вида, в первую очередь доказавшие, что пони — разумные существа, которые могут менять своё мнение.

— Жаль, что это заняло у нас так много времени… — прошептала единорожка.

— Просто нужно было подождать нужных пони. Но разве оно того не стоило? — земной пони обвёл копытом празднество.

Четверо пегасят, нерешительно повисев в воздухе, всё-таки приземлились, словно впервые в жизни, и подбежали к трём единорогам и шести земным пони, бурно о чём-то разговаривавшим. Перекрикивающие друг друга малыши разом замолкли, увидев новеньких, и Кловер показалось, что сейчас все три расы бросятся врассыпную, но через несколько сказанных белой пегаской слов улыбки вернулись на жеребячьи лица, и, оставив недавний спор, вся гурьба бросилась играть и носиться по стройплощадке с весёлыми визгами.

— Да, — с теплотой ответила единорожка, поворачиваясь обратно. — Стоило…

Её собеседник уже растворился в толпе. Она лишь с лёгкой усмешкой пожала плечами и вернулась к танцам и знакомствам. Кловер не слишком стремилась веселиться в прежние дни, и теперь ей хотелось как следует отдохнуть и зарядиться энергией перед тем, как пуститься в тяжёлую и кропотливую работу.

Подумать было над чем. Для начала, новому государству требовались новый флаг и герб, и Старсвирл предложил просто самоубийственный концепт: усыпанное звёздами полотно, в центре которого вокруг солнца и луны кружат два аликорна. Маг объяснял такой выбор необходимостью подчеркнуть единство трёх народов, и что две фигуры — всего лишь символическое объединение всех понитипов.

— Это Ваше «символическое объединение всех понитипов», — ядовито передразнил Харрикейн, ударяя копытом в луну и солнце, — не что иное, как аликорн!

— Удивительно, не правда ли? — елейным голосом протянул бородатый жеребец прежде, чем командующий завёл бы пламенную речь о том, как славно пегасы били рогато-крылатых тварей в былые времена, пока они вообще не потеряли наглость и смелость показываться на глаза.

Однако задача с обновлением герба и флага, несмотря на символическую и политическую важность, могла подождать; важнее было иное. Все три расы за время бесконечной зимы запутались, какое сейчас должно быть время года и какие работы необходимо проводить для него, если необходимо вообще. Земные пони смотрели на снег и считали, что весь год зима; пегасы были уверены в том, что на дворе осень, раз уж единороги так сильно хаяли их за погодные условия, а те, в свою очередь, поднимали солнце и луну, потому что по их календарю стояло лето. Как известно, кто платит — тот и музыку заказывает, так что ставший единым народ согласился с теми, кто движением светил отмерял день и ночь. Лето — так лето, тем более, праздник истощил и без того скудные запасы еды — требовалось срочно вырастить новую. Канцлер Пудингхэд, командующий Харрикейн и принцеса Платина воспользовались всеобщим воодушевлением и энтузиазмом и жаркими речами сподвигли три расы на ударную работу во благо всего вида. В стороне не остался никто: пегасы, что не могли сражаться с погодой, и единороги, что не могли принимать участие в смене дня и ночи, отправились помогать земным пони распахивать поля. Заботиться о растениях крылатые и рогатые не могли, но сладить с плугом не сумел бы разве что безногий. Маги, поднимавшие солнце и луну, тоже не расслаблялись и искали способ не только двигать светила, но и управлять яркостью луны и жаром солнца. Последнее было предпочтительнее, и Старсвирл нашёл способ, но цена за него была слишком высока: все участвовавшие в ритуале единороги навсегда лишились своих сил. Солнце, полыхнув от их поглощённой энергии, заполыхало жарче, и пегасы только успевали пригонять новые партии дождевых облаков, чтобы посевы не сгорели. В совместно созданных условиях жары и влажности три расы добились невиданного прежде урожая.

Даже к весне запасы не кончились, более того — оставались в избытке. Такое явление было новым для Эквуса и как по волшебству прекратило всё ещё продолжающиеся местами распри между народами; это по холоду и голоду легко поддерживать грозный вид, а попробуй найти повод для войны на полный желудок. Упрямейшие из стариков, проведшие всю жизнь, убивая каждого, кто отличался от них, и то начали признавать, что объединение племён — очень неплохая идея, несмотря на сохранение некоторых старых проблем и появление новых. Например, никуда не делись деревни и общины пони, ранее жившие только войной, а теперь, лишённые основного «честного» способа заработать на жизнь, перешедшие во фракцию разбойников. Или, опять же, слишком хорошо и прочно укоренившийся у многих народов институт рабства, сохранение и поддержание которого было даже выгодно правителям, но, в то же время, с точки новой идеологии всеобщего равенства и ценности каждой жизни противоречащий объединительной стратегии. И это — не говоря о том, что многие вопросы как в государственном, так и в бытовом устройстве снова решал единорожий класс, а это шло вразрез с обещанием дать каждой расе одинаковые права и обязанности, чтобы никто не чувствовал себя обделённым или обиженным. Простые пони были недовольны этим из-за того, что у них возникала иллюзия обмана, целью которого было тонкое манипулирование и прибирание всей власти к единорожьим копытам; верхи же возмущались из-за того, что их право вето уже, фактически, ровным счётом ничего не стоит, а от управления государством их мягко, но непреклонно отстраняют. Принцесса Платина же соловьём заливалась о том, что стоит вместо того, чтобы браться за старое и лелеять свою гордыню, посмотреть на положение дел в стране. Вендиго улетели, сезоны сменяют друг друга точно в срок и, что самое главное, исчез голод, причём исчез так, что у Эквуса появилась невиданная доселе роскошь отправлять товары на экспорт в другие страны. Вернее, появится, как только подвиг прошлого года будет повторен, а он будет повторен, ведь теперь у народа есть время поработать ещё и весной! Прельстившиеся идеей получить дополнительный доход командующий и канцлер смягчились и дали добро, а Платина, не мешкая, закрепила свою бархатную власть в этом вопросе приказом поднять солнце в первый весенний день. Оно бы поднялось само, но тогда не дало необходимой для будущих рекордных урожаев мощности, тепла и магии.

Старсвирл, скрипя зубами, усовершенствовал ритуал солнечного усиления, чтобы единороги отдавали ему свою магию более дозированно и получали шанс отдыхать и хоть немного восстанавливать её; вместе тем снизилась нагрузка на пегасов, которым теперь не требовалось гоняться за дождевыми облаками, как ужаленным ишакам. Никогда не отличавшийся тактичностью маг высказал Платине всё, что об этом думает, рявкнув напоследок, что вместо хитрости у неё в голове одни только амбиции, и таким путём она не добьётся полновластия, а лишь натворит бед. Он не собирался сдерживать себя: из-за дополнительной работы его и без того забитый график пришлось потеснить ещё больше, и так случилось, что выпала именно переписка с Селестией и Луной, которая доставляла Старсвирлу немало удовольствия. Во многом — из-за неповторимого опыта встреч с аликорнами во сне, что давало ему возможность не только обучать их на расстоянии, но и, пока они думают над его нелёгкими задачами, вырывать время для генерирования новых идей и доработки проектов из реальности. Две аликорницы и единорог выстроили хорошие отношения, и Старсвирлу не терпелось как-нибудь встретиться с ними по-настоящему — разумеется, для научных целей, потому что он по-прежнему не признавал у себя всякой чувственной составляющей бытия и жил бобылём.

Шанс встретиться с аликорном предоставился жеребцу совсем не так, как он представлял. На втором весеннем месяце Старсвирл был разбужен паническими криками, уместными как минимум при нападении на стольный город армии огнедышащих драконов. Скатившись с кровати, единорог бросился к окну и в не меньшем шоке распахнул глаза. По чисто выметенной брусчатке брела, шатаясь и почти падая, высокая аликорница, чья масть напоминала смесь тёмного песка и сухой земли.

— Не атакуйте её! — взревел единорог, заклинанием транслируя свой голос на половину города, и телепортировался наружу. — Не вздумайте нападать!!!

Он бросился аликорнице навстречу. Её грива отвратительного оттенка зелёного растрепалась и изорвалась, путалась в исхудавших, заплетающихся ногах, на дорожку к дворцу из неё опадали гнилые цветы и коренья. Старсвирл, запыхавшись от бега, попытался что-то сказать, но кобыла слабо оттолкнула его, вихляющей походкой упрямо бредя вперёд. Взгляд измождённых, будто высохших глаз был направлен вверх, на балкон, где уже собрались для подъёма солнца дворцовые маги. Появление аликорницы заставило их остановиться, и они с тревогой наблюдали за тем, как Старсвирл пытается привлечь её внимание.

Платина отодвинула их, приникая к перилам; при виде гигантской кобылы её глаза едва не вылезли из орбит. Она отыскала взглядом вылетевшего посмотреть на это зрелище Харрикейна и, убедившись, что тот, пока что колеблясь, ждёт её сигнала, зажгла было рог, но тут тонкие передние ноги обхватили её шею.

— Принцесса, — негромко попросила Кловер. — Старсвирл сказал ни в коем случае не причинять ей зла. Он мудр, я вижу смысл в том, чтобы слушаться его, — копыто погладило щеку Платины, поворачивая её лицо. Кловер смотрела нежно и умоляюще. — Пожалуйста, не нужно.

Платина кивнула, как загипнотизированная, перевела взгляд на Харрикейна и демонстративно погасила рог. Даже с такого расстояния она заметила, как пегас гневно оскалился.

— Остановитесь! — повелительно крикнула аликорница, но величественности в её голосе не осталось ни на грош. — Остановитесь, пони, ибо вы убиваете меня!

— Пока нет, дамочка, — прошептал командующий и нырнул вниз, огибая дворец.

— Как именно? — без труда догнал её Старсвирл. — Назови своё имя.

— Весна, — измученно посмотрела на единорога аликорница. — Я — Весна, и вы отняли у меня солнце.

— Весна? — моргнул потрясённо маг и замешкался, не зная, кланяться ли ему. Он не утруждал себя этим ни с Платиной, ни с кем-либо ещё, и это упрямство вдруг столкнулось с непреодолимым желанием нарушить принцип. — В прямом смысле…?

— Аликорны времён года, — тяжело дыша, Весна опустилась на передние колени, — живут только своим предназначением. И вы, пони, отнимаете его у меня, самовольно распоряжаясь природой. А когда она не чувствует в чём-либо необходимости… она… убивает это…

— Мы должны вернуть тебе власть над весной? — торопливо сделал вывод Старсвирл и кивнул. — Хорошо, не беспокойся. У тебя есть силы поднять солнце или ты хочешь для начала сделать это вместе со всеми, чтобы оно признало тебя заново?

Он смело взял копыто аликорницы, чтобы помочь той встать. Весна посмотрела на него так благодарно и тепло, что у единорога всё внутри затрепетало, как от касаний бьющих крыльев бабочек. Старсвирл на краткое мгновение поверил, что способен сейчас, в таком состоянии, выдохнуть облачко цветочной пыльцы.

— Я… — отрывистый и жёсткий голос жеребца вдруг стал тихим, почти нежным. — Почему, с какой стати я, старик, так хочу поцеловать тебя?

— Это нормально, мой маленький пони, — чуть заметно засмеялась Весна, медленно поднимаясь на все четыре ноги. Последнее слово из её уст слилось с оглушительным:

— Пли!

Старсвирл вскрикнул от ужаса и лишь чудом успел закрыть аликорницу щитом, об который в ту же секунду разбился на части ливень выпущенных в неё стрел. Единорог почти мгновенно отыскал взглядом Харрикейна, копытом указывающего на цель и злобно хмурящегося из-за того, что атака прошла безуспешно.

— Харрикейн, — зарычал маг, — я же приказал не стрелять, ты, ошибка эякуляции!

— Поднимайте солнце, хватит прохлаждаться! — рявкнул в сторону единорогов на длинном и широком балконе командующий. — Не слушайте этого сумасброда! Он доколдовался до того, что у него мозги поехали, что у твоего аликорна! Поднимать драконикусово сол… — Харрикейн замычал, шокированно пытаясь посмотреть на свой рот. Его губы растеклись желейной массой, склеиваясь друг с другом и в буквальном смысле слова закрывая своему владельцу рот.

Старсвирл раздражённо погасил рог и снял заклинание щита, чтобы вернуть аликорнице широту обзора.

— Вы будете поднимать солнце вместе с Весной, — громко объявил единорог. — И если что-то будет по-другому — клянусь, оно не взойдёт вообще!

— Старсвирл, ты рехнулся? — угрожающе сузила глаза Платина. — Расколдуй Харрикейна немедленно и не говори чепухи! Придумал — привечать аликорна и стелиться перед ним! Я — твоя принцесса, я — владычица Эквестрии!

— Ты — бесполезная марионетка в платье, — желчно выплюнул Старсвирл то, что годами рвалось с его языка, — которая была оставлена в живых только для того, чтобы была маленькая дура, за которой пойдут большие идиоты!

Единорожка застыла и похолодела, как каменное изваяние. Кловер панически посмотрела на наставника, не просто не сожалеющего о своих словах, но ещё и испытывающего нескрываемое торжество и облегчение из-за того, что они были произнесены. У него практически кружилась голова от злорадства того, что правда была произнесена, и он так упивался моментом, что не заметил, как Платина, по-прежнему не шевелясь от шока и уничтоженного самолюбия, магией подала сигнал.

Весна душераздирающе закричала за спиной Старсвирла, пронзённая перьевыми клинками. Единорог разучился дышать, глядя, как аликорница рушится на землю, словно разрушенный варварами некогда прекрасный храм. Из-за грохота сердца он не разобрал слов возмущённого и испуганного крика своей ученицы, бросаясь к Весне и ловя её нашпигованное сталью тело передними ногами.

Они не приняли никакого веса. Лишь оружие, падая, зазвенело по брусчатке и случайно оставило несколько глубоких порезов на копытах.

Тело аликорницы распалось на рой разноцветных бабочек, что, тут же захлопав крыльями, спиралями взвились высоко в небо. Старсвирл смотрел на них, роняя слёзы из широко раскрытых глаз, и чувствовал, как те, что щекотали изнутри его душу своим трепетом, присоединяются к этой стае. Как оглушённый, маг медленно обернулся на по-прежнему неподвижную Платину. Её ноздри дико раздувались, но она была растеряна собственным приказом не меньше остальных.

— Зачем? — прошептал единорог. Он чувствовал такое опустошение, что не нашёл в себе сил ни повторять вопрос громче, ни желать ответа.

Всё было ясно.

Забыв про свою клятву помешать восходу, под лучами поднимающегося солнца Старсвирл пешком вернулся к себе в комнату, собрал самые необходимые вещи и ушёл, не сказав ни единого слова. Кловер бросилась за ним, потерянная и сломленная.

— Старсвирл, — её голос дрожал, кобылка крепилась, пытаясь не плакать. — Не уходи. Не оставляй меня. Только не снова. Сначала — Сомбра и Рэдиант, теперь ты… не надо…

— Ты можешь пойти со мной, — бесцветно позволил маг, не глядя на ученицу. — На тебя здесь я зла не держу. Если ты решишь остаться с Платиной…

— Нет, — Кловер торопливо вытерла полившиеся было из глаз слёзы краем своей вечной мантии. — Я… я больше не хочу её видеть.

— Ты уверена? — всё же взглянул на неё Старсвирл. — Ты любила её.

— Я любила то, чем она могла стать. Теперь я поняла, что всё это напрасно.

— А твои друзья?

Кловер болезненно поёжилась, впервые ощущая нерешительность.

— Панси отчитывает Харрикейна так, что непонятно, кто из них командир, — пробормотала единорожка, — а Смарт Куки со своей семьёй…

— Я не вернусь в Эквестрию, — пронзительно посмотрел единорожке в глаза Старсвирл. — Никогда. Оставайся. Твои друзья дадут тебе приют.

Кловер медленно кивнула и заставила себя слабо усмехнуться.

— Может, всё это и не зря, раз ты начал полагаться на друзей.

— Не начал, — упрямо проворчал Старсвирл. — Я по-прежнему сам по себе, иначе настаивал бы на том, чтобы ты пошла со мн… — он прервался, когда единорожка бросилась к нему, заключив в объятья.

— Я буду скучать по тебе, старый дурак.

— Взаимно, маг-недоросток, — тихо вздохнул единорог, крепко обнимая ученицу в ответ. — Ну всё, достаточно.

Через силу усмехнувшись, Кловер отстранилась. Наставник и ученица долго смотрели друг на друга, запоминая в последний раз, прежде чем разойтись навсегда.

Селестия и Луна, через сон узнав о произошедшем инциденте, лишились дара речи. Они, немного оправившись от удара, предложили Старсвирлу забрать его в Кристальное королевство, но маг отказался и пока что назначил аликорницам каникулы. Он давно думал, что засиделся за свитками, и большое путешествие ему бы не повредило. С момента объединения народов в Эквусе стало намного безопаснее, а если и сунутся к нему какие-нибудь разбойники… боевые заклинания точно так же засиделись на задворках разума.

Выбирая самые забытые и заросшие тропинки вместо изъезженных торговых путей, Старсвирл копытоводствовался тем, что совсем не хотел в ближайшее время видеть кого-нибудь из пони, а никак не жаждой приключений — в его годы она мало у кого может возникнуть. Тем не менее, как назло, неприятности находили его сами. Именно в заброшенных местах импровизированного маршрута на север Старсвирл и находил странные группировки.

Если и было что-то, что объединяло их — это была сама ненормальность, а также то, что в каждом племени присутствовала лишь одна раса, словно эти пони отстали от жизни и вообще не интересовались ничем, кроме своего мирка. От раза к разу всё становилось страннее и страннее. В одном племени Старсвирл увидел вставших каждый на свою точку жеребцов, а роль соединительных линий между ними играли трупы кобыл, образуя абсурдную и кошмарную фигуру; живые же стояли в одинаковой неестественной позе на всего двух копытах, уставив пустые взгляды в пустоту и не реагируя ни на какие крики Старсвирла. Разбивать построение маг не решился, поспешив покинуть ужасное место. Наткнувшись на подобную секту в другой раз, он застал всех пони живыми, но жили они лишь для того, чтобы устраивать чудовищные оргии. Проходя через довольно большую деревню, Старсвирл вдоволь насмотрелся на извращения с кровью и нечистотами, на содомию кобыл над жеребцами, на попытки использовать для утех те отверстия в теле, которые для этого не предназначались и до подобного применения которых никто не смог бы додуматься. В третьем племени сохранилось какое-то подобие быта и иллюзия нормальной жизни, пусть даже и в лесных хижинах, но единственное, о чём могли разговаривать обитавшие там взрослые и жеребята — бессвязный бред отбросов, произносимый со всей серьёзностью и доброжелательностью. Старсвирл пытался вдумываться в их суждения, предполагать о значении нигде не встречавшихся ему ранее слов, перерабатывать тонны полученных бесполезных сведений.

Невероятно, но вскоре он почувствовал, как его голова кипит от информационной перегрузки, и усталость крайне успешно искажала ум и восприятие. Старсвирл начинал видеть силу в хаосе и терять представление о смысле ограничительных рамок, понимать, что систематизация — враг жизни, а стремление к смерти делает свободным. Единорог взял нож в намерении вырезать у себя на груди звезду хаоса, знак, который причислит его к членам культа, но вдруг чьё-то телекинетическое поле вырвало оружие из его собственного, а затем обернуло его самого и понесло прочь из проклятой деревни так стремительно, что маг не успел опомниться. Лишь щемящее чувство тоски взревело в его душе, но и оно слабело по мере того, как неизвестный похититель уносил его прочь.

Наконец полёт в чьём-то телекинезе кончился, и Старсвирла бережно опустили на землю, землю далеко от рокового тёмного леса. Единорог проморгался, избавляясь от остатков наваждения, и обернулся на чужое тяжёлое дыхание. Его освободителем оказался удивительно хилого вида серый единорог с синей двухцветной гривой, подстриженной до нелепого ровно. В целом жеребчик выглядел так жалко, что даже не относящийся к внешности слишком трепетно Старсвирл отметил про себя его уродство.

— Я, — заговорил единорог, — Стигиан. Я нашёл твой дневник.

Маг тяжело потёр копытом голову и еле вспомнил, что когда-то счёл бессмысленным продолжать вести свой журнал, равно как и понял бессмысленность жизни в принципе, и выбросил его подальше. Только вот когда?..

— Сколько времени прошло с момента моего ухода? — медленно, приучаясь говорить что-то, кроме догм хаоситов, спросил Старсвирл. — Сколько времени прошло со смерти аликорна-Весны?

— С момента нападения сирен? — решительно уточнил Стигиан. — Пять месяцев.

Старсвирл стряхнул с себя остатки вялости и лихорадочно осмотрелся. Да, он уходил весной, и всё по-прежнему было зелено. Но он был уверен, что провёл в поселении максимум неделю!

— Каких ещё сирен? — прохрипел поражённо маг.