Тень и ночь
XXVI. Братья
Настроения праздновать не было ни у одной из сестёр. Они прониклись торжественностью момента настолько, что на секунду даже уверовали, что именно в этот миг получат кьютимарки — может быть, даже парные, чего, правда, раньше никогда не случалось, но кто запретит стать первыми? — но вместе с тем чётко осознали, какую работу им предстоит провести. Присутствие и благословение героев Эквестрии на коронации умерило страх населения перед аликорнами, но доверия к ним не было ни у кого. Положение Селестии и Луны было шатким, и его требовалось незамедлительно укрепить.
Обязанности на первое время были разделены быстро. Старшая из сестёр была словно ожившее солнце, тянущееся ко всем и располагающее к себе пони, стремящееся обогреть и осчастливить каждого, кто обращает к нему свой лик — кому, как не ей, тесно контактировать с подданными и в будущем представлять Эквестрию во внешнем мире? Младшая же была гораздо холоднее к кому бы то ни было, уместив свой мир всего в одном существе, но её беспристрастный ум славился отточенностью и быстротой, что делало её превосходным стратегом. Ей предстояло вершить суд и организовывать армию. Работая вместе, сёстры планировали очень скоро на основе полученных своими способами сведений составить новый свод законов.
Старшей из принцесс немедленно приступить к исполнению своей части плана оказалось легко: она прямо на празднике общалась со знатью и знакомилась со всеми простыми пони, что осмеливались подойти к ней поближе. Лёд страха и недоверия постепенно растапливался под лучами обаяния и доброжелательности новой правительницы; к Селестии, видя, что никакие убийства и прочие ужасы не омрачают торжество, неспешно и осторожно подтягивалось всё больше народу. Луне же предстояло оторвать от чарок с праздничной брагой дорвавшихся до них и настроившихся на веселье воинов.
Защитники пони из земных, единорогов и пегасов уже успели прилично нализаться и, памятуя о недавних временах раздора, нацелиться устроить схватку ради демонстрации молодецкой удали. Луна с недовольством выхватила взглядом зачинщиков — Рокхуф и Флэш Магнус, ещё и приняв на грудь, не отличались ни тихостью, ни тактом. Их преувеличенная весёлость при обмене оскорблениями будто намекала на то, что такой эпизод уже имел место быть в их жизни, но история их знакомства и дружбы — последнее, что волновало новую принцессу.
Ей вообще крайне не нравилось то, как эти охламоны набросились на алкоголь. Она не была сторонницей такого развлечения настолько, что даже Сомбра, случись ему перебрать, ночевал отдельно. Сильно отдельно. А ведь он, в отличие от этих раскрасневшихся лбов, даже не был обязан защищать королевство в случае внезапной опасности!
— Воинство Эквестрии! — требовательно воззвала Луна, расправляя крылья на балконе, с которого взирала на творящееся безобразие.
Никакой реакции. Её уверенный голос потонул в разухабисто-задорном:
— Да я твою хвалёную тайарскую подкову знаешь как глубоко тебе затолкаю?!
Единорожки-воительницы демонстративно закатывали глаза, но тоже в полной готовности постреливали искрами с рогов. Луна нахмурилась.
— Ваше Высочество, — услужливо сказал кто-то, и, не меняя выражения лица, принцесса обернулась. Единорог с коротко и аккуратно постриженной бородой указал передней ногой куда-то вдаль длинного праздничного стола, на бледно-серого пегаса, беседующего с выглядящей поглощённой его словами Селестией. — Легат легиона Лайт Кнайт быстро приструнит этих неотёсанных вояк.
Луна строго покачала головой.
— Нет. Благодарю за подсказку, но я сама покажу, кому они должны подчиняться.
Аликорночка сделала глубокий вдох.
— Посмотрите на себя!
Грянувший яростный призыв был столь громок, что звуковая волна от него потушила свечи на ближайшем подвесном канделябре, но их свет успешно заменил белый огонь из глаз Луны. Солдаты от неожиданности подпрыгнули; несколько сильно перебравших даже упали на пол. Глаза, недолго пометавшись, устремились на источник оглушительного рёва.
— Вы давали присягу защищать свою страну и свой народ, и теперь, когда три расы пришли к единству под нашими крыльями, вместо того, чтобы объединить и свои силы, вы заливаете в глотки хмель и продолжаете кичиться тем, кто вы есть! А сделали ли вы хоть что-нибудь, чтобы теперь пировать столь продолжительно и весело?!
Солдаты, потихоньку трезвея, начали осознавать две вещи: их отчитывают, и отчитывают за дело. Многие, смутившись, потупились; кто-то ненавязчиво отставил кружку и задвинул её подальше. Принцесса не щадила их барабанные перепонки:
— Взгляните, во что вы превратились. Нахохлились и кричите друг на друга, как петухи на заборе! И вы гордо называетесь эквестрийской армией? С такой армией, как вы, только расчищать дорогу перед захватчиками! О какой доблести, о каком мастерстве может идти речь, если вы позабыли даже простое понятие субординации? — она прищурила пылающие глаза и издевательски понизила голос, оставляя громкость прежней и с любопытством глядя на то, как пьяницы пытаются от неё спастись. — Если вы неспособны оторваться от своих пагубных соблазнов, чтобы обратить взор на свою верховнокомандующую — вы неспособны также и защитить собственную страну. А это значит, что надобность в вас отпадает.
Поднялся возмущённый ропот. Рокхуф, чтобы изгнать из ушей эхо её голоса, мощно потряс головой, разметав разлохматившиеся косички, и смело возразил:
— Неправда! Мы достойны защищать Эквестрию, принцесса, и Вам это прекрасно известно!
— Никто не справится с этим лучше нас! — всё ещё немного заплетающимся языком подтвердил Флэш Магнус, гордо поднимая свой верный щит и торопливо смахивая с его будто надкушенного края кусок солёного огурца.
Луна пронзила всех и каждого таким взглядом, что солдаты сглотнули.
— Докажите, — приказала она просто и угрожающе.
— Но… — попытался робко возразить кто-то. — Сейчас же праздник…
Луна лениво рассмотрела свой сверкающий накопытник.
— Думаете, этот аргумент настолько весомый, что даже неприятели будут с ним считаться?
Тени вокруг воителей сгустились и пришли в движение. Каждый мгновенно схватился за оружие. Многозначительным хмыканьем Луна издевательски поощрила такое рвение к ратному делу.
— Запомните отныне и навеки: для вас не существует ни праздников, ни трауров. Ваш первый приоритет — защита страны, которой вы клялись в верности, и принцесс, которые клялись в верности вам. Вы можете смириться с тем, что мы не потерпим подобного безобразия в следующий раз, но вам никак не удастся уйти от тех, кто этой расхлябанности будет рад… — аликорночка оперлась копытами о перила и низко перегнулась через них, ярче полыхнув глазами. — Марш на плац. И забудьте о пьянстве во время своих дежурств.
Луна погасила потусторонний огонь в глазницах и с мрачным торжеством наблюдала за тем, как торопливо двинулись воины в указанном направлении. Она величественно пролетела за ними над залом, и её победный оскал дрогнул под ироничным и недоумевающим взглядом Селестии. От неё, сконфуженный и смятённый, вслед за своими пегасами уходил Лайт Кнайт.
Селестия на следующий день долго смеялась над смущённо пушащейся перед ней сестрой, объясняя той её ошибку. Обруганные и затем загнанные до полусмерти солдаты в ночь праздника не пребывали на дежурстве и потому могли надираться, сколько их душе было угодно. Немногочисленная стража, совсем незаметно на фоне веселящихся стоящая на постах, была набрана из числа трезвенников и трудоголиков, предпочитавших наблюдать за торжеством со стороны.
— Ты должна была предупредить, сестра!
— Если бы я сделала это при всех, я бы поставила под сомнение твой авторитет и осведомлённость, — пояснила Селестия, утирая копытом слёзы. — К тому же, ты права: боеспособных солдат оставалось недостаточно на случай непредвиденных ситуаций. А какое представление вдруг появилось на потеху гостям! Как я могла это пресечь!
Она легко поцеловала Луну в лоб.
— Зная тебя, хочу предупредить. Пони Эквуса проявляют активность скорее при свете дня, чем ночи. Я бы не хотела, чтобы ты устраивала свои, бесспорно, выдающиеся тренировки после заката солнца.
— Это был единичный случай, — надулась младшая из сестёр, зарумянившись под тёмной шерстью. — Можешь не подкалывать нас всё время.
— «Нас»? — удивилась Селестия с улыбкой.
Луна издала неловкий смешок.
— Мы заметили… я заметила, что пони подчиняются гораздо быстрее, когда я говорю о себе во множественном числе. Принимают за душевнобольную с раздвоением личности и боятся, наверное.
— Причина в другом, — задумчиво посмотрела за окно с цветными стёклами аликорница. — Пони воспринимают нас, как одно существо, разлитое в два тела; две стороны одного и того же; гармоничные продолжения друг друга. Они безошибочно верят в то, что мы способны читать мысли друг друга и общаться телепатически, но обуславливают это не развитостью нашей магии, а нашим исключительным, почти божественным родством. К тому же, — перевела нежный взгляд на сестру Селестия, — «мы» — прекрасный способ подчеркнуть наше единство.
— Ты очень ловко отыскиваешь во всём положительные стороны, — со смешанным чувством заметила Луна. Селестия на это лишь улыбнулась со столь же непонятной эмоцией, затерявшейся странным образом между снисхождением и чувством вины, и сёстры разошлись, безмолвно согласившись, что время разговора вышло.
Их ждали дела.
Но, едва Луна покинула тронный зал, чтобы посетить уже наверняка закончивших заказанные ею вчера отчёты советников, её обвила нежная тень. Передние ноги словно шагнули в прохладную воду, слишком густую, чтобы свободно в ней передвигаться, но не вяжущую.
— Я ревную, — сообщил Сомбра, улыбаясь в темноволосый затылок.
— О? — протянула недоверчиво аликорница, и уголки её рта сдерживаемо подёргивались.
— Это нас с тобой принято называть одним целым, разлитым в два тела.
Он материализовался полностью, но не утратил свойств своей эфемерной формы. Сильное тело обладало также завидной пластичностью, из-за которой Сомбра не шёл, а плыл; из-за которой не обходил Луну кругами, а оборачивал своим телом, нежно скользя носом по скулам или плечам.
— Чем-то придётся поступиться, моя любовь. Ради счастливой процветающей Эквестрии можно отойти от формальностей, и… ты что, подслушивал?
— Неизбежно, — низко ответил Сомбра, и Луне почудилось, что на неё упали ажурные тени невесомого, кружевного флирта. — Каждой принцессе нужен телохранитель, и, если он — тень, а не бледно-серый пегас из плоти и крови, его уже не получится отослать прочь, как лишние уши. И всё же, Луна, есть кое-что, что не является для тебя… формальностью.
— Да, — согласилась принцесса с тихим вздохом, выскальзывая из бесконтактных объятий. — Перестроиться на дневной образ жизни будет непросто.
Она остановилась около стоящей на высоком столике старинной вазы. Один из даров какого-то знатного единорожьего дома новым правителям: удивительно тонкой работы хрустальное изделие с оттисками сцен национального праздника. Луна подняла её телекинезом и медленно покрутила, рассматривая каждую из отпечатанных в гармонии мелких граней историй. Музыка и танцы, вино и фрукты, табуны и друзья — всё то, что было истёрзано и размыто свалившимися на понийский род испытаниями. Всё то, что Луна хотела вернуть и защитить.
— Но каждому из нас придётся в чём-то измениться, чтобы мир тоже смог это сделать, — произнесла она, ставя хрупкую реликвию на место.
Без изменений действительно нельзя было обойтись. Селестия и Луна больше не рисковали посвящать время своего сна совместным исследованиям и занятиям со Старсвирлом — растрачивать энергию непосредственно во время способа её получения стало непозволительной роскошью. Не то, чтобы Эквестрия, доставшаяся им, лежала в руинах, но на недостаток проблем точно нельзя было пожаловаться. Для сестёр стало культурным шоком то, что львиная их доля проистекала из совершенно глупой причины: несмотря на союз, земные пони, пегасы и единороги всё ещё пытались вести три разных экономики, и каждая раса преследовала свои цели и пробовала выстраивать индивидуальный путь развития. При этом они перешли на свои национальные валюты, поскольку общая казна уже давно опустела, и тем самым ещё больше запутали курсы, рассорились из-за возросшей невыгодности решений и сделок и, словом, налепили сверху на снежный ком ещё целую лавину.
Сомбра мужественно взял на себя задачу разобраться с этим и внезапно понял Селестию, которая возвращалась с советов, где даже принцессе было реально быть услышанной и отстоять свою позицию, лишь магически усилив голос до звона и треска витражей. Луна наблюдала достойную запечатления в веках сцену, когда они оба, похожие на восставших, но не разбуженных мертвецов, плелись навстречу друг другу по направлению к своим покоям. Остановившись, чтобы разминуться, они надолго застыли, поскольку их разварившиеся после долгой работы мозги обнаружили незапланированную преграду и никак не могли обработать, как именно её преодолеть, и лишь через пару минут безучастного разглядывания друг друга с синхронным стоном всё-таки разошлись по кроватям. Луна бы рассмеялась от души, если бы сама не была в точно таком же состоянии.
Единственным способом пополнить казну и затем провести намеченную Селестией денежную реформу было отвоевать у драконов захваченные ими золотые и драгоценные рудники. Огромные ящеры не имели ни чёткой государственной системы, ни экономики самой по себе, но блестящие металлы и камни им были нужны, чтобы привлекать внимание самок и подкупать их в брачный период. Что окажется сильнее — основной инстинкт или благие намерения? Вариантов не должно было быть. И Луна муштровала войска, подводя их к пределу возможностей в подготовке к тяжёлой и жестокой войне против превосходящего противника. Несмотря на суровость тренировок и бескомпромиссность главнокомандующей, все до единого признали, что пегас, единорог и земной пони не смогли бы так эффективно и слаженно командовать армией, как один аликорн, понимающий преимущества, недостатки и потребности каждой из рас. Воинство Эквестрии, ранее представлявшее из себя смехотворный разброд способностей, превращалось в слаженную боевую машину, что не могло не радовать ни самих солдат, ни их предводительницу.
Однажды Сомбра, явно колеблясь в своём решении и с помощью телекинеза прячущий что-то в складках достойной короля мантии, пришёл к Луне и произнёс:
— Сдаётся мне, что потребность дневных пони в сне — единственное, что заставляет делать перерывы на сон и тебя, но, — из-за ткани выплыло с два десятка идеально огранённых овальных камней, похожих на бирюзу, — я думаю, что это изобретение тебя обрадует. Только, пожалуйста, пообещай мне, что сразу после войны ты ляжешь в кровать и не вылезешь из неё, пока не выспишься! Поклянись!
— Клянусь, — заинтригованно согласилась Луна, — что высплюсь хоть на тысячу лет вперёд, если мы победим. Что ты придумал?
— Теперь должны победить, — выдохнул единорог, по-прежнему не выглядя довольным собой.
Хотя, как позже сказала Луна, он должен был гордиться собой до смертного греха. Она даже отступила от своего образа замкнутого и неприступного тёмного паладина, загарцевав и восторженно завизжав прямо перед добровольцами-пегасами, когда выведенные и зачарованные Сомброй кристаллы превратили тех в созданий ночи.
Интегрируясь в стандартные доспехи — скопированные для экономии времени, как и многое другое, с достижений Кристальной Империи, — обманчиво-незатейливого вида камни наделяли носителей вертикальными зрачками в комплекте с ночным зрением, способностью к уму не постижимой эхолокации и кожистыми крыльями, гораздо более мобильными в каком угодно смысле. Неоценимым при потенциальных огненных боях с драконами оказалось и то, что вода просто скатывалась с таких летательных органов, не пропитывая и не утяжеляя пух — поэтому при самом оптимистичном раскладе подожжённый боец мог мгновенно нырнуть, сбить пламя и тут же ринуться обратно в бой, не тратя время на отряхивание или высушивание перьев. Не говоря уже о том, что на голых крыльях нечему палиться и подводить летуна в опасном вираже рваной чёрной бахромой подгоревших перьев. Луна, несмотря на то, что сама в такой экипировке приобретала поистине демонический вид, способный обратить в бегство и союзников, была в восторге от подарка Сомбры. Она едва не подпрыгивала от возбуждения на испытаниях, забыв про усталость и сон, а жеребец смотрел на её ликование с редкой нежностью и лишь скрадывал зевоту от собственного недосыпа.
— Я помню, как ты расстроилась, узнав, что тебе навсегда придётся перестроиться на дневной образ жизни, — позже обнял он возлюбленную, бормоча ей в плечо в полусонном состоянии. — Теперь у тебя будет собственная ночная армия, а дневную оставим Лайт Кнайту…
Луна с благодарностью поцеловала сдавшегося под натиском изнурения мужа в висок и телекинезом перенесла его в постель, заботливо укрывая одеялом и оставляя отдыхать.
Собственная ночная армия у неё действительно появилась. Созданная модификация не раз поворачивала ход сражения в пользу пони — ночные диверсии проворных, почти невозгораемых и безоговорочно отважных бэт-пони оказались неоценимыми и принесли маленькому, но бойкому перепончатому крылу столь непотопляемую грозную славу, что они не захотели снимать вместе с доспехами репутацию воинов, способных справиться даже с драконами. В ходе победоносного военного парада по случаю изгнания драконов далеко за исторические земли Эквестрии они, никого не предупредив о самовольном изменении программы мероприятия, столь дружно и торжественно, что получили лишь формальные, почти шуточные наказания за самоуправство, присягнули принцессе Луне на вечную верность и отказались возвращаться к дневному свету.
Однако слова их клятвы внезапно приобрели колдовской, пророческий смысл, когда утром после окончательной победы с количеством жертв поразительно меньшим, чем ожидалось сначала, попытавшиеся поднять солнце единороги вдруг свалились замертво. Работая на износ, не жалея себя ни в зачаровании талисманов, ни в использовании целебных или боевых заклинаний, они подошли к порогу своих способностей, и солнце мгновенно выжгло эти скудные остатки до дна, едва коснувшись.
Старсвирл, заслуживший очевидное прозвище Бородатый, воскликнул в панике, завертевшись среди рухнувших на помост соратников. Легендарные по глубине и силе резервы спасли его от подобной участи, но только-только выуженное из-за горизонта солнце, лишившись направляющих его магических потоков, начало беспомощно закатываться обратно, и даже невероятные способности стареющего мага не могли удержать его на месте, не говоря уже о том, чтобы поднять дальше. Испуганный вздох толпы перекрыл шорох расправляемых белоснежных перьев и последующий их взмах — Селестия бросилась к своему старому другу инстинктивно, стремясь поддержать его и оградить от участи павших магов. Без страха, сомнения и даже взвешенного решения она позволила своему рогу запылать. Впервые в жизни её магия смело тронула солнце, задержав его на достигнутом месте.
Сомбра бросился было на помощь, но Луна, как под гипнозом, остановила его движением передней ноги. Её глаза неотрывно смотрели на сестру.
Селестия ощутила чувство неизведанное и незнакомое, но ощущавшееся самой органичной и правильной её частью. Оно разливало из самой её души свой путеводный свет, способный соперничать по яркости с солнцем, что она с удивительной, но естественной лёгкостью вела на вершину небосвода в полном одиночестве. Умиротворяющий, восхитительный экстаз, даруемый им, будоражил сильнее плотского наслаждения, пьянил больше победы, горел ярче жизни.
— Да озарит свет нового дня Эквестрию, — прошептала Селестия в неведомом доселе вдохновении и закрыла глаза, вся потянувшись навстречу светилу, отдаваясь ему так же полновесно и доверчиво, как оно позволило завладеть собой.
Золотое сияние аликорньей магии, объявшее солнце, будто придало цвету его лучей дополнительную, воистину божественную глубину. Широкие плоские столбы света простирались всё обширнее и дальше по мере того, как Селестия поднимала рассвет, обличительно высвечивали пыль, пронизывали густой многослойный туман, ликующе играли в позолоте доспехов, обрамляли клочковатым свечением деревья, кусты, камни. Небо фантастически оделось розовым, зелёным и фиолетовым, и восхищённо вздохнувшие от их переливов по бледно-голубому куполу пони не могли вспомнить утра прекраснее этого.
Когда солнце плавно достигло середины неба, толпа взорвалась ликованием, прыгая, хлопая крыльями, пуская из рогов фейерверки и топая копытами. Каждый из них, согретый первым поднятым Селестией солнцем, вдруг ощутил кипучую жизнь, которой они до сих пор были полны — после голода, холода, жара драконьего пламени; они всё ещё были живы, их глаза видели, и они сумели узреть прекраснейший из рассветов, подаренный им их старшей принцессой. Ровно светившийся рог плавно погас, и солнце не рухнуло обратно, не укатилось без поддержки её магии, а осталось победоносно сиять высоко над изумрудными холмами, воспламеняя бисерины росы червонным золотом.
Невероятный жар наполнил тело Селестии. Солнце будто провело обряд инициации, наделив её частицей своей силы, и она ощущала, как кровь превращается в жидкое пламя, бурлящее по огнеупорным венам и артериям. Магией расстегнув замки и застёжки своей богато украшенной брони, аликорница с облегчённым беззвучным выдохом скинула каждый элемент доспеха, размотала драгоценную толстую проволоку, фиксирующую свободно развевающиеся волосы — и все увидели, что принцесса обрела своё Предназначение. На её бёдрах навечно застыло стилизованное солнце, и первозданный свет от его возникновения ещё не испарился с белой шерсти, засиявшей ярче девственного снега.
Популярность Селестии возросла, и это не вызывало у Луны беспокойства, но то, что все заслуги в победе оказались причислены старшей из сестёр лишь из-за так вдохновившего Эквестрию получения ею кьютимарки сразу после последней битвы, ощутимо укололо.
— Ты же понимаешь, что в этом нет вины Селестии? — осторожно поинтересовался Сомбра, тонко улавливающий состояние любимой, несмотря на все её попытки храбриться.
— Разумеется, — отозвалась Луна с добродушием настолько фальшивым, что единорогу резануло слух, и он, поморщившись, непроизвольно рванул льющийся в зачаровываемый ночной камень магический поток. Процесс был прерван и испорчен, и Сомбра с досадливым вздохом начал его сначала. — К тому же, наша возлюбленная сестра каждый раз поправляет тех, кто благодарит за победу только её. Но, по всей видимости, после стольких раз устала это делать. А ещё, — явно сорвалась кобылка, — я осталась единственной пустобокой принцессой.
— Раньше тебя это не волновало.
— А теперь им есть с кем сравнивать!
— Вас всего две.
— И всё же!
— Луна. Что, если пойти по очевидному пути? Может, твой талант, в дополнение к таланту сестры — поднимать луну?
— В дополнение, — ядовито повторила аликорница. Сомбра сконфуженно прижал уши.
— Я не совсем так выразился. Тем не менее, прислушайся ко мне — почему бы тебе тоже не попробовать поднять светило, только ночное?
Луна медленно опустила уши. Отложила камень, над которым работала сама в их обустроенной специально для них магической лаборатории.
— Это прозвучит по-жеребячьи, — слабо усмехнулась кобылка, — и недостойно принцессы, но… это будет выглядеть так, словно мы повторяем за Селестией. И так считается, что луна лишь отражает свет солнца, и без него она была бы просто бесполезным… — Луна сглотнула, как от боли, — булыжником в небе, а теперь эта метафора ещё и получит фактическое подтверждение.
Сомбра печально смотрел на поникшую аликорницу.
— Но что, если ты действительно создана управлять луной? — тихо подбодрил её он. — Ты променяешь счастье получения кьютимарки на то, чтобы никто не подумал о тебе что-нибудь плохое?
— Держим пари, — горько выплюнула Луна, пиная передней ногой в блестящем накопытнике несуществующий камешек, — что наши подданные даже не заметят это, ведь у меня не будет такой героической прелюдии к такому событию, как у Селестии.
Единорог, поколебавшись, подошёл к печально опустившей голову аликорночке. Заколдованная драгоценность плыла в телекинезе рядом с ним. Ласково погладив Луну копытом по спине, он поднёс бирюзовый альтератор к её глазам:
— Но как же твоя личная армия, Луна? Ты сосредотачиваешься только на плохом, не вспоминая о тех пони, которые любят тебя, — он влил в камень немного магии, заставив его красноречиво вспыхнуть и плавно погаснуть. — Теперь и единороги пожелали присоединиться к тебе, а пегасы, знаешь, что сделали пегасы? Выведав, что это именно я разработал зачарование для их доспехов, они весьма жарко попросили оставить им их ночной облик навсегда, чтобы он не пропадал, если они снимут броню. Я немного подумал и ответил, что такое возможно лишь в лучшем случае у их потомков через поколение, и они согласились! Пони хотят служить тебе династически, Луна.
— Не очень хорошо по отношению к их жеребятам, — невольно усмехнулась аликорница, и Сомбра с облегчением заметил, что она больше не выглядит грустной.
— Это же Эквус, а не Кристальная Империя, — легкомысленно отмахнулся он. — В чём-то пони остались какими-то грифонами: родители распоряжаются жеребятами, а кобылы — жеребцами, и о свободе выбора речь заходит редко… Ну как, — ободряюще ткнулся носом в её скулу Сомбра, — попробуешь поднять луну, чтобы проверить?
— Поговорим со Старсвирлом, — примирительно вздохнула Луна, — он имеет большое влияние на единорогов, которые обычно этим занимаются… О, — встрепенулась аликорница, — он не рассказывал тебе, что случилось с ним, когда он собрался было посетить Империю? В смысле, когда она ещё была Королевством?
— Нет, — мотнул головой жеребец, — мне — не рассказывал.
Аликорница тяжело выдохнула, как если бы готовилась к затяжному и сложному разговору.
Эквестрия ещё была испещрена ранами древних времён. Как ответственной за безопасность страны в целом, Луне приходилось ликвидировать очаги преступлений и подчищать остатки варварства, отделяющие пони от того, что зовётся цивилизацией, и она видела вещи страшнее, чем была готова воспринять. Разоблачая рабовладение, принцесса часто обнаруживала, что жеребят безнаказанно используют для утех наравне со взрослыми кобылами. Громя грифонов, терроризировавших деревни и требовавших кровавых жертвоприношений, с удивлением находила в их рядах пегасов, которые решили встать на путь каннибализма. Изгоняя драконов и отбирая награбленные ими драгоценности, выходила на след единорогов, да и среди прочих рас негодяев хватало, что за горсть сверкающих каменьев оттуда продавали семьи и кланы. Такие предательства против собственного же вида казались аликорнице немыслимыми. Она вернулась на родину в густой темени веков из просвещённого рая, где её почитали за божество и безо всяких надрывных подвигов, чтобы обнаружить, что существа, ради которых она жертвует собой, охотно уничтожают сами себя. Ещё и способы достижения этого поражали воображение гнусностью. Даже присягнувшие ей бэт-пони, к маневренному и мощному отряду которых теперь присоединились единороги, чья сила зависела от лунной фазы, были так возмущены, что выразили яростное желание разорвать ублюдков в клочья. Сомбра, у которого порой проявлялось весьма специфичное чувство юмора, удовлетворил их просьбу, добавив к модификациям ещё и острые зубы с парой длинных клыков.
Но суть была в том, что все эти злодеяния в подавляющем большинстве случаев были объединены одним. У совершавших их пони в том или ином месте на теле была вырезана звезда, которую Старсвирл описал и нарисовал, рассказывая о его плену среди одержимых сектантов. Глубокое сумасшествие, перемежённое с кровавым безумием, расползающейся язвой пульсировало по теням и задворкам того счастливого общества, которое строили Селестия и Луна, и у него, как и у каждого явления, было начало. Был инициатор, который заражал умы пони, заставляя их переходить на мясную диету, истязать свою родню, распространять смуту дальше и при этом одержимо, с пеной изо рта и с закатывающимися от религиозного экстаза глазами, скандировать имя.
Дискорд.
Допросы ничего не давали. Преступники бормотали что-то о первозданном хаосе, убеждали присоединиться к ним и найти блаженство в дисгармонии, но никогда не рассказывали, кто же такой Дискорд. Сомбра очень скоро сформировал жуткое предположение: несчастные сами не знали ответ. Кто-то оказался столь красноречив и опасен, что свёл их с ума, даже не предоставив всей информации.
Дженезис и Анима получили длинное письмо с ходом расследования единорога и всеми найденными уликами и зацепками, чьё количество было весьма скудно, и пришли к выводу, что все признаки указывают на сбежавшего на заре веков драконикуса. Это объясняло многое, в том числе — невероятную стихийность эпидемии безумия, но никак не успокаивало.
Не было ответов на то, возможно ли вернуть пострадавших к нормальной жизни.
Не было ответов на то, с чего начинается сумасшествие, в какой момент пони берётся за нож и вырезает у себя на груди роковую звезду, а затем бросается кромсать родных и близкох.
Не было ответов на то, как близко подобрался к их измерению драконикус и как скоро он преодолеет завесу между мирами. Инстинкты Селестии, Луны и Сомбры говорили, что встреча с ним всё приближается, но им ещё предстояло выстоять против не так отличавшихся существ, прежде чем встретиться со своим главным врагом.
Несколько месяцев после того, как драконы были вышвырнуты за пределы Эквестрии, дела стабильно шли в гору. Захваченные ресурсы помогли создать надёжный фундамент для экономики, Селестия и Луна начали чеканку единой монеты и успешно восстанавливали инфраструктуры. Именно в этот момент, когда они позволили себе выдохнуть и доверить существенную часть забот советникам и министрам, отдав приказ следовать их плану, страну посетили гости.
Аликорны Кристальной Империи никогда не отзывались о них хорошо при всей своей демократичности. Они столько раз предупреждали об опасности этих существ, что Селестия и Луна признали их после первого же взгляда. Кентавры. Кентавры и их соплеменники-горгульи, чья делегация попросила аудиенции с правящими сёстрами.
Они пришли без оружия — вернее, приказали своим рабам демонстративно сложить его к двум тронам и оставили там в качестве даров. Луна, рассмотрев его с почтительного расстояния, пришла к выводу, что сойдёт оно разве что в качестве памятных экспонатов: даже единороги с их даром к тонким манипуляциям не смогли бы использовать то, что приспособлено под ловкие противопоставленные пальцы. Однако, разумеется, аликорницы не заострили на этом внимание и благосклонно встретили жест, проистекающий из причудливых в их глазах обычаев.
Сама делегация была организована по схожим причинам. Пони не стремились уничтожить драконов, их задачей было лишь прогнать их как можно дальше — и ящеры, ещё и озлобленные поражением от презираемых ими всю историю пони, переместились на земли кентавров и горгулий. Им больше нечего было терять, поэтому огненные налёты на города и деревни братских народов оказались особенно яростными и беспощадными. Устав отбиваться и вырвав передышку, представители двух народов явились в Эквестрию.
Пожилого вида горгулья, чья львиная грива заметно поредела и подёрнулась сединой, вышел вперёд, расправил болезненно-красные кожистые крылья и поклонился сидящим на троне принцессам, стоящему справа от Селестии Лайт Кнайту, слева от Луны — Старсвирлу Бородатому и, сам того не зная, скрывающемуся в тенях позади всех Сомбре:
— Принцессы Эквестрии, Селестия, Луна, Ваши Высочества. Моё имя — Ульнар, верный слуга и советник лорда Тирека и пэра Скорпана.
Манерным и претенциозным жестом разведя перед собой четырёхпалые верхние лапы, чтобы сосредоточить внимание аликорниц на разложенных перед них орудиях убийства, он поклонился ещё глубже, так, что его лицо скрылось за перевалившейся вперёд копной седых волос, и продолжил:
— Примите это оружие из наших рук, как знак самых добрых и дружеских намерений.
— Лорд Тирек, пэр Скорпан, — по быстро установившейся традиции Селестия магически усиливала свой голос, но, учитывая вкрадчивую и негромкую, пусть и чёткую, манеру речи гостей, не делала громкость слишком высокой, а лишь позволяла звуку раздваиваться глубоким и значительным эхом. — Мы принимаем ваш дар и рады приветствовать вас в Эквестрии с доброжелательным настроем. Но скажите, почему Вы не предупредили о своём визите заблаговременно?
— Срочное дело вынудило нас положиться на знаменитое дружелюбие пони и их терпимость к чужакам… — практически пропел Ульнар.
«Подхалим и льстец, — закатил глаза Сомбра. — Весь цивилизованный мир до слёз хохотал над тем, что мы веками не могли поладить и между собой».
-…срочное дело, ужасная трагедия, — продолжал горгулья подчёркнуто вежливо. — Драконы.
— Драконы? — приподняла бровь Селестия с долей насмешки во взгляде, заставившей Тирека сжать кулаки. — Боимся, мы Вас не совсем понимаем. Вы хотите о чём-то договориться с драконами? В Эквестрии их нет, а если бы и были — не лучше было бы поговорить с ни…
— Хватит, — грубым рыком оборвал принцессу лорд Тирек, начиная потихоньку заводиться. — Это вы развязали войну с драконами, из-за которой теперь страдаем мы!
— Брат, успокойся, — предостерегающе уложил когти на плечо лорду Скорпан. Его голос звучал намного приятнее, чем у кентавра. — Прошу его простить, народ моего брата всегда отличался буйным темпераментом. Однако я не могу с ним не согласиться. Ваша победа в войне с драконами, разумеется, эпохальное событие, но теперь этот народ терроризирует наши земли. Разоряет города, убивает жителей…
— Это ужасно, — степенно кивнула Луна. Недоверие к кентаврам, взращиваемое на протяжении лет ещё в Королевстве, не давало ей проникнуться бедами даже намного более привлекательно выглядящих горгулий — лишь потому, что те состояли в союзе. — Однако мы совершенно не понимаем, при чём здесь мы.
— П… при чём? — едва не лишился дара речи от такой наглости Скорпан, почти перестав удерживать готового рвать и метать брата.
— Именно так. Да, война между пони и драконами действительно имела место быть. Да, мы вынудили драконов покинуть земли, принадлежавшие нам по праву. Но! — Луне пришлось поднять копытце, чтобы инициативу не перехватил Тирек. — Но никто из нас, уж поверьте, господа, не ставил своей целью провокацию конфликта между драконами и вашими народами, равно как и устроить геноцид целой расы.
— Наша сестра права, — продолжала Селестия с той же бесстрастной вежливостью. — Ваше положение бедственно, но не мы в этом виноваты.
— Позвольте не согласиться, Ваши Высочества, — перед обращением Ульнар запнулся. Используемое сёстрами к месту и не к месту множественное число, о котором он явно не был предупреждён, слегка сбило его с толку. — Вы отбросили драконов к тем границам Эквестрии, за которыми лежит кратчайший путь к Краккагу и ничего, кроме него. Вы полностью несёте ответственность за последствия своей военной тактики и могли бы сгладить их, отправив войска в помощь.
Лайт Кнайт почтительно, но торопливо коснулся копытом плеча Селестии. Аликорница изящно наклонилась к нему, не сводя с гостей терпеливого и внимательного взгляда, и легат зашептал ей на ухо:
— Ни в коем случае не стоит этого делать, Ваше Высочество. Война с драконами прошла с минимальными потерями, но армия устала и не подчинится нам, потребуй мы от неё отправиться воевать с драконами ещё раз, да в чужие края, защищать народ, который никто никогда не видел.
Селестия кивнула и в тактичной форме переложила совет Ульнару. Тирек заскрипел клыками; в жуткой черноте его глазниц ярко разгорелись от бешенства два токсично-жёлтых угля. Скорпан, несмотря на отказ, по-прежнему пытался сдержать его:
— Стоит признать, это не лишено логики, Ваши Высочества. Я войду в Ваше положение, но тогда хотя бы примите беженцев, самых беззащитных из наших народов.
«Мы не в состоянии это сделать, он что, слабоумный? — зазвучал в головах Селестии и Луны ругающийся голос Сомбры. — Нам едва удаётся сводить концы с концами в том, чтобы прокормить три расы и удержать их от очередной тупой распри, а он предлагает усугубить положение лишними ртами и целой горой телесных различий! Да Эквестрия вслед за ним с ума сойдёт!».
Эту позицию с прежней дипломатичностью озвучила Луна, выражая согласие с мнением сестры, и терпение лорда Тирека моментально лопнуло. Хорошо, что он не мог дотянуться до принесённого в дар оружия, а когти Скорпана были способны худо-бедно удерживать его на месте. Они уже впились в обнажённое плечо над широкими родовыми браслетами и пустили по ним кровь, но кентавр даже не чувствовал этого.
— Кровь наших братьев на ваших беспалых обрубках! — взревел он в ярости.
— Брат, прошу, держи себя в руках! — прошипел его младший брат, поворачиваясь к принцессам с ничего хорошего не сулящим прищуром.
Стража моментально отреагировала на накалившуюся обстановку, где даже самый терпимо настроенный Скорпан наметился изменить своему поведению. Дневные стражники вскинули копья, ночные лязгнули лезвиями у себя на передних копытах, раскладывая их в боевое положение. Крепкие горгульи и кентавры, до сих пор лишь угрюмо поигрывающие мускулами, тоже выхватили из-под одеяний кривые серповидные ножи. Старсвирл в мгновение ока телепортировался между сторонами, на всякий случай приземлившись прямо на разложенное оружие и скрыв его своей красиво расшитой мантией:
— Давайте не будем доводить до кровопролития! Мы все вымотаны войнами, ещё одна, непосредственно между нами, не сделает ситуацию лучше!
Тирек с рыком выпустил из ноздрей густой пар, как заправский бык, на что намекала копытная часть его накаченного тела. Однако Скорпану всё же стало легче удерживать его на месте. Не теряя достигнутого прогресса, Старсвирл взял самый примирительный тон, на какой был способен с голосом, что с годами сам по себе стал ещё ворчливее:
— Вы устали с дороги, а мы не были готовы к вашему визиту. Будет лучше, если вы переночуете, мы увидимся снова на следующий день и обсудим всё на свежие головы. Как Вы считаете, Ваши Высочества? — обернулся он на аликорниц.
— Это здравая мысль, — сдержанно согласилась Селестия. — Вы застали нас врасплох, и нам нужно немного времени, чтобы всё обсудить.
— Предлагаю забыть про обиды и недоразумения, — многозначительно приподняла брови Луна, — и завтра начать всё с чистого листа.
— Если вы не прирежете нас, пока мы спим, — проскрежетал зубами Тирек, и Скорпан сердито шикнул на него, громким шёпотом, чтобы все слышали, намекнув:
— Вообще-то, это у нас оказалось оружие после того, как мы ритуально разоружились!
Широченные плечи кентавра безвольно опустились.
— Прошу прощения, — буркнул он неохотно, скрещивая руки на груди. — Да, будет лучше снова поговорить завтра.
— Проводите лорда Тирека, пэра Скорпана и их свиту в гостевые покои, — приказала Луна. Её стражники с тем же лязгом сложили лезвия и отправились выполнять приказ. Склоняясь, чтобы не задеть головой верх над роскошными дверями при выходе, Тирек стрельнул в Селестию столь враждебным взглядом, что она изменила блестяще удерживаемому всё это время спокойствию и чуть заметно оскалилась, хмурясь.
— Фух, — выдохнул Сомбра, материализуясь и подходя к всё ещё стоящему на выставке оружия Старсвирлу Бородатому. Единорог повернулся к сёстрам. — Теперь понятно, почему у вас так и не получилось поладить.
— Мы не должны им доверять, — покачала головой Селестия. — Никогда и ни в коем случае нельзя расслабляться. Они пришли не потому, что не могут справиться с драконами, а потому, что не могут поглотить их магию.
— Всё-таки возникать из одной только магии и благодаря этому не поддаваться ни одному магическому явлению очень выгодно, — задумчиво погладил длинную бороду Старсвирл. — Хм, не изменяет ли мне память, что горгульи — из той же породы?
— Не знаем, Старсвирл, — наклонила голову набок Луна.
— Я должен закопаться в библиотеке, — решительно цокнул копытами друг о друга маг. — Мне нужна информация.
— Нам тоже это не повредит, — согласилась младшая из принцесс, пристально глядя на Сомбру. К счастью, Старсвирл сумел разгадать истинный смысл фразы и взгляда до того, как радостно предложил заняться этим вместе. И усмехнулся.
Он неголословно отрицал свою потребность в плотских утехах, посвящая жизнь поиску знаний, а не удовольствий. Великий волшебник признавал право других поступать по-другому, но Сомбра и Луна вызывали у него удивление. Они неосознанно ломали его и без того размытые — за ненадобностью — представления о любви, нуждаясь друг в друге больше, чем в воздухе, но умудряясь при этом не превращаться в одержимых соитием животных. Более того — это у них казалось Старсвирлу лишь ещё одним способом общения, способом самым тесным и проникновенным. Однажды ему случилось нечаянно застать их слившимися; он остался незамеченным и хотел немедленно уйти, но что-то задержало его и заставило вопреки всему присмотреться.
Луна сидела крупом на своём рабочем столе, обняв стоящего перед ней на задних ногах Сомбру всеми конечностями, к которым не прилила кровь и не оставила покачиваться расправленными за спиной от мягких, глубоких толчков. Тяжёлое дыхание, рифмуясь, сливалось в единый полустон наслаждения; аликорница и единорог двигались и касались друг друга в совершенной гармонии, в ритме, что был слышен только им двоим — в ритме стремящихся к полной, до последней аттосекунды синхронности пульсов. Отросший хвост принцессы обвился вокруг одной из задних ног Сомбры, натягиваясь в попытке притянуть обратно каждый раз, когда он подавался из неё.
Они не торопились, не ускоряли даже бег своих поцелуев, не стремились достичь экстаза — вот что привлекло цепкое внимание невольного наблюдателя. Они наслаждались самим процессом. Вечно занятые делами принятой во владение страны, подготавливающие её к войне и подсчитывающие растраты, они больше не имели возможности видеться так же свободно, как прежде, и делать во время своих встреч то, что им на самом деле хотелось. Воспользовавшись теперь первой попавшейся возможностью, они услаждали жажду души, а не плоти. Для них было ценнее ощутить доверие и любовь самым полноценным и правильным способом, долго и нежно, чем достичь оргазмов и забыть об этом. Потому что забыть бы не вышло. Секс для них был средством, а не целью. Как только Старсвирл понял это, он перестал даже в мыслях фыркать на их аномальную привязанность, можно сказать, зацикленность друг на друге.
Поэтому он не стал навязывать им свою компанию и отправился в библиотеку в одиночестве. Однако, какими бы обширными знаниями ни была она наполнена, все те слова, которые Старсвирл пытался использовать в поисковых заклинаниях, принесли ему всего лишь полдюжины книг. Все интересующие его упоминания он нашёл быстро и выучил моментально, а потому ему оставалось только вздохнуть, зажечь свечу и записывать свои рассуждения на основе полученных скудных знаний.
Меньше, чем через час, его сосредоточенное уединение было нарушено. Старсвирл оторвался от записей и посмотрел на вошедшего из-под широкополого колпака; от этого движения любимые бубенчики тихо звякнули. Гостем оказался Скорпан.
От мелодичного звука горгулья вздрогнул, но то было неожиданностью, а не испугом — он не вёл себя, как вор. Найдя взглядом Старсвирла, пэр вдруг опустился на все четыре конечности, отчего интересного вида треугольный амулет на его шее мотнулся и сверкнул в свете свечи, и так же непринуждённо, как на двух, подошёл к столу. Единорог сразу понял, зачем он так сделал: так было удобнее разговаривать, они стали почти одного роста.
— Прошу прощения за вторжение, — вежливо проговорил Скорпан. — Я не мог уснуть и решил прогуляться. Было не заперто. Вас не стеснит моя компания?
Старсвирл заметил, что горгулья с интересом смотрит на самую тонкую из подлетевших к нему на зов поискового заклинания книг — «Заметки и размышления об обитателях Краккага».
— Как Вы понимаете, — вздохнул единорог, складывая перед собой передние ноги и левитируя Скорпану подушку, — я буду за неё даже благодарен.
Один на один пэр оказался ещё более приятным собеседником, чем показал себя на публике. Он охотно и терпеливо отвечал на бесчисленные вопросы Старсвирла, не выказывая ни пренебрежения к его невежеству, ни иронии, даже если интерес был откровенно глупым по меркам жителя Краккага. В ответ Старсвирл был рад ответить на встречные вопросы о виде пони, а затем две любопытных души начали увлечённо беседовать о сравнительной истории. Ни политики, ни претензий, ни жалоб — лишь обсуждение сухих, давно свершившихся фактов, подкрашенное обоюдным живым интересом.
— Значит, — подвёл итог маг, — горгульи и вправду сродни драконам и тоже имеют иммунитет к магии?
— Да, но по другой причине, — Скорпан задумчиво водил когтём по сквозным узорам амулета у себя на шее. — Если драконы наделены им по причине того, что однажды возникли из всплеска чистой магии и более не видоизменялись, горгульи имеют его из-за того, что они абсолютно немагические существа. Кроме того, он не абсолютен.
— Естественно! — крякнул задорно Старсвирл. — Даже дракон, я тебе скажу, не останется равнодушным к летящему в него магическому заряду, иммунитет у него там или что!
Они рассмеялись.
— М-да, — выдохнул единорог. — Жаль, что из-за этого вы вынуждены уступать кентаврам во всём, даже во власти, несмотря на диархию. Сдаётся мне, дела в Краккаге шли бы в разы лучше, будь верховным правителем ты, а не твой брат.
— Не будем о власти, — умоляюще поморщился Скорпан. — У меня не хватило бы ни здравого смысла, ни духу убить ради неё собственного отца.
— А как так выходит, — резко перескочил на другую тему Старсвирл, — что король-кентавр выбирает себе королеву из горгулий, но их потомки рождаются или кентаврами, или горгульями, но не гибридами, несущими признаки обоих родителей сразу?
— О, — улыбнулся уголками рта его собеседник, начиная помешивать ложечкой чай, принесённый без зазрения совести поднятым среди ночи слугой. — Вам, пони, это будет очень сложно понять. Для вас же немыслимо, чтобы кобыла сама решала, кто у неё родится.
Волшебник поражённо моргнул.
— Действительно, — медленно согласился он. — Даже магия не может решить, будет плод жеребёнком или кобылкой.
— А горгулья может выбрать не только пол своего детёныша, но и его вид, если было влито семя другого вида, — пожал плечами Скорпан и непринуждённо отпил чай.
— А как же тогда с точки зрения философии и культуры обстоят дела с чистокровностью или нечистокровностью новорождённого? — пытливо двинулся вперёд Старсвирл. — И, если позволишь, горгулья с таким поразительным свойством может понести абсолютно от любого существа?
— Позволю, и да, — легко ответил горгулья. — С помощью самки нашего народа последний представитель вида может спасти свой род, потому что любое рождающееся от неё создание чистокровно.
— Невероятно! — воскликнул Старсвирл, отчаянно конспектируя. — Но чем же это обусловлено?
— На самом деле, тут всё довольно просто, — отставил чашку Скорпан. — Видишь ли… Вы, единороги, имеете рог — и возможность колдовать, как следствие. Ваши возможности кажутся вам если и не безграничными, то могучими точно, но скажи-ка мне, ты можешь… ну, не знаю… воскресить мертвеца?
— Нет, не могу. А если бы и захотел — не стал бы, — решительно ответил Старсвирл.
— Вот видишь. А горгульи — могут, вливая в мёртвое тело свою кровь через трубку и управляя ей. Правда, воскресший уже не будет тем, кем был до смерти, и просуществует недолго, а сам воскреситель потом отправится вслед за ним, но всё же. К чему я это всё говорю. Есть в этом мире существа, которым кажется простым то, что для других — непосильная задача. В частности, мы, горгульи. Так, как вы способны чувствовать свои конечности, мы способны чувствовать более мелкие единицы наших тел. Самый простой пример, который тебе доступен, м-м… силой мысли вызывать и убирать эрекцию.
Старсвирл, сам того не ожидая, вспыхнул. Скорпан же не замечал этого, увлечённо продолжая с завораживающей жестикуляцией своих очень подвижных пальцев:
— Горгульи, в свою очередь, могут решать, будет ли у них в принципе плод, и перестраивать на ранних сроках клетки этой зарождающейся в них жизни. Используя семя отца, они могут направить плод по пути развития его вида, а не своего. Не раз случалось, что наш народ вот так спасал последних существ из их рода — но теперь-то, конечно, старые долги позабыты. Наша связь с самой сутью этого мира крепнет тем сильнее, чем дальше идёт время, чем больше сменяется поколений.
— П-подожди, это как-то странно, — выставил копыта единорог, пытаясь прогнать из головы совершенно неуместные вопросы… и идеи. — Аликорны, например, тоже крепко связаны с магией нашего мира, уж куда крепче, чем единороги, но им воскрешение и вот этот трюк с будущим потомством точно не под силу.
— Да? А что, аликорны заводят потомство, продолжают род и у них сменяются поколения так же, как у всех остальных живых существ? — насмешливо спросил Скорпан с любопытно сверкающими жёлтыми, как у брата, глазами. Старсвирл, хлопнув ртом, не нашёлся, что ответить.
Они проговорили до самого рассвета. Старсвирл, зевая, не унимался перед товарищем, что выглядел намного бодрее:
— Как же так, горгульям не нужен сон?
— Разумеется, нужен, — покладисто успокоил его Скорпан, забавляясь, как распалённость новыми знаниями у единорога похожа на буйное опьянение у прочих пони. — Сон, пища, вода — мы нуждаемся во всём этом, потому что наш организм хитёр, но не всесилен.
— А останавливать старость?
— Наш народ считает, что от старости вообще нельзя умереть, — развёл руками горгулья. — Тело точат болезни, горе и невыносимые условия. Старость лишь ограничивает, но не убивает.
Он отвёл взгляд, вдруг опечалившись.
— Не от старости беды.
— Но можете ли вы справляться с ней? — допытывался единорог со сверкающими глазами, не замечая изменения его состояния. — Потому что пони-то вполне умирают от количества прожитых лет, а я ещё многое не сделал.
— Неужели ты пытаешься выпытать у меня рецепт эликсира молодости?! — притворно ужаснулся Скорпан, причудливым жестом коснувшись уголков губ.
Смех двух друзей разнёсся по просыпающемуся дворцу…
— И всё-таки, он у вас есть?
— Ста-а-арсвирл…
Горгулья кое-как отправил друга спать и, с добродушной улыбкой облегчённо выпустив носом воздух, вернулся в свои покои. Он вздрогнул и вскинул полурасправленные крылья, закрыв за собой дверь, развернувшись и столкнувшись нос к носу с Тиреком. Его свирепо суженные глаза, похожие на угли во мраке страшной ночи, словно держали на прицеле.
— Где ты шлялся всю ночь?
— Я был в библиотеке, — Скорпан идеально управлял своим голосом, но чтобы удерживать грудную клетку от хождения вверх-вниз в паническом дыхании, ему требовалось неизмеримо больше усилий. — Разговаривал со Старсвирлом Бородатым.
Кентавр резко смягчился и перестал нависать над братом, выпрямившись, но не утратив властительного положения — выжидающе скрестил на груди руки и смотреть стал ещё надменнее.
— Так скоро? И что тебе удалось выяснить?
Горгулья нервно сглотнул и пошарил рукой по двери позади себя, отыскивая до странности удобную для его пальцев ручку. Как только пони управляются с ней копытами, откуда эта вещь вообще пришла в их культуру в такой форме, или, может, эти апартаменты предназначались специально для чужеземцев, и о чём он вообще думает, пока хрупкое довольство на лице брата гневно передёргивается и ломается под мгновенно осенившей его догадкой?
Тирек, несмотря на отсутствие высокоинтеллектуальной аристократии в угрожающем облике, громоздившемся над всеми передутыми мышцами, не был дураком.
— Ничего? — пророкотал он. — Ты трепался с этим повелителем бубенцов всю ночь, но так и не выяснил ничего об аликорнах?! Ты слишком увлёкся ролью дружелюбного простачка!
— М-мне нужно было втереться в доверие! — отчаянно прижался спиной к двери Скорпан, но следующие слова ему всё равно пришлось хрипеть — Тирек в бешенстве сдавил ручищей его шею с такой силой, что пальцы громко грохнули о древесину позади него. — Было бы… странно… расспрашивать о слабостях его правителей с первой же встречи…
Рыча, кентавр неохотно признал его правоту и отпустил брата, но сделал это жестоким толчком, едва не повредив ему трахею или шейные позвонки. Откашливаясь, горгулья лихорадочно потёр плоской лысой ладонью горло. Тирек, бешено выдыхая по-бычьи, мерил шагами покои.
— Сегодня же, — грозно остановившись, указал он толстым пальцем на жмущегося к стене брата, — ты выяснишь всё, что нам нужно. У тебя будут сутки и ни минутой больше! Я при всей демагогии не могу удлиннить переговоры сильнее! Мне нужна эта магия, болван!
— Ты получишь её! — страстно заверил горгулья, беря двумя пальцами свободной руки край амулета у себя на шее и демонстрируя его. — Я клянусь, она будет твоей! Я сделаю всё для этого, ты же знаешь, брат, я люблю тебя!
При виде золотого украшения Тирек заметно быстрее успокоился, перестал сжимать кулаки и метаться взглядом по комнате в поисках предметов, которые можно уничтожить вместо всё ещё нужного ему брата.
— Ты всё ещё можешь придать себе бодрый и отдохнувший вид? — глухо осведомился лорд.
— Конечно. Разумеется.
— Отлично. На завтраке с принцессами нам это пригодится. Как и днём. В течение которого ты должен выяснить, — надавил Тирек со сверкающей темнотой в глазницах, — слепую зону в магии аликорнов! Именно через неё я смогу получить всё, не рискуя быть превращённым в пепел или во что похуже…
Последние слова он мечтательно пробормотал в сторону, облизывая языком тупые передние зубы и один из клыков.
— Идём, — одёрнул кентавр себя с очередной-плюс-один грубостью в сторону Скорпана. — Солнце уже встало. Нечего копаться.
Селестия и Луна действительно уже ждали их в столовой. Старсвирл, как помнил горгулья, отсыпался после их ночного обмена опытом; вместо него место рядом с Луной, напротив уже знакомого Лайт Кнайта подле Селестии, занимал незнакомый серый единорог с чёрной гривой.
— Доброе утро! — с неформальной теплотой поприветствовала старшая из принцесс. — Прошу, присоединяйтесь к трапезе. Ваша свита и телохранители завтракают отдельно, и уверяю Вас, я лично проследила, чтобы они были довольны. Надеюсь, вы хорошо отдохнули.
— Лучше и быть не может, Ваше Высочество, — бесстрастно ответил Тирек. Стол был для него маловат, но не слишком — тем более, повара предусмотрительно разложили пищу на больших тарелках и достали столовые приборы покрупнее. В Краккаге по традицию готовили еду, которую можно и нужно было есть руками, поэтому братья поколебались секунду, прежде чем неуверенно взяться за ложки.
Слуги засновали вокруг. Они услужливо помогали завтракающим с каждой мелочью; оставалось только кормить их, чтобы они совсем ничего не делали. Тем не менее, кентавр и горгулья быстро привыкли к тому, что их бокалы тут же наполнялись, едва опустев, а съеденные блюда заменялись новыми.
— У нас не было шансов познакомиться вчера, — мягко произнёс незнакомый им жеребец. — Моё имя — Сомбра.
— Лорд Тирек, мой брат, пэр Скорпан, — представил кентавр и выжидательно уставился на единорога. Тот сразу сориентировался, чего именно они ждут.
— О, у меня нет ни титула, ни должности… в данный период истории. Можно сказать, что я главный советник и помощник принцесс и телохранитель принцессы Луны на добровольных началах.
Тирек удивился легкомысленности его ответа.
— Вы совмещаете все эти функции или чередуете их?
— Вчера мы не видели Вас, потому что настала очередь последней? — послал вопрос вдогонку Скорпан.
— Поверьте, Вы смотрели прямо на меня, — красные глаза смотрели без малейшей дрожи или заискивания перед иностранными гостями.
Горгулья пытался припомнить хоть кого-то похожего из вчерашнего дня, но у него ничего не вышло. «Что за странный тип», — подумал Скорпан.
— Как и было обещано, — деликатно вклинилась Селестия, — сегодня вечером мы проведём заседание и, я надеюсь, найдём компромисс, который устроит всех.
— Было бы замечательно, — откликнулся Тирек, вытирая рот полотенцем, которое ему дали, как салфетку. — Мы очень рисковали, совершая переход без какого-либо отряда, но даже такой жертвы недостаточно, чтобы оставшаяся на родине армия могла долго сдерживать натиск драконов.
Скорпан предоставил брату вести диалог, уверенный в том, что с нейтральной беседой тот точно справится. Вместо слов он исподтишка рассматривал другую принцессу, что никак не участвовала в разговоре. Луна механически поглощала пищу — сохраняя осанку, держа голову, соблюдая манеры, но совершенно безучастно. Именно за ней, к тому же, первой покинувшей стол, он отправился, когда завтрак был окончен.
Луна пахла зимней прохладой, отчётливо выделявшейся среди лета. Нюх привёл Скорпана в королевский сад, в тенистое царство фигурно подстриженных кустов, ярких цветов и птичьего пения. Луна обнаружилась в обвитой буйным плющом беседке — она устроилась на лавке, положив голову на бортик, чтобы обозревать дорожки и фонтаны дальше, и прикрыла глаза.
— Ваше Высочество, — осторожно, чтобы не испугать, привлёк внимание аликорницы горгулья. — Вы были крайне молчаливы за завтраком. Вам нездоровится?
— Благодарю за беспокойство, — ответила Луна без эмоций. — Смею заверить, Скорпан, я в порядке. Но прошу простить мою печальную активность: наша с сестрой власть поделена поровну, и я забочусь о подданных ночью. У меня ещё не выдалось шанса отдохнуть, однако чашка кофе — и я снова стану бодрой и свежей. К слову, — в её голос просочилось чуть больше жизни, — Вам наверняка не приходилось пробовать этот легендарный напиток Седельной Арабии?
— Вы правы, Ваше Высочество, — кротко склонил голову горгулья. — Краккаг достаточно велик и многообразен, чтобы обслуживать все свои нужды, но экзотикой мы не избалованы.
— Я прикажу сварить его и для Вас. Прошу, устраивайтесь поудобнее, — она изящным жестом указала на место напротив себя.
Кофе готовился недолго, и всего через пару минут после приказа земная пони с меткой в виде тёмно-коричневого зерна принесла поднос с тремя чашечками. Скорпан с немым вопросом уставился на лишнюю, что вызвало у Луны сдержанную улыбку, и отшатнулся, когда из густо затенённого угла вдруг вышел Сомбра.
— У нас появилась компания? — улыбнулся он, садясь на единственное оставшееся за столиком место и телекинезом беря чашку за ручку. Горгулья снова заострил на этом внимание.
— Отнеситесь снисходительно к моему невежеству, — демонстративно взял чашку тремя пальцами он, — но как так вышло, что у вас, копытных существ, в обиходе так много предметов, с которыми можно управляться лишь при помощи пальцев? Ведь не каждый из пони владеет магией, которая может помочь в этом. Или же использование таких вещей — привилегия тех, кто ей владеет?
Сомбра и Луна, хихикнув, переглянулись.
— На самом деле, это известно нам не обо всех предметах, — покрутила чашечку перед собой принцесса. — Большинство из них, очевидно, заимствовано из чужих культур. Известны попытки приспособить их под анатомию пони, но… — магией аликорница увеличила крохотную изящную ручку до размеров копыта, которое тут же туда и просунула, -…тогда вещи мигом теряли своё былое очарование.
С невозмутимым лицом Луна отпила кофе, и это смотрелось так комично — маленькими глотками пить небольшое количество жидкости, держа её ёмкость при этом, как пивную кружку, — что Скорпан поневоле начал давиться смехом. Он спрятал его, обхватив губами край кофейной чашки.
— Вы правы, принцесса. Некоторые вещи лучше не подвергать изменениям, даже если кажется, что это принесёт больше удобства.
Он вдруг замер после этого вывода, глядя далеко сквозь Луну и Сомбру.
Шутка аликорницы растопила лёд, и достаточно скоро все трое перешли на дружеский тон. Смех уже звучал открыто, они разговаривали обо всём подряд, чтобы скоротать время — Скорпана никогда не допускали к серьёзным делам Краккага, Луне было позволено использовать день, который она не может по обыкновению проспать, как выходной, а Сомбра просто неотрывно следовал за ней весь день.
Нет, не весь день. Скорпан, гуляя с пони по саду, в каждом жесте, слове и взгляде, обращённом ими друг к другу, видел много большее, чем просто «день». Они дополняли один другого в столь совершенной манере, что просилось слово «жизнь», и, забывшись, горгулья поинтересовался, сколько они уже вместе.
Как ни странно, вопрос заставил Сомбру и Луну надолго задуматься.
— Я затрудняюсь ответить, — наконец извиняющимся жестом наклонил голову набок единорог.
— Вы не запоминаете дат? — понимающе уточнил Скорпан.
— Трудно вести их учёт, когда календари ещё не изобретены.
Горгулья поперхнулся воздухом.
— П-простите?!
— Или календари уже были? — пытливо посмотрел на Луну единорог. — Вспоминай.
— Что? Почему я? — усмехнулась принцесса.
— Ты по меньшей мере на пятьдесят лет старше, чем я!
— Чего?! — выкатил глаза Скорпан, впиваясь взглядом в жеребца, который выглядел максимум на тридцать пять понийских лет. — Ты хочешь убедить меня, что ты младше эквестрийской-принцессы аликорна на полвека?!
— Э… да? — неловко улыбнулся Сомбра. — Не знаю, как так получилось, но я бессмертен. Мой самый большой секрет.
— Который ты даже не трудишься скрывать, — закатила глаза Луна.
— А зачем? — притворно возмутился жеребец. — Я скорее восславлю судьбу за подарок, который позволил нам не расставаться!
— Не расставаться?! — глазам Скорпана уже некуда было увеличиваться, поэтому его шерсть, напоминавшая текстурой львиную, а окрасом — обезьянью, встала дыбом. — Вы хотите сказать, что всю эту чудовищную прорву времени от не-изобретения календарей до наших дней вы прожили бок о бок и не переубивали друг друга?!
Пони печально переглянулись и начали свой рассказ. Скорпан слушал и не мог поверить. Он понимал, что перед ним стоят легендарные родственные души в живом и лучшем их воплощении, но это не укладывалось у него в голове. Вплоть до самого совета он был молчалив, пытаясь осмыслить, каково им было, живущим одним сердцем на двоих, раз за разом на протяжении вечности терять друг друга, чтобы, обретя, снова разминуться. Каково было рисковать жизнью ради своей любви, каково было притворяться кем-то другим ради права находиться рядом, каково было стоять против всего мира, отстаивая возможность просто увидеться глаза в глаза.
Скорпан чувствовал, как всё, во что он прежде верил, ломается-крошится-рушится навсегда.
Он без разрешения вошёл в покои брата. Тот готовился к совету и обратил на визитёра внимание лишь для небрежного вопроса:
— Узнал?
Кентавр не придал значения мрачной решимости в родных глазах, не заметил, как Скорпан до боли в ладони тискает золотое украшение на своей шее.
Он собирался стать пособником преступления, которое разлучит двух его друзей. Он собирался помочь кентавру, который ради мощи и амбиций убил собственного отца. Каким будет мир под властью Тирека? Останется ли в нём место для дружбы? Получит ли шанс на существование подобная любовь, преодолевающая вечность? Нужен ли вообще такой мир, если весь он будет посвящён воспеванию славы кентавра с сердцем чернее, чем его глаза?
— Да, — весело солгал Скорпан, снимая амулет и задорно крутя его на пальце. — Знаешь ли ты, как добраться до клапанной матрицы?
Кентавр удивлённо повернулся к горгулье.
— Этот пустяк? Ты уверен?
— У тебя, как у поглощающего магию существа, она подвижна. Но сам тот факт, что аликорны способны получать кьютимарки, фиксирует их клапанную матрицу в одном положении и направляет энергию по единому пути. Таким образом можно развиваться до неограниченной мощи в какой-то конкретной области, определённой их меткой, но нанесение удара по матрице собьёт работу восприимчивых к магии центров в голове аликорна — половина на половину, или перегрузит, или наоборот, вызовет энергетический голод. И то, и другое одинаково плохо закончится: мозг, лишившись привычного потока магической энергии, совершенно запутается. Повредится не магия, а способ владельца управлять ею, — врал напропалую горгулья.
— Значит, — воодушевлённо прошептал Тирек, — обычный энергетический шар в нужное звено — и передо мной не мощное магическое создание, а перевёрнутая на спину черепаха? — он нахмурился. — Но диапазон магии кентавров отличается от аликорньего. Хватит ли мощности?
— Как насчёт метода хаотизации? — поднял палец горгулья. — Перегонишь диапазон из одной зоны в другую по ходу дела. Всё равно сама атака по клапанной матрице вызовет шок и ступор, несколько секунд точно выиграешь.
Кентавр счастливо расхохотался, сгребая брата в объятья и начиная кулаком ерошить его гриву до статических искр:
— Всё-таки ты не совсем никчёмен и бесполезен, братец!
— Конечно, посмотри на себя, — посмеивался Скорпан. — У нас одни и те же гены, мы с тобой — одна кровь.
Он отстранился, вздыхая. Улыбнулся и жестом попросил кентавра наклониться. Тот охотно выполнил его просьбу.
— После того, как исчерпаешь лимит этой штуки, оставь её себе в знак моей признательности и преданности, — надел ему на шею амулет Скорпан.
Тирек шагал к королевским ванным комнатам, уверенно грохоча копытами по коридорам. Пойманный секретарь Селестии оказался ожидаемо полезным: подсказал местоположение госпожи и напитал кентавра своей магией. Можно было подождать действительно большой птицы и не привлекать внимание убийством воробья, но всё уже было продумано и решено. Тирек упивался предопределённой победой и не считал зазорным уповать на безнаказанность.
Так или иначе, он её получит, и очень скоро. Сила старшей принцессы в мгновение ока станет её слабостью, а уж с младшей он точно сможет справиться. Магией её собственной сестры, какая восхитительная ирония получится!
— Вы заблудились, мой лорд? — Тирек судорожно перебрал бычьими ногами, останавливаясь. Он посмотрел вниз. На дороге стоял Сомбра, спокойно глядя вверх. — Зал совета в совершенно другом крыле.
Кентавр презрительно скривил рот, рассматривая жеребца. Он запомнился, как прихвостень Луны. «Можешь пригодиться напоследок», — довольно подумал Тирек и быстро состроил более естественную, чуть сконфуженную мину.
— Архитектура вашего дворца такая запутанная по сравнению с краккагской, — пожаловался лорд. — Принцесса Луна уже ждёт там, в зале?
— Вполне возможно, — кивнул Сомбра. — Она отличается пунктуальностью и точно не заставит вас ждать. Хотя, — его кровавые глаза странно блеснули, — я полагал, что Вы больше интересуетесь Селестией.
— Ты шпионишь за мной? — оскорблённо осведомился Тирек, скрывая влияние холодка, пробежавшегося по длинному позвоночнику.
— Всего лишь сопоставляю факты. Селестия с самого начала проявляла больше инициативы в Вашей проблеме, Вы провели весь день с ней в противовес тому, что Скорпан в то же самое время общался с Луной, тремя коридорами ранее обнаружился труп секретаря Селестии, а сейчас Вы уверенно направляетесь к ней, принимающей ванну перед советом.
Из-за успокаивающего тона и монотонного перечисления кентавр не смог понять в ту же секунду, что его раскусили. Он нервно дёрнул пальцами, а затем сделал единственное, что ему оставалось — взорвал между рогами огненный шар и направил всю его мощь на Сомбру. Тот моментально закрыл себя непроницаемым красным куполом, и атака Тирека, со скрежетом столкнувшись с защитой единорога, посыпалась на пол безобидными разряженными искрами, гаснущими в ковре.
— Силён в магии?! — проскрежетал зубами кентавр, с дребезжащим гулом усиливая напор так, что Сомбра невольно прижался к полу под щитом. — Ты мне можешь пригодиться!
К ужасу единорога, заклинание начало давать трещины. Пылающее на роге иглистое сияние на мгновение замерло, прежде чем завихриться спиралью и рвануть навстречу яростной огненной атаке. Края щита, вбитые в пол и оставившие на своём месте узкие оплавленные борозды, завернулись в обратную сторону, буквально вырывая поток энергии с шара между рогов Тирека, запирая его внутри себя и тут же взрываясь от слишком большой мощи захваченной магии. Кентавр отшатнулся, слегка контуженный и дезориентированный, но закрыл руками лицо и теперь высматривал девшегося куда-то Сомбру поверх локтя.
Удар последовал со спины. Тирек взревел, чувствуя, как леденеет и затвердевает его кожа — единорог живьём превращал своего врага в статую. Не теряя времени, кентавр вывернулся так сильно, как мог — зарычал от боли, потому что окаменевший участок от такого тут же крупно треснул — и разжёг рога, позволяя им начать вытягивать магию Сомбры с бешеной скоростью.
Его заклинание прервалось, а глаза в шоке распахнулись. Кьютимарка всё ещё упрямилась, но уже потихоньку выцветала, магия покидала тело через рог, и чудовищная слабость накатывала тем сильнее, чем больше утекало энергии в жадно распахнутую клыкастую пасть. Тирек глотал её, смакуя необычный вкус — ничего подобного он раньше не пробовал. Чёрно-жёлтые молнии бегали по его раздувающимся ещё больше мышцам, потолок крошился и разламывался под натиском крепнущих и растущих рогов. Кентавр издал довольный храп, смакуя наполняющую его силу, сжимая огромные кулаки, но в это же мгновение завопил от боли и рванулся назад. Его рога, уже пробившие потолок и проросшие на этаж выше, не вызвали от этого резкого перемещения никаких новых разрушений.
Потому что их больше не было. На их месте красовались ровные короткие пеньки чёрных костей. В следующую секунду потолок оказался демонтирован схожим образом, и через строительную пыль на пол перед шатающимся от боли кентавром приземлилась принцесса Луна. Её любимая коса, словно выплавленная из чёрных звёзд, которой она и сменила Тиреку имидж, в воинственном размахе взлетела за её спиной — и аликорница бросилась в атаку. Магические частицы, вызванные её заклинанием, возникали в пространстве вокруг косы и тут же впитывались в лезвие, напитывая его бледным свечением и суля сокрушительнейший удар. Тирек не мог допустить такого, и из двух зол он выбрал меньшее: рванувшись вперёд, захватил ауру с рога Луны и принялся вытягивать её магию так же, как уже почти закончил с Сомброй.
Аликорница споткнулась; её коса, сбитая с прицела, влетела в стену и вошла в неё наполовину, несмотря на то, что столкновение произошло зубоятью. Луна в ужасе втянула ртом воздух, схлестнула веки и направила в Тирека столь наэлектризованную мощь, что на утечку магии ей стало абсолютно всё равно.
Воздух в коридоре горел и трещал от искр и разрядов, которыми наполнился от столкновения двух исполинских сил, отблески и вспышки бешено скакали по стенам. Луна была младше и слабее своей сестры, которая была изначальной целью и главным трофеем кентавра, но отражала его попытки пробраться к «карте» своей магии и тут же контратаковала так яростно, что Тирек в удивлении начал тесниться.
— Отпусти, — рычала она, медленно, тяжело, но чеканя наступающий шаг. — Моего. Мужа!
Кентавр коротко стрельнул глазами себе за спину. Энергия из загнутого назад серого рога по-прежнему просачивалась в его рот, но помалу, по капле: все силы оказались направлены на то, чтобы противостоять этой маленькой тёмной бестии. Остатки магии Сомбры перешли в статус подстраховки — он всё равно ослабел настолько, что лишь лежал на полу, тяжело дыша и широко распахнутыми глазами смотря на Луну. Она в этих самых глазах видела что-то, понятное ей одной, и это побуждало её сражаться с каждой секундой всё яростнее. За Сомбру, за себя. Поняв, что медлить больше нельзя, Тирек на мгновение позволил ей взять верх и нанести себе огромный урон, но цена оказалась оправданной. Этого короткого мига ему хватило, чтобы увидеть каждое звено энергетической составляющей её силы и нанести не менее сокрушительный удар по площади.
У клапанной матрицы не было шансов. Зарычав в безумной улыбке, Тирек со всей мощью своего природного дара потянул в себя магию обоих существ безо всякой скромности и меры.
Всё получалось. Всё шло ровно по плану. Он испытывал лучшее в мире чувство — ощущение наполняющей его силы. В подчинении Тирека оказались два на редкость высоких магических потенциала, и они, поглощаемые им, смешивались в совершенно гремучий коктейль, сулящий достаточное могущество, чтобы расправиться с Селестией.
Внезапно кентавр замер. Красный и бирюзовый потоки начали мерцать, будто собирались иссякнуть или исчезнуть, но он не обращал внимания на их поведение, поглощённый чем-то внутри себя. Чем-то, что шло категорически не так.
«Я забыл трансформировать один диапазон в другой», — с дрожью понадеялся оправдать режущее и разрывающее ощущение во всём теле Тирек. Накрыв пальцами все предназначавшиеся для них отверстия в амулете, он активировал преобразующий хаос внутри него…
Стёкла во всём крыле вылетели дребезжащим крошевом от надрывающегося рёва.
Луну и Сомбру швырнуло в разные стороны, и они летели, шокированные и обессиленные, пока не врезались в стены. Тирек больше не поглощал их магию. Единственное, что он делал — вопил, терзал своё тело пальцами в кровь, клочьями вырывал волосы и метался, прошибая грудью, плечами и ногами остатки стен. На его лице отпечаталась агония, страшнее которой ни единорог, ни аликорница в жизни не видели. Он недолго сумел терпеть её. Взглянув на Луну в первобытном страхе, кентавр пробил наружную стену и бросился вниз с высоты, мечтая убить себя падением.
— Тебе нельзя было бросаться туда в одиночку! — корила Селестия, заикаясь от всё ещё владеющего ей ужаса.
— Как только мы поняли, что Сомбра рядом с ним, мы поняли, что единственное, чего нельзя — оставлять его одного! — огрызнулась Луна. — Мы и так успели в самый последний момент!
— Ваше Высочество, хватит дёргаться! — ругался Старсвирл. — При кажущейся простоте процесса возвращение магии — очень сложное и скрупулёзное занятие! — он вздохнул, переведя взгляд на истощённое тело на диване, накрытое простынёй. — Ещё не понятно, что делать с оставшейся магией, которая неизвестно кому принадлежит…
В существе под простынёй вряд ли можно было узнать Тирека. Истощённый, постаревший, скукожившийся, бесконечно бормочущий в горячечном бреду «вечность — это слишком много» — он являл жалкое зрелище, и у Скорпана, нервно сжимавшего высохшую ладонь брата, при взгляде на него болезненно сжималось сердце. Сомбра, которому уже вернули всю отнятую магию, чуть неровно из-за владевшей им тошноты положил копыто на плечо горгульи:
— Ты правильно поступил, что решил рассказать принцессам. Правильно и очень… храбро.
— Я понял, что живу неправильно, — тяжело произнёс пэр, — и отстаиваю ошибочные вещи, когда совершенно чужие существа отнеслись ко мне добрее, чем мой собственный брат.
Он с беспокойством повернулся к Селестии.
— Что с ним теперь будет?
— Вечность… — слабо хрипел Тирек. — Вечность… это слишком… много…
Селестия некоторое время не отвечала, прислушиваясь к бесполезному бреду.
— Это зависит от того, — тихо вздохнула она наконец, — что на самом деле случилось в Краккаге.
Скорпан тяжело сглотнул.
— Драконы уничтожили всех, — едва слышно ответил он. — Мы с Тиреком и те воины с нами — всё, что осталось от нашей страны. Мы — последние в своём роде… и не осталось ни единой горгульи, чтобы это исправить.
— Мы не стали бы убивать твоего брата, даже если бы ваш народ остался в живых, — мягко сказала Селестия. Сомбра, открыв рот, протестующе поднял копыто, но Луна предупреждающе кинула в него ближайшей виноградиной, угодив в висок, и он недовольно смолчал. — Однако он должен понести наказание за то, что собирался сделать, — старшая аликорница телекинезом приподняла золотой амулет с узкой и впалой груди кентавра. — Есть только одна тюрьма в мире для него и его подданных, чтобы они больше никому не смогли навредить. Твоя помощь в этом прощена, потому что ты раскаялся и признался. Ты останешься на свободе и можешь жить в Эквестрии вместе с нами, как наш друг. Но, если ты захочешь уйти и посмотреть мир — мы не станем неволить тебя.
Скорпан посмотрел на украшение с давящим грузом вины.
— Я тоже не хотел убивать брата, — горько произнёс он. — Я указал ему, куда стоит бить так, чтобы заключённая в этой вещи магия хаоса сыграла роль пустышки и просто выгорела. Я понятия не имею, почему… случился такой взрыв.
— Твоя безделушка тут совершенно не при чём, — покачал головой Старсвирл. — Тирек совершил ошибку, начав… как там у земных пони? Обтряхивать сразу две яблони. Вот яблоками его и завалило.
— Но он мог поглощать магию и у намного большего количества пони одновременно! — удивлённо возразил Скорпан.
— Да, — согласился с прищуром Старсвирл, подпирая подбородок скрещенными копытами. Он перевёл взгляд поочерёдно с Сомбры на Луну и обратно. — Если только ауры тех пони, которые он поглощает, сочетаясь, не образуют самовосполняемую материю.
Единорог и аликорница удивлённо переглянулись.
— Вечность — это слишком много, — прошептал в очередной раз Тирек.
Пространство плотного холода и тьмы — вот что стало его домом на всё ближайшее бытие. Одиноко воющий ветер просачивался сквозь толстые прутья клетки, в которую его посадили, словно неразумное дикое животное. Этот элемент интерьера явно был насмешкой, насмешкой грубой и метафорической одновременно — в бессильной ярости сорвав с шеи амулет и попытавшись швырнуть его прочь от себя, Тирек получил по лбу им же, отскочившим от экранирования, служившего настоящей клеткой.
Экранирование. Будь у него хоть частица былых сил, он разбил или взломал бы его. Он бы сумел вырваться, он придумал бы новый способ заполучить власть, нашёл бы себе более верного союзника (под аккомпанемент бешеного рыка треугольные края амулета взрезали стискивающую его руку, и тусклая, вылинявшая кровь потекла по запястью к локтю, согревая холодную сталь оков).
Никому нельзя доверять. Ни на кого нельзя надеяться. Неужели трудно было вывести это правило, глядя на себя самого?
Позванивая цепью, Тирек тяжело опустился на железный пол, пытаясь удобнее устроиться на выпирающих теперь отовсюду костях. Что же, у него будет несколько столетий, чтобы обвыкнуться со своим новым телом.
В Тартаре не слишком много развлечений.
Разве что, глядя в отражение амулета, видеть вместо собственного лица задорно помигивающий жёлто-красный глаз.