Тень и ночь
XXX. Закат
Когда Луна поняла, что это конец, она просто сбежала. Благодарение небу — сестра отнеслась серьёзно к её словам.
— Береги её, даже ценой собственной жизни, — передавая Лайт Кнайту наспех затянутый в одеяла свёрток с Ми Аморе Кадензой, приказала Селестия. — Улетай обратно в Эквестрию, спаси эту пегаску, дотяни до заставы!
Легат отстегнул только мешающий теперь меч, отдал честь и поцеловал повелевающее ему копыто, прежде чем ринуться с маленькой наследницей трона в убийственную метель. В спешке он не мог — да и не думал — заметить, как от чёрных кристаллов среди голубых протягиваются во всех направлениях тени, неторопливо достигая домов, заползая внутрь и лишая все поверхности их естественного жизнерадостного блеска. Одним неприметным касанием мрак внушал паранойю, страх и депрессию, бережно и терпеливо собираемые во время долгого и постепенного подавления Сомбры. Каждая беспечно отодвинутая на задний план сознания тревога теперь дорого обходилась кристальным пони. А прямо сейчас, когда он прощался с Луной и знал, что случится с ней, когда он отключится, сейчас, когда он смирился и лишь умолял ту, к которой всегда стремился, бежать от него как можно дальше — отчаяния и муки было в избытке. Имперцы перенимали горечь и боль единорога и теряли краски жизни под стать своим обиталищам.
Кристальное Сердце чувствовало это и оповещало всеми доступными ему способами. Дженезис не так верил Луне, как Селестия — он не наблюдал в течение многих месяцев припадки Сомбры, — но после того, как по дворцу поскакали частые ритмичные блики от главного артефакта здешних земель, а слух и чутьё наполнились тревожными сигналами, окончательно убедился в серьёзности положения. Барьер мигнул, привлекая внимание правителя; тот поднял голову и распахнул лиловые глаза, увидев, что щит вокруг Империи медленно, но непреодолимо сжимается, сужаясь к центру — Кристальное Сердце теряло связь со своими пони.
Генерал имперской гвардии подполз к Дженезису, еле держась на ногах, опираясь о стену, чтобы продолжать идти. Жёлтая шерсть тускнела и блёкла, глаза утрачивали сияние, а буйные кудри разворачивались в почти лишённые оттенка прядки, словно то, что делало их структуру похожей на изящные кристаллы из-под копыт лучшего ювелира, утекало с тела вместе с красками. Едва осиливая необходимость говорить, жеребец доложил о том, что армия слабеет столь же стремительно, как он, а их боевой дух — и какой угодно дух в принципе — увядает под стать их окрасу. Выполнив свой долг, командир тяжело осел перед королём и потерял интерес к окружающему миру, лишь глядя в пол невидящими глазами и дрожа.
Кристальное Сердце с лязгающим звоном, коротким, но эхом разнесшимся во все уголки Империи, прекратило вращение, словно угодило меж двух невидимых стальных прутьев. Ветер и снег, веками находившиеся за стеной голубого свечения, вторглись на вечнозелёные земли и начали заметать улицы, ледяной спиралью подбираясь к центру. Дженезис немедленно поднял над Империей щит, стремясь защитить своих подданных от холода, и пошатнулся от накрывшей его мигрени. Выгорание пока не грозило ему, но применение такого мощного заклинания в короткие сроки не могло пройти бесследно.
Аликорн подумал о том, что нужно найти Аниму, но она уже была здесь — щурящаяся на искусственный солнечный свет временного купола и взъерошенная с постели. И до этого прибегавшая ко сну, как к основному и надёжнейшему способу восстановления своих сил, после родов королева спала особенно долго и крепко. Но всё происходящее, начиная треснувшими стенами и заканчивая ранее немыслимой остановкой Кристального Сердца, смогло разбудить даже её.
— Я хотела спросить, где Кейденс, — озадаченно проговорила аликорница, — но теперь я вижу, что это — меньшая из бед.
— Кейденс исчезла? — воскликнул Дженезис, панически прижимая уши.
— Колыбель пуста, — поджала губы Анима. — Спросить у слуг… не получится, — она красноречиво посмотрела на потерявшего сознание генерала.
Дженезис перевёл дыхание.
— Ты слишком спокойная, — как по нерушимому каналу перенимая обречённость жены, заметил аликорн. — Даже для себя.
— День, когда Сомбра разрушит Империю и будет стоять на её руинах, настал, — кротко ответила Анима.
— Ты давно знала это и давно с этим смирилась.
— Верно. Всё закончится для нас здесь.
Аликорн прижал копыто к переносице, лихорадочно думая. Наконец он повернулся к вяло наблюдавшей за ним королеве с потемневшими от решимости глазами:
— Я найду Сомбру и дам ему бой. У меня не получится долго удерживать щит, если мы станем драться, поэтому ты должна спасаться, и быстро. Возьми Кристальное Сердце, его вид и твоё присутствие должно приободрить пони. Создай сферу для защиты от метели и холода и выведи отсюда столько пони, сколько сможешь. Я постараюсь узнать, где Кейденс.
— Она в пути в Эквестрию, — подоспела к аликорнам Селестия, неся в телекинезе меч своего легата. Она выглядела обеспокоенной. Светлый щит над городом медленно приближался цветом к бурому. — Ми Аморе Каденза в копытах моего лучшего пони, который ни за что меня не подведёт.
— Хорошо, — облегчённо выдохнула Анима, опуская голову и прикрывая глаза.
— Хорошо, — в унисон с ней согласился Дженезис, твёрдо и непримиримо. Знание о том, что дочь в безопасности, придало ему сил. — Селестия, убеди Луну использовать Элементы Гармонии, я не уверен, что справлюсь один.
Аликорница хлопнула ртом, прижимая уши и невольно отступая на шаг назад.
— Я боюсь, — аккуратно ответила она, — что это будет слишком сложно. Луна понимает опасность Сомбры и догадывается о том, что он делает, но она не может атаковать его. Она хотела сделать это, когда я нашла её, но… В общем, сейчас она сидит, прижавшись к силовому полю, в которое заключила его, и рыдает.
— Я же говорила, что надо было убить его ещё при первой встрече, — меланхолично посмотрела на мужа Анима Кастоди, не испытывая ни злобы, ни разочарования.
— В итоге ты бы всё равно не позволила мне, потому что законы времени и пространства! — развёл крыльями Дженезис.
Селестия коротко поморщилась. Она бы рада начать защищать сестру и её чувства, но это было сложно в текущих условиях, когда Кристальное Сердце издало ещё один надрывный жалобный перезвон, а щит короля окончательно побурел, и в Империи стало неприятно темно. Даже легендарные кристаллы не могли помочь, так как они утратили свой вечный блеск и потускнели почти до состояния низкосортного мрамора.
— Некогда спорить, — сглотнул аликорн. — Анима, мы должны…
Тьма резко сгустилась, но совсем не так, как бывает, когда облако закрывает солнце. Едва ли не осязаемые полотна теней коконом обернули дворец, отрезая его от любого света, и каждый из аликорнов мог почувствовать безумный свирепый взгляд на своей спине. Тьма смотрела на них, нетерпеливо дышала гибелью в затылки. Весь дворец затрещал, и из разломов показались растущие и разветвляющиеся чёрные кристаллы. Они растворяли в себе кокетливые, фасадные декорации Империи, наполняя её злобным мраком и не пропуская ни луча света.
— Я виновата, — громко раздался голос Луны; она сидела на окне, явно сократив путь до своей семьи по воздуху, её нос и щёки были мокрыми от слёз. — Я не могла удерживать его дольше!
— Это уже не важно! — решительно топнул копытом Дженезис, зажигая рог. — Помоги нам!
Аликорница взмахнула крыльями, бросаясь на зов, но пол под ней вдруг деформировался, и оттуда, нарушая привычную размеренность роста чёрных сталагмитов по дворцу, выстрелил самый настоящий линейный взрыв кровожадно сверкающей породы, копьями врезавшись в тело взвизгнувшей Луны и выбросив её обратно в окно. Селестия закричала её имя от испуга, перерубила ударом меча чёрные кристаллы, забившие окно, и бросилась следом, чтобы успеть поймать наверняка изранившуюся сестру, но та ждала её за пределами дворца, вышедшая из штопора.
— Сомбра согласился пощадить кого-нибудь одного, — рыдая, закрыла лицо копытами аликорница. — Я выбрала тебя. Прости! Прости, пожалуйста! Прости меня!
Сердце Селестии колотилось так сильно, что зрение дрожало и пульсировало по краям; так быстро, что время казалось замедленным, когда она оборачивалась. Король инстинктивно защитил коридор, в котором остался с женой, силовым полем, и оно моментально подверглось атаке — так быстро, что оставалось только гадать, у кого лучше реакция (или удача): у Дженезиса или у атакующего. Как только вибрация отдачи перестала искажать восприятие, аликорн с удивлением посмотрел на треснувший щит, а затем — за него, и его глаза распахнулись ещё шире.
Там выходил из теней Сомбра, и он изменился. Густые вороные волосы казались беспросветным маревом, рвано развевающимся само по себе; из исказившихся от чёрной магии глаз хлестало по воздуху жидкое пурпурное пламя. Голову венчал ободок Серпент Гланс с вплавленным в него двойным кристаллом — вместилищем всей вытянутой дьявольской силы. На груди и ногах заклинание растило надёжные стальные доспехи. Но чувство рока навалилось на Дженезиса вовсе не из-за нового имиджа единорога: перед ним плыло Кристальное Сердце, выдранное со своего постамента и отчаянно сияющее в попытке защитить тех, кто все эти годы оберегал его.
Но, каким бы древним и живым ни был артефакт, он оставался вещью, что сейчас попала в плохие копыта. Сердце Сомбры было столь черно, что подчиняющиеся ему тени, летающие вокруг острыми стенами, подавили протестующее свечение Сердца Кристального, и покрывшийся нечестивыми наростами дворец полностью скрылся в коконе жидкой тьмы.
Селестия и Луна, крича от страха и отчаяния, летали вокруг него и атаковали всем доступным им арсеналом заклинаний. Золотые и бирюзовые лучи взрезали и разрывали слой тьмы, и из прорех вырывались вместе с многоцветными вспышками отголоски мучительных воплей Дженезиса или Анимы — всего на секунду, прежде чем брешь срасталась обратно.
— Элементы Гармонии! — воскликнула Селестия, останавливаясь. — Мы ничего не добьёмся без них! Луна, у нас нет другого выхода, мы потеряли достаточно времени!
Очередная краткая вспышка рога телепортировала к аликорнице три камня — воплощение Доброты, Щедрости и неразгаданной добродетели в виде шестиконечной звезды.
Луна застонала, стискивая зубы, пересиливая себя, и призвала к себе собственные Элементы.
Их действие лишь остановило рост кристаллов Сомбры и уничтожило его тени, окутывающие дворец и терроризирующие улицы. И, как только это произошло, аликорницы смогли увидеть, что единорог успел перестроить дворец и город вокруг него так, как ему было нужно. Для чего? Непонятно, но Селестия и Луна не собирались задумываться.
Сомбра вышел на балкон с такой размеренностью, словно встречал умиротворяющий рассвет в полной тишине, и в его телекинезе рядом с ним плыло не окровавленное снизу доверху Кристальное Сердце, а чашечка кофе с печеньем на крае блюдца.
— Ублюдок, — прорычала Селестия, и слёзы хлынули из её глаз. Элементы, витающие вокруг её рога, разгорелись до брызжущих во все стороны искр, но скоро погасли, не находя отклика у трёх других своих собратьев. Аликорница в гневе резко повернулась к сестре.
Та висела высоко в небе, по-рыбьи хватая ртом воздух и роняя слёзы вниз, но вряд ли по той же самой причине, что и Селестия. Она видела единорога, так похожего на её возлюбленного, и не верила в то, что он сделал. Всё её существо устремилось к бьющейся под толщей тьмы и пролитой крови душе Сомбры, настоящего, пока ещё живого где-то невыносимо далеко, того, кто не стал бы захватывать Империю и убивать её правителей, используя их главный артефакт как щит и оружие против них самих же.
— Луна! — рявкнула сестра, давая ей пощёчину. — Опомнись! Твоего Сомбры больше нет, мы должны применить Элементы Гармонии и отомстить…
Луна поняла, что это конец.
И она просто сбежала.
Луна всегда летала быстрее сестры. У них давно не выдавалось повода снова проверить это, но всё рано или поздно случается.
Аликорницы неслись над ледяной пустошью, швыряемые бешено воющим ветром из стороны в сторону, крутящие воздушные пируэты в попытке уйти из-под его ударов, но непоколебимо устремлённые каждая к своему. Луна — к самому дальнему и забытому месту на планете, которое только удастся отыскать, чтобы спрятаться там и не сражаться против единственного пони, которого она любила так преданно и так долго. Селестия — к Луне, чтобы надрать ей круп и поставить мозги на место.
— Остановись немедленно! — рычала старшая из принцесс, выстреливая в общем направлении сестры раскалённым до температуры на поверхности солнца лучом. Метель не давала достаточной видимости, и Селестия одновременно надеялась и нет, что попала. Однако тёмно-синяя гибкая фигура мелькала в очередном просвете — и следовала новая атака и новое требование.
Луна не отстреливалась. Она не рисковала тратить время, за которое могла бы оторваться, но Селестия пользовалась не только крыльями, но и магией, поэтому расстояние между аликорницами не увеличивалось вплоть до того момента, когда пустошь вечной зимы закончилась — и они обе вылетели в степь, тут же бросаясь в бой друг против друга.
Луна молниеносно очертила гигантскую мёртвую петлю, направляя в сестру пулемётную очередь маленьких, но шустрых и мощных сгустков своей магии. Врезаясь в землю под уворачивающейся Селестией, они взрывались и оставляли крохотные дымящиеся кратеры, распугивая луговых собачек. Сестра не оставалась в долгу, и её атаки, из-под которых не менее ловкой Луне неизменно удавалось так или иначе уйти, разрывали в клочья немногочисленные облака. Волны бирюзового и золотого цвета врезались друг в друга, треща молниями и каскадами искр опускаясь в сухую траву, начинавшую потихоньку тлеть.
— Прекрати упрямиться! — свирепо пророкотала Селестия, направляя в сестру бушующий поток настоящей плавленой лавы со своего рога. — Ты не можешь быть такой слепой и глупой!
— Нет, это ты, — прорычала с невысыхающими глазами Луна, встречая столб ревущей магмы перевивающимися жгутами озарённой звёздами темноты, — не можешь быть такой слепой и глупой!
— Сомбра поражён Дискордом! — Селестия жёстко напирала, и её атака плевками извергала из себя горящие угли. — Он обезумел! Он больше не тот, кого ты знала и любила! Твой Сомбра никогда не совершил бы такое жестокое, неспровоцированное убийство!
— О, он вполне мог, — горько захохотала Луна, и густая подвижная темнота с её рога одним рывком откатила прогресс Селестии, начав наступать на неё в ответ. — Он сдерживался ради меня, и это — единственное, что в нём изменилось! Я не могу его убить и тебе не позволю!
— Да ты тоже сошла с ума вместе с ним! — ужаснулась аликорница, пружиня крылья и напряжённо щуря один глаз в попытке удержать ярость сестры. Столкнувшиеся энергии завибрировали, напряжённо застыв на середине в попытке перебороть одна другую. — Я понимаю: вы были вместе бесконечно долгое время и значите друг для друга столько, что я никогда не смогу это в полной мере осмыслить, но настала ситуация, когда это не имеет никакого значения!
Вместо ответа Луна издала яростный вопль; её зрачки схлестнулись, сужаясь до драконьих, и она вложила в заклинание все силы. Селестия ахнула, чувствуя, что не справляется.
— Он убил двух последних аликорнов! Они приняли и воспитали нас, как своих сестёр! Они создали рай среди снегов, и что теперь от него останется?! — взывала она к сестре. — Что будет с пони, которые его населяют?! Да сам факт того, как Сомбра поступил с Кристальным Сердцем! Это — уже показатель того, что в нём не осталось ничего из того, что следовало бы спасать!
Селестия резко ощутила слабину, за которой последовало полное отсутствие сопротивления, но она не собиралась убивать Луну. Её реакция, этот бой были лишь следствием ярости, потерянности и горя — аликорница уничтожила своё заклинание и затем увернулась от скудных остатков атаки сестры, полетевших в неё по инерции. Врезавшись в единственное чахлое дерево где-то вдалеке, звёздная тьма испарила его, не оставив ни молекулы.
Луна бесчувственно опустилась на землю, пряча лицо за волосами. Ноги отказывались держать её, и она рухнула в опалённую после поединка принцесс траву, в последний момент кое-как уперевшись в почву копытами. Селестия осторожно подошла к ней, слушая безнадёжные всхлипы, и мягко положила копыто на плечо. Рыдания то стихали, то вновь набирали мощь, вязкие минуты едва-едва сменяли одна другую.
— Я-я понимаю, — тихо и рвано выговаривала Луна, — я п-понимаю, что ты права, и… и сейчас я сражалась не с тобой, а с неизбежностью так-кой судьбы… Но… — она посмотрела на сестру влажными глазами, покрасневшими от пролитых слёз, — я не смогу… я просто не смогу помочь тебе, если ты решишь сражаться с ним… Я н-не могу причинить ему боль, я не могу предать его, даже если он предал меня, — очертания красного камня Гармонии на миг заменили размытые блики в глазах аликорницы. — Ты можешь мстить ему, Селестия. Но я не смогу биться бок о бок с тобой, даже если захочу этого. Я ни за что не смогу его убить. Я всё ещё люблю его, даже если он остался только в прошлом.
Высказавшись, младшая принцесса вытерла лицо копытами. Старшая прикусила губу, мучительно принимая решение.
— Мы найдём компромисс, — неуверенно прошептала Селестия наконец. — Но несчастных кристальных пони мы должны спасти в любом случае. Полетели.
— Д-домой?
— Нет. Пока что — на заставу.
…Ми Аморе Каденза была слишком мала, чтобы осознавать происходящее. Она была сыта, согрета и, хоть не спала, не капризничала, а лишь смотрела по сторонам отцовскими лиловыми глазами. Лайт Кнайт стоял неподалёку, взволнованно сжимая копытом край своего белого плаща, и его взгляд на рассматривающую малышку Селестию выражал собачью преданность: я выполнил то, что ты сказала, я справился, я не подвёл тебя.
Луна взгляда на маленькую пегаску избегала, вместо этого прильнув к окну пограничной вышки. Она положила скрещенные передние ноги и голову на деревянный подоконник, болезненно смотря вдаль. На горизонте, среди растушёвывающихся от расстояния и сливающегося с небом снега гор, нехорошо ворочалась тьма.
— Мы воспитаем её так, как они хотели, — негромко произнесла Селестия. — В память о Дженезисе и Аниме.
— И она станет аликорном? — вяло уточнила Луна.
— Я не знаю, — моргнула в ответ сестра. Младшая из принцесс промолчала, не поворачиваясь. В самом центре груди зиял огненный шар горького беззвучия. Жгло горло, и копыта по-старчески мелко дрожали.
Селестия держала слово, всё свободное время посвящая изучению магии и целительства, особенно — в области тёмного волшебства, чтобы выяснить, существует ли способ вернуть Сомбру. Но всё найденное мёртвым грузом утягивалось на дно двумя фактами: нельзя вернуть на светлую сторону того, кто никогда на ней и не был, и любая техника разбивалась о мастерство единорога. Серьёзно, он сумел подчинить себе могущественнейшую Империю и убить, пусть и с помощью усилителя в виде Кристального Сердца, двух древних аликорнов. О каком вмешательстве может идти речь?
У них была только одна надежда: Луна. Её магия всегда, вне зависимости от психического состояния Сомбры, могла противостоять его силам или даже подавлять их. Даже вышвыривая аликорницу из дворца, чтобы та не мешала вершить расправу, единорог не нанизал её на пики — кристаллы были тупыми. Сама принцесса признала необходимость выступить против возлюбленного, но — только умом. Сердце за такие мысли награждало её болью, стеклянным крошевом вгрызающейся в глотку и режущей глазные яблоки. Кобылка постоянно пребывала в полуобморочном состоянии, больше не чувствуя неизбывной связи между собой и Сомброй и снова ощущая себя так, будто из неё выдрали ровно половину. Сердца, тела, ума, души — чего угодно, если не всего сразу.
Казалось бы, оборвавшаяся связь должна была поспособствовать скорости принятия решения, но у Луны язык не поворачивался сказать, что её с оккупировавшим Кристальную Империю безумцем больше ничего не связывало. Боль от потери близкого пони ничуть не потеряла своей остроты, а наоборот стёрла все негативные штрихи образа серого единорога из сознания аликорночки, от чего смерть его души казалась почти мученической. Он до последнего старался защитить её. Он защищал её, даже когда демон хаоса окончательно подавил и, возможно, уничтожил его. Луна просто не могла.
Она не могла нанести удар. Она не могла одолеть его в схватке. Она не могла заключить его в тюрьму. Пока было его тело, пусть даже скрытое под пластинчатыми доспехами, пусть даже завёрнутое в ставшую такой чужой мантию, пусть даже увенчанное окровавленным свидетельством преступления, словно короной, была память о Сомбре и надежда на то, что его можно вернуть.
А если Луна поддастся уговорам сестры? Простит ли он её за это? Конечно, простит, но простит ли она за это себя? Аликорница не была уверена, что да, но весьма скоро её колебаниям пришлось положить конец. Кризалис явилась ко двору.
Она пришла без приглашения и без оповещения, но сравнительно небольшой отряд чейнджлингов при ней, а не целая армия, вряд ли говорил о враждебных намерениях. Кризалис скалилась и огрызалась на направляющих на неё копья стражников, но не собиралась подчиняться их приказам, угрожала призвать всех своих детей на одну лишь попытку атаковать её и шла прямиком к трону Селестии. Чейнджлинги держались ощетиненными и воинственными, но, держа несказанное слово, не нападали даже на самые наглые провокации со стороны эквестрийцев.
— Кризалис, — холодно произнесла вместо приветствия аликорница, расправляя крылья, когда гостья наконец подобралась к ней. — Как ты смеешь появляться здесь?
Солдаты почувствовали враждебность своей повелительницы и моментально встали на изготовку, обнажив оружие и засветив рога.
— Поверь, — ядовито ответила Кризалис, презрев опасность, — я не пришла бы к тебе без меча и армии, если бы мне самой не нанесли такой визит. Единорог вторгся на мой остров и вытеснил меня с моих же земель, назвав себя королём Сомброй. Он отрицал связь с тобой, но его вид выдавал в нём эквестрийца. Меня не волнует, бунтовщик это или зазнавшийся генерал, — раздражённо взмахнула передней ногой чейнджлинг, — ответственность за это нападение лежит на твоих плечах. Ты хочешь развязать войну?
Селестия не обратила внимания на яростный блеск в глазах со сдвоенной радужкой. Она беспокойно сложила крылья, смиреннее поинтересовавшись:
— Он сделал это в одиночку?
— Как можно в одиночку захватить остров и перебить целую армию чейнджлингов, ты что, рехнулась? — выплюнула Кризалис. — У него были войска.
— Он пришёл со стороны Кристальной Империи?
— Ты сейчас контролируешь, насколько хорошо он выполнил миссию? — губа Кризалис задёргалась в рыке. — Верни мне мой остров, или мои чейнджлинги не оставят от твоего дворца камня на камне!
— Я бы поинтересовалась, как ты собралась это осуществить, если даже не смогла самостоятельно вытурить Сомбру с острова, но у меня есть дела поважнее, — прошептала в сторону Селестия. — Позовите принцессу Луну! — повелела аликорница и обратилась к Кризалис: — Я не отдавала приказа вести завоевательные войны, тем более — с тобой. Хотя бы потому, что не знала, где ты находишься, и не хотела это менять. Единорог, что напал на тебя, не пережил вторжения Дискорда и сошёл с ума. Он подчинил себе Кристальную Империю — это ясно, но зачем он напал на чейнджлингов?
— Откуда мне знать?
— Он отпустил тебя живой, — рассуждала Селестия, рассматривая Кризалис. — Значит, ему нужен был только остров. Что там ценного? Где он находится?
Чейнджлинг гордо фыркнула, отворачиваясь. Аликорница подняла бровь.
— Несмотря на все былые обиды, я могу помочь тебе, но только если буду знать всё.
— Твой единорог напал на мою территорию с армией, — отчеканила каждое слово ударом копыта по полу Кризалис. — Хотя бы на основании этого я не обязана отчитываться перед тобой и предоставлять какие-либо сведения!
— А если я скажу, что этот единорог опасен, не подчиняется и никогда не подчинялся мне и будет действовать исключительно в своих интересах, в которые отнюдь не входит предоставление тебе места для жизни?
Кризалис не успела ответить. Двери в зал растворились, и Луна присоединилась к незапланированной встрече в сопровождении двух своих гвардейцев. Увидев чейнджлингов, аликорница распахнула глаза, и любая сонливость улетучилась из них.
— Луна, — тяжело произнесла Селестия, — плохие новости.
— Мы видим, — сверлила гостью взглядом принцесса ночи.
— Нет, ещё хуже.
Ситуация вырисовывалась кристально ясная, если не брать в расчёт то, что Кризалис так и не согласилась называть потенциальную ценность острова для захвата. Сомбра тем или иным образом перетянул имперцев на свою сторону, превратил каждого из них в универсального солдата, живущего лишь служением ему, и собирается захватить мир. Имея армию, которая и без того являлась лучшей среди всех, только теперь ещё и совершенно безрассудную, безжалостную и неумолимую. И только Эквестрия теперь стояла у него на пути.
Луна оставалась глуха к плачу и крику сердца, заковывая спину и грудь в доспехи. Уничтожала вечный призыв и несомые им воспоминания, опуская на голову шлем. Накопытники и ногавки надевала скорее чтобы не сломать пружинящие в сопротивлении ноги, пока против воли собственной души шла ими на войну, чем для защиты от атак, потому что знала: их не последует. Сомбра не посмеет тронуть её. Задержать, отбросить, отрезать от своих, пленить — что угодно, но не убить или ранить. Именно это должно было стать их с Селестией основным оружием в главной битве.
Три главнокомандующих, Селестия, Луна и Кризалис, повели свои войска на север. Первая и последняя, сдерживая желание прямо в воздухе перегрызть друг другу глотки, летели рядом и согласовывали тактику, с похвальной дипломатичностью выслушивая аргументы друг друга и предлагая свои варианты так, чтобы они не противоречили уже принятым совместно решениям. Селестия думала о том, что у королевы чейнджлингов попросту не остаётся других вариантов. Кризалис думала о том, что принцесса Эквестрии — слабовольная рохля, которая даже со всеми козырями на копытах не может проявить силу. Луна думала о том, что неплохо было бы утопиться, когда они все будут лететь над океаном к острову.
— Мы должны внести ещё один корректив, — неохотно процедила Кризалис и на внимательный взгляд Селестии буркнула: — Мой остров ценен особенной породой, способной подавлять любую магию. Должно быть, Сомбра пришёл именно за ней.
— Но Сомбра — пони, который и использует для любых целей магию, — удивилась аликорница.
— Для этой он отправил войско, состоящее сплошь из земных пони, которым на наличие и силу магии, насколько я помню, плевать.
— Но зачем же ты выбрала для нового улья такое место, если ты — тоже магическое существо?
— А вот это уже к предстоящей войне не относится, — гордо отрезала Кризалис, и Селестия пожала плечами, но мысленно добавила ещё один пункт в список того, о чём нужно помнить и с чем нужно разобраться.
Искомый остров находился в самом центре архипелага, усеянного дремлющими вулканами. Густые пепельные шлейфы из их жерл переплетались круговой цепью, затрудняющей обзор.
— Сомбра оставил там несколько своих отрядов для охраны, — мотнула головой в нужном направлении стоящая вместе с Селестией и Луной на обрыве Кризалис. Прах опускался с неба и оседал на её клейком подобии гривы и хвоста.
— Только бэт-пони смогут сориентироваться там, во мгле и плохой видимости, — сказал эквестрийский единорог зелёного окраса. Луна с удивлением приметила на нём доспехи главнокомандующего, которые раньше носил Лайт Кнайт, но акцентировала внимание на другом, твёрдо ответив:
— Нет. Силу нашим войскам придают магические камни в их броне, — сердце снова болезненно дёрнулось под слоем защитной стали. — Если на острове находится материал, подавляющий магию, они окажутся обречены. Пусть туда летят дневные пегасы.
— Сестра, мы обсудили тактику с Кризалис, всё под контролем, — закрыла глаза Селестия. — Она поведёт войска к себе домой, пока мы с тобой… делаем то, что должны сделать.
Аликорница прерывисто выдохнула, поёжившись.
— Да, — она вздрогнула так, будто короткое слово выбило ей зубы. Она вот-вот была готова передумать, отдать своей армии приказ перебить воинов сестры. — Идём.
Они ринулись в метель. Селестия благоразумно следила за тем, чтобы Луна не отстала от неё, не свернула с курса или не телепортировалась прочь, но та летела, почти закрыв глаза, с выражением полной отрешённости на лице. Крылья механически загребали воздух, толкая её вперёд — естественно и просто, словно не было внутри отлитого из звёздного вещества якоря, тянущего назад.
Сомбра встретил их так, будто специально ждал. Даже щит, непонятного грязно-песочного цвета с призрачными красными всполохами по всей площади, и тот пропустил без проблем. Заключённые в жуткие доспехи солдаты со светящимися зелёными глазами словно замерли посреди марша, глядя на двух вторгнувшихся в Империю аликорниц. Опутанные цепями рабы продолжали своё движение с бесстрастными, обречёнными взглядами в землю. Всё едва ли не кричало о непротивлении, а Луна пришла сюда с войной?
— Если мы не остановим его… — начала Селестия, почувствовав колебания сестры.
— Я помню, — оборвала её та. Сомбра смотрел ей прямо в глаза, стоя на том месте, где раньше вращалось Кристальное Сердце; теперь же постамент был пуст.
Во взгляде одержимого единорога пузырилось фиолетовым пламенем необъяснимое ликование, которое было сложно спутать с гостеприимством. Но Луна всё равно скользнула вниз, планируя к нему.
— Сестра!
— Всё в порядке, — приостановилась в воздухе та, оборачиваясь на Селестию. — Он не причинит мне вреда. Просто… просто дай мне попробовать ещё раз.
Помедлив, аликорница неуверенно кивнула. Луна приземлилась на расстоянии вытянутой ноги от короля.
В этом бешеном радостном взгляде не было ничего от прежней насмешливой любознательности и изысканного хитроумия. У аликорницы сложилось чёткое впечатление, что она стоит перед зверем-оборотнем, очень плохо притворяющимся тем, кого она любила.
— Сомбра, — прошептала Луна, протягивая к нему копыто. Безумное выражение лица единорога не изменилось, но из глотки вырвался клокочущий рык, а рог предупреждающе вздулся чёрно-зелёным свечением. Принцесса беззвучно всхлипнула, останавливаясь. — Я всё равно знаю, что ты слышишь меня.
Она осеклась. Это было ложью. Будь оно действительно так — проложенная через обе жизни нить притянула бы её единорога к прикосновению, он принял бы объятия, приласкался щекой к нежному копыту. Но теперь его последняя воля распространялась лишь на то, чтобы обеспечивать своей любимой безопасность. И даже здесь демон начал вносить свои коррективы, на что недвусмысленно намекало приготовленное заклинание.
Сомбра умирал.
— Я люблю тебя и всегда любила! — вырвалось у аликорницы. Слёзы давно закончились, но надтреснутость оставалась в голосе, даже когда она говорила не о потерянном в самом себе жеребце. — И я никогда, никогда не сделала бы того, что собираюсь сделать, но ты не оставляешь мне выхода. Я позволила бы тебе существовать дальше, если бы ты и вправду был кем-то вроде дикого животного, что упивается своей магией в бесплодных каменных землях или дремучих лесах… но ты вознамерился вторгнуться войной на земли существ, которые не причастны к тому, что с тобой случилось. Ты хочешь утянуть весь мир в страх и несчастье, что овладели твоей душой, и я… я…
У неё всё же не кончились слёзы.
— Я не могу допустить, чтобы тебя помнили, как кого-то настолько ужасного! Я сама не хочу помнить тебя таким! Мой Сомбра — прямолинейный, жёсткий, опасный, но… но он никогда не устроил бы геноцид, никогда не развязал бессмысленную кровопролитную войну, у которой нет даже цели. Он не отличался любовью к кому-либо, кроме тех, к кому действительно привык и кто заслужил его уважение, но и настолько чудовищно он поступать бы не…
— Я люблю каждого.
Луна захлопнула рот и торопливо вытерла перекрывающие взор слёзы. Сомбра, или то, что от него осталось, смотрел ей в глаза с печалью и сожалением.
— Это… это не признание, не так ли? — глухо прошептала аликорница. — Это перевод. Перевод имени.
Единорог кивнул.
— Ты собирался пойти войной на страну, которая забрала то, что угрожает моему существованию… и собрался подчинить ради этой цели камень, подавляющий магию.
Сомбра расхохотался. Его и без того низкий голос с лёгкой хрипотцой, пробирающий до подобострастной дрожи своим тембром, обрёл дополнительную глубину, которая загипнотизировала Луну сильнее, чем было допустимо в этой ситуации.
— Ты не входишь в мои приоритеты, — сообщил ей единорог. — Совсем скоро я подавлю последнее воспоминание о тебе, и ничто не будет удерживать меня от того, чтобы применять силу безо всяких бессмысленных ограничений.
— Зачем ты делаешь всё это? — отчаянно воскликнула Луна, молясь о том, чтобы то, что выдавало себя за Сомбру, пошло на диалог.
— Мне незачем убивать пегаску, — подошёл он ближе. — Я заинтересован в уничтожении аликорнов, которое ей напророчено. Но не разумнее ли держать подобную силу при себе, полностью подконтрольную и верную? Только подумай, чего я смогу достичь с её помощью. И, кстати… — их губы почти соприкасались, когда Сомбра перешёл на шёпот. — Ты можешь увидеть это вместе со мной.
— Ч-что? — кровь против воли быстрее побежала по телу, согревая его нежданным теплом. Его тело, его голос — всё это действовало на Луну, как афродизиак. Безотказно.
— Я сохраню часть воспоминаний о тебе, — милостиво согласился король, — чтобы знать, за что Сомбра так тебя ценил. Преданность. Честность. Ум. Выдержка. Невероятная сила, так сочетающаяся с моей… И всё это совершенно не находит оценки на родине. Даже самые светлые отбрасывают тени, и тень сестры накрывает тебя и топит в своей густоте. Но вместе со мной тебе не нужно будет быть чьим-то приложением. Мы будем править всем миром бок о бок, вместе. Король и его королева, тень и ночь…
— Нет.
— К чему такая категоричность? Ты думаешь, на подпевке у сестры твоя колыбельная сможет достигнуть сердец? — криво ухмыльнулся Сомбра.
— Ты лжёшь, — перекатила на языке Луна.
— А ты сама не веришь в то, что говоришь. Разве я похож на безумца? Разве в моих словах нет истины и логики?
— Ты и есть безумец, — аликорница осмелилась открыть дико сверкающие глаза. — Докажи мне свою искренность. Освободи каждого из тех, кого поработил.
— Только если ты принесёшь мне Ми Аморе Кадензу, — спокойно выдвинул условие Сомбра. Луна прижала уши и отступила на шаг. — Элемент Честности, которым ты обладаешь, не позволит тебе солгать, и ты понимаешь это. Я понимаю тоже. Даю тебе клятву, что не причиню кобылке вреда. Мы вырастим её, как свою дочь, в любви и заботе. Я буду жестоким для кого угодно, но не для вас.
— Ты убил живое воплощение любви, — прошипела Луна, задирая голову. — Ты ничего не можешь о ней знать.
— Да, эти двое переплелись в последний раз так крепко, что одним ударом я разрубил их на такое количество кусков, которое прежде считал невозможным! — хрипло рассмеялся Сомбра, и Луна впала в ярость.
— Селестия, давай! — рявкнула она, взмывая в небо к сестре и оставляя за собой эфемерный след из раскаляющегося добела рогового свечения.
В Империи царил мрак, но аликорницы, атаковав единым заклинанием, заменили своими аурами солнце. Луна снова и снова прокручивала в памяти последнюю циничную реплику единорога, которую ни за что не стал бы высказывать вслух её настоящий Сомбра, но, глядя на то, как тот с душераздирающим воплем теряет связь души с телом, трескается изнутри, словно статуя, и развеивается беспомощным чёрным дымом, не могла солгать, что плачет от яркости.
И Элемент Честности тут был совершенно не при чём.
— Ваше Высочество, операция прошла успешно.
— Хорошо. Активируйте свои телепортационные руны и возвращайтесь.
— Есть! Разрешите спросить?
— Разрешаем.
Единорог почесал затылок, озадаченно оглядываясь.
— А куда делась Кристальная Империя?
Селестия заторможенно обернулась так, будто это произошло не на её глазах и не под её рогом. Ветра сиротливо завывали над круглой ледяной пустошью, затягивая её похоронным саваном снега. Там, где им раньше приходилось огибать громадный защитный купол, была вольная пустота.
— Мы не знаем, но у нас не было цели уничтожать её, — устало ответила Селестия. Луна плелась за ней, повесив голову до самой земли и цепляя на везущийся по земле хвост ветки и пыль.
Селестия не была уверена, что сестра очистила его, даже после того, как они вернулись домой, победившие и проигравшие одновременно, и Луна немедленно скрылась в своих покоях. Старшая принцесса не мешала ей. Она сама ответила на все вопросы подданных так честно, как могла, не заметив, что судьбой и ролью её сестры никто особенно не заинтересовался.
На следующий день Луна почти вползла в тронный зал с трясущейся от гнева нижней челюстью. Полопавшиеся капилляры в глазах выдавали, что она не спала всё это время. Она узнала, что её гвардейцы были отправлены на остров чейнджлингов, несмотря на её запрет. Метал Фрейм, новый капитан королевской стражи, проигнорировал её предупреждение и позволил пони, использующим магические доспехи, приземлиться на остров, который любую магию подавляет. Они лишились сил, под которые были натренированы, и оказались в ловушке.
Только лишившись Сомбры, фактически, убив его своими копытами, аликорница не сумела уберечь присягавших ей на верность солдат.
— С каких это пор приказы второй принцессы игнорируются?! — рычала Луна сестре в глаза. — С каких это пор всегда именно я оказываюсь второй принцессой?!
— Метал Фрейм поступил как лучше, — заступалась Селестия. — Если бы первыми были отправлены дневные пегасы, без ночного зрения они заблудились бы в дыму и разбились о скалы, и погибших было бы гораздо больше!
— О, а подданных ночи, значит, можно использовать, как пушечное мясо? — шерсть на холке и спине младшей принцессы встала дыбом. — Мы не можем назвать это по-другому, сестра! Ты просто позволила моим пони умереть! Ведь потери среди твоих на том острове составили единицы, не так ли?!
— Луна, у меня не было никакого злого умысла…
— Мы понимаем, что это была война — пусть и короткая, но война! И без жертв было не обойтись! Но так сознательно отправлять солдат на гибель — это цинизм! Позовите мне Метал Фрейма! И почему пост капитана гвардии занимает именно он? Лайт Кнайта ты что, перевела на должность няньки для Кейденс?
Брови Селестии сдвинулись.
— Все выйдите вон и оставьте нас на полчаса.
Постовые незамедлительно повиновались. Луну потряхивало от злобы, пока она ждала, когда те уйдут.
— Наш приказ снова был проигнорирован, — сквозь зубы заметила аликорница, зверски глядя на сестру. — Мы никогда не были одержимы властью, Селестия, но подобное непризнание нашего существования оскорбительно.
— Луна, я понимаю, что…
— Нет, дорогая сестра, — выплюнула Луна. — Ты не понимаешь. Ты купаешься в любви и уважении, на которые мы имеем такое же полноценное право, тебе оказывают почёт и слушаются тебя, пока нас воспринимают лишь из вежливости к тебе. Да и то уже не воспринимают. Это никогда не задевало нас, но сейчас подобное отношение коснулось наших подданных. И оно, — выделила принцесса ночи, — стоило им жизни. Оно стоило жизни многим пони, у многих из которых остались семьи!
— Я не отдавала такого приказа, говорю тебе! — вскинула крылья Селестия.
— Мы и не упрекаем тебя в том, мы пытаемся донести, что наши слова не ставятся в такой авторитет, как твои, и это уже совсем не безобидно!
— Луна, — повысила голос старшая из сестёр, хмурясь, — я не виновата, что вместо того, чтобы укреплять связь с подданными, ты только и делала, что гонялась за Сомброй.
Луна пошатнулась, как от удара кинжала. Селестия продолжала твёрдо чеканить:
— Ты не помнишь ни единого лица или имени, ты не охарактеризуешь ни одного из твоих приближённых, ты не сможешь назвать ни единой династии, что была тебе преданна, и не потому, что таких не было, а потому, что ты не видела их в упор. Ты видела и придавала значение лишь одному пони, пони, который, безусловно, был достоин этого, но связь с которым не могла сделать тебя более любимой и почитаемой твоими собственными подданными. Пока ты справлялась со своими внутренними горестями, их нужды приходилось удовлетворять мне, равно как их печали и страхи. Теперь ты не должна удивляться, что мне доверяют и служат крепче, чем тебе.
— Ты ставишь мне это в вину? — слабо прохрипела Луна, забывая королевское «мы». — То, что я любила и следовала зову души?
Селестия смягчилась.
— И ваша любовь с Сомброй была удивительной, не похожей ни на что из того, что мне доводилось видеть… Но теперь он ушёл. А ты продолжаешь думать о нём и убивать себя лишь из-за его отсутствия. Ведь ты оказалась возмущена вовсе не гибелью своих солдат, а тем, что теперь некому любить тебя в ответ так же сильно?
Магия успокаивающего голоса, обволакивающего воспалённое сознание Луны прохладным бальзамом, разбилась об это предположение.
— Я и раньше заботилась о тех, кто был верен мне, — прошептала она. — И я защищала от кошмаров и твоих пони. Я останавливала чудовищ и перед твоими поселениями тоже. Я всегда заступалась за каждого, Селестия, потому что это был мой долг, независимо от того, поклоняются они дню или ночи, и я не требовала за это награды. И я надеялась, что после всех совершённых подвигов могу рассчитывать на то, что ты тоже будешь защищать моих пони при нужде — так же, как я защищала твоих. Видимо, я ошиблась, и о равенстве между нами не может идти речи.
— Луна…
Аликорница не дослушала, разворачиваясь, чтобы уйти.
— Луна, ты спрашивала, что случилось с Лайт Кнайтом. Я должна показать тебе это и признаться кое в чём. Это связано с Сомброй, — Селестия сделала паузу, — и его наследием.
Луна обернулась с выражением недоверия на лице.
— Подойди ближе, — вздохнула сестра. — Он рассказал о своих мыслях насчёт Кейденс и мне тоже. Мы обсудили с ним это и пришли к выводу, что аликорн, подобный ей, рано или поздно появился бы, но далеко не факт, что его сердце, как и хотели Анима и Дженезис, окажется наполнено любовью. Ещё один повод сделать то, что мы, собственно, сделали — паранормальное чутьё на этих самых будущих аликорнов и ненависть к ним, которую Сомбра стремился подавить все месяцы — да, Луна, я была не так равнодушна к нему и его чувствам, как ты привыкла думать. Но — к делу. Сомбра и я много говорили об аликорнах и о том, в какое положение они попали. Помня давние времена, когда нас убивали сразу после родов, мы не могли не сойтись во мнении, что такого не должно повториться. И поэтому мы решили, что будет лучше, если за каждым будущим аликорном, начиная с Кейденс, будет присматривать смертный страж, чтобы защитить дитя от угроз… и от самого себя тоже. Днём и ночью, не смыкая глаз, сокрытый тенью. Лайт Кнайт уже стал, по сути, таким для Кейденс, первый Теневой Страж. Взамен я обещала ему исполнение любого его желания.
— Но… где он сам? — удивлённо спросила Луна, понизив голос.
— Там, где должен быть. Рядом со своей подопечной, невидимый для всех, кроме нас с тобой. Все думают, что он умер, едва доставив Кейденс к заставе. Мои пони инсценировали похороны. Так что ты скажешь, Луна? Я знаю… Сомбра бы хотел, чтобы ты помогла мне.
Аликорница прищурилась.
— Он рассказал бы мне об этом.
— Рассказывать было нечего, — оправдала его Селестия. — Это была лишь идея, я воплотила её лишь после того, как всё это произошло. Но я надеюсь на твою помощь. Мне показалось, что ты была бы рада продолжить его последнее дело, названное в его честь.
— Селестия, — тяжело сглотнула Луна. — Я ценю твою попытку помочь мне и отвлечь меня, но… в свете последних событий это выглядит так, будто ты стремишься окончательно перевести принцессу, которая и так стоит на задворках власти, в полное и беспросветное подполье. Я… я выговорилась, и мне стало немного легче, но я по-прежнему не могу принять это предложение. Прошу, дай мне немного времени.
— Столько, сколько захочешь, сестрёнка, — искренне ответила Селестия. — Я люблю тебя.
Луна никогда прежде с такой остервенелой злобой не проклинала, что времени у неё действительно сколько захочешь.
Сколько захочешь минут, когда вглядываешься в тени, и на один только взгляд, даже без участия мимики и уж тем более — жестов, из них больше не выходит высокая статная фигура с мудрыми рубиновыми глазами.
Сколько захочешь дней, когда в их конце ложишься в одинокую постель и мечешься по незаполненному, слишком большому для только одного тела пространству; когда в их начале встаёшь с простыней, которые сбились из-за ночных кошмаров, а не исступлённого древнего танца двух переплетённых в любви тел, с подушек, которые промокли от слёз, а не пота и соков.
Сколько захочешь лет, когда ощущаешь беспросветное одиночество. Все попытки завести друзей уходят в зыбучие пески времени, засыпаются первой брошенной на крышку гроба горстью. Скромные и незатейливые родословные слуг заучиваются наизусть в один бессмысленный вечер, а восторг какой-нибудь горничной на замечание о том, что она уже в третьем поколении так чудесно выполняет свою работу, теряет в ценности после первого десятка раз. И мучительно, мерзко выворачивает от мысли пригласить кого-либо в свою постель.
Селестия, должно быть, пони великой души, раз черпает радость в мелких вещах.
Луна могла бы смириться с бесцельным существованием, когда ни одна мысль не достигает чужого ума в первозданной целостности и истине, могла бы смириться с отсутствием родственной души и даже, возможно, с тем, что по своей воле позволила ей умереть. Если бы она не начала взывать к ней во снах.
Море снов находилось во власти принцессы ночи, но она не оказалась особенно шокирована, столкнувшись с тем, что не может блокировать этот зов. В конце концов, их с Сомброй «помни» неслось через века ещё до первого шага стрелки мировых часов.
Её тянуло в самую северную точку планеты, под вековой ледяной панцирь, в неподвижную глубину окаменевшей воды. Луна летела туда, заклинанием расчищала смёрзшийся в корку снег, чтобы коснуться мутного льда, и долго всматривалась в бесплодную чёрную бездну, которая в какой-то момент начала всматриваться в неё.
Иногда аликорнице чудилось призрачное теневое движение где-то на дне. Иногда красно-зелёные глаза беспомощно взирали на неё оттуда, прежде чем заволочься фиолетовым дымом и слиться с беспощадным давлением непробиваемого ледяного слоя.
Во снах отдалённый и нечёткий, как из-под толщи льда, голос Сомбры говорил о том, как привык к холоду и темноте и как красивы виднеющиеся из его тюрьмы звёзды, какое очарование — смотреть на них через эфемерный шлейф северного сияния. После таких снов Луна лежала в постели без движения, проснувшись, несколько часов, чувствуя, как в истерзанной груди зреет что-то новое.
В эти моменты она необъяснимым образом ощущала рождение каждой ослепительной звезды, что перейдёт в услужение ей, слышала, как плывут в ночи кометы, чем-то в подкорке осязала вращение далёких невиданных планет. Кончики копыт игольчато кололо безграничное, могущественное единство времени и пространства. Она словно на расстоянии корпуса от себя смотрела на острый и лунный свет мироздания, льющийся бесконечно из самой сердцевины вселенной, омывающий каждое сочленение её тела, наделяющий её космической силой.
И она вскакивала с постели, как маленькая кобылка, и с каждой шерстинки куда-то в небо устремлялись призрачные белые лучи, источаемые ликующими рывками сердца, видела, как сестра заводит солнце за горизонт, нетерпеливо выводила на небо луну, и глубинный свет её души встречался над спящим городом с серебряным сиянием ночного светила.
И не было никого, кто разделил бы её эйфорию.
И не было никого, кто побывал бы вместе с ней в каждом фрагменте вселенной и понял, что она ощущает.
И не было никого.
— Я прошу не так много — всего лишь прячь своё солнце на ночь над севером!
— Луна, это уже не смешно.
— А я никогда не шутила. Ты не хочешь растапливать лёд целенаправленно — хорошо, ладно. Но пусть это происходит хотя бы постепенно!
— Луна, нет, и мы уже обсуждали это! Сомбра умер, смирись и прими это, иначе ты сойдёшь с ума! Или, по крайней мере, сходи на здоровье, но перестань сводить меня!
— Почему вы опять ссоритесь?
Обе принцессы опустили взгляды вниз. Молодая розовая пегаска смотрела на них со смущённой улыбкой, словно она и была причиной ссоры. Не дожидаясь ответа, Кейденс наклонила голову набок:
— Может, тётя Луна права, и действительно стоит дать Сомбре шанс выбраться?
— Сомбра — очень плохой пони, малышка… — мягко улыбнулась Селестия, и в глазах Луны полыхнуло холодное пламя.
— Это не так, — твёрдо отрезала аликорница. — Сомбра не был плохим пони. Он всего лишь болен.
— Вечная мерзлота — гробница, а не лечебница, Луна. Прости, но у меня больше нет сил успокаивать тебя. У меня закончились и слова, и терпение. Твоё упрямство удивительно выдающееся. Ты и так забыла обо всём, кроме сумасбродной идеи расплавить север.
Принцесса ночи оскорблённо хлопнула ртом.
— После переговоров со мной Седельная Арабия наконец перестала воротить нос и открыла с нами торговлю, я решила чейнджлинговый вопрос и примирила грифонов с драконами, чтобы они не устраивали свои войны прямо на территории Эквестрии, — холодно перечислила она. — Эти заслуги были приписаны тебе только потому, что ты, не добиваясь успеха, предприняла достаточное число попыток их достигнуть. А то, что у меня это получилось — конечно же, результат твоего упорства. И ты даже не попыталась опровергнуть это на балу, ты податливо кивала на каждое слово этих подхалимов.
— Тётушка…
— Замолчи, Кейденс, взрослые разговаривают.
— Детка, иди, поиграй с Файрфлай, — мягко подтолкнула племянницу носом Селестия. Та послушно удалилась, прижимая уши и косясь на тёть из-за плеча.
— Я пытаюсь приблизиться к подданным, — горько настояла Луна, — я делаю всё, чтобы заслужить их уважение и любовь, но что мне остаётся, если все мои заслуги так легко отдаются тебе?
— Я тоже многое делаю для Эквестрии…
— …кроме того, чтобы честно отделить всё это от того, что ты на самом деле не делаешь, — огрызнулась Луна. — И после этого ты запрещаешь мне предпринимать попытки вернуть единственного пони, который слышал меня, а не делал вид. Который любил меня, а не держал при себе для удобства.
— Я люблю тебя, ведь ты же моя младшая сестра!
— Что-то не чувствуется, и на самом деле ты никогда не была мне сестрой.
Селестия пошатнулась так, что корона чуть не слетела с её головы.
Она ошарашенно рассматривала ожесточённое лицо, глаза которого стремились воспламенить её белую шкуру своей затаённой ненавистью и нескрываемой обидой. «Ты никогда не была мне сестрой». И сразу вспомнилось, как это же самое лицо тысячи лет назад светилось благоговением при взгляде на неё, словно она была снизошедшим до грешной земли божеством.
— Не была? — оскорблённо прошептала Селестия. — Да, не была. Ты никогда не видела во мне сестру, Луна. Когда ты была маленькой и слабой, я была тебе матерью. Когда мы делили последний кусок хлеба, я была тебе подругой. Когда мы правили вместе, я была тебе соратницей. Кто угодно, но не сестра. А ведь именно так ты меня называла, когда я выхаживала тебя, спасала от холода и голода, помогала тебе копытоводить страной, а потом ты предавала меня снова и снова ради того, чтобы лишний раз лечь под убийцу и узурпатора с солидным стажем в бессмертную жизнь. Вот какой была твоя благодарность, ты, двуличная…!
Конец тирады так и повис в воздухе. Но в нём и не было нужды. Что-то хрупкое, много лет потихоньку ржавевшее без должного ухода, в этот момент сломалось окончательно.
Дыхание Луны сбилось, а лицо побелело. Она несколько секунд раскачивалась на копытах, не в силах совладать с равновесием из-за того, как весь мир от взвившейся свирепости поплыл перед глазами. Селестии на секунду показалось, что сестра сейчас атакует её, но та лишь сжала губы в тонкую нить, развернулась вокруг хвоста и беззвучно ушла.
Следующим утром луна не ушла с небосвода и гордо сияла, окружённая самыми пышными созвездиями из прекраснейших звёзд. Вечная ночь должна быть достойна своей новой и единственной повелительницы, победоносный серебряный свет должен выделять глубокую темноту её шкуры и стать её высокой фигуры, пронзать пучками лучей монотонный и густой эфир синих волос, перекатывающийся по невидимым траекториями гипнотической тяжестью.
Принцесса Луна выплавила из скромной короны величественный шлем Найтмер Мун.
И пусть ей не удалось одержать верх над Селестией и оставить её солнце там, где оно было бы полезнее всего. Пусть её запомнят не только как якобы бледную, слабую принцессу, но и как завистливую предательницу своей идеальной сестры. Элементы Гармонии отправят её туда же, где томится Сомбра, и они будут отбывать свои незаслуженные наказания вместе.
Но за чертой радужного взрыва её ждало только одиночество.