Шанс
Глава тринадцатая. Запреты и волнения
— Пресвятая Селестия, Шадоу! Кто тебя так ударил? — едва жеребец вошел в комнату, как на него коршуном накинулась мать. Она осторожно коснулась копытом его скулы, внимательно вглядываясь в синяк и разбитую губу, но единорог дёрнулся, поморщившись и сбросив материнские копыта.
— Сейчас мы всё расскажем, — Твайлайт попыталась подбодрить кристальника поглаживанием крыла, но тот лишь поёжился. — Садись, Шадоу. Не волнуйся, всё будет хорошо.
— Кто это сделал? — продолжала вопрошать Кейденс, от волнения кидающаяся в разные стороны то к сыну, то к снохе. — Да что же вы молчите?! Рассказывайте, немедленно!
— Шайнинг в больнице, — мрачно доложила фиолетовый аликорн. На секунду могло показаться, что принцессу любви ударили чем-то тяжелым по голове. Она застыла, тупо уставившись на сноху.
— А что с ним? — не улавливая связи между побитым лицом сына и нахождением мужа в больнице, спросила аликорн.
— Перелом ноги, — ответила Твайлайт, незаметно утирая пот. — Видишь ли…
— Вы что, — природная проницательность Кейденс вернулась, не успела она моргнуть, — с отцом подрались?
— Шадоу, — Луна, всё ещё находящаяся в комнате, встала с кушетки и подошла ближе к ним, демонстрируя расправленные крылья, — твои нервные потрясения не оправдывают твоих действий. Думаешь, раз тебе что-то рассказали, так ты можешь позволить себе поднять копыто на отца?
— Принцесса Луна! — перебила её Твайлайт, загораживая кристальника. Тот повесил голову, спрятав глаза под смоляной чёлкой. — Вы судите о событиях, ничего о них не выслушав!
— Замолчите обе! — чуть повысила голос Кейденс и принцессы замолкли. Мягко отодвинув сноху, она приблизилась к сыну, села рядом с ним и приобняла крылом. — Шадоу, расскажи, что случилось. Тебя никто не будет ругать, обещаю, — при последнем заявлении она красноречиво поглядела на ночного аликорна.
Единорог некоторое время молчал. Кейденс поглаживала его по плечу, стараясь расположить к себе при помощи тактильных ощущений. Маленький Шадоу всегда был ласковым жеребёнком, и каждый раз, когда он что-то ломал, успокоить его можно было только лаской. Но сейчас он сидел как в воду опущенный: таким подавленным и расстроенным она его никогда не видела.
— Я… — наконец начал он. — Я не могу сказать. Я пообещал.
— Хорошо, — Твайлайт устало провела копытом по глазам. — Тогда я расскажу. На ушко.
Кейденс кивнула, позволив аликорну приблизиться к ней. Сиреневая кобылка что-то прошептала ей на ухо, а Шадоу ощутил нарастающее в комнате возмущение. Возмущение, растерянность и ярость.
— Что? — севшим голосом пробормотала розовый аликорн. Луна выгнула бровь, явно недовольная тем, что её не ставят в курс дела. Но к ней Твайлайт не подошла, решив ограничиться одной лишь матерью. — Шадоу, это правда?
Сын не отвечал, отвернувшись в сторону и блуждая взглядом где-то в других мирах. Кейденс крылом заставила его взглянуть на себя, мягко упираясь самым длинным пёрышком в его скулу.
— Шадоу…
— Принцесса Луна, могу я попросить вас отойти со мной на пару минут? — деловито предложила Твайлайт, делая бровями и взглядом различные многоходовые комбинации, указывающие на неуместное нахождение. Ночной аликорн кивнула, поспешно складывая крылья, и вышла вслед за сиреневой кобылкой. Когда голубая и блестящая дверь с тихим щелчком закрылась, Кейденс позволила себе говорить в полный голос.
— Это правда, Шадоу? Ты попытался изнасиловать мою дочь? Твою сестру?
— Нет! — от мерзкого «изнасиловать» у единорога резало уши. — Я не пытался… — он сжал зубы, цедя слова. — Это было по обоюдному согласию. Флёрри меня поцеловала и я…
Почувствовав, как мать обнимает его, жеребец замолк. Сестра просила не обижаться на неё. Она вырастила его как собственного сына, воспитывала, спасала от ночных кошмаров. Волновалась за него, плакала из-за него. А теперь, когда правда уже известна, почему продолжает за него переживать? Почему не кричит и не ругается? Не обвиняет его во всех прошлых грехах?
— Шадоу, — по щекам аликорна скатились две жемчужные слезинки, — расскажи мне всё. Начистоту. Как давно?..
— Меньше суток, — буркнул единорог. — Я не хотел… Я сомневался. Прости, мама.
Вместо ожидаемой истерики, криков, ругани, он получил лишь молчание. Глухое молчание, иногда прерываемое шмыгающим звуком. Кейденс сидела, обнимая его, и не произносила ни слова.
— Мам? — Шадоу попытался заглянуть ей в глаза, но увидел лишь влажную дорожку от слёз. Трёхцветная грива скрывала лицо матери, но в груди стояло ощущение сильного предательства. Будто то, во что он верил истово, сердце всё вверяя, разрушилось, пыльным облаком окатив, заставив посереть шерсть и глаза плёнкой заволочь.
— Только стоило тебе узнать о твоем происхождении, как ты тут же начинаешь целовать свою сестру, — горько проговорила принцесса, отстраняясь. Единорог стыдливо спрятал глаза под чёлкой, пытаясь понять, почему от такого несчастного голоса матери ему хочется плакать, уткнувшись в розовую шерсть и молить о прощении. — Я ведь тебя вырастила. Своим молоком выкормила. Вы всё равно брат и сестра, — молочные, — но ты… Шадоу, как ты мог…
«Это не я! Флёрри тоже это чувствовала! Она тоже меня любит! Я её люблю!»
Но возразить он не смог, промолчал лишь. Он привык всегда брать вину на себя. В любых шалостях, в которых были замешаны они оба, Шадоу всегда защищал сестру. Флёрри оставалась белой и пушистой, в то время как черногривый единорог получал нагоняй. Так вышло и сейчас. Как всегда.
«Шайнинг был прав. Неужели он всё-таки был прав? Но он же мой сын, мой малыш, как так вышло…»
— Отец застал вас вдвоем? — тихо спросила она. Единорог смазано кивнул. — Как ты умудрился сломать ему копыто?
— Я…
— Впрочем, неважно, — Кейденс встала, спешно направляясь к небольшому столику с графином воды. — Твой отец мне сам всё расскажет. Иди, — она налила себе чашку и залпом выпила её, помотав головой. — Иди к себе в комнату. Разберемся потом. Уже поздно, — аликорн горько улыбнулась, а затем расхохоталась. Только в этом смехе Шадоу услышал отчаянные нотки боли. «Мир вокруг тебя — карточный домик. Дунешь, и он разлетится, и неизвестно, какая карта выпадет рубашкой вниз».
Неуверенно встав, Шадоу поспешил к двери. Мать продолжала нервно хихикать, но стоило двери закрыться, до слуха донеслись рыдания. Серый единорог прижал уши к голове, пытаясь заглушить их, но ничего не помогло. Он побежал по коридору, стараясь разобрать, куда ведут его ноги.
«Мама сошла с ума. И в этом я виноват».
Незнамо как, но Флёрри в комнате больше не было. Шадоу закрыл дверь, плотно задёрнул шторы и рухнул на кровать. Постель всё ещё хранила запах Флёрри: кровавые апельсины и запах её кожи. Он был каким-то особым, неповторимым, но крайне приятным.
«Что же теперь будет с нами? Если родители запретят… Конечно, запретят, о чём это я… Но… Они так быстро узнали…»
По привычке завернувшись в одеяло, Шадоу уснул. Он не успел даже подумать о том, что их ждет, как сон тут же забрал к себе все его беспокойства, мягко заставив отложить их на потом. Блаженство продлилось недолго: кто-то отдёрнул шторы и яркий свет, просвечивавший даже сквозь веки, ударил по глазам.
— Вставайте, ваше высочество. Их высочества ждут вас в королевских покоях.
Кое-как продрав глаза, Шадоу увидел небольшого песчаного единорога по прозвищу Кэп. Он долгое время был его пажом, но принц не видел его уже несколько дней. Впрочем, из-за увлечённости сестрой и мыслями о ней, он этого не замечал.
— Они сильно злы? — спросил Шадоу, вставая на ноги. Голова слегка побаливала, глаза казались высохшими. Кэп пожал плечами.
— Как знать, ваше высочество. Принцесса Кейденс выглядела очень расстроенной, а принц Шайнинг Армор ходил по залу с перебинтованным копытом.
«Дискорд», — мысленно простонал единорог. Поспешно приводя себя в порядок, иногда приказывая Кэпу подать ту или иную вещь, он думал о том, что скажет отец о вчерашнем.
— Ты не знаешь, — угольный жеребец деликатно облизнул губы, — моя сестра будет там?
— Насколько я слышал от Мистери, с принцессой Флёрри уже поговорили. Она вышла из зала вся в слезах, — песчаный единорог вздохнул. — Теперь бедняжки её утешают…
Шадоу скривился. Нет, он знал о некоторой доле романтики между его пажом и близняшками-фрейлинами, но чтобы так говорить о Флёрри…
— Ещё раз их пожалеешь — лишу жалования.
— Простите, ваше высочество.
А лучше языка.
Идя в тронный зал, Шадоу нервничал. По лицу катились капли холодного пота, но он незаметно вытер их копытом, стараясь ничем не выдать волнения. Он виноват, с этим принц спорить не мог, но как заставить себя не думать о Флёрри? Как перестать неосознанно тянуться к ней, обуздать желание? «Если бы я был хоть каплю похож на отца», — по привычке подумал единорог, но эта мысль болезненно кольнула глаза. Он не мог быть на него похож, потому что Шайнинг Армор не его отец.
Стоящие у дверей стражи отдали честь и зажгли рога. Створки обволокло разноцветное пламя — розовое справа, светло-голубое слева — и Шадоу, выпрямившись и крепко сжав зубы, вошел внутрь.
Мать сидела на ступенях у подножия своего трона. Её трёхцветная грива была неровно собрана, будто она дёргала себя за волосы, а под глазами залегли глубокие тени. Весь собранный настрой куда-то исчез, оставив лишь скребущее чувство вины. Шадоу перевел взгляд на отца, стараясь держаться хотя бы для того, чтобы уязвить его, но белый единорог выглядел сурово, не более.
— Мы поговорили с Флёрри, — холодно проговорил он, прищурив голубые глаза-льдинки. — Она подтвердила твои слова об обоюдном согласии. Но это всё равно что…
— Шайнинг, помолчи, — резко прервала его жена. Шадоу поразился, каким властным, но одновременно обессиленным может быть её голос. Капитан королевской гвардии замолк, с сочувствием глядя на аликорна. В груди угольного жеребца закололо, стало невыносимо тяжко дышать. Отчаяние и одна единственная мысль «Так будет лучше для всех», билась в голове пульсацией, будто напоминая, пытаясь объяснить это обливающемуся кровью сердцу.
Кейденс некоторое время молчала. Черногривый мог бы искусать себе все щёки, но нельзя было выказывать волнения перед отцом. «Ты жеребец! — звучали в голове его слова. — А жеребцы должны принимать все удары молча! Издавая стон, ты показываешь врагу свою слабость, рыдая на поле боя — уязвимость! Держи лицо!»
Было только больно от того, что отец позиционировался как враг.
— Я не знаю, — аликорн подняла голову, но Шадоу не увидел в её глазах слёз. — Я не понимаю, как вы оба могли. Мне не хочется в это верить, Шадоу. Вы же мои детки, — она горько улыбнулась. — Но я не могу закрыть глаза на такое. Что бы там не было с кровью и биологическим родством, вы всё равно остаетесь родственниками! Как, — её голос, почти вернувшийся в норму, снова упал, — как так получилось, Шадоу? Когда ты понял, что… что любишь Флёрри в таком плане?
Единорог молчал. Он не знал, когда это началось. Всегда? С первых осознанных лет? С детства?
— Впрочем, — Шайнинг Армор решил снова подать голос, — я не считаю это удивительным. Она тянулась к нему с первого момента его появления, — при этих словах единорог поморщился, будто раскусил барбарис. — Нужно было придать этому значение, но теперь уже поздно что-либо делать.
— Шадоу, — принцесса запрокинула голову назад, а затем опустила её, глядя прямо на него, — теперь вы с Флёрри не будете видеться вне занятий. Пока ваша лихорадка, — она запнулась на этом слове, будто сама в него не верила, — не пройдет.
— Нет! — вскинул голову принц. — Вы не можете…!
— Ты действительно считаешь, что мы не можем? — прервал его отец. От его голоса Шадоу съежился, но тут же выпрямился и отважился посмотреть ему в глаза.
Жгучий и полный негодования взгляд алых глаз столкнулся с суровым и холодным ледяным. Шадоу старался не моргать, или хотя бы не делать это так часто, чтобы выдержать этот поединок. Грудь словно сковало кольцом, тугим обручем, лишающим воздуха, но он старался держаться, бороться с собственной слабостью, страхом перед отцом…
«Побори свои страхи».
— Мы уже приняли решение, Шадоу, — голос матери срывался, словно она пыталась сдерживать рыдания. — И оно окончательно. Ступай.
«Вы не сможете запретить нам видеться, — мысленно буркнул он, резко разворачиваясь. — Вы не сможете!»
Он наморщил нос, чтобы казаться себе разозлённым, но в глубине души понимал, что от несправедливости хочется кричать. За спиной мать вздохнула тяжко.
— Мне на ежегодный саммит надо уезжать, а они тут…
Нарочито громко топая, Шадоу пошел в свою комнату. Сегодня с утра должны быть занятия. И, пусть они сейчас и не занимали голову жеребца вовсе, подготовиться к ним следовало.
«Я смогу увидеть Флёрри. Интересно, что она думает? Кэп говорил, что она плакала. Ох, если бы мы могли сбежать…»
Постепенно эта мысль, формировавшаяся с каждым шагом всё отчетливее и отчетливее, начала нравиться юному единорогу. «Я напишу ей записку и закину в рюкзак. Как только мама уедет из Империи, мы сбежим, и отец не сможет нас найти! Никто не сможет нас найти!»
Флёрри…
Копошась в собственной комнате, Шадоу тихо шептал её имя. Оно успокаивало его, заставляя усмирить бушующую в груди ярость и злость на родителей, накрывших его только сейчас. Запретить видеться вне занятий! И как они себе это представляют? Никто не помешает использовать им магию, чтобы телепортироваться в комнаты друг друга. Наивные родители.
Громкий треск аур за дверью заставил чуткие уши дёрнуться в сторону. Шадоу повернул голову, звук повторился. Неуверенно приблизившись к двери, он толкнул её копытом.
— Санбёрст? — удивился единорог. — Что ты здесь делаешь?
— Подбираю нужное заклинание, — маг копытом поправил очки, концентрируя всё своё внимание на полыхающем роге. — Их высочества попросили меня найти подходящее заклинание для блокировки магии определённых единорогов. Позволь-ка, — он переместил телекинез на его голову и Шадоу зашипел от боли. Вырванный волосок подлетел к магу и был убран в специальный мешочек.
— Это ещё зачем? — фыркнул Шадоу, потирая саднящую кожу головы. Санбёрст посмотрел на него таким взглядом, будто он спрашивал что-то примитивное.
— Для блокировки частот твоей ауры мне нужна твоя ДНК. У Флёрри я уже взял волосок, остался только т-твой.
«Дискорд…»
— Ладно, — угольный единорог замотал головой, разгоняя прыгающих перед глазами духов хаоса, — мне нужно идти на занятия. До свидания, Санбёрст.
— Д-до свидания, принц Шадоу, — кивнул ему маг и снова погрузился в летающую рядом книжку, что-то бормоча.
«Отвратительный день. Отвратительнейший день».
Впрочем, надежда на спасительную записку всё ещё грела душу. Завернув за угол, Шадоу достал из сумки карандаш и написал:
«Мама уезжает на ежегодный саммит завтра. У нас есть возможность сбежать из Империи. Если согласна — встречаемся возле Кристального Сердца послезавтра ночью, в полночь.
Немного подумав, он добавил:
«Я люблю тебя».
Осторожно сложив записку в форму небольшого кристалла, чтобы Флёрри могла понять, от кого это послание, Шадоу положил его между креплением сумки и кожаным ремешком. Хотя он надеялся, что она не сможет перепутать его ни с кем другим.
Флёрри уже сидела в классе, когда он вошел. Её светло-зелёные глаза покраснели от выплаканных слёз, а ушки повисли. Несмотря на солнечный день, шерстка принцессы казалась тусклой, неяркой.
Не кристальной.
— О, вот вы и здесь, — Халсиен появилась, как всегда, неожиданно, выйдя из лаборантской. — Что ж, начнём. Присаживайтесь, ваше высочество. Надеюсь, вы уже починили ваш будильник?
«Она узнает. Она обязательно узнает, что мы собираемся сделать. Но не узнает, куда».
— Нет, профессор, — мотнул головой он, садясь за парту. — Я займусь этим завтра.
— Надеюсь на это, — холодные глаза насмешливо блеснули, а чуть ссохшиеся губы пожевали разгорающуюся трубку. — Итак, тема нашего сегодняшнего занятия…
— Флёрри, — прошептал жеребец, посылая записку сестре. Та осторожно приземлилась той на копытце. Принцесса поспешила закрыть её свисающей гривой, пока мисс Халсиен объясняла что-то про устройство Кантерлотского дворца.
До конца занятия Шадоу еле дотерпел. Сестра не читала записку, пока Халсиен что-то говорила, лишь внимательно её слушала.
«Ну же, пожалуйста, прошу тебя, прочита-ай!»
И лишь когда до конца урока оставалось несколько минут, Халсиен встала за кафедру и начала что-то зачитывать. Флёрри осторожно разгладила записку копытами, пробегаясь по ней глазами. Шадоу чутко следил за выражением её лица. Оно сначала было обречённым, затем осуждающим, а когда дочитала до конца, её губы растянулись в тёплой тронутой улыбке.
Почувствовав в груди небывалый восторг, единорог с замиранием сердца видел, как будто во сне, что аликорн подняла голову, кивнула и одними губами прошептала: «Я приду».
Халсиен лишь усмехнулась, переправив трубку в другой уголок рта.