Вкус лайма

Давай, наливай уже!

Каждую пятницу, отработав весь день на ферме, Лаймстоун Пай отправлялась в Роквилль, небольшой городишко, расположенный по соседству, чтобы продать камни и разжиться кое-какими припасами. Не сказать, чтобы ей приходилось совершать много покупок — её семья обеспечивала себя почти всем необходимым, да и город был так невелик, что едва мог похвастаться парой-тройкой магазинов. Тем не менее всегда находилось несколько дел, на которые, как она прекрасно знала, у её родителей и сестёр не было ни времени, ни сил. Впрочем, то, чем она сейчас занималась, они бы точно не одобрили.

— Ещё одну, мисс Пай? — удивился бармен. — Вот так, сразу?

Лаймстоун нахмурилась и швырнула на прилавок сверкающий самоцвет:

— Да, сразу.

Бармен пожал плечами и наполнил её стакан чем-то, по цвету и консистенции больше всего напоминающим жидкую грязь или мочу, чем, кстати, оно вполне могло оказаться, ведь никто из посетителей доподлинно не знал, что ему наливают. Кое-кто пытался это выяснить, но большинство предпочитало не думать. Каждая партия выпивки немного отличалась по вкусу от других. Некоторые старожилы могли точно назвать каждую из них, лишь понюхав свою кружку.

Лаймстоун сделала большой глоток, и её передёрнуло.

— На этот раз ты и правда превзошёл самого себя, — сказала она, с трудом пытаясь перевести дыхание. — Что это, сгнившие апельсины?

— Полусгнившие, — ответил бармен, — ну, и ещё кое-что. На прошлой неделе я купил их на рынке за полцены. Не смог упустить такую оказию. Не волнуйся, стошнить тебя не должно́. По крайней мере, не сразу.

Барменом был старый лысеющий одноглазый бэтпони, несмотря на возраст, до сих пор подтянутый и крепкий. Его бар являлся одной из древнейших городских построек: каменный, похожий на маленькую крепость, по слухам, некогда принадлежавший королевской страже. Никто из пони не сказал бы наверняка, было ли это на самом деле и как давно; так же, как никто до сих пор не удосужился снять облюбованный блохами ветхий штандарт Найтмэр Мун, свисающий со стены за прилавком.

В зале царила полутьма, его освещали всего-навсего несколько керосиновых ламп, свечи, торчащие в пустых бутылках на столах завсегдатаев, да старый закоптелый канделябр, висящий над бильярдным столом. Лаймстоун заметила, что почти все пони были местными, лишь небольшая кучка чужаков торчала среди них, как бельмо на глазу.

Их красочная компашка сильно отличалась от остальных. По правде говоря, они выглядели так, словно сбежали из бродячего цирка. Грязный рахитичный юный пегасик с крошечными крыльями, почти лишёнными перьев, развлекал посетителей, жонглируя парой шаров и другими предметами, включая кружки. Ни один из них ни разу не упал на пол, даже когда жеребчик прихватывал монетки, которые бросали ему зрители, и засовывал в карманы своей одежды, больше всего похожей на множество заплат, скреплённых между собой суровой ниткой.

— И как никто до сих пор не откинул копыта после твоей бурды? — Лаймстоун допила стакан и посмотрела на бармена, моргая, пока её зрение не пришло в норму.

— Она обеззараживает всё на свете, — ответил он.

— Лады, давай ещё одну, — вздохнула Лаймстоун. — Может, она обеззаразит и меня.

— Тебя что-то беспокоит? — неуверенно посмотрев на неё, спросил бармен.

— Как сказать, — закатила глаза земная пони. — Я захаживаю сюда каждую пятницу, верно? Почему-то раньше это не было проблемой.

— Нет так нет, — бармен примирительно поднял копыта и отправился к бочке, чтобы налить Лаймстоун новую порцию выпивки. Затем, сграбастав с прилавка пустую кружку, он плюнул в неё и начал тщательно протирать обрывком грязной тряпки.

Прикончив свой стакан в один присест, Лаймстоун отвернулась от стойки, чтобы посмотреть, что происходит в баре. Всё было как всегда, типичный вечер пятницы в Роквилле. Пегас-жонглёр успел куда-то смыться вместе с деньгами. Местные музыканты — виолончелистка и две скрипачки — играли какую-то быструю мелодию. Несколько темногривых кобылок с золотыми серьгами в ушах танцевали посреди каменного зала; одна из их товарок гадала какому-то жеребцу по копыту. Незнакомый единорог, наверное странствующий торговец, играл в бильярд с парой шахтёров. Лаймстоун заметила и кое-кого ещё. Кого-то, скрывающегося в самом тёмном углу, невидимого в скудном свете ламп и свечей.

Воздух был пропитан запахами пота, выпивки и отсыревшей каменной кладки. Нетвёрдой походкой Лаймстоун подошла к танцующим и, ловя ритм, развернулась на месте. Начиная танец, она подпрыгнула вверх, цокнув всеми четырьмя копытами одновременно. Несколько местных кобылок, решивших составить ей компанию, выскочили из-за столов, громко пристукнув ножками стульев о твёрдый земляной пол.

Чувствуя, как по венам струится алкоголь, Лаймстоун широко ухмыльнулась. Звучащая мелодия была слишком быстрой для её натруженных копыт;  она не была ни такой резвой, ни такой ловкой, как кобылки вокруг неё, но ей было уже наплевать. Закрыв глаза, она вертелась на месте.

В тёмном углу старый поддатый шахтёр с удивлением разглядывал одного из приезжих. Экое чучело. Как и большинство из них, он был земным пони, но носил сомбреро и пончо. Мало того, почти весь вечер он провёл, напиваясь в компании резинового цыплёнка, который, опершись спиной о глиняную кружку, нагло расселся на столе. За свою долгую жизнь старик никогда не видал ничего подобного, особенно если учесть, что странный пони не только пил, но и разговаривал с цыплёнком, называя его Мягкотелым.

— Кто она такая?

Услышав тихий шёпот чужака, шахтёр вздрогнул. С трудом подняв голову от кружки, он прислонился к стене и тупо уставился на пони в сомбреро, силясь понять, кого он имеет в виду.

— Кобылка, которая только что начала танцевать, — уточнил жеребец.

— А, эта, — старик посмотрел на танцующих. — Сдаётся мне, это мисс Лаймстоун Пай. Старшая дочка почтенного Игниуса Рока. Похоже, она…

— Пай? — прервал его чужеземец. — Я уже слыхал это имя раньше.

— Отож, — усмехнулся шахтёр. — Послушай мово совета, сынок. Держись от неё подальше.

Незнакомец удивлённо приподнял бровь:

— Это ещё почему?

Его собеседник медленно покивал головой, глядя на отплясывающих кобылок:

— Коли мисс Пай решила станцевать, у кого-то явно завелись лишние зубы. — Шахтёр издал булькающий смешок.

Накаркал, старый хрыч. Вскоре и правда завязалась потасовка, хотя “мисс Пай” и не имела к ней никакого отношения. Шахтёры, игравшие в бильярд, обнаружили, что их компаньон-единорог жульничает, направляя шар в нужную лузу при помощи магии. Бармен не успел вмешаться; брошенный кем-то стакан разбил бродячему торговцу нос. Единорог стоял, прислонившись к столу, а его кровь растекалась по бильярдному сукну, давным-давно утратившему свой изначальный зелёный цвет. Несмотря на вопли несчастного, он получил ещё несколько крепких пинков, прежде чем его выволокли на улицу.

Музыка зазвучала вновь, она стала ещё громче и быстрее. Шатаясь, Лаймстоун вернулась к стойке и водрузила на неё передние копыта.

— Эй, бармен! — крикнула она, сделав размашистый жест. — Давай, наливай уже!

— Ты уверена? — спросил одноглазый бэтпони. — Ты почти никогда не танцуешь, когда приходишь сюда. У тебя всё в порядке?

— Меньше слов, больше выпивки, — перестав улыбаться, буркнула она. — Конечно я в порядке, раз уж сижу здесь, а не пытаюсь отморозить жопу, блуждая по болоту с куском верёвки в поисках дерева, способного выдержать мой вес.

Копыто бармена застыло над стойкой, но Лаймстоун опередила его, выхватив у него кружку.

— Ты же не собираешься…

— Неа, конечно же нет, — сказала кобылка, сделав глоток. — Брр, эта партия твоей отравы и правда ужасна. К тому же, меня быстрее загонит в гроб работа, чем я утрачу любовь к жизни. Иногда по утрам Па не может подняться с кровати, да и я всё чаще вспоминаю, что у меня есть суставы. — Она поводила в воздухе копытом. — Я не становлюсь моложе, а когда уехали Пинки и Мод… — Она вздохнула и опустила голову на стойку. — Так не должно быть…

— Что случилось? — снова спросил её бармен.

— Всё случилось… — Лаймстоун медленно подняла голову и сделала ещё один большой глоток. — Каждый раз, когда мои сёстры навещают нас… я вспоминаю обо всём, что проходит мимо меня… Всё это просто происходит где-то ещё, пока я остаюсь на ферме, вместе с Марбл и родителями. А время бежит. Знаешь, чего я боюсь больше всего? — Она поёжилась и вытерла глаза копытом. — Что вскоре мне станет всё равно… Я навсегда останусь старой, печальной кобылой, никогда не отходившей дальше десяти миль от дома.

Бармен кивнул:

— Ну а я в твои годы…

— То были твои годы, — прервала его кобылка, — и ты был солдатом, верно? Ты повидал половину Эквестрии, у тебя была жена… Даже Мод нашла себе хахаля, а я не могу просто потрахаться, не говоря уж о замужестве. Да и с кем?

Она обернулась и посмотрела на окружающих её пони; двое из них, вернувшись с седельными сумками торговца-единорога, уже начали увлечённо их потрошить.

— С одним из этих грязных шахтёров? Или этих старых облезлых жеребцов? Да они мне в отцы годятся!

— Пожалуй, сегодня тебе не сто́ит больше пить, — сказал бармен. — И ты не можешь так говорить. Ты ведь не знаешь, что ждёт тебя в будущем…

— О, я могу позволить себе узнать… — с трудом поднявшись, она подошла к одной из худеньких кобылок в ожерелье из монет и цветастом платье, украшенном яркими камнями. Зажав в копыте пару бит, Лаймстоун протянула их гадалке:

— Эй, ты! Что будет со мной?

Кобылка, смахнув биты с копыта Лаймстоун, прищурила карие глаза, разглядывая его трещинки и неровности — последствия тяжкого труда:

— О, в будущем тебя ждёт множество прекрасных вещей… Твоя любовь ближе, чем ты думаешь…

— Ага, конечно, — Лаймстоун закатила глаза. — Так, из любопытства: а что ты видишь в собственном копыте?

Худенькая кобылка нахмурилась и перевела взгляд на своё копыто. В тот же миг Лаймстоун, крутанувшись на месте, пнула её так, что та кубарем покатилась по полу.

— Предсказательница будущего, да? — в звенящей тишине сказала она.

Тяжело вздохнув, бармен покачал головой. Гадалка, чье лицо было разбито в кровь, что-то кричала своим спутникам, окружающим Лаймстоун. Посетители повскакивали со своих мест. Прежде чем толпа окружила её, старшая из сестёр Пай увидела незнакомца, наблюдающего за ней из-под сомбреро. Его удивлённые глаза были широко раскрыты.

Пыльная дорога была суха и пустынна. Не было даже ветра, что мог бы сдуть с неё песчинки и мелкий щебень. Вокруг, куда ни глянь, ничего не росло. Путь от Роквилля до фермы был окружён безжизненной высохшей пустошью, которая могла похвастаться лишь камнями, песком, да ещё иногда ураганами, проносящиеся над бесконечной равниной.

Шатаясь и стиснув зубы, Лаймстоун шла по дороге, стараясь ступать как можно аккуратнее. У неё был подбит глаз, а грива ужасно всклокоченна: вчерашняя драка не осталась без последствий. Ещё она сильно хромала. Кто-то успел наградить её крепким пинком, прежде чем бармен, огрев сковородкой, не вышвырнул всех на улицу.

Они заплатят.

Она ещё вернётся.

Сраные ублюдки.

Прицепились к ней лишь из-за того, что она захотела немного расслабиться.

Лаймстоун застонала. Всего несколько лет назад она бы ещё осталась поразвлечься и не покинула бы город так быстро. Возможно, она даже рискнула бы навестить одну древнюю деревянную развалюху, где старая жирная кобыла гнала самогон. Он был дешевле, чем выпивка в баре, но его популярность резко упала после того, как от него ослепли два шахтёра.

Однако всё, чего желала Лаймстоун этим утром — побыстрее добраться до дома. У неё болела голова, ей хотелось напиться воды и улечься спать, набираясь сил для нового понедельника. Хорошо ещё, что солнце стояло низко над горизонтом. Она не была уверена, что её глаза смогли бы выдержать яркий свет.

В бешенстве она стиснула зубы. Проклятье, она ведёт себя как старая дева!

Внезапно она заметила идущую навстречу пони с тележкой. Лаймстоун ускорила шаг, чтобы побыстрей миновать незнакомку.

— Хм?

Она подняла голову и увидела стоящую посреди дороги Марбл, запряжённую в видавшую виды повозку, наполненную фланелевыми одеялами. В уголке притулилась бутылка воды.

— Марбл? Куда это ты собралась? — спросила Лаймстоун.

— Хм. — Марбл посмотрела на сестру.

— Ты пришла меня встретить? — Лаймстоун нахмурилась. — А с чего ты взяла, что меня нужно встречать?

— Хмм… — Марбл закатила глаза, а затем снова взглянула на Лаймстоун.

— Слушай, каждую неделю я выбираюсь в город поразвлечься и всегда возвращаюсь домой самостоятельно, так с чего тебе пришло в голову, что сегодня меня нужно встречать?

— Мхм… — Марбл медленно кивнула головой, наградила сестру неодобрительным взглядом и уставилась на тележку.

— Эй, обычно я возвращаюсь домой своим ходом, верно? — простонала Лаймстоун, потирая виски́. Солнце поднималось всё выше, и подступающая жара всё сильнее мешала ей собраться с мыслями.

— Хмпф, — Марбл покачала головой.

— Стой, так это т-ты… забираешь меня домой? — Лаймстоун вздрогнула, пытаясь вспомнить, как она возвращалась из города неделю назад. — И как часто?

— Хмм… — Марбл опустила голову и пнула копытцем камешек, валявшийся под ногами.

— Постоянно, — буркнула Лаймстоун. — Просто великолепно. А Ма и Па, разумеется, в курсе, если это вообще не они тебя каждый раз посылают.

Она вздохнула и, повесив голову, уселась на землю.

— Как будто я и так недостаточно жалкая…

Подойдя к ней, Марбл обняла сестру, позволив той зарыться лицом в свою гриву.

— Прости меня, Марбл, — прошептала она. — Я постоянно лажаю…

— Мхм, — подтвердила Марбл.

— Эй, ты должна была мне возразить! — застонала Лаймстоун.

— Хм!

— Ладно, сурово, но справедливо, понимаю, — пробормотала Лаймстоун. По-настоящему она смогла расслабиться лишь после того, как Марбл дала ей бутылку воды. — Думаю, мне стоит вернуться в город и извиниться кое перед кем. И может, отыскать того пони, что я видела в баре…

— Хмм? — подняла бровь Марбл.

— Согласна, хреновое я произвела на него впечатление, со всей этой дракой и прочим дерьмом… —  Лаймстоун вздохнула и покачала головой. — Думаю, мне лучше начать с извинений.

— Мм? — Марбл показала копытцем на подбитый глаз сестры.

Та вздохнула:

— Ну, похоже я многое должна рассказать...