Гнозис

Частица знания

Спотшайн не раз повторяла про себя: её работа скромная, кому-то же надо этим заниматься. Скромность — не оправдание для лени. Пускай большая часть дневной рутины состояла из протирания, подметания и мытья полов, Спотшайн не оставляла за собой ни единой пылинки, а время от времени она имела дело с последствиями катастроф, столь часто постигавших Кантерлот. Так или иначе, убирать приходилось жуткий беспорядок. Взять хотя бы недавний Гала! Кто-то, может, и был без ума от Смуза, но прибирались за ним явно не они.

Десять лет она служила во дворце верой и правдой, и если уж ей суждено уйти на пенсию, то пусть попробуют заставить. Постоянные треволнения? Снобы-аристократы, не глядящие в её сторону? Все, кто не понимает, чем кипящий жизнью дворец обязан персоналу? Да пусть думают, что хотят. Она получала за труд не просто какие-то там биты, но кое-что бесконечно более ценное — кроткую улыбку принцессы Селестии, безмолвную благодарность за хорошо проделанную работу.

В конце концов, жизнь в замке вертелась вокруг принцессы. Формально, конечно, принцесс было двое, но нескольких лет было слишком мало, чтобы все по-настоящему свыклись с возвращением Луны. Тысячелетие въевшейся традиции просто так не смахнёшь, даже если метёт сама Селестия.

А Луна... Луна была совсем не как Селестия. Она старалась походить на сестру, искренне старалась, но всё равно оставалась другой. Ей недоставало изящества Селестии, внимания к неприметным деталям и уж чего точно, так это любви к порядку. Однажды Спотшайн попыталась прибраться в покоях Луны... Нет, она не назвала в сердцах лунную принцессу неряхой, куда там! Как бы так сказать... невозможно прибраться в комнате, где половина пола усеяна бумагами, а столы завалены современными безделушками на любой вкус! А ещё принцесса напрочь отказывалась раздвигать шторы, чтобы не пускать свет. В конце концов было решено, что всем будет только лучше, если Луна станет наводить порядок сама.

Впрочем, Спотшайн не смогла бы жить по-другому. Да, само собой, было не слишком приятно потратить уйму времени на слизь, оставшуюся после чейнджлингов на свадьбе Каденс, а про Тирека она могла разразиться тирадой на целый час... Но это же дворец! Здесь каждый играл свою роль, и вместе они помогали Эквестрии сиять и блистать чуточку больше.

Вот и сегодня, стоило только Спотшайн закончить полировать гравированные латы, как неподалёку из конференц-зала показалась Селестия. Спойтшайн тут же учтиво поклонилась.

— О, здравствуйте, принцесса! Как прошла ваша встреча?

— Сносно, — Селестия вздохнула и покачала головой. — Обычно Уорм Харту страсть как не терпиться рассказать про свою успешную благотворительность, но сегодня он был каким-то отстранённым. Он до странности зациклился на воспоминаниях. Я, конечно, ценю проделанную до этого работу...

Прянув ушами, Селестия нахмурилась.

— Прости, Спотшайн. С тобой всегда приятно повидаться, но мне надо идти. Он ещё не вышел, но, думаю, не станет возражать, если ты приступишь. Доброго дня, моя маленькая пони.

Спотшайн на прощание одарила принцессу приветливой улыбкой и, удостоверившись, что не пропустила на латах ни пятнышка, потрусила в конференц-зал.

«Её будто что-то гложет... — размышляла кобыла. — Может, я ещё сумею приподнять ей настроение. А сейчас долг зовёт!»

— Здравствуйте! — воодушевлённо воскликнула она. — Вы Уорм Харт, так? Я тут с делом...

Дверь за её хвостом громко захлопнулась, и галереи вновь опустели.

Эгис несказанно гордился своим положением. А кто бы не гордился? В королевскую гвардию отнюдь не просто попасть, а он блестяще сдал вступительный экзамен и прошёл основную подготовку на отлично. Ещё не заслужив звания, он уже получил рекомендации за отвагу: одна лётная тренировка в неожиданно испортившуюся погоду не обернулась трагедией лишь благодаря ему. На вступительной церемонии шире его родителей улыбалась разве что только сама принцесса Селестия, которая лично наградила Эгиса за спасение товарищей-кадетов.

С того самого дня он знал, где именно хочет нести службу. Во дворце, может, и не случалось происшествий, однако он таил в себе самое бесценное сокровище во всей Эквестрии. Да, всем известно: Селестии телохранители ни к чему. И да, всем известно, что по долгу службы гвардеец не то чтобы защищал принцессу от опасностей, а скорее всеми силам помогал ей пребывать в спокойном расположении духа. Но Эгис всегда стремился к большему, не пугался брошенного вызова, хотел доказать, что гвардейцы не просто дорогая мебель у стенки.

И потому его гордость смертельно уязвляло, что когда Эквестрии из раза в раз грозила беда, он не оправдывал ожиданий. Исчезновение Селестии и Луны, Тирек, чейнджлинги... Особенно чейнджлинги. С таким врагом он мог бы сражаться, но рою не было конца и края. Скольких бы он ни поверг, его всё равно в итоге схватили. Как беспомощного котёнка. А Селестия не справилась сама.

Не так давно она скрылась у себя в покоях, и Эгис нёс караул у двери вместе с товарищем, Шарп Спиром. Несмотря на тишину, они зорко следили и прислушивались ко всему, ведь гвардия гордилась своей твёрдостью и умением сохранять выдержку долгими часами, даже если красоваться приходилось лишь в собственных глазах. Этого достаточно. Он не отлынивал от долга, он стоял прямо, он... Чу, шаги!

— Здравствуй.

— И тебе дня доброго, Спотшайн, — вежливо ответил он. — По каким делам?

— Собиралась прибраться в кабинете принцессы. Ты не возражаешь?

— Да, пожалуйста, — Эгис пожал плечами. — Думаю, она просто разбирается с бумагами, и... Ну, не мне тебе рассказывать, как себя вести.

— Конечно нет! — Спотшайн со смехом покачала головой. — Я недолго. Ну, сам знаешь нашу принцессу. Её рабочее место не походит на, кхм, «обитель творческого беспорядка», как у её сестры.

Эгис молча кивнул, и стражники расступились, пропуская кобылу. Вернулась она лишь двадцать минут спустя с лицом мрачнее тучи.

— У принцессы болит голова, — объявила Спотшайн. — Мне надо сказать Рейвен, чтобы она пересмотрела список дел на сегодня. Принцесса не сможет спуститься. Кого-нибудь из вас не затруднит сходить к Уорм Харту и передать от неё извинения?

Стражники обменялись взглядами. Несколько мгновений они молчали. Эгис повернулся к Спотшайн и опустил копьё.

— Я пойду. Надеюсь, её высочеству скоро полегчает.

— Конечно, полегчает! — обнадёжила кобыла. — Просто ей, наверное, надо немного отдохнуть. Спасибо, Эгис.

— Честь служить.

В дворцовых галереях эхом зазвучал цокот его копыт. По сути, ничего страшного не случилось, но пегасу всё равно было неприятно знать, что Селестия настолько плохо себя чувствует. Но долг зовёт! И Эгис шагал без колебаний.

— Ах да, Шарп Спир, я только что ещё вспомнила...

Но тут он свернул за угол, и слов стало не слышно.

Для большинства пони принцесса была недосягаема, настолько, что казалась божеством во плоти. Образец совершенства для всей страны — даже промахи ей прощали как случайности и превратности судьбы. Даже последние несколько лет не повредили её образу. В итоге-то всё обошлось! Всё так и было задумано, разве нет?

Рейвен знала куда больше. В её глазах принцесса иногда вела себя словно большой жеребёнок и воротила нос от того, что было надо. Годы работы с Селестией прогнали наивную видимость её безупречности, и Рейвен увидела: как бы её высочество ни старалась играть в принцессу без изъянов, в глубине души она оставалась обыкновенной пони. Обыкновенной пони неизмеримого возраста и невероятного ума. Она боялась, мечтала, нуждалась в чём-то... а иногда упрямо не хотела признавать очевидное.

— Она сказала «просто болит голова»! — возмущалась Рейвен. — Голова! Просто! Принцесса, так голова ни у кого не болит! 

Когда она зашла в кабинет, Селестия распростёршись лежала на столе. Небрежное движение копыта опрокинуло чернильцу на пергамент. Принцесса мутным взглядом буравила чёрную лужицу, пока Рейвен не привлекла её внимание тихим кашлем.

— Просто я немного неуклюжая. Но всё в порядке, правда. Спасибо за беспокойство, но...

— Не нокайте мне, принцесса! Другим — пожалуйста, но только не мне. Вы сейчас же отправляетесь в постель и отдыхаете! Королевство подождёт пару часов, день и вообще сколько угодно, пока вам не полегчает!

— Рейвен... Ну не надо. Мне бы только чашечку чая, и я хотя бы разберусь с бумагами, если не могу присутствовать при дворе.

— Под глазами мешки, грива безжизненная, крылья повисли, — кобыла фыркнула, яростно размахивая копытом. — А самое главное знаете что? Не надо вести себя по протоколу наедине со мной. Может, так было надо, когда я только начала службу, но вы ведь и наняли меня за тем, чтобы я говорила «нет». А сейчас я говорю: нет! Вы идёте отдыхать, и точка. Что вообще произошло?

Селестия только бросила взгляд на пролитые чернила, но Рейвен прибавила:

— Я прослежу, чтобы тут навели порядок и по возможности сохранили бумаги.

Последнее возражение принцессы было побеждено, даже не прозвучав вслух. Она поднялась из-за стола и поплелась в опочивальню.

Только когда Селестия покинула кабинет и улеглась в кровать, Рейвен облегчённо вздохнула. Она встала у края постели и, смягчив в себе строгую воспитательницу, заговорила почти по-матерински:

— Вы вздремните. Я уж позабочусь об расписании, и мы всё уладим. Вы помните хоть что-нибудь после того, как она ушла?

— Ничего необычного. Эгис зашёл поговорить. Думаю, мисс Шайн упомянула про головную боль, так что у нас завязалась беседа, и он спросил про нашу самую первую встречу, а я... — Селестия улыбнулась. — Он сразу сделался таким гордым. А почему, собственно, и нет.

Она зевнула так широко, что позавидовал бы лев, и перевернулась на бок, положив голову на подушку.

— Извини. Должно быть, мне поплохело после его ухода, я просто запуталась в мыслях.

Рейвен снова чуть не вздохнула.

— Отдыхайте, принцесса. С Эквестрией ничего не случится, если вы возьмёте выходной. Я пойду поговорю с ним и скажу, чтобы вас никто не беспокоил.

Селестия сонно промямлила «спасибо», но Рейвен на секунду задержалась. Несмотря на то, что иногда принцесса сводила её с ума, она гордилась тем, что одной из немногих видела столь личную, потаённую грань правительницы. Селестия всецело полагалась на неё, и она никак не могла подвести. Рейвен потратила пару минут, чтобы собрать разлетевшиеся бумаги, а когда закончила, мимоходом приоткрыла дверь в опочивальню: принцесса спала. Рейвен улыбнулась. Ради таких мгновений она и делала свою работу — чтобы облегчить бремя Селестии. Иначе та отдала бы всю себя без остатка.

А Рейвен для того и была рядом, чтобы такого не допустить. Рог её тускло засиял и придержал дверь. Прянув ухом, Рейвен повернула голову. Тихим шёпотом спросила:

— Эгис? Почему ты не на страже? Нет, спит. Ты не мог бы мне помочь...

Переливы магии стихли, щёлкнула дверь, и Селестия погрузилась в глубокий сон

Квик Чек знал, что он — один из лучших врачей во всём Кантерлоте. Слишком многие доктора чурались новых исследований, прошедших проверку теорией и практикой, и продолжали полагаться на устаревшие методики. Слишком боялись перемен, слишком не поспевали в ногу со временем, слишком... Ну и пускай. Со временем они свыкнутся, а он как светоч проложит остальным дорогу. Что же конкретно сейчас? Он был вне себя.

— Как так вы не послали за мной раньше? Меня надо было звать сразу же, как только у неё развилась лихорадка! — он сверкнул глазами на Рейвен, но та даже не вздрогнула.

— У меня не было причин подозревать что-то серьёзнее сезонного обострения. Я не видела повода бить тревогу. Такое случается... время от времени. Она всегда приходила в себя через день-два. В этот раз всё ненадолго затянулось.

Квик Чек топнул по плиточному полу.

— Это вам не «ненадолго»! Она не встаёт с постели уже четвёртый день, её состояние не улучшается! Я настаиваю на том, чтобы впредь к ней не пускали никого, кроме меня и моей медсестры. И нет, вам меня не переубедить. Я говорил с принцессой Луной, и она дала мне полное право ухаживать за моей пациенткой так, как я сочту нужным. Селестию не должно ничего тревожить, кроме лечения! По любым неотложным вопросам обращайтесь к принцессе Луне. Я всё сказал.

Рейвен не шелохнулась. На какое-то мгновение Квик Чеку подумалось, что она вспылит: вены на шее вздулись, челюсть ходит ходуном, зубы скрежещут. Но всё же она смиренно склонила голову. 

Квик Чек тоже кивнул и прибавил:

— Рад, что вы понимаете, мисс Рейвен. Не волнуйтесь, она в надёжных копытах и совсем скоро встанет на ноги, я вас уверяю!

— Возможно, вы правы, доктор, — тихо произнесла Рейвен. — Однако я не думаю, что помещать её в карантин правильное решение. Принцесса должна быть с теми, о ком заботится. Кто ободрит её лучше, чем те, кто её любит?

— Любовь исцеляет в сказках, мисс Рейвен, но в жизни мы обращаемся к медицине. Я непременно приму к сведению ваш совет, но сейчас моё профессиональное мнение таково: принцесса Селестия нуждается в лечении симптомов. Это похоже на какую-то разновидность инфекции, и как только я закончу с обследованиями, то буду знать, что применить. Скажем, пару целебных припарок, кое-какие растворы, и только-то.

— Как хотите, доктор, — Рейвен покачала головой. — Прошу прощения, если показалось, будто я провоцирую конфликт. Мы все хотим, чтобы она поправилась и вернулась к работе как можно скорее.

— Не забивайте голову, дорогая моя!

— Наверное, мы сегодня встали не с той ноги. Могу я пригласить вас на обед, доктор? Будет чудесно, если вы поделитесь со мной тем, что обнаружили.

Квик Чек молчал несколько секунд, разглядывая канделябр на потолке.

— А знаете что? Мы с сестрой Чантри будем в изоляции вместе с пациенткой следующий день-два, но как только я увижу, что она идёт на поправку, я с радостью приму ваше предложение.Если, конечно, оно будет в силе.

Рейвен улыбнулась. На сей раз улыбка была искренней — блеск белоснежных зубов.

— Разумеется, мне будет интересно узнать, доктор. Всем будет интересно.

— Великолепно! Тогда и поговорим. А сейчас меня ждут!

— Этот доктор ШАРЛАТАН! — сердито выпалила Луна.

Она с лёгким дребезгом поставила на прикроватную тумбочку поднос: суп, хлеб, пара таблеток. Её рог замерцал, и она раздвинула занавески, впуская в комнату дневной свет.

— Что за сумасшествие на него нашло, что он так внезапно поменял курс лечения? Ты шла на поправку, сестра!

— Луна, ну не надо. Я думаю, он делает только так, как будет лучше, — Селестия окинула сестру осовелым взглядом. — У него должна быть веская причина.

Луна только фыркнула.

— Веская причина? Скажи на милость, Тия, что это за причина такая? «О-о, я откажусь от работающего курса и пропишу пациентке кровопускание»? — она покачала головой. — Он больше не у дел. Я советовалась с тремя разными специалистами, и все соглашаются с тем, что такие методы устарели на век! Один утверждал, что сам Квик Чек называет кровопускание «опасной брехнёй», и не мог взять в толк, зачем ему вдруг применять подобное. 

Она села рядом с сестрой и магией подхватила тарелку супа. Левитирующая ложка зачерпнула бульон, а затем подлетела к Селестии.

— Если лично мне надо побыть для тебя сиделкой, то я так и поступлю. Эквестрия пускай хоть трижды сгорит пламенем, но мне родная сестра дороже.

Селестия с трудом оторвала голову от подушки и шумно втянула содержимое ложки.

— Солнце... — пролепетала она, откинувшись на спину.

— В полном порядке, сестра, не тревожься. Это тяжёлая ноша, но ведь ты поднимала луну целую тысячу лет, пока я была, скажем так, не у дел. Что такое неделя или две по сравнению с этим?

Селестия заворочалась под покрывалом и высвободила переднюю ногу. Дрожащее копыто слабо притронулось к сестринской щеке, но даже столь краткого прикосновения было достаточно, чтобы на лице Луны расцвела усталая улыбка.

— Я не говорю, что не устаю, Селестия, да и на моём сне это сказалось. Это меньшее, что я могу сделать. О стране тоже не беспокойся. В Кантерлот приехала Твайлайт Спаркл, и вот погоди, ты оправиться не успеешь — она реорганизует половину правительства так, что только лучше станет.

Они обе засмеялись; Селестия едва слышно хихикала, а Луна хохотала от всей души. Наконец она продолжила:

— Она определённо привезла с собой искру жизни, дворец уверенно погружался в угрюмое настроение с тех пор, как ты слегла. Такое странное поведение можно простить, ибо все за тебя беспокоятся, в этом я точно уверена. Ну всё, хватит!

Парящая ложка настойчиво затанцевала перед сомкнутыми губами Селестии.

— Ешь!

Глоток за глотком суп переместился из тарелки в живот принцессы; тарелка со звоном опустилась на поднос. Следом языка Селестии аккуратно коснулись таблетки, и секундой позже — кубок.

— Пей, — требовательно настояла Луна. — Это просто вода — чтобы глоталось легче.

Селестия сглотнула; крохотная капелька воды скатилась у неё по щеке.

— Спасибо... — прошептала она, чуть повернула голову и слезящимися глазами поглядела на хлеб. — Я, пожалуй, всё. Придёшь, когда проснусь?

Горячее дыхание Луны коснулось щеки Селестии — младшая из сестёр положила голову рядом на подушку. Она крепко прижалась к старшей.

— Непременно, — прошелестела она. — Я никогда тебя не покину, сестрица. Никого на всём белом свете я не любила и не полюблю больше, чем тебя.

Губы Селестии тронула невольная улыбка.

— И я, Луна. Я ждала тебя тысячу лет, а если надо, прождала бы и миллион. Люблю тебя, сестрёнка.

Луна нежно поцеловала её в щёку.

— Отдыхай, — повелела она, и поднос взлетел в воздух. — Я приду, как проснёшься.

Веки Селестии сомкнулись, и она провалилась в сон.

Сколько же времени прошло? Она сбилась со счёта. Никак не меньше нескольких дней... Неделя? Мысли в голове совсем разбегаются. В теле жуткая усталость. Дни и ночи будто сливаются воедино. Свет... А когда в последний раз было светло? Она помнит, как встаёт солнце...Да? Когда же это было?

Щелчок — открылась дверь. Вошёл тёмный силуэт: расправленные крылья, рог. Луна. Младшая сестрёнка. Та, кто заботится. Да. Селестии уже стало получше; она заулыбалась, когда Луна осторожно переложила поднос со спины на столик.

— Ты можешь есть? — певуче протянула Луна.

Есть? Да. В животе заурчало. Еда — хорошо. Как-как там это слово? Оно... да, оно.

— Пожалуйста, — прошелестела Селестия.

Луна поймёт. Всегда понимала. Вот ложка во рту у Луны, а вот тёплая жижа течёт в рот уже Селестии. Немного пролилось, да, но ничего страшного. Луна уберёт, ну или кто-нибудь другой. Они все заботятся. А она любит их за заботу. Любит всю Эквестрию, честное слово! Но... некоторых всё же сильнее. Это ведь не слишком плохо? Нельзя же любить всех одинаково. Не умеет вот она, и всё... Снова ложка.

Она с прихлюпыванием втянула жижу — звук нарушил гробовую тишину. На мгновение в нос ударила кисловатая вонь пота и спёртого воздуха. Фу. Распахнуть окно. Да. Поможет. Она приоткрыла рот, чтобы попросить, и...

— Не хочешь ли сказку, сестра? Я на днях нашла старую книгу в твоей библиотеке. Она из нашего детства, полагаю. Сколько же ты прятала это сокровище? И какие бесценные воспоминанья, верно, в ней кроются. Слушай же...

Тихонько поскрипывает вековой пергамент, низко гудит голос.

Знакомая сказка. Одна пони отправилась в лес, куда нельзя было ходить. Но в лесу жили чудища — чудища, которые умели подменять и голос, и облик, и прикосновения. Они притворялись друзьями и родными, завлекали глубже в чащобу, затуманивали истину. Разумеется, кончилось всё хорошо. Но чудище... Оно тогда, давным-давно, испугало Луну? Или... Селестию? Так трудно вспомнить. Так трудно удержать что-то в голове. Но ведь рядом Луна. Младшая сестрёнка. Тёплая. Любимая.

Веки снова налились тяжестью. Луна что-то говорила про сон. Звучит неплохо. Да, она права, нужно набраться сил. А она ещё придёт. Селестии скоро полегчает.

— Спи спокойно, сестра, — Луна поцеловала её в щёку. — Эквестрия ждёт твоего выздоровления. Спи и не сомневайся: твоя любовь для нас как бездонный колодец. Мы ещё увидимся, когда проснёшься.

Глаза закрылись — Селестия не сопротивлялась. Вернее, не совсем. Веки со слабостью слегка приоткрылись: сверху нависает чёрный силуэт сестры. Вдох, выдох. Дыхание глубокое, мерное. Где-то с краю зрения на секунду пробежала искра изумрудного света, и Луна начала удаляться, оставляя за собой зелёное свечение. Ну да, это поднос — парит в ореоле её магии. Звучит тихий напев. Это... колыбельная? Песня. Скоро... будет новый день. Идеальный день, да. Ей станет лучше, она встанет высоко-высоко, а снизу на неё будут глядеть её маленькие пони. Но это не сегодня. Сегодня... отдых.

Селестия с улыбкой погрузилась в пучину сна. Опочивальня вновь застыла в неподвижности. За дверями дышал тишиной дворец, и лишь одинокий силуэт шагал по осиротевшим галереям и залам, мимо пустых столов, покрытых слоем пыли.