Вавилон / Babel

Будильник, стоявший у мистера Кейка на тумбочке, всегда был заведён на четыре часа утра. Сегодня, как и во многие другие дни, глава семейства проснулся ещё до того, как будильник начал звонить, и тут же выключил его лёгким тычком копыта.

— Мунсиласии... — прошелестела миссис Кейк в полусне. Похоже было то ли на "устала", то ли на "душ". — Амаашли, — добавила она и перекатилась на другой бок, заворачиваясь в одеяло.

Устала, значит. Наверное. Он было подумал отобрать у неё одеяло и завернуться под ним с ней вместе, чтобы укрыться от холодного воздуха и урвать ещё немного сна. Вряд ли кто-то будет возражать, если пекарня откроется на пять минут позже обычного.

Но годы привычки всё-таки взяли верх, и он сел. Небо за окном казалось тёмно-серым, с синеватым отливом, и лишь слабые отблески рассвета блуждали где-то на горизонте. Он поглядел на это с минуту, пока не рассеялись остатки сна, затем склонился к жене и мягко поцеловал её в ушко, а после удалился в душ.

Пекари в Понивиле поднимались раньше всех. Профессия обязывала. Когда Кэррот вынырнул из душа, дом уже полнился запахом тёплого свежего хлеба. Растерев гриву полотенцем, он направился на первый этаж.

Первые противни уже стояли в духовке, а миссис Кейк попивала кофе за столом. Она улыбнулась мужу и показала на кухонный прилавок, где всё ещё пыхтел кофейник.

— Анум?

— Спасибо. — Он налил себе чашку, добавил молока и сахара и тоже присел к столу. — Душ свободен, если хочешь. — Он изобразил жестами, как открывает кран и подставляет голову под душ.

Она кивнула и поставила кружку на стол.

— Шиикги ади, шами ушаш ширман. Гар! — сказав это, она поцеловала его и ушла наверх.

Пинки Пай появилась в пекарне незадолго до открытия. Она вприпрыжку подскочила к прилавку и, открыв витрины, достала оттуда пустые подносы, чтобы можно было сразу выложить на них выпечку.

— Зель Кейк трелоп! — Она замерла на секунду, прикусив губу, затем с расстановкой произнесла: — Доброе... утро... мистер Кейк!

— Трелоп, — ответил он и подошёл, чтобы по-отечески её обнять. Выучить хотя бы несколько слов из языка другого пони было знаком безмерной преданности, и всякий раз, когда она здоровалась с ним, в его сердце словно бы зажигалась маленькая тёплая свечка. Пинки же, с другой стороны, была близка к тому, чтобы уметь здороваться со всеми пони города наперечёт, а слово вечеринка она знала на сотнях разных языков. Как она умудрялась запоминать все эти причудливые звуки, а главное кому какие из них принадлежат, он совершенно не представлял.

Миссис Кейк спустилась в пекарню с ещё немного влажной после душа гривой и направилась к ним:

— Пинки! Трелоп.

— Заль Кейк трелоп! Уиипеггл? — Пинки подскочила к ней и обняла.

По крайней мере интонации нисколько не изменились, и последнее слово явно было похоже на вопрос.

— Нии ги э гик, — ответила булочница, потрепав Пинки по гриве, и они обе ушли на кухню, тихо переговариваясь между собой словами, которые не значили для них ничего, но в то же время были полны смысла.

Твайлайт Спаркл стала в тот день одним из их первых покупателей, как всегда. Принцесса Дружбы тоже любила рано вставать, чтобы с первыми лучами солнца приняться за свои исследования.

Насколько мистер Кейк мог судить, из всех жителей Понивиля по Твайлайт проклятье ударило больнее всего. Она обожала книги, и вот уже второй раз за год лишалась своей любимой библиотеки. На этот раз её сокровища не были изорваны или сожжены — они по-прежнему стояли на хрустальных полках её замка и медленно собирали пыль.

Однажды, спустя пару недель после проклятья, он из любопытства заглянул в библиотеку и отыскал детскую книгу, которую когда-то читала ему мама. Картинки остались на месте, и он мог проследить по ним весь сюжет, но вот буквы превратились в бессмысленную белиберду. Странные, невразумительные линии и кривые, сплетавшиеся между собой, образуя таинственные письмена. Он больше не мог читать на языке своего детства.

В тот день Твайлайт тоже была в библиотеке. И это был единственный раз, когда Кэррот видел, как она плачет.

Сегодня она не плакала. Нет, сегодня она пришла с очередным своим экспериментом: ожерельем из проволоки, в середине которого мерцал самоцвет. Судя по окружавшему его массиву тонких металлических лепестков, в работе он довольно сильно нагревался.

Рог Твайлайт засветился, и самоцвет засиял колдовским огнём:

— Здравствуйте, мистер Кейк! Я бы хотела четыре... — из самоцвета брызнули искры и он, испустив напоследок облачко дыма, потух, — ...кирарик пар рэде.

— Семь слов! Это прогресс, — заметил Кэррот. — Четыре чего? — добавил он, указывая копытом на сладости, лежавшие между ними на витрине.

Твайлайт прижала ушки и вяло махнула в сторону эклеров. Он дал ей пять, надеясь, что это вызовет у неё улыбку.

Сработало. Она огляделась, как будто проверяя, точно ли они одни, потом наклонилась через прилавок и чмокнула его в щёку, а затем вылетела за дверь с пылающими щеками.

Паунд Кейк проснулся последним из всех членов семьи. Он спорхнул со второго этажа и приземлился прямо на стул, торча во все стороны нечёсанной гривой и встопорщенными перьями.

— Опаздываешь, — заметил Кэррот. — Пампкин давно ушла в школу.

— В школе скучно, — ответил Паунд. — Мы всё время только и делаем, что рисуем и решаем математику. Ну почему Дискорд не перепутал всем ещё и числа?

— Принцесса Твайлайт говорит, что это невозможно. Математика универсальна, — сказал Кэррот. Ему нравилось говорить со своими детьми. Как и большинство жеребят, они быстро выучили языки родителей и часто служили для семьи переводчиками. Между собой большинство жеребят говорило на каком-то своём птичьем наречии, которое подозрительно напоминало язык Черили.

В школах предприняли пару робких попыток учить всех новому всеобщему языку, основанному на языке Принцессы Селестии, однако надежда на магическое разрешение подрывала все планы. Кому захочется тратить несколько лет, изучая новый язык, если потом через месяц может объявиться Дискорд и вернуть всё назад? Так что вместо этого школы принялись преподавать математику. Много-много математики.

— Математика — скучно! — Паунд хлопнул копытцем по столу. Посуда на полках согласно зазвенела.

— Пусть так. Потом будешь рад, когда через пару лет принцесса всё исправит, — ответил Кэррот. — А теперь брысь давай! Догоняй сестру.

Было уже поздно, когда Кэррот ложился в постель. Миссис Кейк уже завернулась в одеяло и дремала, так что он лёг и прильнул к её спине.

— Люблю тебя, — сонно пробормотала она.

Минуло семь месяцев Проклятья Дискорда, как называл его Кэррот. Другие пони, вероятно, называли его на своих языках так же. Только слово "Дискорд" оставалось у всех одинаковым.

Невозможно было выучить всё, чтобы общаться со всеми пони. Каждому приходилось тщательно выбирать. Решать, что для тебя действительно важно, а что нет. И это, подумал он, было не так уж и трудно.

— Ане кхимшак, — прошептал он.

Люблю тебя.