Снег перемен

Глава седьмая «Свой путь»

Давным-давно в детстве ей хотелось сестрёнку. Старшую. Чтобы ничего не смущаясь облизывать мордочку, чтобы рассказывать всё о своих бедах и печалях, чтобы встать вместе против недругов — и никого больше не бояться, потому что когда двое вместе, им всё нипочём.

Отныне Сноудроп не боялась. Вот ничуточки. Даже чувствуя лицом дыхание самого страшного на свете жеребца, а боком его изучающее копыто, Сноу только выше вскидывала голову. Достаточно было знать, что он умрёт, и кроме вопросов: «Как скоро?» и «Как именно?» — всё прочее её не волновало.

Они стояли в столовой, рядом с шумящими ливнем окнами, все шестеро напротив одного единорога. Закончилась ночь, лишённая сновидений; закончился полный пряных вкусов завтрак. Теперь настало время поговорить. И нет, в этот раз с волшебником говорила не она, и даже не Кризалис — приняв форму высокого мускулистого чейнджлинга, вместе с ними поднялось Существо.

Она сама попросила о помощи. Да что там, она готовилась молить о помощи, ведь у богов не просят, им приносят жертвы. Но друг оказался настоящим другом, он не потребовал от неё ничего. И только Кризалис испугалась, как будто живущий в подвале до сих пор никому так не помогал.

— Королева желает создать новый рой, — высокий чейнджлинг заговорил первым. — Помни, её юность принадлежит тебе, но взрослая жизнь своему народу.

Прежде чем ответить, волшебник погладил им с Криз гривы и отступил на пару шагов.

— А я желаю собственное королевство. И что с того?..

…

Оба замолкли. Сноудроп прислушивалась к дыханию, пытаясь угадать эмоции, но рогатый показывал разве что досаду, а высокий чейнджлинг, ну, он попросту не дышал. Если волшебник хотел перейти к намёкам с недосказанностями, то игра не была принята. Потому что это вовсе не было игрой!

Послышался стук копыт о камень, шорох перепончатых крыльев — высокий чейнджлинг вышел вперёд.

— Ещё не время, — заговорил единорог. — Сегодня Эквестрия сильна как никогда. А страна без внешних врагов всегда ищет врагов внутренних. Поджог архива едва не стоил Кризалис жизни, и если вы не видели, как летят головы, то лишь потому что Сёстры читают память всем подряд.

— На чьей стороне выступишь ты?

— Ночи, конечно же.

— Тогда ты умрёшь, но перед этим твою память прочитают. Затем всё закончится и для нас. Естественно, тебя не заботит мир после смерти наблюдателя, но было бы здраво учесть ту область в пространстве вероятностей, где после чтения памяти богиня убивает Кризалис, но не тебя.

— Резонно, продолжай.

…

Чейнджлинг не продолжил. Как и рогатый. Эти двое стояли, дыша и не дыша, и обстановка в зале так накалилась, что Сноудроп ощущала, как со лба стекает холодный пот. И не у неё одной: кризалис ждала бок о бок, обняв и едва ощутимо подрагивая, а изредка срываясь на сильную, очень сильную дрожь.

— Полагаю, игра в молчанку предназначена не мне? — единорог сказал хмуро. — Вы слишком плохо знаете Сноу, если надеетесь на её поддержку. Эта особа глупая, упёртая, вероломная. И её политический вес лишь туманная перспектива. Не раз Диархия поддерживала юных уникумов, чтобы однажды отказаться от них.

А вот это было грубо. Сноудроп напряглась, отступила на полшага, но высокий чейнджлинг по прежнему молчал. Его словно бы окружала аура — спокойствия, уверенности, тишины — и все эти жалкие попытки юлить ничего не значили. Они пришли сюда не драться, а поговорить. Потому что перемены начинались с разговора, потому что подруга не могла предать за просто так. По крайней мере не попытавшись договориться. Хотя пыталась уже сотни, тысячи раз.

— Хорошо, будь по вашему, — вдруг сказал единорог. — Вы свободны, я снял заклинание, можете идти.

«Что?» — Сноудроп опешила. Мгновение, второе, и она подняла копыта ко рту. Прикусила. И частыми каплями из под клыков потекла кровь.

— Говорю же, свободны. Зачем мне лгать? Я и так собирался освободить вас, как только повзрослеете. Хотите раньше, вольным воля, глупо было бы держать вас на цепи. И да, Криз, я не запрещаю тебе вернуться. Если поумнеешь. Сегодня мне стыдно за тебя.

— Я… — Кризалис крупно задрожала. — Я хочу…

— Что именно?

— Ребята, — она встряхнулась. — Оставите нас наедине?

«Наедине?» — Сноудроп мотнула головой. Ну уж нет, она не собиралась оставлять подругу даже на мгновение. Особенно теперь, когда сволочной рогатый нашёлся, чем ошарашить. И остальные тоже не двигались — потому что ни один уважающий себя чейнджлинг не оставит королеву наедине с врагом.

— Эх, никто не слушается. Это приказ, блин! И просьба! И вообще, это так вы уважаете меня?!

— Но мы ведь…

— Сноу.

— …Мы так не договаривались!..

Она готовилась спорить, торговаться, выпрашивать свободу. Может даже угрожать. Ну почему злодей не мог быть нормальным злодеем?! Просто взял и отпустил, и весь план рассыпался прахом. А теперь Криз дрожала так, будто готова проболтаться — или хуже того, в тысяча первый раз лезть к нему в постель.

Мир так не работает! Неужели она не понимала? Не всё в жизни сводится к подхвостью: некоторым просто нравилось делать снежинки, а другим, точно так же, мучить и убивать.

— Ну всё. Достали!

Вдруг раздался звук. Тонкий, пронзительный свист, пробирающий до глубины души. Сноудроп ощутила, как мышцы деревенеют; она упала, но раньше, чем коснулась пола животом, её подхватило. Сначала под брюхо, а потом и зубами за холку. Дёрнуло, потащило, пнуло под круп. С ойканьем Сноу проехалась по неровному камню, а затем сверху свалился чейнджлинг, и через мгновение ещё один. Очень тяжёлый. Настолько, что она запищала, и тогда оставшаяся пара хитинистых упала не сверху, а по бокам.

— Необучаемая порода, — сказала Кризалис. Дверь захлопнулась, с глухим стуком упал засов.

Сноу хотела ответить, хотя бы крикнуть что-нибудь — но ничего не получилось. Даже уши не двигались! А сверху давил огромный, выбивающий дыхание вес.

— Аахх… — с огромным трудом она смогла вдохнуть и выдохнуть, но голос отнялся, словно его не было совсем.

Она попыталась дёрнуться, пошевелить хотя бы единственной мышцей, но ничего не получалось. Совсем ничего! Стало до ужаса страшно, она сосредоточилась на ощущениях — и только тогда осознала, что пара копыт на боках лежат вовсе не случайно. Узор показывал одно короткое слово: «Подожди».

* * *

Секунды сливались в десятки и сотни, звучало приглушённое дыхание обездвиженных чейнджлингов, через грохот бури завывал сквозняк. Сноудроп дышала: неглубоко, но часто — кое-как приспособившись к навалившейся на спину тяжести. Думать не хотелось, но мысли то и дело возвращались к бестолковой Кризалис.

Что она задумала? Они ведь клялись друг другу не расставаться, никогда и ни за что. Потому что когда подруга рядом, одна слепая чувствовала спокойствие, а без неё один лишь страх. И дело уже не в рогатом злодее, страх теперь жил сам по себе, и заставлял думать, причём самые, самые худшие мысли. Вдруг с подругой что-то случится? Вдруг она сама что-то сделает с собой?..

Сноудроп напряглась, попыталась двинуть хотя бы краем уха — и получилось! Всего чуточку, предельным усилием, но получилось; а затем она ощутила, как сместились копыта, лежащие на боках. Сначала к груди, отдаваясь покалыванием под кожей, а затем и к бёдрам, отчего оцепенение спало, словно сметённое мягкой вязкой волной.

— Я… — она пробормотала. — Ребята?

— Да в порядке мы, хватит трусить.

Знакомый голос. Юный чейнджлинг по имени Веджи приобнял её за плечи, потёрся носом о нос, пара других принялась растирать тело. А старший друг просто прилёг рядом, ничего не говоря.

— Как она там? Почему?.. Я должна быть рядом.

Друг опустил копыта ей на шею, слегка почесав и погладив.

— Постарайся расслабиться, я сделаю тебе массаж.

— Я должна…

Копыта чуть сжались, и она не смогла продолжить. Тело вмиг ослабло, язык отнялся, помутнело в голове. Хотелось взмолиться: «Только не опять!» — но мерзкое ощущение вдруг исчезло. Как отрезало. Вместо ужаса, забот, душевной боли пришло спокойствие: тихая как гладь озера внутренняя пустота.

Чейнджлинг заговорил на языке прикосновений:

«Ты в этом нуждалась. Ты часть нашей семьи».

Вдруг возникло неловкое чувство, но очень и очень тёплое, словно бы сама Богиня лизнула её в мордочку. А в голове стояло полное безмыслие; совершенное; такое пустое и гулкое, какого она не знала ещё никогда.

«Часть семьи?» — она перевернулась, положив копыта другу на живот.

«Ты приняла нас и полюбила. Ребята многому научились благодаря тебе».

«Научились?» — она переспросила, подставляя бока нежным копытам, а мордочку влажному тёплому языку.

«Как выжить в мире победившей Эквестрии. Как сделать наш народ лучше, а семьи дружнее. Как бороться за свою суть».

Это был комплимент?.. Да это же точно был комплимент! Сноудроп улыбнулась до ушек, не зная что ответить. Богиня была скупа на похвалы, потому что они вместе решили, что честность важнее. Так ведь и друг тоже ни разу ни лгал, предпочитая молчание. А теперь… впервые он с ней по-настоящему заговорил.

Нужно было спросить, хоть что-нибудь, пусть даже не очень умное, но как назло на уме кружился единственный вопрос.

«А ты меня любишь?»

«Очень, — он ответил коротким прикосновением носа о нос. — А ещё я нуждаюсь в тебе. Семью могут убить, но ты уцелеешь. Если всё закончится плохо, ты продолжишь наш путь».

«Наш путь?» — она вновь переспросила, прервав друга на середине фразы. Потому что очень приятно было касаться, и чувствовать тепло повсюду вокруг.

«Путь перемен. Не только мира вокруг, как делают пони, но и самих себя. Как однажды простая кобылка стала творцом нашего народа, так и теперь, когда ты решилась повторить её шаг. И этим помогла мне проснуться».

«Помогла проснуться?.. — Сноудроп вздрогнула. — Постой. Ты… правда бог?»

Друг не ответил, но она и не ждала ответа. Очевидное ведь так очевидно! Леди Зимы жила во вьюге и снегах; леди Муравейников в путях букашек; леди Ночи рядом с танцами и весельем в свете Луны. Принцесса столько ей рассказывала о себе и других, а она так и не научилась соображать. Но одно Сноудроп помнила точно: все боги нуждались в подопечных, все «рождённые-из-желаний» до безумия любили своих.

«Эм… — она чуть отстранилась. — Это ничего, что я снежинки люблю?»

«Думаю, мы подружимся», — он ответил тычком о нос, и неожиданно оставил объятия. С тихим шорохом бог чейнджлингов поднялся. Послышалось дыхание других.

И вдруг Сноудроп осознала, где она. На полу. Холодном и каменном. В месте, где за стенами завывает буря, а сквозняк из-под двери дует прямо в круп. Из-под той самой двери, куда ушла подруга, чтобы снова, в одиночку упрашивать самого ужасного на свете врага.

* * *

На секунду, всего лишь на одно мгновение, вновь захотелось попросить помощи. Но Сноудроп тут же мотнула головой. Чудеса так запросто не делаются, нигде и никогда.

Боги, не боги, какая разница?.. Если нельзя щёлкнуть копытом, и разом сделать всех счастливыми, то слово «бог» ничего не значит. Ну, то есть значит, примерно как и «пегаска», или «чейнджлинг», всего лишь особенность рождения, а вовсе не какая-то особенная сила и власть.

— Я… — она мотнула головой со всей силы. — Я должна быть с Криз. Мы клялись друг другу. Я не могу свалить всё на неё.

— Она хочет попрощаться, — бог чейнджлингов сказал вслух. — В этом она сильнее тебя.

— Тогда я тоже хочу попрощаться.

«Позже», — он ответил, хлопнув копытом о нос.

— Серьёзно, Сноу, ты сегодня сама не своя, — вмешался Веджи, слегка приобнимая. — Пошли вниз? Собираться нам особо нечем, но твой плащ нужно заштопать. А ещё мы по тебе скучали, как и твои дырочки скучали по нам.

Вздох. Это нормально, когда чейнджлинги только и думают о сексе? Или проблема в том, что они жеребчики на пике своего жеребячьего периода?.. Лично ей так отвлекаться вовсе не хотелось. Вот ни капельки. Когда страшно, да так, что всё внутри сжимается; одной незрячей нужно было только обняться, прижаться покрепче и зарыться носом в гриву. Ну а если друзьям хочется — что же, она могла потерпеть. Только не сейчас.

— Ребята, чуть позже, ладно? Я хочу немного побыть здесь.

На мгновение Сноу испугалась, что сейчас её попросту возьмут за шкирку и потащат вниз, как делали в худшие дни. Но нет, ужасного не случилось — объятие Веджи оказалось несильным и тёплым, а потёршиеся о шею носы его товарищей выражали разве что мягкий укор.

«Да кончай трусить. Мы же любим тебя, а любящие не держат любимых взаперти», — юный чейнджлинг сказал жестами, прежде чем отпустить.

Негромко застучали копыта. Жеребец подождал у лестницы пару мгновений, но она не присоединилась, и тогда троица хитинистых поспешила вниз. Подготовить припасы, проверить плащи, лишний раз испытать снаряжение — им предстояло столько всего сделать. И пусть чародей согласился бы отправить их обратно в Кантерлот магией, но хотелось этого меньше всего.

Свобода, значит полёт. И все крылатые это понимали. Даже если в крыльях не было пёрышек, или, как у неё, в глазницах зрячих глаз.

— Я хочу быть с Криз, — Сноу прошептала, прижавшись носом к груди стоящего поодаль друга. — Не знаю, как у вас, но пони встречают беды вместе и никогда не сдаются. Потому что всегда можно сделать всё лучше, правильнее, добрее. Пока есть хоть какой-то шанс.

— Шансов нет, — он ответил резко.

— А я так не думаю! Не запрещай, пожалуйста, я очень хочу быть с ней. Я могу помочь! Окна ведь все заперты? Тогда я попробую через дымоход.

Дверь позади скрипнула, со стуком упал засов.

— Эм, спасибо?

— Вы же победители, не мне судить.

Сноудроп удивлённо стояла, слушая, как шаги жеребца удаляются вниз по лестнице. А мысли спутывались, странная муть стояла в голове. Он что, назвал пони хорошими? После всего, что чейнджлингам пришлось пережить?.. Не важно! У неё не было на это времени. В столовой было тихо, но это вовсе не значило, что там никто не страдал.

— Ну держись, глупая хитинистая. — Сноудроп прошептала, сосредотачиваясь.

Вчера она обещала, что сделает для подруги что угодно. Настало время это доказать. Не бояться — толкнуть дверь. Не дрожать — пройти две дюжины шагов по шероховатому полу. А затем дальше, и ещё немного дальше, со всех сил удерживая ровное дыхание, чтобы не дать кошмару победить.

Стена, проход, тихий скрип. А потом снова скрип, снова шаги, снова блуждание. Она шла, плутая по коридорам вокруг внутренних залов. Ребристые знаки на стенах давали направление, но за шумом грозы ничего не было слышно: только треск и грохот бьющих о скалы волн.

В галерее гулял ветер, снова и снова в крытые бойницы забрасывало потоки воды.

— Сноу, тебе не говорили, что ты как пиявка?

— А?..

Сноудроп вздрогнула. На шею опустилось горячее копыто, в нос дунуло. И только тогда она узнала голос — это был её собственный, звонкий и ничуть не шипящий. Но говорила, несомненно, Криз.

— Да ладно, я знала, что надолго от тебя не отделаюсь. Пойдём играть?

Кивок, и Сноудроп заковыляла следом, схватив в зубы пушисто-пегаскин, вьющийся хвост. Ноги не гнулись, тело дрожало, и мыслей почти не было: только так, отголоски, звучащие как свист ветра между бойниц. Сноу старалась не думать, даже когда впереди скрипнула дверь, а шеи коснулось чужое дыхание. Она не скривилась даже когда подруга подтолкнула её, заставив забраться на большую, обитую бархатом кровать.

* * *

Летели мгновения, за стенами бушевала гроза, трещали дрова в печурке. В комнате было тепло, почти жарко: в точности как месяц назад, когда её впервые изнасиловали на этой постели; и Сноудроп знала, что где-то на простынях остались следы её крови — кровь ведь такая стойкая штука, полностью она не отмывается никогда.

Кризалис часто дышала, потираясь мордочкой о шею. Конечно же она всё чуяла: и эту боль, и это захлёстывающее до глубины души отвращение, но, наконец-то научившись такту, не лезла с вопросами. Только сопереживала. И пора было доказать ей, что пони тоже способны чувствовать боль других. И помогать: как делают любящие для любимых, везде и всегда.

Всё ведь просто в этой жизни: кобылки с жеребцами влюблялись, у них рождались жеребята, и если вдруг случалась беда и кто-то умирал, путь семьи всё равно продолжался. И чейнджлинги тоже знали, что такое семья: когда-то у них были такие большие, дружные династии. Но увы, у пони-жеребцов и кобылок-чейнджлингов жеребята не рождались, и на сотни миль вокруг была только одна печальная пегаска, которая могла это исправить.

— Зачем ты сломал фигурки? — Сноудроп спросила, чувствуя бёдрами крепкие мышцы, а мордочкой грудь лежащего под ней жеребца. Напряжённый член вжимался в брюхо, но он не был таким уж страшным: ведь она справлялась раньше, как бы он ни пользовался ей.

— Фигурки?

— Мы съели, — сказала Кризалис. — Всё равно было очень вкусно.

Сноу ждала ответа, но жеребец только потёрся мордой о макушку, копыта грубовато прошлись вдоль боков. Она надеялась, что рогатого хоть как-то смутит её преображение, но нет, его будто не заботило, что член касался члена, а в крупе дырка была только одной. Уверенное копыто кружилось, оттягивая анальное отверстие из стороны в сторону, а прохладная жгучая мазь едва не заставляла её дрожать.

Кризалис прыснула.

— А ты заметил, насколько у нашей Сноу окреп характер?

— Заметил, — единорог ответил односложно.

— Может групповушку устроим? Хоть раз. Знаешь, как грустил Веджи, что совсем не помогает мне.

Единорог промолчал, только ласки сзади стали грубее. Настолько, что Сноу лишь с трудом удерживала стоны. Теперь рогатый не просто смазывал её отверстие мазью, а ещё и разминал круп, заставляя каждую мышцу напрягаться до предела и в бессилии опадать.

— Давай втроём.

Груди коснулось, а затем шеи; быстрым жестом Криз попросила подняться, а как Сноу подчинилась, под неё юркнуло пушистое, скользкое от пота тело. Кризалис устроилась между ними, спиной прижавшись к жеребцу, а животом к её брюху — и вдруг стало ясно, насколько же она миниатюрная: словно пустобокая десяти лет.

— А хочешь другим манером? — снова обратилась Кризалис к жеребцу. — Наша Снежинка потрясающе нежная. Неопытная, конечно, но в этой неопытности что-то есть. Она прямо чувствует где больно, где неприятно, и очень старается, чтобы партнёру было хорошо. Хочешь, она возьмёт тебя сзади? Мне ужасно понравилось в прошлый раз.

Единорог усмехнулся:

— Знаю, готовил сухарики и наблюдал за вами. Идея с печью была на редкость удачной. Ты не очень умная, Сноу, но развитая интуиция делает тебя опасным врагом.

«Врагом?..»

— Да что за чушь?! — Кризалис взорвалась. — Мы же так стараемся! Разве секс, это плохо?! А ты даже чуть поиграть боишься. Расслабься, наконец!

— Статус же.

— Чушь, чушь, чушь!!! Будь ты жеребчиком, как Винди, я бы тебя уже сотню раз отодрала, вместе со всеми друзьями. Чтобы проникся. И все обидки бы забылись. Мы стали бы вернейшими товарищами, мы путешествовали бы вместе, смотрели бы новые места. И к чертям драконьим Эквестрию, мир и без неё так велик!

Прозвучал хлопок, и Кризалис айкнула. Запахло кровью. Королева вжимала копыта в разбитый заклинанием нос.

— С каких это пор я записался в жертвы вашего полумёртвого народа?

— Прости.

Кризалис шмыгнула носом, задрожала. И все её мышцы вдруг расслабились, переходя в рисунок страдания и тоски. Она замолкла, ничего не говоря и даже не двигаясь, только дыхание вырывалось через приоткрытый рот.

«Да она же плачет», — вдруг поняла Сноудроп. Ведь чейнджлинги тоже плакали: беззвучно, без слёз, но совсем не умея скрыть боль от своих. И подруге было очень, очень плохо.

— Послушайте… — Сноудроп решилась. — Я знаю, вы хотели жеребёнка. Я подарю его вам. Это нормально, Криз, когда в семье две кобылки. У некоторых земнопони бывает даже по три, по четыре жены. И жеребята у всех общие, потому что как же иначе?.. Я буду заботиться, любить его.

— Эээ, что? — Кризалис вздрогнула.

— Да мне нормально! Раньше я боялась этого, а сейчас пофигу! Что тут непонятного?! Семья моей семьи — моя семья! Любимый моей любимой — мой любимый! И нет, я не буду относиться к тебе как к «паршивым условиям», потому что ты тоже пони, хоть и мерзавец, какие не должны существовать!

Сноудроп резко обняла рогатого, прижалась мордочкой к груди. Такой тёплой и пушистой. Чудовища тоже бывают тёплыми и пушистыми — теперь она знала. Чудовище должно умереть — это она тоже осознавала как никогда чётко. Но ни одно чудовище в мире не заберёт её право сопереживать. Потому что, проклятье, она не богиня! Она не хотела быть равнодушной! И во всём мире у неё был один единственный враг.

— Необучаемая порода, — посетовал единорог.

— Сам ты необучаемый.

Сноу даже не вздрогнула, когда в круп хлёстко ударило. Наплевать. Он просто не мог причинить ей такой боли, чтобы ещё больше испортить. Потому что всему есть предел! И теперь она отлично чувствовала этот предел в себе. Высоченный! И каменно-прочный, как земнопоньская крепостная стена.

* * *

— Правда хочешь? — спросила Кризалис, когда избиение наконец-то закончилось. Весь круп горел.

— Правда. Поможешь?

Криз только фыркнула, скользнула ниже. Мордочка проехалась по животу, губы как специально зацепили сосочек, а потом Сноудроп ощутила, как нечто горячее и острое вжимается между ног. Резануло болью, очень сильной — и в то же мгновение узкий пульсирующий язык погрузился в до сих пор скрытую глубину.

Сноу не удержала стона. Чувствительность была просто запредельной! Всё ощущалось гораздо, гораздо сильнее прежнего. Каждое движение языка, каждый укол острого окончания, каждое нажатие на внутренние стенки — всё доводило её до предела. Она закричала, когда Кризалис проникла через шейку матки — а потом язык словно бы разделился и пошёл дальше, в тонкие каналы по сторонам.

— Что… ты делаешь?

— Хффф!

Укололо, резануло, дёрнуло. Сноу взвизгнула, и только хватка жеребца не позволила ей лягнуться, прямо подлой хитинистой по лбу. Что-то вытягивало внутри, раскрывало, ощупывало — причём в таком месте, где никому не полагалось быть. И боль всё нарастала, пока Сноудроп не заорала, захлёбываясь криком. И в то же мгновение Криз вышла из неё.

— Фюх, ну и намудрил же он… — Кризалис вдохнула и выдохнула, — но я тоже кое-что могу.

— Эм?

— Хе-хе, кое-кто не хотел делиться! А ты хрясь, да и выбрала жеребца из своего племени. Это, блин, второй раз с начала мира, когда многоходовочки нашего подвального друга не срабатывают! Ну ты и чудо, Сноудроп!

Сноу опустила голову, поморщилась.

— А давай?..

— Слушай, да просто сделайте мне жеребёнка!

— А можно двух?

Зубы заскрипели.

— Можно. Только бы здоровых. Знаешь, принцесса говорила, что у меня могут родиться слепые жеребята. Ну, это линия такая от отца. Она не знала чем помочь.

— Слабачка.

— А?

— Твоя принцесса — слабачка. Только убивать и умеет. А я тебе обещаю, у тебя будет самый здоровый на свете жеребёнок, и не один!

Сноудроп ощутила, как скользкое тело подруги поднялось между ней и молчаливым единорогом. Нос уткнулся в щёку, по губам прошёлся заострившийся на конце язык.

— А ещё я обязательно придумаю, как вылечить твои глаза. То есть не глаза! Глаза у тебя замечательные, болезнь не в них. Но ты научишься видеть, даже если весь этот проклятый мир хотел сделать тебя слепой.

— Спасибо, — прошептала Сноудроп.

Благодарность. В каждом жесте, каждом прикосновении подруги скрывалось это замечательное чувство. Оно буквально лучилось, окутывая всё вокруг тёплой, нежной добротой. И даже распроклятый рогатый больше не бил, не обижал их, а только как-то задумчиво приобнимал.

— Признайся, тебе не хватает этого. Я всё ещё… — Сноудроп поперхнулась, — всё ещё могу простить.

Он не ответил, а только крепче обхватил копытами. Подтянуло, сдвинуло, большой член вжался во вновь открытую щель. Сноудроп застонала, когда он начал продавливаться глубже. Это было так странно: совсем не как в прошлые разы. Тогда она едва справлялась, теперь же чувствовала, что смогла бы расшириться ещё немного; и боли не было, только пробирающее до мурашек ощущение, уходящее всё дальше в глубину.

Член упёрся в шейку матки, надавил, но внутрь проникнуть у него не получилось — лоно просто сдвинулось глубже. А потом ещё немного, и ещё. Всё расширялось, растягивалось, заставляя её извиваться над телом жеребца, пока по клитору мягко не прошлось медиальное кольцо — и дальше, гораздо дальше, ровно до того мгновения, как в половые губы не упёрлось что-то шероховато-пушистое. Только спустя долгие секунды Сноудроп осознала, что это растущая на основании шерсть.

— Эм, всё?

Кризалис хихикнула.

— Называется, почувствуй себя взрослой. Ну как, нравится?.. Не будь брёвнышком, Сноу, и я оставлю тебя такой!

— Я не брёвнышко.

Между прочим, никто ей не рассказывал, что значит быть «брёвнышком». Напряжённой, может быть? Не важно, подругу можно и потом расспросить; а сейчас ей предстояло сделать самое главное в жизни любой кобылки, и даже хотелось, ради любимой, постараться — чтобы её жеребцу было хорошо.

— Как тебе больше нравится? — Сноудроп чуть качнулась, сжимая член внутренними стенками. — Я могу сверху, если хочешь. Но и снизу буду помогать.

Большие копыта прошлись по спине, шею погладило. И что-то заскрипело. Только через несколько мгновений Сноу вспомнила, что не снимала ошейник со вчера. Понравился же. В не очень целомудренных книгах кобылки тоже носили такие штуки, по крайней мере это было не так глупо, как серёжки или кольцо на основании хвоста.

— Не ломай, пожалуйста. Это подарок, очень важный для меня.

— Не сломаю.

Он подтянул их обеих повыше, с влажным звуком вышел. Сноудроп ощутила, как соски обхватывает шелковисто-колючей магией, а заодно с ними и клитор, и её бесполезный жеребячий член. Всё растянуло, стало поглаживать — а затем как тряхнуло. Молнией! Обжигающе-больно. Она Вскрикнула, в унисон с подругой, и тогда их снова начало неспешно опускать.

— Аууу… — Кризалис протяжно застонала, сжавшись всем телом. По бедру проехалось большое медиальное кольцо.

— Ты чего?

Очередное движение жеребца, новый стон подруги. Кризалис аж забила копытами, когда он вошёл в неё сзади до самого основания. А затем снова, и снова — маленькое пернатое тело задрожало как осиновый лист.

— Эй, мы будем жеребят делать, или как?..

— Сноу, всё же тупая ты как пробка. Скажи мне, какому нормальному жеребцу понравился бы жеребчик с разработанной вагиной?

— Гм…

— Вот именно. Хочешь сделать подруге приятно, присоединяйся. Не хочешь, в сторонке посиди.

«Приятно?» — мысль прозвучала эхом. Сноудроп потёрлась о мордочку любимой — так неуверенно улыбающуюся — попробовала облизать. Лизаться в носик, вот что было самым приятным на свете — и Кризалис по-пегасьи мило зафыркала; прижиматься тоже замечательно — и фырканье сменилось протяжным стоном, как только соски потёрлись о соски.

«Любить приятно», — вдруг поняла Сноудроп. Вот так, по-простому, по-животному, а всё равно приятно. И пусть это грязно, пусть неправильно, пусть даже отвратительно — когда двое любят друг друга, ради минуты единения можно было немного потерпеть…

— Сноу, ты заснула? — Криз потёрлась мордочкой о щёку, с тихим смешком дыхание обдуло нос.

Сноудроп не ответила. Ни словом, не жестом. Зачем? Ведь подруга и так всё чувствовала, а рогатый ничего бы не понял. Он презирал секс, может даже ненавидел — ведь всё самое мерзкое от ненависти с презрением, двух самых худших в мире чувств. Которые всё ломали, крушили, корёжили. Которых иной раз становилось так много, что уже никаких сил не оставалось бороться. И что-то менялось в душе.

Но не обязательно в худшую сторону.

Настоящая любовь не терпела презрения, и Сноудроп не обижалась на подругу, а только прижималась ещё крепче. И покачивалась над ней. Ровно до тех пор, пока натёртый о шёрстку член не наткнулся на горячее влажное место. «Хочешь?» — на мгновение захотелось спросить, но Сноу передумала. Конечно же хочет! Ведь любящие хотят любимых, а королева перевёртышей уж точно не отказалась бы от секса с любимой кобылкой, в паре с любимым жеребцом.

* * *

Нежная, скользкая, тугая; с крошечным клитором, ощутимым только если раздвинуть половые губы, и этими твёрдыми, острыми сосочками — маленькая пегаска скорее смущала, чем возбуждала. Она выбрала не просто её внешность, а облик пустобокой крылатой. Ну вот зачем было так делать?.. А на просьбу снова стать хитинистой Криз только хихикнула: мол, ни за что.

— Сноу, ты самый нерешительный жеребчик на свете!

— Грр!..

Почему рогатый не мог просто заткнуться?! Насмехался и насмехался, словно школьник безмозглый. И одновременно пользовался подругой, заставляя её вскрикивать, извиваться и горячими брызгами кончать. Сама же Сноудроп вошла совсем чуточку, а продолжить никак не получалось — потому что, проклятье, это был их первый раз!

Невероятно узкий туннель перегораживала плевна — и если надавить на неё, маленькая пегаска сжималась ещё сильнее. Ей было больно, и меньше всего на свете Сноу хотела причинять любимой боль.

— Обожаю ломать юных пегасок. Хочешь, сделаю всё за тебя?

— Не хочу!

— Тогда старайся! — потребовали рогатый с хитинистой в унисон.

Достало. Сноудроп сжала подругу в объятиях, прикусила губу — и с усилием толкнула тело вперёд.

— Аааай!

Не получилось! Ещё сильнее!

— ААААААЙЙЙ!!!

От дикого крика заложило уши, слёзы навернулись на глазах. И наконец пегаска треснула, в мгновение член пробился до предела, сразу по медиальное кольцо.

— Аааууу, — Кризалис забилась, копыта больно заехали по бокам.

— Да ты хоть не издевайся! Будто я не знаю, что тебе не больно.

Мгновение, злой шелест, и сама Сноу заорала — в нос впились острые клыки.

— Да… хф! — Кризалис отпустила, — Ещё как больно! Тебе вообще нельзя девственниц доверять!

— Эм?..

— Извини, хотелось проверить. Я и не знала, что у вас всё так плохо. Дурацкие пушистые. Вам самим не стыдно такими быть?

— Девчонки?

— Заткнись, а?! — Сноудроп выкрикнула, и с удивлением услышала, как одновременно с ней тем же «заткнись» ругнулась взбешённая Криз.

Жеребец рассмеялся, крепкие копыта обхватили их, чтобы со всей силы прижать к груди. Мгновение, и он перевернулся: дыхание выбило из лёгких, тело вдавило в постель — а на второе мгновение Сноу ощутила, как он выходит из маленькой пегаски. Член с силой вдавился в её собственную щель.

Наконец-то. Сноудроп предельно расслабилась, принимая пенис до основания, а затем внутренние стенки сжались, сдавливая и массируя его со всех сторон. Плотно, скользко, горячо — и как же запредельно ощутимо. Она даже не пыталась сдерживать стоны, когда он начал покачиваться вперёд и назад. Неспешно поначалу, но с каждым разом всё ускоряя и ускоряя темп.

Сноудроп тихо запищала.

— Ну как, прониклась?

— Заткнись…

Пот стекал по вискам, голова кружилась от резких запахов возбуждения и секса, сопение смешивалось со звуками влажных ударов — но постепенно ей становилось легче. Омерзение как отрезало, похоть захлёстывала до вскриков, а с каждым толчком в шейку матки она ощущала крошечный, но резкий как удар молнии оргазм. Здесь был просто жеребец, от которого она должна была получить жеребёнка, была любящая его подруга — и ничего более. В конце концов не все пони женились по любви.

— Ну как, нравится, а? — Кризалис заласкалась к мордочке. — Я же говорила, тебе нравится обслуживать и принимать. А ну признавайся, что нравится!

— Нет, тебе!

С силой Сноу вжалась в подлую хитинистую, дёрнула её на себя, вошла. Член так потрясающе обхватило — до предела, до самых яиц. И наконец-то Криз тоже заткнулась. Потому что не было способа заткнуть хитинистую лучше, чем долгий, глубокий поцелуй. В этот раз они сплелись языками так увлечённо, как не делали ещё никогда.

Аромат корицы, нотка барбариса, арахисовый привкус, а потом эта маслянистая жидкость — Сноудроп глотала её с удовольствием, вместе с их смешанной слюной; копыта гладили обхваченную ошейником шею подруги, член едва не взрывался внутри. «Сдерживаться, сдерживаться, сдерживаться», — Сноу повторяла себе волшебное слово. Жеребчики ведь не такие выносливые. Но всё так смешивалось, всё сливалось, и она уже чувствовала подступающий оргазм.

А жеребец сверху всё ускорял темп, одновременно обнимая, потираясь мордой и увлечённо поглаживая. И ещё называл себя нормальным… Трижды ха! Нормальные жеребцы не насиловали жеребчиков с вагиной; не совокуплялись с хитинистыми; и уж точно не делали всё это вместе — в комнате, где кроме кровати и печи был только пыточный инструмент.

Сноудроп вздрогнула, потянулась навстречу. Она ласкала член на всю длину, постанывала в ответ на прикосновения, а после очередного резкого до вскрика оргазма даже полуобернулась, чтобы ответить на поцелуи жеребца. Сделать приятно, значит сделать приятно — и ей хотелось закончить работу на совесть. Последний, один единственный раз.

— Скажи «снежинка», если будет тяжело, — рогатый нарушил молчание.

— Не скажу.

Объятие усилилось до стона, до хруста в костях. Плавное движение, трение кожи о шерсть, и он вышел, чтобы уже через миг прижать член к анальному отверстию. Сноудроп едва успела расслабиться, когда единственным ударом пенис вошёл по медиальное кольцо.

— И вовсе не больно!

Короткий смешок, ласка языком за ухом, и он притянул её к себе. И в этот раз стало действительно больно, особенно когда нечто внутри распрямилось, чтобы пропустить член ещё глубже. Жеребец словно проткнул её насквозь. И если секс по-нормальному отдавался только сбитым дыханием, то теперь даже во рту появился противный кислый вкус.

— Да мне пофигу, — она с трудом проговорила. — Делай что хочешь, я о кексах думать могу.

— Ха-ха, а я прямо сейчас размышляя о пончиках. Может ванильные сделать? Или медовые с корицей?..

— Медовые, — буркнула Сноудроп.

Тычок носом в затылок, и он вышел, чтобы уже через мгновение снова войти — но теперь не в неё, а в нетерпеливо ёрзающую Криз. И вспомнив о своём жеребячьем органе Сноу тоже занялась делом. Вперёд и назад, вперёд и назад, целуя в мордочку и прислушиваясь к стонам. Не так-то просто было понять, когда подруга кривится от её неловкости, а когда от слишком грубого жеребца.

Но Сноу знала, что справляется: удовольствие хитинистой она научилась чувствовать уже давно. Да и член так заливало соками, что по сжавшейся мошонке аж ручьями текло. Было скользко, туго и горячо — и как бы она ни сдерживалась, в конце концов это случилось. Сноудроп застонала, поддельный пенис вдавился особенно глубоко; она ощутила, как что-то внутри сжимается, пульсирует — и внутри мокрой пегаски стало ещё мокрее.

Кризалис вскрикнула, взбрыкнула; горячее дыхание обдуло лицо; и вдруг всё прекратилось. Сноу не ждала такта от рогатого, но почему-то он приостановился, приобнял. И тогда она тоже обняла подругу, изо всех сил, так что у хитинистой перехватило дыхание; а затем вдруг послышался долгий, болезненный стон:

— Это… — Кризалис поперхнулась, — лучшее в моей жизни. Хреновая у меня жизнь?

Сноу сжала подругу ещё сильнее. Губы нашли губы, язык вдавился в язык. Не сразу, но хитинистая оттаяла, тоже принялась ласкаться. Потому что как ещё могли помочь друг другу две грустные пони?.. Даже если одна из них не пони, а вторая и вовсе стала непонятно чем: то ли жеребчико-кобылкой, то ли кобылко-жеребцом. Уродливой, наверное…

Впрочем, тело, это всего лишь тело; а добрые души жили даже в самых странных, чужеродных существах.

* * *

Они тёрлись носами и мордочками, целовались и ласкались друг к другу — и время будто бы остановилось, никто не мешал. Ни буря за стенами крепости, ни вездесущий сквозняк, ни даже рогатый. Он ушёл, чтобы приготовить чаю, а ещё обещал сделать что-то сладкое. Пончики, вроде бы. Сноу не очень любила пончики — слишком жирные — но потерпеть можно. Не так уж сложно это оказалось — терпеть.

Боль в душе прошла, теперь Сноудроп ощущала только злость, а ещё огромное, до дрожи захлёстывающее унижение. Она была готова на всё. На всё! А жеребец просто взял, попользовался немного, и был таков. Он не хотел от неё жеребёнка; он вообще не хотел с ней знаться — только взять и раздавить. И её, и подругу, и вообще всё вокруг.

— Извини, — Сноудроп пробормотала, чуть отстранившись. — Я снова всё перепутала. Не стоило мне влезать.

Лоб потёрся о мордочку, дыхание обдуло ноздри. А затем Кризалис хихикнула. Искренне. И лизнула прямо в глаза.

«Ну, это была хорошая попытка. Ценю, — она сказала жестами. — А теперь что делаем? Во все тяжкие, или чай пить?»

«Знаешь… — вздох вырвался из лёгких. — Я уже не знаю, что хуже. Я просто хочу домой».

«Тогда идём».

Домой… В тепло, в объятия друга. Сноудроп улыбнулась. Не так уж многое ей требовалось от дома: только друзья, покой и безопасность. Раньше она это не очень ценила, а теперь о большем не смела и мечтать.

— Ты словно выпотрошенный щенок.

— А?

Объятие стало крепче, послышался хруст, шелест, едва ощутимый свист. Тело Кризалис стремительно менялось: удлинившиеся ноги покрылись дырами, шёрстка сменилась гладкой кожей, из под которой вскоре показались пластины роговой брони. Королева вернула свой облик и тут же снова потёрлась носом о нос.

— Ты очень красивая, Сноу. Я должна быть счастлива, а мне наоборот, больно видеть тебя такой.

— Ну, — Сноудроп неуверенно улыбнулась, — Значит ты изменилась.

— Ага…

— Я люблю тебя.

Короткая дрожь пробежалась по телу подруги, горячее дыхание обдуло лицо.

— Повтори пожалуйста.

— Я люблю тебя, — Сноудроп сказала, чётко отделяя слова. — Я простила тебя. Давай начнём всё заново? Давай учиться друг друга уважать?

Несколько мгновений длилось удивлённое молчание, а затем губы коснулись губ, язык языка. Как-то неловко, совсем не по-чейнджлингски они поцеловались.

— Ага, жеребята в таких случаях целуются. Я читала.

— А я испытала, хе-хе, — Кризалис рассмеялась. — У вас цветочки-подарочки, а у нас такие собираются толпами и требуют у королевы жеребят. Только представь, любимая, как толпа молодняка осаждает дворец твоей принцессы, и каждому подавай маленького на свой вкус.

Сноудроп представила, и ужаснулась.

— Вот-вот, непросто быть мной. Когда-то королевы были толстыми и ленивыми, а потом оказалось, что маленькие тоже должны учиться, а народу нужна не туша в зале рождения, а образец для подражания, лидер, моральный ориентир.

— У нас так же.

— А вот и нет, — Кризалис фыркнула. — Ваши богини могут как угодно крутить моралью. А я не могу, потому что мораль крутит мной. Понимаешь, что это значит?

— Хм, дай подумать.

Короткое касание, и подруга подсказала, что пора подниматься. Копыта цокнули о камень пола, сквозняк до мурашек обдул круп. Сноу поёжилась: голая кожа чейнджлинга совсем не подходила для холодов. Зато хитинистые были по-своему очень предупредительны: и вот Криз не стала лезть с навязчивой помощью, а всего лишь протянула к мордочке свой мягкий шелковистый хвост.

Так любезно. И так редко. Слепой ведь всё время приходилось просить помощи. Сколько раз её подталкивали магией о круп; сколько раз вели, положив крыло на холку; а однажды, особенно изобретательные, даже верёвку на шею догадались предложить. А чтобы хвост дать, так нет, даже если маму попросишь: потому что некультурно. Все вечно боялись, что другие подумают не то.

— Дать подсказку? — Криз спросила нетерпеливо.

— Нет, подожди.

Сноу потёрла лоб, поёжилась; копыта неспешно постукивали о ступени спиральной лестницы, самой длинной в замке; в галереях зло гремели ставни, задувал сквозняк. Как же она ненавидела это место! А вместе с тем так привыкла, что угадывала путь даже по отзвукам — и только что они миновали стоящий на уровне бастиона третий этаж.

Кризалис остановилась.

— Тук-тук, Сноу. Не любишь загадки, а?

— Ну, не очень… — Сноудроп отпустила хвост. — Я думаю, дело в разделении властей. Ты можешь приказать другим что угодно, но не ты выбираешь, куда все пойдут.

— В точку! — Криз резко обернулась. — Если я выделываюсь, я слабею. Если ребятам хорошо, то и я счастлива. Я меняюсь по воле народа, даже когда сама этого не осознаю. У меня власть, но подкрепление с наказанием принадлежит остальным. И это тайна. Было тайной до сегодняшнего дня.

Кризалис сказала это вслух…

— Эм, я ценю.

— Что меня в вас восхищает, пушистые, так это то, что у каждого из вас собственная воля. А у нас воля объединённая. Такая штука, которую пока не прочувствуешь, ни за что не понять.

— Я хочу попробовать.

Кризалис фыркнула, нос уткнулся в плечо.

— Попробовать не выйдет. Пути назад нет.

— Я готова.

— Мы тоже. Но сначала я верну тебя домой!

Магией шлёпнуло о круп, дёрнуло, подтянуло. Вдруг Сноудроп ощутила, как копыта подруги обхватывают бока и шею; рядом заскрипело окно.

— Ты чего?..

— Ребята!!! — оглушающий крик отдался звоном в ушах. — Бросайте всё! Убираемся отсюда прямо сейчас!

«Сейчас?» — Сноу не сразу осознала, что значит это «сейчас». И только когда подруга потащила её к гремящей от ударов грома галерее, стало по-настоящему жутко.

* * *

Сноудроп слышала свист ветра, что-то хрустело, скрипело — даже со всей силой королевы подруга не могла открыть размокшее от непогоды окно.

— Да проклятье!

Грохот — таран магией — хруст и треск сорванных ставень. В лицо ударило потоком ветра, смешанного с ледяной водой, мурашки пробежались по телу. Мышцы одеревенели — Сноудроп отчаянно пыталась, но не могла даже слова сказать. На этот раз в параличе не было ничего волшебного: только животный, пробирающий до самой глубины души кошмар.

Загремел гром, до чиханья пробрало запахом озона, и послышалось жужжание: очень тихое, напряжённое, звучащее не со стороны подруги, а отовсюду вокруг.

— Нет, мы же умрём там… — голос вернулся.

— Хватит с меня. Где угодно, но только не здесь.

Копыта обхватили шею, хлопнули крылья. И Сноудроп вдруг осознала, что нет уже ни пола, ни потолка, а только ветер и бьющие в лицо льдисто-холодные капли. Они снижались. Падали! Сдуревшая Криз просто не хотела её нести!

В панике Сноу расправила крылья, метнулась вверх. Угол, поток, скорость. Скорость, значит высота! Уроки вспомнились мгновенно, пегасьи чувства открылись. Вытянуть копыта, прикрыть нос, сцепить суставы — и как только в крыльях щёлкнуло, она тут же качнулась всем телом, переходя на большой круг.

— Мы будем летать каждый день вместе! Каждый день! — Кризалис оглушительно рассмеялась.

— Да нас же молнией угробит!

— Ха-ха-ха!

— Дура!

Пегасье чутьё вопило: «Снижайся!» — запах озона бил в нос. И через грохот бури слышалось тихое, звучащее на краю слуха жужжание. Их окружали спрайты. Буреспрайты! Мелкие, бесчисленные, очень злые — они ненавидели незванных гостей.

— А вот и ребята! Сейчас мы…

— Заткнись!

— Ты?..

Сноу вытянула копыта вперёд и назад, уши поджались. Нужно было думать, причём быстро. Чейнджлинги ничего не понимали, а спрайты ведь остерегали их: рисунок песни быстро менялся. Жужжание сменилось гулом, а гул отдалённым свистом. Буря кружилась огромным, раскинувшимся на мили кольцом. И у этого кольца был рисунок: невероятно сложный, текущий и меняющийся, который они испортили, потому что влезли не туда.

— Все! За мной! — Сноудроп закричала, резко взмахнув крыльями. — Ты тоже! — копыта ударили Криз по ногам.

И наконец-то хитинистая прониклась: послышался тот особенный шорох, шелковистыми нитями магия коснулась шеи, брюшной панцирь проехался по спине. Хвост дёрнуло, потянуло — Кризалис сжала основание, едва не вжимаясь носом в круп.

— Теперь делайте как я! Криз, Веджи, делайте как я! Иначе убьёт!

Спрайты не понимали слов, поэтому Сноу даже не пыталась молиться. Вспоминались только уроки. Поймать поток, не спешить, не бороться — а просто кружить и кружить, постепенно снижаясь. И ни в коем случае не портить рисунок. Ведь буреспрайты очень и очень злые — они даже снег не любили! — а непослушную пегаску могли запросто убить.

— Не срывайте круг, слышите! Не срывайте! Если потеряете меня, медленно снижайтесь. Иначе убьёт!

Криз что-то буркнула в хвост, но за шумом бури Сноудроп уже ничего не различала. Нужно было продержаться, хотя бы ещё пару, тройку кругов. А потом станет легче. Уважение — вот всё, чего хотели буреспрайты, даже простые тучи слушались только вежливых просьб.

Вдруг что-то изменилось. Запах. Воздух заполнился удушливой гарью, глаза заслезились; послышался злой, оглушающий треск; и Сноудроп услышала крики. Нечто скрипящее, пронзительное, не похожее ни на что живое. Буреспрайты кричали — в ужасе — что-то убивало их!

— Все вниз!!! — она заорала со всей силы.

Теперь круг уже ничего не значил — спрайты бежали; а взбешённая буря собиралась в единственной точке, где кто-то обидел её детей. Позади гремело, бьющий в лицо дождь отдавал чем-то кислым, а от заполнившей нос гари ужасно хотелось чихнуть. И чем ниже спускалась Сноудроп, тем яснее чувствовала, что лес внизу горит. Пылает на многие мили, несмотря на самую дождливую осень последних лет.

— Вперёд! За мной! Быстрее! — она снова закричала.

Прочь! Как можно дальше от этого проклятого места. Ведь не может одна слепая остановить всё ужасное, не может кучка подростков спасти всех попавших на обед к чудовищу бедолаг. И если это намёк, демонстрация силы — не важно. Зима всё равно сильнее. Как бы рогатый не запугивал их, Сноудроп знала, что на любой ужас всегда есть высшая сила. Потому что мир, проклятье, хочет быть добрей!

— Все рядом? Все?! — Сноу выкрикнула, едва не сорвавшись на кашель. — Хлопни в ногу, если все!

«Все, — Кризалис ответила жестом. — Я позабочусь об этом. Веди».

Хотелось верить. Больше Сноудроп не кричала, нужно было беречь воздух — дышать на скорости было не так-то легко. Она не помнила, чтобы хоть раз в жизни так летела: выжимая всё из мускулов и магии, сжигая каждую запасённую в крыльях крупицу силы, да так, что от жара болели уже не только кости, но и бока. Мили пролетали под крыльями, и хотя её учили считать перелёты, в голове так кружилось, что не удавалось запомнить и нескольких минут.

Наконец, в кончиках крыльев появилось то особенное онемение — силы начали её оставлять.

— Криз… — слово сбилось на кашель, — Не могу больше. Смени меня.

Подруга всё поняла правильно. Круп обхватило, по спине скользнуло хитинистым животом. Несколько мгновений, и Сноудроп ощутила как её обхватывают копыта второго в строю жеребца. Веджи. Она узнала его сразу же, и прижался он крепко-накрепко, одновременно и согревая, и массируя сведённые судорогой мышцы спины.

«Ты молодец. Ты замечательно справилась», — он заговорил жестами, одновременно поглаживая и что-то певуче шепча. И неуверенная улыбка тронула мордочку. Замечательно? Куда уж там. В школе её бы всё звено засмеяло. Но по крайней мере её учили, и учили как следует: потому что неумехи разбивались, и наплевать было природе, слепые они или нет.

Они летели на юго-восток, следуя колонной вдоль побережья. Граница бури осталась позади, ветер уже не мотал из стороны в сторону, но первому в строю всё так же приходилось пробивать путь через воздушный океан.

* * *

Свежий ветер, тёплое тело товарища, покусывание холки и ушей. Сноу не знала, что может быть приятнее: разве что последовавшее за этим обтирание, а затем и чуть грубая ткань плаща на плечах. Её собственного, штопанного-перештопанного, а теперь обшитого чем-то пушистым, словно настоящая шерсть. А ещё нашлась сумка сухариков и фляга вкуснейшего черничного вина.

Она даже немного захмелела: после такого-то полёта ужасно хотелось пить.

— Чувствуешь, дождь заканчивается?.. — заговорил Веджи, прижав мордочку к уху. — Здесь очень красиво. Сотни озёр, сосновые рощи, холмы и цепочки ручьёв. А на горизонте краснеют дубравы, границу Эквестрии мы пересекли только что.

— Кря! — поддакнула отдыхавшая в копытах утка. Стоило выйти за пределы бури, как появились такие же беглые пернатые: теперь целая стая чуть прокопчённых птиц сопровождала их.

— Кря, — Сноудроп фыркнула в ответ, а затем продолжила по-эквестрийски: — Ребята, а давайте не будем костёр разжигать? Меня учили вязать шалаши из лапника, очень тёплые. Мы обнимемся, и никто не замёрзнет, тем более простуда нам не грозит.

Веджи тут же поддержал идею, остальные вновь раскрякались и расчихались. Одна только Кризалис гнула своё: мол недостойно королевы сидеть в грязи. Всякой её видела Сноудроп, но нытиком — ещё никогда. Может роль отыгрывает? После того как Кризалис поработала с её шёрсткой и клыками, она тоже отдыхала в копытах стражника, а ещё требовала называть себя не иначе как леди Криз.

— Так, пограничники, — Веджи ощутимо напрягся. — Запомни, ты у нас Сноу Старч, серый жеребчик из Ванхувера.

— Ага, помню.

Снизу послышалось громкое: «Эй!» — захлопали крылья, и уже через несколько мгновений Сноудроп в удивлении подняла ушки. Их догнала пара пегасок, всего лишь пара. Без характерного скрипа доспехов, без шелеста расчехлённых копий; а судя по голосам, совсем ещё юных, лишь чуть старше её самой.

И болтали они не переставая, особенно одна:

— Может хоть на денёк остановитесь? — пегаска кружила, появляясь то справа, то слева, а то и вовсе пикируя с высоты. — Здесь так скучно. Ску-у-учно! А у нас морошка есть. Вы, столичные, хоть раз пробовали морошку?

— Да каждую осень объедаемся! — Кризалис расхохоталась.

— А ещё варенье, смородиновое, на мёду! Лисички! Матушка готовит лучшие пудинги на свете. С изюмом. Наш собственный рецепт!..

Сноудроп замотала головой. В город не хотелось, и более того, это было бы опасно. Вдруг случится что ужасное?.. Городом пегаски называли посёлок в полсотни изб и полторы мельницы — и ровно треть местного ополчения они встретили сейчас.

— У нас болото замечательное. Огромное, с во-от такими комарищами. Утки будут благодарны, точно говорю!

Смех Криз сорвался на кашель, а пегаска всё упрашивала остаться. Она словно бы забыла, что пограничная стража вообще-то может задерживать незваных гостей. Или уже не может?.. В школе учили одному, в Кантерлоте другому — законы так быстро менялись; да и армия, как сетовала принцесса, давно стала тенью самой себя.

— А хотите, я с вами полечу? Я летала в столицу. Раз десять! Только нужно у мамы отпроситься. Ну загляните вы к нам, хотя бы на одну ночь!

Сноу вздохнула. Она знала, что такое скука: часы и дни в ожидании мамы, непонятные уроки, одиночество среди толпы. Но эта весёлая до кончиков ушек пегаска явно не знала слова «уныние» — не умели такие унывать. Так может, старалась не ради себя?

— А как вас зовут? — Сноудроп спросила.

— Рэйни же!

— Твою подругу.

— Буки, — вторая ответила, подлетев ближе. — Мы сёстры.

Сноудроп быстро вдохнула и выдохнула: неприятное чувство поднялось в груди, на лбу проступила испарина. Но раз уж вмешалась, нельзя трусить. Она представилась, прозвучали имена друзей, а затем, чуть ли не копытом затыкая словоохотливую Рэйни, пришлось всё объяснять.

«Нельзя, спешим, нет, нельзя», — на каждый вопрос отвечала Сноу, одновременно рассказывая легенду. И пегаски дружно вздыхали, когда речь доходила до Кантерлота, первого снега и праздника зимы.

Тон Рэйни стал совсем уж безнадёжным:

— А может…

— Нет, не может. Потому что нельзя остановиться до утра и не задержаться до ужина. Это невежливо. А мы не хотим расстраивать всех.

— Ты главный? — пегаска полетела крыло к крылу.

— Эм…

— Ага! Самый главный! — Криз спланировала рядом. — Как Сноу скажет, так и будет. И с ним бесполезно спорить, зарубите на носу.

— А как насчёт хутора Хани Би?

— Послушайте, любезные…

— Жу-уткое место. Нам как раз по пути. Там никого нет!

Пегаска принялась рассказывать о доме с привидениями, где на самом деле нет приведений, а только куча тряпья и гудящие камни. Те самые «Свистуны», которые бобры продали по штуке за бочонок варенья — и обманули, потому что в соседнем кантоне менялись по пол-бочонка на три. Правда и варенье там было редкое, фруктовое; а в Тимбертоне, как бы Буки не старалась, сливы не хотели расти.

Сноудроп слушала, попеременно поднимая ушки и снова опуская. Несколько мгновений, и она узнала, что репа на новых полях не уродилась, а ячмень в этом году особенно хорош. И многое, многое другое. Рэйни рассказывала как облетела полмира, чтобы найти пружину для сеялки; как Буки подружилась с овинником, в которого никто не верил; а ещё о том как в окрестностях объявилась химера и все боялись, пока не оказалось, что волшебник её давно нашёл.

— Вот мы и на месте! — пегаска вдруг прервала историю. — Смотрите, мы даже крышу подновили. Красиво, а? Вот Хани подрастут и вернутся, а дом как прежде стоит.

— Эм…

— Мне нравится, — высказалась Кризалис. — Серьёзно, ребята, нам предлагают крышу над головой за пару-тройку историй, а вы назло всему хотите спать в шалаше.

Пегаска поддакнула, снова завертелась вокруг. И всё рассказывала, рассказывала, рассказывала. О неких Хани, у которых пропали родители; о празднике урожая, где выбирали нового мэра; о тимбертонском мёде со смородиной, самом вкусном на свете, который становился только лучше, если выдержать до весны. Истории сливались, спутывались, следовали друг за другом в понятном одной Рэйни ритме; но слушать отчего-то было очень приятно и легко.

Сноудроп изредка встречала такой тип пони: с ними невозможно было спорить, но если просто прижаться мордочкой к груди, то на душе становилось тепло и спокойно. «Искренность», — так это называлось. Рэйни не сплетничала, не жаловалась, а только рассказывала хорошее обо всех вокруг, и ничуть не смутившись призналась, что вместо патруля охотится на путешественников ради сестрёнки. Самой грамотной в селении, которой хоть и повезло учиться в столице, но приспособиться к местному темпу жизни было нелегко.

А ещё Буки оказалась мэром, такие дела.

* * *

Стук дождя о навес, пирожки с капустой, неспешный разговор — и покой, такой долгожданный. Сноудроп лежала на лавке, покусывая ржаную корочку и изредка морщась от текущего из-под крыши дома дыма. Печь всё-таки решили протопить — горячего ведь хотелось, да и сырость надоела всем ещё в том каменном мешке.

Солнце давно зашло, приближалась полночь, но никто не собирался спать. Криз шепталась с Рэйни Клауд о чём-то стыдном, Буки нашла в чейнджлингах хороших собеседников, а одна слепая обнимала сонную крякву и думала о своём. В основном о доме: о предстоящей встрече с принцессой и мамой, о планах на будущее, о месте грустной кобылки в мире. Она не задумывалась до сих пор, что сделает, когда выберется из кошмара — разве что хотелось вернуться и убить.

И эта мысль не исчезла. Она возвратится в замок, чтобы убить чудовище, как бы ни было страшно — но что потом?.. Ещё недавно дальше была проклятая пустота. Её ведь не учили планировать! А Кризалис учили: как оказалась, она давно всё продумала, и планы были такие громадные, что из груди вырывалось поражённое «фьюх».

— А каким будет наш дом? — Сноудроп спросила уже в который раз, и улыбка вновь появилась на мордочке.

— Прежде всего твой, Сноу. Ты же теперь землевладелец. Долина и горы, река и леса, все земли Рейнбоу Фолс на шесть миль окрест. Хочешь, ещё раз дам дарственную пощупать?

— Неа, оставь себе.

— …Там красиво. Вода в озёрах всегда тёплая, даже персики растут, а стоит подняться чуть повыше и жуть какой холод. Снег над водопадами лежит круглый год.

— Лавины бывают? — вмешалась Буки.

— Хм, не знаю. Не спрашивала.

— Тогда прежде чем строиться купите порох. Пара взрывов и сами всё увидите, а где опасно лучше оставьте луг.

— Спасибо.

Сноудроп хихикнула про себя. Это был уже десятый из череды дельных советов, и Кризалис явно закипала. Как же: там ошибка, здесь недочёт — а королева ведь так гордилась собой. Но стоит отдать ей должное — она работала: не было ни дня в Кантерлоте, что Криз не посвятила бы их отныне общей мечте.

Дом во владениях Зимней леди, место для всех брошенных, большая дружная община — а может и целый городок. Впрочем, это в будущем; а пока, здраво оценив свои лидерские качества, Кризалис набирала только недавних жеребят. Сёстры Клауд, например, по возрасту не подходили, да и характером тоже — хотя Рэйни поспорила бы с этим сотню раз.

— Нам нужны ничейные, понимаешь? — Кризалис снова объясняла. — Все эти родственные связи, к чёрту, к чёрту. Мы будем друг для друга единственной настоящей семьёй.

— Оу…

— Представь себе, тех мразей в Совете волновали только налоги. А вот фигу им! Не дождутся. Богиня подарила Водопады одной особенной кобылке по имени Сноудроп. Такой же как ты пегаске, милой и доброй, благодаря которой никто больше не умирает в холода.

— Вау… — Рэйни задержала дыхание. — А я однажды покупала у неё мороженое.

— Эм, что? — Сноу вздрогнула.

Оглушительный смех раздался со стороны Криз:

— Аха-ха-ха, подражатели! Сноудроп никогда не торговала мороженым. Она раздаёт его бесплатно, потому что может. И потому что только так получается настоящая вкуснота.

Сноу почувствовала, как кровь приливает к лицу. Всякое она слышала в Кантерлоте: изредка даже лесть; но так самозабвенно её ещё никогда не восхваляли. Это было стыдно! Так стыдно, что хотелось прямо сейчас спрятаться под столом. Но стоп! Она же была жеребчиком. Серым и неприметным, с подозрительным именем, которому отчего-то доверила земли прославленная Сноудроп.

Кажется, их с Криз легенда трещала по швам.

— Ребята, вода готова, — Веджи вернулся. — Кто первый?

— Я!

Сноу вскочила, едва не запутавшись в полах плаща. Она помнила, в каком направлении баня, но всё равно стукнулась бы носом, если бы друг не помог заскочить во входной люк. Ага, люк. Избушки северян были тесными, а уж бани такими, что пара пони не смогла бы разойтись. И утка знает почему.

— Можно мы с тобой? — послышался голос Кризалис, копыто погладило основание хвоста.

— Можно.

Сноудроп устроилась на верхней полке, сначала боком, а чуть поворочавшись и брюхом к потолку. Было жарковато, но ей не привыкать — в Клаудсдейли тоже строили замечательные бани. Ведь что нужно усталой пегаске после перелёта?.. Хорошенько пропариться, а потом окунуться в холод и снова пропариться — и любая хворь в ужасе сбежит.

Хитинистые тоже держались молодцами. Счёт до сотни — никто не сбежал, счёт до двухсот — только довольное урчание. На трёхсотой секунде уши уловили характерный шелест кризиной магии: две большие щётки принялись почёсывать брюхо; неспешно так, замечательно приятно, хотя и уделяя слишком много внимания стыдным местам.

— Ну деревня. Ни масла, ни мыла. Даже гребня нет!

— Кончай ныть, Криз.

Горячее тело опустилось сверху, щекотно потираясь о шёрстку живота; мошонку тронуло, одновременно и возбуждая, и смазывая чем-то жгучим. Приятно, но как же не вовремя. А возразить не получалось, потому что ноги прижало весом хитинистой, а рот заткнул долгий страстный поцелуй.

Как она не понимала?.. В бане было слишком жарко для секса, новые друзья могли заглянуть в любой миг — но Кризалис словно голову потеряла. Ласкалась и ласкалась, не давая даже пошевелиться, пока Сноу не куснула её в нос.

— Ай! Ты чего?!

— Уважение, помнишь?

Прозвучал резкий выдох, хитинистая поднялась.

— Помню. Проголодалась просто. Извини.

На мгновение захотелось перевернуться на брюхо, чтобы не провоцировать друзей, но Сноу передумала. Доска под спиной изрядно прогрелась, а в комнатушке стоял такой жар, что даже на воздухе яйца припекало. Бедные жеребчики — непросто им жилось.

Вдруг по груди пронеслась серия быстрых прикосновений — Кризалис заговорила на тайном языке:

«Кстати говоря, любимая, твои беды только начинаются. Готовься к новому приступу, Рэйни положила на тебя глаз».

— А? — Сноудроп вздрогнула.

«В тихом омуте черти водятся. Клёвая кобылка. Слишком клёвая для этого медвежьего угла. Давай заберём с собой?»

«Дурацкие у тебя шутки».

«Я серьёзно! День пути, а мы уже голодные как волки. Тебя одной не хватит, выдохнешься же. А тут такая вкуснятина подвернулась, и девственница к тому же, если скалку не считать».

Чейнджлинги. Чейнджлинги никогда не меняются. Что сделала бы нормальная кобылка на месте Криз?.. Точно бы приревновала. А хитинистая шуршит, жужжит и жадно фыркает; и Сноу даже не знала, хорошо это, или плохо. Но на счёт голода подруга явно не прикидывалась — всё её тело ощутимо подрагивала, совсем как в тот, самый печальный первый день.

— А знаешь что я сделаю, — Сноудроп потянулась и заговорила вслух: — Возьму и спрошу. Вот так запросто, прямо как мама учила. Ребята, слушайте! Это первый урок уважения. Если хотите чего-то от пони, не надо уловок, просто спросите. И всё будет хорошо.

— Хм…

— Серьёзно! Это работает. Ну, почти всегда.

Криз потёрлась щекой о мордочку, показывая улыбку: такую кислую, словно слопала лимон. Но возразить не решилась. Потому что нельзя цинично утверждать, что правильное, это неправильное! Даже если ты рогатый. И пусть одна слепая уже не знала, что правильно, а что неправильно в любви и сексе, по крайней мере одно она могла сказать точно: «Шептаться за спиной нехорошо».

Нормальные пони не поступали так.

* * *

Сноудроп размышляла, устроившись снаружи бани, в корыте прохладной воды. Она обещала научить чейнджлингов отношениям: дружбе, чести, правильной любви. Но как же это было сложно. Особенно когда сама училась по книгам, да по редким советам богини, которые до встречи с хитинистыми не решалась применить.

— Рэйни, а я тебе нравлюсь? — Сноудроп спросила шёпотом.

— Кря.

— Знаю, звучит дурацки. Уважающие себя жеребчики не начинают так.

Сноудроп поморщилась, почесала нос.

— Рэйни, ты очень милая…

— Кря!

— Угу, это нечестно. Я же совсем не знаю её.

Уши вздрогнули: с другой стороны двора хлопнуло дверью, но шагов не было — кто-то просто выглянул и вернулся обратно в дом.

— Рэйни, хочешь поцеловаться?

— Кря?..

— Думаешь, сработает? — Сноу поёжилась. — Но это же грубо. Будь я на её месте, растерялась бы. Нельзя же так сразу взять и поцеловать.

Вместо ответа утка щипнула в губу.

Вздох. Сноу погрузила голову в тёплую воду, брюхо потёрлось о дно. Всё это было так глупо! Нормальным пегаскам не полагалось заигрывать с кобылками, чтобы затащить их в постель с кучей голодных чейнджлингов. И вообще, она сама бы справилась; проблема была только в липучей как репей Рэйни, которая пристала и не хотела отлипать.

Чего ей не хватало дома, этой крылатой? Приключений?.. Будто мало здесь приключений. Это же Приграничье — край, которым пугают жеребят в Клаудсдейле. Здесь каждое лето — работа от рассвета до заката; а зима — царство Снежной леди, где морозы бьют такие, что даже мохнопёрые утки улетают на юг.

А может Рэйни мечтала о белокрылом принце, как и каждая наслушавшаяся сказок пегаска? Сколько таких Сноу помнила по Клаудсдэйлу, но стоило появиться метке, и хорошие кобылки начисто менялись. Сплетни, интриги, мечты о беззаботном богатстве — будто это могло сравниться с обретённой судьбой.

— Забыла спросить, а какая у неё метка?

— Кря!.. Кхм, синее небо и колосья ржи.

— Спасибо, — Сноудроп погладила нахохлившуюся утку. — Интересно, почему Рэйни пошла в стражу вместо погодного патруля?

Кряква потёрлась клювом, одним прикосновением показывая: «Откуда мне-то знать?..» — а после щипнула в нос. Немножко обидно. Так-то друг улетел в город вместе с Буки, договариваться о припасах; но расстояние, как оказалось, не мешало ему быть в нескольких местах.

И даже в Замке, где до сих пор с неба падал пепел, а обессиленная буря пыталась пробить волшебные щиты.

— Скажи, Криз сделала это специально? Он точно потерял наш след?..

«Девять к десяти», — отстучала утка.

Ну, наверное это было хорошей вероятностью. Сноу уже не чувствовала того ужаса: в конце концов вокруг были десятки поселений и сотни, если не тысячи маленьких ферм.

Пчеловоды и лесники, шахтёры и углежоги, бондари и солевары — идущие по рекам потоки торговых барж. Так странно. До сих пор о жизни Эквестрии Сноудроп узнавала только из рассказов богини, а теперь ей предстояла стать частью этого всего.

Быть лидером, основателем, править и повелевать…

— Хай, друг, ты не заснул там?

Ну вот, Рэйни, явилась не запылилась. Мордочка высунулась из воды, Сноудроп глубоко вдохнула, и тут же мягкое полотенце принялось её обтирать. Уверенно и тщательно, ничуть не стесняясь жеребячьих мест.

— Пошли домой? — продолжила Рэйни. — Я уже тюфяки набила. У нас клёвая солома, очень мягкая, даже столичные с удовольствием спят…

— Хочешь поцеловаться? Без обязательств, просто так?

Сноу сказала, едва не чертыхнувшись, кровь мигом прилила к лицу. А со стороны пегаски и вовсе доносились странные звуки: нечто похожее на «Ееее», переходящее в тонкий писк, а потом и вовсе сопение, вперемешку с частыми вдохами. Текли секунды, испуг захлёстывал, а ответ всё не звучал и не звучал.

Ладно, будем действовать в Криззи-стиле.

Копыта упали на холку пегаски, губы прижались к губам; и Сноу поцеловала испуганно ёкнувшую кобылку — чуть ягодную на вкус, пахнущую свежим хлебом. Мгновение, и стало ясно — целоваться взасос она не умеет; а с языком тем более. Но училась Рэйни потрясающе быстро: один поцелуй, передышка, второй, третий — и крылатая уже сама принялась отвечать на касания языка.

Четвёртый поцелуй длился особенно долго, пока пегаска не застучала копытом по плечу. Объятия разжались — всего на пару мгновений — а затем они поцеловались в пятый раз. Рэйни ничуть не сопротивлялась, даже когда от поцелуев Сноу перешла к облизыванию мордочки, а копыта загуляли по спине.

Пушистая шёрстка, крепкие мускулы, ощутимая грация. Рэйни была настоящей пегаской, очень красивой, и дала бы сто очков форы невзрачной замарашке Сноудроп.

— Слушай, а чем я тебе приглянулась? — Сноу отпустила губы пегаски. — Ни за что не поверю, будто у тебя нет своего жеребца.

— Представь себе!

— Вруша.

Нос прижался к носу.

— Это потому что я с волками подружилась. Знаешь, как сложно в наше время с волками дружить?..

«С волками?» — Сноу поникла.

— …Не говори ничего. Я знаю — я дура. Предпочитаю сразу об этом сказать…

— Я тоже.

— …Но мне плевать. Волки тоже живые. Постой, что?..

Сноудроп вдохнула и выдохнула, а затем повторила сказанное: «Я тоже дура», — она призналась, уже не притворяясь жеребчиком. Миновала секунда, вторая, и словно плотина рухнула внутри — она принялась рассказывать, не в силах себя остановить.

Как же многое хотелось сказать, хоть кому-нибудь близкому. И она говорила: о том как жила в Кантерлоте, училась и делала мороженое для бездомных жеребят; о том как её похитили и обидели, потому что хотели и могли; о том что живые везде и повсюду остаются живыми, как бы они ни выглядели. Кроме одного-единственного негодяя с погибшей душой.

И вот, рассказ закончился. Пегаска молчала.

«Что же я наделала…» — вился в голове единственный вопрос.

* * *

Рэйни ничего не говорила. Она не отвечала на слова, не очнулась даже от касания, и только замотала головой — будто не хотела верить. Наверное, нормальная пони ужаснулась бы — и Рэйни дрожала. Наверное, для обычной пони это было бы слишком — и Рэйни ушла в себя. Но она не убегала. Ни одна пони после такого не стала бы убегать.

И вот это-то было самым страшным.

— Что я наделала… — пробормотала Сноудроп.

Пегаска всхлипнула, потянулась ближе. Большие крылья обняли спину, сопливая мордочка заелозила о грудь. Они стояли друг напротив друга — и Сноу едва дышала. Мысли кружились, все разные, но совсем не было подходящих слов.

— Всё ужасное закончилось, Рэйни. Не плачь. Я в порядке, всё будет хорошо.

— Аа… я…

— Послушай, Рэйни…

— Я… с тобой, — прозвучало нечётко.

Сноу вновь повторила: «Всё будет хорошо», — но пегаска только заобнималась пуще прежнего, уже промочив всю шерсть на груди. Она теперь знала всё: и как одну слепую насиловали, и как пытали, и как она боролась за себя и друзей. Сноудроп представляла себя прежнюю на её месте. Что бы она сделала тогда? Не сглупила бы?..

Нужно было придумать хоть что-нибудь!

— У тебя сестра, мама, весь город. Ты им нужна. А у меня товарищи. Я их полюбила, они ведь ни в чём не виноваты, просто так получилось, что мир обернулся против них.

Пегаска молчала.

— Пожалуйста, не рассказывай сестре. Не говори никому. Я знаю принцессу, слишком хорошо знаю; друзья погибнут, даже если я буду умолять.

Рэйни вскинула голову, словно бы пытаясь разглядеть глаза. Что она там надеялась увидеть?.. Все говорили, что взгляд одной слепой, как два пустых, поведённых туманом блюдца — но Сноу всё равно распахнула веки, надеясь показать хоть что-нибудь. Ведь глаза, это зеркало души.

Копыта легли на шею, о шёрстку заскрёбся совсем позабытый ошейник. Кажется, пегаска разглядывала надпись на краю.

— «Наш жук». Дурацкая шутка. Это Криззин, а мой со «снежинкой» у неё. — Сноу положила копыта на шею пегаски, крепко прижала к себе, и только затем продолжила: — Пойми же, я люблю её всем сердцем. Я никогда не прощу себе, если ребята умрут.

— Я… понимаю, — пегаска встряхнулась. — Дракон, как же я расклеилась! Да я просто букашка по сравнению с тобой…

— Эм…

— Не продолжай! Не то снова расплачусь, — Рэйни глубоко вдохнула. — А я не должна плакать. Стража защищает пони. Я буду защищать тебя.

— Ну, — Сноудроп неуверенно улыбнулась. — От ребят меня защищать не нужно. Они, конечно, не подарок, но уж точно не обидят меня.

Рэйни вдруг повернулась, чуть отступила.

— Я понимаю, всё понимаю, — она заговорила, глотая окончания слов. — Вот, смотри. То есть потрогай бедро.

Неуверенное касание, пушистость, крепкие мускулы — и вдруг участок шкуры, который окружал огромный, неровный по краю шрам.

— Это волчонок меня так. Я его в детстве нашла, выходила, а он был болен, покусал меня. Его убили. Никто не думал, никто ничего не понимал.

— Ты… ты не обидишь нас?

— Конечно же нет! — пегаска воскликнула, вернув объятие. — Ты можешь довериться мне.

«Довериться?» — Сноудроп опустила голову. Она так сглупила, что уже сама себе не доверяла. И королева будет ужасно разочарована: бедные-пребедные ушки заранее начинали болеть. Хотя, разве за такое можно наказать одними ушами? Наверное Криз вовсе перестанет с ней разговаривать. Но не уйдёт ведь? Не уйдёт?!..

— Кря.

Сноудроп вздрогнула, мотнула головой. И вдруг на ум пришла странная мысль.

— Скажи, Рэйни, а тебя сегодня утка за нос не щипала?

— А? Даже поспать не дали. Они после бури сами не свои.

Вот тебе и «кря». Права была богиня — в мире не бывает случайностей. Каждый мутит какие-то свои комбинации, каждый хитрит и интригует, каждый манипулирует другими. И Кризалис вовсе не исключение: такая же хитрюга, только маленькая, а потому и рядом не стоящая с монстрами, в тени которых приходится жить.

— Я понимаю, я не очень умная, — Сноудроп вздохнула, поглаживая спинку чуть занервничавшей кряквы. — Я бы всё разболтала. Но так тоже неправильно. Мы ведь живые, а не пешки на доске.

— А?..

— Кхм, я был не прав. Больше не буду.

— Вау! Говорящая утка!

Виноватое «кря», и утка поприветствовала пегаску — они разговорились. Шуршали перья, крылья чесали носы, друг рассказывал о чейнджлингах, и Сноудроп с удивлением ощущала, как тело Рэйни постепенно расслабляется. Она больше не боялась, не злилась, и даже хихикнула в конце концов. Немного смущённо, потому что любая пони бы смутилась в ответ на неожиданную похвалу.

Но похвалу заслуженную. Ведь бывало так в мире, что никому не известная пегаска возила сыр в обмен на мяту: и волки не голодали, и пони с коровами пили вкусный чай — и всем было не так уж плохо. По крайней мере в одном крошечном уголке Эквестрии, где стражница с мэром творчески понимали свой долг.

— А ты правда можешь стать бобром? Енотом? Волчонком?..

Слышался шелест, вокруг собралась стайка галдящих птиц.

— Ох, вау! Как же я вам завидую. А я однажды летела на спор впереди бури. Два дня подряд!

Птицы честно восхитились, но одной дрожащей слепой было вовсе не до этого. Она слышала дыхание рядом: напряжённое, шипящее — и никак не решалась обернуться. Кризалис ждала за углом, не показывая себя: словно позволяя одной пегаске расслабиться, а другой подумать над своим поведением. Хорошенько подумать. Ушки дрожали, копыта подрагивали — а неоднократно избиваемый круп и вовсе горел.

Впрочем, было и то, что Сноудроп хорошо усвоила в обществе чейнджлингов: королева не терпела трусости, а глупость, что же, могла и простить. Так что хватит бояться — идём. Шаг и ещё шаг, сложенные за спиной крылья. Третий шаг и четвёртый, копыто на шершавом бревне. Сноудроп уткнулась в мордочку подруги, глубоко вдохнула; мягкий запах корицы тронул нос.

— Я…

— В морду не лягнёт?

— А?.. — Сноу вздрогнула, ощутив раздвоенный язык на губах.

Поцелуй, это был всего лишь поцелуй — долгий, но совсем не грубый, в конце которого Сноудроп сглотнула смешанную слюну.

— А лягнуть хочется, — послышался голос рядом. — Ты не сильно обидишься?

— Обижусь. Но если поцелуемся, прощу.

Пегаска хихикнула — чуть хрипловато и смущённо, но уже через несколько мгновений Кризалис рассмеялась тоже, обнимая их двоих.

— А ведь ты была права, Сноу. Я тут план на полсотни ходов рассчитала, а всё оказалось так просто. Прямо камень с души.

— Ну, я же говорила…

— Ценю. Устроим групповушку на шестерых?

Со стороны Рэйни послышалось испуганное: «Еееее», — но уже через миг хитинистая снова рассмеялась. «Шутка, шутка же!» — она шумно замахала копытом; а потом призналась, что королева на то и королева, что ни за что не уступит какой-то там деревенщине. Как в гонках с бурей, так и в постели, или на пути к ней.

— Я не деревенщина. Я умею читать.

— Представь себе, я тоже. А ещё писать, считать, делать кобылкам приятно. И нет, я не продажная пони, потому что пони слишком тупы, чтобы торговать любовью. Но я всё равно обожаю вас.

Две крылатые стояли друг на против друга, уткнувшись носами. Напряжённое сопение слышалось с обеих сторон. «Передерутся, не передерутся?» — раздумывала Сноудроп. И всё-таки разум возобладал: не передрались, поцеловались. Несколько раз подряд.

Что же, каждому своё. Сноу взяла утку в копыта и тоже поцеловала — прямо в длинный уплощённый клюв.