Я не брони, и я кобылка (2.33)

Оригинал картинки

Вопреки всем ожиданиям, героем этой истории про попаданца будет не брони. Более того — брони он не станет даже в конце, после всех приключений и злоключений. Сказать по правде, любители пони будут его пугать, наравне с казахами, монголами и прочими степняками. Но… кто же он такой? Быть может, он пони, Сталин, затворник, чудак или вовсе — миловидная девица?

Скажем откровенно: он среднестатистический попаданец, разве что, как уже упоминалось выше, не брони. В половину второго, после обеденного аскет-пакета, пятого дня месяца середины лета две тысячи девятнадцатого года он услышал автоматную очередь настойчивого стука в дверь. Пришедшие вручили ему повестку, наповал сразив его хрупкую душу великого мыслителя. Армия — как много батальонов и сапог, строевой и гречки, марш-бросков и кантиков в этом кратком слове! Наш герой — будем звать его Имполь (“имя пользователя”) — взял повестку, но вместо того, чтобы расписаться в её получении, стал эту бумажку есть. И, не дожидаясь ответных действий ошарашенных представителей военкомата, скрылся в глубине своей квартиры. Там он открыл окно и прыгнул в дымчатый туман. 

Не стоит думать, будто Имполь сошёл с ума — он лишь пытался закосить от службы. Отриньте также и всякую мысль о самоубийстве — он жил на первом этаже. Путь его лежал к старому, заброшенному подвалу, где он с детства играл в прятки и пробовал курить. Старые, ещё из прошлой эпохи ступени давно раскрошились почти до состояния горки щебня. По склону этой горы затекли дождевые реки, выросли джунгли мха. Имполь скорее скатился — как опытный горнолыжник — чем сбежал вниз. 

В тёмном, сыром и туманном туннеле он оперся о потную стену, страдая одышкой. Цвет местного тумана парню сразу не понравился — эта погодная субстанция оказалась розовой, как его мечты о мирной жизни в уютном доме, без армии, но с девушкой.  

Сверху послышались противные смешки последних гопников, чудом выживших под лучами Солнцеликого в нашем светлом будущем. Беглец двинулся вглубь туннеля — не будем судить его за это, и да не судимы будем. Туман пах чем-то кислым. Имполь присел, продумывая план своих дальнейших действий. Сел и… уснул. 

Теперь, кажется, пора передать слово виновнику этой рукописи. Да, этот герой сидит сейчас прямо напротив меня и стучит головой по столу. Однако, никто лучше него не расскажет о том, что же случилось дальше. 

Я проснулся под пенье дождя. 

Я проснулся в лесу, лёжа между корнями большой берёзы, как в люльке. Камуфляжная крона дерева висела длинными дредами. Коричневые серёжки тысячей дропподов застыли в полёте. Затем я почувствовал холод. Мои одежды были мокры до последней нитки, и воющий ветер ничуть не согревал. Ударил гром. Я вздрогнул от неожиданности. Холод пронизывал меня и, что самое поганое, он был неостановим, неудержим, всепроникающ. В отчаянии я бросился бежать, чтобы согреться. Вернее, сделал попытку встать и побежать. Но я не смог. Ватные ноги… Нет, не ноги. Всё тело моё было ватным! Я ощущал себя так, будто только что очнулся после потери сознания: полная дезориентация. Где голова, нога? Где, в конце концов я? И кто я? Почему я?..

Думаю, многим знакомо это чувство. В какой-то момент даже начинаешь сомневаться в самом бытии. А потом бесконечный поток бесформенной и слившейся в один канал информации возвращается в привычное русло, сортируется, начинает шагать ровным, парадным строем, перемещая тебя из астрала в наш бренный мир. 

И донесения моих органов чувств оказались обескураживающими: пальцы сжаты в неразжимаемый кулак, все конечности как-то странно расположены, шея выгнута не туда, ушки-на-макушке… Страшное предчувствие сдавило моё сердечко. Я посмотрел на себя сверху вниз и увидел то, что стояло на аватарке у всего интернета в тринадцатом году. Я — пони. Я не буду говорить о том, как справился с этим — ибо я и не справился, даже сейчас. Но тогда… Что ж, тогда я смог встать. 

Моими мокрыми одеждами оказалась задождившаяся шёрстка пурпурного цвета. Грива была цвета золотой, колосящейся нивы. Рисунок лопаты и орла расположился на заднице, при этом оба элемента были такого же цвета, что и грива. Холод не тётка, и даже не дядька, поэтому я не обратил внимания на ощущение неполноценности в теле — помимо того, что я пони, а не человек; к слову, ещё я дотер, а не брони. 

Я побежал куда глаза глядят, в надежде согреться, попутно проклиная погодную бригаду пегасов. Я знал, что такие существуют, ибо видел некоторые серии Метровых Любвеобильных Пони. 

Бег помог отогреться и привыкнуть к телу. Хотя, позвольте слегка уточнить: не “привыкнуть”, а “почти привыкнуть”. Почему? Потому что ощущение неправильности возрастало стремительнее полёта пули. Я сел и стал скользить копытом вниз. Когда копыто дошло до сокровенного, я завопила голосом, который по высоте легко уделывал Эмпайр-стэйт-билдинг. 

Здравствуйте. Я не брони, и я кобылка. 

Я удивился, когда понял, что могу ходить и делать штуки. Я поменял и вид, и пол — но это не вызывало особого дискомфорта! Было непривычно, немного неудобно, странно, но ведь после пьянок я иногда чувствовал себя гораздо хуже и страннее! Возможно, я надышался этой розовой дряни, и сейчас у меня глюки. Однако ощущения тела были слишком реальными для галлюцинаций. 

Я продирался… продиралась… продиралось? Нет, так дело не пойдёт. Мне требовалось определить свою гендерную принадлежность, что не так-то уж просто сделать в грозу посреди леса. Уж я-то знаю, поверьте. 

С одной стороны, всю свою сознательную жизнь я был парнем. С другой стороны, всю свою сознательную жизнь я был парнем, а теперь судьба превратила меня в кобылку. А быть Нечто мне совсем не хотелось. Дрожа от холода, я широко расставил копыта и свесил голову между ног, глядя на низ своего живота. Увиденное меня не успокоило, но решение пришло с неожиданной стороны — я почему-то вспомнил совет: расслабься и постарайся получать удовольствие. По-крайней мере, опыт, который я получу, наверняка будет очень интересным и выходящим за возрастные рамки конкурса правдивых историй, а идентификация себя с устаревшими данными о теле испортит всю малину. Решено. Я топнула копытцем — кобылки ведь должны говорить побольше уменьшительно-ласкательных слов, не правда ли? — и гордо побежала в тёмную неизвестность леса, навстречу светлой известности Эквестрии. 

Пегасики продолжали не выполнять свою работку, а потому я решила, что попала в Вечнодикий лесочек. Но стоило мне придти к такому чудненькому выводику, как я устала уменьшать и ласкать слова. А ещё гроза кончилась и небо стало проясняться. 

Лучи светила Солнцеликой коснулись и стали согревать мокренькую меня. Лес заиграл фототекой изумрудных бликов зелени и алмазных искр капелек воды, запах грозы сменился букетом ароматов, что состоял из озона, травушки-муравушки, грибов, землицы волшебной страны Эквестрии и скорого счастья. 

Лес был, не побоюсь этого банального слова, прекрасен. Стройные берёзки, прямиком из грёз Безрукова, нежно шелестели листвой. Странный подберёзовик торчал из травы. Опасный, красный мухомор красовался чуть дальше. Три поганые поганки сидели на кортах и мерзко следили за мной из-за пенька. Причём в мухоморе и поганках я был уверен, а вот подберёзовик назвал так по одной единственной причине, безупречной, очевидной и невероятной: он рос прямёхонько под старой, узловатой берёзой, с оплетённым паутиной раздвоенным стволом.

Поняв, что человеческое общество лицемеров меня больше не угнетает и не стесняет, я закружилась в вальсе с воображаемым собою. Птичьи сонаты под сверчковые аккомпанементы направляли и сопровождали мой танец свободной пони в свободной стране и ещё более Вечносвободном лесу. Краешком глаза я выхватила инверсионный след Чудо-молний и стала наблюдать за ним, высоко вскинув голову и продолжая свой танец.

К сожалению, я исполняла свой номер отнюдь не на танцполе, но в лесу. А в лесу есть деревья, а у оных, в свою очередь, имеются корни. Об один из которых я и зацепилась копытом, после чего покатилась по склону небольшого пригорка, прямо по грязи, и в небольшой дождевой ручеёк, что шёл вдоль пшеничного поля. 

Пока я катилась, множество вопросов проскакивало через мой мозг, даже не задерживаясь. И лишь первая буква алфавита сонарной волной вылетала из моей глотки, рикошетила от всех поверхностей и наповал валила летучих мышей, коль такие здесь обитали. 

Мокрая, а теперь ещё и грязная, да с парой новых синяков и ссадин я лежала в холодном ручейке, широко раскинув ноги передние и ноги задние, лыбилась во все свои зубы. Чистейшая, кристаллизованная эйфория рисовала мне бесконечные дорожки кокса на спинке (и животике) Пинки Пай, реки сидра Эпплджек… В общем-то, этого было вполне достаточно, чтобы всё. 

Но Вселенская несправедливость распорядилась моей и без того непростой судьбой слегка иначе. Я услышала автомобильный гудок. Разочарование и надежда сплелись воедино, пока я бежала на звук. С каждым новым шагом моё настроение падало всё ниже и ниже в пучину Марианской Депрессионной Впадины, ибо с каждым шагом я слышала всё больше и больше звуков современных человеческих автомобилей. 

Я не в Эквестрии, и я в России. 

Я догадался до этого, даже не думая, потому что берёзы — это символ России! Вне всяких сомнений, этот факт всё усложняет. Любой почтальон мечтает сдать меня в поликлинику, на опыты. Олигархи запрут меня в своих замках, а обычные люди потащат меня на передачу “Пусть го(во)рят”. Есть ещё брони, но что сделают они, я боялась даже представить. В лучшем случае, я стану объектом паломничества. А в худшем… Скажем так, я кое-что слышала о тех, кого называют дарками — тёмными брони. 

Я спряталась в кустах. Зрение оказалось гораздо лучше, чем у моего старого тела, что позволило мне всматриваться в лица водителей проезжающих автомобилей. Скажу честно: у меня была мысль остаться жить в лесу. Но у нас же медведи водятся, волки, да и с едой тут туго. Или теперь я могу есть траву? Эксперимент был поставлен немедленно, и пока я медленно жевала траву, всё отчётливее наступало понимание, что такая жизнь мне не по вкусу. Трава горькая и невкусная. Можете не благодарить меня за эту информацию. 

Наконец, лысая башка очередного водителя показалась мне имеющей достаточно доброе лицо. Я выскочила из кустов, размахивая копытами. Закричала от боли раздираемая об асфальт резина. Человек неподвижно смотрел на меня. Потом он наклонился в сторону пассажирского сиденья, что-то поднял и поднёс к глазам. Этим предметом оказалась баночка колы. Он медленно переводил взгляд между мной и колой. 

Я погрозила ему кулак… копытом, и подошла к машине. Водитель внимательно читал состав своей колы, бросая на меня тревожные взгляды. Я постучала в окно пассажирского места. Человек, не отрывая от меня пристального, но мутного взгляда, вышел. Выражение его лица было непонятным, будто он под экстази узнал, что выиграл в лотерее миллион долларов и гору всяких крутых штук, но жить ему осталось всего семь минут. Он коснулся моего лба, издал сломанный писк и всплеснул руками. 

— Это всё обман! — выпалил он голосом, высота которого изменялась строго по синусоиде, как заглавность букв в сообщениях у ПеДоФфОк. Шакал. Это какой-то совершенно новый уровень унижения: называть обманом самого меня! 

— Неправда, это не обман! Помоги! — ответила ему я, пытаясь одновременно встать на дыбы, рычать и делать щенячьи глазки. 

На секунду он напрягся, но тут же расслабился, тепло улыбнулся и прыснул смехом. Я надула щёки и нахмурилась, что только усилило его веселье. 

— Значит, ты настоящая пони? Ё… ёлки-иголки! С тобой всё хорошо? Тебе помочь? Кто ты? — он сумел подавить восстание смешинок и высказал первую дельную фразу в нашем коротком диалоге. 

На горизонте показалась фура. Я испугалась, что меня заметят и заберут на опыты, поэтому заторопила нового знакомого. 

— Потом, всё потом, пусти меня в повозку, меня не должны заметить! 

Он открыл заднюю дверь, помог мне залезть внутрь и сел сам. Я лежала на заднем сиденье, поджав под себя ноги. Прежде, чем машина тронулась, он повернулся ко мне, бросая вопросительные взгляды. 

— Да, я настоящая, кажется. Помощь не помешает, — я оглянулась и вспомнила, что только что катилась по мокрой земле, — извини за грязь. 

— Ай, да брось ты, на мойку заеду, — махнул рукой он, — но кто ты? 

— А кто я? — машинально повторил я, пока девятибалльная волна стресса обрушивалась на мою хрупкую психику: я забыл придумать себе биографию. 

Тик. Волна падает на меня, заставляя думать всё быстрее и быстрее. Но чем больше срочность, тем сильнее разум закрывает свои врата, баррикадируется, оставляет бедную поняшку один на один с необходимостью давать ответ, которого нет. Так. Пора отвечать. Мой взгляд упал на мою же шёрстку. 

— А я, эм… да, Пурпурка. 

— Пурпурка? Хорошее имя! А меня Макс зовут!— блаженное выражение его лица красноречиво говорило, что тоже самое он сказал бы, как бы я не представилась. 

— А почему ты не удивляешься, Макс? — его реакция казалась мне слишком блеклой для человека, впервые увидевшего говорящую цветную лошадь. — Я не видела здесь других пони. 

Он глубоко вздохнул и причмокнул. 

— Да-а, эт долгая и странная история. Думаю, ты не поверишь, пока я тебе не покажу. Хотя, я тоже не верю своим глазам… А ты сама-то как здесь оказалась? 

— Когти Торнаруса, — в широко открывшихся глазах Макса закружились вальсом искорки недоумения, — Карносфера бездны Галларона, а потом звуковой Бум. Вот так, как-то. 

— Ясненько, — ответил Макс тем тоном, который не допускал многозначности: это, однозначно, именно то “ясненько”, которое означает “Я ничего не понял, но ты специалист и я тебе верю”. — Теперь моя очередь, да? 

— Агась! 

— Что ж, хм. Смотри, ты же знаешь, что такое кино? 

— Агась, у нас стоял где-то кинотеатр. 

— Ну дык вот, у нас фильмы про вас, пони, показывают, и многим они нравятся. Мне вот очень нравятся! — он улыбнулся улыбкой в пять золотых зубов, или около того: я не считала. 

— Какая-то короткая история, — обиженно ответила я, — а ты обещал длинную. 

— Так это не всё! — ничуть не смутившись ответил он. — Фильмы про вас так всем понравились, что появились фанаты пони, которые называют себя брони. Типа, брат пони. Я — брони. Мы собираемся, дружим, гуляем, пьём сидр, пишем про вас, рисуем вас и всё такое. 

— Ух ты, как это мило! — я с трудом сдерживала смех. — А расскажи мне о самых известных и интересных книгах про нас!

Интересно, он осмелится вспомнить “Кексики”? 

— Дай подумать, — он почесал лысину и поглядел в потолок, — “Ксенофилия”. Любовный роман про человека, который любит пони. Очень мило и толерантно. 

— А у тебя есть эта книга? Дашь почитать? — невинно хлопая глазками спросила я. 

Он смутился и, слегка покраснев, пробормотал: 

— Нет, нету. И вообще, я её… потерял? Да, точно, потерял. 

Я подняла бровь, выражая свой скептицизм. Он сглотнул и принял деловой вид. 

— Д-давай лучше о насущном. Куда тебя подвезти? Кстати, а зачем ты к нам попала? 

— Я не знаю. 

Когда я это говорила, Макс пристёгивался и, видимо, собирался тронуться с места. Когда я закончила ответ, он повернулся всем телом, уставился на меня трёхдюймовыми глазами и забыл про челюсть, которая от этого упала. 

— Как так?! 

— Я не знаю. Наверное, принцесса Селестия отправилам меня сюда, чтобы я научилась урокам дружбы. Это в её стиле, ехидная аликорница… 

Макса такой ответ успокоил. Он, судя по его светящемуся лицу, решил, что Селестия всё продумала, и надулся от гордости, уверенный в том, что Солнцеликая удостоила его чести помочь кобылке решить проблемы с дружбой. Хотя, возможно, он прав. 

— Значит, ты не знаешь, что у тебя за проблема с дружбой? — сказал он задумчиво, произнося каждое последующие слово тише предыдущего, так что я скорее догадалась, чем расслышала, с чем там у меня проблемы. 

— Да нет у меня её, — бросила я почти невпопад. 

— Проблемы или дружбы?

Вот чёрт. По больному бьёт! Теперь моя теория, слепленная на скорую… на скорое копыто, казалась реальной. А что, если всё действительно так и было? 

— Да. 

— Да? — в его позе явно угадывалось непонимание. 

— Да. 

— Что значит “да”? — Ох и любят же люди точность, всё им подавай ответы на блюдечке с голубой каёмочкой! 

— И то, и то, — мрачно ответила я.  

— Да-а-а… Как же ты так? Эквестрия ведь! Волшебство! Магия! Дружба, единорожицы! — распалял он, вскидывая руки, пытаясь изобразить волшебство, дружбу и единорожек. Лицо его раскалилось докрасна от непонимания ситуации и слома шаблонов. От лысины шёл пар. 

— Ну, я с детства любила “Подземелья и Огры”, — ответила я, вспомнив, что видел где-то на “Дваче” это название. 

— И ты хочешь сказать, что в окружении ведущего и игроков ты умудрилась с ними не подружиться? 

— Ну, я играла одна, — попыталась выкрутиться я. 

— Одна? В ДнД? — ему нужно было идти в скептики на “Битву экстрасенсов”, вместо Сафронова. 

— Агась, — ответила я, но тут же вспомнила, что ДнД это игра из мира людей, и попыталась это исправить, — стоп, во что? 

— Мы так “Подземелья и Огры” называем, — будто мимоходом заметил он, и тут же добавил:

— Как в них можно играть одной?! — ошеломление контузило его. 

— Тпру, стой! Как вы умудрились сжать “Подземелья и Огры” до “ДнД”? — разговор должен идти по моему сценарию, даже если сценария у меня и нет. Точка. 

— “ДнД” — это сокращение от “Данжен энд Дрэгонс”, “Подземелья и Драконы” — пожал плечами Макс, — так как ты одна смогла в это играть? — ну и настырный же тип! 

— О, ну очень просто! — снисходительно начала я. 

— Берёшь кубик, берёшь воображение, кидаешь кубик, включаешь воображение, и вуа-ля! Магия, волшебство, единорожки! — передразнила его я. 

— А как же дружба? 

— А дружба нету, — грустно ответила я, едва не пустив слезу. И чем дольше я об этом думал, тем сильнее повышалась влажность моих глаз. Я боялся слёз, поэтому просто перестал об этом думать.

В скорбном молчании мы, наконец, тронулись. Всё быстрее и быстрее задвигались в окне берёзы, стало смеркаться. Ночь широким фронтом наступала на свет, который краснел, краснел, а потом проигрывал сражение за сражением. Темнота брала отдельные светлые пятнышки в окружения, устраивала стремительные прорывы, ловко блокировала отчаянные контратаки. В машине стояла ослепительная тишина. 

Тишина эта наполняла сосуд, заходила в него под высоким давлением, распирала стенки своей тюрьмы. Шипение асфальта под колёсами слегка стравливало давление, но поступление тишины было куда более интенсивным, чем её отступление. Это не могло продолжаться вечно. И верно: вскоре сосуд взорвался вопросом Макса: 

— Ты же не против, что мы ко мне домой едем? — в тишине его слова были, словно гром среди ясного неба, грянувший без предварительной артподготовки. 

— Всё нормально. Куда ещё ты мог меня везти? В поликлинику, на опыты? — философски отметила я. 

— И то верно, — со смешком согласился он. — Ты же не против, если мы поможем тебе решить твою проблемы с дружбой? 

— Ну, думаю, что не против. А кто это вы? Ты же один тут сидишь. Ну, ещё я, но я не считаюсь, потому что мы едем в твой дом, а в твоём доме я не живу, значит… Ну, ты понял. 

Макс потёр подбородок, потом посмотрел на меня в зеркало заднего вида. 

— Эй, полегче! Мы, это брони. Я могу звякнуть самым надёжным, которые — молчок! Если хочешь, конечно. Могу и не звонить. 

— Ну, без проблем. Если это вернёт меня обратно в мой грёбанный дом, то я готова даже пить без-бурбоновые молочные коктейли по пять битсов штука. 

Макс достал свой смартфон и стал что-то писать. Через пару минут он поделился прогнозом погоды: 

— Странно эт. Ещё вчера обещали солнце на месяц вперёд, а уже сегодня дожди, дожди, дожди! — последние три слова Макс фальшиво пропел. — Дождь сегодня, дождь завтра, и вообще, дождь навсегда. Водный мир какой-то! Всемирный потоп нам тут синоптики обещают! — он выглядел всерьёз расстроенным. 

— А я люблю дождь, — заметил я. 

— Дык я тож, но не месяц подряд же! А пикники, а погуляшки? 

Я уже собиралась было что-то ляпнуть в ответ, но тут он добавил упавшим голосом:

— Ну вот, начинается.  

И грянул гром. В прямом смысле слова. Через несколько мгновений вспышка света застала нас на въезде в город. Подсвеченный молнией дым из гигантских заводских труб душил почти весь город. 

Мы ехали по улицам со стремительностью идущего через многочисленные шлюзы и барокамеры сотрудника ядо-нано-радиоактивного производства со степенью секретности “Этого места не существует. Свет отразился от верхних слоёв атмосферы Венеры и создал мираж”. Когда Макс довёз нас до своего дома, гроза всё ещё продолжала выкрикивать лозунги и шуметь буйной толпой дождинок. Такое мятежное поведение вододарительного природного феномена загнало людей по уютным квартирам, так что мы зашли в подъезд, никем не замеченные: замечать было некому. Здесь Макс вежливо предупредил меня о ступеньках, чем и рассмешил. Думаю, по издаваемым звукам мы были похожи на пьяную влюблённую парочку, если не считать того, что я был не девушкой, но бывшим дотером, не брони и, по совместительству, метровой кобылкой. В лифт заходить мы не решились, чтобы не вызывать инфаркта у бедных старушек, поэтому до пятого этажа шли пешим. Кроме того, в этом доме и не было никакого лифта. 

Знаете, я никогда не думала, что скажу это, но… копыт слишком много. Раз, два, три, четыре! Четыре штуки! Это в два раза больше, чем нужно. Лучше бы я превратился в сатира. У них ещё и руки есть, чтобы нос почесать. А у пони только копытца. Как лапки, но копытца. Жутко неудобно. А без рук я... как без рук. Вот так вот. 

На площадке пятого этажа, на самом верху пятиэтажного дома, словно на капитанском мостике, стояла квартира моего самозваного учителя дружбы. Дверь была ничем не примечательна, за исключением маленькой наклейки с Селестией возле замка: такие наклейки раньше были вкладышами в жевачки, только тогда на них были тачки, тёлки и мачо из фильмов, типа Рэмбо. 

Макс повернул ключ. Раздался металлораздирающий скрип, щёлк, и дверь открылась. 

Изнутри его берлоги засвистела всепожирающая тьма. Скрипнула межкомнатная дверь и из глубины Чёрного Ничего послышался чей-то вдох. В моей памяти резко вспыхнули воспоминания о дарках. Я обернулась, готовая к прыжку на волю при малейшем подтверждении опасности. Но Макс сам выглядел испуганным. Прилив адреналина окрылил моё сердце, удвоил мой пульс: я дрожал, а моё сердечко пыталось улететь куда-то между правым задним копытом и Венерой. Неизвестность томила. 

Вспышка слева! И, прямо за ослепительными световыми пятнами, застлавшими мой взор, послышался добивающий разномастный хор:

— СЮРПРИЗ!!!