Детский Мир

Интроверсия

Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.

— Валерий Брюсов, "Творчество"

Давай пошире раскроем наши глаза. Очень внимательно, постарайся не провалиться в тартарары. В твоей голове роется очевидный вопрос: "Где мы?", когда ты смотришь на сей прозаический ноль. Отвечу я тебе, что это совершенно не играет роли: пребываем ли мы сейчас на вершине попирающей небо горы или на верхушке обычного приземлённого холмика.

Наблюдая с любого доступного уровня, мы разочаровываемся, поскольку единственное, что можно узреть — это серый материк, вяло очерченный тушью горизонта.

Складывается впечатление, что он закутан в какой-то тонкий, невидимый саван, рассеивающий внутренний, исходящий к нам свет, заслоняющий за млечными складками буйство красок его. Отнюдь, дело будто бы не в пропасти под ногами, не в крайней отдалённости нашей позиции, чтобы с предвкушением сорвать этот таинственный покров.

Возникают сомнения: не оступишься ли ты, не поразит ли твой гений эта безумная картина? Быть может там, за занавесом, скрывается лишь колыбель усопшей мумии.

Вздрогнула кисть. Сердце шевелится и подсказывает, что лучше признать своё поражение, чем хватать руками неопознанные экспонаты. Наша компания ещё неоднократно коснётся его и поверь мне: это не столь глубокомысленная тема, чтобы удостаивать её полноценным вскрытием.

К чему эти объятия? Сложим в карман мыслимые руки и конец танталовым мукам.

Другой вариант: сконцентрируем наше внимание на чём-то частном, не столь объёмном, как эта мировая дымка. Наверное, долгая фокусировка вгонит наше сознание в транс, но ничего — в вопиющей монохромии мы вряд ли ощутим разницу между явью и грёзой.

Посмотри на этот пиксель. Его чёткость не вызывает у тебя сомнений, но твоё зрение не поддаётся моему гипнозу и блуждает. Оно не может остановиться в одной точке, оно в отчаянии носится из стороны в сторону по лесенке из тысячи одинаковых квадратиков. И не кончается она, как будто отбрасывает куда-то назад, брыкается, заедает словно клавиши механического фортепьяно. Музыка из фальшивых образов не возникает, но и я в свою очередь не могу никак согласовать её для твоего удовольствия, раз ноты не стыкуются и не складываются в цельную фигуру.

Увы, таков удел человека, вписанного в предел маргиналии — ни восхитится от созерцания ужаса, ни устало улыбнуться заезженной фонограмме. Сознание его мечется между двумя взаимоисключающими параграфами, пытаясь отыскать свою красную строку.

Не одно из таких состояний в полной мере нельзя отнести к его мятежной душе: дано ей быть лишь посредником между этими зеркальными мироощущениями. Его конёк — это предвидеть надвигающийся исход событий, глядя в различные отражения. Своим левым ухом маргинал слышит приближающееся громыхание и тут же делает предположение, что где-то вдалеке уже развёрзлось жерло вулкана.

Отныне ему нет смысла беспокоиться о будущем, ведь оно уже свершилось. Он может только устрашиться протяжному отзвуку прежней истории, после чьего финального аккорда подступит какой-то новый континент, terra incognita.

Есть ли смысл теперь шокировать и эпатировать остатки зевак, думая о лаке чёрного квадрата и ковыряясь в его мрачном манифесте?

Мы отказываемся от соблазна далее вертеться в эстетствующем цикле и пожелаем хотя бы чуточку приспуститься вниз с умозрительного Парнаса. К сожалению, наши ноги не смеют пока прыгать к раскалённой литосфере, поэтому придётся прибегнуть к помощи с неожиданной стороны. В этой локации находиться ещё одно живое существо.

Конечно, когда античные божки покинули это место, тут редко бывал кто-то кроме различного рода умников, которые бы с большой неохотой пошли на контакт с нами. Но бывали отдельные мгновения, когда сюда залетал Пегас — названный гость муз и вестник вдохновения. Столь долго он был живой игрушкой, которую вручали в преданиях то одному пасынку, то другому. Однако все они стали статуями, а Пегас продолжил летать в поднебесье и жевать свою радугу.

Нет необходимости цокать и как-то ещё особливо призывать Пегаса: достаточно будет только представить, вообразить себе его присутствие. Вспоминая о минувших подвигах, его рефлекс не позволит нам оседлать или приручить его; зато демонстративно помашет он нам хвостом, когда ему станет скучно с постылыми образами; и затем это крылатое выражение вспорхнет к себе обратно во вновь возникший вымысел.

Раз уж искра фантазии распалила наш ум, то почему бы не вжиться в роль этого белого мерина и не охватить глазами-пуговками недоступный для незваного край?

Пегас ныне странствует по Эквестрии, друг: по стране, где как будто все небожители, о которых я говорил ранее, единовременно свалились со своих конных портретов, распределив основные роли своим скакунам. Если бы Пегас не отвлекался, то он бы уже приметил и сказочный замок Кантерлота, где, разумеется, обитают настоящие принцессы, и бескрайние яблочные сады семейства Эппл, и отсылающие нас к чему-то небоскрёбы Мэйнхэттена, а также другие жилища, но имеющие отношение к менее существенным существам.

Стоит попридержать коней и не впадать в пагубные для нас перечисления. Какова будет цена этой брошюры, если прямо сейчас мы можем приступить к экскурсионному туру? Предлагаю встать на сюжетные рельсы у яблоневого сада, чтобы впредь у тебя не возникало предположений, что эти видения беспочвенны.

Но держись покрепче, ведь для путешествия в тернистых дебрях канона необходим крепкий моральный компас. Им буду тебе я, тот беспёрый литератор, что наблюдает за другими проводниками и подмечает за ними нездоровую тенденцию к кроссоверам.

Я постараюсь не вогнуть Эквестрию в трёхмерную нормальность, добавив не нужное для истории эротически-попаданческое дно. Я придам ему по мере сил причудливую форму выпуклости, чтобы перетасовка событий происходила с более яркой отдачей и пришлась по нраву читателю, не искушенному в этой вселенной. На то есть как и мои личные причины, так и мой оправданно плохой почерк. Когда ситуация проясниться (я понадеюсь) он начнёт обретать характер подлинно хорошего и доступного каждому.

Теперь, словно старый музейный смотритель, я буду вести тебя по известной, но пока интересной только мне экспозиции, не отвлекаясь на излишние slice of life и прибаутки, согласуя программу с моей исторической компетенцией.

Рекомендую ознакомиться с ней и регулярно возвращаться сюда тебе, что не может справится с собственными дурновкусием и вторичностью. Поразмыслив над выше и ниже сказанным, ты отыщешь благое для себя разочарование.

Одна лошадиная сила

Перед нами простирается алгебраически-идиллический пейзаж. Ряды стройных яблонь, поделённые на сектора ради удобного распределения работ. Тёмный и рыхлый гумус под ногами. Ясное небо и чистый горизонт. Умеренная влажность и нормальное давление.

Какая бы буря магнитная могла сотрясти эту унылую абсолютность?

Между деревьями неукоснительно движется глыба. По саду бродит Эпплджек.

Как всегда, она шла со своими сборными корзинами. На удивление, ей одной удавалось справляться с предстоящим графиком и тащить яблоки без особой на то спешки.

Отдельно дерзкие деревья ломались от её мощных задних копыт и их приходилось убирать восвояси, чем занималась Эппл Блум — её младшая сестра.

После каждого захода сестрицы младшая предпочитала вопросительно кивнуть в сторону старшей; и та машинально выдавала вздох утверждения ради пары спокойных минут лежанья на сене и колючем полу, куда Эпплджек утыкала свисший жёсткий подбородок.

Её могучее тело могло пронести и съесть целую гору спелых фруктов, но отнюдь не могло справляться со своею тягой. По природе стадные животные лошади и вынуждены инстинктивно бежать вперёд, чтобы не отстать от столь же инертного табуна.

На ферме же не было никого, кроме неё и младшей сестры. Могла ли она предположить, что такое настоящий дикий табун?

Тем не менее, эта трудящаяся и простая лошадка была тем ещё элементом честности в хрупкой экосистеме.

Эпплблум скрылась в саду, а ЭйДжей осталась дальше лежать на пузе и прищурившись всматриваться в аккуратно сложенную пирамиду из яблок, уставившуюся на неё с противоположного угла амбара. Оказаться наедине с самим собой, да ещё и в полной тишине, не столь ужасно, как оказаться в сходном положении, но напротив столь грубой иронии. Её спина же привычно отнекивалась, чтобы отдохнуть свои положенные двадцать минут.

Эппл Блум стукнула копытом в ставни. Перерыв был окончен. Отряхнувшись от сена и других нечеловеческих помех, Эпплджек пошатнулась в сторону света.

К счастью, день смог обогнать её упрямую волю и уже клонился к закату. Ей с сестрой не оставалось ничего другого, как отложить свои дела и увидеть какой-нибудь очередной сон про подсчёт доходов с домохозяйства.

Но на ферму спустилась полновесная ночь.

Всё, что усыпляло и вводило в заблуждение нас и наше восприятие стало задыхаться, топиться в глубоком и мутном мраке. Поднялся сильный, почти невидимый ветер, который витал где-то наверху, шевеля развесистые яблочные кроны. Фрактальные плеяды веток трещали от его напора, но не ломались, и их цепи только смиренно бряцали в потоке воздуха. Солнечная ванна куда-то смылась, отлила словно морской штиль, оставив томиться во тьме только тусклым фарам усадебных окон.

Соловая шёрстка Эпплджек как будто тоже постепенно исчезала, тая в рыжем отсвете каминного пламени.

Оставшиеся члены семейства Эппл ютились в старом фамильном доме, страдавшем от плохого освещения и отсутствия тепла, как в каком-нибудь злачном средневековом замке на одинокой возвышенности.

Усадьба была двухэтажная, сбитая из крепких дубовых досок, не дающих ей продуваться от сквозняка и протекать при длительной непогоде. Главным её украшением была чистая просторная кухня, забитая вёдрами с холодным компотом, сушёными яблоками, пастилой и другими блюдами собственного производства.

В одном из шкафчиков лежали не столь близкие и банальные апельсины, которые достались Эппл Блум от одной подруги, жившей в Мэйнхэттене. Один раз она пыталась очистить их от кожуры и съесть за обедом, однако эфирный запах цитруса так раздражал нюх Эпплджек, привыкшей к своей регулярной трапезе, что внезапно нахлынувшая на Эпплблум магия исчезла. Она вновь разучилась их чистить.

Вообще, старшая сестрица своими манерами больше напоминала домашнюю кошку, совершающую каждодневный обход местечек и дрыгающая при любой попытке застать её врасплох. Со стороны казалось, что Эпплджек не замечает и боится мира вокруг, но в душе она понимала, чем его непостоянство обернётся для неё самой.

ЭйДжей долго и пристально смотрела на огонь, пока её немногословный ум не начал расплываться в этом вечном зрелище. Наверное, сестра уже дремлет где-то в своей комнате, прижавшись к шерстяному пледу.

"Также и мне следует прислушаться к своей будничной усталости и проснуться утром."

Бубнящий внутренний голос продолжился и после. Предсонный бред перетёк в фазу медленного сна.

В её голове иногда возникали образы вербального характера, походящие на осколки каких-то заумных мыслей или фраз, но увы, они были слишком разъяты, чтобы кто-то мог восстановить их доподлинно. К тому же, Эпплджек бы тогда незамедлительно очнулась.

Она двигала глазными яблоками, производя секундное усилие, чтобы отмести все странные толки и возвратиться в состояние дрёмы.

Прошло несколько часов, но необходимый покой так и не наступил. Тело Эпплджек воротило из стороны в сторону. Поток несуразицы становился всё интенсивнее, пока мысли окончательно не перешли в раздражающее паранормальное гудение, доносившееся издали, как свист приближающегося паровоза.

Вдруг в висках затрещало, и вибрации разом прекратились. Сон начал обретать визуальную форму. Эпплджек грезилось, что она стоит перед закрытым окном и наблюдает за опорой шелестящей яблони.

Всё это время она с кем-то разговаривала. Было невозможно узнать, кто именно передавал эти трансляции, но видение само выдавало подсказки.

Перед тем как сеанс был окончен, голос прошептал:

От перспектив полей и зла початой нивы
Укроет лёгкая сутулость:
Зри в корень белизны той ивы,
Что веткою тебя коснулась!

Раннее утро. Эпплджек медленно поднялась с коврика, на котором лежала всё это время, помечая глазом разные уголки помещения: "Ничего удивительного в том, что все предметы лежат на своих местах. Зачем, в конце концов, привидениям нужна скупая деревянная мебель и домашняя утварь?"

Камин потух. Ноги подёрнуло от холода.

"Возможно, во сне знобило."

Интонация рассудка начала приобретать свой особый характер. Разум Эпплджек внезапно проредился: "Может быть, осенняя холодрыга так студит мои мозги?".

Она рассуждала быстро и вдохновенно, задавая ворох подобных приземлённых вопросиков, забывая про сон и тот сомнительный визит. Главное, что желанное слово наконец-таки пришло к ней. Адресант был неизвестен, но он производил впечатление интересного собеседника, который может своевременно придти на выручку. И пускай он был бредом, ночным кошмаром или каким-нибудь волшебным существом, вроде Великого Сеятеля. В сущности он был реален.

Как было можно разубедить её в такой щепетильный момент?

Минуя всё, ЭйДжей вышла наружу. Небо стояло высоко, и воздух был донельзя ледяной и разреженный. Дышать приходилось рывками, но они только придавали сил и упорства.

Её ошёломлённый дух спустился вниз, к месту привычной работы. Полуголые деревья были окутаны синим утренним туманом, и Эпплджек всё ковыляла и ковыляла в суровой атмосфере, пока её глаза не сосредоточились на листке, с которого виднелась большая капля росы.

Пони приноровилась. В ней пробудилось детское, давно позабытое любопытство, и она играючи лягнула яблоню.

Результат превзошёл многие ожидания. Крона ни с того ни с сего размахнулась, раскачалась маятником. Сучья яблони больно врезали Эпплджек по носу. Вода с листьев разбрызгалась и образовала блестящую лужицу на мокрой почве.

Эпплджек случайно заглянула в неё. Оттуда виднелись не её крупные изумрудные глаза, а какая-то мерзкая пародия, фальшь: мелькающие на фоне предрассветного нимба угольные бусинки, таращившиеся с затемнённой лошадиной морды, недоумевающей, такой глупой и смешной, на которой только что раскрылась свежая багровая ранка.

Гримаса застыла в маске первородного ужаса. Отчаявшись, Эпплджек попятилась назад. Но её зеркальное подобие так и стояло в этой грязной и злорадной водице.

Добро пожаловать домой

Как обычно это водится, Эппл Блум встала раньше официального подъёма. Вскочив с пледа и не раскрывая при этом штор своих век, она успела дотронуться до первой верхней ступеньки и теперь отбойно спадала вниз по лестнице.

На первом этаже её глаза среагировали на тепловой импульс, поданный лучами солнца, и самовольно-недовольно разморгались. Перед ней располагалась габаритная оконная рама. Через окно вырисовывался почти космический пейзаж: травы у дома не было, а листья стоящей по середине патио ивы просеивали свет своими пластиковыми капиллярами.

Отчуждённая атмосфера только усиливалась за счёт пустого белого подоконника и синей однотонной краски, окрасившей стены дома.

Долго и пристально рассматривать ландшафт никому не хотелось, к тому же Эппл Блум было необходимо поесть и приготовиться к моменту пробуждения Эпплджек.

Проследовав сквозь дверной проём, отделяющий её от пейзажа, Эппл Блум свернула по коридору налево, где кроме ещё одного телевизионного вида на поверхность висела пара картинок. В угоду первичным потребностям их пришлось пропустить.

На кухне было мало чего съестного, и она вновь думала о консистенции своего завтрака. Куда подевалась вся вкуснятина из яблок?

Готовить сёстры умели не то чтобы плохо, однако все кулинарные навыки, способные собрать за столом семейный коллектив, достались либо далёким предкам, либо уже вымершим родственникам.

Да и стараться было не для кого, ведь жили они вдвоем, и от случая к случаю, поочередно занимали роль главного кока на посудине. ЭйДжей, кобылица неприхотливая, распоряжалась с яблоками дёшево и сердито, суша и размачивая их в вёдрах на зиму. После изнурительных заготовок она с лёгкостью могла позабыть про них и питаться исключительно сырьём вплоть до прихода заморозков.

Когда же из-за перепроизводства вакантное место становилось свободным, наступал черёд Эппл Блум. Она, не в пример своей сестре, постоянно устраивала гастрономические эксперименты, однако ей очень не хватало других ингредиентов помимо тех, что килограммами отгружали с фермы.

Кроме всего, ей явно не доставало умения контролировать те процессы, что проистекали в голове. Честно говоря, мне страшно даже представить, какие комбинации она там прокручивает, пока пытается угадать среди ряда одинарных блюд то, которое будет уплетать сегодня утром.

Выбор пал на вчерашний недоеденный кусок штруделя. Вкус у него был такой себе: начинка была холодная, мерзкая, несладкая и склизкая. Пони ощутила это, только взглянув на его внутренности в разрезе.

Как бы не был скуп каждодневный паёк, для них с сестрой это была жизненная манна, своего рода рыцарское пиршество. Отвратительные свойства стряпни в меру ободряли боевой дух, и ни одна из тружениц бы не предала собственную кухню ради подноса со "сдачей и панировкой" в какой-нибудь бюргерской забегаловке.

Да, семья Эппл не была из числа благородных, но с каждым годом усадьба всё более теряла мещанский уют и приносила только убытки. Сёстры всё глубже проникались воспоминаниями о справившихся на тот свет домочадцах.

Забральце расплылось в мечтательной улыбке. После пары укусов к губам не прилипла ни одна крошка, и теперь они здорово блестели с тёмной стороны стола, на который облокотившись, свесила свой подбородок Эппл Блум.

Вдруг, как будто бы из ни откуда возникла странная напряжённая тишина, длившаяся неизвестный промежуток времени. Эппл Блум очутилась в засаде. В ожидании решающей минуты она вновь прикрыла глаза и спрятала зубы, застыв в своей неправдоподобной ковбойской позе.

Послышался крик петуха, доживающего последние дни на ферме. Его кряхтением сложно было кого-то разбудить, однако это был знак того, что сейчас спустится Эпплджек. Она всегда просыпалась в одно и то же время.

В этот раз не было слышно ни скрипа. Выйдя из секундного оцепенения, Эппл Блум невозмутимо поднесла остатки пирога ко рту. Механические часы в прихожей, упустив волшебство момента, вновь продолжили тикать.

Здесь, среди кухонной мебели, тоже имелось окошко, но намного меньше и грязнее. Расположено оно было выше гарнитура и было как-то еле-еле распахнуто, когда вдалеке что-то приглушенно свистнуло.

Исподлобья Эппл Блум уставилась на него. Затем раздался жуткий вопль, походящий на смесь визжания койота и младенческого крика. Эхо чуточку подвинуло пыльное оконце, и уличный свет теперь лежал пятнами на храпе жующей пони.

Эппл Блум замотала головой, производя бессмысленные попытки отринуть от себя солнечных зайцев. Приближающийся топот копыт и визг совсем помутили её рассудок. Она утратила своё наигранное сосредоточие.

В недоумении, она даже грохнулась на свой круп, но словно кукла-неваляшка тут же отскочила от липкого и грязноватого пола.

— Джеки произошла в саму себя! — по-детски цинично промямлила Эппл Блум, держа на своём языке противную яблочную кашицу. Силясь она проглотила это одновременно смешное и горькое лекарство осознав, что на полном серьёзе сказала неправильно фразу "превзошла саму себя".

И ухмыльнулась, не пытаясь более усугублять и без того глупую ситуацию.

На всех парах в дом ворвалась Эпплджек. Ставни на входе она, конечно, постаралась не выломать, но следить за всеми остальными своими действиями она явно не намеревалась: сначала поднялась на второй этаж, затем резко повернула назад в прихожую, потом стояла как облученная, тараща зрачки то на дерево в окне, то на качающиеся ставни — вышла на веранду, почесала передними ногами и наконец-то вспомнила про свой распорядок.

Войдя на кухню, она то ли не заметила, то ли не узнала Эппл Блум, и сразу же принялась рыскать в поисках пищи. Младшая сестра задумчиво приложила копыто ко лбу.

— И что ты интересно делаешь? — Эппл Блум всё ещё не могла отойти от своего амплуа и поэтому продолжала дико ухмыляться. Эпплджек не обращала на это внимания. Может, ей показалось, что ответ на вопрос будет слишком очевиден.

— Голову ищешь? — нет, определенно, ее нахальство не могло помочь ЭйДжей выйти на диалог.

Ещё секунда, и Эпплджек прекратила своё мельтешение в шкафчиках. Она развернулась к столу. Её глаза алели от слёз.

Теперь она вновь боялась помыслить и вымолвить хоть одно словечко. То видение в саду как будто бы откатило её в развитии, подставила под сомнение сам факт наличия у неё способности говорить. Хотелось восстать, возмутиться, развидеть все это, но ЭйДжей не знала, как защититься от этого печального опыта. Она ничего не знала.

В чём-то отражение всё же приблизилось к правде: примёрзшая кровь явно не шла Эпплджек к лицу и делала выражение физиономии нелепой.

Эппл Блум заметила это и попробовала взбодрить родную сестру, сделав похожую гримасу. Они стояли друг напротив друга, выкатив из орбит глаза, поджав скулы и раскатив нижние губы. Наклёвывалась смертельная мимическая дуэль.

Никто не хотел более портить обыденное утро, поэтому первой сдала оружие Эпплджек, расслабленно вздохнув и грустно опустив взгляд на дощатый пол. Желание зареветь по-коровьи само собой исчезло, и на его месте возникла обычная вялость. Голова произвольно наклонилась в бок, чтобы издать протяжный зёв.

Дать ей заснуть никто бы не позволил. Сестра лихо окатила её порцией ледяного компота.

— Это твой сегодняшний завтрак, ЭйДжи. В следующий раз не опаздывай, — Эпплджек отряхнулась, как обычно это делают собаки, и не стала злиться на сестру, — пойдем. Добьёшь остатки урожая, а там уже сколько угодно высыпайся.

Эпплджек показалось, что однажды эта фраза принадлежала ей. Странное выходит дело: младшая сестра вымахала во всех отношениях, а старшая, наоборот — ведёт себя как строптивый жеребёнок.

— Ну, пойдём, — солидно произнесла Эпплджек, опровергнув это предположение, — прости меня.

— За что?

Старшая сестра фыркнула, вновь увернувшись от ответа. Они вместе замаршировали в сад. Страх наткнуться на то дурацкое дерево ещё "сидел в печёнках", но если Эппл Блум ничего не заметила... стоит стиснуть зубы и держать рот на замке. До поры до времени.

Перед началом всё же Эппл Блум припомнила о болячке и заботливо, не без очередной пытливой шутки на уме, нарисовала йодным карандашом красноватый крест на носу у ЭйДжи.

Карандаш был уже пересохший с тех пор, когда его в последний раз испытывали на детских коленях: храп не щипало настолько, чтобы резко захотелось взбрыкнуть.

— Не хватало тебе ещё какую-нибудь дрянь в саду подхватить. Мигом копыта откинешь! — благим матом она хранила Эпплджек и отпугивала злые инфекции.

Наверное, именно поэтому меткой Эппл Блум служил щиток с красовавшимся посередине яблоком. Подобного рода отметины были вполне осязаемы и встречались у всех мало-мальски взрослых лошадей, нашедших своё призвание в миру.

Закреплялись они естественным путём на всю оставшуюся жизнь, нисходя заводским штампом на каждый девственный круп в ключевой для его биографии момент.

Думаю, не требуется подробнее объяснять, как работает этот процесс. К тому же, трактовались эти фигурные шрамы очень и очень по разному. Эппл Блум, например, считала свой "щит" заострённым черенком лопаты, таким вот орудием шахтёра-золотоискателя.

Предоставляемый акр свободы в выборе истолкования не мешал тут и там наткнуться на пони-фаталистов, предпочитающих либо самую поверхностную, либо самую радикальную трактовку отметины. Были даже сумасшедшие, считавшие их настоящим клеймом и пытавшиеся стереть их физическим путём или подменить с помощью чёрной фетишистской магии.

Меткой ЭйДжей была троица или светски выражаясь — триплет из яблок. Это говорило о ней тоже очень и очень многое.

Эпплджек привыкла думать, что они символизируют её саму, вместе с ближайшей роднёй: известной нам не понаслышке сестрицей, а также старшим братом, съехавшим к жене несколько лет назад.

Эпплджек в самом деле остро чувствовала связь между ними троими. Они были единственными пони, которым она могла довериться.

Но нынешнее общение с Эппл Блум показало, что это предстоит доказать.

"Насколько далеко яблоко может упасть от яблони?" — этим псевдофилософским вопросом задавалась Эпплджек, помогая своим зубам поднимать фрукты и укладывать их в корзину.

Она не размышляла о нём напрямую, так как возник он сам по себе, как тупиковая ветвь из ряда ассоциаций. Он был слишком тематичен, чтобы ответ на него предложил сколь либо применимое на практике знание.

День продолжился также неожиданно, как и начался. Из-за горизонта показались две жирные точки — пегасы, которым было велено осведомить сестёр Эппл о приближающемся дожде.

— Да, мы в курсе, — буркнув, посмотрела на них Эпплджек.

По обе стороны от солнца парили братки-оболтусы, охраняющие погоду. К чему им такие чёлки, если солнце в Эквестрии не настолько уж ослепительно?

— В полдень ждите ливень и порывы ветра до 11 м/c. У нас всё, — протараторили пегасы и полетели в сторону города.

— Будем надеяться, что в этот раз они правильно сверили часы. Хотелось бы расправиться с работёнкой до обеда, — посетовала Эппл Блум.

Ей приглянулись незнакомцы, и она провожала их взглядом. Может быть, после дождя выделится часик-другой, и она сможет отдохнуть от нудной жизни на ферме.

"Прошмыгнуться по промозглому Понивиллю? В самый раз!"

— Лучше смотри под ноги, — выдала случайный совет Эпплджек, заметив её реакцию на служащих. В этой нечаянно брошенной фразе тоже было нечто знакомое.

Эпплджек испытала короткое дежавю. Лоб сильно напрягся, и она вновь взглянула на небо. Такое же ясное, как и вчера — в его лазури не было никаких зёрен, оно было кислотно-насыщенным. Можно отнести упрощённость не только к небу, но и ко всему остальному окружению.

Быт в одночасье схлопнулся в своём многообразии и теперь читался пошагово и поминутно. На первых порах это было невыносимо.

Физическая работа не помогла вылечить эту болезнь. Эпплджек била копытами по стволам яблонь, но её мышцы слегка подёргивались. Нервы не хотели вести себя как прежде и плыли по телу — жутковатый тик.

Эпплджек буквально перескакивала с дерева на дерево, чтобы вышибить "клин клином". Эппл Блум развлекалась и носилась с удвоенной скоростью, подхватывая на лету спелые фрукты.

Припомнилась ночь. Что это было? Ветер дул сам по себе, как в Вечнодиком Лесу, не производимый усилиями погодной службой. Да ещё какой ветер — самый что ни на есть шторм. Не могли так шутить пегасы.

Мистика. Умысел злого гения. Галлюцинация. Как это происшествие могло хоть на секунду выпасть из поля зрения?

Внезапная загадка раззадорила её.

— Сахарок, — крикнула Эпплджек, — ты не слышала ничего странного пока спала?

— Нет, как я могла что-то слышать, пока спала, глупая!

Эпплджек поняла, что задала вопрос некорректно. Она комбинировала, игралась с разными доводами. Ответ Эппл Блум ничуть не расстроил её.

"А что если деревья сами раскачались и вызвали бурю? Это сумбурно, но зато как смело!"

— ЭйДжи, довольно. Остановись.

И она остановилась, услышав возмущенную речь сестры. Переполненные корзины лежали далеко позади. Завоевав слух Эпплджек, Эппл Блум приняла необычную стойку.

— Я разделяю твоё рвение закончить работу поскорее. Но может будем выполнять её честно, как всегда?

Похоже, сестра всё-таки о чём-то догадывается. Нет, не о желании расправиться "поскорее". Нет-нет-нет. Слова Эппл Блум просто хорошо легли на язык. Манипуляция.

— Хорошо-хорошо. Давай как раньше. Относи.

— Что относить?

— Корзины с яблоками. Вернёшься с пустыми и продолжим.

Эпплджек сделала кивок. Жест, который сестра точно поймет.

— А, да. Конечно.

Эппл Блум поскакала в амбар. Продолжали возникать сомнения. Неделями они молчали, а сегодня, в двадцать пятый день осени, они объясняют друг другу то, что раньше понималось вовсе без слов.

Или они только делали вид, что понимают? Эппл Блум и в правду не распознавала состояния Эпплджек, а та не могла ей ничего напрямую рассказать.

Отсутствовала причина, контекст для разговора по душам. К тому же, её рассуждения почти не основывались на деталях интимного происшествия.

Со злости Эпплджек врезала по «чистой» яблоне. Та с треском надломилась и упала навзничь словно выбитый из седла кавалерист.

Эпплджек опомнилась, но уже не могла исправить содеянное. Деревце отомстило ей надругавшись над нежной и неприкрытой её любовью к природе.

"За что ты так со мной, Эпплджек. Что я тебе сделала?"

Вернувшись Эппл Блум принялась собирать свежий хворост. Эпплджек не могла смотреть на "чистку" просто так. В "кочерыжку затесалось" желание соврать как-нибудь, что ветерок сильно подул и яблоня хрустнула: но это звучало как самая глупая из идей, приходившей ей за это утро.

Эппл Блум совершенно не интересовала её мотивация. Она всегда убирала сломанные деревья, давая алиби своей старшей сестре.

Жизнь Эпплджек не изобиловала ситуациями, когда той приходилось обманывать. Она надевала трагическую маску всякий раз, как ей представлялся шанс на ложное оправдание, которое, естественно, было только плодом её желания — желания научиться вводить в заблуждение.

— Дерево поди новое придётся сажать, — смягчила свой удар Эпплджек.

— Да уж! — поддакивала младшая сестра.

Так они и продолжили дальше и молча собирать яблоки. Эпплджек совладала со своими конечностями и переключилась в нормальный режим.

Созидательное забвение рассеялось, когда пегасы приступили к поддуванию тучек. Видимо, им тоже было скучно на работе, и они гнали целый строй облачных образований, выстроенных в виде шахматной доски.

Параллельные токи воздуха наполнили лёгкие сестёр несвежим запахом тины, будто бы он подавался через канализацию. "Слава Солнцу не видать летящих помоев", — подумали они обе.

— Почапали домой, сестрица. Потом разберёмся, — намекнула старшая. Эппл Блум кивнула, помахав своим алым хвостом.

Повезло — в непогоду их влекла схожая и очень доступная мотивация: надо укрыться побыстрее от дождя и слегка отдохнуть.

Эпплджек охватило чувство невероятной гордости — ведь она-то узрела настоящий ураган, а не какое-то примитивное шоу фокусов; не эту демонстрацию вековых достижений урождённых практик, переходящих из поколение в поколения.

"Пегасы они на то и пегасы, что уметь летать. Никто их этому не учит. Толком. А единороги? Колдуют себе, обучаются по учебнику заклинать метла для подметания пола."

"Понимает ли хотя бы кто-нибудь из них, как это все устроено? Значок на крупе, похоже, определяет всю область их познания. Остаётся гадать, как Эквестрия с ее физикой не рухнет от малейшего осознания такой некомпетентности."

Эпплджек могла казнить и осуждать мир вечно. Её самопровозглашённый скепсис не знал пощады. Она возомнила себя единственным думающим существом. Однако на все задаваемые вопросы требовала ответа не от себя, такой вот серьёзной и критичной, а от образа безмолвной конской толпы, осадившей её разум.

Задранный разукрашенный нос вдыхал им презренный и тухлый кислород. Твёрдая земля бутафорски продавливалась под копытами, не желая дальше выносить Эпплджек с её нападками.

— ЭйДжи, погоди. Я забыла проверить почту, — Эппл Блум вспомнила, что забыла сделать ещё утром. В ящике, стоящем у входа, действительно лежал конверт.

Затем они втянулись в усадьбу. Оставив корзины, Эппл Блум пошла проводить свой досуг на кухне, читая и отвечая на письмо. Эпплджек посчитала себя слишком уставшей даже для несостоявшегося завтрака. Не хотелось лишний раз вступать в недословную разборку с сестрой и медитировать над тремя корытами с "Ред Делишес".

— Сахарок, можно я подрыхну в твоей комнате?

— Иди-иди.

Поднимаясь по ступенькам, ноги опять симптоматически затряслись и телепортировали её наверх. Она не стала искать никакого адекватного способа прилечь и быстро заснула в сидячем положении, прижавшись к стене, как могут делать только прямоходящие.

Ничего удивительного, что сон в такой позе давался с переменным успехом: то и дело шея загибалась назад, и Эпплджек, чувствую что задыхается, понуро возвращала голову на ключицу.

Стуки капель и приглушённый шум ветра за оконным стеклом преобразовались в лёгкое покачивание поезда. ЭйДжей видела себя его пассажиром.

Рано или поздно её разбудит кондуктор или какая-нибудь любопытная тётя, чтобы спросить: не продремала ли она свою станцию, всё ли в порядке с ней и нормально ли, что она не сходит на конечной?

Через полтора часа она еле приподнялась с пола. Вытянувшись, её спина брызнула электричеством. Взгляд на мгновение потух, и Эпплджек узрела свет в конце тоннеля. Всё тело было скомкано, зажато, как недовольный малыш в люльке, и было необходимо чуточку раскачать его, чтобы нытьё прекратилось.

Эпплджек в третий раз спустилась в прихожую. Эппл Блум сидела на подоконнике и напряженно смотрела на улицу. Она не замечала сестры. Горный хрусталь ее зрачков отстранённо провидел сквозь пасмурное небо куда-то вдаль, отражая бензиновым отливом возникшую после дождя радугу.

Сестра не щурилась от света как обычно, и теперь можно было заметить — одно из её глазных яблок превосходит в размерах другое. Как и Эпплджек, она с детства обладала хорошим зрением, сформированным долгим созерцанием равнины. Однажды, Эппл Блум проснулась посреди ночи, как часто делают это неугомонные дети, и, не ведая той негласной истины, что хорошие пони должны спать в это время суток, она вышла в сад.

Эппблум стала очевидцем редкого природного явления, почти что невозможного в условиях Эквестрии — такого хрестоматийного и привычного для нашей культуры.

Звездопад. С небосвода свалилась пара звёздочек-метеоров, но и этого было достаточно оставить неизгладимое впечатление. В те секунды космическая пыль случайно, с шансом всего на миллион, сумела достичь Эппл Блум, и залететь на поверхность её правого глаза.

Проснувшись на следующее утро, она ощутила неприятный зуд. Услышавшие о её ночных похождениях взрослые, в том числе и Эпплджек, посчитали историю либо её самостоятельным вымыслом, либо необычным сновидением. Уж если бы она додумалась разбудить их...

Всё же они проверили глаз на наличие ячменя или чего-то подобного, однако там ничего не оказалось. Эппл Блум чувствовала, что тот не хочет оставить её в покое и будто бы вечно обострён.

Чтобы не прослыть дурочкой, ей пришлось помалкивать. Иногда она тёрла его, временно облегчая участь. Из-за этого зрение потихоньку ухудшалось.

Эппл Блум никак не могла совладать со своей вредной привычкой, ведь ради этого пришлось бы дисциплинироваться, своевременно просить окулиста или хотя бы выполнять простейшую глазную гимнастику.

С возрастом правый глаз перестал досаждать ей ценой хронической миопии. По крайней мере, ещё оставался ясно видящий левый. Как-то Эппл Блум испробовала повязку, в приступе страха за осложнение. Примерив тряпицу, она почти что сразу сняла её, посчитав неуместным же ребячеством.

Что она пират в самом деле? Эстетика и желание не быть разоблачённой оказались важнее вопроса здоровья.

Только на самой близкой дистанции Эпплджек сопоставила факты. Почему все эти годы Эйджи была так слепа и недоверчива к родной сестре? Ведь они страдали от чего-то очень похожего и одинаково мучили самих себя.

Тому был виной ветер в голове, заменявший мысль — соната призраков, которая стесняла и отбрасывала их назад, заставляла фанатично следовать установленным в семье порядкам, в конечном счёте находившим место в их мелочных повадках.

Рядом с Эппл Блум лежало прочитанное письмецо. Да, оно безусловно было от безымянной "подруги" из Мэйнхэттена, которая в прошлый раз прислала бандероль с апельсинами. Вполне известно о чём она теперь мечтает. Где-то там над тучами, если прорваться через липкую электрифицированную вату, находится совершенно другое измерение, походящее на северное умиротворённое море с плавающими в вечности айсбергами.

Эппл Блум не хотела ни на кого походить и никем более казаться. Ей нужен был отдых. Просто отдых. Будучи на седьмом небе, она представляла себя пегасом с железными крыльями, курсирующим между диковинными городами и странами, среди гор и небоскрёбов, паря над телом земли, заботливо сшитым из заплаток полей и речных нитей.

Её не прельщали великие свершения или приключения, её счастливая комета упала здесь, на ферме, откуда она могла наблюдать за всем происходящим во вселенной, лишь нашивая дополнительные созвездия на атласную карту, как делала это её бабушка с кучей своих же кузин.

В отличие от неё, Эпплджек не была настолько уверена в своём предназначении. Минуя грустную, но сдержанно-волевую Эппл Блум, она сосредоточилась на стене с картинами.

Их было три. Крайнюю, расположенную в правом ребре было невидно: под наклоном на неё разлилось сочившееся сквозь гребни облачной пены солнце. На месте детского рисунка с зубастыми грушами и яблоками красовался жирноватый и скисший белый блин.

В центре висел большой домашний портрет Бабули Смит, некогда владевшей всеми фермерскими угодьями в Понивилле. Она воспитывала и курировала последние поколения семейства и похоже могла дать отпор любым житейским неурядицам. Портрет был стар и вычурен, но слепок её зрелого зелёного облика был ещё молод и весел. Она держала рядом с собой корзину, заполненную до отказа различными фруктами и овощами, в том числе и полностью экзотическими для здешнего края: бананами, виноградом, булгарским перцем и томатами черри. Место нашлось также для ненавистных цитрусов и роскошного ананаса.

Все эти сокровища служили аллегорией того благополучия и богатства, которое стяжала бабушка за отдельный промежуток своей удачной жизни. Она улыбалась, как бы куря искусственную трубку, застрявшую у неё в зубах. Взгляд она уставила не на зрителя, а в сторону — с загадочным намёком на пейзаж слева.

Пейзаж был выполнен с ещё большим презрением к реальности нежели портрет и его ненаглядное барокко. Габариты третьей картины были в разы меньше, и он скорее походил на изразцовую плитку, когда-то отвалившуюся от цельной печной конструкции. На нём изображался узкий переулок, петляющий по холмам к центральному ансамблю Кантерлота с заколдованными минаретами и дворцами.

Этот эскиз пользовался популярностью и продавалась почти что в любой туристической лавке Эквестрии. Пленэрные кляксы плохо умещались на маленькой открыточной картинке. Создавалась иллюзия утраченного документального кадра, примечательные детали которого специально подкрашены фиолетовым, когда все остальные элементы, вроде обычных домишек, едва ли видны из-за грубоватых "подгоревших" мазков.

Художник пытался достичь эффекта пресловутой фотографичности, что не составляло огромного труда со схематичностью реальных построек в городе.

Манера кисти творца не была интересна Эпплджек. Но именно тот пейзаж, что висел на их стене с незапамятных времён, был особенным, как говаривала бабушка, будучи уже немного не в себе от своего долголетия.

"Почему это?" — спрашивала с любопытством мелкая Эпплджек. Бабушка Смит со свойственным ей вещизмом отвечала: "Он не подделка. Высший сорт.".

Означало ли это, что он когда-то являлся оригиналом, с которого списывали все остальные подобные картины?

"Не-а," — делился своим мнением брат, — "думаю, она слегка ослепла, чтобы оценить его, это во-первых, а во-вторых — уже плохо помнит зачем его покупала. Но хотя бы щель в стене загораживает.".

Семилетняя ЭйДжи хотела услышать бы более разборчивый, внятный ответ на свой вопрос, и так не удовлетворила своего наивного интереса.

Она соотнесла две как будто бы из ни откуда взятые детали. Бабушка Смит и семья Эппл — из тех немногих, что основали Понивилль, получив грамоту на заселение этих мест. Причём не от абы кого, а от самой принцессы.

Она когда-то бывала в Кантерлоте, ступала по его площадям и аллеям. Вероятно, пейзаж был приобретён именно там, на какой-нибудь ежегодной ярмарке в её совсем юные годы. Поэтому и "не подделка".

В своей коньспирологии Эпплджек ненароком блуждала по переулку на картине, примеряя на себе роль молодой бабушки, то вверх, то вниз приближаясь к завершению своего пути, который неизбежно вёл её в известное место, во вновь сместившийся полюс её мира.

Все дороги отныне лежали в Кантерлот, в тот самый город на семи холмах, откуда шли её корни. Эпплджек припомнилось что-то из её сна, но это была очередная попытка вернуться в точку А.

Вся последовательность катарсисов, преследовавших её за последние сутки, образовала мёртвый ископаемый слой под текущей, не до конца ясной задачей. Всё неназванное доселе теперь жаждало своего титула, нового имени.

Безмолвие отступило. Она знала, что делать.

— Хочешь поесть? — спросила замогильным голосом сестра, развернув голову. Эпплджек всё ещё пялилась на картины. Она не могла не слышать её и просто боялась ответить: Эппл Блум тот час же пихнула её копытом.

ЭйДжей ожидаемо подпрыгнула от неожиданности.

— Очень! — икнула она.

Сёстры снова заговорили на одном языке. Всё встало на места.

Тут-то они и поняли, что упустили из виду целую кучу мелких, но весьма существенных для их жизни вещей. Сегодня они забыли — почистить зубы и умыться, покормить кур и пастушью собаку Вайнону, которая всё ещё где-то спала и тоже осталась голодной. Урожай так же они не успели собрать до конца, а в доме было необходимо прибраться и помыть хотя бы полы, не говоря уже о том, чтобы разобраться с вездесущей паутиной, скрипучей лестницей и чёрной от стараний Эппл Блум печкой, чуть не спалившей всю усадьбу две недели назад.

Голод, чтобы под ним не подразумевалось, дело первоочередное и страшное. Достав пару старых куриных костей для Вайноны, через пару минут сестры обедали, поглощая сырые яблоки.

Они налили себе по стакану сидра и забыли всё сегодняшнее. Скромно чокнулись, подняв стаканы над собой с помощью взыгравшегося телекинеза. Эпплджек отказывалась пить, несмотря на почти что праздничное настроение.

— От пары глотков не развалимся, — уговорила её Эппл Блум.

— Ты права.

25 сентября — первый день. Сидр все же был лучше пресного компота или кипяченной воды из бойлера. Осушив стакан, Эпплджек подумала, что всё приключившееся с ней и Блум могло случится с кем угодно, однако произошло с ними.

Это опьяняло и придавало храбрости больше слабой самогонки.

— Если я покину ферму на время, то ты сможешь присмотреть за хозяйством? — самым прямолинейным образом спросила Эпплджек.

Эппл Блум ждала услышать эту просьбу.

— Я и так за ним присматриваю... В оба глаза, — подмигнула она кому-то за окном.

Лавандовая анима

Начальная районная школа. Затем другая — средняя и старшая. Для одаренных единорогов. Нечто вроде лицея, гимназии или пансиона. Наконец, спустя 11 классов — бюджетное высшее образование. Просроченный билетик на курьезный праздник взрослости.

Академическая жизнь рекламировала большой успех — красный диплом, научную степень, высокооплачиваемую работу. Возможно, карьеру профессора с собственной кафедрой зубрологии или даже престижную премию Оупен Гибеля — изобретателя колючей проволоки, которая вот-вот должна была покончить со всеми межвидовыми войнами.

Государственный университет для избранных — это не дистанционные курсы социализации в Понивилле и не колледж им. Дружбы Народов, куда ты на радость другим свалишь после 9-го. “Флаг в зубы, барабан на шею,” — так твердил на своем профессиональном ее брат Шайнинг Армор.

Бакалавриат — начало всех начал, ведь без него — не поступишь в магистратуру, без магистра — не пойдешь учиться в аспирантуру. А так можно не получить второе высшее, и без него дело всех прожитых в ученичестве 22 лет можно дефенестрировать из бойницы астрономической башни.

Выброситься из окна? Пожалуйста, во время Единого Эквестрийского Экзамена по профильной математике. Но эксперимент провалился — кабинет находился на первом этаже в полуподвальном помещении. Аудитория только посмеялась.

Всё уже — падать было ниже некуда. Один год, еще одна проба — и ЕЭЭ надо сдавать заново. При условии, что она вновь решится сменить факультет или ВУЗ, как это было последние два года, над которыми она зависла, как над разломом между одаренным единорогом и избранной.

Избранной, наверное, быть вечным студентом — одной из реинкарнаций одного бессмертного кочующего образа.

Во временной петле первокурсника можно поседеть и разочароваться в будущем. Но не повеситься.

Выучив однажды заклинание, позволяющее транслировать сообщения в прошлое, она предупредила саму себя о том, что произойдет с ней — героиней вчерашнего дня, завтра.

“Всё тоже самое... только третьей пары не будет,” — великие слова об удаленности истинного познания, записанные в ежедневник, где раньше были планы и расписания, а теперь — афоризмы и стишки, которые она любила цитировать своим душевным питомцам.

Хотя кто кого ещё, и главное как. Старина Совелий, например, разделяя ее интерес к поэзии и интеллектуальной литературе, всякий раз перед долгим ее чтением вслух отлучался в буфет, чтобы в своем клюве принести добытый хитростью куль с печеньем или фруктами, в то время как Спайк готовил что-то по-серьезнее сладкого теста, внося свою огнедышащую и хвостоумную лепту в общажное логово.

Деньги у них были, но лучше не спрашивать сколько. Стандартная, удерживаемая четверками стипендия, которой хватало, чтобы не работать и не просить помощи у богатых своих родственников — особенно королевской четы Кристальной Империи: Сэра Шайнинга Кантерлотского и Принцессы Ме Аморы Каденции.

Неужели когда-то принцесса была ее нянькой?

Единственное, чего ей иногда не доставало — это библиотеки, из которой ее выселили после окончания школы. Она уверовала в то, что это было неизбежно, несмотря на все льстивые слова её ментора — правительницы всея Эквестрии, могущей одной только своей силой поднимать солнце по утрам. Такова была профессиональная этика Селестии как учительницы. Другие дети пришли, а старые — отошли.

Для Твайлайт было довольно того, что она имела. И того, что Спаркл уже знала.

Принцесса цирка

Твайлайт пыталась выслушать вступительную речь лектора.

“Было бы удивительно,” — заключала она про себя, — “если бы он не разжевывал одну и ту же информацию от занятия к занятию.”

Это было начало первого семестра. Шла лекция по истории Эквестрии — предмету, знакомому каждому студенту со школы, и нельзя сказать, что особенно трудному или совсем уж бесполезному.

“Хорошая мысль,” — возликовала Твайлайт от найденной ей формулы, — “ надо записать.”

Она сидела в большой полузаполненной аудитории, которую прозвали “Хлопушинской” по имени самого благозвучного из выпускников А.К.А. (Академии Кантерлотских Арканистов). Впрочем, и единственного, кто хоть чем-то прославился за её пределами.

Твайлайт чиркнула в свой дневник ещё пару фразочек. Чернила на бумаге слегка светились, подмигивая из недобрых потемок преподавателю, который был рад приметить на галерке студента, так усердно записывающего за ним его историософские рассуждения.

— При ознакомлении с прошлым столетием, надо понимать, что история его еще не написана. Проверяйте и перепроверяйте учебники, относитесь критично к коверкающим формулировкам.

“Да-да,” — мысленно кивнула Твайлайт, — “это очевидно.”

Ясней ясного, но Твайлайт Спаркл почему-то не теряла сосредоточенного любопытства и не клонила свою голову от скуки. Возможно, где-то еще есть вопрос, на который она не знает ответа. Но на который обязательно его отыщет.

Неясная артистическая вдумчивость, изредка производила впечатление на окружающих. Однако чаще всего этого не происходило — Твайлайт удобно было держаться позади других студентов. Её однокурсники не ощущали этого расстояния: для них выглядело странным, что явно неглупая особа предпочитает неприступное молчание любому неравноправному диалогу. Уж лучше бы она блистала и делилась своими соображениями с аудиторией.

К счастью для неё, редкие и красивые жеребцы, сияющие и отдаленней, и возвышенней, требовали к себе большего внимания нежели её разбросанная магическая аура. Знак её отличия — шестиконечная звезда, уходящая двумя своими лучами в полюса планеты и еще двумя диагоналями — в какие-то несуществующие стороны света, была тщательно законспирирована под покровом ее попы, ожидавшей перемены.

Прошло 15 минут. Твайлайт Спаркл угнетало отсутствие мысли. А всех остальных присутствующих: “Пониженная концентрация внимания в связи с естественной утратой интереса к содержанию лекции,” — так продолжила она мое предложение. Пускай я предельно бы сжал его пространство до необходимой мне речитативной обоймы, однако это показательная черта Спаркл — многословно и непосредственно проговаривать про себя то, что не нуждается в дополнительных пояснениях. И вот она кажется мне настолько милой, что я не в силах препятствовать ей, как бы Твайлайт не хотела обратного.

Мало что могло раздражать её так, как иррациональные знаменатели.

“Надеюсь, мне поможет книга. Твайлайт, соберись!”

Она нервно вытряхнула её из сумки и плавно уползла своим взглядом под парту. В голодное пузо Твайлайт упиралось что-то из серии “Жизни Замечательных Пони”, посвященное недавно поверженному королю Сомбре.

Придёт час и она будет достойна, чтобы ее биографию всерьез изучали. Ну, или она сама преобразует её в литературный вид.

“Не такой уж он и замечательный,” — позавидовала, — “но определенно значимый,” — справедливо отметила Твайлайт, закусив кончик гривы.

Книгу можно было разделить на два смысловых обрезка. Один из них касался жизнеописания прошлого Сомбры, особенностей его правления и той порчи, что запечатали эквестрийцы в седых северных льдах. Здесь биограф старался быть максимально объективным, аккуратно ссылаясь на недостоверные королевские летописи и материальные источники. Но когда речь заходила о делах последних событий, про которые можно было нарыть достаточное количество свидетельств, он как будто бы терял свою ученую мудрость. Вторая половина его исследования вторгалась в область современных спекуляций о судьбе Кристальной Империи, наконец-таки освобожденной от тысячелетней спячки и древней деспотии, с которыми покончили “великие идеалы любви и гармонии”.

Твайлайт вздохнула и закрыла просканированную ей к концу лекции биографию. Никакой идеал, никакая свобода не могли спасти государство, обреченное выживать посреди ледяной пустоши. Также как и не стоило ему ждать спасения от народа или грубой военщины.

“Магия,” — ответив на мой риторический вопрос, Твайлайт выскочила самой первой из аудитории, — “И та — всегда заговор.”

* * *

Уж она-то разбиралась в этом получше остальных, не превзойдя только в своих познаниях Принцессу Селестию и Старсвирла Бородатого — её не менее легендарного учителя.

Восстановление Кристального Сердца — души Империи. Таков был спасательный круг. Но как удалось Шайнингу и Кейденс вернуть утерянный в веках артефакт, минуя хитроумную прихоть Сомбры?

Всё очень просто — наивные свободоборцы не могут потягаться своими силами со злыми гениями. Но с дряхлыми вероломным дураками, каким был король, очень даже весьма. Твайлайт, конечно, испытывала уважение к своему старшему брату и его способностям — по её мнению, заслуженная почесть выше и предпочтительнее сестринской любви и телячьей нежности, но...

“Мы с ним слишком разные,” — тешила свое честолюбие Твайлайт, имеющая право оказать такую немилость правителю соседней державы. Но оно было нужно ей не ради простого самолюбования. По крайней мере, как ей это казалось. За самодовольной ширмой лелеялось какое-то открытие, которое могло бы вызвать подозрение будучи разделенным с сочувствием постороннего.

Нет, никаких посвященных, иначе тайна потеряет всякое очарование! При выходе на улицу её шаг участился. Следующая пара должна была пройти в ином корпусе академии, и оставалось где-то 10 минут до её начала. Заряженная тёплым осенним солнцем, Твайлайт скакала по дорожному брусу, гордо вытягивая шею вверх. Ещё чуть-чуть и более являющиеся в ее голове чем видимые вокруг дома закончатся — каменистая трасса уйдет из-под копыт, и её полёт фантазии обретёт самое непосредственное воплощение. Размышления её шли далеко, переходя друг в друга, словно подворотни, аллеи и скверики, в спешке дорваться до нужного адреса вовремя.

Часы на Служебных Вратах Ясельной крепости, где содержался гарнизон Кантерлота, пробили десять. Это означало, что скоро послышится гром потешных пушек и радостный рёв гвардейцев, приветствующих Селестию. Драгунская бригада высыпала на Тредворцовую площадь в ожидании полкового развода и смены королевского эскорта. Несколько солдат встали в оцепление, не пропустив Твайлайт, чтобы та обязательно опоздала.

В сходном положении оказался один серейший как кролик князь в странном маскарадном костюме. Впрочем, минутой более Твайлайт позабыла и про учёбу, и о чем бы то ни было на свете: она ожидала увидеть свою старую наставницу, чтобы уловить на себе ее оценивающий взгляд.

В центре площади, покачивая фуражкой, гарцевал комендант гарнизона. Сверкая помятой и слегка небритой улыбкой, он обернулся к подчиненным. Солнечный солод, отражающийся в позолоченных сбруях, хлестал его по глазам, но это нисколько не мешало ему радоваться назначению на эту важную должность.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

Офицер собрался с духом и подал сигнал полковому оркестру играть встречный марш. Когда бунчук опустился, и принцесса с её сопровождением произвели ритуальный объезд воинства, генерал скомандовал:

— Гарнизон, равняйсь.

— Смирно.

— Равнение НА-право!

Начальник потопал и закачал гривой в такт большого барабана, но то ли от волнения, то ли от подступающей рвоты постоянно сбивался. Благо, что идти ему было недалеко: принцесса не успела заметить никакого подвоха кроме похмельности его внешнего вида.

— Ваше Величество, 1-ый комендантский Превращенский полк для развода построен. Докладывает комендант гарнизона генерал-майор Зефир Бриз.

Селестия с материнской нежностью взглянула на своего нарядного малыша и, выждав пару упреждающих секунд, чтобы тот постыдился своей неопрятности, одобрительно кивнула.

— Вольно!

После ежедневной смены эскортирующих, караульствующих и патрулирующих, раздался игрушечный залп из гаубиц-“единорогов”. Оркестр принялся за гимн Эквестрии. Роты как по отдельности, “волнами” втопили за миф о народе, вере и отечестве:

Ступали предков ноги там
В древнезаветных тех горах,
И был народам вечный дан
В пещере мир, повергший страх.

Какая сила то была,
Что расковала лед в сердцах?
Теперь в Эквестрии судьба
Построить храм, как верный знак.

Неси мне мой волшебный рог,
И поясок земных полей,
И Солнца пламя фаэтон,
Венок от радужных друзей!

Единым будет мой урок:
Гармония не спит в седле,
Покуда рай — Эквестрия
Не воцарится на земле!

— Что ж ты не подпеваешь, душа моя? — спросил Твайлайт её загадочный товарищ по несчастью.

— Ваша Светлость, я…Я пою его про себя.

— Правильно делаешь, — шелестел своей бородой уже не молодой князь, — я был знаком с поэтом, сочинившем эти стихи. Поверь мне, они ему никогда не нравились, и было бы неприятно услышать что-то эдакое из твоих уст.

Тряхнув бубенцами на шляпе, старик продолжил:

— Готов расплатиться десятью своими худшими проклятиями за то, чтобы отправить ему, — князь стукнул копытом оземь, — весточку о том, что самая дурная из его штук стала гимном этой юной, всего-то пару веков от роду, страны. И посмотреть на его удивленную харю!

— Неуместно вы как-то шутите об этом, — приметила недоброе Твайлайт.

— Дитя мое, были бы вы в моём возрасте и в моём положении, вы бы ещё не так шутили!

Тем временем, исполняя гимн, Зефир развернулся к Селестии крупом, отдавая честь знамени, усыпанному звёздами. Оно реяло над всеми ними: над площадью, над старцем, над Твайлайт, над комендантом и его армией, над крепостью и дворцами, над принцессой и даже над колокольней Хуана Великого, до которой мерилась высота остальных городских зданий.

Военные замерли в ожидании и, осознав неловкость своего положения, Зефир решительно совершил поворот кругом.

— Дважды прошу меня простить, государыня.

Принцесса дёрнула хвостом. В тот же день она вызовет его в свои апартаменты поговорить об этом наедине. За чашкой тюльпанового чая под звуки Аранхуэсского адажио. Но это совсем другая — уже занавесочная история.

Раздался внезапный выстрел из тяжелой артиллерии:

— Гляди, что позволяет она этому идальго! Неужели моя умница, моя Тия, пользуется своей ***** [громко ударил колокол], чтобы соблазнять всяких ряженых?

Неясно, иронично ли выразился князь или был всерьез обеспокоен, но Твайлайт разозлилась в конец.

— Да, кто вы такой, чтобы говорить подобные вещи? Я не позволю... не позволю кому-то ни было порочить имя моего учителя!

— Уверенно. Но знаешь ли, душенька...Я могу позволить себе сказать всё что угодно, если это касается моей верной ученицы.

— Не позволю!

Твайлайт развернулась, чтобы сорвать со сквернослова мантию, в которую он укутался с головой. Ветер поднял старика вверх, и его борода в синем бархате, которую Твайлайт чуть не подожгла, растворилась в воздухе.

— Чёртов колдун!

Оцепление было несколько ошарашено её воплями. Они смотрели за происходящим на площади, и не заметили никого, кроме разгорячившейся Твайлайт, когда взглянули себе за спину. Она разговаривает сама с собой?

— Леди, с вами все в порядке?

— Да я...Ничего страшного. Мне не нужна помощь.

Куда же подевался этот бессовестный? Есть ли шанс догнать его и научить хорошим манерам?

Одна волшебная искорка и Твайлайт оставила позади церемониал, прицельно переместившись в угол Большеохотной улицы.

Старик-вольнодумец, спокойный равнодушный монарх, гимн и флаг в духе националистического патриотизма, драгуны в легионерских шлемах и военный комендант с меткой ввиде рыжего петушиного пера.

Она перетряхнула всё увиденное, как в снежном шаре, пытаясь привести сцену в соответствие её духу.

“Не такой уж и абсурд. Скорее предчувствие,” — вдумчиво она шепнула себе под нос.

Куранты на Служебных прозвенели ещё раз.

10:30 — пара началась 15 минут назад.

Твайлайт рванула вперёд, как выстрел.

Я мысленно вхожу...и выхожу

“Надеюсь, Принцесса не была свидетельницей моего позора”.

К сожалению или к счастью, Селестия ничего не видела и не слышала. Она была до ослепления и глухоты погружена в мир, за которым следила и который полностью её удовлетворял.

Волшебная сила — это великая ответственность. Живая сущность, обладающая ей в избытке, обязана ценой своего бессмертия этой нематериальной, панпсихической власти, словно стерегущий её страж или вечно вынашивающая утроба.

Как вычитала Твайлайт в секции запрещённой литературы, Эквестрия некогда славилась мудрецами, которые могли перехитрить магический дар и обуздать его. То был путь полного слияния с ним — нужна была безукоризненная вера в собственные чудеса. Ему последовали Столпы — защитники старой Эквестрии, а также фантастические твари с врожденными способностями навроде Лорда Тирека или Дискорда, Повелителя Хаоса. Среди могущественных ворожей была и одна персона, пытавшаяся отречься от своей силы, перетерпеть многое и сделать хотя бы шаг в сторону освобождения от оков абстрактного величия.

Так бы она не просто заявила волшебной вселенной о своём присутствии в качестве тени честолюбца, но и в противовес утвердилась, как полноправная хозяйка жизни: то была Найтмер Мун — навеки заточённая в звёздной бездне, так и не совершившая свою духовную реформу. Дворики Кантерлота украшали её памятники, установленные по приказу Селестии несколько веков назад. Найтмер Мун была настолько похожа на свою старшую сестру, что обыватели никак не узнавали в скульптурах никого кроме самой Селестии, снаряжённой в боевую бронь.

Твайлайт галопировала по грунтовой тропе, пролегающей через Летний Сквер, с редеющих сторон которого за ней наблюдали печальные мраморные изваяния. Герои, вожди и догностические заступники — древние, посыпанные песком от суетливого бега единорога и полузабытые в сени гниющих дубовых листьев.

Он чуть не ударился о постамент одного из шести Столпов. “Ещё более серый и назойливый,” — признала в нём своего кумира Твайлайт. Неужели Старсвирл — крупный учёный и архимаг, чьи труды она с придыханием читала в детстве, предстал перед ней грубияном, коего она хотела проучить несколько минут назад?

“Иллюзия? Или доппельгангер? Или, может, зеркальная копия? Стоит обдумать это позже, когда я...”

Бросив догадки, Твайлайт опять ткнулась шнобелем. На этот раз — в умопомрачительный шлагбаум цвета палочки фокусника, за которым лежали полосатые дебри университетского двора.

“Пять шестых корпуса, голодных ядерщиков-пиромантов корпус”, — устало вздыхала она, проходя вдоль ряда трофейных мортир, наведённых на окна столовой, — “уф, противный желудок”.

Проварив так ещё шматочек безмысленного времени вокруг построек, Твайлайт выискала замаскированный под стену лаз, исписанный академическими выражениями на мёртвом наречьи.

“i-Ambar mi ambar¹”, — пароль ввёл её в маленький белокаменный терем. В соотношении с внутренним пространством он был похож на бездонную суму — то есть такую, из которой всё постепенно высыпается через невидимые и незашитые дырки.

В здании было пусто и сыро.

“Неужели опять наложили заклятие минирования? Осталось забраться на последний...”

Твайлайт вновь замкнуло на тривиальной задачке, знакомой ей со школьных времён. Есть несколько подъёмов на верхний этаж, каждый из которых отвечает за свой отдельный флигель. Она неправильно сочла вероятность и ошиблась лестницей.

Ошибка — факультет сценического искусства, в коридоре которого студенты репетировали песню из “Триумвирата Бестии”. Жутковатые голоса рассредоточили Твайлайт, и та под воздействием своего бессознательного любопытства стала свидетельницей чужой мистерии.

Бедная Селена,
Fairë² Найтмер Мун
Ютишься ты во мраке,
В затменьи тайн и дум.

Ведь ты не погибала,
Не предала обет.
И бдишь на нас, как ангел,
Где серпа бледен свет.

Истратила полцарства
И сон свой в млечный путь,
Ты вновь вернёшь богатство,
Лишь надо отдохнуть.

Воспрянет трон хрустальный,
Воссядешь на остов,
А также стол из камня,
Альковы для богов.

Твой шлем не из железа -
В короне серебро.
Оно тому полезно,
Кому не тяжело.

Хранись в веках, но брови
Держи настороже:
Придёт однажды пони
Заговорить к тебе.

Спроси шепча малютку:
“Поди, лошадка, в лес.
Узнай, стоит мой замок,
Кружит ли сыч окрест?”

И если на руинах,
Свой нос клюёт сова,
Тебя, Луна, ждёт верных
Ещё пятьсот лет сна!

“Нужно будет отыскать эту вещицу”, — Твайлайт спускалась обратно, — “главное — не забыть”.

Верный, запоздало выбранный ею путь привёл к тяжёлым министерским дверям. С них уже давно сняли табличку “Анатомический театр”, как несоответствующую этике учреждения и современному образовательному процессу. Даже не предполагая наличия такого сомнительного происхождения, Твайлайт преисполнилась страха войти туда, где её точно не ждали видеть чуждые её предназначению иногородние одногруппники.

Никто не запретил бы сейчас студентке вновь развернуться и пойти к себе — в свою безопасную уютную берлогу к Спайку и Совелию. Но сколько можно бояться незапланированных опозданий? Одев маску, защищающую её от любых неожиданностей, Твайлайт крутила телекинетическую ручку под разными углами, пока ей не открыл преподаватель.

— Вы к нам? Селестия меня побери, а я то думал, что пришёл самый последний, — сказал миловидный старичок с интонацией актера озвучки.

Она кивнула ему и, как всегда, успокоилась. Семинар только начался.

Твайлайт уселась впритык к белой доске, порченной нестирающимися шестицветными каракулями. На последних партах происходило столпотворение студентов, из-за которого та вынужденно и нехотя становилась всё ближе и ближе к неотчётливым уравнениям и именам.

Студенты в числе 6 голов поочерёдно мычали и хрипели в ответ на вопросы препода. Твайлайт неизменно сохраняла молчание, поставив свой подбородок на стол.

“Пускай, отвечают. Не хочу красть у них баллы своим зазнайством”, — так немота единорога сопротивлялась участию в беседе, оставаясь такой же гордой и одинокой.

Всё было как обычно. Гигантские часы с кукушкой висели на прозрачной стене. За ней кто-то беззвучно играл на скрипке и пел хором. Это оказался квартет, состоявший из козлов и козочек. Твайлайт желала, но никак не могла не подглядывать и не подслушивать за ними. Вдоволь наблеявшись, квартет приметил Твайлайт и представился:

— Мы суть катартики. Тот, кто ещё не оглох, никогда не услышит нас, и тот, кто не лишился глаз — не увидит. Но истина с тем, у кого хватит нюха — тот сможет всегда нас найти.

— Не люблю творческую самодеятельность, — разочаровал их единорог, — особенно посредственную.

Обозлённые козы бросили инструменты. Бороды их, вырастая в длине, подползали к нему, чтобы схватить за ноги и наказать. Но насилие не состоялось. Галёрка захихикала в момент резкого вскрика и подскока Твайлайт. Большее омерзение чем этот кошмар вызвала у неё слюна, похожая на слёзы, лежавшая парадом из капель на замызганной поколениями молодёжи столешнице.

— Да ты спи, спи… — ухмыльнулся заслуженный аквариус Эквестрии.

Когда первая половина семинара подошла к концу, и студентам было дано 5 минут перерыва, Твайлайт ушла, чтобы, может, больше никогда не появляться в качестве куклы, которой она неизбежно становилась при любых раскладах в отношениях с коллективом.

Нити дождя пригвоздили её к тротуару, и она медленно и совестливо шагала до общежития. Её сутулый взгляд рассматривал каменный бордюр, который горбатился параллельно с водостоком.

Твайлайт, словно жеребёнок, запрыгнула на один из бордюров и подтанцовывая спустилась к Площади 955-летия Эквестрии, недавно отметившей четырёхзначный юбилей.

В центре площади располагался крытый брезентом, ещё не открытый для публичного взора монумент.

“Кому же? И для кого?”

Под копытами единорога лежало отражение. Незримый и чернильный, шершаво очерченный силуэт. Он всё сильнее заграждал плоское пасмурное небо, чем ближе тот присматривался к собственной размытой глубине.

В уличной кляксе можно было с большим трудом, закрыв свои глаза на многие условности, всё-таки узнать подлинную Твайлайт, уши которой завяли от слишком громкого ливня, идущего на Кантерлот.

Откуда-то, со стороны переулка тянулся слабый, притушенный водой аромат яблочной шарлотки. Желудок Твайлайт умирал.
_____________________________________________________________________________________

¹ - “Мир в мире” или “Судьба в судьбе” на языке Квенья.

² - свободная, призрачная.

Понификация или Седьмая Глава

— Как дела в шк-, ой, то есть в академии, Твай? — Спайк задал свой будничный вопрос, на который собеседница ничего не ответила.

"Что ж, значит всё как обычно."

Через десяток секунд вошедшая заговорила:

— Не совсем так, как ты думаешь, Спайк. Я пообедала "у Джо", — икота прервала Твайлайт, — представляешь, в нём скидка для студентов.

Столовые приборы грустно заблестели. Дракончик не стал спрашивать, почему та вернулась так рано и даже почему запаздывает с ответом. В её стиле.

Но питаться в кафе, игнорируя его минеральную чечевицу?

“Это уже что-то новенькое”, — подумал он, — "и почему же она такая счастливая?"

— Прочла художественную глупость, Спайк, — передала телепатически Твайлайт.

На жёрдочке встрепенулся Совелий: ежели Твайлайт заподозрила брéдовость в книге с претензией на серьёзность, то пиши пропало. Она будет ходить взад и вперёд, доказывая ему и рептилии, как устроена магия Эквестрии, и насколько та логичнее и не противоречивее низших организаций жизни.

Однако взрыва не произошло, и филин вновь заснул.

— Надо подыскать кирпич поинтереснее, — её копыто игриво стучало о пол, — я когда-нибудь говорила о "Сорока годах"?

— Эмм, о кризисе среднего возраста?

— Нет, я о романе Биттера Кэйна. Разве ты не помнишь, как мы смотрели его адаптацию?

— А, тот киносериал по незаконченной книге? Да, припоминаю.

Перебрасываясь вопросами в масштабе четырёх квадратных метров, они оба, слышимо для своих соседей, впивались друг другу в мозг.

— Решусь вас прервать. Вы мешаете спать моему тигровому опалу, — Мод Пай заняла дверной пролёт.

— Твоему ручному камню? — приговорил Спайк.

— Да, детёнышу аметиста. Литофаг,- высказалась геодезистка, — извините, это было его заявление…

Паре болтунов нечего было ответить. Сестра Пай ушла, как нарушители сиесты окончили диалог полушёпотом.

Твайлайт направилась в книжный, а Спайк присоединился к сонному царству.

Когда все белые воротнички, громоздившиеся в пригородном поезде с 7 до 12, добирались до ведомостей, столица как бы переставала существовать и погружалась в ещё более утончённое безумие. По улицам Кантерлота носились печальные частички пыли — остатки чего-то большего чем клубы холодного дыма и засоренные ложбинки.

В те безмятежные часы по старинным переулкам блуждали не только тени прошлого, но и фантомы совсем уж параллельных вселенных, пришедшие навестить своих городских знакомых.

— Мундэнсер устраивает танцы в своём замке. Хочешь пойти? — на Твайлайт уставились три её бывшие подружки.

— Мы не должны были встретиться, — она отклонила приглашение. Школьные воспоминания рассосались в пасти Триумфальной Арки.

Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор, как Твайлайт приметила первые изменения в магическом балансе Эквестрии.

Возможно, миновали полная неделя, круглый месяц или целые три года, как страна начала меняться с той же скоростью, что и разлагаться на простые множители.

Единорог тревожно одобрял этот сдвиг, поскольку мир прежних размеров не покорялся его таланту, и поэтому должен был наконец-таки быть отменён.

"Трудностей не существует. Всё элементарно", — так чудилось ей, тянущей билет с экзаменационного стола. Треща, как консервы на грелке, она внушала комиссии уверенность в познаниях философии, но если бы экзаменатор дополнительно всучил ей вопрос по резиньяции или заставил придумать 6-ое доказательство, Твайлайт потухла бы и спасовала.

"Эх, Спаркл, опять ты, Спаркл. Всё ты знаешь, и зачем-то доводишь…"

"Спаркл, ты что не здороваешься?"

"Спаркл, если ты заходишь последней, нужно закрывать дверь."

Обращение к хвосту её полного имени, глубоко оскорбляло достоинство королевской выученицы, однако Спаркл, родственница зарубежного лидера, не подавала виду.

Качаясь по Сухопутной, Твайлайт выбрела на склизкую, влажно пахнущую пьяццу, в сердце которой свистел не выключенный к холодине фонтан.

В суженную её часть врезался фасад. "Канон" служил банком в Античности: немногое из древних наследий столицы, что с летами превратилось в дома культуры, коворкинги и в нашем случае — музей.

Девяносто девятый запомнился эквестрийцам "Хейтерами", избравшими музей для своих нежизнекорректных действий. Весной же одна тысяча первого — неизвестный герострат поджёг строительные леса, тем самым уничтожив часть его интерьеров.

За обугленной фисгармонией хранители Канона обнаружили феноменальную фреску. Три года назад Твайлайт подслушала диспут между деятелем искусства и аристократом-коллекционером, обсуждавших находку:

— Я должен выкупить изображение и вывести, хоть вместе и с камнем, за пределы всех крупных городов. Сознательные подданные и королевская дворня вряд ли смогут оценить по достоинству красоту этого шедевра, — тихо, заслоняя рот копытом, заключил эстет.

— Фэнси Пэнтс, ну зачем же создавать из этого тайну? — сказал Бесогон, — малая горстка тех, о ком ты сейчас рассуждаешь, вообще полюбопытствуется о ней. Как сырела штукатурка за шкафом сотни лет, так никто её ине искал. Да и что, собственно, изменилось? Живопись для элиты и парочки энтузиастов, "хотящих казаться".

Прогуливая пары в биргартене, Твайлайт возмущалась подобным софизмом и, кажется, видела в этой ситуации двойное дно.

Тем вечером единорог хоббитом проник к основанию Канона — в катакомбы, где веяло амбре культуры и цивилизации. Фреску писали на нише, но большая часть рисунка была сорвана, как будто могилу осквернили, или покойный проснулся, чтобы осмотреть "туристическую Мекку". Повыше узнавались обездоленные эмблемы, оставленные без тел и лишней лжи: голова пони, рог единорога и крыло пегаса; слева от них — трёхлистный клевер, а справа — шестиконечная звезда.

Твайлайт сделала соответствующие выводы.

Постепенно она отходила от любимого тёплого Гиннеса, выпитого на обеде, и подходила к магазину.

Библиотечный её абонемент был давно просрочен, а свежий, согласно обновлённым правилам, требовал пройти бюро-волокиту. Единорогу, что тут поделать, было лениво заниматься подтверждениями личности.

Витрина и передние стенды "Книжного Дома" заманивали случайных зевак плакатами, фигурками и другим квартирным декором, не имеющего и толики отношения к литературе. Здесь дальше, позади показательного места у кассы и комиксов, пролегали стеллажи с невыкупленным "Языком оленей за 8 секунд" и "Готовимся к ЕЭЭ по стадоведению".

Чем увереннее Твайлайт погружалась в бумажный лабиринт, тем невзрачней и твёрже становились торчащие ото всюду корешки. Совсем-совсем в конце ряда, на одном хребте с романами "В поисках бисквита" и "Уликсом", зловещим частоколом возвышался монументальный эпос Биттера Кейна.

Парусины авторского полотнища — девяти отрезов его словесной ткани хватило бы сделаться "Жизнью Твайлайт Спаркл" на ближайшие несколько недель.

"Ох, замечательно. Даже не придётся писать в издательство", — обрадовалась студентка наличию всех томов.

Усевшись в кресло-мешок, она удалилась в дрёму намного раньше, чем первая глава познакомила единорога с предстоящим чтивом.

Твайлайт наблюдала сцену из глаз своего супер-эго. Её сознание вселилось в тело существа, противоположного по своему расположению, как если бы они лежали по разные стороны абсциссы — одна была со знаком "+", а иная"-"; одна вверху, а другая — ниже нуля.

Сущность вмещала все комплектующие Твайлайт, а также дополнительные атрибуты: крылья, феноменальный рост, царственную сбрую, как у Селестии, и гриву, в которой гнездилась галактика сверхновых.

В потустороннем мире "астральная Твайлайт" руководила Эквестрией и прилегающим к ней владением. Можно сказать, что под её копытами, величественно осматривающей вечерний Кантерлот с балкона, лежала вверенная ей империя.

Все прочие нации, будь то гиппогрифы или оленья Кервидерия, медленно, но неуклонно покорялись эквестрийской дипломатии. Короны, венцы и тиары услужливо падали к трону Твайлайт, и она милостиво подписывала следующую унию с герцогством, горевавшем о единственном наследнике, съеденном на охоте.

Ведь даже драконы могли погибнуть от переедания. А принцесса "дружбы"постоянно излучала молодость и обладала такой мощью, что ей были не нужны никакие охранники, чтобы расправиться с покусителями или претендентами.

Когда небо смеркалось, а прислуга готовила ужин, из глубин сада раздавался приснопамятный романс — излюбленная песня госпожи:

О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная
Душа полна такой тоской, а ночь такая лунная!

И так, и так далее. На рассвете под сенями деревьев тот же оркестрик наигрывал известное "Утро Туманное", о чём больше ни слова; войдя в трапезную, Твайлайт выпила бокальчик вина и приказала убрать яства.

"Нет аппетита", — приговорила она, и, в общем, на примере голода можно проследить разницу между ней и бывшей правительницей.

Степень властолюбия Твайлайт не шла ни в какое сравнение с неумеренными, средневеково-жадным вожделением Селестии, удовлетворяющийся и малыми поместьями, и несладкими тортами. В её годы страна походила на детскую комнату — это был дом Твайлайт и всех почивших лиц, жизни которых оберегались принцессой незаметно для Эквестрии.

С того момента, как Селестия сбагрила бразды правления и уплыла в вечность на каравелле Серебряных Отмелей, эквестрийское общество теряло простоту также, как и весь традиционный уклад вещей, разводясь и заполоняя округу словно озимая рожь. Под воздействием малых народов и молодёжи оно мутировало во что-то странное, не поддающееся рациональной оценке Твайлайт. Во дворец приходили петиции, а на улицах всё чаще собирались митинги, призывающие к деконструкции — демонтажу социальной системы и воцарению "неодружбизма" во всепланетарном масштабе.

Лидеры мнений хором кликали Спаркл "последним вождём Эквестрии", Спайка, её верного заместителя — "искариотом", а и по ныне здравствующего академика Глиммер -"вампирессой"(за то, что она прожила больше сотни лет, обманув смерть).

Ну, и в довесок ко всему, они сплошь и рядом титуловались геронтократами, награждались обвинениями в ущербности своих подчинённых; которые, по факту, сваливали вину на начальство и аналогично выступали оппозицией чересчур заумной монаршей скуке.

Время перед сном "старая гвардия" коротала за "Ограми и Темницами":

— Мы исправно играем свои роли, господа. Но не поменяться ли нам к следующей партии?

— Партия… Не произноси этого слова вслух.

— Спайк верно заметил. Мне надоело быть мастером подземелий.

— И кто же будет им заместо тебя? Ты ведь знаешь, у нас плохо получается вести интересное прохождение.

Тут в зал пробралось дружелюбное чудище.

— Им буду я, — произнесло оно, усевшись на подушку из революционных брошюр.

— Селестия упаси, Дискорд, — Старлайт Глиммер вылила чай, в который Повелитель Хаоса положил свинцовый кубик.

Сам он вопросительно таращился на принцессу, а та не замечала его пришествия, и вообще погрузилась в раздражение. Почему в минуту отдыха остальные ждут от неё каких-то указаний?

— Никогда не нравились "ОиТ". Играю только потому, что нравится вам, — декламировала Твайлайт, — но, как я вижу, и вам надоело.

— Что ж, — улыбнулся демон, — я могу предложить другую игру.

Он щёлкнул пальцами. Колонны дворца превратились в лестницы, а узорчатый пол — в змеиное решето. Посыл этих едкостей не мог ускользнуть от принцессы.

— Если ты встанешь на эту клетку, то вернёшься назад. На пять, десять или даже сто ходов.

— А здесь я смогу подняться и опередить всех, — вмешался дракон.

— Да, это верно, Спайк, — на физиономии Твайлайт возникло некоторое подобие улыбки, — но иногда лучше проиграть, чем победить.

У королевской особы действительно осталось всё там — где-то за сотню шагов до. И это не какая-то шутка Дискорда.

Утром Твайлайт пришлось самостоятельно готовить завтрак. Впрочем, он состоял из одной чашки кофе. Монарх хлебнул её залпом, как услышал грохот на улице. К 10 часам они разослали около ста сообщений, чтобы выяснить намерения бунтовщиков.

Сколько осталось часов, минут или секунд до момента, когда карающая тьма ворвётся к ним?

Интеллигенция, стоящая во главе восстания, молчала. Она внимательно следила за воззваниями "великой хозяйки Як-Якистана, Гриффонстоуна и прочая, прочая" на протяжении десятилетий, но недавно ей окончательно осточертело быть водимой и наставляемой. Королевские воспитанники, которых принцесса неоднократно заводила, неизбежно обращались к инакомыслию и ересям. С годами их число неизбежно росло, ведь Твайлайт отменила политический сыск и закрыла веками служивший тюрьмой Тартар.

Каждый из них поочерёдно отказывался принимать её дело в свои копыта. Не потому что копыта неумело держали скипетр: фатальную роль сыграла Селестия. Она не удосужилась посвятить своё протеже в секреты вербовки: как превратить заурядного пони в аликорна-государственника и переложить на него ответственность. Принцесса унесла это знание с собой, скорбно улыбаясь судьбе Твайлайт, чьё предназначение было изменить мир и навеки остаться здесь, в Эквестрии.

Пока та тщетно рыскала по библиотекам за благословениями, способными возвысить её учеников, третий из двенадцати, Ластер Доун, философствовал в "Сумерках Элементов", "К дендрологии Гармонии" и "По ту сторону дружбы". Школьники учили назубок "Письма принцессе" от тётушки Твайлайт, а затем, достигнув отрочества, они взахлёб читали апокриф "Поняши слишком няшны" Ластера, полностью очарованные стилем автора. Мыслями, будоражащими одинокие неокрепшие умы.

Для потомков подвиги Твайлайт, её жизненный путь и отношения выглядели мифологией, выдуманной самой принцессой и её прихвостнями, а яркое произведение философа, наоборот, вещающим о наболевшем. Семидесятилетняя Ластер критиковала то, что было ей чуждо и непонятно современникам: тёмные, враждебные сущности видели в этом особую выгоду, резонируя с настроением тех лет.

Вскоре им предстоит вырваться из векового удушения — своего скульптурного узилища. Злодеев не заточили под землёй, нет — изваяния установили у дворца, как дежурное назидание эквестрийцам.

— Лучше бы они украшали ад, — с ноткой опасения, единственная преданная ученица, Глиммер прокомментировала химер: Мамона Тирека, Вельзевул Кризалис и завистливую Кози Глоу.

Спустя час Твайлайт телепортировала весь малочисленный штат в пригородную резиденцию.

Однажды Замок Дружбы служил центром поддержки, откуда новоиспеченная принцесса и её соратники выдвигались на решение чужих проблем. На проповедь дружбы. Чем дальше они следовали и успешней заканчивали миссию, тем ближе становилась победа в финальном противостоянии.

Она свершилась ровно 100 лет назад — 6 июня 1013 года, войдя в учебники как "Битва Рас". К её юбилею были приурочены торжественные гуляния, но, видимо, парад придётся вести одной лишь победительнице, гарцующей по затхлым коридорам замка. Величество и её государство морально так и не оправились от своего триумфа. Всеобщий подъём вскружил голову Твайлайт, ещё не сознававшей того, что с годами рвение поутихнет — не останется ни одного пони, разделяющего культурный оптимизм ветеранов.

Стране пророчили закат и герилью по всем её окраинам. Самые истовые противники монархии надеялись на бум, который вернёт Эквестрии пыл и утраченные ценности. Кто-то ждал совершенно иного исхода. Они, кто находились в заключении, рассчитывали вложить свою лепту в Армагеддон.

Четыре охранителя встали напротив друг друга: так, что Спайк смотрел на драконикуса Дискорда, а Твайлайт — на Старлайт.

Скинув брезент, они обнажили стол. На нём отображался макет — зеркальная копия мира. Взаимодействовать с ней не представлялось возможным — на карте висели печати, оставленные Элементами Гармонии и Глиммер, когда принцесса насовсем переехала в Кантерлот.

Первые давно покинули жизнь: поддались только две из семи.

— Старлайт, помнишь как ты путешествовала назад во времени и пыталась разрушить связь между мной и Элементами? — Твайлайт задала продуманный, наводящий вопрос.

— Да, — ничего не подозревая, ответила пони, — и я даже помню то заклинание Старсвирла.

— Это хорошо, — задумчиво нахмурилась госпожа, — хорошо, потому что я знаю ещё одно.

В Спайке читалось недоумение, но тот ничего не сказал.

Она имела ввиду черновое заклятие, при помощи которого можно искажать судьбы пони. Использованное однажды оно переставило между собой знаки Элементов. Твайлайт же осталась неизменной — так единорог привёл их в соответствие, за что получил крылья и титул принцессы.

— К нам пожаловали каменные гости, — капнул Дискорд в уши союзникам.

Все семеро присутствующих бесстрашно глядели в морды напротив.

— Славный Пандемониум, Спаркл. Но где же наши приглашения?

— Сразу хочу предупредить, — грозился аликорн, — мы не сдадимся без боя. Вам никогда не победить!

— Почему же ты полагаешь, что мы пришли за вендеттой? — смеялась Кризалис.

Старлайт покраснела.

— Внезапно для всех, милые, у нас общий противник, — дипломатично возгласила Кози.

— Ха-ха, да. И мы готовы предложить свои услуги, — прорычал Тирек.

В глазах тюремщиков читался закономерный вопрос: "Чего?"; и только драконикус, кажется, не был удивлён.

— Твои подданные восстали, Твайлайт, — констатировала Кризалис, — тебе не удержать власть над Эквестрией. Обратись за помощью к нам!

— Вшестером, — убеждала Глоу, — мы укротим мятежников каждый на своей территории.

— А взамен, гм, я и остальные станут наместникам. Разумеется, при сохранности твоего лидерства...

Никак бы теперь Старлайт, или Спайк, или даже Дискорд не пошли бы навстречу своим смертельным врагам. Однако условия вынуждали согласится на хотя бы временный альянс. Что станется с ними, если Твайлайт окончательно потеряет контроль, и революционеры примутся за роялистов? Мир слишком тесен, чтобы куда-то бежать из Эквестрии. Да и что это за участь — вечность скрываться от возмездия? Согласиться, чтобы предать. Сначала предать идеалы, которые изжили своё, а затем — своих новых партнёров.

Хуже такой сделки не могло быть ничего на свете. Твайлайт смотрела в пол, желая забыться, не купиться на шантаж. Просто отречься от веры в Гармонию? Веры в саму себя?

— Подними свой взор, принцесса. Мы ломаем печати.

Действительно, пали три из них. Затем что-то умерло в воздухе. Потянуло запахом спичек и гниющей чешуи. Спайку случайно поддалась шестая. Дискорд вынужденно снял седьмую.

Карта, прозрачная как лёд, нагрелась и выжигала устремлённые к ней взоры. Над жаркой, варившейся поверхностью взмыло шесть инвертированных знамён, значащих противное заложенному в них смыслу. Рушились стены крепости, и крыша её, и Твайлайт узрела всё тоже самое на реальном небе.

Среди карминовых туч медленно таяли и чуть слышимо вопили вендиго — злые духи Эквестрии. Уроды падали оземь, осыпая землю сапфирами и шпинелью, превращаясь в блёклую яблонную моль. Молнии бичевали насекомых, и те вздувались, вновь синели и словно гелиевые шары подымались к небесному телу, сиявшему рядом с медной луной и бесцветным, железным как кровь, солнцем.

Они собирались у необычной, едва различимой, но всё же неизменно-фиолетовой звезде, пульсирующей и ждущей незамедлительных действий принцессы. Звезде подыгрывала земная твердь, взмывшая волнами, ступенями почв, ведущими народы прочь из гибнущего рая.

Вдруг, Глиммер что-то нашептала и ударила по карте, невольно отразившей её магический луч. Колдовской всполох провёл царапину по небу, указав путь в прошлое. Прыгнув на Спайка, она хотела залететь в портал, ожидая того же от Дискорда и Твайлайт, однако Кризалис опрокинула дракона.

Память стекала по щекам Твайлайт. Пока злодеи отвлеклись на беженцев, а Дискорд оберегал её разум барьером, она концентрировалась. Зажмурившись как испуганный жеребёнок, аликорн изверг второе заклинание:

От одного ко всем, и ото всех к одному,
Предназначение единого соверши!

Временная воронка бесконечно распространилась и приступила к обновлению мира.

Тут завершилась первая история и продолжилась наша: Твайлайт разбудил менеджер.

— В нашем магазине запрещено спать, — одёрнув единорога, пони протянул копыто к красным кругляшам.

— Спасибо, — как заново родившись, заорала Твайлайт, — буду знать!

Внутренний её ор не прекращался, долго агонизировал. "Нет, намного интереснее пить, чем читать Биттера Кейна. Ходить на пары, просто гулять на свежем воздухе, да и вообще дышать. Радоваться, что ты ещё жив", — как от тока, трясло единорога.

"Элементы Гармонии…где-то я уже это слышала", — догадывалась Спаркл, — "возможно, цифровая кабалистика".

Дворяне опять просят налоговые льготы

Your Sweet Little Belle

Одна легенда одного северного народа...

Любовь и груши.

Вера, верность, доверие

Любовь и чейнджлинги

Путь Гармонии: Песнь Звезд

Уминотаврённый

Живой

Дети ночи