Четверо товарищей
Четверо товарищей. Пролог.
Чейнджлинг навзничь лежал на снегу. Уже потухшие глаза смотрели на серое, унылое небо. Его молодое лицо застыло в напряжённой гримасе, будто он крепко задумался или просто беспокойно спал. В его серой поношенной шинели зияло пулевое отверстие, на одном из рукавов была красная повязка, а снег вокруг уже потемнел от крови. Вот к нему кто-то подошёл, закрыв своим силуэтом холодное и безразличное солнце местных земель. Подошедший с сожалением покачал головой. Он тоже был чейнджлингом и даже носил одинаковую с мертвецом форму, только нарукавная повязка была не красной, а белой с изображением в виде чёрной трёхзубчатой короны.
— Эх ты… — тихо и скорбно сказал Артис, пулемётчик третьей роты седьмой бригады Добровольческого корпуса. Он некоторое время разглядывал труп, раздумывая о чём-то. Затем сплюнул в снег, пробормотал какое-то ругательство и сел около погибшего, распахивая полы его шинели. Через несколько минут все карманы были вывернуты, а их содержимое перекочевало к новому владельцу. Этот парень оказался неудачным, Артис смог поживиться лишь небольшим количеством денег и патрон, так же он нашёл какие-то фотографии, партийный билет и некоторые другие бумажки, от которых ему проку не было. Чейнджлинг не любил подобные занятия, но все его сослуживцы занимались этим, да и обойтись без сбора трофеев солдатам было трудно. Вокруг Артиса лежали трупы и ходили бойцы его роты. По дороге около них проносились грузовики, гружёные солдатами и припасами. На машинах развевались белые флаги, украшенные Короной Кризалис. Солдаты в грузовиках веселились, до Артиса и других доносились звуки губной гармошки, заглушаемые надрывным тарахтением двигателей.
В колонне ехало несколько бригад добровольцев, а роте гауптмана Гинта было поручено разбить вражеский опорный пункт на пути этих сил.
Итог: тридцать убитых коммунистов и пара десятков убитых и раненных со стороны лоялистов. Атака была дерзкой и яростной, красных застали врасплох и перебили. Теперь храбрые борцы с коммунистической заразой бессовестно шмонали павших: вспарывались подбивки шинелей и тулупов, выворачивались наизнанку карманы, шапки и пехотные бескозырки. В ход шли ножи, зубы и зоркий глаз. Офицеры занимались тем же что и солдаты, пользуясь принципом «Не можешь остановить — возглавь».
Разгоняя чёрные мысли, пулемётчик встал и огляделся вокруг: справа от него трофейничал Кулекс, солдат из его отделения, маленький и щуплый даже по меркам чейнджлинга. Он выглядел радостнее чем обычно, а из кармана его шинели поблёскивала латунная цепочка от часов. Ему достался какой-то офицер, распластавшийся на снегу с застывшим в горле криком. Голова трупа была отвёрнута вбок, шинель распахнута, зияя чёрными языками внешних и внутренних карманов, вывернутых наизнанку. Кулекс закончил с последним карманом, вытащив оттуда пару купюр. Затем он стянул с трупа шинель и вспорол её: вдруг внутри что-то зашито? Бедный коммунист остался лежать в одной белой рубахе и галифе, чьи карманы сноровистый солдат так же выпотрошил.
— Хороший тебе мертвец попался, товарищ. — Услышав эти слова, Кулекс опасливо обернулся и встретился взглядом с ефрейтором Агриасом. Так получилось, что эти двое стали закадычными друзьями, но в чейнджлингской армии, какой бы она не была, дружба значит довольно мало, в отличие от регламента, устава и круговой поруки.
— Да, повезло мне сегодня, глупо врать. — Совершенно спокойно ответил солдат. Ему было нечего бояться, ведь он знал что Агриас тоже не остался с пустыми карманами, не будет же он сдавать его, когда мародёрством занимается вся рота?
— Гауптман сказал, что пришёл приказ из штаба. Остаёмся здесь до вечера. Предстоит ночной марш.
— Стало быть, можно передрыхнуть перед походом? — Раздался ещё один голос. Все посмотрели в сторону нового собеседника. Это был мрачного вида солдат с намотанным на лицо шарфом. Между козырьком каски и чёрной вязаной тканью на троицу смотрело два усталых зелёных глаза. Это был Рейнис, спокойный и немногословный тип, пользующийся уважением и товарищеской любовью всей роты за меткую стрельбу и способность доставать нужные вещи в нужный момент буквально из ничего.
— Да, часовых выставим и пойдём спать, только перед этим построение и перекличка. Тут тон Агриаса резко сменился на приказной.
— Отделение! Ко мне! — Несколько серых фигур вокруг подняли головы и двинулись к ефрейтору. В этом бою был убит сержант и ефрейтор принял его полномочия. Это была его первая удача: он уже был на хорошем счету у Гинта и рассчитывал на справедливое повышение.
Разбредшиеся солдаты начали собираться и строиться перед блиндажом, у которого стоял гауптман Гинт. Мародёрство есть мародёрство, но дисциплина всё таки необходима. Добровольческие бригады было трудно назвать полноценными воинскими частями, скорее это были полувоенные формирования привлекающие к себе очень широкий спектр личностей, в том числе и тёмных. Организация была слабее, снабжение хуже, да и дисциплина от части к части скакала будь здоров. Бригада, где служили Артис, Кулекс, Агриас и Рейнис была достаточно неплохой: в ней служили в основном солдаты-резервисты, юнкера и добровольцы, прошедшие КМБ. На каждый взвод приходилось по пулемёту, патрон было в достатке, в некоторых ротах водились копытные гранаты и даже винтовочные гранатомёты — штуки редкие и ценные, обросшие огромным количеством мифов, один другого бредовее. Это если учесть, что в иных бригадах солдат вполне могли вооружать пистолетами за неимением винтовок и встречалась гражданская одежда за неимением униформы.
Но здесь, близ Хурорнда, всё было иначе. Сюда стянули весь цвет войск лоялистов: лучшие бригады, подтянулись даже егеря полковника Эрзаца. Всё это было неспроста. Намечался последний аккорд необъявленной гражданской войны, развернувшейся в землях чейнджлингов. Основные силы коммунистов отступили в леса близ Хурорнда и закрепились в нескольких деревнях лесорубов, превратив их в сеть опорных пунктов. Коммунисты Маффина бежали из страны, прорывались через границу малыми группами и скрывались в якякистанских горах, степях и лесах. Лоялисты физически не могли перехватывать мелкие и многочисленные отряды, шли долгие и напряжённые поиски базы противника. И вот, разведка доложила о крупном сосредоточении сил Ротфронта в «Районе №18», куда и выдвинулись добровольцы.
Уничтожение противника в этом районе имело большое значение. Чем больше ротфронтовцев уйдёт, тем больше вреда они нанесут в будущем. Остановить всех генерал Ларинкс уже не сможет, но отказываться от удара по этому осиному гнезду было бы глупо.
А тем временем, сотня бойцов стояла около лесной дороги. Шла стандартная перекличка которая обычно устраивается после боя. Раненых отвезли в тыл, всех убитых сволокли в кучу и присыпали снегом. Устраивать полноценную могилу не было ни времени, ни солдатских сил. Отряды второго эшелона займутся этим.
— Сержант Аскалаф погиб в бою, остались ли офицеры в его отделении? — Гинт осматривал своих солдат через круглые линзы очков, его осанка и выправка выдавали в нём вчерашнего кабинетного теоретика.
— Я, герр гауптман! — Агриас смело сделал шаг вперёд.
— Хорошо, ефрейтор. Будете исполнять его обязанности, а там уж батальонный решит что делать с вашим отделением. Жаль конечно, что так вышло. Не думал что эта атака закончится гибелью достойного офицера… — Гинт говорил это с такой интонацией, будто никакого сержанта Аскалафа не было и вовсе. — Хорошо. Первый взвод пойдёт в охранение, третий занимает эту сторону дороги, второй — противоположную. Можете считать это объявлением привала. Офицеры должны поднять вас в десять часов вечера. А сейчас — Вольно! Разойтись!
Отделение Агриаса удобно расположилось в блиндаже, служившем одновременно бараком и огневой точкой для местного гарнизона. Вырыт он был на славу: в нём было сухо и тепло, в углу стояла металлическая печка, правда спать всё равно пришлось на земле. Солдаты быстро натащили дров, кто-то разжился хорошей сухой бумагой для розжига. На дворе было начало Ноября, но холод стоял собачий. Чейнджлинги не испытывали потребностей в обычной пище, но к теплу относились очень трепетно. Вот, у медленно накаляющейся печки, расселось и разлеглось с десяток солдат. У всех за спиной был долгий и изнурительный переход. Кто-то сидел, упираясь спиной в бревенчатые стены, кто-то уже пытался заснуть, встопорщив воротник и надвинув каску до самого носа. Говорить было особо не о чем, больше хотелось забыться и отдохнуть.
— Паршиво конечно сержанту нашему пришлось… — Тихо сказал Артис. — Нет бы сразу в голову, а ведь его пуля не пощадила. Помучался, пока кровью не изошёл…
— Пуля — дура. — Ответил Кулекс, подавляя зевок.
— Тут уж нечего делать... — Артис умолк и свернулся у печки, положив голову на ранец и надвинув каску на лицо. Через минуту он уже спал, последовав примеру Рейниса, заснувшего одним из первых.
Кулекс посмотрел на Агриаса: тот полусидел, опёршись спиной на стену блиндажа. Его голова была запрокинута, а взгляд устремлён на выход из убежища, в котором было видно серое небо, обрамлённое снизу стеной густого леса. Он не спал, а о чём-то думал.
«Странный вы, герр офицер. Вам повезло, а вы комедию ломаете…» Усмехнулся про себя Кулекс, устраиваясь поудобнее среди спящих. Судьба этих четверых пересеклась совершенно случайным образом, так, как это обычно и бывает . Они были из разных ульев, из разных семей, но война свела их вместе. Они стали солдатами, и теперь им предстояла общая победа или общая могила. Чейнджлинги спали как убитые, как в последний раз.
В комнате висело напряжённое и сосредоточенное молчание… Тикали часы, с улицы доносились какие-то слабо различимые звуки. Белая штукатурка, простой деревянный пол, письменный стол, несколько стульев и дорогая газовая люстра, на стене висит большая и подробная карта местности, испещрённая различными точками, стрелками и линиями. Здесь собралось несколько штабных офицеров: все пребывали в тяжёлом ожидании. Среди них был и генерал Ларинкс, измерявший шагами помещение. После очередного круга по комнате генерал останавливался, вытаскивал из кармана кителя часы. На часах уже было без десяти шесть вечера. Новостей от выдвинувшихся вперёд бригад не поступало. Первый эшелон уже должен занимать позиции, второй должен быть на марше. В наличии находилась только телефонная связь, тянуть провода за быстро продвигающимися частями было накладно, поэтому сообщения очень часто запаздывали. В полдень пришёл доклад о том, что вражеские заслоны на дороге ликвидированы и путь для колонн открыт. Это было последнее дошедшее до штаба сообщение. Наступая, добровольцы не имели никакой возможности держать постоянную телефонную связь, а посыльные могли добираться до штаба бесконечно долго, по самым разным причинам.
Тут за окном послышалось характерное тарахтение мотоцикла. Через минуту внизу и на лестнице послышались шаги. Все оживились, Ларинкс просиял. В комнату вошёл чейнджлинг в кожаной куртке и каске с мотоциклетными очками. В штабе все уже знали его. Это был посыльный-ординарец, не раз выручавший своим своевременным появлением. Солдат отдал честь.
— Герр генерал-полковник! Вам донесение из оперативного штаба! — С этими словами мотоциклист вытащил из-за лацкана куртки запечатанный пакет. Ларинкс отдал честь и кивнул ему в знак уважения.
— Очень хорошо, мы вас ждали. — Генерал взял папку и положил её на стол. Курьер остался стоять в дверях по стойке «смирно».
Ларинкс распечатал папку и достал её содержимое. В ней была карта и записка.
«Первый эшелон занимает позиции, второй уже подходит. Через несколько часов подтянутся последние резервы.
Вступили в зрительный контакт с противником, судя по всему, они ушли в глухую оборону. Егеря Эрзаца прочёсывают окрестности, пришло несколько отчётов о перестрелках с патрулями коммунистов. Противник постепенно отступает из района малыми группами, полковник Эрзац высылает деташементы для их перехвата. То что противник постепенно уходит из своей западни конечно прискорбно, но в день атаки против нас будет направлено меньше винтовок, будет меньше потерь. По данным разведки в этом районе находится около тысячи солдат противника, это число уменьшается практически каждый час. От языков узнали, что их главное руководство бежало. Все означенные вами позиции заняты силами четырёх бригад без значительного сопротивления. К рассвету противник должен оказаться в плотном полукольце, всё идёт по Вашему плану. Телефонная связь со штабом вскоре будет налажена, но мы бы хотели Вашего присутствия на переднем крае. Моральный дух личного состава отличный.
Отчёт передового штаба Добровольческой армии, бригадиры Кимекс, Тисбе, Канарис и др. 11.11.1006.»
На карте было точно изображена диспозиция лоялистов и предполагаемые районы сосредоточения Ротфронта. Ларинкс внимательно ознакомился с ней. Затем достал из стола свежий лист бумаги, и обмокнув автоперо в чернильницу написал:
«Немедленно выдвигаюсь к вам. Продолжайте выполнять задачу в соответствии с планом операции.
Генерал Ларинкс. 11.11.1006.»
Закончив, Ларинкс убрал своё указание в принесённый посыльным конверт, заново скрепил его и отдал обратно.
— Можете идти.
— Служу Королеве и Отечеству! — Мотоциклист козырнул, повернулся «кругом» и зашагал вниз. Ларинкс окинул штабных взглядом полным лихого энтузиазма. Он улыбнулся, но улыбка эта была скорее оскалом выходящего на охоту хищника. Несколько дней генерал провёл в этом чёртовом фольварке в дали от своих солдат… Теперь он снова увидит их, снова поведёт их, на этот раз, в последний бой этой войны. Он хотел лично поставить жирную точку в этом позорном конфликте.
Чейнджлинги одели шинели и фуражки. На дворе было морозно, дул пробирающий до костей ветер. Во дворе фольварка стоял развёрнутый оперативный штаб. У дороги круглосуточно дежурило несколько автомобилей, готовых по первому приказу погрузить офицеров и оборудование для передислокации. Все обратили внимание на Ларинкса и его спутников. Генерал приказал сворачиваться, через полчаса его приказ был выполнен и штаб был готов отправляться. Сам генерал сел в чёрный автомобиль, стоявший впереди колонны. С ним село двое вооружённых телохранителей. До места они должны были добраться за час-полтора.
— Подъём! Стройся! — Эти слова будили спящих как и тысячи раз до этого. Серые фигуры поднимались со своих мест, надевались ранцы, в последний раз осматривалось оружие. Тлеющие костры затушили, зажглись керосиновые фонари. Чейнджлинги строились по отделениям, затем сходились во взводы и шли к дороге. Предстоял очередной ночной переход. На тракте не было спокойно: по дороге ехали грузовики с прицепленными к ним пушками, это были старые трёхдюймовые орудия эквестрийской лицензии, произведённые на первых враксианских заводах. Медленно едущие грузовики спереди и сзади прикрывали отряды пехоты. Фары грузовиков ярко освещали идущих впереди солдат. Третий взвод уже построился, но должен был пропустить идущую артиллерию, таким образом выступив самым последним арьергардом лояльных сил. Артис взвалил на себя тяжёлый пулемёт с водяным кожухом, его второй номер тащил цинки с патронами. Этот парень особо ничем не выделялся и достойно выполнял свою работу. Так получилось, что у Артиса с его помощником не сложилось дружеских отношений, но это не мешало расчёту работать как единое целое. Он занял своё место в конце строя, среди других пулемётных расчётов. Они всегда шли последними, так как в плотной «коробочке» строя их громоздкая ноша очень сильно мешала окружающим. Остальные бойцы его отделения с ранцами и ружьями на плечах ожидали прохода своих товарищей. В ночи солдаты шли тихо. Не было слышно ни песен, ни разговоров, ни пресловутой губной гармошки, только быстрый и стройный шаг. Ночные переходы были изнурительным и часто применяемым манёвром, который солдаты за глаза покрывали всевозможными страшными ругательствами.
Вот колонна прошла вперёд. Выждав некоторое время, взводы 3-ей роты вышли на дорогу, построились, вперёд вышел Гинт.
—По отделениям, становись! — И солдаты начали перестраиваться в ту самую пресловутую «Коробочку» — маршевую колонну, где в ряд шёл целый десяток бойцов, перегораживая обе полосы дороги. Так в основном ходили части арьергарда или авангарда, которым уже не было необходимости думать о том, что кто-то будет проходить или проезжать по второй полосе дороги.
Вот перестроение закончилось. Взводы заняли свои места согласно уставному регламенту, оставляя между собой небольшие промежутки в 2-3 шага. Взводные шли сбоку от колонны, наблюдая за своими подчинёнными и вообще за тем, что творится вокруг. Сам гауптман, надо отдать ему должное, шёл как подобает ротному командиру, то есть впереди всех. Рота была хорошо снаряжена керосинками и иного рода фонарями, которыми планировалось освещать ночную дорогу. Вот прозвучала команда «Марш», и строй двинулся вперёд, постепенно набирая скорость и частоту шага. Обычно, по ночам солдаты ходили медленнее чем в светлое время суток, но кто-то в Штабе решил, что войска должны быть доставлены в нужный район максимально быстро, а всё остальное можно и опустить. Войскам оставалось лишь проглотить этот суровый факт, поэтому спустя некоторое время рота уже маршировала со скоростью 180 шагов в минуту, знаменитым «блошиным шагом», которому завидовали военные всего мира. Ходить вот так вот было хорошо на плацу и при свете дня, но не по ночной лесной дороге. Тем не менее, бравые добровольцы ставили приказ выше собственных мыслей и были склонны его выполнять. Благо, света было достаточно и никто ни разу не споткнулся. Споткнуться во время такого дела, да ещё и находясь где-нибудь в голове колонны — верное и полное уничтожение строя и строевого ритма, иными словами — позорище на весь батальон и суровое наказание.
Солдаты идут вперёд, разрывая кромешный мрак ноябрьской ночи. К лютому холоду добавился ледяной ветер, шумящий в кронах деревьев. Примета была дурнее некуда, за такими ветрами как правило следуют бури, метели или вражеский обстрел. Чейнджлинги шли с встопорщенными воротниками шинелей и замотанными в шарфы лицами, согреваясь лишь непрерывным движением. Керосиновые лампы гремят, привязанные к ранцам и солдатским портупеям, остальное снаряжение так же производит характерный гул постоянно бьющихся друг о друга ранцев, противогазных футляров, котелков и прочего скарба. В ушах добровольцев стоял скрип снега под их копытами, чёткий и дружный шаг. Взгляд каждого солдата упирается в круп и затылок товарища. Если слева и справа от тебя есть бойцы — хорошо. Если ты идёшь с краю — плохо, ведь тебя сильнее всех обдувает чёртов ветер, и первые пули полетят именно в тебя… А офицеры вообще шли вне строя, что делало их идеальными мишенями. Сейчас колонна была в тылу, а единственные коммунисты что встретились им на пути были уничтожены ещё днём. Засады, мелкие стычки и атаки изподтежка — такова была суть этой войны, именно это растянуло её на несколько долгих лет.
Вот вдалеке замаячили редкие огоньки. Все приободрились, цель была близко.
— Колонна, стой! — Раздался из темноты чей-то голос. — У нас тут светомаскировка, тушите свои лампы и следуйте за мной.
— Стой! — Скомандовал Гинт. — И рота остановилась. Затем солдаты потушили лампы и двинулись дальше, на этот раз, в практически полной темноте, следуя за встретившим их часовым, который зажёг свой фонарь. Часовой был одет как и все, но на его шинели была белая накидка, а вместо каски — егерская кепи. Это был один из молодцов Эрзаца, несущий вахту вокруг расположения остальных сил седьмой бригады. Скоро в темноте стали выступать силуэты домов, автомашин, часовых, стоящих на посту. Вокруг кипела жизнь: слышались приказы, разговоры, усталый смех. Рота прошла через одну деревню, через другую. Везде солдаты слышали голоса своих товарищей, уже разместившихся или размещавшихся на ночлег. Вот они дошли до небольшой деревушки, разросшейся почти в два раза из-за разместившегося там батальона. Третью роту радушно встретили товарищи-однополчане. Им заранее было выделено два больших амбара, где солдаты и разместились. Была уже полночь, рота выставила часовых и была дана команда «Отбой».
Сержант Агриас лежал на фашинах хвороста, сложенных на манер топчана. После того боя его терзали мысли, которые не давали ему уснуть. Он думал о погибшем сержанте, сержанте Аскалафе. Думал о том, что ему предстоит заменить его. Аскалаф был примерным командиром и старым ветераном, был добр и справедлив к своим подчинённым, был всегда готов встать на их защиту. Агриас прослужил в его отделении полтора года, за которые сержант превратился для него в старшего товарища и наставника. Аскалаф учил солдат выживать в бою лучше всяких инструкторов и прочих «героев», которые предпочитали отсиживаться в тылу и глядеть на то как солдатики ползают по грязи, стреляют из ружей и маршируют под губную гармошку напевая «Эрику» или «Лору», не воевать на передовой. Отделение отлично чувствовало себя и в дожди и в лютые морозы, ведь их сержант всегда находил им укрытие, дрова и ночлег. Аскалафа знали и уважали во всём батальоне. Месяцы шли, война подходила к концу, но сержанта это не радовало. В последние дни он сделался тихим, начал чаще прикладываться к фляге с шнапсом, но перед своими держался достойно. В ночь перед тем злосчастным боем он долго смотрел на затухающий костёр пустым, стеклянным взором. «Семью во сне видел. И мать тоже…» Сказал он, затем ещё немного помолчал и выплюнул дотлевшую во рту сигарету. «Устал я, товарищи… Ужас, как устал от этой проклятой войны, чтоб её… Ну да ладно, всё равно этому всему конец скоро. Нечего переживать.» И с этими словами Аскалаф засмеялся своим грубым солдатским смехом, в котором была заметна грусть и неподъёмная тоска. На следующий день его убило во время атаки на блокпост Ротфронта. Пуля попала ему в ногу и перебила артерию. Никто не смог ему помочь, старый сержант истёк кровью, отдав жизнь в один из последних дней войны, предвидев свою смерть. Теперь командиром должен был стать Агриас — офицер совсем недавно вышедший из Академии в звании лейтенанта, но в Добровольческий корпус попавший ефрейтором. По идее, он не должен особо думать об этом, ведь это было совершенно нормально. Когда командира убивают, то другой офицер в подразделении должен заменить его. Но, с другой стороны… Как Агриас мог заменить Аскалафа? Этот вопрос казался ему глупым, недостойным рассмотрения, но он мучал его. Агриаса можно было смело назвать карьеристом, но у него была и совесть, которая порой ужасно грызла.
Тут в амбар зашёл гауптман Гинт.
— Ефрейтор Агриас!
— Я, герр гауптман! — Агриас вскочил и встал по стойке «смирно».
— Поздравляю, вы теперь официально числитесь сержантом. Батальонный дал добро. Агриас молча кивнул, он почувствовал облегчение и радость от того, что всё уже решено за него.
— Всё, вольно. Завтра будет бой, а на вас отделение. — С этими словами Гинт ушёл, новоиспечённый сержант же молча завалился на хворост и уснул мёртвым сном.
Утро началось с подъёма. Тишина сменилась резкими окриками команд, а затем топотом сотен ног. На часах было семь часов утра, и солнце лишь начинало подниматься из-за верхушек деревьев. Ночной ветер разогнал вчерашние тучи, и красное зарево было хорошо видно. В этот предрассветный час нужно было сделать многое. Взводы и роты строились, пересчитывались, проверяли оружие. Затем батальон в несколько колонн двинулся в сторону леса, по заранее разведанным тропам. Лес был довольно редким: местные лесорубы дело своё знали, вокруг всех деревень были крупные пустыри на которых торчали пни поваленных деревьев.
Участок леса был быстро преодолён и солдаты вышли к другому пустырю. Поле постепенно переходило в невысокий холм, а на холме виднелись запорошенные снегом крыши. Это была одна из деревень которые лоялистам предстояло взять штурмом. Всего этих деревень было около десятка, и каждая была укреплена и занята противником. Издалека селения казались совсем небольшими и незаметными.
Отряды добровольцев мелкими ручейками появлялись из леса, занимая позиции на опушке. Их становилось всё больше и больше, всё новые роты и взводы показывались из-под разлапистых елей, стремясь занять своё место в диспозиции. Формировалось плотное полукольцо заграждения. Семь бригад Добровольческого корпуса готовилось нанести прямой удар по врагу, тогда как егеря Эрзаца засели в тылу врага, расставив западню отступающим. Лоялистов было около десятка тысяч, им противостояла всего лишь тысяча не самых обученных и опытных бойцов, чьи силы были рассеяны по множеству опорных пунктов. Само по себе понятие «бригада» в чейнджлингской военной науке подразумевало нечто среднее между полком и дивизией, оперативное соединение сведённое из разных частей для конкретной задачи. Вот и бригады Ларинкса были далеко неоднородны. В некоторых было по четыре-пять батальонов, в некоторых могло быть всего два-три (как в седьмой, например), варьировалась и численность рот, взводов, и так далее.
Агриас шёл впереди, за ним гуськом следовало его отделение. Вот и заветный пустырь, взвод останавливается и начинает перестраиваться в боевой порядок. Тогда пехота ходила в атаку цепями: широко разомкнутыми шеренгами, в которых солдат шёл в двух-трёх метрах от солдата. Агриас провёл своих вдоль рядов готовящихся к бою чейнджлингов, занимая своё место третьего отделения третьего взвода третьей роты первого батальона, которая наступала в составе правого крыла седьмой бригады, деля свой участок с участком левого крыла шестой бригады. Впервые с подъёма, сержант подал голос:
— Так, проверьте подсумки и оружие, осечки и клины во время боя никому не нужны. Артис, тебя это в первую очередь касается, думаю ты понимаешь почему. — Артис молча кивнул, подозвал второго номера и начал по второму кругу перепроверять свой пулемёт. — Когда пойдём на них , там будет уже не до этого. Скорее всего, они заметят нас первыми. Наша задача — отвечать на их огонь своим, благо прятаться им особенно негде. Выполните свой долг с честью!
Все молча выслушали то, что слышали уже много раз до этого.
— Хорошо сказано, герр официр. — Послышался голос из строя. Это был Кулекс.
Тут над головами солдат раздался пронзительный визг, сменившийся отдалённым грохотом. Над деревней перед ними вырос столб грязи и снега. Агриас с сухим и напряжённым видом оглядел отделение. Все были мрачны и сосредоточены, пулемётный расчёт занял свою позицию в цепи, винтовки висели на ремнях прикладами вверх, готовые к бою. По правую сторону от них стояли добровольцы из шестой бригады, вздрагивая и покачиваясь как волна после каждого орудийного залпа. За ними стояла цепь второй линии, за второй линией находилась резервная цепь.
Новые и новые снаряды рвались где-то впереди, превращая деревню перед ними в руины. Артиллерийский огонь не был мощным, но солдаты радовались тому, что он хотя бы был.
Сигнал свистка пронёсся по рядам пехоты. Серые цепи двинулись вперёд, навстречу бомбардируемым позициям врага. К тяжёлым ударам артподготовки добавился ещё один звук, это был звук множества ног идущих по снегу.
Между цепями и противником было около километра. Солдаты идут медленно, спокойно, и каждый чейнджлинг буравит взглядом заветную высоту, чтобы увидеть противника раньше чем он его. Чем ближе подходили чейнджлинги, тем лучше различалась деревня перед ними. Среди небольших деревенских домиков рвались снаряды, иногда взметая ввысь не только землю и снег, но и брёвна, доски, останки тел. Когда цепи прошли половину своего пути, артиллерия смолкла, над пустырём повисла тишина…
— Стой! Стой! — Раздался вдруг встревоженный крик взводного, весь сегмент его цепи в нерешительности остановился. — Смотрите под ноги мать вашу! Там волчья яма! — И тут, как бы в подтверждение этих слов у цепи шестой бригады под ногами разверзлась гигантская яма-ловушка. Трое солдат погибло, напоровшись на колья внизу, остальным удалось выкарабкаться. Цепь шестой тут же остановилась, а противник в деревне ожил.
Пулемётная очередь ударила по цепям лоялистов, за ней последовали винтовочные выстрелы, бившие в лихорадочном темпе. Обстрел начался внезапно, несколько солдат упало, остальные залегли в нерешительности.
Чейнджлинги бросались на землю и вскидывали ружья, укрываясь за пнями, торчавшими повсюду, вскоре они начали отвечать. Расчёт Артиса занял позицию, оперев сошки пулемёта о широкий пень. Всё это время над пулемётчиками вилась смерть: вот просвистело над головой у второго номера, вот что-то глухо ударилось в пень, служивший опорой и прикрытием, третья пуля взрыла снег рядом с первым номером, который уже наводил пулемёт на цель. Лента заряжена, приклад крепко упирается в плечо солдата, Артис зажал спуск. По вражеской позиции прострочила очередь. Ответа не последовало и Артис дал ещё. Почувствовав огневую поддержку, его взвод начал медленно продвигаться вперёд. Другие пулемётчики так же приходили в боевую готовность, инициатива неуклонно переходила на сторону лоялистов.
Вражеский пулемёт стрелял из небольшого окошка деревянного дома, которое было превращено в амброзуру. Расчёт красных бил без перерыва, распыляя свои залпы на максимально возможный сектор. От этих очередей солдаты пригибались к земле, залегали, не решались идти дальше.
Рейнис опёр винтовку об один из пней и осмотрел позицию врага через прицельную планку своей винтовки. Он был холодно спокоен как и обычно, и даже когда пуля убила его товарища по отделению, пробив тому каску, Рейнис не дрогнул. Он навёл ружьё на тот чёрный провал, что бесперерывно вспыхивал очередями, извергая смерть. Рявкнул выстрел, отдача ударила прикладом в плечо, за этим выстрелом последовало ещё три. После четвёртого попадания в окно пулемётное гнездо резко осёклось и умолко.
Последняя надежда красных удержаться в деревне была уничтожена. На одно ружьё ротфронтовца приходилось три лоялистских ружья, к огню расчёта Артиса присоединились ещё два пулемёта, отбивая у противника всякое желание высовываться из укрытий.
— Примкнуть штыки! За Отечество и Королеву!! — Скомандовал появившийся откуда-то из глубины построения гауптман Гинт. Наступала кульминация боя. Лоялисты начали подниматься из снега, трёхгранные узкие острия заблестели на солнце.
Чейнджлинги ходили в штыковую на грифонский манер, то есть на двух ногах, с ружьями наперевес, имея возможность как стрелять, так и колоть. Цепи двинулись вперёд, их поддерживали огнём пулемётчики, подавляя противника в окопах.
Лоялисты поняли, что вражеского огня можно не опасаться, третий взвод встал в полный рост и ринулся в атаку, подавая пример всем остальным. Теперь исход перестрелки был решён, наступающие роты красным уже было не остановить. За считанные минуты добровольцы преодолели оставшиеся сотни метров до деревни, и ни пули, ни волчьи ямы не могли остановить этот напор.
Агриас взобрался на холм и обнаружил себя в непосредственной близости от вражеских траншей.
— Отеделение! За мной! В атаку! — Прокричал своим солдатам задыхающийся от боевой ярости офицер, первым врываясь в окоп, не думая ни о чём, не чувствуя ничего кроме лихой храбрости.
Спрыгнув в траншею, Агриаса сразу же ударили по голове. Шум боя резко сменился пронзительным звоном, в глазах потемнело, боль пронзила голову. Словно в лихорадочном припадке офицер увидел чёрно-серый силуэт, своего обидчика. Дикий нечленораздельный крик вырвался из его груди перед тем как его штык впился своим узким жалом в шею врага. Ротфронтовец с хрипом осел на землю, выпуская из копыт ружьё, в котором закончились патроны. Агриас обхватил свою голову и привалился к стене траншеи, продолжая выть от боли. Контузия от удара вскоре прошла, каска и поддетый под неё шарф спасли офицеру жизнь.
— Герр сержант! — Голос Кулекса звучал так, будто прорывался сквозь толщу воды. — Агриас! Чёрт бы тебя побрал! — Солдат спрыгнул в окоп вслед за своим командиром, озираясь по сторонам с ружьём наготове. За ним уже поспевали остальные бойцы отделения. Кулекс снял с Агриаса каску и шарф, принялся осматривать его голову: на макушке панцирь дал небольшую трещину из которой на лицо стекала струйка крови.
— Со мной всё в порядке, идите дальше по окопу, там ещё может быть враг. — Сказал Агриас не своим голосом. Кулекс коротко кивнул и со значением прибавил:
— Тебе за свою башку отвечать как за десять наших, а ты впереди всех лезешь...
— Я офицер, Кулекс. — Сержант встал и встряхнул головой. Кулекс хотел что-то добавить, но смолчал и пошёл дальше по окопу. К нему присоединилось ещё несколько чейнджлингов из отделения. Последними до траншеи добрались Рейнис и расчёт Артиса.
— Так, пулемётчик! Расположись так, чтобы пасти во-он тот домишко. — Сказал Агриас окончательно отходя от контузии, указывая на один из деревенских домов, тот самый из которого недавно бил пулемёт. — Оттуда могут начать стрелять, если противник отступит из окопов. Рейнис, останешься с ними.
— Так точно… — Ответил запыхавшийся Артис, пытавшийся поспеть за своими с пулемётом на плечах. Рейнис просто кротко кивнул. Агриас кое-как намотал на голову шарф и надел каску, нужно было идти за своими.
В окопе тут и там лежали трупы красных. На них было страшно взглянуть, ведь лишь немногие из них были в военной форме. Среди убитых часто попадались тела в простой гражданской одежде. Эти чейнджлинги вступили в Ротфронт добровольцами чтобы сражаться за обещанные им права, свободы и равенство. Рабочие и крестьяне противостояли опытным солдатам и офицерам, какая в этом была честь и воинская слава? Кулекс шёл по окопу, стараясь не смотреть на тела. Ему вдруг сделалось тошно от вида трупов. На том блокпосту были солдаты и сражались они достойно, а эти… эти могли только умирать. Тут прямо над ухом Кулекса ударила винтовка. Сливающийся с серо-бурым окопом боец покачнулся и повалился набок, мёртвой хваткой сжимая охотничью двустволку. За ним показался ещё один, но ему повезло больше: он успел укрыться за поворотом траншеи.
— Сдавайся, красная сволочь! — Крикнул стрелявший.
— Да идите вы! — Донеслось из-за угла. Остальную часть крепкого выражения заглушило приближавшееся «Ура!». Это остальные силы добрались до окопов. Послышались выстрелы, им на смену быстро пришла возня штыкового боя и отборная ругань. Бойцы третьей роты почти в полном составе добрались до врага. За углом раздался выстрел и мучительный стон, затем оттуда высунулись две головы в серых касках с чёрно-белыми значками на них.
— Так, а вы кто? — Сказала одна из них.
— Мы третье отделение третьего взвода! Разгорячённо сказал напарник Кулекса. А вы только что пристрелили того кого должен был пристрелить я!
— Это не мы, он сам. — Вступилась за товарища вторая голова. — Да и одного тебе, думаю, хватит. Кто ваш командир?
— Я их командир. — Из-за солдатских спин послышался голос Агриаса. Вскоре он сам вышел вперёд, отстраняя своих. Головы молча кивнули и исчезли за поворотом, видимо спеша доложить взводному или гауптману Гинту. Исход штыкового боя в траншее был предрешён. Немногие красные отступили к домам, откуда попытались продолжить вести бой, но пулемёт Артиса своевременно подавил одну из ключевых их огневых точек. Сражение быстро превратилось в поиск, погоню и уничтожение. Лоялисты врывались в опустевшие дома, где им уже не было ни смысла ни желания противостоять. Около двух десятков ротфронтовцев ухитрились утечь из потерянной деревни, в самой деревне позже насчитали около восьми десятков трупов. Важный пункт и одна из господствующих высот была взята к одиннадцати часам утра. Наступление по всему фронту продолжалось: части шестой бригады, что принимали участие в штурме деревни на холме, обошли её и двинулись далее, седьмая бригада наступала широким фронтом, уничтожая один очаг сопротивления за другим. Позиции Ротфронта не могли координироваться друг с другом на достаточном уровне, бойцы Маффина сражались отчаянно и храбро, но проявляя нулевой опыт и ужасную выучку. Первая линия обороны пала, остатки гарнизонов отходили к «Пункту №17», главному опорному пункту маффинцев, деревне превращённой в настоящую крепость. Ларинксовцы готовились к своему последнему удару.
Агриас смотрел на белое поле обрамлённое лесом, пока медсестра заматывала ему голову. Вдалеке виднелось нечто напоминающее ежа: крупная деревня, окружённая траншейными линиями. Это зрелище вызывало у солдат тревогу. Никто уже не сомневался в победе, но все понимали что сражение будет тяжёлым и погибнут многие. Медсестра закончила свою работу и оставила сержанта в покое, одарив напоследок заботливым взглядом. Агриас посмотрел ей вслед. Она шла к другим раненым. В этот раз их было немало. Перед глазами Агриаса пролетали пулевые и штыковые ранения, которые ему доводилось видеть за это время, он вспоминал оторванные минами ноги, разорванные снарядами и бомбами тела, а потом вспоминал медсестёр: этих ангелов что выносили всё эти ужасы на себе.
Сержант был готов сразиться и умереть. Предстоял последний шаг, и он был готов его сделать.
В деревне творился неконтролируемый хаос: постоянно приходили разбитые остатки гарнизонов, солдаты и ополченцы лихорадочно пытались укрепить оборону. Высшего командования не было, младшие офицеры понятия не имели что делать. Постепенно начинала подниматься паника. Никто не ожидал такого быстрого разгрома, неопытные ополченцы быстро лишились морали и организации, утягивая итак поредевшие остатки в пучину полной анархии.
Комиссар Антис ворвался в дом в котором должен был размещаться генштаб. Он был в высшей степени недоумении и гневе. Огромной ценой ему удалось вывести свой отряд из боя и отступить, чтобы застать последний очаг сопротивления в хаосе и неразберихе. Комиссар поднялся по лестнице и ударом копыта распахнул дверь. Внутри штабного помещения было всё перевёрнуто вверх дном: комната была пуста, все ящики и шкафы перевёрнуты и обчищены, на столе в луже крови лежал труп офицера с пробитой головой, на полу валялся пистолет. На столе также лежала записка:
«Все старшие товарищи покинули нас, оставив нам верную смерть. Меня назначили командовать теми кто остался, я не вынесу этого. Нас всех тут убьют, это конец. Если кто-то это читает, то советую вам последовать моему примеру. Лучше смерть от собственного копыта чем в застенках реакции.
Полковник Кирен.»
Прочитав это, Антис бросил бумажку на землю и наступил на него копытом. Кирен никогда не отличался храбростью, но то что он вытворил сейчас было истинным предательством. Комиссар решил принять командование на себя. Он вышел из дома, у входа его ждало три десятка бойцов, все кого он смог вывести.
— Геноссе комиссар, что случилось? — Спросил один из солдат.
— Командование ушло в неограниченный отпуск. Надо спасать положение. — Солдат кивнул, видимо поняв о чём идёт речь. Отряд комиссара полностью состоял из военных и поэтому смог сохранить организацию и порядок. Нужно было действовать и действовать со всей возможной решительностью.
— Офицеры и коммунисты, ко мне! — Во весь голос скомандовал Антис, стремясь перекричать окружавший его беспорядок. Его слова не прошли мимо, вокруг немногочисленного отряда стали собираться те, кто стремился к восстановлению порядка. В основном это были бывшие солдаты, офицеры, а так же идейные партийцы. Этот отряд прошёлся по деревне, наводя порядок в разрозненных частях. Солдатам и ополченцам объясняли положение, раздавали приказы, откровенных паникёров казнили на месте. Положение было спасено менее чем за час. Тут же началась работа над дополнительным укреплением деревни: из домов выносилась мебель, сараи были разобраны на брёвна и доски. Войска были перегруппированы, каждому взводу выделили свой собственный участок обороны. Несколько десятков ополченцев-гражданских было разоружено и направлено на укрепление домов и создание баррикад. Пулемёты были размещены в крепких и надёжных укрытиях. Первую линию окопов заняли солдаты, в домах засели не разоружённые ополченцы. Когда всё приготовления были кончены, Антис обратился к ротфронтовцам с речью:
— Наша задача — отразить первую атаку противника, если нам это удастся, то мы сможем отступить из деревни и малыми группами пересечь границу. Вражеское численное превосходство неоспоримо, но у нас есть укреплённые позиции и достаточное количество боеприпасов чтобы отразить их первый удар. Товарищи! Мы не проигрываем, мы не спасаемся бегством от врага! Мы уходим, чтобы вернуться вновь и освободить наш народ от гнёта капитала! Мы погибаем, но наше дело бессмертно, наше дело будет жить, пока весь мир не освободится от реакции и буржуазии, пока не падут деспоты и тираны, пока не будет уничтожена кровавая бестия мирового империализма! Стойте насмерть, товарищи! Ваша гибель не будет забыта! За Родину! За Революцию! Ура!
— У-р-р-а-а!!! У-р-р-а-а!!! — Гремел суровый ответный клич. На смену панике и отчаянию пришла спокойная решимость стоять до конца. Крики смолкли и им на смену пришли слова песни, которую знали все. Эта песня поднимала коммунистов в бой, давала им силу и решимость даже тогда, когда надежды не было:
«Вставай, проклятьем заклеймлённый,
Весь Мир, голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой идти готов!»
Эти слова звучали подобно громовому раскату, вселяя мужество в сердца. Из перелеска уже начали показываться серые цепи, в небе уже слышался дикий, пронзительный визг который уже был знаком всем до боли. Но никто не дрогнул, никто не закричал «Ложись!» или «Нам крышка!» Даже когда песню заглушили разрывы снарядов, а со стороны дороги показались тёмно-серые силуэты бронемашин — никто даже не подумал о малодушии. Солдаты и ополченцы продолжали петь, смотря в глаза неминуемой гибели.
Ларинкс осматривал «Пункт №17» в стереотрубу. Траншеи, укреплённые дома, мельтешащие повсюду солдаты и ополченцы. Бой будет тяжёлым. В перелеске перед деревней были сконцентрированы четыре бригады лоялистов. Всё что можно было сделать для победы было сделано, теперь генерал мог лишь воодушевить и поддержать своих солдат. Ларинкс происходил из старого офицерства, он с трудом мирился с новой ролью генерала, ведь его с детства учили тому, что командир должен водить, а не отдавать приказы из тыла. Тем не менее, он осознавал все новые особенности войны и понимал новые требования, которые эта война давала. Закончив очередной осмотр вражеских позиций и понимая, что его глаз всё равно не увидел многих вражеских «сюрпризов» Ларинкс оторвался от стереотрубы. Вокруг него кипела штабная работа: отдавались приказы, приходили и составлялись донесения, кругом противно трещали зуммеры телефонов, звучали обрывистые приказы и доклады. Рядом с ним стоял комбриг Тисбе, командир первой бригады добровольческого корпуса. Он спокойно ждал своего начальника.
— Герр Тисбе, думаю пора съездить в ваше расположение. —Спокойно сказал Ларинкс. Тисбе коротко кивнул, повернулся и вышел из штаба, Ларинкс последовал за ним. На улице их уже ждал автомобиль и охрана.
Из едущей машины были видны линии пехоты. Фронт наступления сильно сузился, поэтому три бригады было отведено в резерв, остальные же выстроились в такие же цепи что и накануне. Вот и участок первой бригады, эта часть должна была наступать вдоль дороги при поддержке эскадрона бронеавтомобилей, солдаты уже выстроились в растянутые цепи, это были суровые и закалённые в боях ветераны, почти каждого за поясом было заткнуто две-три гранаты.
Машина Ларинкса была встречена весёлыми криками, солдаты узнали своего генерала и были рады его видеть. Когда тот вышел, его встречали криками «Ура», Ларинкс помахал им копытом и взобрался на броневик, стоявший рядом. Солдаты умолкли.
— Господа офицеры, товарищи бойцы! Спустя долгие годы тяжёлой братоубийственной войны, мы стоим перед её завершением. Враг загнан в западню, и он получит то что заслуживает! Не мы стали причиной этого конфликта, но коммунисты, что своей ложью нагло попытались подорвать нашу верность Королеве, попереть нашу воинскую честь! Теперь же, они будут изгнаны с нашей земли, их позорным козням будет положен конец. Мы идём в бой за нашу Родину, за нашу Королеву и за наш народ, который не должен быть одурманен красной ложью! Бейте их без пощады! Они трусы, предатели и дезертиры, они не достойны называться чейнджлингами! Вы — славные ветераны, прошедшие под Её знамёнами от Вракса до Кантерлота! Вы железом и кровью выковали нашу нацию, вы защитили её от окончательного позора и поражения! Докажите же теперь свою верность и мужество, как делали это всегда!
Ответом генералу была лавина яростных оваций, и как бы в завершение этой речи загремела канонада. Несколько десятков орудий обрушили свою мощь на врага, заколачивая защитников в перекопанную землю. Настал момент истины, с минуты на минуту войска двинутся в атаку. Ларинкс слез с броневика и остановился в нерешительности: остаться с солдатами или удалиться в штаб? Генерал посмотрел на комбрига Тисбе, который отдавал какие-то указания одному из батальонных, подошедших к нему по какому-то вопросу.
— Герр Тисбе, что вы думаете? — Решился наконец спросить Ларинкс.
— Я думаю, что вам решать, но вражеская пуля может быть не согласна с вашим решением… Красные зажаты в угол, они будут драться как звери. Ваша гибель никому не нужна.
Генерал немного поколебался, но здравомыслие взяло верх.
— Вы правы, я отойду за третью линию. — Тисбе ответил на это утвердительным кивком. Говорить было более не о чем, всё было решено.
Прозвучал сигнал, и вся линия лоялистов перешла в наступление. На этот раз три линии пехоты двигались более плотно, формируя своего рода шахматный порядок.
Канонада смолкла, в воздухе повисло тягучее напряжение, каждый солдат оказался наедине со своим страхом. Все понимали что идут прямо на врага, прямо навстречу вражеским ружьям и пулемётам. Предстоял бой из которого невозможно выйти без ощутимых потерь, «Божий Суд», как говорят грифоны.
Агриас вёл своё отделение на том же участке что и утром, формируя правое крыло третьего взвода. Замотанная шарфом и бинтами голова уже почти не болела, но лучше от этого не было. Деревенские дома становились видней всё отчётливее, чёрные провалы окон неприветливо смотрели на лоялистов. Из каждого могла прилететь пуля, а то и целая очередь. Пока ещё плохо различимые линии окопов давили на наступающих мрачным молчанием. Позади цепей первой линии, где-то далеко справа гудели двигатели бронемашин, едва поспевающих за бравыми молодцами из первой бригады, смело идущими вперёд и подающими всем пример. Цепи подходят всё ближе, вот до врага остаётся всего четыреста метров…
И тут вся вражеская линия вспыхнула огнём. Сотни винтовок, десятки пулемётов, всё что было добыто в бесчисленных налётах и боях было пущено в ход. Агриас успел увидеть как валится на землю с пробитой шеей взводный, как вся его рота залегает, сломленная первым ударом врага. Их опять застали врасплох, но на этот раз они заплатят намного дороже… Сержант уткнулся в снег, пули свистели над ним подобно крупному граду. Он подполз к одному из пней, только тогда он смог обернуться чтобы увидеть как вторая линия начинает работать в ответ, а солдаты валятся в снег как подкошенные.
Секунды тянулись подобно невыносимой вечности, выстрелы гремели, сливаясь в единый ужасающий гул, что уносил и калечил жизни. Артис среагировал быстрее всех, пулемёт был изготовлен к стрельбе меньше чем за минуту. Не тратя время на прицеливание боец дал очередь по врагу, засевшему на чердаке одного из домов. Он не видел ни силуэтов, ни фигур, только вспышки от выстрелов. По ним он и работал, затыкая одно окно за другим. Прямо перед расчётом взрыла снег очередь, пули частым дождём бились о землю вокруг, Артис увидел пулемётное гнездо в одной из траншей и дал по нему со всей силы, не жалея патронной ленты, враг осёкся и замолчал. Заметив ещё несколько вспышек в окнах домов Артис снова направил на них оружие… но вместо очереди он услышал лишь пустой щелчок, патроны кончились.
— Лента!!! — Проорал во всё горло разгорячённый солдат, ответом ему было молчание. Не услышав ответа Артис обернулся, чтобы увидеть как его напарник лежит ничком, навалившись на цинку патрон, которую не успел подать товарищу. Горевать было некогда, Артис отпрял от пулемёта и отвалил ещё тёплый труп с цинки, которая уже вся была заляпана его кровью. Пулемётчик в одиночку заправил пулемёт свежей лентой и продолжил работу. Всё это время он имел все шансы повторить судьбу своего помощника.
— Командиры второго и первого убиты! — Агриас услышал голос одного из солдат второго отделения, до которого тот докричался несколько минут назад. Положение было хуже некуда, он оказался единственным живым офицером во всём взводе. Нужно было что-то делать, но что? Сержант обернулся, его отделение понесло относительно небольшие потери, расчёт Артиса делал всё чтобы подавить вражеский огонь. В этот момент Агриас пожалел, что у него нет заместителя.
— Рейнис!
— Я!
— Ты за старшего!
— Как понимать?
— Прямо! Прикройте меня! Артис! Прижми сволочей!
И сержант пополз влево, туда где вели бой солдаты второго и третьего отделений. Свистели пули, гремели выстрелы, Агриас полз не поднимая головы, стараясь максимально прижаться к земле. Перестрелка набирала обороты, первоначальный шок прошёл, начало сказываться численное превосходство лоялистов, сержант смог добраться до центра взводной цепи без особых проблем.
— Сержант Агриас? — Обратился к нему один из ефрейторов, что прятался за особенно широким и высоким пнём.
— Это я! Скольких вы потеряли?
— Трудно посчитать, но многих. Офицеров почти не осталось.
— Ясно. Стало быть, мне придётся вести взвод? — Услышав эти слова ефрейтор повернулся к сержанту, желая посмотреть на него. Он сказал всего одно слово:
— Куда? — Агриас мотнул головой в сторону вражеских позиций.
— Огонь стихает! Вторая линия подавляет их!
— Сержант, чёрт побери! — Вдруг сорвался ефрейтор. — Хочешь чтобы мы все тут остались!?
— Я старше по званию! Это приказ! — Резко заткнул его Агриас. — Взвод! Слушай меня! Примкнуть штыки! В атаку!
В это время некоторые взводы и роты уже начали вставать и продвигаться вперёд. Первая бригада уже крепко подавила врага на своём участке, ветераны первыми ворвались в траншеи и начали их зачистку. Лоялисты превосходили ротфронтовцев в восемь раз, защитники не могли долго сопротивляться. Первый шок был преодолён, решительный натиск мог бы быстро решить дело.
Агриас поднялся во весь рост, подавая пример своим новообретённым подчинённым, он взмахнул копытом, увлекая их за собой… И это сработало. Штыки вновь заблестели на солнце, вновь серые силуэты стали подниматься с покрасневшего снега. Дружно, резко, без всяческих криков и бравады. В них всё ещё летели пули, но большая часть пулемётов уже была подавлена, а у оставшихся защитников кончались патроны. За третьим взводом поднялись второй и первый, вот уже вся рота двинулась на врага, поднимая и увлекая за собой всех кто остался в живых, всех кто желал мести за товарищей. Они продолжали падать в снег, но их уже нельзя было остановить. Чейнджлинги ворвались в окопы с яростью диких зверей. Приклады старых винтовок разносило в щепки от чудовищной силы ударов, штыки застревали в панцирях и рёбрах, ломались в слепых ударах о стальные каски. Рукопашная быстро превратилась в чудовищной жестокости бойню, где в ход шло всё вплоть до зубов. Пленных не брали, остатки защитников отступали в беспорядке, стремясь затеряться среди домов, отступить из деревни.
Рейнис вёл остатки первого отделения, они подбежали к окопам с яростным криком, дав несколько выстрелов в упор и ударив в штыки. Не встретив серьёзного сопротивления, отряд из шестерых бойцов первым вошёл в деревню. Рейнис вышиб дверь одного из домов и ворвался в него. Тут же прогремел выстрел, пуля ударила в дверную притолоку, чейнджлинг выстрелил в ответ и противник кубарем покатился с лестницы. Шестеро бойцов влетело в помещение первого этажа, там было пусто, только перевёрнутая мебель, битые окна и отстрелянные гильзы.
— Нужно проверить чердак. Я пойду первым.
— Не нравится мне всё это, как бы тебя там не прирезали…
— Если прирежут — значит прирежут. Я не офицер в конце концов. — Просто ответил Рейнис и пошёл по лестнице. Двое бойцов пошли за ним, Кулекс остался внизу, держа всё это на мушке. Остальные солдаты включая Артиса заняли позиции у окон.
Домик был не очень высоким, и подъём быстро закончился. Рейнис оказался на небольшом чердаке, заваленном хворостом и пустыми ящиками из-под патрон. Единственным источником света тут было небольшое слуховое окно.
Рейнис услышал шорох прямо за собой, он резко обернулся чтобы увидеть врага с занесённым кинжалом. Действовать штыком и прикладом в замкнутом пространстве было невозможно, уйти в сторону от удара уже не оставалось времени. Всё что Рейнис успел сделать, это отбросить ружьё в сторону и резко нырнуть вниз. Удар прошёл мимо, противник тут же снова ринулся в атаку. Это был ротфронтовец в военной шинели, бывший солдат или офицер. Рейнис снова поднырнул под вражеский выпад, ударил противника копытом поддых, повалил на пол и начал душить. За ним на чердак ворвалась вся троица включая Кулекса, но как-то помочь товарищу они уже не могли. Две громоздких фигуры катались по полу, пытаясь одолеть друг друга, пока Рейнис не изловчился и не ударил противника головой о перила лестницы, умерив его пыл. Солдаты окружили новоявленного пленника.
— Где ваш главарь? — Просто и ясно спросил Рейнис.
— Ничего я вам не скажу, офицерьё проклятое! — Завопил красный. Тогда Рейнис снова приложил его о перила.
— Говори!
— Да пошёл ты! — Снова удар.
— Либо ты говоришь нам где ваш командир, либо мы пускаем в ход приклады. Вам всё равно тут всем кранты, не спасёшь ты своего командира. — После этих слов ротфронтовец обмяк и потерял тягу к сопротивлению. В этот момент он выглядел довольно жалко: Разбитая в кровь голова, истощённое лицо, потухающие от отчаяния глаза.
— Ладно… Наш штаб… Третий дом дальше по этой улице. Комиссар Антис скорее всего там… А теперь пристрелите меня... Всё равно наша возьмёт! Будете от нас по лесам да подвалам прятаться, как мы от вас прятались! Радуйся мразь офицерская, потом за всё отвечать будешь!..
Прогремел выстрел, пленный осёкся и умолк навсегда. Рейнис обернулся и посмотрел на своих товарищей. Кулекс стоял со вскинутым ружьём.
— Правильно сделал, засиделись мы тут. — Стрелок как ни в чём не бывало встал, оставив своего врага лежать в собственной крови. На лице Рейниса не читалось ничего, но когда отряд покидал дом, он бросил взгляд на лестницу, ведущую на тот злосчастный чердак. «Или ты или я...» Подумал Рейнис, выходя из этого дома на улицу.
А снаружи догорал бой, лоялисты уже ворвались в деревню, красные старались не принимать с ними боя, отступая из неё. Рейнис с отрядом вышли из дома и двинулись дальше по улице. Они быстро добрались до третьего дома, но дверь в него была распахнута, а следы на снегу терялись в общей грязной мешанине вокруг. Впереди метались враги, за ними по пятам шли союзники. Редкие пули свистели в воздухе, но уже не находили цели. Отделение продолжило наступление без координации с Агриасом, который в этот момент сражался в другом месте. На пути Рейниса уже никто не стоял, отделение добралось до противоположной окраины деревни почти без боя. До опушки леса оставалось совсем немного, здесь не было крупного пустыря, у врага был реальный шанс скрыться. Добровольцы уже выбивались из сил, они могли лишь стрелять в отступающих. Те отвечали редким и беспорядочным ружейным огнём, стараясь как можно быстрее достигнуть леса.
Рейнис опёр винтовку о забор и прицелился в одного из красных. Он ничем особенно не выделялся, но стрелок выбрал именно его. Расстояние было порядочное, но выстрел был сделан. Чейнджлинг рухнул в снег, шедшие с ним тут же бросились в рассыпную.
Части врагов удалось уйти в лес, там вступили в дело бойцы Эрзаца и лишь немногим красным удалось вырваться из западни и достигнуть якякистанской границы.
Лоялистами было захвачено множество трофеев, в которые входили в основном ружья и пулемёты которые были захвачены ротфронтовцами до этого. Так же было найдено немало составных деталей оружия, охотничьих ружей, спортивных винтовок и прочего. Всё это свалили в приличных размеров кучу, на которую взобрался генерал Ларинкс. Он дал очередную свою помпезную речь, из тех которые не принято встречать кроме как с радостью и благоговением. В конце он объявил, что часть добровольческих бригад будет распущено, а солдаты остальных подразделений имеют право на демобилизацию по собственному желанию. Это было встречено особенно громкими овациями. Части разошлись квартировать по деревням, местное население было эвакуировано ротфронтовцами либо мобилизовано в ополчение, во многих домах была полностью уничтожена вся мебель, их опустошение наводило на дурные мысли.
Тем не менее, солдаты не собирались унывать. Вскрывались трофейные схроны с алкоголем и эссенцией, к вечеру разводились костры, растапливались печи. Солдаты сбивались в крупные шумные компании. Все обсуждали события сегодняшнего дня. Солдат третьего взвода чествовали как героев, семнадцать оставшихся в живых бойцов окружила толпа сослуживцев: «Как вы их!», «Молодцы, ребята!», «Утёрли нос первой бригаде! Не только они воевать умеют!» звучали отовсюду похвалы. Солдатам протягивали фляги и бутылки со шнапсом, сигареты и много чего ещё. Тут из-за спин послышался резкий голос денщика Ларинкса:
— Сержант Агриас!
— Я! — Ответил сержант, поднялся от костра, и продравшись сквозь толпу однополчан предстал перед денщиком. Он чувствовал чудовищную усталость, но был доволен своим поступком. Он чувствовал себя героем.
— Генерал желает видеть вас, следуйте за мной.
Они прошли мимо рассевшихся у костров солдат. Везде царила болтовня и зелёный змей.
— Герр гауптман! Я рад вас видеть в добром здравии. — Сначала Агриасу показалось, что обращаются не к нему, но затем он увидел Ларинкса в окружении офицеров, смотрящего прямо на него.
— Прошу прощения, герр генерал-полковник, но я пошёл в добровольцы лейтенантом…
— Не стоит лишней болтовни, мне предоставили ваши документы и я решил вас повысить. Вы поступили как герой, хоть из-за вашей атаки ваш взвод и понёс большие потери. Эта война закончилась, вам нет смысла далее находится здесь. Добровольцам ещё предстоит выдержать немало сражений, и я бы не хотел чтобы вы в них участвовали. Ещё остались оппозиционеры в ульевых подземельях, ещё не умиротворён народ и не казнены все виновные. Служба в рядах Королевской армии сделает вам больше чести. — Ларинкс смерил Агриаса взглядом, он хотел рассмотреть виновника сегодняшнего торжества: Сержант был невысок, хорошо сложен и зеленоглаз, как и большая часть чейнджлингов его роты. У него был тёмно-серый панцирь и приятные черты морды, ещё хранящие на себе следы прошедшего дела. В этот момент старый генерал смог разглядеть в нём достойного офицера.
— Вы правы, герр генерал-полковник. Я вполне исполнил свой долг перед Родиной в борьбе с врагами внутренними, нужно быть готовым встретить врагов внешних! — На эти слова Ларинкс ответил улыбкой.
— Идите, сегодня вы заслужили мою милость своей храбростью. Завтра мы выступаем к Хурорнду.
Агриас вытянулся по струнке, отсалютовал, повернулся «Кругом» и зашагал к своим.
— Ну что Артис, война закончилась, куда теперь? — Спросил Кулекс сидящего у костра пулемётчика. Тот был не сколько мрачен, сколько задумчив. Кулекс не сразу понял причину. — Что ты такой кислый, может шнапса выпьешь?
— В Сориф, надо мать проведать. — Начал он. — А шнапса мне не надо, я за эти полтора года этой водки столько выдул, сколько за десять лет не смог бы. Прибили моего второго номера. А я даже имени этого парня не запомнил. Вот был чейнджлинг и пропал без следа, понимаешь?
— В документы его запишут, не волнуйся ты так. Ничто не пропадает бесследно, товарищ.
— Документ то бумажка. Бумажка сгореть и истлеть может. А вот память просто так не вымараешь. Исчез он, будто и не было. Вот Аскалафа мы не забудем, он в нашей памяти жить будет, а этот…
— Неизвестный солдат… — Тихо сказал Рейнис, наливая шнапс в алюминиевую кружку. Он собирался радикально переменить тон разговора.
— За сержанта Аскалафа! За всех павших чейнджлингов! — Громко произнёс он, поднимая кружку. Его тост встретил одобрение.
— И за павших красных тоже? — В недоумении спросил один из солдат. На это Рейнис ответил молчанием, никто не возмутился по этому поводу. Для многих эта борьба была закончена, многие не видели более смысла воевать со своими соотечественниками, какие бы вредные идеи они не исповедовали. Эта война должна была стать забытой, и её участники были только рады этому.
— Солдаты! Надолго мы тут не задерживаемся! Спать будем у этого костра, все дома забиты до отвала.— Агриас вернулся в расположение своего взвода. Он был в приподнятом настроении, но его глаза уже слипались. Окружавшая солдат толпа однополчан быстро растворилась, оставив товарищам немало презентов.
— Ну хоть как-то, хорошо что в тепле и среди своих. — Кулекс одним духом опрокинул кружку шнапса. Чейнджлинг он был мелкий, но пить мог за отделение королевских лейб-гвардейцев. — Во Враксе меня ждут, порой жалею что вообще здесь оказался.
— Ну что ты! — Агриас сел рядом с бойцами. — На благое дело же шли, Родину защищали, как никак.
— Ну, это верно. По крайней мере звучит хорошо. Но лучше бы меня здесь не было…
— Добровольцем же записался.
— Был дурак.
— Тоже верно. — Агриас устало засмеялся. — Всё ребята, хватит пить! На завтра ничего не останется. Объявляю отбой, чтобы на поход все были в лучшем виде!
— Так точно герр лейтенант! — Почти хором отозвались солдаты. Дело действительно было к вечеру. Конечно, сегодня был отличный повод для праздника, но солдаты уже несколько дней пребывали в тяжёлом напряжении и сражались чуть ли не из последних сил. Пешие переходы, мелкие стычки с красными, постоянное тяжёлое ожидание засады или чего нибудь из этой серии, последний бой, который враг дал с достоинством и в котором было слишком много потерь. Хотелось больше спать, а не пить и праздновать. Ночь прошла спокойно, караул не заметил никакой вражеской активности. Только вдали слышались редкие выстрелы: это бойцы Эрзаца преследовали последних социалистов, что мелкими группами уходили на восток…
Утром солдаты построились, погрузились на подошедшие грузовики и двинулись назад, к Хурорнду. Десять тысяч добровольцев разными путями стремились к этому улью, где должны были расквартироваться на некоторое время, потом их должны были погрузить на поезда и отправить в изначальные районы сосредоточения, где бойцы и получали возможность выписаться. Обратный поход оказался не менее длительным, железная дорога в ту сторону отсутствовала как таковая, район северных хурорндских владений приносил недостаточно высокие прибыли местным корпорантам, поэтому его развитием заниматься не торопились. Лес уже не представлял такой необходимости заводам улья, более массовый и дешёвый каменный уголь и кокс из Сорифа и Волистада практически уничтожили необходимость в производстве угля древесного. Экономика ещё не работала на армию, и маршевым колоннам приходилось днями преодолевать десятки километров дорог, часто останавливаясь на привалы и биваки, уже не загоняя солдат до такого изнеможения. Вся радость окончательной победы над врагом была несколько приглушена походной рутиной.
Седьмая бригада была погружена на грузовики, но в сущности толку от этого было мало. За автоколоннами тянулись колонны марширующей пехоты, от которой машины не должны были сильно отрываться. Ларинкс хотел чтобы все войска одновременно подошли к улью и не растягивались по дорогам. Дорога заняла четыре долгих дня. На пятый день колонны подошли к улью.
Серо-чёрная громада стояла на высоком голом холме, с которого открывался вид на Хурорндские горы, уходящие хребтами дальше на север и запад. На десяток вёрст вокруг улья были голые холмы, тут и там попадались малые и крупные фольварки и деревушки, занимающиеся выращиванием технических культур, в основном льна, ведь хлопок и конопля в этих краях не приживались. Когда-то тайга покрывала всё это пространство, но с появлением здесь чейнджлингов всё радикально изменилось.
Хурорнд был вполне процветающим ульем, но отдалённость от крупных промышленных центров отодвинула его на периферию. Улей стал скорее форпостом и опорным пунктом чейнджлингской армии на случай войны с Якякистаном, от него отходило немало железных дорог, промышленность могла обеспечить население всем необходимым. Торговля шла бойко, хоть и вывозилось из улья намного меньше чем ввозилось. Бывали даже случаи, когда с востока приходили якские торговые караваны. Среди местной верхушки находились ценители и коллекционеры, которые с радостью приобретали меха и различные изделия из Якякистана. В общем, этот улей можно было бы смело назвать чейнджлингским «Городом N», ведь жизнь там шла относительно размеренно, какой-нибудь враксианский рабочий или везалипольский клерк имели бы полное право назвать Хурорнд «Большой деревней» на несколько сотен тысяч душ. Да, здесь стояли постоянные военные гарнизоны, но они были малочисленны, так как в последние годы угроза со стороны яков считалась минимальной.
Поэтому, когда стало известно о крупной базе коммунистов близ якской границы, это стало сенсацией для местных, ведь даже рабочие забастовки обошли улей стороной благодаря авторитету местной администрации, которая стремилась учитывать потребности рабочих и не провоцировать излишнее недовольство.
И сейчас солдат Ларинкса торжественно приветствовали у главного входа в улей: значительных размеров толпа собралась у дороги. Въезжающие автомобили встречались радостными возгласами и смехом, их только цветами не закидывали, потому что у чейнджлингов это было особо не принято. Агриас сидел в одной из машин на месте рядом с водителем, и смотрел в окно. Он видел дорогие меховые шубы, цепочки от часов, цилиндры и шляпы, под которыми блестели глаза и линзы моноклей, белые улыбки, которые скрывали за собой как правду, так и ложь. В этой толпе не было простых чейнджлингов, добровольцев встречали представители местной верхушки, довольные тем, что безопасность их кошельков была восстановлена.
Бригада за бригадой втягивались в широкий проход, попадая в гигантскую «прихожую» улья — нечто похожее на большой ангар, гибрид вокзала, автовокзала и склада. Здесь разргужались и загружались составы, хранились и распределялись по шпилям улья различные товары и грузы. Для того чтобы расквартироваться в ульевом гарнизоне потребовалось несколько часов напряжённой организаторской работы, но к вечеру все солдаты уже были по ротам расположены в казарменных помещениях гарнизона. Этот шпиль был довольно старым и фактически представлял из себя настоящую цитадель: узкие окна-бойницы, стены, в некоторых местах доходящие до пяти метров в толщину. Казармы, военные склады и прочие помещения были расположены равномерно по всему улью и в случае вражеской осады могли служить огневыми казематами. На вершине шпиля находились казармы для офицеров и гарнизонный штаб. Сейчас же эта крепость пустовала, её охранял лишь небольшой гарнизон в сотню бойцов. Полиция и отделение Королевской Жандармерии находились в другом шпиле.
Рота гауптмана Гинта получила на ночлег такую же казарму, как и все остальные. Это было чистое прибранное помещение, в котором были двухъярусные кровати, тумбочки и шкафы.
Солдаты привели себя в порядок и изготовились ко сну. Радости и облегчения не было предела. Наконец-то они спят не на земле, и не на хворосте и сене, укрываясь шинелями как одеялом. Наконец это закончилось. Облегчению добровольцев не было предела, когда Ларинкс объявил о расформировании седьмой бригады. После этой ночи она должна была эшелонами прибыть во Вракс, улей где она была сформирована, и там прекратить своё существование. Все были рады этому, в казарме шёл очень активный разговор о том, кто что будет делать после роспуска. Кто-то хотел продолжить службу в армии, кто-то хотел вернуться в родной улей и продолжить когда-то прерванную мирную жизнь.
Артис не участвовал в этом разговоре, он думал о том, как побыстрее попасть в Сориф, к своей семье. Он знал, что поезд в этот улей уходит несколько позже чем поезд во Вракс, но экономия времени всё равно была большой. «Может попросить Агриаса? Он офицер, замолвит за меня словечко», подумал он, перевалившись с одного бока на другой. Он увидел несколько пустых кроватей, предназначенных для тех кто не вернулся из похода. Он опять вспомнил своего погибшего напарника. Как его звали? Кем он был? Он уже этого не вспомнит, этот солдат ушёл в небытие вместе с этой мерзкой войной, на которой чейнджлинг поднимал оружие на чейнджлинга из-за мыслей в голове и нарукавной повязки. Война с пони или оленями ещё была бы чем-то оправдана, эти народы были традиционными врагами оборотней, но как подданые Кризалис могли подвергнуть сомнению и осуждению Её действия? Почему всё, что строилось непосильным и дружным трудом чейнджлингского народа вдруг оказалось под угрозой уничтожения? Почему пропала надежда, почему пропало уважение к власти? Почему солдат любимой и престижной армии начали клеймить «контрой», «офицерьём», «псами режима»? Почему военные в конце концов пошли на открытую войну с собственным народом? С собственным гражданским населением? Молодой пулемётчик не находил на это ответа, да и смысла находить не было. Всё это закончилось как страшный сон, Артис надеялся, что больше ничего подобного не случится. Тут в казарму зашёл Агриас.
— Здравия желаю, солдаты! — Весело поприветствовал он роту.
— Здравия желаем, герр командир! — Ответило несколько десятков голосов. Насчёт конкретного звания Агриаса возникла серьёзная путаница. За два дня он из ефрейтора стал лейтенантом, при этом он уже являлся лейтенантом армии и был повышен лично Ларинксом до гауптмана. Так что теперь всем было намного проще называть его просто «командиром третьего взвода».
— Ну что, как там наш очкарик? — Задал вопрос один из солдат, имея ввиду Гинта, которому в последнем бою пуля разбила линзу очков и ранила в щеку. Санитары оказали офицеру своевременную помощь, но до прибытия в улей судьба его глаза и жизни в целом оставалась под вопросом.
— Очкарик хорошо, я бы сказал — отлично. Пьёт за двоих, болтает за десятерых. Даже глаз ему вылечили, а что, волновался за него?
— Да не то чтобы… — Ответил солдат, подразумевая под этими нейтральными словами нечто совершенно конкретное и крайне недостойное для военнослужащего.
— Вот и всё, вопрос исчерпан. — С некоторой строгостью осадил его Агриас, недвусмысленно давая ему понять, чтобы тот держал свой язык за зубами.
— Герр командир, разрешите обратиться? — Довольно громко сказал Артис.
— Разрешаю. — Агриас подошёл к койке у которой стоял пулемётчик. — Что стряслось?
Офицер сел на кровать, Артис последовал его примеру.
— У меня к тебе просьба. Ты нам говорил, что мы сначала поедем во Вракс, а потом уже кто куда хочет, так?
— Да, так запланировало командование, это последний приказ который наша бригада обязана выполнить в лучшем виде.
— Что-ж, против приказа не пойдёшь… Просто тут такое дело, мне бы в Сориф побыстрее попасть…
— Извини, товарищ. Но ты пока ещё в строю, так что от приказов лучше не уклоняться. — Агриас посмотрел на него пристально и сурово, он быстро перевоплотился из закадычного друга в строгого начальника. — Для твоего же блага, Артис.
— Что-ж, делать нечего. Я сразу понял что глупая это затея, да и ты не такой большой начальник чтобы допускать такое.
— Вот это звучит вполне верно, и здраво. — Командир встал и направился к выходу из казармы, весело переговариваясь со своими сослуживцами.
На верхушке шпиля всё было хорошо. В офицерских казармах играли на пианино, пели песни, поднимали тосты и обсуждали подробности прошедшего похода. Личный состав находился на попечении ефрейторов и фельдфебелей.
Агриас поднимался по лестничному пролёту, ведущему на самый верх, в апартаменты старших офицеров. Он был приглашён туда. Тут уже не было никаких вопросов, Ларинкс считал Агриаса гауптманом, так как сам повысил его до этого звания, не как командир Добровольческого Корпуса, а как генерал-полковник Королевской армии.
Лестница кончилась, небольшой коридор тоже. Агриас открыл красивую дубовую дверь и оказался в небольшой, но густо заполненной зале. Громко играло пианино, звенели фужеры, где-то в углу был слышен характерный стук кия о бильярдные шарики. Вокруг большого овального стола собралось несколько десятков чейнджлингов. Офицерские и генеральские кители, чёрные фраки и белые рубашки приглашённых на вечер чиновников и заводчиков. В центре этой сиятельной компании, сидела фигура в тёмно-синем мундире старого пошива, с посеребрёнными пуговицами и изумрудно-зелёной перевязью ордена «За Заслуги» — высшей военной награды Империи Кризалис, так же на мундире были и некоторые другие медали и ордена. Ларинкса было трудно назвать «Старым офицерством», но он успел за свою жизнь побывать в нескольких крупных делах, выслужиться и отличиться перед Кризалис, начав службу в её гвардии.
— Сегодня, я хочу оповестить всех собравшихся о блистательной победе наших добровольцев над бунтовщиками и мятежниками, и поздравить вас с тем, что время коммунистической угрозы в нашей стране подошло к концу. От этой орды смутьянов остались лишь жалкие дезорганизованные остатки, которые мы в скором времени окончательно загоним в гроб! Слава Кризалис! — С этими словами генерал поднял тост, в предоставленном ему дорогом фужере была тёмно-бордовая эссенция пятнадцатилетней выдержки.
— Долгих лет нашей Королеве! Слава! Слава! — Загремели офицеры и гости вокруг. Фужеры взлетели ввысь, раздался тонкий и приятный перезвон дорогих и старых сервизов. Агриас подошёл вплотную к собравшимся вокруг стола и протиснулся сквозь ряды тех, кто удовлетворялся одним лишь созерцанием этого действа, иными словами, через денщиков и лакеев, плотно обступивших стол, ожидая указаний от своего начальства и желая поглазеть на звёзды и аксельбанты Ларинксовского мундира. Молодой офицер не хотел беспокоить собравшихся, он встал позади них, его простой полевой китель выглядел довольно незаметно среди нарядных белых портупей, крестов, орденов, френчей, фраков, моноклей и цилиндров. Тут его взгляд встретился со взглядом Ларинкса. Тот уже опустошил дорогую тару, его расположение духа было самым положительным. Сейчас, он был рад видеть того, кого совсем недавно наградил погоном с двумя ромбами.
— Господа! Среди вас стоит истинный герой прошедшего дела! Этот славный офицер принял командование, когда погиб его старший начальник, и собственным примером поднял добровольцев в штыковую атаку, быстро и решительно завершив сражение в пользу лояльных сил!
Агриас заметил, с каким удивлением оборачиваются на него чейнджлинги, которые до этого момента и заметить-то его не замечали. Какое-то мгновения их лица выражали одну простую мысль: «Что он здесь делает?», но эти выражения быстро сменились на подобострастные маски. Поздравления и похвалы посыпались теперь на Агриаса. Яркие тирады красивых слов о ратной доблести воинской славе, ни одного звука о погибших солдатах и разорённых гражданских. Агриас выслушал всё это с достоинством и выдержкой, восприняв это как должное. Он был рад находиться в таком обществе, но ему был непривычен весь этот блеск. Долгие месяцы походов, патрулей, дозоров, стычек и боёв с врагом. Ночёвки на земле, в вагонах-теплушках, в брошенных домах и сараях, постоянное чувство голода и страха перед внезапной вражеской засадой. Это время сблизило его с другими чейнджлингами. Теми, кто едва мог позволить себе даже тёплое пальто, не говоря о фраке и крахмальном воротничке. Теми, кого иной старший офицер видел только как имя в списке, или как одну из множества блестящих на солнце касок идущей маршевой колонны.
— Спасибо вам, господа! Ваша похвала очень ценна для меня. Но не только лишь моей храбростью была завоёвана победа. Не я один пошёл на врага, со мной поднялись те, для кого этот бой стал последним, те кто принёс высочайшую жертву на алтарь победы. Я понимаю, что сегодняшний день — светлый день для нас и всей нашей Родины, но раз уж я оказался здесь, я хочу попросить вас об одном: Помяните хотя бы одним добрым словом тех, кто ради вашего благополучия, ради благополучия нашей страны пожертвовал всем до последней капли своей крови.
После этих слов зал смолк. Агриас своими глазами видел как у одного корпоранта выпал из глаза монокль, гражданские гости замерли в некоторой нерешительности и недоумении, но офицеры посмотрели на гауптмана с пониманием и уважением. Многие из них начинали свой путь с солдатской лямки, и Ларинкс не был исключением.
— Вы безусловно правы, — Без веселья, но с суровой твёрдостью сказал он. — Забыть о них было бы величайшим кощунством для любого уважающего себя командира. Поэтому я объявляю тост за всех павших. В этой войне не было своих и чужих, были лишь правые и обманутые. Тройное ура в честь погибших воинов!!!
— Ура! Ура! Ура! — Дружно проскандировали военные, синхронно поднимая бокалы. Агриас незаметно исчез из празднующей компании и направился к своей казарме. За этот вечер он оглох от аплодисментов, тостов, музыки и красивых слов. Ему как никогда захотелось заснуть, чтобы не видеть всего этого великолепия, более походящего на пляску на костях.
На следующий день в Хурорнд пришло два обычных товарных состава и бронепоезд «Феррум-Серпентибус». Солдаты седьмой бригады простились с товарищами и ульчанами, погрузились в вагоны и двинулись в улей Вракс, который должен был стать конечной точкой пути этого добровольческого формирования.