Четверо товарищей
Четверо товарищей. Пролог.
Чейнджлинг навзничь лежал на снегу. Уже потухшие глаза смотрели на серое, унылое небо. Его молодое лицо застыло в напряжённой гримасе, будто он крепко задумался или просто беспокойно спал. В его серой поношенной шинели зияло пулевое отверстие, на одном из рукавов была красная повязка, а снег вокруг уже потемнел от крови. Вот к нему кто-то подошёл, закрыв своим силуэтом холодное и безразличное солнце местных земель. Подошедший с сожалением покачал головой. Он тоже был чейнджлингом и даже носил одинаковую с мертвецом форму, только нарукавная повязка была не красной, а белой с изображением в виде чёрной трёхзубчатой короны.
— Эх ты… — тихо и скорбно сказал Артис, пулемётчик третьей роты седьмой бригады Добровольческого корпуса. Он некоторое время разглядывал труп, раздумывая о чём-то. Затем сплюнул в снег, пробормотал какое-то ругательство и сел около погибшего, распахивая полы его шинели. Через несколько минут все карманы были вывернуты, а их содержимое перекочевало к новому владельцу. Этот парень оказался неудачным, Артис смог поживиться лишь небольшим количеством денег и патрон, так же он нашёл какие-то фотографии, партийный билет и некоторые другие бумажки, от которых ему проку не было. Чейнджлинг не любил подобные занятия, но все его сослуживцы занимались этим, да и обойтись без сбора трофеев солдатам было трудно. Вокруг Артиса лежали трупы и ходили бойцы его роты. По дороге около них проносились грузовики, гружёные солдатами и припасами. На машинах развевались белые флаги, украшенные Короной Кризалис. Солдаты в грузовиках веселились, до Артиса и других доносились звуки губной гармошки, заглушаемые надрывным тарахтением двигателей.
В колонне ехало несколько бригад добровольцев, а роте гауптмана Гинта было поручено разбить вражеский опорный пункт на пути этих сил.
Итог: тридцать убитых коммунистов и пара десятков убитых и раненных со стороны лоялистов. Атака была дерзкой и яростной, красных застали врасплох и перебили. Теперь храбрые борцы с коммунистической заразой бессовестно шмонали павших: вспарывались подбивки шинелей и тулупов, выворачивались наизнанку карманы, шапки и пехотные бескозырки. В ход шли ножи, зубы и зоркий глаз. Офицеры занимались тем же что и солдаты, пользуясь принципом «Не можешь остановить — возглавь».
Разгоняя чёрные мысли, пулемётчик встал и огляделся вокруг: справа от него трофейничал Кулекс, солдат из его отделения, маленький и щуплый даже по меркам чейнджлинга. Он выглядел радостнее чем обычно, а из кармана его шинели поблёскивала латунная цепочка от часов. Ему достался какой-то офицер, распластавшийся на снегу с застывшим в горле криком. Голова трупа была отвёрнута вбок, шинель распахнута, зияя чёрными языками внешних и внутренних карманов, вывернутых наизнанку. Кулекс закончил с последним карманом, вытащив оттуда пару купюр. Затем он стянул с трупа шинель и вспорол её: вдруг внутри что-то зашито? Бедный коммунист остался лежать в одной белой рубахе и галифе, чьи карманы сноровистый солдат так же выпотрошил.
— Хороший тебе мертвец попался, товарищ. — Услышав эти слова, Кулекс опасливо обернулся и встретился взглядом с ефрейтором Агриасом. Так получилось, что эти двое стали закадычными друзьями, но в чейнджлингской армии, какой бы она не была, дружба значит довольно мало, в отличие от регламента, устава и круговой поруки.
— Да, повезло мне сегодня, глупо врать. — Совершенно спокойно ответил солдат. Ему было нечего бояться, ведь он знал что Агриас тоже не остался с пустыми карманами, не будет же он сдавать его, когда мародёрством занимается вся рота?
— Гауптман сказал, что пришёл приказ из штаба. Остаёмся здесь до вечера. Предстоит ночной марш.
— Стало быть, можно передрыхнуть перед походом? — Раздался ещё один голос. Все посмотрели в сторону нового собеседника. Это был мрачного вида солдат с намотанным на лицо шарфом. Между козырьком каски и чёрной вязаной тканью на троицу смотрело два усталых зелёных глаза. Это был Рейнис, спокойный и немногословный тип, пользующийся уважением и товарищеской любовью всей роты за меткую стрельбу и способность доставать нужные вещи в нужный момент буквально из ничего.
— Да, часовых выставим и пойдём спать, только перед этим построение и перекличка. Тут тон Агриаса резко сменился на приказной.
— Отделение! Ко мне! — Несколько серых фигур вокруг подняли головы и двинулись к ефрейтору. В этом бою был убит сержант и ефрейтор принял его полномочия. Это была его первая удача: он уже был на хорошем счету у Гинта и рассчитывал на справедливое повышение.
Разбредшиеся солдаты начали собираться и строиться перед блиндажом, у которого стоял гауптман Гинт. Мародёрство есть мародёрство, но дисциплина всё таки необходима. Добровольческие бригады было трудно назвать полноценными воинскими частями, скорее это были полувоенные формирования привлекающие к себе очень широкий спектр личностей, в том числе и тёмных. Организация была слабее, снабжение хуже, да и дисциплина от части к части скакала будь здоров. Бригада, где служили Артис, Кулекс, Агриас и Рейнис была достаточно неплохой: в ней служили в основном солдаты-резервисты, юнкера и добровольцы, прошедшие КМБ. На каждый взвод приходилось по пулемёту, патрон было в достатке, в некоторых ротах водились копытные гранаты и даже винтовочные гранатомёты — штуки редкие и ценные, обросшие огромным количеством мифов, один другого бредовее. Это если учесть, что в иных бригадах солдат вполне могли вооружать пистолетами за неимением винтовок и встречалась гражданская одежда за неимением униформы.
Но здесь, близ Хурорнда, всё было иначе. Сюда стянули весь цвет войск лоялистов: лучшие бригады, подтянулись даже егеря полковника Эрзаца. Всё это было неспроста. Намечался последний аккорд необъявленной гражданской войны, развернувшейся в землях чейнджлингов. Основные силы коммунистов отступили в леса близ Хурорнда и закрепились в нескольких деревнях лесорубов, превратив их в сеть опорных пунктов. Коммунисты Маффина бежали из страны, прорывались через границу малыми группами и скрывались в якякистанских горах, степях и лесах. Лоялисты физически не могли перехватывать мелкие и многочисленные отряды, шли долгие и напряжённые поиски базы противника. И вот, разведка доложила о крупном сосредоточении сил Ротфронта в «Районе №18», куда и выдвинулись добровольцы.
Уничтожение противника в этом районе имело большое значение. Чем больше ротфронтовцев уйдёт, тем больше вреда они нанесут в будущем. Остановить всех генерал Ларинкс уже не сможет, но отказываться от удара по этому осиному гнезду было бы глупо.
А тем временем, сотня бойцов стояла около лесной дороги. Шла стандартная перекличка которая обычно устраивается после боя. Раненых отвезли в тыл, всех убитых сволокли в кучу и присыпали снегом. Устраивать полноценную могилу не было ни времени, ни солдатских сил. Отряды второго эшелона займутся этим.
— Сержант Аскалаф погиб в бою, остались ли офицеры в его отделении? — Гинт осматривал своих солдат через круглые линзы очков, его осанка и выправка выдавали в нём вчерашнего кабинетного теоретика.
— Я, герр гауптман! — Агриас смело сделал шаг вперёд.
— Хорошо, ефрейтор. Будете исполнять его обязанности, а там уж батальонный решит что делать с вашим отделением. Жаль конечно, что так вышло. Не думал что эта атака закончится гибелью достойного офицера… — Гинт говорил это с такой интонацией, будто никакого сержанта Аскалафа не было и вовсе. — Хорошо. Первый взвод пойдёт в охранение, третий занимает эту сторону дороги, второй — противоположную. Можете считать это объявлением привала. Офицеры должны поднять вас в десять часов вечера. А сейчас — Вольно! Разойтись!
Отделение Агриаса удобно расположилось в блиндаже, служившем одновременно бараком и огневой точкой для местного гарнизона. Вырыт он был на славу: в нём было сухо и тепло, в углу стояла металлическая печка, правда спать всё равно пришлось на земле. Солдаты быстро натащили дров, кто-то разжился хорошей сухой бумагой для розжига. На дворе было начало Ноября, но холод стоял собачий. Чейнджлинги не испытывали потребностей в обычной пище, но к теплу относились очень трепетно. Вот, у медленно накаляющейся печки, расселось и разлеглось с десяток солдат. У всех за спиной был долгий и изнурительный переход. Кто-то сидел, упираясь спиной в бревенчатые стены, кто-то уже пытался заснуть, встопорщив воротник и надвинув каску до самого носа. Говорить было особо не о чем, больше хотелось забыться и отдохнуть.
— Паршиво конечно сержанту нашему пришлось… — Тихо сказал Артис. — Нет бы сразу в голову, а ведь его пуля не пощадила. Помучался, пока кровью не изошёл…
— Пуля — дура. — Ответил Кулекс, подавляя зевок.
— Тут уж нечего делать... — Артис умолк и свернулся у печки, положив голову на ранец и надвинув каску на лицо. Через минуту он уже спал, последовав примеру Рейниса, заснувшего одним из первых.
Кулекс посмотрел на Агриаса: тот полусидел, опёршись спиной на стену блиндажа. Его голова была запрокинута, а взгляд устремлён на выход из убежища, в котором было видно серое небо, обрамлённое снизу стеной густого леса. Он не спал, а о чём-то думал.
«Странный вы, герр офицер. Вам повезло, а вы комедию ломаете…» Усмехнулся про себя Кулекс, устраиваясь поудобнее среди спящих. Судьба этих четверых пересеклась совершенно случайным образом, так, как это обычно и бывает . Они были из разных ульев, из разных семей, но война свела их вместе. Они стали солдатами, и теперь им предстояла общая победа или общая могила. Чейнджлинги спали как убитые, как в последний раз.
В комнате висело напряжённое и сосредоточенное молчание… Тикали часы, с улицы доносились какие-то слабо различимые звуки. Белая штукатурка, простой деревянный пол, письменный стол, несколько стульев и дорогая газовая люстра, на стене висит большая и подробная карта местности, испещрённая различными точками, стрелками и линиями. Здесь собралось несколько штабных офицеров: все пребывали в тяжёлом ожидании. Среди них был и генерал Ларинкс, измерявший шагами помещение. После очередного круга по комнате генерал останавливался, вытаскивал из кармана кителя часы. На часах уже было без десяти шесть вечера. Новостей от выдвинувшихся вперёд бригад не поступало. Первый эшелон уже должен занимать позиции, второй должен быть на марше. В наличии находилась только телефонная связь, тянуть провода за быстро продвигающимися частями было накладно, поэтому сообщения очень часто запаздывали. В полдень пришёл доклад о том, что вражеские заслоны на дороге ликвидированы и путь для колонн открыт. Это было последнее дошедшее до штаба сообщение. Наступая, добровольцы не имели никакой возможности держать постоянную телефонную связь, а посыльные могли добираться до штаба бесконечно долго, по самым разным причинам.
Тут за окном послышалось характерное тарахтение мотоцикла. Через минуту внизу и на лестнице послышались шаги. Все оживились, Ларинкс просиял. В комнату вошёл чейнджлинг в кожаной куртке и каске с мотоциклетными очками. В штабе все уже знали его. Это был посыльный-ординарец, не раз выручавший своим своевременным появлением. Солдат отдал честь.
— Герр генерал-полковник! Вам донесение из оперативного штаба! — С этими словами мотоциклист вытащил из-за лацкана куртки запечатанный пакет. Ларинкс отдал честь и кивнул ему в знак уважения.
— Очень хорошо, мы вас ждали. — Генерал взял папку и положил её на стол. Курьер остался стоять в дверях по стойке «смирно».
Ларинкс распечатал папку и достал её содержимое. В ней была карта и записка.
«Первый эшелон занимает позиции, второй уже подходит. Через несколько часов подтянутся последние резервы.
Вступили в зрительный контакт с противником, судя по всему, они ушли в глухую оборону. Егеря Эрзаца прочёсывают окрестности, пришло несколько отчётов о перестрелках с патрулями коммунистов. Противник постепенно отступает из района малыми группами, полковник Эрзац высылает деташементы для их перехвата. То что противник постепенно уходит из своей западни конечно прискорбно, но в день атаки против нас будет направлено меньше винтовок, будет меньше потерь. По данным разведки в этом районе находится около тысячи солдат противника, это число уменьшается практически каждый час. От языков узнали, что их главное руководство бежало. Все означенные вами позиции заняты силами четырёх бригад без значительного сопротивления. К рассвету противник должен оказаться в плотном полукольце, всё идёт по Вашему плану. Телефонная связь со штабом вскоре будет налажена, но мы бы хотели Вашего присутствия на переднем крае. Моральный дух личного состава отличный.
Отчёт передового штаба Добровольческой армии, бригадиры Кимекс, Тисбе, Канарис и др. 11.11.1006.»
На карте было точно изображена диспозиция лоялистов и предполагаемые районы сосредоточения Ротфронта. Ларинкс внимательно ознакомился с ней. Затем достал из стола свежий лист бумаги, и обмокнув автоперо в чернильницу написал:
«Немедленно выдвигаюсь к вам. Продолжайте выполнять задачу в соответствии с планом операции.
Генерал Ларинкс. 11.11.1006.»
Закончив, Ларинкс убрал своё указание в принесённый посыльным конверт, заново скрепил его и отдал обратно.
— Можете идти.
— Служу Королеве и Отечеству! — Мотоциклист козырнул, повернулся «кругом» и зашагал вниз. Ларинкс окинул штабных взглядом полным лихого энтузиазма. Он улыбнулся, но улыбка эта была скорее оскалом выходящего на охоту хищника. Несколько дней генерал провёл в этом чёртовом фольварке в дали от своих солдат… Теперь он снова увидит их, снова поведёт их, на этот раз, в последний бой этой войны. Он хотел лично поставить жирную точку в этом позорном конфликте.
Чейнджлинги одели шинели и фуражки. На дворе было морозно, дул пробирающий до костей ветер. Во дворе фольварка стоял развёрнутый оперативный штаб. У дороги круглосуточно дежурило несколько автомобилей, готовых по первому приказу погрузить офицеров и оборудование для передислокации. Все обратили внимание на Ларинкса и его спутников. Генерал приказал сворачиваться, через полчаса его приказ был выполнен и штаб был готов отправляться. Сам генерал сел в чёрный автомобиль, стоявший впереди колонны. С ним село двое вооружённых телохранителей. До места они должны были добраться за час-полтора.
— Подъём! Стройся! — Эти слова будили спящих как и тысячи раз до этого. Серые фигуры поднимались со своих мест, надевались ранцы, в последний раз осматривалось оружие. Тлеющие костры затушили, зажглись керосиновые фонари. Чейнджлинги строились по отделениям, затем сходились во взводы и шли к дороге. Предстоял очередной ночной переход. На тракте не было спокойно: по дороге ехали грузовики с прицепленными к ним пушками, это были старые трёхдюймовые орудия эквестрийской лицензии, произведённые на первых враксианских заводах. Медленно едущие грузовики спереди и сзади прикрывали отряды пехоты. Фары грузовиков ярко освещали идущих впереди солдат. Третий взвод уже построился, но должен был пропустить идущую артиллерию, таким образом выступив самым последним арьергардом лояльных сил. Артис взвалил на себя тяжёлый пулемёт с водяным кожухом, его второй номер тащил цинки с патронами. Этот парень особо ничем не выделялся и достойно выполнял свою работу. Так получилось, что у Артиса с его помощником не сложилось дружеских отношений, но это не мешало расчёту работать как единое целое. Он занял своё место в конце строя, среди других пулемётных расчётов. Они всегда шли последними, так как в плотной «коробочке» строя их громоздкая ноша очень сильно мешала окружающим. Остальные бойцы его отделения с ранцами и ружьями на плечах ожидали прохода своих товарищей. В ночи солдаты шли тихо. Не было слышно ни песен, ни разговоров, ни пресловутой губной гармошки, только быстрый и стройный шаг. Ночные переходы были изнурительным и часто применяемым манёвром, который солдаты за глаза покрывали всевозможными страшными ругательствами.
Вот колонна прошла вперёд. Выждав некоторое время, взводы 3-ей роты вышли на дорогу, построились, вперёд вышел Гинт.
—По отделениям, становись! — И солдаты начали перестраиваться в ту самую пресловутую «Коробочку» — маршевую колонну, где в ряд шёл целый десяток бойцов, перегораживая обе полосы дороги. Так в основном ходили части арьергарда или авангарда, которым уже не было необходимости думать о том, что кто-то будет проходить или проезжать по второй полосе дороги.
Вот перестроение закончилось. Взводы заняли свои места согласно уставному регламенту, оставляя между собой небольшие промежутки в 2-3 шага. Взводные шли сбоку от колонны, наблюдая за своими подчинёнными и вообще за тем, что творится вокруг. Сам гауптман, надо отдать ему должное, шёл как подобает ротному командиру, то есть впереди всех. Рота была хорошо снаряжена керосинками и иного рода фонарями, которыми планировалось освещать ночную дорогу. Вот прозвучала команда «Марш», и строй двинулся вперёд, постепенно набирая скорость и частоту шага. Обычно, по ночам солдаты ходили медленнее чем в светлое время суток, но кто-то в Штабе решил, что войска должны быть доставлены в нужный район максимально быстро, а всё остальное можно и опустить. Войскам оставалось лишь проглотить этот суровый факт, поэтому спустя некоторое время рота уже маршировала со скоростью 180 шагов в минуту, знаменитым «блошиным шагом», которому завидовали военные всего мира. Ходить вот так вот было хорошо на плацу и при свете дня, но не по ночной лесной дороге. Тем не менее, бравые добровольцы ставили приказ выше собственных мыслей и были склонны его выполнять. Благо, света было достаточно и никто ни разу не споткнулся. Споткнуться во время такого дела, да ещё и находясь где-нибудь в голове колонны — верное и полное уничтожение строя и строевого ритма, иными словами — позорище на весь батальон и суровое наказание.
Солдаты идут вперёд, разрывая кромешный мрак ноябрьской ночи. К лютому холоду добавился ледяной ветер, шумящий в кронах деревьев. Примета была дурнее некуда, за такими ветрами как правило следуют бури, метели или вражеский обстрел. Чейнджлинги шли с встопорщенными воротниками шинелей и замотанными в шарфы лицами, согреваясь лишь непрерывным движением. Керосиновые лампы гремят, привязанные к ранцам и солдатским портупеям, остальное снаряжение так же производит характерный гул постоянно бьющихся друг о друга ранцев, противогазных футляров, котелков и прочего скарба. В ушах добровольцев стоял скрип снега под их копытами, чёткий и дружный шаг. Взгляд каждого солдата упирается в круп и затылок товарища. Если слева и справа от тебя есть бойцы — хорошо. Если ты идёшь с краю — плохо, ведь тебя сильнее всех обдувает чёртов ветер, и первые пули полетят именно в тебя… А офицеры вообще шли вне строя, что делало их идеальными мишенями. Сейчас колонна была в тылу, а единственные коммунисты что встретились им на пути были уничтожены ещё днём. Засады, мелкие стычки и атаки изподтежка — такова была суть этой войны, именно это растянуло её на несколько долгих лет.
Вот вдалеке замаячили редкие огоньки. Все приободрились, цель была близко.
— Колонна, стой! — Раздался из темноты чей-то голос. — У нас тут светомаскировка, тушите свои лампы и следуйте за мной.
— Стой! — Скомандовал Гинт. — И рота остановилась. Затем солдаты потушили лампы и двинулись дальше, на этот раз, в практически полной темноте, следуя за встретившим их часовым, который зажёг свой фонарь. Часовой был одет как и все, но на его шинели была белая накидка, а вместо каски — егерская кепи. Это был один из молодцов Эрзаца, несущий вахту вокруг расположения остальных сил седьмой бригады. Скоро в темноте стали выступать силуэты домов, автомашин, часовых, стоящих на посту. Вокруг кипела жизнь: слышались приказы, разговоры, усталый смех. Рота прошла через одну деревню, через другую. Везде солдаты слышали голоса своих товарищей, уже разместившихся или размещавшихся на ночлег. Вот они дошли до небольшой деревушки, разросшейся почти в два раза из-за разместившегося там батальона. Третью роту радушно встретили товарищи-однополчане. Им заранее было выделено два больших амбара, где солдаты и разместились. Была уже полночь, рота выставила часовых и была дана команда «Отбой».
Сержант Агриас лежал на фашинах хвороста, сложенных на манер топчана. После того боя его терзали мысли, которые не давали ему уснуть. Он думал о погибшем сержанте, сержанте Аскалафе. Думал о том, что ему предстоит заменить его. Аскалаф был примерным командиром и старым ветераном, был добр и справедлив к своим подчинённым, был всегда готов встать на их защиту. Агриас прослужил в его отделении полтора года, за которые сержант превратился для него в старшего товарища и наставника. Аскалаф учил солдат выживать в бою лучше всяких инструкторов и прочих «героев», которые предпочитали отсиживаться в тылу и глядеть на то как солдатики ползают по грязи, стреляют из ружей и маршируют под губную гармошку напевая «Эрику» или «Лору», не воевать на передовой. Отделение отлично чувствовало себя и в дожди и в лютые морозы, ведь их сержант всегда находил им укрытие, дрова и ночлег. Аскалафа знали и уважали во всём батальоне. Месяцы шли, война подходила к концу, но сержанта это не радовало. В последние дни он сделался тихим, начал чаще прикладываться к фляге с шнапсом, но перед своими держался достойно. В ночь перед тем злосчастным боем он долго смотрел на затухающий костёр пустым, стеклянным взором. «Семью во сне видел. И мать тоже…» Сказал он, затем ещё немного помолчал и выплюнул дотлевшую во рту сигарету. «Устал я, товарищи… Ужас, как устал от этой проклятой войны, чтоб её… Ну да ладно, всё равно этому всему конец скоро. Нечего переживать.» И с этими словами Аскалаф засмеялся своим грубым солдатским смехом, в котором была заметна грусть и неподъёмная тоска. На следующий день его убило во время атаки на блокпост Ротфронта. Пуля попала ему в ногу и перебила артерию. Никто не смог ему помочь, старый сержант истёк кровью, отдав жизнь в один из последних дней войны, предвидев свою смерть. Теперь командиром должен был стать Агриас — офицер совсем недавно вышедший из Академии в звании лейтенанта, но в Добровольческий корпус попавший ефрейтором. По идее, он не должен особо думать об этом, ведь это было совершенно нормально. Когда командира убивают, то другой офицер в подразделении должен заменить его. Но, с другой стороны… Как Агриас мог заменить Аскалафа? Этот вопрос казался ему глупым, недостойным рассмотрения, но он мучал его. Агриаса можно было смело назвать карьеристом, но у него была и совесть, которая порой ужасно грызла.
Тут в амбар зашёл гауптман Гинт.
— Ефрейтор Агриас!
— Я, герр гауптман! — Агриас вскочил и встал по стойке «смирно».
— Поздравляю, вы теперь официально числитесь сержантом. Батальонный дал добро. Агриас молча кивнул, он почувствовал облегчение и радость от того, что всё уже решено за него.
— Всё, вольно. Завтра будет бой, а на вас отделение. — С этими словами Гинт ушёл, новоиспечённый сержант же молча завалился на хворост и уснул мёртвым сном.
Утро началось с подъёма. Тишина сменилась резкими окриками команд, а затем топотом сотен ног. На часах было семь часов утра, и солнце лишь начинало подниматься из-за верхушек деревьев. Ночной ветер разогнал вчерашние тучи, и красное зарево было хорошо видно. В этот предрассветный час нужно было сделать многое. Взводы и роты строились, пересчитывались, проверяли оружие. Затем батальон в несколько колонн двинулся в сторону леса, по заранее разведанным тропам. Лес был довольно редким: местные лесорубы дело своё знали, вокруг всех деревень были крупные пустыри на которых торчали пни поваленных деревьев.
Участок леса был быстро преодолён и солдаты вышли к другому пустырю. Поле постепенно переходило в невысокий холм, а на холме виднелись запорошенные снегом крыши. Это была одна из деревень которые лоялистам предстояло взять штурмом. Всего этих деревень было около десятка, и каждая была укреплена и занята противником. Издалека селения казались совсем небольшими и незаметными.
Отряды добровольцев мелкими ручейками появлялись из леса, занимая позиции на опушке. Их становилось всё больше и больше, всё новые роты и взводы показывались из-под разлапистых елей, стремясь занять своё место в диспозиции. Формировалось плотное полукольцо заграждения. Семь бригад Добровольческого корпуса готовилось нанести прямой удар по врагу, тогда как егеря Эрзаца засели в тылу врага, расставив западню отступающим. Лоялистов было около десятка тысяч, им противостояла всего лишь тысяча не самых обученных и опытных бойцов, чьи силы были рассеяны по множеству опорных пунктов. Само по себе понятие «бригада» в чейнджлингской военной науке подразумевало нечто среднее между полком и дивизией, оперативное соединение сведённое из разных частей для конкретной задачи. Вот и бригады Ларинкса были далеко неоднородны. В некоторых было по четыре-пять батальонов, в некоторых могло быть всего два-три (как в седьмой, например), варьировалась и численность рот, взводов, и так далее.
Агриас шёл впереди, за ним гуськом следовало его отделение. Вот и заветный пустырь, взвод останавливается и начинает перестраиваться в боевой порядок. Тогда пехота ходила в атаку цепями: широко разомкнутыми шеренгами, в которых солдат шёл в двух-трёх метрах от солдата. Агриас провёл своих вдоль рядов готовящихся к бою чейнджлингов, занимая своё место третьего отделения третьего взвода третьей роты первого батальона, которая наступала в составе правого крыла седьмой бригады, деля свой участок с участком левого крыла шестой бригады. Впервые с подъёма, сержант подал голос:
— Так, проверьте подсумки и оружие, осечки и клины во время боя никому не нужны. Артис, тебя это в первую очередь касается, думаю ты понимаешь почему. — Артис молча кивнул, подозвал второго номера и начал по второму кругу перепроверять свой пулемёт. — Когда пойдём на них , там будет уже не до этого. Скорее всего, они заметят нас первыми. Наша задача — отвечать на их огонь своим, благо прятаться им особенно негде. Выполните свой долг с честью!
Все молча выслушали то, что слышали уже много раз до этого.
— Хорошо сказано, герр официр. — Послышался голос из строя. Это был Кулекс.
Тут над головами солдат раздался пронзительный визг, сменившийся отдалённым грохотом. Над деревней перед ними вырос столб грязи и снега. Агриас с сухим и напряжённым видом оглядел отделение. Все были мрачны и сосредоточены, пулемётный расчёт занял свою позицию в цепи, винтовки висели на ремнях прикладами вверх, готовые к бою. По правую сторону от них стояли добровольцы из шестой бригады, вздрагивая и покачиваясь как волна после каждого орудийного залпа. За ними стояла цепь второй линии, за второй линией находилась резервная цепь.
Новые и новые снаряды рвались где-то впереди, превращая деревню перед ними в руины. Артиллерийский огонь не был мощным, но солдаты радовались тому, что он хотя бы был.
Сигнал свистка пронёсся по рядам пехоты. Серые цепи двинулись вперёд, навстречу бомбардируемым позициям врага. К тяжёлым ударам артподготовки добавился ещё один звук, это был звук множества ног идущих по снегу.
Между цепями и противником было около километра. Солдаты идут медленно, спокойно, и каждый чейнджлинг буравит взглядом заветную высоту, чтобы увидеть противника раньше чем он его. Чем ближе подходили чейнджлинги, тем лучше различалась деревня перед ними. Среди небольших деревенских домиков рвались снаряды, иногда взметая ввысь не только землю и снег, но и брёвна, доски, останки тел. Когда цепи прошли половину своего пути, артиллерия смолкла, над пустырём повисла тишина…
— Стой! Стой! — Раздался вдруг встревоженный крик взводного, весь сегмент его цепи в нерешительности остановился. — Смотрите под ноги мать вашу! Там волчья яма! — И тут, как бы в подтверждение этих слов у цепи шестой бригады под ногами разверзлась гигантская яма-ловушка. Трое солдат погибло, напоровшись на колья внизу, остальным удалось выкарабкаться. Цепь шестой тут же остановилась, а противник в деревне ожил.
Пулемётная очередь ударила по цепям лоялистов, за ней последовали винтовочные выстрелы, бившие в лихорадочном темпе. Обстрел начался внезапно, несколько солдат упало, остальные залегли в нерешительности.
Чейнджлинги бросались на землю и вскидывали ружья, укрываясь за пнями, торчавшими повсюду, вскоре они начали отвечать. Расчёт Артиса занял позицию, оперев сошки пулемёта о широкий пень. Всё это время над пулемётчиками вилась смерть: вот просвистело над головой у второго номера, вот что-то глухо ударилось в пень, служивший опорой и прикрытием, третья пуля взрыла снег рядом с первым номером, который уже наводил пулемёт на цель. Лента заряжена, приклад крепко упирается в плечо солдата, Артис зажал спуск. По вражеской позиции прострочила очередь. Ответа не последовало и Артис дал ещё. Почувствовав огневую поддержку, его взвод начал медленно продвигаться вперёд. Другие пулемётчики так же приходили в боевую готовность, инициатива неуклонно переходила на сторону лоялистов.
Вражеский пулемёт стрелял из небольшого окошка деревянного дома, которое было превращено в амброзуру. Расчёт красных бил без перерыва, распыляя свои залпы на максимально возможный сектор. От этих очередей солдаты пригибались к земле, залегали, не решались идти дальше.
Рейнис опёр винтовку об один из пней и осмотрел позицию врага через прицельную планку своей винтовки. Он был холодно спокоен как и обычно, и даже когда пуля убила его товарища по отделению, пробив тому каску, Рейнис не дрогнул. Он навёл ружьё на тот чёрный провал, что бесперерывно вспыхивал очередями, извергая смерть. Рявкнул выстрел, отдача ударила прикладом в плечо, за этим выстрелом последовало ещё три. После четвёртого попадания в окно пулемётное гнездо резко осёклось и умолко.
Последняя надежда красных удержаться в деревне была уничтожена. На одно ружьё ротфронтовца приходилось три лоялистских ружья, к огню расчёта Артиса присоединились ещё два пулемёта, отбивая у противника всякое желание высовываться из укрытий.
— Примкнуть штыки! За Отечество и Королеву!! — Скомандовал появившийся откуда-то из глубины построения гауптман Гинт. Наступала кульминация боя. Лоялисты начали подниматься из снега, трёхгранные узкие острия заблестели на солнце.
Чейнджлинги ходили в штыковую на грифонский манер, то есть на двух ногах, с ружьями наперевес, имея возможность как стрелять, так и колоть. Цепи двинулись вперёд, их поддерживали огнём пулемётчики, подавляя противника в окопах.
Лоялисты поняли, что вражеского огня можно не опасаться, третий взвод встал в полный рост и ринулся в атаку, подавая пример всем остальным. Теперь исход перестрелки был решён, наступающие роты красным уже было не остановить. За считанные минуты добровольцы преодолели оставшиеся сотни метров до деревни, и ни пули, ни волчьи ямы не могли остановить этот напор.
Агриас взобрался на холм и обнаружил себя в непосредственной близости от вражеских траншей.
— Отеделение! За мной! В атаку! — Прокричал своим солдатам задыхающийся от боевой ярости офицер, первым врываясь в окоп, не думая ни о чём, не чувствуя ничего кроме лихой храбрости.
Спрыгнув в траншею, Агриаса сразу же ударили по голове. Шум боя резко сменился пронзительным звоном, в глазах потемнело, боль пронзила голову. Словно в лихорадочном припадке офицер увидел чёрно-серый силуэт, своего обидчика. Дикий нечленораздельный крик вырвался из его груди перед тем как его штык впился своим узким жалом в шею врага. Ротфронтовец с хрипом осел на землю, выпуская из копыт ружьё, в котором закончились патроны. Агриас обхватил свою голову и привалился к стене траншеи, продолжая выть от боли. Контузия от удара вскоре прошла, каска и поддетый под неё шарф спасли офицеру жизнь.
— Герр сержант! — Голос Кулекса звучал так, будто прорывался сквозь толщу воды. — Агриас! Чёрт бы тебя побрал! — Солдат спрыгнул в окоп вслед за своим командиром, озираясь по сторонам с ружьём наготове. За ним уже поспевали остальные бойцы отделения. Кулекс снял с Агриаса каску и шарф, принялся осматривать его голову: на макушке панцирь дал небольшую трещину из которой на лицо стекала струйка крови.
— Со мной всё в порядке, идите дальше по окопу, там ещё может быть враг. — Сказал Агриас не своим голосом. Кулекс коротко кивнул и со значением прибавил:
— Тебе за свою башку отвечать как за десять наших, а ты впереди всех лезешь...
— Я офицер, Кулекс. — Сержант встал и встряхнул головой. Кулекс хотел что-то добавить, но смолчал и пошёл дальше по окопу. К нему присоединилось ещё несколько чейнджлингов из отделения. Последними до траншеи добрались Рейнис и расчёт Артиса.
— Так, пулемётчик! Расположись так, чтобы пасти во-он тот домишко. — Сказал Агриас окончательно отходя от контузии, указывая на один из деревенских домов, тот самый из которого недавно бил пулемёт. — Оттуда могут начать стрелять, если противник отступит из окопов. Рейнис, останешься с ними.
— Так точно… — Ответил запыхавшийся Артис, пытавшийся поспеть за своими с пулемётом на плечах. Рейнис просто кротко кивнул. Агриас кое-как намотал на голову шарф и надел каску, нужно было идти за своими.
В окопе тут и там лежали трупы красных. На них было страшно взглянуть, ведь лишь немногие из них были в военной форме. Среди убитых часто попадались тела в простой гражданской одежде. Эти чейнджлинги вступили в Ротфронт добровольцами чтобы сражаться за обещанные им права, свободы и равенство. Рабочие и крестьяне противостояли опытным солдатам и офицерам, какая в этом была честь и воинская слава? Кулекс шёл по окопу, стараясь не смотреть на тела. Ему вдруг сделалось тошно от вида трупов. На том блокпосту были солдаты и сражались они достойно, а эти… эти могли только умирать. Тут прямо над ухом Кулекса ударила винтовка. Сливающийся с серо-бурым окопом боец покачнулся и повалился набок, мёртвой хваткой сжимая охотничью двустволку. За ним показался ещё один, но ему повезло больше: он успел укрыться за поворотом траншеи.
— Сдавайся, красная сволочь! — Крикнул стрелявший.
— Да идите вы! — Донеслось из-за угла. Остальную часть крепкого выражения заглушило приближавшееся «Ура!». Это остальные силы добрались до окопов. Послышались выстрелы, им на смену быстро пришла возня штыкового боя и отборная ругань. Бойцы третьей роты почти в полном составе добрались до врага. За углом раздался выстрел и мучительный стон, затем оттуда высунулись две головы в серых касках с чёрно-белыми значками на них.
— Так, а вы кто? — Сказала одна из них.
— Мы третье отделение третьего взвода! Разгорячённо сказал напарник Кулекса. А вы только что пристрелили того кого должен был пристрелить я!
— Это не мы, он сам. — Вступилась за товарища вторая голова. — Да и одного тебе, думаю, хватит. Кто ваш командир?
— Я их командир. — Из-за солдатских спин послышался голос Агриаса. Вскоре он сам вышел вперёд, отстраняя своих. Головы молча кивнули и исчезли за поворотом, видимо спеша доложить взводному или гауптману Гинту. Исход штыкового боя в траншее был предрешён. Немногие красные отступили к домам, откуда попытались продолжить вести бой, но пулемёт Артиса своевременно подавил одну из ключевых их огневых точек. Сражение быстро превратилось в поиск, погоню и уничтожение. Лоялисты врывались в опустевшие дома, где им уже не было ни смысла ни желания противостоять. Около двух десятков ротфронтовцев ухитрились утечь из потерянной деревни, в самой деревне позже насчитали около восьми десятков трупов. Важный пункт и одна из господствующих высот была взята к одиннадцати часам утра. Наступление по всему фронту продолжалось: части шестой бригады, что принимали участие в штурме деревни на холме, обошли её и двинулись далее, седьмая бригада наступала широким фронтом, уничтожая один очаг сопротивления за другим. Позиции Ротфронта не могли координироваться друг с другом на достаточном уровне, бойцы Маффина сражались отчаянно и храбро, но проявляя нулевой опыт и ужасную выучку. Первая линия обороны пала, остатки гарнизонов отходили к «Пункту №17», главному опорному пункту маффинцев, деревне превращённой в настоящую крепость. Ларинксовцы готовились к своему последнему удару.
Агриас смотрел на белое поле обрамлённое лесом, пока медсестра заматывала ему голову. Вдалеке виднелось нечто напоминающее ежа: крупная деревня, окружённая траншейными линиями. Это зрелище вызывало у солдат тревогу. Никто уже не сомневался в победе, но все понимали что сражение будет тяжёлым и погибнут многие. Медсестра закончила свою работу и оставила сержанта в покое, одарив напоследок заботливым взглядом. Агриас посмотрел ей вслед. Она шла к другим раненым. В этот раз их было немало. Перед глазами Агриаса пролетали пулевые и штыковые ранения, которые ему доводилось видеть за это время, он вспоминал оторванные минами ноги, разорванные снарядами и бомбами тела, а потом вспоминал медсестёр: этих ангелов что выносили всё эти ужасы на себе.
Сержант был готов сразиться и умереть. Предстоял последний шаг, и он был готов его сделать.
В деревне творился неконтролируемый хаос: постоянно приходили разбитые остатки гарнизонов, солдаты и ополченцы лихорадочно пытались укрепить оборону. Высшего командования не было, младшие офицеры понятия не имели что делать. Постепенно начинала подниматься паника. Никто не ожидал такого быстрого разгрома, неопытные ополченцы быстро лишились морали и организации, утягивая итак поредевшие остатки в пучину полной анархии.
Комиссар Антис ворвался в дом в котором должен был размещаться генштаб. Он был в высшей степени недоумении и гневе. Огромной ценой ему удалось вывести свой отряд из боя и отступить, чтобы застать последний очаг сопротивления в хаосе и неразберихе. Комиссар поднялся по лестнице и ударом копыта распахнул дверь. Внутри штабного помещения было всё перевёрнуто вверх дном: комната была пуста, все ящики и шкафы перевёрнуты и обчищены, на столе в луже крови лежал труп офицера с пробитой головой, на полу валялся пистолет. На столе также лежала записка:
«Все старшие товарищи покинули нас, оставив нам верную смерть. Меня назначили командовать теми кто остался, я не вынесу этого. Нас всех тут убьют, это конец. Если кто-то это читает, то советую вам последовать моему примеру. Лучше смерть от собственного копыта чем в застенках реакции.
Полковник Кирен.»
Прочитав это, Антис бросил бумажку на землю и наступил на него копытом. Кирен никогда не отличался храбростью, но то что он вытворил сейчас было истинным предательством. Комиссар решил принять командование на себя. Он вышел из дома, у входа его ждало три десятка бойцов, все кого он смог вывести.
— Геноссе комиссар, что случилось? — Спросил один из солдат.
— Командование ушло в неограниченный отпуск. Надо спасать положение. — Солдат кивнул, видимо поняв о чём идёт речь. Отряд комиссара полностью состоял из военных и поэтому смог сохранить организацию и порядок. Нужно было действовать и действовать со всей возможной решительностью.
— Офицеры и коммунисты, ко мне! — Во весь голос скомандовал Антис, стремясь перекричать окружавший его беспорядок. Его слова не прошли мимо, вокруг немногочисленного отряда стали собираться те, кто стремился к восстановлению порядка. В основном это были бывшие солдаты, офицеры, а так же идейные партийцы. Этот отряд прошёлся по деревне, наводя порядок в разрозненных частях. Солдатам и ополченцам объясняли положение, раздавали приказы, откровенных паникёров казнили на месте. Положение было спасено менее чем за час. Тут же началась работа над дополнительным укреплением деревни: из домов выносилась мебель, сараи были разобраны на брёвна и доски. Войска были перегруппированы, каждому взводу выделили свой собственный участок обороны. Несколько десятков ополченцев-гражданских было разоружено и направлено на укрепление домов и создание баррикад. Пулемёты были размещены в крепких и надёжных укрытиях. Первую линию окопов заняли солдаты, в домах засели не разоружённые ополченцы. Когда всё приготовления были кончены, Антис обратился к ротфронтовцам с речью:
— Наша задача — отразить первую атаку противника, если нам это удастся, то мы сможем отступить из деревни и малыми группами пересечь границу. Вражеское численное превосходство неоспоримо, но у нас есть укреплённые позиции и достаточное количество боеприпасов чтобы отразить их первый удар. Товарищи! Мы не проигрываем, мы не спасаемся бегством от врага! Мы уходим, чтобы вернуться вновь и освободить наш народ от гнёта капитала! Мы погибаем, но наше дело бессмертно, наше дело будет жить, пока весь мир не освободится от реакции и буржуазии, пока не падут деспоты и тираны, пока не будет уничтожена кровавая бестия мирового империализма! Стойте насмерть, товарищи! Ваша гибель не будет забыта! За Родину! За Революцию! Ура!
— У-р-р-а-а!!! У-р-р-а-а!!! — Гремел суровый ответный клич. На смену панике и отчаянию пришла спокойная решимость стоять до конца. Крики смолкли и им на смену пришли слова песни, которую знали все. Эта песня поднимала коммунистов в бой, давала им силу и решимость даже тогда, когда надежды не было:
«Вставай, проклятьем заклеймлённый,
Весь Мир, голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой идти готов!»
Эти слова звучали подобно громовому раскату, вселяя мужество в сердца. Из перелеска уже начали показываться серые цепи, в небе уже слышался дикий, пронзительный визг который уже был знаком всем до боли. Но никто не дрогнул, никто не закричал «Ложись!» или «Нам крышка!» Даже когда песню заглушили разрывы снарядов, а со стороны дороги показались тёмно-серые силуэты бронемашин — никто даже не подумал о малодушии. Солдаты и ополченцы продолжали петь, смотря в глаза неминуемой гибели.
Ларинкс осматривал «Пункт №17» в стереотрубу. Траншеи, укреплённые дома, мельтешащие повсюду солдаты и ополченцы. Бой будет тяжёлым. В перелеске перед деревней были сконцентрированы четыре бригады лоялистов. Всё что можно было сделать для победы было сделано, теперь генерал мог лишь воодушевить и поддержать своих солдат. Ларинкс происходил из старого офицерства, он с трудом мирился с новой ролью генерала, ведь его с детства учили тому, что командир должен водить, а не отдавать приказы из тыла. Тем не менее, он осознавал все новые особенности войны и понимал новые требования, которые эта война давала. Закончив очередной осмотр вражеских позиций и понимая, что его глаз всё равно не увидел многих вражеских «сюрпризов» Ларинкс оторвался от стереотрубы. Вокруг него кипела штабная работа: отдавались приказы, приходили и составлялись донесения, кругом противно трещали зуммеры телефонов, звучали обрывистые приказы и доклады. Рядом с ним стоял комбриг Тисбе, командир первой бригады добровольческого корпуса. Он спокойно ждал своего начальника.
— Герр Тисбе, думаю пора съездить в ваше расположение. —Спокойно сказал Ларинкс. Тисбе коротко кивнул, повернулся и вышел из штаба, Ларинкс последовал за ним. На улице их уже ждал автомобиль и охрана.
Из едущей машины были видны линии пехоты. Фронт наступления сильно сузился, поэтому три бригады было отведено в резерв, остальные же выстроились в такие же цепи что и накануне. Вот и участок первой бригады, эта часть должна была наступать вдоль дороги при поддержке эскадрона бронеавтомобилей, солдаты уже выстроились в растянутые цепи, это были суровые и закалённые в боях ветераны, почти каждого за поясом было заткнуто две-три гранаты.
Машина Ларинкса была встречена весёлыми криками, солдаты узнали своего генерала и были рады его видеть. Когда тот вышел, его встречали криками «Ура», Ларинкс помахал им копытом и взобрался на броневик, стоявший рядом. Солдаты умолкли.
— Господа офицеры, товарищи бойцы! Спустя долгие годы тяжёлой братоубийственной войны, мы стоим перед её завершением. Враг загнан в западню, и он получит то что заслуживает! Не мы стали причиной этого конфликта, но коммунисты, что своей ложью нагло попытались подорвать нашу верность Королеве, попереть нашу воинскую честь! Теперь же, они будут изгнаны с нашей земли, их позорным козням будет положен конец. Мы идём в бой за нашу Родину, за нашу Королеву и за наш народ, который не должен быть одурманен красной ложью! Бейте их без пощады! Они трусы, предатели и дезертиры, они не достойны называться чейнджлингами! Вы — славные ветераны, прошедшие под Её знамёнами от Вракса до Кантерлота! Вы железом и кровью выковали нашу нацию, вы защитили её от окончательного позора и поражения! Докажите же теперь свою верность и мужество, как делали это всегда!
Ответом генералу была лавина яростных оваций, и как бы в завершение этой речи загремела канонада. Несколько десятков орудий обрушили свою мощь на врага, заколачивая защитников в перекопанную землю. Настал момент истины, с минуты на минуту войска двинутся в атаку. Ларинкс слез с броневика и остановился в нерешительности: остаться с солдатами или удалиться в штаб? Генерал посмотрел на комбрига Тисбе, который отдавал какие-то указания одному из батальонных, подошедших к нему по какому-то вопросу.
— Герр Тисбе, что вы думаете? — Решился наконец спросить Ларинкс.
— Я думаю, что вам решать, но вражеская пуля может быть не согласна с вашим решением… Красные зажаты в угол, они будут драться как звери. Ваша гибель никому не нужна.
Генерал немного поколебался, но здравомыслие взяло верх.
— Вы правы, я отойду за третью линию. — Тисбе ответил на это утвердительным кивком. Говорить было более не о чем, всё было решено.
Прозвучал сигнал, и вся линия лоялистов перешла в наступление. На этот раз три линии пехоты двигались более плотно, формируя своего рода шахматный порядок.
Канонада смолкла, в воздухе повисло тягучее напряжение, каждый солдат оказался наедине со своим страхом. Все понимали что идут прямо на врага, прямо навстречу вражеским ружьям и пулемётам. Предстоял бой из которого невозможно выйти без ощутимых потерь, «Божий Суд», как говорят грифоны.
Агриас вёл своё отделение на том же участке что и утром, формируя правое крыло третьего взвода. Замотанная шарфом и бинтами голова уже почти не болела, но лучше от этого не было. Деревенские дома становились видней всё отчётливее, чёрные провалы окон неприветливо смотрели на лоялистов. Из каждого могла прилететь пуля, а то и целая очередь. Пока ещё плохо различимые линии окопов давили на наступающих мрачным молчанием. Позади цепей первой линии, где-то далеко справа гудели двигатели бронемашин, едва поспевающих за бравыми молодцами из первой бригады, смело идущими вперёд и подающими всем пример. Цепи подходят всё ближе, вот до врага остаётся всего четыреста метров…
И тут вся вражеская линия вспыхнула огнём. Сотни винтовок, десятки пулемётов, всё что было добыто в бесчисленных налётах и боях было пущено в ход. Агриас успел увидеть как валится на землю с пробитой шеей взводный, как вся его рота залегает, сломленная первым ударом врага. Их опять застали врасплох, но на этот раз они заплатят намного дороже… Сержант уткнулся в снег, пули свистели над ним подобно крупному граду. Он подполз к одному из пней, только тогда он смог обернуться чтобы увидеть как вторая линия начинает работать в ответ, а солдаты валятся в снег как подкошенные.
Секунды тянулись подобно невыносимой вечности, выстрелы гремели, сливаясь в единый ужасающий гул, что уносил и калечил жизни. Артис среагировал быстрее всех, пулемёт был изготовлен к стрельбе меньше чем за минуту. Не тратя время на прицеливание боец дал очередь по врагу, засевшему на чердаке одного из домов. Он не видел ни силуэтов, ни фигур, только вспышки от выстрелов. По ним он и работал, затыкая одно окно за другим. Прямо перед расчётом взрыла снег очередь, пули частым дождём бились о землю вокруг, Артис увидел пулемётное гнездо в одной из траншей и дал по нему со всей силы, не жалея патронной ленты, враг осёкся и замолчал. Заметив ещё несколько вспышек в окнах домов Артис снова направил на них оружие… но вместо очереди он услышал лишь пустой щелчок, патроны кончились.
— Лента!!! — Проорал во всё горло разгорячённый солдат, ответом ему было молчание. Не услышав ответа Артис обернулся, чтобы увидеть как его напарник лежит ничком, навалившись на цинку патрон, которую не успел подать товарищу. Горевать было некогда, Артис отпрял от пулемёта и отвалил ещё тёплый труп с цинки, которая уже вся была заляпана его кровью. Пулемётчик в одиночку заправил пулемёт свежей лентой и продолжил работу. Всё это время он имел все шансы повторить судьбу своего помощника.
— Командиры второго и первого убиты! — Агриас услышал голос одного из солдат второго отделения, до которого тот докричался несколько минут назад. Положение было хуже некуда, он оказался единственным живым офицером во всём взводе. Нужно было что-то делать, но что? Сержант обернулся, его отделение понесло относительно небольшие потери, расчёт Артиса делал всё чтобы подавить вражеский огонь. В этот момент Агриас пожалел, что у него нет заместителя.
— Рейнис!
— Я!
— Ты за старшего!
— Как понимать?
— Прямо! Прикройте меня! Артис! Прижми сволочей!
И сержант пополз влево, туда где вели бой солдаты второго и третьего отделений. Свистели пули, гремели выстрелы, Агриас полз не поднимая головы, стараясь максимально прижаться к земле. Перестрелка набирала обороты, первоначальный шок прошёл, начало сказываться численное превосходство лоялистов, сержант смог добраться до центра взводной цепи без особых проблем.
— Сержант Агриас? — Обратился к нему один из ефрейторов, что прятался за особенно широким и высоким пнём.
— Это я! Скольких вы потеряли?
— Трудно посчитать, но многих. Офицеров почти не осталось.
— Ясно. Стало быть, мне придётся вести взвод? — Услышав эти слова ефрейтор повернулся к сержанту, желая посмотреть на него. Он сказал всего одно слово:
— Куда? — Агриас мотнул головой в сторону вражеских позиций.
— Огонь стихает! Вторая линия подавляет их!
— Сержант, чёрт побери! — Вдруг сорвался ефрейтор. — Хочешь чтобы мы все тут остались!?
— Я старше по званию! Это приказ! — Резко заткнул его Агриас. — Взвод! Слушай меня! Примкнуть штыки! В атаку!
В это время некоторые взводы и роты уже начали вставать и продвигаться вперёд. Первая бригада уже крепко подавила врага на своём участке, ветераны первыми ворвались в траншеи и начали их зачистку. Лоялисты превосходили ротфронтовцев в восемь раз, защитники не могли долго сопротивляться. Первый шок был преодолён, решительный натиск мог бы быстро решить дело.
Агриас поднялся во весь рост, подавая пример своим новообретённым подчинённым, он взмахнул копытом, увлекая их за собой… И это сработало. Штыки вновь заблестели на солнце, вновь серые силуэты стали подниматься с покрасневшего снега. Дружно, резко, без всяческих криков и бравады. В них всё ещё летели пули, но большая часть пулемётов уже была подавлена, а у оставшихся защитников кончались патроны. За третьим взводом поднялись второй и первый, вот уже вся рота двинулась на врага, поднимая и увлекая за собой всех кто остался в живых, всех кто желал мести за товарищей. Они продолжали падать в снег, но их уже нельзя было остановить. Чейнджлинги ворвались в окопы с яростью диких зверей. Приклады старых винтовок разносило в щепки от чудовищной силы ударов, штыки застревали в панцирях и рёбрах, ломались в слепых ударах о стальные каски. Рукопашная быстро превратилась в чудовищной жестокости бойню, где в ход шло всё вплоть до зубов. Пленных не брали, остатки защитников отступали в беспорядке, стремясь затеряться среди домов, отступить из деревни.
Рейнис вёл остатки первого отделения, они подбежали к окопам с яростным криком, дав несколько выстрелов в упор и ударив в штыки. Не встретив серьёзного сопротивления, отряд из шестерых бойцов первым вошёл в деревню. Рейнис вышиб дверь одного из домов и ворвался в него. Тут же прогремел выстрел, пуля ударила в дверную притолоку, чейнджлинг выстрелил в ответ и противник кубарем покатился с лестницы. Шестеро бойцов влетело в помещение первого этажа, там было пусто, только перевёрнутая мебель, битые окна и отстрелянные гильзы.
— Нужно проверить чердак. Я пойду первым.
— Не нравится мне всё это, как бы тебя там не прирезали…
— Если прирежут — значит прирежут. Я не офицер в конце концов. — Просто ответил Рейнис и пошёл по лестнице. Двое бойцов пошли за ним, Кулекс остался внизу, держа всё это на мушке. Остальные солдаты включая Артиса заняли позиции у окон.
Домик был не очень высоким, и подъём быстро закончился. Рейнис оказался на небольшом чердаке, заваленном хворостом и пустыми ящиками из-под патрон. Единственным источником света тут было небольшое слуховое окно.
Рейнис услышал шорох прямо за собой, он резко обернулся чтобы увидеть врага с занесённым кинжалом. Действовать штыком и прикладом в замкнутом пространстве было невозможно, уйти в сторону от удара уже не оставалось времени. Всё что Рейнис успел сделать, это отбросить ружьё в сторону и резко нырнуть вниз. Удар прошёл мимо, противник тут же снова ринулся в атаку. Это был ротфронтовец в военной шинели, бывший солдат или офицер. Рейнис снова поднырнул под вражеский выпад, ударил противника копытом поддых, повалил на пол и начал душить. За ним на чердак ворвалась вся троица включая Кулекса, но как-то помочь товарищу они уже не могли. Две громоздких фигуры катались по полу, пытаясь одолеть друг друга, пока Рейнис не изловчился и не ударил противника головой о перила лестницы, умерив его пыл. Солдаты окружили новоявленного пленника.
— Где ваш главарь? — Просто и ясно спросил Рейнис.
— Ничего я вам не скажу, офицерьё проклятое! — Завопил красный. Тогда Рейнис снова приложил его о перила.
— Говори!
— Да пошёл ты! — Снова удар.
— Либо ты говоришь нам где ваш командир, либо мы пускаем в ход приклады. Вам всё равно тут всем кранты, не спасёшь ты своего командира. — После этих слов ротфронтовец обмяк и потерял тягу к сопротивлению. В этот момент он выглядел довольно жалко: Разбитая в кровь голова, истощённое лицо, потухающие от отчаяния глаза.
— Ладно… Наш штаб… Третий дом дальше по этой улице. Комиссар Антис скорее всего там… А теперь пристрелите меня... Всё равно наша возьмёт! Будете от нас по лесам да подвалам прятаться, как мы от вас прятались! Радуйся мразь офицерская, потом за всё отвечать будешь!..
Прогремел выстрел, пленный осёкся и умолк навсегда. Рейнис обернулся и посмотрел на своих товарищей. Кулекс стоял со вскинутым ружьём.
— Правильно сделал, засиделись мы тут. — Стрелок как ни в чём не бывало встал, оставив своего врага лежать в собственной крови. На лице Рейниса не читалось ничего, но когда отряд покидал дом, он бросил взгляд на лестницу, ведущую на тот злосчастный чердак. «Или ты или я...» Подумал Рейнис, выходя из этого дома на улицу.
А снаружи догорал бой, лоялисты уже ворвались в деревню, красные старались не принимать с ними боя, отступая из неё. Рейнис с отрядом вышли из дома и двинулись дальше по улице. Они быстро добрались до третьего дома, но дверь в него была распахнута, а следы на снегу терялись в общей грязной мешанине вокруг. Впереди метались враги, за ними по пятам шли союзники. Редкие пули свистели в воздухе, но уже не находили цели. Отделение продолжило наступление без координации с Агриасом, который в этот момент сражался в другом месте. На пути Рейниса уже никто не стоял, отделение добралось до противоположной окраины деревни почти без боя. До опушки леса оставалось совсем немного, здесь не было крупного пустыря, у врага был реальный шанс скрыться. Добровольцы уже выбивались из сил, они могли лишь стрелять в отступающих. Те отвечали редким и беспорядочным ружейным огнём, стараясь как можно быстрее достигнуть леса.
Рейнис опёр винтовку о забор и прицелился в одного из красных. Он ничем особенно не выделялся, но стрелок выбрал именно его. Расстояние было порядочное, но выстрел был сделан. Чейнджлинг рухнул в снег, шедшие с ним тут же бросились в рассыпную.
Части врагов удалось уйти в лес, там вступили в дело бойцы Эрзаца и лишь немногим красным удалось вырваться из западни и достигнуть якякистанской границы.
Лоялистами было захвачено множество трофеев, в которые входили в основном ружья и пулемёты которые были захвачены ротфронтовцами до этого. Так же было найдено немало составных деталей оружия, охотничьих ружей, спортивных винтовок и прочего. Всё это свалили в приличных размеров кучу, на которую взобрался генерал Ларинкс. Он дал очередную свою помпезную речь, из тех которые не принято встречать кроме как с радостью и благоговением. В конце он объявил, что часть добровольческих бригад будет распущено, а солдаты остальных подразделений имеют право на демобилизацию по собственному желанию. Это было встречено особенно громкими овациями. Части разошлись квартировать по деревням, местное население было эвакуировано ротфронтовцами либо мобилизовано в ополчение, во многих домах была полностью уничтожена вся мебель, их опустошение наводило на дурные мысли.
Тем не менее, солдаты не собирались унывать. Вскрывались трофейные схроны с алкоголем и эссенцией, к вечеру разводились костры, растапливались печи. Солдаты сбивались в крупные шумные компании. Все обсуждали события сегодняшнего дня. Солдат третьего взвода чествовали как героев, семнадцать оставшихся в живых бойцов окружила толпа сослуживцев: «Как вы их!», «Молодцы, ребята!», «Утёрли нос первой бригаде! Не только они воевать умеют!» звучали отовсюду похвалы. Солдатам протягивали фляги и бутылки со шнапсом, сигареты и много чего ещё. Тут из-за спин послышался резкий голос денщика Ларинкса:
— Сержант Агриас!
— Я! — Ответил сержант, поднялся от костра, и продравшись сквозь толпу однополчан предстал перед денщиком. Он чувствовал чудовищную усталость, но был доволен своим поступком. Он чувствовал себя героем.
— Генерал желает видеть вас, следуйте за мной.
Они прошли мимо рассевшихся у костров солдат. Везде царила болтовня и зелёный змей.
— Герр гауптман! Я рад вас видеть в добром здравии. — Сначала Агриасу показалось, что обращаются не к нему, но затем он увидел Ларинкса в окружении офицеров, смотрящего прямо на него.
— Прошу прощения, герр генерал-полковник, но я пошёл в добровольцы лейтенантом…
— Не стоит лишней болтовни, мне предоставили ваши документы и я решил вас повысить. Вы поступили как герой, хоть из-за вашей атаки ваш взвод и понёс большие потери. Эта война закончилась, вам нет смысла далее находится здесь. Добровольцам ещё предстоит выдержать немало сражений, и я бы не хотел чтобы вы в них участвовали. Ещё остались оппозиционеры в ульевых подземельях, ещё не умиротворён народ и не казнены все виновные. Служба в рядах Королевской армии сделает вам больше чести. — Ларинкс смерил Агриаса взглядом, он хотел рассмотреть виновника сегодняшнего торжества: Сержант был невысок, хорошо сложен и зеленоглаз, как и большая часть чейнджлингов его роты. У него был тёмно-серый панцирь и приятные черты морды, ещё хранящие на себе следы прошедшего дела. В этот момент старый генерал смог разглядеть в нём достойного офицера.
— Вы правы, герр генерал-полковник. Я вполне исполнил свой долг перед Родиной в борьбе с врагами внутренними, нужно быть готовым встретить врагов внешних! — На эти слова Ларинкс ответил улыбкой.
— Идите, сегодня вы заслужили мою милость своей храбростью. Завтра мы выступаем к Хурорнду.
Агриас вытянулся по струнке, отсалютовал, повернулся «Кругом» и зашагал к своим.
— Ну что Артис, война закончилась, куда теперь? — Спросил Кулекс сидящего у костра пулемётчика. Тот был не сколько мрачен, сколько задумчив. Кулекс не сразу понял причину. — Что ты такой кислый, может шнапса выпьешь?
— В Сориф, надо мать проведать. — Начал он. — А шнапса мне не надо, я за эти полтора года этой водки столько выдул, сколько за десять лет не смог бы. Прибили моего второго номера. А я даже имени этого парня не запомнил. Вот был чейнджлинг и пропал без следа, понимаешь?
— В документы его запишут, не волнуйся ты так. Ничто не пропадает бесследно, товарищ.
— Документ то бумажка. Бумажка сгореть и истлеть может. А вот память просто так не вымараешь. Исчез он, будто и не было. Вот Аскалафа мы не забудем, он в нашей памяти жить будет, а этот…
— Неизвестный солдат… — Тихо сказал Рейнис, наливая шнапс в алюминиевую кружку. Он собирался радикально переменить тон разговора.
— За сержанта Аскалафа! За всех павших чейнджлингов! — Громко произнёс он, поднимая кружку. Его тост встретил одобрение.
— И за павших красных тоже? — В недоумении спросил один из солдат. На это Рейнис ответил молчанием, никто не возмутился по этому поводу. Для многих эта борьба была закончена, многие не видели более смысла воевать со своими соотечественниками, какие бы вредные идеи они не исповедовали. Эта война должна была стать забытой, и её участники были только рады этому.
— Солдаты! Надолго мы тут не задерживаемся! Спать будем у этого костра, все дома забиты до отвала.— Агриас вернулся в расположение своего взвода. Он был в приподнятом настроении, но его глаза уже слипались. Окружавшая солдат толпа однополчан быстро растворилась, оставив товарищам немало презентов.
— Ну хоть как-то, хорошо что в тепле и среди своих. — Кулекс одним духом опрокинул кружку шнапса. Чейнджлинг он был мелкий, но пить мог за отделение королевских лейб-гвардейцев. — Во Враксе меня ждут, порой жалею что вообще здесь оказался.
— Ну что ты! — Агриас сел рядом с бойцами. — На благое дело же шли, Родину защищали, как никак.
— Ну, это верно. По крайней мере звучит хорошо. Но лучше бы меня здесь не было…
— Добровольцем же записался.
— Был дурак.
— Тоже верно. — Агриас устало засмеялся. — Всё ребята, хватит пить! На завтра ничего не останется. Объявляю отбой, чтобы на поход все были в лучшем виде!
— Так точно герр лейтенант! — Почти хором отозвались солдаты. Дело действительно было к вечеру. Конечно, сегодня был отличный повод для праздника, но солдаты уже несколько дней пребывали в тяжёлом напряжении и сражались чуть ли не из последних сил. Пешие переходы, мелкие стычки с красными, постоянное тяжёлое ожидание засады или чего нибудь из этой серии, последний бой, который враг дал с достоинством и в котором было слишком много потерь. Хотелось больше спать, а не пить и праздновать. Ночь прошла спокойно, караул не заметил никакой вражеской активности. Только вдали слышались редкие выстрелы: это бойцы Эрзаца преследовали последних социалистов, что мелкими группами уходили на восток…
Утром солдаты построились, погрузились на подошедшие грузовики и двинулись назад, к Хурорнду. Десять тысяч добровольцев разными путями стремились к этому улью, где должны были расквартироваться на некоторое время, потом их должны были погрузить на поезда и отправить в изначальные районы сосредоточения, где бойцы и получали возможность выписаться. Обратный поход оказался не менее длительным, железная дорога в ту сторону отсутствовала как таковая, район северных хурорндских владений приносил недостаточно высокие прибыли местным корпорантам, поэтому его развитием заниматься не торопились. Лес уже не представлял такой необходимости заводам улья, более массовый и дешёвый каменный уголь и кокс из Сорифа и Волистада практически уничтожили необходимость в производстве угля древесного. Экономика ещё не работала на армию, и маршевым колоннам приходилось днями преодолевать десятки километров дорог, часто останавливаясь на привалы и биваки, уже не загоняя солдат до такого изнеможения. Вся радость окончательной победы над врагом была несколько приглушена походной рутиной.
Седьмая бригада была погружена на грузовики, но в сущности толку от этого было мало. За автоколоннами тянулись колонны марширующей пехоты, от которой машины не должны были сильно отрываться. Ларинкс хотел чтобы все войска одновременно подошли к улью и не растягивались по дорогам. Дорога заняла четыре долгих дня. На пятый день колонны подошли к улью.
Серо-чёрная громада стояла на высоком голом холме, с которого открывался вид на Хурорндские горы, уходящие хребтами дальше на север и запад. На десяток вёрст вокруг улья были голые холмы, тут и там попадались малые и крупные фольварки и деревушки, занимающиеся выращиванием технических культур, в основном льна, ведь хлопок и конопля в этих краях не приживались. Когда-то тайга покрывала всё это пространство, но с появлением здесь чейнджлингов всё радикально изменилось.
Хурорнд был вполне процветающим ульем, но отдалённость от крупных промышленных центров отодвинула его на периферию. Улей стал скорее форпостом и опорным пунктом чейнджлингской армии на случай войны с Якякистаном, от него отходило немало железных дорог, промышленность могла обеспечить население всем необходимым. Торговля шла бойко, хоть и вывозилось из улья намного меньше чем ввозилось. Бывали даже случаи, когда с востока приходили якские торговые караваны. Среди местной верхушки находились ценители и коллекционеры, которые с радостью приобретали меха и различные изделия из Якякистана. В общем, этот улей можно было бы смело назвать чейнджлингским «Городом N», ведь жизнь там шла относительно размеренно, какой-нибудь враксианский рабочий или везалипольский клерк имели бы полное право назвать Хурорнд «Большой деревней» на несколько сотен тысяч душ. Да, здесь стояли постоянные военные гарнизоны, но они были малочисленны, так как в последние годы угроза со стороны яков считалась минимальной.
Поэтому, когда стало известно о крупной базе коммунистов близ якской границы, это стало сенсацией для местных, ведь даже рабочие забастовки обошли улей стороной благодаря авторитету местной администрации, которая стремилась учитывать потребности рабочих и не провоцировать излишнее недовольство.
И сейчас солдат Ларинкса торжественно приветствовали у главного входа в улей: значительных размеров толпа собралась у дороги. Въезжающие автомобили встречались радостными возгласами и смехом, их только цветами не закидывали, потому что у чейнджлингов это было особо не принято. Агриас сидел в одной из машин на месте рядом с водителем, и смотрел в окно. Он видел дорогие меховые шубы, цепочки от часов, цилиндры и шляпы, под которыми блестели глаза и линзы моноклей, белые улыбки, которые скрывали за собой как правду, так и ложь. В этой толпе не было простых чейнджлингов, добровольцев встречали представители местной верхушки, довольные тем, что безопасность их кошельков была восстановлена.
Бригада за бригадой втягивались в широкий проход, попадая в гигантскую «прихожую» улья — нечто похожее на большой ангар, гибрид вокзала, автовокзала и склада. Здесь разргужались и загружались составы, хранились и распределялись по шпилям улья различные товары и грузы. Для того чтобы расквартироваться в ульевом гарнизоне потребовалось несколько часов напряжённой организаторской работы, но к вечеру все солдаты уже были по ротам расположены в казарменных помещениях гарнизона. Этот шпиль был довольно старым и фактически представлял из себя настоящую цитадель: узкие окна-бойницы, стены, в некоторых местах доходящие до пяти метров в толщину. Казармы, военные склады и прочие помещения были расположены равномерно по всему улью и в случае вражеской осады могли служить огневыми казематами. На вершине шпиля находились казармы для офицеров и гарнизонный штаб. Сейчас же эта крепость пустовала, её охранял лишь небольшой гарнизон в сотню бойцов. Полиция и отделение Королевской Жандармерии находились в другом шпиле.
Рота гауптмана Гинта получила на ночлег такую же казарму, как и все остальные. Это было чистое прибранное помещение, в котором были двухъярусные кровати, тумбочки и шкафы.
Солдаты привели себя в порядок и изготовились ко сну. Радости и облегчения не было предела. Наконец-то они спят не на земле, и не на хворосте и сене, укрываясь шинелями как одеялом. Наконец это закончилось. Облегчению добровольцев не было предела, когда Ларинкс объявил о расформировании седьмой бригады. После этой ночи она должна была эшелонами прибыть во Вракс, улей где она была сформирована, и там прекратить своё существование. Все были рады этому, в казарме шёл очень активный разговор о том, кто что будет делать после роспуска. Кто-то хотел продолжить службу в армии, кто-то хотел вернуться в родной улей и продолжить когда-то прерванную мирную жизнь.
Артис не участвовал в этом разговоре, он думал о том, как побыстрее попасть в Сориф, к своей семье. Он знал, что поезд в этот улей уходит несколько позже чем поезд во Вракс, но экономия времени всё равно была большой. «Может попросить Агриаса? Он офицер, замолвит за меня словечко», подумал он, перевалившись с одного бока на другой. Он увидел несколько пустых кроватей, предназначенных для тех кто не вернулся из похода. Он опять вспомнил своего погибшего напарника. Как его звали? Кем он был? Он уже этого не вспомнит, этот солдат ушёл в небытие вместе с этой мерзкой войной, на которой чейнджлинг поднимал оружие на чейнджлинга из-за мыслей в голове и нарукавной повязки. Война с пони или оленями ещё была бы чем-то оправдана, эти народы были традиционными врагами оборотней, но как подданые Кризалис могли подвергнуть сомнению и осуждению Её действия? Почему всё, что строилось непосильным и дружным трудом чейнджлингского народа вдруг оказалось под угрозой уничтожения? Почему пропала надежда, почему пропало уважение к власти? Почему солдат любимой и престижной армии начали клеймить «контрой», «офицерьём», «псами режима»? Почему военные в конце концов пошли на открытую войну с собственным народом? С собственным гражданским населением? Молодой пулемётчик не находил на это ответа, да и смысла находить не было. Всё это закончилось как страшный сон, Артис надеялся, что больше ничего подобного не случится. Тут в казарму зашёл Агриас.
— Здравия желаю, солдаты! — Весело поприветствовал он роту.
— Здравия желаем, герр командир! — Ответило несколько десятков голосов. Насчёт конкретного звания Агриаса возникла серьёзная путаница. За два дня он из ефрейтора стал лейтенантом, при этом он уже являлся лейтенантом армии и был повышен лично Ларинксом до гауптмана. Так что теперь всем было намного проще называть его просто «командиром третьего взвода».
— Ну что, как там наш очкарик? — Задал вопрос один из солдат, имея ввиду Гинта, которому в последнем бою пуля разбила линзу очков и ранила в щеку. Санитары оказали офицеру своевременную помощь, но до прибытия в улей судьба его глаза и жизни в целом оставалась под вопросом.
— Очкарик хорошо, я бы сказал — отлично. Пьёт за двоих, болтает за десятерых. Даже глаз ему вылечили, а что, волновался за него?
— Да не то чтобы… — Ответил солдат, подразумевая под этими нейтральными словами нечто совершенно конкретное и крайне недостойное для военнослужащего.
— Вот и всё, вопрос исчерпан. — С некоторой строгостью осадил его Агриас, недвусмысленно давая ему понять, чтобы тот держал свой язык за зубами.
— Герр командир, разрешите обратиться? — Довольно громко сказал Артис.
— Разрешаю. — Агриас подошёл к койке у которой стоял пулемётчик. — Что стряслось?
Офицер сел на кровать, Артис последовал его примеру.
— У меня к тебе просьба. Ты нам говорил, что мы сначала поедем во Вракс, а потом уже кто куда хочет, так?
— Да, так запланировало командование, это последний приказ который наша бригада обязана выполнить в лучшем виде.
— Что-ж, против приказа не пойдёшь… Просто тут такое дело, мне бы в Сориф побыстрее попасть…
— Извини, товарищ. Но ты пока ещё в строю, так что от приказов лучше не уклоняться. — Агриас посмотрел на него пристально и сурово, он быстро перевоплотился из закадычного друга в строгого начальника. — Для твоего же блага, Артис.
— Что-ж, делать нечего. Я сразу понял что глупая это затея, да и ты не такой большой начальник чтобы допускать такое.
— Вот это звучит вполне верно, и здраво. — Командир встал и направился к выходу из казармы, весело переговариваясь со своими сослуживцами.
На верхушке шпиля всё было хорошо. В офицерских казармах играли на пианино, пели песни, поднимали тосты и обсуждали подробности прошедшего похода. Личный состав находился на попечении ефрейторов и фельдфебелей.
Агриас поднимался по лестничному пролёту, ведущему на самый верх, в апартаменты старших офицеров. Он был приглашён туда. Тут уже не было никаких вопросов, Ларинкс считал Агриаса гауптманом, так как сам повысил его до этого звания, не как командир Добровольческого Корпуса, а как генерал-полковник Королевской армии.
Лестница кончилась, небольшой коридор тоже. Агриас открыл красивую дубовую дверь и оказался в небольшой, но густо заполненной зале. Громко играло пианино, звенели фужеры, где-то в углу был слышен характерный стук кия о бильярдные шарики. Вокруг большого овального стола собралось несколько десятков чейнджлингов. Офицерские и генеральские кители, чёрные фраки и белые рубашки приглашённых на вечер чиновников и заводчиков. В центре этой сиятельной компании, сидела фигура в тёмно-синем мундире старого пошива, с посеребрёнными пуговицами и изумрудно-зелёной перевязью ордена «За Заслуги» — высшей военной награды Империи Кризалис, так же на мундире были и некоторые другие медали и ордена. Ларинкса было трудно назвать «Старым офицерством», но он успел за свою жизнь побывать в нескольких крупных делах, выслужиться и отличиться перед Кризалис, начав службу в её гвардии.
— Сегодня, я хочу оповестить всех собравшихся о блистательной победе наших добровольцев над бунтовщиками и мятежниками, и поздравить вас с тем, что время коммунистической угрозы в нашей стране подошло к концу. От этой орды смутьянов остались лишь жалкие дезорганизованные остатки, которые мы в скором времени окончательно загоним в гроб! Слава Кризалис! — С этими словами генерал поднял тост, в предоставленном ему дорогом фужере была тёмно-бордовая эссенция пятнадцатилетней выдержки.
— Долгих лет нашей Королеве! Слава! Слава! — Загремели офицеры и гости вокруг. Фужеры взлетели ввысь, раздался тонкий и приятный перезвон дорогих и старых сервизов. Агриас подошёл вплотную к собравшимся вокруг стола и протиснулся сквозь ряды тех, кто удовлетворялся одним лишь созерцанием этого действа, иными словами, через денщиков и лакеев, плотно обступивших стол, ожидая указаний от своего начальства и желая поглазеть на звёзды и аксельбанты Ларинксовского мундира. Молодой офицер не хотел беспокоить собравшихся, он встал позади них, его простой полевой китель выглядел довольно незаметно среди нарядных белых портупей, крестов, орденов, френчей, фраков, моноклей и цилиндров. Тут его взгляд встретился со взглядом Ларинкса. Тот уже опустошил дорогую тару, его расположение духа было самым положительным. Сейчас, он был рад видеть того, кого совсем недавно наградил погоном с двумя ромбами.
— Господа! Среди вас стоит истинный герой прошедшего дела! Этот славный офицер принял командование, когда погиб его старший начальник, и собственным примером поднял добровольцев в штыковую атаку, быстро и решительно завершив сражение в пользу лояльных сил!
Агриас заметил, с каким удивлением оборачиваются на него чейнджлинги, которые до этого момента и заметить-то его не замечали. Какое-то мгновения их лица выражали одну простую мысль: «Что он здесь делает?», но эти выражения быстро сменились на подобострастные маски. Поздравления и похвалы посыпались теперь на Агриаса. Яркие тирады красивых слов о ратной доблести воинской славе, ни одного звука о погибших солдатах и разорённых гражданских. Агриас выслушал всё это с достоинством и выдержкой, восприняв это как должное. Он был рад находиться в таком обществе, но ему был непривычен весь этот блеск. Долгие месяцы походов, патрулей, дозоров, стычек и боёв с врагом. Ночёвки на земле, в вагонах-теплушках, в брошенных домах и сараях, постоянное чувство голода и страха перед внезапной вражеской засадой. Это время сблизило его с другими чейнджлингами. Теми, кто едва мог позволить себе даже тёплое пальто, не говоря о фраке и крахмальном воротничке. Теми, кого иной старший офицер видел только как имя в списке, или как одну из множества блестящих на солнце касок идущей маршевой колонны.
— Спасибо вам, господа! Ваша похвала очень ценна для меня. Но не только лишь моей храбростью была завоёвана победа. Не я один пошёл на врага, со мной поднялись те, для кого этот бой стал последним, те кто принёс высочайшую жертву на алтарь победы. Я понимаю, что сегодняшний день — светлый день для нас и всей нашей Родины, но раз уж я оказался здесь, я хочу попросить вас об одном: Помяните хотя бы одним добрым словом тех, кто ради вашего благополучия, ради благополучия нашей страны пожертвовал всем до последней капли своей крови.
После этих слов зал смолк. Агриас своими глазами видел как у одного корпоранта выпал из глаза монокль, гражданские гости замерли в некоторой нерешительности и недоумении, но офицеры посмотрели на гауптмана с пониманием и уважением. Многие из них начинали свой путь с солдатской лямки, и Ларинкс не был исключением.
— Вы безусловно правы, — Без веселья, но с суровой твёрдостью сказал он. — Забыть о них было бы величайшим кощунством для любого уважающего себя командира. Поэтому я объявляю тост за всех павших. В этой войне не было своих и чужих, были лишь правые и обманутые. Тройное ура в честь погибших воинов!!!
— Ура! Ура! Ура! — Дружно проскандировали военные, синхронно поднимая бокалы. Агриас незаметно исчез из празднующей компании и направился к своей казарме. За этот вечер он оглох от аплодисментов, тостов, музыки и красивых слов. Ему как никогда захотелось заснуть, чтобы не видеть всего этого великолепия, более походящего на пляску на костях.
На следующий день в Хурорнд пришло два обычных товарных состава и бронепоезд «Феррум-Серпентибус». Солдаты седьмой бригады простились с товарищами и ульчанами, погрузились в вагоны и двинулись в улей Вракс, который должен был стать конечной точкой пути этого добровольческого формирования.
Четверо товарищей. Глава I: Возвращение домой.
В этой главе мной будет использован приём, без разъяснения которого у аудитории могут возникнуть вопросы. В общем, далее по тексту будет четыре резких скачка между четырьмя сюжетными линиями, прошу иметь это ввиду. Так же я решил разместить в конце текста сноски, дабы не нагружать главу лишней информацией.
И да, в этой главе не будет быстрого действия как такового, только мирное бытие главных героев.
Циклопические шпили улья Вракс стали видны из окон вагонов ещё когда те были за четверть суток от него. С трёх сторон его окружали леса, но они никак не могли скрыть размеров этого чудовища.
Артис лежал у окна. Опять они едут в проклятой теплушке. Ему иногда казалось, что начальство воспринимает подчинённых как нечто абсолютно не имеющее признаков живого существа. Здесь не было ни намёка на кровати, приходилось размещаться на прохудившихся матрацах, горах хвороста и сена. Ночью вагон отапливался металлическими печами, а иногда и просто железными бочками, в которых жгли всё что могло гореть и давать тепло. Чейнджлинги собирались большими ватагами у источников тепла, со стороны это зрелище выглядело довольно жалко. Тем не менее, солдаты не жаловались. В вагоне бодро играла губная гармоника, под мотив которой пело несколько десятков голосов:
"В лесу, в лесу зелёном -
Избушка лесника.
В лесу, в лесу зелёном -
Избушка лесника.
Оттуда утром рано
Свежа, мила, румяна
Выходит дочка лесника
Выходит дочка лесника..."
Тянулся мотив старой ликтидской песни. Артис вовсе не был из тех краёв, но он всё равно подпевал своим товарищам, на ходу вспоминая слова, вбитые ему в голову множеством маршей и привалов. Вот этот мотив смолк, гармонист завёл другой, весь вагон потянул за ним и вновь полилась песня. Это могло продолжаться часами, духу обладателя гармоники можно было позавидовать. Однако, не все были такими как он, поэтому, песни смолкли спустя некоторое время.
Три поезда шли на максимально возможной, но небольшой скорости. "Феррум Серпентибуc" двигался медленно, остальные составы упирались ему "в затылок". Дорога продолжалась около двух дней, и на эти сутки поезда должны были наконец прибыть. Все находились в приподнятом настроении, песни тянулись одна за другой, перемежаясь весёлым смехом и разговорами. Когда в солдатский вагон начали заходить офицеры, их встречали чуть ли не дружески. Через считанные часы они приедут в улей, и всё наконец закончится...
— Артис, чего ты такой угрюмый? — Кулекс сидел напротив пулемётчика в плотной компании товарищей, Рейнис, как обычно, расположился в стороне.
— Знаешь, может тебе смешно, а мне не очень.
— Почему же?
— Рано обрадовался, видишь ли. Теперь тоска по дому разыгралась.
— Тебе есть по чему тосковать?
— Скорее, по кому.
— По кому же?
— Родня.
— Невиданная роскошь, хочу сказать. Вракс хоть и дом мне, но меня там никто не ждёт... Из родни, по крайней мере. Вон Рейнис у нас вообще из ликтидской глуши, правда Рейнис?
— Правда. — Глухо ответил Рейнис, переваливаясь на другой бок, лицом к собеседникам. — Только, ты так про мою "глушь" не говори, а то нашёлся у нас тут, видите ли, почтённый биненштокер. Не "захолустье" у нас, а уважаемая охотничья артель. Я её заслуженный участник, а мой батюшка — славный её предводитель. Если бы не наш брат, не было бы у Матушки-Королевы половины беличьих шуб!
Услышать столько слов подряд от такого чейнджлинга как Рейнис было редкостью, да и ответить на такой ультимативный аргумент было трудно. Несколько минут просидели молча. Громада улья становилась всё ближе и ближе с каждым моментом, а лес уступал широкой равнине, раскинувшейся вокруг Вракса.
— Эй! Музыкант! Сыграй-ка мне чего нибудь, а то от скуки с ума схожу!
— Раздался в вагоне знакомый голос Агриаса.
— Да не могу, герр командир, у меня уже от собственной игры уши закладывает, да и песни мы все перепели.
— А политические?
— Политические мы в первую очередь, чтобы потом не касаться .
— А чего же так?
— Да ну их, честное слово! Только война закончилась, устали.
— Тоже верно, вам эти дела уже ни к чему. — Подытожил Агриас, и пошёл дальше по вагону, отыскивая свой взвод.
— Ну здравствуйте, господа хорошие! Обстановочка у вас тут, прямо скажем, не важная.
— В тесноте, да не в обиде! — Ответил офицеру Кулекс, который явно проявлял завидное желание поболтать. — А у вас как с апартаментами? Сколько бархатных подушек и вингбардских танцовщиц положено на офицера? — После этих слов окружающие взорвались смехом. Пребывавший до этого в весёлости и возбуждении Агриас несколько потемнел, но общей атмосферы не нарушил.
— У нас не лучше вашего, вагоны-то всё равно товарные, так что спим мы хоть и на нормальных кроватях, но господа что постарше рангом всё равно возмущаются, ходят мрачные, как сама смерть.
— Герр Агриас? — Новый голос резко вмешался в разговор, все остальные умолкли. Агриас обернулся. За ним стоял гауптман Гинт, со всегдашней непроницаемой маской вместо лица. Очки заменил монокль, раненый глаз был перемотан бинтами и прикрыт чёрной повязкой. Некоторое время ротный молчал, как бы не зная как ему выразиться.
— Я, герр гауптман!
— Через час мы будем на месте, выполните всё, за что несёте ответственность, не подведите меня и сослуживцев.
— Слушаюсь!
Гинт посмотрел на Агриаса своим единственным здоровым глазом. Так же холодно и сухо, как и всегда. Затем он повернулся, и двинулся на сцепку вагонов. В отсутствии начальства разговор быстро возобновился.
Пронзительный свисток паровоза, резкие команды офицеров, краткая, но бурная суета сборов. Солдаты быстро строились и выходили на перрон враксианского военного вокзала, находящегося в старом арсенальном шпиле, который был так велик, что имел отдельный транспортный узел сообщения, сугубо под свои нужды. Он использовался на полную мощь только во время стратегических манёвров и перебросок войск из улья в улей. Сейчас тут было относительно спокойно. Бригада быстро и организованно выгрузилась, и двинулась на заранее приготовленные квартиры. Ни один поезд в чейнджлингской империи не ездил просто так, недостаточно было создать расписание, каждый состав должно было встречать и отправлять в нужное время, заранее готовиться к приёму грузов и пассажиров, дабы не возникало ни малейшей заминки. Места было мало, а рейсов много, каждая секунда была на большом счету. Вокзальные службы и машинисты работали на износ, пользовались почётом и уважением.
Добровольцам дали немного времени на то, чтобы те привели себя в порядок, затем всю бригаду подняли и вывели на местный плац. Их было около двух тысяч, примерно столько же сколько и покинуло Вракс полтора года назад.
— Господа офицеры и товарищи бойцы! — Бригадный командир Юрис стоял на кафедре в окружении старших офицеров. — Я рад поздравить вас с тем, что наш долг перед Отечеством на данный момент исполнен окончательно. Наша бригада будет расформирована в этот же день. Вас разоружат и денежно вознаградят, после чего вы получите право покинуть арсенал и отправиться туда, куда вам нужно. Командовать вами было честью для меня, я рад отпустить вас на заслуженный отдых! Ура!
— Ура! Ура! Ура! — Радостным громом отозвалась бригада.
Со сдачей оружия не было большой мороки, ведь его везли в отдельных вагонах и по прибытию тут же отправили на склад, а вот всё остальное отняло около трёх часов и порядком измотало всех. Обнаруживались пропажи котелков, подсумков, противогазов и прочего. Это вызывало бурю негодования и со стороны солдат, и со стороны местных арсенальных писарей и интендантов, которые в конце концов объявили, что потерянное снаряжение будет вычтено из вознаграждения, чем вызвали резкое порицание от добровольцев, и от их офицеров в том числе. Тогда бригадир Юрис зачитал депешу от Ларинкса, которая гласила, что стоимость всего утерянного и испорченного генерал берёт на себя. Это помогло разрешить конфликт.
Когда всё это закончилось, добровольцы покинули арсенал и разбрелись по вокзальным гостиницам.
Вся столовая была под завязку заполнена чейнджлингами в военной форме. Бывшие добровольцы пили и веселились, прощаясь со своими товарищами. С каждым часом их становилось всё меньше и меньше: кто-то оставался во Враксе, кто-то уходил на приходящие поезда.
— Ну что, товарищи. Видимся, может, в последний раз. — Агриас сидел за столом вместе со всеми остальными, это единственное что он смог сказать в этот момент. Громко играла гармоника, поддатые чейнджлинги громко пели. Офицер посмотрел на сидящих рядом Артиса, Кулекса и Рейниса. Все они молча пили, сказать было нечего. Полтора года они провели бок о бок, а сейчас расстаются чтобы забыть об этом времени как о страшном сне. Они понимали, что больше не увидятся, ведь живут в разных местах и у каждого множество нерешённых проблем, чтобы думать о встрече и далёкой дружбе. В них боролись два желания: желание забыть ужасы братоубийства, и желание запомнить дружбу, связавшую их.
— Ребята, я пойду. Мне пора. — Кулекс встал из-за стола. Все молча посмотрели на него.
— Вот так сразу? — В недоумении спросил Артис.
— Да. Не о чем говорить, нечего вспоминать, да и пить не хочется. Прощайте. Если кто из вас и окажется во Враксе, то идите в жилблок номер 274, он находится в ведении нашего околотка, где я служил в полиции. Хочу вернуться туда, идти больше некуда. Может найдёте, встретимся, поболтаем. — Кулекс повернулся, но резко остановился на полушаге. — Простите меня за неучтивость. — С внезапной усмешкой сказал он напоследок, и растворился среди серой формы бывших сослуживцев.
Оставшаяся троица смотрела ему в след.
— Ему хорошо, а мне ещё два часа ждать. Ужас как домой хочу, меня там уже точно похоронили. Обещал через шесть лет вернуться, а возвращаюсь через семь с половиной, непорядочно это... — Подал голос Артис, желая как-то разрядить обстановку
— Артис! Без тебя нам всем давно была бы крышка! Это не меня надо было в капитаны повышать, а тебя. Редких принципов чейнджлинг, честный, добросовестный. Без тебя пришлось бы туго.
— Не льсти мне, Агриас. Без своей машинки я бы ничего не сделал. Был бы у вас другой пулемётчик, да хоть тот же парень который... того... — Артис упёр взгляд в стол и сделал долгую паузу. — Когда в большом гарнизонном бунт начался, у меня был выбор. Либо за красных идти, либо за добровольцев. Из моего взвода почти все красные банты нацепили, офицеров резать начали, на склады рваться. А я ушёл, потому что сразу понял, что красная бригада — верная смерть. Все были парни молодые, глупые, как услышали о том что дело в Кантерлоте сорвалось, сразу начали роптать, вот и дороптались. Приехала первая ветеранская и перестреляла их всех... А ведь мы с одного призыва были, все с Сорифа! Жаль ульяков, а ведь последний год шёл, ещё бы пара месяцев и домой. Не дождались их...
— Нечего красных жалеть. — Твёрдо отрезал Агриас. — Молодец, что за ними не пошёл. Стелят они мягко, а потом такое творят... Два слова: бандиты, мошенники.
— Под Хурорндом мы с бандитами воевали? — В разговор неожиданно вклинился Рейнис, Агриас посмотрел на него, крепко задумался, погрузился в ещё свежие воспоминания...
— А кто знает?.. — Скороговоркой проговорил он и резко допил кружку водки. — Я — имперский офицер, служу своему Отечеству, своей Королеве. Должен бороться с такими вот... Должен, и точка. Но если честно, то я уважаю храбрость коммунистов. И я не могу уважать в них всё остальное. Они... монстры. Схватка с коммунистом подобна схватке с диким зверем, неудивительно почему северянские красные так крепко вломили эквестрийцам, что сама Селестия приказала своим генералам отступать. Этот народ всегда отличался своей варварской дикостью, а коммунизм превратил их в форменных чудовищ! Я должен ненавидеть их, но я отдаю им должное.
Рейнис ответил лишь уважительным кивком, явно впечатлённый речью офицера. Агриас же посмотрел на часы.
— Поезд в Везалиполис будет только рано утром. Мы с Рейнисом поедем вместе, он сойдёт в Ликтиде, и дальше будет добираться сам. Час уже поздний, надо выспаться, а я прилично выпил... Удачи тебе, пулемётчик. Надеюсь, твои родные будут рады тебе. Прощай. — Агриас встал и ушёл, за столом остались только Артис и Рейнис.
— Прощай, товарищ. — Твёрдо сказал последний, в его похожих на холодный изумруд глазах что-то блеснуло. Пулемётчик смог только глубоко кивнуть в ответ. Следующее время Артис провёл скучая и ожидая свой поезд. Наконец время настало, и чейнджлинг ушёл, прихватив с собой свои нехитрые пожитки, оставив стол совершенно пустым.
Гражданский поезд в Сориф выглядел красиво и приветливо по сравнению с теплушкой. Несмотря на поздний час, на главном враксианском вокзале было не протолкнуться: везде сновали спешащие на поезда чейнджлинги, лакеи тащащие багаж, продавцы газет, торговцы всем что только можно. Свист, шум, гомон, крики зазывал. Жизнь двухмиллионного улья билась в этом месте круглосуточно. Артис предъявил свои документы и занял своё место в вагоне. Вокруг кипела суета: провожающие прощались с пассажирами, работники поезда проверяли билеты.
— Здравствуйте, предъявите пожалуйста билет. — Раздался приятный голос контролёрши. Артис посмотрел на неё, достал билет. Контролёрша прокомпостировала билет специальной машинкой, раньше работники поезда делали это клыками.
— Вы военный?
— Да, демобилизовался. Еду домой.
— Приятного рейса. — Проводница улыбнулась, блеснув своими длинными острыми зубами.
Артис ехал в бюджетном плацкарте, в основном на таких поездах ездили простые чейнджлинги. Артису быстро составилась компания по купе. Это были ехавшие из отпуска сорифские чиновники. Трое чейнджлингов возвращались из Ликтиды. Поезд пробудился, лениво запыхтел, заворочал поршнями и двинулся вперёд. Пёстрое зрелище забитого под завязку вокзала становилось всё пестрее и неразличимее, по мере того как машина набирала обороты. Вот и кончился сам улей, поезд выехал на равнину вокруг Вракса. Луна светила ярко, серебря покрытые снегом поля и кроны далёкого леса. Суета вокзала быстро пропала. Пассажиры готовились ко сну, колёса стучали размеренно и негромко.
Дорога длилась довольно долго, почти три дня. Поезд останавливался на крупных станциях , пассажиры сменяли друг друга. Артис занимал себя общением со своими попутчиками, стремился вызнать, как там в его родном улье дела, да и вообще, что происходит вокруг. Клерки восхищались его военным видом, делились с ним взятой в дорогу эссенцией, но ничего внятного рассказать не могли, ведь сами были с другого шпиля да и жизни вне письменного стола особо не видели. Так и прошло время, в шутках, разговорах и картах. Пейзаж за окном редко менялся. Это были поля и леса, изредка попадались деревушки и городки, малые ульи. На последний день пути на горизонте замаячил Сориф.
Поле вокруг него уже более походило на лесотундру: голый белый пейзаж, выглядящий так большую часть месяцев в году и лишь на короткое время покрывающийся робкой желтоватой травкой. Не было более унылого зрелища, чем это. Артис вспоминал густые леса вокруг Вракса, белые от снега и штукатурки домики аккуратных маленьких деревушек, что попадались по пути, спокойно идущих по своим делам деревенских, так не привычных и так сильно не понимающих суетливости и расторопности биненштокеров. Там была жизнь, цивилизация, а сейчас за окном была страшная глушь, покой которой нарушали лишь поезда. Тем не менее, чейнджлингу было тепло от близости своей малой родины. Его попутчики тоже не печалились, ведя оживлённую беседу и подводя итоги своим путешествиям. Троица побывала в Везалиполисе и Ликтиде, насмотрелась на местные красоты и пришла к выводу "Почти как у нас, только у нас лучше". В вагоне уже во всю кипели сборы: убирались постели, готовились чемоданы, стояла громкая молва. Громадина улья становилась всё ближе и скоро поезд должен был прибыть.
Артис быстро расправился с бельём, собрал свой нехитрый вещмешок, умылся, надел военный френч, который накануне отлично выгладил, пехотную бескозырку он лихо закинул набекрень. Пока его попутчики суетились вокруг тяжёлых чемоданов, служивый уже был готов сходить. У него был вид демобилизовавшегося солдата: гордый, лихой, весёлый. Вот они въехали на сорифский вокзал: паровоз отдал приветственный сигнал, в ответ полетели радостные возгласы встречающих. Послышался визг тормозов и машина начала замедляться. В вагоне не образовалось давки, ведь пассажиры быстро и организованно выходили на перрон. Трое клерков и Артис ступили на чёрную брусчатку платформы. Их встречала родня, одному из товарищей бросилась на шею молоденькая чейнджлинка. Бывший пулемётчик тепло с ними попрощался и ушёл, растворившись в толпе. Здесь тоже было не протолкнуться, но вместе с этим дышалось свободнее, совсем по другому. Артису было так хорошо здесь, так приятно вдыхать этот воздух! Он давным-давно не был на этом вокзале, ему казалось, что уехал не он, а другой Артис, молодой и невинный. Не видевший ни крови, ни смерти, ни тяжести братоубийства. Сейчас он чувствовал себя на десять лет моложе, ему было свежо, счастливо, перевернулась страница его жизни.
Старый литейный шпиль был действительно стар, но относительно невысок. Здесь находилась Большая Сорифская Литейная Фабрика, и несколько жилых блоков для рабочих. Не самое лучшее место в Сорифе, но население не привыкло жаловаться. Если у кого-то случалась беда — соседи помогали не задумываясь, да и начальство не было безразлично.
— Здравствуйте. — Пожилой консьерж смотрел на Артиса через толстые линзы очков, тщетно пытаясь его припомнить. — Простите пожалуйста, я не знаю вас. Предъявите документы.
— Как же так не знаете? Я же свой, с этого блока! — Артис пребывал в неком недоумении. Он уже несколько часов сновал по гигантскому улью в поисках своего блока. На его форму обращали внимание, но мало ли таких солдат освобождается от службы в это время? — Ладно, хорошо. Вот.
Консьерж внимательно прочёл бумаги, затем посмотрел на Артиса.
— А, это вы, герр Артис? Прошу прощения, в военной форме вас не узнать. Давно вас не было, ваша матушка волновалась. — Чейнджлинг по-доброму улыбнулся. — Проходите, обрадуйте родных.
Артис благодарно кивнул и прошёл дальше.
Жилблок чейнджлингского улья был чем-то средним между городским кварталом и этажом в многоэтажке. Проходы между квартирами были одновременно похожи на улицы и на коридоры. Родной блок Артиса был "спальным". Рабочие здесь занимались тем, что отдыхали от работы, поэтому на "улицах" обычно никого не было. Здесь так же находилось заведение общепита, где рабочие БСЛФ собирались после смены или отмечали какие-нибудь общие памятные даты. Взгляд Артиса скользил по номерам дверей, он искал свою. Наконец, вот она. Старая зелёная дверь с номером 141/120/109. Артис робко постучал, прислонился ухом к двери и начал слушать: там было тихо, видимо, все спали. Однако, вскоре он услышал приближающиеся шаги. У Артиса перехватило дыхание, он замер в ожидании.
Дверь заскрипела и открылась... Вот она, замотанная в серый халат, с усталыми полузакрытыми глазами. Увидев Артиса мать некоторое время не могла поверить своим глазам.
— Сынок?! — В недоумении спросила она. Артис молча кивнул. Мать упала в объятия сына, воротник его френча промок от слёз. Эта немая сцена продлилась около минуты. Наконец, она отпрянула.
— Пойдём, отдохнёшь с дороги. — Едва смогла сказать чейнджлинка, задыхаясь от нахлынувших слёз. — Завтра устроим всем праздник.
— Матушка... Я даже и не знаю что сказать...
— И говорить не надо! Пойдём, поспишь с дороги!
Небольшая квартирка семьи Артиса не была самой богатой, но в ней всегда царила чистота и порядок. В потёмках Артис не мог толком всё разглядеть, но он всем своим телом чувствовал: он дома, наконец он дома! Тихо ступая по полу они оказались в комнате, где спали его братья. Их сопение было слышно очень ясно, но Артис никак не мог расслышать храпа своего отца, может у него опять ночная командировка? Ладно, об этом не хотелось думать. Чейнджлинг прошёл в глубь комнаты, минуя кровати своих братьев. Их тёмные силуэты в сумерках выглядели более внушительно, за время отсутствия Артиса они уже наверняка окончательно повзрослели. Вот и его угол, его кровать. Почти ничего не изменилось с того судьбоносного утра, когда к семье Артиса пришла повестка в армию. Он снял с себя военную форму и лёг. Белые, заботливо выстиранные простыни, явно недавно купленный матрац. Всё это ждало его прихода, на который оставалось всё меньше надежд. Чейнджлинг замотался в одеяло и сладко заснул, с мыслью о том, что его жизнь только начинается.
Наступило утро, солнечный свет попал в комнату через световую шахту. Артис проснулся. Впервые за всё это время он понял, что выспался. С кухни доносилась оживлённая болтовня. Судья по всему, все уже встали и приступили к завтраку. Чейнджлинг встал с кровати. Его военную форму кто-то убрал в шкаф, да и прикасаться к ней ему уже не хотелось. Простая рубаха, брюки с подтяжками и кепка-блин. Вот нехитрый наряд большей части местных жителей. Умывшись и одевшись, Артис пошёл на кухню, после долгой дороги и крепкого сна ему хотелось есть, а вернее пить, ведь эмоциональная эссенция редко имела твёрдый вид. Несколько шагов по маленькому, но уютному коридорчику, дверь с занавешенным стеклом, за которой слышались голоса его братьев. Она со скрипом открылась...
— О, гляди-ка! Кто к нам пожаловал! Ну давай, садись. Расскажешь нам всё. — Послышался голос старшего брата, который был тёзкой Артиса. Остальные его братья примолкли и замерли в ожидании. Артис-младший сел за стол, сделал приличный глоток из своего стакана. О, наконец это не разбавленная пайковая эссенция, а нечто более стоящее. Кухня почти не изменилась с его ухода, единственная разница — пустота помещения. Бывший солдат помнил шумную компанию своих братьев и сестёр, которая физически не могла ужиться в маленькой квартирке. Сейчас же осталось лишь трое его братьев и пожилая матушка. Остальные разлетелись по свету в поисках своей судьбы. Чейнджлинг сделал ещё один глоток и начал свой рассказ.
— Ну что я могу сказать. Служил во Враксе, на гарнизоне. Сначала обрадовался было, что не послали куда-нибудь на границу или куда ещё что похуже. Хоть и школили нас там жестоко, но улей есть улей. Год служу, два служу, ничего особенного, рутина, а потом слухи по частям поползли...
— О чём слухи? — Поинтересовался один из братьев.
— Известно о чём, о том как наша королева опростоволосилась в Кантерлоте...
— Артис, осторожнее! — Воскликнула до этого спокойная мать. — Здесь у каждой стены уши и глаза!
— Уважаемая матушка. — С ласковой улыбкой отвечал Артис. — Мне ли не знать. У стен наших казарм действительно были уши, и многие на этом попались... Так вот, роптали, роптали, да вроде и ничего. Дисциплина держалась, всё было нормально, по крайней мере так казалось с виду. Всё началось с того, когда нам запретили писать письма домой. Ваши весточки тоже пускать перестали. Примерно в это время я и исчез для вас, знали бы вы что потом началось...
— А мы думаешь, не знаем? В газетах писали, да и у нас подобное чуть не началось.
— Не-ет братец, ты не знаешь. Газеты это газеты, а я своими глазами видел, как солдаты красные банты надевали, как полицию громили и как вешали офицеров с чиновниками на чём попало. А ведь наших одноульчан там немало было. Поговаривают, что отличились бунтовщики, конкретно с нашего блока.
— Да кто так мог? С нашего хорошие ребята уходили, честные, работящие. Зачем им красная повязка?
— Ты пойми, там перед всеми выбор поставили, и поставили ребром: либо ты за бунт, либо за власти. Им было из-за чего восстать, но то что они потом вытворяли понять невозможно. Я первое время вообще ничего не понимал, а потом моя рота тоже взбунтовалась, пошла офицеров бить. А я что? А я ушёл, не помню почему, наверное от страха. Там такое творилось... — На Артиса нахлынули воспоминания. Он понурил голову и упёрся взглядом в стакан с недопитой эссенцией. На него смотрели с непониманием и интересом.
— И куда ты пошёл?
— В добровольцы, к лоялистам. Это всё происходило уже на последний год службы. Четыре года тлело, а потом рвануло так, что мало не показалось.
— Как так?! — Снова послышался голос матери. — Мы тут по тебе рыдали, отец уж думал, что ты погиб или к красным прибился! А ты нам ни строчки не написал и на войну собрался?!
— Простите меня, но иначе я бы совсем пропал. Скажите спасибо, что вообще живым из Вракса вышел. Из ребят вроде меня в то время целую бригаду сформировали, только в делах мы участвовали мало и редко, я вообще на рожон не лез, отсиделся писарем, в штабе. Нечего это время вспоминать, сейчас перед вами жив-здоров, а многие своих сыновей не дождались... А не писал я, потому что запретили. Никто из добровольцев домой не писал, да и из военных вообще. Наше начальство нас так приструнить хотело, недовольство подавить, да только всё наоборот вышло.
— Артис… Как же всё таки хорошо, что ты вернулся. Вместе веселее будет, и легче. — Мать выглядела одновременно счастливой и печальной. С одной стороны, она рада была видеть Артиса, но с другой на неё что-то давило, что-то из прошлого. Она хотела, но не решалась сказать. — Такой сильный и взрослый стал, подстать братьям, хорошие вы у нас вышли, отец бы тобой гордился... — Тут она не сдержалась, и горько заплакала. К ней тут же подскочил Артис-старший и начал полушёпотом её утешать. Средний брат прикрыл её плечи пледом, и вдвоём они помогли ей дойти до её комнаты. На кухне остался один лишь младший, его звали Марисом, сейчас ему было чертовски больно за родную душу.
— А что случилось с отцом? — Полушёпотом спросил его Артис-младший. Его брат ответил с мужественным спокойствием.
— Простудился, подхватил туберкулёз, пожилой был уже как никак, двадцать лет в ремонтной бригаде прослужил. Администрация нам и денег заплатила, и врача выделила, только врач дурак оказался, и отец умер. Всем блоком по нему рыдали, где-то за год до твоего приезда это случилось. — Артис совсем поник. Ему на секунду показалось, что его приезд только испортил всем жизнь. Он вспомнил то утро, когда поезд унёс его во Вракс, когда его провожала вся семья. Это было весной, в то счастливое солнечное время юности, которая закончилась навсегда. Он молча достал из кармана деньги, которые ему выдали при роспуске бригады, и положил их на стол. Там было около трёх тысяч марок. Марис не обратил на это внимания.
— Не кручинься, брат. Работать надо, на жизнь зарабатывать. У нас тут с твоего отъезда всё в гору пошло: и смены короче, и зарплата хорошая, и помогут если что. Как никак, а эти красные всё таки правы в чём-то. Если бы тогда не вышли, то шиш бы нам был, а не такая роскошь. Надо нам сегодня начальника цеха навестить, чтобы тебя в перечень зачислить. Ты же работать собираешься?
— Конечно, только кем?
— А на заводе, на БСЛФ. Там производство серьёзное, металл льют, и без курсов просто так не попасть. Но мы тебя туда всё равно пристроим, сначала будешь старшим помогать, потом и выучишься потихоньку. Это дело хорошее, полезное. Нам деньги, Родине — сталь.
Тут на кухню зашёл Артис-старший.
— Ну, как там она? — Поинтересовался Марис.
— Всё хорошо, успокоилась. — Чейнджлинг подошёл к столу и залпом допил свою кружку с эссенцией. — Ну что ребята, ждём Алвиса, пойдём к начальству, представлять нового рабочего. Ну что братец, готов?
— Конечно готов. — Артис-младший допил своё, встал из-за стола. — Хоть сейчас пошли, хочу на родной жилблок поглядеть.
— Вот прямо сейчас и пойдём, а смотреть тут не на что, всё как было так и есть. — Артис-старший прошёл по коридору до двери. Его сопровождали трое его братьев: Алвис, Артис-младший и Марис. До четырёх часов дня они были свободны, как птицы. Улица-коридор жилого блока не была очень оживлена в это время: все рабочие были либо на заводе, либо в столовой, а их матери и жёны в это время обычно хлопотали по хозяйству. Всё таки жизнь тут была не самая бедная и тяжёлая, было бы только побольше места...
Старший брат знал куда идти, а все следовали за ним.
Однотипные коридоры сменяли один другой, только перевёртыши могли ориентироваться в этом переплетении, запоминать и находить здесь нужные им места. Несколько подъёмов, коридоров, переходов. Четверо и не заметили, как оказались на заводской территории. Тут всегда было жарко и душно, в цехах двадцать четыре часа посменно работали чейнджлинги, выплавляя и закаляя сталь. Но Братьям Артиса сейчас нужно было не в цех, а в небольшой кабинетик, где сидел такой же поджарый и молодой парень как они, только имевший более высокий пост. Обычно, он неусыпно наблюдал за работой своих подопечных, но сейчас у него оказалась минутка, и он сидел в своей маленькой каморке, полистывая газету и дымя какой-то дешёвой и мерзкой папироской, которые в огромных количествах оседали в ульях под видом дорогих и качественных сигарет из Скайфола.
— Здравствуй, начальник! — Дверь отворилась и перед старшим цеха выросло три до боли знакомых ему фигуры, за которыми стоял кто-то неизвестный, одним своим видом напоминающий о шести счастливых годах проведённых в военном городке под Антаксом, в приятном обществе десятиметровых сугробов и белых медведей.
— Ну здравствуйте, господа хорошие. — С некоторой неприязнью ответил тот, выплёвывая докуренный бычок в пепельницу. Вид у него был надменный, но было понятно, что к братьям Артиса он относится по-хорошему. — Зачем явились? Кого привели? — С интересом спросил тот.
— Да вот братец наш отслужил, хочет найти работу. Примешь? — Речь вёл старший из братьев. Марис и Алвис просто присутствовали для создания веса.
— Ну, это не я решаю, но могу рекомендовать. В нашем цеху с рабочей силой проблема, будет полезен. Парням из армии у нас рады. Где служил хоть?
— На гарнизоне, Вракс. — Подал голос Артис-младший.
— Везёт же некоторым... — Мрачно ответил начцеха, на него нахлынули воспоминания о службе. Ладно. Я на тебя характеристику составлю и передам высокому начальству. За себя не волнуйся, скорее всего тебя примут. Сначала будешь на чёрных работах, потом может и повыше поднимешься, идёт?
— Будто у меня есть выбор.
— Во-от, уже здравая мысль. — Чейнджлинг сложил газету и встал из-за стола. — А теперь, ребята, оставьте меня в покое. А то навалились толпой в четыре морды, будто грабить собрались.
Братья вышли и дали пройти начальнику, он покинул своё убежище и быстрым шагом направился в цех. Артис с братьями пошли в другую сторону.
— Ну, теперь считай что работе пристроен. Он по этим вопросам не медлит.
— А что надо будет делать? Я-то в армии служил, только школу окончил.
— А ничего особенного и не требуется. Старшие командуют — ты исполняешь.
— И всё?
— Нет конечно, это тебе не из ружья стрелять. Чуть не так сработаешь — выйдет брак, а за брак нас бьют монетой, причём отвечают все. Тебе в техникум нужно.
— А где я время найду?
— Ничего-о, ты парень молодой, то что под лямкой походил то не большая печаль. Поступишь в техникум, на заводе пока будешь по мелочи работать. Через пару лет может и допустят до важных дел, а там и деньги появятся. Времени у тебя будет куча — восемь часов в день работа, остальное — учёба. Мы с парнями это тоже прошли, а ты у нас переживал и не такое, верно ведь?
Артис-младший не сразу ответил, резко припомнив, что он "проходил".
— Ну да, согласен. Бывало и не такое.
Братья вернулись домой, там наскоро отобедали и ушли на смену. Работа для Артиса-младшего оказалась нетрудной, фактически он стал грузчиком. Труд оказался тяжёл, но бывшему пулемётчику было не привыкать. Он вместе с несколькими десятками таких же молодчиков грузил уже готовые стальные болванки в грузовой лифт, который должен был доставить их прямо на загрузочную станцию, к вагонам и поездам. Где-то вдалеке кипела работа, стоял жар и смог, текла и твердела сталь. Где-то там были его братья: все как на подбор высокие, крепкие, дружные молодцы, опора их любящей матери, яркий пример рабочего-сорифца.
Смена закончилась ровно в полночь. Работы приостановились, чейнджлинги ушли на заслуженный отдых.
Так и потекло время. Артис-младший не испытывал недовольства, он считал себя везунчиком, ведь к нему на помощь пришли братья и устроили его на работу, которая помогла ему забыть страшные месяцы братоубийственных боёв. Днём он учился, в ночную смену таскал тяжести, и это устраивало его, ведь о большем он мечтать не мог. Сын рабочего и сам рабочий, простой парень из простой семьи, не желающий лезть в высокие материи. Он хотел простой мирной жизни, и он получил её, на какое-то время...
Враксианский вокзал заполнен круглосуточно и не прекращает своей работы ни на минуту. Двадцать четыре часа в сутки он забит под завязку, и лишь бушующее море из голов и туловищ приливает и отливает от громад поездов. Типичная артерия большого улья. Выросший в Везалиполисе Агриас не придавал этой обстановке большого значения, он спокойно шёл вперёд, рассекая эти бурные волны подобно ледоколу. За ним шёл Рейнис, всегда невозмутимый и сумрачный. Все обращали внимание на мундир офицера, и стремились подвинуться, дать им пройти. Вот и поезд, который им нужен. Это был длинный и роскошный состав с вагоном-рестораном и прочими удобствами. Экспресс "Вракс-Ликтида-Везалиполис". Генерал Ларинкс не переставал сыпать милостями, ему не составило труда выстряпать Агриасу два билета на этот поезд, в который простым солдатам обычно ходу не было. Отказаться от такого было бы глупо и неуважительно по отношению к начальству. Проверка документов прошла быстро, но тщательно. Говорить в такой толчее было невыносимо, двое бывших сослуживцев смогли опомниться только когда оказались в своём купе.
— Чёрт! А ведь утром тут не протолкнуться! — Агриас переводил дух, запихивая свой походный ранец под полку. Сейчас бы полтора года красных гонять, а потом стать жертвой в вокзальной давке, не глупая ли кончина?
— Глупая, герр гауптман, я бы так помереть не хотел. Вы чейнджлинг военный, разве не впервой вам такое?
— Признаюсь честно — впервой. Без роты сослуживцев по вокзалам лучше не ходить, хе-хе.
Тут в дверь купе постучали. Агриас достал из-за пазухи билеты, за дверью оказалась проводница.
— Здравствуйте, предъявите билеты пожалуйста.
Агриас сразу предъявил. С ними был полный порядок.
— Всё хорошо, приятной вам поездки.
— И вам тоже, фрау. — С этими словами Агриас одарил чейнджлинку таким взглядом, что та наверняка бы покраснела если бы ей позволил панцирь на лице. Проводница молча кивнула, и быстрыми шагами двинулась к следующей двери. Солдаты переглянулись.
— Опрометчивый поступок, герр гауптман.
— А что в этом такого? Мы военные, нам положено, тем более ты тоже не похож на ревнителя благочестия.
— Одно слово — Везалиполис. — С некоторой досадой проговорил Рейнис, закрывая глаза и заваливаясь на один бок. Он собирался уснуть, не отягощая себя лишними приготовлениями.
Тут дверь откинулась, и в купе показалось нечто бурое, в пальто и с большим чемоданом на боку. Гость остановился, перевёл дух.
Агриас некоторое время не мог поверить своим глазам. Перед ним был самый настоящий пони. Весь бурый, и в бурой одежде, он ярко контрастировал на фоне серо-чёрных чейнджлингов.
— Здравствуйте, джентльмэйны. — Сказал он с лёгким акцентом. Он пытался выглядеть невозмутимым и спокойным, но абсолютно всё выдавало в нём сильное напряжение и возбуждение.
"Вот что значит получить билет на хороший поезд, иностранные гости на каждом пятачке." Подумал Агриас.
— И вам всего хорошего, сэр. Как вам наши восхитительные края? — С напускной вежливостью ответствовал Агриас, припоминая огромное количество сатирических рассказов высмеивающих надменность и гонор эквестрийских "денди". К сожалению, надменность и гонор везалипольских герров они не высмеивали.
— Признаться, я в ужасе. — Пони убрал свой чемодан наверх, а сам сел на полку, на которой было хотел заснуть Рейнис. Увидев необычного пассажира и услышав его речь, охотник тут же отбросил сон и вытаращился на него в истинном изумлении. — Во всех крупных ульях такая страшная давка? Я припозднился всего на пять минут, а меня чуть не задушили! На моей родине с поездами всё обстоит намного свободнее.
— Впредь соблюдайте осторожность. Наш поездной трафик очень плотный, и, к сожалению, не терпит тех, кто опаздывает. Вы выглядите состоятельно, могли бы нанять специального лакея чтобы он помог вам добраться до вагона.
В этот момент в купе зашёл четвёртый пассажир, на этот раз уже чейнджлинг. Выглядел он довольно измотано, поэтому интереса к происходящему не проявил, просто взгромоздился на свою полку и уснул.
— Дело в том, что я только выгляжу состоятельным. — Пони улыбнулся, но улыбка получилась нервной и натянутой. — Мой батюшка промотал всё наследство моей семьи, оставив мне считанные гроши. Я зарабатываю фотографией. Езжу по миру, делаю снимки, потом продаю в газеты, выручка сильно варьируется. Могу позволить себе пребывание в высшем обществе, но не всякие мелочи.
— Вы фотограф? Интересно. А что вы забыли во Враксе, неужто решили заснять наши секретные военные заводы?
— Упаси Селестия, конечно нет! — С усмешкой проговорил пассажир, видимо разгадав иронию своего собеседника. — Меня здесь интересовало другое, я фотографирую достопримечательности и красоты, а не какие-то там душные цеха с чахоточными батраками. Я был наверху главного шпиля, вот там действительно есть на что смотреть и что снимать.
— А как вам местные господа?
— Господ я тут не увидел, все сплошь счетоводы, корпоранты и чиновники. Сухая публика, холодная к искусствам...
— За господами и искусствами вам в столицу, там у нас полный порядок и с тем и с другим, смотреть тошно, если честно.
— Тут я вас понять не могу, сэр. Видимо, сейчас в вас говорит ваша страсть к мундиру, которой у меня нет. Подумать только, после стольких потрясений ваше офицерство ещё поднимает голос...
— Голос нашего офицерства силён как никогда, можете в этом не сомневаться. Мы спасли нашу Королеву и защитили Родину.
— Защитили? Мне кажется что в первую очередь защищались мы... — Эквестриец посмотрел на Агриаса с некоторым укором и злорадством, как констебль, который только что поймал за хвост уличного воришку. "Эти пони такие заносчивые!" мрачно подумал Агриас.
— А, вы всё никак не можете нарадоваться о том деле пятилетней давности... Признаться, я не знаю ни единой подробности этих событий, но уверен, что наши не ударили в грязь лицом и вышли из него с честью, всё же остальное — позорные слухи и домыслы, очерняющие наш народ и нашу мудрую Властительницу.
— Мне тоже ничего не известно, и я скажу вам, что на Её Высочества тоже вылилось немало помоев после этих событий. Вообще, предлагаю не ворошить это. Наши державы крайне холодно относятся друг к другу, это верно. Но я вижу в вас патриота своей страны и сам считаю себя таковым, так что повода и смысла для дискуссий не вижу.
— Верное решение, войны пока нет и в будущем не предвидится, а нам нечего проявлять агрессию, если на то нет причин. Кстати, — Агриас указал на Рейниса. — это мой сослуживец и приятель, очень заслуженный чейнджлинг. Могу смело сказать, я обязан ему жизнью.
Эквестриец вскользь посмотрел на Рейниса, тот уже успокоился и просто наблюдал за разговором двух интеллигентов.
— Он очень удивился моему появлению, я бы тоже удивился если бы увидел чейнджлинга у себя на родине. Гости из-за рубежа для вас большая редкость? В наших портовых городах иностранцев пруд пруди.
— Наших грифонских товарищей не прельщают морозы и духота ульев, пони тут делать особо нечего, олени правда как-то раз заявились, но мы спровадили их штыками...
За разговором пассажиры не заметили, как поезд начал движение и выехал из улья. За окном уже тянулся стандартный чейнджлингский пейзаж: леса, поля, мелкие и крупные деревушки попадающиеся на каждом километре. Это уже не приграничная глушь, поезд ехал по сердцу Империи, самым населённым и обжитым её землям. Эквестриец посмотрел в окно и некоторое время задумчиво вглядывался в пейзаж.
— Всё таки, если подумать, то вы не так уж сильно отличаетесь от нас. Только у вас дисциплина есть, и порядок. Как сказал мне один господин с которым я выпивал вчера: "Армия и народ в нашей стране — почти одно и то же". Я слышал о том что творилось во Враксе несколько лет назад. Чудовищное кровопролитие и жестокость, но посмотрите хотя бы на вокзал с которого мы уехали, вы заметили признаки разрухи, опустошения? У нас после такой войны город бы вымер, вы же восстановились быстро, дисциплинированно, как муравьи.
— Так мы и есть муравьи, чего тут говорить. — Агриас впервые за разговор широко улыбнулся. — А ваши новые знакомцы могли и сгустить. Мятежи тогда много кого перепугали, может и до сих пор боятся. Я секретную информацию разглашать не буду, но я знаю, как там всё было на самом деле.
— Охотно верю. Хорошо, не будем об этом. Мне более интересна везалипольская интеллигенция. Вы имеете к ней отношение, может сможете познакомить меня с кем-то?
— Ох, к сожалению, нет. За годы учения и службы мне не довелось побывать в высшем обществе Столицы, но я знаю что большая часть нашего творческого бомонта проживает именно там. Королева Кризалис в своё время привлекала таланты со всей страны, и сейчас они там осели. Ручаться не могу, но в Верхних Кварталах вы точно найдёте много господ с тонким нравом и толстым кошельком.
— А что насчёт Ликтиды?
— Я ни разу не был там. Рейнис может рассказать, но он деревенский и бывал в Ликтиде всего несколько раз.
— С отцом ездил, продавать шкуры. Мой отец охотник, и я тоже, лет с пятнадцати в этом деле.
— Очень меткий стрелок! — Перебил товарища Агриас. Рейнис был не против этого, наоборот он был доволен тем, что это сказали за него.
— Ликтида улей хороший, за добрую шкурку платят порядочно. и вообще не припомню там чего-то дурного.
— Жаль, что поезд недолго пробудет там. Хорошо, что хоть на Везалиполис я смогу посмотреть сполна.
— Почему бы вам не заехать туда позже?
— Не смогу, к сожалению. Денег остаётся не так много. Из Везалиполиса мне надо будет сразу же ехать в Хьёртланд, а там сяду на пароход и осяду на некоторое время в Ванхувере. Видите ли, моя судьба вынуждает меня кочевать. Из одного города в другой, везде балы и рауты, а я вынужден побираться, чтобы хоть изредка появляться на них.
— А каких высот вы достигли в фотографии?
— Я сделал всё, чтобы получать за это максимум. В редакциях газет меня знают и ценят, немалая часть заголовков "Эквестрия Дэйли" — моя работа, хоть там и не указано моё авторство. Фотография — тонкое и прекрасное искусство, особенно когда работаешь с миниатюрной камерой. Мне удалось разжиться одной, чудесная штучка, честное слово!
— Может быть вы состряпаете пару карточек и для нашего "Егеря"?
— Не знаю, может быть. Вопрос в цене, во Враксе я уже получил немало щедрых наград от разного рода господ. Посмотрим, сколько предложат ваши редакторы.
— Я не разбираюсь в этих материях, но сомневаюсь, что в Столице вас так же озолотят. Вам наверняка найдутся конкуренты.
— Тут уж скорее коллеги. Я недолго буду там, сомневаюсь что представится возможность поработать, хотя, может быть пара фотокарточек вашей столицы будет востребована в наших газетах...
— Думаю, что будет. Везалиполис это... Urbis er orbi. "Город и вселенная", как говорят о таких местах. И он полностью обязан этому нашей Королеве. Она превратила его в настоящую столицу, не хуже вашего Кантерлота.
— Кантерлот это город контрастов, там переплетаются блеск и нищета.
— Как и в любой столице в наше время.
— Рыба ищет где глубже, а пони — где лучше. Так мне сказал один северянин когда я был в Принцессине.
— Вы были и там? Интересно. И как там всё изменилось?
— Да не особо и кардинально, если говорить по чести. В центре города до сих пор можно встретить дорогие рестораны и лавки, а так же господ живущих на широкую ногу. Там их теперь называют "нэпманы", или как-то так. Время я там провёл неплохо, правда ко мне приставили милиционера, и он за мной следил. Хорошо что хоть честно, а не изподтешка.
— Ну ясно, я думал туда намного сложнее попасть.
— Коммунисты хотят показать, что в их стране всё хорошо и даже лучше чем в Эквестрии. Поэтому они не против приглашения прессы, только фотографировать разрешают исключительно то, что нужно, что показывает их режим с лучшей стороны. Наверняка у них есть свои скелеты в шкафу, я слышал немало толков о голоде, злоупотреблениях начальства в их деревнях, как-то раз даже промелькнуло такое странное слово... "коллективизация". Ну, слухи есть слухи, вы сами это понимаете. У страха глаза велики, а местная элита его ох как натерпелась.
— Коммунисты нам враги, это значит что в любой дурной слух о них следует верить.
— Даже если это наглая ложь? Опять в вас говорит ваша форма, сэр Агриас.
— Увы, это так.
Наступила долгая пауза. За окном летел всё тот же нехитрый вид. Никто не заметил как наступил обед, После быстрой и нехитрой трапезы разговор снова возобновился. Говорили о всяком, лишь бы не впадать в скуку. Рейнис изменил своей традиции и не спал, слушая и наблюдая за собеседниками, изредка вставляя собственные замечания, как правило по темам в которых разбирался сам. Пони рассказывал о своих путешествиях по Эквестрии, и других странах. Агриас же в основном слушал и комментировал эти рассказы. Так и прошёл день пути, вечером экспресс должен был быть уже в Ликтиде.
И верно, к девяти часам вечера экспресс уже въезжал на ликтидский вокзал. Началась привычная суета, кто-то сходил, кто-то наоборот занимал свои места в вагонах. Рейнис тоже собрался выходить, Агриас не стал провожать его, чтобы не провоцировать сумятицу в плотном потоке пассажиров.
— Прощайте, герр гауптман. — Просто сказал охотник, и вышел из купе, не затрачивая лишнего времени. Вскоре из окна вагона стал виден его силуэт, прорывающийся сквозь безбрежную толпу. Агриас молча наблюдал за ним, пока тот окончательно не растворился среди бесконечного множества чейнджлингов. Подождав, пока пассажиры пройдут, Агриас вышел к окну вагона и долго провожал взглядом знакомый ему неприметный силуэт в военной форме, удаляющийся и теряющийся среди тысяч и тысяч фигур. В какой-то момент, ему показалось, что Рейнис обернулся, перед тем как навсегда исчезнуть в водовороте вокзальной суматохи. Тут у него над ухом что-то щёлкнуло. Агриас обернулся и увидел эквестрийца с фотоаппаратом наизготовку. Тот только что запечатлел вокзал из окна поезда.
— У этого зрелища есть своя красота, если ты не находишься в его эпицентре... — Задумчиво проговорил пони, и удалился в купе. Офицеру на это ответить было нечего. Его попутчик был добрый малый, хоть и строил из себя чопорного господина. Поезд простоял на платформе ещё несколько минут, принимая запаздывающих пассажиров, а потом снова двинулся вперёд.
В купе постепенно установилось затишье. Эквестриец залез на верхнюю полку, откуда вскоре начал доноситься его тихий храп, место Рейниса занял другой чейнджлинг. Он тут же отгородился от попутчиков газетой. Читал ли он её, спал ли, или следил? Трудно было это понять. Имперская жандармерия не приставляла к иностранным гостям полицейских, её методы были намного тише и деликатнее.
"Так, насколько я помню, мой отпуск длится около недели. А что мне там делать столько времени? Скорее всего, пить, гулять и заводить знакомства, как и положено всем честным офицерам. Глупое времяпрепровождение, но может помочь в карьерном росте, может быть и своих товарищей по учению встречу..." Думал Агриас, засыпая. Завтра он будет уже там, в улье который был так сильно им расхвален. Что-ж, у него появляется возможность освежить юношеские воспоминания.
Он стоял среди густых лесов, возвышаясь над ними своими пирамидальными шпилями. Великий, могучий, как бы светящийся изнутри, Везалиполис был прекрасен. Все ульи чейнджлингов являли собой мрачное нагромождение серых и чёрных башен, и только столица сверкала белыми шпилями, растущими в небо на сотни метров. Десять миллионов душ ютилось в этих стенах и вокруг них, сердце могучей страны билось здесь с неукротимой силой. Вракс и Ликтида казались жалкими деревушками по сравнению с этой громадой, настоящим "Городом и Вселенной", которому не было равных во всём мире. Агриас заворожённо созерцал открывавшийся перед ним пейзаж. Его переполняло восхищение, радость, облегчение и гордость тем, что он родился и вырос в этом великом месте. Снова раздался щелчок затвора фотокамеры. Пони не упускал ни одного удобного момента.
— Вы... видите? — С некоторым волнением спросил его офицер.
— Вижу. Только одно место в мире может сравниться с этим зрелищем.
— Вы о Кантерлоте?
— Да. Кантерлот — великий город, вечный город. В нём время не властно. Везалиполис же возрос относительно недавно.
— Это так.
Поезд промчался мимо могучих заводских корпусов, чьи трубы пытались тщетно соперничать с высокими шпилями. Производство постепенно выносилось из столицы на окружное поле. Новые фабрики строились не в шпилях, а в окрестностях улья, привлекая к себе рабочих и формируя вокруг себя поселения. Это были первые ростки чейнджлингских городов, в которые Кризалис хотела переселить население ульев. Вот поезд уже въезжает на Везалипольский Вокзал
— Сэр, я сомневаюсь, что в грядущей толчее я не потеряю вас, поэтому, сразу хочу с вами попрощаться. И да... — Пони несколько смутился. — Я только что понял, что так и не представился вам за это время. Меня зовут Освальд Брауни, и я не знаю к чему вам это имя теперь.
— Очень приятно, меня зовут Агриас цу Вахт. Не ищите моей фамилии, у неё много носителей. Уверен, в этом месте вы найдёте не одну тысячу моих полных тёзок. — Офицер усмехнулся. Колёса поезда сделали последний тягучий оборот, и остановились. Пассажиры начали сходить. Всё происходило быстро и организованно, иначе началась бы страшная давка. Именно здесь, в этих гигантских строениях вокзалов и автовокзалов проявлялись все недостатки житья в ульях. Опаздание на несколько минут могло стоить жизни или имущества, в час пик вокзалы превращались в моря из чейнджлингов, а час пик на вокзалах длился круглосуточно. В этих морях были течения, водовороты и малочисленные тихие заводи. От путешественников не требовалось ничего, кроме пунктуальности. Вокзальная давка уравнивает чейнджлингов, не раз бывало, что даже высокопоставленные чиновники задыхались в толчее, и только верные лакеи спасали их от нелепой участи.
Освальд был прав, в суматохе нахлынувшей толпы его бурое пальто растворилось безвозвратно. Агриас впервые за долгие годы почувствовал... одиночество. Все вокруг него спешили по своим делам, их не интересовал очередной выслуживший отпуск офицер. Где его товарищи? Где его однокурсники из училища, где Артис, Рейнис и Кулекс? Трудно было дать ответ. Наверняка, с ними всё точно лучше, чем было. Около часа Агриас боролся с толпой, двигаясь среди пассажиров своего поезда. Наконец, это закончилось. Пройдя самые запруженные народом участки и выйдя туда, где было свободнее, все пришли в облегчение. У чейнджлингов не было принято ездить на поездах в красивых одеждах, вроде платьев, шуб или шляп с перьями. Всё это бессовестно трепалось, рвалось и безвозвратно исчезало в бурном водовороте народа. С Агриасом в поезде ехало немало высокопоставленных чиновников и толстосумов. Выйдя на свободное пространство, те глубоко вздыхали, осматривали свой подчёркнуто аскетичный наряд, расплачивались со своими лакеями, которые помогли им продраться через толпу, и тут же нанимали новых, чтобы те донесли их багаж. Повсюду мелькали светло-синие мундиры полицейских, стремящихся поддерживать хоть какой-то порядок. В основном их работа состояла в помощи потерявшимся или задыхающимся в давке, коих было немало. Стоит ли говорить, что успевали они далеко не всегда?
Итак, Агриас оказался дома, ясно понимая, что следующие несколько часов пройдут незабываемо. Наскоро подкрепившись в местной гостинице и перепроверив свои документы, он двинулся на поиски своего жилого блока.
Изнутри столица казалась ещё больше и монументальней, чем снаружи: широкие пролёты высочайших лестниц, лифты, гигантские коридоры жилых блоков, похожие более на пешеходные бульвары. Агриас долго поднимался по высокой винтовой лестнице, ведущей на самую вершину главного шпиля. Его семья жила в хорошем достатке, из-за больших накоплений и серьёзной пенсии отца Агриаса. Когда-то он тоже жил бок о бок с многочисленными братьями и сёстрами, но в родительском гнезде наверняка остались немногие: почти все пошли учиться, а затем и разъехались по другим блокам и другим ульям. Далеко не все братья и сёстры Агриаса выбрали военную карьеру, да и отец не хотел этого. Ему было достаточно одного-двух наследников его дела, как и было принято у чейнджлингов. К счастью для него, эти желания сбылись, и вот молодой и показавший себя гауптман, его любимый сын, триумфально возвращается в родные пенаты. Жилблок в котором жила семья Агриаса был совершенно иным зрелищем, нежели скромная рабочая коммуна при заводе БСЛФ. Это был благоустроенный район, в котором кипела жизнь высшего света. Здесь были дорогие ресторации и клубы, разного рода серьёзные канцелярии и прочие важные места. Здесь жили солидные и имеющие достаток чейнджлинги, как правило имеющие чиновническое или офицерское звание. Местные квартиры были большими и дорого обставленными, а синий мундир полицейского мелькал тут так же часто, как дорогой костюм или платье.
Предъявив свои документы, Агриас оказался здесь. Он не был в этом месте несколько долгих лет. Кто-то являлся сюда только для дел, пиров и участия в светской жизни, для кого-то этот блок был ненавистным вертепом для жирующих толстосумов, а для Агриаса это была малая родина, в которой он был рад оказаться. После недолгих поисков, он нашёл свою дверь. На часах уже была глубокая ночь, но Агриас всё равно постучался.
— Извините, а вы кто? — Молодой швейцар с изумлением смотрел на офицера, ясно было видно, что его сон был бессовестно прерван.
"Бедный Алцидес, что же с тобой случилось пока меня не было?" Подумал Агриас, смеря новичка взглядом.
— Я сын герра Агриаса-старшего. — сдержанно ответил он. — Служу в армии нашей Королевы, вот выписали отпуск, решил навестить родные души.
— А, это вы... Герр Агриас вас очень ждал, но сейчас он спит, как и все остальные.
— Хорошо, а теперь пропустите меня. И да, я вижу вас впервые. Что случилось с вашим предшественником?
— Не знаю, может быть уволился... — Швейцар потупился взглядом, будто пытался скрыть неправду. — Проходите, час уже поздний, сон вам не повредит.
В полумраке квартира казалась чужой и совсем незнакомой. Агриас-младший не был здесь уже очень много лет, хоть и очень активно переписывался со своей роднёй в годы обучения. Швейцар не стал проводить его по квартире, предпочтя вновь уснуть на своём табурете у самой двери. Шаги офицера были тихими, копыта тонули в густом ковре. Вот и гостиная, в полумраке она выглядела таинственно и странно. Отыскав диван, Агриас лёг на него, сомкнул глаза, и забылся дрёмой.
Пробило пять часов утра. Световые шахты ещё не пропустили в помещение лучей рассвета, но Агриас чувствовал, что где-то уже восходит заря. Прямо как в тот день, когда всё закончилось. В квартире уже пробуждалась жизнь. Здесь она всегда начиналась по военному распорядку. Вот в комнату зашла какая-то дама с метёлкой в зубах, и тут же остолбенела от изумления. Метёлка выпала у неё из зубов, и тут Агриас смог узнать в ней свою старшую сестру Агриннис. Он смутился, взглянул на свои копыта — они все были в дорожной пыли. Комната была покрыта ковром и офицер оставил за собой чёткий след из грязных отпечатков. Осознав весь ужас своего положения, гауптман тут же машинально вскочил и вытянулся по струнке. Сейчас он был похож не на боевого командира, а на юнкера, который заснул на посту.
— Э... Виноват... Фройлйн... — ответа не последовало, сестра во все глаза смотрела на брата, даже не зная что делать теперь: изумиться его чудесному появлению, расцеловать его до смерти или пропесочить его за испачканный ковёр.
— Агриас… Агриас!! — Она бросилась на него, заключив в крепкие объятия. На глазах обоих выступили слёзы радости. В дверях гостиной появились отец и мать, но вмешиваться не стали, наблюдая за своими детьми со стороны.
— Идёмте завтракать, сегодня мы чествуем героя! — С присущей ему долей пафоса сказал Агриас-старший. Его слова не остались неуслышанными, и вскоре все сидели за столом. В квартире жили только отец, мать, Агриннис и швейцар, которого тоже пускали за стол со всеми. Выглядел он на молодые годы, но был довольно жалок собой. Звали его Клюсс. Сегодняшний завтрак превратился в скромное семейное празднество.
— Сынок, а что ты так долго пропадал? — Спрашивал пожилой отец, отставной офицер Королевской армии. — Что с тобой приключилось в наше-то лихое время? И повоевать довелось, так ведь?
— Довелось, батюшка. Только вот хуже этой войны не найти. Попал я в самое пекло, во Вракс. — После этих слов за столом примолкли. Все тут знали, что творилось в этом многострадальном улье, знали об участи офицеров и простых граждан.
— И... Что там было?
— Всё было, всё.
— Понятно... Довелось же вам хлебнуть. Но, видно, что не одного горя хлебнул, так?
— Так, батюшка. Повысили до гауптмана, и тут же отпуск дали. Бригаду распустили по домам. Вот на днях и форму получу, и погоны.
— Это похвально, тут сказать нечего. А за что повысили-то?
— За то что выжил. — Агриас помрачнел от воспоминаний. — Дело близ Хурорнда было, вот буквально неделю-полторы назад. Добивали мы последние красные отряды. Там я и отличился. Поднял взвод в атаку, когда половину офицеров пулемётчики выкосили. Эх... И вспомнить страшно, а тогда ведь шли, и ничего! Задали мы им крепко, правда и они нам кровь пустили. Наш взвод пулемётчик спас. Если бы не он, я бы не сидел тут с вами. Как сейчас помню, простились буквально дня два назад. Артисом его звать, с Сорифа, хороший парень...
— Наградили как нибудь?
— Да какие тут награды! Всем бы забыть про это побыстрее, а не орденами бряцать. Крысиная война! Позорная война! Да не будет впредь у нас на Родине такой войны! Чтобы чейнджлинг чейнджлинга убивал! Коммунисты предали Королеву, с ними должно сражаться не только у нас в стране, но и по всему миру, но какое же поражение мы потерпели, что чуть не ухнули в эту пропасть вслед за северянами!?
— … Когда аквелийский король был разгромлен Гровером I, он так писал своей жене: "Потеряно всё, кроме жизни и чести.". С Кризалис же всё вышло наоборот. Она фактически ничего не потеряла, но её честь в глазах народа была подорвана. — Задумчиво ответил на слова сына отец. Все за столом слушали их, практически не притрагиваясь к эссенции.
— Мы залатали эту брешь телами, отец. Надеюсь, мы принесли достаточную жертву, чтобы восстановить мир и порядок.
— Я тоже надеюсь на это, Агриас. Когда я был молод, я сражался за то, чтобы эта страна родилась. Вы же сражались за то, чтобы она выжила. Ты, я, каждый солдат и офицер нашей армии — плоть и кровь нашей державы, её движущая сила и единственная надежда. Ни купцы, ни чиновники, ни шпики и жандармы не достигнут такой власти над судьбами Родины, какой достигли мы. Их сила — в королевской милости, в золотых горах, в страхе овец перед своим пастухом. Наша сила — в нашей храбрости. Ни один корпорант и крючкотвор не пролил ни капли крови и пота ради Отечества, наша же кровь и пот лились бурными реками, наши тела устилали землю бурным ковром синих и красных цветов... Вот поэтому мы имеем право, потому что мы отдали больше всех, и не спросили ничего взамен... Ладно. Поговорим о делах.
— Каких делах?
— Ты ведь тут ненадолго, верно?
— Верно, отец. По предписанию генерала Ларинкса я пойду на службу в Везалипольский гаринзон.
— О, жесток ваш генерал, а я ведь знавал его, и видал его ещё в чине полковника... В столичном гарнизоне нынче развелось всяких дураков-вертопрахов и прочего сброда. Кутят при первой возможности, выучка на низшем уровне. Я этих олухов каждый день вижу — противно смотреть. На Триммеля вся надежда, его совсем недавно назначили комендантом. Говорят, он в почёте у самой Королевы, и много чего ещё говорят... Но все на одном сходятся: парень молод, да удал и умён. В свои года успел издать томик по военному искусству. Интересный, говорят, много свежих мыслей.
— А как там поживает мой выпуск? Наверняка кому-то повезло осесть в столице.
— Большинству как раз и повезло. Я бывал в одном трактире, там их и встретил. Ждут тебя.
— Что-ж, надо будет их порадовать. А как вы тут живёте? Кто куда разъехался?
— Кто куда. Младшие — в Ликтиду, средние — в Диртрисиум. Ты один в юнкера пошёл, да сестрица твоя тут осталась. Живём хорошо, не бедно, изредка имеем гостей.
— А Агриннис что?
— А Агриннис помолвлена, у неё тут жених. Из молодых офицеров. Можешь не волноваться, я его проверил. Он достоин её копыта.
— Это хорошо. А вы?
— А мы с матушкой уж не тех лет. Живём, следим за квартирой, Клюсс нам помогает. Иногда гостим, иногда гостят у нас. Иногда хожу в свет, иногда просто по кабакам в поисках знакомых.
— А как обстоят дела с нашей библиотекой?
— С библиотекой всё хорошо. Могу дать тебе задачу добыть этот томик Триммеля. Лично мне интересно с ним ознакомиться.
— Добуду, обязательно добуду. Моему будущему начальству надо угождать...
— Верно мыслите, герр гауптман. Поэтому я хочу вам напомнить главное правило. Зашёл в квартиру — вытри ноги! У нас тут не проходной двор и не поля! — Агриннис неожиданно вмешалась в разговор, чем вызвала самое активное одобрение. Агриас-младший не любил смеха над собой, но подколы сестры он воспринимал очень положительно, особенно после долгой разлуки. После этого замечания разговор продолжился, Агриас коротко и без больших подробностей рассказал, как воевал в добровольческой бригаде, все слушали не задавая вопросов и не подвергая эти слова осуждению, потом чейнджлинги принялись за эссенцию, и вскоре завтрак был кончен. После него все разошлись по своим делам. Агриас-старший ушёл читать в свою спальню, Агриннис с матерью решила продолжить начатую борьбу с пылью. Клюссу пришлось помочь в этом деле. Уборка в большой и пустой квартире — дело не очень приятное, но необходимое для соблюдения приличий. Агриас-младший некоторое время просидел на кухне, думая о том, что было сказано. Наконец, он встал, оправился и пошёл решать накопившиеся у него вопросы. Что стало со старым швейцаром? Как там его бывшие однокурсники, и кем является жених его сестры? Он приехал к себе домой лишь на неделю, и ему хотелось узнать, как здесь обстоят дела.
Клюсс трудился в прихожей, стоически выполняя монотонную, но необходимую работу. Когда Агриас-младший появился в дверях, швейцар ничего не заметил.
— Доброе утро, герр. Как мне к вам обращаться?
Клюсс встрепенулся и опасливо обернулся на офицера.
— Меня зовут Клюсс, я работаю швейцаром у герра Агриаса... герра Агриаса-старшего, если Вам угодно. Мне платят...
— Хватит, мне не сильно нужна эта информация. Ответь на всего один вопрос, и честно, если можешь конечно. — Агриас использовал на швейцаре один из своих строжайших офицерских взглядов. — Что случилось с Анцидесом, прошлым швейцаром?
— Он умер, сожалею вашему горю. Анцидес приходился мне троюродным дядей,
— А почему сразу не сказал? — Спокойно, но мрачно ответил офицер. Его злые мысли подтвердились, этот добрый чейнджлинг ушёл. Что-ж, в свои молодые годы Агриас видел смерть достаточно, и смотрел ей в глаза с храбростью и спокойствием.
— Извините мою трусость, я не знал вас, не стал вас расстраивать с дороги...
— Эх ты, нашёл кому угождать. Я видел такое, от чего тебя хватил бы удар. Извини что прервал, надеюсь, что мы поладим.
Агриасу-младшему повезло приехать домой в то время, когда солдаты и офицеры везалипольского гарнизона получали увольнительные. В ожидании вечера, гауптман решил привести себя в порядок, а потом заняться чтением.
Да, в родной дом он явился вовсе не в лучшем виде, но это было исправлено. После продолжительных трудов, в зеркало смотрел уже совершенно другой чейнджлинг, будто помолодевший на пять лет. В длительных походах Агриас как мог следил за своим состоянием, но условия не всегда позволяли это делать. Да, чейнджлингам было намного легче с гигиеной, чем кому бы то ни было. Не было необходимости в вычёсывании шерсти, перебирании перьев, большом количестве проточной воды и прочего, достаточно было простой мокрой тряпки. Но грязь порой въедалась в панцирь, и её было просто так не отмыть, что регулярно происходило с солдатами в полях. С униформой дела обстояли намного лучше, её было достаточно выстирать и прогладить, с чем Агриас отлично справился. Занимался он этим в одиночку, обстоятельно и тщательно, желая в лучшем виде показаться перед высшим обществом, в котором ему пришлось оказаться. Аккуратно сложив своё обмундирование, офицер надел халат и удалился в одну из комнат, в которой находилась домашняя библиотека. Время до вечера Агриас решил сократить занимаясь любимым делом.
Давно он не имел возможности читать то, что не положено начальством. Агриас всей душой влюбился в грифонские поэмы и прозу, зачитывался балладами о рыцарях, королях и полководцах коими всегда изобиловали земли Востока. Отечественная же литература могла похвастаться только историями разного рода ульев и королев, их мемуарами и биографиями. Остальное же представляло лишь попытки скопировать и адаптировать под чейнджлингское общество эквестрийские и аквелийские романы, а так же всю ту же херцландскую эпическую поэзию. Чейнджлинги больше поднаторели в искусстве иронического памфлета и возвышенной оды, посвящённой, как правило, Кризалис. Но за подобными шедеврами нужно было обращаться к газетам, а не к книге. Уже тогда чейнджлингская пресса стала превращаться в разящий меч, отравленный горечью досадной кантерлотской неудачи. "Егерь" и "Эквестрия Дэйли" уже давно как развязали суровую и жестокую войну, в которой сражались за умы. На этом фронте резко порицалась правда, и превозносилась ложь, но Агриас считал своим офицерским долгом верить в эту ложь, хоть и практически не читал газеты и журналы. Час проходил за часом, и с каждой прочитанной строчкой Агриас чувствовал, как окруживший его разум мрак рассеивается. Так хорошо было оказаться здесь, среди книг, как среди верных друзей после долгой разлуки. Офицер и не заметил, как начало подходить время.
Когда на часах пробило десять, чейнджлинг уже был во всеоружии. Китель сидел на нём как влитой, и пусть он был староват фасоном и не имел никаких знаков отличия, но смотрелся всё равно гордо, щёгольски. Тем более, такой вид ясно говорил сведущим особам, где служил и за что сражался тот, чья униформа стара, и не имеет ни погон, ни наград.
Простившись со своими родными, Агриас вышел на улицу своего жилблока: час был поздний, ярко горели электрические фонари, на улицах было полно народу, спешившего по своим делам. Гауптман ощутил резкий приступ дежавю, наблюдая за галантными парочками в костюмах и платьях, за моноклями и цилиндрами, за шляпами дам. Его вновь сковало наваждение, это внезапное чувство исступления, слепоты, и глухоты, будто рядом рванула граната. Всё это было таким родным и привычным... и таким чужим, фальшивым, приторным и глупым. Только что Агриас хотел блистать, показать себя этому обществу высоких особ, но только выйдя на порог, он понял, что здесь он чужак, что те немногие, кто сохранили честь, сторонятся того, что собирается в театрах, ресторанах и салонах.
Гауптман быстро пошёл к своей цели, благо Агриас итак знал, куда надо идти. Навстречу ему попадалась самая разная публика, но внимания на него обращали мало, редко удостаивали даже взглядом. Агриас как серая мышь проскользнул мимо всех, изредка отделываясь краткими приветствиями и жестами вежливости. Вот и нужное место, кабак "Муравейник", традиционное пристанище юнкеров, постепенно превратившееся в клуб для офицеров. Агриас бывал здесь пару раз, здесь же он прощался со своими товарищами, уезжая во Вракс. Подумать только, это было всего несколько лет назад...
"Муравейник" был скромен как снаружи, так и изнутри, но суть и смысл этого места были вовсе не в роскоши, ведь сюда выбирались чтобы хоть один вечер отдохнуть от жесточайших порядков армейской дисциплины. Здесь декламировались студенческие похабные стишки, высоко и легкомысленно играло пианино, а шнапс лился рекой. Это был клуб для посвящённых, без пяти минут тайная ложа. Сюда попадали не сразу, и не все. Здесь не терпели новичков, тугоумов и ревнителей устава, вместе с этим здесь резко порицали пьяниц и дебоширов, что позорили честь мундира. Вечер в "Муравейнике" всегда был подобен глотку свежего воздуха для молодёжи, искавшей выход своему энтузиазму, офицеры более старшие по чину, считали это место слишком глуповатым для них, предпочитая либо с головой уходить в работу, либо по уши тонуть в томном декадансе высшего общества. Здесь же всегда было просто и весело.
Агриас толкнул дверь и оказался внутри. Как ни странно, он встретил тут внимательную тишину, нарушаемую всего лишь одним голосом, который Агриас узнал сразу же. Это был Антанас, непризнанный гений чейнджлингской словесности, неизменный гость и душа всего местного общества. Без его выступлений не обходился ни один вечер в "Муравейнике" вот уже несколько лет подряд. Его стихи изобиловали иронией, сатирой и насмешками, которым подвергалось либо начальство, либо недавние события. На него никто не писал доносов, его творчество не порицали даже те, кого он высмеивал, ведь по сути в какой-то степени Антанас содействовал поддержанию дисциплины и субординации, пусть лучше смеются над начальством во время увольнительных, чем непосредственно за их спинами, подрывая тем самым порядок. Все слушали поэта в насупленном молчании, ловя каждое слово и каждый звук его мелодичного голоса. Наконец, он закончил. Аудитория взорвалась аплодисментами и громким смехом, плотное кольцо из слушателей рассосалось по столикам заведения. Совсем недавно вошедший гауптман потерянно бродил между столами, ища знакомые лица. Агриас не мог узнать своих товарищей, и это было вовсе не из-за новой красивой формы и возмужалости. Они были мало похожи ни военных, ни на тех дурашливых юнкеров: портупеи слишком блестели, кители сидели как влитые, новенькие фуражки прикрывали непокрытые, до зеркальной степени отдраенные головы и тоже сверкали своими серебряными шнурами и кантами. Гауптман смотрел на них, а перед глазами стояли невзрачные серые колонны, торопливо марширующие под унылые завывания губной гармошки, под белыми полотнищами с Трёхзубчатой короной. Там были простые и честные ребята, добрые душой и храбрые сердцем, шедшие через ужас и позор твёрдой поступью маршевого строя, с полной уверенностью в том, что их дело правое.
— Ребята, гляди! — Воскликнул кто-то. — Агриас вернулся!
Офицеры начали оборачиваться, переговариваться друг с другом, кто-то даже бросил: "Да кто этот ваш Агриас?", за что поплатился, ведь в "Муравейнике" было крайне мало чейнджлингов, которые не пересекались с бывшим однокурсником хотя бы единожды. Гауптмана обступила толпа товарищей, все стулья за его столом были заняты, даже когда поднесли новых. Он тут же оказался в центре внимания, окружённый старыми товарищами, и тут он узнал и вспомнил их, старых добрых юнкеров Везалипольского училища. Тут же начались расспросы, Агриас отвечал как знал, стараясь не врать и рассказывать честно. Он описал товарищам всё что пережил, быстро и сухо, как будто отдавая рапорт о своих действиях.
— В общем, нечего вспоминать, только вот в звании повысили. Теперь я гауптман.
— О, да вы теперь наше начальство! — Сказал Антанас.
— Да я сам не ожидал, просто герр Ларинкс взял, и одарил меня погонами. Теперь не знаю, куда денусь со своим высоким званием.
— Известно куда, у нас тут формируются новые полки, так что тебя могут приписать к ним. — Ответил один из офицеров.
— А может и не припишут, комендант чейнджлинг суровый, но справедливый. Мы тут все зелёные и тем гордимся, а ты хоть и воевал, да и звание заслужил, но от нас ушёл недалеко, поэтому будешь наравне с нами. Послужишь, познакомишься с начальством и коллективом, потом может и дадут тебе роту. Кончились золотые времена, ребята. Придётся отрабатывать свой мундир. Помяните мои слова! Вот наступит зима, вот тогда нас и погоняют. Не всегда же в гарнизоне сидеть, право! Мы военные или кто?! — Вставил своё весомое слово Асилус, круглый отличник, принципиальный и прямодушный чейнджлинг. Все относились к нему с молчаливым и искренним уважением, признавая в нём старшего товарища.
— Верно говоришь. Нечего ромбы на погоны хватать, когда в башке ветер гуляет! — Весело проговорил Агриас, его возглас встретил бурю одобрения. Беседа продолжилась до ночи, молодой гауптман стал героем "Муравейника", ведь так получилось, что из всех нескольких десятков собравшихся здесь, он один попал в добровольческий корпус.
Когда все уже начали расходиться, Асилус остался сидеть за столом с Агриасом. Вид у него был странноватый, будто он волновался и стеснялся что-то сказать.
— Агриас, слушай. Я тебе сказать кое что хочу. Серьёзного.
— Ну и чего? — Агриас допил последнюю кружку эссенции. Сейчас он чувствовал себя лучше некуда, но настрой его товарища заставил его собраться.
— Агриннис, это же твоя сестра? — Гауптман кивнул, внимательно слушая. — Так вот, у нас помолвка, скоро будет свадьба. Всё серьёзно и без дураков.
— Да как уж иначе, с тобой не бывает по другому. Отец сказал мне об этом, и я горд что моя любимая сестра полюбила тебя. Лучшей кандидатуры я бы не нашёл ... — Агриас сделал длинную паузу, разглядывая волокна белой скатерти, которой был укрыт стол.
— Она умная и славная девушка, редкость в наши дни.
— … Понимаешь, Асилус. — Агриас вышел из задумчивости, его товарищ замер, внимательно слушая. — Я там не просто так снег месил, я там в разных переплётах бывал, признаться честно. И вот столько ребят уходит, просто ни за грошь, прострочит очередь — и поминай как звали. И главное не думаешь особо о них поначалу, а потом как начнёшь представлять, что они все — чьи-то сыновья и чьи-то отцы, и что ждут их дома. И вот признаётся офицерик вроде тебя какой-нибудь фройляйн в любви, и всё у вас хорошо, а потом случись что, хоть сущая глупость — и нет тебя. Осталась твоя любовь одна. Я подобных сентиментов не люблю, но это моей сестры касается, я не хотел бы видеть её горьких слёз. Так что считай свою жизнь за две, понятно? В армии служить это тебе не крючкотворство и не бальный вальс, я это теперь не понаслышке знаю, да и ты со мной согласен, поэтому береги себя, мира вам и счастья. — Агриас улыбнулся и положил Асилусу копыто на плечо. Тот глубоко вздохнул, понимая слова товарища.
— Спасибо тебе, бывай, герр гауптман. — Он встал из-за стола и направился к двери. Заведение закрывалось и Агриас последовал за ним.
Следующие дни прошли легко и спокойно: офицер проводил время за книгами, иногда вместе с отцом ходил в гости. По вечерам он либо ходил в "Муравейник", либо слушал игру сестры на фортепиано. По прошествии недели, офицер поступил на службу в Везалипольский гарнизон...
Ликтидский вокзал мало чем отличался от враксианского, Рейнис толкался в толпе сходящих и заходящих пассажиров, пытаясь найти верный путь. Он никогда до этого не оказывался в подобных местах в одиночку, и сейчас буквально рисковал жизнью. Его гневно окликали, толкали, нередко в его адрес слышались ругательства. Рейнис же безуспешно пытался пробраться вперёд, но встречал мощное сопротивление, возникла реальная перспектива задохнуться в давке. Тут в нескольких шагах раздался громкий свисток, толпа расступилась настолько, насколько это было возможно, и Рейнис почувствовал, как кто-то буквально вырывает его из толкучки. Тут же стало легче, стрелок глубоко вздохнул, но расслабляться было рано.
— Пошли! — Властно крикнул выручивший его полицейский, и повёл незадачливого солдата прочь с вокзала. К счастью, обошлось без происшествий.
— Братец, чёрт тебя дери! Я ведь мог и не успеть! Что за глупость?! Ты же военный! — Громко и резко отчитывал Рейниса полицейский, они постепенно подходили к выходу с вокзала. Рейнис тупо молчал, не решаясь или не желая отвечать.
— Не глупи так в следующий раз! Я на тебя зла не держу, но порядок должен быть. — Уже более спокойно сказал полицейский, выведя чейнджлинга с вокзала. К нему подошёл его начальник и потребовал отчёта. Полицейский выложил всё как было, начальник бросил скорый взгляд на Рейниса, покачал головой и ушёл по делам.
— Хорошо, герр полицейский, не злись на меня, лучше покажи кабак где водители пьют, мне в родную артель надо попасть.
— А, тогда всё понятно. Иди во-он туда, в ту забегаловку, там много подобного народа, может и найдёшь там тех кто тебя подбросит. — Полицейский насмешливо улыбнулся. — Давай, беги! Чтобы глаза мои тебя не видели! — Весело крикнул чейнджлинг, быстро исчезая в толпе. Рейнис снова остался один, но теперь он знал, куда ему идти.
Заведение было обставлено до ужаса просто, на столах не было даже скатертей, пол был грязен, а официантов не было вовсе. Тем не менее, здесь было полно народу. В свете дешёвой электролампы блестели чёрные водительские кожанки, шофёры отдыхали после очередного маршрута. Так же здесь было немало тех, кто пытался намылиться в попутчики. Здесь было шумно, душно, воняло табаком и спиртом, но Рейнис не придавал этому значения. Его волновал другой вопрос: что делать дальше? Он потерянно бродил среди сидящих за столами, пока его внимание не привлекла одна компания, в которой ярко выделялся белый тулуп... Чейнджлинг сразу узнал эту одежду, а так же её носителя. Это был его земляк-охотник.
— Ну помилуйте! Не можем мы столько дать! — Возмущался белый тулуп
— Как же не можете, господа-охотнички? Шкурки небось за дорого продали, а с нашим братом делиться не хотите? — Ехидничал чейнджлинг в чёрной кожаной куртке, потягивая папироску и выдыхая дым чуть ли не прямо в нос своим собеседникам. Все уже были немного навеселе и конфликт мог вылиться в плохие последствия. Рейнис подошёл к этому столу, и бросил на него пятьсот марок. Все сидящие за столом посмотрели сначала на деньги, а потом на Рейниса. Водитель покачал головой, выплюнул бычок и удивлённо присвистнул.
— Ну здравствуй, парень. Не ждали тебя здесь. Садись, угостим. Хорошо ты нас выручил сегодня. — Сказал чейнджлинг в белом тулупе, его звали Кирис. Ему уже было немало лет, и он был ближайшим другом отца Рейниса, фактическим заместителем его в делах артели. Как и все ликтидские охотники, он не был щедр на эмоции, и доброе слово от него сошло бы за высокую ценность. С помощью Рейниса удалось договориться с шофёром, несмотря на всю его вздорность и жадность. В то время пассажирских автобусов ещё не было, приходилось добираться на грузовиках. Ульевая администрация этому не перечила, понимая что это единственный способ попасть из улья в сельскую местность. Колонны автомашин везли в ульи лес, технические культуры, шерсть и меха, иными словами — всё что производилось крестьянами. Обратно ехали грузовики с эссенцией и свежей прессой, а иногда и с чем поинтереснее, например с радиоприёмниками, которые считались большой ценностью на селе. Но были и те бауэры, которые сами ездили в улей продавать свои товары, и сами закупались в них, не дожидаясь, пока к ним в деревню приедет грузовик. Такими были охотники из артели Рейниса.
Хорошо выпив и обговорив всю ситуацию, компания из Рейниса, четверых охотников и водителя покинула заведение и направилась к автопарку. Там готовилась очередная грузовая колонна, иными словами, творился жуткий контролируемый хаос. Охотники помогли водителю загрузить ящики в машину, и сами сели в кузов. Через некоторое время автомашина уже ехала в плотной колонне по широкому шоссе. Постепенно от колонны отделялись некоторые машины, со временем она всё сильнее и сильнее редела, по мере того как водители поворачивали на свои маршруты. Пассажиры не видели окружающего пейзажа из кузова грузовика, но в этом не было проблемы, ведь зрелище было самым типичным: громадина, окружающий её пустырь, чёрно-бело-зелёная пелена леса, идущая за горизонт. Это была знаменитая Ликтидская пуща — гордость и достояние всей страны Кризалис. Большой непроходимый лес, огромный источник топлива, древесины и пушнины. Но было у этого леса ещё одно богатство — это ликтидские охотники. Первые части егерей формировались ещё во времена, когда Ликтида была независимым ульем. Тогда егерями называли добровольные иррегулярные отряды охотников, которые сражались без униформы и славились своей меткостью. Когда Кризалис объединила все земли чейнджлингов под короной Везалиполиса, егеря превратились в регулярные стрелковые части, состоящие из особо метких стрелков. Рейнису не повезло не попасть в егеря, в следствии какой-то бюрократической ошибки он попал в пехоту, оказавшись таким образом в злополучном улье Вракс, а затем примкнул к добровольцам, получив там боевое крещение.
— Слушай, Рейнис. А что ты так рано вернулся? Вроде и не дезертир, смотришь честно. Скажи, опять у нас какая крамола в армии приключилась что все из неё бегут? — Первым заговорил Кирис.
— Крамола. И крайне паршивая. Слышали что во Враксе случилось?
— Вракс? А-а, ну да. Приходил к нам почтальон, годика эдак два-полтора назад. И такую газетку нам занёс... Ужас, а не газетка. Мы её прочли значит, всею артелью, жёны поохали, мужья головами покачали... Неделя прошла, другая, и поуспокоились немного, а потом и совсем забыли. Ты же знаешь, до нас мало доходит.
— Знаю, и хорошо знаю. А дела там были... Серьёзные, хочу вам сказать. И мне в них поучаствовать довелось.
— Расскажешь чего?
— Да чего рассказывать? Не война то была, а дрянь. Отшагал я полтора годика, а потом нас всех распустили. По домам. Отвезли в этот Вракс, построили, денег дали, и пинка под зад тоже дали, чтобы проваливали побыстрее.
Самый молодой из охотников хмыкнул, остальные улыбнулись лишь глазами.
— Подвозил меня до Ликтиды один герр официр, Агриасом зовут, вот буквально час назад в одном вагоне сидели. И поезд хороший был, для богатых. С нами аж пони ехал.
— Да ты подвираешь, какие пони в наших краях?
— А такие, завалился к нам этот герр и давай с моим офицером лясы точить. Заумно так, как два профессора! А пони значит, фотографом работает. Вот устроил себе командировку по стране, хочет потом денег на этом заработать... Дур-рак он, признаться честно. Образованный, а дурак... — Рейнис сделал паузу, привычной тряски не было, машина пока ещё ехала по хорошей асфальтовой дороге. — А что у нас случилось, пока меня не было?
— Да ничего, не так уж долго мы тебя ждали. Всё как обычно. Охотимся, продаем тем кто купит. Вот недавно сарай сгорел, и дед Армис помер... А, вот ещё. Вильния замуж выходит, поэтому и торопимся мы так. Едем ночью, хоть бы к завтрашней ночи успеть... — Услышав это имя Рейнис слегка изменился в лице. — Первая красавица в артели, ты же приударял за ней, насколько я помню?
— Приударял. Было дело. А потом разошлись. Я и имя её подзабыл... — Рейнис потупил взгляд и надолго замолчал. — За кого хоть выходит? — С особенной сухостью спросил он.
— За лесоруба с соседней деревни. — Ответил Кирис, глядя в глаза своему младшему товарищу. Его взгляд был холоден, но старый охотник всё понимал. — Не волнуйся, они два сапога пара, уживутся вполне.
Рейнис не ответил на это, он в своей обычной манере смолчал.
Час тянулся за часом, земляки лишь изредка перекидывались редкими словами. Грузовик ехал долго, изредка делая короткие остановки и привалы. Водитель оказался неплохим, но грубым малым. Сегодня ему пришлось ехать в ночь, поэтому он и обошёлся зло с охотниками, которым надо было попасть домой как можно скорее. На смену вечеру и ночи пришло утро и день, постепенно содержимое кузова уменьшалось в объёме с каждой остановкой. Вот грузовик свернул на просёлочную дорогу, и машину сильно затрясло. Ещё через несколько часов водитель остановился у какого-то фольварка, все поняли, что это конечная станция. Квартет ликтидских лесников вылез из кузова, и начал помогать высыпавшим из ворот грузчикам с ящиками. Быстро управившись с грузом чейнджлинги попрощались с водителем, и продолжили свой путь пешком. Кругом уже возвышались ели и сосны, но вглубь леса ещё предстояло зайти. В районе Ликтидской пущи существовало множество деревень, артелей и прочих поселений, куда зимой добраться можно было лишь пешим ходом. Летом туда мог доехать мотоциклист. Тем временем, солнце уже начинало заходить, и следовало поторопиться. Сначала чейнджлинги шли по неплохо расчищенной дорожке, но затем стали попадаться первые невысокие сугробы. Пешая дорога длилась около двух-двух с половиной часов, и когда в густом лесном частоколе замаячили огоньки домов, небо снова было чёрным, и даже луны не было видно. Сугробы вскоре сошли на нет, вот и домики стали более различимы. Никого не было на улице, было очень холодно, но ветер гасился о кроны и стволы деревьев, грозно написавших над всем тем, что чейнджлинги смогли отвоевать у природы. Тем не менее, всё мёрзли. Рейнис поступил верно, ни разу не сняв шинели за всё время пути.
В домиках было тихо, но из одного доносился бурный говор и смех. Это был дом отца Рейниса, самый большой и крепкий, но не сильно превосходящий все остальные. Как никак, а Рейнис-старший был всего лишь "первым среди равных", и его доходы мало отличались от доходов всех остальных.
— Успели хотя бы к застолью... — С досадой проговорил один из спутников Кириса.
— Ничего, сейчас отогреемся, да и подарки при нас.
Обычный сельский дом в королевстве Кризалис был, как правило, побогаче какой-нибудь северянской избы или эквестрийской фермы. В этих краях не город вырастал из деревни, а деревня вырастали из города. Крестьяне почти всегда имели дело и достаточный личный достаток. Во многих деревнях существовали общины, располагавшие серьёзными средствами и помогавшие нуждавшимся землякам. Обычно это были практически типовые одноэтажные постройки с чердаком и подвалом, в них было две-три спальни, не считая большой прихожей, которая одновременно служила и кухней, и столовой, и праздничной горницей. Из-за особенностей чейнджлингских потребностей, любое застолье быстро переходило от дела к слову, эссенция выпивалась, и начинался разговор. Нередко, беседу подогревал старый добрый шнапс. Обсуждали всякое, даже не привыкшие к болтовне и осуждающие "пустобрёхство" бауэры за столом давали волю словам. Эссенция, умеренное количество водки, приятное общество земляков — всё располагало для беседы. Вот и здесь, в доме артельного главы гудело несколько десятков голосов. Здесь были все охотники с артели, их жёны и матери, так же присутствовала делегация из деревни лесорубов: приехал староста и три его сына, все трое были крепкими и крупными красавцами, один из них и был женихом Вильнии. В доме главы артели отмечали все крупные праздники, и свадьбу Вильнии и Мартиса, так звали лесоруба, тоже решили сыграть здесь. У чейнджлингов свадьба не была каким-то сакральным и формализованным событием, даже согласие родителей не всегда требовалось для замужества. В ульях это ограничивалось простым походом к чиновникам, изредка небольшим застольем. В деревнях же свадьбы праздновали с некоторым размахом, нередко всей деревней, с песнями, плясками и застольем. Путники успешно пропустили первые два пункта программы, так же как и торжественную часть скрепления брака. Все в итоге остались довольны, жених и невеста очень хорошо подходили друг другу.
Тут дверь распахнулась, и на пороге показалось четверо: трое в охотничьих тулупах, с сумами на спинах, один в старой солдатской шинели, обременённый лишь вещмешком. Рейнис-младший увидел длинный стол, повёрнутый к двери поперёк. Посреди стола сидели новобрачные, справа и слева от них — гости и артельские. Чейнджлинги рассказывали друг другу истории, обсуждали погоду и прочие насущные вопросы. Нередко отпускались шутки, перевёртыши смеялись, особенно те, кто был в подпитии. Завидев вошедших, все несколько приумолкли. Взгляды Рейниса и Вильнии встретились, чейнджлинг ясно видел, как её улыбка превратилась в напряжённый оскал, а красивые бирюзовые глаза скрылись, уткнувшись в тёмно-зелёную клеёнку, которой был убран стол. Рейнис спокойно снял пехотную бескозырку и размотал шарф, снял шинель и повесил её вместе со всей остальной одеждой. Когда неожиданные гости сняли свои тулупы и сели за общий стол (перед этим оттерев свои копыта от снега и грязи, разумеется), разговор возобновился. Но говорили уже не о погоде или охоте, в центр внимания попал Рейнис-младший. Его начали расспрашивать о службе, он отвечал просто и правдиво, своим землякам он врать не мог. "Попал в положение, служил в добровольцах, воевал с коммунистами, уволили раньше времени.". В ответ слышались лишь новые вопросы, и Рейнису пришлось рассказывать, что приходилось делать добровольцам во время борьбы с Ротфронтом. Кое-кто наверняка хвалился этим как герой, Рейнис же описывал это просто, сухо, с минимумом подробностей, не хвалясь и не хвастаясь. Ответом ему было молчаливое понимание собравшихся. Здесь проще относились к жизни и смерти, охотник, бьющий в лесу белку и медведя, с таким же холодным сердцем будет бить и в чейнджлинга, не говоря уже о пони и оленях. Ликтидцы так же ценили жизнь, так же сожалели о глупой необходимости братоубийства, но предпочитали не травить душу сантиментами, с угрюмым фатализмом подливая шнапс в рюмки, слушая рассказ земляка, которому не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время. Глупо было бы скрывать от практически родных чейнджлингов правду, ведь в деревне все про всех знают, и похождения Рейниса всё равно бы вскрылись, рано или поздно.
— В общем так, земляки. Вот вернулся к вам, ждан ли? — Докончил рассказ Рейнис, и с налёта опрокинул стакан шнапса, будто это была обычная вода.
— Ну, ждали конечно. Лучше живым, чем мёртвым, а раньше или позже — не так уж важно. А по части злодеяний, об этом плакать нечего. Ты исполнял приказы, значит был прав. Паршиво конечно, что такое с народом творится, что-ж так наша Матушка-Королева сплоховала-то... И что дальше будет? Выходит, снова придётся из леса на войну идти... — Отец Рейниса был так же невысок, строен, с чёрным панцирем и такими же ледяными изумрудными глазами. Он был не молод, по своему умён и по своему прост. Ему тоже довелось служить в армии, и повидал он совсем немало. Рейнис-старший был ликтидским егерем, и участвовал в компаниях Кризалис против тех ульев, что не хотели покориться её воле. Это время было решено забыть, вот и старый чейнджлинг очень мало о нём распространялся. Сейчас он сидел на своём месте во главе стола, курил длинную трубку, и понимал, что эти четыре года тоже уйдут в небытие, ведь народ Империи должен помнить только лучшие времена своей страны, а так же лишь мудрейшие поступки своих правителей. Старый чейнджлинг покачал головой и надолго задумался.
Посиделки продлились почти до утра. С первыми лучами рассвета, гости из деревни лесорубов принялись собираться в обратную дорогу. Вильния уходила со своим женихом, и на прощанье ей подарили немало подарков. Особенно отличились Кирис и его подопечные, что привезли из Ликтиды новенький радиоприёмник и множество всяких других безделушек. Всё это великолепие взялись тащить сыновья старосты. Рейнис-младший смотрел на это с отчуждённым спокойствием, холодный изумруд его глаз отбрасывал блики укоризны и презрения. Он спокойно препроводил процессию до выхода из деревни. Его и одного из молодых охотников назначили проводить Вильнию и лесорубов, и он согласился. Вместе они дошли до развилки, и двое охотников долго провожали глазами удаляющихся гостей. Невеста даже не обернулась и не попрощалась с артельцами.
— Скатертью дорожка этой дуре. — Полушёпотом процедил напарник Рейниса и сплюнул в снег.
— Успокойся, товарищ, нечего лишний раз её поминать. — Коротко ответил ему Рейнис, и зашагал обратно к домам.
Новый день сулил новые хлопоты, отоспавшись и насытившись, Рейнис быстро вошёл в ремесло. Один поход в лес шёл за другим, добытые шкуры продавались в улье или крестьянам с соседних деревень и фольварков. Рейниса вполне устраивал такой расклад. Можно сказать, что он был счастлив.
Одинокий солдат удалялся от двери питейного заведения. Всё осталось позади, всё было кончено. В этом месте у него не осталось ничего, кроме горечи воспоминаний. Его родные и близкие канули в Лету, его товарищи по полиции растоптаны Красной Колонной...
Вот ему попалась какая-то ночлежка. Внутри воняло сыростью, табаком и спиртом. Прямо в коридорах сидели и лежали спившиеся чейнджлинги. Это было дно. Кулекс мог бы позволить себе место получше, но он не привык тратить деньги, да и не до этого было. Расплатившись с хозяином этого заведения, солдат удалился в свою комнату. Это была настоящая каморка, внутри стоял стойкий запах чего-то мерзкого, было трудно разобрать чего. Кулекс запер дверь и завалился на топчан, почувствовав как из старого матраца выскакивают пружины. Одеялом ему послужила шинель, чейнджлинг упёрся взглядом в стену, на которой постепенно обваливалась зеленеющая штукатурка, и долго не мог заснуть.
"Что я делаю с собой? Куда мне теперь идти?" Думал он, чувствуя как пружины матраца впиваются ему в бока. "Обратно в полицию? Может быть, а куда мне ещё податься? Я всю жизнь там служил но... Что если всё это повторится?" От этой мысли Кулекс вздрогнул, он вспомнил всё: и красные знамёна, и гневные марши бастующих рабочих, и жуткое пламя обречённых, горевшее в их глазах. Полиция была беспомощна против этой монолитной силы, была бы у них хоть сотня пулемётов, они бы не остановили их в тот роковой день. Цепи были прорваны, полицейские раздавлены и растерзаны в клочья. Кулекс лишь чудом спасся, но этот день навсегда оставил на нём свой отпечаток. "Даже если так, то выбора у меня всё равно нет. Не хочется погибать, но никто и не спросит. Глупо бояться пожара, если ты сам решил ему противостоять. В полиции я буду полезен, надеюсь...". На этой мысли Кулекса наконец одолел сон. Был ли он удовлетворён этой мыслью? Или дорожная усталость наконец свалила его? Он и сам не знал. Сон был крепким, но неспокойным. Перед Кулексом вырастали хурорндские леса, он слышал стрёкот пулемётов, яростное и отчаянное "Ура", серые силуэты, подымающиеся и падающие в красный от крови снег, а на заднем плане всего этого ужаса гремел другой кошмар, старый и более жуткий: кумачовые флаги, транспаранты и толпы солдат и рабочих:
"Презренны вы в своём богатстве,
Угля и стали короли!
Вы ваши троны тунеядцы,
На наших спинах возвели.
Заводы, фабрики, палаты
-Всё нашим создано трудом.
Пора! Мы требуем возврата
Того что взято грабежом!"
Гремел их марш, тогда он звучал как приговор, неизбежный и неумолимый. Многие офицеры добровольческого корпуса позже презрительно смеялись над отчаянной борьбой уже разгромленных и побитых коммунистических отрядов, но полицейские Вракса надолго усвоили горький урок, преподнесённый им в те страшные дни. Тогда против них выступили как против вражеской армии, и разгромили наголову. Многие из них даже представить не могли, с какой яростью и ненавистью пролетариат может обойтись со служителями закона. До какого отчаяния нужно было довести народ, чтобы малейший инцидент мог спровоцировать такой взрыв? Кто был в этом виноват? Агитаторы или корпоранты, запершиеся в своих высоких шпилях и оставив своих защитников на произвол судьбы? Никто не нашёл ответа, да и не искал вовсе. Все были слишком заняты смертоубийством, чтобы задумываться о таких материях. И сейчас улей наконец оправился после всего этого, на разгоревшееся пламя плеснули кровью, и оно затухло.
Кулекс открыл глаза. Беспокойные видения рассеялись, и на смену им пришла та же упадочная атмосфера ночлежки. Чейнджлинг встал, кое-как оправился. О гигиене речи идти не могло, здесь было просто негде ей заняться. Обходя ещё не проснувшихся выпивох бывший солдат покинул это печальное место и вышел в улей.
Вракс изнутри выглядел довольно просто и бесхитростно: днём на улицах, в лифтах и на лестничных пролётах было мало народу, ведь здесь заводские смены были как правило дневными и длились 10-12 часов. Редкие чейнджлинги в простой рабочей одежде при виде Кулекса рефлекторно прижимались к стенам. Полицейские ходили нервные, постоянно оглядывались и сверлили взглядом каждого прохожего. Некоторое время Кулекс блуждал по улью, узнав у полицейских, где находится главный участок, он направился туда. Вход в главный околоток Вракса был всё ещё загорожен баррикадами, там круглосуточно дежурил пулемётный расчёт. Кулексу пришлось предъявить свои документы, так же его почти полностью обыскали. За всё время он не увидел ни одного знакомого коллеги, вокруг были сплошь молодые лица новобранцев, угрюмые и тупые, страшащиеся каждого шороха.
Пройдя вооружённую охрану, Кулекс оказался перед дежурным полицейским.
— С какой целью пожаловал, служивый? Говори сразу по делу, а то не пущу.
— Хочу в полиции служить, восстановиться в должности.
— А ты кто такой, извини за грубость? — Дежурный был лишь на несколько месяцев младше Кулекса, но по сравнению с ветераном боёв с Ротфронтом это был сущий юнец.
— Я Кулекс, служил в 210-м отделении полиции вплоть до начала беспорядков. Мой точный порядковый номер — 9990 12 1440 101 500. Академию заканчивал, служил около полутора лет. Наград не имею, взысканий тоже. Вот мои документы.
— Хм... Тяжёлый случай. Придётся лезть в архив...
— Можете ещё в гарнизонный залезть, там наверняка есть документы о добровольческой части, в которой я служил.
— Это ты сам расскажешь, нечего нам теребить вояк... — Дежурный что-то начиркал на небольшом листке бумаги. — Эй, парень! Порхни-ка в архив, вот тебе характеристика. Пусть выяснят, был ли такой полицейский. — Откуда-то показался напарник вахтёра, принял листок и двинулся куда-то в недра участка. Про себя Кулекс нашёл забавным то, что дежурный не знал имени напарника.
— Ты пока тут посиди, подожди. Пока пусть выяснят, правду ли ты сказал.
— Мне лгать смысла нет.
— Все так говорят... — Чейнджлинг достал из стола пачку сигарет и коробок спичек. Прикурил, затянулся. Этот салага чувствовал себя здесь как грифонский кайзер. Прошло некоторое время, Кулекс не считал его, думая, что это лишь увеличивает усталость от ожидания. Наконец, где-то за поворотом коридора послышались шаги. Оба чейнджлинга оживились, особенно вахтёр. Его гордыню как ветром сдуло, он тут же грубо затушил папиросу об столешницу и начал раздувать собравшееся облачко табачного дыма. Это зрелище заставило Кулекса усмехнуться.
— Кто тут курит растак вашу мать!!! — Прогремел из конца коридора суровый голос офицера. В мгновение ока он оказался вплотную к небольшому окошку вахтёра. Бедный новичок, казалось, уменьшился в размерах раза в полтора. Он посмотрел на старшего полицейского с такой жалостью и страхом, что тот даже не сразу отреагировал.
— Если ещё раз... Если ещё раз ты задымишь на посту, то я всё доложу начальству, а оно отправит тебя патрулировать подулье, всё тебе понятно!?
— Так точно герр обер-архивариус!! — Срывающимся голосом выпалил дежурный, как пружина вытягиваясь по стойке "смирно".
— Не устраивать мне тут спектакль! Где ваш солдат? Нашлась о нём информация, всё правда. Рад за него, хороший был полицейский. — Тут обер-архивариус заметил скромно сидящего на скамейке Кулекса. Они оба были очень удивлены увидеть друг друга в том виде, в котором находились.
— Пошли, парень. — Всё ещё, грубо, но уже более спокойно сказал офицер. Кулекс встал, и последовал за ним.
— Герр лейтенант, как вы уцелели? — Кулекс узнал в полицейском своего начальника, в тот роковой день они стояли в одной цепи, солдат был уверен, что старый офицер погиб.
— Чудом, наверное. Тяжело нас тогда потрепали, кого-то насмерть, кто-то увечным остался. Ты вообще куда-то пропал. Нашего околотка нет уже, распустили, сейчас там другой народ служит. Меня пожалели, отправили в архиве работать. — Они остановились. обер-архивариус обернулся на Кулекса. — Удачи в работе. Сейчас тут уже поспокойнее, а ты — молодец, дрался за правое дело. Если бы не Ларинкс, не было бы тут порядка. Сейчас тебя допросят, но это формальность. С бумагами твоими всё хорошо, не волнуйся за это.
— Благодарю вас, герр лейтенант. — Кулекс глубоко кивнул, почти поклонился офицеру. Тот отдал салют, и быстро пошёл дальше по коридору.
На допросе Кулекс подробно выложил всё: в какой бригаде служил, в каких действиях принимал участие, перечислил наизусть всё своё начальство. Его слова оказались правдой, вскоре его снова приняли в полицию, на ту же должность, но в другой район, спокойный и благоустроенный, находящийся близко к вершине Главного шпиля Вракса. На деньги, полученные при роспуске бригады Кулекс смог позволить себе небольшую квартиру. Он воспринял как большой подарок то, что его перевели сюда, ведь в вверенном ему жилблоке редко происходили какие либо происшествия. Работа полицейским была нелёгким занятием, но чейнджлинг справлялся с ним, и оно его устраивало. К нему относились как к ветерану и храбрецу, хоть это и было правдой лишь отчасти. Время пошло своим чередом, и Кулекс постепенно начал приходить к мысли, что жизнь налаживается.
Конец первой главы.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ
1. Улей-арсенал, улей-кузница. Со всей страны сюда шли грузовые составы сырья и топлива, для того чтобы прокормить ненасытные утробы гигантских заводов. Враксианское оружие по праву считалось качественным и производилось в больших масштабах. Несколько шпилей были превращены в склады и гарнизоны, в которых всегда несли службу многочисленные контингенты. <br />
В годы после Поражения во Враксе разворачивались драматические и кровавые события. Рабочие вышли на массовые забастовки и демонстрации, в гарнизонах начался большой мятеж. Несколько складов с оружием было захвачено и целый улей едва не перешёл под контроль коммунистов. Только своевременно переброшенные бригады Ларинкса и отчаянное сопротивление местной полиции позволили выдержать этот удар. Началась затяжная "крысиная война". С большим трудом добровольцам удалось выбить восставших из арсенальных шпилей и выдворить их за пределы улья. Это противостояние надолго запомнилось местным, ведь очень много непричастных пострадало из-за жестокости противоборствующих сторон. Перестрелки и уличные сражения перемежались массовыми казнями и расстрелами. Таким нехитрым образом Ларинксу удалось полностью "умиротворить" враксиан, на ярком примере показав, что будет с теми, кто посмеет подвергнуть сомнению авторитет Королевы.<br />
С той жуткой поры прошло несколько лет, раны прошедших боёв затянулись и работа в улье закипела вновь. Большая часть бунтовщиков либо болталась в петлях, либо ушла партизанить в окрестности. Теперь, когда судьба чейнджлингского Рот Фронта уже окончательно была решена, во Вракс направлялась седьмая бригада добровольцев. Чейнджлингам должны были вручить денежные премии, они должны были сдать всё оружие и снаряжение, а потом получали право идти туда, куда глаза глядят. <br /><br />2. Биненштокер — житель улья.
3. Сориф — самый северный крупный улей Империи. Расположен у берегов гигантского Ключ-Озера, по водам которого пролегает северная граница земель Кризалис. Этот улей достаточно велик и густо заселён несмотря на неприветливый климат. Здесь находятся металлургические предприятия, сорифская руда и сорифская сталь — ценный ресурс для враксианских фабрик и заводов.
Местные жители работают не покладая копыт, они вынуждены не только производить товары на экспорт, но и поддерживать свой улей в жизнепригодном состоянии. Зима в этом краю длится очень долго. Администрации приходится обеспечивать отопление и внешнюю целостность ветшающей и сильно нагруженной конструкции. На эти задачи выделяются десятки тысяч рабочих. Эти чейнджлинги трудятся в котельнях, проверяют и ремонтируют систему отопления, укрепляют ветхие несущие каркасы и латают стены. Сориф нуждается в перестройке больше, чем любой другой улей. Он постоянно подвергается нагрузкам и его состояние постепенно приближается к аварийному. Но ни администрация, ни Везалиполис не намерены ждать исчерпания запаса прочности. В одном из первых своих декретов написанных после Поражения Кризалис объявила, что администрации улья Сориф будут выделены значительные средства, а план по полному переселению местных жителей в городскую застройку будет реализован в ближайшие восемь лет. В основном этому заявлению поверили, попытки Рот Фронта выставить декрет как лицемерную агитку в конце концов провалились. Крупных боёв в Сорифе не было, но имели место массовые забастовки и выступления, вынудившие местную верхушку пойти на уступки, не желая пилить сук на котором сидели все. Что будет, если ремонтные бригады и рабочие в котельнях не выйдут на работу? Этим вопросом корпоранты решили не задаваться и сразу выполнили требования, понимая, что применение оружия лишь усугубит ситуацию. Сейчас в Сорифе царит относительный мир и порядок. Весь улей занят постоянной работой, борьбой за свой дом. Заводчики стараются учитывать интересы народа. Премии, пособия и прочие выплаты, восьмичасовой рабочий день. Классовая солидарность здесь продиктована простым и нехитрым фактом: если произойдёт конфликт внутри общества, то приведёт он не к победе одной из сторон, а к гибели обоих.4. В чейнджлингских ульях освещение производится при помощи электрических (иногда газовых) фонарей и световых шахт. Световые шахты — это сложная система туннелей, линз и зеркал, позволяющие солнечному свету попадать в помещения улья. Обеспечение всего населения электричеством, дневным светом, водопроводом и канализацией входит в первоочередные задачи ульевой администрации.
5. Везалиполис — блистательная столица государства Кризалис. Удачное географическое и экономическое положение сделало этот улей самым богатым в землях перевёртышей. Когда королевы Везалиполиса поняли это, то начали постепенно распространять свою власть на все остальные ульи. Кризалис быстро и триумфально завершила этот процесс. При ней Везалиполис достиг пика своего могущества. "Кантерлот севера", "Великая белая башня", "Алмаз чейнджлингских земель", вот так называли этот улей, причём и иностранные гости в том числе. Кризалис показала себя как мудрая просвещённая королева, превратив столицу государственную так же и в столицу культурную. Здесь в своё время осела большая часть творческой богемы страны. Везалиполис так же является и крупным промышленным центром. Большая часть местных заводов имеет гражданское назначение, и качество их продукции не вызывает сомнений. Со всех концов Королевства сюда идут составы, гружёные сырьём и всем необходимым. Вокруг улья начинает расти целый город, который затмит своим блеском старые громады ульев, и послужит примером для остальной страны. Столица расцветает, несмотря на последние тяжёлые ошибки своей властительницы и нестабильность в стране. Везалиполис — город контрастов, толпы бедных рабочих вкалывают на фабриках за скромную зарплату, а верхушка проводит время в праздности и увеселениях, находясь под охраной целой армии полицейских и агентов жандармерии. Разумеется, выступления и забастовки были пресечены ещё в зародыше, в отличие от Вракса здесь было довольно тихо и спокойно, хоть многие юнкера и офицеры и вступили в добровольческие части, чтобы сражаться с коммунистами.6. Если Везалиполис это алмаз в короне Кризалис, то Ликтида это сверкающий изумруд. Между двумя ульями всегда были сложные отношения, выражавшиеся то во вражде, то в дружбе. Ликтида тоже могла стать центром и столицей чейнджлингских земель, но упустила этот шанс. Имея выгодное торговое положение, этот улей так же считается серьёзным и важным пунктом. Однако, это скорее аграрный центр страны, улей как ни странно не имеет крупных заводов и фабрик, так как основная статья его экспорта — древесина, шерсть, меха и прочие сельско-хозяйственные товары. Производство Ликтиды не сосредоточено в одном улье, но распределено по значительной площади вокруг него. В деревнях, на фольварках и в артелях трудятся свободные вольнонаёмные рабочие, часто объединяющиеся в коллективные союзы. Здесь царит конкуренция, коммерция и меркантилизм. Корпорации хоть и имеют процент со всех этих действий, но никогда не запускают свои копыта слишком глубоко в дела рабочих коллективов и мелких сельских заводчиков. В Ликтидских землях живёт дух авантюризма и свободы, даже знаменитые ликтидские егеря изначально были полностью иррегулярным формированием. Однако, невзгоды пришедшие за Поражением не обошли стороной эти края. Близость к Везалиполису помогла справиться с зарождающимися протестами, но начальство улья видимо решило постепенно закручивать гайки. Чем это всё закончится? Пока неизвестно, но над миром уже сгущается тень, и Ликтиду не обойдут стороной грядущие события…
Четверо товарищей. Глава II: Битый хрусталь.
С событий первой главы прошло несколько месяцев. Наступил 1007-й год. За это время в королевстве чейнджлингов установилась более-менее прочная стабильность. Смута в государстве была подавлена, несколько месяцев страна провела в мире и покое. Кризалис, до этого пребывавшая в мрачных и суицидальных мыслях, впервые за несколько лет выступила перед народом. Её речь звучала так же пламенно и мощно, как и раньше, будто и не было того тяжёлого молчания. Из воззвания Королевы-Императрицы стало ясно: грядут преобразования, печальные события последнего времени ярко показали их необходимость. Народ был рад видеть свою правительницу в добром здравии, в обществе начали преобладать оптимистичные и патриотические настроения.
Сейчас на дворе февраль 1007-го, государство быстро поднимается с колен. Объёмы промышленности растут, эквестрийская экономическая блокада была полностью нивелирована усилением торговых связей с грифонскими государствами. Народ живёт ожиданием реформ и верой в светлое завтра. Армия быстро перевооружается и реорганизовывается, в её главе стоит молодой генерал-фельдмаршал Триммель, в считанные годы возвысившийся от рядового офицера генштаба до главнокомандующего. Уже поползли слухи о новых призывных законах, о военных планах, а также о боевых машинах, чьё число неуклонно растёт благодаря труду заводов Вракса.
Однако, за видимой стабильностью и процветанием что-то назревает. Растёт бюджет тайной жандармерии, банды подулья становятся всё опаснее, а среди высших кругов ходят слухи о секретных ложах, строящих планы безумные и чудовищные...
P.S. Хочу оповестить вас, дорогие товарищи, что я решил начать писать по новому. Большие громоздкие главы показали свою нерелевантность, поэтому я решил увеличить их количество. Всё для вас, как говорится. Искренняя благодарность господам, что навели меня на такую мысль.
Чейнджлинг быстро вошёл в помещение. Его уже ждали, пристально смеряли взглядами. Дверь закрылась, оставив позади галдёж и шум, бушевавший за ней. Здесь был тихий, спокойный полумрак. За круглым столом сидело несколько перевёртышей, коротавших время за игрой в покер. На столе стояли бокалы с дорогой эссенцией и пепельницы, в которые изредка окунались аккуратные белые папироски на длинных мундштуках. Лица игроков скрывались в приглушённом освещении и клубах табачного дыма, но вошедший смог отчётливо различить цепочки часов, белые стоячие воротнички и блеск заинтересованных глаз.
Он сухо поздоровался и сел за стол.
— Итак господа, к делу. — Начал он. — Пришла новая информация от Центра. В кабинетах Везалиполиса что-то затевается, наше положение попадает под угрозу.
— Оно всегда под ней было. — Саркастически отозвалась одна из фигур. — Слава или забвение, такова судьба заговорщика...
— Я бы попросил вас оставить эти глупости, герр Вайниас. Мы не заговорщики. — Сурово оборвал другой чейнджлинг, почти полностью скрытый в полумраке комнаты. Можно было различить лишь слабый блеск погон и серебряных шнуров фуражки.
— Так или иначе, несмотря на трудности, мы должны продолжать действовать. Либо в Момент Истины Вракс воспрянет, либо нам всем крышка.
— И что вы предлагаете? — Спросил вошедшего третий заседатель, выпуская очередной клуб табачного дыма.
— Предлагаю не я, но Он. С последними депешами пришёл вот этот список. Все, кто в нём находятся — должны уйти. — На столе оказался лист бумаги с именами. Один за другим, герры ознакомились с ним, в комнате повисло недолгое молчание.
— Это... Безумие. Голов слишком много, а их чины... Игра свеч не стоит. Если мы начнём их убирать...
— То сможем вовремя поставить на их место своих! — Снова оборвал коллегу военный.
— Но тогда у врага появятся зацепки, нас раскроют!
— Не раскроют, если всё пройдёт гладко!
Степенная и спокойная речь перевёртышей вдруг резко превратилась в сдавленный шёпот. Начался спор, не первый и не последний в этих стенах. Вошедший недавно чейнджлинг встал, и негромко сказал:
— Господа. Мы уже давно раскрыты. У вас и у меня нет иного выхода, кроме как действовать. Надо добиться цели, до того как они успеют что-то предпринять. Центр не может ручаться за ваши жизни и ваши деньги, но вы пошли на это добровольно. Возможно, мы станем мучениками и положим жизнь на алтарь Свободы, нужно быть готовыми к этому.
Ответом на эту речь послужило молчаливое согласие. Все понимали, что от них требуется, и что стоит на кону. Время невинных забав и лёгкой жизни прошло…
Кулекс шагал по широкой улице враксианского жилблока, рядом с ним шёл его напарник. Синяя форма, чёрное высокое кепи с серебряной кокардой, белая портупея. Вид у них был — на загляденье, та и общая обстановка была хороша: вокруг прохаживались парочки и сновали солидные герры с чемоданами полными различных бумаг. В местных квартирах обретались серьёзные господа, при деньгах и должностях, и полицейским было очень хорошо здесь служить.
Преступность в ульях была вещью специфической. Разумеется, в основном она являлась организованной, ведь мелких преступников быстро ловили. Банды же скрывались в так называемом Подулье — сети катакомб, идущих глубоко под землю. Там веками захоронялись чейнджлинги, и подземные ходы превратились в обитель мёртвых. Тем не менее, это ничуть не пугает всяческий сброд, нашедший там приют. Они могли держать в напряжении полицейские силы на нижних уровнях, могли красть, грабить, убивать, но выше забирались очень редко, почти никогда. И то, в основном с целью безобидного карманничества. Преступность в ульях не была безликой толпой, это была такая же организация, как и ульевое начальство. У неё были правила, порядки, с ней можно было договориться. Но это всё оставалось для деятельности сыщиков и прочих важных шишек, а простой полиции приходилось довольно тяжело. Служба на нижних уровнях и в катакомбах была крайне тяжёлой и опасной, поэтому Кулекс, итак натерпевшийся всякого, особенно ценил творящийся вокруг него покой.
— Хороший вечер. — Бросил он.
— Да, за сегодня тут ничего не произошло. — Ответил его напарник. Он выглядел почти как юноша, но на деле уже имел значительный опыт полицейской работы.
— Как и за неделю, пожалуй.
— Это правда. Хорошая работёнка, знаешь ли. Ходишь, гуляешь, все тебе кланяются. А знаешь, как в Подулье бывает?
— Паршиво, наверное.
— Не то слово. Дикое место. Я там полгода служил. Ловили мы тогда одну лихую банду.
— И как?
— Ну, не то чтобы успешно. Главарь у них был что лисица серая. Подельников бросил, сбежал от нас. А мы их там почти всех повязали. Только толку с этого? Старшой их убёг, значит ещё покажет себя.
— Это да, а подельнички что?
— Обычный сброд, хоть и решительный. Там полный букет — убийцы, карманники, грабители, воры. Работали по всем направлениям, так сказать. Причём очень недурно. Намучались мы с ними, да и в катакомбах шляться не лучшее занятие. Мёртвые, знаешь ли.
— Костей боишься? — Хмыкнул Кулекс.
— А как не бояться? Это их место, мы там чужаки и незваные гости. Да и для бандитов это настоящее осиное гнездо.
-С ними есть хоть какой-то уговор. Есть вещи и намного страшнее древнего праха и головорезов.
Напарник бросил взгляд на Кулекса и промолчал, понимая что тот имеет ввиду.
На настенных часах пробило одиннадцать, но на улице ещё встречались прохожие. Из редких клубов и кафе доносилась молва и музыка, стоящие у дверей швейцары салютовали патрульным. Полицейские прошли до перекрёстка, постояли тут некоторое время, затем повернули на другую улицу.
Обычно, она была довольно тихим местом, ведь здесь находились квартиры различных чиновников. Их владельцы много времени проводили на работе, предпочитая досугу сон, либо скромное общество гостей. Некоторые местные жители ходили в рестораны и театры, но их было мало, как и подобает высшим звеньям административной иерархии.
Однако оказавшись здесь, патрульные сразу почуяли неладное. У одной из квартир собралась большая шумная толпа. В воздухе повисло тяжёлое напряжение. Кулекс почувствовал, как его напарник занервничал.
— Я пойду за подкреплением и начальством, выясни обстановку! — Бросил он, и быстро потопал назад. Кулекс проводил его многозначительным взглядом. Что это за толпа? Что могло произойти в этом месте? Секунду поколебавшись, полицейский пошёл вперёд.
"Убили! Убили!" звучало страшное слово. Подойдя ближе, Кулекс понял, в чём дело: толпа зевак собралась у распахнутой настежь двери одной из квартир. Никто не решался туда зайти.
— Именем Королевы! Разойдитесь! Что тут случилось? — Громко сказал Кулекс, подходя к толпе.
— Наконец-то! Где же вы пропадали, чёрт вас побери!? — Напёр на него герр в синем пиджаке. — Герра Антиса и его жену убили! Убиты в их собственной квартире! Как это могло произойти!? Кто это допустил!?
— Успокойтесь немедленно! — Оборвал его полицейский. Сейчас ему было наплевать, кто стоит перед ним. Сейчас Кулекс чувствовал только холодную как сталь злобу. Это чувство позволяло ему действовать, затмевая собой страх и нерешительность. Он понимал, что этот вечер стал роковым для него, но продолжал исполнять свой долг. — Кто заходил в квартиру? Видели ли вы что-нибудь?
— Я заходил! — Из толпы вышел чейнджлинг в простом сером пиджаке. — Я первым пришёл сюда, но к моему появлению они уже были мертвы. Швейцар герра Антиса заперся в своей коморке и боится выходить, думаю, это убийца. — Он говорил эти страшные слова относительно спокойно, по виду Кулекс сразу увидел в нём "своего", это явно был отставной военный.
— Не вам думать, герр. Это решит следствие. Здесь скоро появится основной наряд, будете присутствовать в качестве понятого?
— Буду!
— Хорошо. Оставайтесь здесь и ждите меня... — Бывший военный кивнул, Кулекс обратился к толпе: "Герры и фрау! Расходитесь по квартирам, тут не на что смотреть" — И слуга закона зашёл в распахнутый дверной проём.
Обстановка в квартире не выдавала беды. Полицейский из прихожей вышел в комнаты, всё осмотрел и попытался запомнить каждую деталь. Наконец, он оказался в большой гостиной…
Кулекс не впервые видел смерть, но эта картина заставила дрогнуть даже его. На полу лежало два безжалостно заколотых тела, оставившие на дорогом ковре жуткие бурые пятна. В комнате царил полный разгром: мебель перевёрнута и опрокинута, картины сорваны и брошены на пол, на широком бархатном диване чернели кровавые полосы, а рядом с ним, в ковре поблёскивало лезвие без рукоятки, которую видимо унёс убийца. Оно было узкое и длинное, как шило. Никаких изысков, простой рабочий инструмент враксианской бандоты.
Кулекс аккуратно прошёлся по комнате, стараясь не трогать важные улики. Как уже было сказано, он видел, как убивают и как умирают. Но никогда не видел подобного. Эта страшная гостиная была одной большой кровавой демонстрацией — демонстрацией жестокости и всесилия, демонстрацией безнаказанности и кровавым плевком в лицо справедливости и закону.
Блуждающий взгляд Кулекса остановился на дорогом серванте. Перед ним лежало множество битых черепков и осколков: всё содержимое этой мебели было безжалостно уничтожено. Кулекс подошёл ближе, и остановился. Прямо под его ногами лежало бесчисленное множество поблёскивающих осколков разбитого хрусталя...
Четверо товарищей. Глава III: Зимние учения.
— Правую сторону принять! — Колонна серой пехоты сдвинулась к краю дороги, позволяя проехать нескольким грузовикам. Марш длился с утра, а сейчас уже было под вечер. Остановок и привалов почти не было, если не считать перерывов для стрельб. Гауптман Агриас натянул свой шарф на нос, чувствуя как усиливается ветер. Под вечер обещала начаться сильная пурга. Редкие снежинки белыми мушками падали на землю с посеревших небес, испаряясь с разгорячённых маршем чейнджлингов как на сковородке.
Агриас шёл в голове своего взвода. За ним и перед ним стоял грохот марширующей колонны, нарушаемый зычными окриками унтер-офицеров. Последние военные реформы возложили на них роль непосредственных полевых вождей, командующих бойцами на самом переднем краю. Окончательно ушло время благородных офицеров с золочёными протазанами, ведущих за собой стройные линии грозной пехоты. Технический прогресс окончательно превратил солдата в муравья, в жалкий шуруп гигантской военной машины, в расходный материал, способный лишь силой своего духа и воинской сноровки противостоять ужасу современной войны. Этому новому солдату были нужны новые командиры, ими и стали унтера: в основном вышедшие из простых рядовых, наиболее опытные и умелые бойцы.
Как и сказал его славный шурин, сразу должность ротного он не получил, хоть и имел гауптманские погоны. Таких офицеров как он не сильно любили, но Агриас понимал, что это скоро закончится. Он строго исполнял приказы начальства, неплохо ладил с подчинёнными. В роте его в иронично называли "Маленький гауптман". Однако сейчас всем было не до шуток. Батальон чейнджлингов скоро маршировал по дороге, расходуя последние силы. Все бойцы взмокли, крепнущий ветер забирался под шинели и вызывал озноб. Уже несколько дней длились масштабные манёвры. Везалипольский и враксианский гарнизоны, состоящие из нескольких десятков тысяч солдат уже около недели стояли в полях. Постоянные марши, стрельбы, отработка тактических приёмов. Старую армию перековывали в нечто совершенно новое. Командиров учили командовать в новых условиях, солдат — действовать решительно и инициативно, ведь теперь сверху поступали лишь общие указания, а способ достижения цели предписывалось искать согласно обстоятельствам.
Батальону было приказано обеспечить проход основных сил полковой группы. Майор Эсфер, начальник Агриаса, решил разделить свой батальон на несколько деташементов и занять деревни на пути колонны. Роте Агриаса выпала сама большая и близкая, можно сказать, ему повезло.
Свет немощного чейнджлингского солнца начал тускнуть, ветер окончательно окреп и взвыл диким воем, белые комья снега посыпались с неба. Уставшая колонна прибавила шагу, вдалеке уже ясно виднелись огни в окнах домов.
Снег валил стеной, но батальону удалось дойти, никого не потеряв. Местные жители радушно приняли солдат, напоили и отогрели, а так же разместили на ночлег, благо места оказалось достаточно. Тут же выяснилось, что несколько солдат больны тяжёлой простудой, и едва могут идти дальше. Их изолировали от остальных, направив в батальонный госпиталь. Офицеров второй роты, в которой служил Агриас расквартировали в доме одного из зажиточных крестьян.
Этот маршбросок отнял немало сил, уже несколько дней части постоянно маневрировали на максимально возможной скорости. Несмотря на то что это были всего лишь учения, часто приходили сведения о тяжело заболевших, обмороженных, попавших под дружественный огонь или пострадавших от иных случаев. Это были не воображаемые, а вполне реальные потери, среди которых были и летальные случаи. Досадные, горькие, утешающие только своей редкостью.
Но сейчас это мало беспокоило Агриаса и других офицеров его роты. Их тепло приняли учтивые бауэры. Шинели их были развешаны на печи, для просушки. Затем был совершён нехитрый чейнджлингский обряд гигиены, удалось даже выстирать униформу. Покончив эти дела, офицеры пошли за хозяйский стол, ведь у них было время на отдых из-за начавшейся сильной метели.
— Да, гоняют вас сурово. — Задумчиво проговорил престарелый крестьянин. — В наше время такого не было.
— Так это в твоё время было, отче. — Ответил ему Ксилиас, лейтенант и командующий второго взвода (Агриас был командиром первого). — Сейчас всё по иному, с пехоты спрос другой. У нас главнокомандующий новый, решилось ему, что беготня да инициатива есть суть войны, вот и гоняет нас теперь.
— А что, наша Матушка опять с кем-то воевать повадилась?
— Да чёрт там разберёт, может и повадилась. — Задумчиво ответил Агриас, он не упустил возможности согреться хозяйской настойкой, и сейчас пребывал в положительно-задумчивом расположении духа. — Нам об этом лучше и не думать. Явно это неспроста, в мире уж давно порядка нет. Посмотрите на ту же Грифонию! В Брейтфельде гражданская война, от Империи уж давно и тени не осталось.
— Грифония уж давно мало значит. — Ответил Агриасу командир третьего взвода. — Грифоны — жадные и жестокие создания, они безжалостны даже к трудам своих отцов.
— Позвольте! — Возразил "маленький гауптман". — Империю развалили не грифоны, а лживые идеи и иностранное влияние! Да, немало грифонов проявили низость и слабость, попрали своё величие ради гедонизма и пресловутых искушений. Но там ещё немало патриотов, сохранивших дух и славу старого Рейха. Они способны на реванш.
— Посмотрим... Союз с Империей для чего-то нужен Королеве, стало быть, для них там не всё потеряно.
— Господа. — В разговор внезапно вклинился вошедший в комнату гауптман Габрис. — Достаточно политики, у нас есть иные обязанности. К утру метель должна закончиться, придётся много копать.
— И выслушивать солдатское ворчание...
— Ничего, метель за окном и растопленная печка способствуют хорошему отдыху. Правда, отче?
— Правда, герр гауптман. — Крестьянин улыбнулся. — У нас в деревне домов хватит, не придётся солдатикам в амбарах спать. А утром вы нам ещё и снег расчистите, будет очень хорошо!
Беседа продлилась ещё несколько минут, а потом офицеры пошли спать. Хозяева уступили им свои комнаты.
Наступило утро. Красная полоса рассвета протянулась по востоку. Небо было чистого, голубого цвета. Ночная буря прошла, оставив после себя горы снега. К этому времени, в деревне уже во всю кипела работа: солдаты встали ни свет ни заря, и взялись за лопаты, основные силы батальона ушли дальше по дороге. У жителей нашлось их достаточно, да и сами они были не против помочь военным. К семи утра снег был расчищен, в том числе и на основной трассе. Закончив с этим, принялись за укрепления. Траншеи копать не стали, ограничились несколькими земляными капонирами под пулемётные точки. По правилам, эту деревню нужно было превратить в полноценный "опорник": мешающие дома сжечь, в наиболее прочных строениях разместить пулемёты, остальные строения укрепить засыпав пол землёй и укрепив стены насыпями. Но так как это были учения, а своих соотечественников вовсе не хотелось выселять из домов и подвергать иным неудобствам.
Агриас прохаживался по свежерасчищенной дорожке, наблюдая за тем, как его солдаты строят капонир. Он подошёл к нему, осмотрел его, на глаз прикинул сектор поражения, который могло обеспечить укрепление.
— Ну ка, подзовите пулемётчика! — Скомандовал он. Перед ним показался низкорослый щуплый парнишка, похожий более на студента, чем на солдата. В везалипольском армейском гарнизоне была такая традиция, что пулемёт вручался солдату, имевшему высшее образование. Однако этот, несмотря на свою тщедушность, был довольно крепким и выносливым бойцом.
— Поставь свою машинку вот на этот капонир.
— Слушаюсь! — Чейнджлинг упёр сошки пулемёта в земляную насыпь, поводил им из стороны в сторону. — Хорошее место, герр гауптман! Только больно заметное, как мне кажестя. Маскировка нужна.
— Это мы сейчас обеспечим... Ну ка быстро насыпали на него ещё снега! Чтобы за сугроб сошёл! — Прикрикнул офицер на было расслабившихся подчинённых. Вдалеке уже можно было различить приближающуюся колонну. Внезапная метель на короткое время сковала любые манёвры. Чейнджлинги были безусловно северными жителями, но презрением к погоде не отличались, предпочитая пережидать снежные бури даже находясь в условиях "маневренной войны".
Едва успели чейнджлинги сделать последние приготовления, как колонна подошла к деревне. Её возглавляло несколько бронемашин, в том числе и одна штабная. Колёсная техника с трудом преодолевала навалившие сугробы, но потом они въехали на расчищенный участок дороги и всё стало намного лучше. За бронемашинами по одну сторону шла пехота, по другую — несколько лёгких танкеток. Бронемашины остановились у позиций взвода Агриаса, перекрывавших вход в деревню с одной стороны.
— Кто командует блокпостом? — Из башенки новенького броневика высунулся чейнджлинг в тёмно-серой генеральской шинели без погон и петлиц. Холодный угрюмый взгляд металлически блестел под козырьком обмотанной шарфом фуражки.
— Гауптман Габрис, командир второй роты второго батальона 91-го везалипольского полка! — Ответил Агриас, готовый к подобному вопросу.
— Это явно не вы. — Старший офицер внезапно усмехнулся, его выражение переменилось с угрюмого на иронически-весёлое. — Старина Габрис не сильно жалует формальности, он устроил свой штаб дальше по дороге?
— Так точно!
— Хорошо. Значит вы не условный противник. — Колонна тем временем уже двинулась, загремел шаг тысяч ног, заворчали и залязгали гусеницы танкеток. Солдаты с КПП смотрели на эти машины со значительной долей удивления, кто-то до сих пор не мог свыкнуться с видом этих стальных машин. Это были первые танки чейнджлингской армии. Во многом недоработанные, с лёгким вооружением и бронёй, не имеющие мощного двигателя, но при этом достаточно быстрые и мобильные. Это трудно было назвать козырем, но это было только начало...
— Герр гауптман, я вижу на вас погоны, но вы командуете одним лишь взводом. — Снова заговорил этот генерал.
— Звание гауптмана было даровано мне генералом Ларинксом как награда за службу Отечеству на внутренних фронтах. — Ответил Агриас.
— Знаю я старого генерала... Теперь мне всё понятно. Как вас зовут?
— Агриас цу Вахт!
Генерал молча кивнул, отсалютовал и поехал дальше. У Агриаса отлегло от сердца, это был сам фельдмаршлал Триммель.
Четверо товарищей. Глава IV: Сыщик Тайной Службы.
Чейнджлинг в синем кителе показался в дверях квартиры. Его уже ждал десяток его коллег, ещё около двух десятков полицейских оцепляло вход в помещение. Сюда стянули почти все силы местного околотка, видать напарник всё таки вызвал подмогу...
— Что тут произошло? — Лейтенант Артис, тёзка старого знакомого, нависал над Кулексом как грозовая туча.
— Посмотрите сами. — Просто ответил Кулекс. Он был апатически спокоен после всего увиденного. — В гостиной погром, хозяева убиты. Вот понятой.
— Да, старина. Вмазался ты по уши. — Укоризненно проговорил лейтенант. — Понимаешь что теперь будет?
— Понимаю, герр лейтенант. — Устало ответил Кулекс.
— Что тут произошло?! — Грозно прозвучал приближающийся голос. Это был какой-то оберст из ульевого полицейского управления, с большой свитой из различных экспертов и сыщиков. Один из них привлёк внимание Кулекса. Это был высокий, но тонкий как шпала чейнджлинг с чёрным как уголь панцирем и такой же чёрной куртке, глаза его были бесцветными, но зрячими, и выражали нечто неясное.
У квартиры безвременно почившего герра Антиса вновь стала собираться толпа, на этот раз состоявшая из перевёртышей в синих мундирах. Полицейские обходили квартиры, провели опрос потенциальных свидетелей. Разумеется, никто не услышал ни криков, ни грохота разбиваемой мебели и сервизов, ни топота, ничего, как обычно и бывает. Дверь каморки швейцара была взломана, сам он был задержан как подозреваемый. Кулекс видел маску обречённости на лице этого пожилого чейнджлинга, в этот момент ему показалось, что дело спустят на тормозах, а бедного слугу сделают козлом отпущения...
Злосчастная гостиная была осмотрена, улики тщательно собрали и отправили в Главный участок. За вещественные доказательства приняли абсолютно всё, что пострадало в погроме, кроме крупной мебели, её обследовали на месте. Сыщики и эксперты осматривали каждый метр, каждый след удара копытом. Это делалось, чтобы составить слепок копыта нападавшего и таким образом сузить круг подозреваемых. Однако, на этот раз всё делалось с какой-то едва заметной халатностью, высшие чины полиции находились тут чисто из формальности, видимо уже понимая, что от них требуется на самом деле. Чейнджлинг в чёрной куртке вёл себя странно: появлялся то тут, то там, заговаривал с младшими полицейскими офицерами, говорили почти шёпотом и очень быстро, видимо о чём-то важном.
Глупо было говорить, что Кулекс чувствовал неладное. Он был в таком состоянии с самого начала, прекрасно понимая, что для него это добром не кончится. В голове у него вертелась мысль: "Всё пропало, мне кранты.", но он продолжал делать то, что от него требовалось. Холодно, спокойно, даже апатично, понимая, что лучше выполнять свою работу до конца, чем ломаться и позориться. Он сам выбрал этот путь, и он не виноват в том, что попал туда, куда мог попасть кто угодно. В этом происшествии чувствовалась высокая воля, и он боялся её до ужаса. Боялся, и стоял как оловянный солдатик среди огня. Товарищи смотрели на него, как на мученика.
Ночь, улица, фонари освещают путь ярким холодным светом. Остался вверху жилблок в котором Кулекс нёс службу. Для многих его обитателей жизнь заканчивалась в четыре и начиналась в час, здесь же, внизу, жил народ попроще. Кулекс завернул за поворот, его взгляд скользил по номерам квартир, тело шло интуитивно.
Вот и нужная, полицейский приложил копыто к звонку, уже испытывая чувство вины за это. Мерзкий тренькающий звук раздался за дверью, через минуту дверь уже была распахнута, а на пороге стояла фрау Кардия — в её квартире Кулекс снимал комнату.
— Что случилось? — спросила она. Кулекс смог только покачать головой и пожать плечами. Несмотря на красивую форму, вид у него был разбитый. Кардия принюхалась, поняла, что чейнджлинг не пьян, а смертельно устал, и впустила его в квартиру. Кардию не очень уважали её соседи, о ней ходили грязные слухи, да и вообще сдавать в аренду жилплощадь считалось не самым почётным делом. Но ей на то было наплевать, как и её жильцам.
Комната Кулекса была небольшой, в ней помещалась одна кровать, небольшой стол, стул, и шкаф. Полицейский закрыл дверь, снял с себя форму, и упал на кровать без сил. Ему обычно снились либо кошмары, либо причудливые сновидения, состоящие из составленных в разнобой прошедших событий. Сейчас же был лишь пустой мрак забытья: тяжёлый, беспросветный.
— Кулекс! Кулекс! — Голос как будто пробивался через толщу воды. Темнота рассеялось, сознание прояснилось. Сколько он спал? Наверняка меньше положенного. Голова трещала как после похмелья, всё тело ныло. Чейнджлинг встал, быстро заправил постель. Зовущий голос не стихал, но лишь усиливался. Вот к нему прибавился стук в дверь. Полицейский быстро натянул на себя галифе и китель, и открыл. Перед ним стояла Кардия в алом халате.
— Кулекс! Только что приходил офицер. Требуют тебя срочно в главный участок. Может быть, на ковёр.
— Вызывают? Ладно... — спокойно проговорил Кулекс, и захлопнул дверь назад. Он быстро привёл себя в подобие порядка, как умел это делать тот, кто большую часть жизни обязан был выглядеть в лучшем виде, как лицо и длань закона Её Величества Кризалис. Одевшись и кое-как протерев свой лицевой панцирь, Кулекс не садясь за стол взял бутылку с эссенцией и сделал несколько больших глотков, затем он надел своё кепи, и ни секунды не медлив вышел из своей каморки. Уже у дверей он встретился взглядом с Кардией: он выражал недоумение и страх. Кулекс твёрдо кивнул ей, прощаясь, и покинул квартиру.
Большие часы стоявшие рядом с входом в Главный участок показывали пять утра. Улей медленно просыпался, а Кулекс быстро шагал по коридорам участка, в сопровождении нескольких своих коллег. Как уже говорилось, молодой полицейский не хотел тратить последние силы на страх перед начальством, предпочитая принять свою судьбу и не усугублять и без того паршивой ситуации. Вот дверь, выделанная красивой синей тканью. Надписи не было, все итак знали, кто здесь обитает. Внутреннее убранство помещение было относительно аскетичным, но без красного дерева и киринского фарфора всё же не удалось обойтись. Прямо напротив входа стоял стол, за столом сидел тот самый полицейский оберст, сотрясший воздух своим "Что тут произошло!?" несколькими часами ранее.
— Герр Кулекс, садитесь. Остальные тут не понадобятся. — с властным спокойствием проговорил он. Другие полицейские ушли, фактически Кулекса доставили сюда под конвоем. Его просто вызвали на доклад, но всё было больше похоже на допрос. Чейнджлинг сел на стул прямо напротив стола полковника. Стул для приглашённого был грубым и неудобным, как и во многих других начальничьих кабинетах по всему Свету.
— Ну что-ж, герр Кулекс. Давайте начнём... — оберст закурил трубку и степенно развалился в своём кресле, взгляд его казался мирным, но на деле пронизывал до костей. — что вы сделали, когда увидели то, что произошло?
— Мой напарник отправился за подкреплением, я направился наводить порядок на месте преступления. Понятой, осмотр места...
— Почему всего один понятой? — голос начальника опасно возвысился.
— Он вызвался добровольцем, а других не нашлось...
— Как так других не нашлось?! Там была толпа свидетелей, могли поискать получше! Должно быть больше одного понятого, и неважно хотят они ими быть, или нет! — внезапно выпалил оберст.
— Но... герр оберст… эти зеваки не были свидетелями, никто из них не застал момент убийства...
— Не сметь меня передёргивать!!! Кто вы, а кто я?! За такое препирательство сорвать бы с вас погоны да выкинуть в подулье! Я имею всю документацию по делу, вы же — лишь очередная пара глаз, которая не видела всего, и более того, оказалась ленива до такой степени, что не увидела того, что обязана была увидеть! — эта речь не была ничем иным, как сокрушающим ударом, до идеала отточенным за годы работы. От неё Кулекс вжался в стул, и задрожал как осиновый лист. Ему было уже не до апатии и стоического фатализма, мысль о том, что под вопросом стоит его работа врезалась в его голову с новой силой. Далее последовали новые вопросы. Из чейнджлинга по капле была выдавлена информация чуть ли не о каждой минуте того злосчастного дня, затем оберст перешёл на позавчерашний день, на прошлую неделю. Один за другим вскрывались мелкие проступки полицейского: там он зашёл в кабак, тут явился в неидеальной форме, здесь не так быстро отдал салют старшему по званию, припомнили и то резкое обращение с герром в синем пиджаке в день убийства... Каждый недочёт, каждый промах разбирался полковником в мельчайших подробностях. То, на что традиционно закрываются глаза вдруг было выставлено против Кулекса как оружие. Время тянулось, как вязкая вонючая смола.
Наконец, начальник закончил, аккуратно вытряхнул свою трубку и широко улыбнулся: "Вы — грешны, герр Кулекс, и за ваши проступки заслуживаете наказания куда большего, чем это. Вас лишат премии на полгода, и при первом же поводе выпнут на мороз... Вы свободны." Спокойно, и даже с некоторой весёлостью проговорил он. Кулекс с трудом встал со стула.
— Так точно, герр оберст… — Промямлил он себе под нос, покидая этот страшный кабинет.
Несмотря на все постигшие его невзгоды, чейнджлингу пришлось работать как обычно. Он добрался до своего малого участка, отчитался там перед местным начальством. Все всё поняли, и могли только посочувствовать: навлечь такой жестокий гнев начальства на практический пустом месте действительно выглядело как злейший рок. В участке же Кулекс окончательно привёл себя в порядок, и к восьми утра уже выступил в патруль. Он молча бродил по жилому блоку, а напарник шёл с ним как бледная тень, не вызывая у него интереса и не желая этого. Жалкое лишение премии выглядело смехотворно, но шанс увольнения по практически любому поводу (который, как оказалось, было легко найти) висел над ним как занесённый меч палача. Мрачные мысли не давали Кулексу покоя, он оказался достаточно силён чтобы вынести ужас вчерашней ночи, но ему не хватало сил чтобы жить дальше в положении, в котором он оказался. "Неужели всё действительно пропало?" "Как я мог вызвать гнев тем, что делал свою работу?" Эти вопросы вертелись в его голове, и он отказывался признавать безжалостные ответы на них.
Смена Кулекса кончилась поздно вечером. Он устал вчера, плохо выспался сегодня, почти не питался, а его дальнейшая жизнь встала под жирный знак вопроса. Он нашёл решение: ушёл после службы в кабак. Это питейное заведение было одним из многих подобных забегаловок, разбросанных по всей высоченной вертикали Вракса, избегая разве что самого кончика Главного шпиля. Здесь находили утешение те, кому не хватало денег на что-то большее: мелкие чиновники, швейцары, отставные военные и много кого ещё. Кулекс сел за небольшой столик в самом тёмном углу, у него была одна рюмка и бутылка дешёвой настойки, которую можно было назвать шнапсом лишь с большой натяжкой. Он решил залить свою беду спиртом.
От первой рюмки в глазах потемнело, и без того спутанные мысли усталого сознания перемешались ещё сильнее. Чейнджлинг тупо уставился на столешницу, думая, стоит ли наливать вторую.
— Что-ж ты тут один сидишь, служивый? Одному пить нехорошо... — тусклый свет лампы кто-то загородил. Кулекс поднял взгляд и увидел сероглазого чейнджлинга в чёрной кожанке. Он узнал этот тихий голос, который на этот раз звучал как добрая насмешка. Полицейский с минуту смотрел на него тупым взглядом, а потом он узнал его.
— Герр… Это вы были там, среди остальных сыщиков? Зачем я вам нужен? Я пропащий чейнджлинг…
— Да, это был я, Кулекс. Я могу тебе помочь, и я знаю как. — он наклонился в сторону Кулекса, и тот увидел многочисленные следы отметин от зубов и копыт, практически полностью сглаженные напильником, но заметные при ближайшем рассмотрении. — Я представляю несколько... более высокие инстанции нашего правосудия. Я пока не знаю что там произошло, как и ты, но я уже знаю, что дело это мутное, а тебя и того швейцара сделали крайними. Его просто расстреляют, а тебя выбьют с работы.
— Выходит, наша полиция саботирует собственную деятельность? — Кулекс оживился, и даже несколько протрезвел, в этом чейнджлинге ему почудился луч надежды.
— Нет, но в ней точно есть проржавевшие звенья, надо только выяснить кто это... — сыщик сделал короткую паузу. — И ты поможешь мне в этом. За мной стоит большая сила, я смогу облегчить твою участь.
— Хорошо. Я согласен. Что требуется от меня? — Полицейский не секунды не колебался.
— Работай тщательнее. Это убийство произошло явно не спроста, в твоём районе патрулирования могут появиться подозрительные личности. Слушай, смотри, докладывай обо всём мне. Может быть ты и вовсе пойдёшь под мою опеку. Хочешь раскрыть дело и наказать причастных?
— Конечно хочу. Я не из правдорубов, но то что произошло вчера для меня теперь много значит.
— Вот и хорошо. — сыщик достал из куртки небольшую рюмочку, налил туда пойла, опрокинул и поморщился: "Пивал и получше". После чего встал, коротко кивнул Кулексу и растворился среди кабачных завсегдатаев. Домой полицейский вернулся всё таким же уставшим, но теперь он знал, что не забыт и не предан, что есть шанс на то, что справедливость будет утверждена, и виновных жестоко покарают, кем бы они ни были...
Четверо товарищей. Глава V: Указ.
Снег укутал лес толстой зимней шубой. Природа спала крепким сном вот уже четыре месяца. Редкий звук потревожит покой Пущи, редкая тварь прошмыгнёт меж древних стволов, ища пропитания и спасенья от мороза.
Грянул гром. Снег осыпался с разлапистых елей, птицы с криком взмыли в воздух. Покой нарушен, а виновник встаёт из сугроба, закидывая на спину дымящееся ружьё. На нём серый полушубок и ушанка, скроенная на ликтидский фасон. Чейнджлинг пересёк небольшую поляну и оказался у соседней сосны. Там под веткой лежало серое тельце подстреленной им белки. Он склонился и осмотрел её: точно в глаз, шкурка не испорчена, если товарищи добудут ещё — выручка будет приличная.
Рейнис с утра ходил по лесу, и эта добыча была его единственной на сегодня. Вялое северное солнце стояло в зените: пора возвращаться к лагерю...
— Молодец! — рейнис-старший осматривал добытую сыном белку. — Не хуже деда бьёшь, а то и лучше.
Рейнис кивнул в ответ на похвалу. Небольшой охотничий лагерь расположился на маленькой поляне между четырьмя большими деревьями. Перевёртыши уже второй день были в лесу, этот поход был одним из многих за эту зиму. Не слишком удачный, не слишком провальный, но необходимый для заработка. Охотники пересчитывали свою добычу, хвалились своим мастерством: Артис был не единственным талантливым стрелком в артели, и назвать его лучшим из лучших было трудно.
С давнего времени ликтидские охотники специализировались на мелком звере с дорогим мехом. Белки, соболя, куницы и норки водились в Ликтидской Пуще в огромном числе, и не переводились со временем, ведь местные знали меру и не стреляли животных больше положенного. Вот и в этот раз полуторадневный поход завершился закономерной добычей. Чейнджлинги передохнули у костра, подкрепились и стали собираться назад. Не всегда здесь им нужен был мех. Перевёртыш может питаться не только эссенцией, но и мясом, хоть и меньше насыщается от него. Обычно из ульев в деревни доставляли достаточно эссенции, но бывало время, когда чейнджлингам приходилось добывать пищу по старинке — охотой на дичь.
Небольшой отряд шёл по одной им известной тропке. Путники двигались след-в-след, по старой привычке, чтобы скрывать своё число. Рейнис-младший замыкал колонну, ему как самому молодому в группе, полагалось нести большую часть скарба. Ему было не впервой, да и делалось это не в обиду, а по традиции.
Вот вдали показались дымные струи охотничьей артели.
— Много выпало снегу... — тяжело дыша проговорил Кирис. — Старшой, будем в этом году за мясом ходить?
— Неясно ешё, старина. Посмотрим, если дорогу совсем занесёт — будем ходить. Накладное это дело, знаешь ли.
— Накладное то накладное, а мы таки в глуши стоим, не на проходном двору. Надо озаботится.
— Стало быть, надо. — тем временем, охотники уже оказались совсем на окраине артели. Там кипела обычная деятельность: кто-то стирал и сушил одежду, другая группа охотников уже пришла, снятая с их добычи шкура была так же развешана для просушки; жёны охотников своё дело знали, без них не прожила бы эта артель, да и весь нехитрый народ Пущи не мог обойтись без таких помощниц.
— Растяпы... — протянул один из охотников, рассматривая шкуры. В одной из них ясно виднелась дыра от пули.
— Молодёжь, тут ничего не поделаешь. — ответил ему другой. — Дело времени, я бы сказал, ещё научатся.
— Учились бы побыстрее. А то портят мех. — буркнул чейнджлинг в ответ. Он был в дурном настроении: сегодня, ему не удалось добыть ничего. Он был уже довольно стар и глаз его терял былую меткость...
Вернувшийся отряд Рейниса-старшего радостно приветствовали. Добытого зверя оставили на попечительстве артельщиц, а сами охотники либо разошлись по домам, либо собрались в компании, и начали обсуждать события последнего похода. Кому-то повезло больше, кому-то не повезло вообще. Трофеи всех охотников были собраны вместе: завтра или послезавтра предстоял очередной выезд в Улей.
Рейнис-младший молча сидел под окнами своего дома, наблюдая за тем, что творится вокруг. По нему было трудно сказать, что он думал и чувствовал. Просидев так немного времени, чейнджлинг встал и зашёл в дом.
В Большой комнате дома Рейниса-старшего шёл совет. За тем же столом, что и в тот вечер, когда играли свадьбу Вильнии. На этот раз собрание было не праздничным, а самым что ни на есть серьёзным. Обсуждался предстоящий поход, а именно: кого туда отправить, что покупать в Улье и всё в этом духе. Здесь присутствовали все самые старшие охотники и их жёны, те участвовали в обсуждении наравне с мужьями, ведь они полностью отвечали за хозяйство в артели и их выслушивали как равных, понимая всю важность их роли в общем деле.
— Нужно купить побольше эссенции, чтобы хватило впрок. — Держал речь Кирис. — Если снегопады продолжаться, нас может отрезать от внешнего мира.
— Соглашусь с тобой. — Ответил ему Вильнис. — Тогда надо не только эссенции, но и жеканов впрок заготовить. Надо ещё с другими артелями и деревнями совет держать, вместе ходить на зверя. В той деревушке, куда я Вильнию выдал тоже охотник есть, пусть и мельче нашего. От артелей Ариаса и Кунерса тоже можно помощи ждать, как никак близко, пешим ходом дойти можно...
Рейнис спокойно слушал беседу старших товарищей, примостясь на лавке в углу. За эти несколько месяцев он видел немало таких собраний. Ему было по нраву всё, что происходило в его жизни после возвращения из Вракса. Он был там, где родился и где был нужен. Что ему ещё было необходимо? Периодически до артели доходили новости. В газетах писали, что страна всё крепчает, что народ умиротворён, что был достигнут какой-то "классовый мир"(знать бы ещё, что это за штука такая...), что всё теперь стабильно и радостно. Всей артелью они слушали обращение Кризалис по радио и искренне верили каждому её слову. Но жизнь их была вдалеке от шумных и бурных ульев, где постоянно что-то происходило и постоянно что-то обсуждалось. Здесь было тихо и спокойно, как пожалуй и во всех окрестностях Ликтиды, да и в ней самой. Один Рейнис побывал в большом мире за пределами ликтидских краёв. Он видел и чадящий заводскими трубами Вракс, и ещё более тихий чем Ликтида Хурорнд. А ещё, он видел войну, войну страшную и кровавую, войну, где братство, честь и совесть ничего не значили. Войну, которая шла не во имя выживания и славы Родины, но для достижения чьих-то непонятных и жестоких интересов. Противоестественная война против своих же сограждан, овеянная знамёнами пространных лозунгов и идей, смутных слухов и глупых домыслов, шедшая не на жизнь, а насмерть, с изуверством, которое дало бы фору самым длительным и кровавым войнам Старой Грифонии. Рейнис не желал помнить это время, в его мыслях остался лишь один образ: заполненная солдатами забегаловка, четверо перевёртышей сидят за столом и пьют. Агриас, Артис, Кулекс и он сам. Старые товарищи вместе, в последний раз…
— Хорошо. Думаю, это решили. У фрау есть какие-то замечания?
— Твоей жене бы новый шарф купить, скоро наша годовщина... — Шутливо заметила мать Рейниса-младшего.
— Это успеется, душа моя. А что ещё? Может что по хозяйству?
— Да по хозяйству, пожалуй, и не нужно ничего. Если что, можно и до соседей ближних дойти, зачем в Улей за ложками да тазами таскаться? — Ответила жена Кириса, жена Рейниса-старшего кивнула, в знак согласия.
— Да... Вам там только платочки да кулончики нужны! Где вам только в них показаться? Нынче зима снежная, можем так в глуши и просидеть до весны!.. — начал было Кирис, но жена его смерила его таким взглядом, что тот тут же оробел и смолк.
— Он в чём-то прав. Вам точно там ничего не нужно?
— Нет, ничего серьёзного. В конце концов, не за одну себя говорю. Вы, господа хорошие, редко в домах бываете, а мы уж почаще вашего.
— Ладно. Решили, стало быть, а то переругаетесь ещё тут...
Чейнджлинги разошлись. Рейнис не вмешивался в этот разговор, да и разговор обычно шёл об одном и том же, с незначительными изменениями. У него не было вопросов к тем, кто принимал эти нехитрые решения. Он знал, что они правы и был тем доволен. Не дожидаясь, пока на него обратят внимание, он снова вышел на улицу. В артели всегда было чем заняться с точки зрения работы. Не ленился в этом случае и Рейнис. Он был молод, и на него валили немалую часть обязанностей. Он считал, что это справедливо и оправданно.
— Рейнис! — только тот вышел на улицу, а его уже окликнул один из пожилых охотников. — Надо бы воды в дом натаскать. Я своего сына пошлю, да он слабоват малость. Поможешь?
Рейнис просто кивнул головой. Он давно знал и самого охотника, и его сына.
Двое чейнджлингов топало по снегу. Они мало отличались друг от друга, разве что один из них был меньше ростом и ступал не так уверенно.
— Слушай, а ты белку стрелял?
— Стрелял.
— А куницу?
— Было дело, один раз. Промазал.
— Как так?
— Молодой был, помельче твоего.
— А я... а я пока не добыл никого. Вроде и в походы уже хожу, и стреляю неплохо. А вот всё нет и нет! Не везёт и всё тут...
— Тут дело не в удаче. — Рейнис вздохнул. Он не любил вот таких вот "приставал". — Тут дело в тебе. Что-то ты делаешь не так, где-то у тебя ошибка, понимаешь? Присмотрись, подумай, испроси у старших товарищей. Нас в армии учили, что стрельба — суть есть математика и физика, что стрелять — значит думать, считать, прикидывать головой, куда попадёт твоя пуля. Не видишь во что бить — смотри лучше. Зверь хоть и меняет шкуру, но опытный стрелок его как чёрное на белом приметит. Удача — дура и обманщица. Не удачей дела делают, а умом, сноровкой.
— Эх, вот бы мне это сначала сказали! Ладно, ты прав, товарищ. Ты старше, опытнее. Да и не только на охоте стрелял, верно ведь?
— Верно... Не только на охоте...
Рядом с поселением охотников бил ключ. Он был небольшой, и холодной зимой серьёзно промерзал. Чейнджлинги взяли с собой не только вёдра с коромыслами. Рейнис тащил с собой тяжёлую увесистую палку. Вот и он: небольшое замёрзшее озерцо, покрытое толстым льдом. Рейнис снял с себя вёдра, коромысло, встал на задние копыта и зажал в передних палку.
— Вот так в армии бьют прикладом. — бросил он товарищу, чуть замахнулся и ударил толстым концом палки аккурат в центр озерца. Лёд не выдержал и треснул, послышалось бульканье холодной родниковой воды. Дальше дело было за малым: было набрано четыре полных ведра, и двое охотников двинулись назад, на этот раз — более медленно и осторожно, чтобы холодная вода не расплескалась. На этот раз шли молча. Рейнис был мрачен, его поглотили воспоминания. Он снова оказался на чердаке того дома, перед ним лежал всё тот же ротфронтовец с разбитой головой. Такой же чейнджлинг! Его сородич! Он храбрился перед смертью, поносил всё и всех вокруг с беспомощным отчаянием. И вот гремит выстрел, он оседает на пол с застывшим проклятьем в груди. Это сделал Кулекс, странный паренёк: вроде почти трус, но убивать не боялся... Дурацкие мысли, а этот малой... Он глупый как бельчонок, и не держит за зубами языка. Но, может быть, и выйдет из него толк. Кто он такой чтобы раздавать ярлыки тем, кто трудится бок о бок с остальными, кто делает общую пользу для артели. Выучится, ничего...
Вот и дома артели, они пришли сильно затемно: старые часики Рейниса показывали без десяти минут девять. У домов никого не было: все опять собрались у Рейниса-старшего, там стояло радио и по вечерам чейнджлинги его слушали. Это была своеобразная традиция. Раньше в деревне лишь небольшое число чейнджлингов было грамотным, поэтому когда до них доходила какая-то корреспонденция, то все собирались дома у кого-то грамотного, и внимательно слушали содержание газет. В нынешнее время все уже обучились грамоте, и собираться стали у того, кто имел радио.
В большой комнате было натоплено, и даже немного душновато. Артельщики расселись по краям помещения, на лавках и стульях. На столе стоял радиоприёмник, Рейнис-старший поприветствовал вошедшего Рейниса и Юргиса (так звали парня, с которым он ходил носить воду), молодые оставили у дома Юргиса воду, и почти прибежали сюда. Снаружи уже сильно подмораживало и задувало: ночью скорее всего будет метель.
Рейнис-старший умел обращаться с радиотехникой, и у него это хорошо получалось. Говорили, что в молодости, после военной службы он какое-то время учился то-ли во Враксе, то ли в Диртрисиуме, и с тех пор знал толк в различных приёмниках. Тот, что сейчас стоял на столе был очень дешёвым и простым, ловящим только определённые частоты. Массовое производство таких устройств преподносилась как "Высокое благодушие Её Королевско-Императрического величества перед народом своим". Приёмник был включён, начались помехи, которые быстро сменились голосом диктора:
"На днях, в окрестностях Ликтиды завершилось строительство крупной целлюлозно-бумажной фабрики. Эта масштабная стройка уже предоставила множество рабочих мест, и сможет обеспечить ещё больше в будущем, благотворно повлиять на разрежение улья, переселение ликтидцев в более благоприятные условия проживания..."
— Давно пора, а то живут уже друг у друга на загривках... — сказал кто-то, ему одобрительно покивали. Диктор продолжил рассказывать о том, что и в каких ульях было построено. Коснулись немного и погодных новостей: обещали снежную и холодную зиму, это итак понимали опытные и наблюдательные чейнджлинги-крестьяне. Слушали молча, но изредка кто-то делал замечания, которые часто бывали и не нужны.
"Сегодня, прошло окончательное совещания Королевы со своим советом министров. Взвесив все выводы и предложения, был принят ряд значительных решений..."
Все резко замерли, сосредоточились: это была самая важная часть трансляции, чейнджлинги по всей стране уже давно ждали чего-то важного, ждали исполнения своих надежд, надеялись на милость своей власти.
"... Высочайшей волей был учреждён был Трудовой кодекс — свод законов для регуляции отношений между рабочим и работодателем. В нём много пунктов, но самыми важными можно считать повсеместное введение восьмичасового рабочего дня, учреждение обязательных пенсий для достигших преклонного возраста, денежных пособий для пострадавших на производстве и иные выплаты сверх заработной платы. Так же, был издан указ о создании Всенародного Рабочего Фронта — профсоюзной организации, для цивилизованного посредничества рабочих и работодателей, и защиты интересов первых перед последними. Филиалы Фронта будут созданы во всех крупных поселениях, где есть фабричное, заводское, на основе фольварков или иного рода производство..."
— Хехе, забавно там биненштокерам живётся. — улыбнулся один из молодых.
— Ага, смешнее некуда. — ответил ему Кирис. — Только вот доводилось мне общаться с рабочими и иным народом что пониже... В общем, дельно решила Матушка, нас это вряд-ли касаться должно, но для других это помощь и милость большая.
А диктор тем временем продолжал. Закончив довольно длинный перечень нововведений по части рабочего законодательства, диктор сделал паузу. Её почти не заметили, чейнджлинги вполголоса толковали о том, что было ими услышано. Рейнис был спокоен, он сидел у порога в расстёгнутом тулупе. Ему не хотелось шутить и обсуждать то, что касалось политики. Пауза закончилась, передохнувший от долгой речи диктор снова начал читать. "Эх, поставили бы туда нашего гармониста! Тот по пять часов к ряду дудел, и духа хватало...", промелькнуло в голове у Рейниса, он вспомнил вагоны-теплушки, тесную гурьбу в серых шинелях и хлёсткую неунывающую песенку "Лора, Лора, Лора!..".
"Экономика нашей страны крепнет день ото дня. Уже давно установлен мир и порядок, раны прошлого залечены и посягательства врагов отражены. Но иностранные державы в будущем явно не упустят возможности для агрессии по отношению к нам. Нужно быть готовыми к тому, что Эквестрия и Оления перейдут черту наших национальных интересов. Поэтому, Её Королевско-Императрическое величество декларирует: срок военной службы укоротить с шести до трёх лет, по Королевскому Указу в войска призываются все чейнджлинги мужского пола, в возрасте от 18-ти до 25-ти лет. Все чейнджлинги в возрасте от 18 до 35 лет, кто был уволен в запас после прохождения службы должны вновь явиться на призывные пункты и вступить в ряды вооружённых сил."
Снова раздалось глухое молчание. Рейнис-старший встал, выключил радио и грузно опустился на студ. Кто-то потупился в пол, кто-то молча переглядывался, глазами пытаясь выпытать смысл того, что они только что услышали. На этот раз их действительно "коснулось", и "коснулось" серьёзно. В категорию "от 18-ти до 25-ти лет" попадали почти все молодые охотники в артели. Имелись и "резервисты", но все они вышли из призывного возраста, кроме одного... Рейнис всё так же сидел на лавке у порога, он смотрел на своего отца, сидящего за столом. Смотрел с видимым спокойствием, но что он думал в этот момент?
— Что же... Что же теперь делать будем? — Наконец прервал тишину Кирис. В этот момент Рейнис-младший понял, что все в комнате смотрят на его отца. Не с мольбой, не со страданием, а с простым вопросом "Что теперь?".
Под тяжестью чужих глаз Рейнис старший понурил голову. Он, уже пожилой чейнджлинг тяжело и натужно обдумывал произошедшее. Наконец, он встал, и оглядел всех собравшихся.
— Товарищи... — ровно проговорил он. — Выбор, как понимаете, у нас маловат. Не одну шкуру да лес дарит Пуща, но и нас, охотников. Если придётся вновь постоять за Родину, значит будем стоять, как и предки наши. — Он сделал паузу, снова оглядел присутствующих. Все слушали, не было ни гнева, ни возмущения. — Идти в армию, значит идти.
Никто не возражал, никто не соглашался. Чейнджлинги в подобные моменты всегда впадали в ступор. С одной стороны, им только что объявили, что все их зрелые сыновья должны покинуть артель, что они нужны где-то далеко, для каких-то великих замыслов, что они уходят, и могут не вернуться вовсе... Но с другой стороны стояла непреклонность королевского указа. Веками и тысячелетиями этот народ муштровали, дрессировали, учили подчиняться высшей власти, независимо от справедливости её решений. И сейчас, когда эта высшая власть перечила их интересам, они колебались. Молчание висело уже слишком долго, видимо от того, кто-то просто принял всё как факт и уже смирился, кому-то просто было нечего сказать. Рейнис-старший снова понурил голову, и объявил, что пора расходиться по домам.
Спустя некоторое время в большой комнате осталось лишь двое: отец и сын. Рейниса-старшего колотила мелкая дрожь
— Вот так всё и случается... — Почти прошептал он, всё ещё не решаясь поднять взгляд. В нём не было видно спокойного и ответственного главы артели, оптимистичного и весёлого охотника, которого уважала и знала вся округа. Перед Рейнисом-младшим сидел разбитый, сломленный единственным всевластным словом перевёртыш, не первая и не последняя жертва во имя "лучшего будущего". — Был у меня сын, и нет у меня сына... Думал насмотрюсь на тебя ещё, внуков твоих увижу, а нет вот...
Рейнис-младший встал, подошёл к столу, за которым сидел его родитель: тот, кого он уважал и ценил всю жизнь. Он взглянул к отцу в глаза: зелёные, изумрудные, точно такие же как у него. Они блестели пораженческим, подавленным блеском, как осколки расколотого стекла.
— Прости меня, папа. Но выбора нет. — Рейнис-младший удивился мягкости собственных выражений. — Если будет война — я вернусь домой, даю слово.
— Не надо слов. — К Рейнису-старшему возвращалась его твёрдость. — Я знаю, какого это, говорят сначала "Вернусь, обещаю", а потом и возвращать нечего, от траншейной стенки ложкой в котелок соскребать. Не пустил бы тебя, если бы можно было. — он встал из-за стола. — "Не только шкуру да лес дарит Пуща, но и нас, охотников...", повторил он собственные слова. Утро вечера мудренее, завтра будем в Улей собираться, да по иным делам думать. Нечего слёзы лить, это правда.
Закончив разговор, оба чейнджлинга разошлись по комнатам(мать Рейниса-младшего к тому моменту уже спала). Ночь была тихой и тёмной, ветер подул и перестал, метель так и не началась. Рейнис-младший лежал на своём топчане и не мог заснуть. Он только сегодня вернулся из похода, но отчего-то не чувствовал усталости. Новость о новом военном призыве возбудила его, он чётко почувствовал, как проходит граница между тихой жизнью и неизвестностью. Завтра он покинет родной дом, вступит в ряды ликтидских егерей, будет нести тяжкую службу и может быть погибнет. Сколько таких было до него? Сколькими сынами пожертвовала Ликтида ради интересов королев и ульевых шишек?
В окно проник слабый лунный свет, тут же скрытый наплывшей тучей. Рейнис ещё немного подумал, затем встал с топчана и тихо вышел из комнаты. Надев тулуп и шапку, он оказался на улице, и тут же быстро двинулся в одном ему известном направлении. Ночь была не чёрной, скорее серо-синей. Луна отсвечивала от белых шапок на деревьях и домах. Рейнис хорошо видел свою дорогу.
Небольшая тропинка вывела его из артели, и увлекла в лес. Тяжёлые от снега лапы старых елей опускались к самой земле, ветер завывал в их кронах. Чейнджлинг же продолжал быстро идти, не обращая на то внимания. Снег здесь был не очень глубок, лес же вскоре начал постепенно редеть. Эта тропинка была хорошо знакома всем местным, она связывала два охотничьих поселения. Ей пользовались редко, только в случае если от ближайших соседей что-то сильно понадобилось. Для Рейниса же эта тропа была особенной, впрочем, не только для него. Охотник шёл вперёд и ясно видел свою цель, знал, что она явится.
Лес совсем отступил, и Рейнис вышел на вырубленную поляну. Снег прятал ямы от выкорчеванных пней, из-под него пробивалась полугодовая молодая поросль. Лишь одно дерево возвышалось посреди пустыря — древняя, высокая сосна. Лесорубы из местных деревень принципиально не трогали это могучее дерево. Ходили легенды, что её не берёт ни одна пила.
Именно это место и было местом встречи для них. Рейнис увидел: под деревом стояла тёмная фигурка. Он двинулся к ней. Рейнис был сам не свой, он был рад и опечален одновременно, но не выражал этого. Встреча была тихой, они крепко обнялись.
— Я тоже слышала эту радиопередачу. — Сдержанно начала она. Рейнис посмотрел в её лицо, попавшее в свет вышедшей из-за тучи луны: два по-ликтидски зелёных глаза блестели как изумруды от стоящих в них слёз. Она не плакала, потому что считала это за позор.
— Завтра я ухожу в улей. А оттуда — в армию. — Так же спокойно ответил Рейнис, повесив голову. — Я вернусь домой живым, ради тебя. Глупо просить тебя не волноваться.
— Обидно даже. — Она улыбнулась, обнажив красивые белые зубы. По её щеке прокатилась одинокая слеза. Рейнис снова обнял её, уткнувшись носом в большой шерстяной платок, который она носила. Они стояли так долго, не думая отпускать. Прощаясь, может быть, навечно. Они оба не любили слов и имели свою гордость, оба были слишком тверды чтобы бурлить эмоциями в час разлуки. Рейнис хотел просить отца о браке, но сегодняшний вечер всё перечеркнул. Они расстанутся, так и не сошедшись. Объятия распались, и две серых фигурки двинулись в разные стороны. Снова начал крепчать ветер, Рейнис шёл через поднимающуюся позёмку, навстречу полной неизвестности.
Четверо Товарищей. Глава VI: "На верную смерть".
Враксианский жилблок бурлил сильнее обычного. Бойкое движение в улицах-коридорах было ещё сильнее оживлено последними новостями. В газетах написали о смерти чиновника, и теперь местные громко и взволнованно обсуждали это событие. На улицах собирались компании собеседников, и без того частая молва стала ещё чаще. Обрывки слов и фраз сливались во что-то единое и смутное, твердящее одно и то же: "Супруги убиты! Какая трагедия! Что за тварь ответственна за это!". Полиция работала всё так же как и всегда: после начальной суматохи всё как-то стихло, не было ни усиленных патрулей, ни поисков и обысков. За спиной у начальства ходил слух: дело спущено на тормозах, убитый чиновник перешёл дорогу кому-то из высокого начальства и его решили убрать за это. Это предположение тут же разбивалось об обстоятельства убийства, а именно об показательный акт вандализма, учинённый преступниками, да и сам факт такого преступления считался абсолютно немыслимым. Теперь все узнали: полиция беспомощна, а разбойники спокойно разгуливают даже по верхним уровням улья. Газеты твердили об убийстве в сугубо официальном тоне, иногда даже вспоминая про острую политическую повестку и находя в этом происшествии волю S.M.I.L.E. и принцессы Селестии лично, будто ей так важна была жизнь и бытие преуспевающего враксианского чиновника, коим был почтенный герр Антис.
Так или иначе, враксианское общество было взбудоражено, по крайней мере та его часть, у которой было время и силы на чтение газет и сплетни. Полицейские же ходили серые, грустные и злые, и даже блестящая серебром и лазурью униформа не могла оттенить их мрачных, окаменевших морд. И среди этих несчастных всё так же был Кулекс, этот славный перевёртыш полностью разделял настроение своих коллег, а коллеги как могли возмещали ему моральные издержки, понесённые после вызова на ковёр и постановки на особый учёт.
Правда, в отличие от всех остальных, Кулекс хоть немного понимал, что происходит. Он как и обычно работал в позднюю смену, но часто вызывался работать сверхурочно и патрулировал жилблок две смены до утра. Товарищи думали, что он так заглаживает свою вину перед начальством, у Кулекса же была иная цель: он занимался сбором информации для оперуполномоченного Тайной службы, и стремился находиться на работе как можно дольше.
Вот он снова идёт по знакомым улицам-корридорам, на этот раз один, напарника ему не нашлось, и это было хорошо: некому будет задавать лишние вопросы.
Вот полицейский подошёл к компании беседующих господ, сам он оставался для них незамеченным, делая вид, что пристально осматривает перекрёсток.
— Вы его знали?
— Да, знаком и с обоими супругами. — Кулекс узнал голос того понятого-военного, который помог ему в тот роковой вечер. — Заходил к ним тогда... Увидел уже трупами.
— А как вас не заподозрили?
— Заподозрили, конечно. Допрашивали, обыскивали. А вину всю на их швейцара повесили. Убийца он, или нет — чёрт его знает, но это логично хотя бы, а то как бандиты могли попасть сюда, наверх?
— Швейцары — тихий народ... Зачем швейцару убивать? Мог бы просто нажаловаться куда следует, этот Антис не такая уж большая шишка... был.
— В тихом омуте черти водятся, всякое могло взбрести...
Кулекс не стал слушать дальше, и перешёл на другую сторону улицы. Слухи, которые он собирал, были самыми разными и небывалыми, а эта беседа оказалась довольно заурядной. Полицейский надеялся услышать что-то действительно важное, способное помочь найти настоящих виновных. Часы тикали, подходило ночное время. Прохожие становились редкими и неразговорчивыми, в жилблоке постепенно установилась относительная тишина. Кулекс продолжал выполнять свою работу. Из всего, что ему довелось пережить, недосып — самая ничтожная беда, хоть он и понимал, что если фрау Кардия не будет будить его каждые сутки, он мог бы с лёгкостью проспать трое суток подряд.
Редкие электрические лампы освещают пустынную мостовую, копыта патрульных и ночных сторожей глухо стучат об пол улиц-коридоров. Сегодня Кулекс сделал всё что мог, он как мог напрягал свою внимательность и работал изо всех сил. Ему было что предоставить начальству, но было очевидно, что в этом ведре речного ила точно не будет ни одной крупицы истины. Чейнджлинг моргнул, и с трудом открыл глаза снова, он измучился от этой работы, и даже его желание чего-то добиться отходило на второй план под давлением естественного желания спать. Кулекс зевнул, зевнул так, что чуть не вывихнул себе челюсть. Боль придала ему бодрости, и полицейский потопал дальше, пытаясь всматриваться и вслушиваться в наступившую тишину.
Вдруг, ему почудился какой-то звук: сипящий, крадущийся, похожий на чей-то шёпот. Уставший мозг резанула единственная мысль: "Оно!". Кулекс обрадовался и испугался единовременно. Чувство недосыпа сразу же пропало, на смену им пришло напряжение и сосредоточенность. Полицейский покрался на звук, силясь различить слова. Он шёл тихо, почти полз, вжимаясь в стену и готовясь к чему угодно. Слова слышались из-за поворота, Кулекс подобрался к нему, и замерев, стал слушать...
"... Завтра, на исходе, блок 425, квартира 15, приходите один, будет концерт."
После этих загадочных слов шёпот прекратился, и послышались едва слышные расходящиеся шаги. Вдруг почти прямо перед Кулексом прошмыгнула чёрная тень, она не заметила притаившегося полицейского и быстро пошла дальше. "Схватить, допросить!", промелькнуло в голове у него, "Нет, я скорее спугну его, а его товарищ ещё не так далеко... Попытка слежки меня выдаст, я должен передать информацию сыщику, а не распылять силы в пустоту". Решив так, Кулекс пошёл прочь от перекрёстка. На его удачу, оставалось всего около получаса смены, как раз время чтобы дойти до участка.
— Ну неймётся же тебе, опять батрачил две смены? — Спросил у него дежурный, приходившийся ему приятелем.
— Батрачил. — Коротко ответил Кулекс. — Хочу разорить нашу казну на двойной гонорар.
У него ещё оставались силы, чтобы шутить. Полицейский прошёл мимо дежурного, посетил склад, чтобы сдать табельное оружие. Он часто забывал об этом, но сейчас должен был исполнять всё в точности. Начальник местной каптёрки тоже имел с ним хорошие отношения, более того, он тоже был осведомителем.
— Какой сегодня улов? — Спокойно спросил тот, пока Кулекс вытаскивал из кобуры своё оружие.
— Давай бумагу, я запишу. — Каптёр подчинился, и полицейский описал все события своей смены:
"Всё прошло, в целом, без происшествий, слухи ходят привычные: о роли полицейского начальства, о тайных службах, о домашнем споре, о швейцаре, о разбойниках. Однако, в ночь мне удалось услышать странный монолог, ниже приводится его стенограмма: "Завтра, на исходе, блок 425, квартира 15, приходите один, будет концерт.". Подозреваю, что этот адрес — нечто вроде логова тех, кого мы ищем, но они не такие дураки чтобы так легко его раскрывать. Он скорее всего зашифрован, сам возможности на расшифровку не имею, надеюсь на вас. Выражаю предположение: это важный момент нашей работы, жду новых инструкций.
Осведомитель Эта, 29.01.1007."
Оставив записку у каптёра, Кулекс наконец направился домой. Каждый день теперь был для него суровым испытанием, но он пока справлялся. Спустившись на несколько уровней, и побродив некоторое время по другому жилблоку, он наконец нашёл съёмную квартиру Кардии. Снова мерзкий звонок, снова суета за дверью, но Кулекс почувствовал: что-то не так. Дверь отворилась, его снова встретила арендодательница, в её глазах читалось смятение и страх.
— Кулекс, заходи быстрей. — Ослабшим голосом сказала она. — Мне кажется, тебе грозит беда.
— Что случилось? — Спокойно ответил полицейский, заходя в прихожую.
— Сейчас сам увидишь. А мне... Мне больно смотреть на это, извини уж.
Кулекс вытер ноги и пошёл вслед за ней. На небольшом столе в общей комнате лежал окровавленный свёрток, было заметно, что его кто-то уже разворачивал. Подойдя ближе, Кулекс увидел, что бумага когда-то была газетой "Враксианский вестник". Он развернул свёрток и отпрянул: там лежал вырезанный язык чейнджлинга, газетный листок же оказался передовицей, в которой было извещено об убийстве Антиса. Полицейский всё понял, понял, что его раскрыли и близко возмездие. Но на этот раз, страха не было и в помине. Он знал, что дело идёт, что помимо него работают десятки тысяч его товарищей, что смерть одного солдата не повлияет на боеспособность армии.
— Кардия. — Полусонно протянул он. — Выбрось это в мусор, а себе лучше заготовь палку что покрепче. Они могут взяться и за тебя. Кто оставил это здесь?
— Один из съёмщиков, видимо. Прожил тут всего сутки, потом ушёл и не вернулся.
— Ты его запомнила?
— Нет... Обычный служащий: в шляпе, с чемоданчиком. Мало ли таких...
— Понял... — Тяжело выдохнул Кулекс. — Перемени квартиру, а лучше и жилблок. Если они придут за тобой — повторишь судьбу убитого чиновника, а то и ещё что похуже.
Кардия могла только пожать плечами: ей было некуда деваться, совет Кулекса показался ей невыполнимым.
— Но как же работа? Я же лишусь всего!
— Если этот клубок распутается, тебе возместят за сотрудничество со следствием. Прячься у соседей, ищи другую работу — жизнь ценнее... Особенно, твоя. — Сказав это, Кулекс исчез в своей каморке.
Сон был спасителен, хоть его и не хватало. Всё хорошее рано или поздно кончается, кончился и отдых. Живущие в ульях чейнджлинги были мало привязаны к таким понятиям как "тёмное и светлое время суток", для них не было ни дня, ни ночи, лишь циферблат, вот и Кулекс не принимал во внимание пресловутые "утро, день, вечер, ночь", для него существовало только два состояния — отдых и работа. Полицейский быстро и качественно привёл себя в порядок и через несколько минут уже топал на работу, как и множество раз до этого. Там его встретили, выдали ему оружие, выслали в патруль, опять одного. Всё как обычно, хоть Кулекс и надеялся на то, что в прошлый раз ему удалось сдвинуть дело с мёртвой точки.
Народ в улицах-коридорах постепенно успокаивался, сплетни надоедали чейнджлингам, да и лишний раз поминать трагедию никому уже не хотелось. Кулекса же интересовала судьба своего второго начальства: где сейчас тот сыщик? Помнит ли он о нём? Когда это всё кончится? Время опять потекло в своём обычном темпе, те же самые виды, уже узнаваемые холёные лица, блеск пуговиц, цепочек и лоснящихся пиджаков, из дорогих ресторанов и клубов слышны отголоски рояля и губной гармоники. Иной бы назвал это место раем, иной — гадюшником, обиталищем паразитов; для простого полицейского же это была давно наскучившая обыденность. На этот раз, как и вчера, было ещё скучнее, так как не было напарника. Час тянулся за часом, от скуки и ставшего более ясным рассудка Кулекс начал размышлять: "Узнать о моей причастности могли как угодно, об этом и думать не следует, странно что не попытались отмурыжить меня силами "сверху". Паршиво вышло, делать нечего. Буду защищать свою жизнь, надеяться на помощь от Сыщика. Драться я смогу и без пистолета, на квартире Кардии я припас тяжёлый обух... Жаль что всё вскрылось, не хочется помирать."
— Рядовой Кулекс! — Полицейский резко обернулся и встал навытяжку. Перед ним стоял не офицер, но один из тех полицейских, кого начальство часто шлёт с поручениями.
— Я! — В такой же официальной форме выдохнул чейнджлинг.
— Идите в участок, для вас приказ.
— Слушаюсь!
Вот опять, туманное распоряжение от начальства, не сулящее ничего хорошего. Кулексу оставалось только идти туда, куда он был послан, и он выполнил это предписание. В участке его встретил начальник блочного околотка. Разумеется, они были прекрасно знакомы и ладили, но сейчас нужно было говорить по уставу.
— Вышестоящее начальство спустило сюда директиву о ротации кадров. — Начал он. — Вас, и других полицейских из иных жилблоков направят в жилблок 450, находящийся на нижних уровнях. Вы поступите на замену выбывших по различным причинам сотрудников. Можете сразу собираться и отбывать в полицейский участок указанного жилблока. У вас есть немного времени на всё.
— Так точно!
— И ещё, Кулекс. — Продолжил начальник уже не так официально. — Берегите себя там, учитывая всё что с вами происходит, я бы не стал искать поводов для лишнего оптимизма.
— Думаете, меня хотят убрать?
— Я ничего не могу думать, герр Кулекс. — Офицер сокрушённо покачал головой. — Я не хочу отправлять вас туда, внизу идёт настоящая война, а наших ребят отправляют на верную смерть... Всё, идите, не попадайтесь мне на глаза.
И Кулекс ушёл. Ему было приказано "Собирать вещи", но их у него почти и не было. Полицейский забрал с собой свой табельный пистолет с полной обоймой патрон, на что каптёр намеренно закрыл глаза. Затем он внезапно нагрянул к Кардии, собрал свой худой чемодан, сделал ей последнее напутствие и последний подарок — отдал ей половину своих скудных сбережений. Кулекс недолго волновался за судьбу этой доброй фрау, убедив себя в том, что она сможет постоять за себя.
Спуск вниз был довольно длительным, но перемещения по улью никогда не занимали слишком много времени. Вскоре он оказался внизу, на пустынных улицах спального жилблока, где обретались рабочие. В отличие от Сорифа, где большая часть населения жила в относительной гармонии с начальством, во Враксе всё было иначе: новые элиты пренебрегли старыми правами и законами, и нижние уровни улья быстро превратились в перенаселённые и задыхающиеся трущобы, где снимались даже не комнаты, а углы в них. После "крысиной войны" проблему с этим решили: вокруг улья начали строить городские кварталы, куда было послано немало рабочих; нашлась и другая отдушина — большую часть причастных к связям с коммунистами либо расстреляли, либо сослали на каторгу. Благодаря этим мерам, эти места стали менее тесными, по крайней мере для тех, кто смог в них удержаться. После всех произошедших событий, на нижних уровнях обнаглели разбойники, чьи ряды пополнило множество самого различного народа: потерявшие работу, спасающиеся от кары властей, отчаявшиеся до последней меры. Они влачили жалкое существование в подулье, промышляя карманными кражами на вокзалах, грабежами и налётами. Их банды регулярно били и отлавливали, но полиция всё же несла потери, побеждая в долгой борьбе на истощение.
И вот сюда, вместе с несколькими такими же полицейскими, прибыл Кулекс — свежее пополнение. Кого-то перевели отсюда в другие блоки, кто-то был ранен или даже погиб. Местный полицейский участок находился под усиленной охраной. Начальник участка встретил новичков и ввёл их в курс дела:
— Вы наверняка слышали, что у нас тут творится, поэтому надеюсь на понимание и полную отдачу. Говорю сразу: вы тут как в казарме, отлучаться из жилблока запрещено ульевым управлением. Будете находиться постоянно на иждивении участка. Смен у нас не три, а четыре, за каждой патрульной группой закреплён их собственный участок. Вы должны контролировать потоки гражданских на улицах, предотвращать мелкие и крупные правонарушения. Самое сложное время — это время третьей заводской смены, когда освещение жилблока частично обесточивают. В это время вы должны быть на чеку. В некоторые квадраты выделяются усиленные патрули. В это время может быть стрельба и всё что угодно. Они часто пытаются завладеть нашим оружием, могут вломиться в квартиру, вас мы в патрули назначим, и всякие особо тяжёлые дела не вашего ума дела. Попали в переплёт — бегите за помощью, геройство чревато. Кто-нибудь из вас служил в армии?
— Так точно! — Ответили почти все прибывшие офицеры.
— Хорошо. Здесь вам может прийтись туго. Может даже до серьёзной перестрелки дойти, но это уже редкость. — Начальник пошёл в местные казармы, увлекая новичков за собой. Это оказалось довольно просторное помещение с двухъярусными кроватями и тумбочками. Кулекс сразу вспомнил каземат старого гарнизонного шпиля в Хурорнде, правда там было намного больше места. Это же помещение явно когда-то предназначалось под другие нужды, и места там явно не хватало для более чем двух сотен полицейских. Кулексу было не привыкать, он не отличался привередливостью. Расположившись здесь, чейнджлингов ждали бумажные формальности, знакомство с местным персоналом и длительное время ожидания первого выхода в патруль. Кулекс разговорился со своими новыми товарищами: все они оказались довольно заурядными, с похожей судьбой. Кто-то из них уже служил здесь раньше, и вводил новичков в курс дела, рассказывая про особенности местных жилблоков. У кого-то отыскались карты и эссенция, и время прошло быстро. Нашему полицейскому было бы лучше отоспаться, пока было время, но он был слишком напряжён для этого. Он ждал чего-то непредвиденного и страшного. Ночь приближалась медленно, но верно. Закончился патруль, началась новая смена, в которую вошло пополнение. Им выдали табельное оружие, Кулекс спрятал свой пистолет и принял местный. Теперь у него было две обоймы патрон, вместо одной.
Улицы жилблока в час этой смены были довольно пустынны, рабочие либо крепко спали, либо работали на ночной смене. Здесь было жутковато, темно и грязно.
— Паршивое местечко, товарищ. — Сказал Кулекс своему напарнику, всматриваясь в слабо освещаемые потёмки.
— Я тут уже третий раз. Знаешь, здесь мне как-то привычнее, чем наверху. Наверху скучновато, а платят так же.
— Ну, значит прикроешь меня, хорошо?
— А что ты трусишь? Говорят, они носа из схронов своих не показывают, да и что, ты стрелять разучился?
— Не трушу, а осторожничаю. Я в переплётах бывал, и в крайне паршивых. Рассказывать не буду, лучше вообще помалкивать.
— Ладно, твоя правда.
Стояла относительная тишина. Где-то вдалеке слышался стук копыт и клики патрульных, для поддержания связи. Два напарника шли по плохо освещённым улочкам, часть фонарей было отключено, либо разбито и им приходилось использовать свои карманные фонарики.
Напарник внезапно замер как вкопанный: он что-то заметил за углом, в тени.
— Эй вы! — Гаркнул он. — Выходите на свет, покажитесь!
Из потёмок вышел вороватого вида перевёртыш.
— Оружие на землю! Ноги вверх!
Чейнджлинг вытащил из-за пазухи длинный стилет и бросил его на пол, затем он сел на задние ноги, подняв передние. Напарник Кулекса двинулся вперёд, держа наизготовку свой пистолет. Кулекс шёл позади, прикрывая товарища.
Вдруг грянул выстрел, кепи слетело с головы напарника. Тот громко выругался и начал стрелять в ответ. Кулекс так же выпустил несколько пуль. Из темноты перед ними послышались крики. Вышедший на свет юркнул обратно в тень. Его подельники продолжали палить.
— Назад! Отходим за угол! — Рявкнул напарник. Ситуация начинала накаляться. Неизвестных было слишком много. Нужно было добраться до своих, позвать на помощь. Полицейские отошли за угол. Через переулки они хотели уйти от преследователей и добраться до своих, от которых оказались слишком далеко. Позади послышались окрики, засвистели пули. Напарник Кулекса развернулся и снова начал отвечать: два смутных силуэта повалились навзничь, раздалось громкое "бах", полицейский с хрипом осел. Ему в шею попал тяжёлый жакан, видимо стреляли из обреза охотничьего ружья. Кулекс остановился, и увидел всё это. Ему захотелось ринуться назад, к своему товарищу, но в этом переулке не было никаких укрытий, а раненому полицейскому оставались считанные минуты. Он бился в агонии, пытался что-то прокричать, но выходил лишь булькающий хрип. Он воззрился на Кулекса стремительно стекленеющим взглядом, его синие глаза закатились, и он затих, испустив последний вздох. Кулекс выпустил весь свой первый магазин, заставив своих преследователей остановиться и залечь.
— На помощь!!! — Проорал Кулекс, но ответа не последовало, преследование продолжилось. "Это не простые бандиты..." пронеслось в голове у Кулекса. Он бежал зигзагом, пули пока проходили мимо. "... Это убийцы!"
Заветный конец переулка был совсем рядом. Преследователи начали отставать, видно им трудно было просто догнать и пристрелить ветерана "крысиной войны". Снова повернув за угол, Кулекс перевёл дух. Они были далеко, появлялось время на перезарядку.
— На помощь! — Снова крикнул он, уходя по улице в сторону участка. Прислушавшись, он услышал где-то разговор и топот копыт.
— Сюда! Он должен быть здесь! — Послышалось из-за дальнего угла. Полицейский обернулся, и увидел, как оттуда выходит ещё одна группа бандитов. Их главарь увидел его. — Вот он! Бейте наверняка!
— Черта с два! — Рявкнул запыхавшийся Кулекс, и выстрелил. Пуля попала главарю точно в глаз, убив на месте. Бандиты не опешили, даже не сразу заметили это. Убегая, Кулекс почувствовал резкую боль в задней ноге. Он попытался проигнорировать это, но споткнулся и упал. Они приближались: "Сняли сволочь! Теперь только добить!". Полицейский попытался встать, но боль в ноге снова заставляла его падать. "Это не конец, они меня не возьмут", думал он, продолжая звать на помощь. Кулекс выпустил последние патроны в обойме, оставив один — для себя. Он пытался ползти, понимая, что так ему не уйти, но продолжая бороться за свою жизнь. Силуэты приближающихся врагов размывались, чудовищная боль пронзила мозг, на сознание наплывало небытие.
Тут совсем рядом раздались крики, топот и выстрелы. Убийцы исчезли, темнеющим взглядом Кулекс успел увидеть синие мундиры полицейских и фигуру в чёрной кожаной куртке. Это был сыщик, помощь пришла.
Полицейский хотел улыбнуться, но потерял сознание раньше. Теперь его жизни угрожала лишь рана. Его спасли в последний момент, и ему ещё предстоит понять, насколько сильно ему повезло.
Четверо товарищей. Глава VII: Снова под ружьё.
Колёса поезда стучали в такт, толкаемые вперёд поршнями. Паровоз летел по прямой стрелке железной дороги, идущей средь безжизненных равнин, раскинувшихся вокруг Сорифа. Сам улей стремительно удалялся, теряясь среди снегопада. Вагоны были полны юнцов в форме. Где-то час назад стихли разговоры и гармоника, чейнджлинги уткнулись в окна и провожали взглядом свой улей. Среди них был и бывший рабочий БЛСФ, Артис. Он не был расстроен, но ему было очень тяжело: после нового указа о призыве, очень много молодых чейнджлингов попало в войска, намного больше, чем раньше. Коснулось это и семьи Артиса, его самый старший брат остался на заводе, как квалифицированный специалист, Алвиса забрали в армию и определили в зенитную часть, так что он остался дома, Марис же вызвался добровольцем в строительные отряды, занимавшиеся возведением городских кварталов вокруг улья. На стройотрядовцев не распространялся призыв. Мать очень сильно переживала за сыновей, но понимала что никак не может и не должна противиться.
Артис догадывался, большая часть этих юнцов не пополнят кадровые части, они нужны как резерв, как прочная подоплёка. А вот ему повезло меньше: его, как и всех тех, уже отслуживших, призвали во второй раз. Им предстояло сформировать хребет, прочный костяк непрерывно растущей армии, и чейнджлинг чувствовал, что его военные похождения далеки от своего завершения.
Очень много хорошего и плохого слилось для него в этом слове — "Армия". Ему не нравились заносчивые и грубые офицеры, думающие о повышении и карьере, и предпочитающие даже не думать о тех, за кого они должны отвечать, душной казарме и скудной пайке он бы всегда предпочёл уютную квартирку и более достойный рацион. Но вместе с этим он любил свою страну и свой народ, понимал, что кому-то нужно защищать их, особенно во время, когда весь мир терзают потрясения и войны. Он ценил и уважал солдатское братство, был готов боготворить тех из офицеров, кто грудью стоял за своих солдат, и лёгким медалям с погонами предпочитал честную, самоотверженную службу. Любил он и Кризалис, веря в то, что она мудра, и так же любит всех чейнджлингов, не желая им ничего, кроме лучшего будущего, что она стремиться поступать справедливо и дальновидно, что она усваивает уроки неудач и умело залечивает раны на теле своего любимого детища — Государства, в котором Артис жил. Чейнджлинги всегда чтили высшие авторитеты, и Артис не был исключением. Искреннее чувство патриотизма перевешивало страх перед солдатскими невзгодами. Была и доля юношеского оптимизма, так и не выветрившаяся во времена тяжкой борьбы с коммунистами. Артис пришёл в себя после тех событий, был уверен, что они не повторятся никогда, что если и будет какая-нибудь война — то только маленькая, быстрая и почти бескровная,обязательно против другой страны. Да, он видел боль, смерть и ужас; над ним свистели пули, рядом с ним корчились в снегу боевые товарищи. Но это уже не казалось ему настолько жутким, агитация и пропаганда скорректировали его мнение на этот счёт.
Первая остановка произошла на полустанке военного городка: чейнджлингов выгрузили из вагонов, и пока те разминали затёкшие конечности на перроне, начали их сортировать: часть чейнджлингов оставили в городке, часть чётко распределили между другими подобными местами. Ветеранов-резервистов сразу отделили от остальных, им предстояло влиться в состав формируемой во Враксе панцергренадёрской дивизии.
Пусть это были в массе своей новобранцы, но в этой массе уже отлично работал беспроволочный солдатский телефон: пошли слухи о распределении, все восприняли это спокойно. "Чёрт побери, опять во Вракс, занесла же меня нелёгкая...", досадно подумал Артис, затягиваясь папиросой. В компании молодых ребят он чувствовал себя ветераном, ефрейтором в полном смысле слова, хоть и не был их намного старше. Они шутили, болтали, он же и не думал ставить себя выше их.
Всё произошло, как и задумывалось. Часть осталась, остальных же поделили по вагонам и двинулись дальше. Офицеры, отвечавшие за массу новобранцев, были совсем не в восторге от того, какой форс-мажор представлял из себя этот новый призыв. В Сорифе народ набрали в большой спешке, почти все прошли через напряжённую нервотрёпку арсеналов, каптёрок и прочей бюрократии. Сорифский военный округ считался наименее приоритетным, поэтому в нём формировалось не так много воинских частей, как в остальных. Это привело к тому, что "излишки" призывников начали направлять в другие места. Вся эта комбинация вышла довольно громоздкой и странной, но она приводилась в действие и исполнялась до последнего пункта.
Артис на этот раз оказался среди старослужащих-резервистов. Здесь в основном занимались тем, что выясняли и обсуждали, кто в какой части служил. Встречались товарищи и однополчане, Артису же не удалось найти своих сослуживцев, ни из того враксианского полка, ни из седьмой добровольческой бригады, в чём не было ничего странного. Артис подсел к одной из компашек, игравших в карты. Это были его будущие сослуживцы, с ними надо было познакомиться.
— Ну что, почтенные герры, кто где служил? — Начал он.
— Ох, чёрт побери. — Выругался старый солдат, по имени Класпер, перебиравший колоду карт. — Сколько раз об этом уже спросили?
— Пятый. — Лениво отозвался другой чейнджлинг, оглядывая собравшихся. Его звали Лабрумом. — Не злись, Класп, мы тут все слегка на взводе.
— Мы с Класпом из 30-го пехотного. — Ответил Лабрум Артису. — Есть тут и из 25-го и из 32-го.
— 30-й пехотный? У меня начцеха в нём служил, они стояли на северных рубежах, в пограничной службе.
— Они и сейчас стоят там, а нас отправили к чёрту в пасть. — Снова высказался Класпер.
— Тасуют нас как карты в твоей колоде. А ты где служил, парень?
— Не помню.
— Как так? — Удивился Лабрум.
— Забыл номер полка, от него всё равно не осталось ничего. Служил я во Враксе, мы туда сейчас едем.
— Вракс… Знаем, слышали. В добровольческом корпусе оказался потом?
— Седьмая бригада. А наш полк исчез, разбежался.
— Известная история. — Лабрум попросил у товарища прикурить и затянулся толстой самокруткой.
— А как там во Враксе-то? — Спросил Артиса Класпер.
— Паршиво. В ульях итак житьё тесное стало, а Вракс так вовсе в тошниловку превратился. Народу там слишком много, набиваются в жилблоки как сельдь в банку; фабрики, заводы, много гарнизонов и военных. Полицаи местные злы как черти.
— Может и поменялось что-то. Время ведь прошло. Законы издали, будут ульи разряжать.
— Законы то законы. А верхушка местная улей держит как в клещах. Местным бонсам даже генералы не указ, на одну Матушку надежда.
— Понадеялись мы как-то на матушку...
— Класп, не городи ерунды, нам здесь не нужны последствия.
Эти слова заставили недовольного солдата примолкнуть и оглядеться по сторонам. Остальные трое чейнджлингов просто слушали, не собираясь встревать в разговор. Их звали Торнус, Склерит и Клейпис.
Угрюмая закопчённая громада, пресловутый "Рубин в короне Империи", прозванный так официозными рифмоплётами и совершенно не подходящий под это название. Однако, здесь всё же кое-что изменилось. Вокруг улья кипела работа: строился новый Вракс, полноценный большой город, с улицами, домами и фабриками. Арсенальный вокзал встретил поезд жуткой суетой и контролируемым хаосом: он был забит под завязку военными, грузчиками и всем-всем-всем. Поезда разгружались, загружались, приветственно и прощально пели свистки паровозов, не смолкая ни на час. Рекрутов привозили сюда, и решали их дальнейшую судьбу. Вот затормозил и поезд Артиса.Старослужащие же были готовы заранее, быстро и организованно вышли на перрон. Новичков к тому времени уже не осталось, состав пришёл почти пустым, разгрузив всех по дороге.
Потянулись длительные и тягостные часы ожидания. Всё вокруг бурлило и двигалось, новоприбывшие же были вынуждены ждать, пока подадут нужный состав. Им повезло: они не оставались во враксианском гарнизоне, панцергренадёрская дивизия базировалась вне улья. Вокруг носились офицеры логистики, самые отчаянные даже летали, хоть в таких местах это было практически невозможно из-за угарного газа, скапливающегося под сводами. Все орали, отчитывались, ругались и куда-то топали; только Артис с остальными были здесь как ком в горле.
Наконец, был подан состав. Солдат буквально выдавили в него, догрузив туда до кучи ещё несколько сот старослужащих, набранных во Враксе и Сикарусе. Чейнджлинги из разных ульев, отойдя от суматохи, тут же начали обмен новостями, мыслями и чаяниями. Поезд ехал до вечера, и остановился на каком-то гражданском полустанке близ крупного села. Будущие панцергренадёры выгрузились из вагонов, там их встречало их будущее начальство. Бойцы выстроились в правильную "коробочку". Совсем молодой майор осмотрел новоприбывших, и буркнул: "Молодцы, идите за мной". Колонна чейнджлингов прошла по главной сельской улице, приковывая взгляды из зажигавшихся окон. Скрипел снег и подмораживал ветер, Артис вспомнил тот ночной марш под Хурорндом, где он тащил на себе пулемёт.
Воинская часть представляла собой целый маленький городок, в который могло влезть до 18-ти тысяч душ, техника и собственное хозяйство.
— Рад приветствовать вас! — Голосил генерал-майор, прохаживаясь перед строем новоприбывших. Старых офицеров здесь не было в принципе, все были недавние юнкера военных училищ. — Ваше пополнение — одно из последних. Наша часть комплектуется опытными кадровыми солдатами, потому что командование рассчитывает, что вы будете лучшим материалом для наших ударных танковых дивизий. Работа будет трудной и изнурительной, вас скуют в единую, дружную, храбрую часть, и вы станете гордостью нашей армии!
После обращения, солдат начали делить на роты, комплектовать их офицерами. Когда всё это закончилось, было уже далеко за полночь. У Артиса и остальных было совсем немного времени на сон, утром для них начиналась тяжёлая солдатская жизнь. Они снова под ружьём, и с тревогой ждут того, что будет дальше.
Четверо товарищей. Глава VIII: Тени.
— Герр Грюнаугер. Как продвигается ваша работа?
Раннее утро, в кабинете начинает светлеть: на стенах висит несколько фотографических портретов каких-то офицеров, мебель красного дерева поблёскивает позолоченными ручками в лучах восходящего солнца, пол не был покрыт ковром, владелица кабинета считала его излишеством. Было здесь и окно, стилизованное под бойницу и напоминавшее окна в грифонских замках и соборах. Стол кабинета был аккуратно убран, и нёс на себе лишь чернильницу и стопку пустой белой бумаги.
От этих слов Грюнаугер спокойно воспринял этот вопрос. Он был одним из немногих, кто не робел, не мялся и не тупил взгляда при ней. Этот чейнджлинг был одет во всё чёрное, что резко контрастировало с его зелёными глазами, блестевшими как два огня. Он не сказал ни слова, на стол легла толстая папка тщательно собранных и оформленных документов. Она начала просматривать их, один за другим. Её взгляд был спокоен, но с каждым прочитанным отчётом Грюнаугер чувствовал, как воздух в кабинете сгущается и начинает пахнуть грозой. Когда всё было просмотрено, Кризалис с притворным спокойствием отложила папку в сторону.
— Змеи... — Почти прошипела она. Её голос всегда садился, когда она узнавала плохие новости. — Неужели их... Так много?
— К сожалению, да. Мои подчинённые не врут мне. Работа кипит полным ходом, мы раскрываем всё новых и новых фигурантов... — Шеф тайной полиции заговорил спокойно и тихо, как всегда. Он отвечал прямо и правдиво, понимая, что от взрыва его спасёт только честность. — Нельзя быть уверенными, но к середине весны мы сможем получить полные сведения о них.
— К середине весны?
— Точно так, Ваше Величество. Быстрее не получится.
— Вы пользуетесь моим доверием. — С едва заметной досадой произнесла Королева, и замолчала ненадолго, что-то обдумывая. — Эти теракты во Враксе, кто их совершает? У вас написано, что уже несколько чиновников убито.
— Это банды, Ваше Величество. Для врага сброд из подулья всё равно что разменная монета. В остальных ульях тоже готовится подобное, но мы им этого не позволим.
— Значит, организация заговорщиков децентрализована?
— Точно так, она впитала в себя различных диссидентов, и явно поддерживается из-за границы. Там очень различная публика, если их замысел удастся, они тут же поссорятся и разорвут страну как стервятники. Таков замысел тех, кто поставляет им деньги и вооружение.
— Их лидер, это некий Торакс, так?
— Неизвестно, кто это такой. Скорее всего это псевдоним резидента эквестрийской разведки, курирующего заговор, либо непосредственного его предводителя. Он очень хорошо законспирировался, имеет множество псевдонимов, мы подбираемся к его каналам связи, но пока не перехватили ни одного послания от него. Судья по всему, он скрывается где-то в Везалиполисе или его окрестностях. Прячется у нас на виду.
— Он не будет прятаться вечно. — Просто оборвала его Кризалис. Она уже не делала пауз, видимо всё про себя решив. — Когда вы закончите с ними, можете не тратить времени на суд. Я выношу смертный приговор всем членам этой организации, без каких-либо юридических проволочек. Когда-то я пощадила многих из них, но это была ошибка. Вы, Грюнаугер, из какого улья родом?
— Из Диртрисиума, Ваше Величество.
— Ладно, значит вы не сразу поймёте, о чём я. Дело в том, что в Везалиполисе была такая замечательная традиция — выносить мусор, то есть ликвидировать тех, кто мешает вести дела. Мгновенное решение всех вопросов с конкурентами и заговорщиками — массовая казнь всех причастных в течении суток. Мера жестокая, и поэму применимая лишь к накалившимся ситуациям. Торакс и его прихлебатели представляют угрозу всему государству, и поэтому я считаю, что ситуация достаточно накалилась.
— Замечательная идея, Ваше Величество. В былое время наше купечество решало проблемы куда более затяжными методами.
— В остальном, я вашим докладом довольна, но не могу быть довольна тем, что в нём изложено. Вы свободны.
— Благодарю за похвалу, Ваше Величество. — Грюнаугер вышел из кабинета, преследуемый пристальным взглядом своей госпожи. Дверь захлопнулась, чейнджлинг прошёл мимо высоких караульных Королевской Гвардии. Они стояли как два высоких каменных истукана. В этой части дворца было совсем немного украшений, но было видно грифонское влияние: потолок был довольно высок и окна имели остроконечную форму покрыт чёрно-белым паркетом. Коридор был пустынен, иногда казалось что Кризалис живёт здесь, как затворница.
"Помнишь эту встречу с тобой
В прекрасной тёплой Аквиле
Где мы так счастливы были?
В берег бился синий прибой.
Но всё умчалось точно сон..."
Граммофон играл грустную песню в исполнении какого-то северянского куплетчика. Мало кто из бывавших здесь понимал слова, но мелодия всем нравилась. Действительно, речь этих диковатых пони хорошо ложится на новомодную музыку в эквестрийском стиле. Ещё не ввели цензуры и запретов на иностранное, и обитатели сего места жадно пользовались этим. Сейчас граммофон играл лишь для двоих из них.
— Я встревожен.
— Чем же? — Один из них, тот кто казался солиднее, был спокоен и слушал музыку, явно не очень сильно интересуясь собеседником.
— Я встревожен всем нашим положением. План приходит в исполнение, но слишком неорганизованно. Депеши прибыли в одно время, но один улей уже поспешил с выполнением, а другие явно медлят. Шпики могли напасть на след вракисанцев.
— Вы переживаете, что я отдам их на откуп?
— Я переживаю, что всё кончится плохо для Организации.
Солидный перевёртыш усмехнулся.
— Ха, а вы далеко пойдёте при новой власти, герр. Я заверяю вас в этом. А насчёт ошибки — не печальтесь. Вы же сами знаете, наша разведка не спит, и пока ничего не сообщила о действиях шпиков. Они, скорее всего, бездействуют. Прикрытие в виде преступных группировок работает, насколько я знаю.
— Наш противник смертельно опасен, а враксианцы уже нас подвели. Я не берусь судить, но мне кажется, мы скоро лишимся их...
— … И сможем остаться не при делах. — Снисходительно выдохнул старший чейнджлинг. — Концы в воду, как говорится. Кучка офицеров, чиновников и корпорантов безуспешно попыталась свергнуть местную администрацию, всего-то. Вы сами сказали, что они нас подвели. Такова будет их расплата за ошибку... Не волнуйтесь, волноваться вредно. Решения приняты, и я уже не смогу их отозвать. Отступать нам есть куда, и возможностей добиться успеха масса.
— Даже ценой всех нас?
— Поверьте мне, герр Уликс, если нас всех раскроют — я погибну вместе с вами, либо вместе с вами сбегу.
Граммофон умолк, чейнджлингу наскучила эта песня, он достал из шкафа два бокала.
— Будете? От вашей тревожности есть действенные средства. Вы — моё доверенное лицо, я не могу не принять во внимание ваших суровых замечаний.
— Извините меня, я только со званого ужина.
— О... Вам опять пришлось участвовать в их тухлой жизни?
— Вы сами меня этому обязали.
— Что-ж, и каков результат ваших страданий?
— Почти никакого, там было мало серьёзных герров, и распространялись они мало. Но в общем молвы было достаточно, все обсуждают Вракс, причём очень серьёзно. Верхушка сильно напрягается, кто-то даже начинает считать, что власть не сможет их защитить, а то и вовсе что власть это подстроила.
— Что-ж, они в каком-то смысле правы. Всё же эта "спешка" дала результат.
— Как бы этот результат не сыграл с нами злой шутки.
— Герр Уликс, вы знаете что такое судьба?
— Мы не можем себе позволить опираться на судьбу. Речь идёт о судьбе нашей Родины и нашего народа.
— В Северяне переворот удался за кратчайшее время, у нас же коммунистов утопили в крови; в Прайвене всё вылилось в гражданскую войну, в которой ещё не видно победителя; республиканская революция в Грифонской Империи похоронила эту страну, но не добилась победы. Кемерскай, Сталлион, Маффин, Редглад. Такие как они делают ставку на волю и харизму, а потом бросаются на удачу в ураган, который сами и раздувают. Мы оказались умнее их, подготовились тщательнее их. Наша буря будет создана холодным умом, и мы добьёмся успеха пролив намного меньше крови, чем могли бы. Мы уже изобрели и продумали всё что могли, теперь мы действуем, результат наших действий наступит не скоро, поэтому я советую вам набраться терпения.
— Что-ж, герр Торакс... Вы правы. Глупо переживать о наличии солонины, когда корабль уже вышел в море.
Подулье — жуткое место, находиться здесь могли лишь проклятые. Катакомбы со стенами из костей, где выл ветер, доносивший обрывки странных звуков, напоминавших вой мертвецов. Он шёл вперёд, он не боялся и знал эти места. Он шёл один, лишняя помощь здесь была лишь во вред. Время шло, от скуки он начал насвистывать.
— Эй ты! Стоять! — Кто-то выскочил из-за угла, блеснула керосиновая лампа.
— Я на встречу с вашей головой. — Спокойно, почти лениво ответил неизвестный.
— А на кой ляд он тебе нужен?
— Может у него и спросишь?
Бандит внимательно всмотрелся в того, кого встретил: чёрная кожаная куртка, кепи с серебряными пуговицами, серые глаза и лицо, на этот раз скривившееся в насмешливой ухмылке.
— А, это ты стрекоза. — Проговорил чейнджлинг. Стрекозами местные обыватели звали полицейских. — Ну иди.
— Благодарю за учтивость.
Пройдя дальше по туннелю перевёртыш увидел свет нескольких керосинок. Там было около десятка палаток, но их очертания было трудно разглядеть: освещения не хватало, местные испытывали крайнюю нужду во всём. Здесь ошивался всяческий сброд, причём не только бандитский. Сыщик шёл среди полутьмы, в которой кто-то копошился. Эта картина была привычна ему, он был здесь не в первый раз.
Его палатка мало отличалась от других, сыщик вошёл, он поздоровался первым:
— Ну здравствуй опять. Заходи, не стой как столб. Есть дело?
— Есть. — Коротко ответил сыщик. Его собеседник сидел за небольшим раскладным столиком и считал деньги: добычу вокзальных воришек, собранную за этот день. Сыщик не обратил на это внимания: это была плата за возможность получать от него информацию.
— Ну, зачем я вам понадобился? — Атаман убрал добычу куда-то под стол, достал оттуда же две чарки и какую-то миловидную бутылочку, видимо стащенную у кого-то из чемодана.
— Ищем мы кое-кого. — Вошедший достал из-за пазухи небольшую папку для фотографий. Бандит сделал керосинку ярче, на столе оказалось около десятка карточек. Всмотревшись в фотографии, старшой слегка изменился в лице.
— Для чего мне мертвецов показываешь?
— Хочу знать, кто это такие. Ты тут старожил, может знал или видел. Причин не буду рассказывать. Скажу только, что они в вооружённом виде оказались в рабочем блоке. Последствия ты представляешь.
— Знаю их, и про всё что было там тоже знаю. Это те ещё отморозки, не понимаю, как вы их до этого не прижучили.
— Интересно, давай дальше.
— Как скажешь. Эта банда — страшные сволочи, отчаянные и дерзкие, вооружены до зубов. Засели в одном местечке тут, и начали всех терроризировать. Наверх не лезли, грабили грабителей. О них всякое ходило: что они бывшие коммунисты, что они работают на вас, и всякое подобное. Ходил ещё слух, что кто-то из ихних аж наверх поднялся, и прирезал там кого-то. Но в такую чертовщину никто не поверил.
После этих слов лицо сыщика вытянулось, он не глядя налил себе полную чарку и молча опрокинул её.
— Почему сразу не сказали?
— Думали, что это наше дело. Что сами разберёмся, что они чуть ли не ваши помощники.
— Думали... Выкладывай всё остальное. Есть ещё какая нибудь информация?
— Они много сами о себе рассказывали. Хвалились, кичились. Врали много, это точно. И да... Откуда мы на вас подумали. Ходили слухи, что к ним являлись какие-то типы. Обсуждали с ними всякое. Вот и всё.
— Понятно... Идиоты.
— Кто идиоты?
— Они идиоты.
— Твоя правда. И что теперь?
— А теперь вам надо тихо сидеть . Лично я уже не приду, приходить будут мои помощники. Ищите, докладывайте. Обстановка накаляется. Будете мухлевать — будете наказаны.
— Ладно. Такова цена. Это всё что ты хотел узнать?
— Не всё, но у меня есть другие голоса в других местах. Прощай.
Сыщик уходил, ловя на себе безразличные взгляды. Обрывки информации и последние события складывались в единую мозаику. Тайная служба ввязалась в борьбу с могущественной террористической организацией. Их боевики наносили удары, а их агенты во власти не давали на них отвечать. Затевается что-то страшное. Захват улья или государственный переворот. Но они уже оступились, а слуги Королевы скоро сорвут с них маски, скоро покарают их.
Белые стены палаты постепенно проявлялись в сознании пострадавшего. До этого была лишь темнота и сумерки, в которых метались силуэты в белых халатах. Сейчас же он отошёл от шока и анестезии, ему рассказали о прошедшей операции и о том, что всё будет хорошо, но не сразу.
Нога часто давала о себе знать. Пулей была раздроблена кость, а попытки игнорировать рану лишь утяжелили её. Пулю с трудом извлекли, ногу загипсовали. У него появилось то, чего не было почти никогда — время и возможность вдоволь спать. Кулекс попал в один из военных госпиталей. Его оперировал опытный военврач, он смог спасти его ногу от ампутации. Вракс — улей, где много заводов и воинских частей. На производствах нередко случались аварии, в которых страдали рабочие. Военные госпитали могли оказать несчастным своевременную и профессиональную медпомощь. Любое лечение в военных госпиталях было бесплатным, что было одним из немногих плюсов бытия во Враксе.
В его палате было мало больных, и с ними было неинтересно общаться. Полицейский пожалел о том, что не любил читать и не мог выписать себе какую-нибудь книжку. Время тянулось медленно, полдня он спал, остальную половину лежал на кровати, разглядывая потолок. Он тут надолго — раздробленная кость будет срастаться несколько недель. Новостей от Сыщика не было, газеты же вещали о новых убийствах и всяческой чуши. Это было тяжело, тревожно, наводило на разные мысли.
Спустя какое-то время Кулекс снова начал потихоньку ходить. Нога срасталась хорошо и довольно быстро, он был искренне благодарен врачам, и ждал момента своей выписки. В один из дней, к нему пришёл Сыщик. Он недолго пререкался с медсёстрами у дверей палаты, но в итоге взял верх. На нём была обычная гражданская одежда, поверх неё он накинул белый больничный халат. Кулекс не сразу понял, кто перед ним, но когда узнал — обрадовался. В его палате сейчас было пусто, те чейнджлинги выздоровели и вернулись на свою работу, а новые пока не прибыли.
— Рад тебя видеть идущим на поправку. — Как-то буднично и спокойно проговорил Сыщик, севший на соседнюю кровать. — Не буду много болтать, ты читал свежие газеты?
— К сожалению — да. — Кулекс зевнул и потянулся.
— Зачем жалеть? Ты хоть как-то остался в курсе дел, это ли не хорошо?
— Если наши дела идут как должны — то это определённо хорошо.
— Об этом можешь не волноваться.
— Слушайте, а как вы нашли меня, тогда вечером? Зачем спасали?
— Такую стрекозу как ты трудно не найти. — Сыщик хмыкнул. — А спасали потому что ты — наш. Твоя помощь была очень кстати, ты оказался очень полезен, и ты нам ещё пригодишься...
Четверо товарищей. Глава IX: Фантайнская дивизия.
Последние месяцы Агриас практически не вылезал из полевых манёвров и учений. Его дивизия передислоцировалась несколько раз, пока наконец не осталась в окрестностях малого улья Гардис. Кипела лихорадочная, организованная и масштабная работа: за считанные дни формировались и доукомплектовывались батальоны, полки и дивизии. Сотни тысяч новобранцев оказались под ружьём, и с ходу преступили к военной учёбе. Новая армия росла как на дрожжах, свежим частям требовались командиры.
В один из дней, во время развода, гауптман Агриас узнал о том, что его переводят в формирующуюся 11-ю пехотную дивизию. Начальство исправило недоразумение: и рота лишилась своего "маленького гауптмана", которого решили отправить в качестве командира в свежую часть. В тот же день ему было предписано собраться и уезжать. Солдаты и офицеры как могли организовали ему достойные проводы. Кто-то из них ворчал о том, что такого перспективного чейнджлинга переводят к каким-то провинциалам из Фантайна, что большие шишки покусились на престиж везалипольских полков; кто-то наоборот был рад тому, что выскочку-добровольца сплавили куда подальше; остальные же восприняли приказ как приказ.
Пейзажи страны перевёртышей были суровы, унылы и однообразны. Наступил март-месяц, началась календарная весна. Чейнджлингам это ничего не говорило, ведь в иных местечках снег мог спокойно лежать до середины мая, а пресловутые "весенние дуновения" в землях перевёртышей славились своей свирепостью и капризностью, особенно если речь шла о приморских территориях. Поезд миновал малые населённые пункты, которые попадались всё реже и реже по мере отдаления от центральных земель Империи. Западное пограничье было мало населено по чейнджлингским меркам. Здесь почти не было крупных поселений, зато было множество мелких, где жили различные старатели и промысловики. Местное сообщество концентрировалось вокруг одного относительно крупного улья — Фантайна. Это был своеобразный маяк цивилизации в этих землях, через него проходило множество дорог, он фактически запирал собой все пути, что идут с оленийского северо-запада на территорию Кризалис. Мощная крепость на перекрёстке, место где кипит своя, провинциальная жизнь.
Пограничный улей скорее расходился в ширину, чем тянулся вверх. Его шпили были приземистыми, и не являли собой величия и возвышенности. Командование постановило сформировать здесь сначала одну, а потом ещё несколько дивизий. Состав был смешанный: шли туда и местные фантайнцы, и призывники из Волистада, Вракса, Гардиса, Везалиполиса и Диртрисиума.
Военный эшелон, которым ехал Агриас проехал мимо улья и двинулся дальше: мимо проносились перроны и толпы пассажиров, вокзал Фантайна был построен вне улья, под открытым небом. Подобное встречалось крайне редко, и подобные диковинки, в казалось бы провинциальном местечке, не могли не привлекать внимания.
В ходе дороги Агриасу было вовсе не скучно: он беседовал с чейнджлингами из Гардиса, которых направили сюда, под Фантайн. Мнения были разными: кому-то всё нравилось, кому-то нет, кто-то надеялся, что в дивизии их сведут в отдельные части, кто-то же рассуждал, что в этом нет необходимости. Были здесь и зелёные новобранцы, и те, кто был призван во второй раз. Разных разговоров было много, все были напряжены, для многих это и вовсе было первым в жизни путешествием.
— Это вы тот офицер, которого перевели из везалипольской части? — Обстановка в штабе генерад-майора Креспа была крайне лаконичной и относительно спокойной: ходили ординарцы с донесениями, кто-то что-то диктовал в трубку телефона. Части дивизии были расквартированы на десятке военных баз вокруг Фантайна. Поезд с гардианцами прибыл туда, где располагался её свежесозданный штаб. Там их распределили и раскидали по батальонам.
— Так точно, герр генерал-майор! — Агриас стоял по стойке "смирно" и смотрел на своё начальство: это был уже пожилой, но молодцевато державшийся офицер. Его голос был хриплым от частого курения, с лица почти не сходила улыбка.
— И почему вас оттуда отправили сюда? — Генерал вынул из стола видавший портсигар, достал оттуда папиросу, и попросил у адъютанта закурить. Чиркнула спичка, по комнате вскоре расплылось облачко табачного дыма. — Везалипольцы мнят себя элитой, выходит, вас разжаловали?
— Герр Майор... Там вышла оказия... — Агриас замялся и потупил взгляд. — Я оказался вторым гауптманом в роте, поэтому и перевели. Я в своём звании командовал взводом.
— Вторым гауптманом? — Улыбка Креспа расширилась.
— Да. Выходит, лишним. Меня назначили в награду, за дело при Хурорнде.
— Назначили? В награду? Под Хурорндом? — Генерал майор засмеялся, но невесело. — Узнаю старину Ларинкса, одержал лёгкую победу и раздал погоны отличившимся. Он толковый генерал, но в этом смысле я его одобрить не могу... Здесь у нас была настоящая война, с вашими побегушками не пойдёт ни в какое сравнение. Я надеюсь, что вы будете достойно исполнять свой долг.
— Я не подведу вас, герр генерал майор! — Офицеры отсалютовали друг другу, Агриас повернулся "кругом" и покинул штаб. На улице он поймал попутку, что направлялась в деревню, около которой стоял его батальон. Из окна автомобиля открывалась унылая картина: леса перемежались заросшими пустырями, а дорога шла то вверх, то вниз. Снег уже не лежал пышными, нарядными шапками, под свинцовым небом он казался каким-то грязным, унылым. На пустырях гулял сильный, пронимающий до костей ветер. Он уже не нёс за собой таких бурных метелей и снегопадов, он мог дуть часами и целыми сутками; то нагоняя, то разгоняя тяжёлые тучи. Местные были привычны к такой погоде, Агриас же кутался в свою шинель, скрипел и стучал зубами.
На высоком пригорке, у небольшой речушки стояла окружённая диким пустырём деревня. Заехав туда, Агриас тепло простился со своим водителем, и даже дал ему две марки, за услугу. Ему вдруг сильно захотелось зайти в один из неказистых домиков, погреться у печки или выпить чего-нибудь спиртного. Разгулявшаяся погода стремительно превращала его в ледышку, чейнджлингская армейская шинель, одна из самых толстых и тёплых, не справлялась со своей задачей; тогда как местные бродили по деревне в лёгких тулупах и полушубках, мало обращая внимание на превратности небесной канцелярии.
Сделав над собой волевое усилие, гауптман всё же пошёл дальше. Его путь лежал в расположение батальона, находившееся у подножья пригорка.
— Стой! Кто идёт! — Гауптмана окликнул часовой на КПП.
— Г-гауптман Аг-гриас ц-цу Г-гардис! П-прибыл в ра-расположение д-для п-принятия к-командования над 2-й р-ротой 3-го б-батальона 1-го Т-тианхольмского п-полка! — Дрожащим голосом проговорил чейнджлинг, подходя ближе.
— Предъявите документы, пожалуйста. — Спокойно, и даже буднично сказал часовой, рассматривая одного из своих будущих командиров.
— Д-документы? — В недоумении переспросил Агриас, не переставая дрожать от противного ветра, пока солдат-часовой будто вообще не обращал никакого внимания на погоду. Он явно был из местных.
— Документы. — Часовой достал из-за пазухи самокрутку, которую зажал в зубах. Потом он прислонился спиной к стене, у которой стоял, достал спичку, и чиркнул, укрывая от ветра. Агриасу тоже пришлось лезть в свою шинель, но делал он это без всякого удовольствия, скорее наоборот.
— В-в-вот. — Выстукивая зубами длинные дроби, гауптман протянул часовому пакет с документами. Он ознакомился с ними, и поднял шлагбаум.
— Проходите, герр гауптман. Извиняюсь за неудобство, но майор приказал проверять всех.
— В-ваше имя, и з-звание?! — Недовольно спросил Агриас, пытаясь придать своей речи грозный вид.
— Ефрейтор Анрис, герр Агриас. — Отчеканил часовой, пока гауптман заходил в расположение.
"Помучил же он меня, вот что значит — выполнять приказ." — Раздражённо думал Агриас. Ему было захотелось как-то ему отомстить, но он быстро передумал, приняв принципиальность солдата как должное. Штаб батальона представлял собой приземистый, явно недавно справленный одноэтажный домик. Часовые при входе оказались враксианами, и были намного более сговорчивы. Единственное внутреннее помещение было жарко натоплено: раскалённая металлическая печь стояла в углу, от неё шёл жар. Агриас повесил свою шинель, и испытал неподдельное удовольствие, ведь даже зимний мороз легче терпеть, чем февральские и мартовские ветры.
— Герр гауптман, мы вас заждались. — Агриас не сразу понял, что в помещении он не один. За квадратным столом сидели офицеры и штабные батальона.
— Здравия желаю, герр майор! Гауптман Агриас цу Гардис прибыл в ваше распоряжение из штаба дивизии.
— Здравия желаю. — Сидевший за столом чейнджлинг с майорскими погонами поднялся, и ответил на салют Агриаса. Это же повторили все остальные. — Присаживайтесь, у нас тут завтрак, час назад привезли довольствие на две недели. — На столе стояли тарелки с похлёбкой.из тушёного мяса. Большая часть из них уже была пуста. — У нашего повара золотые копыта.
Биненштокеры не привычны питаться мясом, но Агриас не раздумывая приступил к трапезе, быстро уговорив порядочную тарелку.
— Аппетит на таком ветрище становится зверским, герр майор. — Резюмировал он, закончив есть.
— Вижу, что вы не местный. Через час организуем построение, предоставим вам вашу роту.
— Тот часовой, что стоит на КПП, он из какой роты?
— Из вашей, герр Агриас.
— Он заставил меня предъявить документы, на морозе и ветре...
— А что в этом такого? — Ухмыльнулся майор. — Ефрейтор выполнял свой долг, местные жители это ведь замечательный солдатский материал, не так ли?
Гауптман не мог не согласиться...
Около восьми сотен бойцов выстроилось на расчищенном от снега плацу. Ветер, к счастью, поутих, прибывшим из ульев солдатам и офицерам стало намного легче. В центре плаца стоял майор Альшпис и Агриас, остальные командиры стояли у своих рот, взводов и отделений. На флагштоке у плаца реяло белое знамя с трёхзубой короной, майор выдерживал торжественную паузу.
— Солдаты и офицеры третьего батальона! — Начал он. — В наше расположение прибыл гауптман Агриас, теперь наш батальон является полностью укомплектованным, а у нашей второй роты появился собственный командир. Следующие несколько месяцев, батальону и всей нашей дивизии предстоит провести в тяжёлых учениях. Наше молодое знамя пока не познало ни побед, ни поражений, но мы ещё проявим себя. Герр гауптман, займите своё место в строю.
Агриас строевым шагом пересёк плац и занял своё место у стройных шеренг второй роты. Почти две сотни бойцов: полнокровное, мощное подразделение.
— Бодрее! Бодрее! Не терять шага! — Кричал майор Альшпис, перекрикивая порывы ветра. Рота Агриаса двигалась в середине колонны, он сам внимательно следил за своими подчинёнными. Ясно виделось отличие новичков от ветеранов: первые выдыхались и отставали, снаряжение на них было плохо подогнано, копыта утопали в ещё не притоптанном снегу, вторые же не испытывали больших проблем. Колонна постепенно ломалась, растягивалась и теряла порядок.
— Надеть противогазы! — Скомандовал майор. Колонна замедлилась, солдаты на ходу полезли в продолговатые цилиндры и достали резиновые маски. Колонна успела подравняться, отставшие подошли. От противогазов было тяжело дышать, а идти надо было так же быстро. Вскоре снова появились отстающие. Майор наблюдал за процессией, пропускал всю колонну, затем перегонял её и снова оказывался у её головы.
Новобранцы задыхались в масках, идти стало ещё тяжелее, колонна опять растянулась.
— Снять противогазы! — Колонна снова остановилась, послышался кашель и тяжёлое дыхание сотен глоток. Ветер снова окреп, к отдышке добавился стук зубов. Противогазы были убраны и поход продолжился. Майор Альшпис слыл жёстким офицером, батальон непрерывно учился и тренировался, особенное внимание уделялось пешим маршам. Не было необходимости в том, чтобы сооружать полосу препятствий, в окрестности были и горы, и реки, и бурелом, и овраги. Солдатам было тяжело, они попали в специфическую местность, где жил специфический народ и царила специфическая погода. Жители ульев, даже те, что призвались во второй раз, страдали от непривычного им климата. В лазарет нередко попадали больные с воспалениями лёгких и обморожениями, даже Агриас свалился с температурой после того случая на КПП, но заставил себя быстро поправиться и снова встать в строй. Тем не менее, день ото дня солдаты крепли. Ветераны, призванные по второму разу и ветераны добровольческих бригад помогали новобранцам, вытягивали их на свой уровень.
Колонна продолжала движение. Батальон должен был остановиться на привал на берегу речки. Он дошёл до места уже к вечеру. Там были вскоре разложены костры, военные начали готовить ужин. С батальоном шло несколько двуколок, впрягшаяся в них тягловая пехота оставила свой груз в центре нового расположения и тут же легли отдыхать. Батальон шёл полной походной колонной: с дополнительным боекомплетом, брезентом для палаток и всем прочим. Солдаты шли с оружием и полным боекомплектом — в патронташах было по 140 патронов, в гранатных сумках по 4 гранаты, трёхгранные штыки висели на портупеях в своих петлях. Сейчас это всё было разложено вокруг костров вместе с остальной солдатской ношей. Место для лагеря находилось в низине, в окружении холмов, ветра в ней почти не было.
— Герр Агриас, как настроение в роте? — Альшпис нагрянул внезапно для гауптмана, наблюдавшего за своими солдатами, располагающимися у разгорающихся костров.
— Приемлемое, герр майор! — Отрапортовал Агриас. — Располагаемся на ночлег, мой гауптфельдфебель пошёл в обоз за провиантом. — Тут он обратился к своим солдатам: — Ребята! Герр майор интересуется вашим настроением!
Среди солдат раздались раскаты горького смеха и сдавленная ругань. С земли поднялся один из унтеров и отсалютовал:
— Замечательно себя чувствуем, герр майор! Пребываем в приподнятом боевом духе, готовы биться с банками тушёнки не жалея клыков, а со шнапсом — не жалея печени! — Эти слова спровоцировали взрыв смеха, некоторые ветераны закатались по земле заливаясь хохотом. Майор был доволен и широко улыбнулся.
— Ржать на пустой желудок — признак низкой дисциплины! — Картинно пожурил он чейнджлингов, а затем повернулся к Агриасу и уже более серьёзно добавил: — Чтобы все были сыты и расположены в палатках в течении часа, вам понятно?
— Понятно, герр майор!
Альшпис кивнул, и ушёл инспектировать другую роту. Гаупфельдфебель вскоре вернулся, солдаты получили довольствие. Палатки были поставлены быстро, с едой же вышло тяжелее: контроль над готовкой взяли солдаты из сельских жителей: они понимали, как сварить мясо, в отличие от биненштокеров, которые этому только учились.
Выслушав отчёт гауптфельдфебеля, начальника хозяйственной части роты, Агриас ушёл к поставленной для него палатке. Его денщики уже приготовили пищу, Гауптман насытился, а потом попросил одного из них собрать командиров взводов.
У костра собралось пятеро чейнджлингов: гауптман, двое лейтенантов и трое оберфельдфебелей — командиры взводов роты.
— Герр Агриас, зачем вы позвали нас? — Спросил его лейтенант Пейтис, он был из старых офицеров-фантайнцев, поэтому не уделял большого внимания формальностям.
— Хочу выразить вам свою благодарность. — Ответил Агриас. — Я молод, глуп и неопытен, мне тяжко приходится в этой обстановке, и вы меня отлично подпираете.
— Это наша обязанность, герр гауптман. Но ведь во время настоящего боя рота окажется в ваших копытах, а не в наших. — Ответил ему лейтенант Карриан, враксианец. Он лишь недавно окончил офицерскую академию, был амбициозен и страдал уставщиной.
— А будет ли этот "настоящий бой"? — Со смехом возразил ему оберфельдфебель Каринкс.
— Будет, старина. — Тяжело вздохнул Пейтис. — Не просто так создают дивизию, не просто так расширяют призыв. Что-то точно будет.
— Надеюсь, с оленями. Этим сволочам точно не хватило тогда.
— Олени дурные вояки, говорят. — Вставил слово Агриас.
— Говорят, что еквестрийская принцесса поднимает солнце, а луна сделана из сахара и спирта. — Хмыкнул Каринкс. — Олени хитры и храбры до отчаяния. Они метко стреляют и хорошо прячутся, не боятся ходить в штыки. Религиозные, чёрт бы их побрал, что ни атака — то священники ихние за цепями идут, орут что-то, своих подбадривают. Мы их в первую очередь стреляли, если попадался в плен такой — убивали не раздумывая. Они в долгу не оставались, выжгли и ограбили всё что на пути к Фантайну стояло... — Чейнджлинг замолчал, смотря в затухающий огонь.. Отблески пламени мелькали на его матово-чёрном панцире и в тёмно-серых глазах. — Вот такое у нас было, герр Агриас. Страшное дело.
— Понимаю вас, герр оберфельдфебель. Возможно, вам пришлось столкнуться с армией, но нам пришлось столкнуться с нашим нежеланием убивать собратьев-чейнджлингов. — Ответил Агриас, чувствуя как накапливается его недовольство по отношению к Каринксу, замахнувшемуся на авторитет старшего по званию.
— Тем не менее, вы убивали их, и достаточно хорошо, раз вас назначили гауптманом вне очереди. — Эти слова прозвучали спокойно, даже иронически весело. Командир взвода не ругал ими, скорее посмеивался над Агриасом, как над ребёнком-выскочкой. Агриас вспыхнул: он гордился своим званием, в его памяти снова всплыл тот жуткий день, когда он нашёл силы повести бойцов в атаку, и когда они недосчитались очень многих из них, вспомнил радость и горе от тяжёлой победы над врагом. Ему вдруг стал противен этот колкий насмешник, не признающий его заслуг... Он бросил на Каринкса тяжёлый взгляд, а затем тихо сказал:
— Господа офицеры. Завтра у нас много работы. Отправляйтесь в свои подразделения.
— Слушаемся, герр гауптман! — Почти одновременно сказали командиры взводов, и один за другим удалились. Уходя в свою палатку, до него донеслось: "Что ты нагородил! Злой командир хуже пожара!". Улёгшись в палатке и укрывшись шинелью, Агриас быстро уснул. Его рота тоже спала: сытая и относительно довольная. Завтра будет тяжело, и послезавтра тоже. Надо будет бороться с погодой, с тяжёлой службой, с собственной неопытностью и с недоверием подчинённых. Но Агриас знал: новая дивизия закалится в этом унылом краю, рано или поздно она станет грозной силой и проявит себя.
Четверо товарищей. Глава X: Весна и лето 1007-го года.
Страна Кризалис, уже было похороненная под собственными амбициями, внезапно вновь заявила о себе. Оказалось, что всё то безвременье, наступившее после поражения в Кантерлоте, ничего толком не разрушило. Ульи остались стоять, заводы в них продолжили работать. Армия, которой досталось больше всего, быстро собралась вновь, и готова была расти дальше. Пораженческие, упаднические настроения развеивались по мере того, как сохранившая власть Королева начинала действовать.
Последствия Кантерлотского позора показали все недостатки чейнджлинской системы, и общества, которое в ней существовало. Мир начинает походить на пороховую бочку. Если на Эквусе ещё всё стабильно, благодаря фактору Селестии, то на Востоке всё гораздо хуже. Разгорается кровопролитная война в Прайвене, там сталкиваются интересы не одних лишь воюющих сторон, но сил куда более мощных. Гровер V мёртв, и не успели отгреметь колокола, не успели священники отпеть панихиды, как дворяне и жрецы мёртвой хваткой сцепились за имперский трон. Гровер VI ещё слишком мал, чтобы править, а в Имперском Сейме засели бюрократы, интриганы и говорящие головы, ведущие подковёрную игру и стремящиеся подсидеть друг друга. Пока идёт схватка за власть, одряхлевший Герцланд висит в тягостном безвластии и не способен как-то повлиять на положение у соседей. В Аквелии правит король-самодур Дискрет, революция там вопрос времени; в Вингбардии король уже свергнут чернорубашечниками Биколини, в иных малых странах и княжествах так же идёт внутренняя борьба.
Всё это ярко показывает, что Королеве чейнджлингов необходимо действовать быстро и решительно, используя всю полноту своей абсолютной власти, чтобы подготовить страну к будущим потрясениям. На фоне восстановления Королевства всё громче звучат разговоры о реванше, о справедливой войне, о насильственном переделе мира. Эквестрийское зарубежное влияние слабеет, в то время как чейнджлингская мощь только растёт. Всё более яростной и оголтелой становится пропаганда, всё сильнее раздаётся гром и топот солдатских колонн, всё больше произведений искусства и литературы признаются "вражескими" и попадают под цензуру. Эквестрийские шлягеры сменились бравурными маршами и солдатскими песнями. В заводских цехах, на кухнях квартир, на улицах-коридорах ульев, в сверкающих ресторанах, салонах и театрах говорят об одном и том же, повторяя пропагандистские лозунги, манифесты и речевки. Улучшается положение рабочих, Королева всё чаще и чаще стала покидать дворец в Везалиполисе, устраивая визиты, смотры, и выступая с речами по всей стране. Снова стал слышен её голос, он звучал всё так же надрывно и яростно как десятки лет назад, когда она собирала ульи в единую страну. Народ начал вспоминать, кто им правит; началась патриотическая эйфория.
Весь мир наполняется бензиновыми парами, пропитывается ими и страна Кризалис. Старая эпоха, длившаяся тысячу лет, подходит к концу. Пик научно-технической революции, и последовавшая за ним плеяда кризисов, войн, раздоров и бедствий критически подорвала старый порядок вещей. Из огня выходят новые поколения, новые претенденты на место под солнцем. Те, кому нечего терять, кроме своих амбиций.
Пулемёт бы установлен на сошки и готов к стрельбе. Тонкий ствол с небольшими отверстиями оканчивался коротким раструбом пламегасителя и мушкой. Пулемётчик крепко упёрся в приклад, прицелился, и нажал на спусковой рычаг. "Трр-а-та-та-та-та", коротко пролаяла машинка, приклад больно ударился в плечо. Пучок трассирующих пуль снёс мишень, стоящую в кустах на расстоянии пятисот метров. Это был новый пулемёт с воздушным охлаждением, более лёгкий и скорострельный, чем старые, с водяными кожухами. "Трр-а-та-та-та-та" снова раздалась короткая, но мощная очередь, слева и справа от него рявкали винтовки, где-то в отдалении били другие пулемёты. Артис уже постепенно привыкал к этому новому оружию, хоть по началу и было трудно работать с ним. Старые пулемёты были тяжёлыми, но работали как часы или швейные машинки: из них можно было прицельно бить, пока не кончатся патроны или не испарится вода в кожухе. Это же оружие напоминало шланг-брандспойт — нужны были усилия, чтобы направлять поток пуль туда куда нужно. Оно быстрее перегревалось, что так же требовало делать паузы во время стрельбы.
150 патронов пулемётной ленты было отстреляно намного быстрее, чем Артис ожидал. Силами второго номера оказалась заряжена вторая лента, и стрельба продолжилась. Над лаем ружейно-пулемётного огня возносилось далёкое "бух-бух", это били по условному противнику дивизионные гаубицы. Они били вяло, прицельно. Можно было отдельно различить звук выстрела и звук разрыва.
Стоял апрель 1007-го года. В это время, в окрестностях Вракса уже начинает сходить снег и вскрываться водоёмы, оживает после зимней спячки местная небогатая природа. Ещё лютуют остатки февральских и мартовских ветров, чейнджлинги-крестьяне не отходят от печей своих домов, мечтая о наступающем лете, солдатам же оставалось греться при помощи шинелей, костров и шнапса. Оттепели и заморозки чередуются, создавая таким образом крайне неприятный климат.
— Вперёд! — Раздаётся команда взводного командира, и солдаты повинуются, покидая свои ячейки. Взвод поднимается, поднимается весь батальон. Чейнджлинги бегут вперёд, на новый условный рубеж. Артис легко вскидывает на себя тело пулемёта, второй номер бежит рядом, весь обмотанный лентами и обвешанный патронными сумками. Другие солдаты так же несут дополнительную амуницию. Вот и вторая позиция, бойцы спрыгивают в ячейки, снова поднимается треск. Позади слышатся характерные шлёпающие звуки лёгких и средних миномётов, начали ухать едва поспевшие за пехотой 75-ти миллиметровые короткоствольные пушки. На огневом рубеже свищут пули и осколки, рвущиеся снаряды косят и уничтожают низкий кустарник, сдирают кору с деревьев и прошибают их насквозь. "Бух-бух-бух... Бух-бух-бух..." Гвоздят вдалеке стоящие в капонирах танки. Кто-то куда-то бежит, сквозь нарастающую канонаду слышны обрывки приказов. В нос бьёт запах пороха, лицо обжигает жар от пулемёта, в кровь хлещет адреналин. Артис чувствовал эйфорию: вокруг гром, гам, свист и визг, он — часть своего подразделения, вместе они — страшная, грозная сила. Огонь, смерть и натиск.
Артис не испытывал иллюзий по отношению к войне и военной службе, ему чертовски не нравилось сносить тяготы солдатской жизни и беспокоила мысль о том, что их готовят к скорой войне. Тем не менее, пулемётчик продолжал выполнять свой долг, потому что верил в его необходимость, в справедливость и силу правительства. Артис пусть и познал ужасы братоубийственной войны, но он при этом остался обычным чейнджлингом: плохое быстро забывалось, и вымывалось из сознания, а повсеместная агитация и пропаганда изменяли его видение вещей. Раньше, он в глубине души сочувствовал коммунистам и считал ту войну братоубийственной; но со временем ему внушили, что хуже коммунистов врага нет, и простой сорифский работяга согласился с этим, слушая рассказы о подлых, трусливых и зверски жестоких красных комиссарах, дотла выжигающих далёкий Прайвен, и стремящихся развалить и уничтожить все ныне существующие государства (Притом часто выходило так, что северянских коммунистов наоборот называли чуть ли не союзниками в борьбе со всеобъемлющим эквестрийским спрутом). Раньше, он сомневался в компетенции Кризалис, которая избегала своего народа все годы смуты, сомневался в полководческом таланте чейнджлингов вроде Ларинкса, тех, кто по мнению многих допустили поражение в Кантерлоте, даже простые офицеры среднего звена, гауптманы и майоры, часто оказывались в его глазах ревнителями уставщины, карьеристами и паркетными шаркунами, даже Агриас бы наверняка не избежал его тихой неприязни, если бы имел в добровольческой бригаде звание выше оберлейтенанта. Сейчас же у Артиса не было никаких проблем с любовью к Королеве и Генштабу. Королева начала вести активную политику, популистские и радикальные лозунги лились на бедного рабочего со всех сторон, а перед глазами его стояли картины крепнущей армии, солдатского товарищества, позитивной и конструктивной обстановки, сложившейся в свежесобранных частях, на фоне которой отходила в сторону и офицерская заносчивость, и засилье младших чинов, чья роль возросла, и теперь позволяла изводить рядовой состав задачами, нередко выходящими за уставные рамки.
Стрельбы кончились, пехота погрузилась на грузовики, и отбыла в расположение батальона, танки так же удалились. Тот хтонический лагерь, в котором помещалась вся дивизия на момент её формирования, был рассредоточен на значительную площадь. Класпер и Лабрум оказались с Артисом в одном батальоне, и даже в одном отделении. Отделением командовал унтер-офицер Кринг, взводом — оберфельдфебель Ляппис.
Вереница автомашин преодолевала просёлочную дорогу. Колёса вгрызались в подмёрзшую грязь и грузовики сильно трясло.
— Рядовой Артис! — Перекрикивая рёв мотора и гром от трясучки сказал Кринг. — Цугфюрер похвалил тебя за хорошую стрельбу. Быстро же ты привыкаешь к этой тарахтелке!
— Рад стараться, герр унтер-офицер! — Отвечал ему Артис. Кринг был из "своих" офицеров, он напоминал пулемётчику старика Аскалафа, погибшего под Хурорндом. Машины ехали недолго, вскоре они оказались в батальонном расположении. Солдаты выгрузились, произошло построение, затем начался обед. Армия полностью перешла с эссенции на мясные консервы. Для кого-то это было непривычно, но горячая и сытная пища была очень полезна, особенно в паршивую весеннюю погоду. Кормили в армии прилично, но не до отвала. Солдаты часто оставались без завтрака, зато обед был очень обильным. Среди постоянной деятельности, под жёстким надзором начальства, не было время задумываться о чём-то.
Служба в тианхольмской глубинке была тяжела для везалипольских офицеров: пропали походы в увольнительные с попойками и кутежами в дорогих или относительно дорогих заведениях. Триммель, пришедший на пост генерал-фельдмаршала, с ужасом обнаружил, что солдаты тех частей, что квартировались в гарнизонах Везалиполиса несколько "огрифонились", отвыкли от серьёзной службы, пропадая в кабаках, салонах и иных злачных местах, коих в Столице великое множество. Здесь же были только неказистые деревеньки и мелкие городки, где можно было поживиться разве что местными настойками и ликтидским шнапсом, который распространился по всей юго-западной части государства Кризалис. Население было образованным и приветливым, но привыкшие к высшему свету офицеры из ульев мало понимали местных жителей.
Фантайнская дивизия с каждой неделей становилась всё крепче. Сильное ядро старослужащих и местных фантайнцев цементировало всю чейнджлингскую массу в единое, сильное целое. Погода неуклонно приближалась к лету. Наступил май, к этому времени в этих относительно южных краях быстро сходит снег, а ветра становятся всё теплее и легче, пробуждая волю к жизни у мёрзнущей, угрюмой природы.
Агриас шёл, поднимаясь в горку. С ним было несколько офицеров его роты: гауптфельдфебель, цугфюреры Пейтис и Каринкс, Карриан предпочёл оставаться с ротой, чем обрадовал остальных: этот сноб был не очень приятен ни гауптману, ни его опытным подчинённым, поднявшимся на свои посты с низов. Сейчас они пользовались редкой возможностью, и шли в увольнительный.
— Герр гауптман, а как там в столице служится? — Обратился к Агриасу Каринкс, с которым они уже негласно помирились.
— Замечательно служится, только я там почти не служил. Мы мотались по центральным регионам: манёвры, учения и прочее подобное. Там изобилие, знаете ли. Все привыкли на большие деньги жить, особенно служащие.
— Изобилие? — Усмехнулся Каринкс. — А у нас здесь что, не изобилие? Зимой — снега много, летом — света. В лесу дичи полно; с полями, правда, похуже, но всё равно очень порядочно. В Фантайне народу всякого пруд пруди, есть что купить, есть что продать. Народ трудолюбивый, честный, за себя постоять может. А с ваших ульев солдатики неказистые больно: от солнца щурятся, на ветру дрогнут. Вы сам поопытнее их, да и вы слегли от нашей погоды. Научили мы их, и то хорошо.
Агриасу было больше нечего сказать, Пейтис тоже насуплено молчал. На деревенских улицах не было ничего особенного. На крылечках домов сидели бауэры, наслаждаясь тихим, тёплым, майским вечером. С востока наплывали свинцовые тучи, в воздухе витал запах грозы. В деревне жил зажиточный крестьянин, бывший деревенским старостой. Он промышлял самогоноварением и в последнее время сильно наживался за счёт военных.
— Здравствуйте, господа офицеры! — Поприветствовал он их с порога. — В увольнительный пришли?
— Да, батюшка, в увольнительный. Хотим понюхать вашей рябиновки.
— Ну, заходите.
Трое военных сели за широкий стол, из соседней комнатушки вышла чейнджлингка с подносом, с бутылкой и рюмками. Агриас подмигнул ей, она не обратила на это внимания. В бутылке была мутная жидкость бледно-красного цвета. Офицеры выпили, староста хорошо знал их и они быстро разговорились.
Вечер прошёл хорошо, Агриас с подчинёнными ушёл довольным. На улице уже было темно, пахло прошедшим дождём, слышался гром в уходящих тучах.
— Хорошо посидели, успеем вовремя. — Проговорил Пейтис, замечательно умевший пить. — Был я как-то в Фантайне, ещё до службы. Попался мне в одном кабачке, значит, олень...
— Чёрт возьми, герр оберфельдфебель! Не надо мне об этих рогоносцах! — Громко сказал Каринкс, порядком набравшийся настойки.
— Так это ещё до интервенции было. Я к тому, в общем, что плавал этот олень в Эквестрию. Он от какай-то кампании там выступал, вроде как, рыболовецкой. Ехал в Столицу, а потом в Диртрисиум за каким-то деловым делом. В общем рассказал он, что там, в Эквестрии, они весь алкоголь один к пяти разводят!
— Вот сволочи! Портят ведь. — Выругался Каринкс.
— У них, стало быть, свои порядки. — Встрял в разговор гауптфельдфебель, бывший практически трезвым.
— Герр Пейтис. — С нотой меланхолии в голосе спросил Агриас. Спиртное вызывало у него тягу к философским размышлениям. — А как вы с тем оленем объяснились? Вы знаете их язык?
— Хе-хе, мы с оленями близкие соседи. — Усмехнулся Пейтис. — Это от жены удрать можно, а сосед от вас никуда не денется. Наша деревушка была аккурат у границы. Там лесочек был, вот мы в этом лесочке иногда и пересекались с ними. Они же не охотятся, вообще. Рыбу только ловят и то не едят — продают в Эквестрию. Они в этом лесочке травы рвали всякие, хворост собирали, ну и мы как-то с ними не враждовали особо. Мы тут, они — там, а линия границы и не расчерчена толком, лес ничейный. Но пересекались, оттуда я и понимаю их язык. У них этих языков аж два. На одном говорят те что по-важнее, всякие ихние бонсы, да дворяне, и прочая белая кость. Этот язык на наш похож, правда я его не слышал. Другой язык у них как бы низкий, на нём крестьяне говорят, да всякая беднота. Вот он вообще не похож на наш, странный очень. Но я его понимать научился, хоть и мало. А тот олень со мной вообще на нашем языке говорил, без переводчика.
— Вы полезный кадр, сможете допрашивать пленных не дожидаясь толмачей.
— Может и смогу, если будут пленные. Не любят они сдаваться в плен.
Прибытие офицеров было тихим, мирным и незаметным. Сон их был крепок, утро тяжёлым, а новый день сулил возобновление тяжёлой рутины. Солдаты учились и тренировались, офицеры не давали им спуска. Майор Альшпис был суров и требователен, но справедлив и прост перед солдатами и подчинёнными. Многие бросали на него косые взгляды и тихо ненавидели, но всем со временем приходило понимание, что такой командир не бросит свою часть в беде. Он взращивал свой батальон с трепетом и вдохновением, он любил своих солдат, и ни в коем случае не разменял бы их жизни на ордена, медали и звания.
Цепь бойцов в зелёной форме кралась сквозь лесную чащобу, выстроившись уступом. Впереди шёл командир отделения, внимательно смотря по сторонам и под ноги. Этот лес был другим, вовсе не похожим на ликтидский. Леса, окружавшие улей-столицу Везалиполис были другими, хоть рядовой обыватель и не отличил бы их от знаменитой Пущи.
Вдруг командир дёрнул головой вбок, отделение остановилось, прильнув к бурно разросшемуся подлеску. В лесу пели птицы и пищала мошкара. Чейнджлингам было нечего бояться: комарье жало не проткнёт панциря. Дул лёгкий ветер, хвойные деревья давали приятную тень.
Командир вытянул шею, и начал прислушиваться к лесу, затем он приложил ухо к земле, и пролежал так полминуты. Наконец, он жестом приказал двигаться дальше. Вот перед ними показалась поляна, испещрённая рытвинами от выкорчеванных пней. Пристально осмотревшись, старший подозвал к себе ефрейтора и всех остальных бойцов, они заняли большую рытвину от какого-то крупного дерева.
— Мы сейчас находимся здесь. — Тихо и быстро проговорил командир, указывая на один из квадратов развёрнутой карты. Я не смог услышать шагов, значит мы либо сильно опережаем, либо катастрофически отстаём от них, тем не менее, если будем идти как шли — выйдем к точке к четырём дня. — Его подчинённые ответили кивками.
— Рейнис, ты услышал? — Рейнис, залегший на краю рытвины обернулся и кивнул. Отделение выбралось из ямы и вновь разомкнулось в цепь. Предстояло ещё два часа пути, все устали, но ещё были боеспособны. Цепь неуклонно шла вперёд, её вели опытные охотники, умевшие ориентироваться в лесах. Егеря считались элитными подразделениями, ведь для того чтобы обучить простого биненштокера сносно стрелять уходили месяцы, а жители ликтидской глубинки стреляли с детства. Пони, и иные копытные не могли сравниться в меткости с грифонами и алмазными псами, которым было намного удобнее управляться с ружьями. Считалось крайне похвальным, если солдат выпускал пять пуль и попадал, ликтидцы же практически не промахивались, они с пелёнок учились убивать.
Отделение снова замерло, скрывшись под хвоей раскидистых елей. Из бурелома выглядывал угол бревенчатого сруба: они наконец добрались. Короткая пауза, и вновь сигнал двигаться. Внутри сруба не было слышно ни голосов, ни какой либо деятельности. Вот отделение уже вплотную подобралось к бревенчатой стене без окон и дверей.
— Рейнис, Хильф, и вы двое — заходите справа. Я, ефрейтор с остальными обойдём слева. Следите за окнами, если будут.
Короткий кивок, отделение разделилось. Рейнис со своим отрядом шёл вдоль бревенчатой стены, он вёл ещё четверых бойцов, их ему фактически доверили. Вдруг в стене показалась узкая щель-бойница.
— Хильф, возьми его на мушку. — Почти прошептал он, и прополз под окном так, чтобы потенциальные обитатели не заметили его. Егеря окружили сруб, там до сих пор было тихо.
— Я пойду первым. — Сказал ефрейтор и вломился внутрь. Внутри оказалось пусто, и никаких следов чьей-либо деятельности. Вышло так, что отделение в котором был Рейнис первым достигло цели. Остальные отделения подошли в течении сорока пяти минут. Был разбит привал, начали готовить обед. Все были усталыми, но довольными от того, что их путь закончился.
Рейнис сидел у костра с сослуживцами, на огне варилась тушёнка, из котелка уже приятно пахло мясом: ликтидцы отлично умели готовить его. Кто-то курил, кто-то смеялся, кто-то пытался поспать, офицеры склонились над картой и выясняли маршрут обратного похода. Отдыхать планировалось полчаса. Всего у сруба собрался целый взвод, никто не отстал и не потерялся. Были расставлены постовые, к солдатам обратился цугфюрер Кенрис:
— Молодцы что справились с задачей, сейчас будет отдых, а потом полным составом вернёмся в часть.
Вот так просто, без бравура и лишней красоты он похвалил своих подчинённых, те просто молча выслушали его. Так уж вышло, егерские части комплектовались только из ликтидских охотников, там не было солдат и офицеров из иных областей и ульев. Все здесь знали друг друга, все были земляки.
День был замечательный, но все притомились. Двоих солдат послали искать родник, они вернулись с полными котелками. Их произвели в герои дня: у утомившихся бойцов появилась возможность умыться. Егеря пожалели, что по штату им не положено стальных шлемов, они бы тогда и в них набрали воды.
Служба не была для Рейниса тяжела, по крайней мере, он сам не распространялся об этом. Ликтиденягеров считали элитой, жёстко муштровали, учили всему: от рытья и маскировки окопов, до ориентирования в лесу, захвата и допроса пленных, организации ловушек и засад. Это была лёгкая пехота, но в дивизии были и тяжёлые пушки, и логистическая служба, и тягловые части. Была стратегическая боевая единица — дивизия: полки, батальоны, роты, штабы, курьеры, полевая жандармерия, кухня и оркестр; и воевать она могла так же, как все. Но намного ценнее она была, когда действовали не полки и батальоны, а роты и взводы: маленькие отряды храбрых и опытных бойцов, не дающих покоя врагу ни днём, ни ночью, ни на фронте, ни в тылу.
Огонёк папиросы тлел в тёмном углу комнаты, единственная яркая лампа освещала стол, сидящих за ним так же не было видно. Старую выщербленную столешницу плотно покрывал толстый слой документов. Они не лежали скопом, но были тщательно расфасованы в бледно-жёлтые картонные папки.
— Много вы наскребли, господа. — Сказал один из присутствующих. Огонёк дрогнул и сместился в сторону, свет лампы потускнел от выдохнутого табачного дыма. — Не вышло бы тут подлога, с нас ведь за это и панцирь и шкуру сдерут, вон какие тут лица. — Из темноты показалось чёрное копыто, указавшее на имя одного из досье: это был полковник враксианской полиции.
— Информаторы не лгут, герр Сыщик. — Откликнулись ему. — Некоторые проверялись по десять-пятнадцать раз. Осечка исключена.
— Верю... И всё же, чёрт меня подери... Тут одних старших секретарей пять штук, а сколько работников полиции и администрации...
— Всё что мы делали, это собирали информацию и проявляли её на достоверность. Мы сами были удивлены.
— Скоро, через месяц или два, мы начнём ловить и убивать их. Я поручил вам сформировать боевые группы, самолично набрал нескольких бойцов из полиции. Этого не хватит, сверху была спущена директива о привлечении воинских частей. Я поручил это одному из вас.
— Да, мой выбор остановился на третьей панцергренадёрской дивизии. — Начал свой доклад один из сыщиков. — Она полностью укомплектована старослужащими, многие из них проходили службу в добровольческих корпусах и дрались во Враксе два года назад. Они не будут задавать вопросов, грязная работа им привычна. В данный момент они вовлечены в учения, но шесть месяцев главных учений уже прошёл. Мы можем реквизировать до батальона панцергренадёр на наши нужды.
— Батальон? Батальона может не хватить. Сколько бойцов смогли собрать остальные?
— Меньше тысячи.
Повисла короткая пауза, огонёк папиросы затух, послышался глухой кашель заядлого курильщика.
— Плохо дело. Я запрошу помощи от Грюнаугера. Улей большой, но нас интересуют в основном только верхние жилблоки и самый низ, где они собирают свои банды. Нам понадобиться больше одного батальона, нам понадобиться несколько тысяч штыков.
— Другим ульям тоже они понадобятся...
— Но в меньшей степени, я думаю. Перед нами стоит задача, мы обязаны выполнить её. Выясните число тораксианцев, наше число должно превосходить их десятикратно. Привлекайте армию и полицию, этого полковника можно убрать под коррупционным предлогом... Да, так и следует делать. У нас есть сила и власть. Так или иначе, у нас ещё два-полтора месяца на всё это. Мы должны успеть.
Сыщики один за другим начали выходить из помещения. Им предстояло много тяжёлой, изнурительной работы. У выхода стояли часовые — бойцы в чёрных кожаных куртках с кобурами на груди охраняли своё начальство. Последним вышел старший Сыщик, отвечавший за все дела, идущие в улье.
— Ну что, стрекоза, жди своего часа. — С улыбкой бросил он одному из охранников. Это был Кулекс. Он уволился из полиции и попал в боевой отряд тайной полиции. С тех пор он жил на казённые харчи, упражнялся в стрельбе, читал и учился. Все в этой организации ждали чего-то, и он ждал. Скоро что-то должно было стрястись, и все готовились к этому. Август во Враксе нельзя было отличить от февраля или марта, здесь всё жило своей, монотонной и однообразной жизнью. Это место было сильно поражено заговорщической гидрой, а они должны были одним махом снести ей все её головы. Клубки невинных интрижек незаметно перетекали в дела государственной важности, и те, кто сначала не считал себя виновным, постепенно всё сильнее и сильнее погружались в омут предательства. Их было больно убивать, но выбора не было.
Четверо товарищей. Глава XI: Вынос.
Грузовики мчались длинной колонной по широкому, гладкому шоссе. Стояла тёмная сентябрьская ночь, дождь лил как из ведра. Их подняли, построили и погрузили, ничего не объяснив. С ними были винтовки, но без патронов и штыков. Офицеры мрачно молчали, струи воды непрерывно барабанили по тентам машин, проверяя их на прочность. Водители с трудом вели грузовики по скользкой от воды асфальтовой дороге, солдаты в кузовах ёжились от холодного дождя. Пролетело чейнджлингское лето, пролетело как сладкий сон. Ещё в конце Августа погода становилась всё хуже и хуже, в октябре должны были начаться первые заморозки.
— Паршивая погодка. — Пробормотал Класпер, закуривая припрятанную им пачку сигарет. Ему тут же пришлось делиться со всеми.
— Как бы хуже не сказать, везут ещё куда-то. — Согласился с ним Лабрум. — Герр унтер-офицер, может вы знаете?
— Нет, я знаю не больше вашего. — Ответил им Кринг, и сильно затянулся сигаретой, стремясь хоть как-то согреться. — Но ротный ходит как живой мертвец, Ляппис тоже чувствует неладное.
Артис молчал и слушал, пробуя довольно неплохое курево своего товарища, который выменял эту пачку у одного поездного пассажира, когда ходил в увольнительный. Пулемётчик беспокоился, в нём просыпались старые воспоминания. То, что происходило — не было похоже ни на что.
Враксианский арсенальный вокзал встретил их относительной пустотой: здесь было всего около тысячи солдат, явно собранных с миру по нитке.
— На выход! — Скомандовал Кринг, бойцы полезли из грузовика, прибывший батальон начал выстраиваться около общей солдатской массы. За их прибытием следила группа гарнизонных офицеров и перевёртышей в чёрном, похожих на ворон. Они вполголоса переговаривались друг с другом, сдержанно кивали и качали головами.
— Слушай, герр ефрейтор. — Класпер обратился к стоящему рядом бойцу из другой части. — Долго ли вы тут, и что известно?
— Не твоей сорифской морды дело. — Огрызнулся тот в ответ. — Мы уже часа три как подняты. Офицеров отозвали, инструктируют о чём-то. Стоим тут сейчас, даже курить не дают...
— Разговорчики! — Рявкнул незаметно подошедший оберст. Рефлекс сработал безотказно: весь строй бойцов тут же вытянулся по струнке.
— Герр оберст! Все в сборе! Шестнадцать рот прибыли согласно плану. — Из строя вышел майор Келлер, командир батальона Артиса.
— Хорошо, вы даже не так сильно опоздали... Всем офицерам вплоть до цугфюреров — покинуть строй! Вас проинструктируют о дальнейших действиях... Солдаты и унтер-офицеры! — Выдвигайтесь на получение патронов, отделениями. — Сказав это, оберст куда-то ушёл, за ним последовали командиры прибывшего батальона.
Солдаты начали исполнять приказ: патроны к винтовкам были получены быстро, без проволочек и очереди. Офицеры получили необходимые указания, бойцы были полностью готовы.
Он скользнул взглядом по часам, коротко кивнул и убрал их во внутренний карман куртки. На него смотрело несколько десятков глаз: готовые к действию, собранные, решительные.
— За мной, вы знаете что делать. — Скомандовал чейнджлинг, и все пошли за ним. Коридор сменялся коридором, на пути им встречались кордоны солдат и полицейских, редкие прохожие. Их целью был завод, а точнее — его складское помещение. Группа была вооружена винтовками и пистолетами: кому-то досталась лёгкая добыча, им же предстояло поработать.
Перекрёсток: группа разделяется натрое. Он с основными силами продолжает идти вперёд. Вот и вход на фабрику: сторожу предъявлена ксива, один из бойцов остаётся у входа, прикрывать остальных. Цеха завода пустовали: он работал только две смены, а не три, как многие другие. Чейнджлинги идут вперёд, производственная зона была быстро преодолена, горели не все электролампы, царил опасный полумрак. Кулекс вёл свой отряд решительно и спокойно: Сыщик изначально видел его именно в этой роли, как своего приближённого. Ему не доводилось до этого командовать, но сейчас он не испытывал с этим проблем: его подчинённые следовали за ним беспрекословно, всё было спланировано и отработано задолго до операции.
Они подошли к двери: им было известно, что она здесь есть, и поимённо известен каждый, кто скрывался за ней. Другие группы заходили с разных сторон, настал момент истины. Кто-то взял дверь на мушку, остальные прижались к стене, готовые ворваться туда. Один из бойцов слегка разбежался, а потом с силой вдарил передними копытами по двери. Она не выдержала и слетела с петель.
— ВСЕМ ЛЕЖАТЬ МОРДОЙ В ПОЛ!!! — Во всю глотку проорал Кулекс и несколько раз выстрелил в потолок. В помещение врывались две других группы, враг был оглушён и загнан в угол.
Из вечной толчеи враксианского вокзала выделилась одна маленькая, ничем не выделяющаяся фигурка: это был чейнджлинг в сером пиджаке и серой шляпе, нёс небольшой чемоданчик. Усиленный полицейский кордон спокойно пропустил его. Сам же путник явно нервничал, и быстро поднимался на верхние уровни.
Улицы верхних уровней были абсолютно теми же, что и обычно, никто здесь пока не догадывался о заслонах и оцеплениях, развёрнутых внизу. Чейнджлинг в сером почти бежал, явно куда-то торопясь. На него не обращали внимания: видно какой-то чиновник спешит к себе на работу. Но он стремился отнюдь не туда, его интересовала одна из квартир. Он не стал звонить, но по-особому постучался. Ему открыл швейцар, перевёртыш зашёл, скинул с себя пиджак, символически вытер ноги, и быстро пошёл дальше, даже не заметив слугу. В гостиной квартиры сидел его хороший знакомый и коллега. Он ещё был в халате, пил эссенцию и читал утреннюю газету. Заметив вошедшего он сразу напрягся, свернул исписанную бумагу в трубочку и встал.
— Герр Уликс, что случилось? Зачем вы примчались сюда?
— Герр Торакс отправил меня с депешей. Одевайтесь быстрее.
Хозяин квартиры кивнул, удалился в комнаты, и вскоре вернулся одетым примерно так же как и Уликс, только без пиджака.
— Так что случилось? — Уликс не стал ничего объяснять, он положил чемодан на стол, открыл его и начал раскладывать документы.
— Если честно, я сам не знаю. Видимо, наш час настал.
Чейнджлинг достал документы из чемодана и начал читать: по мере того, как он читал, у него округлялись глаза, поднималась дрожь.
— Но... Мы... Мы не...
Тут раздалось три мощных удара в дверь:
— Откройте! Тайная служба! — В этот момент оба чейнджлинга оцепенели. Раздалось ещё три удара. — Открывайте, или мы выносим дверь!
Послышался щелчок, швейцар не стал дожидаться решения своего хозяина. В коридоре послышались шаги. Уликс первым очнулся от оцепенения и потянулся к чемодану, где среди бумаг лежал завёрнутый в ткань пистолет.
— Не надо! — Полупрошептал-полупросипел его товарищ. — Не сопротивляйся, они убьют тебя!
— Они так или иначе с нами расправятся! — Прокричал Уликс, отпихивая его от чемодана, но было уже поздно: в гостиную один за другим втянулось двадцать бойцов в чёрном. Они сразу же ринулись вязать сторонников Торакса, но Уликс не дался им так просто: одного он лягнул в висок, другому попал в нос копытом, но его повалили на пол и стали бить прикладами, пока тот не обмяк. Окровавленного чейнджлинга и его бывшего соратника связали и выволокли из квартиры: улица, бывшая десять минут назад полностью заполненной, теперь была абсолютно пуста, на перекрёстках стояли кордоны полицейских.
Бой был коротким, но яростным. Кто-то сразу бросился на землю и взмолился о пощаде, другие же схватились за оружие. Началась перестрелка, они пытались подороже продать свои жизни, но им этого не удались: они были перебиты либо взяты в плен, у Кулекса же не погиб никто. На складе было много всякого барахла, на то это и склад. Здесь был один из схронов тораксианских боевиков.
— Герр Кулекс! Взгляните! — Один из его подчинённых стоял у разложенных на полу ящиков: все они были вскрыты, на дне блестели новенькие, смазанные эквестрийские автоматы. В других ящиках нашли барабанные магазины к ним. Находили гранаты, пулемёты, множество патрон разных калибров. Это зрелище обескураживало, кто допустил подобные поставки? Неужели всё настолько прогнило? Неважно, ведь все они получили по заслугам. — Обыскать и согнать пленных в кучу! Расчистите тут место, сдвигайте ящики к стенам! Трофеи сложить в дальний угол и не трогать, это вещдок!
По всему улью, по всей стране шли облавы. Всё предполагалось устроить в течении двух дней, но вышло иначе: тораксианцы почти не скрывались, их брали тёплыми.
Кордон перегораживал улицу рабочего жилблока. Это дело было очень неблагодарным: рабочие пытались попасть в свои цеха, солдаты вынуждены были их задерживать, что вызывало склоки и скандалы. Они простояли час, простояли два часа, благо была возможность перекусить. Артис стоял с винтовкой, вместе с остальными товарищами, и чувствовал себя ужасно: Что они делают? Для чего? Что происходит? Неясно. Время тянулось, он ловил недоумённые взгляды простых чейнджлингов, таких же как и он.
Когда на часах было одиннадцать часов утра, к их кордону подошёл один "чёрный", с ним было двое полицейских и один лейтенант гарнизона.
— Тут есть пулемётчики? — Спросил "чёрный".
— Я пулемётчик, герр…
— Всё, пошли.
— А мой второй номер?
— Обойдёшься. Винтовка тебе тоже не нужна.
Тихо ругнувшись, Артис пошёл с агентом тайной службы.
Склад уже был расчищен, у главного входа в него, из ящиков была выстроена пулемётная баррикада. Напротив неё, под охраной бойцов тайной службы сгоняли задержанных тораксианцев. На баррикаде было смонтировано несколько старых пулемётов с водяным кожухом, там стояли сыщики службы, офицеры, полицейские. Они что-то обсуждали, косясь на растущее сборище. Был здесь и старший сыщик, он мерил шагами пространство за баррикадой, напряжённо посматривая на часы. Прибыли пулемётчики, в том числе и Артис.
— Герр Сыщик! Мы достали машинёров.
— Отлично. Мы захватили достаточно?
— Да. Здесь, а так же в иных местах собирают обвинённых.
— Хорошо... — Сыщик прокашлялся, и мельком взглянул на пулемётчиков.
Время шло, пулемётчикам было приказано занять позиции у пулемётов. Поднимаясь на баррикаду, Артис заметил Кулекса: он, в чёрной куртке, отдавал кому-то распоряжения, выслушивал доклады. Когда он успел дорасти до такого начальника? Их взгляды встретились. Увидев старого знакомого, доброго и честного чейнджлинга, Кулекс на мгновение оцепенел, затем сокрушённо покачал головой, и вернулся к своей работе.
Всё стало ясно: будет массовый расстрел. На площадку сгоняли всё новых и новых осуждённых, весь завод был оцеплён. Последним загнали в толпу каких-то двоих чейнджлингов, похожих на чиновников. У одного из них была страшно разбита голова.
На баррикаду взобрался офицер — представитель военно-полевого трибунала. Он окинул взглядом "собравшихся", достал небольшую бумагу и начал читать:
— Справедливым указом нашей Королевы-Императрицы все участники и пособники тораксианского заговора передаются в ведение военного суда! Военный суд вынес вам единственно справедливый приговор, который будет приведён в исполнение сейчас же. Вы — предатели, террористы и пособники иностранных держав, получите же по заслугам! Товарищи солдаты! Бейте без жалости!
И пулемёты ударили, ударили все вместе, Кулекс тоже надавил на рычаг. Он с исступлением смотрел на пламя, вырывающиеся из своего оружия, а они всё падали, падали, падали... Огонь косил их как траву, они кричали, хрипели, проклинали в отчаянии своих палачей. Западня, нет спасения, загнанная, запуганная, измордованная толпа встретила свой конец. На глазах Артиса наворачивались слёзы, каждая секунда казалась ему вечностью, пропастью, стрёкот пулемёта отдавался эхом в помещении, превращаясь в громкий ужасающий стук, бивший по ушам с огромной силой.
Всё кончено... Лента вышла, больше патронов и не нужно. Перед баррикадой лежит искромсанная гора плоти. Те, кто отдал приказ ничего не смотрели на то, как он исполняется. А они, пулемётчики, храбрые солдаты своей страны, превратились в палачей, в братоубийц, запятнанных и повязанных кровью. Артису не впервой было убивать своих, но тогда они сопротивлялись... Небольшой отряд шёл по улице. Они все молчали, никто не думал и слова сказать. Артис шёл со слезами на глазах, чувствуя, что в этот роковой день стал его проклятием.
Приклады сыщиков оставили серьёзные следы на Уликсе. Голова раскалывалась, по морде текла кровь. Дикая боль не давала прийти в себя, сознание чейнджлинга было затуманено, он больше не мог стройно думать. Не было ни страха, ни тоски. В Везалиполисе у него осталась семья. Все, кого он знал и уважал прямо сейчас гибли или ждали смерти. Жалел ли он о своём выборе? Наверное нет, поздно было жалеть о чём либо. Он хотел лучшего для страны, искренне любил своих сограждан, но для них он стал предателем, виновником убийств и терактов. Сейчас он примет смерть, будет расстрелян как скот вместе с сотнями таких же как он. Они были глупы, наивны, играли с огнём и запачкались в предательстве, прислуживали врагу.
Огонь. Тела валятся на пол, истекая кровью, вопя от боли и страха. Вот пули поражают и его. Уликс сдавленно хрипит и валится на пол, мокрый от крови. Агония длится недолго, раны смертельны. На него валятся всё новые и новые трупы, дёргаясь в предсмертных конвульсиях. Туман сменился темнотой, так было покончено с тораксианским заговором.
Четверо товарищей. Глава XII: Эпилог. Тучи сгущаются.
У бойцов 11-й пехотной дивизии редко было время на чтение газет, но когда это случилось, гауптман Агриас был порядком обескуражен и расстроен. О событиях 15-го сентября, том самом "Выносе Мусора", о котором Кризалис говорила своему главному шпику, было написано во всех газетах и объявлено на всех радиостанциях. Был раскрыт обширный заговор, главарь которого смылся, оставив большую часть подчинённых на смерть. В ульях были массово казнены участники заговора, среди них были и военные. Гауптман не мог сочувствовать предателям Родины, но ему всё же было тяжело от того, что в их списки затесались те, кого он считал достойными подданными Королевы...
Никто из командующего и рядового состава никак не выразил своего мнения о прошедших событиях. Иные народы любят обсуждать громкие события и поступки своих вождей, чейнджлинги же любят о них молчать.
Новости о массовых расправах над недовольными быстро сменились другими новостями: произошёл торговый скандал: последние партии оленийской стали, которые по частному контракту закупались некоторыми чейнджлингскими корпорациями, внезапно резко упали в качестве, цена же осталась прежней. Фактически, произошла крупная афера. Бонсы составили жалобу Кризалис, Кризалис пожаловалась на оленийские металлургические компании королю Йохану, а король Йохан... нагло закрыл на это глаза, заявив, что не может вмешиваться в частные дела своих заводчиков. Кризалис же объявила, что она имеет право на защиту своих подданных, в том числе и от подобного мошенничества. Торговый договор был разорван, убытки были возмещены, а растущая день ото дня чейнджлингская металлургическая отрасль покрыла нехватку, возникшую из-за отсутствия оленийской стали. Кризалис устроила громкое и экспрессивное выступление, заявив что её терпение не безгранично и оленийским властям придётся крепко ответить за всё. Под "всем" явно имелись ввиду не только убытки компаний. Так или иначе, ультиматума не последовало, но войска чейнджлингов эшелонами потянулись на юго-запад. Возобновились было закончившиеся учения, и шли они уже близ оленийских границ...
Рота Агриаса стала грозной силой: по военным воззрениям Триммеля рота уже могла являться автономной боевой единицей. У бойцов Агриаса было много лёгких и средних миномётов, несколько лёгких пушек, несколько десятков новых мощных пулемётов. В подчинении гауптмана был гауптфельдфебель, а у гауптфельдфебеля — всё хозяйственное обеспечение роты. Этот офицер пользовался большим авторитетом в подразделении, фактически вторым после Агриаса.
Покинуты тианхольмские деревушки, ставшие родными и привычными для солдат, пролетело тёплое лето 1007-го года. Дивизия встала на пограничном рубеже в Кальскоге, здесь было намного меньше жилья, а местные угрюмо косились на тёмно-серую солдатскую форму, видимо уже предчувствуя беду.
Поезда неслись вперёд, сквозь ливни и ветра. Солдаты в зелёной форме смотрели в окна вагонов, всё сильнее и сильнее отдаляясь от родных лесов. Однако, у них не было времени и не было права тосковать и печалиться. Никто не испытывал иллюзий, все понимали, что едут на войну. Егерские и панцергренадёрские части стягиваются в Тианхольм, концентрируются там. 5-я егерская дивизия, где служил Рейнис, была расквартирована в тианхольмской глуши, где начала интенсивыне учения. Вид военных стал привычным для чейнджлингов живших тут. Ликтидские охотники сразу отлично с ними поладили, но увольнительных им практически не давали.
Егерей мало интересовали новости, их командиры обеспечивали им очень насыщенную службу, практически не оставляя времени на что-либо. О 15-м сентября кто-то и вовсе не узнал, остальные же пожалели разве что тех тораксианцев, что были убиты в Ликтиде. Доверие к власти было высоко, а крестьяне-охотники были привычны к жестокости и не ужасались ей.
1-я рота 3-го батальона, в которой служил Рейнис, мало чем отличалась от обычной пехотной, разве что егерские отделения и взводы были отлично обучены действовать без поддержки лёгкой артиллерии и миномётов, и во время учений стремились не замедлять своё перемещение при помощи орудий. Их командиры иногда говорили о "ключевой роли" егерей в будущих событиях.
Эшелоны третьей панцергренадёрской дивизии с тяжеловесным воем шли на юго-запад. За вагонами шли платформы с танками, гаубицами, бронемашинами и грузовиками, ждущими своего часа под серым брезентом. Металлически бренчали сложенные штабелями миномёты. Солдаты в вагонах стремились всячески убить скуку и сбить напряжение, возраставшее по мере приближения к границе Олении. И только 3-й батальон 2-го полка был мрачен, как свинцовые тучи, преследующие поезда. Они узнали, они поняли зачем их отправили во Вракс тем роковым днём. Узнали и приняли, кто как мог. Артис, до этого не любивший пьянство и злоупотребление алкоголем, теперь не пропускал ни одной возможности напиться. В конце концов, он смог забыть, загнать эти дикие воспоминания куда-то далеко, откуда они не могли пробудить совесть и стыд. Он смог оболванить себя, снова стать храбрым и образцовым панцергренадёром-пулемётчиком. Его дивизия расквартировалась близ Фантайна, и в редкие увольнительные у солдат появлялась возможность бывать там. Постепенно, Артис отвык от шнапса, и вернулся в своё нормальное состояние. Он, как и все его товарищи мог лишь исполнять указания и ждать.
"Вынос" стал звёздным часом Кулекса. Он смог выполнить задачу никого не потеряв, чем заслужил расположение начальства. Бывший полицейский проявил себя как внимательный разведчик и умелый боец, так же способный отдавать распоряжения. Когда ситуация вокруг тораксианцев улеглась, его назначили в оперативный отдел Тайной службы, но он не стал сыщиком, скорее старшим помощником сыщика и начальником силовиков Службы.
Такая жизнь его полностью удовлетворяла: отличная зарплата, заступничество и благосклонность со стороны опаснейших и влиятельнейших чейнджлингов в стране, привычная и непыльная работа. Он вовсе не был бескорыстен, и пользовался всеми благами своей работы.
Так, четверо товарищей, сведённых случаем, оказались разведены. Их эпоха будет суровой и страшной, и они станут частью этой эпохи. Время идёт неуклонно, роковые решения и планы начинают вступать в силу. 1007-й год был тем временем, когда бензиновое облако целиком покрыла Эквус, и момент, когда кто-то чиркнет спичкой приближается с роковой быстротой.