Немое кино

Нашедший, кем бы вы ни были,

Срочно передайте эти бумаги в полицию! Это может помочь следствию разобраться в происходящем.

Меня зовут Рил Проджекшен. Я выгляжу как типичный ботан и работаю в Эквестрийском кино-реставрационном обществе. Земной пони двадцати четырёх лет, в очках, коротко стриженная рыжая грива, персикового цвета шерсть, зелёные глаза, метка — бобина с плёнкой. Даже если не всё потеряно и меня смогут найти, пожалуйста, всё равно прочтите это до конца, каким бы банальным вам ни показался мой рассказ. Я верю, что полезными могут оказаться любые сведения.

И, прежде чем я приступлю, должен отметить важный факт: из всех немых фильмов, снятых в период между 894-м и 929-м годами, лишь десятая часть дошла до наших дней; а из них — лишь у четверти не повреждена пленка.

Такой недолговечности картин того времени есть несколько объяснений. В основном виноват сам целлулоид: его делали из нитроцеллюлозы, которая при неумелом обращении не только быстро разрушается, но и часто самовоспламеняется вблизи от источников тепла. Не стоит и говорить, что за прошедшие годы пожары развеяли по ветру немало фильмов, как завершённых, так и неоконченных.

О других причинах вы можете догадаться сами: какие-то фильмы были плохо сняты и отправлены пылиться на полку; другие угодили в бюксы с неправильными названиями; третьи вообще были выброшены на помойку — пони раньше не считали нужным сохранять кино для будущих поколений. (С ещё одной… совсем иной, увы, причиной довелось познакомиться мне лично… но об этом дальше.)

Но были, разумеется, и хорошие, достойные работы. Как кинолюбителя меня прельщает именно эпоха немого кинематографа — всегда питал к ним особую страсть. Меня пленяет изобретательность сценаристов и режиссёров, актёров и специалистов по спецэффектам; то, чего они добивались, не имея денег и опыта. Я обожаю ранние фильмы о монстрах: вампиры, привидения, маньяки в глухой ночи… Люблю и “Седлостанские ночи”, “Последнего морского понька” и “Метроконию” (недавно восстановленная классика научной фантастики) за полёт фантазии. Я без ума от их новаторских идей, раздвигающих границы, когда сам кинематограф был в новинку.

В этом и заключается работа Эквестрийского кино-реставрационного общества: находить, восстанавливать, копировать и сохранять фильмы для будущих поколений. Это своего рода храмовая библиотека кинематографа. От байопиков, некогда выходивших только на больших экранах, до старого домашнего видео — любая утерянная картина приковывает наш взгляд.

Что и говорить, для меня не существовало более подходящего призвания. Я наслаждался своей одержимостью старинным кино, через которое, как в окошко, можно было увидеть прошлое, а особенно — когда кто-нибудь находил немой фильм, и я мог, откинувшись на спинку стула, погрузиться в полотно, больше века не знавшее зрителя. Я, чтобы вы понимали, занимался тем, что просматривал “свежую” плёнку и решал, нуждается ли она в реставрации перед тем, как её размножить и внести в перечень.

Всё началось с того, что ко мне зашёл заведующий архивом с картонной коробкой на спине.

— У нас, кажется, джекпот. С распродажи наследства кого-то в Эпплвуде прислали пожертвование.

Он поставил коробку рядом со столом. Я мельком заглянул внутрь и скривился: контейнеры с плёнкой, лежавшие там, изрядно проржавели.

— Где их хранили?

— По-моему, на чердаке. Распорядитель говорил, мол, под эти катушки у них нет нужного проектора, поэтому он просто сбросил их нам.

Я осторожно выудил одну из тех, что были поменьше.

— Это всё очень хорошо, конечно, но некоторые малость подпорчены. И я уже догадываюсь, что в основном тут домашнее видео, которое хранили чёрт знает в каких условиях.

— Но ты же не узнаешь, пока не посмотришь. Лучше скажи: какой проектор тебе принести?

— Дай-ка я их разберу для начала, а потом зайду к тебе.

После того как заведующий ушёл, я принялся сортировать пленки. Достав всё из коробки, я сразу понял, что все бюксы разные по толщине, и начал раскладывать их стопками. По правде сказать, меня это покоробило: кто бы ими ни владел, заботиться о них правильно он явно не умел. Помимо ржавчины, из-под крышек сочилась маслянистая слизь, а на некоторых контейнерах отсутствовали пометки с указанием даты съёмки.

Сверху в коробке лежало много маленьких катушек, на каких обычно хранят личные и семейные видео. Но как только я добрался до дна, моё сердце чуть не выскочило из груди: там, под грудой плёнки, всё это время находилась одна большая бобина. Я догадался сразу! Форма крышки соответствовала принятой в киностудии “Пони Артистс Студиос”, и дата, к моей вящей радости, гласила: “Октябрь, 928”. Немое кино!

Я моментально вытащил её из коробки на стол. Конечно, пришлось для начала немного счистить ржавчину, мешавшую открыть крышку. Но вот замок щёлкнул, я поднял бюкс на свет, чтобы рассмотреть получше, — и снова меня ждал сюрприз. Плёнка была намотана на бобину красного цвета. Секунду я тупо таращился на неё, и только потом удивлённо ахнул, осознав, что держу в копытах.

Забракованный фильм.

(Сделаю небольшое отступление для неосведомлённых: в период немого кинематографа съёмочная команда отдавала каждый новый фильм в цензорный комитет студии, который решал, удовлетворяет ли картина их стандартами. Если да — плёнку записывали на чёрные бобины, копировали и распространяли по кинотеатрам всей страны. Однако если в фильме усматривали что-то недопустимое, если режиссёр выходил за рамки, плёнку наматывали на красные катушки и навсегда отправляли в архив. Как вы понимаете, даже одну такую забракованную киноленту невероятно трудно найти.)

Само собой, мне уже не терпелось посмотреть фильм. Судя по виду плёнки, она сохранилась на удивление хорошо — возможно даже не придётся восстанавливать. Я позвонил заведующему и попросил послать кого-нибудь за двумя проекторами. Их принесли и поставили напротив голой белой стены.

Обычно я сначала просматривал короткие плёнки. Однако сейчас меня, не видевшего ничего нового из старых фильмов несколько месяцев кряду, снедало нетерпение. Установив бобину в аппарат, я аккуратно продел конец целлулоида через обе катушки, а затем погасил свет в кабинете и запустил проектор.

Старенькая машина ожила с характерными быстрыми щелчками, и на стене задрожал кадр-вставка с одним-единственным словом:

ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ

Я знал о многих картинах с крупным бюджетом, особенно о тех, что снимали в “Пони Артистс Студиос”, но об этой никогда раньше не слышал. Думаю, нетрудно понять моё возбуждение: я вот-вот должен был стать первым за почти сотню лет, кто её увидит. На следующей вставке перечислялись имена режиссёра, продюсера, монтажёра и прочих. Что любопытно, в главной позиции было всего два актёра: Стар Страк в роли мисс Дейзи и некто Шеваль де Силуэт в роли “?”. Я с удивлением отметил, что оба исполнителя мне неизвестны.

Фильм начался с крупного плана оживлённой городской улицы — будто бы Мэйнхэттена. Постепенно зажигались фонари, кэбы и такси проносились по проспекту, а по тротуарам в обе стороны тёк поток пешеходов. Небо смеркалось.

Мэйнхэттен.

Современный мегаполис. Город, что никогда не спит. Миллионы душ живут и умирают здесь каждый день.

В кадре появилась вывеска юридической конторы, затем камера опустилась вниз и застыла на парадном входе. В дверях показалась кобыла. На ней была белая шляпка и пальто в фасоне того времени, но, увы, чёрно-белая плёнка не передавала всех красок. Кобыла посмотрела по сторонам — даже макияж и причёска, отметил я про себя, соответствуют двадцатым: тёмная помада на губах, белое напудренное личико, подведённые глаза, вьющаяся грива… Характерная мода.

Это мисс Дейзи. Она одинока, много работает и сейчас, только закончив дневную смену, направляется к себе домой.

На экране демонстрируется, как кобыла спускается с крыльца под свет уличных фонарей. Пони проходят мимо неё по бульвару, она пытается поймать кэб, но без толку — никто её не замечает. Тогда мисс Дейзи начинает идти вдоль улицы, и камера плывёт следом, замирая всякий раз, когда она машет проезжающим кэбам. Впрочем, как видно в кадре, все они переполнены и извозчики не особо хотят останавливаться. Белая кобыла начала заметно злиться. Наконец, она подошла к случайному жеребцу и спросила:

Простите, нет ли поблизости автобусной остановки?

Тот махнул копытом: дальше по улице. Кобыла поблагодарила его и продолжила идти. Камера не отставала, держа её по левому краю, но тут в фокусе появилось что-то… странное. С правой стороны возникло тёмное пятно, движущееся по следам мисс Дейзи. В силуэте угадывался жеребец, одетый в тёмный тренч, в широкополой шляпе, чёрной, как вороново перо. Лица не видно за высоким воротником. И этот тип определённо следовал за кобылой.

От просмотра сцены мне стало не по себе. Пока что особа на экране не догадывалась о “хвосте” и с раздражённым видом шествовала вперёд к автобусной остановке. Но, несмотря на это, незнакомец тенью следовал по пятам, не отставая ни на шаг, скользя сквозь оживлённую толпу

Наконец, мисс Дейзи дошла до занятой скамейки и остановилась, а силуэт — сразу за ней, прислонился к кирпичной стене. Бросив взгляд на часы, мисс Дейзи спросила у стоявшей рядом юной кобылки, скоро ли автобус.

Следующего не будет ещё десять минут, мэм.

Вставка моргнула, и камера снова показала главную героиню. Мисс Дейзи недовольно засопела и закатила глаза — и тут, однако, заметила силуэт преследователя. Оба актёра были отчётливо видны в кадре; кобыла медленно изменилась в лице. Теперь не просто сердитая, она помрачнела, выражение сделалось неловким, будто она знала этого пони. Чем бы это ни было, ничего хорошего оно не сулило.

Сперва мисс Дейзи пыталась не обращать внимания на подозрительного типа. Смотрит на проезжую часть, в ту сторону, в эту — где же автобус? Но то и дело оглядывается: незнакомец по-прежнему неподвижно стоит на месте. Мисс Дейзи что-то проговорила в пустоту, будто сама себе, и возникла следующая вставка:

Наверное, быстрее будет на метро.

Она нервно сорвалась с места, зашагав чуть быстрее обычного. Жеребец тут же увязался следом.

Во время просмотра я всё пытался понять, что же тут не так. Разумеется, это был не блокбастер и не семейный фильм, но я никак не мог понять, за что его могли забраковать. Жутковатая картина — да, но… Когда кобыла и преследователь спустились в метро, у меня внутри заворочался самый настоящий страх. Я не представлял, что будет дальше.

Теперь мисс Дейзи стояла на платформе, окружённая толпой других пони, ждущих поезда. Фокус переместился ближе: кобыла попыталась спрятаться от преследователя за живой стеной мэйнхэттенцев. И тем не менее сумрачный жеребец в тренче каким-то образом не терял её из виду. Судя по очертанию морды, он не сводил с неё глаз, но пока не рисковал подходить ближе.

Сама несчастная не находила себе места: копыто нетерпеливо постукивает по полу, глаза бегают туда-сюда, на лице застыла маска тревоги. К её облегчению, по толпе в кадре пронёсся сноп света, а мигом позже на задний план ворвался поезд. Едва состав замер и створки дверей распахнулись, кобыла и жеребец ринулись внутрь.

Кадр сменился набитым вагоном: все места были заняты, и входящим пассажирам — в том числе и мисс Дейзи — пришлось стоять. Как я тут же заметил, преследователь наконец-то пропал из кадра, но когда камера поползла к кобыле, до меня резко дошло, что съёмка идёт от лица антагониста. Объектив то и дело трясся от колебаний поезда, но картинке это не мешало; кобыла обернулась, на её лице уже отчётливо читался страх. Поэтому она поступила, как поступил бы любой, окажись он в подобной ситуации, — бросилась к голове состава, толкаясь, прочь от “взгляда” преследователя. Она бежала из вагона в вагон, но камера неотступно надвигалась следом. Внезапно поезд остановился, и мисс Дейзи пулей выскочила на платформу.

Мне на своём веку довелось повидать немало картин с отличной актёрской игрой. Но тут, когда я смотрел на лицо кобылы, её движения, жесты… что-то мне подсказывало, что она не играет. Будто бы снимали по-настоящему. И было понятно, она хочет убраться как можно дальше от жеребца, но Селестия помилуй — почему? Зашевелившаяся в голове мысль шепнула, что это совсем не простой фильм.

На экране мисс Дейзи, выскочив из метро, оказалась в неосвещённой части города. Не останавливаясь, она галопом побежала сквозь смоляную черноту в лабиринт тёмных подворотен. Тень и свет сменяли друг друга — бедная кобыла мчалась мимо освещённых подъездов, горящих окон, приоткрытых дверей. Нарезка кадров участилась: то тьма, то свет редкой лампы; на секунду мелькает она, в следующую — неотвратимый силуэт. Погоня.

Мисс Дейзи свернула направо, за мусорные баки. В сероватой мгле блеснули слёзы, катящиеся по щекам; кобыла зажала рот, стараясь не издать ни звука. Кадр замер. Мелькнули очертания преследователя — он замер в круге света под уличным фонарём. И тишина…

Я сидел как на иголках. Жеребец в чёрном, навострив уши, заозирался по сторонам. Мисс Дейзи притаилась за баком. Под её выпученными глазами были видны следы потёкшего макияжа. Преследователь повернулся к камере и медленно зашагал на меня, отбрасывая в объектив длинную тень. Кобыла забилась дальше в темноту.

Он остановился, посмотрел влево, затем вправо, но чернильная тьма всё равно не давала разглядеть лицо. У меня перехватило дыхание — как и у мисс Дейзи; похоже, она судорожно пыталась что-нибудь придумать. Потянувшись к куче мусора, она схватила консервную банку и как можно бесшумнее метнула её вдаль от экрана. Преследователь отвлёкся на звук и отошёл проверить — тут-то кобыла и бросилась бежать.

Кадр сменился чёрным зёвом подворотни. Из тьмы с криками выскочила мисс Дейзи, оказавшись на мостовой бульвара, и сразу привлекла внимание прохожих. Я слегка расслабился. Пони не оставили несчастную кобылу в беде: несколько бросилось на поиски жуткого жеребца, один вызвал офицера полиции, а ещё один поймал такси.

— Выбралась, — вздохнул я с облегчением.

Однако это был ещё не конец. Таксист отвёз мисс Дейзи домой, где её встретил полицейский и попросил пересказать случившееся. Мисс Дейзи описала всё, что с ней приключилось.

И вот, так я смогла ускользнуть. Я уже было подумала, что мне конец.

Офицер успокоил её и пообещал поймать негодяя. Поблагодарив полицейского, кобыла поднялась по лестнице на пятый этаж, где жила. Фокус сместился, и теперь объектив камеры смотрел на вход в квартиру; у двери стояла проволочная сетка с молоком. Мисс Дейзи провернула ключи и на секунду задержалась, чтобы подхватить сетку, а задней ногой лягнула дверь, приоткрыв её шире. У меня ёкнуло сердце — в темноте, очерченный светом фонарей на фоне окна, стоял силуэт преследователя! Мисс Дейзи скользнула в квартиру, дверь закрылась, и тут же моргнул кадр со вставкой:

КОНЕЦ

Фильм закончился.

И вот вы, скорее всего, сейчас думаете: что с того, что какой-то неизвестный фильм отпечатался у меня в подкорке — какой, скажете, был смысл в пересказе сюжета? Но… вы не правы. Не отрицаю, я перепугался до чёртиков, пока смотрел плёнку, и ещё сильнее ужаснулся, когда решил разузнать о личностях главных исполнителей. Вот только когда я просмотрел список актёров того периода, то не встретил ни одного упоминания о них, даже больше — не было ни режиссёра, ни продюсера, ни сценариста, ни даже монтажёра. Словно создатели не хотели раскрывать своих имён. Или их как будто в помине не существовало. Самой киноленты тоже не должно существовать — но вот она, передо мной.

Гораздо важнее другое… Всё это я пишу не просто оттого, чтобы рассказать об отсутствии “Преследователя” в архивах, нет, а скорее на случай… если я пропаду. С того самого дня, как я посмотрел фильм, меня не отпускает ощущение, словно за мной откуда-то следят. Где бы я ни находился, в кабинете или в толпе, я чувствую, что меня кто-то преследует. Где бы я ни был — даже в собственном доме, — меня всё сильнее грызёт паранойя и страх, что скоро я исчезну.

Сейчас вы читаете и, наверное, думаете: да он потихоньку съезжает с катушек, ему надо сходить на приём к психиатру. И до сегодняшнего дня я бы с вами согласился! Но вот в чём дело… Я видел его. Шёл домой и заметил ту же самую тень, что была в фильме. Понятия не имею как, но я смог его увидеть, он следовал за мной до самого дома. Я заперся, забаррикадировал дверь и все оконные проёмы. По этой же причине я сейчас исписал почти семь страниц, изливая душу. Надеюсь, полиция поймёт, что со мной стало. Но самое главное — я хочу предупредить: этот фильм, “Преследователь”, не был допущен к показу не просто так. Смотреть его опасно для жизни; я боюсь представить, чем это может грозить. Преследователь ждёт, когда я покажусь снаружи — Селестия упаси, не хочу знать, что ему нужно.

В общем… Я хочу кое-что проверить: я отопру дверь на пять минут, и если ничего не случится, пойду и отправлю эти бредни в мусорное ведро, а завтра запишусь на приём к врачу. Ну а если вы все же нашли их нетронутыми… что ж, прошу, отыщите меня.

Спасите меня. Пожалуйста.