Не говоря ни слова

Поздно вечером

Это место выглядело почти так же, как и пять лет назад, когда он был здесь в последний раз. На стене у самого входа все еще висела старая неоновая реклама светлого пива; в воздухе плавали знакомые еле уловимые запахи табачного дыма и пота, даже несмотря на то, что в баре не было ни одного посетителя; и все тот же старый ржаво-красный грифон по-прежнему стоял за стойкой.

Паб Герри ничуть не изменился.

Немного нерешительно Гранд Пэр вошел в бар, но ему не потребовалось много времени, чтобы сориентироваться и прямиком направиться к стойке. Герри копался в одном из пивных кранов, похоже, пытаясь его починить, но, заметив подошедшего жеребца, сразу же обернулся к нему.

— Чтоб меня зажарили с чесноком и луком, Гранди, старина, ты ли это? — просияв, спросил он.

Герри был крупным грифоном, его басовитый смех звучал так низко, что легко заглушил сиплый рев кэмп-блюз-рока, доносившийся из двух колонок над барной стойкой.

— Привет, Герри, — ответил Гранд, усевшись на высокий стул напротив бармена. — Давно не виделись, верно?

— Проклятье, как по мне, даже слишком давно. Без тебя здесь все стало по-другому, — ответил грифон.

— Да ладно, так уж и все? — Жеребец огляделся еще раз. — Ты, никак, сменил сукно на бильярдном столе?

— И купил новые кии, — усмехнулся Герри. — Что будешь, Пэри? Как обычно?

— Ты все еще это помнишь? — удивился земной пони.

— Мартини со льдом и побольше вермута, — не помедлив ни секунды, ответил бармен.

— Спасибо, Герри, но сегодня я буду виски.

— Будь по-твоему, — пожал плечами грифон. — Какой тебе?

— Джимми. Вряд-ли на свете найдется что-то получше.

— Мне нравится ход твоих мыслей. Со льдом?

— Нет, чистый.

Кивнув, бармен взялся за дело. Открыв бутылку, он подставил стопку и ловко наполнил ее, не пролив ни капли. Одним плавным движением он перенес ее на стойку, толкнул к Гранду, и она, словно в этом не было ничего необычного, остановилась прямо напротив него.

— За эти годы твоя меткость явно возросла, — усмехнулся Гранд.

— Вот что значит — регулярные тренировки, — ответил грифон.

Вернувшись к сломанному крану, он достал из ящика с инструментами, лежащего за стойкой, небольшой гаечный ключ.

— Кстати, по-моему, раньше ты никогда не приходил сюда до темноты. Что привело тебя так рано? Проклятье, раз уж на то пошло, что вообще привело тебя сюда?

Вместо ответа Гранд одним глотком опрокинул стопку. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как его желудок последний раз согревала крепкая выпивка, и жеребец довольно хрюкнул, вновь почувствовав внутри знакомое тепло.

— Это долгая история, — наконец ответил он.

— Оглянись вокруг, приятель. Сейчас лишь половина двенадцатого. У меня нет ничего, кроме времени.

— Чтобы начать, надо тяпнуть еще, — сказал Гранд и отправил стопку обратно к бармену, где она остановилась, звякнув о пивной кран.

— Не подмажешь — не поедешь? — спросил Герри, наполняя ее вновь. — Вот вечно ты так, — проворчал он, отправив виски обратно к земному пони.

— Спасибо, — сказал Гранд и пропустил еще одну, на этот раз чуть дольше подержав напиток во рту, чтобы насладиться его мягким, немного дымным, фруктовым вкусом, прежде чем проглотить. — Ох, как же мне этого не хватало…

— Пока ты не начал, дай угадаю, — сказал бармен. — Твоя жена пилила тебя так сильно, что ты не выдержал и бросился в мои объятья?

— Не угадал, — Гранд вздохнул. — Пера иногда перегибает палку, но мы давно живем душа в душу. Я бы сказал, что сейчас я счастлив в браке, как никогда.

— Блин, тогда прости, что спросил. Большинство жеребцов заявляются в такую рань только поцапавшись со своими благоверными. Стоит ли винить меня за то, что я пошел по привычной дорожке?

Гранд сделал знак повторить и, как только стопка возникла перед ним, немедленно выпил.

— Думаю, не стоит. Но раз уж ты хочешь знать, я здесь затем, чтобы кое о чем забыть.

— А, вон оно что… Ты уверен, что хочешь об этом поговорить?

— Еще пара минут, и я напьюсь, как свинья. Так что, почему бы и нет? — ответил Гранд, опрокинув еще одну.

В его животе уже бушевал настоящий пожар, но кроме него жеребец не чувствовал ничего особенного. Возможно, он до сих пор был крепок на выпивку; это полезное свойство он приобрел много лет назад.

— Этим утром я получил письмо от одной своей давней соперницы из Понивилля. Помнишь, я рассказывал тебе о том, как моя дочь сбежала с сыном этой старой карги?

— Да, припоминаю. Что там у тебя стряслось? Ты стал дедом?

Гранд сделал знак налить ему еще, но бармен покачал головой:

— Притормози чуток, а то снова увидишь то, что успел проглотить.

— Наверное, у меня уже есть внуки, но провалиться мне на месте, если я знаю. Я порвал с ней, как только мы покинули Понивилль, так что, даже если она и писала об этом, я все равно не читал ни одного письма.

— Точно, я помню, как ты пришел сюда в первый раз. Кажется, ты что-то рассказывал о дочери.

— Ну да, как раз из-за нее я и начал наведываться к тебе, — сказал Гранд.

Он почувствовал, как его потихоньку начинает охватывать то самое, хорошо знакомое чувство приятного отупения, которого он так жаждал; он заметил, что связно выражать свои мысли становится немного трудней. Впрочем, это было неважно. Скоро он напьется в стельку, и это единственное, что еще имело значение.

— Когда я, вот так, взял и бросил ее, это было очень больно. Проклятье, пару раз я чуть не сдался, был почти готов умолять ее вернуться, но я, — он рыгнул, — я должен служить им примером. Если мои дети не хотят меня уважать, они не могут быть моими детьми.

— Хм, иногда нужен просто железный коготь, в смысле копыто, чтобы держать семью в узде. По себе знаю. Мой папаша был настоящей задницей, упертый старый осел, но это уберегло нас от многих неприятностей, — сказал грифон. — До сих пор его ненавижу, а ведь он уже лет пятнадцать как в могиле.

— Вот почему я всегда любил приходить сюда. Ты меня понимаешь, Герри. Всегда понимал. — Облизнув губы, Гранд нервно постучал копытами по стойке. — Как я и сказал, то, как жестоко я поступил с ней, было полным отстоем, но это стало наглядным примером для всех остальных. Впрочем, я здесь не поэтому.

Гранд умолк и выпил еще.

— В том письме было сказано, что моя дочь умерла на прошлой неделе.

Земной пони умолк, ожидая от старого грифона приличествующих случаю соболезнований, но ответом была лишь тишина. Он посмотрел на Герри, который был явно не в своей тарелке от такого поворота, и увидел, что тот снова взялся за сломанный кран; жеребец предположил, что это был лишь повод для того, чтобы не встречаться с ним взглядом. Однако его это не смутило. Гранда уже несло, и, Селестия свидетель, останавливаться он не собирался.

— Ага, они прислали мне письмо, в котором было сказано, что она уже мертва и вдобавок похоронена. Можешь себе представить? Раз — и ее уже нет, — он резко пристукнул копытами. — Просто не верится.

— Ты это о чем? — спросил бармен.

— Я пытался убедить себя, что эта старая мымра Эппл просто морочит мне голову, но она прислала доказательство — приглашение на п-похороны…

Опьянение становилось все сильнее; потеряв мысль, Гранд тупо уставился в стену. На несколько долгих секунд разговор прервался, но вот Герри наконец ответил:

— Я правда не знаю, что сказать, приятель. Обычно сюда приходят за тем, чтобы поговорить о разводах или паршивой жизни, но это? — грифон повернулся к собеседнику. — Это очень тяжелая штука. Я не мозгоправ, но ты уверен, что выпивка — лучший способ справиться с ней?

— Нет, — ответил Гранд. — Наверное, это самое худшее из того, что я мог сейчас сделать.

Замолчав, он посмотрел вниз и увидел на стойке перед собой целую россыпь пустых стопок. Когда жеребец попытался сосредоточиться на них, он заметил, что они немного двоятся.

На несколько минут бар погрузился в молчание. Герри вновь занялся краном, а Гранд просто сидел, опустив глаза и подперев голову копытами. Он чувствовал, что с каждой минутой становится все пьянее и пьянее. Это было как раз то, за чем он и пришел сюда. С тех пор, как он прочел письмо, все, чего ему хотелось, — это поскорей его забыть. И вот он здесь, и что дальше? Он увидел слабое размытое отражение своего лица в лакированной барной стойке, и чем дольше он всматривался в него, тем сильнее становилось чувство, что сосущая пустота в груди сменяется чем-то столь же неприятным.

Отвращением к себе.

Сделав глубокий вдох, Гранд Пэр с трудом поднял глаза на грифона.

— Знаешь, почему я перестал заглядывать в твой бар, Герри?

— Нет. И откуда бы? В один прекрасный день ты просто не пришел, вот и все. С тех пор я о тебе даже не слышал.

— Я бросил пить, потому что это разрушало мою семью, — ответил Гранд, с трудом проглотив комок в горле. — После того, как мы переехали сюда, дела шли плохо, и я знаю, что в глубине души все винили в этом меня, но мы все еще оставались семьей, пока я не начал каждый вечер приходить домой пьяным. В конце концов мои сыновья Анжу и Бартлетт перестали со мной общаться, а моя жена Пера стала спать в отдельной комнате, и от этого все становилось только хуже.

— Что же заставило тебя бросить?

— Однажды я надрался в хлам и подбил ей глаз, а потом упал и треснулся башкой о кофейный столик. Несколько дней провалялся в коме, придя в себя, как следует поразмыслил и решил завязать. — Гранд вздохнул и опустил глаза. — Я дал ей слово, что никогда в жизни больше не притронусь к выпивке, и я не шутил. Но вот я здесь. Я облажался, Герри.

Пони и грифон снова замолчали. Даже сквозь алкогольный туман в голове, Гранд чувствовал боль, что пробудили эти воспоминания; уже несколько минут он безуспешно пытался сохранить самообладание.

Совсем позабыв о Герри, он невольно вздрогнул, увидав его когтистые лапищи у себя перед носом. Бармен сгребал в кучу пустые стопки.

— Как я понимаю, ты закончил, — сказал грифон.

— Ага. П-погоди, у меня где-то завалялось несколько бит, — сказал Гранд, пытаясь вспомнить, куда он засунул кошелек.

— Не парься, приятель. Тебе лучше пойти домой, — ответил Герри.

Несмотря на то, что его клюв был не самым лучшим инструментом для выражения эмоций, Гранду показалось, что грифон улыбается.

— Я еще в состоянии платить по счетам, — ответил жеребец ровным голосом.

Бросив на стойку пять бит, он спрыгнул со стула.

— Береги себя, Герри! — сказал Гранд Пэр на прощанье, в последний раз оглядел бар и вышел на улицу.

---

Много лет назад ему довелось посмотреть один документальный фильм о ежегодном нересте лосося близ Ванхуфера. Каждое лето тысячи и тысячи рыб отправлялись в далекий путь, поднимаясь из океана в горные реки, где они когда-то появились на свет и где им было суждено дать начало новой жизни. В частности, ему запомнилась одна сцена, когда камера, погруженная в воду прямо под самым водопадом, скользила мимо сотен лососей, с тревогой ждущих начала сурового испытания. Им предстояло перепрыгнуть небольшой водопад и миновать целую шеренгу медведей, терпеливо застывших в ожидании легкой добычи и готовых выхватить ее прямо из воздуха.

И хотя медведей поблизости не наблюдалось, Гранд Пэр не мог не вспомнить эту сцену, сидя на холодной металлической скамье и глядя на пони, снующих у входа в железнодорожный вокзал Ванхуфера. Их головы были опущены, а взгляды устремлены вперед; они твердо следовали своим путем, не слишком задумываясь о тех, кто двигался с ними бок о бок. Просто у них было слишком много неотложных дел, чтобы поступать иначе.

— Вот чем это место отличается от Понивилля. Там у каждого пони достаточно времени, чтобы поболтать с другими, — проворчал Гранд себе под нос.

Он так и не смог привыкнуть к шуму и гаму большого города. Впрочем, скоро этому придет конец. С тех пор, как он ушел от Герри, прошло уже несколько часов и он изрядно протрезвел. Он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы приступить к следующей части плана, пришедшего ему в голову во время бесцельных скитаний по городу.

Он собирался взять билет на поезд, идущий в Понивилль.

Большие богато украшенные часы, стоящие посреди огромного вестибюля, пробили три четверти. Было без пятнадцати пять. Долгий опыт разъездной торговли подсказывал Гранду, что ночной поезд на Кантерлот отправляется чуть позже пяти; ему следовало поторопиться, если он собирается на него успеть.

Жеребец неторопливо поднялся на ноги, но стоило ему выпрямиться, как у него резко закружилась голова. Пытаясь восстановить зрение, он старательно заморгал, и через несколько секунд, мало-помалу, его начало отпускать. Прогоняя из головы последние остатки тумана, он потряс ею и тут же чуть не потерял равновесие: его качнуло куда сильнее, чем он ожидал.

«Ладно, может, я не настолько трезв, как думал».

Впрочем, плевать. В том, чтобы притворяться трезвым, ему не было равных. Достаточно ступать прямо и не дышать на всех перегаром, и никаких проблем не будет. В конце концов, не торчать же тут вечно.

«Шаг за шагом, вот и вся недолга».

Первые шаги были слегка нетвердыми, но Гранд быстро приспособился и уверенно направился через вестибюль к кассе, влившись в поток пони, двигавшихся к указателю с надписью «На посадку». Чуть позже он намеревался покинуть его и присоединиться к ручейку пассажиров, направлявшихся к кассам. Большинству пони, чтобы сесть на поезд, требовалось заплатить.

«Так, а на билет-то мне хватит?»

Спохватившись, Гранд протолкался к краю толпы, заработав несколько злобных взглядов от пони, которым пришлось уступать ему дорогу. Впрочем, ему было плевать. Им не было дела до других, а ему не было дела до них.

Достав кошелек, он облегченно вздохнул. Сегодня он собирался оплатить кое-какие счета и предусмотрительно запасся несколькими монетами в сотню бит. На обычный билет до Понивилля хватит с лихвой.

Улыбнувшись про себя, он вновь направился вперед, медленно приближаясь к окошку в противоположной стене. Перед ним было несколько пони, но по своему опыту Гранд знал, что очередь в кассу движется довольно быстро. У него еще будет время перекусить в вокзальном ресторане, прежде чем сесть на поезд.

«Проклятье, сперва надо было зайти домой и собрать чемодан. Было бы куда проще».

Ему здорово не хватало тех вещей, что он привык брать с собой в дорогу. Впрочем, их можно было купить. На перроне стояло множество ларьков, в любом из них он мог спокойно приобрести небольшую сумку с туалетными принадлежностями и другими предметами первой необходимости.

Тут его ногу слегка занесло, и он чуть не споткнулся.

«А ну, тпру!» — буркнул Гранд про себя. Не стоило слишком отвлекаться во время ходьбы.

Он заставил себя сосредоточиться на том, куда идет и как туда добраться, и проделал остаток короткого пути не сбиваясь на посторонние мысли.

Он встал в очередь за маленькой желтой кобылкой в шляпе с красным бантом. Услышав его шаги, она мельком глянула на него уголком глаза. Гранд сказал ей: «Привет!» И она, ответив ему короткой улыбкой, вновь уставилась вперед.

«По крайней мере она не поняла, что я пьян», — подумал жеребец. Он уставился в затылок стоящей впереди пони, вспомнил о жене, и его улыбка погасла: «Пе́ру невозможно обвести вокруг копыта. Стоило мне выпить хоть каплю, она сразу это замечала».

Очередь покинул еще один пассажир, и Гранд вновь посмотрел в сторону кассы. Все сдвинулись на пару шагов вперед и вновь застыли. Теперь перед ним остались всего две пони.

«Что на это скажет Пера? Я даже не предупредил ее об отъезде, — Гранд поморщился, а затем нахмурил брови. — Она с ума сойдет от беспокойства, еще подумает, что я решил сбежать от нее».

Да, после такого нелегко будет взглянуть семье в глаза, но он должен был это сделать. Должен был съездить в Понивилль. Он просто не смог бы жить в мире с самим собой, если бы не сделал этого.

И тут до него дошло: «Я же ничего им не сказал. Кроме меня, никто не знает, что произошло».

Выходя из магазина, Гранд сунул конверт в складки шейного платка, и сейчас он достал его, чтобы взглянуть вновь. Он был точь-в-точь таким же, как и тогда, когда Гранд впервые взял его в копыта. Возможно, какая-то частичка его разума все еще страстно желала, чтобы все оказалось сном, но отрицать это было уже невозможно.

Его дочери больше нет.

Гулкая, болезненная пустота с новой силой начала разрастаться в груди, и ему потребовалось все напряжение остатков воли, чтобы не сломаться под этой чудовищной ношей, не рухнуть прямо здесь и сейчас.

«Я покупаю билет, чтобы навестить ее могилу, — подумал он, — и я даже не потрудился сообщить об этом семье. Что я делаю? Что я вообще за отец?».

— Сэр?

Чей-то голос вырвал его из размышлений, и Гранд, подняв взгляд от письма, увидел, что подошла его очередь.

— Сэр, вы будете брать билет или нет? — спросила стоящая за ним кобылка гнусавым недовольным голосом, словно у нее не было ни времени, ни желания дать ему хоть пару секунд на раздумье.

— Нет, — спустя несколько мгновений, потребовавшихся на то, чтобы найти в себе силы заговорить, выдавил он. — Я не могу этого сделать.

Отвернувшись от окошка, Гранд, осторожно переставляя копыта, двинулся прочь. По мере того, как он ускорял шаг, его походка становилась все более шаткой и неуверенной, но он упорно стремился вперед.

Словно лосось, плывущий против течения, Гранд Пэр боролся с потоком пони, отчаянно пытаясь как можно скорее покинуть вокзал.

---

— Дорогой, что это ты делаешь на крыльце?

Когда чье-то копытце коснулось его плеча, Гранд Пэр вздрогнул и чуть приоткрыл глаза, ровно настолько, чтобы в них смог пробиться лишь тоненький лучик света. Впрочем, и его оказалось достаточно, чтобы обжечь их, словно огнем. Застонав, жеребец перевернулся на другой бок, отбиваясь от того, кто пытался его разбудить. Он хотел спать и, Селестия ему свидетель, он будет спать.

— Гранд, просыпайся! Если будешь дремать на закате, ты не сможешь заснуть сегодня ночью.

Голос казался очень знакомым, но все же ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кто это. Перевернувшись на спину, он прищурился, чтобы сфокусировать на ней взгляд и защититься от солнечного света, бьющего прямо в глаза.

— Пера? Сколько времени?

— Уже почти восемь! Почему ты здесь, на крыльце? Анжу сказал мне, что ты ушел еще до обеда, не сказав куда, и больше не появлялся. Я чуть с ума не сошла от беспокойства!

Гранд попытался сесть, но тут же пожалел об этом. Стоило ему пошевелиться, как голову пронзила боль, и он вновь застонал.

— Пера, ты не могла бы чутка убавить громкость?

— Нет, пока ты не сядешь и не ответишь прямо, — все еще на повышенных тонах возразила она. — Что на тебя сегодня нашло? Я знаю, ты устал, но это непохоже на тебя — вот так просто взять и исчезнуть.

Гранд почувствовал, как она ухватила его за копыта, и не успел он опомниться, как его дернули вверх.

— Ох! — прошипел он, сморщившись от боли. — Полегче!

— Потерпишь, — отпустив его копыто, сказала жена, и в ее голосе явно прозвучало осуждение. — Что произошло, Гранд? Куда ты сбежал? — усевшись рядом с ним на подвесные качели, продолжила она.

Жеребец отвел глаза, прижал уши и низко опустил голову. Он чувствовал, как ее взгляд буквально буравит ему бок, и открыл было рот, чтобы ответить, но не смог подобрать слова. Он лишь хрипло вздохнул и промолчал.

Через несколько секунд Пера заговорила вновь, и Гранд с удивлением заметил, что ее голос смягчился, хотя он ожидал обратного.

— Гранд, ты можешь посмотреть на меня? Я просто хочу с тобой поговорить.

Он искоса глянул на нее, пытаясь разведать почву, прежде чем встретиться с ней взглядом. Казалось, она была искренне обеспокоена; в ее глубоких и в то же время мягких и нежных глазах застыл вопрос. Она потянулась к его копыту и он, немного помедлив, позволил ей взяться за него.

— Пожалуйста, ты мог бы рассказать мне, что случилось?

— Я правда не хочу говорить об этом, — сказал жеребец. У него перехватило горло, но он через силу продолжил: — Но если не сказать, думаю, все станет еще хуже.

Жена легонько сжала его копыто, и Гранд наконец повернулся к ней лицом.

— Даже не знаю, с чего начать. Не уверен, что я… — Он замолчал на полуслове, когда Пера внезапно нахмурилась.

Наклонившись вперед, она быстро обнюхала его морду и тут же с отвращением отпрянула назад.

— Ты уходил, чтобы напиться, да?

Гранд оцепенел, его желудок ухнул куда-то в копыта.

«Вот я дурак, знал же, что ее не проведешь».

Не вставая с места, он бессильно смотрел, как она молча соскочила с качелей и бросилась к двери, с каждым шагом топая все громче.

— Пера, — сказал Гранд, но она не обратила внимания, и ему пришлось встать и пойти за ней. — Позволь мне объяснить, что слу…

— Нет! — обернувшись в мгновение ока, крикнула она.

Ее лицо успело покраснеть, а в глазах стояли слезы.

— Даже не смей так поступать со мной! Только не снова! Целые годы я была готова простить тебе все что угодно, лишь бы дать еще один шанс. Я просто стояла и смотрела, как ты катишься по наклонной, не уставая твердить себе, что ты изменишься.

Она шагнула вперед и заглянула ему в лицо.

— Но, знаешь что, Гранд? С меня хватит. Помнишь, что я сказала тебе, когда ты вышел из комы? Я сказала, что если ты еще раз придешь домой пьяным, я брошу тебя. А ты сидел и плакал, умоляя меня не уходить, и думаю, какое-то время после этого ты и правда держался, но ты нарушил свое обещание. — Пера глубоко вздохнула, ее голос стал холоднее. — Я собираю вещи и ухожу.

— Постой, Пера, я… ох!

Стоило ему открыть рот, жена тут же отвесила ему пощечину.

— Ты можешь хоть раз просто заткнуться? — процедила она, развернулась и ушла в дом, хлопнув за собой дверью.

Потерев щеку, Гранд застыл, уставившись на крыльцо и пытаясь понять, что же сейчас произошло. Через несколько секунд, когда ему удалось собраться с мыслями, он бросился в дом, подбежал к спальне и обнаружил, что дверь в нее закрыта и заперта.

— Пера? Открой! — заорал он, колотя в дверь.

Замолчав на пару секунд, он услышал, как хлопнула дверца шкафа и по ковру приглушенно простучали чьи-то копыта.

— Пера!

— Я тебя не слушаю, — отозвалась она.

— Проклятье, Пера, выслушай меня! Я должен с тобой поговорить!

— Или что, Гранд? Поставишь мне еще один синяк, как в прошлый раз? А может, сломаешь кость или две, чтобы до меня лучше дошло?

— Открой! — крикнул он, но ответом была лишь тишина.

Он постучал еще раз, и дверь затрещала под его копытом. Его отчаяние росло как снежный ком, он чувствовал себя так, будто его голова сейчас взорвется. Жеребец заметил, как прогнулась дверь под его ударами, и у него родилась идея.

А ведь он мог просто выбить ее.

Развернувшись задом, Гранд прицелился, чтобы пнуть ее сразу обеими ногами. Скорее всего, одного или двух хороших ударов будет достаточно. Конечно, он наверняка повредит себе копыта, но ему было плевать.

Он должен был поговорить с Перой.

Гранд нахмурился: «Я собираюсь выломать дверь, чтобы поговорить с женой?» Крепко зажмурившись, он помотал головой и ему стало чуть легче, напряжение, поселившееся в затылке, немного ослабело: «О чем я собирался с ней говорить, если был зол настолько, чтобы выбить дверь?»

— Я не могу так поступить, — прошептал Гранд. — Только не снова.

Сделав несколько глубоких вдохов, он постарался хоть немного успокоиться, а затем развернулся и со всей сдержанностью, на которую был способен, постучал в дверь. Вежливо и осторожно.

— Пера… пожалуйста, выйди и поговори со мной.

В мертвой тишине тускло освещенного коридора он услышал еще несколько приглушенных ковром шагов.

— Не пытайся убедить меня остаться, Гранд. Я уже приняла решение.

По звуку ее голоса он понял, что жена стоит прямо за дверью.

«По крайней мере, она больше не делает вид, что меня не существует».

Он почувствовал, как охватившие его злость и напряжение уходят, уступая место все той же пустоте, от которой он так стремился избавиться.

Пришло время все рассказать.

— Если ты решила уйти от меня, значит, так тому и быть. После всего, через что я заставил пройти тебя и детей, другого я и не заслуживаю. — Гранд всхлипнул, и его глаза начали наполняться слезами. — Но мне все еще нужно поговорить с тобой. Есть кое-что, о чем тебе следует знать.

— Я слушаю, — спустя несколько секунд отозвалась Пера.

— Ты не могла бы открыть дверь? Я не смогу сказать это, не видя твоего лица.

После еще одной паузы дверь открылась ровно настолько, чтобы Пера смогла просунуть в нее свою мордочку.

— Ну? Начинай.

— Сегодня я получил письмо из Понивилля, — сказал Гранд, проглотив комок в горле и сморгнув слезы, а затем достал сильно измятый и покрытый пятнами пота лист, который весь день протаскал в шейном платке. — Оно от Грэнни Смит.

Он снова запнулся, пытаясь собраться с духом и произнести страшные слова. По его щекам потекли слезы, горячие и жгучие.

— Она пишет, что Пэр Баттер и ее муж погибли в прошлую пятницу.

Дверь спальни распахнулась настежь, и Пера вышла в коридор.

— Что?

— Смотри сама, — сказал он, передавая письмо.

Жена резко выхватила его, буквально выбив из копыт. Он видел, как лихорадочно заметался ее взгляд, перескакивая со строчки на строчку. Затем уши кобылки опустились и плотно прижались к голове, почти сразу же за ними опал ее пышный хвост. Закончив читать, она протянула письмо обратно; ее глаза заблестели от слез.

— Это правда? — спросила Пера. Было видно, что она из последних сил пытается держать себя в копытах.

— Да. Как я ни старался убедить себя, что оно поддельное, это не так. Ее больше нет.

Жеребец протянул копыто, чтобы забрать письмо, но едва он успел прикоснуться к нему, Пера бросилась вперед и заключила мужа в крепкие объятья.

А затем ее плечи мучительно дрогнули и она разрыдалась. Уткнувшись ему в грудь, она душераздирающе всхлипнула, затем еще и еще. Все, что мог для нее сделать Гранд, — не разжимать объятий, несмотря на то, что сил сдерживать собственные слезы уже не осталось. Он зарылся лицом в пушистую гриву жены и заплакал вместе с ней.

Они сидели в темном коридоре, тесно прижавшись друг к другу, и плакали. Вся его вина и подспудная тоска, копившиеся годами, рвались наружу, словно бурный поток, стремясь выплеснуться вместе со слезами. Весь мир словно исчез, оставив Гранда наедине со своими мыслями. Будто незваные гости, явились мучительные воспоминания всех этих долгих, долгих лет после переезда в Ванхуфер: боль расставания с дочерью; холодное отчуждение, разрастающееся между ним и его семьей; вечеринки в честь дней рождения и даже обычные семейные обеды, которые он испортил своим пьянством.

— Это я во всем виноват, — прошептал Гранд.

Терзаемый собственным горем, он не заметил, что Пера больше не плачет. Теперь уже она поддерживала его, успокаивающе гладя по спине. Она ничего не ответила.

Ее объятия были едва ли не единственным местом на свете, где он чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы излить душу.

Они еще долго сидели вместе, пытаясь справиться со своей бедой и не решаясь оторваться друг от друга.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала наконец Пера.

Осторожно разорвав объятия, она встала и подошла к шкафу, стоящему в прихожей. Муж последовал за ней. Достав из-за шкафа стремянку, кобылка забралась на нее, чтобы дотянуться до верхней полки, пошарила по ней копытцем и спустилась вниз с маленькой коробкой.

— Что это? — спросил Гранд.

— Целые годы я прятала ее, боясь, что ты ее уничтожишь, но, думаю, пришло время показать их тебе.

Пера сняла крышку, и жеребец увидел, что в коробке лежат десятки конвертов. Они были надорваны, но все письма все еще оставались внутри. Он наугад вытащил один из них.

Письмо было отправлено с фермы Эпплов.

— Я же велел прекратить общаться с Пэр Баттер после переезда, — удивился Гранд. — Я лично проверял почту и сжигал любое письмо, если оно было от нее. Как же тебе это удалось?

Пера улыбнулась. Это была слабая, кривая улыбка, но, учитывая обстоятельства, это было лучшее, на что она была способна.

— Сразу после переезда я тайком от тебя арендовала абонентский ящик.

— Стоило догадаться, что ты найдешь способ обхитрить меня, — проворчал Гранд.

— От нее мог отречься ты, но не я, — сказала кобылка, усаживаясь на пол рядом с мужем. — Она все еще была моей дочерью, и неважно, как сильно ты был против.

Нахмурившись, Гранд Пэр взглянул на жену и увидел, что она выжидательно смотрит на него с тем самым выражением лица, что бывало всякий раз, когда она пыталась сыграть на его чувстве вины, но сейчас в ее глазах была некая убежденность. Он понял, что она говорила от чистого сердца.

Гранд уставился в пол, его уши опустились, а на глаза вновь навернулись слезы.

— Я знаю, что этим не искупить того, что я сделал тебе и всем остальным, но мне очень жаль, Пера. — Он проглотил комок в горле. — Мне жаль, что я не давал тебе видеться с ней и заставил пройти через все, что я творил. Прости за то, что я был таким ужасным мужем.

— Ты не ужасный муж, Гранд, — сказала Пера, обняв его и придвинувшись ближе. — Все эти годы ты кормил и содержал нас, и хотя ты сделал много того, что нелегко простить, ты все равно мой муж.

Она легонько чмокнула его в щеку, и, когда он опять заплакал, нежно погладила по плечу.

— Ты все еще хочешь уйти от меня? — сквозь слезы спросил жеребец.

— Я… в общем-то, блефовала, — отведя глаза, призналась Пера. — Я никуда не уйду, Гранди.

— Видимо, от меня не так-то легко избавиться, да?

— Ага, похоже на то, — улыбнулась кобылка.

Наклонившись, она взяла один из конвертов и протянула мужу.

— Не хочешь узнать, что ты пропустил?

Следующие несколько часов Гранд Пэр и Пера просидели рядом, перечитывая каждое послание, отправленное их дочерью за последние семь лет. Письма начали приходить почти сразу после переезда в Ванхуфер, в них была подробно описана ее жизнь на ферме семьи Эппл. Пэр Баттер много писала о муже, о том, как он заботится о ней и старается сделать ее счастливой, и о том, как сильно она его любит. И если поначалу у Гранда было небольшое подозрение, что со временем восторги его дочери несколько поутихнут, то следующие письма заставили его развеяться.

Не было ни одного письма, в котором не говорилось бы о Брайт Маке. Похоже, год от года она любила его все сильнее, их счастье росло и росло, и Гранд почувствовал в сердце новую боль, не такую, как прежде, — это здорово напомнило ему их отношения с Перой, во всяком случае до того, как все пошло наперекосяк.

А потом родились жеребята. Незадолго до этого Пэр Баттер начала с каждым письмом присылать фотографии. На первой был ничем не примечательный портрет: она, практически на сносях, и Брайт Мак. Следующая была почти такой же, но с одним принципиальным отличием — теперь с ними был ярко-красный новорожденный жеребенок, завернутый в синее одеяльце. Биг Макинтош.

Так Гранд Пэр впервые увидел собственного внука, и это стало причиной новых слез, хотя уже не таких горьких. Он продолжил читать, замечая, как с каждым новым фото жеребенок становится все больше и больше. Было ясно, что ростом он пойдет в отца. А затем появилось новое дитя — оранжевая кобылка по имени Эпплджек, явно уродившаяся в мать. После ее рождения письма стали приходить реже, и они становились все короче. Вскоре Пера и Гранд добрались до последнего конверта. В нем не было ни одной фотографии, а сам текст был всего на пару абзацев. Пэр Баттер благодарила мать за подарок, присланный на годовщину свадьбы. Также она упомянула, что в их семье снова намечается прибавление, а в самой последней строке задала вопрос: «Как думаешь, когда-нибудь папа захочет снова поговорить со мной?»

И больше ничего. За какие-то пару часов Гранд Пэр узнал о том, что он пропустил за целые семь лет, во всяком случае, узнал, насколько смог. Все, через что прошла его дочь, все взлеты и падения, прекрасные и неприятные моменты, о которых она успела рассказать. И все то, чего не успела, и о чем он уже никогда не узнает.

После того как Гранд убрал в коробку последнее письмо, настала тишина. Пера молча глядела на него затуманившимися глазами, ожидая, что он скажет ей что-нибудь, но он не мог этого сделать. У него не было для нее слов, и, когда его жена поняла, что он не в силах ничего сказать, она сделала это сама.

— Знаешь, по-моему, пора навестить Понивилль. Мы и так потеряли уйму времени, но мы могли бы хоть немного наверстать упущенное, если бы стали частью их жизни.

Пера придвинулась к мужу, пристально глядя ему в глаза.

— Не думаю, что Эпплы будут нам рады, — чуть помедлив, ответил Гранд, и у него тревожно кольнуло в груди. — Теперь, когда ее не стало, они наверное ненавидят нас еще больше.

— Вместе с ними мы могли бы попытаться забыть нашу вражду. Неужели этих семи лет было недостаточно, чтобы найти взаимопонимание?

— Возможно. Может, мы и смогли бы, н-но я не знаю, готов ли я к этой встрече.

Пера понимающе улыбнулась, и, взяв мужа за копыто, прижалась к его боку.

— Думаю, сейчас не лучшее время. Как насчет того, чтобы обождать пару дней, рассказать обо всем остальным, а там и решить?

— Поживем — увидим, — ответил Гранд. Слегка сжав копытце жены, он положил голову на ее плечо: — Поживем — увидим.