История рыцаря

II

Под закрытыми веками бесчувственного пони проплывали события дней давно минувших, словно он проживал их заново.

Вот он, голенастый жеребенок, носится взапуски по лугу, и высокая трава щекочет ему живот …

Вот он, вместе с соседскими жеребятами, такими же, как он, нескладными подростками, повисает на заборе – родители от греха подальше прогоняют их с улицы, но молодость упряма, особенно когда страсть как хочется поглядеть; звучит горн, и через всю деревню под шелковыми знаменами шествует процессия единорогов. Соседи недовольны, сквозь зубы цедят ругательства и проклятия, а он искренне не понимает, почему остальные не рады гостям – ему те кажутся существами из старинных волшебных сказок, которые так интересно сказывает его мать...

Вот он впервые берет в зубы кузнечный молот и тут же роняет: настолько неожиданно тяжел тот, казавшийся в зубах деревенского кузнеца не тяжелее перышка, – если, конечно, не брать в расчет сокрушительную силу, с которой он обрушивается на наковальню…

Наконец картины детства и юности отступили, сменившись одним из самых дорогих сердцу жеребца воспоминаний. Кто-то из древних мудрецов сказал, что самый длинный путь начинается с первого шага; он и подумать не мог, как далеко заведет его эта неожиданная встреча.

…В самом разгаре была весна, а с нею – и посевная страда. Для местного кузнеца она означала бесконечную карусель сломанных, погнутых, затупившихся плугов, заступов и вил, которые нужно было починить, выправить, заточить … А в тот памятный вечер он отправился в лес за дровами для кузнечного горна, которые были почти на исходе.

Увлекшись сбором топлива (простой хворост, который всю зиму напролет горел в очагах бедноты, спасая пони от холодной смерти, здесь не годился: огонь в горне должен был гореть долго, мощно и ровно, поэтому в ход шли только толстые смолистые ветви да стволы молодых деревьев), жеребец и сам не заметил, что солнце стало клониться к закату. Перед ним громоздилась огромная вязанка дров, стянутых веревкой, и он как раз прикидывал, справится ли с добычей собственными силами, да за один прием, когда его чуткие уши дрогнули, уловив среди привычных звуков леса нечто чужеродное. То был голосок, чистый, как вода лесного родника, и, вне всякого сомнения, взывающий о помощи:

— Помогите! О, молю вас, хоть кто-нибудь, помогите же мне!

Позабыв о дровах, пони ринулся через чащу напрямик – кусты и валежник с треском расступались, раздвигаемые его мощным телом, – и вскоре замер перед глубокой ямой. Смеркалось, так что он вряд ли разглядел бы на ее дне прямо у себя под копытами хрупкую фигурку, не будь попавшая в беду кобылка светло-фиолетовой и с серебряной гривой.

— Помогите, — из последних сил выдохнула пленница, увидев на фоне темнеющего неба силуэт, принадлежащий, без сомнения, крупному жеребцу.

— Погодь, я щас, — буркнул ее предполагаемый спаситель и на некоторое время исчез. Было слышно, как он шуршит по кустам, а потом в яму неожиданно спустился конец длинной крепкой веревки.

 — Ну, чего ждешь? — пробубнил жеребец сквозь зубы, крепко стискивающие другой ее конец.

— Чего вы хотите от меня? — кобылка казалась испуганной, она даже отпрянула прочь от веревки, словно та была гремучей змеей.

— Обвяжи веревку вокруг себя, я буду тянуть тебя вверх, а ты тоже гляди не зевай – отталкивайся копытами от стен. Ну, или могу еще за лестницей до дому сбегать, — задумчиво предположил жеребец. — Но это сколько тебе придется еще здесь куковать, покуда я туда-сюда обернусь.

Судя по виду кобылки, она панически боялась оставаться здесь одна и в темноте, так что он предложил еще один вариант:

— Аль мне к тебе спуститься да подсадить?

— П-простите, как именно?

— А под зад, — смачно ответствовали сверху.

— Ой, нет! Ни за что! — вскрикнула кобылка, незамедлительно последовав самому первому совету. Внутренне содрогнувшись, опоясалась она своим концом веревки и зажмурилась для смелости. Жеребец, усмехнувшись, – именно этого он и добивался – напряг все мускулы и потянул. Он был крепок и силен, а кобылка, которая отчаянно стремилась на свободу, карабкаясь вверх, срываясь и вновь карабкаясь, – оказалась совсем легкой, а потому скоро перешагнула край ямы.
Жеребец во все глаза рассматривал ту, кого он так неожиданно спас. Явно не из бедноты, о чем яснее слов говорили как платье дорогого покроя (пусть оно и обзавелось бахромой по всему подолу благодаря острым лесным шипам, а лиф сплошь покрыт был пятнами жирной земли), так и сам ее облик. Стройненькая, высоконогая – ну никакого сравнения с приземистыми, крутокрупыми деревенскими кобылками, привычными работать наравне с жеребцами.
Но самое главное – кобылка была единорогом.

Тем временем единорожка также разглядывала своего спасителя – украдкой, как и пристало благовоспитанной леди. Она не могла не заметить бугрившихся под шкурой литых мускулов, точеного, сурового профиля и сверкающих лихим весельем глаз. Если бы не отсутствие рога, его вполне можно было бы принять за члена рыцарского ордена. «А он ничего, хоть и деревенщина», — заключила она про себя.

— Ты как сюда попала-то? — нарушил молчание земной пони.

Она отправилась с подружками собирать ранние весенние цветы для украшения замка; увлекшись, отбилась от остальных и заплутала. Долго скиталась по лесу, аукая, – но лишь эхо отвечало ей, пугая бедняжку и все больше сбивая с толку.

— И наконец я угодила… — единорожка задумалась на мгновение, подбирая подходящее слово, — в эту яму.

— Ловушку, — поправил ее жеребец.

— Простите?

— Ловушку. Мы так тимбервольфов ловим, ну волков, значит, древесных. Кладем на дно какую-нибудь приманку и ждем. Волк падает в яму – и готово! Дров на неделю хватит. Только вот в этот раз он приманку, видать, сожрал да и удрал. Здоровущий был, верно, раз выбраться смог, — глубокомысленно заключил земнопони.

Единорожка вздрогнула при мысли о том, что могла стать вышеупомянутой приманкой, и наконец задала своему спасителю вопрос, с которого обыкновенно начинаются все знакомства:

— Скажите мне, кто вы, о благородный пони?

Земной пони в недоумении осмотрелся.

— Это ты мне, сталбыть? — уточнил он. В наличии у себя такого качества, как благородство, он сильно сомневался, но и других пони поблизости не наблюдалось.

— Назовите же свое имя, — настаивала единорожка.

— Айрон Хаммер я, кузнец тутошний, — покорно ответил пони, пожав плечами. — А чего это ты выкаешь все время? Я ж, кажись, тут один.

— Так положено, — строго заметила единорожка. — Мое имя – леди Найтингейл, я – фрейлина при дворе Ее Высочества Платины, Принцессы Всея Единорогов, — представилась она, принимая (насколько это позволяло ей измятое и разорванное платье) вид, подобающий истинной Придворной Даме. — Впрочем, должна заметить, я не уверена, что вы слышали о ней…

— Отчего ж нет-то? Слыхали, — гулко откликнулся Айрон Хаммер.

Повисло молчание, за время которого жеребец успел зачем-то спрыгнуть в яму и вскарабкаться обратно.

— Держи свой колпак, вашество, — буркнул он, протягивая единорожке помятый и запачканный головной убор с длинной вуалью, по форме напоминающий конус. Найтингейл растерянно взяла его своей магической аурой, осмотрела со всех сторон и… рассмеялась. Смех ее звучал звоном весенней капели. Не удержавшись, Айрон Хаммер присоединился к ней.

— Я с самого жеребячества мечтала стать рыцарем, как мой отец, но кобылок в Орден не принимают, — единорожка забавно наморщила носик при воспоминании о давней своей обиде.

Было уже слишком поздно, чтобы сопровождать Найтингейл в замок, поэтому пони решили переждать ночь в доме Айрон Хаммера, куда, собственно, они сейчас и направлялись (дрова были благополучно забыты). За беседой, призванной скоротать время в пути, жеребец с удивлением понял, что Найтингейл вовсе не чопорная и изнеженная зазнайка, как показалось ему вначале; единорожка же с не меньшим удивлением осознала, что, хотя речь земнопони и далека от норм грамотности, он является подлинным воплощением основательной надежности. Оба они были молоды: им шла всего лишь шестнадцатая весна (в те времена пони взрослели быстрее, чем теперь). В этом возрасте пони обычно влюбляются сразу и – как им кажется – на всю жизнь; думается мне, не один читатель, вспомнив свою молодость, согласится в этом со мною и ностальгически вздохнет о былом. Вот и двое юных моих героев сразу же полюбили друг друга – тем более что, казалось бы, сама судьба свела их вместе, – и решили никогда больше не расставаться. Но сказать было намного проще, чем сделать; невероятным казалось даже помыслить о том, что их родня приняла бы у себя представителя ненавистного племени. Но, посовещавшись некоторое время, пони сумели найти выход, который пусть и не удовлетворил их полностью, но хотя бы дал им некоторую надежду…

Однако не успели они пройти и полпути до деревни, как их нагнал отряд единорогов, в которых даже непосвященный без труда опознал бы королевских рыцарей.

— Леди Найтингейл! — воскликнул капитан отряда. — Мы повсюду разыскивали вас, прочесали весь лес! А что это за безрогий? Куда он ведет вас, миледи? — меч рыцаря в ореоле магической ауры выскользнул из ножен и угрожающе нацелился на кузнеца.

— Сей добрый пони не оставил меня в беде, помог выбраться из леса, — в голосе Найтингейл зазвучали уже слышанные Айрон Хаммером ранее величественные нотки. — Я уверена, отец мой не оставил бы этот поступок без вознаграждения.
По мнению капитана, то, что шкура плебея цела, уже само по себе было ему достаточной наградой, однако он не осмелился возражать.

— Мы проводим вас домой, миледи, ваш отец вне себя от беспокойства, — единорог накинул на фрейлину свой плащ, напоследок, как великую милость, бросив земному:

— А ты завтра к полудню явишься в замок.

— Да постой же ты хоть мгновение смирно, егоза! Никакого сладу с тобою нынче, — добродушно ворчала Нэнни, преклонных лет земная пони. Уже долгие годы служила она роду леди Найтингейл верой и правдой; фрейлина обожала свою ласковую няню, остальные же единороги предпочитали ее попросту не замечать. Своей семьи у нее не было; как некогда совсем юной взяли ее, простую деревенскую кобылку, в услужение к господам, так всю жизнь и прожила она в замке. Сейчас она помогла единорожке принять ванну и туго затягивала на ее спине шнуровку нового, чистого и выглаженного платья.

— Ах, няня! — вырвавшись, Найтингейл закружилась по комнате, подол ее платья летел следом подобно хвосту диковинной птицы. — Он такой добрый, такой благородный!

— Но ведь он же простой земной пони! — лукаво подначила ее Нэнни.

— Теперь я вижу ясно: все эти условности – такой вздор! К тому же, ты ведь и сама земная! — воскликнула Найтингейл, словно впервые осознав сей очевидный факт. — Разве то, хорош пони или дурен, зависит от его принадлежности к определенному племени? — леди Найтингейл приложила копыто к трепетно вздымающейся груди, затянутой в тугой лиф платья. — О, няня! Так бьется сердце! Скажи мне, что со мною?

— Любовь, птичка моя, — отвечала старая пони, осыпая лицо своей любимицы поцелуями. — Как похожа ты сейчас на покойную свою матушку! Как рада была бы она за тебя! Ее дочь совсем выросла.

В это же самое время вдалеке от замка, в деревне, происходил другой, не менее важный, разговор.

— Что это тебе в голову взбрело, сумасброд? — недовольно ворчала старуха-мать. — Отродясь не было такого, чтобы земной пони якшался с единорогами! Да еще и служил им.

— А что же Арморхуф Безрогий? — возразил ее сын.

— Так то не земной пони, а единорог со сломанным рогом; неужто не мог ты найти себе кого другого, чтоб ему подражать? Ради чего готов ты предать наш род и податься в услужение к этим рогатым?

— Тут, вишь, какое дело… Люблю я ее, сталбыть, леди, значит, Найтингейл. Ужель любовь этого не стоит? — ответил Айрон Хаммер вопросом на вопрос.

Мать его многое повидала на своем веку и была мудра той житейскою мудростью, что намного ценнее книжных знаний.

— По зрелому размышлению ты поймешь, что – нет, — грустно молвила она. — Но спорить с тобою сейчас без толку.

— Благослови меня, матушка, — попросил пони, опускаясь на колени.

— Я буду гордиться тобой, какой бы выбор ты не сделал, — прошептала его старая мать, целуя сына в лоб.