Вещи, что Тави говорит
Радостные вещи (Joyous Things)
Я открываю дверь нашего дома, и сразу же меня захлёстывает оранжевое ликование.
Что-то мягкое и пушистое трётся о мои ноги. Очень мягкое и пушистое.
Я моргаю, смотрю вниз и улыбаюсь. Склонившись, я тыкаюсь носом в котёнка, наслаждаясь щекотливым прикосновением её усов к моей морде. Тем не менее, входная дверь широко открыта, и часть меня помнит, что это маленькое существо – маскирующаяся, резвая негодяйка. Так что, я обнимаю её телекинезом, поднимаю и закрываю за собой дверь копытом. Я успокаивающе покачиваю Скриблер, пока тащу свое оборудование на свою сторону фойе.
Положив кошку на звуковую колонку, я несколько раз глажу её по голове, а затем начинаю разбирать свои инструменты. К тому времени, как я закончила, Скриблер уже спрыгнула на пол и возобновила свое отчаянное, кружащееся мяуканье. Любопытствуя, я направляюсь на кухню, и за мной быстро следует маленький пушистый комочек. Её миска с едой наполовину полна. С понимающим взглядом я поворачиваюсь к дальнему концу квартиры и вытягиваю дёргающееся ухо.
Аура Октавии мягкая, медленно колеблющаяся фиолетовыми волнами. Эта кобылка слишком хорошо воспитана, чтобы храпеть, но её пурпурное дыхание отдается эхом, словно гул гор. Без сомнения, она проспала полдня напролет, а меня здесь не было, чтобы сделать всё громким и прыгучим.
С хриплым хихиканьем малинового цвета я пересекаю кухню, открываю буфет и достаю пакет с жёсткими лакомствами для котенка. Я даю Скриблер горсть или две, а также новую миску свежей воды. Об остальном Тави позаботится позже.
К моему разочарованию, Скриблер оставляет миску с водой нетронутой. Она продолжает тереться о мою ногу, практически ослепляя меня оранжевым. Я вздыхаю, поднимаю её и сажаю себе на спину. Довольная своим новым пьедесталом, она усаживается на моём крупе, пока я хожу по квартире, прибираясь и обустраивая оборудование.
Наконец я беру в копыта запечатанный королевской печатью конверт, который нашла по прибытии. С приятной улыбкой я подхожу к двери комнаты Тави и собираюсь постучать в неё.
Но вместо этого я останавливаюсь на месте.
Я смотрю на королевскую печать Твайлайт Спаркл. Затем я смотрю на ручку двери в комнату Октавии.
Меня окружает тишина, пробравшаяся сквозь зеленый гул Понивиля.
Медленно, игривая улыбка пересекает мои губы.
Я быстро спускаю Скриблер на пол. Она протестует в тёмно-коричневых октавах, но меня это почти не задерживает. Вернувшись к своему оборудованию, я включаю проигрыватель и устанавливаю пустую плёнку. Проверив микрофон несколькими ударами копыт, я готовлю аппарат к записи, а затем переключаю его обратно в демо режим. Я устанавливаю пластинку и включаю успокаивающую трансовую композицию на половину громкости. Квартира плывёт в кружащемся ведре с краской, наполненном восхитительными звуками – знак моего прибытия.
Глаза Октавии, конечно, этого не чувствуют, но слух музыканта её не подводит. Я чувствую дрожащую вибрацию, что проходит через фиолетовую ауру, и та становится более жёсткой. Она просыпается.
Даже бурчание Тави по-своему сладко. Когда-нибудь, я расскажу ей об этом. Но не сейчас.
Проходят секунды. Минуты. Не бывало ни дня, чтобы Октавия проснулась, не расчесав гриву хотя бы пятьдесят раз. Она знает, что я дома, так же как и я знаю, что она проснулась.
Я чувствую, как моё сердце колотится в груди, когда дверь открывается с красной дрожью. Она выходит, и единственное, что тянет её вниз, это её веки. Она покачивается в дверях, поправляя галстук-бабочку.
– Добрый день, Вайн, – бормочет она глухим, сонным голосом цвета индиго. – Приятно видеть, что ты благополучно добралась домой. Но, право слово, неужели вдохновение ударило так ужасно, что тебе было просто необходимо играть свою синтезированную мелодию с такой страшной громкостью?
Я улыбаюсь и ничего не говорю. Мои очки поблескивают в полуденном свете, отражая пурпурный цвет обратно к ней.
– Эх... неважно. В любом случае мои сны были довольно скучными, – Скриблер трётся о неё, и она слегка вздрагивает, глядя вниз. – То же самое можно сказать и обо всём остальном... – её глаза застывают на месте.
И я понимаю, что она увидела конверт, который я оставила у двери её спальни. Скриблер несколько раз переступает через него своими неуклюжими лапами, а кобыла всё ещё таращит глаза. Я чувствую, как меняется зелень в воздухе. Она готовится сделать глубокий вдох...
Умело рассчитав время, я щёлкаю выключателем на своём микрофоне. Я поворачиваю его через всю комнату к ней, одновременно понижая громкость трансового трека, работу над которым я имитировала.
И тут Октавия взрывается.
Она взрывается. Брильянтовый фиолетовый фейерверк. Щебечущий, словно певчие птицы во время коронации принцессы.
– Оно пришло! Оно пришло! – она достигает высочайших нот, на которые способны лишь немногие ангелы. – О Вайн! Вайн! Вайн! – её галстук-бабочка развевается при каждом жеребячьем прыжке. До сих пор я даже не знала, что он так может. Мне хочется хихикать, но это сбило бы меня с ног, и я не хочу рисковать упустить этот момент, эту манию. – Оно действительно здесь! И оно от самой принцессы! Знаешь, что это значит?
Я качаю головой с глупой улыбкой. Боковым зрением я вижу, как панель звукозаписи заполняется колебаниями мелодичной частоты. Я поворачиваю переключатель другой, пока Октавия подбегает ближе.
– Хорошо... хорошо... – она делает несколько глубоких вдохов, и яркий фиолетовый темнеет до бархатного пурпурного. Она успокаивает себя, напуская на себя нормальный вид, который, как я могу судить по пульсирующим отзвукам, забирает все силы её хорошего воспитания. – Мы не должны... н-не должны торопиться с выводами. Это может означать всё, что угодно. Отсрочка. Даже отказ. В конце концов... это будет не в первый раз, – она делает несколько глубоких вдохов, вертит в руках конверт, потом ещё раз вертит. Румянец разливается по её щекам, и она смотрит на меня с глубоким оттенком индиго – и глазами, и голосом. – Винил... э... т-ты не могла бы.
Я вежливо киваю, охватывая магией ближайший нож для вскрытия писем. Скриблер невинно наблюдает за всем издалека. Наконец, конверт вскрывается между нами, девчонками. Нервно вздрогнув, Октавия выдёргивает королевский пергамент. Её глаза торопливо бегут по бумаге.
Я склоняю голову набок, встревоженно, любопытно. Я снова поворачиваю переключатели и разворачиваю микрофон к ней. По мере того как тянулись секунды, я боялась худшего. Но потом второй источник яркого оранжевого мурчания зафонтанировал в комнате, и то, каким образом он преобразовывался в обжигающий фиолетовый, почти вогнало меня в ступор.
– Ииииииииии! – тон Октавии внутренне усиливается, как у неудержимого фестрала. Она крутится раз, другой, потом поворачивается ко мне лицом, её грива пытается её догнать. – Я не могу в это поверить, Винил! Я просто не могу в это поверить! – она практически пихает пергамент мне в лицо. Я не могу читать слова так быстро, но это не имеет значения. Они выкатываются из морды моей соседки по комнате, как лепестки цветов на речных порогах. – Мисс Мелоди и Мисс Скретч радушно приглашаются в королевский дворец принцессы дружбы для прослушивания на роль замковых музыкантов! Винил! – взрыв пурпурного цвета, и я погружаюсь в сочное море. – Ты понимаешь, что это значит?! Мы всего лишь в одном шаге от того, чтобы стать настоящими королевскими менестрелями! – она прижимает письмо к груди, покрывая всё вокруг фиолетовым атласом. – О... подумать только, что мы можем выступать перед послами и сановниками со всей Эквестрии и за её пределами! И, вдобавок ко всему, мы можем заработать статус личных музыкантов принцессы Твайлайт! И-хи-хи! – она задыхается, встряхивая гривой, голосом, душой. – Селестия, прости меня! Я беру назад все невыносимо банальные слова, которые я когда-либо говорила о свадьбе, на которой мы выступали! Потому что именно так нас и должны были заметить! Ты так не думаешь, Винил?
Я улыбаюсь и киваю. Я смотрю на свой проигрыватель, и записанные ноты – одни из самых красивейших образцов, когда-либо существовавших.
– Это... это... о боже... – Октавия поймала себя на том, что её взгляд внезапно стал таким же перекошенным, как и галстук-бабочка. – Я... Я... я, кажется, сейчас потеряю сознание! – она плюхается на диван, её правая задняя нога дергается каждые две секунды или около того, как у пушистого серого щенка... – И это всё… такая внезапная, непостижимая возможность! Я... я имею в виду... Я надеялась, Винил, но я никогда не думала... никогда не думала... – она снова смотрит на письмо, и что-то внутри неё снова вспыхивает. – Ииииии! – она крепко обнимает пергамент, улыбаясь в мою сторону и сверкая глазами. – О Винил! Я такая невнимательная! Ты тоже должно быть совершенно вне себя от радости!
Я пожимаю плечами.
– О, не будь такой скромной! Ты не раз видела, как я теряю свои благородные качества. Разумеется, ты тоже могла бы позволить себе немного пены на морде! – она слышит внизу мяуканье и поднимает Скриблер, чтобы потереться носом о моргающее существо. – Хммм... жизнь, конечно, бывает просто замечательной, когда захочет, – вздох, и она снова взрывается восхитительным цветом. – О, я знаю! Мы должны это отпраздновать! Давай пригласим Лиру Хартстрингс и Бон-Бон на... – её зрачки сужаются. – О, богиня, нет! Лира же тоже подавала заявление, так ведь? Тогда получится, будто мы хвастаемся нашим приглашением ей в лицо. Нет, так не пойдёт. Хм... Сахарный Уголок? Гм! Нет. Я сейчас я не смогу вытерпеть кексы. Я точно взорвусь.
Я машу ей копытом. Как только она смотрит в мою сторону, я изображаю шараду, что выливаю бутылку себе в глотку.
– О-хо-хо-хо, Винил, – она гладит Скриблер и отпускает её, прежде чем грациозно откинуться на спинку дивана. – Да, пожалуй...
Я улыбаюсь, наконец выключая проигрыватель.
Она закатывает глаза и говорит:
– Как будто я всегда только и ищу повод, чтобы открыть бутылку лучшего красного вина Эквестрии...