По ту сторону блицкрига

Gott mit uns.

Для полноты ощущения предлагаю прослушать сами марши на Youtube.

Ссылки даны в хронологическом порядке.

https://www.youtube.com/watch?v=VmdwpONdxUs — Alte Kameraden

https://www.youtube.com/watch?v=yER8Vy08oEw — Oh, du schöner Westerwald

Мы шли по густой чаще леса в полной тишине. Никто сейчас не хотел разговаривать, ибо все вымотались ещё там, на передовой. Британцы и их колонии, в том числе бывшие, наступали, убивая нас, как мух. Хоть это и не Восточный фронт, но запах смерти вперемешку со вкусом металла во рту и артиллерийскими залпами тут присутствовал.

Из моего взвода в 49 человек за три дня умерло 41 человек, двое раненых и шесть живых, но получивших свою долю адреналина в кровь. Старая гвардия выжила вновь. Я, старик Генрих, Вальтер, Рудольф, Людвиг, Ханс и двое раненых, самых молодых по прибытию на фронт – Штефан и Эрнст. Генрих был солдатом ещё в период Великой войны, а теперь сквозь боль служит и сейчас. На вопрос о том, зачем он пошел (хотя его никто и не спрашивал, как, впрочем, и всех) снова в ад, он отвечал, что хочет, чтобы слова «Война, которая положит конец всем войнам», стали реальностью. С Вальтером, Рудольфом, Людвигом и Хансом мы прошли всю Польскую и Французскую кампанию. А после того, как мой призыв закончился, мы остались в одном взводе, дабы держаться вместе, да и простой быт солдата на довольно лёгкой для нас войне привлекал нас. Мы сделали это в мае 41-ого, в мае 41-ого… Твою мать, если бы я знал, что эти идиоты задумали идти к тем, которые жизнь свою положат ради идеологии, я бы выкинул армию в мусорное ведро и пожелал бы нашим командирам такой удачи, которая не выпадала ещё никому. А Штефан и Эрнст присоединились к нам во время битвы в Сталинграде, из которого мы потом выбирались на своих двоих, а Штефан и Эрнст попросту встретились нам по пути. Так и познакомились.

От мыслей меня отвлёк разговор Генриха с несущим Штефана Вальтером.

– Старина, у тебя снова нет экипажа. Как проблему решать будем? – вопрос был задан явно с упором на то, что Генрих потерял свою новоиспечённую команду вот уже в третий раз. Как и все мы, выжившие третий раз из всего взвода.

– Эти идиоты явно наслушались историй о «великих и могучих» арийских воинах, которые никого не слушают и ничего не бояться. В итоге от одного осталась только нога, а второй под пулями убежал прямо под гранату. Даже неудивительно, что они сдохли. – Генрих выглядел явно лучше нас, неся пулемёт на плече. Если все мы были в грязи и крови, а у меня вообще были оторваны погоны, ибо Эрнст вцепился в мои плечи, когда я высовывал его из-под пулемётной очереди.

– Старик, слушай. Как тебе всегда удаётся выглядеть так, будто только с учебки приехал? Ни сучка, ни пылинки. Будто «асфальтовый солдатик»[1]. – я до сих пор не понимаю, как фельдфебелю Генриху Берке до сих пор не выдали какого-нибудь гауптмана или чего повыше. Он намного опытней меня, а ещё и проявляет отцовскую как и строгость, так и доброту, и желание обучить всех до единого, чтобы они не умерли от очередной глупости.

– Пройдёшь две войны, кризис двадцатых и тридцатых, войну вчерашних товарищей на улицах – тогда поймёшь. – для большей эмоциональной окраски он отхлебнул немного из фляжки.

– Эрих, а ты чем займёшься после войны? – до сих пор молчавший в своих мыслях Ханс поднял голову.

– Ты же сам знаешь, чем. Он это с 41-ого повторяет чуть ли не каждому солдату в вермахте. – Генрих ухмыльнулся, смотря на меня.

– Генрих прав. Всё тоже самое: найти Гитлера и повесить его на крыше Рейхстага, как последнюю суку. – я сжал кулак, будто чувствуя шею усатого идиота в своих руках.

Мы вышли на небольшую поляну в лесу, до нашего опорного пункта осталось около километра.

– Смотрите, кто идёт. – я поднял голову вверх и увидел на другой стороне поляны людей в камуфляже. Все с начищенными бляхами, в новых касках и с блестящим на луне оружием, с новыми «штурмгеверами» и «панцерфаустами», а на касках виднелись две сдвоенные руны.

Эсэсовцы.

– Приготовиться. Кто знает, чего задумали. – я отдал команду отделению, передёрнув затвор своей штурмовой винтовки. Генрих повесил тяжеленный пулемёт на спину, передёргивая затвор одной из винтовок, которые он взял от раненых.

Последний магазин.

Получил я её от одного гауптштурмфюрера, которого я спас во время боёв во Франции. Знал бы, кто он – оставил бы под обстрелом как приманку для бойцов Союзников. То, как он кричал о помощи, заставило бы их проверить, кто орёт. Но я не знал тогда, что он из СС. Ну хоть за винтовку спасибо, что уж тут сказать.

Мы идём параллельно им в противоположную сторону, пытаясь не обращать на них внимание. Их было, как и нас, восемь человек, но один из них выделялся особенно. Человек лет сорока, безоружный и с умным выражением на лице.

– Эй, шутце[2], почему не проявили уважение к старшему по званию? – мы уже почти прошли их, но кому-то очень не хватает удара по лицу.

– Что, «асфальтовый солдатик», мама дала штурмшарфюрера и право выставлять это на показ? – все моё отделение отдалось лёгким смешком, как и тот самый человек в их рядах. Да кто же ты такой?

– Как вы смеете проявлять такую дерзость по отношению к германскому офицеру!? – он выкрикнул это, заставляя нас засмеяться ещё громче.

Звук спуска курка у «Вальтера».

– Вас за такое надо пустить под военный трибунал! – он держал пистолет у своего бедра, но снимать его с предохранителя – знак плохой.

– Только попробуй. – я передёрнул затвор, заставляя патрон вылететь из патронника, а наши раненые на лежанках через боль стали доставать свои «Вальтеры». Реакция подчинённых СС не заставила долго ждать. Они направили на нас свои винтовки и пистолеты-пулемёты, видимо уже заряженные. Вальтер, Людвиг, Рудольф и Ганс опустили носилки с ранеными и зарядили свои винтовки, целясь прямо на эсэсовцев. Раненые достали из -под простыней пистолеты и направляли прямо в их ноги.

Я спустил винтовку с предохранителя.

Мы стояли так несколько минут, у некоторых уже затекали руки, но давать слабину никто не хотел.

– Опустить оружие. – тот самый человек лет сорока выступил между нами и эсэсовцами.

– Но штурмбаннфюрер, они оскорбили честь немецкой нации! – он выкрикнул это, не сводя с меня глаз.

– Я сказал опустить оружие.

– Но шту…

– Довольно! – он выкрикнул это и ударом выбил пистолет из его рук, заставляя других бойцов в камуфляжах сделать то, чего требует штурмбаннфюрер.

– Опустите оружие, мужики. – обратился он к нам. Знаком к выполнению приказа стало постановление моего оружия вновь на предохранитель.

– Штурмбаннфюрер, ваши подчинённые неуважительно относятся к… — я отошел от моего собеседника и взглянул прямо в глаза штурмшарфюрера, доставая из карманов свои погоны. – обер-лейтенантам!

Результат был очевиден. Эсэсовец зашипел и понурил голову, а всё моё отделение залилось смехом.

– Эсэсовцы, что вы хотите? – человек повернул голову к ним и цокнул языком.

– Я так и не представился. Иоахим Шульц, штурмбаннфюрер, он же майор в вермахте, но после провала в Сталинграде переведён в Ваффен-СС для… — майор выдержал паузу и сделал огромные кавычки своими пальцами. – повышения качества тренировки личного состава.

– Ну и как проходит «повышение качества тренировки»? – спросил я с огромным сарказмом.

– Оберюнкер, назовите мне калибр общевойсковой винтовки Kar98K.

Один из всей этой толпы помялся, почесал затылок, но так ничего сказать и не смог.

– Результат налицо. Как же я скучаю по вермахту, мужики, вы бы знали… — я протянул ему руку.

– Заходи к нам как-нибудь. 36-я фольксгренадирская дивизия, 87-й гренадерский полк, 9-ая рота. Нам лишние учителя не помешают, ибо Генрих уже на пенсию собирается. – Генрих надул обиженное лицо.

– Рано меня со счетов сбрасываешь, командир, я ещё ого-ого! – он попытался встать в геройскую позу, но пулемёт, весящий более двенадцати килограмм, утихомирил его пыл, вызвав сильную отдышку.

– Видишь, выдыхается уже! А новички всё лезут и лезут к нам, требуя обучить их.

– Ладно, зайду как-нибудь. Удачи, мужики. – он приказал эсэсовцам выдвигаться в сторону передовой, будто мама-гусь ведёт маленьких утят. Такие люди вызывают лишь уважение.

– Идём, герой. Дай возьму винтовку. – я взял один карабин у Генриха, давая ему побольше сил дойти нещадные сотни метров.

Вот мы и дошли до нашего опорного пункта, который представлял собой небольшой палаточный лагерь. Домов тут не было на километры, но вот окопы, сохранившиеся ещё со времён Великой войны, остались. Если придётся обороняться – у нас есть куда спрятать головы.

– Раненых – в лазарет. Винтовки отдайте мне, отдам в оружейную. Генрих – твой пулемёт будет на мне, и так несколько километров с огромным грузом шел. Выполнять. – все коллективно кивнули и оставили свои карабины на земле, неся раненых в сторону палатки с красным крестом. Генрих помог мне закрепить пулемёт на ремне. Ну и вес у него, ей богу!

Взяв карабины, я поплёлся в сторону оружейной, видя около палатки знакомое лицо.

– Здравия желаю, герр обер-лейтенант! – Эрвин встал по стойке смирно и отдавая честь, но не сбрасывая постоянную улыбку на его лице.

– Привет, Эрвин. Как там дела в тылу? – Эрвин был ответственный за снаряжение, а также за почту, которая приходила к нам с опозданием, либо вообще не доходила. Союзники бомбят всё, что видно снизу. Прямо как наши в сороковом.

– На Западном фронте без перемен, герр обер-лейтенант. – процитировал Эрвин запрещённый нацистами роман.

– От Агнет тоже ничего? – отдавая винтовки спросил я у нашего весельчака.

– Тоже глухо. Но я рекомендую уже сейчас писать ответ.

– Зачем? – с неподдельным удивлением спросил я, начиная подозревать, что Эрвин просто вскрыл письмо и не стал мне его показывать.

– Тебе ли, бравому вояке, не знать? – Эрвин развёл руками. – Что обычно пишут жёны с детьми на фронт отцам, от которых ни слуху ни духу?

– Как там на фронте, кормят ли, когда вернёшься… — ответил я сам себе.

– Вот именно! Вот тебе ручка, вот тебе листок бумаги – пиши! – он положил на стол письменные принадлежности.

– Завтра напишу.

– Такое говорят либо везунчики, либо уже мёртвые. Ты из кого? – задал вопрос Эрвин.

– У меня нет сейчас настроения, напишу завтра. – я попытался взять ручку и листок, но Эрвин быстро забрал их.

– Я не позволю тебе пачкать бумагу в этом куске ткани. Снимай, сейчас новый комплект выдам.

– Откуда ты…

– Заметить настолько грязный, потрёпанный без погон китель не составит труда. Тебя видно с Восточного фронта! Не позорь вермахт перед этими «асфальтовыми солдатиками». – с этими словами он положил новый комплект одежды и в нагрудной карман куртки ручку и бумагу. Отойдя вглубь палатки и складывая карабины, пока я переодеваюсь, Эрвин подошёл ко мне и положил две гранаты на стол.

– Бери. – с ноткой приказа чувствовался его голос.

– Зачем мне? – довольно глупый вопрос, но учитывая, что мы сейчас находимся не на передовой, довольно естественный.

– Ты можешь мне прямо сейчас сказать, когда американцы прибудут сюда? – я затянул ремень и теперь я был одет с иголочки.

– Нет.

– Вот именно. Учитывая, что Геринг – идиот, то сюда ещё могут и десант забросить. Ты никогда не знаешь наверняка, что тебя убьёт, так что лучше быть вооружённым до зубов. – как Эрвин со своим тактическим умением не пробрался в ОКВ – никто не знает. Он был лишь фенрихом.

– С рубашкой? – спросил я, оценивая возможную дистанцию разлёта осколков.

– С рубашкой. – после этих слов я уткнул две гранаты за пояс.

– «Вальтер» полный? – спросил Эрвин, зная уже ответ.

– До сих пор. – два магазина до сих пор лежали в боковых карманах старых штанов, надо переложить. Им не пользовался с момента моего повышения в унтер-офицеры.

– Как насчёт магазинов для моей винтовки и патронов к ней? Я, знаешь ли, на передовой воюю, а не на базе сижу да чужие письма читаю. – я припомнил Эрвину случай, когда он вскрыл моё письмо от отца, который всеми силами старался достать меня из армии. Мой отец не только чуть не сошел с ума во время Великой войны, но и чуть не стал ещё одним в списке потерь. Какой-то британский лейтенант пощадил его.

– Ладно, ладно, обиженный семьянин. – с небольшим смешком Эрвин выдал мне шесть магазинов и пачки патронов, эквивалентным двенадцати магазинам для моей штурмовой винтовки. Неплохо.

– Пулемёт сдавать будешь? – я оторопел от такого вопроса.

– Отдавать «Быка»? Да никогда! – этот старый, потрёпанный уже временем MG-34 служил нам правдой и верой со времён Польской кампании, и до сих пор нёс свою службу без единого укора. Эрвин лишь фыркнул.

– Привязались к пулемёту, идиоты. Дам два магазина, не больше. Ты и так ствол менял пять минут, так ещё и с Генрихом. – вспомнил он наше совместное обучение под Франкфуртом. — Хочешь больше – зови его. – с этими словами он выдал мне два барабанных магазина на 75 патронов. Я сел на колено и стал укладывать пачки патронов и барабаны от пулемёта в походный рюкзак, пустовавший со времён начала боёв в Бельгии.

Из палатки для сна высунулся Вальтер с явно недовольным выражением лица.

– Герр обер-лейтенант, у личного состава скоро на вас зуб сточится! А ну быстро сюда! – я с недопониманием укладывал последние пачки патронов, не поняв агрессивный настрой у своего подчинённого.

– Да, кстати. Вас ждёт небольшой подарок, но видимо без тебя они не решаются открыть его. – сказал Эрвин со скрещёнными руками.

– Какой ещё подарок? – я посмотрел на него снизу – вверх. Я встал и закрыл рюкзак, а он лишь похлопал меня по плечу.

– Пойдёшь в палатку – узнаешь. Скажи спасибо за это экипажу СС, который приехал без начальника, которого убил союзный штурмовик. Приказ есть – начальства нет, которому сбагривать все богатства.

– Дай угадаю – золотые безделушки? – спросил я с долей пессимизма.

– Вещь куда более дорогая, чем золото. Особенно для вас. – у меня закрались сомнения о том, что это какое-нибудь оружие или патроны.

Из палатки вылез уже Генрих.

– Эрих Краузе, если вы сейчас же не зайдёте в эту палатку, я уверяю вас, что вас завтра же переведут на Восточный фронт в форме гауптштурмфюрера. – угроза довольно сильная.

– Сейчас, палатку себе подберу, скину всё и пойду к вам. – меня самого терзало любопытство: что меня ждёт в палатке вместе со сослуживцами?

Найдя неприметную палатку на окраине палаточного городка, я вошел в неё и увидел кровать из красного дерева. Что же, видимо эсэсовцы не заскучают никогда по роскоши на войне.

– Ублюдки. – прошипел я и сбросил всё своё снаряжение на кровать: пулемёт, рюкзак и винтовку. Как приду – разложу всё как надо. А пока – к товарищам.

Выйдя из своей палатки, я пошел… нет, скорей побежал к сослуживцам, и через полминуты я уже оказался в их палатке.

– Что такое? – я вошёл в их палатку и увидел своих пятерых сослуживцев, двое остальных уже наверно мучаются в госпитале. Им повезло, ранения довольно лёгкие и не задевают органов.

Генрих достал из-за спины две тёмные бутылки крепкого алкоголя.

– Пить без героя сегодняшнего дня совершенно неуважительно по отношению к нему. Поэтому представляю тебе партию из двух бутылок крепкого абсента. Одна отправляется к нашим раненым, другая остаётся у нас. Вопрос лишь один – у нас остаётся зелёный или красный?

– Абсент говоришь… — я слышал о таком напитке. Он довольно сильно опьяняет, а большинство вообще сравнивают его с наркотиками, а также с ядом, который он несёт, но подтверждению токсичности этого напитка до сих пор не нашли.

– Мы ведь «арийская раса». – Генрих встал в позу Гитлера и начал махать пальцем. – Нас не берут ни пули, ни гранаты, а какой-то алкоголь так вообще даёт нам сил! – моё отделение лишь отдалось лёгким смехом.

– Давай красный, гранат мне больше симпатизирует.

– Я отнесу бутылку раненым. – Вальтер вскочил и подхватил бутылку, возвратившись через минуту. 

– Раненые говорят, что тоже не начнут пить без командира. Нужен условный сигнал, который будет сигнализировать о том, что можно пить. Так что я выбрал самый старый и хороший сигнал, который ни с чем не перепутать! – Вальтер хищно улыбнулся на Генриха.

– Не смей, не смей я тебе говорю… — Генрих уже приготовился заткнуть уши.

– О да, Генрих. Она самая. – всё отделение разделилось на два лагеря: кто-то неодобрительно помотал головой в сторону Вальтера, а кто-то лишь посмеялся над бедным стариком.

Разлив небольшими порциями по нашим пустым фляжкам, я принюхался. Уф, ну и крепость!

– Чем мы будем это закусывать? Такое без закуски мой желудок не возьмёт. – обратился я к Генриху.

– Лови. – Генрих подбросил мне небольшую плитку шоколада, а всем остальным раздал в руки.

– Ну что, начнём? – Вальтер хищно улыбнулся.

– Alte Kameraden auf dem Marsch durchs Land…

– Schließen Freundschaft felsenfest und treu. – подхватили остальные.

Ob in Not oder in Gefahr,

Stets zusammen halten sie auf’s neu.

Zur Attacke geht es Schlag auf Schlag,

Ruhm und Ehr soll bringen uns der Sieg,

Los, Kameraden, frisch wird geladen,

Das ist unsere Marschmusik.

Im Manöver so das ganze Regiment

Ins Quartier zum nächsten Dorfhauselement

Und beim Wirte das Geflirte

Mit den Mädels und des Wirtes Töchterlein.

Lachen scherzen, lachen scherzen, heute ist ja heut'

Morgen ist das ganze Regiment wer weiß wie weit.

Das, Kameraden, ist des Kriegers bitt’res Los,

Darum nehmt das Glas zur Hand und wir rufen «Prost».

Alter Wein gibt Mut und Kraft;

Denn es schmeckt des Weines Lebenssaft.

Sind wir alt, das Herz bleibt jung

Und gewaltig die Erinnerung.

Ob in Freude, ob in Not,

Bleiben wir getreu bis in den Tod.

Trinket aus und schenket ein

Und lasst uns alte Kameraden sein

Sind wir alt, das Herz bleibt jung

Schwelgen in Erinnerung.

Trinket aus und schenket ein

Und lasst uns alte Kameraden sein

На последнем куплете даже Генрих подпевал себе под нос. Не настолько сильно и ненавидит её.

– Наконец-то она закончилась! Я слышал её в окопах, на парадах, а теперь и от вас уши вянут. – выпалил Генрих фыркая.

– А какие тебе песни нравятся, старик? – улыбнулся Вальтер.

Генрих остановил фляжку прямо около губ и призадумался.

– Kehr' ich einst zur Heimat wieder.. – начал напевать Генрих.

– Может тебе пора семью завести, старик? Жену хорошую найти, детей завести. – сказал Людвиг.

– Детей мне и тут хватает. – наконец-то отпил Генрих, заедая плиткой шоколада.

– Mein Schlesierland, mein Heimatland… — вырвал строчку из марша Ханс. Он ведь родом из Бреслау[3]. Она ему родна.

Мы довольно долго сидели в тишине, нарушаемой только пространством снаружи.

– Как насчёт тебя, Эрих? Какой тебе больше всего марш запомнился? – взглянул на меня Ханс.

Я хмыкнул. На ум пришла только одна.

– Как насчёт той, про лес и новый марш? – спросил я у своих товарищей.

– По твоей команде, герр обер-лейтенант. – ответил Рудольф, поднимая фляжку.

– Heute wollen wir marschier'n… — начал я.

– Einen neuen Marsch probier'n – продолжили мои товарищи.

In dem schönen Westerwald
Ja da pfeift der Wind so kalt

 

Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein
Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein

 

Und die Gretel und der Hans
Gehn des Sonntags gern zum Tanz
Weil das Tanzen Freude macht
Und das Herz im Leibe lacht

 

Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein
Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein

 

Ist das Tanzen dann vorbei
Gibt es meistens Keilerei
Und dem Bursch, den das nicht freut,
Sagt man nach, er hat kein' Schneid

Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein
Oh, Du schöner Westerwald
Über Deine Höhen pfeift der Wind so kalt
Jedoch der kleinste Sonnenschein
Dringt tief ins Herz hinein

 

Я отпил из своей фляжки, закусив.

– Ну что мужики, за лучшего командира, за лучшего товарища, за сегодняшнего героя? – обратился Вальтер ко всем, повернувшись ко мне.

Палатка взревела в одобрительном порыве. Даже где-то в палатке раненых кто-то поддержал.

– Не такой уж я и герой… — поёжился я.

– Вынести двоих раненых из-под обстрела, в поле, без прикрытия, на глазах у противника. Да за такое Рыцарский с дубовыми листами дают! – пытался подбодрить меня Людвиг.

– За свои девять лет войны я такого не видел. – подтвердил Генрих мой героизм.

– Отставить незаслуженную похвалу. – скомандовал я, чем лишь вызвал смех.

– Сейчас мы все отправимся под трибунал за невыполнение приказа, правильно говорю, мужики? – спросил Людвиг.

И опять палатка взвыла в положительном ответе, на этот раз выпивая половину полученного абсента из фляжек, с кривыми от крепости напитка лицами заедая шоколадом.

– Вы меня видимо совсем хотите выгнать из армии. Может мне сразу полномочия сложить, чтобы без позора? – с сарказмом спросил я.

– Только попробуй, Эрих Краузе. Я лично приеду в твой Битбург и выбью из тебя всё дерьмо, но в армию ты вернёшься. А если нет – на Восточный фронт в форме эсэсовца в добровольно-принудительном порядке. – угроза Генриха о невыполнения приказа была очень сильной.

Хлебнув из фляжки и заев почти кончившимся шоколадом, я услышал Ханса:

– Ты сам знаешь, герр обер-лейтенант, что Генрих в таких вопросах не шутит.

– Да я его одной левой! – ответил я смеясь.

– Угу. А пока ты его одной левой, он тебя тремя правыми. Он самый сильный не то что у нас в роте, а скорей всего в батальоне. – ответил Людвиг.

– Я же этот… как его. – я встал в позу Гитлера во время его «гениальных речей». – «офицер арийской расы, мне нет равных!». Я рассмеялся, а все остальные, включая Генриха, ещё сильнее.

– А давайте проверим! – вдруг сказал Вальтер, от чего все покосились на него с интересом.

– Мне ещё не хватало понижения в звании из-за драки, в которой я, скорей всего, проиграю – ответил я.

Вальтер подошел к центру палатки.

– Садитесь по-турецки. Оба. – мы с ухмылками подошли и выполнили его команду, уже зная, что будет.

– На что тягаем силы, сопляк? – спросил Генрих с отцовской добротой. Даже в его оскорблениях можно выискать доброту и отцовское внимание.

– Придумай. – ответил я, сжимая его ладонь в своей. Генрих призадумался, а остальные подошли к нам и стали смотреть, кто же сейчас победит, а самое главное – на что играют.

– Если я выигрываю, то ты идёшь спать, а мы – пить с ранеными. – довольно странное условие, ибо мне уже выгоднее проиграть.

– А если выиграю я? – спросил я Генриха.

– То я начинаю танцевать «Казачка» с пулемётом на спине, попутно чистя твои сапоги. – это звучит гораздо интереснее.

– В форме эсэсовца? – спрашиваю я, ибо это будет ещё более аутентичное зрелище.

– В форме рейхсфюрера[4].– очень сильное заявление.

– Парни, записывайте это в повесть времён. Немецкий солдат чистит сапоги с пулемётом на спине, попутно танцуя русского «Казачка».

– Не забудь – в форме самого рейхсфюрера! – напомнил мне Людвиг.

– Так ещё и в форме рейхсфюрера! – повторил я.

Я сжал ладонь Генриха в своей, ожидая команды.

– Вальтер, отсчитывай. – Вальтер хитро улыбнулся, а остальные просто смотрели с интересом.

– Раз, два… – он вытянул паузу.

– Три! – выкрикнул Людвиг.

Стоит ли сказать, что этот поединок закончился за несколько секунд, ибо бедный обер-лейтенант сражается с монстром, тягающим двенадцать килограмм минимум каждый день?

– Утри сопли, малой. – сказал с насмешкой Генрих.

– Ладно – ладно, признаю, ты победил. – ответил я Генриху.

– А значит ты идёшь спать. Не заставляй меня тебя убаюкивать. – сказал Генрих, вставая с земли.

Мы вышли из палатки. Все, кроме Генриха направились к палатке с ранеными.

– Раз уж в силе я тебя не выиграл, так в уме точно! – сказал я Генриху.

– В этом не сомневаюсь, о ваше сиятельство, герр обер-лейтенант. – он сделал лукавый поклон. – А теперь ты идёшь спать.

– А как же… — не успел я договорить, как кулак Генриха заткнул меня.

– Спать. Это приказ. Завтра будет тяжёлый день. – тут с Генрихом лучше не спорить.

– Есть, герр фельдфебель! – я козырнул ему и, повернувшись кругом, зашагал к своей палатке.

– Чтоб скучно не было – песню запевай! – выкрикнул напоследок Генрих.

– Wenn die Soldaten durch die Stadt marcshieren… — я и не заметил, как уже лежал на кровати. Пусть и среди кучи снаряжения, которое я хотел отсортировать, но уже поздно. Надо спать. Завтра будет тяжёлый день.

---

[1] Обидное прозвище, которым называли солдат СС бойцы вермахта по причине слишком большого участия членов СС в парадах и прочих помпезных мероприятиях, а не участие в военных действиях на фронте.

[2] Рядовой в стрелковых войсках.

[3] Сегодня – город в составе Польши, под названием Вроцлав.

[4] Высшее звание в СС, которое занимало лишь пять человек.