Испорченные грёзы

Глава третья

Большинство пони, да и в целом большинство разумных существ имеют врождённый страх темноты. Никакой великой тайны в том нет — ведь именно в темноте всегда прячутся монстры, как всем известно.

Когда Луна в первый раз услышала такие суждения, они озадачили её. Ведь темнота это не более, чем место, которого не касается солнце. Выросшие вдали от… нормальных пони, ни Луна, ни Селестия не понимали, что они единственные, кто хорошо видят практически при любом свете.

Для Луны путаница на этом не закончилась. Она всегда ощущала некое родство с тенями, всегда чувствовала себя на своём месте, будучи укутана мраком. Она любила играть в темноте, и до, и после становления принцессой. Лишь осознав, что пони сторонятся её ночей и её саму, Луна начала видеть во тьме утешение и убежище. Всегда, когда её терзали сомнения или страхи, она бежала к Селестии в поисках спасения. Но когда та сама стала их причиной…

Лёжа на диване и утопая в том, что остальные пони описали бы как беспросветную и гнетущую тьму, Луна пыталась вызвать эти старые ощущения. Она ненавидела себя за это — за то, что нарушила самой себе данное обещание, но, опять же, она не могла посмотреть в глаза Селестии, как не могла вынести мысль о помощи от кого-то кроме сестры.

Утренняя трапеза стала слишком тяжёлым испытанием. Каждый взгляд на сестру возвращал Луну к тем глазам, полным желания и неукротимой похоти, что она видела во сне. Селестия хотела её. Она её хотела. Собственная сестра. Это было отвратительно. Это заслуживало осуждения. Это… интриговало.

Луна ещё сильнее ушла в себя, целиком отдавшись мыслям о дыхании.

Вдохнуть. Подождать. Выдохнуть.

Ровный ритм её сердцебиения вытеснил все перепутавшиеся мысли из головы, заполнил все закутки и закоулки её разума, оставив всё прочее где-то далеко.

Вдохнуть. Подождать. Выдохнуть.

Луна позволила всему миру утихнуть, от шума ветра и города за дверью балкона, до приглушённых звуков дворцовой жизни. Мимолётная боль и ощущения собственного тела отошли на второй план.

Вдохнуть. Подождать. Выдохнуть.

Она обрела покой.

— Луна?

Принцесса подскочила на всех копытах разом и с колотящимся сердцем развернулась на голос сестры.

Поодаль от кровати, во всём своём великолепии стояла она. Селестия. Её девственно-белая шёрстка слабо мерцала в полумраке спальни, невесомые пряди гривы трепетали на том же эфирном ветру, что и у Луны. Она была именно такой, какой её представляли все вокруг: высокая, царственная, спокойная, сияющая, красивая…

Луна вздохнула и закатила глаза — адреналин уже пропал, потому как его и не было изначально. Даже во снах ночной принцессы, Селестия была идеальна.

Опустившись обратно на кровать и отвернувшись, она шугнула духа копытом:

— Исчезни.

Как обычно бывает во снах, Луна смогла почувствовать, что Селестия тоже закатила глаза, приближаясь к кровати.

— Ты же знаешь, что я не могу, сестра.

Недовольство ночной принцессы нарастало — ещё немного, и она бы заскрежетала зубами. Следовало догадаться, что медитация лишь погрузит её в сон. И всё было бы ничего, если бы не эта беспомощность. Луна имела полную власть над своими снами… вот только её подсознание легко обыгрывало хозяйку в играх фантазии и разума.

— Можешь, и подчинишься. Ты здесь нежеланная гостья. Сгинь! — воскликнула она, после чего добавила с большим раздражением, чем ей бы того хотелось: — И ты НЕ моя сестра!

Дух в облике Селестии цокнул языком.

— Конечно же сестра.

Кобыла взобралась на кровать, её вес промял матрас и вызвал низкий предупреждающий стон тяжёлой рамы. За каждым её движением последовала череда мелких скрипов, пока Селестия, наконец, не улеглась. Белая шерсть едва не касалась тёмно-синей спины. Огромное крыло распахнулось и опустилось на Луну, оборачивая и крепко прижимая ту к боку духа снов.

Как ни старалась, Луна не смогла сдержать довольного хмыканья. Было нечто такое в тёплом уюте сестриной шёрстки, что лежало за гранью простого расслабления. Одно такое объятие будто заменяло целый час отменного массажа.

— Вот. Так ведь лучше, правда?

— Нет, — надулась Луна, прижавшись мордочкой к белому плечу. — Я хочу побыть одна.

Селестия хихикнула от вопиющего несоответствия между словами и действиями сестры. Всё её тело задрожало от веселья.

Луна попыталась укрыться за гривой, но длинное белое перо коснулось её лица, убирая с него упавшие васильковые пряди. Принцесса показала язык всё ещё смеющемуся лицу сестры, прежде чем снова уткнуться ей в плечо.

— Ну же, — сказала Селестия, как-то умудряясь говорить так, чтобы её голос звучал успокаивающе, но с упрёком, — не будь жеребёнком.

— Мой сон, — буркнула Луна, её маленькие крылья встопорщились. — Буду кем захочу!

Новый смешок слетел с губ Селестии, волной пронёсшись сквозь ночную принцессу.

— Полагаю, так и есть. Хм, и уж если ты так из-за этого счастлива… — Луна кивнула. — Тогда не в моей власти тебе мешать.

Улыбка тронула лицо младшей сестры, впервые за весь сон… впервые за всё время, с того злополучного…

Она выкинула мысль из головы, прежде чем та успела испортить настроение. Слишком дорог был этот миг, чтобы позволить такой мелочи разрушить его.

И тут Селестия запела.

Это была старинная песня, даже сама Луна её поначалу не узнала. В ней не было слов, во всяком случае тех, которые бы смогли распознать ныне живущие пони. Древние воспоминания, едва ли яснее полуразмытых образов, пробудились в голове принцессы. Мягкий поцелуй поверх исцарапанного колена. Попытка взлететь, сорванная любящими объятиями. Длинная красная грива, обрамляющая почти забытое лицо.

Слёзы свободно заструились по тёмно-голубым щекам. Сколько времени прошло с тех пор, как она вспоминала свою маму? Не меньше сотен лет, исключая заточение.

Луна вытерла мордочку о шёлковую белую шёрстку.

Песня затихла.

— Прости. Я не хотела…

— Нет, ты хотела!

— С чего бы мне…

— Ибо сломить нас пытаешься ты! — завопила Луна, и её сверкающая грива заколыхалась, словно в урагане. Она попыталась встать, но с прижатыми ногами оказалась лишена опоры и не смогла пересилить крыло сестры. Даже внезапное возвращение её нормальной формы не помогло. Яростно извиваясь, она изо всех сил стремилась вырваться. — Изыди с глаз наших прочь, ты, развратная шлюха¹!

Рог Селестии сверкнул искрой и разряд магии шлёпнул Луну по боку, заставив ту удивлённо вскрикнуть.

— Хорошие принцессы так не выражаются.

— Мы изволим выражаться как сочтём нужным! Сгинь же сию минуту, или гнев наш повергнет тебя!

Дух снова цокнул языком, без видимых усилий продолжая удерживать Луну. Осознав, что грубой силой справиться, скорее всего, не выйдет, та зажгла рог.

К несчастью для неё, Селестия была готова. Длинные перья скользнули к боку кобылки и принялись тереться о рёбра. В ту же секунду отчаянная борьба младшей принцессы обратилась в судорожные извивания, корчи и бесполезное сражение с рвущимся из горла хихиканьем.

Усилия Луны пропали впустую, и скоро первый смешок сорвался с её губ. За ним второй, третий, и вот принцесса уже заливалась звонким смехом. Прежде чем она успела понять, что происходит, Селестия остановилась, перекатив сестру на спину и пока что дав ей возможность отдышаться. Взобравшись на Луну верхом, аликорн приступила ко второй части своей экзекуции. Не теряя ни секунды, она безжалостно атаковала обоими крыльями.

Полностью открытое, тело принцессы ничего не могло поделать. Каждая чувствительная точка была использована, будь то щекотка пером в ухе, или тычки копытами в подмышки. Селестия доводила сестру буквально до изнеможения.

Луна сопротивлялась как могла. Она пиналась и отмахивалась крыльями в тщетных попытках защититься. Перейдя в наступление, кобылка лишь ещё больше открылась, и даже когда она достала до сестры, та словно вообще ничего не заметила.

— Я сдаюсь! — взмолилась Луна, все её конечности прижались к телу в попытке защититься. — Пощади!

Селестия уступила, начав медленно обмахивать сестру крыльями, чтобы помочь той остыть и успокоиться.

Луна же лежала дёргающейся, задыхающейся кучей. Её не совсем вещественная грива пребывала в полнейшем беспорядке, спутанными клубками раскинувшись возле головы, словно сверкающий ореол. На шёрстке блестели капельки пота.

Постепенно принцесса успокоилась, и, в последний раз судорожно дёрнувшись, испустила вздох облегчения. Она устало взглянула в ярко-розовые глаза сестры, нежась в отступающей эйфории.

Прекрасная вытянутая мордочка наклонялась всё ниже, пока Луна не смогла отчётливо уловить нотки жасмина в дыхании Селестии.

— Я люблю тебя, Лулу.

Слеза скатилась с уголка глаза, оставляя неровный след в синей шёрстке.

— Я… тоже тебя люблю, Тия.

Селестия завершила движение, прижавшись к губам Луны своими, после чего нежно потёрлась мордочкой о её щёку, вытерев одинокую слезу.

Дух сна в облике принцессы приглушённо замурлыкал, начав мягко покусывать ухо младшей сестры, отчего по телу кобылки побежали мурашки. Та потянулась копытами к белой груди, стремясь почувствовать биение сердца за шерстью и кожей. Она знала, что это сон. Что перед ней не Селестия, что она не услышит заветного стука.

Луна так отчаянно хотела разозлиться на неё за это. Она хотела поверить, что не желает происходящего. Что ощущение прижавшегося к ней тела сестры это не то, чего она искала всю жизнь. Но больше всего она не хотела быть Селестии сестрой в ближайшие пять минут.

Первый поцелуй был невинным — быстрое касание под самым основанием уха.

Три последовали за ним, цепочкой проложив путь к краю мордочки, пока их губы не встретились во второй раз. То был мимолётный поцелуй, нежный, как вишнёвый цветок, подхваченный ветром. Открытое прикосновение вызвало болезненный стон, оставив Луну на грани мольбы о большем, когда Селестия отстранилась.

Полились новые слёзы, оставляя тёмные дорожки на лице лежащей кобылки, пока она смотрела в глаза сестры.

— Пожалуйста, — прошептала Луна, и её голос сорвался на этом простом слове. — Я не могу.

Поникшие уши Селестии нисколько не облегчили боль в сердце её сестры. Принцесса всё же кивнула, соглашаясь, и повернулась, чтобы уйти.

Луна тут же приподнялась, потянувшись копытом к белой щеке.

— Стой… просто… останься со мной.

И снова Селестия кивнула. С осторожным изяществом, она опустилась обратно на кровать. Улёгшись на бок, старшая сестра нежно обняла младшую крыльями и копытами, прижав её голову к своей груди.

Впервые за много веков Луна разрыдалась.