Нашествие.
Нашествие. Глава X: В Уайтбелле.
"Здравствуйте, дорогие сослуживцы! Я — рядовой Лаки Флайт, пишу вам из чейнджлингского плена. Полмесяца назад я решил сдаться, потому что понял, что эта война — не наша война, и уважающему себя свободному гражданину Эквестрии на этой войне делать нечего. Селестия — обманщица и распоследняя сволочь, именно она виновата в том, что чейнджлинги напали на нас, именно она спровоцировала Кризалис начать войну, ведь в ином случае цивилизованный и культурный чейнджлингский народ ни в коем случае не преступил бы границы соседнего государства! Я призываю вас — сдавайтесь в плен, а если ваши офицеры не дают вам этого сделать — убивайте их без жалости! Офицеры — слуги преступного аликорньего режима, они гонят вас на верную смерть, они глупы и трусливы! Помни, товарищ, офицер — хуже врага, он стреляет тебе в спину! Если вы соберётесь сдаваться — обязательно возьмите с собой личное оружие. За винтовку вам заплатят тысячу марок, за пистолет — шестьсот, за пулемёт — две тысячи, а за пистолеты-пулемёты — три тысячи. За угнанную технику так же положена плата: за машину — пять тысяч, за танк — десять тысяч, за самолёт — двадцать. Помните — в плену вас не ждёт ничего плохого!
Чейнджлингские военнослужащие — честные и простые солдаты, которые не причинят вам никакого вреда в плену. Вам будет обеспечен провиант и выпивка, с кобылками у нас тоже полный порядок, а после войны мы все вернёмся домой живыми. Не верьте лживым бредням о том, что солдаты Королевской армии мучат и расстреливают пленных — это наглая ложь, распространяемая предателями эквестрийского народа. Наша власть давно потеряла доверие — Аликорны и их прихвостни совсем разучились управлять страной, а их ошибки стоили нам слишком дорого. Кризалис воюет не с Эквестрией, а только лишь с её коррумпированной и слабоумной властью. Чейнджлинги идут освобождать нашу страну от захирелой и плохо прикрытой диктатуры, не способной выполнить и половины своих клятв и обещаний. Долой пустое кровопролитие! Долой поганую власть! Сдавайтесь в плен, всё будет хорошо!"
Чейнджлингская агитлистовка, проходившая под индексом "1331-A". На этой листовке изображались фотографии самого Флайта, а так же фотографии, демонстрирующие сытую жизнь в чейнджлингском плену. В период с конца июля по сентябрь 1011-го года данная агитка имела некий успех.
В городе было грязно и уныло, после недель жары прошло несколько крупных дождей, и теперь на улицах стояли глубокие мутные лужи. На месте былых домов стояли обгорелые остовы и высились горы из щебня и битого кирпича, на тротуарах ещё лежало много всякого мусора: личные вещи, документы, обрывки одежды, иногда даже попадались брошенные чемоданы, полные всякого добра. В городе и окрестностях жило около восьмидесяти тысяч пони, но к приходу захватчиков там осталось всего около двадцати-тридцати тысяч, и это число продолжало убывать. Уайтбелл стал опасным местом — армия ушла, за ней пришла другая. В кратких, но ожесточённых боях за город западные окраины потерпели серьёзный ущерб, множество жителей погибло от бомбёжек, обстрелов и "случайных" взрывов, гремевших на улицах чуть ли не каждый день.
Тем не менее, к этому времени в Уайтбелле ещё теплилась жизнь. Местные ещё заходили в опустевшие и исхудавшие лавки, кто-то пытался разгребать завалы и искать своих погибших родственников и друзей, шарахаясь и прячась от патрулей полевой жандармерии, рыскавшей по всему городу в поисках "подозрительных". Да, таковы теперь были устои новой жизни: кого угодно могли обыскать прямо на улице, на улице же и избить до полусмерти. Регулярно жандармы вламывались в чьи-то дома, кого-то арестовывали, кого-то публично казнили, как "бандитов" и "мародёров". На подхвате у них быстро появлялись компании молодчиков с повязками на рукавах — это была так называемая "полиция", которую формировали на добровольной основе. Если чейнджлингские жандармы всё-таки блюли какой-то порядок, то эти не гнушались абсолютно ничего, быстро породив к себе страх и жгучую ненависть у всех горожан.
В центре города стояло здание комендатуры — высокий красивый дом, являвшийся до этого городской мэрией. Теперь с его фасадов свисали белые флаги с чёрными коронами. На площади перед комендатурой стояли грузовики и бензовозы, по центральной улице непрерывным потоком шли на восток колонны техники и пехоты. Городской вокзал был быстро восстановлен и пущен в дело. Все местные составы реквизировали, а вокзальных рабочих заставили трудиться в авральном режиме. Какая-то часть Уайтбелла была крепко занята военными: там находились склады, мастерские, госпитали, штабы и строения, выделенные под личный состав. Было там и какое-то количество ресторанов и прочих увеселительных мест, которые в последнее время работали только на перевёртышей. Высший свет города бежал ещё в июне, у остального населения были проблемы совершенно другого уровня. В этих местах всё ещё звенели бокалы и играла музыка, может быть для их хозяев финансовое положение только улучшилось за счёт притока клиентов, но для остальных пони ситуация складывалась далеко не лучшая.
— ... И тут сбоку как застрочит! — рассказывал уже изрядно поддатый ефрейтор-сапёр, сидя за столом, покрытым плоховато вымытой клеёнкой. На столе стояли рюмки, бутылки и какое-то количество закуски — рыбы и просоленных сухарей. Сидевшие за столом перевёртыши слушали его с интересом, сильно зависевшим степени "готовности". — Я ору: "На землю!", сам бросаюсь в воронку, со мной двое моих ребят. Всего нас тогда было десятка два — все кто от взвода остался... А он строчит и строчит, непонятно откуда, главное. Бастионы мы зачистили, вроде как, дома тоже, а они — как будто оживают, будто их наши пули не берут! В общем, вышли мы опять как идиоты на открытое место — вот и покосило где-то штыков с пять-шесть, и это ещё ничего — в первые дни могли в одной атаке роту-другую могли потерять спокойно, а от 815-го штурмбата вообще никого не осталось... — пионер потянулся за бутылкой, и снова наполнил свою рюмку, более похожую на небольшой стакан. — Возились мы там месяц — не меньше. Потом всё же загнали их под землю, скоро их наши товарищи там совсем добьют. Сколько ребят полегло ни за шиш, мама дорогая... Всё эти сволочи-пони, дерутся как звери, их будто бы вообще невозможно убить! Сидишь порой в какой-нибудь яме-рытвине, вжался в землю под очередным пулемётом, и тут слышишь... — чейнджлинг резко опрокинул доверху наполненную рюмку. — Крик... Дикий... Будто... Будто черти кричат... Поднимется эта лава — тут только бежать, ничего не сделаешь. Кто со штыком, кто с лопатой, кто просто так — на самих форма подрана, все в бинтах кровавых, орут... Будто это мертвецы ожили! Я вас, ребята, выслушал. Вам, ребята, лёгкая доля — ваш эквестриец глуп и труслив, а хуже нашего эквестрийца не найдёшь врага...
— Вас на другой участок переводят, так? — Спросил кто-то из собутыльников.
— Да, переводят. Стоит наш батальон пока здесь. Пока народу мало, пополнения нужны.
— Ты, товарищ, не дрейфь. Побили мы их так, что уже не очухаются. Скоро будем в Кантерлоте!
— Тебе ли, тыловой крысе, меня подбадривать?! — огрызнулся сапёр в ответ. Говоривший действительно был оружейником из какой-то мастерской. — Вот так и будет: мы опять будем землю жрать, а сволочи вроде вашего — трофейничать! У-у-у, чёрт...
— Да чего ты... — Начали было его успокаивать, но сапёр уже ушёл в себя, никому ничего не отвечая.
Наступал вечер, в кабачке уже становилось прохладно и сыро, но разговоры не умолкали до самой ночи. Кто-то рассказывал о каких-то забавных случаях, кто-то шутил, кто-то хвалился своей храбростью. Был там один танковый лейтенант, всем показывавший свою Железную Корону, полученную им буквально на днях. Он рассказывал о том, как его взвод устроил засаду на пути отступавшей вражеской колонны, а потом лихо всех передавил и разогнал. "Сколько вы там набили?" — Спрашивали у него пехотинцы, лукаво и недоверчиво улыбаясь. "Десяток лёгких танков, тридцать автомашин, пехоту вообще не считал!" — Гордо заявлял лейтенант. "Тогда вам, герр официр, надо с самим Триммелем водку пить, а у нас вам делать нечего! — Отвечали ему со смехом. Был здесь и Артис, его батальон задержался в городе для перегруппировки. Он мало пил, но много слушал о том, что толковали. В местных кабаках бывали бойцы из всей группы "Центр", и каждому было что рассказать. Везде шли бои, везде чейнджлинги быстро наступали, каждому хотелось похвалиться о своём участии в таких-то и таких-то сражениях и стычках, рассказать какую-нибудь историю.
— Кажется мне ребята, что мы тут надолго встряли... — за столом Артиса сидел пехотинец из 11-й Фантайнской дивизии. Он курил сигарету и смотрел в окно, на синие эквестрийские сумерки. Из рюмочной было видно другую сторону улицы, первые этажи которой тоже были заняты какими-то кабаками. Снаружи стояли военные, на улице слышались громкие пьяные разговоры, смех. — Идём мы быстро, а края не видно...
— А с чего ты взял? — Спросил у него сидевший рядом с Артисом Класпер.
— Вам, гренадёрам, судить легко. У вас машины, а мы — пешком. Вы ударите там где надо, а потом гоните так, что только крупы видать, а мы всегда в самую грязь, в самую рутину. Дерёмся со всякой мелочью, а народ всё равно гибнет. Тяжёлые бои идут, очень тяжёлые. Знаете, мне кажется, что не успеем мы к осени.
— Успеем, должны успеть. — Проговорил Артис.
— Должны. Пропадём все, если не успеем. Я так думаю. Как говорили наши командиры: "Воюем со страной", так?
— Так.
— Ну вот. Мы со страной воюем, а страна воюет с нами.
— Как же воюет! — фыркнул Класпер. — Пони боятся нас как огня!
— А вы слышали, что где-то в округе фермеры траванули отделение солдат? — понизив голос произнёс пехотинец. Оба гренадёра насторожились и заинтересовались. — Бывает такое, причём часто. Меня самого как-то раз, кажется чуть не траванули. Зашли мы на какой-то хуторок местный, а нам навстречу старичок: бойкий такой, в клетчатой рубашке, как у них принято. Ну наш командир и начал с ним толковать, мол, так и так, дай того и этого. Ну дед закивал, заулыбался, и принёс нам, значит, самогонки местной. Они её на яблоках настаивают, хорошая дрянь! Только вот командир наш как понюхает её, да как заорёт на него благим матом. Эквестрийской ругани он не знает, но вот нашу — более чем. Таких слов я от него никогда не слышал, честное слово.
— И что дальше, убили деда? — Поинтересовался Артис.
— Зачем брали шнапс у местных? Совсем дураки? — Ухмыльнулся Класпер.
— Да нет, не убили, хотя командир наш ему всыпал по уху так, что тот аж набок завалился. Бутыль — вдребезги, конечно. Пусть там уже жандармерия разбирается. Мы ведь у него ничего такого не просили, он сам предложил.
— Значит, убили.
— А что? Это война, здесь убивают. Мы местных стараемся не обижать, негласный приказ генерала Креспа, говорят.
— Кресп? О нём, помнится, в газетах писали. Стало быть, не последний офицер.
— Да уж, не последний. Славный генерал, опытный. Мы под ним ещё в 1006-м ходили, били оленийскую сволочь. Не любит он всей этой оголтелой дряни, старого покроя командир, как никак.
— Ну ясно, как бы никто про него чего не написал...
— Не напишут, вы уж за это не волнуйтесь, ребята. У нас коллектив дружный, опытный. Спаян прочно. Я вот служу в Тианхольмском полку, слыхали про гауптмана Карриана?
— Нет, не слыхали.
— Так я в его роте служу, этот гауптман уже второй у нас.
— А что первый?
— Пошёл на повышение... — чейнджлинг вздохнул. — Славный был малый, прошли с ним до самого Хьортланда, а потом... Делся куда-то. Ничего почти не слыхать.
Двое гренадёров шли по улице, вокруг уже было темно. Класпер был порядком поддат, Артис же выпил меньше, поэтому и взял ответ за товарища на себя. Вокруг было шумно и даже почти радостно, в воздухе висело какое-то странное веселье, а так же полная уверенность в собственной безопасности. Кажется, будто все тут давно уже решили для себя, что война уже выиграна, хотя с начала боёв не прошло даже месяца. Уже устраивались попойки, уже произносились тосты, а первые орденоносцы новой войны вели себя так, будто их "ошейники" — пик военной карьеры. Так или иначе, вся эта повеселевшая масса всё-таки не теряла порядка, готовая в любой момент сорваться с места и двинуться вперёд. Все вокруг были строго уверены в том, что война кончится через месяц-два, но эти два месяца ещё нужно было пережить...
— Товарищ... Товарищ... ик! — Язык Класпера заплетался, простая ходьба вдруг превратилась для него в задачу не из лёгких.
— Чего? — С раздражением отозвался Артис.
— Я вот... Думаю... ик!.. Шнапс это же... Тоже что-то типа яда... Так зачем его травить?
— Эй, пьяница! — раздался откуда-то сбоку резкий окрик фельджандарма. — Не позорь свой мундир, чёрт бы тебя побрал!
— Так точно!! Герр... Официр...
— Пошли, Класп, пошли. Дурак я!
— Почему?.. ик!
— Нельзя давать тебе волю, пьёшь как не в себя!
— Да разговор... Попался...
— Да пошли уже!
Батальон квартировал в нескольких домах неподалёку от вокзала. В окнах горел свет, виднелись фигуры часовых и расхаживающих туда-сюда штабных и офицеров.
— Что, этот налакался? — Жёстко спросил Артиса один из часовых.
— Налакался...
— Ну и дурак. На жандармов не нарвались? Всё нормально?
— Нормально.
— Проходите.
Оба чейнджлинга вошли в дом, а потом отправились искать место, где спало его отделение. Комнаты, коридоры, гостиные — всё это было грубо переделано под казарменные нужды. В этих домах до них кто-то жил, но их просто выгнали на улицу. Солдаты нашли своё отделение и заночевали без всяких проблем и вопросов. Класпер конечно выпил лишнего, но эта степень заочно считалась приемлемой. Артис без лишних разглагольствований лёг на своё место и быстро уснул.
Он чувствовал давление окружавших его стен, чувствовал тесноту и тепло, исходившее от батареи. В комнате стоял приторный, но приятный аромат эссенции. За столом сидели мать, отец и трое его братьев — Артис-старший, Марис и его средний брат. Была там и его невеста, с которой он так трагически расстался четыре года назад. Они смотрели на него, но их взгляд трудно было прочитать. Всё вокруг будто было подёрнуто странной дымкой, смазывавшей очертания. "Что это? Что всё это значит? Отец ведь давно умер, разве нет?" — Промелькнуло в голове у Артиса, но эта мысль быстро исчезла, сменившись сильной и безотчётной радостью. Он так давно не видел их, он так давно не был дома... Военная служба длилась уже слишком долго, он должен был вернуться домой ещё полгода назад...
Всё вокруг казалось пулемётчику обманчивым и опасным, жизнь в походе и в бою требовала напряжения больших сил. Они уже похоронили немало товарищей, ещё больше гренадёров сейчас лежало в далёких тыловых госпиталях. Скольких они ещё потеряют, сколько времени ещё потребуется, чтобы весь этот труд наконец подошло концу? Им обещали скорый конец, только вот уверенности в словах офицеров тоже было не слишком много. Несколько дней назад они вдребезги уничтожили гигантское эквестрийское войско, но при этом с фронта всё ещё ехали колонны гружёные калеками, а число солдатских кладбищ вдоль дорог росло...
Радость от ощущения дома стала сменяться тревогой. На Артисе всё ещё была форма: пропитанный потом и гарью китель, истёртая портупея, тяжёлая каска висела на боку. Вдруг, замкнутое пространство резко сменилось бескрайним полем, а фигуры родных растаяли без следа. Запах эссенции выветрился, вместо него потянуло горелым мясом, резиной, кровью. Он стоял на задних ногах в широком бескрайнем поле, утопая по пояс в пшенице. Где-то далеко перед ним горела деревня: высокая стена огня взметалась в небо, переходя в столб чёрного дыма, закрывавшего собой солнце. Среди полыхающих домов метались какие-то фигуры, сквозь рёв пламени доносились крики ужаса и отчаяния, а он стоял и смотрел на это, не предпринимая ничего. "Это то, чего ты хотел?" — Укоряющим тоном проговорил кто-то. Артис начал озираться, но не увидел никого вокруг себя. Он был один среди гигантского поля, уходящего за горизонт, наедине с пламенем, отчаянием и болью чужих ему существ. Он с ужасом понял, что голос принадлежит ему самому. "Это моя обязанность." — Прозвучало в ответ, эти слова были сказаны машинально, будто сами собой. Они тоже принадлежали ему. "Ты умрёшь здесь, и никто тебя не запомнит. Эта страна поглотит нас всех целиком." "Если я умру, значит так было положено. Я солдат и моя жизнь — разменная монета."
— ПОДЪЁМ!!! — Дикий крик гауптмана как багром выдернул пулемётчика из страшного сновидения. Он быстро пришёл в себя и тут же принялся застёгивать на себе китель. Его товарищи так же засуетились, даже подвыпивший и спавший сном убитого Класпер вскочил и начал натягивать и застёгивать краги — такова была сила слова их командира. Минуты не прошло, как их рота стройной колонной двигалась к выходу. Выходили и другие роты батальона — всех подняли раньше времени, по тревоге. Это чувствовалось в интонации и поведении офицеров. Солдатам же ничего не стали объяснять, вместо этого был отдан приказ двигаться по направлению к центральной площади.
— Что творится? — Вполголоса спросил Лабрум, озираясь по сторонам.
— А чёрт его... — Мотая головой и скалясь отвечал Класпер. Артис тупо молчал, пытаясь вспомнить то, что видел какие-то секунды назад. И без того смутные образы слились и размылись, превратившись в абсолютно бессвязный бред.
По дороге им попадались военные: сновали какие-то офицеры в поисках своих частей, откуда-то уже выруливали колонны пехоты. Кто-то шёл в касках-кто-то шёл без касок, у кого-то не было краг, у кого-то китель был расстёгнут чуть не до половины. Забавное зрелище, если не брать в расчёт контекст.
— Может, бандиты или диверсия? — Спросил кто-то из гренадёр.
— Похоже на то. — Протянул Кринг, указывая головой на поднимавшийся от главной площади столб дыма. Где-то вдалеке слышался какой-то грохот, похожий на выстрелы из пушки. Артис понял: что-то стряслось, что-то очень паршивое.
Они миновали одну улицу, другую, отовсюду слышались окрики, приказы, топот солдатских ног. Где-то тарахтели моторы. Во всей этой суете и фальшивой хаотичности чётко читалось одно: где-то идёт бой, но они пока что были далеко от переднего края. Хотя... Был ли вообще этот передний край? Какие-то роты сворачивали в переулки, где-то послышался вопль какого-то местного жителя и дикий взрыв ругани на чейнджлингском языке. Батальон панцергренадёров в свою очередь продолжал быстро топать к центральной площади, откуда уже доносился запах горящего топлива.
Грянула команда: "Принять вправо!" — Колонна резко свернула ближе к тротуару, вскоре вскрылась и причина манёвра: по брусчатке старой улицы тёкли ручейки горящего бензина. Они выгорали быстро, но распространяли от себя вонь и едкий дым. Гренадёры кашляли и грязно ругались, дым постепенно начал въедаться в глаза. Кто-то высказал мысль: "А что если там уже город горит?" Ему ответили: "Если бы это был город, то мы бы шли от центра, а не наоборот." Кто-то посмеялся, но смех тут же сорвался в кашель.
Центральная площадь города выглядела ужасно: пылали остовы бензовозов, из их цистерн разливалось горящее топливо. Повсюду стояли остовы техники, среди которой оказалась и пара броневиков. Трупы оказавшихся там солдат и лежали на земле обгорелыми бесформенными тушами.
— Чёрт побери, что тут случилось?! — Обратился к какому-то командиру майор, ведший их батальон.
— Я, думаете, знаю герр офицер!? — резко осадил его старший по званию чейнджлинг. — Он явно не принадлежал к их части. — Мне приказали вас поднять. Я вас поднял. Сейчас будете тушить тут всё.
— Чем?
— Вон, машины едут.
И действительно, из какого-то проулка вырулило несколько грузовиков, гружёных песком и грунтом. На подножках и в кузовах машин находились местные пожарные, быстро взятые в оборот оккупационной администрацией. Гренадёры не успели "к делу", им оставалось только помочь в устранении последствий. Никто уже не думал о том, что случилось и что происходит. Нужно было заняться делом, и они им занялись. Чейнджлинги надели противогазы, разобрали лопаты и начали бороться с ещё горевшим пламенем. Бензин мог выгореть и сам, но это всё создавало опасность пожара, а чейнджлингам не свойственно было пускать всё на самотёк.
Артис невольно вспоминал первый день войны, обгоревшие трупы эквестрийцев, разбросанные у опалённых остовов машин... Сейчас всё было почти как тогда, только роли поменялись. Можно было стерпеть вид изувеченных пони, но изуродованные трупы сородичей вызывали у чейнджлинга физическое отторжение. Он был крепок, закалён многими обстоятельствами, но это не сделало из него автомата. Артис начал вспоминать свой сон: огонь, дым и поле, слова о смерти и предательстве. Вспомнил он и слова пехотинца, с которым они пили вчера: "Не только мы воюем с этой страной, но и эта страна воюет с нами." И всё происходящее вокруг подтверждало эти слова. Произошло что-то труднообъяснимое, что-то, что невозможно было предвидеть. Что-то органическое, выходящее за рамки логичного понимания вещей.
Дымящаяся и покинутая машина стояла близ невысокого двухэтажного дома. На корпусе танка зияли многочисленные пробоины, на земле возле него лежало трое танкистов, ещё четверо навсегда остались внутри своей машины. Вокруг танка с любопытством суетились чейнджлинги: солдаты и офицеры рассматривали корпус и башни, обращали внимания на распростёртые тела эквестрийцев, погибших в перестрелке при попытке скрыться во дворах. Тут же шли различные толки, кто-то даже подшучивал над происходящим. Среди этой спонтанно собравшейся толпы был и Артис. Он молча осматривал убитую машину.
— Что случилось здесь? — Спросил он у наводчика противотанковой пушки, которая сделала решающий выстрел по эквестрийской машине.
— Эта зверюга ворвалась в город откуда-то с северо-запада. Уничтожала всё на своём пути. Видели центральную площадь?
— Видели.
— Её работа. Танк вроде неповоротливый, а двух часов не прошло — и он уже здесь, в пригородах. Чуть не ушли. Подняли вас поздно, шли вы долго. Пропустили всё.
— Ясно. — Пулемётчик отвлёкся от разговора с артиллеристом и снова уставился на танк.
— Чёрт его знает, откуда взялся. У нас здесь вроде как глубокий тыл, а вон что творится... Стало быть, нет у нас теперь тыла. Везде война.
— Как и обещано было. — С горькой усмешкой проговорил Артис.
Танк пустили на металлолом, а тела танкистов отдали местным. Восьмого танкиста не нашли, хотя на это была поднята вся жандармерия и полиция. Начальник местной администрации был вне себя от ярости, понимая, что сбежавшего пони скорее всего укрыл кто-то из горожан или окрестных поселенцев. Однако, никаких мер против них предпринято не было. О налёте не написала ни одна военная газета, а стоявшие в городе воинские части вскоре покинули его, получив пополнения и отдохнув после июльских боёв. Несмотря на всю решительность и дерзость, произошедшее выглядело как комариный укус, жалкая попытка остановить неумолимо наступающую машину, которой являлась чейнджлингская армия. Однако, у тех кто был там и видел всё своими глазами начало зарождаться странное и трудно объяснимое чувство, зачастую тут же забытое и отринутое. Ещё недавно праздновавшие победу, твёрдо стоявшие на вражеской земле солдаты поняли, что их твёрдая поступь не так уж и тверда, что смерть теперь будет преследовать их всюду, а не только на передовой.
Чейнджлинги начали войну, суть и масштаб которой сами понимали не полностью. Её истинный облик начал проявляться для них только сейчас, и этот облик был неописуемо ужасен.