← Игры Разума Роли и уровни →

Вознесение Луны

Nightmare Is Coming

Глава расскажет, почему забыто могущество великих магов прошлого и какое волшебство превращает бумагу в золото.

Эквестрия обожествляла Селестию, потому что странно не боготворить того, кто за всю свою невообразимо длинную жизнь ни разу не оступился. Вероятно, пони, большинство из которых совершили не одну крупную ошибку, сравнивали её путь со своим жизненным опытом. А особо затейливые, обращаясь к нехитрой математике, прикидывали, что Селестии, прожившей уже более тысячи лет без единой ошибки, сложнее, как минимум, в 30-40 раз. Скорее всего, они просто не задумывались, что совершать глупости — право тех, кто должен успеть слишком много, и над кем страх опоздать довлеет сильнее боязни запятнать собственную репутацию. Для Селестии же жизнь была подобна проносящемуся потоку, в котором она выбирала только те события, которые однозначно оказывались выигрышными.

Селестия не ввязывалась в интриги и никогда не участвовала в решении проблем здесь и сейчас. Она следила за их развитием, наблюдала, искала слабые стороны, но, как правило, никогда не применяла собранные сведения на практике, потому что вскоре назревающая проблема оказывалась решена другими, неспособными ждать. Приближённые принцессы, если были недостаточно умны, называли это мудростью. Но лишь немногие понимали её истинные мотивы — принцесса ждёт, когда сойдутся звёзды. А в её положении этого явно недостаточно, чтобы считаться истинно мудрой.

И потому, будучи всегда в центре внимания, Селестия не могла не ценить одиночество. Оно смолчит о любой ошибке безупречной принцессы, как в тот роковой день. И только оно позволит принцессе быть собой настоящей. Селестия создавала его нетипичными для дворца непроходными комнатами, прятала в высоких башнях и длинных извилистых коридорах. Укрывала в непримечательных уголках своего сада и тёмных пещерах Старсвирла внутри кантерлотской скалы.

Но последнее время она всё чаще стала замечать, словно движения кружащихся вокруг неё пони стали быстрее, и что она более не в силах ни контролировать, ни поспеть за их танцем. Но обиднее всего было осознавать, что всё это время они просто кружились в такт с принцессой, а не вместе с ней. И когда двор, будто внимая звукам незримого оркестра, закружился в новом темпе, Селестия поняла, что всё это время была совершенно одна. И это одиночество совсем не отдавало нотками романтизма и лёгкой грусти, о которой рассказывали книги. Это было чувство покинутости и ненужности. Словно принцессу боготворили, но никогда не подпускали бессмертное существо слишком близко к своим тайнам.

Много лет после изгнания собственной сестры провела Селестия в архивах Кантерлота и в пустых кабинетах своего наставника, изучая старые свитки и перелистывая страницы пыльных книг. Завладевшая ей после сотни лет одиночества мысль показалась настолько неэтичной и эгоистичной, что принцесса постаралась как можно скорее о ней забыть, но… чем сильнее хочешь что-то забыть, тем более настойчиво эта мысль ломится в сознание, занимая собой всё свободное пространство. Селестии казалось, что создав того, кто будет подобен ей в своём бессмертии, она сможет дождаться возвращения своей сестры, хоть сколько-нибудь заглушив бессмысленность существования среди смертных.

Всего лишь найти заклинание и превратить достойную пони в Аликорна, как некогда поступил с сёстрами сам Старсвирл. Идея казалась простой, но чем дальше углублялась Селестия в недра архивов, тем отчётливей понимала, что обязательно возникнет непреодолимое препятствие, которое она будет не в силах разрешить. Заклинание, написанное на древнем свитке, лежало перед Селестией. Она его читала, но оно не работало — ни одна из сотни испытуемых пони так и не стала Аликорном.

На тот момент Селестия ещё не знала о запрете Старсвирла, не позволявшем использовать прочитанное заклинание любому единорогу. Опасаясь, что когда-то его знания могут быть использованы не в созидательных целях, он вложил в свои заклинания необходимость полного осознания природы применяемой магии — предполагалось, что ум, способный это постичь, никогда не станет использовать своё знание для разрушения.

Селестия так и не разгадала этой загадки, хотя за тысячу лет вплотную подошла к её решению. Она пыталась сотворить бессмертную пони и другими способами, среди которых, по крайней мере, один она предпочла бы не вспоминать вовсе. И, пожалуй, то был единственный день в её жизни, когда принцесса глубоко в душе была рада, что пони всё-таки смертны. Но несмотря на все усилия, принцесса так и осталась в полном одиночестве, как она надеялась, всего лишь до возвращения собственной сестры. И только если у неё удастся выпросить прощение.

Но шла вторая половина пятого дня с момента её возвращения, и надежды на перемирие таяли с каждым часом. Селестия всё ещё придерживалась намеченного ей плана, потому что это было то немногое, что она могла сделать в своём положении. Привыкшая выжидать момент, принцесса оказалась поставлена в условия, требовавшие мгновенной реакции. Незамедлительного ответа требовало письмо Шайнинга Армора, срочных решений требовали придворные пони и ожидали намёков пегасы, стоявшие под балконом кантерлотской башни. Всё происходило гораздо быстрее, чем привыкла Селестия.

— Немедленно распорядитесь привести во дворец собаку-ищейку, — скомандовала Селестия появившемуся в дверях Фэнси Пэнтсу.

— Будет сделано, принцесса, — понимающе кивнул жеребец, подойдя к Аликорну, — но могу ли я поинтересоваться, чем вызвана эта необходимость? Потому что… если это как-то связано с вашей сестрой, то даже самая лучшая ищейка Эквестрии не возьмёт след в вещах тысячелетней давности.

— К счастью, Фэнси, — Селестия повернулась и сделала шаг ему навстречу, — я не впала в отчаяние. Я хочу, чтобы собака взяла след с вещей, которым всего лишь пять дней.

— Это доспехи Найтмер? — вновь догадался жеребец, вызвав на мордочке Селестии подобие улыбки. — Металл перебивает запахи, — напомнил он принцессе.

— И это мне тоже известно. Но Найтмер носила доспехи из тёмной стали. Лёгкий зачарованный сплав, инертный и не поддающийся коррозии не перебьёт первоначального запаха. К тому же осколки доспехов всё это время находились во дворце под моим изолирующим магическим куполом. Есть все шансы, что запах копыт принцессы сохранился в достаточной мере, чтобы ищейка сообщила нам, была ли Найтмер в одном из домов Даркстоуна. И, Фэнси, — Селестия пристально посмотрела на своего церемониймейстера, — ни в коем случае не берите собаку из Понивилля.

— Это как-то связано с появлением Найтмер именно там? — предположил жеребец.

— Нет, на этот раз вы не угадали. — Селестия помедлила, предоставляя шанс выдать новую мысль, но Фэнси Пэнс предпочёл промолчать.

Принцесса действительно оценила предложение Шайнинга воспользоваться ищейкой. Но хорошо зная и его, и Твайлайт, она более склонялась к версии, что именно Твайлайт подсказала своему брату подобную идею. А учитывая, что перестраховщица-единорожка, несмотря на все увещевания принцессы, пытается вести свою игру, будет разумнее на всякий случай не пользоваться очевидными и так услужливо предоставленными ключами.

Принцесса давно поняла, что запреты не предотвращают действие. Они лишь делают его более хитрым и неочевидным. Но если Твайлайт начнёт хитрить, уследить за ней будет дополнительной задачей. Пусть и средней сложности, но тем не менее, отнимающей ресурсы у более важных задач. И таким образом, разумнее всего позволять своей ученице заниматься подобной бесхитростной вознёй в безопасной среде, полностью контролируемой Селестией.

— Приказ секретный, — продолжила принцесса, отвлёкшись от размышлений. — Мне бы не хотелось, чтобы через час загадку от принцессы решал весь Кантерлот.

— Не переживайте, я не стану рассказывать Флёр об этом разговоре, — уверил Фэнси, отступая к дверям. — И всё же, принцесса, пусть вы и не признаетесь мне, но вы расстроены из-за сегодняшних разборок моей супруги и господина Нейсея…

— Да, Фэнси, — голос принцессы внезапно стал резким, но лишь на мгновение, — просто я разочарована всем, что происходит вокруг меня и за моей спиной. Когда Эквестрия жила в мире и благополучии, каждая пони, столкнувшаяся с неразрешимыми трудностями, могла просить аудиенции Нашего Высочества. Когда же мне самой понадобилась помощь, я осталась один на один со своими проблемами. Каждый решил воспользоваться тем, что предоставил случай, и даже если кого-то заботит моё благополучие, то в первую очередь лишь потому, что от него зависит благополучие его собственное. Разве я не права, Фэнси?

— Вероятно, — согласился жеребец, из неожиданной откровенности и очевидной ожидаемой лести выбрав первое. — Но это не лишает нас чувства сострадания вам. Потому мы приложим все возможные усилия, чтобы вернуть ту, кто примет и вашу радость, и ваше горе как своё собственное.

— Вы всё так же умело лавируете между противоположностями, как и в молодости, — едва заметно улыбнулась ему Селестия, — но я так и не разгадала, это ваша роль или натура.

— Вы задаёте этот вопрос только потому, что не ожидаете услышать на него ответа, который вас огорчит. Потому, позвольте мне немедленно приступить к выполнению вашего приказа, принцесса.

— Идите, — вздохнула Селестия, вновь возвращаясь к сложенному вдвое пергаменту, оглашение которого ещё с утра ожидала вся элита Кантерлота. Не было смысла откладывать обращение к подданным дольше, потому что хуже, чем сейчас, уже вряд ли могло быть.

Твайлайт проснулась ближе к полудню.

— Спайк! — громко позвала она своего помощника, ровно как маленькие жеребята, едва проснувшись, начинают звать свою маму. — Спайк! — повторила свой призыв единорожка, посчитав, что секундного перерыва было достаточно, чтобы откликнуться.

— Я здесь, Твайлайт, — привлёк внимание сидящий на подоконнике Спайк, помахав кусочком полудрагоценного камня. — Это самое скучное кино, что я когда-либо видел, — отозвался он, вновь прильнув к оконному стеклу.

— Повозка из Кантерлота так и не прилетела? — проигнорировала замечание единорожка.

— Нет, — помотал головой тот, вновь погрузив лапку в чашку с камнями. — И с чего это ты решила, что Селестия навестит Понивилль именно сегодня? У принцессы и без того полно проблем.

Твайлайт хотела сказать что-то вроде «у меня такое предчувствие», но сама эта фраза показалась ей настолько лишённой смысла, что единорожка устыдилась уже только того, что эта реплика пришла ей в голову. Потому что предчувствие — понятие субъективное, в отличие даже от предположения, которое хотя бы делает видимость, что строится на каких-то умозаключениях и фактах. Но в то же время объяснять логику своих действий она не хотела. Хоть Спайк и не сознался, что именно он отправил письмо Селестии о попытках Твайлайт экспериментировать со снами, единорожка понимала, что никто, кроме него, не был способен выдать её план почти сразу после того, как он был озвучен.

«Повозка из Кантерлота, — предполагала Твайлайт, — обязательно навестит Понивилль. И это будет знак, что план сработал. Он не может не сработать, потому что моя единственная идея с ищейкой была лучше всех действий предпринятых моим братом в попытках поймать Найтмер. Получив от меня письмо, Шайнинг немедленно сообщит этот план Селестии, выдав его за свой, чтобы не уличать нас в нежелательной переписке. Сама же принцесса также посчитает это хорошим предложением и приступит к поиску собаки. Учитывая, что собаки — существа частично разумные, принцесса не станет привлекать хоть сколько-нибудь заинтересованных или влиятельных пони. Она возьмёт собаку только той пони, которой она может доверять. Ближайшая знакомая Селестии, которую она знает уже более полувека, которая далека от политики как Эпплджек от понимания моды и у которой при этом есть собака — бабуля Смит. Я не исключаю, что у принцессы могут быть и другие знакомые, удовлетворяющие заданным параметрам, но едва ли они найдутся в полном заинтересованных лиц Кантерлоте. В сравнении с остальными же городами, Понивилль располагается выигрышно близко к столице, что не может не иметь веса в условиях срочной необходимости».

Когда же собака семьи Эпплов по кличке Вайнона вернётся со своего задания, Твайлайт (может быть, прибегнув к помощи Эпплджек или Флаттершай) разузнает всю информацию, которую от неё так тщательно пытаются скрыть. Вот только юная ученица не предположила, что её наставница играет на один уровень выше неё.

— Жители Эквестрии! — принцесса Селестия стояла на балконе перед дворцовой площадью, которая пестрела цветными шёрстками пони. — Несмотря на неспокойные времена, которые переживает наша страна, я готова сообщить вам светлую весть. Я всецело и безоговорочно принимаю решение срочного Эквестрийского Совета…

В толпе пони прокатился вздох — восторженный, удивлённый, обеспокоенный, и сразу четыре пегаса взмыли вверх. Радуга собиралась рвануть вслед за ними. Она впервые доносила срочные послания и не знала, что в них важней — скорость доставки или абсолютная достоверность. Твайлайт бы осталась потому, что без точности и достоверности информация не представляет никакой ценности. Радуга же решила дослушать речь Селестии до конца, потому что так состязание будет хоть сколько-нибудь интересным.

— …который постановил, что принцесса Луна является невиновной. Десятеро присяжных воспользовались своим правом получить сведения из архивов Кантерлота, став свидетелями тех печальных событий тысячелетней давности. И я полностью подтверждаю, что все их интервью и сообщения в газетах Эквестрии являются официально признанными Нашим Высочеством.

В небо с задержкой в полсекунды рванули ещё три пегаса.

— Теперь я обращаюсь к вам. Мои пони, нашими общими стараниями мы поддерживали мир и гармонию в Эквестрии все эти годы. Но сейчас принцесса Селестия нуждается в вашей помощи. Где-то в просторах Эквестрии скрывается моя сестра. Она боится меня. Боится, что я применю свою силу и против неё, как некогда была вынуждена применить силу против завладевшего её разумом тёмного духа Найтмер. События тех лет не должны повториться. Принцесса ночи вернётся во дворец и займёт место наравне с принцессой дня.

Ещё два пегаса.

— Я верю, — Селестия улыбнулась, словно ей самой стало чуть легче от сказанного, — что ваши зоркие взгляды и чуткие носики не позволят моей сестре скитаться по Эквестрии слишком долго.

Селестия украдкой кивнула, и в её поддержку по мощённой площади зацокали сотни копытец.

— Не волнуйся, мадам Импосибли, — Радуга приняла стойку для старта. — Ты первая узнаешь, про чуткие понячьи носики.

Принцесса Луна проснулась вновь. Последствия переутомления отдавались лёгкой тянущей болью во всём теле, и Аликорн приподнялась на кровати, чтобы размять затёкшие конечности. Мучительно долгое забытье без сновидений на этот раз отступило окончательно, не грозя затянуть пони в пустой мир без красок и образов, и Луна решила дать себе волю, громко зевнув. Затем она медленно сползла с кровати и, пошатываясь, направилась к столику с хрустальным графином. Опустошив залпом весь, она окончательно пришла в себя. В голове даже начали зарождаться какие-то упорядоченные потоки мыслей. Похоже, жизнь возвращалась в прежнее русло.

Место, в котором принцессе обустроили покои, оказалось лишь одной из комнат замка, либо великолепно сохранившейся, либо старательно прибранной к приходу принцессы. Помещение было проходным, что огорчало принцессу — привыкшая жить в отдельных покоях, Луна не чувствовала себя расслабленно в комнатах, в которых было больше одной двери. С другой стороны, покои, в которых некогда жила юная кобылка, находились в башне, а это целых четыре круга по винтовой лестнице или восемьдесят три ступеньки и один порожек — сейчас принцесса не чувствовала себя готовой к таким подвигам.

Вытянутые витражные окна из белого матового стекла, рассеивали свет, которым была залита лишь часть комнаты. Та же, что находилась в глубине — где друг напротив друга располагались проходные двери, хоть и была освещена в достаточной степени, но всё же, казалась довольно мрачной. Но зато здесь не было грубой каменной кладки — вместо неё стены украшали тканевые обои приятного теплого оттенка. Паркетный пол, видимо, восстановленный, где-то в глубинах памяти отзывался знакомыми узорами, а высокий шкаф с книгами обещал скрасить пребывание принцессы в обществе незнакомых ей пони. С которыми в свободное от чтения книг время она непременно попробует завести хорошие отношения. Наверняка им есть что рассказать и показать Луне, отставшей от жизни на тысячу лет.

За дверью послышались шаги, словно кто-то всё это время терпеливо ожидал, когда принцесса не только пробудится ото сна, но и в первые минуты придёт в себя. Пони шёл медленно и шумно, словно хотел оповестить гостью о своём скором появлении, и Луна щедро добавила десять баллов в раздел «тактичность» тому, кто сейчас появится из-за дверей.

— Войдите, — мягко произнесла принцесса, отойдя к книжному шкафу.

Дверь приоткрылась, и будто на всякий случай позволяя принцессе успеть дать знак оставаться за порогом, земнопони помедлил с полсекунды, повозившись с дверной ручкой. И лишь потом вошёл в комнату.

— Добрый день, Гораций… — Луна улыбнулась, задёрнув магией балдахин неубранной кровати. — Последнее время я сплю непозволительно долго, — заметила принцесса, словно чувствуя необходимость оправдываться перед Горацием. Видимо, чтобы это хоть частично зачлось прощением за вчерашнюю выходку Жерома.

— Это закономерно, — решил подыграть Луне пожилой земнопони с перевязанным глазом, оставшись стоять, потому что стояла принцесса. — Ведь даже после отхода ко сну вы не складываете своих королевских обязанностей. Не зря во времена вашего правления сны считались второй жизнью. Многое изменилось с тех пор, принцесса, — протяжно вздохнул жеребец. Он собирался добавить что-то ещё, но, видимо, передумал. — Скажите, вам нравятся ваши покои?

— Да, Гораций, — кивнула Луна, садясь в кресло, потому что не хотела, чтобы пожилой земнопони стоял всё это время.

— Мы правда старались, Ваше Высочество, — широко улыбнулся пони, садясь чуть поодаль. Но вдруг вскочил. — Я всё занимаю вас разговорами, а вы тем временем даже не намекнёте, что со вчера ничего не ели!

— Я правда… — начала принцесса, но Гораций либо действительно, как и многие пожилые пони, был туг на ухо, либо просто проигнорировал попытку возражения.

Спустя некоторое время он вернулся, держа на копыте поднос с графином воды и фруктами — от них никакая пони не откажется. Если поставить этот поднос на столик рядом с принцессой, то Луна в лучшем случае откусит пару виноградин во время разговора. Если же фрукты будут лежать на столике между Горацием и Луной, и Гораций сам будет подавать принцессе пример, то, скорее всего, принцесса сможет поужинать и хотя бы частично восстановить свои силы.

— Который час? — смутилась принцесса, понимая, что совсем сбилась со счёту времени, а расположения солнца не видно за матовым стеклом витража. Луна вздохнула — мутное стекло пропускало свет, но создавало иллюзию отсутствия окон, как в темнице. Внезапно среди потока мыслей мелькнула безумная — а вдруг принцесса и впрямь находится в темнице. А это стекло — лишь зачарованный источник бездымного света?

— Скоро шестой час, — участливо ответил Гораций, потянувшись за долькой яблока. — Вы чем-то обеспокоены? — озадаченно поинтересовался он, заметив, как принцесса скучающе глядит на витраж.

— Он слишком тяжёлый, — произнесла она упавшим голосом, словно была готова расплакаться.

Гораций никогда не страдал недостатком внимания и всегда был способен подмечать намерения и желания пони ещё до того, как она сама успела об этом подумать — это особое чутьё, которое редко подводило. Но что именно хотела сказать Луна, Гораций не понимал. Не понимал в упор. И осознавая, что верхом бестактности будет спрашивать, что именно, он лишь ответил:

— Мне тоже так всегда казалось.

— Этот витраж… Он заставляет меня думать, что я заперта в этой комнате… — произнесла принцесса, не отводя взгляда от мутного стекла.

Гораций поднялся со своего кресла и направился в сторону окна. Неспешно проследовав к самому витражу, земнопони замер, словно сам рассчитывал что-то в нём разглядеть. Тёмный силуэт пони застыл на мгновение, а затем медленно развернулся к принцессе.

— Хотите немного магии? — загадочно улыбнулся старец, заставив Луну заволноваться.

Не дожидаясь ни согласия, ни протеста, земнопони взмахнул копытом, и струйки воды, выплеснутой из стакана, побежали по матовому стеклу, ставшему почти прозрачным от влаги. Принцесса увидела голубое небо, облака и верхушки деревьев вечнодикого леса. Она встала, не отводя взгляда от окна, словно впервые сталкивалась с подобным явлением, и подошла к Горацию. Он улыбался.

— Я всего лишь земнопони, — произнёс он, отходя вглубь комнаты. — Вода испарится через пять минут, и стекло вновь станет матовым. Если бы вы попросили единорога, он бы зачаровал воду или трансфигурировал магией сам витраж. А вы — принцесса, — Гораций поставил стакан на стол и вновь повернулся к Луне. — Понимаете? Вы — принцесса.

Но Луна ничего не понимала.

— Боюсь, я уже растеряла навык трансфигурации, — ответила она. — Учитывая, насколько эта магия опасна…

— Нет же, Ваше Высочество, — широко улыбнулся пожилой жеребец, возвращаясь в кресло и садясь первым. — Дело вовсе не в магии.

— Но вы ведь сейчас не скажете, что дело в вере в себя? — вырвалось из принцессы против её воли и с гораздо большей долей насмешки, чем она желала. Словно внезапно бессмертное существо оказалось задето словами земнопони. Земнопони, чья жизнь конечна, и для которого именно принцесса должна быть лучиком света, а не наоборот.

— Это было бы слишком банально и глупо, — соврал жеребец, про себя отметив, что принцесса крайне проницательна, и с ней стоит быть осторожней. — Очевидность не стала применимей от того, что кто-то смог облачить её в лаконичную цитату. — Гораций замолчал, чувствуя, что прежний сценарий беседы уже неприменим. — Знаете, я уже частично в курсе вашей истории. Не желали бы вы поделиться её подробностями, если, конечно, Ваше Высочество готово уделить вашему покорному слуге немного времени, — произнёс жеребец в мантии, склонив голову.

— Простите, Гораций, — Луна поморщила мордочку в знак несогласия, — но даже если вы всё ещё считаете меня принцессой, я не готова считать вас моим слугой.

— Как пожелает Ваше Высочество. — Жеребец потянулся к тарелке с фруктами, чтобы показать принцессе, что он не против, чтобы она ела во время разговора. И более того, что эта беседа ни к чему не принуждает принцессу. — А после Гораций расскажет, почему он всё же хотел бы считать себя вашим слугой, и чем его благородный дом обязан Принцессе Ночи.

— Хорошо, — кивнула Аликорн, не имея ничего против. — А история… — Луна вздохнула. — Из моих уст она будет слишком правдива, чтобы стать повествованием о триумфальном возвращении Принцессы Ночи. Особенно, учитывая, что первые дни я провела в… — Луна запнулась, прикидывая, насколько разумно сообщать о своей жизни в борделе Жерома. Однако, предполагая, что Гораций может знать эту подробность, принцесса решила, что её достоинство пострадает меньше, если она скажет правду, чем если она соврёт и попадётся на этом, о чём она, конечно же, не узнает. Очевидно, принцесса до сих пор так и не догадалась, кого из лже-похитителей лягнула в ту ночь, и почему Папа Культа Найтмер сейчас сидит перед ней с перевязанной мордой. — Меня приютил один пони, имя которого вам уже известно. Жером хороший единорог, хотя, к сожалению, вчера вы видели его не в лучшем свете. Я не знаю, почему он так вызывающе себя вёл. Он вежлив и учтив, но порой непредсказуем, и даже мне иногда страшно оставаться с ним в одной комнате.

— И, тем не менее, вы согласились остаться у него. Долго ли вы жили в Даркстоуне? — жеребец потянулся к графину. — Уверен, вам понравится ягодный морс, — голос старца внезапно сменился на непринуждённый, словно принцесса и Папа встретились, чтобы поделиться впечатлениями о проведённых выходных. — Налить? — поинтересовался Гораций, смещая тем самым акцент со своего первого вопроса — слишком много целенаправленных вопросов по одной теме создают у рассказчика ощущение допроса.

— Да, — не стала возражать Луна — после графина воды пить не хотелось, но слишком много отказов могут посеять зерно нескрытого недоверия. А отказы ещё стоит приберечь и на будущее, потому что принцесса пока не догадывалась, к чему ведёт её собеседник. — Мне было некуда бежать, а Жером дал мне всё, в чём я нуждалась. Делец или предприниматель в моём случае сказал бы, что риски были просчитаны. Я же скорее скажу, что мне очень повезло. Может, даже больше, чем в любом другом случае, потому что этот единорог мог уже трижды передумать.

Появившаяся в его жизни принцесса стала одним сплошным несчастьем с крыльями, которое ничем не могло проявить свою благодарность, кроме улыбки, — Луна горько усмехнулась. — Первый раз ему пришлось отбивать меня в подворотне, когда я, несмотря на запрет, покинула его дом. Второй раз он спрятал меня от стражи Селестии и Вондерболтов, которые окружили бордель и готовились взять его штурмом. А третий раз похитители проникли в комнату, где я спала… Я не вижу никаких поводов не доверять тому, кто трижды рискнул ради меня.

«Принцесса приводит эти факты, потому что они звучат убедительно. Она хочет доверять Жерому. Но на самом деле внутренне «Я» принцессы не мыслит категориями фактов и доводов. Эта пони живёт порывом и чувством, потому не может сказать, по какой причине даже после всего списка заслуг этого жеребца, нахождение с ним в одной комнате вызывает у неё беспокойство. В то же время, она в несвойственной ей весьма агрессивной форме хочет дать понять, что у неё нет поводов сомневаться в чистоте намерений Жерома. Если это тот случай, о котором я подумал, то Культ ждёт очень и очень интересная история».

— Пожалуй, я рассказала всё, что могло бы показаться вам любопытным, — отстранённо произнесла принцесса. — Ещё, если вам, конечно, интересно, я видела беззаботных жеребят, спасла маленькую фокусницу и пообещала какой-то пони стать лучше. Моя безмерно длинная жизнь оказывалась вплетена в их истории. Я волей невероятных совпадений появлялась там, где более всего была нужна и исполняла мою непреложную клятву и моё призвание. Как много лун тому назад, я вновь спасала пони от их страхов и переживаний, я подбирала самые правильные слова просто потому, что чувствовала, как следует говорить. И пони мне верили, и я их окрыляла. Осколки моей разбитой жизни идеально заполняли пустоты тех судеб, которые я случайно встречала на пути. И тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. А эти стены… — принцесса отвела взгляд, — они заперли меня, и где-то без моей заботы, вероятно, погибает одна пони. А я даже не знаю об этом и ничем не могу ей помочь. Понимаете, Гораций? Вы ведь это понимаете? Скажите, что средь руин этого замка я совершу более ценного, чем там?.. — принцесса показала в сторону окна, вновь ставшего бессмысленно белым и пустым. Затем её копыто безвольно упало, и принцесса поникла.

— Что ж… — Гораций откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, — я не стану вас убеждать в обратном, принцесса, потому что ответственность за решения нести только вам. Но прежде чем вы решитесь или же не решитесь покинуть пределы этого замка, я должен рассказать вам немного и своей истории. Вряд ли не будучи краткой, она вас заинтересует, потому я ограничусь лишь именем, а дальше расскажу ровно то, что вы пожелаете услышать.

Принцесса кратко кивнула в знак согласия.

— Меня зовут его Святейшество Гораций Адеодат Авентин — наследственный избранник богини тьмы — Найтмер Мун, единственный её законный представитель и Папа Церкви Второго Пришествия из благородного дома Мун Люминасов, — жеребец в мантии сложил передние копыта, уже совершенно будничным голосом добавив: — Про избранника богини тьмы и законного представителя можете не воспринимать всерьёз — это был исключительно технически необходимый момент.

— Вы? — изумилась Луна, качая головой. — Вы хотите сказать, род Мун Люминасов ещё жив?

— Как видите, Ваше Высочество, — жеребец широко улыбнулся, глянув на полы своей мантии. — Архивы моего дома рассказали, что мой род был в хороших отношениях с Вашим Высочеством и среди всех прочих имел особый статус. Что переводя с бумажного языка значит — состоял в очень близких отношениях. Что было причиной — история, к сожалению, умалчивает. Но мне кажется, что для настоящей дружбы как раз-таки не должно быть причин. Судя по сохранившимся мемуарам последнего лично знакомого с вами главы дома Люминасов, его семья часто встречалась с вами в свободное время. Если верить записям, вы прекрасно ладили с его жеребятами и даже были их крёстной, вместе с его супругой изучали магию небезызвестного Старсвирла, а ночами смотрели на звёздное небо из построенной по чертежам старого мага обсерватории.

Если вы пожелаете вновь пережить те счастливые моменты, я принесу сохранившиеся в архивах мемуары и дневники, но, боюсь, не в этот раз, принцесса. Вы… — Гораций заметил глубокую задумчивость на мордочке принцессы, — вы обеспокоены? — предположил он, но Луна отрицательно покачала головой, — вы опечалены?.. Нет? Неужели… вы не помните дом Мун Люминосов? О, принцесса, — Гораций сочувственно покачал головой, определив, что третье предположение оказалось верным. — Мне правда жаль… Провести тысячу лет в изгнании. Бедная пони… Скажите, помните ли вы хоть что-то, принцесса?

— Все хотят у меня узнать, помню ли я о своей прошлой жизни. Но все мои воспоминания похожи на забытые сны — мне кажется, что я помню их, пока эту историю рассказывает кто-то другой. Но как только повествование обрывается, кончаются и воспоминания, — принцесса замолчала, а после задала вопрос, которого ожидал Гораций. — Что случилось с вашим родом после моего изгнания? Скажите, что Селестия озаботилась тем, чтобы ваш благородный дом сохранил своё имя, — с надеждой в голосе произнесла Луна.

— И да, и нет, принцесса, — уклончиво ответил Гораций. — Будем считать, что она сделала всё, что было в её силах. Я знаю, что вы из тех, кто захочет знать правду, какой бы она ни была, и я не вижу смысла умалчивать то, что вы в любом случае найдёте рано или поздно. — Жеребец тяжело вздохнул. — Благородный дом Мун Люминосов перестал существовать. С вашим изгнанием мы лишились влияния. Более того, самое почитаемое при вас семейство тут же подверглось гонениям за связи с вами. Высший свет тех времён не был достаточно толерантен, да и память поколений ещё не забыла те времена, когда принцесс в Эквестрии не существовало — никто не желал вернуться в прошлое разрозненной страны.

Не удивлюсь, если ходили слухи, будто в алхимической лаборатории Люминосов вы и приобрели вашу Найтмер — пони любят романтизировать то, что романтизировать не надо. В любом случае, четыре оставшихся благородных дома постепенно делили между собой всё то, что поколение за поколением терял некогда самый влиятельный дом.

— Но Селестия?.. — сорвалось с губ принцессы, хотя она вовсе не желала намеренно перебивать своего собеседника. — Разве моя сестра не вмешалась?

— Я верю, Луна. Если бы она могла, она бы вмешалась. — Гораций говорил отстранённо, и нельзя было понять, действительно ли он верит в это. — Но искусство политики не терпит, когда правитель хочет усидеть на двух стульях. Заступившаяся за дом Люминасов принцесса потеряла бы свой пока что недостаточно высокий авторитет. А потеря авторитета правителем вновь поставила бы страну перед угрозой раскола. Это — история для жеребят и разочаровавшихся взрослых, — Гораций достал из-под мантии книгу в яркой обложке и, повертев, положил на подлокотник своего кресла, — в которой герой может поступить согласно вашей концепции абсолютного добра. Такие книги, безусловно, стоит почитать, потому что они невероятно жизнеутверждающи, но на деле, правитель всегда выбирает между «плохо» и «очень плохо». Разумеется, говоря образно.

— Моя сестра всегда поступала правильно, но никогда — хорошо. — Луна закрыла глаза. — Она поступила правильно и когда следила, как разрушается ваш род, и когда прогоняла меня в ту ночь, которой я не помню…

— Вы никогда не пытались восстановить воспоминания? — поинтересовался Гораций так, словно был готов помочь сию же минуту. Откладывать суть уже и без того затянувшегося разговора было не самым разумным решением. — Может, именно в них затерялось то, что заставило вас обратиться к своей тёмной стороне. Ведь не бывает, принцесса, не бывает абсолютного зла, ибо оно нерационально. И Найтмер явилась в ту ночь совсем не просто так. Даже она руководствовалась какой-то целью. Попытайтесь же вспомнить, принцесса, чем вы жили в те годы…

— Не думаю, что там сохранилось что-то действительно ценное, — скрываясь за маской безразличия, произнесла Луна, словно боясь поддаться соблазну. — Я хорошо помню себя, своё детство и юность. Я помню родной дом и наши разговоры с Селестией. Эти воспоминания прекрасны и печальны. Но я не знала бы, почему я уводила пони из столицы и превращала их в бэтпони, если бы мне не напомнил Жером. Как и многие другие моменты, предшествовавшие дню, когда я обратилась в Найтмер Мун. И, Гораций Адеодат Авентин…

— Гораций, — улыбнулся тот. — А лучше просто Папа.

— Гораций, — с нажимом произнесла принцесса. — Я не хотела бы вспоминать, какими идеями я жила и о чём думала, прежде чем стать Найтмер Мун. И, раз уж наш разговор стал настолько откровенен, скажите… — голос принцессы стал твёрд, как никогда за эти дни. — Есть ли способы уничтожить Найтмер Мун?

— Сохранив вам жизнь? — удивился Гораций, не ожидавший подобного вопроса. — Вероятно, нет, — произнёс он, почувствовав, что разговор сам подкинул ему момент, к которому он вёл почти с самого начала беседы. Но на этот раз действовать надо ещё более деликатно. — Стоит полагать, Найтмер Мун является частью вас, и до тех пор, пока вы не…

— И пока я не приму её, я буду несчастна? — с усмешкой и вызовом спросила Луна, и её крылья дернулись, словно принцесса собиралась их раскрыть, чтобы казаться крупнее. — В таком случае, пусть каждый в вашем культе, чьё копыто и магия не дрогнет при виде Найтмер, носит под мантией большой серебряный нож, — перебила его Луна, заметившая, что земнопони вновь предпринял попытку повлиять на Аликорна. — Я не нуждаюсь в вашей помощи, Гораций, — пояснила она причину своего резкого ответа. — А теперь простите. Сегодня я нуждаюсь в отдыхе более, чем в чём-либо другом.

— Как пожелаете, Ваше Высочество, — улыбнулся Папа, медленно поднимаясь с кресла. — А насчёт окна, — добавил он, обернувшись на пороге, — не забывайте, что вы — принцесса. И вам, как я убедился, под силу удалить со своей территории то, что доставляет вам беспокойство.

Луна проводила его намеренно холодным взглядом. Гораций неспешным шагом преодолел порог и закрыл за собой двери.

— Маленькая обиженная пони, агрессивная ко всем, кто не потакает её слабости, — шёпотом рассуждал Гораций, шагая вдоль анфилады опустевших комнат. — Кто не понукает её желанию закрыться от мира и находить вечное утешение в своей жертвенности, утверждаясь за счёт простых смертных пони, с которыми она делится своим временем. Но задумывалась ли ты, принцесса, много ли чести жертвовать тем, что имеется у тебя в избытке? Сможешь ли ты вечно играть эту роль и обманывать себя? Когда-нибудь ты это поймёшь, но уже не сможешь вырваться из порочного круга обид и вечного самопожертвования ради мимолётной мысли о счастье, зовущей на новый подвиг.

Радуга оставила своих соперников далеко позади, ещё в самом начале гонки. Почему-то сразить их наповал околорадужной скоростью, выложив все свои силы на старте казалось ей неплохой идеей. Но Мэйнхеттен оказался гораздо дальше, чем Понивилль — явно не тридцати трёх секундах, и пегаске пришлось значительно сбавить темп. Ещё никогда гонка не казалась ей столь изнуряющей. Прошло чуть более трёх часов, но Радуге казалось, что она летит уже целый день. Казалось, принцесса Селестия просто забыла опустить солнце. Но больше всего Радуга где-то глубоко боялась, что может прилететь в Мэйнхеттен и увидеть остальных гонцов уже давно прибывших к зданию биржи.

«Радуга Дэш, — скажет тогда Импосибли Рич, — вы оказались непозволительно нерасторопны. Забудьте о моём предложении. Ваша звуковая радуга не стоит ничего перед решением реальных задач».

— Возьмите свои десять битс, — вслух продолжила свои мысли пегаска. — И возвращайтесь в ваш Понивилль. — И что тогда я буду говорить своим друзьям? Что я проиграла? Что я не самая быстрая пони? Они сначала очень удивятся. Потом разочаруются во мне. А потом вспомнят о своих дружеских обязанностях, будут ходить вокруг меня и утешать. «Вероятность твоего проигрыша была равна двум с половиной процентам, — отчитается Твайлайт, — так что, не стоит огорчаться, ведь два с половиной гораздо больше нуля. Вот коли бы ты умудрилась проиграть при нулевой вероятности…». А если она ещё и возьмёт какой-нибудь увесистый справочник, то Радуга не ручается, что не натрескает им по макушке дотошной единорожки.

«Не расстраивайся, сахарок, ты просто ещё слишком мала для таких гонок, — скажет Эпплджек, добавив после недолгого молчания что-то вроде, — подрастёшь, и непременно выиграешь этих пони!».

— Ах, я для вас маленькая?! — разозлилась Радуга, отчаянно замахав крыльями. — Не маленькая, а аэродинамичная! — пегаска выкрикнула это вслух, даже не смотря на то, что дыхания едва хватало на усиленные взмахи.

К счастью для изнурённой Дэши, вскоре вдали показался Мэйнхеттен с его узнаваемой верхушкой здания, увенчанного золотой головой лошади. Goldmane Horse — главная торговая площадка Эквестрии, на Foal Street, где ежедневно с десяти утра до шести вечера проходили торги между крупными предпринимателями, фирмами, посредниками и спекулянтами. Но несмотря на азарт и срочные сделки, все пони с часу до двух прерывались на обед. Такая мера была вынужденно введена мэрией города, потому что нередко происходили случаи, когда пони теряли сознание прямо посреди оживлённого зала во время торговой сессии. С введением обязательного перерыва, такие происшествия сократились, но это не останавливало особо ярых дельцов заключать сделки в соседних кафе напротив здания биржи.

«Лошадь будет смотреть на тебя в анфас. Влетай в любое с первого по третье окно пятого этажа, — говорила Импосибли, заставив Радугу несколько раз повторить расположение своего кабинета, чтобы пегаска запомнила. Запомнить-то, она запомнила. А вот что такое анфас — спросить забыла.»

«Если лошадь будет смотреть на меня, то подлетать надо явно не со спины, — догадалась Радуга. — Если бы «анфас» был одной из боковых сторон, то Импосибли бы уточнила, левый анфас или правый. Но такого я не припоминаю. Выходит, подлетать надо спереди».

И будто в подтверждение её догадки, с передней стороны здания все три окна пятого этажа оказались открыты. Видимо, чтобы первый раз пегаска без труда нашла расположение кабинета. В бреющем полёте Радуга ворвалась в комнату, но эффектно взмахнуть крыльями и остановиться у неё уже не хватило сил, и пегаска, упав на ковёр, чтобы избежать столкновения на полной скорости, врезалась в стеллаж с бумагами, который щедро осыпал её отчётами, погребя под кипами бумаг.

Первую секунду она не двигалась. После изматывающего полёта ей просто было хорошо лежать. Потом ей стало казаться, что есть определённый смысл в том, чтобы не вскочить сразу — Импосибли не так станет ругать пострадавшую виновницу, как просто виновницу, устроившую кашу из её бумаг.

— Эффектно, но в следующий раз влетай в третье окно, — раздался голос Импосибли, — там, по крайней мере, диван. — Импосибли сама была пегаской, и прекрасно понимала, что столкновения пегасы переносят гораздо легче остальных пони. — Какие новости от Селестии? — спросила она, взглянув на часы.

— Я… это… — едва переводя дух, говорила куча отчётов, — Селестия сказала, что…

Но что именно сказала Селестия, Радуга помнила плохо. Зато в голове назойливо кружилась последняя её фраза про чуткие понячьи носики, которую Радуга зачем-то ещё и повторила, надёжно закрепив в памяти. Если бы пегаска знала об эффекте края, согласно которому запоминается первое и последнее, вероятно, она бы так не делала.

— Она говорила что-то про поиски Найтмер Мун, — наконец, собралась с мыслями Радуга.

— Дэш, — Импосибли встала из-за стола и направилась к опрокинутому стеллажу, — я делаю далекоидущие выводы, основываясь на том, что именно сказала принцесса. — Импосибли помогла Радуге встать, хотя голубая пегаска вовсе не нуждалась в этом. Было даже что-то необычное в том, чтобы лежать под бумагами после трёхчасовой гонки. — И если твоя информация будет расплывчата, я ошибусь в расчётах. Это будет ещё хуже, чем если бы ты пришла последней. Принцесса Селестия была зла? Она говорила, что сделает с Найтмер, когда поймает её?

— Нет, — ответила Радуга, на этот раз гораздо уверенней, — она точно не была зла. Это было сочувствие. Она переживала, что потеряла сестру. — Пегаска перевела взгляд на Импосибли. — Вроде бы, всё.

— А что насчёт Эквестрийского Совета? — удивилась та. — Разве не решения принцессы по этому вопросу уже вторые сутки ждёт Кантерлот?

— Ах, да! — Радуга ободрилась, довольная, что слушала принцессу внимательней, чем уроки в школе Клаудсдейла. — Селестия полностью поддержит его решения. Также она сказала, что все сообщения членов совета являются достоверными.

— Думаю, достаточно, Дэш. Пока ты невольно не стала додумывать факты. Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, насколько внимательно нужно слушать принцессу. Надеюсь, ты меня не подведёшь и в следующий раз.

— Никак нет, мэм! — выпрямилась Радуга, попытавшись расправить болевшие крылья. — Я возьму у Твайлайт самопишущее перо!

— Твайлайт… Твоя подруга, да? Что ж… — Импосибли потянулась к колокольчику, позвонив, — ты отлично поработала сегодня. Судя по всему, самый быстрый пегас принесёт весть только через пять-семь минут. А это очень хороший результат.

В кабинет вошла единорожка в чёрном строгом платье. Видимо, пони из столиц считали правильным дополнять свой образ нарядами.

— Селестия ищет сестру, — произнесла Импосибли. — Для общественности заявлено, что с целью перемирия или переговоров. Плюс, все пункты Эквестрийского Совета приняты Селестией к исполнению. Лично мне казалось, что принцесса до последнего будет сохранять нейтралитет. Продавайте бумаги промышленного сектора. В краткосрочной перспективе вкладывайтесь во всё, что связано с лёгкой промышленностью и особенно сельским хозяйством и фермами — пока они находятся вблизи исторических минимумов, неразумно не воспользоваться шансом. И держите под наблюдением энергоносители — они сильно переоценены на сегодняшней задержке восхода. Приступайте.

Пони кивнула и ушла. Радуга и Импосибли вновь остались одни.

— Что это вы только что говорили ей? — не выдержала пегаска. — Это звучало непонятно, и потому очень круто! — Радуга подскочила на кресле, намереваясь сделать кувырок в воздухе, но передумала.

— Согласна, — кивнула Импосибли, открывая тумбочку. — Думаю, на сегодня твой рабочий день окончен, — Импосибли положила на стол копыта. Под ними она что-то прятала, но Радуга не могла разглядеть, что именно. — Сколько ты хочешь за свой первый полёт? — спросила она, наперёд зная, что пегаска продешевит.

— Хм… — Радуга почесала гриву, — я задолжала Флаттершай пару битс… вернее, десятков битс. Где-то года три назад, — добавила она, покраснев. — А ещё я хочу выбрать подарок на день рождения Скуталу, и купить родителям двенадцать ваз и три люстры, которые я разбила в детстве. А ещё я бы не отказалась от мороженного и стакана холодного сидра. Двух стаканов. Думаю, это мне обойдётся в восемьдесят битс. Если я не смогу получить всю сумму сегодня, то лучше выдайте мне её завтра, иначе я мгновенно спущу заработанную половину.

— Скромность — не лучший спутник в нашем деле, Радуга. Сегодня ты действительно показала себя с лучшей стороны, и я заинтересована работать именно с тобой. Пятьсот битс — достойная оплата за твой труд.

— Серьёзно?! — Радуга сделала кульбит в воздухе несмотря на болевшие крылья. — Это… это… Я не понимаю, откуда? Я ведь не продала сотню тортов и не создала десяток платьев! Я просто на несколько минут раньше остальных пересказала то, что сообщила Селестия!

— Твоя услуга была не массовой, а уникальной, — улыбнулась жёлтая пегаска, протягивая пять красивых красных бумажек, на каждой из которых значилась цифра 100 и какой-то символ, перечёркнутый двумя вертикальными полосками.

— Эт чё? — недоумевающе произнесла Радуга, повертев банкноты в копытах.

— Это твоя сегодняшняя зарплата, — пояснила Импосибли, уже готовая к дальнейшим расспросам.

— Не, — Радуга вернула банкноты на стол, понимая, что её собираются жёстко надуть, — мне нужны битсы. А эти бумажки пусть и красивые, но слишком дорогие. К тому же, зачем мне пять одинаковых?

— Это и есть битсы, — пояснила Импосибли, — сейчас мы закажем тебе мороженное и два бокала сидра, и продолжим, — пони позвонила в колокольчик, а после села в кресло, приглашая Радугу расположиться напротив. — Эти бумаги равны тому количеству битов, которое указано на них.

— Но какая разумная пони возьмёт у меня эту бумажку?! Она попросит битсы, и будет права! И вообще, почему это, — Радуга помахала банкнотой, — имеет хоть какую-то ценность. Битсы чеканят из редкого металла, а это? Какой-то особый вид бумаги? — язвительно спросила та.

— Ладно, Радуга. Если хочешь, можешь назвать это услугой за услугу, но сегодня я задержусь здесь, потому что ты очень мне помогла, и я не смею отказать в твоей просьбе. — Импосибли села поудобней в кресло. — Знаешь ли ты Спитфайр, капитана Вондерболтов?

— Я?! — Радуга закричала, но тут же приложила копыта ко рту, — знаю ли я Спитфайр?! Да это же самая крутая пони и самый потрясный командир Вондерболтов! Она лучшая летунья во всей Эквестрии и именно благодаря разработанной ей методике складывания крыльев я смогла сделать звуковую радугу!

— Вот теперь представь, что вы со Спитфайр в хороших дружеских отношениях — ты ходишь к ней на тренировки и так далее. А ещё существует одна пегаска по имени Флитфут. Она тоже хорошо ладит со Спитфайр. Они даже отдыхают в одном баре в пятницу после тренировок. И в один день Флитфут срочно оказывается нужна сотня битс, которые Спитфайр, как настоящая подруга, одалживает ей. Флитфут же, в свою очередь — пони порядочная, и несмотря на все увещевания командира вондерболтов, пишет расписку, мол, я, Флитфут, заняла 100 битс у Спитфайр, верну в конце месяца. Разумеется, пишет на барной салфетке или магазинном чеке, потому что ничего иного под копытом не нашлось.

Вроде бы, всё прекрасно. Но Спитфайр, как оказалось, в этом же месяце вдруг решает потратиться на покупку дома в каком-нибудь условном Миддейле, и теперь денег не хватает у неё. До конца месяца дом ждать не может, и Спитфайр обращается к тебе, и просит одолжить сотню битс до конца месяца.

— Разумеется, я ей одолжу! — без колебаний ответила Радуга.

— И в итоге оказывается, что Флитфут вернёт Спитфайр сотню битс в конце месяца, которые она тут же вернёт тебе. Спитфайр понимает, что это слишком сложно, и приходит к тебе со словами: «Знаешь, Радуга, мне некая Флитфут задолжала как раз те сто битс, что должна тебе я. Вот, держи её расписку, она обещается вернуть».

— Нет-нет-нет! — запротестовала Радуга, довольная, что поймала уязвимое место всей этой хитрой цепочки. — Спитфайр я знаю, я с ней вместе тренируюсь, а кто такая Флитфут? Где гарантии, что она действительно вернёт мне эти деньги? Не пойдёт!

— Вот! — Импосибли указала копытом в сторону Радуги. — А теперь представь, что сама Селестия поручилась, что Флитфут вернёт указанный в расписке долг.

— Ну… — Радуга почесала копытом, — тогда я согласна.

— А если это буду я? — спросила Импосибли. — Учитывая, что если Флитфут не вернёт задолженность в срок, то твои битсы компенсирую я, а с Флитфут у меня состоится отдельный разговор после.

— Думаю, это тоже вариант. Судя по всему, для вас пару тысяч битс едва ли ощутимая сумма, потому у меня нет оснований не доверять вам.

— И тогда! — Импосибли интригующе улыбнулась. — Когда, как сейчас, происходит необходимость выступить гарантом, на сцену выходит банк, за которым стоит авторитетное лицо. И этот банк издает долговые расписки уже не от копыта на бумажке, а строго заданного образца. С той суммой, которая указана на банкноте. Это, — Импосибли подняла вверх красную бумажку, — долговая расписка банка. С ней ты можешь получить свои золотые битсы в любой момент, когда пожелаешь. Но вряд ли ты уже захочешь таскать с собой полкило монет просто чтобы купить продуктов на неделю.

— Но мне придётся менять банкноты на битсы всякий раз, как я захочу что-то купить. Это неудобно! — возразила Радуга. — Кто поверит, что за эту бумажку вы дадите ему сто настоящих битс?

— Думаю, менять банкноты на монеты нет нужды. И донести эту прекрасную идею до пони — моя задача, — уверила Импосибли. — Вскоре любой торговец будет знать, что как только он захочет получить свои золотые битсы, он придёт в банк госпожи Импосибли, и получит свой мешок металла в обмен на пять долговых бумажек. Что он делать, конечно же, не станет и расплатится этими банкнотами в дальнейшем.

Выйди на улицу — все ближайшие рестораны уже много лет подряд принимают расписки от состоятельных пони. Затем они могут либо расплатиться ими с поставщиками продуктов, либо обменять в банке на битсы. Но вот незадача — никто, по крайней мере пока, не будет готов принять твой чек. Почему? Потому что ты не авторитетная пони — тебя не знают, и никто не даст гарантий, что сможет обменять твою расписку на битсы, как, впрочем, и расплатиться ей. Вдруг ты разбрасываешься ими на каждом углу, имея на счетах пару битс? Банкноты же в корне меняют дело — за ними уже стоит авторитетное лицо и гарант твоей платёжеспособности.

— Но… — Радуга растерялась, не в силах подобрать слова, — это невероятно! Выходит, я могу носить с собой тысячи битс, и никто никогда об этом даже не догадается! Ваша идея гениальна! Теперь я смогу прятать свои карманные деньги под крыло и втайне от родителей покупать столько сладостей, сколько захочу! Жаль, мне уже никто давно не запрещает этого делать… — пегаска с сожалением вздохнула, но новая волна восторга вновь подхватила её мысли. — Вы представляете себе, что это значит для Эквестрии?!.. Это… Это даже круче моей сегодняшней гонки. Процентов на двадцать! — Словарный запас Радуги, выражавший восторг, уже иссякал, и потому пегаска притихла. Затем она взяла со стола одну банкноту и, не говоря ни слова, вышла. Вернулась Радуга через десять минут с мешочком монет.

— Я не могла не проверить это на деле, — пояснила Радуга, раскручивая золотые монетки на гладкой поверхности стола. — Как наскучит, поменяю обратно, — пояснила та, представляя, как каждая из банкнот может превратиться в груду звонких монет. И вдруг ей в голову пришла мысль, которую Твайлайт спросила бы сразу.

— А откуда берутся битсы в банке? — поинтересовалась пегаска, и желание сдавать золотой битс в обмен на какую-то бумажку тут же развеялось. — Ведь они когда-то кончатся.

— Никогда, — уверила Импосибли. — Я сама лично возглавляю банк Goldmane Horse. Моё состояние оценивается в две сотни миллионов битс. А один из моих соучредителей — Мак Блэкстрим, чьё состояние немногим меньше. Я не заинтересована в том, чтобы мой банк оказался не в состоянии выплачивать по своим обязательствам. Мак Блэкстрим, чьи промышленные мощности будут расти благодаря содействию моего банка, заинтересован в разорении банка ещё меньше. Не переживай, Дэш. Кто-то забирает золотые битсы, отдавая бумажки, а кто-то приносит бумажки, получая золотые битсы. Этот баланс большим запасом готов покрыть любые непредвиденные ситуации.

— Выходит, вы напечатали столько банкнот, сколько банк сможет выдать золотых битс? — предположила пегаска. — Верно?

— Хороший вопрос, Радуга. Но, конечно же, нет. Иначе зачем было придумывать банкноты? Их основная цель — не избавить пони от таскания лишних тяжестей в виде золота. Их задача — сделать больше битс. Не будем вдаваться в сложности расчётов, но я лишь намекну, что суммарная стоимость долговых расписок, уже выпущенных в оборот, не равна стоимости битс, которые хранятся в сейфах банка.

— Минуточку… — Радуга поморщила мордочку, — выходит, если все пони решат получить битсы в обмен на ваши бумажки, битс попросту не хватит!

— Теоретически — да. — Импосибли даже не посчитала нужным выдумывать что-то в оправдание. — Но на практике этот механизм работает иначе. Не могут все пони быть настолько глупы, чтобы сообща ринуться в банк и обанкротить Goldmane Horse. У банка есть ступени защиты от подобных, прости за каламбур, понических атак. Это золотые резервы, ценные бумаги и, в конце концов, временная заморозка счетов. Но одних только золотых резервов хватит, чтобы банк выполнил свои долговые обязательства в полном объёме.

— Эм… А не проще ли напечатать столько битс, сколько их лежит в хранилищах?

— Ещё раз, Радуга. — Импосибли терпеливо вздохнула, встала и подошла к окну, — смысл не в том, чтобы заменить золотой битс на бумажный, а в том, чтобы сделать больше битс. Ещё больше, чем их чеканит Селестия. Потому что принцессе для этого не хватает либо драгметалла, либо мозгов, а никто в Эквестрии, кроме королевского монетного двора, не имеет права чеканить деньги. Но никто не запрещал выпускать долговые расписки. Этих расписок будет гораздо больше, чем золота в хранилищах Goldmane Horse, но никому, Радуга, поверь мне, никому уже не будет дела до этих золотых монет, которые станут пережитком прошлого.

Пони смогут больше тратить и приобретать. Кредиты перестанут ассоциироваться с бедностью и безнадёжностью — их получит и население, и промышленные центры по всей Эквестрии. Это подтолкнёт экономику к доселе невиданным темпам развития. Валовый продукт страны будет увеличиваться на целый процент, а то и полтора процента в год, и рост экономики приобретёт экспоненциальный характер. Огромные объёмы образовавшейся денежной массы получат отрасли, которые в дальнейшем станут основой новой Эквестрии. И мы будем контролировать эту гонку вливанием всё новых и новых бумажек…

…Уже вечером Радуга покинула кабинет Импосибли. Пегаске казалось, что она упускает во всех этих объяснениях какую-то важную деталь, которую никто и не скрывает, но которая больно укусит в самый неожиданный момент. Но самая быстрая пони в Эквестрии сегодня действительно устала, чтобы думать над такими сложными вопросами. Подобные загадки обожает Твайлайт, однако Радуга сомневалась, что сможет донести до неё, почему пони должны доверять бумажному битсу больше, чем золотому. Но прежде чем сесть в последний поезд до Понивилля, Радуга зашла в филиал Goldmane Horse на станции и обменяла на золото ещё сто пятьдесят битс.

Луна отложила книгу в сторону. История о юной единорожке, поступившей в Академию одарённых единорогов, оказалась не только красивой сказкой, но и прекрасным миром идеальной Эквестрии, где зло существует само по себе. Оно рождается из древнего проклятья, из невысказанного гнева или вырвавшейся на свободу магии. Оно не преследует никаких целей и сеет хаос только потому, что не способно ни на что, кроме разрушений. И, безусловно, юная единорожка, едва-едва научившаяся переворачивать страницы книг телекинезом, но уже познавшая ценность дружбы, становится сильнее даже самого жуткого проклятья.

И Луна знала, что героиня находчива, преданна, смела и, в принципе, неуязвима. Принцесса сопереживала ей, однако никогда не боялась ни за неё, ни за её друзей. Но тем и была прекрасна история, полная волшебства и нераскрытых тайн, где зло никогда не было способно задуматься над тем, почему оно зло. Ибо стоило только автору дать ему волю, как вся история оказалась бы несостоятельной наивной сказкой с печальным концом, где одно добро победило другое.

Звук приближающихся копыт заставил принцессу насторожиться и направить все усилия на то, чтобы принять по возможности расслабленную позу — кто бы ни вошёл, он не должен заметить и доли беспокойства в её глазах.

«Я ведь принцесса!» — подумала Луна, представив себя на месте единорожки, под которую прогибались события.

— Войдите! — сыграла на опережение та, почувствовав, что пони шагу не сбавляет и, похоже, собирается войти без спроса.

«Плюс семь битс в копилку высокомерия»

Мак Блэкстрим открыл дверь. Остановившись посреди комнаты, он поймал взглядом Луну, невозмутимо откусывающую яблоко, и после выжидающего зрительного контакта сел напротив — принцесса намеренно не отвела взгляда, и гость это заметил, оповестив принцессу едва заметной ехидной улыбкой. Наступила томительная пауза. Мак Блэкстрим молчал, видимо, испытывая терпение принцессы. Молчала и принцесса, понимая, что ей ни в коем случае нельзя заговорить первой. Но противостояние могло затянуться, более того, Луна уловила взгляд собеседника, метнувшийся на тарелку с фруктами. Если гость без спросу возьмёт с её личной тарелки еду, это будет серьёзным ударом по авторитету принцессы, и Луна это понимала. Выбирая из двух зол меньшее, она заговорила первой.

— Угощайтесь, Мак Блэкстрим, — как можно более дружелюбно предложила Луна. — Вы пришли посоветоваться со мной по какому-то вопросу? — решила она отыграть потерянные позиции.

— Я пришёл сообщить, — парировал жеребец, — что сегодняшнее Вознесение вызвало в Эквестрии широкий резонанс. До недавнего времени мало кто не был уверен в вашем возвращении, и на уровне слухов и домыслов даже жеребёнок из разговоров обеспокоенных родителей знал, что Найтмер Мун вернулась вновь. Сегодня же принцесса Селестия эти домыслы подтвердила.

— Вознесение было не моей затеей, — строго заметила Луна, вдруг испугавшись собственной дерзости.

— Но и не нашей, — ответил Мак Блэкстрим, по-видимому, даже не заметив выпада принцессы. — Я сожалею, что так вышло, — продолжал он безо всякого сожаления, — но таковы были правила Тёмного Писания. Мы понимаем, что в этой книжке нет ни одной вашей строчки. И я более чем уверен, что даже поручить написать книгу о своём триумфальном возвращении — было последним, о чём вы могли думать в ночь перед изгнанием…

— Но кто тогда посмел написать книгу от моего имени? — поинтересовалась Луна. — И более того, почему кто-то поверил во все эти сказки?

— Книга с вашими наставлениями, объемом в тысячу страниц, была впервые издана благодаря дому Мун Люминасов, который к тому моменту уже окончательно лишился своего влияния. Один из его потомков спустя несколько поколений наконец осознал: раз честное имя рода уже не спасти, следует воспользоваться его тёмной репутацией во благо. Очевидно, он заявил, что дом Люминасов имел тесные контакты с Найтмер, является её правопреемником, и издал ваше завещание в виде Тёмного Писания, в котором Люминасам было отведено почётное место. Как и всем, кто примкнёт к ним до вашего возвращения в Эквестрию. Так был создан Культ. Как ни странно, это действительно сработало, продлив агонию рода ещё на несколько сотен лет.

— Так что же вы хотите от принцессы? — поинтересовалась Луна, очищая банан от кожуры. — Вы пришли после Горация Адеодата Мун Люминаса, чтобы дискредитировать своего оппонента-кардинала, рассказав, какой его род плохой и чем вы выгоднее него? — спросила вжившаяся в роль принцесса, подражая книжной героине, не особо считавшейся с авторитетами.

Мак Блэкстрим замер. Луна заметила, как тот усиленно думает и про себя отметила, что её слова попали точно в цель. Жеребец сжал губы. Он дважды пытался что-то сказать, но не мог поймать мысль. Такая смена риторики не входила в его планы, но раз его собеседница пошла на обострение, она его получит.

— Я вижу, принцесса, — начал после непродолжительной паузы Мак Блэкстрим, глядя на развалившуюся в кресле Луну, — из-за таких, как Гораций или Жером, ваши ожидания от жизни оказались слишком завышены. Вы вчера упали с луны, а сегодня получаете деньги, народ и власть. Так вот, принцесса, ничего из этого вам не принадлежит. Вам этим просто дали попользоваться, и не более. И вам давно пора прекращать верить в глупые сказки, — Мак Блэкстрим кивнул в сторону книжки, оставленной на диване. — Хотите, я открою вам глаза? За триста лет до вашего возвращения, дом Мак Блэкстримов увидел потенциал в увядающем Культе Найтмер. Без нашей своевременной поддержки у него не было шансов застать ваше возвращение. Знаете, что написано на фамильном гербе рода Блэкстримов? «Срок вложения — жизнь». Но мои предки превзошли сами себя, инвестировав в проект, окупаемость которого — несколько сотен лет. И род Люминасов, который будет уверять вас в былой великости, и этот безумный Культ, и вчерашние бэтпони, и даже вы — часть того большого проекта. И если вы, или ваш возомнивший себя богом Жером решите проявить инициативу…

— То вы нас убьёте, да? — спросила принцесса, будучи не в состоянии демонстративно поедать фрукты после такой внезапной смены приоритетов.

— Хуже, — уверил Мак Блэкстрим. — Я не убийца. Вы останетесь жить. И будете наблюдать, как вышедшая из-под контроля машина со странным для вас названием — экономика, разрушает стабильность Эквестрии, опустошает элитные кварталы Мэйнхеттена и лишает пони работы, ферм и земель, оставляя их без единого битса. И когда вы передумаете, будет бесполезно просить меня повернуть это вспять — никто, ни я, ни Селестия даже при всём желании уже не сможем остановить надвигающийся хаос. Подумайте об этом, когда вдруг или вы, или Жером решите воспользоваться обнаруженной уязвимостью или начнёте плести интриги против меня.

— Но… — Луна растеряла свою уверенность. Она уже не представляла себя героиней читаемой ей книги, а изо всех сил старалась понять, в какой момент что-то пошло не так. — Но зачем вы создавали этот разрушительный проект, который может принести столько горя? Я не верю, не верю в абсолютное беспричинное зло! — принцесса уже не боялась наивности своих слов. Она их осознавала, но больше не хотела прятать эмоции под маской рациональности. И надеялась, что если Мак Блэкстрим хоть сколько-нибудь не является вопиющим сказочным злом, он не оставит без внимания отчаяния Луны.

— Принцесса, — недопустимо спокойно произнёс жеребец, — сообщу вам даже более того: я — тоже добро. Не перебивайте! — повысил голос Мак Блэкстрим, заметив, сколько воздуха набрала в грудь Луна. — Я буду в вас крайне разочарован, если вы полагаете, что добро должно быть абсолютным. Иногда стоит платить меньшим во имя большего…

— Это вам не рынок, Мак Блэкстрим! — не выдержала Луна. — Абсолютное благо не может быть достигнуто жертвой!

— Скажите это врачам, в чьи обязанности входит делать пони больно, чтобы в дальнейшем не было ещё больней! — на тон выше Луны произнёс жеребец. — Не существует абсолютного добра, не будьте наивной кобылкой! Оглянитесь вокруг, принцесса. Вас не удивляет, что за тысячу лет вашего отсутствия Эквестрия ничуть не изменилась? Кловер Мудрая, Гасти Великая, Старсвирл Бородатый. Мне ли вам рассказывать, кто они такие и какой могущественной магией обладали пони в ваши времена. На магической дуэли с любым из этих единорогов Селестия будет обездвижена ещё до того, как сумеет вспомнить хоть какое-нибудь достойное заклятие! А теперь представьте, что за тысячу лет правления нашей многоуважаемой принцессы не появилось ни одной пони, хоть сколько-нибудь равной ей по силе. Что это? Я скорее поверю, что магия постепенно улетучивается из нашего мира, чем назову это случайностью!

— Но Селестия не могла…

— Могла. Ещё как могла. Знаете о чем только может мечтать юная единорожка? — спросил Мак Блэкстрим уже чуть тише.

— Быть… ученицей…

— Быть ученицей в Академии одарённых единорогов. Зачем это Селестии? Эта Академия — средство контроля, чтобы никто и никогда не стал более могущественной пони, чем нынешняя принцесса!

— Это неправда! Моя сестра не такая! — ожидаемо воскликнула Луна, пытаясь вспомнить хоть какие-нибудь аргументы в пользу своей сестры.

— Защищайте дальше вашего мучителя! — бросил Мак Блэкстрим. — Эквестрия сделала три шага назад в развитии магии и полшага вперёд в развитии технологий.

— Вы не обманите меня! Я была в Мэйнхеттене, и я видела эти здания. Я видела, насколько грандиозный город за тысячу лет был возведён на месте поселения!

— Все эти здания — дань искусству и глупости! Мы до сих пор трясёмся в поездах Мэйнхеттен-Кантерлот, вместо того, чтобы сжать пространства Эквестрии сетью порталов. Мы бы познали алхимию и извлекали из земли чёрные соки растений, которые вобрали в себя свет и энергию солнца, вместо того, чтобы обходиться понной тягой. А вы задумывались ли принцесса, что находится выше неба? А как излечить опасные болезни, не полагаясь на удачу знахарей? Мы бы преобразовали этот мир так, будто сами являлись его богами. А тысяча лет, Луна, потрачена впустую! Потрачена впустую бессмертной пони, которая не ценит время, и которая сделала всё, чтобы удержать свой круп у престола.

— Она пыталась! Вы не можете знать за неё, почему у Селестии не получилось сделать мир лучше настолько, насколько вы его себе представляете!

— Я прекрасно в курсе того, о чём говорю! — возразил Мак Блэкстрим. — Знаете когда были изобретены паровозы? Вы в курсе, что это такое?

— Эм… — Принцесса задумалась. Слово казалось ей очень знакомым, будто она слышала его в каком-то сне. Почему-то представилась огромная повозка, которая движется благодаря магии огня, воды и воздуха.

— Это технология, благодаря которой путь из Мэйнхеттена в Кантерлот для земнопони занимает шесть часов, а не четверо суток. Сказать вам, как эти изобретения увидели свет? Их чертежи, пылившиеся в семейных архивах, просто были выкуплены моими прапрабабками и прапрадедами у обнищавших Мун Люминасов вместе с их Культом в обмен на поддержку со стороны дома Блэкстримов. Мы созвали сотни пони и начали строительство этой проклятой дороги, не спросив разрешения принцессы! А когда она узнала, было уже поздно — Селестия просто не посмела разрушить то, что уже начали воздвигать её подданные.

— Но разве за эти годы не было создано ничего, что оправдало бы бездействие Селестии? — в отчаянии произнесла Луна. — Я буду считать ваше мнение предвзятым, если вы не назовёте хоть сколько-нибудь значимых плюсов её правления.

— Пожалуй, были. Это стабильность. Мир и благополучие Эквестрии в эти тысячу лет.

— А разве этого мало? Разве этого недостаточно? Скажите, может ли быть что-то ценнее счастья пони, живущей в мире и благополучии?

— Ваши разговоры, Луна, лишены и доли здравого смысла. — Мак Блэкстрим потянулся к тарелке с фруктами. — Эквестрия невероятным чудом избегала потрясений целую тысячу лет. Она жила в мире и спокойствии. Но что произойдёт, когда мы столкнёмся с чем-то действительно серьёзным? Вам никогда не казалось безрассудным, что единственная оставшаяся принцесса Эквестрии, способная двигать небесные светила, бросается в бой с Найтмер Мун? Её Высочество, так дорожащая благополучием своих подданых, рискует безопасностью всей страны. Почему? Потому что в стране не существует ничего, что способно остановить нападение или вышедшую из-под контроля магию.

Только мелькнула весть о вашем возвращении, а страна уже сходит с ума. Беспомощные стражники засели в Ванхувере, Кантерлот вовсю крутит интриги за место у потенциальной новой принцессы, а рынки лихорадит на задержке восходов и двусмысленных высказываниях Селестии. И всё это из-за одной единственной пони, которая сидит передо мной и не понимает, что происходит. А теперь представьте, что на Эквестрию вдруг обрушилось что-то страшнее безобидной Найтмер. Вероятность этого мала, но на достаточно большом промежутке времени подбирается к ста процентам. Эквестрия окажется повержена, как только падёт принцесса. А это случится в первой же серьёзной схватке, потому что в Эквестрии нет никого кроме Селестии, кто был бы способен противостоять потенциальной угрозе.

Вот чем платит Селестия за своё место на троне. Под угрозой — вся Эквестрия, и этому должен быть положен конец. Не стоит считать меня неизлечимым романтиком или подлым лицемером — я переживаю за благополучие Эквестрии только оттого, что я в ней живу. Беспокоит ли меня, что случится с ней после? Едва ли. Так уж получилось, что мои интересы оказались под нимбом альтруистического начала. Но, по крайней мере, я ни на секунду не задумался придать своим меркантильным планам хоть сколько-нибудь благородный вид. Оттого он должен вызывать ваше доверие больше, чем песни Горация о благополучии несчастных бэтпони. Задумайтесь над этим, принцесса, если вам придётся выбирать.

Мак Блэкстрим встал и направился к двери. Луна не остановила его. Она не сказала «можете идти» за полсекунды до того, как её кардинал покинул место и не сделала ничего, чтобы попытаться утвердить свои позиции принцессы. Она молча проводила его взглядом, и когда закрылась дверь и стихли шаги, Луна доплелась до мягкой кровати и упала на ворох одеял и подушек. Магия принцессы левитировала книгу, бросив ту лицевой стороной вверх. На ней между арочных колонн кантерлотского замка, парила ещё совсем юная волшебница, пытаясь поймать ускользающего жёлтого парасприта. На заднем фоне виднелся замок и мчащаяся галопом стройная белая единорожка. Луна всхлипнула.

«Не вздумай рыдать! — строго наказала она себе. — Представь, как было бы скучно читать историю о пони, если бы каждое потрясение заставляло её плакать! — Луна вытерла набежавшие слёзы, решительно стукнув копытом в подушку. — Отныне буду поступать так, как должны поступать героини романов. И первое правило — никто не должен видеть слабости новой Луны».

Но докончить мысль принцессе не удалось. Из-за двери послышался цокот. Именно цокот, а не тяжёлая поступь Мак Блэкстрима или медленные шаркающие шаги Горация. Это был либо Жером, либо худощавый остромордый единорог в плаще, который присутствовал на Вознесении. Нейсей, или как там его?

— Разрешите, принцесса, — раздалось из-за двери.

«Нейсей, — догадалась Луна по голосу. — Как же вы все меня за сегодня достали! Но ты очень вовремя.» — Не разрешу! — резко ответила та, вдруг почувствовав огромное удовлетворение и даже гордость за своё решение.

— Эм… — только и произнёс голос. Было видно, что отказа Нейсей явно не ожидал, а его «разрешите» было лишь формальностью. — У меня есть некоторые… кхм… сведения о принцессе Селестии. И мне нужно задать вам пару вопросов.

— Селестия подождёт до утра! — наигранно весело ответила Луна. — Она же принцесса дня, а не ночи! Передай, что скоро полночь, ей пора спать! — засмеялась принцесса уже искренне, представив выражение морды Нейсея. А ещё она представила, как старшая Луна укладывает в постель сопротивляющуюся младшую Селестию.

— Э… Принцесса. При всём моём уважении, я хочу, чтобы вы прекратили это и немедленно меня выслушали, — строго произнёс Нейсей.

— Если ты откроешь дверь, выслушивать тебя будет Найтмер Мун! — пригрозила Луна, с широкой улыбкой глядя на своего кумира с обложки книги.

За дверью нерешительно потоптались. Затем резко развернулись, что полы мантии ударились о дверь, и ушли.

Принцесса, довольная своей маленькой победой, откинулась на подушку — быть сильной пони оказалось совсем не так трудно, как представлялось вначале. Стоит лишь первый раз сказать «нет», широко улыбаясь собеседнику в лицо, и каждый последующий раз уже не будет вызывать ощущения, словно своим отказом ты предаёшь Эквестрию. Может быть, отказать Нейсею оказалось легко, потому что это было лишено смысла, да и не так уж трудно казаться смелой, прячась за дверьми комнаты. Но начинать Луна решила с малого, а лучшей возможности пока что не представилось. Накопытники звонко упали на пол. Приняв удобную для чтения позу, принцесса открыла книгу и вновь погрузилась в захватывающий мир приключений и маленьких подвигов. До полуночи она хотела успеть прочесть ещё одну главу.

Ночь казалась бесконечной. Её колдовство, а не привычная магия, спустилось на Понивилль, и город погрузился во тьму. Небо не переливалось мириадами звёзд и зигзагами созвездий. Оно не освещало пространство привычным мягким сиянием. Вместо приятного фиолетового небо было угольно-чёрным и бездонным. И лишь ослепительно белый диск луны бросал на землю лучи прямого люминесцентного света, разлиновывая аллею когтями ветвей. Природа замерла в ожидании настолько тихом, что каждый шаг по грунтовой дороге в сторону фермы отдавался бы звонким цокотом.

Луна шла наугад, пробираясь через ряды деревьев с голыми ветвями и редкими одиноко висящими яблоками. Под копытами шелестела листва, тяжёлая и сырая от стелющегося по земле ночного тумана. Принцесса шагала вперёд, опасливо озираясь по сторонам: даже во сне порой бывает очень больно, а образы кошмаров надолго запечатлеваются в памяти. Луна не была уверена, что после тысячи лет вне Царства Снов, она готова увидеть между стволов деревьев чей-то замерший силуэт. Ведь он не послушается Луну и поплывёт ей навстречу. Бррр…

Принцесса поёжилась от этой мысли. Раньше Луна могла взаимодействовать с пространством сновидений. Она могла менять его образы, едва касаясь своим воображением окружающего эфира. Мелькнувшая вспышка мысли, неозвученное желание — и он послушно перетекал, обретая новые формы и создавая волшебство подлунного мира. Но после возвращения Луны домой, Царство Сна более не желало слушаться свою принцессу, и она брела по собственным владениям, никем не признанная и не замечаемая.

Где-то между стволами, совсем близко — футах в ста пятидесяти, мелькнул прямоугольный огонёк. Принцесса тут же сменила направление и ускорила шаг. Домик с большим сараем стоял, окружённый рядами деревьев. Свет, горящий во всех окнах, выливался наружу, стелясь тусклыми жёлтыми прямоугольниками по двору. Принцесса перескочила через забор и заглянула внутрь дома.

Много пони всех возрастов собралось за двумя сдвинутыми вместе столами. На жёлтой узорчатой скатерти стояли яблочные пироги с тонкими дольками яблока сверху, запечённые яблоки, яблочные оладьи, яблоки в карамели и джем. Как догадалась Луна, тоже яблочный. Пони наливали чай и сидр, брали кусочки пирога и о чём-то разговаривали, но при этом — совершенно бесшумно. Казалось, звуки замирали в воздухе, и вся эта ночь, и ослепительная луна, и даже эти пони, собравшиеся в нарочито-уютной атмосфере деревенского домика — лишь декорации, чтобы принцесса уловила знаки этого таинственного символизма.

Луна встала перед дверью. Чужой дом мог не любить названных гостей, и принцесса остановилась в нерешительности, не смея переступить порог. Внезапно дверь открылась, пройдя сквозь бестелесного Аликорна, не успевшего отскочить в сторону. Юная рыжая кобылка вышла за порог и вылила ведро воды в раскидистый куст у крыльца. Затем она посмотрела прямо сквозь Луну, заставив принцессу боязливо обернуться.

— Кто бы ты ни был, заходи, — произнесла юная кобылка низким грубоватым голосом, устав вглядываться в темноту. — В эту длинную ночь наши двери открыты любому гостю.

Луна всё ещё стояла в нерешительности, но рыжая кобылка второй раз приглашать не стала. Оставив дверь приоткрытой, она взяла ведро и вернулась обратно в дом. Принцесса бросила мимолётный взгляд в окно комнаты, где проходило торжество и затем поднялась на крыльцо. Вторгаться в чей-то сон и приходить на праздник незваным гостем Луна не желала даже во сне. Но пони, собирающиеся такой дружной компанией и сидящие до поздней ночи в кругу знакомых просто не могли быть негостеприимны. Тем более сегодня здесь рады любому гостю. Это было похоже на свадьбу, но Луна не видела ни жениха, ни невесты.

— Пони… — нерешительно произнесла принцесса, заглянув внутрь.

На просторной, обитой деревом, веранде, тускло горела единственная лампа, собрав вокруг себя всех насекомых. Большие чёрные жуки неохотно бегали по поверхности верстака вокруг лампы, а ночные бабочки носились над самым пламенем, светясь на общем тёмном фоне комнаты. Пахло яблокам и сеном. Их спелые плоды лежали на полу веранды, отражая изогнутые блики единственного источника света. Дорожка, не занятая яблоками, тянулась до двери справа, и принцесса проследовала в дом.

Узкий протяжённый коридор, гораздо более длинный, чем был дом снаружи, тянулся вдаль, оканчиваясь массивной деревянной дверью. Рыжая кобылка с соломенными волосами, собранными в хвостик бесследно исчезла, видимо, нырнув в одну из дверей, тянущихся справа. Этот сон был совсем не похож на те, что видела Луна в предыдущие ночи. Весёлая жизнерадостная Пинки, рассказавшая все секреты Понивилля, и вдохновлённая Рарити, стали отражением безмятежной жизни Эквестрии, какой её желала видеть Принцесса Ночи. Нынешний же казался квинтэссенцией её переживаний.

Луна толкнула первую дверь, и ослепительно яркий свет, ворвался в полутьму коридора, заставив принцессу зажмуриться. За дверью была не комната: бесконечное пространство, наполненное лишь голубым небом, сочной зелёной травой и рядами деревьев с красными спелым плодами, искрилось и переливалось в солнечных лучах. Воздух казался жидким от зноя и был наполнен запахом скошенных трав. Несмолкаемый цокот кузнечиков и жужжание пчёл, наконец, нарушил томительную тишину, и Луна вздохнула с облегчением. Глухой удар привлёк внимание принцессы: рыжая пони лягнула ствол дерева, и спелые плоды посыпались в подставленную корзину.

— Эпплджек! Я делаю точно так же, как и ты! — обиженно-возмущённо произнёс жёлтый жеребёнок с большим красным бантом. — Но у меня всё равно ничего не получается!

«Значит, сегодня я в гостях у Эпплджек, — запомнила принцесса имя на случай, если ей придётся говорить с хозяйкой сегодняшнего сновидения».

— Не расстраивайся, сестрёнка! — бодро произнесла та. — Первые сто корзин яблок за меня сбил Большой Маки, а ещё пять сотен я собирала с пола. Яблоки не падают в корзину, если их об этом не попросить.

— Но я просила! Я говорила им, что если они не упадут туда с первого раза, я не получу свой знак отличия лучшего сборщика яблок!

— Давай попробуем вместе, — предложила Эпплджек, подходя к жеребёнку. — Ты ещё и впрямь мала, но с другой стороны я сбила своё первое яблоко, когда мне было семь лет! Может, мне повезло, и оно просто упало от ветра… Это даже больше похоже на правду, потому что я, как и ты, ждала своей кьютимарки и целыми днями пинала стволы деревьев в надежде её получить. Встань поближе, Эпплблум. Нет, не так близко! Будь готова опереться на передние копыта, чтобы не улететь вперёд, когда лягнёшь яблоню.

Скрип колёс деревянной телеги привлёк внимание Луны. По тенистой аллее между деревьев двигался крупный жеребец, запряжённый в повозку с тремя кадушками яблок. Луна сразу отметила в нём надёжного пони — по его походке, действиям и молчанию. А ещё у него было простое и говорящее само за себя имя — Большой Маки. Принцесса не знала, его ли имела в виду Эпплджек, но этот жеребец как нельзя больше походил именно на Большого Маки.

— Можешь забирать, — кивнула ему Эпплджек. — Поработай пока что за меня, а я помогу Эпплблум — в семье эпплов любая пони должна уметь собирать урожай. Даже если для неё это лишь развлечение.

— Йеп.

— Переры-ыв! Обед! — раздался скрипучий, но сильный голос со стороны дома. — Заканчивайте сбор, после обеда приступим к готовке джема!

Две кобылки переглянулись.

— Ладно, сестричка, не переживай. — Эпплджек положила своё переднее копыто на спину Эпплблум. — Впереди ещё целая осень, я научу тебя всему, чему сама когда-то научилась от бабули и Большого Маки. В конце концов, не мы ли лучшие сёстры на свете?

— Это уж точно, — тяжело вздохнула Луна.

— Кто последний, тот — засохшее яблоко! — взвизгнула Эпплблум, припустив вперёд по тропинке к дому, и вслед за ней, переглянувшись, рванули Маки и Эпплджек.

Когда же рыжая пони скрылась за стволом дерева, часть сновидения, залитая ослепительным сиянием света, растворилась, превратившись в продолжение коридора, упирающегося в массивную дверь. Принцесса сделала неуверенный шаг назад, словно не желая возвращаться в тёмный пустой коридор. Но сияние погасло вовсе, и Луна спешно зашагала к следующей двери, ожидая увидеть продолжение этого необычного сна.

Странное свечение неба мягким светом наполняло расчерченные садами поля. Пространство вновь поглотило звуки и замерло в томительном ожидании. Фиолетово-жёлтое мерцание неба разлилось над городом, казавшимся с высоты здания ратуши, откуда наблюдала Луна, маленьким и невзрачным. Окрестность обозревалась на многие мили вокруг — вероятно, ратуша была выше самого высокого здания во всём Мэйнхеттене. Но принцесса привыкла к таким особенностям снов и уже не обращала на них внимания. Она смотрела, как закат разливает на город фиолетовые и оранжевые блики, перекрашивая маленькие домики и лишая мир иных цветов. И как два чёрных силуэта, стоя на крышах двух ферм по обе стороны сцены, почти одновременно вскинули копыта, указывая друг на друга.

Сиреневые тучи, клубясь, как густой дым и поднимаясь из-за ферм, поплыли навстречу и скрыли собой косые лучи закатного солнца. Мир стал синим и неестественно сиреневым. В воздухе запахло дождём и послышались раскаты грома. Луна не любила такие сны больше всего — они не страшные, но тревожные. Словно напряжения, которое испытывает пони недостаточно, чтобы сформироваться отчётливому страху, но в то же время его уже слишком много, чтобы пройти незаметно. Страх не способен принять отчётливую форму, и его не победить одной лишь волей и заклятием.

Такие сны никогда не испытывают жеребята, и о них почти не помнят взрослые жеребцы и кобылы. Чаще всего их видят юные пони, уже достаточно разумные, чтобы осознавать, что происходит, но всё ещё не привыкшие, что не понимать происходящего — нормально. Подобные сновидения кажутся очень яркими и красочными, и запоминаются на всю жизнь. Они могут повторяться снова и снова, всё в новом и новом проявлении, но каждый раз интерпретируя одни и те же события.

— Что ты хочешь этим показать?! — крикнула Луна в небо, попытавшись отступить обратно в коридор, но не найдя двери, через которую появилась на балконе. Луна не хотела решать загадки и погружаясь в него надеялась, что он будет похож на тот, что она видела у Пинки. Часть разума принцессы, называвшаяся осторожностью, твердила, что Луне пора проснуться, но природное любопытство и гордость быстро показали осторожности, где её место. — Я не хочу видеть, как ссорятся пони и как из-за них страдают другие! — закричала принцесса. — Это слишком личное! Здесь я Принцесса Ночи, а не ты! — голос Луны дрогнул, и она замолчала.

Пони её не слышали, и гнали тучи, с оглушительным грохотом сталкивавшиеся в центре. Небо затянулось пеленой и хлынул дождь. Внезапно внимание Луны перекинулось на вспышку — это не была молния. Это был свет, который вырывался из амбара одной из ферм. В ту же секунду ещё один лучик света замерцал сквозь окна фермы напротив, и две пони, светящиеся жёлтым светом — единственным тёплым, среди холодных синих оттенков, понеслись навстречу друг другу. Светящийся силуэт молодого жеребца перескочил через забор, и оказался на территории соседней фермы.

— Ах, вот оно что… — Луна продолжала следить за действием внизу, словно из королевской ложи в театре. История, которую она смотрела, была отточена слишком гладко, чтобы быть импровизацией. И декорации, и освещение были подобраны идеально, и у принцессы не оставалось сомнений, что именно эту историю видит Эпплджек как минимум раз в год.

Ослепительно-яркий свет вспыхнул в центре сцены. Он становился всё сильней, возвращая миру его прежние цвета. Впервые появился цвет сочной травы и цвет неба, не искажённый призмой из сиреневого стекла. Два силуэта касались носами друг друга, и аура света пульсировала, выбрасывая лучи и разрастаясь. Но это увидели два чёрных силуэта, стоявшие на крышах своих ферм, и их тёмные тени, похожие на проявление теней Найтмер Мун, мгновенно перетекли к центру. Они схватили свои лучики света и попытались их оттащить друг от друга. В Луне закипела злоба. Принцесса ждала, когда жеребец и кобылка взбрыкнут и лягнут копытом своих противных мучителей, ведь это было так просто, так ожидаемо… Но добро никогда не поступает правильно, оно всегда поступает хорошо, и потому светящиеся силуэты отдалялись всё дальше и дальше друг от друга, пока, наконец, их аура не стала совсем блёклой. Светящаяся кобылка упиралась из всех сил, но Найтмер-тень жеребца была сильнее.

Принцесса злобно стучала копытом по деревянному балкону — она уже не верила в победу добра, но и наблюдать за так предсказуемой развязкой она больше не собиралась. Видимо, для победы добра оно должно быть, как минимум, с острыми накопытниками и рогом.

— Я тебе покажу, мерзавец! — не выдержала Луна и кинулась с балкона, расправив в падении крылья. Выставив передние копыта, она зажмурила глаза и чуть пригнула голову за секунду до ожидаемого столкновения…

…Принцесса кубарем покатилась по дощатому полу длинного тёмного коридора. Поняв, что сны её обманули, она вскочила и гневно расправила крылья.

— Покажись! — грозно произнесла принцесса. Но даже расправившая крылья, она вовсе не была похожа на грозную правительницу. Луна всё так же оставалась обиженной принцессой, которую вновь чем-то обделили. — Это моё личное, Найтмер! Ты уже и без того навсегда отвратила от меня мою сестру, и я не позволю тебе поселиться в моём Царстве Сна!

Сзади скрипнула дверь, и резким скачком принцесса перелетела половину коридора, развернулась и склонила рог для атаки. Но из-за двери вышла Эпплджек. Она шагала в сторону принцессы, не замечая её. Один вопрос не давал Луне покоя, и принцесса решила во что бы то ни стало попытаться узнать ответ.

— Почему в своих снах ты видишь нас с Селестией? — Луна спросила тихо, но сосредоточенно, представляя, как каждое произнесённое ей слово подхватывается окружающим эфиром и устремляется в сознание рыжей пони, минуя её слух. — Ты хотела показать, к чему приведёт наша ссора? — нетерпеливо добавила Луна, уже не вкладывая в это предложение столько усилий, как в предыдущее.

Эпплджек ничего не ответила. Она лишь толкнула очередную дверь и шагнула в внутрь. Принцесса с опаской заглянула: это была обычная комната, и если бы пони в ней не разговаривали бесшумно, можно было бы предположить, что всё это происходит на самом деле. Именно это помещение со сдвинутыми столами принцесса видела с улицы. Пони, преимущественно жёлтых и зелёных окрасов, пили чай с пирогами и джемом, беседовали, показывали друг другу фотокарточки и делились историями из своей жизни. Но только сейчас принцесса обратила внимание, что пустует три места. Вопросов накапливалось больше, чем находилось ответов, потому что ответов не находилось вовсе. Луна вопрошающе глянула на Эпплджек, надеясь, что она, Принцесса Ночи, всё ещё в состоянии передавать невербальные знаки во снах.

— Тогда меня ещё не было, — внезапно начала Эпплджек. — Может быть, даже в планах. Я плохо знаю события тех дней, но то немногое, что я когда-то услышала, стало кусочками нерасказанной истории, которая всякий раз выстраивается по-разному. События дополняются моими домыслами, и сегодня ещё не самый худший вариант.

— Что? — Луне показалось, что её услышали. — О каких нерасказанных событиях ты говоришь?..

— …говорят, они и впрямь были прекрасной парой. О, Селестия, почему когда хочется сказать что-то по-настоящему важное, получается очередная банальность, — Эпплджек бросила взгляд на дверь напротив, и Луна взглянула вслед за ней. — Бабушка не любит об этом рассказывать. Она не любит всё, что связано с той историей и всё, что напоминает ей о Гранд Пэа. Я знаю лишь, что они невзлюбили друг друга. Скорее всего, это была серьёзная ссора или обычная конкуренция, хотя я и не могу представить Бабулю Смит, разрывающую отношения с соседями только из-за падения продаж яблок… Я лишь знаю, что это было какое-то действительно большое событие, раз бабуля молчит о нём.

Жёлтая кобылка неосторожно взмахнула копытом и опрокинула чашку, пролив сок на скатерть. Её соседка подскочила от неожиданности, приложив копытца ко рту и испуганно глянула на Бабулю Смит, сидящую во главе стола. Но та лишь добродушно засмеялась, глядя на смущённую мордочку гостьи. Она указала пожилому жеребцу, сидящему напротив, на шкаф, где хранила салфетки. А кобылка продолжала рассказывать какую-то, по-видимому, очень увлекательную историю.

— Мои родители, — продолжала Эпплджек, — пытались помирить наши семьи, но конфликт разрастался. Из подростковых склок он вместе с его зачинателями вырос в семейную обиду — обе семьи считали себя оскорблёнными одним только существованием таких соседей. Никто не слышал голоса благоразумия, потому что это означало бы признание собственной неправоты. Во всяком случае, так считал каждый в отношении себя. И когда Пэа Баттер вышла замуж за Эппла, её отец, во всяком случае, как я догадываюсь, просто бросил её и уехал в Ванхувер.

Потом появился Большой Маки, я и моя сестра Эпплблум. Когда мне было десять, родители решили отправиться в Ванхувер — даже после стольких лет в моих родителях теплилась надежда, что всё ещё возможно. Но путь от Понивилля до Ванхувера, находящегося на северо-западе Эквестрии, пролегал окольным маршрутом через радужные водопады или же напрямую — через Вечнодикий лес, — голос Эпплджек дрогнул. Наступила тишина. Рыжая пони вновь бросила взор в сторону двери напротив, и принцесса опасливо подошла и прислушалась. В комнате раздавался жеребячий плач. И Луна не стала открывать дверь, чтобы подтвердить свои догадки.

— С нами осталась Бабуля Смит. Она старается не вспоминать тех событий, потому что считает себя виноватой в случившемся. Вероятно, она никогда не простит ни себя, ни Гранд Пэа за ту глупость, что они совершили, но сделанного не повернуть вспять. Мне никогда не было необходимости повторять дважды — в тот год я усвоила самый важный урок в своей жизни. Я стала по-настоящему ценить тех, кто остался со мной. Вероятно, уже в семь лет я осознанно приняла решение стать объединяющим центром семьи и не повторить ошибок моей бабушки и Гранд Пэа.

И с того самого возраста я старалась. Старалась, как могла для своих лет. Прошло немного времени, и мы стали действительно дружной семьёй. В Понивилле даже сложилась поговорка: «дружны, как Эпплы». Но так уж получилось — нам понадобилась горе, чтобы научиться ценить. Кто-то говорит, что мы живём ради осуществления мечты, и я действительно соглашусь с этим пони. Но я бы ещё добавила, что наша мечта — недопущение нашего кошмара…

Снятся ли мне кошмары? Я всегда отвечаю, что нет — счастливые пони и на миг не должны перестать искриться счастьем, потому что они ответственны не только за себя, но и за счастье окружающих. Но вру ли я? О, только во сне я могу признаться себе, что даже я, Элемент Честности, тоже лгу. Однако я ведь понимаю, что это совсем не тот обман…

…Луна не верила названиям Элементов. Слова похожи на цветные карандаши — одним-единственным можно изобразить только цвет крашенного забора, но не передать гаммы, которой переливается листва в летний солнечный день. Так и Элемент Честности вовсе не означал, что рыжая пони никогда не должна была лгать. Честность здесь значила нечто большее, чем просто вечное действие сыворотки правды. Честность — простота, незамысловатость, прямота, открытость, искренность. И это всё то, чем стала Эпплджек, осознанно принявшая решение никогда не допустить своего кошмара.

— Вероятно, — Луна вздохнула. — Если бы мы с Селестией получили этот опыт, всё было бы совсем иначе. Но теперь мы похожи на Гранд Пэа и Бабулю Смит, которые не готовы простить ни себя, ни окружающих. Мы — Аликорны, и в этом наша беда. Мы думаем, что всегда успеем, и потому не успеваем никогда. Но вы, простые пони, как никто знаете цену времени. И когда страх перед ним становится выше страха предложить мир, вы с готовностью прощаете друг другу старые обиды. Напомни мне… Вернее, нет, я сама скажу Бабуле Смит одну очень важную вещь в следующий раз.

Урок был услышан Луной, но не был усвоен — принцесса боялась применить полученное знание к себе, заранее предсказывая бессмысленность собственной попытки и отыскивая ещё сотни причин, чтобы даже не пытаться. Ведь как и простые пони, принцесса очень боялась неудач. А гости за столом разговаривали, пили чай и смеялись. И лишь три места пустовали.

Луна развернулась и вышла в коридор. Хозяйка сегодняшнего сна так и осталась стоять в комнате, скучающе глядя на накрытый стол. Осторожными шагами, будто не желая нарушить сна, Луна направилась обратно, чтобы покинуть дом как положено и расстаться со сном рыжей пони, но приглушённые восклицания из-за двери, последней из этой вереницы, заставили принцессу замереть и прислушаться. Ушки Луны дёрнулись к источнику звука, но этого было недостаточно. Принцесса вернулась, медленно пройдя мимо открытой двери, где сидели гости. Луна посмотрела на Эпплджек, будто спрашивая разрешения зайти в последнюю дверь, но рыжая пони на неё не смотрела и, похоже, даже не замечала. Луна прошла сквозь дверь.

— Прощальный ужин?! — воскликнула Эпплджек, — Филси, что вы имеете в виду?

— Никому, Эпплджек! Никому не говори об этом! — Жеребец в пиджаке метался из угла в угол. — Я был в Кантерлоте, я был в Мэйнхеттене. Готовится нечто действительно ужасное. Я всегда был и остаюсь верен нашей принцессе, но когда случится неизбежное, лояльные ей окажутся под ударом первыми, и чем влиятельней они были во времена благополучия Эквестрии, тем больше можно будет у них отобрать. Мне не удержать всех ферм. Многие ваши родственники разорятся, кто-то может пропасть навсегда. В любом случае, Эпплджек, я знаю, насколько для вас важны семейные узы. И если ты хочешь, если ты сможешь устроить последний сбор Эпплов вне плана под любым выдуманным предлогом, сделай это. В твоём распоряжении — любые мои ресурсы. Я не должен был тебе об этом говорить, но пусть это будет моя дань семье Эпплов, с которой я так долго дружил.

— Что должно произойти? — Луна обеспокоенность прижалась к стене, — скажите, пожалуйста, что происходит! — Принцесса сорвалась на крик.

В коридоре послышались шаги, и Луна выскочила из комнаты. Эпплджек шагала в сторону веранды, и Луна вновь решила прибегнуть к невербальной передаче мыслей, как в прошлый раз, но рыжая пони не была готова слушать. Она застыла перед входной дверью, и Луна подавила соблазн закрыть глаза и сбежать из сна до того, как эта дверь откроется. Но уйти просто так было подобно недочитанному финалу книги, когда, кажется, всё нужное сказано, но только последняя сцена наделена правом подвести итог всей истории.

Эпплджек толкнула дверь и отступила на шаг, будто приглашая незримую гостью полюбоваться абсолютно чёрной ночью. Сквозняк ворвался в дом и загасил тусклый ночник, погрузив окружающее пространство в темноту. Нет больше в мире красок. В неприятных люминесцентных лучах луны предстала та самая яблочная аллея, с голыми ветвями мёртвых деревьев. Запах гнили и сырости опавших листьев ворвался вместе с ветром. Где-то совсем рядом завыли древесные волки. Луна отшатнулась от двери, наступив на яблоки, разложенные на полу — плоды последнего сбора Эпплов. Действительно последнего. Чёрный застывший силуэт пони сорвался со своего места и медленно поплыл к принцессе.

— Остановись! Я поняла! Я всё поняла! — Луна попыталась отползти, но силуэт приближался быстрее, чем двигалась Луна, барахтаясь среди яблок. В считанные секунды расстояние до чёрной пони из неприятного превратилось в критически близкое, и, взмахнув крыльями, принцесса вырвалась из сна в последний момент.

Fimbulvetr

Вот как мыслит единорог

Погоня за радужной тенью II. Надежда

Пузырьки

Сёстры вечны

Милые пони делают: Торт

Странная (A derpy one)

Длань Мессии

Голос сверху

Келпи

Вознесение Луны

Nightmare Is Coming