Вознесение Луны

Вознесение Луны

Магия ночи — особая магия. Стоит только последнему лучу солнца скрыться за горизонтом, как её обволакивающая субстанция занимает собой всё пространство, наполняя его гаммой особых звуков, запахов и ощущений. Она витает в воздухе и вливается в распахнутые настежь окна домов, она стелется ночной прохладой по паркету спален, создавая сновидения, и, играя страницами книг, шепчет свои истории о далёких прекрасных мирах.

Ночь не отбирает краски солнечных дней, но заменяет их буйное пестрение сдержанной палитрой спокойствия и постоянства. Сияние её восходящей луны не приносит восторга новой жизни, но разметая мишуру и блеск ежедневной суеты, показывает истинную ценность уже имеющейся. Она нужна, чтобы заставить умолкнуть гармоничную, но чужую музыку гремящего оркестра, и чтобы в наступившей тишине одиночества можно было услышать собственную мелодию.

Но сегодня даже ночь не могла принести спокойствия в замок, пробудившийся от тысячелетнего забвения. И среди тех, кто только набирал темп медленной ритмичной мелодии, были двое, уже готовых поступиться гармонией своей прежней жизни ради того, чтобы стать единственным дирижёром этого оркестра и диктовать ему своё видение идеального мира. Ради идеальных миропорядков иные вселенные, спрятанные за гладями зеркал-порталов, развязывали войны, но даже самые кровопролитные, они не были так отвратительны в своём истоке, как те, что начинались ради наживы и жажды власти. Той самой бесцельной власти не как инструмента воплощения идеи, какой бы она ни была, а той, получив которую, пригретый удачей избранник начинает тешить своё самолюбие, всё более уверяясь в собственной богоподобности.

— Едва ли кому в Эквестрии хватит смелости заявить, что его правление было бы ознаменовано благополучием бóльшим, чем смогла добиться Селестия. И ещё меньше тех, кто готов примерить корону Её Высочества, — произнёс Жером, обернувшись в пустоту комнаты и поймав взглядом точку на уровне морды незримого слушателя. — И вы ожидаете, что стремясь встать во главе нового мира, я задамся вопросом: а будет ли мне под силу стать созданием ещё более безупречным, чем нынешняя Селестия и удастся ли построить мир ещё более светлый, чем смогла она? О, безусловно не удастся. Но если, Всевышняя Лорен, ты смотришь на меня сейчас, и думаешь, что я — подлец, желающий сыскать тщеславия или того хуже — самодур, упивающийся собственной великостью, и что я не должен был оказаться в этом мире жеребячьей наивности и искренности, то не оборви меня на полуслове и дай мне закончить. И ты увидишь нечто действительно завораживающее.

Жером сдержанно улыбнулся и склонил голову, медленно зашагав к оконному проёму. Из окна, выходящего на небольшую площадь перед замком, скорее всего даже в безлунные ночи был хорошо виден мост, выделяющийся на фоне чёрного ущелья. Мелькнул огонёк, и тёмный силуэт единорога вынырнул из-за стволов деревьев и направился в сторону замка.

— Опоздал, Нейсей, — осуждающе произнёс сидящий в пустой комнате Жером, погасив магией единственную тусклую свечу, стоявшую на столе. — Те двое уже давно ждут тебя в зале церемоний.

Когда единорог, подойдя к самому основанию замка, скрылся из виду, Жером, шагнув в плотную к окну, обернулся в темнеющее пространство пустой комнаты и, спиной опершись о каменную кладку подоконника, вновь поймал воображаемого собеседника взглядом.

*Жером в пустой комнате*
— А ты, Гораций, — произнёс Жером, указав копытом в сторону негорящего камина, — гораздо проворней, чем я мог предполагать. Ты узнал о Луне, как только слух о ней растёкся по улицам Даркстоуна и, вероятно, когда об этом ещё даже не знала Селестия. Вы ждали её прихода с того самого момента, как её силуэт пропал с луны. Вернувшаяся принцесса, безусловно, должна была возглавить Культ имени себя, превратив ваш клуб по интересам в свою потенциальную элиту.

*Гораций в Зале церемоний*
— Но на тот момент, — говорил Гораций, обращаясь к Нейсею и Мак Блэкстриму, — Луна оказалась совсем не той Найтмер, что ожидала вся Эквестрия. И волею случая нашла приют в стенах борделя некоторого пони по прозвищу «Паук». Вероятно, он держал в своих сетях не только сам городишко со всеми его тайнами и секретами, но и мэра, отчего тот оказывал ему должное почтение. Играть на его территории — было опасной затеей. И следовало сделать так, чтобы он пришёл сюда.

*
— Составить официальное письмо, — продолжал Жером, обходя полукругом место, в которое впился взглядом, — было унизительно, и ставило в заведомо подчинительное положение весь Культ. «Пожалуйста, верните нам нашу Луну, можете отправить Почтой Эквестрии», — передразнил Жером воображаемого Горация: — Нет. Это было недопустимо. Надо было заявить о себе так, чтобы я сам решил приехать с Луной, понимая, что без Культа мне не реализовать её потенциала.

*
— Принцесса без подданных — что дверь без ключа, — говорил Гораций, расхаживая у трона будущей принцессы. — Я предложил ему негласную сделку, и он согласился. Тем вечером, когда мы с Цицелием прибыли в Даркстоун, мы поселились в местной гостинице…

*
— Решив приехать инкогнито, только болван заселится в номер и расплатится редчайшими монетами времён правления Двух Сестёр. Но ты ведь не столько оплатил номер в отеле, сколько дал мне знать, что за гости пожаловали в Даркстоун. Учитывая, что лётные отряды пегасов уже засели в городе, ты догадывался, что выкрасть Луну даже с боем не удастся. И врываясь ко мне той ночью безоружным, ты знал, что в моих же интересах будет дать тебе уйти, а лучше и вовсе притвориться, что я не узнал тебя, ибо ты — основа так необходимого мне культа. А вот Цицелий — лишь тот, кто наведёт меня на Культ, даже не сообщив мне о своей причастности к нему.

Как я догадался о его причастности? Согласно Тёмному Писанию, у Папы должно быть три кардинала. Двое — господин Нейсей, чиновник принцессы Селестии, и Мак Блэкстрим — передовое лицо энергетического сектора, только что вошли в замок с разницей в десять минут. Нет третьего. Потому что им и был Цицелий, от которого почему-то было решено избавиться. Может, потому что он — бэтпони?

*
— Цицелий оказался разменной монетой, — рассуждал Гораций, гася копытом свечи. — Он был настоящим бэтпони и истинным фанатиком, чем был слишком опасен для нашего общества. Его следовало вывести из игры, ибо как только Луна получила бы в распоряжение целый народ с Цицелием во главе, мы рисковали бы не только отойти на второй план, но и вовсе потерять контроль над Культом. Мы поставили на карту всё, и теперь в наших копытах и Луна, и её народ.

*
— Так в одночасье я едва не лишился Луны, — продолжал Жером. — Но без этого риска, она никогда бы не стала принцессой. Ты думаешь, что я не догадывался о твоих планах, Гораций? Кто достигает цели без проигрышей — везунчик на раз. Настоящий же победитель всегда готов к серии локальных отступлений. Так умелый игрок в покер порой платит небольшим заведомым проигрышем за то, чтобы в конце увидеть карты оппонента. Я почти знал, что меня ждёт поражение, но сейчас мне удалось достаточно неплохо разобраться в твоём плане. И теперь ты даже не представляешь, насколько роковой оказалась мысль избавиться от Цицелия…

---

В зале церемоний было темно, и только возвышение у трона было освещено двумя стоящими по краям канделябрами так, чтобы тень пони, стоящего у кафедры, занимала всё заднее пространство стены. И пока что им был Гораций. А двое кардиналов располагались у подножия.

— Плохие новости из Кантерлота, — произнёс Нейсей, почувствовав, что Мак Блэкстрим не станет отчитываться перед Горацием. — Луна оправдана, но убедить Селестию оставить решение совета в тайне мне не удалось. Если мы ничего не предпримем, завтра на восходе Солнца принцесса произнесёт речь…

— У вас она есть? — поинтересовался Гораций, пока ничуть не обеспокоенный.

— Как личный спичрайтер Её Высочества, я сделал два экземпляра, — кивнул Нейсей. — Один получила принцесса, а второй я передал Мак Блэкстриму.

Земнопони залез копытом во внутренний карман пиджака и достал смятый свиток, протянув Горацию, но не более чем на полкопыта. Так, чтобы Папа сам спустился с кафедры и взял бумагу.

— Интересно-интересно, — произнёс Гораций, пробежавшись взглядом по свитку. — Значит, всё не так плохо, как могло быть — Селестия не объявила войну Найтмер, но в то же время, теперь вся Эквестрия будет знать истинное отношение нынешней принцессы к своей сестре. А это — большой риск перемирия, на которое пойдёт Луна, стоит только ей услышать это, — пони потряс бумагой в воздухе.

— Я постарался сделать её речь крайне неоднозначной, — продолжил Нейсей, когда Гораций вернулся на кафедру, — но Селестия не глупый жеребёнок, мне приходилось крайне осторожно подбирать выражения, чтобы моя речь не сгорела в огне её камина. Потому мы не можем уповать на разночтения.

— Когда, говорите, собирается выступить Селестия? — переспросил Гораций, обращаясь к Нейсею.

— Сразу с поднятием солнца, — неожиданно вступил в разговор Мак Блэкстрим. — И если она это сделает, нам не удастся держать Луну в информационном вакууме слишком долго. Всё-таки, она принцесса, а не кобылка-подросток, которой можно что-то запретить.

— Много ли времени в запасе? — спросил Гораций, всё ещё пребывая в хорошем расположении духа, будто всё происходящее касалось его лишь косвенно.

— Шесть часов, — ответил Нейсей. — Нужно что-то предпринять до этого момента, потому что, когда взойдёт солнце, будет поздно.

— Или сделать так, чтобы его восход не состоялся, — предложил Мак Блэкстрим и, не дожидаясь возражений, продолжил: — Если солнце не взойдёт по вине Луны, Селестия усомнится в верности своего решения. По крайней мере, отложит публичные заявления о невиновности Луны. А если и выступит, сомнительно, что ей столь же охотно поверят.

— Это невозможно! — покачал головой Нейсей в знак категорического несогласия. — Мы не сможем заставить Луну задержать восход против её же воли.

— Нет-нет, — прервал его Гораций, — мне весьма нравится эта идея. Но как именно вы предлагаете убедить Луну противостоять своей сестре?

— Не оставьте ей выбора, — сурово произнёс жеребец. — Род Блэкстримов, в ожидании возвращения Найтмер, поддерживал ваш Культ последние три столетия. Пришло время платить по счёту. Думайте, фантазируйте, читайте Тёмное Писание — меня не волнует, под каким соусом вы преподнесёте ей это. Соберите публику до восхода. Пусть принцесса докажет своё право быть Её Высочеством в глазах своих подданных. И пусть Луна знает, что если она откажется, она больше никому и никогда не будет нужна.

---

Луна никогда не назначала свиданий во снах и никогда не появлялась во сне чужой пони без причины, хотя очень многие звали её с собой. Были даже те, кто говорили ей о своих маленьких мирках с их прекрасными лугами под солнцем и водопадами в облаках, и приглашали, обещая ждать. Но Луна лишь улыбалась — не могло ночное светило озарять лишь одну пони, не обделив остальных. И многие годы принцесса ночи оставалась любимой всеми, но никому недоступной и одинокой.

Однако своим негласным правилам вопреки, Луна очень желала найти сон той странной розовой пони. Принцессе казалось, что вчера в спешке простилась с ней недостаточно тепло, к тому же, розовая пони хотела рассказать и показать ещё так много… Пинки Пай была первой, кто приняла Луну, не оценивая принцессу по опыту предыдущей жизни, и это окрыляло, и после изнуряющего противостояния в тяжёлом мире из материи, хотелось купаться в лучах её безграничного восторга и неиссякаемой любви к жизни. Как необычно и странно вверить себя простой пони и позволить ей быть сильнее.

Но маленький мирок Пинки Пай не явился Луне. И лишь одна из шести вызванных принцессой сфер выплыла ей навстречу. Она не мерцала, не искрилась и не разбрасывалась избытками магии в окружающее пространство. Её белое сияние было равномерным, как и привыкла видеть Луна, когда-то путешествовавшая по миру сновидений. Осторожно шагнув, она заглянула через тонкую плёнку сферы.

Белая кобылка с фиолетовой гривой что-то рисовала, сидя в кровати посреди комнаты. Очень знакомой комнаты. Той самой, что некогда служила покоями самой принцессы. Странно было спустя тысячу лет вновь встретить их в том неизменном виде, в котором в последний раз запомнила их стоявшая на карнизе Луна. Но принцесса не обрадовалась и не загарцевала на месте. Более того, она даже не улыбнулась. Ей стало обидно и противно, что в покинутую ей комнату заселили какую-то придворную пони, которые за тысячу лет сменялись подобно постояльцам в отеле. И Луна почувствовала себя одной из них.

Видимо, принцессу никто не ждал. Да и не была она больше принцессой. Так решила Селестия, вновь поступив прагматично и правильно, как и всегда поступала до этого. Она даже не стала менять интерьера комнаты вовсе не потому, что когда-то давно он так старательно создавался обеими сёстрами по общим эскизам и вобрал в себя яркие эмоции ещё ничем не омрачённых воспоминаний, а потому, что менять интерьеры без причины — расточительно. Селестия даже не сменила кровать, подаренную своей сестре, и десятки кобылок и жеребцов спали в ложе, предназначавшейся одной-единственной. Самой-самой любимой сестре.

Нахлынувшая обида вновь овладела Луной, отчего пони захотела забиться в угол комнаты и заплакать, как в детстве. Но представившаяся картина показалась ей унизительной, и разозлившись на собственную слабость, принцесса прыгнула к центру комнаты, встала на дыбы и ударила передними копытами в бок кровати, желая опрокинуть подарок своей сестры — пусть эта придворная пони испугается! Впервые принцессе не захотелось спасать своих подданных от страшных сновидений, потому что сейчас она сама будет страхом для этой глупой пони, занявшей её место!

Но копыта принцессы скользнули сквозь кровать, и Луна едва не упала вперёд. Это неожиданное обстоятельство поубавило пыл принцессы, и ей даже стало стыдно. Ведь как бывало — чем более идеальной пыталась быть Луна, тем более заметными оказывались даже мельчайшие её оплошности, становясь непростительными на фоне её безупречности. Так пони привыкали к идеальному образу. Привыкали они и к отзывчивой хранительнице снов. Хоть подданные и были благодарны ей за спасение от ночных кошмаров, однако, когда принцесса не являлась зримым образом, позволяя пони самим побороть страх, те обижались или даже злились на безразличие Луны.

Но на то она и была Аликорном, чтобы молча сносить обиды, ведь не было для тонко чувствующей натуры принцессы обвинения более страшного, чем обвинение в равнодушии. И в такие моменты не хотелось лечить себя осознанием полезности выполненной миссии — что толку, когда маленькие пони никогда не оценят её трудов, и даже будучи оберегаемыми в Царстве Снов, найдут повод, чтобы недовольно и забавно стучать копытцами, выказывая своё неодобрение.

И в такие моменты приходила Она. Она шептала и звала Луну за собой. Она семенем сомнения прорастала в душе принцессы, всё сильнее завладевая её чувствами и мыслями. Она — была единственной, кто действительно понимала Луну и заботилась о ней. «Стань идеальной, — шептал голос, — и всё твоё правление запомнится днём, когда ты едва оступилась. Стань собой, и снисходительное помилование осуждённого увековечится в одах о твоём великодушии»…

Прогремел гром, и белая единорожка отвлеклась от создания эскиза и поглядела за окно, на котором стали появляться первые капли дождя. Встав с кровати, кобылка неспешно подошла к окну и прильнула мордочкой к стеклу. Пегасы не обещали дождя сегодня. Сегодня ли? Рарити попыталась вспомнить, какой сейчас день, но не смогла. Восстановить события в памяти тоже не вышло — цепочка мыслей терялась где-то на моменте, как она села в поезд до Кантерлота.

— Пони… — осторожно шепнула Луна, не желая напугать единорожку. Но та даже не откликнулась. — Кто ты? — громче спросила принцесса и подождав, добавила: — Ты ведь слышишь меня?

Но пони не обернулась, и Луна осторожно подошла сзади, глянув сквозь искрящееся от капель стекло. За окном было темно, с крыши ручьями стекали струи воды, и печально-молчаливый, весь вымокший Кантерлот не был похож на тот прекрасный дворец, что сиял куполами в ясный день и благоухал садами, залитыми лучистым блеском солнца. Не приглашал он и гулять по сверкающим лунным дорожкам парков, и не звал влюблённых пони уединиться в укромных лабиринтах своих садов. Отгородившись от непогоды, он остался совершенно пуст. И только в узких светящихся окошках сиротливо ютилась жизнь.

Луна почувствовала себя виноватой, за то что своей несдержанностью испортила сон маленькой пони, и решила это исправить. Вторгаться в магию чужого сна просто так принцесса считала дурным тоном, но что оставалось ей делать, когда она уже и без того так сильно повлияла на сон единорожки. Сосредоточившись, Луна попыталась разогнать чёрные облака, но сколько принцесса ни старалась, ветер приносил всё новые.

— Пони не любят такие дожди, — произнесла Рарити, глядя в темноту с безуспешно противостоящими ей огнями столицы. — Они рады тёплым проливным дождям и майским бурям, когда хочется прыгать в мокрой траве и скакать по лужам. Они рады внезапному дождю в знойный летний полдень и ночным дождям, расчищающим небо под утро и заставляющим мир переливаться подобно кристаллу. О, Рарити, Рарити, тогда, почему же тебе так нравятся эти печальные затяжные дожди?

Луна замерла в удивлении, и магия на кончике её рога растворилась.

— Нет, конечно, я не люблю, когда дождь застаёт меня в пути, — оговорилась кобылка. — Он портит причёску, а грязь забивается в копытца, но смотреть на плачущий за окнами Понивилль порой бывает более ценно, чем на вечно восторженный и суетящийся.

— Эта пони рассуждает почти как я, — подумала принцесса, следя за тем, как единорожка отвернулась от окна и направилась вглубь комнаты.

— За вечной радостью мира не услышать своих собственных желаний, — продолжала та. — Нет, безусловно, если удел твоих желаний — съесть большой кусок пирога, то едва ли тебе вообще придёт в голову размышлять о чём-то сверх. Но если твои мечты… — Рарити опёрлась о стул, подняла копытце и замерла, выгнув спинку, — крылаты и не ограниченны материей, то, безусловно, ты готов принимать с благодарностью и наступление ночи и приход осени. И даже печаль, сменяющая радость порой приносит большее удовлетворение. Ведь так? — спросила она, повернувшись в сторону Луны, что принцесса даже растерялась.

— Может быть… — согласилась она, всё ещё пытаясь понять, слышит ли её единорожка. — Печаль — созидательна. А восторг — лишь то, что пользуется её плодами…

— Творцы, — продолжала Рарити, оборвав Луну, — осознанно приносят в жертву себя, чтобы произвести на свет то, что принесёт счастье другим. Мы вкладываем душу в эти неказистые формы зримого, пытаясь в меру сил облачить мысли в наряды, произведения, архитектуру и даже…

-…даже сны? — с надеждой спросила Луна, и её ушки дёрнулись.

-…даже сны, — продолжала Рарити. — Хороший писатель создаст то, что другие захотят прочесть, — продолжала она, доставая из шкафа старую картонную коробку. — А истинный — то, о чём он сам захочет рассказать. И неважно, что его будут читать по диагонали или не будут вовсе — призвание не нуждается в признании. Но если бы хоть кто-то знал, как порой бывает непросто смириться с мыслью, что многие пони живут лишь в одном мире и доверяют только тому, что видят. Так, прекрасный предмет гардероба, вобравший в себя часть переживаний и грёз создателя, оказывается «милым платьицем для Гала», гениальные картины становятся украшением…

— А прекрасные миры снов остаются лишь только снами, — прошептала Луна. — Они слишком эфемерны и непостоянны, чтобы пони были готовы их принять, — принцесса подсела к белой единорожке, понуро опустив голову. — Печально, что даже самая прекрасная и дорогая нам вещь на деле ценна лишь нам как создателю. Мы закладываем в неё свои мысли и чувства, наполняем воспоминаниями, чтобы однажды кто-то восхитился стоимостью материала, из которого эта вещь сделана. Платья или картины готовы покупать за внешнюю красоту. А мои сны, хоть и наполнены переживаниями более всех иных творений искусства, нематериальны. И большинство забывается под утро.

— Так в чём же тогда смысл искусства, особенно, такого? — спросила вслух Рарити, достав из коробки деревянную лакированную рамку. Из-под стекла смотрели две кобылки, в неказистых очертаниях которых угадывались совсем юная принцесса Селестия с ещё розовой гривой и принцесса Луна, ростом чуть выше табурета. «Любимой систре» — значилась кривая подпись в углу.

— Неужели она это сохранила… — покачав головой, произнесла Луна, разглядывая собственный подарок ко дню рождения Селестии. — Положи его… — попросила принцесса белую единорожку, вдруг почувствовав тревожную мимолётную мысль. Но Рарити не слышала просьбы. Она встала с кровати и левитируя памятную вещицу магией направилась к горящему камину, подтвердив опасения.

— Все эти безвкусные безделушки портят гармоничный интерьер, выдержанный в классическом стиле. Не говоря уже о том, что они захламляют комнату…

— Пожалуйста, — повторила Луна, видя, что Рарити подходит всё ближе к камину, — положи! Положи её на место! Это моё, я приказываю! — сорвалась принцесса, и яркая вспышка молнии на миг озарила комнату.

-…глупые и никому не нужные пылесборники…

Луна прыгнула между Рарити и огнём камина, до которого оставалось лишь несколько шагов, преградив единорожке путь. Но пони беспрепятственно прошла сквозь Принцессу Ночи, остановившись у огня. Поняв, что это не помогло, Луна взмахнула крыльями, пытаясь затушить пламя, однако огонь лишь едва шелохнулся.

-…вряд ли это достойно покоев принцессы… — говорила Рарити, держа картину у огня, отчего щедрые мазки краски отбрасывали тени на полотно.

— Остановись, пожалуйста! — мотала головой Луна, отчаянно пытаясь магией забрать свой рисунок. Но принцесса была бессильна, и лишь изнурила себя бесполезным противостоянием. — Хорошо, — сдалась та, оставив попытки сохранить свой подарок и остальные памятные предметы в картонной коробке. — И пусть это лишь сон, я знаю, что проснувшись, ты именно это и сделаешь. Делай. Тебя позвала Селестия, чтобы благоустроить комнату давно забытой сестры и разрешила тебе избавиться от хлама. И если сестра меня не ждёт домой, значит, и все наши совместные воспоминания — тоже хлам. Ведь ценны они лишь только тогда, когда нужны двоим. Сжигай. Но только дай мне ещё раз взглянуть, прошу.

Принцесса подошла чуть ближе и взглянула на свой рисунок. Вероятно, было символично, если бы картина счастливых сестёр, стоящих бок о бок, сгорела в огне. Но только Луна не станет на это смотреть и оборвёт сон, едва рамка коснётся пола камина. Ожидая неминуемого, принцесса закрыла глаза.

Где-то глубоко в подсознании Луны мелькнули воспоминания вчерашней ночи, как она едва не испортила сон розовой пони. Но ведь истязаний Луны не могло быть в сценарии Пинки Пай? Похоже, принцесса сама вплетала собственный сюжет, наполняя сны своими опасениями и переживаниями. В таком случае, сейчас был последний шанс преодолеть себя и поверить в чудо так искренне, будто никогда ранее не доводилось в нём разочаровываться.

— Но если и это недоразумение тоже считать искусством, то в чём его цель? Цель искусства — воодушевлять! — воскликнула Рарити, чуть приподняв картинку. — Я поняла это только сейчас! Ни красота, ни мастерство создателя, не так важны, как важна эмоция! Прекрасные картины галерей, росписи дворцов и музыка концертных залов — универсальные ключи к душам пони. Они понятны каждому, и тем гениальны. Они — как отмычки к большинству дверей… но есть двери, глубоко внутри. Там пони хранят свои самые ценные воспоминания, переживания и страхи. И туда не попасть просто так. Для этого нужен уникальный ключ. И это, — произнесла Рарити, ставя картинку на камин, — то особое искусство, наполненное никому не ведомым смыслом, кроме самого создателя.

Рарити отошла от камина, направившись к картонной коробке на кровати, а Луна так и осталась стоять у огня, словно любое её движение вдруг прогонит это невероятное чувство вновь воскресшей веры в добро.

— Так, создавая осязаемые модели незримых образов, мы пытаемся сказать нечто больше, чем способны выразить в повседневности, — Рарити стала осторожно выкладывать на постель открытки с поздравлениями, рисунки с запечатлёнными счастливыми моментами и самодельные статуэтки сестёр. — Вдохновить — вот основная задача искусства. Чтобы хотелось восторгаться, жить и творить, передавая свой порыв другим… И тем это воодушевление сильнее, чем тоньше подобраны ноты и оттенки к той самой заветной двери. Четкие формы классицизма в интерьере этих покоев, безусловно, способны стать универсальным ключом многим, но принцесса достойна уникального ключа.

Рарити подхватила магией две статуэтки и подскочила к камину, выставив их рядом с рисунком. Видимо, сёстры решили сделать фигурки друг друга, потому что Луна, над которой работала старшая сестра, вышла на порядок лучше Селестии.

— Любой акт творчества — не только попытка самовыражения и запечатления воспоминаний, но и стремление найти ту самую заветную мелодию цветов, запахов и звуков, которая откроет пони новый незримый мир нематериального. А сны? — спросила Рарити, будто услышав немой вопрос Луны. — Сны — вершина этого искусства, ведь ни один другой вид эмоционального воздействия не обладает таким широким спектром красок и ощущений. И когда художники подбирают гаммы оттенков, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к разрешению этой загадки, сны дают нам возможность почувствовать наши переживания, даже не намекая о своей сторонней природе.

Луна засмущалась, и кончики её крыльев затрепетали. Она улыбнулась и подошла к Рарити, которая продолжала выкладывать поделки сестёр.

— И если цель искусства — воодушевлять, то сновидения — самое изумительное и, пожалуй, непревзойдённое из всех. Какая магия навеяла мне мысль переосмыслить призвание искусства не как инструмента создания идеальной красоты, а как ключа к душам пони? И когда советы Селестии были лишь пустым звуком, когда они пытались проникнуть в ту тайную дверь сознания и донести до меня эту мысль, они лишь вызывали отторжение. Тем, что были справедливыми, но чужими. Но кто сейчас подобрал ключи к той заветной двери и вложил мне эту идею под видом моей собственной? Неужели я сама? А между тем, я чувствую, что некто стоящий вон там, — Рарити указала ровно в то место, где стояла принцесса, отчего та чуть отшагнула, — да-да, именно там, управляет волшебством этой ночи и творит настоящее чудо.

Рарити замурлыкала под нос какую-то песенку, стараясь двигаться в такт мелодии. И подходя к камину с открыткой принцессы Селестии, она бросила мимолётный взгляд в сторону Луны, чему-то улыбнувшись. Или принцессе лишь показалось.

— Спасибо тебе, маленькая пони, — на всякий случай ответила взаимностью Луна. — Странно и удивительно, что такие юные кобылки способны вновь открыть Принцессе Ночи тайны сновидений. В эту ночь ты спасла меня, как и спасла меня в прошлую ночь Пинки Пай. Ваша принцесса провела на луне так много лет, что совсем забыла, что нужно делать, когда хочешь поблагодарить, но силы слов не достаточно…

Луна подошла к Рарити и накрыла её крылом, не почувствовав ничего, кроме тепла.

— Как прекрасен тот дождь за окном! — пела единорожка, протирая пыль с фигурки Луны, и принцесса почувствовала, как кто-то нежно щекочет ей загривок.

— Хорошо, я не буду его убирать, — пообещала Луна, распушив крылья от щекотки, — И я совсем не против того, чтобы такая милая пони спала в моей кровати. И, Рарити… — произнесла она, и голос её вновь сделался серьёзным и печальным, — мы никогда больше не встретимся с Селестией. Но передай ей, что я всё равно люблю её.

Вспышка молнии и прокатившийся почти мгновенно раскат грома заставил принцессу вздрогнуть. Гром отозвался эхом трижды, слишком быстро, чтобы успеть отразиться от Кантерлотской скалы. Снова гром. На этот раз без молнии…

…Принцесса открыла глаза. Стук в дверь. Темно, и оттого кажутся ослепительными полосы света, врывающиеся в комнату сквозь дверные щели. За дверью послышались перешёптывания, и сердце принцессы тревожно забилось. Первая мысль подсказала ей бежать через окно, но Луна обуздала свой страх, однако, готовая в любой момент обратиться к своим инстинктам. Желая скорее разогнать неизвестность, принцесса прыгнула к двери.

— Ваше Высочество! — раздался сладкий и текучий голос Горация, сбавив волнение принцессы вполовину. — В зале церемоний всё готово для Вашего Вознесения.

И страхи, которые огромным усилием воли собрала Луна, вновь пустились галопом, порождая мыслимые и немыслимые картины вероятных событий. Принцесса слышала, что такое Вознесение, но не понимала, какой смысл закладывал Культ Найтмер в эти слова. Это больно? Почему-то это стало беспокоить ещё не пробудившуюся Луну в первую очередь. Принцесса Селестия что-то рассказывала о порталах в другие миры и о чьём-то «Вознесении» там. Тогда юная Луна считала это лишь жестокими сказками старшей сестры, но с тех пор само слово «вознесение» отдавало оттенками боли и страданий. А особенно сейчас, когда принцесса осталась в старом замке, полном неизвестных ей пони, знающих о ней больше, чем она сама.

— Вы в порядке, Ваше Высочество? — поинтересовался голос за дверью в ответ на наступившее молчание, сохранив оптимальное решение между невозмутимостью и заботливым беспокойством.

«…Я всегда могу улететь, — думала принцесса, шагая по тёмным коридорам замка вслед за Горацием и высоким серым единорогом с жиденькой чёрной гривой и острой мордой. — По крайней мере, за мной пришли без стражи. Или это лишь уловка, чтобы усыпить бдительность… Усыпить?»

Луна, дрожащая от волнения, но усилием воли пытающаяся сохранить остатки холодного рассудка, начала вспоминать заклинания, которые мгновенно и навсегда облегчат её страдания, если вдруг её решат, как в историях Селестии, распять на кресте, ведь единственному известному ей вознесению предшествовало именно это. Но это ещё не означало, что распятие — необходимая процедура, и это давало Луне надежду, ведь заклинаний, которые облегчили бы её участь, Луна так и не вспомнила.

Перед ней совсем не так много присутствующих — не более полусотни силуэтов, и все они покрыты тёмными накидками, скрывающими их целиком. Почти половина зала пуста, отчего собравшиеся сидят в отдалении друг от друга. Их едва видно из-за слепящего рядом с трибуной огня и полной темноты в зале. Между кафедрой и основной частью зала стоят трое — Гораций, единорог, сопровождавший их из покоев, и полный земнопони в пиджаке, в отличие от всех остальных неподобающе оценивающе глядящий на своё божество. Ни магия, ни огонь не освещают тёмный зал. Лишь две чаши с поднимающимся кверху пламенем стоят по обе стороны кафедры, создавая огромную тень принцессы. Беспокойство Луны постепенно проходит — креста нет. По крайней мере, пока. Она догадывается, что сейчас ей дадут слово, она не знает, что говорить, но не способна придумать заранее хоть что-то вразумительное… К ней поворачивается Гораций и одобрительно кивает.

— Я? — шёпотом удивляется Луна, не ожидавшая, что представители её Культа даже не скажут вступительного слова. Впрочем, она понимает, что в этом случае будет казаться, что слово передают ей. А это недопустимо для авторитета Её Высочества. Луна подошла к кафедре. На её покатой поверхности лежали листы бумаги. Три версии речи, одну из которых и должна была озвучить Луна. Но времени на выбор не было…

— Дыши глубоко и спокойно, — вспомнились Луне наставления ещё молодой Селестии, когда её младшей сестре приходилось произносить речь перед своими подданными. — Они тебя выбрали, и каждый взял на себя часть ответственности за свой выбор. Никто не посмеет и шёпотом упрекнуть тебя в чём бы то ни было, потому что в таком случае, он перед всеми признает ошибочность собственного выбора. Помни, это не экзамен, и в интересах каждого значимого лица оправдать тебя как собственный выбор, даже если этот выбор оказался неверным. Однажды моя речь началась с молчания. Намеренного трёхминутного молчания, которое потом вошло в книги ораторского искусства.

Луна не была уверена, что ей, как и Селестии, простят трёхминутное молчание, да и сил держать давление всего зала такое продолжительное время у неё не было.

— Ровно тысячу лет назад, — мягко, но убедительно начала принцесса, заметив, как оба кардинала бросили взгляд на Горация, — наша страна одолела Повелителя Хаоса. Но не было в той битве победителей, ибо разорены оказались земли Эквестрии. Пони страдали от голода и засухи, и Наше Высочество решила, что не должны пони нести это бремя. Мы должны были создать новое государство в далёких и прекрасных землях, где каждая пони была бы счастлива…

Луна пробежалась глазами вниз по тексту. В нём говорилось о бэтпони, Великой борьбе и возвращении новой принцессы. Посчитав это неинтересным и неубедительным, Луна внезапно начала читать второй абзац второго варианта речи.

— Долгие годы наш народ отважно нёс бремя выпавших на его долю испытаний, — сменив голос на резкий и суровый продолжала Луна, и на этот раз и Мак Блэкстрим, и Гораций вдруг дёрнулись, покосившись на Нейсея. — Эквестрия решительно отвечала на все вызовы, которые бросали ей страны-соседи, ибо народ пони был един. Ваша новая принцесса не допустит склоков и неравенства среди всех видов пони. Но она также и не допустит, чтобы после нынешнего величия и процветания наша страна… — Луна запнулась на полуслове, ужаснувшись написанному, — наша страна… пришла в упадок, — произнесла растерявшаяся принцесса, пропустив огромный отрывок текста Нейсея.

«Но она также и не допустит, — гласил оригинальный текст, — чтобы после нынешнего величия и процветания наша страна приняла опасную для неё риторику принцессы Селестии на сближение с соседями. Селестия забыла, как во времена Хаоса страны-соседи отвернулись от нас. Она забыла, как их трусливые правители предали Эквестрию. Но этого не забыл наш народ! Эквестрия создана пони и для пони. Она выжила всем наперекор. Мы — самый развитый вид, а наше государство — на голову выше любого из существующих благодаря единству народа пони. И мы ни в ком не нуждаемся, и не допустим, чтобы увидев наше могущество вчерашние предатели и лизоблюды разлагали целостность нашей страны изнутри и пожинали плоды наших трудов. Я избавлю страну от слабого правителя. Я встану во главе Новой Эквестрии…»

— Светлые умы Эквестрии, — решила разрядить обстановку принцесса, взяв, как ей показалось, подходящий для этого абзац из третьего варианта речи, и на этот раз Нейсей и Гораций искоса взглянули на Мак Блэкстрима, — многие годы создавали поистине потрясающие изобретения, писали фундаментальные научные труды и делали прорывные открытия в области магии. Парить в воздухе могли бы не только пегасы, пони знали бы, как излечить любые болезни, мы бы отодвинули порог старости и сжали бы пространство Эквестрии поездами, преодолевающими скорость Звуковой Радуги, ведь уже пятьсот лет назад страна имела невероятный потенциал для магической и технической революции. Но мы до сих пор вынуждены использовать примитивные достижения доэквестрийских времён. В Эквестрии ведётся намеренное замедление темпов развития, что необходимо для удержания власти в копытах действующего прави… — Луна прервалась, понимая, что читает вовсе не то, о чём действительно хочет сказать. Ведь Луна не собиралась искать виноватых и обвинять, не собиралась жаловаться и упрекать Селестию. Она просто желала сделать счастливей своих Детей Ночи. И вспомнив советы старшей сестры, Луна решила воспользоваться своим авторитетом.

— Прошу прощения, — обратилась она в зал, поднимая магией бумаги Нейсея и Мак Блэкстрима, — возникла ошибка. Эта речь не должна была здесь оказаться. Она планировалась на случай, если принцесса Селестия решит вмешаться в наш с вами выбор, что маловероятно, — строго произнесла Луна, и под озадаченные взгляды Папы и кардиналов, левитировала магией два варианта речи в чаши с пламенем. И никто не посмел возразить Луне.

— Потому что я надеюсь и верю, — объяснила свой поступок принцесса, — мне не придётся агитировать против Селестии или предоставлять иллюзию выбора между Нашим и Её высочеством. Ставить Нас в сравнение и говорить, насколько плоха она и чем хороши мы. Я покинула Эквестрию, вдохновлённая светлым порывом. Селестия, решившая изгнать меня, руководствовалась не менее благими намерениями.

Мои Дети. Поверьте, я не хочу ни войны, ни вечной ночи. Ибо я не зло, а противостояние добра и добра — немыслимо. Я уведу вас за собой, как и в ту роковую ночь. Я создам прекрасные подлунные города и покажу Эквестрии, что значит мудрость прощения. И пони признают эту силу, и раскается Селестия. И то будет год Великого Воссоединения двух сестёр.

Луна отступила от трибуны, дав знать, что речь окончена. Меньше всего она хотела аплодисментов, и зал, словно прочтя пожелания принцессы, сохранил абсолютную тишину. Не шелохнулась ни одна тень, и принцесса, не ожидавшая полного молчания аудитории, начала волноваться. Земнопони по имени Мак Блэкстрим, стоящий по правое копыто от Горация, что-то ему шепнул, и Папа нервно закивал, повернувшись к Луне.

— Ваши слова достойны принцессы и настоящего лидера, — произнёс он, широко улыбаясь. — Дайте нам знать, когда вы будете готовы к обряду Вознесения…

«Обряд вознесения? — испугалась Луна, и её сердце вновь тревожно забилось. — Значит, речь это не всё, что от меня ждут? Но что ещё хочет услышать Культ?»

-…во время которого, — продолжал Папа, заметив мелькнувшее в глазах принцессы замешательство, — вы покажете своё превосходство над Светом, во благо своего народа задержав восход солнца, как и рассказывают легенды тысячелетней давности.

«Это те легенды об испепелении принцессы бэтпони? Лучше бы меня попытались распять», — мелькнуло в мыслях принцессы. В такие моменты есть всего три секунды, чтобы умело вырулить ситуацию в свою пользу одной фразой. Но принцесса не была сильна в искусстве дипломатии, а потому оставалось занять позицию пассивного отказа. До тех пор, пока в процессе диалога не придумается что-то более действенное. Луна по опыту споров с Селестией знала, что, как правило, ничего не придумывалось, и пассивный отказ становился категорическим, с потерей всех позиций и собственного авторитета. Спасти Луну могло только чудо. Ещё более сильное, чем во сне Рарити.

— Лишь одна деталь, — раздался знакомый голос, и принцесса поняла, что спасена, потому что голос принадлежал Жерому. Пожалуй, она не была ему так рада даже в свою первую ночь в Эквестрии. — Одна деталь мешает нашей принцессе пройти обряд Вознесения перед её подданными, — жеребец ухмыльнулся, окинув взглядом недвижимые фигуры, покрытые чёрными накидками.

— Мы готовы вас выслушать, — снисходительно улыбнулся Папа, склонив голову на бок.

— Согласно Тёмному Писанию, — декламировал Жером, — Вознесение должно проводиться исключительно в присутствии приверженцев Культа, всех трёх кардиналов и Папы.

Нейсей и Мак Блэкстрим переглянулись.

— Но кардинала только два, — констатировал Жером. — Это даёт повод для спекуляций и попыток недовольных обжаловать несоблюдение священного Писания.

— Какая жалкая попытка, Жером. Уж от вас мы ожидали чего-то более осмысленного, — отмахнулся Мак Блэкстрим.

— Последнюю сотню лет Культ имел только двух кардиналов, — соврал Гораций. — Культ не считает отсутствие ещё одного достаточным основанием для того, чтобы Вознесение было отложено. «Ты ведь уже догадался, что третий кардинал — Цицелий. Так чего же ты хочешь? Да нет, нет, не изощряйся. Я и так знаю, что сейчас ты попросишь себе место третьего кардинала. Ведь в конце концов, даже твой приход сюда был запланирован. Только ты пока ещё об этом не знаешь»

— Решать, сколько кардиналов будет у Её Высочества — право исключительно Её Высочества, — ответил Жером, особо не настаивая. — Но по крайней мере я попытался предостеречь вашу принцессу от очень большой опасности.

«Какой опасности? — запаниковала Луна. — Неужели, Жером в курсе нависшей надо мной угрозы, о которой я даже не подозреваю?»

— Мы можем продолжать, — произнёс Мак Блэкстрим, демонстративно и высокомерно отвернувшись от Жерома. — Мы ещё разберёмся с этим выскочкой.

— Принцесса? — обратился к ней Папа, не настаивая, но приглашая начать обряд.

— Наше Высочество достаточно могущественна, чтобы противостоять восходу, — произнесла принцесса, стараясь не переигрывать, ведь она понимала, что сейчас готова сопротивляться ещё меньше, чем до провала Жерома. — И едва ли у кого из присутствующих в зале возникнут сомнения в моей силе. Но задержка восхода напугает невинных пони, а Селестия может разубедиться в светлых намерениях моего народа. «О, как это жалко звучало, принцесса трусости», — подумала про себя Луна. — Я не стану задерживать восход, — твёрдо добавила она, пытаясь сохранить хоть каплю её ускользающего авторитета.

«Однако, — размышлял Мак Блэкстрим, — патовая ситуация. И это учитывая весь наш проклятый театр с доспехами в черных тряпках вместо свидетелей. Будь здесь настоящие Дети Ночи с Цицелием во главе, наша судьба была бы предрешена. Но сейчас расклад сил прост: Луна не задержит восхода, и тогда принцесса Селестия объявит о её прощении. Это станет началом конца всего Культа. Единственный способ заставить Луну задержать восход — не оставить ей выбора, назвав самозванкой на место истинной Наймер Мун. Это вынудит Луну поступить так, как нам нужно. Но как только Луна станет полноправным правителем Эквестрии, решившийся на подобное кардинал, может проститься со своим местом. Как минимум».

— Принцесса. Вы должны задержать… — начал было Гораций, но Луна, по интонации почувствовавшая, что вектор сил внезапно сменился в её пользу, оборвала:

— Нет. Этого не произойдёт, — твёрдо заявила та, ударив копытом, несильно, но убедительно.

«Наивно было полагать, что Луна согласится противостоять Селестии после пары пусть даже крайне убедительных фраз, — подумал Мак Блэкстрим. — Уж от тебя-то, Гораций, я не ожидал таких просчётов. И если это не часть твоего плана, то первыми лучами солнца ты лишишься Культа, а я потеряю почти всё своё состояние с открытием бирж.»

«Давай же, Жером, теперь твой ход, — мысленно обратился к нему Гораций, — я ведь делал расчёт исключительно на твою изобретательность, иначе бы, позволил ли бы я тебе покинуть твою комнату и явиться сюда в эту ночь?»

«Восход, — констатировал Жером, увидев, как быстро светлеет горизонт. — Похоже на конец прекрасной истории. Луна, глупая ты пони. Прости, но я либо позволяю всем нам уйти на дно, либо спасаю даже тех, кого не хотел бы».

— Она не настоящая принцесса! — объявил Жером, развернувшись к залу.

«Что?! — едва не сорвалось с задрожавших губ Луны, и застывшая принцесса отступила на шаг, — зачем ты это делаешь перед всеми! Я думала, ты со мной! Ты ведь знаешь, что я действительно та самая Луна!»

— Только Найтмер Мун достойна править Культом, — продолжал он. — И только Найтмер Мун под силу противостоять восходу. Эта пони — самозванка, не способная продемонстрировать силу настоящей Принцессы Ночи. Наличие крыльев и рога говорит лишь о высоком уровне владения заклятием трансформации, но не делает из неё Аликорна. Лже-Луна должна быть жестоко наказана и навсегда изгнана из Эквестрии!

— Вы весьма отчаянны, — на удивление спокойно отреагировал Гораций. — Только скажите, бросая вызов принцессе перед её подданными, какое наказание вы готовы понести в случае вашей ошибки?

— Оставлю эту задачу глупой самозванке, — пренебрежительно ответил Жером, с ухмылкой глядя на Аликорна.

— Скажите, принцесса, — обратился Папа к Луне, — достаточно ли благородно было дать этому пони последний шанс одуматься?

— Весьма, — холодно произнесла Луна, пытаясь заработать обратно упущенный авторитет, но едва держась на ногах от волнения. Ведь сейчас принцесса не была откровенна. Даже провинившийся и даже предавший её пони всегда оставался для бессмертной принцессы тем, кто был искренен в своём порыве успеть получить кусочек собственного счастья. Она не забудет предателя, но никогда не пожелает ему зла, потому что сама не является злом.

Однако какая-то часть принцессы всё ещё продолжала верить — Жером — актёр, притворщик и интриган, но не подлец. Этот жеребец достаточно умён, чтобы получать желаемое гораздо более элегантным и благородным способом, не прибегая к предательству. И это лишь подтверждало догадки Луны, что она упускает какой-то неведомый ей замысел в действиях Жерома. По крайней мере, он был единственным, кому она могла доверять чуть больше, чем остальным.

— В таком случае, — продолжал Гораций, понимая, что Луна попалась, — как принцесса, поставьте точку в этом глупом и бессмысленном споре.

«Ну, вот и всё, — подумала Луна, и взгляд принцессы поплыл. — Твой и без того небольшой лимит доверия и авторитета исчерпан, отступать уже некуда. Либо я спасаю призрачную вероятность помириться с Селестией, при этом жертвуя собой и благополучием моих подданных, либо я окончательно разрываю отношения со своей сестрой, укрепляю свой статус врага в глазах жителей Эквестрии, но оправдываю ожидания тех, кто вверился мне и кому я нужна.»

Луна опустила голову и сделала шаг вперёд. Рог принцессы охватила синяя аура, и уперевшись копытами в каменный пол, она заставила закатившееся за горизонт ночное светило выплыть обратно в небо, затмив собой едва взошедшее солнце. И рассеивавшаяся темнота вновь начала поглощать зал. С трудом подняв голову, Луна встретилась с восторженным и удивлённым взглядом Папы. Похоже, принцессе удалось спасти себя.

«Теперь у Жерома будут серьёзные проблемы, — подумала принцесса, удерживая магией луну. — Я могу от него отвернуться и пусть справедливый суд Культа сам вынесет ему вердикт. Но в таком случае, я никогда не узнаю, о какой опасности пытался предупредить меня Жером. Нет, она не исходит от Селестии — он бы открыто сообщил об этом при всех. Но он пожелал не называть источник опасности в присутствии Культа. Но тогда, получается, она неочевидная и вполне может оказаться, что исходит от самих кардиналов или Папы. Я ведь и правда даже совсем не знаю этих пони! В таком случае, существует лишь один способ взять себе сильного союзника и почти гарантированно защитить себя от потенциальной угрозы Культа. Но очень рискованный способ.»

— Волей Нашего Высочества! — объявила принцесса кантерлотским гласом. — Дабы соблюсти заветы моего Тёмного Писания, я назначаю Жерома на должность третьего кардинала Нашего Культа!

Фигуры в тёмных накидках не шелохнулись, но оба кардинала и Папа резко обернулись, глянув на принцессу осуждающе, зло и даже угрожающе. И Луна поняла, что этот шаг оказался выше её авторитета.

— Это недопустимо, — возразил Нейсей, посчитавший, что единственный, не возражавший Луне сегодня, он более иных имеет шансы на успех. Но он ошибся.

— Молчать! — рявкнула принцесса, вдруг испугавшись нависшей тишины. Она не была готова к этому. Луна понимала, что все присутствующие в зале ждут её решительных действий, но у принцессы, держащейся на ногах только благодаря трибуне, уже не было сил поддерживать взятую планку. Принцесса чувствовала, как слабеет её магия, и как передние копыта съезжают вниз по наклонной плоскости трибуны.

Магия на кончике Луны ещё трепетала, но принцесса без сопротивления позволила Селестии опустить Луну. Ещё мгновение, и солнечный луч озарил зал, буквально ворвавшись в тёмное пространство сквозь разбитые витражи. Луна склонила голову, стараясь не упасть перед своими подданными.

— Там живая пони! — выкрикнул басом Мак Блэкстрим, указывая копытом в зал. Луна запоздало встрепенулась, желая увидеть причину такой паники, но прежде чем она успела поднять взгляд, удар заклятия, выпущенного Нейсеем, наповал сразил ослабевшего Аликорна, и Луна безвольно повалилась на пол, лишившись сознания.

Среди недвижных силуэтов в чёрных накидках, в ночной тьме не отличимых от приспешников Найтмер, сидела одна пегаска, прячась под такой же тёмной мантией. Когда же внезапно ворвавшийся луч света озарил зал, она даже не успела отвернуться — её заметили. И скинув мантию, она резко взмыла вверх под самый потолок.

— Спитфайр?.. — прошептал Жером понимая, что и его, и Культ провела какая-то глупая пегаска, чей план выведать все тайны разом был оскорбительно прямолинеен. И что возмущало более всего — он сработал. — Не дай ей уйти! — крикнул он Нейсею — единственному присутствующему единорогу.

Заклятие оцепенения ударило в колонну за спиной Спитфайр, едва не коснувшись её крыла. Этого было достаточно, чтобы капитан Вондерболтов поняла всю серьёзность намерений. Высокие окна с выбитыми витражами контролировал Нейсей, и пегаска спикировала вниз, намереваясь вырваться в холл замка. Но пущенное Жеромом заклинание захлопнуло двери перед самой её мордочкой.

Едва успев сменить траекторию, чтобы удар о дверь пришёлся лишь по касательной, Спитфайр замерла, укрывшись за колонной. Оценив положение, она решила прорваться через уцелевшие витражи. Скорее всего, ударившись о стекло, она повредит себе крылья и копыта осколками, но, по крайней мере, спасётся. Тишина. Единороги ждут, когда пони покажется из-за колонны.

Спитфайр была встречена двойным залпом, раскрошившим часть стены позади неё. Сделав манёвр у стены, чтобы набрать достаточно скорости и наверняка пробить стекло, пегаска устремилась к колонне между двумя витражами, будто намереваясь её пробить. Жером знал заклятие прочности — он сам зачаровывал им ценные хрупкие предметы, но оно требовало времени и концентрации. И на какой бы витраж из двух он его не наложил сейчас, Спитфайр будет достаточно лишь немного сменить курс, чтобы выбить незачарованный. Оставалась лишь вероятность, что Нейсей тоже в курсе заклятия прочности, и что их выбор витража не совпадёт.

«Определённо меньше половины», — прикинул Жером, прежде чем пегаска вырвалась на свободу, разбив незащищённое стекло.

---

В отличие от своей подруги Эпплджек, Рарити никогда не вставала с первыми лучами солнца, быть может оттого, что муза была её ночным гостем. Но сегодняшний день должен был стать особенным — проснувшись задолго до восхода, белая единорожка взяла книгу и, выставив кресло на балкон, стала ждать, когда принцесса Селестия выйдет поднять в небо дневное светило. Ведь далеко не каждой пони повезёт наблюдать за таким важным событием так близко — с башни кантерлотского замка. Но не знала Рарити, что сегодня она станет свидетельницей ещё более уникального явления.

Две зависшие в небе сферы — луна и солнце, противоборствовали между собой. В какой-то момент ночное светило полностью затмило солнечный свет, вновь погрузив Эквестрию во тьму. Но спустя несколько секунд, охваченное магией Селестии, уплыло обратно за горизонт, не сопротивляясь. Рарити могла поклясться, что видела, как тяжело вздохнула Селестия, посмотрела на собравшихся внизу придворных, ожидавших её речи, и, не произнеся ни слова, вернулась в замок, захлопнув двери.

Срочно поезд до Понивилля! Видимо, времени действительно мало, и Рарити должна поделиться с Твайлайт всем, что вчера подслушала во время тайного разговора в зале Кантерлота. Рарити не знала, что общего у взбунтовавшейся луны и заговора самых состоятельных пони в Эквестрии, но уж пони-энциклопедия, наверняка выдаст какой-нибудь ответ! Ведь она словно знала чуть больше, чем её подруги, когда говорила, что нечто большое и тяжёлое нависло над Эквестрией.

— Я тоже это видела, — подтвердила Твайлайт, становясь на ступень выше подруги своим спокойствием. — Но всё, что сейчас я могу сделать — отправить письмо принцессе Селестии. Ещё раз, двадцать третий.

— О… — протянула Рарити, не зная, кому сочувствовать больше — Селестии, которая окажется завалена копиями писем или Спайку, которому пришлось всё это написать и отправить. — А ещё я раздобыла тайных сведений, — будто между прочим произнесла Рарити и, увидев огонёк любопытства в глазах Твайлайт, продолжила: — Но он касается также и Филси Рича, потому это стоит обсуждать только совместно с ним…

Понивилль только оживал, но на Яблочной Аллее уже собралась вся шестёрка, Филси Рич и Бабуля Смит, которой было дело абсолютно до всего. Большой Маки же стоял в стороне, внимательно слушал и изредка лягал дерево, делая вид, что сбивает яблоки.

— В чём причина такого беспокойства? — спросила бабуля Смит. — Опять не поднялось солнце? Это бывает и свойственно принцессе Селестии. Помнится, когда я была ещё маленьким… Да, верно, — усмирила пыл Бабуля, услышав многозначительный кашель Эпплджек.

— Причина беспокойства вовсе не в том, что не взошло солнце или вместо него выплыла луна, — сделала шаг вперёд Твайлайт. — Всё это — лишь следствие того, что происходит во дворце. И судя по всему, что-то явно нехорошее.

— Брось, Твайлайт! — попыталась обесценить беспокойство своей подруги Радуга методом, которым владела лучше всего — пренебрежительно, с наскоку. — Даже сама Селестия писала нам, что тебе свойственно переживать по пустякам!

«Селестия передала этим пони инструкцию по общению с Твайлайт?» — недовольно подумала единорожка.

— Между прочим, беспокойство вполне обоснованно, — осадила пегаску Рарити. — Луна действительно замышляет что-то…

— Яблочная гниль! — стукнула копытом Бабуля Смит. — При мне никто и никогда больше не назовёт принцессу Луну виновницей всего происходящего!

— Оу, Бабуля, — удивилась Эпплджек, сняв шляпу и приложив её к груди.

— Именно. Я была на Эквестрийском Совете и читала настолько тайные бумаги, что, быть может, только сама Селестия и знала, что в них написано.

— А что же в них было написано? — поинтересовался Филси.

— Что никогда и ни при каких обстоятельствах принцесса Луна не стала бы желать пони зла! Она самая чувственная и ранимая пони, и…

— А почему тогда она ворвалась в Понивилль, угрожала вечной ночью и требовала почтения к Её Высочеству? — резонно спросила Радуга, не желая проиграть спор.

— Может, — тихо предположила Флаттершай, — потому что так поступают все тихони, когда их просьбы остаются неуслышанными.

И Твайлайт постаралась это запомнить. И все постарались это запомнить.

— Но, в таком случае, кто и зачем устроил события сегодняшнего утра? — почесала в гриве Эпплджек.

— А здесь, — вступила в разговор Рарити, выходя в центр, — и начнётся моя история. Та самая, которую я подслушала из разговора Импосибли Рич и… да, Мак Блэкстрима. — Рарити кивнула Филси, поблагодарив за своевременную подсказку. — Более того, скажу — этот разговор состоялся совсем незадолго до прихода на собрание самого Филси и не был предназначен для его ушей…

— Они так и сказали? — удивился Филси, почувствовав себя весьма уязвлённым.

— Именно, — подтвердила Рарити. — Я слабо разбираюсь во всех ваших профессиональных терминах, но мне удалось выяснить, что эти пони намерены провести преобразование экономической модели Эквестрии. Они критиковали индекс стабильности и говорили о грядущем росте акций и индексов. Но так как Филси, по словам Импосибли, отказался во всём этом участвовать, то он первым попадёт под удар, хотя формально будет входить в их коалицию. И у Импосибли, если она, конечно, не соврала, есть все рычаги, чтобы вывести вас из игры.

— Это называется не преобразование экономики, а её демонтаж! — разозлился Филси. — И если во всей этой неразберихе с Луной Импосибли попытается протащить свои безумные замыслы разгона государственной экономики, то всей Эквестрии грозит нечто гораздо более ужасное, чем какая-то Найтмер.

— Найтмер не угроза Эквестрии! — вступилась Бабуля Смит.

— Верно, она уже не угроза, — с сарказмом произнёс Филси. — И всё же, — жеребец поправил галстук и глубоко вдохнул, — вероятно, всё не так плохо. Во всяком случае, не так плохо, как это было бы без секретов нашей прекрасной леди, — улыбнулся он Рарити, и та кокетливо поправила гриву. — Основу моего бизнеса составляет продовольственный сектор. Это ваша ферма и множество других по всей Эквестрии. И все они могут оказаться под угрозой разорения…

— Но ферма всегда была собственностью нашей семьи, — возразила Эпплджек. — Она не выплачивает задолженностей и не платит дивидендов акционерам — земля была подарена принцессой Селестией, а сама ферма построена исключительно на средства моих прабабушек и прадедушек.

— Верно, — согласился Филси, — угроза для вас минимальна, чего нельзя сказать о других фермах. Часть из них открыты под заёмные средства, а часть — привлекли инвесторов, и их акции до сих пор торгуются на биржах и приносят дивидендный доход их владельцам. Владельцам, которые таким образом лишь передали свои средства настоящим фермерам, а сами, скорее всего, даже не знают, когда начинается сбор урожая. И такие фермы — самое уязвимое место, ведь если разорятся они, то разорюсь и я. А разорённый Филси не придёт и не купит урожай яблок у Эпплов, пусть даже они лучше всех пережили это нелёгкое время.

Именно поэтому я хочу призвать все фермы, в том числе и вашу, ни при каких обстоятельствах не иметь дел со сторонними покупателями. Они могут предлагать гораздо более выгодные условия сделки, чем предлагаю я. Но когда я буду вытеснен с рынка, не факт, что условия монополистов не станут разорительными для всех ферм в Эквестрии. Фермам придётся либо подчиниться, либо попытаться составить им конкуренцию на рынке, что едва ли представляется возможным.

— Я ничуть не сомневаюсь в честности Эпплов, — вступила в разговор Твайлайт. — Но может ли кто-то дать гарантии, что даже пятая часть ваших ферм не пожелает нажиться на выгодных условиях Импосибли за счёт тех, кто добросовестно исполнит взятые обязательства?

— Не знаю, Твайлайт, — опустил голову Филси Рич. — Я лишь могу предполагать возможные события, но никак не предвидеть. И это очень меня беспокоит. Может, основатели заговора вызовут панику среди инвесторов или намеренно разорят фермы, чтобы затем скупить их за бесценок. Или купят их, просто напечатав битсы.

— Напечатав битсы?! — воскликнула Радуга, сделав переворот в воздухе. — Это как — прямо на бумаге? Чеканить монеты может только принцесса! И то, если она нарисует их на обычной бумаге, никто не согласится взять этот клочок взамен настоящей золотой монеты! Это немыслимо!

— Импосибли уже двадцать лет вынашивает эту идею. И если такая пони как она не отказалась от своего плана, то даже я готов поверить, что скоро все пони будут передавать друг другу ничего не стоящие бумажки с нарисованными цифрами, и даже Селестия ничего не сможет с этим поделать.

— Не переживайте, Филси Рич! Даже если вы разоритесь, вы всегда сможете начать свой бизнес с фермы Эпплов, — ободрила потерявшая суть разговора Эпплджек, вызвав у Филси горькую, но искреннюю улыбку.

— Спасибо, — кивнул он, — я всегда видел в вас больше друзей, чем партнёров.

Филси развернулся, собираясь покинуть Яблочную Аллею. Ему следовало разослать письма с предупреждением всем фермам, которые с ним сотрудничают. Но если он так поступит, вероятно, он уже не сможет притворяться, будто не в курсе готовящегося против себя заговора. Может быть даже, тем самым он спровоцирует уже другой заговор, гораздо более опасный, потому что Филси будет слепо верить, что благодаря Рарити уже обвёл вокруг копыта своих соперников. А сами соперники в лице Импосибли и Мак Блэкстрима не подадут виду, что уже в курсе утечки и вовсю осуществляют свой второй план под видом первого.

— Неожиданно встретить вас здесь в столь ранний час, Филси, — произнесла пони, шагавшая с другого конца аллеи к собравшимся.

— Гораздо более неожиданно увидеть здесь вас, тётушка, — Филси попытался сделать вид, что делает вид, будто пытается улыбнуться — чтобы выглядеть естественно, как и всегда при встрече с Импосибли.

— Я пришла по одному деловому предложению, — произнесла она, и Радуга, Эпплджек и Бабуля Смит сразу поняли — собирается выкупать ферму. Остальные же смекнули, что это было бы слишком очевидно, и, вероятно, сейчас Импосибли удивит их совершенно неожиданным предложением. А каким — поняла, вероятно, только Пинки Пай.

— Мне не нужна ваша ферма, — сразу предупредила кобылка, почувствовав, как недоброжелательно встречает её семейство Эпплов. — Мне нужна Радуга Дэш.

— В смысле — нужна Радуга Дэш?! Ты думаешь, что я самая глупая и поведусь на твои фокусы? — вспылила та, активно замахав передними копытами, будто собиралась драться.

— Да ты уже себя выкупила, — снисходительно произнесла Импосибли. — Мне говорили, что в Понивилле живут отзывчивые и доброжелательные пони, — произнесла кобылка, осуждающе глядя на парящую в воздухе Радугу. — Интересно, кто постарался и так попортил имидж Понивилля? Впрочем, не важно. Я хочу поговорить с самой быстрой пони наедине.

— Это верно! — самодовольно заметила Радуга. — Самой быстрой во всей Эквестрии! Но соображаю я так же быстро, как и летаю, и за милю чую ваши коварные замыслы!

— Хватит, прекратите! — запротестовала Пинки Пай. — Невежливо встречать гостей подобным образом!

— Пинки, немедленно слезай! Приличные пони не лазают по деревьям, даже если помогают Эпплам собирать урожай! — произнесла Твайлайт.

— Хоть одна умная пони, — заметила Импосибли, — как минимум, не подверженная стереотипам, — продолжила она, уловив на себе недовольный взгляд той, кто считала себя по-настоящему самой умной и начитанной. По крайней мере, в Понивилле.

— Лишь деловое предложение, — продолжала Импосибли, уводя Радугу для конфиденциального разговора.

— Я не продаю яблоки! — отрезала пегаска, выписывая в воздухе круги. — Я их только ем! — добавила она, словно намеренно проверяя своего потенциального партнёра на стрессоустойчивость.

— Оно не касается яблок. Потребуется лишь то, что ты умеешь лучше всего, Радуга. Сейчас в Эквестрии не самые спокойные времена. Каждый день Селестия делает заявления, выходя на балкон кантерлотского замка, и каждый день внизу стоит толпа, состоящая из глупых придворных и самых быстрых пегасов. Как только кончается речь, пегасы тут же мчатся в Мэйнхеттен и пересказывают своим хозяевам всё, что услышали. А те в свою очередь принимают решение, как речь Её Высочества повлияет на цены на рынке. И тот инвестор, которому пегас принёс весть первым, ранее остальных узнаёт о том, куда двинется цена. Это позволяет ему сделать действительно большие деньги.

— Бла-бла-бла! — пела Радуга, расположившись на облаке. — Как скучно! Опять математика, да?

— Ты… — Импосибли чувствовала, что разговаривает либо с крайне тупой, либо с крайне хитрой пони. Но Радуга не относилась ни к тем, ни к другим. Она просто иначе мыслила. — Но ты будешь получать крупный процент с каждой успешной сделки своего хозяина! С такими способностями, как у тебя, ты можешь войти в топ-сто самых богатых пони!

— Зачем мне топ-сто самых богатых, если я вхожу в топ-один самых быстрых? — резонно спросила Радуга, и Импосибли пришлось опереться о дерево, чтобы перевести дух — были потрачены все козыри, а пегаска даже не заинтересована предложением.

— Хорошо, — сменила тон Импосибли, — если ты считаешь, что твой редчайший дар годен лишь на то, чтобы без дела описывать круги вокруг Понивилля, то это твой выбор. Мне же казалось, что о самой быстрой пони в Эквестрии должны писать все газеты и должен знать весь Foal Street. Она должна задавать движение биржевым котировкам одним лишь своим появлением на горизонте и быть голубой мечтой любого биржевого игрока, готового заплатить тысячи битсов лишь только за то, чтобы ты шепнула ему слова Селестии.

— Так-так-так! — спустилась на землю Радуга, явно заинтересованная предложением. — Вы хотите сказать, что я стану самой известной пони, если буду передавать новости из Кантерлота в Мэйнхеттен? Здесь есть какой-то подвох?

— Разумеется.

— Я так и знала…

— Тебе придётся передать новость быстрее твоих соперников, которые работают на других игроков.

— Минутку, то есть, вы хотите сказать, что это настоящая гонка?!

— Разумеется…

— И она сделает меня известной?!

— Гораздо более известной, чем даже Капитана Вондерболтов. И гораздо более состоятельной. Не сомневаюсь, уже через три дня на центральных улицах Мэйнхеттена только и будет разговоров о самой быстрой пони, управляющей всеми рынками Эквестрии.

— О, святая Селестия! — воскликнула Радуга, и её крылья затрепетали. — Гонка, статус, состязание, известность! А-а-а! Я согласна!