По дороге дружбы

Пролог

Музыка для погружения:
1. Sound Clip — Плохая игра на скрипке
2. Ludovico Einaudi – Fly
3. Angelicum de Milan — Vivaldi: Concerto Pour 2 Violons & Orchestre
4. Ludovico Einaudi — Cache-Cache
5. Hildur Guðnadóttir — Subway

Примечание:
¹— Именно из-за сложного и длинного имени я буду называть его просто — Граф. Думаю, что никто не против не пытаться каждый раз прочитать его имя.

Тридцать седьмой год правления принцессы Твайлайт Спаркл.

В трехэтажном доме, в садике которого журчал фонтан, что установили недавно, мелодично пела скрипка, владельцем которой был жеребенок – единорог. Солнце уже село, индивидуальное занятие с отцом подходило к концу. Граф Метикьюлоус [Именно поэтому я буду называть его просто – Граф. Думаю, что никто не против не пытаться каждый раз прочитать его имя.] Голденмэйн внимательно наблюдал за тем, как смычок скользит по струнам также, как и у него когда-то – ужасно, отвратительно, не идеально. Единорог сдерживал в себе то, что помогало ему исправлять свою игру в жеребячестве – нетерпеливость отца, его ужасный характер, требовательность и склонность к мысли: «Боль и усердие исправляют даже убогих.» Жеребенок, у которого слух к игре еще не стал таким чувствительным, играл от души, стараясь следить за нотами и удерживать слабой магией два предмета за раз.

Дворецкий Грей Сквуад домыл посуду, которая осталась после позднего десерта графини Мелоди Голденмэйн. В последнее время она зачастила просить у дворецкого перекусить чего-либо и, зачастую, она просила того, чего в наличии не было. Жеребец желтой масти смотрел, как единорожка уплетала третий кусок вишневого торта, запивая его королевским дарджилингом.

— Восхитительный десерт, мистер Сквуад. — сказала кобылка, прислушиваясь к звукам с третьего этажа, поглаживая копытом животик, который пока не видно. — От чего бы тебе не присоединиться ко мне?

— К великому несчастью, графиня, у меня непереносимость вишни. — ответил единорог, убирая очки в красной оправе в карман жилетки. Он долго смотрел на налитые щечки своей хозяйки, после чего вздохнул. — И когда же вы собираетесь сообщить графу сию весть?

Мелоди отвела от жеребца глаза, полностью повернувшись на голос мужа, что в очередной раз поучал и ругал сына. Она беспокоилась за Стринга и боялась встрять между ним и Графом. Особенно сейчас. И надо же было Стрингу захотеть «быть, как папа», именно сейчас. Благо, что мать Графа решила переехать в другой город, ближе к природе, после смерти мистера Голденмэйна — самого странного жеребца на память Мелоди. Знала бы графиня, что, со временем, методика обучения музыке у мужа станет перетекать к методикам его отца, то вообще не решилась беременеть и в первый раз. Про второго они даже не задумывали, предаваясь плотским утехам молодых влюбленных.

— Чем позже, тем лучше, я думаю… — наконец ответила кобылка, повернувшись к дворецкому. — Я волнуюсь о том, как он может это принять. Первый едва левитировать предметы научился, а тут уже второй на подходе. — кобылка нежно улыбнулась.

Она очень любила детей, как и ее отец. Чего нельзя сказать про Графа Голденмэйна. Этот единорог видел в жеребятах лишь продолжателей рода и традиций семьи. Не имел должного терпения в их воспитании и срывался на них по любому поводу. А уж что говорить про то, что он сохранил хворостины своего отца с целью использовать их также и на своих детях. Слава Селестии, Голденмэйну хватало мозгов не прибегать к их использованию в полной мере, лишь грозился применить одну из них и рассекал ей только воздух.

— Как прошла репетиция, сынок? — спросила графиня у Стринга, который уже успел уснуть. Все же, после утомляющей тренировки и расслабляющего душа, сон приходит мгновенно. — Сладких снов. — кобылка задула все свечи и вышла из детской.

Время было позднее, поэтому графиня также не собиралась засиживаться за чтением исторических мифов и направилась в спальню на третьем этаже. Пройдя мимо концертного зала, семейной галереи и библиотеки, кобылка зашла в спальню и не застала в ней мужа. Видимо, он снова сглаживает в себе желание проявить воспитание его отца на Стринге, а дворецкий составляет тому компанию.

На следующее утро Мелоди захотелось встать пораньше, чтобы перекусить и попить Кьюлиновый чай, и также не застала Графа в своей комнате. Она спустилась с третьего этажа на первый и, войдя на кухню, где хранился чай, заметила раздраженного мужа и, помятого после вчерашней посиделки, дворецкого.

— Почему?! — жеребец готов был чуть ли не устроить на кухне апокалипсис, благо побоялся навредить будущему наследнику. — Почему ты не сказала, что беременна?

Кобылка села на белоснежный стул, осунувшись, и изредка кидала разочарованный взгляд в сторону дворецкого. Он чувствовал, что разочаровал хозяйку и, в ее глазах, подвел, в то время как считал, что лучше было сообщить сразу. Графиня хотела задать лишь один вопрос и не отвечать на подобные вопросы мужу. Кобылка не знала, как сказать ему, что боится за жеребенка и за Стринга. Сам же молодой граф в данный момент пытался самостоятельно играть на скрипке, пока отец отошел «заварить чаю», и, к счастью, не вникал во взаимоотношения родителей, будучи увлеченным в становлении музыкантом.

— Я просто, — начала единорожка, привлекая внимание Графа, — переживаю, как бы твой отец не повлиял на воспитание и психику жеребят так сильно.

— Причем здесь мой отец, м?! Я не он и никогда таким не буду.

Мелоди не знала, что ответить на его заявление. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, ведь видела, что жеребец так не желает быть, как отец, но и не замечает то, что делает почти также, как и этот безумный единорог. А у Графа, тем временем, всплыла идея переделать комнату свободного назначения под отдельную спальню для Мелоди.

Тридцать восьмой год правления принцессы Твайлайт Спаркл.

Графиня Мелоди Голденмэйн лежит в кантерлотской больнице после родов. Палата мятных тонов была нежно освещена, в воздухе стоял аромат роз и вишни. Все прошло успешно, на свет появилась чудесная кобылка с одним «но». Мелоди и представить себе не могла, что Граф скажет на счет нее: вышвырнет их обоих или… или что? Кобылка лежит и обливается страхом, прокручивает различные мысли, держа на копытах завернутую в пеленку кобылку без рога. Но вдруг в ее голове возникает странная мысль — оставить новорожденного жеребенка здесь, а самой сбежать и сказать, что жеребенок умер. Однако она тут же разбивается о скалы ее известной фамилии. «Если я ее здесь оставлю, то ее вернут и уже тогда настанет полный звездец ночного неба Луны…» Кобылка долго смотрела на мордочку жеребенка, а в ее голове формировалась привязанность к маленькому созданию и полное безразличие на мнение Графа.

Дворецкий увел молодого графа в библиотеку на третьем этаже, чтобы преподать уроки этикета и оградить его от родительских разборок. Граф Голденмэйн ни разу не посещал свою жену в больнице, поэтому, когда ту выписали, единорог впервые увидел своего второго ребенка и, конечно же, он хотел увидеть ее рог. Графиня пыталась скрыть отсутствие рога, но все же тайна раскрылась. Буйный ор жеребца отдаленно слышался за закрытой дверью библиотеки, но этого хватало, чтобы Стринг время от времени отвлекался на него.

— Так и быть! Я позволю ей остаться, как и тебе. Даже после того, что ты соврала о чистоте своей крови, Мелоди. — согласился в конце концов единорог, злобно поглядывая на единорожку.

И Граф в самом деле какое-то время терпел Мелоди, но, каждый раз прокручивая в голове то, что сношался с грязнокровкой, забыв о тех счастливых временах, когда они в самом деле любили друг друга, и, вследствие того, что графиня жила в отдельной комнате с жеребенком, они стали для него чужими. И через год после рождения кобылки Голденмэйн в итоге выгнал Мелоди, забрав обоих жеребят себе. Да, он считал это правильным, однако, когда он запер дверь, в последний раз взглянув в рубиновые глаза единорожки, глубоко в нем что-то затрепетало. Граф Голденмэйн поднял глаза на стены и начал срывать каждую картину, на которой он был вместе с Мелоди Диадем, после чего отнес их на третий этаж, в спальню бывшей графини, и запер, создав для жеребят «тайную комнату».

Единорожка стояла за дверью, сжимая копытами маленький чемоданчик, и горько плакала. Ей было больно несколько от разрыва с графом, сколько от того, что, даже с судебным разбирательством, жеребята останутся у Голденмэйна, так как он сможет их обеспечить всему. На улице спустилась ночь, однако, из-за ночных облаков, звезд и луны, что обычно освещали путь странникам, не было видно совсем, как и дороги. Лишь свет из домов и магазинчиков кое-как освещали тропинку, ведущую из Кантерлота. Граф Голденмэйн смотрел на жеребенка, завернутого простынкой, и стал думать. На счет Стринга он был уверен: «Выучу из него достойного музыканта и наследника. А вот что до нее?» Граф подумал о том, сдать ее в детдом для земнопони или нет. Правда тогда он был еще не настолько черств и нотки сентиментальности не дали ему этого сделать, буквально спася его и кобылку от последствий. Спросите: «Какие были бы последствия у Графа Голденмэйна после подкидывания своего жеребенка в детдом?» А теперь представьте заголовки газет с этим же вопросом, которые печатные зеваки умело переделают под горячую новость среди высшего общества Кантерлота.

На следующее же утро, по приказу хозяина, дворецкий нанимает пегаску в няни и так появляется служанка, которая берет ответственность за кобылку на себя. Аутбрэйк буквально выкармливает кобылку, растит «под своим крылом» и заменяет той мать. Пегаске же не сказали, что произошло с графиней Голденмэйн, и этот вопрос был одним из тех, который задавать нельзя. Именно с тех пор в поместье Голденмэйн, кроме единорогов, стали жить пегас и земная пони. Родные братья Голденмэйна, узнав, что у него родилась дочь — земнопони, не стали его как-то осуждать, чего Граф боялся до безумия, а лишь спросили: «Куда подевалась твоя жена?», на что он ответил им, как и своей служанке с жеребятами, что: «Она умерла, кода произвела на свет этот комочек таланта.» Стоит разобраться сразу. Стринг, будучи полным стремления быть похожим на отца, научиться играть на скрипке, однако Голденмэйн знал, что у него в этом таланта нет, но, как он говорил, исправит это недоразумение. В то время как кобылка, которую назвали Аим, с самых пеленок начнет демонстрировать предрасположенность к обучению творчеству и склонность к музыке. Именно поэтому Граф оставил ее у себя. Все же, приемник не обязательно должен быть жеребцом. По пониманию Графа, приемник — тот, кто принял способности и предрасположенность в музыке на генном уровне. И именно поэтому он бил ее хворостиной редко и вполсилы, нежели Стринга.

Пятидесятый год правления Принцессы Дружбы и всея Эквестрии Твайлайт Спаркл.

Где-то в Вечносвободном лесу, где шастают древесные волки, мантикоры и гидры, появилось другое существо, заставляющее мелких зверьков и незадачливых пони трепетать от ужаса, а более крупных хищников нападать. Существо, что соединяло в себе гиену, грифона, пони, зебру и даже дракона с чейнджлингом. Его глаза — огонь, а намерение неизвестно. Блуждает по лесу, питаясь лишь мясом, и неизвестно, соберется ли он расширить свои границы.

Глава 1. Семейство Голденмэйн

Музыка для погружения:
1. В. А. Моцарт — Симфония №6 «Ближе к ангелам»
2. Max Richter — On The Nature Of Daylight
3. Групповой ирландский степ.
4. Apocalyptica — Farewell
5. П. И. Чайковский — «Ноктюрн»
6. Roque Banos — You Can't Blame Me

Солнце, поднимаемое принцессой дружбы Твайлайт Спаркл, только начало подниматься, однако в трехэтажном особняке, выкрашенном молочно-желтой известкой, с вычурным балконом на втором этаже, уже играло фортепиано. «Ни свет, ни зоря по всей улице пилик-пилик.» — скажет кто-то, хотя для этого дома — это далеко не впервой, ведь этот особняк является домом потомственных музыкантов — пианистов и скрипачей. Перед домом располагался небольшой садик с фонтаном и беседкой, а сзади были видны магазины фруктов, тканей, украшений и замок. От крыши, покрытой фиолетово-золотой черепицей, отблескивали лучи поднятого золотого солнца. Ранние пташки, принадлежащие к «низшему классу Кантерлота», пони тяжелого физического труда уже спешили по своим делам. По всем улочкам тянулся сладкий запах свежего хлеба и пирожков с самыми различными начинками, запряженная кобыла тащила в повозке несколько бидонов свежего молока, которое не портилось из-за тепла с помощью нехитрой охладительной системы. Жеребята с туго набитыми седельными сумками торопились в школу.

Стоявшее в гостиной фортепиано в данный момент едва ли не дымилось от активной игры маленькой кобылки, чья кукурузно-золотая грива была собрана в хвостик, однако пара локонов свисала и лезла в глаза. На кафельном полу лежал бархатный ковер багрового цвета с золотыми узорами в виде нот по центру и золотой каймой по краям, который вел на второй этаж, а там и на третий. Под потолком первого этажа, прямо в холле, свисала огромная антикварная люстра с восковыми свечами. По залу носилась пегаска-служанка, держащая в зубах метелку от пыли. Она смахивала пыль с поверхностей картин, тумбочек, шкафов, стараясь не сильно маячить перед глазами Графа Голденмэйна. Кобылка играла на инструменте, словно Музой поцелованная, со всей страстью, наслаждаясь тем, как и что она играет. На малое мгновение она даже забыла, где находится и какую сильную боль ей приносит музыка. Вдруг жеребец, что стоял справа от кобылки, ударил копытом по клавишам, едва ли не прижав ее копыта. От удара оранжевая пегаска вздрогнула, выронив метелку из зубов. В комнате повисла гробовая тишина, в которой даже взмахи крыльев служанки прекратились. Настрой, с которым земная кобылка играла, сразу улетучился куда-то, возвращая обладательницу в реальность.

— На Грант Галлопинг Гала ты также будешь смазывать ноты? — спросил кобылку статный жеребец единорог в черном фраке, наклонив голову на уровень клавиш. — Придешь во дворец принцессы Спаркл и начнешь создавать эту какофонию, позоря весь наш род? — кобылка молчала, слегка наклонив голову и опустив уши к голове. — Меня не уважаешь, так хоть себя уважай. — с укоризной процедил Граф. Заметив исчезновение взмахов крыльев, жеребец осмотрелся, грозно посмотрев на пегаску, которая тут же возобновила уборку. — Каждый год мы выступаем на Гала безупречно и тут ты решила мокнуть нашу фамилию в грязь? — единорог возобновил свою тираду, на его глазах нависла тень. — «Голденмэйны, которые больше не блистают» — это ты хочешь услышать от окружающих? — спросил он, беря магией пучок гривы кобылки и резко дернул его, от чего голова кобылки дернулась и потянулась по направлению рывка. — Мало того, что ты — земнопони, так ты еще и бездарная.

— Нет, папа. — твердо и рефлекторно ответила кобылка, держа в глазах слезы. — Они не будут так говорить. Я не оплошаю. — по ее шкурке побежала мелкая дрожь от кончиков ушей и вдоль позвоночника до поясницы.

Жеребец долго прожигал ее взглядом, после чего дернул магией в противоположную сторону, от чего кобылка ударилась лбом о клавиши, и в зале прозвучал этот громкий и смазанный гром нот. Единорог лишь сердито хмыкнул, обходя земную пони со спины.

— Назови мне интервалы, Аим. — потребовал жеребец, глядя на то, как кобылка потирает ушибленный лоб. Но когда Аим заметила его взгляд, то сразу же села ровно.

— Восемь простых интервалов. — ответила кобылка, глядя перед собой, но единорог тут же убрал ноты с помощью магии.

— Назови и покажи мне их. — надавил жеребец, от чего она закрыла глаза.

— Прима — обыкновенное повторение звука, — начала кобылка и нажала на ми два раза, — секунда, — пони нажала на ми и фа, — терция, — прозвучали ми, а за ней соль, — кварта, — легким движением копыта она нажала до и фа, — квинта, — ми и си, — секста и септима, — Аим сыграла соответствующие ноты с интервалом сначала в шесть, затем в семь нот, — и наконец октава. — земная кобылка сыграла до первой октавы и до второй октавы, после чего подняла копыта над клавишами, ожидая следующих вопросов.

— И в чем твоя проблема, если ты все это хорошо знаешь и можешь сыграть по отдельности, м? — на этот вопрос, кобылка лишь набрала в легкие воздуха, ожидая получить хлесткий удар по спине, но его не последовало. — Сыграй симфонию №6 еще раз и только попробуй смазать ноты. — все также жестко и безэмоционально потребовал Граф, на что кобылка сразу же приступила к выполнению задания и зал опять наполнился музыкой. И несмотря на быстрый темп, игра была лишена того чувства, какое обычно закладывают в исполнение.

Со второго этажа спустился жеребчик-единорог, также одетый в черный фрак, на его спине висела кобура, в которой лежала скрипка. Жеребец лет восемнадцати с причесанной назад золотой гривой спустился и что-то шепнул отцу, от чего тот со злостью закрыл крышку фортепиано, придавив копыта кобылки, та вскрикнула и заплакала. Ее брат слегка поежился, но не предал вида, глядя на страдания своей сестры, слегка прикрыв глаза. Аим высунула копыта и прижала к груди, сгорбившись так, что вылезшие пучки волнистой гривы закрыли половину мордочки. Вновь повисла тишина.

— А ну-ка быстро пошла перезаправлять свою кровать, лентяйка, а ни то получишь у меня хворостом. — приказал единорог, указав копытом на лестницу.

Земная кобылка закрыла ноты, задвинула стул и, прихрамывая, пошла на второй этаж, в свою комнату. Сегодня она проспала и не заправила кровать идеально ровно, как того требовал Граф, чтобы успеть на занятие с отцом. Однако ее братец — граф Стринг Голденмэйн по своему обыкновению проверил состояние комнаты своей «ненаглядной сестрицы», чтобы в лишний раз показать отцу свою наблюдательность и старательность. В конце концов раньше огребал он, хоть и не так сильно, лишь в воспитательных целях. У Аим, как и у него, было кое-что общее, помимо умения играть на музыкальных инструментах, и это были шрамы от хвороста, которым Граф хлестал за любую провинность или небрежность. И эти следы жесткого воспитания Граф закрывал на них концертными фраками.

Молча позавтракав, кобылка и ее брат направились в консерваторию на отбор для Гранд Галлопинг Гала. Дорога была относительно не долгой, ведь их особняк всего в нескольких кварталах от обсерватории и путь пролегал в «благополучных районах». Репетиций дома было мало, как думал Граф Голденмэйн, а жеребятам было проще не находиться дома и видеть других пони, которые были, если не также, слегка высокомерны, что свойственно коренным жителям Кантерлота. Занятия проходили гладко, брат и сестра были, как всегда, лучшими, однако старались быть еще лучше, задерживаясь на тренировку следующей группы. Даже после долгих занятий, на отборе на королевское Гала, они продолжали блистать. Все было скучно, как всегда, ведь они не видели конкурентов в других, однако на их репетицию зашла принцесса Спаркл. Жеребцы и кобылки тут же поклонились правительнице Эквестрии, вгоняя ту в легкую краску.

— Встаньте, пони. — величественно и мягко приказала принцесса, одаряя всех своей улыбкой.

— Чем обязаны, принцесса? — спросил учитель, подходя к аликорну.

Принцесса Спаркл осмотрелась, после чего направилась вместе с ним, объясняя в своей манере: «Вы понимаете, как я обычно планирую все заранее и имею запасные планы на этот план, поэтому мне просто хотелось проверить, что Гала завтра пройдет, как надо.» Две фигуры покинули комнату, в которой все, кроме Голденмэйнов, начали перешептываться, предполагая причину посещения принцессы и обсуждая Гала. Все они, кроме графа Стринга, отбирались сегодня на выступление на Гала-концерт в первый раз в жизни и для этого долго, усердно тренировались. Все понимали, что подберут не всех и это означало жесткую конкуренцию против Голденмэйнов, а именно конкуренцию за игру на фортепиано и скрипке. Их учитель дирижер подобрал по два пони на каждый вид инструмента, однако за фортепиано жеребец посадил именно Аим, сказав перед этим, что, среди всех его выпускников-пианистов, она была одной из самых одаренных. А это, в свою очередь, вызывало бурные дискуссии среди «ущемленных» пианистов. Но, ох, если бы только пианистов задевало то, что их даже рассматривать, как кандидатов, не будут.

— Я слышала, что эта простушка из Понивилля — Лира Хартстрингс будет выступать с нами. — розовая кобыла надменно тряхнула гривой и засмеялась.

— Слава Селестии, что ее прикроет маэстро Октавия Мелоди. — ответил жеребец, что также играл на скрипке. — Хотя, меня интересует то, почему они все еще выступают. Им обоим на пенсию пора.

— Две деревенские простушки-лесбушки. — фыркнула все та же розовая кобыла, на что получила подзатыльник от Стринга.

— С ума сошел что ли?! Ты у нас любитель копыта распускать, Голденмэйн? — спросила сестра — близняшка розовой кобылки Шарп, глядя на светло-серого жеребца снизу-вверх. — Защищаешь их или просто любишь стукать всех, кого не попадя, как твой папаша? — на этот вопрос тот лишь высокомерно фыркнул, сдерживая злость, и отошел к фортепиано, за которым сидела Аим. — Что, сказать нечего?

— Правильно! — продолжила сестра Шарп — Квинт. — Ваш папашка такой же: бьет всех без причины.

— На прошлой неделе он наорал на моего отца. — подал голос жеребец со скрипкой, что поступил в консерваторию на бюджет.

— Ты вообще молчи! — заткнула его Шарп.

— А по какому поводу? — поинтересовалась Квинт, на что поймала вопросительный взгляд своей сестры.

— Да, собственно, без причины. — ответил коричневый единорог, поправляя свои ноты. — Просто «потому, что». Может мой отец ему как-то дорогу перешел, а может ему овес пережарили. Сено его знает. — ухмыльнулся жеребец, разведя копыта в стороны.

Граф Голденмэйн всегда отличался исключительной высокомерностью и агрессивностью к тем или иным пони, всегда унижал тех, кто ниже его по статусу, а перед Её Величеством готов на шпагат сесть и спеть сопрано. Он такой и его отец был таким, и отец его отца был таким, защищая честь начинателя рода Голденмэйн, который, по сути дела, «вылез из грязи в князи», в нашем случае в графы, став мужем графини, которая потеряла своих родителей, а он был мастером облапошивать снобов и влился в это общество легко, получив имя и статус.

— Эй, пустобокая! — на распев окликнула Шарп нашу земную кобылку, которая злобно и высокомерно подняла голову. — Надеюсь хоть ты не такая чокнутая, как твой братец или папашка. Не хотелось бы, чтобы на Гала ты все испортила. Замены-то нет.

— Я не «чокнутая». — пробубнила кобылка и отодвинула свои кукурузные локоны. — И не собираюсь портить нам дебют. — сказала Аим, услышав в словах единорожки то, что та с ней считается и видит ее музыкантом на Гранд Галлопинг Гала. Однако Шарп лишь гордо отвернулась от нее, но получила утвердительный кивок от Квинты.

После занятий, брат и сестра собрались вернуться в особняк, однако граф Стринг решил «откланяться на встречу с прекрасной кобылкой», которая являлась дочерью знаменитой портной Кантерлота и бизнес-пони, и всучил сестре свою скрипку, пригрозив, что, если даже с чехлом что-то случится, то она получит сначала от него, а потом и от отца. Аим же поплелась к водопаду, неся за спиной скрипку. Для своих двенадцати лет она была девяносто сантиметров роста, что для кобылок ее возраста является низким, и, когда мимо нее проходили высокие пони, то уступали дорогу, чтобы «не затоптать». На занятия в обсерваторию Граф настаивал, чтобы кобылка одевалась в темно-синий костюм с брюками, что закрывали ее пустые бока, а она и сама была рада тому, что никто этого не видит.

— «Какой позор для семьи! Взрослая кобылка без кьютимарки! Тьфу!» — прокручивала в голове Аим голосом отца. — «Ты хоть знаешь, сколько времени я на тебя потратил? В твоем возрасте твой брат уже третий раз выступал во дворце принцессы. А ты? Ничтожество! Бездарность! Надо было сдать тебя в детский дом!» — земная кобылка вышла к водопаду и встала у реки, однако даже сейчас в ее ушах гулял свит от хвороста, а после смачные удары.

Пони и непони носились, погруженные делами, и не замечали маленькую кобылку, стоящую у бурной речки. Аим расстегнула черный футляр, достала скрипку и смычок, и, встав на задние копыта, положила скрипку на плечо, придавив головой, начала играть. Несмотря на то, что она — земная кобылка, ей легко удавалось осваивать музыкальные инструменты и вот кажется, что именно в музыке должен быть ее особый талант, однако, сколько она не пробовала играть на инструментах, сколько не пробовала проявить себя в музыке, ее метка упрямо не желала проявляться. Аим, закрыв глаза, вложила все свои мысли в игру, скрипка плакала и разрывалась от душевных терзаний обладательницы. «Придешь во дворец принцессы и устроишь эту какофонию?» — прокручивала она в своей голове нарицания Графа, вспоминая ту порцию очередной боли, которую он ей нанес о свой же инструмент. Вместе с этой болью в передних копытах, ее смычок быстро, твердо и злобно скользил по струнам, заставляя инструмент плакать теми слезами, которые сдерживала земнопони. Кобылка даже не замечала, как возле нее останавливались прохожие и кидали в раскрытый чехол битсы. Вообще, по-началу, она и не думала зарабатывать, играя на улице, как бродячий музыкант. Аим просто любила приходить к водопаду и, с помощью музыки, выговаривать воде все свои разочарования, страхи и обиды. Но тут скрипка замолкла, погрузив все в тишину, которая разрывалась шумом водопада, кидающим брызги своей прохладной воды на шкурки слушателей. Аим еще с минуту стояла на задних копытах с закрытыми глазами, медленно опуская копыто со смычком, и лишь шум аплодисментов заставил ее раскрыть глаза. Толпа, из восьми пони (рабочих и среднебогатых) и одного пожилого кирина, который вытирал слезу из уголка глаза, благодарила кобылку за красивую и чувственную игру. Аим почувствовала волнение и страх, глядя на публику, которой становилось каждый раз все больше. Она убрала скрипку и смычок в футляр, вытащив заработанные битсы и спрятав их по карманам, накинув сумку на спину, поспешно поклонилась своей публике и легким галопом двинулась в сторону дома, не замечая провожающих взглядов, среди которых был один — самый пристальный взгляд, полный заинтересованности.

Сейчас она бежала на хореографический кружок, в который ей было дозволено ходить, когда угодно, главное — чтобы не шлялась где попало. В свое время, Аим, помимо различных музыкальных инструментов, изучала и искусство танца. Помимо того, что танец — хороший способ поддержать физическую форму, он еще и развивает чувство ритма и помогает высвободить энергию. Когда она зашла в класс, то сразу привлекла внимание учениц и учительницы. Взрослая единорожка, лет тридцати пяти, с короткой черной гривой улыбнулась, глядя на вошедшую графиню, в то время как ученицы начали перешептываться.

— Разрешите присоединиться, мэм? — спросила Аим, глядя на предмет своего обожания, своего рода, заменившая мать.

— Давай только бегом. Помнишь, что я говорила по поводу гривы?

— Если не будет шишки, обстригу под нолик. — сказали кобылка и единорожка одновременно. Помимо убранной гривы, в ее группе пони и не только занимались без каких-либо костюмов — ради того, чтобы всем естеством отдаваться танцу.

Положив скрипку и сняв с себя костюм, Аим быстро заплела гриву и встала в ряд. В данный момент она не беспокоилась об отсутствии своей кьютимарки и о старых шрамах, что довольно хорошо разглядывались со стороны. Она не обращала внимания на кобылок, концентрируя свое внимание лишь на ней. Ермак была одним из тех преподавателей, что не делил жеребят по классам, расам, возрасту, наличием или отсутствием кьютимарки. Она знала все танцы мира, передавала танцем всю страсть народа, что обладал своим национальным стилем. А еще она любила дрюкать своих учеников классическим балетом, на что уходило много сил жеребят, однако это окупалось их физической формой.

— Сегодня у нас чечетка Таппахани, так что постарайся вспомнить, что это такое. — сказала единорожка, ставя зебринский барабан между ногами, а передними копытами начала отбивать ритм.

Танец зебр племени Таппахани отличался от танцев других зебринских племен тем, что нужно было отбивать копытами ритм, не забывая про пластику движений, пружинность и легкость в копытах. На самом деле, этот танец можно было использовать почти с любой музыкой, однако госпожа Ермак уважала традиции и учила кобылок в первую очередь национальному танцу.

— Следи за копытами, Свит Мун! А ты, Гранд Прайс, чувствуй ритм и не лети вперед паровоза! Голденмэйн! Голденмэйн, не пробей дыру! Легче чечетку! Тянись макушкой к потолку! Стоооооп!

Закончив тираду, которая не относилась к одной зебре, что знала и понимала эти танцы, как полоски и узоры на своем теле, Ермак прервала отбивание ритма, встав на четыре копыта. Все кобылки вернулись в исходное положение, на свои места, переводя дух.

— Это касается не только их! На второй восьмерке вы все делаете одну и ту же ошибку. — единорожка отбила копытами так, как это сделали жеребята, те в свою очередь поморщились, видя, как со стороны выглядело то, что они делали. Но затем Ермак отбила тоже самое, только с наибольшей легкостью, точностью и резкостью, присущей зебрам того племени. — Понятно? — все кобылки кивнули. — Аим, покажи, как ты поняла.

Земная златогривая кобылка повторила движения второй восьмерки почти с идентичностью, добавив в конце еще один элемент зебринского танца, не замечая двадцать пар глаз. Одна из учениц — голубая пегаска Пэттенс Блу — даже присвистнула, увидев дополнительное и гармоничное движение, которое в этом танце поставлено не было.

— Вот, так даже лучше. — сказала Ермак, одобрительно кивнув. — Добавим это движение в танец. — на это заявление некоторые возмущенно замычали, ведь теперь им придется переучивать эту часть танца.

Закончив с зебринской чечеткой, они перешли к импровизационной части занятия. На этом моменте каждый мог блеснуть своими знаниями и умениями в танцах, а некоторые просто танцевали то, что чувствовали, чтобы освободить из себя все хорошее и плохое. Аим попросила госпожу Ермак сыграть что-нибудь на скрипке, ведь это та музыка, в которой можно было буквально прочитать эмоции. Единорожка, на все копыта и магию своего рога мастер, также обладала талантом играть на многих инструментах, однако решила преподавать танцы жеребятам. И сейчас, когда графиня передала ей скрипку своего брата, она могла сыграть любую мелодию, даже ту же самую мелодию зебринского танца, однако Ермак, каким-то чудесным шестым чувством, догадалась об эмоциях, что находились сейчас внутри кобылки, и решила дать той высвободить ее истинное нутро наружу. По правде говоря, единорожка знала, что Аим Голденмэйн приходит только тогда, когда той нужна энергетическая разрядка, и, глядя на то, как она четко повторяла за ней движения, она поняла, что эта земная кобылка настроена решительно. Может даже, что, на основе ее танца, Ермак сможет поймать вдохновение для нового танца старшей группы.

Музыка наполнила помещение, зрители — кобылки смотрели на земную пони, что-то обсуждая, однако, когда Аим сорвалась в танец, почувствовав ритм, то обсуждения сразу прекратились, и все начали наблюдать за тем, как кобылка буквально порхала над полом, а движения ее были точными и плавными, словно движение огня в керосиновой лампе. В голове у Аим была настоящая буря из переживаний и предчувствии чего-то нехорошего. Она танцевала с прикрытыми глазами, не боясь оступиться, запнуться о свои же копыта, ушки были прижаты к голове, что означало то, что она все еще танцует не в полную силу.

— А теперь включись на полную! — приказала ей Ермак, начав играть на высоких и трепещущих нотах.

Графиня раскрыла глаза, ее уши поднялись, она просто взорвалась танцем, который буквально кричал: «Да, я — графиня, да, я — живу в богатой семье и являюсь одаренной в музыке. Я маленькая для своего возраста, да еще и особого таланта так и не появилось! Отец бьет меня, унижает, заставляет трудиться в музыке даже если это не является моим талантом! Мой брат также настроен против меня, и за молчание о моих увлечениях требует плату! Наша мать нас бросила у этого тирана! Наши спины располосованы хворостиной за любые провинности! Я заперта в клетке!»

Игра затихла, Аим продолжала стоять на задних копытах, обнимая себя передними, наклонив голову, стараясь скрыть слезы. В помещении слышалось лишь тяжелое дыхание кобылки, но потом зрители начали аплодировать ей второй раз за день. Ермак подошла к кобылке и обняла ее, опуская ту на копыта, ощутила влагу на своей короткой шкурке. Некоторые из жеребят и зебра тоже подошли к Аим, подбадривая и хваля ее танец.

Время пролетело незаметно и теперь ей нужно было возвращаться в свою клетку. Отец, как всегда, встречал их у порога, а вместе с ним и вернувшийся из отпуска дворецкий, который был одного возраста с Графом и был едва ли не таким же, как его хозяин. Служанка порхала по дому, раскладывая на места вещи дворецкого, и, заметив графиню, улыбнулась, после чего продолжила работу. Аим так и замерла на месте, не видя своего брата. «Неужели он еще не пришел? Ух, Тирек его затопчи, если он опаздывает. Что мне сказать? Или ничего не говорить?» — мысли кобылки перекрывали друг друга, однако кобылка уже давно научилась прятаться за маской спокойствия и надменности. Но к счастью братец зашел прямо в ту самую минуту, когда Граф уже хотел начать очередную осуждающую тираду, полную отсчитывания за все грехи мира.

— Сегодня к нам заходила принцесса Спаркл, — начал вошедший Стринг, гордо смотря отцу в глаза, а Аим выдохнула с облегчением, — она сказала нашему учителю, чтобы в репертуаре обязательно была классическая полька Понивилля. Видимо для своих «друзей» старается, чтобы те чувствовали себя «как дома». — Граф усмехнулся, но затем перевел взгляд на Аим, медленно подходя к своим жеребятам.

— А что до нее? — поинтересовался жеребец, все с таким же укором смотря на кобылку, которая смотрела перед собой, не поднимая на него взгляд.

— Учитель выслушал ее и среди всех претендентов на игру на фортепиано она была лучшей. По сути сказать, претендентов ей вообще сегодня не предоставили.

— Хмх, «лучшей». — усмехнулся Граф, на его лице поползла страшная улыбка. — Неужели у них все на столько плохо?

— Даже больше. Маэстро Октавия Мелоди и миссис Лира Хартстрингс также будут выступать на Гала-концерте.

— Понивилльские старушки-простушки?

— Да, отец.

Весь их диалог кобылка стояла, гипнотизируя лестницу, и прокручивала в голове то, что ее брата хотели не брать на Гала, предпочитая того коричневого единорога, однако учитель решил перестраховаться и взять жеребца, чей отец, если бы узнал, что его сына исключили из светского события, поднял бы бучу и все испортил. Дворецкий — жеребец желтой масти смотрел на нее сверху вниз, полный желания вновь докучать ей правилами этикета и светским премудростям, за невыполнение которых хворост Графа переходил в его полное распоряжение.

— Оба ужинать и в душ. — отчеканил жеребец, разворачиваясь от своих отпрысков и идя «по своим делам». — Через пять минут чтобы оба были на кухне.

— По правде, я не очень голоден… — начал молодой единорог, вспоминая то, как перекусил со своей кобылкой, на что получил грозный взгляд в его сторону, как ответ на пререкание. — Хорошо, отец. — сказал он, дернув Аим за собой.

Молодые граф и графиня начали подниматься по лестнице, на которой стоял дворецкий, не изменяя своего полузакрытого взгляда. Они поприветствовали его, на что тот кивнул, тряхнув серебряной от седины коротко постриженной гривой.

Зайдя в свою комнату, Аим первым делом переложила первую часть битсов под подушку, а вторую положила на кровати. В дверь постучали — это ее брат пришел проверить сестру. Кобылка открыла дверь и впустила его, а, подойдя к кровати вместе с ним, отдала ему битсы, что лежали на покрывале. Он спрятал их в карман, после чего потрепал ее по гриве и ушел обратно. Да, Аим приходилось отдавать (малую) часть своего «заработка» в обмен на его молчание. В день, когда Стринг впервые узнал про это, ей пришлось отдать все в обмен на его обещание, что он будет давать ей играть и не расскажет об этом, а она не расскажет отцу о его любовном увлечении. Однако жеребец настоял, чтобы она отдавала половину каждый раз, как будет зарабатывать этим. Ему эти битсы, как думала Аим, нужны для подарков своей особенной и не такой влиятельной пони, ведь, если он попросит у отца, то выдаст свою тайну и навсегда лишится возможности видеться с ней (отец может и не такое устроить). Но Аим тоже не копытом деланная и откладывает себе побольше. Зададитесь вопросом: «Куда она их спрячет?», но на него есть довольно очевидный ответ — тайник. Земные пони не могут творить магию, как единороги, или летать и ходить по облакам, как пегасы, но зато у них очень хорошее воображение и высокая склонность к таланту созидания своими копытами. Аим подошла к комоду, что стоял между кроватью и окном с видом прочь из Кантерлота, и взяла зубами из шкатулки с украшениями шпильку для гривы. Подойдя к левой ножке у изголовья кровати, вставила в маленькую дырочку, в результате чего из ножки выдвинулась дощечка. В самой ножке лежал маленький перьевой стержень, который она сделала из выпавшего пера служанки. Вытащив его, она снова подошла к комоду и открыла ящик с нотами. Вытащив всю макулатуру, она вставила стержень под дно ящика в маленькую дырочку и прокрутила, в результате чего откинулось второе дно. Аим с облегчением улыбнулась и скинула битсы в коробочку, что лежала там. Для того, чтобы содержимое второго дна не дребезжало, она выслала на дно бархатную подкладку и остатками обложила коробочку. Быстро закрыв и убрав все на места, она сняла одежду, переодевшись в домашний фрак без брюк, повесила на плечики в шкаф и поднялась на кухню.

— И как прошла репетиция по-твоему, Аим? — спросил Граф, обращаясь к земной кобылке, что смотрела пустым взглядом на сервиз. — Пошевеливайся, Аутбрэйк! — приказал он служанке, что уже плавным галопом приближалась к столу, неся на крыльях две тарелки и третью на голове с помощью специальной подставки.

— Все прошло идеально, отец. — безэмоционально отчеканила кобылка, подняв глаза перед собой. — Я была лучшей, как и сказал Стринг. В игре на фортепиано мне не было конкурентов. — жеребец лишь фыркнул, приподняв надменно голову.

<Пегаска поставила тарелки с ужином на стол и ушла восвояси. Сегодня на ужин подали морковную кашу и капустный салат с горошком, заправленный нерафинированным маслом. Да, единорогом довольно удобно использовать столовые приборы, ну и пегасы могут это делать с помощью крепких перьев, а вот что с земными пони? Отец позволил Аим использовать специальную резиночку, которой она могла фиксировать столовый прибор на копыте. Большинство знати из земных пони рекомендовало использовать для приборов специальные обручи на копыта, которые не требовали усилий для фиксации, но Граф не собирался упрощать дочери жизнь и заставлял приматывать ложку, либо же вилку. Принимать душ ей также приходилось в копытную, прикрепляя специальные щетки и мочалку на копыта. Всем этим премудростям по бытовому использованию копыт научила Аутбрэйк, которой крылья не помогали только в душе и ей приходилось также все делать копытами. После душа, Аим зашла в свою комнату, а вслед за ней зашла и пегаска. И сейчас в ее обязанности входило: расчесывание желтой гривы графини, уход за ее светло-серой шкуркой, чтобы та отливала серебром на свету и проверка копыт. Для создания умиротворительного настроения, Аутбрэйк подошла к стеллажу с гранд-пластинками, взяла одну и поставила в граммофон. На пластинке была записана одна из главных и ранних композиций маэстро Октавии, которая стала классикой. После этого пегаска надела на копыто самодельное кольцо для удержания гребешка.

— Да может хватит уже? — немного раздраженно поинтересовалась Аим, садясь на стул перед зеркалом на комоде. — Мне не пять лет, что я не могу ухаживать за собой сама. — гордо сказала она, глядя на служанку через зеркало. Ей казалось, что именно так она должна была разговаривать с прислугой, чтобы донести то, что Аим от нее ничего не нужно.

— Так, миледи, дайте хоть расчешу вашу гриву. — картаво настаивала пегаска, с акцентом пони, живущих в западной части Эквестрии. — Ваша мягкая грива вьется и легко путается. Особенно на затылке, где вам не видно. — кобылка мягко улыбнулась, увидев в глазах графини понимание.

— Ну… хорошо. — согласилась Аим, снимая с гривы мокрое полотенце, которое тут же подхватила крылом пегаска. — Но только гриву.

Служанка начала расчесывать гриву графини, собирая в голове темы для разговора. Обычно она и не надеялась вытянуть из этой кобылки что-то честное и откровенное, но сегодня ей что-то яро подсказывало, что Аим будет не против рассказать что-нибудь накипевшее. Пегаска уже хотела спросить, нет ли у молодой графини каких-либо вопросов на уме, как та глубоко вздохнула и прошептала:

— Как она надоела… эта музыка… — кобылка задумалась, после чего начала погромче. — Завтра Гала-концерт, а у меня даже ни в чем пойти. Не пойду же я в обычном костюме?

— Я позабочусь о том, чтобы портной пришел завтра после вашей репетиции, снял мерки и до вечера перед концертом платье будет готово, миледи. Какого цвета предпочитаете?

— Боюсь, у меня нет выбора, ибо отец, как всегда, «выберет самое лучшее» для меня. — ответила кобылка, раздражительно прикрыв глаза цвета тусклого рубина. — В конце концов, вам ли не знать, за кем остается решение в выборе одежды, да и всего…?

Служанка уже закончила расчесывать кончики гривы, невольно смотря на шрамы, оставленные упругим хворостом на спине графини, и перешла к хвосту.

— Я слышала, как возле водопада и фруктово-овощных магазинов звучала прекрасная игра на скрипке. — увильчиво и, как бы невзначай, сказала пегаска, наблюдая за тем, как выражение лица графини стало настороженным. — Поговаривают, что этот скрипач будет получше вашего брата. — она усмехнулась, глядя в зеркало на широко раскрытые глаза Аим. — Интересно, будет ли он выступать на Гала? Хотелось бы лично посмотреть на этого талантливого пони.

— К сожалению, на Гала в роле скрипача будет лишь мой брат. — ответила кобылка, вернув самообладание и слегка «кантерлотский» взгляд. — Если ему, конечно, нипони не бросит музыкальный вызов.

Закончив с процедурами, пегаска положила гребешок на комод около шкатулки, пожелала спокойных снов и вышла. Как только закрылась дверь, Аим будто сдулась: идеальная осанка изменилась на усталую и слегка сгорбленную, голова поникла так, что влажные и волнистые локоны залезли на мордочку. Она поджала передние копыта к груди, зажимая то, которое сегодня сильнее всего пострадало от крышки фортепиано: на копыте была глубокая вмятина, покрытая свежей кровью. Взяв с комода шпильку, Аим повторила вечернюю процедуру по открытию своего тайника. На этот раз она не стала доставать коробочку для битсов, а вынула маленькую темно-зеленую кожаную книжечку и карандаш с угольным стержнем. Аим уселась на кровати, зажав карандаш в зубах, и, держа книжку на передних копытах, открыла последнюю запись, которую она посвятила волнительному отбору на Гала, что прошел сегодня. Именно об этом она решила написать.

Двадцатое июня.

Отбор на Гранд Галлопинг Гала прошел так, как я и ожидала: маэстро Октавия на виолончели, миссис Лира на арфе, Стринг на скрипке, Шарп сыграет на трубе, а ее сестра Квинта на дудке. Я же буду играть на фортепиано, ведь была лучшей, как всегда. Но, давай будем честны. Мне вообще не предоставили конкурентов. Даже у брата был достойный конкурент. Правда, жалко того единорога со скрипкой. Он очень талантливый и чувство ритма лучше, чем у Стринга. Готова поспорить на все, что угодно, но Стринга взяли только ради того, чтобы мой отец не устроил разнос нашему дирижеру.

Сегодня снова ходила к водопаду играть на скрипке Стринга. Играла абсолютную импровизацию, однако удалось собрать 38 битсов — без учета налога за молчание брата. Слава Селестии, что служанка Аутбрэйк, которая ходила, видимо, за продуктами, и не решилась проверить, кто играл.

Завтра репетиции в консерватории не будет, поэтому я все же надеюсь, что мне удастся погулять по городу. Это так расслабляет. Глядя на этих пони, я в очередной раз чувствую что-то странное внутри.

Завтра мой отец наверняка будет очень стараться, чтобы я из кожи своей вылезла, но играла лучше своего идеала. Хоть сегодня хворостом он и не бил мою спину, досталось моим копытам, которые завтра будут болеть сильнее, чем сейчас. Да еще и дворецкий вернулся с отпуска прямо перед праздником. Я просто надеюсь, что, после утренней репетиции, портной не будет сильно засматриваться на мою полосатую спину. Иногда задаюсь вопросом: «а не избить бы его крышкой фортепьяно, и смог бы и дальше сохранять свою надменную морду, сдерживая боль?» Я бы посмотрела на его реакцию, когда эта тяжелая крышка с хрустом зажимала его копыта.

Кобылка задумалась, повиснув над тетрадкой с карандашом в зубах, проверяя все то, что написала. Получив моральное удовлетворение от изливания своих мыслей, Аим закрыла книжку, убрала в тайник и вернула все элементы на места. В ее голове все еще стояли различные картины, в которых она избивала отца до полусмерти или хлестала хворостом по его лицу, нанося глубокие увечья. Принцесса Спаркл сменила день на ночь, подняв на черное полотно полумесяц, который не уступал бы по яркости полнолунию. Земная кобылка с выдохом грохнулась на кровать, подложив копыта под голову и в который раз начала рассматривать узоры на настенном светильнике. Однако долго лежать просто так ей не дала служанка, и пегаска, чтобы графиня ложилась спать, задула взмахами своих крыльев свечи и выключила граммофон.

Аим проснулась от того, что дверь в ее комнату с шумом открыли. Спросонья кобылка плохо могла различить, кто стоит в проходе и что вообще происходит. Но, когда она увидела, что этот кто-то держит в левитационном облаке тонкую и гибкую хворостинку, поняла, что ничем хорошим это не закончится. Граф, неровной походкой, стремительно подошел к кровати дочери, сорвал зубами одеяло на пол и начал хлестать хворостом, словно кнутом, а из его рта разило перегаром дичайшей степени. Свет магии от рога освещал его золотые, слегка косящие от выпитого алкоголя, глаза. Аим рефлекторно сжалась от ударов, повернувшись к буйному Графу спиной, в очередной раз подставляя ее под хлесткие удары, рассекающие плоть. В комнате стоял свист, который заглушал кого-пони, кто был в коридоре и пытался угомонить ее отца. Кобылка не кричала, слушая, как каждый раз палка рассекает ее спину, окрашивая шкурку и простынь кровавыми разводами. Но через несколько минут запал жеребца угас и тот, оставив хворостину на полу, пошатал обратно на первый этаж, прямиком в бар, где дворецкий составлял ему компанию. Эти несколько минут Аим показались настоящей вечностью, в которой она так боялась заплутать и остаться навсегда. И только сейчас, когда он ушел, ее словно прорвало: сердце быстро застучало так, что пульс вместе с болью начал давить на мозг, создавая звон в ушах. Она могла чувствовать, как по спине стекает что-то теплое и липкое, а под ее боком становилось влажно, как и между задних копыт. Кобылка зарыдала, вновь чувствуя, насколько она ничтожна перед отцом, особенно если тот нетрезв. Каждый раз, как она судорожно набирала в легкие воздух с металлическим запахом, ее спину вновь разрывала невыносимая боль. Аим даже не сразу заметила, как к ней подошла пегаска, которая зажгла несколько свечей и попробовала поднять кобылку. Но потом пришел Стринг и, шокированный увиденным, слегка потерял чувства, однако, под хлесткой пощечиной служанки, пришел в себя и помог отнести сестру в душ с помощью магии, а пегаска мигом полетела за аптечкой.

В душевой брат попытался поставить Аим на копыта, однако она была не в силах стоять и кричала от боли. Тогда он аккуратно положил ее на расстеленное полотенце, взял полотенце для мордочки, намочил его слегка холодной водой и начал протирать спину сестры, на что та еще громче заплакала.

— Да тише ты! — шикнул на нее единорог, прикрывая рот кобылки копытом. — А то он опять придет и уже нам всем достанется.

Единорог достал из ящика упругую плюшку из резины и засунул сестре между зубами, чтобы она их не сломала, после чего продолжил промывать раны. Ему пришлось включить душ, чтобы смыть кровь и мочу со шкурки. Красная вода побежала до самого стока, полотенце также было влажным от воды и крови, и теперь некогда белоснежное махровое полотенце приобрело цвет ковра на лестницах. Аим не могла ни о чем думать: ей очень хотелось спать и также было ужасно больно, что не сомкнуть глаз. Пегаска прилетела с ящичком и, положив его рядом с кобылкой, поблагодарила единорога за помощь. Достав шприц, она наполнила его обезболивающим и воткнула его в спину кобылки, вливая содержимое. После этого они выключили воду и начали обработку ран антисептической жидкостью, что заставило Аим взвыть от боли, сжимая зубами резиновую плюшку, которую раньше использовал Стринг для подобного. К счастью, обезболивающее начало действовать и почти снизило боль до нуля, кобылка перестала трястись и вскоре начала успокаиваться. Стринг вновь приподнял ее с помощью магии, а Аутбрэйк взяла бинты и перевязала Аим спину. Белые бинты сразу начали частями краснеть и мокнуть, впитывая в себя кровь.

— Нужно избавиться от этого. — жеребец указал на мокрые красные полотенца, пегаска кивнула. — Я унесу ее.

— Простынь на кровати тоже нужно выкинуть. — добавила служанка, бросая мокрые полотенца в пустую коробку.

— Хорошо. — ответил жеребец и понес Аим в ее комнату.

Поменяв простынь, он аккуратно положил сестру, которая уснула и все еще слегка подрагивала. Подняв одеяло с пола, жеребец накрыл им Аим и уже собирался уходить, как наступил копытом на хворостинку, которая была покрыта кровью и, лежа на полу, окрасила доски вокруг себя. Внутри него все ёкнуло, когда вспомнил, как его почти также хлестал отец, пока не стал выступать на важных мероприятиях и куда его приглашали, как искусного скрипача. Выкинуть эту палку нельзя ровно также, как и оставлять ее. На следующее утро, если отец не обнаружит ее, то может перейти на смычок, не приведи Селестия и Луна. Поэтому Стринг взял хворостину магией и отнес ее на первый этаж к фортепиано. Пегаска же выкинула окровавленные тряпки и, припасшись аптечкой под крылом, решилась следить за Аим всю оставшуюся ночь, сидя рядом.

Глава 2. Кантерлотские улочки

Музыка для погружения:
1. Nicolai Heidlas [copyright free sad] — Letting go
2. Toby Fox — Respite
3. Middle Agest — The National Anthem of the USA (Medieval Cover)
4. Чечетка-степ, танец солнышко
5. David Garrett — En aranjuez con tu amor
6. Lindsay Stirling — Master of Tides
7. Hans Zimmer — Time

Примечание:
¹—Вшайрай — вдруг, внезапно; ни с того, ни с сего.

На следующее утро Аим проснулась, смутно помня то, что произошло ночью. Она не помнила, сколько длилось избиение, сколько крови она потеряла, и она не помнила, что ее брат помогал служанке. Все это накрыла очередная пелена боли от того, что она рефлекторно легла с бока на спину. От ее шипения и стонов проснулась Аутбрэйк, которая задремала на стуле, упершись локтем о комод, после того, как сменила бинты на компресс. Она сразу подскочила и попыталась уговорить графиню остаться в постели. Однако в голове у Аим что-то щелкнуло и та, наплевав на попытки пегаски заставить ее отлежаться, начала вставать с кровати. «Мне плевать. Если он хочет, чтобы я выступила на сегодняшнем Гала даже после того, что он сделал ночью, то он это получит. И наконец отвяжется от меня. Может хоть это покажет ему, что я не только талантливый и серьезный исполнитель, но еще и имею хребет, в отличие от него!» Поначалу все тело принимало этот резкий разряд боли, а участки, покрытые запекшейся кровью, потрескались, открывая рану, что спрятана под ними. Компресс слегка начал розоветь, когда земная кобылка встала на копыта. Но, когда кобылка вспомнила, что не одна в комнате, то обернулась к взволнованной пегаске и, сделав более-менее сдержанное лицо, приказала:

— Иди. Иди и разбуди это пьяное и бесхребетное чудовище! — ее кантерлотский голос все еще слегка дрожал и был готов вот-вот сорваться. — А, хотя, не надо. Я и сама справлюсь со своей репетицией. Пока пойди и займись вопросом платья для королевского Гала-концерта.

— Но, миледи… — начала было Аутбрэйк, но поймала укоризненный взгляд снизу-вверх и пошла выполнять приказ.

Аим накинула на себя темную рубашку и застегнула ее, после чего, прихрамывая на переднее копыто, морщась от боли, спустилась по лестнице на первый этаж, прихватив папку с нотами зубами. Ее брат ничего не услышал, отсыпаясь после сегодняшней ночи. Граф же, тем временем, спал на диване в гостиной, а дворецкий опохмелялся на кухне. От них обоих веяло перегаром так, что, казалось, будто весь первый этаж пропах этим смрадом. Спустившаяся вниз земная пони открыла крышку, обнажая свету белые и черные клавиши, местами стертые и с отколами, поставила ноты, поправила стул так, чтобы доставать задними копытами до педалей, и, плавно сев, начала играть композиции, которые должны будут прозвучать на Гала.

Уловив ритмичную игру на фортепиано спустя час после начала, Граф Голденмэйн раскрыл слипшиеся глаза и с трудом сфокусировал взгляд на то, кто играл. В его голове все еще стоял гул, который усилился с принятия жеребцом вертикального положения. Но кое-что его напугало, когда жеребец повернулся прямо к источнику.

— М-мелоди? — пробубнил себе под нос единорог, не веря тому, что видел. А видел он ту, кто навсегда украла частичку сердца, которая хранила в себе добро и любовь к окружающим. Ту, кого он вышвырнул на улицу, после того, как генетическая наследственность с ее стороны дала о себе знать в одном из отпрысков.

Поднявшись на копыта, жеребец пошатал к фортепиано, не веря своим глазам. Чем ближе он подходил, тем четче становились очертания кобылки с кукурузно-золотой гривой и черной рубашке, что играла на этом инструменте, как в последний раз. Но, когда Граф подошел почти вплотную, он различил в силуэте не свою бывшую жену, а дочь, которая лишь в этот момент играла также страстно, как и Мелоди Диадем.

— Откуда у тебя ее рубашка?

Услышав это, Аим прекратила играть и замерла в таком положении. В голове единорога что-то щелкнуло: внутри жеребца проснулись те забытые ощущения и желания, которые испытывал каждый влюбленный пони. Единорог повернул кобылку к себе, в образовавшейся тишине можно было услышать накаленность ситуации, частое дыхание Графа и неразборчивый шепот Аим. Кобылка никогда не видела своего отца в подобном состоянии и ей стало страшнее, чем сегодняшней ночью. Единорог с вожделением смотрел в рубиновые глаза дочери, нежно проводя копытом по кукурузной гриве. Внутри кобылки все похолодело, легкие перестали вбирать кислород, чего Аим не заметила, продолжая вжиматься в стул.

— Я задал вопрос! Отвечай! — жеребец надавил на кобылку, от чего та наконец пришла в себя.

— Я… я-я сохранила его п-после того, как она ушла… — Аим отвела взгляд, стараясь не смотреть на своего отца.

Жеребец нагнулся к рубашке и глубоко понюхал ее, ощущая запах Мелоди Диадем вперемешку с запахом крови кобылки. Аим дрожала, ощущая его близость, тяжелое и глубокое дыхание. Она боялась пошевелиться, словно была в клетке со слепой мантикорой. Но вшайрай [Вшайрай — вдруг, внезапно; ни с того, ни с сего.] жеребец словно протрезвел, отдалился от кобылки и направился в сторону кухни, не сказав ни слова. Тишина продолжалась все то время, пока служанка Аутбрэйк не вошла в дом. Пегаску насторожило то, что во всем доме она не слышала игры на инструментах или какого-либо «разговора». Она влетела в зал с фортепиано и увидела сидящую на стуле земную кобылку, что смотрела перед собой, не фокусируясь на каком-то предмете, а из глаз бежали слезы, которых Аим даже не замечала. Единственное, что она чувствовала — это страх. Она больше не боялась получить увечья на свое тело, однако появился новый страх. Кобылка подумала про то, что в один день Граф может не ограничиться тем, что сделал. Уж лучше смерть от избиения, чем изнасилование собственным отцом. «И это только из-за рубашки и его бухого сознания?!» — истерично крутилось в голове кобылки до тех пор, пока служанка не подошла к ней и не поинтересовалась, все ли в порядке. Ооо, все было НЕ в порядке и довольно давно. Да вот только графиня все никак не могла собраться, чтобы сказать что-нибудь, но все же утвердительно кивнула, чему они обе не поверили.

— Портная прибудет через пять минут. — оповестила пегаска. — А пока давайте приведем вас в порядок, миледи.

Аим мысленно дала себе пощечину, чтобы прийти в себя. Она решила, что поплачется о своей «нелегкой жизни» как-нибудь позже, а сейчас им нужно было бы обработать раны еще раз и перебинтовать спину. Осталось придумать, как объяснять это портной, если она вдруг спросит, что с ней. «Не ваше дело — отвечу я. Ведь, действительно! Ее не должно это волновать.» Аим с пегаской направились на второй этаж, по пути встретив молодого графа. Однако тот, как всегда, даже не поздоровался, не спросил о ее состоянии, а просто прошел мимо. Пегаска обернулась и кивнула тому в благодарность за то, что тот помог ей ночью, на что Стринг тенью ухмыльнулся и плавно моргнул в ответ.

Они как раз закончили с процедурой, когда в дверь сначала постучали, а потом назвались. Это портная пришла со своей дочерью, как помощницей для того, чтобы та подавала рулоны и швейные принадлежности. Молодой граф также спустился вниз, чтобы встретить ее — кобылку его сердца, дочь портной — Сенсити. Они не подали вида, что знакомы, однако глаза друг от друга старались отводить, как можно реже. Аим и Аутбрэйк поприветствовали кобыл, приглашая тех зайти в зал. Земная кобылка посмотрела на своего брата, который не отводил глаз от бедер кобылки, что заставило ее слегка улыбнуться и отрешиться от плохих мыслей. Но тут же она вспомнила, что Гала будет именно сегодня вечером, мысль эта ужаснула. Помимо этого, ее мозг выкинул очередной вопрос, который вогнал Аим в паранойю: «А смотрит ли Граф на ее бедра, когда она не видит?» Графиня не знала, что будет делать после мероприятия, что дальше будет происходить с ней и куда ей податься, чтобы избежать этого. «Сбежать.» — резко возникла мысль в голове кобылки. — «Сбежать от них всех! Куда подальше.» Кобылка встала на специальную площадку, чтобы портной было удобно отмерять размеры графини. Две кобылки же, заметив бинты на спине земнопони, во славу Селестии, не стали интересоваться. Возможно, это было из-за того, что слух про садизм Графа Голденмэйна давно гулял по улочкам Кантерлота, и почти каждый, кто хоть раз контактировал с этим семейством, замечал что-то, что подталкивало их на такие выводы.

— Мы собираемся сходить на дополнительные музыкальные секции, чтобы подготовиться к концерту, отец. — начал молодой единорог, глядя на то, как Граф опохмелялся вместе с дворецким, что давно был на копытах и приготовил все для этого. — Допоздна не задержимся, придем вовремя. — в ответ жеребец лишь кивнул, и было не понятно, понимал ли он в тот момент, что ему говорили.

— Будьте осторожны, миледи. Не перенапрягайте себя. — пегаска судорожно помогала кобылке одеть синий костюм, как только предварительная примерка закончилась.

Аим лишь промолчала, догоняя брата у двери. Конечно, они оба не собирались заниматься тем, о чем предупредил Стринг. Жеребец собирался пойти на свидание с кобылкой, прихватив скрипку лишь для отвода глаз, а Аим просто хотелось проветриться за пределами поместья. Она понимала, что сегодня вечером перед королевским Гала приедут все члены семейства Голденмэйн, а это братья ее отца со своими женами и детьми, а также с родителями жен. А это в свою очередь значило, что народу будет полон дом, чего молодые граф и графиня терпеть не могли. Уйдя подальше от дома, Стринг отдал свою скрипку кобылки, чтобы та зарабатывала и просто занималась чем-то полезным, а затем поскакал в назначенное место. Сначала, Аим хотела сходить на танцы, однако ее мигом освежил тот факт, что она даже на четырех копытах без дрожи стоять не может и ей оставалось только пойти куда-нибудь и поиграть на скрипке. «Сбежать после Гала. В Тартар их всех.» — продолжала крутиться в голове навязчивая мысль, проедавшая барьер страха перед этим действием. Одно дело думать про побег, а другое — быть готовым сделать это, а после знать, что делать одной, как прокормить себя и где жить.

Это был первый раз, когда Аим могла свободно походить по городу, в котором родилась. Она плохо знала, где и что находится, ведь все закупала служанка, а путь до кружков был короче коридора в замке. В этот момент кобылка выглядела слегка потерянной, однако любопытство взяло верх над страхом, заставляя ее подходить почти к каждому зданию, каждому магазину, чтобы разглядеть все диковинные вещи. Мимо нее проходили различные пони. Вот проскакал жеребец, запряженный в повозку, тут же прошла кобылка с розовой гривой и шкуркой цветом зеленого яблока, а рядом с ней як. Аим впервые в жизни увидела яка вблизи, ее удивлению и трепетному восторгу не было предела. Некультурно так глазеть на кого бы то ни было, однако кобылка была настолько поражена, что не заметила этого. Ее рубиновый взгляд скользил по рогам этого большого животного, не ускользнула каждая бурая волосинка, что тянулась почти до самой земли. Глаз яка видно не было из-за густой бурой челки, что доходила до носа, но графиня осмелилась предположить, что этот як женской особи. Когда як проходила мимо Аим, земля под ее копытами задрожала, однако она продолжала смотреть на нее с детским восторгом. Зеленая попона на спине яка хорошо сочеталась со шкуркой ее подруги, которую также стоило рассмотреть. Помимо железного якского шлема с рогами, цвета кости, на ее розовой гриве, графиню заворожила белая рубашка, рукава которой тянулись по земле, золотые с якскими орнаментами кольца на предплечьях, что не позволяли болтаться широким рукавам и коричневая жилетка из какой-то кожи. Зеленая кобылка заметила этот пристальный и восхищенный взгляд, что не могла не засмеяться, глядя на жеребенка в костюмчике.

— Рот закрой, а то муха залетит! — хихикнула она, проходя мимо Аим. Та, в свою очередь, словно вышла из транса и отвела гордый взгляд.

Графиня двинулась дальше и заметила еще одну диковинку: пушистый зебр устанавливал витражи кузнечному магазину, стоя на высокой лестнице, а снизу ему помогал земной жеребец, который был ну очень коренастым и походил, скорее, на широкую тумбочку. Аим остановилась, рассматривая этих занятых пони и зебру. Нет, зебру она видела второй раз в жизни, но только та зебра не была такой пушистой и, помимо полосок на шкурке, имела замысловатые узоры черного цвета в виде скелета драконьих крыльев на спине, скорее походила на обычную пони с комплекцией зебры, однако эта зебра была не похожа лишь длинной шерсти. Правда, кобылка не помнила, возможно ли такое. Ермак упомянула о разных племенах зебр, что живут в разных частях света. Быть может, что он прибыл с северного или южного полюса, что совершенно бесподобно, невероятно — преодолеть такой большой путь, чтобы оказаться здесь и устанавливать витражи. Земной жеребец, что подавал части витража и придерживал лестницу, помимо своей коренастости, обладал занятной прической: затылок и виски были без единого синего волоска, лишь серо-голубая короткая шкурка, а челка была заплетена в дреды и убрана назад с помощью обычной резинки. На слегка вытянутом лице жеребца красовалась недельная щетина, что добавляла брутальности в его внешний вид. Сама же кьютимарка жеребца была в виде копыта, демонстрирующего бицепс в оранжевом круге, что наверняка говорила об обладании большой силой. У зебры глифмарка, аналог кьютимарки, была непонятной для кобылки, однако она различила что-то вроде горного пейзажа, что наталкивало к мысли, что его талант связан с натурой. Тогда понятно, почему он устанавливал весьма живописный витраж с горами и земными жеребцами-воинами, гвардейцами, и войнами «Могучего шлема».

Аим Голденмэйн решила заглянуть в окно, чтобы посмотреть, что такое эта «кузница». Подойдя вплотную к окну, она чуть не попала под копыта земного жеребца, что отошел за новой партией витража. Прильнув к холодному стеклу, она постепенно начала чувствовать тепло с обратной стороны. Ей на глаза попалась огромная каменная кузница, в которой бушевал огонь, посередине стоял массивный дубовый стол, на котором были всякие молотки и другие приспособления, которые земная кобылка видела впервые. Выглянувшее из-за башни солнце сбило кобылку, но она подставила копыто к окну, затеняя солнце. Этого мимолетного момента хватило, чтобы Аим пропустила тот момент, когда в комнате появилась большая пони голубой масти с белыми рандомными пятнами по всей шкуре, оранжевой гривой и зелеными, как изумруд, глазами. Эта кобыла, поверх рубахи-распашонки, надела кожаный фартук, что был довольно жестким на вид, открыла бочку, в которой были выкованы мечи и копья, и начала свою работу. Накалив металл, она положила его на наковальню и, взяв огромный молот, начала придавать форму горячему железу. Все наполнилось звоном металла о металл, заставляя Аим отойти подальше.

Бродя по улочкам, отдаляясь от звона металла, Голденмэйн учуяла сладковатый запах овса и чего-то еще, однако, помимо всего прочего, ее уши уловили знакомые ритмы, заставляя следовать им. Звуки становились все громче, приведя в итоге в закоулок к небольшому кабаку, вывеска которого гласила: «В хвост и в гриву», а снизу вырублена приписка «Живая музыка, табак, пиво и веселье». Кобылка встала напротив двери, чувствуя, что в живой игре этого бара есть косяки. «Должна ли я, графиня, кобылка из знати заходить в подобные бары и кабаки? Там же грязные, грубые, неотесанные пони… буэ… да еще и есть охота, а там наверняка подают лишь жаренный овес к пиву.» Но тут, за дверью раздались шум и ругань, которые становились все громче и громче, и, вскоре, вышел крупный жеребец единорог, который держал за шкирку другого единорога, что был явно пьян, также в левитационном облаке летел потрепанный чехол для скрипки и сама скрипка со смычком. Аим отлетела в сторону, уворачиваясь от двери и копыт жеребца.

— …И чтобы я тебя здесь больше не видел, херов Паганини-бухурист! — прокричал единорог, швырнув жеребца так, что тот улетел в бочку с водой, что стояла напротив бара. Жеребец смачно втянул воздух, собирая сопли во рту, затем сплюнул вслед «бухуриста» и аккуратно пролевитировал инструмент к хозяину. — Все же, не скрипка в этом виновата. — добавил он, потирая копытом нос.

Аим сидела на крупе, ошарашенная увиденным, однако не могла отвести взгляд от этого странного единорога. Он был одет в заляпанную какими-то пятнами безрукавную майку, на его передних копытах были кожаные перчатки, взъерошенные градиентно-синие, словно сердце океана, грива и хвост, в ухе серьга. Но когда жеребец повернулся в ее сторону, беря в зубы самодельную сигарету, она увидела левую часть его лица и в край потеряла дар речи. Вместо левого глаза у жеребца была медицинская повязка, как у пирата, но она полностью не скрывала ожог, что был под ней. Этот ожог также было видно и на ухе, на кончике которого было три золотых кольца и такая же, как на правом ухе, металлическая сережка слегка ниже. Единорог, хоть и повернулся в сторону Аим, вовсе ее не заметил, поджигая косячок и вдыхая дым в себя. Но все же его медный глаз соизволил-таки посмотреть под копыта и заметить серую земную кобылку с большими рубиновыми глазами, что смотрела на него снизу-вверх, едва ли не с открытым ртом. Единорога не волновало то, в чем она одета, сколько ей лет или еще чего, он просто заметил у нее за спиной футляр для скрипки и расплылся в улыбке. Улыбка эта походила на хитрую гримасу типичного пирата или разбойника, в которых обычно наряжались жеребята из низшего класса на Ночь Кошмаров.

— Привет, незнакомка. — со смехом протянул жеребец, пытаясь выглядеть менее грозно. — Ты упала прямо на свой светлый хвост. Позволь помогу? — жеребец протянул копыто и Аим, не осознавая того, протянула копыто в ответ.

Жеребец с легкостью поднял кобылу, едва не подкинув ее в воздух, и, поправив воротник на футболке, почесал свои бакенбарды, после чего просиял в лице, словно жеребенок. Тридцатилетний жеребенок. Единорог то и дело кидал взгляд то на футляр, то на кобылу, увидев в ней что-то корыстное для себя.

— Ты пришла на прослушивание, верно? — спросил жеребец, вдыхая дым. — Конечно, ведь, зачем же еще ты тут?

— К-какое прослушивание? — Аим с недоумением посмотрела на жеребца, прикрывая нос от дыма и какого-то другого запаха, исходившего от единорога. — Вообще-то, я не…

— Прослушивание, которое я назначил только что, — перебил ее жеребец, начав активно жестикулировать, — ведь старый скрипач не подходит к этой работе. — серый единорог бросил прожигающий взгляд в сторону «бухуриста», что пробовал вылезти из бочки с водой, однако он был не в силах вытащить свой круп с такого положения. — Да давай, не бойся! Сыграешь что-нибудь. А то у нас клиенты вошли в кураж, а музыки нет. Ну, как «нет»? Только скрипки не хватает.

— Клиенты в начале дня? Разве не должны они были прийти вечером? Да и вообще, как ты смеешь приказывать гра… — кобылка начала возмущаться, использовав кантерлотский голос, однако единорог вновь ее перебил, словно не замечал того, что она говорит.

— А ты не слышала что-ль? — спросил жеребец, удивленно глянув на кобылку. — Мы закрываемся скоро, вот они и приходят ко мне «весело провести время», как в последний раз, ха-ха! — Аим смотрела на него прищуренным взглядом, полным отвращения, как ее учили смотреть на всех пони из низшего класса, словно на мусор под копытами. — К вечеру следующей недели мы уже будем в Понивилле, если не раньше. Мне удалось найти там местечко для своего бара, ведь здесь, суки плешивые, аренду сдирают в три шкуры, жадные засранцы. — кобыла прижала уши, слыша грязные ругательства из уст единорога. — Но я еще потяну какое-то время. — жеребец вдохнул еще раз, после чего затушил бычок и выкинул его в урну. — Так что, выручишь?

Кобылка задумалась. Ее нипони не просил сыграть у себя, особенно в таких местах. Аим посмотрела на копыто, за которое ее поднял жеребец и, отметив для себя небольшие полоски грязи на костюме, брезгливо поморщилась. Но потом вновь посмотрела на единорога и, на абсолютном пофигизме, согласилась, от чего жеребец буквально расцвел от радости. «Все же, что я потеряю, если немного поиграю этим… пони?»

— Господа, дамы, я нашел нового музыканта! — провозгласил он, открывая настежь дверь в бар.

Из помещения сразу полился торжествующий гул копыт и стаканов, улюлюканья, сопровождаемые алкогольным и курительным смрадом. Аим поморщилась от того, насколько внутри было темнее, чем на улице, а еще и от амбре с дымом от дешевых сигарет, разъедающем глаза. Единорог подтолкнул кобылку, чтобы та зашла. Графиня поежилась при виде всех этих пони и не только, ей хотелось повернуть назад и бежать прочь со всех копыт, чтобы отмыться. Поднеся копыто к мордочке, кобылка сдерживала рвотные позывы от невыносимого смрада, однако она просто пошла с единорогом мимо круглых деревянных столиков прямиком к сцене, на которой стояло древнее пианино. Для себя кобылка отметила, что точно не сядет за него, во что бы то ни стало. На сцене сидела гранитная кобылка земнопони с флейтой в копытах, которая облизывала сухие губы, не сводя глаз с жеребенка. За пианино подсел музыкант, что вышел из толпы, прихватив с собой стакан светлого пива. Встав на сцену, графиня положила футляр на дополнительный стул около инструмента, достала скрипку со смычком и поклонилась публике. Ее глаза бегло пробежались по присутствующим, отмечая того единорога — хозяина заведенья, рядом с ним сидела кобылка со шкуркой цвета черешни и черные узоры на ее теле были почти везде, с такой же взъерошенной сине-серой гривой и кольцами в ушах, лазурного земнопони с белой гривой и желтыми глазами, а также оранжевого пегаса с красной гривой. Остальные шесть пони сидели в темноте и их было почти не разглядеть.

— Хех, с каких это пор Реминор затягивает в свой бар жеребят? — спросил единорог, что сидел за клавишным инструментом, на что земнопони в ответ лишь подняла брови в стороны, мол: «Какое мне дело? Я его не пасу.» и тряхнула фиолетовой гривой.

Встав на задние копыта, Аим Голденмэйн еле сдержалась от боли в спине, чуть не заплакав, но все же приложила скрипку и начала играть свою обычную классику. Сначала ее слушали, слегка шокированные таким поворотом, однако вскоре какой-то жеребец из тени выкрикнул:

— Меняй пластинку, девочка! Что за похороны? Давай что-то бодрое! — жеребца поддержал зал и Аим перестала играть, обдумывая, что им нужно.

— Откуда он такую вытащил, вот ответь ты мне хотя бы раз, гад ты не многословный. — вновь поинтересовался пианист у кобылы с духовым инструментом, на что получил все тот же ответ мимикой. — Тьфу на тебя, Саффиринг! — обиделся жеребец, отворачиваясь от кобылы в рваной рубахе и коричневых брюках. Та же, в свою очередь, шмыгнула носом, насмехаясь над товарищем.

Но тут Аим вспомнила мотивы, что иногда играла Ермак. Она говорила, что такая музыка в почёте у пиратов, но она настолько бодрит дух, что копыта сами пускаются в пляс. Графиня вспомнила ноты и начала играть, на что получила восторженные улюлюканья жеребцов и кобыл. Жеребец-пианист даже не знал, что подыгрывать, ведь скрипка звучала в соло просто волшебно, однако Саффиринг быстро подхватила ритм, узнав мелодию, добавив мелодичное звучание флейты. Более-менее трезвые зрители пустились в пляс, а те, что не могли стоять на копытах, стучали копытами по столу в такт музыки. Аим даже отвлеклась от мыслей: где она находиться, чем это таким воняет и пропахнет ли она этим. Ей просто понравилась реакция публики, зажигая в ней самой желание исполнить мелодию до конца. Кобылка полностью влилась в музыку, слегка пританцовывая так, как делала это на хореографии, и заметила, что пол сцены был специально выстлан покрытием для отбивания чечеток. Таким образом, кроме живой игры на скрипке, она еще и танцевала, добавляя звучанию скрипки объема. Радостью пони не было предела: кто-то организовал маленький кружок, в котором они стали танцевать, пытаясь повторить за Аим. Хозяин бара и его подруга (почти жена) смотрели на кобылку и на реакцию пони с удивленным и восторженным выражением. Единорог и подумать не мог, что будет именно так живо. Он давно не видел подобного движа в своем заведении, а если точнее, то почти два года все проходило довольно заунывно. Из-за топота, стаканы, стоявшие на столах, начали подпрыгивать и дребезжать в ритм.

— Сколько тебе лет, маленькое талантище? — спросил пианист, пытаясь перекричать образовавшийся мини-концерт.

— Мне скоро тринадцать! — также ответила Аим, перекрикивая толпу своим кантерлотским тоном. Единорог присвистнул и почесал гриву, сдвинув шляпу в сторону.

С улицы начали заглядывать пони, что сквозь весь шум и топот сумели услышать причину сего балагана. И эти уличные пони начали присоединяться к этой пьяной тусовке, заставляя официантов и бар-пони работать усерднее.

Наконец, Аим сделала болезненный поклон, на что получила гору аплодисментов и восторженных возгласов. Кобылка чувствовала, как по ее вискам, шее и спине стекают капельки пота, которые, попадая в ранки, вызывал весьма неприятные ощущения. Убрав скрипку и смычок в футляр, кобылка собралась покинуть это место, ведь стало слишком душно и она устала. Помимо игры на скрипке, ей пришлось-таки сыграть на этом потрепанном пианино, по просьбе самого пианиста и хозяина заведения. В этом музыкальном инструменте некоторые ноты были расстроены и создавали «пьяную какофонию», однако публике и это понравилось. Также ей пришлось отведать здешние блюда «за счет заведения», чему кобылка была весьма рада. Чего ей только стоило протолкнуться через толпу восторженных фанатов незамеченной. Выйдя на улицу, кобылка вдохнула свежий воздух и также встретила аплодисменты от нескольких пони на улице, что выкрикивали: «Это было что-то с чем-то!», «Ты просто огонь!», «Браво, бля! Вот так бы каждый раз!». Но она не заметила этого. Кобылка смотрела лишь на небо, понимая, что вот-вот может опоздать домой, где ей нужно привести себя в порядок, надеть платье для Гала и не выглядеть такой подозрительно счастливой. Она уже завернула на главную улицу, как услышала «Постой! Погоди секунду!» в свой адрес. Это был счастливый хозяин бара, который нес в левитационном облаке мешочек с битсами.

— Вот. Это твое. Без тебя мы не заработали бы и половины от этого. — жеребец поднес мешочек с набедренными вязками к кобылке.

— Благодарю. — на кантерлотском манере ответила Аим, беря свой самый настоящий заработок.

— Так что? Ты согласишься работать у нас, не только здесь, но и в Понивилле, когда мы переедем? Ты кантерлотская?

— Извините, но я очень спешу домой. Мне нужно подготовиться к сегодняшнему королевскому Гала. — Аим легким галопом поскакала в сторону дома, однако единорог продолжил бежать наравне с кобылкой.

— Если все же соберешься с мыслями, ну, там, обдумаешь получше, приходи. — продолжал жеребец, поспевая за земнопони. — Чтобы найти меня в Понивилле, спроси Пинки Пай про Реминора и бар «В хвост и в гриву», о’кей?

— Ладно-ладно! — выпалила кобылка, после чего преследование прекратилось.

— Вот ты где. Давай сюда скрипку. — протараторил Стринг Голденмэйн, забирая свою скрипку у сестры, костюм которой был помятый и слегка грязный. — Где шлялась? Я чуть не попался отцу на глаза из-за тебя.

— Вот только ты не начинай, а? Пошли. — нервно ответила кобылка, идя к дверям дома.

— От тебя воняет, Аим. — с нотками неприязни прошептал жеребец в ухо сестре.

Проходя мимо фонтанчика, кобылка оттерла грязь и разгладила складки, макнув копыто в воду. Еще не подошли они к двери, а уже было слышно, что все родственнички уже нагрянули. На балконе стояли и покуривали дорогие сигары братья Графа Голденмэйна, на фортепиано и скрипке играли их жены, а их дети просто носились, ведь Аим и Стринг были самыми старшими из них. Брат и сестра зашли во внутрь, дворецкий был, как всегда, рядом и горделиво поприветствовал их, заставив всех обернуться. Аим искала глазами отца и нашла его, спускающегося со второго этажа. Видимо, он снова обыскивал их комнаты, чтобы найти хоть один повод для наказания. По лицу единорога не было видно, нашел ли он что-то или он раздосадован тем, что не нашел ничего. Кобылка смела догадаться, что этот нюхач-дворецкий почуял то, о чем сказал Стринг, и как-то намекнул отцу, что кобылку нужно проверить. Жеребец направлялся именно к ним, но прилетевшая Аутбрэйк буквально вырвала кобылку с места и понесла в ее комнату, мимо Графа. Стринг же пошел переодевать свой смокинг на концертный фрак, отчитавшись в «музыкальных успехах» отцу.

— Вот. Ваше платье готово, миледи. — пегаска подкатила манекен, на котором было надето белоснежное платье из тончайшей и легчайшей ткани. Рукава были длинными, но с большой прорезью, чтобы, когда она начнет играть, рукава аккуратно свисали и не мешали перебирать клавиши. Края рукавов, подола были украшены «золотой» каймой. На груди был небольшой вырез, от него вокруг шеи и вниз, вдоль груди, также шла золотая кайма, которая, ко всему прочему, опоясывало его.

Аим неуверенно подошла ближе, тыкая мордочкой ткань, чтобы понять, как оно будет лежать на ней. Платье пахло свежей тканью, которая и в самом деле ощущалась также легко, как и выглядела. Но тут в голове у Аим Голденмэйн подскочил странный вопрос, который она случайно озвучила:

— Это свадебное платье что-ли? — ее голос слегка вздрогнул, к горлу подступил ком.

— О, оно в самом деле превосходно! — ответила пегаска, подумав, что это был некий комплемент платью и вопрос не был буквальным. — Сам Граф наказал сделать его таким, а также добавил к нему вот это.

Пегаска легким галопом подбежала к комоду, на котором стояла новая шкатулка. У Аим от ответа пегаски помутнело в глазах, а сердце сделало кульбит, провалившись к задним копытам. «Он серьезно тронулся умом, что собирается выйти за меня? Не-не-не… это уж вряд ли. Скорее всего он собирается отдать меня замуж по расчету за какого-то другого родового музыканта или просто толстосумого жеребца, чтобы я не мозолила ему глаза.» Тем временем служанка поднесла шкатулку к осевшей кобылки и раскрыла ее. Аим боязливо опустила глаза, заглядывая вовнутрь. Однако там лежали лишь жемчужные бусы и сережки с таким же жемчугом, которые выглядели слегка поношенными.

— Это сережки и ожерелье вашей матери. — с акцентом прокартавила оранжевая пегаска, передавая шкатулку кобылке. — Граф Голденмэйн сохранил их, когда она ушла. — с какой-то недосказанностью процедила служанка, подходя к платью.

Аим какое-то время неотрывно смотрела на украшения, представляя в них маму, а в голове играла музыка из бара. Ее мысли были где-то далеко от этой комнаты, даже дальше — в другом городе. Она словно смотрела в пустоту, пытаясь представить мать, фотографии которой не было, а картины с ней давно были сняты, что кобылка даже не помнит, когда это было.

— А сейчас мы быстренько приведем вас в порядок, миледи. Где вы были? Если бы Граф увидел состояние вашего костюма… — пегаска не стала продолжать, получив в ответ раздраженный взгляд.

Аим отмыли, высушили, причесали, нарядили в платье и навели марафет, накрасив веки золотыми тенями и ресницы тушью. Пегаска, увидев мешочек, в котором звенели монеты, не стала спрашивать, откуда у графини он взялся, а просто позволила спрятать куда-нибудь. Аутбрэйк вышла, оставив Аим Голденмэйн наедине. Кобылка смотрела в зеркало и не узнавала себя, а вместе с тем страх перед концертом становился все больше и больше. Спрятав мешок в свой тайник, она какое-то время стояла и думала: оставить все здесь или взять с собой. Но внутренний голос, твердивший до этого одно и то же слово «сбежать», сказал, чтобы она взяла все свои накопления, привязала между задних копыт, чтобы его не было видно, а после концерта все-таки сбежала. Кобылка не могла решиться на подобную авантюру и, все-таки, оставила мешок в тайнике, тайник закрыла и вернула все звенья на места, использовав шпильку в гриву.

Спустившись вниз по лестнице, кобылка едва дышала от волнения и страха перед предстоящим вечером. Двоюродные братья и сестры, что носились по дому, увидев Аим в таком виде, остановились и поприветствовали ее, словно та была взрослой кобылой. Граф Голденмэйн, увидев ее в таком виде, был доволен тем, что потраченные двадцать четыре битса ушли не на воздух, цена окупилась итоговым видом кобылки.

— Твоя дочь выглядит восхитительно! — сказала жена одного из братьев Графа, опуская очки на переносицу.

— На балл такую просто так пропустят. — послышался еще один голос, на который Аим вообще не обращала внимания. — Следи, чтобы какой-нибудь принц ее не похитил.

— Кареты поданы, сэр. — огласил дворецкий, на что все начали собираться у двери, предвкушая королевское Гала.

Проезжая по улочкам в сторону замка, Аим заметила поворот в ту самую улочку, в которой она играла, как никогда прежде. Слегка ссутулившись и прильнув к окну, она разглядывала пони, что также шли на Гала. Кобылка отметила, что среди пони с достатком были и средние пони, и слегка пониже, даже непони. «Неужели это королевское Гала превратилось в «день открытых дверей?» Честь чего впускать всех их?» — подумала кобылка, но тут же вспомнила, что сегодня какое-то юбилейное Грант Галлопинг Гала, и принцесса Спаркл решила собрать всех желающих.

— А ну выпрямись, Аим! — рявкнул жеребец, сидевший напротив кобылки. Графиня же старалась не смотреть ему в глаза, выпрямилась, не отводя глаз от окна.

Расфокусировав зрение, кобылка смогла рассмотреть свое отражение, в то время как улочки стали мыльным пятном. Аим увидела в отражении земную кобылку с серебряной шкуркой, завитой волнами кукурузно-золотой гривой, глазами-рубинами и представляла, что ее мать выглядела также, только еще и с рогом. В итоге на нее смотрела печальная кобылка, без рога и потускневшими глазами. Она отвела взгляд, почувствовав, что осталось немного перед тем, как они прибудут к замку. Естественно, их семья была не единственной из знати, что решила воспользоваться каретой, в результате чего образовалась пробка.

Спустя некоторое время, семейство Голденмэйн сумело-таки попасть в замок, пони разошлись, пытаясь все осмотреть и поболтать со «сливками общества». Аим и Стринг Голденмэйн заняли свои места на сцене, настраивая свои инструменты и подготавливая подставки с нотами. Открыв папку в самом начале, Аим перевела взгляд в зал, который начал пополняться теми, кто не относился к высшему обществу. Кобылка видела, как принцесса Спаркл встречает всех гостей, а рядом с ней стоял взрослый пурпурный дракон — первый королевский советник. Также в зале присутствовали лучшие подруги принцессы, многократные защитники Эквестрии, в компании самого Лорда Хаоса, из-за чего Аим начала слегка нервничать. Несмотря на то, что это существо все время было в компании элемента доброты, желтой пегаски — Флаттершай, кобылка понимала, что, как сильно бы он не изменился, внутри него все равно останется спора, несущая хаос и раздор. Иначе как она должна объяснить себе поведение своего отца? Графиня так долго смотрела на это существо, что привлекла его внимание. Аим резко повернулась в другую сторону, проверяя, чем занят брат. Точнее, сделала вид, что проверяет. Вскоре, кобылка заметила в зале пони и непони, которые встречались ей сегодня. Она увидела пони-тяжеловоза с пушистой зеброй, лазурного земнопони и красногривого жеребца из бара, голубую пегаску и зебру с кружка хореографии, зеленую кобылу и яка, и наконец ту, что была рядом с хозяином бара. Зебр со своим другом рассматривали витражи замка, и полосатый жеребец что-то активно объяснял своему другу, жестикулируя копытом. На них особо не было одежды, только на шее земного жеребца был маленький галстук-бабочка. Впрочем, ничто другого на него не налезло бы, как бы он не старался. Два жеребца из бара потягивали пунш в стаканчики в зоне закусок и смотрели в сторону сцены, также что-то активно объясняя друг другу. Белогривый земнопони был одет в черную рубашку, на шее белый галстук-бабочка, а сверху белый пиджак. Глаза жеребца закрывали золотые очки в черной оправе, видимо, чтобы скрыть следы алкогольного опьянения. Пегас же был в более пристойном виде: красная рубашка, серая жилетка, темно-серые классические брюки и трезвое выражение лица. Двое же кобылок с хореографии были одеты в серые с красными полосами и золотыми узорами зебринские платья, которые были не таким частым атрибутом самих зебр, предпочитавших ходить «в чем мать родила», а видеть в таком платье пони было минимум странно. Як и зеленая кобыла вообще не заморачивались и пришли в том, в чем Аим видела их на улице, за исключением кобылы, что была без шлема и рубахи, а грива ее была расплетена и свисала почти до пола. Единорожка из бара вообще выглядела вызывающе: на голове серый цилиндр, который был в заплатках, на шее такой же серый галстук и все тело в черных узорах, больше, чем у зебры с танцев. И вдруг рядом с этой единорожкой материализовался Лорд Хаоса в оранжевом костюме и таким же цилиндром, что-то спрашивая у нее и бескультурно тыкая когтем в сторону Аим. Единорожка с бара что-то объяснила тому с улыбкой, и Дискорд расхохотался, заставляя Аим перевести взгляд на вход. Вошла песочная единорожка с конопушками на щеках, бледно-синей гривой с более яркой полосой по центру, в правом ее ухе было четыре кольца, а в левом всего одно, что бы это ни значило. Она выглядела бодрой, «навеселе» и, подойдя к кобылкам в похожих зебриканских платьях, активно поприветствовалась с ними. Кобылка была не уверена, однако думала, что и слушатели у водопада тоже могли присутствовать сейчас здесь, от чего ей стало слегка не по себе. «Вдруг меня узнают и начнут громко подбадривать меня, выдавая с потрохами? Вдруг они начнут перешептываться: «Смотри! Это та самая кобыла с бара!» А может…» Мысли кобылки прервали подошедшие на сцену дирижер и принцесса Твайлайт Спаркл.

Глава 3. Вечер — ночь Грант Галлопинг Гала

Музыка для погружения:
1. Д.Шафран, Ф.Готлиб
Шопен — Интродукция и блестящий полонез
2. Roque Banos — Motorcycle Chase
3. Hildur Guðnadóttir — Call Me Joker
4. Hans Zimmer — Mermaids
5. Tryfon Koutsourelis — Night Falling
6. West Dylan Thordson — Backfire
7. Kevin Penkin — Remembering Home
8. Hildur Guðnadóttir — Bathroom Dance

Примечание:
¹— AF — мысли автора. Иногда я буду прибегать к этому, чтобы разнообразить описание.
²— Шляхта — дворянство, аристократия.

Фиолетовый аликорн произнесла заготовленную, за месяц до праздника, речь, в которой, чтобы понять суть, нужно обрезать половину. Кратко говоря, принцесса Спаркл поздравила с юбилейным Гала. Это Гала было пятидесятое по счету со дня ее коронации. Именно пятьдесят лет назад, как жест дружбы между всеми расами, принцесса объявила Грант Галлопинг Гала праздником для всех. Она поблагодарила своих старых подруг — Лиру и Октавию — за то, что согласились принять участие в этом событии. Аим слушала ее вполуха, обращая внимание на присутствующих гостей, среди которых она заметила не только пони и нескольких зебр с яком, но еще и нескольких драконов, помимо королевского советника, киринов, оленей, гиппогрифов, разноцветных чейнджлингов, короче всех-всех-всех. И от каждой расы присутствовал их предводитель: король или королева, цезари и вожаки. И среди их всех больше всего бросался на глаза Лорд Хаоса — единственный в своем роде, на сколько известно всем пони. Даже зная, что у него появилось куча друзей благодаря принцессе Спаркл и ее подругам, он был единственным, одиноким, словно сосна в березовой роще. Также себя чувствовала и Аим. Куча ненавистных родственников, одноразовых знакомых, но она оставалась все такой же одиночкой. Дирижер привлек на себя внимание музыкантов и дал отсчет.

— …Желаю вам чудесно провести время. — закончила принцесса свой монолог и, спустившись со сцены, вошла в зал, что послужило сигналом к началу концерта.

Все гости распределились по залу: некоторые остались наблюдать за игрой музыкантов, среди которых, как некоторые выражаются, было два сухофрукта — Лира и Октавия. Те, кто наблюдал за ними, соответственно, были Бон Бон и Винил Скрэтч (аки DJ Pon-3) со своей дочерью. Родители двух сестер-близняшек Шарп и Квинты не были заинтересованы в том, как играют их девочки, а были заняты общением и обменом сплетен со сливками общества. Граф Голденмэйн же старался не выглядеть так, будто он контролирует выступление своих детей, горделиво вышагивая недалеко от сцены. К слову, младших Голденмэйнов оставили на спине служанки-няни Аутбрэйк, в то время как дворецкий «отважился» взять ее обязанности на себя. Все же, светское мероприятие не для таких маленьких жеребят. Икварха Шоджа затирал своему недалекому товарищу Бицепс Хуфсу за Эквестрийские витражи, их историю и историю именно тех, что были в этом зале. Интересно, как зебр-натуралист, пришедший из далекого и заснеженного юга, вообще пришел к тому, что хочет углубиться в историю и технику эквестрийского искусства. Однако его товарищ, сколько бы ни пытался понять своего полосатого друга, а все никак не мог понять, чем Кантерлотский витраж отличается от витражей Кристальной Империи. Большинство старалось просто весело проводить время в обществе снобов и знати.

Принцесса Твайлайт Спаркл со своим главным советником — драконом Спайком — мило беседовали со своими лучшими друзьями: Дискордом и Флаттершай, Пинки Пай, Рарити, Рейнбоу Дэш и Эпплджек. Они в последнее время стали все реже и реже видеться, поэтому не посетить Гала — это как пропустить назначенную встречу с психологом. Их время от времени прерывали, будь то простое приветствие или насущный вопрос о приросте населения в Кантерлоте. Однако один пони, что буквально влетел в зал, распихивая кобыл и жеребцов, имел очень важное донесение об обстановке в Вечносвободном лесу. Дровосек бледно-красной масти и темно-синей бородкой, что был выше всех жеребцов на голову (и выше самого Биг Макинтоша), привлек внимание аликорна и ее друзей. За этим непробиваемым жеребцом неслась охрана Принцессы Спаркл в фиолетовой броне с золотыми окантовками, однако принцесса дала понять, что это не нужно и те ушли восвояси, посеяв в некоторых пони и непони тревогу. Некоторые из музыкантов сбились с ритма, отвлекаясь на неразбериху и шум в зале, однако дирижер вернул их в строй, время от времени поглядывая за обстановкой. Ему нужно было точно уловить, когда им нужно будет прерваться, если вдруг произошло что-то нехорошее.

— Ваше Величество, — жеребец пал ниц, прижав переднее копыто, приклонив голову, и пытался отдышаться, — я… фух…

— Встань, Руби Хатчет. — приказала принцесса спокойным тоном. — Отдышись и спокойно объясни, в чем дело. — нагнувшись на уровень его уха, кобыла добавила. — А то ты такую суматоху поднял.

— Беспокойные вести с границы Вечносвободного. — начал жеребец, переведя дух, а Пинки Пай тем временем взялась отвлекать публику вместе с Рарити.

— Что такое?

— Древоволки? Мантикоры? Гидры? Чейнджлинги Кризалис, что пришли освобождать свою королеву? — начала предполагать Флаттершай едва слышным голоском из-за пати-пушки элемента веселья.

— Гигантский сырный сэндвич подрался с морковным бутером? — вставил свои пять копеек Лорд Хаоса, щелкнув когтями и призвав маленьких съедобных монстров, которых описал, и съел одного из них.

— Дискорд. — упречно прервала его Эпплджек, подпихивая драконикуса копытом в бок. — Может все же дадим ему высказаться?

— Благодарю. — сказал жеребец и обернулся, проверяя, чтобы его никто случайно не услышал. — В Вечносвободном лесу появился какой-то монстр. Часто слышны крики зверей, а еще сегодня я встретил раненую мантикору, которую явно покоцал кто-то из других существ. Даже предположить не могу, что это. Я таких следов не видел раньше.

— Какой ужас! — вздохнула Флаттершай. — Нам нужно помочь бедной мантикоре!

— И, возможно, найти следы монстра! — возникла Рейнбоу Дэш, словно проснулась от этой, отрезвляющей скукоту, новости. Она была только рада встретиться с неизвестной опасностью, лишь бы не присутствовать на этой скукотище. — Новое приключение — это так круто! Так погнали! — сорвалась было Рейнбоу, однако ее придержала магией принцесса.

— Дискорд и Флаттершай, вы отправитесь с Руби в Вечносвободный помочь мантикоре, и все проверите. — начала распределять принцесса Спаркл. — Рейнбоу, — она посмотрела на голубую пегаску, что буквально умоляла отпустить ее на это приключение, — можешь пойти с ними. Если что-то пойдет не так, то ты быстро сможешь доложить об этом. А мы останемся здесь. Негоже покидать мероприятие, которое ты сам и проводишь. И так шума подняли.

— Прошу Вас меня за это простить, Ваше Величество. — жеребец с топором на боку в очередной раз низко поклонился в извинении.

— Отправляйтесь и разберитесь с этим.

— Зачем же далеко ходить? — спросил Дискорд, разорвав полотно реальности и открыв портал на границу с лесом.

— Гений! — выпалила голубая пегаска и пулей влетела в портал.

— Будьте осторожны. И, Дискорд, — Лорд Хаоса остановился на той стороне, когда застегивал молнию портала, — береги их.

— Всенепременно, Ваше Величество. — ответил он толи с издевкой, толи всерьез и закрыл портал.

Принцесса Твайлайт Спаркл смотрела на пони, что заинтересовались сложившейся ситуацией, которую неумело пытались скрыть. Но когда она сказала, что все в порядке, а ее подруги вновь начали отвлекать гостей, все сразу нормализовалось и аликорн продолжила светские разговоры. Музыканты исправно делали свое дело и сменили свою композицию на запланированную пони-польку, от чего большинство простых пони и некоторые непони пустились в активный галоп, который, естественно, возглавила Пинки.

Трое пони и драконикус оказались около темного леса, от которого тянулся зловещий туман. На улице стояла ночь, для конца июня было слегка прохладнее, чем обычно. Новолуние почти не освещало тропу, а лес словно поглощал эти единственные лучики света. Жеребец, темный хвост которого был заплетен в тугую косу, шел к какому-то деревянному домику. У самого леса стояла сторожка, рядом с ней стояли подставки для факелов, и жеребец в темно-зеленой кольчуге и красном капюшоне направился прямо за ними. Из сторожки вышла черная грифина с грязно-белой грудкой, головой и перьями на голове, которая заметила присутствие гостей. Она вышла и встала на задние лапы, взяв в переднюю лапу факел, осветила прибывших.

— Все в порядке, Ноктурнал? — отозвался Руби и грифина сразу подожгла остальные факелы. — Я с подмогой от принцессы.

— Вы как раз вовремя. — сказала она, оглядываясь на лес и раздавая факела пони с Дискордом. — Я слышала, что кто-то рядом бродит. Думала взять арбалет и пойти самой, но вы подоспели. — грифина взяла в другую когтистую лапу чудо инженеров Гриффонстоуна — «автоматический лук».

— Где раненая мантикора? — сразу же поинтересовалась желтая пегаска, факел которой был во второй лапе Дискорда.

— Глубже в лес, пегаска. Я проведу вас. — ответила грифина, указывая когтем направление. — Руби, нужно, чтобы ты остался. Кто-то должен следить за периметром, если вдруг древоволки снова попрут из леса. Ты единственный, кто разрубит этих щенков в щепки.

— Ты мне льстишь, Ночка. — оранжевая гримм-маска на глазах и лбу жеребца плеснули под языками пламени факела. — Хорошо. Только не сгоните всех тварей сюда. Я единственный, кто стоит между лесом и Понивиллем.

— И так, туристы, не разбредаемся, идем за мной след в след. — грифина посмотрела на голубую пегаску, которая предпочитала передвигаться полетом, а не пешком. — Ты можешь лететь вперед. Разведаешь обстановку, мантикору отыщешь. Только в оба гляди. Всем молчать, лишних звуков не издавать. — Дискорд хотел было что-то вякнуть, однако решительный и раздраженный взгляд крупной грифины усмирил его язвительность.

Компания двинулась в сторону леса, освещая себе путь факелами. Рейнбоу летела почти над кронами деревьев, ее огонек стремительно отделился от компании. Грифина шла впереди на задних лапах и была в длину почти с Дискорда. Ноктурнал осторожно ступала вперед, перешагивая поваленные деревья, и осматривалась по сторонам. Флаттершай шла вплотную к драконикусу, шарахаясь от каждой тени, а тот, в свою очередь, вообще не боялся никого. Вдруг на деревьях стали видны следы когтей, а на земле глубокие всполохи шириной с копыто заставили желтую пегаску запнуться, но та выстояла. Вшайрай, где-то неподалеку раздался рев раненого животного, от чего Флаттершай ёкнула, а грифина подняла свое оружие, освещая дорогу.

— Флаттершай, сюда! — раздался голос подруги где-то в том же направлении. — Он…? Она…? Короче, мантикора здесь!

Компания ускорила шаг, однако грифина не стала торопиться, а ее черные, тянущиеся шлейфом, крылья стали напряженными, хвост с белым кончиком начал ритмично покачиваться в такт шагов. Она в этом деле собаку съела, и даже если пегаска сверху проверила периметр, то могла пропустить то, что скрыто в тенях и не учуять с высоты. Черная грифина нюхала воздух, сверяясь с внутренними ощущениями. Если бы начало пахнуть древесной смолой и мхом, то это означало стаю древесных волков, которых обязательно привлечет свет — это лишь вопрос времени. Приглушенное кудахтанье и статуи маленьких животных — кокатрикс, а если путь пройдет через заросший водоем с камнями, то там может обитать крагедайл. Но не приведи когти встретить циклопа — этого боится каждый грифон, ведь неизвестно, удастся ли с ним справиться.

— Здесь жутко… — пропищала пегаска, — эти следы оставила мантикора или…?

— Всполохи — да, а вот поваленные деревья и следы когтей — это монстр. — ответила грифина, остановившись и прислушиваясь. Спереди них открылась заросшая лужа с булыжником с краю. — Будьте осторожны. — прошипела Ноктурнал, не сводя глаз с водоема. — Возможно, здесь крагедайл.

Компания осторожно обошла водоем и вскоре, между ветвями, стал виден огонек пегаски. Рейнбоу парила над раненым зверем, испытывая судьбу. Мантикора вновь издала приглушенный рев и старалась отползти от света. Флаттершай, наплевав на предостережения грифины, рванула к раненому животному, а Дискорд последовал за ней, оставив охотника позади. Желтая пегаска попросила мантикору успокоиться, чтобы та могла осмотреть раны. Самка хищника показала порванное крыло, лапу и поврежденный глаз, рассказывая что-то Флаттершай. Кобылка, в свою очередь, ужаснулась и попросила Дискорда принести из ее дома ее аптечку, рассчитанную под таких крупных животных, после чего принялась за дело, а ее друг помогал время от времени. Рейнбоу Дэш решила проверить обстановку дальше в лесу, представляя себя на месте ее любимой искательницы приключений — Деринг Ду. Грифина Ноктурнал повесила свой арбалет на талию и, освещая себе дорогу, решила проверить то, что увидела между теней. Она принюхалась, ощущая слабые нотки древесной смолы, что означало приближающихся древесных волков. Тень шевельнулась, наступив на ветку от поваленного дерева. Раздался оглушительный треск для любого охотника и Ноктурнал направила заряженный арбалет в сторону тени, что пыталась спрятаться. Где-то неподалеку стал слышен трещащий лай древоволков и грифина решила поторопить компанию.

Гостей, время от времени, становилось все меньше и меньше, и, вскоре, принцесса объявила об окончании бала, обдумывая у себя в голове то, почему ее друзья так задерживаются. Они ровным потоком начали покидать зал. Некоторые пони и непони образовались в группы, и им было недостаточно того «банкета для высшего общества». Единорожка в цилиндре предложила им пойти в бар, на что те согласились. Музыканты сложили свои инструменты в чехлы и футляры, и также начали расходиться. Аим Голденмэйн закрыла крышку фортепиано, собрала и убрала ноты, и направилась к выходу. Ее брат с родственниками ушли, словно забыв про нее, а это означало, что она на какое-то время предоставлена самой себе, но, когда вернется, то получит нагоняй за то, что пришла поздно (поздно — это было тоже самое, что и на пять минут позже, чем они). «Я не хочу возвращаться домой, но если я не приду, то поднимется такая буча, что меня из-под земли достанут. А если я приду, но поздно, то он меня накажет и… возможно даже, что то, что было утром, выльется в…» — думала кобылка, смотря вслед родственникам, но ее внутренний голос оборвал кобылку. — «Так. Стоп. А ну прекрати думать об этом. Пока родственники гостят, он не посмеет сделать это с тобой!» Этот внутренний голос показался кобылке более четким, словно кто-то рядом сказал это. Может, это магия замка? Аим вышла из замка и направилась в сады, что славились своими размерами и красотой. А еще там был магический лабиринт, в котором можно потеряться или попасть в совершенно другую часть сада. Газон в саду был идеально ровным, тропинка вела куда-то вглубь, показывая свои фонтаны и статуи, одна из которых намного отличалась от остальных. Эта статуя изображала маленькую и испуганную пегаску, страшную Кризалис и еще какого-то худощавого рогатого монстра, и была создана столько же лет назад, сколько Принцесса Дружбы правит Эквестрией. От этой статуи веяло злом, и кобылка решила обойти ее стороной. Повернув направо, Аим увидела зеленые изгороди, формирующие лабиринт, а рядом с ним единорожку в цилиндре, что собиралась зайти туда. Но синегривая кобылка не торопилась заходить, словно обдумывая что-то или прислушиваясь. Земная кобылка в белоснежном платье тихонько подошла к единорожке, которая удивленно глянула на жеребенка, но все же подняла взгляд на лабиринт.

— Интересно, куда он на этот раз приведет меня? — спросила она саму себя, словно философ.

— Эм, здравствуйте. — Аим попыталась заглянуть кобыле в глаза, но не могла отвести глаз от многочисленных узоров на шкурке. — А, что ты имеешь в виду?

— А? Че, кого? — кобыла стала осматриваться, пытаясь увидеть говорящего, и, наконец, сфокусировала свой взгляд на белой и расплытой точке. — Здорова. Я думала, жеребят не тащат на такие скучные посиделки. — единорожка прищурилась, рассматривая кобылку. — Ммм, белое свадебное платье, дорогущий жемчуг… Шляхта?

— Нет. Я… — «Сказать или не сказать, что я — графиня? Ай, ну их в сено!» — меня зовут Аим. Я играла в баре на скрипке сегодня. Помните?

— О, приятно познакомится, Аим. Меня ты видела, но также не знаешь имени. Меня зовут Татушка. Хотя, это больше кликуха, чем имя…. Скажи, так что же ты делала на Гала?

— Эм? — кобылка немного нахмурилась, чувствуя ущемленность, которую ей навязал дворецкий на уроках этики.

— Ох, прости. Просто мои очки не сочетаются с моим амплуа и в итоге я вижу лишь размытые пятна. — кобылка засмеялась с шутки над собой, которую не озвучила. — Я не заметила тебя. Так, что ты делала?

— Играла. На фортепиано. — с аристократической гордостью сообщила земнопони.

— Ты? Играла? — с удивлением и разочарованием воскликнула единорожка. — А где тот огонь, страсть? Или высшее общество совсем задушило индивидуальность?

Аим осунулась, чувствуя долю правды в ее словах. Кобылка играла лишь то, что было на нотах, да и отец не терпит, когда она дает чувство эмоциям. Также, какая индивидуальность, когда у нее даже кьютимарки нет?! Аим промолчала, затаив обиду на кобылу, и гордо отвернулась.

— «Высшее общество» душит каждый день. Тошно. — единорожка фыркнула, ее выражение лица стало озлобленным. — Именно из-за этих жирных клячь нам приходится переезжать. — кобыла двинулась в лабиринт, продолжая бранить всех, кто относится к знати, а Аим неосознанно пошла за ней. — Нет, чтобы давать место для простых пони. Нет! Они лучше построят еще какую-нибудь хрень, продукция которой будет по-карману только буржуазным выблядкам! Гррх, если б в Кантерлот не наприезжало столько новых зажиточных рож, то все было бы нормально! Как будто эти тухлые сливки не прочь алкашки хлебнуть, как воды из бочки.

Аим продолжала идти, корчась от брани, обдумывая все то, что она думает о таких, как она. Кобылка даже не заметила, когда начала говорить о всех тех ощущениях при виде пони из бара, запаха внутри и в общем о пони ниже среднего класса, и не поняла, что Татушка весь ее монолог слушала.

— И часто ты таких видишь, что сложила о нас такое впечатление? — спросила единорожка, увидев шокированное лицо кобылки, которое словно спрашивало: «Я что, вслух это сказала?!» — Да, ты все это говорила вслух. — она усмехнулась, при виде шлепающейся на круп в белоснежном платье на каменную тропинку. — Итак, я жду ответа. Мне реально стало это чрезвычайно интересно. — Татушка остановилась перед очередным поворотом лабиринта и обернулась к земной кобылке, поняв вопросительно бровь.

Аим думала, сказать ли правду или отвертеться, как ее учил этому отец с дворецким, однако ей самой от себя стало тошно и ей хотелось снять это красивое, но ненавистное платье и деть его куда-нибудь. Она вспомнила все то, что получила от высшего общества (как приятное, так и ужасное) и поняла, что плохого оказалось больше, чем хорошего. Кобылка подняла глаза на луну в стадии новолуния и звезды, что так отдаленно и тускло пробивались через ночные облачка. Но вновь посмотрела на синие и прищуренные глаза единорожки, почувствовав себя виноватой, и, набрав побольше воздуха, начала изливать все, что думает.

— Я не думаю о всех вас так, как о тех, кто именно был в баре. Я не перехожу на личности. Но мне так тяжело переступить через то, как меня воспитали! Я не знаю, что думать о вас, я не имею своего мнения! Я даже впервые сегодня вышла куда-то дальше обсерватории, дома или кружка хореографии! И вы не виноваты, что взобрались на ту ступень общества, куда взобрались. Если честно, то вас намного больше, чем нас, и эти расфуфыренные пони не имеют права так обращаться со всеми. Они унижают даже тех, кто выше их по статусу или равен им! — кобылка стала глубоко и часто дышать, на ее глазах проступили слезы. За эти годы она впервые высказала почти все, что думает о тех, кто ее окружает. Возможно, выплеску ее эмоций способствовало мнение единорожки о тех зажиточных пони, что вытесняют обычных частников со своих законных мест.

Пурпурная кобыла лишь удивленно присвистнула, глядя на такую искренность, чувствуя, что жеребенок делает подобное не часто. Она отметила у себя в голове, что та все же относится к какому-то сорту сливок, в котором она чувствует себя лишней.

— Н-да… — протянула единорожка, почесывая загривок, — тебе явно нужно чаще говорить и высказывать свое мнение. Да и эмоции тоже. Пока тебя не бомбануло, ты выглядела, словно фарфоровая кукла с покерфейсом. — Аим слушала пони, не понимая большинство тех слов, что она говорит.

Когда Голденмэйн оглянулась, она увидела сплошные кусты и повороты. Внутри кобылки закралась паника. Она стала осматриваться, пытаясь понять то, откуда пришла. Единорожка же не обратила внимания на панику земнопони и продолжила идти, куда звало ее чутье.

— Стой! — крикнула Аим, догоняя странную кобылку. — Ты знаешь, как выйти отсюда?

— Не-а.

— Тогда, куда ты идешь?

— Не знаю. Лабиринт никогда не заканчивается тупиком, Аим. Из него всегда можно найти путь. И даже если неизвестно, куда он тебя выведет, будь уверена, что хуже точно не будет, а, скорее всего, найдешь то, что ищешь.

— Что? — кобылка остановилась, пытаясь переварить этот поток Старсврирловской мудрости. Но когда заметила, что пышный и слегка потрепанный хвост, как и грива, скрылись за очередным поворотом, кобылка помчалась со всех кобыт. «Не хватало еще разделиться.»

— Выход найдешь абсолютно везде, глупенькая. — сказала единорожка, найдя выход из лабиринта, который вывел в неизвестное место.

Аим Голденмэйн ужаснулась, поняв, что лабиринт вывел их в сад ее поместья со стороны ее комнаты. Кобылка хотела было отойти назад, чтобы вернуться, но лабиринт магическим образом исчез и на его месте был обычный бюст, что изображал ее, левее был брат, место матери пустовало, а следом шел отец. Аим в панике качнула платформу, ее бюст начал покачиваться, однако она успела вернуть его в статичное положение.

— Хм, раньше меня не выкидывало в подобные места Кантерлота. — размышляла единорожка, рассматривая бюст много раз прадедушки Голденмэйна по отцовской линии. Когда Татушка грозилась повернуться в сторону Аим, у той сердце в пятки ушло от страха быть рассекреченной, она не знала, что делать. Но тут ее ушки встали стрелой, что означало грандиозную идею, и она пнула платформу так, что бюст упал на землю и разбился на маленькие кусочки с глухим треском. — Что? Где? — единорожка начала осматриваться в поисках источника.

Аим испуганно и виновато смотрела на дело копыт своих, в какой-то мере не осознавая, что именно она это сделала. «По крайней мере, она не узнает, что именно ты и твоя семейка живет здесь.» — успокоил голос в голове Аим.

— Упс… — сказала кобылка, получив одобрительный взгляд от единорожки.

— Слушай, не хочешь сходить в наш бар еще раз? — предложила кобылка, подойдя к Аим. — Я так понимаю, свободу нюхнула ты только там, и я посчитаю себя стервой, если не покажу тебе жизнь нормальных пони. Вот только это платье… эх, жалко будет его выбрасывать, но что ж поделать? Не попрешься же ты в такой красоте?

— Я… я не знаю. Скрипка была не моя, а брата. Да и переодеться мне не во что…

— Так давай пойдем к тебе на хату, ты переоденешься, одолжишь скрипку и почалишь. Ты где живешь?

— «Эх, была не была. Только зря бюст разбила.» — подумала кобылка, после чего незаметно подошла к дому, сторонясь окон. — Я живу здесь.

— Ааа… — понимающе протянула единорожка, после выражение ее лица описывало полное недоумение. — Чего?!

— Да тише ты! — шикнула на нее кобылка, подзывая к себе.

Единорожка присела и, словно кошка, подкралась к кобылке, глядя на нее сверху вниз. За окнами слышались оживленные беседы семейства, бег жеребят и отсчитывание Стринга Графом Голденмэйном за то, что, якобы, «не проследил за непутевой сестрой». Аим слушала это, параллельно обдумывая план по проникновению в свою комнату. Через главный вход она никак не сможет пройти незамеченной. Через окно в кухне также. Остается…

— Слушай, Татушка, — начала кобылка, запрокинув голову в попытке найти окно своей комнаты, которую, по времени, дворецкий должен был открыть на проветривание, — на сколько сильна твоя магия?

— Ну, создавать порталы в другие миры и превращать воду в вино я не могу, но могу поднимать предметы и даже подкидывать их. А что? — единорожка подняла голову наверх, следя за взглядом кобылки, и увидела открытое окно на втором этаже, в то время как третий этаж был плотно закрыт и свет горел не везде. — Подруга, да ты рисковая малая.

Татту использовала свою магию, устойчиво встав на четыре копыта, и обволокла левитационным облаком земную кобылку. Рог вспыхнул двойным слоем темно-синей ауры, заставляя единорожку зажмуриться от яркости и натуги. Аим тоже зажмурилась, но потом распахнула глаза, перестав чувствовать землю под собственными копытами. Белое и воздушное платье стало развиваться, а кобылка еле как сдерживалась от того, чтобы закричать. Ее первый полет, если его можно таковым назвать.

— Ну че, куда там тебя? — спросила кобылка, пытаясь увидеть раскрытое окно на втором этаже.

— Да тише ты! — шикнула Аим, едва не пища, глядя на землю, садик и саму единорожку через магическую ауру на высоте второго этажа. — Немного левее.

Татушка не видела, куда ее направлять, поэтому ориентировалась на том, что запомнила, и на то, что могла подглядеть. На лбу единорожки проступил пот, а она сама дрожала, чуть ли не падая. Она явно погорячилась со своей выносливостью в использовании магии. И даже если она могла поднять целого жеребца, то это было не на долго и не высоко. Обычно этого хватало, чтобы разбудить заснувшего на столе пони, просто столкнув его с помощью такого нехитрого трюка. Но сейчас ее достаточно было коснуться, и она потеряет концентрацию. Однако, рог кобылки окутал еще один магический слой, светя еще ярче. Ее гриву начало трепетать, словно от встречного ветра, пот еще сильнее начал струиться и тут же высыхать. Ее колени согнулись, словно она удерживала на спине ящик яблок, стиснув зубы. Аим чуть ли не выкинуло в открытое окно, но она смогла направить траекторию идеально, чтобы не задеть косяки. Именно в этот момент у Татушки произошло выгорание — магическое истощение, и она повалилась на траву, раздвинув копыта в разные стороны, как морская звезда.

Магическая аура вокруг кобылки развеялась, словно лопнувший пузырь. Аим испугалась, что приземлиться на пол с грохотом, поэтому сконцентрировалась и направила весь свой вес наверх, приземлившись на кончики копыт, как учила Ермак на уроках балета. Кобылке показалось это приземление было громким, однако этого не было слышно даже в коридоре. Графиня встала в полный рост и сразу же стала снимать с себя платье, попутно прислушиваясь к каждому издаваемому шороху. Она окаменела от шума бегающих жеребят и тут же активно возобновляла попытки снять платье. Скомкав и спрятав его под кровать, Аим достала из гривы шпильку, вставила ее в маленькое отверстие в ножке кровати, достала перо и, медленно открыв ящик комода, открыла второе дно своего тайника. Но тут же в ее голове появилась та странная идея, по которой все пустобокие жеребята стараются прикрыть отсутствие кьютимарки. Она решила надеть темно-синие брюки от ее репетиционного костюма, надеть мамину рубашку, не замечая жемчужного ожерелья и сережек, к которым она привыкла, и прикрепила на бок мешочек с битсами, скинув в него все свои накопления. Взяв блокнот с личными записями, кобылка положила его под рубашку. После чего закрыла свой тайник, вернула все элементы на места, шпильку вернула в гриву, а перо забрала с собой, как память об Аутбрэйк. Но что-то не давало ей так просто покинуть эту комнату. Все же, эта комната была одним из «важных мест» в ее жизни, она жила и росла здесь. Однако, вспомнив все те издевательства со стороны отца, она потеряла чувство страха покинуть дом навсегда. Ей осталось лишь взять скрипку у брата и все. Стринг, конечно, получит знатные удары хворостом по спине за то, что потерял инструмент — реликвию всего семейства, но они способны приобрести себе новую. Кобылка стояла перед дверью и думала над этим. Все же, Стринг никогда не проявлял братской заботы или поддержки по отношению к ней. «Никто не заслуживает того, что пережили мы. И даже если я уйду, то он страдать из-за меня страдать не будет!» Кобылка отошла от двери, но вновь остановилась. «Ты уходишь и даже не зайдешь в секретную комнату на третьем этаже? Либо сейчас, либо никогда.» — ненавязчивый голос озвучил то непонятное желание земнопони — любопытство.

Аим Голденмэйн медленно открыла дверь, прислушиваясь к каждому звуку. В данный момент нипони не собирался подниматься на верхний этаж, поэтому чувство того, что в любой момент кто-то может ее обнаружить, как домушника, слегка угасло. Поднявшись на третий этаж, кобылка направилась к закрытой двери, на которой весела табличка с надписью «ремонт». И этот «ремонт» длился все то время, сколько Аим помнит себя. Хоть отец и говорил кобылке, что их мать умерла, Аим не могла в это поверить и посчитала, что она попросту ушла от такого единорога, как Граф Голденмэйн. А эта запертая дверь, словно ящик Пандоры, притягивал к себе, зазывал своей тайной. И сейчас Аим открылась возможность утолить любопытство и, возможно, узнать что-то о матери. Ей даже казалось, что, узнав хотя бы то, как выглядит, это сделает ее счастливее и ближе к возможности отыскать ее. «Да. Отыскать. Теперь, когда я, условно, отреклась от семейства Голденмэйн и статуса графини, у меня появилась возможность найти ее.»

Земная кобылка проверила дверь — закрыта. Тогда она достала перо и шпильку, и начала пробовать взломать замок, изгибая шею под всевозможными углами. Щелчок. Аим чуть не вскрикнула от радости, однако попридержала себя и не зря: со стороны лестницы стали слышны тяжелые шаги — гости решили распределиться в дополнительных спальных комнатах. Златогривая кобылка с пером и шпилькой в зубах открыла дверь и, влетев в нее, быстро прикрыла перед тем, как плавно закрыть ее без щелчка. Она стояла у двери, прислушиваясь к проходящим родственничкам, погруженная во тьму комнаты. Убедившись, что все прошли мимо, кобылка осмотрелась: видно было почти ничего из-за зашторенного окна, однако различались силуэты некоторых предметов, что были чернее черного. Зацепив шпильку за челку и убрав перо служанки в карман рубашки, Аим решила отодвинуть штору, чтобы осветить комнату, и медленно, протыкивая пространство перед собой, начала пробираться в противоположную сторону комнаты. Наконец, нащупав носом бархатную занавеску, кобылка схватилась за ткань зубами и содрала ее, подняв шум и пыль. Граф Голденмэйн, что спустился на второй этаж, после того, как проводил родственников в комнаты, остановился, его ушки дернулись в сторону звука. Небольшой просвет ворвался в комнату, освещая ее содержимое. Аим закашлялась, не заметив, что карниз упал на ее копыта, чем смягчил звук падения. Кобылка оглянулась и обомлела. Хоть эта комнаты и была почти пустой, она не становилась от этого менее значимой. Кровать для взрослой пони, рядом с ней колыбелька. На полу у стены стояли картины с изображенными на них Графа и мать Аим — Мелоди Диадем. Также были картины, на которых была изображена только единорожка с такими же рубиновыми глазами, как и у земной графини. В другой части комнаты стоял стол, а на нем тот самый отсутствующий в саду бюст графини Голденмэйн. И все это было покрыто двенадцатилетним слоем пыли. Аим подошла к картине, на которой была изображена ее мать, и не могла отвести глаз от красивой, статной, с вытянутой шеей и нежной улыбкой, единорожки, на которой были те самые жемчужные сережки и бусы. Она выглядела почти также, как и юная графиня, только ее кукурузная грива была короче, а ее челка, разбитая пополам рогом, слегка падала на глаза. И вот, когда, казалось бы, ее мечта — узнать, как выглядит мама, исполнилась, Аим не почувствовала от этого чувства удовлетворения. Теперь ей хотелось узнать то, какой она была и похожа ли она на нее не только внешностью, но еще и характером или еще чем-нибудь. И единственный шанс на удовлетворение этого — найти ее, и теперь Аим знает, как выглядит тот, кого она будет искать. «Она точно не умерла. Я уверена! Он просто лгал нам! Если бы мы знали, что она жива, то не подгибались бы под этим тираном и сбежали бы уже давным-давно. Ибо вера сильнее боли!»

Жеребец решил подняться на третий этаж, медленно ступая на ступени, хотя те и были устланы ковром, заглушающим цокот копыт о плитку. Он убеждал себя, что это ему явно не показалось. Помимо этого, в его голове крутился вопрос: «Где носит Аим», попутно обдумывая меры наказания. В его глазах вставала утренняя ситуация, страх кобылки и запах крови из-под рубашки ее матери. «Вообще, зря я так… сорвался. У меня нет никакого влечения к жеребятам! Это мерзко! Но эта Тартарова рубашка…! Так, стоп. Она умерла. Умерла. Ты же видел газеты, читал: «Разодрана зверем в Вечнодиком лесу.» Пора отпустить ее навсегда. Из-за мыслей о ней, я состарился.» Единорог поднялся на третий этаж и стал прислушиваться — тишина, лишь вошканья из комнат для родственников. «Может показалось?» Граф посмотрел на дверь с надписью «ремонт», которая все также была закрыта, и, посмотрев на нее какое-то время, все же спустился вниз. Вдруг в его сознании промелькнула странная, на взгляд любого, мысль — осознание. Жеребец спустился на кухню на первом этаже и, открыв припасы с алкоголем, начал выливать содержимое бутылок в раковину, не заметив дворецкого, что собирал эту коллекцию алкоголя еще когда служил у отца Графа. Сам же дворецкий смотрел на это с огромными глазами так, что его правое веко начало судорожно подергиваться, его красные очки сползли на нос, а грива и шерсть встали дыбом, хвост стал взъерошенным и каменным. Казалось, что вот-вот и случится инфаркт. «Все из-за алкоголя и меня. Я виноват во всем! А если Аим не вернется? Я же ни разу не спрашивал у нее, ненавидит ли она меня. Конечно ненавидит! Я все же стал, как отец…» Его желто-золотая магическая аура схватила где-то с десяток бутылок, откупорила их и разом перевернула горлышком вниз. Звук стекающего алкоголя звучал в ушах дворецкого громче, чем колокола или голос Селестии. Казалось, что этот звук создал в голове старого жеребца вакуум, в котором был лишь звук опустевающих бутылок.

Аим Голденмэйн подошла к бюсту, что стоял на столе, и, увидев на нем фотоальбом, взяла его с собой. Ей нужно было убираться отсюда, пока Татушку не обнаружили или она сама не ушла, решив, что жеребенка схватили. Встав напротив двери, кобылка вновь стала прислушиваться ко звукам, которые подозрительно быстро стихли. Аим опустила дверную ручку копытом, держа другим альбом, и, тихонько открыв дверь, вышла, оставив дверь приоткрытой. Она, а точнее голос внутри, подсказывал ей выйти через главные двери. Ведь, действительно, сейчас то время, когда дворецкий не бродит по этажам и, обычно, сидит с отцом на кухне и составляет ему компанию. Стринг спит в своей комнате, а Аутбрэйк… Земнопони вздохнула, спустилась на первый этаж и, незаметно пройдя мимо кухни, подошла к двери. Единорог, что держал магией пустые бутылки, заметил боковым зрением, как что-то промелькнуло мимо кухни в сторону двери, и, неожиданно поняв то, кто это мог бы быть, выронил бутылки и те со звоном разбились о пол. От этого звука Аим подскочила на месте и обронила альбом, страх сковал ее копыта, а в голове шумел белый шум. Из-за сильного напряжения во всем теле, все ее недавно полученные травмы начали болеть, сердце начало долбиться так, что со стороны были видны частые пульсации в области груди. Дворецкий медленно подошел к раковине, вдыхая остатки его коллекции, что смешались в один запах. Граф Голденмэйн вышел в коридор и увидел маленькую кобылку, стоящую к нему спиной в рубашке Мелоди, а на полу, возле копыт, их альбом с фотографиями, газетными заметками и письмами от родителей Диадем, а еще какой-то неизвестный блокнот, который он раньше не видел. Жеребец нахмурился, глядя на нее, но все же пытался сдерживаться. Его магия обхватила записную книжку и поднесла к жеребцу. В голове Аим нарастал шум, ей казалось, что повернуться — будет выше ее сил. Она даже не заметила, как в окне промелькнул цилиндр единорожки, которая встала с обратной стороны двери и стала слушать то, что там происходит.

— Я даже не буду спрашивать, как ты проникла в дом, Аим, — начал Граф, пробегаясь взглядом по записям в дневнике, — и не спрошу, как ты проникла в комнату Мелоди, — единорог дошел до последней записи и начал вчитываться. — «Иногда задаюсь вопросом: «а не избить бы его крышкой фортепьяно, и смог бы и дальше сохранять свою надменную морду, сдерживая боль?» Хм…

Аим пробил озноб от строчек, что он процитировал. Она не могла вспомнить, что писала именно это, но если он читал то, что написано, то это означает, что она в самом деле это сделала. Да, она думала про это, но не писала — это точно. Кобылка медленно повернулась в сторону отца, почувствовав, что если не сейчас, то больше никогда у нее не будет этой возможности.

— «Хм» — это все, что ты можешь ответить? — она посмотрела на единорога в полразворота, он опустил на нее взгляд и, убрав телекинетическую хватку, уронил дневник на пол. Его лицо пылало различными непонятными эмоциями.

— Молчать! — взревел жеребец, на что кобылка, к его удивлению, даже не вздрогнула. Сама Аим не понимала, откуда у нее такая дерзость и смелость, однако ей это понравилось. — Думаешь, я не знаю боли? — спросил Граф уже спокойным голосом, лицо исказилось в улыбке. — Что ж, я могу предоставить тебе такую возможность. Взамен, ты останешься здесь. — абсолютно серьезно сказал жеребец, на что получил взгляд, полный удивления.

«Решил удержать тебя, используя твой гнев по отношению к нему. Хочет проверить, поддашься ли ты гневу, как он, или будешь идти до конца.» — словно голос души, раздалось внутри кобылки, с чем она не могла не согласиться. «Подойду к нему и все выскажу.» Сердце грозило остановиться, однако кобылка развернулась к отцу и, не сводя глаз, подошла к нему. Подняв личный дневник и закрепив его на заднем копыте с помощью ремешка от мешочка с битсами, она всмотрелась в лицо Графа и, дрожащим голосом начала:

— Моя мама правда умерла? — скептично спросила кобылка. Жеребец серьезно посмотрел на нее и без сомнения подтвердил это. — Ложь.

— Ничуть. На ее счет я не врал. Это единственное, что ты хотела узнать?

— Ты правда думал, что я останусь ради того, чтобы возместить тебе все то, что ты причинил мне? Нет, идея заманчивая, но… хах! Я лучше буду жить свободной, чем взаперти с таким тираном, как ты.

Лицо единорога исказилось полной яростью, и он влепил кобылке смачную пощечину.

— Тварь! Сука! — единорог поднял Аим на копыта и снова ударил по лицу, но копыто не встретилось с ее щекой, а ударилось о зеленый барьер. — Что за…?

Оба оглянулись на входную дверь и увидели пурпурную единорожку, что каким-то образом отперла дверь. Она держала в копыте альбом и выглядела шокированной происходящим.

— Пошли, бегом! — сказала она, пробуждая Аим от удара.

Аим отбежала пулей, нервы вот-вот были готовы разорваться, но она еле как сдерживалась. Две кобылки побежали прочь, в сторону бара, как и планировали. Сзади какое-то время слышалась погоня, но жеребец остановился, крича вслед:

— Вернешься, я тебя не впущу! Ты больше не моя дочь! Увижу, убью! — на самом деле он не хотел всего этого, но он и не знал иного, и теперь смотрел двум фигурам вслед.

Кобылки бежали и не оглядывались до самого заворота в переулок. Аим споткнулась о собственные копыта и упала, проехавшись подбородком по плитке, из-за боли и усталости она не успевала вдохнуть. Кобылка перевернулась на спину и увидела, как единорожка сползла по стенке одного из зданий, активно глотая воздух ртом, и прерывисто смеялась. Когда Аим обдумывала побег, она и подумать не могла, что все будет так… спонтанно, быстро и необдуманно. Запах в переулке стоял сильный и был сравним с тем, что был днем в баре. Когда шум в голове кобылки стих, она стала различать звуки музыкальных инструментов и пьяные танцы. Татушка, слегка пошатываясь, подошла к лежащей кобылке и предложила той копыто помощи.

— …А я все не понимаю, какого сена она бродит в этом лабиринте, а потом выходит хер пойми где и потом… — продолжал одноглазый единорог, выходя из бара, после чего увидел, как его особенная кобылка поднимала с дороги земную кобылку. — Прайс! Какого блядь…?! — жеребец кинулся к кобылкам и помог поднять серую кобылку.

— Спасибо, Реминор… — сказала Татушка, поднимая с дорожки цилиндр и надевая его на голову. — Ты не представляешь, куда привел меня лабиринт на этот раз.

— О, расскажешь об этом позже. Тебе нужен отдых, а ей помощь.

Аим посмотрела на жеребца, не понимая, что все уже закончилось. Голова казалась ватной, как и копыта, ни одна мысль не приходила на ум, а говорить вообще не хотелось. Весь страх, все переживания за завтрашний день освободили ее разум и теперь ей просто хотелось спать.

— Отведешь ее домой? Сольминор поможет ей найти угол в нашем доме. — сказала Прайс Татту, придерживая кобылку.

— Конечно. А ты последишь, чтобы в баре все нормально было. — ответил единорог, усаживая себе на спину кобылку.

Глава 4. Часть 1. Далекий близкий пони

Музыка для погружения:
1. West Dylan Thordson — Pink Room
2. Roque Baños — Motorcycle Chase
3. John Powell — Murmurs of Love and Death
4. West Dylan Thordson — Checkmate
5. Philip Sheppard — Kara Main Theme
6. Javier Navarrete — A Tale
7. PianoX — In The End (Linkin Park)
8. Butterfly Stone — Find Yourself
9. Limp Bizkit — Behind Blue Eyes (minus)
10. PianoX — Sonne (Rammstein)
11. West Dylan Thordson — Cycles

Примечание:
¹— «Ngaba sele uqalile ukukhathalela ubomi bomnye umntu ngaphandle kobakho?» (яз. кхоса) — Ты действительно начал заботиться о чьей-то жизни, помимо своей?
²— Хорс (анг. Horse) — конь.

— И так, друзья мои, как дела в Вечносвободном лесу? — спросила принцесса Твайлайт Спаркл, приглашая к себе Флаттершай, Рейнбоу Дэш, Дискорда и грифину Ноктурнал, которая выглядела слегка помятой, равно как и драконикус. Ее подруги же были в целости, однако испуг читался в глазах желтой пегаски и непонимание у радужногривой. — Что случилось?

— Стая древоволков. — констатировала угольная грифина, поправляя свое оружие. — После того, как она помогла мантикоре, — Ноктурнал указала серым когтем на пегаску, — приперлись эти псы и попытались напасть.

— Мы так круто от них отбивались, как в старые-добрые времена! — воскликнула пегаска, прервав Ноктурнал. Спайк быстро конспектировал рассказ на пергаменте, изредка поднимая глаза на друзей и грифину.

— Да, было бы так круто, если бы не только я да этот змей отбивались от них.

— Мне нужно было защищать Флаттершай и эту здоровую кису. Вы пропустили несколько зубастых деревяшек.

— Пусть она продолжит, Рейнбоу. — прервала пререкания голубой пегаски принцесса. — Было что-то по монстру?

— Оказалось, что это был вожак древоволков. Матерый и огромный пес, который мог откусить половину меня за раз. — Ноктурнал потерла плечо, закрытое порванной когтями волков коричневой курткой, и на ее когтях появилась красная мазня.

— По правде сказать, я бы мог отправить их в Тартар, однако что-то сдерживало мою магию. — сказал Дискорд, от чего лицо Твайлайт изменилось непониманием и беспокойством. — Точно не могу сказать, что это было. Энергомагический след был слишком хаотичен, что даже я его не понял.

— Дискорд, ты не понял хаос? — переспросила Дэш, готовясь залиться хохотом.

— Почему ты не сказал мне? — спросила Флаттершай, на что драконикус пожал плечами.

— Я не хотел сеять беспокойство о нас в твоем мозгу. — сказал он и исчез, после чего вылез из уха желтой пегаски. — Если бы я это сказал, то принцесса Спаркл наверняка почувствовала, что я не смогу вас защитить с помощью магии.

— И в итоге мы справились без твоей магии. — ухмыльнулась грифина и пробила сушку драконикусу, вернувшему свой размер.

— Это не нормально. — сказала себе под нос принцесса, из-за чего все присутствующие обратили на нее внимание. — Спайк, нам нужно будет отправиться в Вечносвободный лес и проверить природу магии, способную обезвредить самого Духа Хаоса. Рейнбоу, Флаттершай, спасибо за помощь. Время позднее, вам нужен отдых. — тараторила Принцесса Дружбы, в глазах которой читалась искра любопытства. — Дискорд и Ноктурнал, мы вернемся туда прямо сейчас.

Аликорн и ее дракон, грифина и драконикус вернулись в Вечнодикий лес. Кругом стояла гробовая тишина и лишь запах смолы напоминал, что некоторое время назад здесь развернулось побоище против древесных волков. Компания оказалась возле той самой пограничной сторожки, из которой горел свет. Ноктурнал отошла к маленькому домику и, встав на четыре лапы, зашла во внутрь. На вопросительный взгляд принцессы Спаркл Дискорд лишь пожал плечами, после чего аликорн со своим первым советчиком подошли ближе к лесу, заходя под его тень, а драконикус пошел следом, немного отставая. Твайлайт зажгла свой рог, осветив значительную часть леса, и стала сканировать пространство в поисках магического следа. Казалось, что он исчез, однако, когда Спайк заметил, что что-то зашевелилось в кронах деревьев, Принцессу Дружбы пошатнуло от хлынувшей энергии.

— Твай! — дракон обеспокоенно посмотрел на Твайлайт Спаркл, готовясь поддерживать ту, в случае необходимости.

— Ты… был прав, Дискорд. — сказала Твайлайт, проводя взглядом по кроне деревьев вслед за потоком энергии. — Что-то, что похоже на тебя, только более запутано.

— Хм? Не думал, что тебя это на столько собьёт с копыт. — сказал драконикус, нагнувшись к согнутым коленям аликорна.

Вдруг раздался рев и в темноте что-то или кто-то спустился с веток, и даже Дискорд принял боевую стойку. Из темноты стали приглядываться два светящихся глаза, которые становились все ближе и ближе. Твайлайт вновь осветила кусочек леса, и им предстал огромный древесный волк, в котором было ещё что-то странное, кроме наличия не свойственных для данного вида пары перепончатых крыльев. Помимо всего прочего, эта древесная тварь была выше аликорна, а зубы не закрывали щеки, и эта тварь приближалась, но не к принцессе или дракону.

— Дискорд, не надо… — выдавила из себя Твайлайт, смотря, как вызывающе тот выглядел. Древесная тварь перевела свои жёлтые глаза на лежавших на траве принцессу и Спайка, что прикрывал ее собой, готовый жечь своим пламенем. — Видимо оно реагирует на то, что ты готов с ним биться.

Дискорд хотел было что-то ответить на предположение Принцессы Дружбы, однако древесное существо в пару прыжков преодолело расстояние до драконикуса так быстро, что Дух Хаоса упал на спину. Древоволк навис над Дискордом, издавая рев в нескольких сантиметрах от его лица и разрывая землю своими огромными когтями. Но тут в бок чудовища прилетела грифина, сбивая того с лап и откидывая в ближайшее дерево.

— И на секунду вас оставить нельзя, туристы бля…! — прорычал Ноктурнал, вставая на задние лапы и поправляя бинтовую повязку на плече. — Не на прогулку вышли!

Древесная тварь вскочила на лапы и кинулась на грифина, что отбивалась голыми лапами. Но даже такого большого грифона удалось повалить на землю, сделав подсечку лапой, чего никто не ожидал. Существо раскрыло пасть и воткнуло свои большие зубы в то место, где была закреплена повязка. Раздался хруст и крик, однако в это же мгновение в тварь прилетел топор, заставивший отвлечься от грифины на жеребца. Лезвие двухстороннего топора, что бросил Руби, застряло между слоями коры, образующими кожу древесного существа, и не пробилось через защиту.

— Ну же! Вынесите ее! — приказал жеребец, набрасываясь на волка.

— Дискорд! Телепортируй ее к Флаттершай! — принцесса Спаркл, встав на копыта, попыталась удержать древестного волка, чтобы Руби смог вытащить свой топор.

Драконикус попробовал телепортировать грифину на расстоянии, но она так и осталась лежать на траве, держась за плечо и рыча от боли. Он попробовал ещё раз использовать свою магию, чуть не пропустив замах древесной лапы.

— Похоже, у Дискорда проблемы. — констатировал Спайк, показывающего на своего друга, что отбивался без своей магии, а Руби пытался снести деревяшке голову.

— Оно блокирует его магию… — пробубнила себе под нос Твайлайт, после чего посмотрела на дракона, который готовился применить свое огненное дыхание, и остановила его. — Нельзя! Если ты подожжёшь его, то из-за этого может загореть лес, а потушить уже не получится. — дракон вопросительно посмотрел на свою названную мать. — Так, Спайк. Помоги ему донести грифину до домика Флаттершай, а я с Руби прогоним это чудовище.

Спайк незамедлительно бросился помогать другу и вовремя ударил клыкастой твари по челюсти своей лапой так, что древоволк на мгновение потерялся в пространстве. Всё же был плюс от того, что он, будучи маленьким дракончиком, таскал огромные стопки книг с этажа на этаж в бывшей библиотеке. Драконикус всё ещё лежал над Ноктурнал, защищая ту от волка, и держал глаза закрытыми.

— Давай, вставай быстрее! — сказал Спайк, помогая другу встать на лапы. — Отнеси ее, пешком! Я прикрою. — тем временем Руби нанес удар топором по лапе, от чего древесная тварь повалилась, а отрубленная лапа вновь приросла к ноге.

— «Пешком»? — переспросил драконикус.

— Да, пешком! Тут не далеко.

— Да вы можете, грх, не торопиться… — прорычала Ноктурнал, из-за чего спор затих, — мне и тут лежать хорошо…

— Поумничай тут ещё. — сказал драконикус, беря грифину на лапы, но чуть не упал. — Один не дотащу.

— Хех, хиляк ты без своей магии… — усмехнулась грифина, когда ее спину и задние лапы с лёгкостью поднял дракон.

Древесная тварь отбросила жеребца, что оставил свой застрявший топор у ее в шее, и, остановив аликорна взглядом, заговорила на непонятном языке, смотря в сторону уходящих Спайка и Дискорда.

— Ngaba sele uqalile ukukhathalela ubomi bomnye umntu ngaphandle kobakho? — тварь остановилась, смотря вслед, после чего растворилась в воздухе, а топор упал на траву.

— Осезаемаемая голограмма? — принцесса Спаркл смотрела на то место, где только что стояло чудище. — Кем бы не был тот, кто сделал это, он силен. Даже моя магия не нанесла ему урона.

— Язык, на котором оно говорило… Звучало знакомо. — Руби, поднявшись на копыта, подобрал свой топор и посмотрел на принцессу, что была удивлена познаниями жеребца. — Видимо есть что-то, что даже вы не знаете. — он усмехнулся, стирая пот со лба вместе с оранжевой краской.

— Я вся во внимании. — сказала Твайлайт так, что жеребец пожалел о том, что насмехнулся над Ее Величеством, и поклонился в извинении. — Ну же, встань и поведай мне об этом.

— Тот язык — это древний язык моего народа. До того, как большинство существ начали применять эквестрийский, мы — хорсы — использовали свой язык. Это было больше тысячи лет назад.

— Хорсы? Но я раньше о них ничего не слышала. — принцесса Спаркл глядела на жеребца, понимая, что его отличало от обычных крупных земных пони.

— Как «любезно с их стороны» стереть упоминания о нашем малочисленном народе, что древнее их самих.

— «Их» — это Селестия и Луна?

— Да. — ответил Руби, после чего продолжил. — Хорсы в детстве ничем не отличаются от обычных земнопони, кроме строения мордочки. Потом они взрослеют, растут. И потом становятся выше крупных земных жеребцов. Да вот к примеру, взять вашего известного жеребца с родео в Эпплузе — Клайд, которому пришлось использовать более понячье имя — Трабл Шуз. Или кобыла из кузницы в Кантерлоте, та, что кует вашим стражникам броню.

— Стилхуф? Видимо ее мать из хорсов…

— Но мы немного отвлеклись. — сказал Руби, глядя на горевшие глаза принцессы, что была одержима новостью о забытой расе. — Та говорящая тварь — это не вожак древоволков, как мы уже поняли. Меня сразу насторожило отсутствие смоленой вони… Кхм, оно сказало что-то вроде: «Неужели ты действительно начал беспокоиться о ком-то, кроме себя», ну или приблизительно так. — Принцесса Дружбы задумалась, глядя в сторону леса. — Что думаете, Ваше Величество? Кому это было адресовано?

— Не знаю. Думаю, нужно увеличить охрану вдоль границы леса. Раньше подобного не было?

— Нет. Тварь, которая нас беспокоить начала, была длинной, как ваш друг. — ответил жеребец, смотря вглубь леса. — Что бы это не было, оно древнее и сильное. Оно явно хотело, чтобы Вы получили его послание так, чтобы тот, кому это адресовано, не понял этого.

— Глупо, но пугающе. — усмехнулся хорс, поправляя ремень топора на поясе.

Принцесса Спаркл и Руби направились прочь из леса в сторону коттеджа Флаттершай, а за их спинами раздался шорох и треск поломанных веток, после чего из кустов показалась зебра. Он медленно провел аликорна взглядом, после чего вышел из леса и направился в сторону Кантерлота.

Кобылка проснулась до того, как принцесса Эквестрии должна поднять солнце, поэтому не сразу поняла, где находится. Одно Аим ощущала наверняка — она без одежды, а кровать была маленькой, узкой и жесткой. Разделась ли она сама или же ей помогли — кобылка не помнила, ровно как и то, что произошло. Скинув зубами с себя одеяло, Аим встала на копыта и осмотрелась: комнатушка была маленькая. Земнопони находилась в ней не одна, смутные очертания подсказывали двоих единорогах, что спали рядышком на другой кровати, которые спали достаточно крепко, чтобы не услышать, как что-то упало с тумбочки на пол. Аим остановила дыхание, вслушиваясь в образовавшуюся тишину, и боялась двинуться с места. Однако она встала не просто так, ей сильно захотелось сходить в туалет, а также хотелось промочить горло, чтобы разлепить язык от неба и губы друг от друга. Кобылка пыталась понять, в какой стороне дверь в коридор, разглядывая каждый силуэт. И вот, в дальнем конце этой прямоугольной комнаты, земнопони увидела дверь и, короткими, но частыми шагами, двинулась к цели. Прокравшись к ней, Аим опустила дверную ручку и надеялась (по мышечной памяти) выйти в коридор. Она сделала шаг, пытаясь нащупать пол, но встретилась лишь с пустотой. Ее нога потянула земную кобылку за собой, и та кубарем свалилась с лестницы, шлепнувшись пластом на землю. Боль пронзила все тело так, как пронзает удар молнии, из глаз полетели искры, а из легких вылетел весь воздух. Знакомая боль ощутилась на спине и подбородке, поэтому кобылка почти не издала писка. Аим вспомнила то, как пробралась в дом, забрала дорогие ей вещи и почти гладко ушла, однако ее обнаружили и тогда… Земнопони прижала копыто к подбородку, который снова начало щипать. Отведя копыто, она увидела на своей шкурке кровь вперемешку с землей. Шума падения было достаточно, чтобы в доме на колесах зажегся свет в керосиновых лампах и в проеме показалась Татушка, с весьма заспанным видом и еще больше потрепанной гривой. Она, прищуриваясь и держа копытом лампу, пыталась разглядеть ступени, однако к ней подбежала маленькая фиолетовая единорожка с градиентно-синей гривой и подала той большие очки в янтарной оправе.

— Аим, ты в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась единорожка, надев очки и спустившись по ступенькам, и подала копыто.

Кобылка встала, отряхиваясь от земли и ощущая болезненный остаток по всему телу. Она кивком поблагодарила ее, но все еще выглядела растерянной. Фиолетовая единорожка, чьи янтарно-желтые глаза смотрели на нее и на угол дверного косяка одновременно, выглядела обеспокоенной, но вскоре развернулась и вновь завалилась спать.

— А, э-эм, это…? — поинтересовалась земнопони, смотря вслед ушедшей кобылки.

— Моя дочь. Сольминор. Но можешь звать ее Солька, если тебе так удобней будет. — пурпурно-розовая единорожка с черными узорами в виде костей драконьих крыльев на спине и каким-то анатомическим органом на шее оглянулась на свою дочь. Аим сама для себя отметила, что только в этот момент она обратила внимание на многочисленные узоры на шкурке и рассмотрела детально.

Кобылка вспомнила цель, по которой она вообще вышла на улицу и осмотрелась по сторонам, ища санузел или что-нибудь, что сошло бы на его замену.

— Где тут можно сходить по-маленькому? — спросила кобылка, глядя на единорожку.

— Ам, хех, да прям тут. Только отойди немного подальше. — ответила Татушка обыденным голосом, на что получила шокированный и осуждающий взгляд кобылки.

— Серьезно? — она еще раз осмотрелась, заметив чуть дальше реку, что была частью водопада. Они спустились из Кантерлота к его подножью. — Даже если нипони не смотрит, это аморально!

— Ну смотри, благородная, — начала единорожка, пожалев, что употребила это слово, — кхм, мимоза… Либо ты привыкаешь к тому, что преподносит жизнь и к ее условиям, либо тебе не справится с этим и тебе придется вернуться.

— Мне некуда возвращаться. — исподлобья, со скопившимися слезами на глазах, сказала Аим, прожигая ту ненавистным взглядом.

— Тогда я тебя оставлю… — единорожка почесала шею, после чего зашла в дом на колесах и закрыла дверь.

«Просто перетерпеть эту неделю. Понимаю, тяжело. Но иначе никак! Нужно перекраивать себя, Аим.» — приятный, как глоток лесного воздуха, голос вновь поддержал кобылку и та, вытерев слезы, поковыляла в сторону реки. «Просто неделя, а там пойдет, как по маслу. Я справлюсь.» — твердила себе кобылка, пытаясь убедить саму себя. О том, чтобы вернуться в поместье, и речи идти не может. Ей нужно найти, как и где жить, ну и, для полного счастья, найти маму.

Солнце встало, однако кобылка все это время лежала на спине, не в силах уснуть. Аим ждала, когда Татушка проснется, так как ей очень захотелось поесть. Да и в этот костер голода подкидывали дрова факты того, что она не ела еще со вчерашнего вечера. Прайс Татту встала, привела себя в порядок и начала кутить завтрак на миниатюрной кухне. Маленькая единорожка смотрела на земную кобылку и на окно одновременно, мило улыбаясь. Аим стеснялась начать разговор с косоглазой кобылкой, поэтому перевела взгляд, осматривая комнату. Да. Комнату. Кухня, спальня, шкафы с одеждой и ящики с припасами, ну и небольшая отопительная система находились в одной комнате. Помимо этого, как казалось бывшей графини, абсурда планировки и общей тесноты, она приметила окна, попарно расположенные на стенах в количестве двух пар. Земная кобылка заметила какие-то предметы, иголки и краску, что находились в специальной коробке. «Видимо, что кто-то из них рисует, но… зачем иголки?» — думала Аим, но тут же попыталась отдернуть себя от этого. — «Удивительно, как в такой маленькой комнате можно умудриться еще и развесить фотографии?» Светло-серая кобылка подошла к одной такой фотографии в самодельной рамке и взяла ее в копыта. На фото была изображена Татушка, которая наносила рисунки своему особенному пони, в котором Аим узнала хозяина бара — Реминора. Они выглядели гораздо моложе на вид и по духу, а обстановка вокруг них царила такая же, как и во время выступления кобылки в баре. Татушка держала в сочно-синем левитационном облаке какой-то маленький предмет, а жеребец… смеялся? Было трудно сказать, что это было запечатлено, но взрослая единорожка мельком глянула на фото и объяснила кобылке.

— Это фото относится к моменту «за секунду до». — с этими словами кобылка расплылась в улыбке, поправляя очки.

— За секунду до… чего? — спросила Аим, мимолетно заметив, как маленькая кобылка взяла листок с карандашом и начала что-то рисовать.

— Я сказала Реминору, что буду бить ему татуировку классической иглой, от чего тот засмеялся, не поверив словам. Тогда мы поспорили: если выиграет он, то я делаю то, что он пожелает, и наоборот. — ее сочный и низкий голос дребезжал от предвкушения, будто она переживала тот момент еще раз. — Он смеялся и не заметил, когда я взяла иглу, макнула ее в краску и сделала первый шаг.

Теперь Аим поняла, что в этой фотографии было запечатлено, как чувство боли смешалось с безудержным смехом. Она улыбнулась, поставив фото на место, и тогда в ее голове созрел хороший вопрос. Кобылка долго его обдумывала, глядя на разрисованное татуировками тело единорожки и ее кьютимарку в виде иголки с бледно-фиолетовой круглой шляпкой.

— А для чего делаются татуировки? — наконец спросила она и, поймав вопросительный взгляд, пояснила. — То есть, ты начала заниматься этим из-за имени и потом из-за кьютимарки потому, что старалась следовать имени? Ну, тебя же зовут Татушка.

— Ха-ха, нет. — единорожка искренне улыбнулась. — Татушка — это мое прозвище, которое вытекло из моей деятельности. Но мое полное имя — Прайс Татту и да… в чем-то ты и права. Честно, я и не пробовала заняться чем-то другим и просто следовала своему имени, делая «точные татуировки». А почему ты спрашиваешь?

— Ну, ммм… — кобылка немного замялась, пытаясь осилить поток информации. — Мне стало интересно, что вообще такое эти тату и для чего это надо? Это же на всю жизнь?

— Ну да, это на всю жизнь. — ответила единорожка, закончив с салатом. — По-факту, я занимаюсь татуировками, корректирующими дефекты во внешности. Допустим, что в пегаса попала молния, у него остался некрасивый шрам на теле, а я же могу переделать его под рисунок, который скроет этот дефект. — Татушка прожестикулировала правым копытом, на котором была пара рисунков. — Но иногда я делаю их тем, кто просто желает украсить свою шкурку каким-то креативным рисунком.

— А ты…? — спросила Аим, не отрывая глаз от всех рисунков на теле единорожки. — Просто так или…?

Татту вздохнула, посмотрев на свои татуировки в зоне ее видимости, и приняла такое выражение лица, от которого земнопони стало неловко за то, что она вообще задала вопрос, который может относиться к ее личному. Однако в следующее мгновение она приобрела смирение, которое отражалось буквально во всем теле, и ответила:

— Большая половина скрывает следы от операций, так что да, в моем случае — это коррекция. — она посмотрела на кобылку, которая выглядела сожалеющей о поднятой теме. — Да не переживай ты так! Это было давно, я могу говорить об этом открыто. Хорошо, что ты интересуешься «обычными пони», хех. Любопытство — не порог.

— А простое свинство! — дополнила свою маму единорожка, вынув изо рта карандаш, и засмеялась.

— Сольминор… ты знаешь, что уши греть — не вежливо. — нежно и с укором предупредила ее Татту, жеребенок виновато смутился.

Однако эту сцену прервал стук в дверь и вошедший жеребец-единорог, что выглядел слегка измотано. Маленькая единорожка подбежала к нему с возгласами: «Привет, папа!»

— Привет, моя звездочка! — сказал жеребец, схватив кобылку магией, поднеся к себе, и, легонько подкинув, поймал ту копытами и поцеловал в лобик.

Секундный испуг от того, что вошел жеребец-единорог, скатился несколькими каплями пота, однако, глядя на эту сцену, Аим расслабилась и выдохнула. Она не понимала, откуда у нее появился страх, что каждый единорог — это ее отец, но кобылка продолжала смотреть на то, как серый единорог садит дочку на шею.

— Как все прошло? — спросила Татушка, подходя к Реминору и целуя его в щеку. — Долго постоянные клиенты не давали закрыть бар?

— О, один из них такую драму закатил, по типу: «Ну на кого же ты нас оставляешь? Как же мы без тебя?» и тому подобный пьяный бред. — единорог ухмыльнулся, что совсем не шло его лицу, а единорожка закончила с приготовлением завтрака.

Все уселись за стол, Аим вела себя чрезмерно тихо, погруженная в собственные мысли, она даже не смотрела на лица единорогов, ее голова заполнилась белым шумом и лишь один вопрос прокручивался снова и снова: «Что же делать дальше? Ведь эти пони ей никто, просто знакомые. Вряд ли можно будет вести себя с ними, как с родными, но самостоятельная жизнь кажется еще пугающе, чем возвращение к прежнему.» Кобылка даже не заметила, как к ней подставили тарелку с едой и спросили что-то. В мыслях все еще прокручивались события прошлого вечера, ведь только сейчас, переваривая это в голове, она стала замечать то, на что не обратила внимания сразу. Земная пони вспомнила, что не видела служанку, ведь та куда-то пропала, возможно сразу после того, как Граф и все семейство вернулось с Гала. «Вполне возможно, что отец заставит ее искать меня…» — думала Аим, но сразу же вспомнила угрозу расправы, если та вернется. Она не знала, какой теории придерживаться, обе были отвратительны. Но тут копыто дотронулось до ее плеча, от чего кобылка вздрогнула, ударившись коленями о стол так, что тарелки подпрыгнули, а она сама чуть не свалилась на спину. Аим стала растеряно смотреть на обеспокоенные лица единорогов, медленно возвращаясь в удобное положение.

— И-извините, — сказала она, опустив голову, — я задумалась… Вы что-то спрашивали? — Аим посмотрела на Реминора, как обычно смотрела на Графа, а тот в свою очередь бросал короткие взгляды на Татту, пытаясь намекнуть, чтобы та разрулила ситуацию.

— Я говорила «приятного аппетита». — ответила единорожка, глядя на жеребца, после посмотрела на кобылку. — Еще я спросила о том, не будешь ли ты против переехать сегодня с нами в Понивилль? Ты как вообще?

Аим снова задумалась, однако на этот раз в ее глазах виднелся локомотив размышлений вместо пустоты. Она почему-то вспомнила тех интересных пони и непони с Гала, хореографический кружок, служанку Аутбрэйк и ей стало страшно от возникшей пустоты в душе. С Ермак она не могла не попрощаться, может даже «прощальный танец» устроит, а вот попрощаться с Аутбрэйк и хочется, и колется. Но оставаться там Аим не собиралась ни дня более. Поэтому, подняв полный осознания взгляд на единорогов, кобылка ответила:

— Я, думаю, не против, однако мне нужно будет кое-с-кем попрощаться. — пара смотрела на нее, ощущая, будто перед ними рассуждает взрослая кобылка. — Я вернусь в Кантерлот и, до захода солнца, постараюсь вернуться сюда, чтобы отправиться с вами в Понивилль, а там будет, как будет.

— Как говориться: «Чтобы вступить в будущее, нужно попрощаться с прошлым.» — добавил Реминор, от чего глаза и разум Аим блеснули, запоминая эту простую вселенскую мудрость и делая ее одним из девизов по жизни.

Сделав все дела, какие кобылке были в данный момент доступны, Аим, не тратя ни секунды, помчала обратно в Кантерлот. Да, подъем ей выдался очень тяжело, ведь она ни разу не была так далеко от города и не ходила на такие большие расстояния. Аим в какой-то момент показалось, что она заблудилась, однако ей помог зебр с очками, закрывающими его миндалевидные глаза. Он радушно предложил кобылке помощь, на что она согласилась, и они, зайдя в какую-то пещеру с его комментарием: «Это кротчайший путь,» в мгновение ока оказались наверху, прямо возле входа в огромный город. Аим обернулась, чтобы поблагодарить зебру, однако тот исчез, ровно как и гора, в которую они заходили. «Какого сена…?» — кобылка в растерянности осмотрелась, — «Меня телепортировало? Это из-за этого странного зебра? Хах, ну да, а как иначе? Не сама же я телепортировалась?» Аим подняла голову, смотря на высокую арку — вход в город контрастов: богатых и бедных, работяг и лентяев, снобов и обычных пони. Со времен, как Принцесса Дружбы начала править, этот город разросся во все стороны, а старые здания были реставрированы и переделанные под общий стиль. И теперь, население Кантерлота пополнили виды, не свойственные Эквестрии: зебры, кирины, яки, чейнджлинги… да много кто еще, ведь «Дружба начинается с нас самих», поэтому Принцесса Спаркл начала радикально внедрять в разум снобов, что на них мир не кончается и надо считаться со всеми пони и всеми видами, населяющими эту планету. Но давайте не забывать, что принцесса была условностью и ее слова не касались таких не пробивных, как Граф Голденмэйн. Такие, как он, считали этот город своим и не терпели других низко классовых пони, что уж говорить про виды.

Пройдя арку и небольшой мостик через водопад, Аим вышла на главную улицу, на которой располагались самые древние, важные и дорогие магазины, что передавались родственникам из поколения в поколение. Кобылке пришлось побродить по такому большому городу с ощущением чужеродности, глядя на знакомые дома, маршрут около которых она никогда не нарушала. Благо, что до хореографической консерватории Ермак было идти относительно недалеко, рассматривая маршрут от водопада. Проходящие мимо пони и непони пропускали кобылку, что шла довольно быстро, но из-за своих габаритов им приходилось чуть ли не отскакивать от нее. Сама же Аим никогда не замечала этого, перебирая в голове то, что скажет. «Здравствуйте, мисс Ермак. Я зашла сказать, что больше не буду посещать ваши занятия.» — прокручивала она в голове, открывая дверь в здание. — «Какая же причина такого решения?» — Аим поправила локон гривы, залезший на глаза. Кобылка неторопливо полагала по коридору, проходя мимо двери аудиторий других хореографов. «Видите ли, отец…» — пони замерла на месте от мысли про Графа, ощущая спиной что-то неприятное, — «он отправляет меня в Мэйнхэттен, учиться у знаменитого музыканта, эм… Короче, переезжаю я. Да, так и скажу.» Аим поднялась на второй этаж, не встречая по пути ни души, лишь звуки музыки из аудиторий говорили, что в здании кто-то есть. Кобылке осталось надеяться, что Ермак проводит занятия в данное время, а то неудобно получится. Аим не могла ничего расслышать, кроме своих шагов и биения сердца, спонтанный страх сковал все чувства, а копыта внезапно стали ватными, заставляя прижаться к стене. Встав напротив нужной аудитории, кобылке осталось только успокоиться, чего она почему-то не могла. Этот страх был не знаком и бил по всем больным точкам. Кобылке стало не продохнуть, шёрстку покрыл холодный и липкий пот. Аим закрыла глаза, сползая по стене крупом на пол, дрожа от кончиков кобыл до кончиков ушей. «Паническая атака? Так, успокойся.» — мягкий голос взывал подчиниться, как в прошлые разы. Аим часто дышала, но пыталась успокоиться, ведь ей ещё столько дел нужно сделать. «Вот, правильно. Глубокий вдох — выдох.»

Пони не знала, сколько она так пролежала на полу и смогла встать, только тогда, когда давление в голове спало, а звон в ушах сошел на нет. Она не боялась этого настолько сильно, как того, что спровоцировало эту панику. Но вот голос разума наконец смог успокоить кобылку и та, встав на ноги и поправив гриву, подошла к двери, прислушиваясь к звукам за ней. Она улыбнулась, услышав Ермак, что причитала только что пришедшим танцовщикам, и решительно постучала. Однако, когда голос Ермак затих от этого стука, решительность Аим куда-то испарилась, а ее копыто так и замерло, упёршись о дверь. По мере приближения единорожки, сердце кобылки стучало громче и громче. Наконец дверь распахнулась и пред Аим предстала черногривая кобыла, что с мягкой улыбкой опустила глаза на земнопони… И ее улыбка стёрлась с лица, а на замену пришло беспокойство.

— Мисс Голденмэйн, что с вами? Вы так бледны. Вам не хорошо? — единорожка впервые за долгое время обратилась к бывшей графине по аристократскому манеру, что означало многое и Аим это понимала.

— Да нет, ничего. Всё в порядке. — ответила кобылка и посмотрела в глаза единорожки. — Я пришла сказать, что, в следствии переезда в Мейнхеттен, я прекращаю занятия у вас.

От этих слов между двумя кобылка и нависло напряжение. Аим, в какой-то степени, было не приятно и больно от того, что она бросает ее. Ермак же была этой новостью сильно расстроена, и все попытки подавить это были бесполезны. Кобылки в аудитории старались не мешать, однако те, что находились вблизи от двери, не могли не погреть уши.

— Да… — вздохнул учитель, натянув улыбку. — Жалко, конечно, что ты больше не будешь ходить. — «Она даже не спросила причину? Ого. Всё будет проще, чем я думала.» — Но может ты, все же, посетишь последнюю репетицию и покажешь мастер-класс? — глаза Ермак блеснули надеждой и уламывали Аим согласиться. «Дискорд побери… Всё будет сложнее. Я не могу отказать. Точнее — не хочу.»

Златогривая кобылка немного замялась, однако заставила взять себя в копыта и поднять глаза на единорожку. Сделав вид, что обдумывает, Аим просто пыталась успокоиться и настроиться на то, что ей опять придется оголять свои пустые бока и изуродованную отцом спину.

— Хорошо… — согласилась земная кобылка и решительно шагнула в класс.

Ермак закрыла дверь и отошла на свое место, ученики же, увидев Аим, поприветствовали ее, ведь это были те же пони и зебра, что на прошлом занятии. Сама земнопони чуть не подскочила на месте от неожиданности и громогласности приветствия, ведь привыкла к тишине или же лёгким аплодисментам, когда выступала на концертах. Исключением можно было назвать тот судьбоносный день в баре «В хвост и гриву», где пьяный угар вперемешку с музыкой заставил встретить неизвестную кобылку из высшего общества так, будто это какая-то поп-звезда снизошла до их убогой сцены. Естественно Аим не ответила на приветствия не из-за высокомерия, о чем некоторые подумали, а лишь сняла рубашку матери, аккуратно сложила и положила на лавочку для переодеваний, после повторила то же и с брюками, поправляя гриву. С последним действием кобылка вспомнила, что у нее нет с собой резинки, а это значит…

— Хм, а почему грива не убрана? — изумления в вопросе хореографа прозвучало больше, чем строгости, когда земная кобылка присоединилась в ряд. — Ты же знаешь правила, они одинаковы для всех.

Аим стояла, опустив уши и голову, но что-то коснулась ее души, что-то теплое, дающее сил и смелости, какую она не могла себе позволить, будучи графиней. Она подняла голову, в глазах читался азарт и решимость, что слегка напугало Ермак, ведь привыкла видеть в кобылке тихоню, зажатую и избитую. Показалось, что не существует никого, кроме нее и этой земнопони, что проникала вовнутрь, до самых костей.

— Я знаю правила. — ответила Аим, громче и беззаботней, чем обычно, уголки губ ее растянулись в мягкой улыбке. — Так, почему бы не сделать это, как в живой пример? — «Святая Спаркл, что я несу?! Что я вообще говорю?!»

От этих слов все уставились на нее большими глазами, некоторые даже предложили ей свои резинки, аргументируя это тем, что им их гривы не жалко, в отличает от её. Аим же отказалась, ожидая действий от Ермак, которая уже подумывала, не отправить ли земнопони домой, однако все же кратко глянула в сторону комода, вытаскивая магией ножницы. Обычно она ими лишь припугивала, ради дисциплины разумеется, но сейчас даже внутри единорожки все похолодело, хоть та и старалась выглядеть непоколебимой.

— «Чтобы начать новую жизнь, тебе нужно покончить со старой, да? Дерзко, решительно и бесповоротно?» — наконец-таки пришло объяснение того, что она делает и согласилась с этим. — «Сменю внешность, надену паричок и возьму псевдоним, да? А что? Довольно логично.»

— Ты меня на понт не бери, Голденмэйн. — пригрозила единорожка с довольно хмурым выражением лица. — Я не боюсь твоего отца, он не сможет закрыть нас из-за того, что я преподам урок.

Происходящие события после этих слов тянулись медленно, словно попал во временную воронку. Ученики разошлись в стороны, смотря на происходящее в абсолютной тишине. Сама же Аим стояла посередине комнаты, ближе к большим (от пола до потолка) зеркалам, которые стояли специально, чтобы танцоры могли смотреть на себя со стороны. Вокруг земной кобылки залетали и защелкали ножницы, захваченные телекинетическим заклинанием Ермак, а сама единорожка пересиливала себя каждый раз, когда нужно было сомкнуть лезвия на кукурузной гриве. У нее в голове никак не могла уложиться причина такого поведения Аим, ведь та никогда не была такой. «Что заставило ее сделать это? Неужели то, что у нее будет переезд, так сильно повлиял на нее?» Однако учитель не была безвкусной, и кое-что да понимала в причёсках и характерах пони, а также понимала, какую прическу нужно, чтобы подчеркнуть внутренние черты. Путешествия к различным народам дали единорожки кое-какие знания и секреты к познанию не только самих себя, но и окружающих. Именно поэтому, закончив подстригать гриву земнопони, Ермак сделала последний взмах ножницами, подправив состояние хвоста кобылки под общий стиль. Подняв глаза с пола, на котором лежали золотистые локоны ее гривы и хвоста, Аим посмотрела в отражение и не встретила в нем прежнюю себя. Вместо этого, на маленькую земную кобылку смотрело что-то отдаленно напоминающее тот призрак прилежного потомственного музыканта и наследника графского рода Голденмэйн: ее рубиновые глаза, обычно бледные и лишенные интереса к жизни, налились краской и стали сиять, как тогда, когда ее не били, чтобы улучшить и без того идеальную игру на фортепиано, а один глаз закрывала строгая и стильная челка; без тех пышных локонов на загривке, ее шея стала намного длиннее со стороны, что подчеркивало слегка острые черты мордочки и глаз, а так же больше не скрывало наличие на спине глубоких шрамов, которые лишь частично покрывались серебристой шкуркой. Аим перестала замечать в отражении Ермак и остальных кобылок, что также завороженным взглядом прослеживали за каждым движением бывшей графини.

— Да кто она такая…? — отдаленно послышался вопрос, на ломаном эквестрийском с явным юго-восточным акцентом, единственной зебры, на теле которой среди прочих полос различались татуировки единорожки, что приняла Аим в свою семью, пускай и не на долго. По крайней мере до тех пор, пока кобылка не найдет себе жилье в Понивилле.

Сама же Аим медленно подошла к зеркалу, не сводя глаз от отражения. Она несомненно стала выглядеть на свой возраст, даже несмотря на то, что рост этого не показывал. Теперь же кобылка смотрела на совершенно новую себя, отлично понимая, что она никогда не допустит того, чтобы все стало, как раньше. «Мама, смотри. Я… красивая? Как ты?» — почему-то возникло в голове Аим, когда та поставила копыто на грудь своего отражения. В душе, кобылка наконец начала чувствовать что-то приятное по отношению к тому, как выглядит, как двигается, да даже к тому, как смотрит на саму себя, однако всё ещё не могла понять, что это за чувство. В голове прозвучал шепот с тем же «голосом», что помогал ей справиться с панической атакой — такой же глубокий и харизматичный. Земной кобылке казалось происходящее вечностью, однако, когда Ермак объявила, что собирается устроить импровизационную часть занятия, держа густые пучки роскошных волос магией, та сразу же вернулась в настоящий ход времени и ещё больше оживилась.

— А какую музыку вы будете играть на этот раз, мисс Ермак? — спросила голубая пегаска, глядя на то, как единорожка, после того, как положила золотые локоны в ящик вместе с ножницами, не взяла ни одного инструмента. Сам комод имел несколько ящиков: первый и самый верхний был как раз для ножниц потому, что был маленьким и узким, остальные же два ящика хранили в себе музыкальные инструменты небольших размеров, такие как губная гармошка или дудка, а дверца под ящиками, занимающая ⅔ от половины комода, хранила за собой копытные барабаны зебринского племени, духовой инструмент яков и ещё что-то, что она не доставала так часто.

— Сыграю что-нибудь на гитаре с капелькой магии, наверно. — ответила единорожка, на что получила вздохи удивления и кучу вопросов по типу: «А как это?» Ермак же не любила раскрывать все карты, касающиеся ее познаний в магии и ее тесную связь с музыкой. — Все равно скоро узнаете. Зачем докучать вопросами? — смеялась она, смотря в сторону пианино.

Единорожка достала магией гитару, что всегда стояла за пианино, и, смахнув со струн пыль, начала ее настраивать. Этот старый и реставрированный клавишный инструмент стоял у противоположной комоду стенки, рядом с окном. Аим тем временем встала к остальным, думая о том, что, какой бы не была музыка, она станцует именно то, что чувствует. Она была уверена в глубине души, что это будет чем-то таким, что понравится Ермак. И вот, настроив струны, как надо, единорожка начала играть. Понадобилось прослушать две восьмёрки, чтобы понять стиль и мотив мелодии, однако большинство сразу начали что-то пританцовывать. Это немного смутило Ермак, ведь она была уверена, что с этим у Аим проблем быть не должно. В итоге светло-серебристая земнопони просто станцевала один танец из репертуара, адоптировав его под ритм на гитаре, что привело единорожку в лёгкое раздражение. «Да как она смеет не выкладываться на полную?! Она здесь последний день, так пусть покажет класс! Неужели это все, чему она смогла научиться? Да нет конечно! Вчера она показала уровень исполнения, достойный сцены на всеэквестрийском хореографическом конкурсе жеребят до четырнадцати.» — мысленно негодовала Ермак, пристально смотря на Аим. В итоге кобыла резко перестала играть, положив копыто на струны, а некоторые из жеребят все ещё продолжили делать элементы до тех пор, пока не впечатывались в крупы соседок. Кобылка лишь смотрела прямо в ее глаза, понимая, что та недовольна, и виновато поджала ушки. Аим не нравилась акустическая гитара в исполнении Ермак и не танцевала под эту музыку что-то своё потому, что в ней не было того ритма, который был бы подстать ее чувствам. Остальные жеребята начали переглядываются и перешептываться, глядя на немой диалог между странной кобылкой и их учителем.

— Мисс Ермак…? — начала было Аим, шептания кобыл сразу же прекратились, а единорожка вопросительно подняла бровь. — Я понимаю, что вы требуете, но… То есть, можно я сыграю на пианино то, под что смогу танцевать, свое…? — кобылка говорила тихо и низко, однако никак не из-за какого-то страха. Ермак же расплылась в улыбке, удовлетворительно прищурив голубые глаза, и указала копытом на клавишный музыкальный инструмент.

Аим кивнула на это приглашение, стряхнув челку на глаз, и, подойдя к инструменту, провела копытом по-черному лакированному дереву крышки, открывая ее, и села на стул с идеальной осанкой. Ее глаза бегали по черным и белым клавишам, а в голове летали ноты различных композиций. Подняв передние копыта над клавишами, кобылка замерла, слыша четкую мелодию в голове от тех нот, что она воспроизводила по памяти, но эта музыка не была похожа ни на одну из тех, что ей доводилось играть или хотя бы слышать. Уголки ее губ растянулись в мягкой улыбке, в глазах встали слезы — в этой мелодии она каким-то волшебным образом почувствовала маму. Копыта начали играть эту мелодию, присутствующие в аудитории начали внимательно слушать, а Ермак начала записывать приблизительные ноты на бумагу, ведь ей предстояло сыграть что-то подобное. Земнопони выражала каждую эмоцию, что передавала музыка: от нагнетания и суровости до чрезвычайной лёгкости и долгожданной свободы. Аим играла эту музыку, ритмично покачиваясь на повторном моменте, что обычно подходило для места припева в песнях, а в мыслях стали появляться воспоминания, очень старые и обрывистые, однако одно в них она могла разглядеть точно — лицо матери. Вшайрай ей всплыл образ серебристой единорожки и черногривой Ермак, что выглядела намного младше, чем выглядела сейчас, и эти две единорожки примило общались, как старые друзья. Но вот наступил медленный проигрыш, который постепенно нарастал в ритмичный припев, только на более высоких нотах. Бывшая графиня и будущий знаменитый музыкант не замечала ничего, полностью погрузившись в воспоминания и те чувства, что ей не принадлежали, словно кто-то другой чувствовал что-то сильное к воспоминаниям кобылки о ее матери, и…! Всё замедлилось, стало медленно затихать, словно произошел взрыв звезды, после которого она начала медленно угасать, а нахлынувших эмоции оборвались пустотой, оставляя после себя, в первые за всю жизнь, что-то приятное, словно объятия. Кобылка вновь подняла копытца над клавишами и опустила их на колени, продолжая сидеть ровно, смотря пустым взглядом в то место, где обычно находятся ноты. Любой инструмент, что она брала в копыта, превращался в ее уста, рассказывающими все, что она чувствует — несомненный талант музыканта, но даже сейчас она не чувствовала на своих боках то, что ощущают жеребята, получающие кьютимарку. От осознания этого, Аим из состояния умиротворения переходила к ярости, готовясь ударить по клавишам. «Не надо. Метка, которую ты так желаешь, появится. В этом можешь мне поверить. А сейчас отдайся похвале, которую ты заслужила.» Кобылка расслабилась, подняв голову с мыслями: «Какой похвале?» И тут же вернулась к реальности, в которой было шумно и тесно от вопросов наступающих жеребят. Даже нелюдимая зебра проявляла к этой маленькой пони интерес, сливаясь с вопросами в общий поток. Но Аим обернулась, чтобы через толпу рассмотреть Ермак, стараясь как можно тактичнее распихнуть наступающих любознаек. Именно в этот момент кобылке было важно посмотреть на учителя, увидеть и услышать одобрение в свой адрес. Только от нее и не от кого больше.

— Ничего себе! Круто играешь!

— А что это была за музыка? Хочу приобрести пластинку и слушать ее дома каждый день.

Свит Мун, Гранд Прайс и все остальные продолжали и продолжали давить на земную кобылку, однако та просто встала и подошла к Ермак, что как-то странно смотрела на нее, а после ее копыт, на полу, лежало перо с пергаментом, на котором та начала записывать ноты, но почему-то перестала. Аим обеспокоенно посмотрела прямо в глаза учителя, а в голове стоял образ двух единорожек и лучших друзей в своей молодости.

— Хорошо сыграла, Аим. — наконец произнесла Ермак, уголки губ слегка дернулись в улыбке, но затем вернулись назад, подчёркивая и без этого задумчивый вид. — Откуда ты узнала про эту мелодию?

— А что это за мелодия? — спросила ее Пэттенс Блу, подлетев ближе.

— Эту мелодию не видел свет, только я и одна единорожка-музыкант, как Аим. — отчеканено пояснила голубоглазая кобыла, не отрываясь от земнопони.

— Моя мама? Вы были с ней знакомы? — начала спрашивать Аим, с каждым вопросом становясь все более шокированной.

Единорожка помолчала какое-то время, обдумывая ответ, а после объявила, что на сегодня занятия закончены и она всех отпускает. Всех, кроме Аим. Остальные же не стали спорить, понимая, что зреет серьезный разговор не для любознательных ушей. Когда все вышли, Ермак громко выдохнула, грузно сев на круп и вытирая пот со лба копытом, и взяла в копыта бумажку с нотами.

— Я обещала твоему отцу сохранить это в тайне. — Ермак с помощью магии убрала с пола перо вместе с листком на комод.

— Что? О чем вы говорите?

— Видишь ли… Мы с твоей мамой были не просто знакомыми, а настоящими подругами. Правда, мы встретились спустя долгое время, когда уже родился твой брат, а она носила тебя. — единорожка посмотрела на Аим, поняв, что в Тартар готова сослать Графа, если он что-то захочет сделать с ней или кобылкой после этого.

От этой новости у кобылки начало жечь спину, а ноги начали дрожать. Осознание того, что ощущение близости между ней и этой кобылой были не спроста, а близкий пони был далеко и близко одновременно, заставило раскрыть глаза земной пони на столько широко, что казалось, будто она сейчас заработает шок.

— Сначала, когда я увидела тебя спустя шесть лет после твоего рождения, мне показалось, что я увидела призрака. — Ермак не отрывалась от кобылки, готовая, если что случиться, подхватить ее магией. — Поразительно, как вы похожи с ней. У тебя глаза матери, ее волосы… Знаешь, год спустя после твоего рождения, мне сказали, что ты умерла.

— Поэтому вам стало плохо, когда я впервые пришла к вам? — спросила Аим, подойдя к единорожка ближе.

— Ты это помнишь?

— Да. Первый день всегда важен. Куда бы ты не пришла. Но я не понимаю, о чем вы.

— Как бы тебе это сказать…? Я — твоя крестная мама.

В глазах у Аим все потемнело, а копыта потеряли силу держать ее прямо. Повисло молчание, в котором лишь звучала магия единорожки, держащая земную кобылку, которая упала от шока.

Глава 4. Часть 2. На новые круги своя

Музыка для погружения:
1. West Dylan Thordson — Cycles
2. Daniel Licht — Intro — The Return (Dishonored)
3. Hans Zimmer — Moral Insanity
4. Alexandre Desplat — Lily's Theme
5. West Dylan Thordson — Opening
6. Javier Navarrete — Pans Labyrinth Lullaby
7. Sabaton — Bismarck (piano)
8. West Dylan Thordson — David & Elijah
9. Michael Giacchino — Weasel Shakedown
10. Ben Salisbury ft.Geoff Barrow — What Do You Know?
11. Ben Salisbury ft.Geoff Barrow — Annihilation
12. Alfonso G. Aguilar — The Young Klaus And Lydia

Примечание:
¹— Баул — большая дорожная сумка-мешок.
²— Whaler (анг. «Китобой»).
³— Фестралы/бэт-пони.
⁴— Старший помощник командира корабля.
⁵— Бриг — двухмачтовое судно.

«Как бы тебе это сказать…? Я — твоя крестная мама.» — время от времени крутилась фраза Ермак в голове жеребёнка, лежащего на спине и приходящего в себя. Ее голос отзывался эхом в пустой комнате с единственным шкафом и длинной тенью, что все также успокаивающе поддерживал сознание Аим. Голденмэйн сначала не поняла, почему она так перенервничала, но, обдумывая эти слова, прокручивая всю свою жизнь, она нашла ответ. Лёжа на спине на ее коленях, глядя в эти честные и полные беспокойства глаза, Аим все больше задавалась вопросом, который собиралась озвучить, как только к ней вернётся дар речи.

— Мне позвать мед-пони? Тебе сильно плохо?

— Нет, нет… Не надо. — ответила земнопони, садясь на круп. — Я тут лежала и мне в голову пришел вопрос…

— Почему я не сказала раньше? Почему меня не было в твоей жизни, когда нужна была? Или… Почему я не попыталась забрать тебя? — начала Ермак, нервно массируя голову и взъерошивая угольно-черный гриву. — Пойми, золотце, я правда пыталась. Я хотела это сделать, как только увидела тебя. Ты помнишь, что после того первого занятия у меня, твой отец хотел перевести тебя из моей группы в другое место?

— Нет… Я не помню.

— И он перевел. Потом, я все пыталась с ним поговорить, долбилась к вам домой в попытке вытрясти то, что в моих обязанностях — заботу о тебе. Но меня все время спроваживал ваш дворецкий. — сказала единорожка, ковыряя пол копытом. — В итоге, я заколебала твоего отца, и он разрешил мне видится с тобой на моих занятиях и только на них. Стряс с меня слово, что я не расскажу тебе об этом… У меня все равно бы не получилось забрать тебя к себе официально, ведь твой отец жив, а не мертв, и, с точки зрения закона, я лишь условно тебе родственник. — она протяжно и нервно выдохнула.

Кобылки чувствовали, что объяснение зашло в тупик, однако им хотелось поговорить хоть о чем-то, кроме Графа. Всё представление Аим об ее учителе, который, действительно, почти заменил той мать, все мысли и ощущения приобрели смысл. Но вставал вопрос: «Остаться ли с ней? Остаться ли с пони, что на самом деле может стать ей матерью, будет любить, заботиться и воспитывать?» Тень в пустой комнате открыла шкаф. «Придерживайся задуманного. В этом городе тебе делать нечего. Тебе нельзя оставаться в одном городе с тираном-насильником, снобами и всеми остальными тварями, что причиняли тебе боль!» Встав на ноги, кобылка прошла в сторону окна, из которого можно было увидеть крышу ее бывшего дома, и, открыв окно, вдохнула свежий и теплый воздух, в котором различались нотки пряностей и мучных изделий из пекарни на углу улицы. Единорожка также подошла к окну, встав слева от кобылки, и, робко положив переднее копыто ей на спину, приобняла ее.

— Я не заставляю тебя, но… То есть, я хочу, чтобы ты жила со мной. Я была бы рада, если бы ты согласилась. — она выдохнула, вытирая проступившие капельки слез. — Я хотела бы исправить все и сделать то, что обещала Мелоди.

Аим наклонила голову, прижав к голове уши, и хотела было сказать что-то в манере: «А почему никто не интересуется, чего я хочу? Почему все всё решают за меня?», но сдержалась. Слишком много навалилось на нее за этот день, поэтому она собрала все мысли и снова утромбовала их в одинокий шкаф.

— Нет. Я не против того, чтобы попытаться, но… Я думаю, отец может догадаться, что я могу быть у тебя. Да, я сказала не правду, говоря о переезде. Я сбежала. — Аим встала лицом к лицу с единорожкой, сдерживаясь от эмоций. — И я всё ещё хочу сбежать отсюда. Да, я это сделаю, но… Думаю, что, когда все уляжется, я смогу вернуться к тебе, но не сейчас. — что-то внутри начало тянуть кобылку прочь от Ермак, направляя в сторону двери. Аим попятились, не отрываясь от нее. — Мне нужно идти. Я не прощаюсь.

— Стой! — выкрикнул, а Ермак, подбегая к тумбочке, вытаскивая бумагу и перо, что-то написала и подошла к земнопони. — Вот. Это мой адрес. Если захочешь, можешь писать письма. Жалко, что нам не удалось больше времени проводить вместе. — единорожка отдала бумагу, на обратной стороне которой были ноты маминой мелодии, после чего крепко обняла кобылку. — Удачи.

«Она такая теплая, мягкая… Мне так хорошо в ее объятиях… Она дрожит.» — думала Аим, прижавшись к груди крестной. «Нет! Тебе нужно следовать плану. Если ты останешься, он тебя найдет, затащит обратно и будет всё ещё хуже, чем было. Начать новую жизнь — новый город.» — он редко повышал голос, что означало серьезность ситуации. Кобылка отпрянула от единорожки, убегая прочь по пустому коридору, слушая, как разносится эхом цоканье ее копыт и частое дыхание.

Выбежав на улицу, Аим захлопнула дверь и облокотилась о нее спиной. Это было тяжело, но она сделала это — обрубила концы. Держа в копыте листок, земная кобылка хотела было его выбросить, но не смогла. Она не замечала проходящих и глазеющих пони, идущих по своим делам, согреваемыми солнцем Спаркл. Но осознание причины пришло молниеносно — она оставила брюки и рубашку в классе. Чувство обиды на саму себя начало разрывать, однако стопка ее вещей спустилась в телекинетическим поле ее крестной, что решила помахать кобылке на прощание. Одевшись, Аим положила бумагу с адресом за пазуху и пошла в сторону выхода из города. Ей нельзя было задерживаться или встречать кого-либо из знакомых. Она уже почти вышла на мостик через речку, как на нее что-то рухнуло сверху, прижимая к древесине. Кобылка заметила оранжевые копыта и, перевернувшись на спину, разузнала в пегаске Аутбрэйк, что выглядела удивлённой, взбаламошенной и обреченно-серьезной, какой ее Аим никогда не видела. «Мать моя Селестия, ее ещё не хватало…»

— Вот вы где, мисс! Извините, — она отошла, помогая земной кобылке встать, — но вы должны вернуться домой. Граф с ума сходит, думая о том, где вы.

— Правда? Мне казалось, что он давно сошел с ума. — язвительно поинтересовалась Аим, отряхивая одежду от песка. — А что же он сам меня не ищет? Да и потом, он сказал, что: «если увижу, то убью». Я что, дура по-твоему? Возвращаться туда, где тебе не место.

— Он поручил мне разыскать вас и привести домой. — повторила пегаска, словно на автомате. Аим присмотрелась к мордочке служанки и увидела небольшой, но глубокий порез на щеке под левым глазом.

— Этот больной ублюдок нападал на вас с ножом? — поинтересовалась земнопони, медленно отходя от Аутбрэйк в сторону водопада.

— Не смей так говорить о своем отце! — рявкнула она, но спала в лице, вспомнив, как она помогала Аим, когда Граф по пьяни рассек кобылке всю спину. — Это произошло случайно.

— Ага. Как же? «Случайно» пырнули себя? Тебе ли, Аутбрэйк, не знать моего отца? Бьюсь об заклад, он виноват, что мама ушла! Он виноват во всем! С чего тебе покрывать эту мразь? Будто ты не знаешь, что он делал со мной или с братом, или с тобой. — кобылка обернулась на шум воды и увидела, что отошла слишком близко к краю. Брызги прохладной воды мочили одежду, шкурку и гриву, а в душе начало колотить. Глянув в обрыв, она проследила за движением воды, что-то стало тянуть ее. — Ты не дашь мне уйти, правильно? — спросила кобылка, обернувшись к пегаска. Аим еле как стояла, борясь с желанием прыгнуть вниз или упасть на мостик, сердце колотилось, шум крови в ушах забивал журчание воды.

— Мисс Голденмэйн…? — пегаска с настороженным видом сделала шаг на встречу, опасаясь того, о чем она подумала. — Вы же не станете прыгать? Это самоубийство.

— Возвращаться в поместье — самоубийство. Возвращаться к тирану — самоубийство. Это — новая жизнь. — сказала Аим кантерлотским голосом, с ноткой ненависти к Графу, и, встав на задние копыта на краю моста, спрыгнула вниз головой. Без страха, не чувствуя ничего. Лишь очистив разум от всего можно совершить нечто подобное.

Водный поток сразу же подхватил кобылку, обволакивая ее своими прохладными объятиями. Она сразу вымокла, а из-за встречного ветра не могла вздохнуть. Вода будто резала ее. Бывшая графиня раньше никогда не пробовала себя в плавании, так как они почти не выезжали на курорт к морю, и, собственно, не умела плавать. Аим закрыла глаза, образ матери сразу пришел к ней в сопровождении какого-то другого единорога, что носил очки, как у зебры, что помогла ей сегодня добраться до Кантерлота «коротким путем». Казалось, будто нет острой воды, нет встречного, от падения, ветра, нет закладывающего уши шума водопада… Ничего нет. А она не падает, а висит в невесомости. Сквозь закрытые глаза, Аим увидела зелёное свечение, что сияло ярче солнца.

Никаких ощущений, кроме жесткости того, на чем оно лежит. На нем же ещё небольшой объект на уровне груди, что казался почти невесомым. Задняя часть, начиная от поясничного отдела, погружена в воду, а подхваченный рекой хвост смотрит по направлению течения. Оно упало с высоты водопада, но всё ещё живо. Опустив взгляд на грудь, оно замечает, что придерживает маленький комочек, с короткой золотистой гривой, который потерял сознание от страха. С трудом поднявшись на лапы и придерживая кобылку, зверь аккуратно кладет ее на траву, рядом с речкой. Его морда искажена болью, зубы едва ли не трескаются от напряжения. Всё же, в этом мире боль гораздо сильнее, а физические травмы серьезнее. Проверив пульс, существо с ужасом понимает, что сердцебиение и дыхание у земнопони отсутствуют. Реакция была незамедлительной: непрямой массаж сердца и искусственная вентиляция лёгких. Хватило пары нажатий, чтобы кобылка забилась кашлем, освобождая лёгкие от воды. Опасаясь быть рассекреченным, оно приняло вид зебры, чтобы, если вдруг, не шокировать кобылку ещё больше. Она и так только что спрыгнула с огромной высоты и чуть не утонула. Осмотрев кобылку всю, он заметил, что на задних копытах есть глубокие царапины, что обагряли влажную траву под Аим, а на ее подбородке размякла ссадина, которую она получила накануне. Подняв свое полосатое копыто, зебра, не отрываясь от кобылки, провел вдоль тела земной пони, оставляя небольшое зелёное свечение магии, что активно излечивала раны. Не то, чтобы оно могло исцелять все. Он, скорее, обладает способностью ускорять заживление, чем исцелять без единого рубца или шрама.

Освободив лёгкие, земнопони снова завалилась на спину, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Все же, после клинической смерти, нужно некоторое время на восстановление. Увидев крышу знакомого домика на колесах, зебра исчезает в изумрудной вспышке, оставляя земную кобылку лежать на мягкой траве прогреваться под лучами солнца, но после возвращается, с тележкой, наполненной на половину всяким хламом, а на другую половину кладет Аим, поправляя свои круглые красно-голубые очки.

Черный силуэт единорога стоял в проходе, из которого изливался ослепительно белый свет, заставляя кобылку зажмуриться. Она поднимает копыто, чтобы попытаться закрыть глаза от света и рассмотреть того, кто стоит перед ней, но все счетно. Однако тень сама подходит, держа в левитационном облаке ту самую хворостину. Это Граф. От осознания этого, кобылка пытается уползти прочь, но упирается в стену. Тень быстро догоняет ее, замахивается хворостиной. Свист разрезает пространство и… Ее резко подбросило, словно на кочке. Аим с испугом открыла глаза, проснувшись от очередного кошмара, что снился ей почти все то время, что она была в отключке. Перед ней открылся знакомый интерьер тесненького дома на колесах, который немного трясло и покачивало. Видимо, он едет. От осознания этого, кобылка расслабилась, ощущая тепло по всему телу от одеяла, которым она была укрыта. Приподнявшись на локтях, земнопони залилась кашлем, а во рту ощутился привкус воды.

— Мама, мама! — послышался жеребячий голос, и единорожка, что до этого сидела где-то вне зоны видимости, куда-то побежала.

Когда она вернулась с Татушкой, Аим насторожил взгляд, с которым она осматривала ее. Единорожка выглядела так, словно увидела что-то странное и страшное, заставляя ощущать земную кобылку то же самое.

— Аим? Приятно знать, что ты в порядке… — она нагнулась к своей дочери и что-то шепнула ей, после чего маленькая единорожка ушла, оставив их наедине. — Не представляла… То есть, я даже не думала, что…! — пыталась она что-то сказать, но все никак не могла подобрать слов.

— Что? Ты о чем? Что случилось? — Аим встала на копыта и, увидев сушащиеся на верёвке ее вещи, стала искать глазами бумагу, что дала Ермак. — Где записка?

— Она там, на столике. — Аим подошла к маленькому столику, на котором лежала мокрая бумага, растянутая по краям с помощью разноцветных гладких камней с волнистыми узорами. — Не удивлена, что ты не помнишь ничего. — немного помолчав, она начала нервно объяснять, пытаясь сдерживаться. — Ты спрыгнула с водопада, но чудом выжила. Благо, тебя спас какой-то зебр, что отнес тебя к нам. Подумать не могла, что ты способна на что-то, что столь же безумно, как и самоубийство! Ты хоть понимаешь, что ты могла умереть? Зачем ты это сделала?!

— Какое тебе дело до меня и моих причин? Почему тебя это так интересует? А вообще, я не знаю, почему и как, но сподвигло меня этому моя служанка. Она нашла меня и хотела отвести назад. Вот я и… Сбежала.

Тату протяжно и тяжело выдохнула, закрывая мордочку копытом.

— Ты отчаянная и безрассудная кобыла… Кстати, мы скоро приедем в Понивилль. Поживешь у нас какое-то время, а потом ищи сожителя. У нас здесь слишком тесно для четверых.

После этого она ушла в том же направлении, куда убежала Сольминор, оставив Аим одну. Ей не хотелось думать ни о чем: ни о том, зачем и как она прыгнула, ни о том, как она выжила, ни о том, что это был за зебр или зелёное свечение. Она просто выдохнула, встав напротив окошка, смотря, как приближается вид деревушки, которую было видно из самого Кантерлота. Правда, с помощью телескопа, но все же. Эта деревня славилась своим гостеприимством, добротой и тому подобным, и именно поэтому Татту не переживала о том, куда бы пристроить земную кобылку. Ее обязательно кто-пони принял бы к себе. Поставив копыто под щеку, Аим смотрела на ноты, что стали лучше видны на слегка высохшей нотной бумаге.

Относительно пустое помещение, барная стойка, за которой стоял Реминор, обслуживая клиентов, небольшой табачный дым от зрителей в первых рядах и два музыканта, что подыгрывали Аим, играющей на пианино, которое было сравнительно лучше, чем в «В хвост и в гриву» в Кантерлоте. Однако, стоило отметить, что, сравнивая с кантерлотским помещением, это было гораздо больше, так как не было втиснуто между других зданий в грязном переулке. Несмотря на то, что это всего лишь второй день в Понивилле, кобылка не удивлялась тому количеству публики, что танцевало под ее ритмичную игру. Отбросив всю свою навязанную обществом прилежность и покладистость, Аим играла со всей страстью, получая от этого огромное удовольствие. И дым не забивает лёгкие до тошноты, и запах перегара не вызывает ненависть с неприятными воспоминаниями, и спина не болит так сильно. Понимая, что с этого момента ее жизнь несравненно улучшиться, на глазах кобылки проступали слезы. Игра в четыре копыта хоть и показалось ей сложным, но сейчас, играя с этим единорогом, простым, как два бита, ей, да и всем присутствующим, было очень весело. Где-то в углу Аим даже заметила стремительно приближающуюся розовую точку, что, в первый день прибывания в Понивилле, устроила земной кобылке экскурсию. Сам факт того, что кто-то всё ещё не бывал в Понивилле, ставил Пинки Пай в изумление, заставляя ее показать все самые-самые места, которых набралось не мало. Да что там «не мало»? Аим и Пинки заходили почти в каждый дом, смущая, а иногда и пугая тех пони, что там находились. Так или иначе, Аим узнала много полезной информации об этой деревушке: начиная от истории, заканчивая списком ее любимых ингредиентов. Так или иначе, сейчас, когда она клонится в прощальном поклоне зрителям, она прощается с ними только на эту ночь, ведь завтра будет новый вечер, новая публика, новые эмоции и новая музыка. Попрощавшись с Сафферинг и Реминором, кобылка вышла из паба, вдыхая чистый ночной воздух. Сегодня звёзды светят особенно ярко, словно те спустились поближе, чтобы послушать их игру. Проходя по таким свободным улочкам, Аим могла заглядывать в окна и видеть, что происходит в том или ином доме.

«Пончики Джо», что работает круглосуточно, сменил освещение и принимал клиента, не кого-пони, а саму бывшую принцессу — Луну. Голденмэйн даже подбежала к витрине, не веря своим глазам. Она знала, что две бывшие принцессы не исчезнут никуда и они будут жить, как обычные пони, но кобылка и подумать не могла, что когда-либо встретит одну из них. Аккуратно прильнув к окну, земнопони словно загипнотизировалась, глядя на переливающийся и двигающийся от избытка магии хвост. И несмотря на то, что Луна была в футболке и красной кепке, а грива ее была заплетена в шишку, большой рог и наличие крыльев всё ещё выдавали в ней бывшую правительницу Кантерлота и всея Эквестрии. По сравнению с ней, Аим чувствовала себя такой мелкой и беспомощной, но зато более свободной. Она представила себя на ее месте: бывшая принцесса, любимица многих пони просто так ходит, как обычный пони и без охраны. Конечно же этих фаворитов теперь стало больше, они достают ее так, что той приходится приходить в такие заведения под конспирацией в виде кепки и тому подобном. Луна тем временем приобрела коробку пончиков, как говорили: «самых лучших в Эквестрии», свежим кофе в кружке и уселась на диван из красного кожзама, поставила свой десерт на стол и принялась за трапезу. Вдруг, откуда не возьмись (из уборной), появилась сестра Луны — сама Селестия и тоже в конспиративной одежде, что выглядела на ней слегка нелепо, но зато создавала вид, будто она молоденькая кобылка, а не бывшая правительница, за плечами которой тысячи лет. Селестия приобрела себе эклеры и чай, и также села рядом с сестрой, начиная оживленную беседу. «Интересно, как она со своими габаритами уместилась в уборную для пони?» — ни с того, ни с сего повис вопрос в голове кобылки, который та отчаянно пыталась запихнуть в шкаф. Она почувствовала, как кровь подступила к ее щекам, а внутри подступал смех от приблизительной визуализации к решению этого вопроса. Принцессы так беззаботно и поглощено беседовали, словно наверстывали тысячи лет без общения, а у Аим при виде этого резко сменилось настроение: с оптимистичного и возбужденного до обреченного. Удушающая печаль подступила к горлу при виде этого семейного общения между сестрами, контрастом которой вставали образы Графа, издевающиеся снобы и брат. Аим отпрянула от окна, ей на мгновение показалось, что ее заметили, но она не бросилась убегать в страхе быть замеченной ими. В конце концов, встав на четыре копыта, она была ниже подоконника, так что была словно в укрытии, а сестрам могло подуматься, что им она показалась. «Слишком много я набегалась за этот месяц. Хватит убегать. Всё равно они не заметили меня.»

— Да уж. Кто бы мог подумать, что можно будет увидеть их обеих в одном месте, проводящими время, как простые пони? — тихий и знакомый, но резкий для Аим, голос заставил кобылку подпрыгнуть от испуга. — Святые пони! Я тебя не заметила.

— Я, вроде бы, не прозрачная. И не могла бы ты так не кричать? — графиня схватила ту за шиворот и прижала к земле так, чтобы ее не было видно в окно. — Не докучай бывшим принцессам. Думаю, они и без нас натерпелись слежки.

Перед Аим стояла салатовая земнопони с якским шлемом на голове, та, которую она видела в Кантерлоте в день Гала, в сопровождении яка. Она была все в той же странной, слегка большеватой одежде, в весьма приподнятом настроении. Аим показалось странным то, почему кобылка не удивилась ее реакции.

— А что же ты тут тогда делала, м? — спросила салатовая кобылка, вгоняя Аим в лёгкую краску.

— Я случайно. — прошипела она. — Я вообще мимо шла. Но вообще, я никогда их не видела, вот и засмотрелась.

— А ещё ты выглядела расстроенной. Давай, колись. В чем дело?

«Ей интересны проблемы незнакомой пони? Ах да, ты же в Понивилле, где каждому есть до тебя дело.» Аим отползла от окна, утягивая кобылку за собой. Сестры же, наблюдая за этим, тихо засмеялись. Луна собралась незаметно закрыть форточку, но Селестия ее остановила, желая услышать причину кобылки.

— Я… Глядя на них я почувствовала себя пустой и ущербной, так как у меня никогда не было ничего подобного: сестринских посиделок, милого общения, веселого времяпрепровождения… — Селестия тихо закрыла форточку, когда Луна специально стала дуть пузыри в кофе, создавая отвлекающее от подслушивания бульканье; желтоглазая кобылка удивлённо и огорчённо присвистнула. — Я никогда раньше не испытывала негативных чувств от такого, просто потому, что даже окружающие меня пони, до недавнего времени, не показывали таких теплых взаимоотношений. Ты довольна этим ответом? — язвительно спросила Аим, глядя на то, как салатовой кобылке стало неловко от того, что она полезла в душу.

— Я не знала, что все так серьезно. В смысле… Я, эм… Прости, короче, ладно?

— Ага. — ответила Аим, уголки ее губ растянулись в улыбке. — Чувствую, передо мной ещё не раз будут извинятся за то, что расколупывают старые раны.

— Погоди. Ты кажешься мне знакомой.

— В день Гала мы виделись на улице, а потом ты могла видеть меня на самом празднике за фортепиано.

— Это ты?! Ничего себе, я не узнала тебя. Ты изменилась. — она нагнулась так, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Хех, не думала, что изменение имиджа может так сильно изменить мою внешность. — Голденмэйн ухмыльнулась, поправляя челку.

— Да не… Не только стиль «циклопа» изменил тебя. Твой взгляд на всё изменился. Хм, как бы тебе объяснить? — земная кобыла почесала гриву под шлемом, после резко поднялась и медленно, словно страж, пошла по улице, а Аим двинулась следом. — Не важно. Когда-нибудь ты поймёшь, что я имела в виду.

— Да ну тебя! — кобылка ткнула ту в бок. — Лучше бы вообще не заводила этот разговор. Теперь я не усну. — при мыслях про сон, Аим остановилась, совсем забыв, что она должна была сегодня уже съехать от Татту Прайс и Реминора, и найти дом, в котором она могла бы навязаться сожителем.

— Ты уверена, что тебе хватит одного дня? — спросила Татушка, кладя бумагу с нотами и адресом в письменный конверт, после чего отдала его Аим. — Понивилль хоть и считается Городом Дружбы и все такое… То есть, ты можешь не одну ночь переночевать у нас, пока ищешь дом.

— Да чего тут сложного? — задал риторический вопрос Реминор, толкая жену локтем в круп, на что получил злобный и смущенный зырк в свой адрес.

— Ну, я попробую подыскать что-нибудь. — ответила Аим, убирая конверт за пазуху, после чего поправила мешочек с битсами. — Тем более…

— Давай, копуша! Нам ещё стоооооолько нужно посмотреть и со стооолькими познакомиться! — прервала графиню стоявшая у входа Пинки Пай, что держала на своей спине свою дочь и умудрялась развлекать Сольминор.

— Не забудь, смена начинается в шесть вечера. — напомнил Реминор, хватая и утаскивая свою дочь с помощью магии.

— Хорошо! — ответила Аим, уносимая Элементом Смеха, вечной батарейкой Энерджайзер в одном месте, Пинки Пай.

— Ты чего? — спросила она, повернувшись полубоком к маленькой кобылке.

— Да я тут вспомнила, что… Мне жить негде. — Аим ухмыльнулась, смущённо ковыряя землю копытом. — Повезло ещё, что баула с вещами нет.

— То есть, ты нашла работу, но не нашла жилья?

— Меня устроила моя знакомая. Откуда ты знаешь?

— Да, я сидела неподалеку, слушая музыку из этого новенького бара и немного задремала. Сразу поняла, что это ты играла. — саркастично пошутила кобылка, на что получила серую реакцию со стороны Аим. — Я не любитель этих шумных и пьяных рож, вот я и слушала со стороны.

— Хм, слушай. Не то, чтобы я навязываюсь, просто… — растягивала она слова, стараясь не смотреть на салатовую кобылку.

— Ой, да я не против пристроить тебя к кому-либо! — воскликнула земнопони, подходя к Аим ближе, после чего взъерошила той гриву так, чтобы видеть оба рубиновых глаза. — Ты извини, что не ко мне. Просто, у меня уже есть сожительница — Даби. Тот самый як. Не то, чтобы я жаловалась, но она занимает много места и даже твои габариты тебя не спасут. — она растянула ядовитую улыбку, глядя на Голденмэйн сверху вниз, ее жёлтые глаза сияли от удовольствия.

— Я все понимаю, но может хорош напоминать мне, что я низкая. — брыкнула Аим себе под нос, поправляя челку копытом.

— Как скажешь, мелкая. — Аим закатила глаза, активно и шумно вдыхая, собираясь что-то ответить на это, но не стала. Она поняла, что эта кобылка почти как те близняшки из Кантерлота — Шарп и Квинта, но делает она это не со зла или с целью довести до белого колена. — Но я хочу тебя предупредить, что я отправлю тебя жить в наш семейный дом. Хоть мои три брата и две сестры там больше не живут. Уэйлер или Ктулху, которые должны время от времени навещать отца, появляются редко в последнее время. Ктулху — моряк, ему простительно быть не пойми где долго. Тебе будет там нормально. — серебристую земнопони подвергали в культурный шок подобные имена, однако она старалась не обращать на это внимания. Ведь имена коренных жителей Кантерлота пропитаны статью, а эти имена пахли солью и морем. — Отец мой живёт там. Он — клёвый пони! Только ты не пугайся его. Шанхай может показаться странным или даже страшным, но он лайтовый и вполне не плохой.

— Думаю, тему имён я оставлю на потом. — усмехнулась Аим, пытаясь представить себе описываемых пони.

— Слушай, раз ты задела тему имён, я тут вспомнила, что мы же так и не познакомились. Меня зовут Мозаика. — кобылка повернула голову налево, глядя на кобылку, идущую слева. Вокруг ее правого глаза было светлое бледно-салатовое кольцо, которое повторялось на ее спине, ближе к крупу, в виде круга. — Но я удержу при себе начальную часть своего имени, а то у тебя мозг расплавится. — она малодушно засмеялась, ускорив гарцевание, с тремя малиновыми медузами на боках.

— Мое имя Аим. Просто Аим. Без фамилии, без второго имени. — сказала кобылка, принимая эту истину для себя. «Теперь ты — чистый лист, у которого есть только имя. У листа нет фамилии, он чист и свободен для всего. Только ты решаешь, как назовешь себя и кем будешь.»

— Как скажешь. О! А пока идём, я расскажу тебе про сестер и братьев.

— Ох, блин… Это надолго. Кто-пони, спасите меня. — взмолилась Аим, идя бок-о-бок с Мозаикой.

Несмотря на то, что ночь спустилась уже давно, а большинство магазинов закрылось, иногда двум кобылкам попадались проходящие мимо пони или же «дети ночи», что предпочитали ночной образ жизни или любили устраивать тусовки в клубе имени DJ Pon-3. В основном, в самом воздухе веяло тишиной, а дорожка освещалась светом из жилых окон, за которыми время от времени проходили тени. Две земные пони остановились напротив двухэтажного дома, шириной в два обычных одноэтажных домиков коренных жителей этого города. На первом этаже горел свет, но внутри все выглядело слишком тихо. Мозаика поднялась по ступенькам и постучала в деревянную лакированную дверь, на которой был вырезан какой-то герб, прокрашенный старой, замаскированной под золото, обесцвеченной и потресканной краской. Само лицо дома выглядело слегка старым, однако проглядывались детали и части, которые недавно заменяли. Одна дверь казалась такой старинной и крепкой одновременно, словно двери главной библиотеки в Кантерлоте, в школе Селестии. За дверью стали слышны твердые и грузные шаги копыт и скрип половицы.

— Папуль, это я – Сцифозоя. — сказала салатовая кобылка, после чего открыла дверь и вошла, обнимая низенького и слегка широковатого жеребца, шкурка которого была слегка темнее, чем у самой Мозаики. Аим, по сравнению с ним, была слегка выше Шанхая, а салатовая кобылка превосходила его на целую голову. — Давно не виделись.

— Ну, ты заходила ко мне на прошлой неделе, так что не преувеличивай. И в отличие от остальных, приходишь чаще. — его голос был низким, слегка сипловатым, но звучал, как у большого паука — птицееда.

Обратив внимание на его глаза, Аим пошатнулась, увидев, что они были почти полностью слепыми, покрытыми белым, и лишь чуть-чуть проглядывался их бывший малиновый цвет. Грива жеребца была полностью белой от седины, длинной и заплетенной в дреды, которые были собраны в небрежную шишку, и некоторые из них свисали, закрывая шею. Хвост был такой же длинный и седой, но заплетен в тугую косу, глядя на которую Аим стала немного жалеть о том, что на нервах допустила, чтобы ее гриву и хвост остригли, да она ещё и сама настояла на этом. Зато ученики Ермак будут впредь ещё больше прислушиваться к тому, что говорит их учительница. Мозаика крепко обнимала, придерживая копытом за шею, соприкоснувшись со лбом, отца, который был одет в серый спортивный костюм.

— Вот, познакомься. Это Аим. — сказала кобылка, отпрянула от отца, открывая тому вид на серебристую кобылку, что тихо-мирно стояла в дверях, не подавая голоса.

— Здравствуйте… — тихо выдавила она из себя, теребя рукав рубашки. Ее красные глаза смотрели куда угодно, но только не на жеребца. Вот глаза упали в угол комнаты, где лежала какая-то книга, после чего скользнули на стены, на которых висели картины, нарисованные, как видимо, Ламинарией, а на одном месте, почти в самом начале, не было ничего, лишь осветленный участок обоев. «Видимо, не хватает какой-то из картин.»

— Привет. — сказал он, смотря прямо на нее. — У тебя очень странная энергетика, в которой темного больше, чем светлого. И когда это происходит, оно растет. — его голос заставил Аим оторваться от стены, посмотрев на жеребца. От слов и от того, как он их произносил, тяжёлый мед залил уши кобылки, заставляя ту отступить назад. — Не бойся, — он широко улыбнулся, — я не кусаюсь. — у земной кобылки создалось впечатление, будто ее копыта оплетает дикий плющ. А когда Шанхай демонстративно глубоко вдохнул воздух, закрыв глаза, будто принюхивался, Аим вообще захотелось выйти куда-нибудь в канаву.

— Паааап, не пугай ее. — отрезала Мозаика, и оковы с нагнетающей атмосферой словно растворились, вернув Аим в норму. — Мы чего зашли, собственно. Могу я тебя попросить принять ее сожителем? Она может спать в его комнате.

— Да, конечно. — радушно согласился он, от чего Голденмэйн в шоке раскрыла глаза, ровно, как и Мозаика. — Ее энергетика не устроит конфликт с той, что осталась в той комнате после него.

— Ну вот. Видишь? А ты боялась, что что-то может пойти не так. — зелёная кобылка улыбнулась, хотя эта улыбка показалась Аим нервной и натянутой. — Боялась, что такой добрый, милый и безотказный пони откажется.

— Я не против ещё одной пары копыт в этом доме. А то тут без твоих братьев и сестер стало тихо. Слишком тихо.

— Не грусти пап. — кобылка вновь обняла его и направилась к двери, подталкивая Аим глубже в дом. — Я пошла. Ещё заскочу как-нибудь!

— Пока. — ответила кобылка, после чего догнала ту в дверях и тихо, сквозь зубы, прошипела. — Нет, нет, нет! Не оставляй меня с ним наедине! Боюсь, я не выдержу. Стой!

Однако Мозаика проигнорировала ее просьбу и лишь оставила свой язвительный след ярко-желтых глаз, перед тем, как закрыть дверь. Когда она закрылась, сердце Аим дернулось, а уши немного опустились к голове. Оборачиваться было жутко, а стоять так всю ночь она не могла. Шанхай лишь пригласил ее в дом и сказал той идти за ним, чтобы показать дом. Сам жеребец не просто так делал то, что сделал. Иначе он никак не мог. Нипони ещё не удалось подавить свой талант или пойти ему наперекор.

— Так, откуда ты говоришь? — спросил он, мимоходом показывая гостиную с кухней.

— Но, я ничего не говорила. — сказала она, получив вопросительный взгляд жеребца, который даже густая заплетенная борода не исказила. — Ох, можете не сверлить так?

— Ты редко общалась с пони или ты просто не знаешь, что этот вопрос — это просьба рассказать о себе? — жеребец ухмыльнулся, закрывая какую-то книгу на столе. — И я даже предвижу твой вопрос: «Как ты видишь, если слепой?» — Аим поежилась, ведь это была правда. — Я не слепой. Был таким, но все исправилось. И могу заверить, что могу с пятиста ярдов попасть в яблочко из лука.

— Ну, раз так, то я из Кантерлота.

— Это очевидно. Чувствуется при одном взгляде на тебя. Но я спросил «откуда ты».

— То, откуда я, больше не важно. — холодно ответила кобылка, обернувшись в ту сторону, в которой располагался Кантерлот. — Я там лишняя и я им не нужна.

— Мгм, даже так? — спросил жеребец, слегка удивленный таким ответом. — Жеребёнок, двенадцати лет на взгляд, с хаотичной энергетикой, — Шанхай посмотрел на то место, где у Аим не было кьютимарки, — скрытым талантом, — она посмотрела на брюки, потом снова на жеребца, не понимая, как он все это узнал, — но… Знаешь, что мне в тебе нравится? — Аим отрицательно помотала головой. — Ты как пластилин — гибкая. Из тебя можно сделать все, что угодно, ведь ты обладаешь нужными свойствами.

— Именно поэтому вы позволили мне тут остаться?

— Не только поэтому. — жеребец повел кобылку на второй этаж по винтовой деревянной лестнице, что напоминала спираль. — Мне действительно тут слишком тихо. Да и в конце концов, кем бы я был, если бы не разрешил? Мы же пони.

«Такая простая истина, которую некоторые всё ещё не могут понять и делают так, как твой отец. А то и ещё хуже — убивают. Убивают себе подобных, кобылок и жеребят.» В ответ своим мыслям, Аим ужаснулась, по спине пробежали мурашки до самых ушей, а копыта чуть не переплелись между собой. «Почему я вообще об этом подумала? Откуда во мне эти мысли?»

— А ещё ты выглядишь доброй губкой, что легко впитывает информацию, образованной, ну или хотя бы, воспитанной, что уже хорошо. А остальному научить можно. — жеребец обернулся, встав напротив одной из дверей в спальню того, чье имя Мозаика и ее отец не произносили, но поняли друг друга. — Что с тобой? На тебе лица нет.

— Э, я просто устала за день, вот и… Уже на автомате иду. — ответила Аим первое, что пришло в голову.

— Хм. Хорошо. Располагайся пока тут, отдыхай. — Шанхай открыл дверь и отошёл, позволяя кобылке пройти во внутрь.

— Доброй ночи. — сказала она так, как обычно говорила со служанкой перед тем, как лечь спать, и закрыла дверь.

Внутри комната была намного меньше, чем в поместье, но больше, чем у Татушки: высокое окно, на дубовой тумбочке светильник из зачарованных кристаллов, что светились насыщенным синим светом, одноместная кровать, шкаф, книжная полочка и рабочий стол. Аим вытащила конверт из-за пазухи, положив его на стол, сняла рубашку с брюками, повесив их в шкафу, и, сняв с пояса мешочек с битсами, стала думать, куда его прибрать. Выбор сразу пал на тумбочку, что стояла как раз возле кровати. Она имела одну большую дверку с резными узорами в виде каких-то морских животных (то ли дельфинов, то ли китов) — идеальное место для тайничка. Пригнувшись к дверке, Аим попробовала ее открыть, но в последний момент заметила замочную скважину, которая не давала открыть дверь. Ключ — он определенно здесь нужен, ведь замок довольно старый и взломать его с помощью шпильки будет сложно. Кобылке осталось подумать над тем, где бы его раздобыть, сразу же не осознано смотря на рабочий стол, что так же имел отделения для различных бумаг и другой мелочи, как в рабочих канторах. «Будет весьма опрометчиво хранить ключ от тайника в подобном месте, но кто я такая, чтобы судить о тайниках, верно? Идея с трехфазным тайником мне пришла тогда случайно, после очередной неудачной попытки спрятать пробный дневник. Вот черт! Я оставила альбом и свой дневник дома у Татту Прайс! Надеюсь, она не захочет посмотреть его содержимое… если только она не посмотрела, пока я спала или была без сознания…» Вдруг в ее комнату резко постучали, от чего кобылка подпрыгнула и бросила мешок на стол, подбегая к двери. Это был Шанхай, что держал в копытах, на удивление Аим, ее дневник и альбом.

— От-ткуда это у вас? — спросила Аим, принимая свои вещи от жеребца, что также выглядел озадаченным.

— Не знаю. Кто-то постучал в дверь, а когда я ее открыл, там лежало это и никого рядом не было, наверно. Было темно.

— Может, вы заметили ещё что-нибудь? — кобылка посмотрела на жеребца с надеждой, хотя и сама не понимала, на что надеется.

— Искры магии зелёного цвета, что, как видимо, и постучали в дверь. Я не знаю, на что способны единороги.

— «Зелёные искры магии… Зелёная вспышка…» — проводила параллели земная пони, глядя на стопочку книг. — В любом случае, спасибо и, ещё раз, добрых снов. — Аим закрыла дверь, а в голове возник вопрос того, как Шанхай догадался, что эти книги нужно отнести ей.

Положив альбом с тетрадкой на стол рядом с кошельком, Аим перенесла светильник с тумбочки на рабочее место и уселась на стул, готовясь шариться в столе. В какой-то мере ей казалось все это не правильным, но в то же время у нее проснулся интерес к окружающим и окружению. И даже если часы на столике показывали половину двенадцатого ночи и ощущение сна давит на виски, она считала, что не сможет нормально заснуть, зная, что там может быть что-то интересное. В поместье графиня не могла себе этого позволить, а в доме Татушки и Реминора с их дочерью не позволяла совесть. Первый верхний ящик открылся без труда. В нем лежали свитки для писем, запасные перья, чернильница и полупустая банка с чернилами. Видимо, обладатель этой комнаты часто и много писал письма или какие-то рабочие проекты, списки, а может и вовсе был писателем. Но сразу видно, что эта комната принадлежит или принадлежала жеребцу. Мозаика не особо конкретно рассказывала о своих братьях, особенно об их хобби. Глянув на письменный конверт, что лежал рядом с ее книжками и кошельком, Аим слегка улыбнулась, что она все же будет как-то связываться с крестной мамой, ведь столько бумаги ей на долго хватит. Взяв этот конверт в копыта, кобылка положила его к письменным принадлежностям и закрыла ящик. Открыв следующий, земнопони ничего в нем не увидела, однако, наученная на своем опыте, она решила вытащить его и проверить на наличие второго дна. И, на удивление, она оказалась права. Достав перо из первого ящика, она вставила его острый конец в маленькую дырочку, открывая второе дно, в котором лежал дневничок и ключ, видимо от тумбочки.

— Мы в чем-то с тобой похожи, бывший житель комнаты. — сказала Аим, вынимая содержимое. — Однако, ты не сделал несколько ступеней защиты, чтобы сложнее было открыть.

Положив все на стол, кобылка вернула элементы на места и захлопнула (громче, чем она рассчитывала) ящик, открывая дверцу стола, которая скрывала книги, а именно — литературные произведения копытного написания. А ещё там лежало нечто, напоминающее плоскую лампу или блюдце, внутри которого была какая-то жидкость. Принюхавшись, Аим понял, что это масло, а сам предмет — масляная лампа, с удобной, для зубного хвата, ручкой. От неожиданного стука в дверь, Аим подпрыгнула и ударилась о стол головой так, что чуть не уронила кристальную лампу на столе.

— Да-да? Что такое? — спросила Аим, накрывая ключ с чужим дневником своими вещами, и подошла к двери, открывая ее. — Что-то случилось?

Шанхай стоял со взглядом, полным невозмутимости, глядя на место ушиба кобылки. Он был без спортивки, открывая то, что он, как видимо, и скрывал за одеждой — большой ожог на задней части тела, что затрагивал немного и задние копыта, и спину, и плечи, а место кьютимарки было полностью выжжено, шерсть на этих местах так и не отросла. Аим пошатнулась, отводя взгляд от него, пытаясь выкинуть из головы возникший образ того, как этот жеребец получил такие травмы.

— Что там такое? Я слышал хлопок. — жеребец попытался заглянуть в комнату.

— А, ничего, все в порядке. Я просто искала место, куда могла бы положить свои вещи и нашла для этого пустой ящик в столе. Подумала, что там с ними ничего не будет, да и лежать на столе не будут. — она ощутила, как капельки пота сбежали по ее шкурке вдоль спины, оставляя после себя холод, однако попыталась мило улыбнуться.

— На ночь свет в доме погаснет везде. Поэтому, если захочешь сходить по нужде, то возьми светильник или масляную лампу, которую ты также нашла. — протянул жеребец ровным голосом, неотрывно смотря ей в глаза. Его взгляд был полуприкрытым, но от этого становилось ещё более страшнее, так как Аим начало казаться, что он все видел и все знает.

— Хорошо. Буду иметь это в виду. — ответила она, закрывая дверь с повторным пожеланием спокойной ночи.

Вновь подойдя к столу, кобылка вновь нагнулась, потирая копытом ушибленную голову. Достав лампу, кобылка поднесла его к свету, рассматривая узоры и сам вид изделия. Эта лампа была вылеплена из глины и хорошо обожжена в печи, вся была в морских узорах и по ней было видно, что ею дорожили. Вся целенькая, без отколов и трещин. За окном стал слышен звук дождя, что, по-видимому, шел только ночью, чтобы полить пересохшую землю тогда, когда все пони и непони сидят по домам или спят в своих уютных кроватях. Раздался приглушённый гром. Внутри Аим все задолжало от восхищения. Она никогда не слышала подобных звуков, ведь в Кантерлоте не нужны дожди (нет грядок, нет водоемов, которые нужно пополнять дождевой водой). Оставив лампу на столе, земнопони закрыла дверцу и вновь открыла пустой ящик, сложив в него свой дневник и альбом с кошельком. Осталось только разобраться с ключом и дневником предыдущего хозяина. Глаза невыносимо начали слипаться, чувство усталости начинало все сильнее брать верх над Аим, отзываясь в протяжном зевании земнопони. «Думаю, это можно оставить на завтра. В конце концов, тебя не выпнут отсюда на следующий день. Неофициально, ты теперь проживаешь тут, со странным дедом, тайниками и тайнами.» Аим положила книжку из синей кожи с крепким переплётом, украшенным черными толстыми нитками, туда же, куда и свои вещи, вместе с ключом. «Так или иначе, можно сказать, что, вот она — новая жизнь. Теперь можно начинать жить так, как я хочу.» Расправив постель, Аим с облегчением завалилась и укрылась одеялом, закрыв глаза и прислушиваясь ко звуку дождя за окном, капли которого ритмично барабанили по крыше и единственному окну в комнате.

— Неужели нам так долго идти? — взмолилась кобылка, запрокинув голову так, чтобы посмотреть на небесный серп, что светил достаточно ярко, чтобы отражаться на металлическом шлеме ее новой знакомой.

— Не очень, но я смогу кратко рассказать о них, мало ли кто-то из них заявится к отцу в гости. — ответила Мозаика, оглянувшись назад. Увидев далеко позади двух сестер, что явно смотрели в их сторону, кобылка не подала и виду, лишь кивком поприветствовала их, стараясь, чтобы Аим этого не заметила. — Так воооот! Начну с самой старшей. И да, думаю, в обществе одних земнопони тебе должно быть комфортно. Старшую зовут Ламинария, она преподаватель в здешней Школе Дружбы, ведёт уроки живописи и любого другого творчества. Довольно энергичная кобыла, везде влезла, попробовала себя во всем. Потом я. Ну, меня ты теперь знаешь. Мой род деятельности — изучение культуры разных народов и рас. И, как ты могла понять, яки — мои любимые. Спроси любого этнографа в Кантерлоте. Я — мастер по Як-якистану!

— Звучит громко. И «скромно». — земная кобылка начала приглушённо смеяться, напоминая резню пилы по дереву.

— Дальше идёт мой старший брат — Уэйлер. Ну, кхм, он тоже, своего рода «моряк». Было время, когда он увлекался писательством, но никто из нас так и не узнал, что он писал. — продолжила Мозаика без былого энтузиазма. — Про него мне особо нечего сказать, он редко сообщает о себе, а у Шанхая лучше не спрашивай. Он его недолюбливает, но и про это не спрашивай, а то ещё даст нагоняи, мол «у меня язык без костей». — «Что верно, то верно.» — Вообще, никто не относится к нему так, как отец. Мы все относились к нему с теплотой, он даже какое-то время выходил в свет, но потом, вроде как, ушел работать на королевское судно по добыче чего-то-там из моря. Не буду врать, но, по-моему, китовый жир для заправки ламп, маяков и других полезных вещей.

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем роде? Неужели он, ну, того...? Или ты думаешь, что судно могло…?

— Селестия упаси, нет конечно! Просто, он действительно долго не появлялся здесь, предпочитая море с океаном и их глубинами. Как к тебе вообще могло такое прийти на ум?

— Не знаю… Может, усталость так сказывается. — ответила Аим, смотря себе под копыта, чтобы перешагнуть через небольшую ямку. — Может, перейдём к другой теме или…?

— Да-да-да! Так, далее идут мои два «брата-акробата». Двойняшки, но абсолютно разные. Одного ты могла видеть в Кантерлоте на Гала, бирюзовый такой жеребец с белой гривой. Его зовут Лагун.

— Да, я видела кого-то подобного в баре и на Гала тоже.

— Анархист, радикалист, сексист, расист, аутист, ананист, трубочист…!

— Капец ты его так жестоко жалишь. Что он такого сделал?

— Мьех, ну… Он действительно бунтарь. Я с Ктулху много раз его из-под стражи вытаскивали. Сидел за хулиганство, короче проблемный он. А вот его брат-близнец — Ктулху — наша гордость, на равне с Ламинарией!

— А кто он?

— Оооо! Он старпом на «Две сестры»! Корабль, ранее принадлежавший Селестии и Луне, который расширял границы Эквестрии, добывал еду и вещи из-за границ и тому подобное. Сейчас же он не официально принадлежит нынешней принцессе Спаркл. Она же его использует для отправления послов дружбы на различные населенные континенты или острова.

— Ничего себе… Откуда ты это все знаешь? Ты же не плаваешь и не находишься рядом с принцессой.

— Брат постоянно пишет мне письма. Мне, как эквестрийскому этнографу, это очень интересно. Мало ли их корабль прибьет к какому-то острову, а там будет новый вид пони или другое существо, что превосходит нас? — кобылка снизила свой голос, словно рассказывала какую-то страшилку, опустив голову на уровень глаз Аим и сделала «Бу-га-га».

— Кааак страшно. Я тааак испугана, не поверишь. — протянула Аим с полным сарказмом, на который была способна. Всё же, несколько дней в обществе обычных пони выбили из нее весь аристократический гонор.

— Какая же ты скучная. Могла бы и испугаться для приличия, ха-ха. Ну и, я остановилась на последней сестре — Паверфул Три. Она всего на год старше тебя, так что… Да… Думаю, вы могли бы подружиться. Она спокойна, как удав, но любви к жизни больше, чем у всех в Эквестрии — живёт моментом и ни о чем не жалеет. Правда, она живёт с мамой в Эпплузе, но она иногда приезжает сюда.

— А почему она и твоя мама живут не здесь? Судя по твоему рассказу, дом твоего отца должен быть большим, чтобы держать, сколько, шестерых пони, жену и его самого.

— Ну, это личное между моими родителями, так что я и сама точно не знаю. Если Шанхай будет в хорошем настроении или ты ему понравишься, то можешь попробовать спросить. Если он скажет, что она умерла, не верь ему. У него такое скверное чувство юмора.

— Ммм, в тебя пошел. А точнее, это ты в него. — ухмыльнулась Аим, получая одобрительный, но слегка задетый, взгляд от Мозаики, а уголки ее губ создавали, довольно забавного вида, сдержанную улыбку.

Глава 5. «Fandango»

Музыка для погружения:
1. Thomas Newman — That's the Deal
2. Ilya Andrus — The Coma, звук песни кита
3. Tobias Lilja — Lost in Transmission
4. Kevin Penkin — Remembering Home
5. Toby Fox — Undertale
6. Skillet — Rebirthing
7. Butterfly Stone — Find Yourself
8. Aram Bedrosian — A Dark Light
9. Thomas Newman — That's The Deal

Примечание:
¹ — Fandango (анг. дурачество); неосознанная отсылка на одно из произведений группы Queen — Bohemian Rhapsody. Но ещё это испанский народный танец, живите теперь с этим.
² — Yellow autumn (анг. Жёлтая осень)
³ — Отсылка к Горшку из Короля и Шута. (Горшок жив!🤘🏻)

Аим открыла глаза и поняла, что находится в лесу. Темном, холодном, пропитанном негативной аурой и черной магией, что сильно давило, как на душу, так и на разум. Подняв голову к небу, кобылка не увидела ничего, что напоминало бы небесные объекты. Состояние было на столько отвратительное, будто она бежала километровый кросс, а после разгружала мешки с яблоками. В голову сразу закрался вопрос — что она здесь делает и как попала сюда. Поднявшись с черной и грязной травы, земная кобылка осмотрела себя: без одежды, с черными узорами по всей шкурке. Проведя копытом по одному из таких черных завитков, она оставила след из черной мазни, а рисунок превратился в кашу. Принюхавшись, кобылка отпрянула от себя, в ужасе осознав, что это не краска, а чья-то кровь. Опустив взгляд за спину на что-то, что привлекло внимание кобылки, она увидела какой-то лежащий силуэт неправильной формы. Подойдя ближе и присмотревшись, Аим потеряла дар речи и силу стоять на копытах, видя, что перед ней лежит тело ее отца: до омерзения изуродованное лицо на столько, что невозможно было определить эмоцию, что застыла на его костях, выгнутые в противоположную сторону конечности, в некоторых местах торчали кости, пробившие плоть, туловище было перекручено, рог сломан, а глаза вырваны. Большое отвращение вызвала картина того, что его любимая хворостина торчала у него в шее, пробивая ту насквозь. По всему телу пошла дрожь, а копыта стали на автомате стирать со шкурки эту гадость — кровь Графа. Но вышло только хуже — теперь почти каждый участок ее шкурки был в крови. Аим в панике решила осмотреться, на наличие хоть какого-либо водоема или речки, чтобы смыть с себя все. И, о счастье, что-то во всей этой тихой и беспросветной тьме блеснуло, кобылка побежала к источнику, не смотря под ноги. Было все равно, что голые и острые ветки хлестают прямо по лицу, было совсем не больно, когда по передним копытам ударила шипастая ветка кустарника.

— Вижу цель — не вижу преград. Опрометчиво. — вдруг раздался со всех сторон некий шепот, что озвучивал правильные мысли в голове Аим. Но теперь это звучало не в голове, а везде — это ни с чем не спутаешь. — Спешить некуда. — будь это какой-то собеседник, он улыбался бы при этих словах.

От всего этого, Аим потерялась в пространстве, голос ее наконец-то прорвался в громком крике на грани срыва, и не заметила спуск, слетев с него кубарем и упав в темный омут странного лесного озера. Водоёму не было ни конца, ни края. Вода оказалась невыносимо ледяной, словно миллионы острых игл пронзили тело до костей. Воздух из лёгких выбило, как при ударе, копыта свело судорогой. Стало страшно. Страх звенел в ушах, усиливаясь залившейся водой в нос и рот. Он сковывал любые движения, постепенно замораживая мышцы. Подняв глаза к небу, она все так же не увидела ничего. Ее лёгкие пытались захватить из неоткуда воздуха, сотрясая тело судорожными дёрганьями, после чего все прекратилось. Медленно теряя сознание, Аим не заметила, как что-то большое и приближающееся к ней издало протяжный вой, но увидела, как над ней проплыла огромная рыбина, которую она видела на узорах тумбочки — кит. Невероятно большой кит проплыл в нескольких метрах над кобылкой, вновь издавая вой. Помимо своих размеров, он отличался от обычных своей внешностью: его белое брюхо было в орнаментах и узорах, что были словно выжжены, вместо двух плавников, этот имел четыре, глаза были черными, но намного больше, чем должны быть, а рот приоткрыт в улыбке. И он плыл брюхом кверху, направив свои глаза на маленькую серую точку.

Но на одном ките все не закончилось. О, нет уж! Что-то длинное, словно гигантский угорь-переросток, проплыло под Аим, задевая той задние копыта, после чего хвост этого существа обвил одно из копыт и потащил на дно. Кобылка уже ничего не чувствовала, так как была, своего рода, уже мертва. Она могла лишь видеть смутные очертания существа, что тащило ее на дно. Две пары рогов и столько же пар странных асимметричных крыльев и очень длинное тело. На дне что-то начало светиться, вода вокруг стремительно становилась теплее и светлее, как это бывает при всплывании со дна на поверхность. Но даже несмотря на то, что все вокруг становилось светлее, эта странная тварь всё ещё выглядела темной, словно силуэт, и даже лунный свет не освещал его, словно поглощаемый. Вдруг тело Аим ускорилось, оставляя длинную тварь позади, и она вылетела из озера на траву, словно запущенная катапультой. Однако, встретиться с землёй ей не дала темно-синяя магическая аура, что принадлежала единственному существу на этой планете — Луне. Попав в ее магический захват, все те ощущения, что сковывали кобылку и не давали вздохнуть исчезли, словно их никогда и не было. Со всех сторон стало слышно тихое и навязчивое тиканье, на которое обычно не обращаешь внимание, когда носишь часы.

— П-п-принцесса Луна?! — заикнувшись, выдавила из себя Аим, глядя на высокого тёмно-синего аликорна, что стояла к кобылке спиной, смотря в воду.

— Уже не принцесса, но свою обязанность перед всеми пони я всё ещё соблюдаю. — ровно и мягко ответила она, все также внимательно всматриваясь в пучину, из которой кобылка и вылетела. — Как сестра, что обучает единорогов магии, я охраняю сны. Я почувствовала сильную негативную энергию из твоих снов и решила проверить их причину.

Аим медленно поднялась на копыта, подходя к Хранительнице Ночи. Ее миндалевидные глаза были очень сосредоточенными и слегка суженными, а крылья раскрыты во всю их длину. Сложно обращаться к бывшей правительнице Эквестрии без титула. Она всё ещё могущественный аликорн, вселяющий в душу каждого пони трепет.

— Стойте… Это все сон? — земная кобылка завертелась на месте, осматривая детальное окружение. — Но… не думаю, что мне может снится что-то подобное. — кобылка вспомнила изуродованное тело отца. — Ведь сны — это, от части, то, что ты видел, о чем думал или просто имеешь хорошее воображение?

— Ты права. Это частично не твои сны. — от этого ответа, шерсть на спине встала дыбом, а в голове загорелся «красный свет».

— Что? Но… Чьи тогда ещё эти сны?

— Не волнуйся. — ответила Луна, наконец повернувшись лицом к маленькой (в буквальном смысле) пони. — Я разберусь с этим, а тебе нужно поспать и забыть об этом. — рог аликорна окутала яркая аура. Бывшая принцесса нагнулась, касаясь кончиком рога до головы кобылки.

Сначала стало ярко, в душе всё трепетало, столько хотелось спросить, однако все это постепенно ушло, заменяясь на спокойствие и приятную тьму, очищающую разум. Кобылка, что ворочалась на кровати, скинув одеяло, наконец-то уснула, свисая на самом краю кровати.

Лениво раскрыв глаза, Аим поняла, что лежит на полу, а под ней скомканное, словно птичье гнездо, одеяло. Несмотря на довольно странное положение, кобылка не чувствовала боли в теле из-за того, что спала не на кровати. Если быть честным, сама кровать намного жёстче, чем одеяло на полу, и, если бы земнопони все же осталась в кровати, на утро ее тело завывало бы в три горла. Подняв голову и осмотревшись, Аим облегчённо вздохнула, увидев, что могла стукнуться о тумбочку, когда падала во сне, но этого не произошло. Солнце уже пробивалось в окно через полупрозрачные занавески, освещая всю комнату. Кобылка остановила свой взгляд на резных фигурах на тумбочке, в частности на китов, смутно ощущая, что это было в ее сне. Ей давно не снились нормальные сны, а этот она вообще не помнила, припоминая только эту рыбу и тиканье часов. Приложив ухо к тумбочке, кобылка стала чётче слышать этот тикающий звук. Встав на копыта и заправив постель, кобылка незамедлительно подошла к столу, аккуратно выдвигая ящик и беря из него маленький черный ключик (хотя в темноте он казался медным), отперла замок на тумбочке, открывая настоящую сокровищницу. Помимо настольных часов, украшенных магическими кристаллами, там находилась целая гора исписанных свертков, что были пронумерованы и расположены по возрастанию. Кроме всего прочего, в самом низу лежала картина, по форме напоминающая ту, что отсутствовала на первом этаже в гостинной. Вытянув ее из-под свертков, кобылка перевернула ее изображением к себе. Масляные краски, которыми был нарисован портрет, выглядели выцвевшими или постаревшими, в то время как другие такие портреты выглядели «свежими». От самой картины веяло чем-то странным и даже страшным, настораживая земную пони, но все это исчезло также резко, как и появилось, оставив лишь нотку настороженности. На картине был изображён жеребец, давно не жеребёнок, но ещё и не матерый. Масть его была в цвет шкурки Шанхая, но немного потемнее и сочнее, чем у пожилого жеребца, грива темно-темно-синего цвета, напоминая черный, изображённая автором картины слегка бликующие от света. Челка была короткая, а загривок ещё короче. Сразу было видно, что эта прическа не сильно шла жеребцу, открывая острые черты черепа. Глаза же его были сочно-малиновыми, такими, какие, по всей видимости, были у его отца, слегка прикрытые в надменности. Этот жеребец чем-то зацепил Аим, заставляя ту рассматривать портрет все тщательнее, будто она упустила какую-то деталь. Но кобылка едва не выронила картину от испуга, когда гора свертков высыпалась на пол, перемешиваясь между собой. Поставив часы и картину на тумбочку, она сразу стала пытаться уложить свитки в том же порядке, в каком они были, и, невольно, ей хотелось заглянуть в один из них. Отбросив эту мысль, ей все-же удалось сделать это, закрыв дверцу, чтобы снова не пришлось собирать все в кучу. Снова посмотрев на портрет, Аим пыталась вспомнить, что Мозаика говорила о своих братьях. Одного кобылка исключила сразу — это Лагун. По всем критериям он не подходил, будучи бирюзовым с желтыми глазами и белой, словно пена, гривой. Оставались двое — Ктулху и Уэйлер. Про них она почти ничего не знала, кроме их увлечений и щепоточки характера. «Нужно будет сравнить картины и понять, кто из них кто.» — рассуждала кобылка у себя в голове, положив картину на стол. — «Мозаика, вроде, говорила, что она второй жеребенок в семье, а первый — кобылка. Третий шел жеребец, вроде бы Уэйлер, но это не точно…» Вдруг, за спиной кобылки послышался какой-то шуршащий звук и, когда она резко обернулась, Аим увидела, что почти все свитки высыпались на пол, снова, каким-то неведомым образом открыв дверку. Кто-то над ней издевался, не иначе. «Надо было слушать Мозаику не вполуха. В шкафу-то отложилось, но кратковременная память не так хорошо запомнила имена.» Аим подошла к тумбочке и, сделав фэйс-хув, стала складывать свитки обратно, прислушиваясь ко звукам в коридоре. «И так, я про то, что третий жеребенок в семье должен выглядеть старше. Если картина, что висит в коридоре, выглядит моложе, чем эта, то я смогу понять, кто это.»

«Вот черт, я не учла, что у Ктулху был брат, двойняшка. Они могут выглядеть на один год. И теперь я сомневаюсь, кто есть кто. Я забыла, кто кому кто! Я запуталась. Сомневаюсь в своей памяти? С чего это вдруг? Почему это так сложно?» — кобылка смотрела на портреты, висящие на стене, судорожно всматриваясь в морды жеребцов. «Да, из тебя детектив так себе, Аим.» И действительно, все жеребцы имели довольно острые черты лица и похожий разрез глаз. Из всего увиденного и составленного в голове паутинкой, Аим не знала только то, кто из них Ктулху, а кто Уэйлер. Тяжело вздохнув, кобылка наконец-таки оторвалась от картин, направляясь на кухню, где уже завтракал Шанхай. Так как он много раз звал ее, а она все никак не шла, он начал без нее. Да, это тебе не Кантерлот. Здесь не обязательно ждать, когда все сядут за стол, чтобы поесть. Дом внутри казался светлее с восходом солнца, и те неосвещенные места, что казались бесконечно глубокими, обрели свои формы. Сам жеребец выглядел, как и вечером, довольно спокойным, однако в его движениях иногда прослеживались резкие дергания, словно тот был готов отбиваться от чего-то. Ведь, даже на «доброе утро» земной жеребец ответил кивком, а не словом. Сидя напротив него, кобылка начала есть фруктовый салат, обдумывая то, как бы начать знакомится с ним и узнавать его настоящего. Имея нулевой опыт знакомств, кобылка не знала к чему подойти вначале. При знакомстве с Татту Прайс, Аим почти ничего не делала, будучи пассивной в знакомстве, а с Мозаикой та же самая история — говорили она, а Аим лишь иногда отвечала или дополняла.

— Я вам очень благодарна, что вы позволили мне жить тут. — наконец сказала Аим, закончив перебирать возможные темы для разговора, начав с нужного.

— Я не сделал ничего за грани возможного, малышка. Любой пони в этом городе сделал бы также. — ответил Шанхай, его глаза заблестели в улыбке, а напряжение в его движениях ушло.

— Да, я знаю, но… Всё же, я хотела бы спросить об оплате.

— Оплате? Оплате чего?

— Ну, проживание здесь… — начала было кобылка, но ее прервал глухой смех жеребца.

— Да живи ты здесь, сколько угодно, бесплатно. Но продукты закупать нужно будет.

Аим уставилась в салат, обдумывая эту информацию. Вообще, она думала, что придется платить за жильё и от этого распределила бюджет, дополнив возможным планом того, каким способом ей зарабатывать для следующей оплате. Точное количество битсов в мешке она не помнила, но половину от этого кобылка намеревалась отложить на месячную оплату, а вторую половину — на инструмент, которым она будет зарабатывать. Всё же у Реминора один пианист уже есть, не стоит забирать его хлеб. Был вариант приобрести скрипку, однако Аим помнила, на сколько они дорогие, если качественные и именные. Но теперь, зная о том, что большая половина дохода будет откладываться про запас, кобылка могла предположить, что на скрипку ей хватит. С другой стороны, Аим не очень хотела возвращаться к тому, от чего она сбежала, а скрипка ассоциировалась именно с Кантерлотом и всем из него вытекающим. Нет, ей очень не хотелось даже вспоминать о том, что было дня три назад. «Подумать только, прошло только три дня, а я уже так сильно поменяла свою жизнь, но всё ещё не могу забыть прошлое. Сомневаюсь, что вообще когда-нибудь смогу.»

— А, можно у вас спросить? — начала кобылка, пережевывая кусочек яблока из салата. — У вас в гостинной висят портреты. Это все ваши дети?

— Да, все. Ламинария, — жеребец слегка запнулся, но после продолжил, — Мозаика, Ктулху, Лагун и Паверфул. Они иногда заходят в гости, поэтому не пугайся, если кто-то из них зайдет без предупреждения.

После наступило долгое молчание, в котором были слышны лишь крики играющих жеребят на улице и приглушённые жевания фруктов. Аим все собиралась с силами, чтобы спросить о том, кого Шанхай не назвал, о том, почему вместо него в семейной галерее пустое место и как это могло произойти. Глубоко вздохнув и получив благословение самой себя, Аим все же спросила про владельца комнаты, в которой она теперь живёт, и про овальное пятно между картинами. Тяжёлый взгляд жеребца заставил кобылку ещё больше ужаться в себя и отвести взгляд. Не нужны были слова, чтобы понять, что Шанхай не хочет говорить об этом. «Что ж, это была лишь первая попытка, когда мы ещё плохо знаем друг друга. Теперь заслужить доверие будет сложнее…»

После молчаливого завтрака, Аим поднялась в свою комнату. Она не знала, с чего начать этот день, поэтому, достав свой личный дневник, она начала писать все, что случилось с ней за эти три дня, начиная все с проставления даты: 24 июня. Прошло целых четыре дня с последней записи, что означало целую поэму. И действительно, кобылке понадобился час, чтобы описать все события в деталях и написать план. А план заключал в себя то, что Аим хотела бы сделать к концу недели:

1. Ознакомиться с личным дневником Уэйлера;

2. ознакомится со свитками;

3. сдружиться с Шанхаем и узнать обо всем;

4. найти инструмент, на котором я смогу играть в баре;

5. найти ещё одну работу или же найти какое-то другое занятие, чтобы заполнить день;

6. погулять в лесу…

Кобылка задумалась, глядя на список, случайно ставля чернильную кляксу. Как бы ей сейчас ни хотелось начать изучать все, что писал Уэйлер, Аим уже не могла сидеть на месте, желая прогуляться по городу. Сложив все свои вещи на места и закрыв тумбочку, земнопони стала думать, как расположить портрет земного жеребца. Как дань уважения к нему, она не могла оставить картину на прежнем месте. Поставив ее на подоконник, Аим оделась, закрепила мешочек с битсами и положила туда же ключ от тумбочки.

Кобылка шла по улицам города, стараясь получше его узнать. Столько разных пони и непони шли из своих пунктов «А» в пункты «Б», иногда пробегали и дети этих существ. На удивление Аим, она здесь встретила достаточное количество молодых драконов, которые выглядели довольно мирно, а не так, как их описывали старые легенды. Улицы пестрили от цветов, кустарников и деревьев, все цвело и пахло. Сам воздух был пропитан не только цветочным и хлебобулочным запахом, но ещё и чем-то неуловимым — тем, что они называли «магией дружбы». От её избытка, Аим чувствовала себя не в своей тарелке, при виде всех этих радушный лиц, что иногда здоровались с ней мимоходом. А ещё здешние пони почти не носили одежды, в частности брюки, и это не ускользало от их глаз, видя маленькую земную кобылку в подобных шмотках. Следуя четвертому пункту списка, Аим нужно было найти магазин музыкальных инструментов, чтобы подобрать себе то, что поможет ей в дальнейшем зарабатывать себе на жизнь, не паразитируя на пианино бара или Шанхае. Спустя час блуждания, во время которого она пыталась вспомнить, что же ей снилось и от чего после сна какое-то неприятное «послевкусие», кобылка все-же наткнулась на магазинчик, витрина которого пестрила самыми различными инструментами и музыкальным оборудованием. Само здание выделялось среди прочих не только формами и цветом, но и материалом: белоснежная облицовка, голубая крыша, большая виниловая пластинка посредине названия «Твори все». «Стоп… Да это же…» — земнопони присмотрелась к зданию, потом заглянула за витрину, видя на стенах картины и фотографии личных достижений мисс Ди-Джей Пон-3. «Даже в мыслях не было предположения, что Винил Скрэтч держит магазинчик с музыкальной аппаратурой.» Не раздумывая ни секунды, Аим зашла во внутрь. Чёрно-белая плитка, цветовая гамма стен напоминала цвета основательницы, на полу у стеллажей с инструментами лежали мешки для сидения, чтобы опробовать тот или иной инструмент. На кассе же, со скучающим видом, сидел гиппогриф, подперев голову когтистой лапой, и она слегка оживилась, глядя на юного посетителя.

— Сильвер Вингз. Чем могу помочь? — протараторила она, буквально вылетая из-за своего рабочего места и встав перед земной пони.

Кобыла (можно ли так называть самку гиппогрифа?) была очень длинной, из-за чего Аим шлёпнулась на круп от неожиданности и громогласности приветствия, ведь привыкла к тишине. Ей пришлось запрокинуть голову так, что лампы в потолке стали бить Аим в глаза, заставляя прикрыть их копытом.

— Ой, малышка, извини меня. — сказала она, протягивая свою лапу, без особого труда поднимая пони на ноги. Лицо Аим выражало эмоцию, сравнимое с тем, будто кто-пони увидел, как размножаются чейнджлинги. — Просто, я рада, что сюда кто-то заглянул! Я удивлена, что пони, имея такие разнообразные музыкальные инструменты, не играют на них. Ты ищешь что-то конкретное или помочь с этим? В смысле, если ты только хочешь начать играть на чем-то, то я помогу подобрать то, что тебе нужно.

— Спасибо, — процедила кобылка сквозь зубы, — но я пока что просто посмотреть зашла. — Аим перевела взгляд на стену, на которой висел стенд с объявлениями о минувших или будущих концертах и скидках, но кое-что из всего этого выделялось сильнее — невзрачная вывеска неизвестного содержания.

— Ооо! Поверь мне, кто заходил сюда, никто не уходил с пустыми лапами… — она ухмыльнулась в кулак, прикрывая клюв, — кхм, и копытами, конечно же.

Вальяжно проходя к стене, Аим смотрела на имеющийся товар, коего было действительно много: барабаны, трубы, скрипки, виолончели, дудки, акустические гитары и многие другие струнные инструменты, а также что-то, что было ей совсем непонятно — пульт управления, что используют Ди-Джеи. Было больше половины музыкальных инструментов, которые она, на собственное удивление, не знала. Подойдя к стенду, кобылка всмотрелась в объявление, написанное не на печатной машинке, а собственно: «В группу «Fandango» требуется бас-гитарист. (Если ещё и петь умеет, то вообще замечательно.) Оплата за месяц — 50 битсов. Обращаться в клуб «Yellow autumn», рядом с городской ратушей.» Сорвав объявление, кобылка ещё раз вчиталась, а после спросила: «Какой инструмент нужен для бас-гитариста?» Хрумканье за спиной сразу же прекратилось, и гиппогриф подошла к кобылке.

— Хм, значит, струнные. Начнем с того, что тебе понадобится отдел с электро-гитарами. — Сильвер бесцеремонно начала двигать кобылку в сторону, где висели всеразличные гитары, позади акустических. — Есть стаж игры на электро-гитаре? Или хоть на акустической?

— Имеется. — ответила Аим, рассматривая гитары с разными видами корпуса и расцветками, количеством струн и грифелей.

— Так, значит, ухо наостренное. Могу предложить Schecter stiletto studio-4 stbls. Воооооон та! — она тыкнула когтем на одну из гитар. — Помимо стильного дизайна, верх корпуса данной модели произведен из волнистого клёна, что радует ещё сильнее. Гриф же создавался частично из клёна, частично из многослойного ореха. — гиппогриф буквально светилась знанием, рассказывая все о гитаре. — Также на нём присутствует традиционная накладка из палисандра. Корпус черный, но это, я повторюсь, стильно. Тебе подойдёт. Двойной регулируемый анкер, используются хорошие звукосниматели, стильные колки, однако цена кусачая — около 1000 битсов. — от такой цены шерсть встала дыбом. — Ну, не отходя от стиля, могу предложить красотку подешевле, но не простую, а пятиструнную — Ibanez gio gsr205-bk. Ох, я сама бы играла на такой, будь у меня когти из того места. — кобылка ухмыльнулась, закатывая глаза и почесывая когтистой лапой шею. — Цена в районе 500 битсов, корпус создавался из махагона, обладает двумя звукоснимателями, их качестве используется электроника под названием Dynamix H. Также в состав изделия вошел эквалайзер Phat II eq. Короче говоря, — Сильвер начала загибать когти, — выразительный сустейн, прекрасный внешний вид, ещё имеется хороший термоблок, качественные звукосниматели, кленовый гриф, что не мало важно, продолжительный срок службы — как раз, если собираешься не бросать игру, но количество струн увеличено до пяти, повторюсь. Не знаю, как земные пони используют копыта для игры на всех этих инструментах. Ладно грифоны, драконы, там… Кхм! — она кашлянула в кулак, бурча что-то ещё. — В целом, у этой больше положительных сторон, чем у предыдущей. Но к ним всем нужно отдельно брать чехол, это и ежу понятно.

Слушая гиппогрифа, кобылка все более и более влюблялась в это произведение искусства. Подойдя поближе к стене, где висели гитары, земнопони, не сводя глаз, легонько дотронулась до струн. Того, кто изобрел ее, Аим была готова расцеловать или, что она считала более вероятным, отдала бы все свои деньги. Возможно, у создателя этого инструмента был расчет как раз на такую реакцию. Думая больше пяти секунд, в голове кобылки созрел вопрос, который мог бы показаться наивным, но все же…

— Как ты узнала, что мне нужно? То есть, ты по каким-то «внешним признакам» решила, что я беру подобный инструмент в копыта без опыта или…?

— Да что ты?! Я не хотела тебя никак обидеть. — сказала она, обеспокоенно положив лапу на плечо кобылки. — И нет, я предложила тебе эти варианты не только потому, что вижу в тебе новичка, но и потому, что с ними хорошо начинать. Их плюсы я уже озвучивала. Да и к тому же, я эту листовку уже пару дней созерцаю. Им нужен басист именно с таким звучанием, как у этих гитар. К тому же, другие тебе попросту не подойдут, можешь мне в этом поверить.

— Хорошо. — ответила Аим, с трепетом глядя на вторую гитару. — Я беру ее и все, что для нее нужно.

Сильвер Вингз, с улыбкой на устах, сняла гитару со стены, направляясь к кассе, а затем куда-то ещё через дверь, которую Аим не заметила. Отвязала мешочек, кобылка заглянула туда, понимая, что битсов ей хватит, и остановила взгляд на том, чего она не могла вспомнить: внутри лежали мамины бусы и сережки из натуральных жемчужин, что Аим надевала на Гала. Она не могла вспомнить, когда она их сняла и убрала именно сюда, но была рада, что что-то ещё о маме будет при ней, помимо альбома. «Даже если мое положение будет на грани жизни и смерти, никогда не продам их.» — кобылка прижала мешочек к груди, вспоминая картину с матерью.

Заплатив за покупку, без преувеличения все битсы, что у нее были, земная кобылка направилась по адресу, надеясь пройти прослушивание. В магазине она и гиппогриф настроили все, как надо, сыграли пару аккордов, чтобы Аим хотя бы имела представление, как звучит эта пятиструнная красавица. Сначала звук напугал кобылку, однако что-то в этом ее зацепило. Всю свою жизнь она не знала ничего, кроме удушающей классики, будто других стилей не существует. Но эти рифы… открыли кобылке глаза, активируя в ее голове возможность переигрывать классическую музыку с помощью этой бас-гитары словно по щелчку. Однако, в классической скрипке был один, но значимый, плюс — она была маленькой и не нуждалась в дополнительной аппаратуре. И действительно, со стороны Аим выглядела слегка глуповато со всем этим оборудованием в чехлах, однако ее целеустремлённый взгляд не обращал внимания на косящихся жителей. Пройдя по мосту, кобылка увидела знакомое название на здании и, достав бумажку из кармана брюк, сверилась. «Yellow autumn» внешне слегка напоминал бар «В хвост и в гриву», однако выглядел больше и стилизованнее. Может это из-за того, что бар Реминора и Татту Прайс ещё не успели обновить и сделать его более похожим на кабак, но это и к счастью. Аим поморщилась, вспомнив свой первый день у бара в Кантерлоте, а в носу снова из неоткуда появился этот смрадный запашок. «Нет уж! Вдох и выдох, мне надо быть спокойнее. Представь, это может быть моя вторая работа. Нужно не оплошать!» Поднявшись по лестнице, кобылка стала чётче слышать эту необычную музыку с пением жеребцов. Несмотря на то, что мелодия поначалу давила, она затягивала, заставляя биться сердце в такт. Открыв дверь, Аим увидела пустой зал и группу музыкантов на сцене, как видимо, это была просто тренировка. Зайдя во внутрь, земнопони удивлённо уставилась на состав группы — крупный як с золотыми кольцами на рогах и копытах, что означало у них нечто вроде высокого титула, грифон с расцветкой снежного барса, стоящий на задних лапах, держа и играя передними на соло-гитаре, единорог темно-синей масти, и земная пони цвета прибрежного песка. Они не заметили, как Аим зашла и приблизилась к сцене. Чем ближе она подходила, тем громче играла музыка из больших черных колонок, а улыбка растягивалась все шире. Она сама для себя пока не понимала, почему эта музыка ей так нравится, ведь она даже не вникала в текст. Язык инструментов говорил за них, и то, что они говорили, притягивало на эмоциональном уровне. Вообще, звуки виолончели приближены к биению сердца, однако сейчас сердце Аим было окутано этим странным жанром музыки, под названием рок.

Закончив музыкальную композицию, як вышел из-за стойки барабанов, случайно сбивая микрофон, что до этого стоял рядом с ним, свисая над барабанами, чтобы жеребцу (можно ли так называть яка?) ничего не мешало петь. Когда микрофон упал на пол, раздался оглушительный шум, из-за которого всем пришлось закрыть уши, но даже это не помогало. Грифон и единорог зарычали, грозно смотря на неуклюжего товарища.

— Сколько, блять, раз тебе говорить, Гром, чтобы ты сначала отставил микрофон в сторону, а потом выходил?! Фонит то как, Селестия тебя рогом еби…! — ругался единорог, буквально испепеляя яка желтыми глазами.

— Серьезно, Гром, мог бы и привыкнуть уже. — сказал грифон, прочищая слуховой проход когтем, продолжая стоять на задних лапах, словно прямоходящий дракон.

— Я скоро привыкну к нему. Да блин, я не виноват, что я широкий! — ответил як почти на чистом эквестрийском языке с лёгким акцентом, однако во все той же манере, что присущая якам — громко.

— Луна, может твоему муженьку на диетку сесть? — язвительно и с усмешкой спросил грифон, поднимая микрофон и ставя его в сторону.

Земнопони ничего не ответила, однако также усмехнулась, зарываясь в шерсть яка. Тот же, в свою очередь, обнял кобылку и поцеловал в щеку.

— О, у нас зритель, дама и господа. — сказал единорог, наконец заметив серенькую земную кобылку, что стояла у самой сцены и оживилась, когда о ней заговорили. — Ты чего тут? Концерт начнется только послезавтра.

— По-моему, ты продолжаешь в глаза долбиться, раз не заметил ее аппаратуру. — ответил грифон, вешая гитару через плечо, и спустился со сцены. Единорог же надменно-пассивно-агрессивно фыркнул, подходя к краю сцены. — Ты пришла попробоваться на басуху?

— А? Д-да… — ответила Аим, отходя от ошеломления, и достала объявление. — Правда, у меня не такой большой опыт в подобном жанре, я больше по классике, но хочу попробовать.

— Хм… — протянул единорог, смотря на кобылку сверху вниз, пронзая глазами. — Даже не знаю, Колбаса. Пока мы не прослушаем ее, я хрен знает, что из себя представляет «классик». И да, ты же читала, что нам желательно было бы, чтобы ты ещё и пела?

— Да. — коротко ответила Аим, убирая листок за пазуху, и начала затаскивать аппаратуру, однако грифон с лёгкостью подхватил в лапы все ее вещи и помог поставить их на сцену.

Внутри кобылки все начало трястись от волнения, а разъедающие взгляд единорога не делал ситуацию лучше. В голове все стало ватным, ведь она не знала даже, что ей нужно сыграть, чтобы пройти проверку. Да ещё и петь заставят… Ух, как давно она этого не делала. Единственный раз, когда она так волновалась, был на вступительном экзамене в консерваторию, да и то только потому, что кобылка плохо выспалась и боялась что-то запороть. А тут все на столько спонтанно, что, казалось, времени на испуг быть не должно, но он есть.

— Так, сколько тебе, говоришь? — спросил единорог в той же манере, как ее спрашивал Шанхай, но теперь кобылка знала, как отвечать на такое.

— Мне двенадцать, — от этого ответа, грифон что-то протянул себе под нос, протирая лапой глаза и лоб, — я из Кантерлота, но переехала сюда. Зовут просто — Аим. — ответила она обо всем и сразу, не став выглядеть менее странно.

— Интересно. Хех, не то, чтобы я придиралась к возрасту, но тут самому младшему далеко за двадцать, почти тридцать лет. — раздался сильный и громкий голос земнопони, что стояла с яком.

— Не думаю, что мы будем ждать, пока ей хотя бы восемнадцать исполнится. Да, Колбаса? — с усмешкой сказал единорог, как-то странно поглядывая на грифона. — Ладно, подключай свою балалайку. Проверим, что можешь.

И, естественно, Колбасе и с этим пришлось помогать Аим, так как она пока что путается в проводах, честно объяснив ему по секрету, что приобрела гитару буквально только что. По его взгляду можно было догадаться, что грифон еле сдерживает протяжный выдох. Подключив аппаратуру и настроив гитару, на кобылку уставились, как на какую-то диковинку, в ожидании какого-то чуда: Луна, упёршись об яка, с интересом рассматривала земнопони с каменным спокойствием, хотя ее глаза слегка смеялись, Колбаса поставил Аим ноты на подставку и указал откуда до куда той надо сыграть, единорог же потягивал свежесвёрнутый косячок, так же ожидая от кобылки хоть что-то, с чем можно будет работать, а Гром… сложно было сказать, как он смотрит на нее, ведь глаза закрывала густая и длинная грива. Сделав глубокий вдох-выдох, кобылка заучила ноты, поставляя их к аккордам гитары и проиграла их, не касаясь струн, после чего начала играть. Громкий звук на этот раз не напугал ее, кобылка просто была в моменте, не думая ни о чем, кроме тех звуков, что она делает этим музыкальным инструментом. Когда же к ней присоединился грифон, стало ещё интереснее, а сердце тянулось в пляс. Доиграв одну страницу, наступила тишина, в которой всё ещё слышались отголоски гитары и белый шум в ушах.

— Ну, не плохо. Не идеально, конечно, но… Пойдет. Работать с этим можно. — сказал единорог, подходя к кобылке. — Зови меня Умбер. Это, — он указал на грифона, — Мавр, далее Йорун и Бэрт. Можешь пока познакомиться со всеми, а я пока достану ноты тех композиций, которые тебе надо будет заучить к концерту.

— А… почему он называл вас…? — хотела было спросить Аим, но ее перебил грифон.

— Эт наши клички. Так проще, плюс — сплочает. У кого-то они хоть что-то значат, а у кого-то просто по-приколу. У тебя тоже будет кличка, хочешь ты того или нет. — он ухмыльнулся, проигрывая что-то на своей гитаре.

— Просто так кличку получил только ты, Колбаса! — сказал як, пробив на барабане что-то, напоминающее «бадум-тсс».

— Ам, извините… — начала Аим, подойдя к земной кобыле, возле которой была гитара и микрофон, а также небольшой синтезатор, отставленный в сторону, за кулисы, — а почему вас называют Луной? В честь принцессы или…?

— Ну, да. Типа, у меня «голос королевской особы». — кобылка искренне улыбнулась, обнажая свои белоснежные зубы. — Раз ты — кантерлотская, было бы не плохо проверить, на сколько мой голос похож на «королевский».

— Кто бы что не говорил, а для меня ты принцесса. — сказал Гром, усаживаясь за барабанную установку.

— Кто бы сомневался, что ты это скажешь? — саркастически поинтересовался Мавр. — Ты-то вон, титулованный. А раз она — твоя жена, то и, по факту, она тоже «голубых кровей».

— Завидуй молча. — Йорун проверил все и попросил земную кобылку поставить ему микрофон поближе.

Аим же смотрела на все это, ощущая некий дискомфорт. Не часто ей приходилось бывать в подобном обществе, поэтому чувство того, что она здесь лишняя, время от времени гложило ее, стараясь увести домой. «Отступать некуда. Вот споешь, тогда и посмотрим — отправят домой или нет.» И как только эта мысль промелькнула в ее голове, Мавр ткнул ее когтем в плечо, чтобы та распевалась понемногу. «И все-же они не забыли, и гитары им недостаточно.» — Аим вздохнула, отойдя в сторону, распевая упражнения, что она запомнила с уроков вокала. Кобылке оставалось только попытаться не поразить, но, хотя бы, удовлетворить группу, чтобы ее утвердили окончательно. В любом случае, если у нее что-то да есть, то они — те, кто помогут ей развиться в этом направлении. «Если не удастся их поразить вокалом, то, может, сыграть им что-нибудь на синтезаторе… Мало ли, она играет недостаточно хорошо, чем я? Цепляться за любую возможность? — раньше я этого не делала, но теперь же… Да, это тебе не блат известной фамилии.»

— Ну как? Нормально? — поинтересовался грифон, подойдя к кобылке за спину.

— Да. — коротко ответила она, а после спросила первое попавшееся ей на ум. — Вот, у всех вас есть клички, ладно, и у меня будет, но, а какая у вашего лидера — Умбера? Что-то пафосное или Умбер — это и есть кличка?

— Пхех, нееет. У него есть кличка, но ею пользуемся только мы, члены группы, между друг другом. — Мавр почесал перья на голове, а после нагнулся к уху кобылки и тихо прибавил. — Вообще, его кличка — Клумба, но пользуйся пока его именем, лады?

— Хорошо. — Аим улыбнулась, пытаясь представить, почему именно «клумба».

— Эй, вы двое, чего шушукаетесь там? Колбаса, хорош совращать жеребят! Или хочешь под стражу на восемь лет? — крикнул подошедший Умбер, добавляя к подставке папку с нотами.

— Да ни в коем разве, Клумба! Ты ж меня знаешь. — ответил грифон, отлетая на свое место.

— В том-то и дело, что я слишком хорошо тебя знаю. Так, ты идёшь? — спросил единорог, уже обращаясь к серенькой земнопони.

Аим кивнула, после чего подошла к своей стойке и инструменту, скрипя половицей сцены. Несмотря на тусклость освещения помещения, сцена была яркой, чтобы было видно ноты. Кобылка даже не заметила, когда Умбер успел прибавить свет, делая его на столько сильным, что часть темного зала стала немного светлее. От вновь подступившего адреналина, былая духота исчезла, лёгкие загребали все больше и больше воздуха, следуя за учащенным тактом сердца. Страх, волнение, большая ответственность давили на кобылку, что подкрепляли взгляды членов группы. Но вот Йорун дал обратный отсчёт, стуча палочками, что означало лишь одно — только вперёд.

Глава 6. Часть 1. Каспер

Музыка для погружения:
1. West Dylan Thordson — Origin Story
2. Thomas Newman — That's the Deal
3. Hildur Guðnadóttir — Hoyts Office
4. Kichi — Rockets fall on dying fields
5. Kevin Penkin — Papa's Lullaby
6. Javier Navarrete — Pans Labyrinth Lullaby
7. Kichi — In flames of burning stones
8. Kevin Penkin — Prayer and Immolation
9. Lacuna Coil — Reckless
10. Queen — Bohemian Rhapsody
11. PianoX — Where Is My Mind
12. Kevin Penkin — Encounter the Umbra Hands
13. Joe Hisaishi — Ano Natsu He (One Summers Day…)
14. Hildur Guðnadóttir — Bathroom Dance

С того момента, как Аим поселилась в бывшей комнате Уэйлера, это помещение претерпело некоторые изменения: переставили тумбочку и стол, освободили место под гитару и все остальное музыкальное оборудование, поменяли занавески, сняв затемняющие комнату шторы, ну и по мелочи. После того разговора с Шанхаем, на удивление кобылки, они не стали хуже общаться, а наоборот. Старый жеребец, в какой-то степени, был рад, что ему есть о ком заботиться, помимо себя, раз все его дети выросли, и он просто закрыл глаза на вопросы об Уэйлере. Однако тему о нем они больше не поднимали. Помимо этого, Аим написала отсчетное письмо о своей жизни Ермак, чтобы она не беспокоилась, а также навестила Татту Прайс в их доме на колесах, помогая с предосенней чисткой комнат. Что касается работы, успехи кобылки в баре стали напоминать те дни, когда она выступала в консерваториях, или на тех или иных мероприятиях. Нет, все не скатились к нудной классике. Аим играла на инструментах так четко, что напоминало ее тренировки в поместье, однако она старалась не лишать музыку ее природного характера. По большей части, во всем этом вина того, что подобная работа стала скатываться в рутину: приходишь, играешь, уходишь. Хотелось чего-то большего. Лишь играя в группе, кобылка начала заново чувствовать разрывающий душу трепет от той или иной музыки. Однако и обещанный группой концерт пришлось перенести из-за некоторых неполадок, и вместо того, чтобы провести его через два дня, как Аим вступила в их компанию, Клумба назначил дату на следующую неделю. В любом случае, купленные билеты на концерт не пропадут, как он заверил, и «группа немногочисленных фанатов» сможет получить удовольствие.

И сейчас, записывая все интересное в свой личный дневник, кобылка то и дело поглядывает на дневничок земного жеребца, желая открыть его. Она пыталась сделать это всеми ключами, что находились в этой комнате, однако это не принесло свои плоды. По большей части, ей хотелось рассказать о том, что она успела вычитать из свитков Ктулху, ведь то, что там написано, захватывало ее воображение, как одна из приключенческих книг. «История про команду корабля «Оунзинькбаар — что в переводе с языка далёкого от Эквестрии племени пони что-то там означает, то, как их доблестный капитан Альвид, она же «Пегаска Семи Морей», умело управлялась с судном и как они добрались до «Чудес морских глубин». Жестокие испытания судьбы и то, как один из членов экипажа все же добрался до сокровищ. Однако на этом история обрывается.» — записывала земная пони, предаваясь некоторым сомнениям. Было странно, ведь Аим помнила, что Ктулху плавает на бриге «Две сестры», а в здешней описывается китобойное судно.

— «Скорее всего, это свитки не Ктулху, а его брата — Уэйлера.» — пришло кобылке умозаключение, весьма разъясняющее все несостыковки. — Тогда становится понятно, что все, находящееся в этой комнате, принадлежит ему. — подытожила земнопони, записывая свое умозаключение в дневник.

Закончив описывать прочитанное, кобылка начала во всех красках записывать то, что узнала о группе. «Все же эта группа оказалась намного популярнее, чем я думала. Жаль, что я не слышала о них раньше и не знала их репертуара, учитывая то, чем меня взращивали: Мадам Октавия и ее оркестр, квартет из Понивилля, в основном соло Фиддли Твенг, ну и так далее. На удивление, эта разношёрстная компания — настоящая семья. То, как они взаимодействуют друг с другом, как подшучивают или помогают, просто пробирает до мурашек. Я, волей или не волей, начинаю втягиваться в коллектив весьма стремительно. Мне даже прозвище дали — Каспер, пока не понимаю, что это значит и почему. А также, Мавр, то ли в шутку, то ли он что-то подозревает, начал называть меня Герцогиней. Может, рано или поздно, они расскажут или сама пойму. Так вот, возвращаясь к фанатам группы… Их не мало. В какой-то момент мне стало даже жутко дискомфортно от их количества на открытой репетиции для «особенных» для группы пони. Что будет, когда мы будем выступать для фанатов…? Страшно представить.» — писала Аим, как вздрогнула от трескучего звонка в дверь на первом этаже. Шанхай предупреждал, что это может быть кто-пони из его сыновей или дочерей. Поэтому, оставив все на столе, кобылка быстро спустилась вниз, ожидая, что это пришла Ламинария, которая обычно честно оценивала прогресс земной златогривки, в свободное от работы в школе время. Земнопони отперла дверь и застыла в непонимании, приветствие застряло в ее горле, а шкурка на спинке невольно встала дыбом при виде этого гостя. Слегка худощавый зелёный жеребец с темно-синей, почти черной, коротко подстриженной гривой и хвостом, был одет, как на парад: строгие черные брюки, сверкающие на солнце ботинки, классическая белая рубашка, поверх которой был то ли пиджак, то ли лёгкая куртка моряка, а на глазах непроницаемые черные очки. Острые черты лица жеребца напоминали точь-в-точь те, что она видела на картине. «Уэйлер...» — ушки Аим слегка опустились к голове от этой мысли. Сглотнув, она сделала скользящий шаг назад. Ей стало страшно, однако страх был не обоснован. По большей части она боялась реакции Шанхая на его появление, ведь, судя по всей известной информации, не очень-то и жалуют присутствие этого жеребца в семейном доме. Сам жеребец выглядел слегка обескураженным, видимо надеясь на пожилого жеребца, а получив мелкую серость под копытами, которая, не пойми что делает в доме его отца. Но даже больше — живёт в его комнате, чего жеребец пока не знает, однако, учитывая его появление, не мала вероятность, что ему что-то нужно забрать из комнаты.

— Ты?! — резко ворвавшийся голос пожилого жеребца подействовал на Аим, как разряд электричества по ушам, заставляя ту провернуться в сторону Шанхая. Не отрывая глаз от земнопони, кобылка не услышала, как хозяин дома подошёл сзади. — Что ты здесь делаешь? Зачем пришел? Я не желаю видеть тебя в моем доме.

— Для начала, привет. — сказал он низким и бархатным голосом, делая шаг во внутрь. — Я и не ожидал иной реакции от тебя, но в глубине души надеялся, что реакция будет более походить на отцовскую. — его тонкие губы слегка растянулись в разочаровании и негодовании.

— «В глубине души» говоришь? Ха! А она у тебя ещё осталась? — спросил Шанхай, вопросительно подняв седую бровь, от чего Аим резко повернула голову к Уэйлеру, желая увидеть хоть какую-то реакцию, которая могла бы объяснить то, почему он так сказал. Однако в ответ прозвучала лишь холодная тишина, в которой кобылка опустила голову, разглядывая передние копыта жеребца. — Повторяю вопрос: «Зачем. Ты. Пришел.»

— Хотел лично посмотреть на того, кто теперь живёт в моей комнате. — с этими словами Уэйлер опустил голову, глядя на Аим и сквозь нее. От этого кобылка начала медленно отходить в сторону лестницы, не сводя с него широко раскрытых глаз. Однако сам Шанхай не был удивлен тем, что он знал про это, и уступил земной пони дорогу.

— Не пугай ее.

— Я и не старался. Зачем мне пугать такую милую пони? — в его голосе показалась усмешка, однако его лицо было каменным и спокойным. — Она сама намного впечатлительнее, чем… — начал Уэйлер, однако удар копытом о пол быстро заткнул ему рот.

— Проваливай. — жеребец злобно прищурился, глаз почти не было видно.

— Не забывай, отец, благодаря кому ты стоишь и видишь. — с каким-то холодом произнес Уэйлер, нахмурившись и подойдя к седовласому жеребцу. — Я хочу, как лучше. — смягчился он, установленный вытянутой ногой Шанхая.

— Ты всегда знал, что мне этого не хотелось. Мне это не нужно было и не нужно сейчас, Уэйлер. — едва слышно прошептал он, лишь длинная и густая седая борода выдавала то, что он произносил. — Твоя черная магия… — он с злостью фыркнул, — В Тартар. Мне не нужно помощи от сил тьмы. — совсем тихо произнес жеребец, чего кобылка попросту не услышала издалека.

— Ладно. Но пусть тогда она принесет то, за чем я пришел. — сказал он и поднял голову на Аим, которая от топота Шанхая перепрыгнула ступеньки, оказавшись на втором этаже. В этом месте, словно в зоне недосягаемости, страх перед Уэйлером исчезал, будто его и не было. — Принеси мою масляную лампу, пожалуйста. — попросил он, сделав интонацию обращения на кантерлотский манер.

Аим вбежала в комнату, сразу же кинувшись к столу и вытаскивая масляную резную лампу. Получше ее рассмотрев, кобылка поняла, что она была выточена из кости какого-то животного. Спустившись обратно в холл, земная кобылка начала сбавлять ход по мере приближения к странному жеребцу. Стук ее собственных копыт по полу казался громче, чем стук ее сердца и пульсация крови в голове. Она несла лампу копытом, а не зажав зубами, как это делают обычно, не желая брать в рот кость животного. В конце концов, держать наибольшую дистанцию во время отдачи предмета. Однако, не успев дойти до жеребца, лампа сорвалась с ее копыта и сама перелетела в копыта к Уэйлеру.

— Магия! Как?! — выкрикнула Аим, встав на месте, как вкопанная, и глядя на закрытые очками глаза жеребца. — «Я тоже так хочу.» — появилась детская мысль в ее голове, которая казалась кобылке максимально неуместной, однако в то же время была правдивой.

На этот вопрос Уэйлер промолчал, улыбнувшись, будто прочитав ее мысли, поклонил голову в благодарности, слегка приоткрывая глаза за очками и ушел, попрощавшись с ними обоими и закрывая дверь. От взора кобылки не ускользнула мимолётная деталь в глазах этого пони — их не было видно или они были черными и пустыми. Аим посмотрела на Шанхая, ища ответы на вопросы, которые родились в ее голове безумным вихрем, одни вопросы переплетались с другими, образовывая новые. Но жеребец лишь развернулся, направляясь на кухню, не проронив ни слова. Его походка казалась не ровной и аритмичной, будто ему вот-вот станет плохо. Поэтому серая земная кобылка подбежала к нему, подпирая его бок и удерживая от падения.

— Вам нехорошо? — поинтересовалась Аим, но жеребец лишь отрицательно помотал головой. После недолгого раздумья, она все же решила спросить. — Так, что же произошло между вами? Почему вы считаете его бездушным?

— Эх… — Шанхай вздохнул, глядя на земную кобылку тяжёлым взглядом, и, поняв, что она не отстанет, сел на стул, поправляя толстовку. — Не отстанешь же. Ладно. — он опустил взгляд и задумался. — С чего бы начать? Уэйлер… Он же был хорошим жеребчиком, любил море, как и все сыновья и дочери. Это у них от матери. Так и… Он не стал останавливаться на простом созерцании моря, а пошел на судно.

— «Китобойное.» — додумала Аим, глядя в необычные глаза жеребца. Хоть и борода скрывала почти все эмоции, глаза описывали все вдвойне.

— Работа была тяжёлая, но он как-то умудрялся писать письма целыми свитками. — Шанхай ухмыльнулся, потирая копытом щеку. — Он планировал стать писателем после этого, вот и практиковался на «записках дому». А потом он пропал. Пропал на пять лет. Члены команды, что вернулись, сказали, что он выпал за борт и утонул. — после этих слов, Аим чувствовала, как каждый ее волосок встал дыбом. — Мы, формально, похоронили его, но все ждали, что он вернётся. Ктулху был очень расстроен, сильнее, чем мать. Ну и вот, спустя эти годы, когда Вэйв гуляла с малюткой Паверфул по пляжу, то увидела, как по морской глади идёт пони. Буквально по воде. Это оказался Уэйлер. — челюсть маленькой кобылки приоткрылись в изумлении. — Он… Кхм, мягко говоря, изменился. Его темный омут глаз больше не был таким, как раньше, а сам он был… Словно его подменили. С тех пор мы и стали замечать за ним эти «черно-магические» выходки. Но долго на суше он не пробыл, вновь отправился куда-то туда. — жеребец демонстративно помахал копытом в сторону моря. — Изредка появляется, чтобы встретиться с братьями и сестрами, ну и матерью, конечно. Я же, хоть и благодарен, что он помог мне снова видеть, не потерплю его нахождения.

— Что? Как это «помог снова видеть»? Это из-за…? — Аим опустила глаза, проводя по обожжённой стороне жеребца линию.

— Несчастный случай. Смутно помню тот момент, но я запомнил те страшные секунды боли и тьмы, окутавшие меня. — эти слова продолжали держать напряжение в кубе с манерой общения старого жеребца — словно змей, растягивать слова. — Первое, что я увидел после того несчастного случая — это черные, бездушные глаза Уэйлера и его копыто у моей головы. Но он исчез также внезапно, как и появился, словно почувствовав, что со мной случилось что-то не так.

— Так, он просто хотел помочь… Разве это не говорит о том, что у него есть душа? — спросила Аим, начав риторически рассуждать. — Допустим, его команда ошиблась в том, что он утонул, они бросили его. Ему пришлось возвращаться самому. Такое испытание кого хочешь сломает… А то, что он шел по воде, скорее всего привиделось вашей жене из-за шока. А про магию я не знаю… Может, магия у него из-за какой-нибудь другой магии? — от этого вопроса кобылка сделала себе фейс-хуф. — «Магия от магии». Что ещё скажу?

Но жеребец не слышал ее рассуждений, задумавшись над первым вопросом. Тогда он просто испугался, когда увидел его. А вместе со страхом пришло и неприятие, перешедшее в необоснованную ненависть. Шанхай ведь пытался выяснить у сына, что произошло, но тот не желал говорить.

После этого случая прошла почти неделя, а концерт неумолимо приближался. Аим наконец-то освоила свой музыкальный инструмент и, работая в баре, почти накопила на какую-никакую скрипку, корпус которой был весьма футуристической формы, полупрозрачный и зелёного цвета. Земнопони попросила Сильвер Вингз «зарезервировать» эту скрипку для нее, на что гиппогриф дала свое гиперактивное согласие, рассказав ещё о подобных экземплярах целую лекцию, длительностью в полтора часа. На тренировках с «Fandango», Аим пришлось учится не только петь, но ещё и познать театральное мастерство, ведь им нужно не только сыграть и спеть улетно, но и развлечь публику своим выступлением. К счастью, Мавр подробно описал ее сценический образ, как ей лучше держаться на сцене и какие финты вытворять с гитарой, а Бэрт провела несколько занятий по вокалу и экстрим-вокалу. Шанхаю она ничего не рассказывала, опасаясь, что он ничего не поймет, и именно из-за этого она не репетировала дома. Всё же, пение и звук этой гитары может показаться ему слишком громкими. И сейчас, когда все более-менее спокойно, Аим все также записывает все в свой личный дневник, однако сейчас заметки пошли не такие большие, какие были буквально неделю назад. Глядя на это, кобылка откинулась на стуле, закинув копыта за голову и вытянув ноги, и протянула, потягиваясь и слегка зевая.

— Никогда бы не подумала, что моя жизнь может быть не такой нагруженной на события хотя бы несколько дней. Я и, — кобылка зевнула, — работу уже не описываю — почти рутина, да и «Fandango» пока ничего сверхъестественного не преподносит.

— «Хм, а тебе так не терпится посидеть раньше времени от через чур резких и частых событий? Без адреналина уже не так интересно?» — подумалось кобылке, когда она закрыла дневничок и снова начала крутить в копытах записную книжку Уэйлера. — «Если вспомнить былое, то… То был адреналин, позволявший выжить…» — земнопони посмотрела на свое правое копыто, на котором остался шрам от крышки фортепиано. — «Боюсь представить, что у меня сейчас на спине, раз даже тут шкуркой не затянуло… Тут-то никто не обращает внимания, а вечно ходить в рубашке я не смогу.»

Снизу послышался звонок в дверь, после чего прозвучал молодой голос, оповещающий о своем прибытии. Аим соскочила со стула, захлопнув дневничок, и аккуратно выглянула со второго этажа на первый, рассматривая того, кто обнимал Шанхая. Жеребец небесно-голубой масти с зелёной гривой был слегка длиннее пожилого земнопони. Его кожаная шляпа имела позолоченную кайму и выглядела весьма потрёпанной. Жёлтые глаза жеребца скользнули вверх по лестнице, замечая серую земную кобылку, что с осторожностью глядела на него из-за перил.

— Хэй-хо, па! Не думал, шо ты начал комнаты сдавать. — сказал он, похлопывая Шанхая по спине.

— А. Это Аим, подруга Мозаики и Ламинарии. Она живёт здесь с недавнего времени, но думаю, что это временно. — ответил старец, оборачиваясь к кобылке. — Спускайся сюда. Не бойся. — он махнул копытом. — Ктулху боятся не нужно.

Аим вышла, медленно спускаясь по лестнице. Первое, что бросилось ей в глаза при детальном рассмотрении — это жёлтые глаза, как у Ламинарии, а также родимое пятно вокруг левого глаза — в противоположность Мозаике, хотя у Ламинарии и Лагуна эти круги были вокруг правого и левого глаза одновременно. Поверх его поношенной рубашки с закатанными рукавами была надета жилетка из черной кожи, а на шее красовался алый галстук. О, Сёстры, вылитый попугай. Ещё и золотое кольцо в левом ухе, напоминающее пиратское. У кобылки вновь всплыл образ, какой она представляла при первом виде Реминора у его бара. Однако Аим за это время поняла, что внешность бывает ой как обманчива.

— А разве есть повод кохо-то ей бояться здесь? — полушепотом спросил зеленогривый жеребец, украдкой поглядывая на свой чемодан. — Неужели…? Ну… Он приходил?

На его вопрос Шанхай лишь молча кивнул, приглашая в гостиную. Аим, тем временем, проследовала за ними. Она не знала, что от него можно ожидать. Кобылка считала, что раньше ей просто везло с новыми знакомыми, а уж если говорить про эту семью, то Мозаика — та ещё шутливая заноза в крупе, однако она готова помочь отцу, бросив все дела. Ламинария же кажется просто очень активной кобылой на все копыта, однако в тихие и спокойные моменты она легко выслушает и даст совет. Все же, работа в школе требует подобных навыков. Уэйлер всё ещё остаётся для нее темной лошадкой. Сложилось лишь смешанное впечатление, приправленное какой-то мистикой. Былой страх перед ним изменился на желание узнать про него больше, прочитав недоступный дневник. А вот об остальных членах семьи почти ничего не известно.

— Так, как ты, говоришь, тебя звать? — спросил жеребец, резко остановившись и развернувшись к земной кобылке. Его улыбчивый вид хоть и располагал к себе, однако его физическая разница заставляла чувствовать дискомфорт в районе шеи.

— Меня зовут Аим. — представилась кобылка, отойдя от мимолётного шока.

— А я — Ктулху! Будем знакомы!

На протянутое копыто жеребца, она ответила, отбив подковой о подкову, однако сам Ктулху ожидал, что они пожмут копыта в приветствии. Лицо земного пони перекосила неизвестная для Аим эмоция, что заставила ее усмехнуться. Шанхай попросил поставить чайник, а сам сел за стол, разговаривая с сыном. Земнопони особо не вслушивалась, занявшись поиском чего-нибудь к чаю. Но тут, как гром среди ясного неба, в дом ворвалась Мозаика, что-то пытаясь объяснить и одновременно с этим удержать цветастую коробку.

— Извини, я не успела встретить тебя на пироне. — протараторила она, ставя коробку на стол и обнимая брата. — Тирек побери! Сколько лет, сколько зим?!

Аим грустно посмотрела на эту встречу полубоком, лишь мечтая о чем-то подобном со своим братом. Стринг никогда не проявлял ничего подобного, даже минимум из этого. Хотя сейчас, размышляя об этом без оков, земнопони стала думать, что ему просто не позволяли проявлять таких эмоций, даже по отношению к своей сестре. Распаковав тортик, кобылка нарезала его, а после налила чаю в кружки каждому.

— А… Лагун…? — спросил Ктулху, снимая с головы шляпу.

— А он давно уже тут не живёт. — ответил Шанхай, однако Мозаика его перебила.

— В кампании какой-то, вечно влипает под хвост. — кобылка четкими и резкими движениями сняла свой шлем с головы, поставив его на стол. — Все не могу его поймать и дать втык! — она злобно фыркнула, однако Ктулху лишь засмеялся.

— Убери это со стола. — Шанхай небрежно подвинул головной убор дочери.

— Прости, пап. — кобылка смягчилась и убрала шлем, повесив его на стул.

— Ну, ничехо. Я здеся на целую неделю, так шо сам его отыщу. Понивилль хоть и изменился, но я смоху найти его белый хвост хоть в бурлящей пучине Селестийскохо моря!

Неграмотный акцент земнопони резал Аим ухо ещё сильнее, чем отборный мат. Она молча сидела за столом, вполуха слушая рассказы Ктулху о своих путешествиях только для того, чтобы знать, если ее вдруг спросят что-то. Сама она задумалась о том, как бы выглядела эта комната, не разбегись все по разным сторонам. Жена Шанхая — Вейв — осталась жить в их временном летнем домике на берегу, вблизи Филлидельфии, взяв младшего жеребенка. Точно она не знала причину этого, но ей казалось это из-за разрыва в интересах. Возможно Шанхаю хотелось жить в городе, поближе к столице, а ей — ближе к морю. Раньше, как говорил Шанхай, она работала спасателем, от того и не смогла расстаться с видом на морскую гладь и быстрым доступом к теплой воде и песку. Вот и жеребята разделились: Ламинария, Лагун и Мозаика в городе, как отец, а Ктулху, Уэйлер и Паверфул Три — у моря, ну или в море, как мать.

Спустя много часов, все затихает. Мозаика моет посуду, Шанхай отправился отдыхать, а Аим и Ктулху рассматривали друг друга. Однако, у земнопони было, что спросить у жеребца, но ей не хотелось, чтобы кто-то ещё включался в их разговор, ведь их мнение об Уэйлере она уже узнала.

— Слушай, Ктулху, — начала Аим, привлекая внимание земного пони, — можно с тобой поговорить? — она перешла с полушепота на шепот. — В комнате.

Заинтересованный жеребец посмотрел в направление копыта кобылки, что показывало в потолок, и принял серьезное, весьма озадаченное выражение лица, натягивая шляпу. Выходя из-за стола, зеленогривый жеребец направился вслед за серой кобылкой. Забрав с прихожей чемодан, он и Аим поднялись на второй этаж, после чего Ктулху закинул свои вещи в его старую комнату. Кобылка с серебристой мастью неуверенно предложила жеребцу место на кровати, в то время как сама уселась на стуле, отодвинув его от стола на середину комнаты и повернув его спинкой на Ктулху. Моряк старался не обращать внимания на все изменения в комнате, глядя на то, как кукурузногривый жеребёнок залезает на стул и свешивает передние ноги на спинку стула.

— Ну, так… О чем хочешь спросить? — поинтересовался жеребец, почесывая небольшую бородку.

— Я заметила, — неуверенно начала Аим, но после того, как украдкой глянула на записную книжку Уэйлера, взяла себя в копыта, — ты со своим братом Уэйлером в хороших отношениях, чем твой отец… И знаешь о нем все.

Земнопони расплылся в дружелюбной улыбке, поправляя шляпу. В золоте его глаз была видна радость, что кто-пони, помимо его, интересуется его братом и относится к нему более-менее лояльно, раз решает узнать о нем лучше. Кивком согласившись, Ктулху указал копытом на тумбочку, где лежат письма, и сказал, что все эти свитки Уэйлер написал специально для него, так как знал, что тема моря очень близка его душе. Аим оживилась от этой новости и попросила рассказать его все о своем брате, в надежде узнать хоть что-то ещё, помимо того, что она уже вычитала из свитков и услышала из разговоров Шанхая и его жеребят. Однако, на разочарование Аим, земнопони чуть ли не пересказал все свитки, приправляя их своими впечатлениями и не рассказал ничего нового, а на ее вопрос про записную книжку получила лишь удивлённое лицо моряка, подскочившего к столу и начавшего вертеть предмет их общего интереса в копытах.

— Я даже и не видел ее! — раздосадованно ответил жеребец, положив копыто на обложку. — А она… не открывается?

— Ага… — выдохнула кобылка, подойдя к Ктулху, и положила копыто на его плече. — Честно признаться, я и сама пробовала ее открыть, но теперь, зная, что Уэйлер обладает какой-то магией, могу предположить, что замок зачарован и ключа никакого нет на самом деле.

— Я думал, шо он всё всехда рассказывал мне… — разочарованно фыркнул моряк, положив книжку на стол, — он казался откровенным со мной всехда… — его глаза скользнули на вторую книжку, что не имела замка и, раскрыв ее, вчитался в первые строки. Записи Аим, а точнее — запись того самого дня перед тем, как она осмелилась бежать. Увидев это, Аим ошарашенно забрала записную книжку и закрыла ее. — Извини, любопытство.

Жеребец читал быстро и также быстро воспринимал прочитанную информацию, поэтому решил сделать вид, что ничего не успел прочитать. Прочистив горло, Ктулху спросил ее о том, что она имела в виду под тем, что Уэйлер умеет пользоваться какой-то магией. Аим же, прижав уши, кратко пересказала то, что рассказал ей Шанхай, на что моряк отбил копытом о пол, фыркнул что-то вроде: «Мне казалось, что он все это сочинил! Типа, он же земнопони!» На что бывшая графиня развела копытами и поддержала его, задав риторический вопрос: «Самой интересно, откуда магия у того, кто не имеет рог?»

На удивление Аим, она с жеребцом нашли много тем для разговоров. Земнопони обвораживал своей открытостью, поражая кобылку. Ей казалось странным, что кто-то вот так спокойно и с удовольствием начнет рассказывать первой встречной о себе и семье. Рассказывая все без утайки, Ктулху сумел рассказать все о его работе, заставляя земнопони постепенно влюбляться в море, его непредсказуемость и красоты тех мест, куда оно может завести. Кроме того, ему понадобилось много времени на рассказ одной байки моряков о «Невидимом острове» вблизи Тартара, что никогда не подпускает к себе, насылая разрушительные штормы, чтобы потопить ненавистные корабли. Аим казалось немного странным, что за все это время никто не нанес хотя бы условные границы этого острова на общих картах или хотя бы картах для моряков, но она успокоила себя тем, что: «Байка — есть байка. Ей не обязательно быть правдой. Не нужно искать какие-то придирки и пытаться раскрыть все возможные варианты возникновения невидимого острова или разрушительных штормов.» Должна оставаться какая-то загадка, везде и во всем. Однако зов кого-то снизу заставил их прервать милую беседу, напоминая Аим, что у их группы сегодня концерт. Схватив свою гитару, кобылка попрощалась с Ктулху и побежала вниз, где ее уже ожидал Мавр. Грифон выглядел довольно крупным, даже в сравнении с Шанхаем, что изумлённо смотрел то на него, то на Аим с гитарой. Учитывая пристрастие Мавра ходить на двух задних лапах, кобылка удивилась, увидя его, стоящего на всех четырех лапах. Тот приветливо помахал своей орлиной лапой, предлагая понести ее гитару. Аим согласилась, застегивая черную рубашку матери на все пуговицы. Уже подходя к месту, кобылка заметила окружающих пони, что толпились рядом, ожидая приглашения в зал. На ее удивление, жеребцы и кобылы пришли за полчаса до того, как их должны начать пропускать. Когда толпа обратила внимание на них, а в особенности на грифона, цветная куча начала окружать его, ободряюще улюлюкая. Заметив, что Аим было очень сложно протиснуться через эту массу, Мавр, держа гитару в одной лапе, взял земнопони в другую, стараясь держать ее как можно мягче. От неожиданности и бестактности этой ситуации, она начала возмущаться и беспомощно трясти копытами, со страхом смотря на землю, что казалась так далеко от нее. Не часто прямоходящий грифон катал ее на себе, да и в целом кого-либо. Поначалу это казалось чем-то, способным заставить сердце кобылки остановиться в страхе, однако постепенно ей это начало нравиться и Аим даже начала приветливо махать публике.

Зайдя через черный ход, Аим и Мавр направились в свои гримёрки, готовиться к выступлению. Грифон, прежде чем пойти к себе, зашёл на сцену и установил гитару Аим, подключив ее к установке. Кобылка была ошарашена, увидев в своей комнате неожиданного гостя. Несколько эмоций смешались в один сдавленный крик, который был подавлен звукоизоляцией помещения. Единорожка, немногим больше, чем Аим, стояла к двери спиной, словно не услышала вскрика кобылки. Ее серебряная шкурка переливалась и отражала мягкий свет люстры, золотисто-кукурузная челка западала на глаза так, что в отражении зеркала невозможно было их разглядеть. Медленно, но верно, сгусток из эмоций начал растягиваться, освобождая более четкую — страх. Что-то в этой кобыле ее настораживало. Не только то, что она всё ещё стояла спиной к Аим не шевелясь. Было что-то ещё.

— Хэй…? — неуверенно выдавила из себя земнопони, сделав дрожащий шаг вперёд. — «Это мама? Но… Что она здесь делает? Откуда она? Где она была все это время? Как она узнала где я? Это похоже на подставу… Ловушка? Что?» — всеразличные мысли продолжали роиться в голове кобылки. Она не успевала подумать об одном, как тут же залетал новый вопрос, а страх и настороженность никуда не делись.

Единорожка продолжала стоять, не обратив внимание на зов сразу. Через некоторое время, ухо пони дернулось в сторону источника звука, сама поза этого нечта сменилась из статичной в более пугающую: по телу шла мелкая рябь, мягкий жёлтый свет освещал напряжённые мышцы тела. Аим уже хотела подойти к этой фигуре вплотную, как послышался негромкий стук в дверь. Земнопони резко обернулась, подпрыгнув на месте так, что чуть не упала на паркет. Застрявший в горле ком не давал и пикнуть, не говоря уже о том, чтобы спросить: «Кто там?». Кобылке не оставалось ничего другого, как просто открыть дверь.

— Привет! — воскликнула Ермак, увидев крестницу, но тут же приобрела более озабоченный вид, голубые глаза стали настороженно осматривать земнопони. — Что с тобой? На тебе лица нет, грива и шкурка дыбом!

Неожиданно для Аим, тетя ее обняла, достаточно крепко прижав к себе, чтобы вытянуть весь страх. Впервые за эти долгие, как ей чувствовалось, минуты, она смогла глубоко выдохнуть и прочистить горло. Закрыв глаза, ей показалось, что веки горят.

— Я тебя напугала? — спросила единорожка, ее поясные сумки легли на пол. — Прости. Я прискакала в Понивилль, как только смогла. — Ермак отпустила кобылку, смотря на нее со стороны. — Я наслышана о «Fandango», они довольно популярны, но когда до меня дошел слушок о новом участнике группы и его описание, я сразу поняла, что это ты! Поздравляю!

— Так ты… Т-ты пришла посмотреть на в-выступление? — слегка заикаясь спросила Аим, обернувшись за спину и надеясь увидеть фигуру матери, однако она исчезла. У кобылки на холке вновь встала дыбом шерсть.

— Ты в порядке? — ещё раз спросила тетя, следя за взглядом крестницы.

— Да… Да, все хорошо. — наконец взяла она себя в копыта, но солгала. — Просто… Волнуюсь. Все же большая публика, которая действительно будет слушать меня. Не просто «музыка на фоне». — с этим ответом, Ермак немного погрустнела. Она никогда не думала, что ее племянница чувствовала себя кем-то, кто существует на фоне, когда она играла в Кантерлоте.

— Меня сюда не пропускали. — шепотом призналась кобыла, расплывались в ехидной улыбке. — До выступления есть время, я хочу привести твой внешний вид в порядок.

С этими словами, единорожка распаковала магией сидельные сумки, мягко левитируя на стол косметику, расчёски, различные лаки для гривы и хвоста, а также парфюм. Глядя на весь этот арсенал, Аим мягко улыбнулась, налет страха моментально растаял, позволяя ей спокойно двигаться и сесть на стул напротив зеркала. Ей оставалось просто позволить ее крестной маме навести «модную суету». Одно успокаивало земнопони — не придется долго мучиться с гривой и хвостом, ведь они теперь не такие длинные, как раньше. Подойдя к Аим, единорожка скользнула взглядом по знакомой рубашке, вспоминая, какие ужасные шрамы находятся под ней. Однако, быстро взяв себя в копыта, она взяла несколько вещей из косметики и одновременно начала приводить крестницу в вид членов группы «Fandango». Параллельно с этим, она поддерживала с кобылкой разговор, спрашивая о том, что она пока не писала ей. Из этого диалога, Аим узнала, что произошло с прошлым басистом группы — он решил «уйти в соло» и заняться одиночными турами, так как его взгляды противоречили с принципами брата — Умбера. Что показалось ей странным, так это то, что в группе ни разу не упоминалось о брате единорога и то, что он вообще у него есть. Взять к примеру Бэрт Маори. Мавр рассказал, что она родом из небольшого острова вблизи Филлидельфии, ее «фамилия» — название племени, а ее татуировки — дань уважения погибшему в море брату. Йорун — сын вождя племени яков, которого отправили в Эквестрию «обучаться дружбе», но в итоге, по окончанию школы, он решил отречься от пристала в пользу жизни с пони и, собственно, с Бэрт. Однако о себе Мавр рассказывал лишь вскользь, ну а про Клумбу — почти ничего, кроме его имени и того, сколько ему лет.

Наконец, подобрав на вешалках костюм, что подходил бы к образу Аим, Ермак с удовлетворением убрала косметику и лаки в сумки. Поправив капюшон, она одобрительно кивнула.

— Таинственно, дерзко. Настоящий Призрак, с тем исключением, что его будет заметно.

— А ничего, что капюшон бросает тень на глаза? Совершенно не видно ни стрелок, ни ресниц, ни теней…

— Поверь мне, — начала Ермак, гордо поправляя свою черную, словно смоль, гриву, — на сцене это будет выглядеть совсем по-другому. Можешь мне поверить. Все же, большую часть жизни я провела на сцене… Освещение там будет куда лучше, да и не забывай, что стоять ты будешь гораздо выше публики.

— Спасибо… Теперь мне не страшно. — Аим крепко обняла крестную маму, сдерживая слезы.

— Хэй-хэй, поаккуратнее! А то тушь потечёт. — ржанула она, поправляя капюшон.

Вдруг за дверью послышался голос грифона, а затем и его стук в дверь. Не дождавшись ответа, он бесцеремонно открыл дверь гримёрной комнаты, встречаясь с Аим глазами. К счастью, Ермак не занимало в скорости реакции и анализу помещения, поэтому она быстро спряталась за вешалками с одеждой. Тот, удовлетворительно присвистнув от того, как кобылка выглядит, вновь напомнил ей, как ей стоит держаться на сцене, где стоять и какие финты с гитарой вытворять.

— Ну что, Каспер, готова? — спросил Клумба, улыбнувшись тому, как чутко кобылка смогла подобрать к образу и стилю группы свою одежду и внешность в целом.

Приняв от него свою гитару, Аим удовлетворительно кивнула, ее сердце часто билось, а глаза начали гореть азартом. Ощущение, что вся жизнь вела ее к этому, начиная от скучных выступлений с классикой на всяких светских мероприятиях в качестве массовки, до работы в каком-то пивном кабаке, наполненным табачным дымом и драйвом, и до этого трепещущего концерта на публике, где каждому будет до нее дело. Выглянув из-за кулисы, ее ушки нервно дернулось к голове, она ошарашенно спряталась к группе. Зал был полон, те зрители, до которых доставал свет прожекторов, были лишь каплей из основной массы, что в нетерпении поддерживала группу, ритмично топая и отчеканивая название группы. Мыслей, что что-то может пойти не так, у Аим даже в намёке не было, а страх перед публикой превратился в желание покорить ее. И вот наконец Клумба, что держал магией микрофон, вышел на сцену, а за ним уже и все остальные. Несмотря на то, что Аим вышла последней, ее встретили не менее активно, чем остальных. Быстро скользнув взглядом по толпе, ей удалось отыскать среди прочих пони и непони свою тетю, которой удалось незаметно выбраться из гримёрной прямо в зал. Однако, что было для нее совсем неожиданным, ей удалось разглядеть в толпе Татту Прайс с ее мужем и дочерью на спине жеребца, Лагуна, рядом с которым стояла Мозаика, которой все же удалось схватить непутёвого брата за хвост, и ее подруга — як. Находились они довольно близко друг к другу, однако не замечали этого. Где-то в сторонке проглядывались пестрая грива Ламинарии, что смогла найти свободное от работы в школе время, а также более-менее знакомые лица, что она видела в баре, ну и без знаменитостей не обошлось в виде Эпплджек и Пинки Пай с членами их семьи. Вспомнив о своем образе, кобылка опустила голову, накрывая свои рубиновые глаза тенью капюшона. Со стороны зрителей, макияж земнопони был отлично виден, особенно тем, что находились к сцене ближе всех. У каждого члена группы костюм был черно-синим с элементами, что поддерживают образ. У Бэрт — звёзды и атрибуты принцессы Луны, у Мавра — рога быков, у Йоруна — молнии, Аим достались туманные завихрения, а вот у Клумбы что-то непонятное, вроде самой эмблемы группы.

Что происходило дальше, казалось Аим чем-то туманным: эмоции и адреналин от происходящего переполняли ее, а от образа и сценок между членами группы с аудиторией захватывало дух. Случались моменты, когда она просто забывала, как дышать, а когда наступали ее вокальные партии, она смогла выжать из возможностей своего голоса максимум, поражая всех, даже себя. Во время выступления, ни Аим, ни участники группы не заметили, как бока маленькой кобылки начали светиться. Шум колонок уже не замечался, духота от активных движений толпы нарастал до тех пор, пока «самые умные» не додумались открыть двери на улицу, вследствие чего звуки концерта разнеслись почти по всему Понивиллю. Толпа с улицы также начала накапливаться, желая протолкнуться в гущу событий. Зрители были буквально везде, что Аим начало очень нравится, она начала чувствовать себя Герцогиней. «Они смотрят на нас, слушают… Они слушают меня, смотрят так, как никто из Кантерлота не смотрел!» И к концу выступления, после ее партии с фортепиано, Аим начало немного заносить. В перерывах между песнями, когда приходила очередь развлекать публику, она начала вести себя более активно, придерживаясь образа Каспера. Только теперь это был не тихий-мирный призрак «метр с кепкой», а настоящий дикий дух, заводивший публику на раз-два. Сама кобылка этого не заметила, ей хотелось ещё больше внимания, однако Мавр незаметно охладил ее разыгравшуюся «звёздную болезнь».

Концерт закончился, Клумба начал говорить завершающую речь. Аим чувствовала эмоциональную и физическую истощенность, ее плащ стал тяжёлым из-за впитавшегося пота, капюшон давно слетел, а тени и подводка размазались, создавая ощущение впалых глаз призрака. Кобылка буквально олицетворяла смерть, однако чувство удовлетворенности в проделанной работе поддерживало ее на ногах. Публика чувствовала себя также: заряжено эмоционально и истощено физически. Оглядев участников группы, земнопони отметила то же, однако они были более выносливы в этом плане. Зайдя за кулисы, убрав свои инструменты и сняв мокрые костюмы, группа вышла на задний двор через черный ход, встречая более ярых фанатов. Происходящее далее погрузило Аим в вакуум, лишь мельтешащие лиц существ подсказывали ей, что она движется. С гитарой за спиной, она протискивалась вперёд, обделяя вниманием фанатов, что просили у нее автографы. Лишь резко окутавшее облако оранжевой магии вернуло ее в чувство тем, что подняло ее в воздух, над головами толпы, и направило в сторону Татушки и ее семьи. Мавр же старался поспевать за ней, используя свои большие крылья. Остальные участники группы в быстром порядке попрощалась с каждым и устремились вслед за грифоном и земнопони. Наконец, отойдя от толпы, группка пони, яка и грифона смогла передохнуть, прийти в себя. Согласовавшись с пожеланием каждого, они решили отправиться в бар, который из-за этого концерта был почти пустым. Уставшие «Fandango» завалились на мягком диване, вытянув усталые конечности. Мягкая игра на фортепиано и дудке успокаивала, погружала в сон.

— Думаю, нам это стоит отметить. — слегка устало сказал Умбер тоном, подходящим для какого-либо тоста, несмотря на то, что он все это время был одним из солирующих певцов.

— Что пить закажете? — спросила Татту, подзывая официанта — молодого красногривого пегаса, что Аим видела в качестве посетителя бара.

— Всем по сидру, того, что покрепче, а Аим… — начал единорог, глядя на жеребенка, которому вообще-то запрещен такой сидр, но чисто условно отметить нужно.

— Могу предложить молочный коктейль с различными начинками: банан, шоколад, малина, клубника, вишня… — начал перечислять официант, но, когда ухо кобылки дернулось на вишне, он понял, что именно с ним и нужно. Записав все в блокнот, жеребец пошагал к барной стойке и начал диктовать заказ бар-пони.

Полусонная от усталости, Аим выпала из всеобщего обсуждения проведенного концерта, где проговаривались все плюсы, минусы и возможные места следующего концерта. Мимо кобылки проскользнул даже жеребец из Мэйнхеттена, что предложил выступление на их стадионе в акт благотворительности. Естественно, группа дала на это согласие и теперь бурно обсуждала планы на этот концерт. Прикрыв глаза, кобылка чувствовала, как ее веки пылают, в ушах звенит, а все тело гудит. Аим была слишком истощена, чтобы прокручивать в голове произошедшее, предпочитая пока не заморачиваться по тому, как она справилась для первого раза. Ее дыхание постепенно замедлилось под неспешным ритмом фортепиано, а сознание погрузилось в сон.

Поначалу кобылке казалось, что ей ничего не сниться: перед глазами чернота, никаких звуков и ощущений. Но вскоре она поняла, что ее глаза просто завязаны плотной тканью, тут же пришли ощущения крепких веревочных узлов, связывающих копыта на столько плотно, что уже становилось больно. С трудом выпутав из ловушки передние ноги, земнопони смогла стянуть повязку с глаз. Аим считала, что ей показалось, будто она находиться под водой, но открыв глаза кобылка удостоверилась в этом. На этот раз она, словно морская пони, спокойно дышала под водой, но разглядеть что-то вокруг было почти невозможно. Освободив задние копыта, земнопони поплыла вперёд, надеясь найти выход из того места, где оказалась. Привыкшие к темноте рубиновые глаза смогли распознать окружающие черты комнаты: деревянные стены и мебель, разбухшие от долгого нахождения под водой, валяющиеся обломки на полу и зияющие дыры в стенах и на потолке, водоросли, глубоководные рыбы. Все это напоминало ей затонувший корабль на дне океана. Аим поплыла вперёд, проплывая мимо выбитой из каюты двери, медленно перемещаясь по коридору к палубе. Что-то холодное коснулось ее задней ноги, заставляя обернуться. Ей почудилось, что здесь есть ещё кто-то, помимо водорослей и рыб, но это был маленький краснозубый спинорог, боковой рисунок которого светился в темноте ярко-фиолетовым светом. Обогнав кобылку, рыбка поплыла прочь из корабля, словно ее что-то напугало. Свет ее постепенно мерк в водной пучине, но Аим ускорилась, пытаясь догнать ее. Достигнув палубы, кобылке стало значительно светлее, хотя лучи света с трудом пробивались сквозь толщу воды. Открылись полные масштабы того места: корабль затонул на краю скалы, глубина которой была несоизмерима, мачты лежали на палубе и свисали с борта, всюду были видны дыры, но, к счастью, ни одного скелета пони видно не было. Промелькнувшая тень у кормы привлекла внимание серой пони, заставляя ту проплыть поближе. Достигнув того места, где она увидела движение, к своему разочарованию кобылка никого не нашла. Встав на ноги и почувствовав под собой доски, Аим свесилась через борт, пытаясь разглядеть что-то, что могло «спрыгнуть» с корабля. Все так же пусто, только та самая рыбка проплыла мимо. Разочарованно выдохнув, из ее лёгких освободились пузырьки воздуха, которые тут же устремились наверх. Кобылка медленно провела их взглядом, пока их очертания не слились с водной гладью. Приглушённый водой скрип разбухший древесины заставил ушки Аим дернуться по направлению к звуку, но ей самой было страшно оборачиваться. «Глубоководная акула? Или морской монстер? Или огромный осьминог, о котором говорил Ктулху?! Скорее всего, это просто маленькая рыбка — удильщик…» Ее голова медленно повернулась, встречаясь с полностью черными глазами Уэйлера, который выглядел просто ужасающе, но сам жеребец выглядел спокойным. Уголки губ жеребца были натянуты в доброжелательной улыбке, однако его каменное спокойствие окрашивало его улыбку в садистские цвета. Аим только сейчас заметила, что он не был одет в ту одежду, в которой он пришел в прошлый раз в гости, а на его передней ноге красовался черный рисунок, на подобии тех, что делает Татушка. Это узор был полностью черным, но когда Уэйлер начал подносить свое копыто к кобылке, рисунок начал светиться золотистым светом, освещая все вокруг так, что Аим перестала видеть, что происходит…

Серая земнопони резко проснулась, пиная ногой стол так, что ее молочный коктейль едва не опракинулся. Участники группы ошарашенно глянули на нее, Мавр же легонько схватил ее за плечи, успокаивая.

— Ты задремала, — пояснял грифон, — а я случайно задел тебя за, кхм, ногу, да. — он выглядел смущенным, а Клумба лишь залился смехом.

— Он обсуждал твою кьютимарку. — фыркнул жеребец, вытирая проступившую слезинку, после чего отпил из своей кружки. — Ай да Колбаса! Ай да сукин сын! — запричитал он, вгоняя Мавра в краску. Аим впервые увидела, как грифоны смущаются: клюв прикрыт лапой, перья на голове и шее взъерошены, а хвост скручен в спираль.

— Что? Кьютимарка? У меня? — спросила кобылка, которая только сейчас обработала информацию, отходя от сна.

Она наклонила голову и заглянула на свой бок, не веря в сказанное. Причины недоверия к друзьям у нее не было, просто она уже смирилась с тем, что всю жизнь может прожить и так не получить своей метки. На боку была метка в виде отрезка нот: скрипичный ключ и остальные ноты, сам рисунок шел мягкой волной, а цвет нот был золотым. Посмотрев на другой бок, Аим не нашла ничего нового — все тот же рисунок. Проиграв в голове эти ноты, кобылка не нашла в них никакого смысла, они не были отрывком одной из проигранной ей мелодии. Будь она не такой уставшей, начала бы сильно радоваться, как это обычно делают жеребята. Однако сейчас ей все же хотелось отдохнуть от череды бурных событий и попить свой напиток. Прохладный молочный напиток успокаивал уставшие связки, распространяя вишневый вкус. Аим показалось, что время остановилось, ей хотелось остаться в этом моменте полного душевного удовлетворения. Насторожительный взгляд Бэрт привлек внимание кобылки, заставляя ее проследить за взглядом, чтобы понять, на что она так смотрит. Увидя это, зелёногривая кобылка влилась в диалог с Умбером и Мавром, словно ничего и не было. Осмотрев себя, Аим увидела над своим левым копытом какой-то черный символ, что располагался на месте шрама и казался ей знакомым. Попробовав это оттереть, земнопони осталась ни с чем, а рисунок все так же оставался на шкурке, словно был там с самого рождения пони.

— Ух ты, Аим. Это когда ты успела татуху набить, а самое главное — у кого? — спросила Татту Прайс, подсаживаясь рядом с земнопони и подвигая к себе ее копыто. — Хм, какой странный орнамент… Что это означает?

— Я вообще без понятия, откуда это, кто это сделал и что это значит. — с искренним непониманием ответила кобылка. — Хотя, в любом случае, выглядит не плохо. Даже шрам закрывает. — дополнила она, отпивая коктейль и поглядывая на второе копыто, на котором все так же оставался шрам от крышки фортепиано. Вновь вспомнив об отце и его издевательствах, Аим приняла суровый, взрослый вид, полный гордости за то, что она решила бросить свою старую жизнь и начать новую.

Татушка задумчиво и протяжно промычала: «Ага…», после чего решительно взяла ту за ногу, выдергивая из-за стола. Две кобылки направились в небольшую комнату, где, как рассказывала Татту, единорожка делала татуировки и проколы на различных местах. Она начала что-то тараторить про поддержание рокерского образа, про прокалывание ушей и татуировку на спину, чтобы скрыть шрамы. Аим же, словно в анабиозе, кивала головой, даже не понимая, что происходит. Взглянув на часы, земнопони ошарашилась, узнав причину своей заторможенности. Оказалось, что время сейчас — два часа ночи.

— Ты уверена, что сейчас подходящее время? — настороженно поинтересовалась Аим.

— Свою первую тату я сделала в одиннадцать, а проколы на ушах — годом ранее. — протараторила единорожка, после чего глянула на часы и поняла, что кобылка имела в виду. — А, ты про это? Так, я «пони, поцелованная Луной». Это типа… Я родилась ночью, вот и самый актив моей деятельности происходит в это время.

Подготовив все инструменты, единорожка начала обсуждать с Аим то, какую татуировку бить, и, придя к единогласному решению, она принялась за дело. Земнопони было больно лишь первые пять минут, а после она перестала что-либо замечать, находясь в полусонном состоянии. Даже выпитый холодный коктейль не бодрил, а наоборот — клонил в сон. Неожиданным пробуждением стал момент, когда Татту Прайс занялась симметричным прокалыванием ушей. Ладно, когда Аим получала по спине до крови, но уши никогда не трогали. В эти минуты, кобылка испытала гамму новых болезненных ощущений, что даже кусочки льда, приложенные к ушам, почти не сглаживали боль, хотя должны были. Выдержав все «пытки» красоты, которая, как известно, требовала жертв и крови, Аим попрощалась с Татту, а далее и с группой, после чего направилась домой. По пути она встречала редких пони с концерта, что приветливо махали ей. Охладив душу и разум, кобылка тихонько открыла дверь, стараясь не разбудить Шанхая. Держа гитару в копытах, Аим прокралась к лестнице, после чего поднялась на второй этаж. Забыв, что Ктулху будет жить тут несколько дней, она насторожилась, услышав посапывание и шуршание одеяла в соседней комнате. Аккуратно поставив гитару на место, Аим включила настольную лампу, села за стол и приготовилась записывать в свой дневник все последние события. В общей сложности, земнопони понадобилось около часа, пока она не закончила писать и не начала клевать носом столешницу. Закрыв свои записи, Аим положила их в стол вместе с принадлежностями. Собираясь убрать туда же дневничок Уэйлера, она случайно скинула его на пол. Издав тихий и усталый вздох, кобылка наклонилась, чтобы поднять его, но вместо этого дневничок открылся. Ошарашенная земнопони сползла на пол, приближаясь носом к книжке и пытаясь открыть ее ещё раз. «Либо я уже сплю, либо мне мерещится…» — подумала земнопони, когда носом дневник открыть не получилось. Когда же она взяла его в копыта, ей сразу бросилось во внимание то, что татуировка на ее ноге начала мягко светиться, а на обложке проявился похожий символ. Рефлекторно, Аим отшвырнула странную книгу и попыталась стереть с копыта странный рисунок, который сразу перестал светиться.

— Я определенно сплю, у меня галлюцинации… Я сплю… У меня галлюцинации… — прерывисто и почти шепотом начала убеждать себя кобылка, косо глядя на закрытый дневничок, что лежал у стены. — Не бывает у земных пони никакой магии. Или…? — ей сразу всплыли воспоминания сна с Уэйлером, затонувшем кораблем и свечением узора на копыте жеребца, что выглядел точно, как у нее. — «А может, это его копыт дело?» — подумала Аим, подходя к дневнику ближе. — «Может, он явился во сне и что-то сделал?» — она легла на колени, в нерешительности глядя на магическую книжку. — «Да не, чушь какая-то… Возьми себя в копыта! Это просто книга!»

Она решительно подвинула ее к себе, результат повторился: узор на ноге и книге вновь начал светиться. Открыв на первую страницу, Аим открылись копытописные записи с зарисовками. Почерк явно не походил на тот, что был на свитках, но что-то общее было. Однако из-за тени, что кобылка отбрасывала на слова, она решила сесть за стол и рассмотреть все там. На ее удивление, начало было таким же, как и на свитках, за исключением наличия рисунков. Но были моменты, которые не были прописаны в письмах Уэйлера брату — более жёсткие и весьма откровенные моменты прибывания в опасных штормах. Веки кобылки предательски начали закрываться, Аим не успела понять, когда заснула прямо за столом, уткнувшись носом в зарисовку «Пегаски семи морей».

Глава 6. Часть 2. Моя память — мой абьюзер

Музыка для погружения:
1. Marco Beltram — Panza and Quixote Marco Beltram
2. MOB Games — A Tight Squeeze
3. Max Richter — On the Nature of Daylight
4. COPILOT — The Drunken Whaler
5. Ben Salisbury, Geoff Barrow — The Alien
6. Lollia — Again (Rock Version, minus)
7. PianoX — Sonne
8. Jóhann Jóhannsson — Arrival
9. Marco Beltrami — Postcard From the Edge
10. Lollia — Again (Rock Version)

Ходившая из стороны в сторону земнопони пыталась размять ноги и шею, после сей ночи, что она провела за столом, отключившись из-за упадка сил. Проснулась же Аим в тот момент, когда она наконец сползла со стула прямо на пол, не заметив удара головой о пол. Не самое лучшее пробуждение, особенно после прошедшего вечера. Моменты в баре смазались на столько, что Аим забыла о наличии у себя кьютимарки, татуировок и красных колец в ушах. Все эти ощущения перекрывали покалывание ног, словно из-под кожи пытаюсь выбраться иголки, шея, что ужасно ныла при любом повороте головы, и до невыносимости жгучие веки. Казалось, что она способна плакать огнем, как у нее болели глаза. Наконец остановившись, кобылка задумалась о том, что было прошлым вечером. Но тут же цокнув копытами, она ринулась к ящику, чтобы достать свой дневник и прочитать то, что успела записать на «свежую» голову. Уже подойдя к столу снова, ее взгляд переполз на открытый дневник Уэйлера, и тогда она все вспомнила. Усевшись обратно, Аим решила начать читать все с самого начала и не прогадала. Уже дочитав то того момента, где рассказ обрывается в свитках, кобылка начала читать дальше. От нее не ускользнули изменения в почерке жеребца, в цвете чернил, которые почему-то слегка светились. Также изменились и рисунки, превратившись из набросков в детальные изображения с каким-то неповторимым стилем, который передавал все, как в живую. Объемное, детализированное изображение какого-то украшения выглядел очень реалистично и походил на какой-то затерянный артефакт, который Уэйлеру удалось отыскать, после того, как он упал за борт и исчез. Вскоре текст закончился и начались рисунки, и наброски с небольшими подписями и пометками. Это походило на картинки из учебника по магии для единорогов. Когда кобылка была маленькая, в перерывах между уроками этикета и обычными уроками, она любила полистать подобные книги, которые принадлежали ее брату. Ей нравилось воображать себя единорогом, надеясь, что с рогом и магией отец наконец перестанет относиться к ней, как к чужой. Однако в этой книге были рисунки и схемы для тех, кто не имеет рога или даже крыльев.

— «Видимо, тот артефакт, что он нашел на дне, то самое сокровище и дало ему способность к магии… Только я не видела у него ничего, что походило на этот артефакт. Всё ещё не понимаю, как такое возможно, но… Что же он сделал со мной? Как он смог пройти ко мне через сон? Разве не только Луна может это делать?» — задумалась Аим, перелистывая страницы и детально разглядывая схемы. — «Что бы то ни было, это похоже на магию зебр, только приправленную другой — черной магией. Интересно, возможно ли повторить что-то из этого? Может, он все же прочитал мысли о жажде использовать магию, что наделил ею? Но зачем?»

И правда. Глянув на свое левое копыто, Аим снова рассмотрела затейливый рисунок, что неоднократно мелькал в дневнике. Что бы он ни означал, кобылке было понятно, что без него ничего не получится. Открыв самое начало списка с картинками заклинаний, земнопони стала рассматривать технику использования телекинеза, а после попробовала его на самой книге. На удивление это сработало, но книга не подлетела, а просто сдвинулась. От перенапряжения проступили капельки пота, а в глазах слегка помутнело. Взгляд ее рубиновых глаз стал более рассеянным, от чего концентрация снизилась, оставляя книгу в двадцати сантиметрах от себя. «Возможно, мне просто не хватает опыта.» — успокоила себя Аим, устало улыбнувшись. Все-же она теперь может использовать магию, не будучи единорогом. Кобылка не была уверена, что почти каждый земнопони или пегас мечтает об этом, но ей нравилось думать об этом, наконец ощущая свою особенность. «Вот отца и брата огорошить бы этим…» — Аим ухмыльнулась мысли, представив их выражения морд. Слабое урчание живота напомнило ей о том, что пора бы позавтракать. От сэндвича с жаренным сеном и от морковного сока кобылка бы точно не отказалась. А уж если ей удастся найти немного вишни… Перестав ронять слюни от фантазий о еде, кобылка наконец решилась спуститься вниз. Захлопнув дневник Уэйлера, Аим решила пока не рассказывать Ктулху о произошедшем. По своему обыкновению надев рубашку матери, земнопони, в хорошем расположении духа, даже несмотря на то, что плохо выспалась, спустилась на кухню, где ожидала увидеть Шанхая или его сына. Но помещение оказалось пустым, почти не тронутым после вчерашнего. Аим насторожилась, ее ушки стали острыми в попытках уловить любой шорох. Ей никогда не приходилось заходить непосредственно в комнату Шанхая, однако что-то изнутри тянуло ее прямо туда. Затаив дыхание, кобылка начала подходить к его двери, вслушиваясь в каждый скрип, что оставляла после себя. Коротко постучав три раза, земнопони стала ожидать ответа, но его не последовало. «Может, он ушел? Хм, вряд-ли. Для чего ему нужно выходить в такую рань, если в доме все есть?» Тогда она постучала ещё раз, но громче, и под ее напором незапертая дверь приоткрылась. «Странно. Он всегда запирается.» Ухо снова дернулось от скрипа открывающейся двери. Темная аура заструилась из образовавшейся щели, что очень напугало маленькую пони, заставляя ее отступить назад. Эта аура была пропитана болью, но больше всего в ней читалась смерть. Напуганная, но не скованная страхом, Аим решила войти в комнату, открывая дверь настежь. В первую секунду, она оказалась ослеплённой уличным светом поднимающегося солнца. Во вторую секунду она едва сдерживалась, чтобы не упасть в обморок от ударившего в нос запаха. В третью секунду, кобылка поняла, что, несмотря на то, что в этой комнате два тела, она одна.

Никогда до этого Аим не доводилось видеть смерть, а уж тем более — мертвого пони. Ей даже не приходило в голову, что это может когда-то наступить с Шанхаем. И, к большому сожалению, почти все пони смертны, сие попросту неизбежно. Аим предполагала, что, после смерти, души ушедших никуда не исчезают, а остаются, незримыми для не способных узреть, для того, чтобы охранять дорогих сердцу пони и непони. Возможно, она думала именно так потому, что чувствовала в особняке себя одинокой, несмотря на единственную пони, что как-то заботилась о ней. А после того, как Аим решила сбежать, прыгнув с водопада, земнопони ещё больше утвердилась в этом, ведь, подумав о произошедшем, она чудом осталась жива, и ей точно кто-то или что-то помогло. Темная аура уползла по полу, завиваясь у копыт кобылки, словно туман, и открыла тело жеребца, лежащего на своей кровати. Только вот от того, каким его помнила пони, здесь не осталось и следа: глазницы и щеки были впалые, кожа словно натянулась на кости, детализируя контуры черепа. Рот его был искривлен в ужасающей улыбке с обнаженными зубами, даже борода не скрыла этого. Казалось, будто всю жизнь высосали из жеребца. Ужас сей картины сковал кобылку, глаза которой наполнились слезами. Она не могла отвести глаз от трупных пятен и пустых отверстий вместо глаз. На мгновение серой пони показалось, будто в его глазницах что-то ползает, что-то маленькое и белое. В это же время ей хотелось убежать отсюда и забыть это все, рвота подкатывала к горлу. Аим не знала, сколько так стояла, придя в себя лишь только тогда, когда в дом зашёл Ктулху, который, по своему обыкновению, встал раньше всех и решил прогуляться по Понивиллю. По просьбе жеребца, земной пони пришлось подняться в свою комнату, плотно прикрыв комнату отца. Аим без вопросов поднялась к себе, ее слезы беззвучно бежали, не собираясь останавливаться. Даже чувство голода ушло, грозя не вернуться ближайшие пару дней. Она не могла ни о чем думать, словно все ее мысли остались где-то в далёкой Филлидельфии, а она сама находилась здесь, время от времени вспоминая, как выглядят трупные пятна. Сам Ктулху решил побежать к Ламинарии и доложить ей о сложившейся ситуации, а кобылка же решила наплевать на его приказ и побежать на опережение к Мозаике. Ей казалось это отличным средством — «убежать» от встающей в глазах картины. Все равно Мозаика узнает о смерти ее отца, а вот раньше или позже — куда важнее. Солнце продолжало медленно подниматься, но утренний холод не собирался никуда исчезать, пробирая бегущую пони до костей. На всех улицах было довольно пустынно, лишь ранние пташки, вроде тех, кому нужно открывать свои магазинчики, направлялись из домов к своим рабочим местам, удивлённо и обеспокоенно глядя вслед убегающего жеребенка. Но из-за резко возникшей из-за угла розовой кобылы, Аим споткнулась о собственные ноги и упала на бок (благо ей удалось вовремя сгруппироваться, чтобы не упасть пузом на землю и не разбить или сломать что-нибудь).

— Привет, Аим! Рада познакомиться и, наконец-то, встретиться! — выпалила земнопони, быстро поднимая серую кобылку на ноги. — Это же ты та новенькая, вечеринку которой все время приходилось откладывать?! — протараторила она, отряхивая рубашку собеседницы от пыли. — Меня зовут Пинки Пай, но я думаю, ты и так знаешь!

— Чт-…? — потерявшаяся в ситуации кобылка смотрела в яркие голубые глаза розовой пони, в гриве и хвосте которой пробивались седые пряди. — И-извините, но мне не до вечеринок. — собравшись с мыслями ответила Аим, вгоняя носитель Элемента Радости в удивление, смешанное с шоком.

— У всех пони всегда есть время для вечеринки, и не одной! Ты выглядишь, как та, кто нуждается в супер-пупер-увеселитнльной вечеринке! — ответила она, вернув широкую улыбку. Потрёпанная златогривая кобылка, прижав ушки, отвела взгляд, не в силах выносить такой радостный вид Пинки Пай. — Что-то не так?

— Да всё не так! — со злостью выпалила Аим, сдерживая слезы в глазах. — Начиная от сегодняшнего утра до этой минуты всё не так! Сначала смерть Шанхая, а затем навязчивая кобыла пытается что-то втоптать про праздники! — глядя на опешившую кобылу, серая земнопони развернулась и побежала дальше, уже не в силах сдерживаться. Чувства переполняли Аим. Ей хотелось и плакать, и накричать на кобылу, и… Ударить? — «Нет! Я никогда не стану этого делать! Пони не бьют никого!»

— Воу… Могла бы и сказать, что вечеринка «Добро пожаловать в Понивилль» отменяется, опять. — размышляла Пинки, глядя Аим вслед. — Бедный грустный жеребёнок, в следующий раз я устрою тебе праздник «Два в одном».

Шокированная сама собой, кобылка неслась прочь. «Я сорвалась на Элемент Гармонии… Сено, я ее наверняка обидела. А что, если она расскажет своим друзьям и Принцессе, и меня закатают в статую, как бедную Кризалис?» Несмотря на то, что Аим никогда не заходила к ней в гости, она хотя бы знала, где живёт ее подруга. «Да ладно. Бьюсь об заклад, что это не первый раз, когда так отреагировали на ее вечеринку. А вот бить пони — это да, это не хорошо. Откуда у тебя вообще появилось это желание?» Достигнув высокой и широкой входной двери (что обычно означало то, что она сделана для яка), земнопони начала барабанить по ней, пытаясь достучаться хоть до кого-пони. Через несколько минут заспанная Мозаика с растрёпанной и длинной розовой гривой выглянула из-за двери с очередной хохмой про «заменяешь первых петухов, Аим», но, не получив саркастический смешок в ответ (как Аим всегда реагировала на ее шутки), полностью вышла на порог. Она с ужасом оглядела кобылку со взъерошенной кукурузной гривой, на которой буквально лица не было, а и без того красные глаза стали ещё краснее из-за слез. Серая земнопони часто и глубоко дышала, пытаясь собраться. Когда же она рассказала Мозаике, что случилось, та, также еле сдерживая себя, отправилась собираться и скрести битсы на похороны. Когда они почти вернулись в двухэтажный дом почившего земного жеребца, их окликнул Ктулху, что привел с собой Ламинарию.

Похороны похоронами, но Аим решила не пропускать утреннюю тренировку с группой, и поэтому, взяв гитару, быстро направилась в «Yellow autumn». Слегка опоздав (чего она себе ни разу не позволяла), кобылка быстро заняла свое место, тускло отвечая на приветствия Мавра и всех остальных. Сразу заподозрившая неладное Бэрт Маори подошла к серой земнопони, положив копыто на плечо.

— Успокойся. — ее голос был ровным и тяжёлым, будто сковывал ноги кобылки. — Расскажи, что случилось.

— Шанхай умер… — выдавила из себя Аим, вновь заливаясь слезами. — Сегодня утром… Я нашла его… Он… — кобылка всхлипнула и больше не смогла спокойно держаться на ногах, упав на колени. Бэрт тут же подхватила ее в объятия. У Аим в голове вновь всплыл этот жуткий образ трупа, его ужасающий оскал и пустые глазницы, от чего она вжалась в жёлтую кобылку ещё сильнее.

Умбер и Йорун сочувствующие протянули свои соболезнования, слегка подзабыв, о ком идёт речь. Мавр же подскочил к Аим, бросив гитару на пол, и поднял кобылку, прижимая к своим пушистым перьям на груди. Какое-то время они стояли так молча, но потом кобылка с кукурузной гривой начала хлопать грифона по плечу, чтобы тот ее отпустил. Умбер же, глядя на сию ситуацию, мысленно усмехнулся, предполагая, почему грифон так делает. На это, Бэрт и Йорун дали ему подзатыльники, осуждающе гладя на единорога.

— Я бы хотела п-получить свой гонорар за выступление с-сейчас. — продолжила Аим подрагивающим голосом, когда пони резко заглатывала ртом воздух. — У нас немного не хватает на п-похороны. — Мавр поставил ее на пол, кобылка вопросительно посмотрела на синего единорога.

— Да-да, конечно. Как скажешь. — ответил Умбер, пролевитировав свою поясную сумку. — Я все равно собирался отдать вам всем всё сегодня после репетиции, но, как я вижу, ее придется отложить. — он протянул мешочек с битсами кобылке прямо в копыта, после чего раздал всем. — У каждого поровну. — невзначай добавил он, выделяя каждое слово многозначительной интонацией, поглядывая на невозмутимого яка.

— Спасибо. Я добавлю это к тому, что собрали Ктулху, Ламинария, Мозаика и остальные… Думаю, с натяжкой, но должно хватить. Никто из них не был готов к подобному. — Аим привязала мешочек к ноге.

Мавр долго гипнотизировал свой мешочек с гонораром, но в итоге вручил его кобылке, добавив, что это малое, чем он может помочь. Аим с благодарностью обнимает друга, вверяя ему гитару до следующей тренировки, после чего она пошла домой.

На удивление кобылки, Мавр решил поддержать ее, сопровождая весь день, помогая тем или иным, и в частности тем, что он сообщил жене Шанхая и его младшей дочери об этом печальном происшествии. Но даже больше — он привез обеих кобылок на себе прямо в Понивилль, что оказалось гораздо быстрее, чем если бы они отправились на поезде. Как известно, Понивилль, как бы он не развивался, городок маленький, каждый друг друга знает, а информация разносится со скоростью голодных параспрайтов в весеннее время года. А уж если ты случайно обмолвилась про это Пинки Пай… Поэтому, не стоит удивляться тому, откуда Татту Прайс узнала про смерть славного деда, которого знал почти каждый житель этого города. На удивление Аим, единорожка тоже решила пожертвовать битсами, несмотря на то, что она не взяла их за то, что делала земнопони татуировку и проколы в ушах. Даже Ермак каким-то образом прознала про это и тоже пришла поддержать свою крестницу. Все же, она была благодарна этой семье за то, что позволили ей освоиться здесь и встать на ноги. Народа в доме собралось очень много, благо размера хватало, чтобы поместить всех родственников и друзей. Аим было тошно от всего этого, ей просто хотелось побыть одной в своей комнате, вдали от панихиды. Ктулху и Ламинария устраивали все к похоронам: заказывали гроб, место на кладбище, ресторан для поминок и так далее. Серая земнопони ощущала физическую и эмоциональную опустошенность, в этот год события через чур сумбурные и насыщенные: ужасные события в поместии были сменены игрой в баре и побегом, ошеломительные эмоции после концерта будто замазали черной краской неожиданных похорон. Несмотря на то, что Шанхай даже в седьмом колене и рядом не стоял с ее семьёй, не являясь родственником, он сумел дать ей то немногое, чего кобылка не получала раньше — жеребец всегда считался с ее мнением, рассказывал о жизни «обычных» пони, далёких от изысков кантерлотской знати, и многое такое, чего Аим не могла истрактовать, но четко ощущала это. Одно из этого ощущалось гораздо сильнее — понятие семьи. Настоящей семьи, где о том, что делали с ней, и в кошмарах не снилось.

Сидя за столом, глядя на полупустой мешочек из-под битсов, кобылка мрачно подсчитала сотню монет, затянула его и скинула в ящик. Нет, ей не было жаль ни монеты, но осознание того, что теперь она действительно начнет жить сама, сама начнет закупать продукты, платить за жильё и прочие расходы, вгоняло в небольшой страх. Какие бы события с ней не происходили, какое бы у нее не было воспитание, она — всего лишь жеребёнок, только получивший кьютимарку (хоть и позже всех, кого знает). Не смотря на наличие у нее двух полноценных работ, страх самостоятельности забирал годы невинного жеребячества.

— «А было ли у меня детство?» — задумалась Аим, вновь открывая свой дневник, который начала вести аж в четыре года. Она уже не помнила, как ей удавалось скрывать наличие дневника так долго, чтобы дотянуть до того дня, когда кобылка сделала тайник с несколькими ступенями защиты. — «На ум ничего не приходит, кроме уроков этики, музыки и всего такого… Я даже не видела жеребят и не разговаривала с ними, чтобы знать, что я потеряла.» — суровые глаза земнопони наполнились слезами в который раз за этот день. Прижавшиеся к голове ушки уже не были проявлением печали. Скорее, это была злость, возникшая на ровном месте, прямо как перед Пинки Пай. Лишь одна мысль об отнятом жеребячестве наполнило ее ненавистью к Графу, чего она давно не испытывала. В порыве эмоций кобылка даже швырнула первое попавшееся под копыто в стену, роняя стул спинкой на пол. — Ненавижу тебя!

Аим выкрикнула это с такой несвойственной силой, что сама отшатнулась, упираясь о стол. То ли ей показалось, то ли ей удалось сделать это с расщеплением, как учила Бэрт Маори. В любом случае, серая земнопони радовалась бы этому успеху, если бы не тот факт, что она привлекла кого-то на свой вскрик и шум. Ей показалось удивительным, что даже при той суете на первом этаже, ее услышали. В дверь учтиво постучали. Аим сразу узнала манер стука и, поставив стул на место и подняв с пола книгу Уэйлера (которая нисколько не пострадала), отперла дверь.

— Ты в порядке? Я слышала шум. — спросила голубошкурая земнопони с разноцветной, словно перья попугая, гривой. На удивление, Ламинария пришла домой раньше, чем планировала, в следствии чего и наступила тишина на первом этаже. Решив все дела с организацией похорон, кобылка навела порядок и среди гостей.

— «В порядке ли я?» Не думаю. — слишком резко ответила кобылка, глядя на земнопони снизу вверх, но смягчилась, вспомнив похожую ситуацию с Пинки Пай. Ничего не добавив, Аим села на кровать, условно приглашая Ламинарию пройти.

Взрослая земнопони с кьютимаркой в виде двух кисточек и палитры на боках уселась рядом с кобылкой, после чего молча и крепко обняла ее. От этих объятий Аим словно прорвало новым водопадом слез, беззвучных и резких вздохов. Иногда вместо тысячи успокоительных слов достаточно просто объятия. За то время, когда Ламинария приходила сюда и говорила с Аим, она поняла, что слова утешения действуют на нее обратным результатом. Из-за этого ей приходилось успокаивать кобылку намного дольше, чем планировалось. Собственно, Ламинария и все дети Шанхая, за исключением его жены и Паверфул Три, даже Лагуна — те, кто помогал ей все то время, что Аим живёт в Понивилле, из-за чего горечь утраты чувствовалась сильнее. Не говоря уже о Татту Прайс, ее муже и дочери, да и самой группе. Ей было даже страшно подумать, как бы она реагировала, если бы умер кто-пони из ее родственников. Хотя, если так подумать, из родственников, даже не по крови, у нее есть только Ермак.

Спустя длинный монолог Ламинарии о потери, кобылка успокоилась. Не потому, что поняла смысл сказанного, скорее — из-за монотонности и сложности некоторых слов. К счастью Аим, кобыла не спросила ни о ее дневнике, ни о книжке Уэйлера. «Наверно сочла за обычную литературу.» После этого, две кобылки уже собрались спускаться, как вдруг наверх поднялся грифон, с трудом помещающийся в дверном проёме. Он позвал двух кобылок вниз и, к счастью для Аим, не спросил о ее состоянии, понимая, что ничего не в порядке и лишний раз спрашивать это — тупо. Для своих шестнадцати лет (да, он недосказал Аим, что он не входит в категорию «большинству из группы больше двадцати»), Мавр был довольно проницателен и понимал пони, как никто другой из его вида (он так думал). Внизу, помимо знакомых лиц, златогривая земнопони наконец увидела в живую жену Шанхая — Вэйв и самую младшую из их детей — Паверфул Три, которая до сих пор выглядела скорее потерянной и не до конца понимающей, что происходит, чем скорбящей. Аим показалось, что кобылку с удовольствием оставили бы дома, чтобы она не видела этого всего, отбрасывая то, что присутствовать должны все. «И кто это придумал? А что, если пони не хочет в очередной раз смотреть на гроб и понимать, что ничего не будет, как раньше, а отец никогда не обнимет, не поцелует, не скажет, как ему жаль…?» Аим вновь приобрела вид сурового жеребёнка, пытаясь отбросить эти мысли. Вдруг на своем плече земнопони почувствовала тяжёлую когтистую лапу Мавра, который помог ей успокоится, прижавшись к пернатому другу.

Панихида прошла в Понивилльской ратуше. Все было заставлено букетами различных цветов, среди которых преобладал белый тюльпан, черные ленты, фотография усопшего и, собственно, гроб, в котором лежало тело, приведенное в порядок. Несмотря на цивильный вид жеребца, Аим все равно всплывал утренний образ кого-то, из кого буквально вытянули жизнь. А хотя нет, не всю. Настоящую жизнь показывали маленькие опарыши, личинки мясных мух и прочая гадость, о которой даже думать мерзко, а кобылке представлялся звук того, как они медленно, но верно, поедают глазные яблоки, вгрызаясь через глазницы внутрь черепа. Сам гроб был выполнен из самого лучшего дерева одним мастером — Умти Ономти, о котором ходила легенда, что все дерево, к чему он прикасался своей магией, оживало. К счастью, сам гроб и не думал подавать признаков жизни, а вот его помощник — земной жеребец Вуд Стэйлиэн, тяжеловоз, что помогал везти гроб, выглядел, как хорошо обработанный брус дерева. Внутри была выстлана темно-вишневая, почти черная, шелковая обивка, под головой седого жеребца — подушечка из той же ткани. Бегло оглядев присутствующих, сидя на спине Мавра, Аим не заметила присутствия Уэйлера ни в зале, ни на улице. Само захоронение проходило в другой части города, но не так близко к Вечносвободному лесу. Помимо близких родственников, к Шанхаю пришли его старые друзья, знакомые и ещё какие-то пони, о которых он не рассказывал, да и не должен был. Также, позади всей этой массы, стоял жеребец — зебра — что прятал глаза за круглыми цветными очками. От его присутствия кобылка ощущала что-то теплое и знакомое, будто она его уже где-то замечала. То же самое Аим чувствовала и выступая в Кантерлоте около водопада, и в баре «В хвост и в гриву», и на прошлом концерте… В любом случае, Понивилль — маленький город, а его внешность через чур бросается в глаза и врезается в память. Рядом с Аим стояла Ермак, Татушка и Мавр, морально поддерживая ее. Серая земнопони то и дело глядела на скорбящую Вэйв, которая видимо простила жеребцу все то, что посмела их разлучить. В ее золотых глазах читалась вся боль и грусть того, что они не смогут обсудить, досказать то, что не успели в следствии продолжительной разлуки. «Помниться, Шанхай рассказывал, что писал ей письма, спрашивая о том, как у них там дела и рассказывал об успехах остальных детей. Но сам не получал ни одного письма. Теперь понятно, почему она выглядеть такой сокрушенной.» Даже несмотря на то, что вечер выдался довольно теплым, а на небе не было ни тучки, с небес, прямо на процессию, начал лить «слепой дождь». Казалось, что сами небеса плакали об ушедшем в иной мир пони. Стоящая с ирокезом со вчерашнего вечера грива начала отмокать от лака, и вскоре челка вновь приобрела «лежачий», западающей на один глаз вид. Немного отойдя в сторону, Аим осмотрелась, в поиске чего-нибудь, что помогло бы ей выбросить все из головы, чтобы к ней пришло безразличие к происходящему, но вместо этого, она увидела на возвышенности в нескольких десятках метрах кого-то. Стояла одинокая фигура, прислонившаяся к такому же одинокому, раскидистому дубу. Прищурив глаза, стараясь получше рассмотреть, земнопони увидела и почувствовала от этой фигуры ту энергию, которую чувствовала раньше, но не предала значения. Это чувство было тогда, когда она находилась рядом с Уэйлером, или когда ей снился сон про затонувший корабль. Зелёный жеребец стоял во все той же одежде, в которой приходил в прошлый раз, за исключением того, что черные очки отсутствовали. Но из-за такого большого расстояния и дождя Аим не могла понять, какого все же цвета его глаза. Одно она могла различить точно — его лицо было осунувшимся, истощенным чувством скорби.

AF Уэйлер.

Новость о смерти отца, дошедшая по принципу «сарафанного радио Пинки Пай» — это одно, но вид матери заставил сердце земнопони сжиматься каждый раз, как она поднимала правую переднюю ногу к губам, пытаясь сдерживаться — вызывало уже не те эмоции. Нет, ему не было все равно на смерть Шанхая.

— Ты сам этого хотел. — тихо произнес жеребец, глядя, как лакированный гроб опускают в яму. — Но ты не подумал, будут ли они все рады этому. Или ты думаешь, что они счастливы?! — он не хотел причинять своей семье столько боли, но это было неизбежно. Все смертны, даже аликорны, а Шанхай сам отказался от его помощи.

Уэйлер разрывался между желанием успокоить маму, братьев и сестер, но с другой стороны что-то не давало ему это сделать, словно невидимый барьер не желал подпускать его ближе. Сделав шаг вперёд, он понял, что может переступить через препятствие, однако второй шаг не совершался из-за резко исчезнувшего желания подходить. Среди всех пони и даже грифона, земнопони смог разглядеть фигуру, которой никогда не видел и не помнил рядом с отцом или его семьёй. Зебра. Что-то в этой зебре его настораживало и даже вгоняло в трепет. Как бы то ни было, жеребцу казалось, что именно эта странная зебра с сине-розовой гривой и есть причина незримого барьера. «Мало ли какие магические трюки есть у зебр в запасе. Но только зачем они ему сейчас — непонятно. Кто он, откуда и что здесь забыл — другой, правильный вопрос.» Внезапно пошедшие капли прохладного дождя не давали понять земнопони, виноват он в этом или это просто редкое погодное явление, которое даже пегасам не подвластно. Вдруг внимание переключилось на повернувшуюся в его сторону серую земную пони с кукурузно-золотой гривой, что выглядела довольно заплаканной и усталой. Она просто всматривалась в его сторону, не делая ничего другого. «Видимо, именно она и нашла тело. От нее просто веет этой энергией, что я даровал отцу. И все же… Черт, она не так проста, как кажется. Попробую подойти к Вэйв и Ламинарии, когда этого жеребенка и зебры не будет рядом.»

С тех событий прошло шесть лет, но Аим до сих пор мучают кошмары различного содержания. Она пробовала все, чтобы забыть о прошлом, но любая мелочь без контекста напоминало ей о Графе или Шанхае. Даже во время «супер-пупер-приободряющей» вечеринки от Пинки Пай, Аим смогла зацепиться за старый образ отца в одном из пони, что совершенно случайно шлёпнул чем-то жестким по столу, напоминая удар хворостиной. Несмотря на то, что все ее друзья были приглашены Пинки, кобылка всё ещё чувствовала тяжесть от «ни к селу, ни к городу» возникших мыслей. Однако, земнопони не могла не отметить то, что эта розовая кобыла как-то узнала о ее предпочтениях, хотя они вообще не разговаривали об этом и никто из знакомых не мог сказать, что ей нравится бисквитный тортик с вишней, молоко, которое привозили только в Кантерлот, и возможность сыграть на скрипки или виолончели. Пинки Пай же все это организовала, пригласила друзей кобылки и просто знакомых, а также ещё кого-то, кого она даже не знала. За это время кобылка вместе с группой изъездили почти всю Эквестрию, посетили немало городов, увидели другие расы. Выступая в Кантерлоте, Аим боялась показываться на улице, помня о том, что может столкнуться с кем-либо из ее родственников или работников поместья. Ситуацию обостряло наличие листовок и плакатов с их группой. На них, хоть и в минималистичном стиле, были изображены все участники группы, и кобылке казалось, что она сильно выделялась на фоне остальных: ирокез, который она научилась делать из челки, прямо как Ермак делала в первый раз, а также проколотые в четырех местах верхушки обоих ушек и рубиновые глаза. Пони считала, что наличие на плакате яка, грифона и единорога с ослепительно желтыми глазами не скрывали наличие такой серости, как она. Что было земной пони удивительным в Умбере, кроме того, что его голос шикарен во всех диапазонах, его серые глаза становятся желтыми во время концернов. Аим слышала про магию смены цвета, но Клумба заверил ее, что это не магия. Жаль, что больше о себе он не рассказывал. По сравнению с такой цветной командой, земная пони считала, что выделяется именно своей блеклостью и частичной привязкой к прошлому образу. Аим казалось, что даже наличие теней для век и другая прическа не смогут изменить ее так сильно, чтобы Стринг или, не дай Принцесса Спаркл, Граф не узнали ее. Однако, встретившийся ей учитель музыки из консерватории никак не отреагировал, глядя прямо на нее. Лишь эксцентричный образ привлекал внимание прохожих, ну и, неизменно — ее довольно низкий рост. Думая об этом, Аим осмелела на столько, что решила в открытую пойти мимо поместья, желая испытать судьбу, получить адреналина. Влияние Татту Прайс на фоне детства сделало из земнопони настоящую адреналиновую наркоманку. Выступлений на сцене ей казалось мало, поэтому она начала развивать себя и в других, более экстремальных сферах. Также Аим продолжила практиковаться в странной магии, которой наделил ее Уэйлер, например: самолевитация или невидимые барьеры. Кобылки казалось забавным наблюдать за реакцией обычных пони, когда она своей незримой для них магией поднимала предметы.

Перехватив по дороге молока, которое она пила раньше, Аим начала проходить мимо поместья. Фонтан все так же работал, отражая закатные солнечные лучи бликами, ровно как и крыша. Небольшой заборчик вокруг территории поменял свой цвет на серебряный, кусты и вишнёвые деревья были аккуратно подстрижены, а в задней части, где стояли бюсты, кроме маминого теперь не хватало и ее стенда. Аим вспомнила, как тогда с Татту Прайс она разбила свой бюст, и невольная лёгкая улыбка натянулась на ее губах. Отстранившись от окружающего шума и прислушавшись, земнопони услышала игру на фортепьяно. Звучала эта мелодия довольно тяжело и минорно, что очень привлекло внимание кобылки. Глянув на верх, земнопони примерила, что свет в комнате Стринга горит, а значит, что он уже дома после очередной репетиции в консерватории. «Как уныло. Все по-старому. Все как раньше. Тот же распорядок дня, однако я не помню, чтобы в это время кто-то, кроме меня, играл на фортепиано.» Аим пришлось укрыться в темный угол, кода из дома вышла пегаска. К счастью, та ее не заметила и направилась куда-то по распоряжению Графа. «Интересно взглянуть, кто же это играет.»

Резко оббежав вокруг трехэтажного поместья, чтобы этот старый хрыч — дворецкий ее не заметил, Аим вновь проникла на территорию Голденмэйнов со стороны бюстов, умело перепрыгнув через забор. Свет горел на всем первом этаже, на втором только в окне брата и в коридоре, а третий по-прежнему был пустым и не освещённым. Маленькие шарниры в голове Аим начали крутиться, чтобы продумать следующие действия. «Можно посмотреть с окна, но тогда крышка от фортепиано закроет играющего. Можно проникнуть на один из этажей, кроме первого, а то Грей Сквуад заметит. Он обычно в это время делает обход. А можно попробовать прямо через дверь, но тогда точно не факт, что тебе может повезти. Ещё точно не известно, сколько пони внутри. Может, обслуги прибавилось или та кобылка живёт теперь со Стрингом?» Кобылка в нерешительности заглянула в окно на первом этаже и увидела, что дворецкий стоит у двери. «Да, теперь действительно остаётся использовать верхние этажи. Осталось найти то, чем бы я могла…» Взгляд кобылки упал на траву, где лежало несколько оранжевых перьев служанки. «Видимо, сезонная линька. Как удобно.» Зажав в копыте несколько крепких перьев, Аим настроилась на использовании магии. Сразу всплыли листы из дневника Уэйлера, где тот детально описывал каждую тонкость в том или ином заклинании. К сожалению, эта магия была способна лишь поднимать объекты, ставить щиты и барьеры, а также ещё непонятное заклинание, которое земнопони не использовала. «Сконцентрироваться. Детально представить процесс и результат. Взлететь.»

Несмотря на простоту использования, по сравнению с другими заклинаниями, это было самым полезным, но и самым истощающим. Благо окно в коридоре открывалось с помощью ключа и разъем был сквозным, хотя на всех остальных окнах стояла щеколда со внутренней стороны. Взяв перо и удерживая себя магией, златогривая пыталась открыть замок, не потеряв концентрацию. Собравшись до предела, пони пыталась вспомнить, как это делать, но случайно сломала перо. От напряжения скатились капельки пота, в глазах начало темнеть, сердце от страха начало биться ещё сильнее, но ей предстояло взять себя в копыта и открыть последним пером замок. Как-то Аим сразу не продумала вариант, что ее сил может не хватить, чтобы открыть окно и не полететь вниз кубарем, но ей повезло. Однако на этом везения закончились. Чуть только кобылка ступила на ковер, как ее братец вылез из комнаты. Оба пони удивлённо смотрели друг на друга, не рассчитывающие на данную встречу. Единорог, казалось, скоро отойдет от шока и закричит, но Аим медленно подняла копыто, приказывая закрыть рот. Кобылка точно не была уверена в том, что именно его напугало: ее изнеможденный и потрёпанный внешний вид или внезапное возвращение.

— Стой. Здесь. — тихо прошипела земнопони, плавно жестикулируя жеребцу прирасти копытами к полу. — Понял?

Жеребец не ответил, словно заколдованный. Стоит и молчит. Аим нежно улыбнулась и пошла дальше, вслушиваясь в звуки музыкального инструмента. Спустившись вниз, кобылка незаметно прокралась мимо дворецкого, проникая в главный зал, где стояло белоснежное фортепиано. Присмотревшись, кобылка впервые увидела играющего Метикьюлоуса Голденмэйна, у которого вместо нот лежала хворостина. Непонимание этой ситуации и происходящего в целом вызвало «Что за бред?» в голове Аим. Сократив дистанцию на половину, кобылка замерла от резко закрывшихся дверей в эту комнату. Единорог резко прекратил играть и, взяв хворостину, медленно повернулся к ней полубоком. Выражение его лица ввергло кобылку в страх, не позволяя той и мышцей дрогнуть. Холодное окоченение сковало ее ноги, а жеребец тем временем садистски улыбнулся.

— Я же предупреждал: «Вернёшься, убью.» — единорог медленно встал и, полностью повернувшись к упавшей на спину кобылке, замахнулся палкой.

Освещение вокруг стало мрачнее, некоторые свечи потухли. Свист палки. Рассекающий удар. Крик, заполняющий комнату был на столько громким, на сколько позволяла акустика полупустой комнаты. Вновь ощущение чего-то горячего и липкого распространилось по шкурки земной кобылки.

— Как долго ты позволишь ему издеваться над тобой?! Мучить тебя?! — громоподобный голос, напоминающий скорее рык, распространился по комнате. Граф же не обратил на это внимания, замахиваясь для нового, рассекающего плоть, удара.

Какие-то внутренние инстинкты вспыхнули в Аим, позволяя ей задержать хворостину на полпути с помощью магии. Глядя на это сопротивление, жеребец в страхе рассеял заклинание, наблюдая, как палка висит без какой-либо видимой магии. Закрывая лицо копытами кобылка с трудом присела, глядя, как старый единорог в страхе ползет от нее, что-то нервно бормоча. Повернув тонкой частью хворостины в сторону единорога, кобылка встала, полная желанием повторить все это с ним. Теперь настало её время «сказать пару ласковых». Жёстко ступая с копыта на копыто, кобылка с угрожающим видом приближалась к отцу, замахиваясь палкой. Сердце бешено стучало, дыхание было глубоким. Стекающая по шкурке со лба к виску и переносице плотной струйкой кровь почти не мешала Аим. Видя страх жеребца, кобылка упивалась этим зрелищем, оттягивая момент. Словно хищник перед запуганной добычей, попавшей в угол. «Но… Если я это сделаю, то стану такой же, как он…» Аим замерла, не в силах нанести первый удар, а единорог все больше и больше боялся, не зная, чего можно ожидать от нее. Теперь это не маленькая беззащитная кобылка, которую можно бить, а она и вида не подаст.

— Я знаю, Герцогиня. Первый удар самый тяжёлый, но тебе стоит сделать это. Дальше будет проще. — нежно прошипел голос над левым ухом, побуждая к действию.

— «Герцогиня? Меня же так Мавр называет…» — серая земнопони дернула ухом, задумавшись.

— Жестокость порождает жестокость, в этом нет твоей вины. Ты не будешь такой, как эта ничтожная мразь. — последние слова существо словно выплюнуло, не в силах сдерживаться.

«Закрыть глаза. Сосредоточится. Четко представить образ и конечный результат. Удар.» После этих мыслей, комната заполнилась оглушительным криком, полным агонией. Боясь открыть глаза, Аим стала повторять эти слова уже в слух ещё и ещё, ускоряя темп ударов. «Удар! Удар! Удар!» Крики потихоньку стали затихать, сменяясь булькающими хрипами, от которых земная кобылка полностью потеряла концентрацию и уронила хворостину на пол. Пони вся дрожала, глаза переполняли слезы. Сморщив нос и стиснув зубы, кобылка сделала шаг назад. Она не хотела открывать глаза никогда, но резко коснувшаяся ее плеча конечность напугала ее, заставляя осмотреться. За спиной она никого не увидела, поэтому решила повернуться вперёд. Прямо перед ней стояло змееподобное существо, собранное из различных частей тела, чем-то напоминающее Дух Хаоса и Дисгармонии, только это кардинально отличалось. Оно не только имело другие части тела, но и взгляд был другой. В то время как у Дискорда глаза были скорее хитрыми и озорными, у этого же они были наполнены хладнокровием и жестокостью. И смотрели глаза куда-то Аим под ноги. Опустив глаза, земнопони увидела вместо морды отца кровавое месиво, из которого торчали кости, а кровь почти дошла до ее передних копыт. Она уже хотела вскричать, как это нечто придержало ее рот пушистой лапкой, похожей на собачью. Оно смотрело на нее уже не так, как на Графа. Обеспокоенные, но добрые глаза гипнотизировали пони, успокаивая ее.

— К-кто ты…? — спросила кобылка, ее голос был приглушён из-за лапы. Драконикус немедленно освободил ей рот, отодвигая длинным и красным драконьим хвостом тело единорога в сторону.

— Не бойтесь меня, Герцогиня. — его голос был такой же низкий и громогласным, но в то же время знакомым. — Я не враг Вам, а друг. И мне нужна Ваша помощь — освободи меня.

— Что…? — опешила Аим, удивлённо и слегка разозлено глядя на вытянутую понячью морду в раскраске гиены с розовым ирокезом-шипами на голове. — Я тебя знать не знаю! Кто ты, Дискорд побери?!

Последнее словосочетание вызвало на его устах ухмылку, напоминающую оскал из-за острых клыков. Он уже хотел было что-то ответить, как нечто светлое разорвало комнату. Большой и белый луч вонзился в драконикуса, который оглушительно прорычал, стирая того совсем. Вместе с ним исчезли все плохие и хорошие ощущения, возвращая к пустоте. Оглянувшись, Аим увидела Луну, грозную и очень серьезную. Не взмахивая крыльями, она плавно спустилась на четыре копыта, медленно подходя к шокированной земнопони.

— Принцесса Луна! — удивлённо вскрикнула та, поднимаясь на ноги и кланяясь аликорну.

— Встань. — величественным голосом сказала та, глядя на поняшку сверху вниз. — Я уже давно не принцесса (какое-то дежавю, серьезно). — более тихо прибавила она, осматривая то, что было вокруг.

— Л-луна, у меня есть вопросы. Ответь пожалуйста. — выпалила Аим, слегка заикаясь. — Это все сон? Почему мне это снится? Из раза в раз, почти шесть лет. Кто это был?

Аликорн уже хотела вновь стереть ей воспоминания об этом сне, засветив свой рог, но кобылка отступила, вспомнив, что что-то подобное уже было. Луна серьезно посмотрела земной пони в глаза, собирая мысли для разговора.

— Ну хорошо, маленькая пони. Иди со мной.

Использовав магию, принцесса сновидений разорвала пространство, перенося их обоих в сад. Этот сад был таким же, как у поместья, только чем-то он все же отличался. Аим заметила, что нет бюстов семейства, лишь кусты лунных роз на их месте.

— Все это действительно сон, малышка. — сказала аликорн, остановившись. — Скажи мне, что ты видишь?

Аим посмотрела на ближайший куст, а после, сорвав одну из сияющих от света синих роз, повернулась к аликорну.

— Цветы, названные в вашу честь, что цветут только при свете полной луны? Лунные розы? — спросила кобылка, но Луна молча покачала головой, заставляя подумать ещё.

Посмотрев вперёд, земная пони увидела все то же поместье. Ей снова стало дискомфортно от возникших образов того, что произошло ранее.

— Это мой дом? Нет. Это их дом. Я тут уже не живу, уже не их часть. — ответила кобылка, после чего снова вопросительно посмотрела на Луну.

— Верно. Но почему тебе он снится так часто? Почему тебе снятся такие ужасные вещи? — синяя кобыла искренне и обеспокоенно задавала эти вопросы. — Да, создаю сны не я, а вы (пони) сами, но я надеюсь понять всё и попробовать решить проблему.

Аим вытерла кровь и слезы, после чего рассказала аликорну все с самого начала, останавливаясь подробней там, где она просила. На удивление, такая «исповедь» далась в мире снов довольно проще, чем когда она делала это перед Ламинарией или более-менее близкими друзьями. Возможно, магия аликорна помогла ей справится с этим, а может Аим уже начала привыкать рассказывать про это кому-либо.

— Какой ужас! — воскликнула Луна голосом, наполненным злости. — Как таким ещё позволено существовать? Я поведаю это Твайлайт. Пусть он получит строжайшую меру наказания! Ни один пони не смеет испытывать подобное. Надо было сделать это раньше, но тогда я не могла собрать всю информацию по этому вопросу. — аликорн резко смягчилась, обдумывая что-то.

— Но, Луна, зачем? Уже поздно что-либо менять. То, что случилось, уже в прошлом.

— Но оно не опускает тебя. — синяя кобыла прервала земнопони, заставив ужаться от такого напора. — На протяжении больше пяти лет, почти каждую ночь одно и то же — это не нормально. Чтобы отпустить прошлое, нужно разрешить все, что тебя волнует, в настоящем. Поверь, я видела пони, что мучились от подобных ночных кошмаров и сходили с ума. Такого никогда не должно быть. Каким бы мерзким по характеру не был пони, он не имеет права причинять боль другим, особенно детям своим. — Луна бросила безучастный взгляд на небесное полотно, снова задумавшись о чем-то. — Мне пора. Ты будешь оповещена, когда все будет готово.

Серая земнопони собиралась спросить о том, что это было за существо, пришедшее к ней и просящее помощи, но не успела. Все вокруг ослепило светом от рога так, что Аим не заметила, когда аликорн коснулся своим рогом головы кобылки, погружая ее в сон без сновидений. Синий аликорн предпринимала все способы, чтобы сохранить кобылку в неведении и помочь ей справиться со своими детскими травмами. В ее плане были некоторые трудности, касающиеся реализации, однако она надеялась, что верная ученица ее сестры поможет с этим. Осталось объяснить ей, что дружественный метод в этом случае попросту неприемлем, жеребец наделал уже достаточно, чтобы использовать более жёсткие меры.

Прошло почти две недели после этого странного сна, Аим и позабыла об этом, погрузившись в свое музыкальное самосовершенствование. Череда концертов по Эквестрии привела «Fandango» в Кантерлот, чему группа была не слишком рада. Конечно они понимали, что даже в таком городе снобов найдутся пони и другие существа, которым нравится их жанр музыки. Однако, по сравнению с остальными, рокеры находятся в меньшинстве, а за аренду помещения для концерта платить приходится баснословное количество битсов. Ещё и зал выделили в цокольном этаже здания, якобы из целей «сохранить тишину города».

— Эти кривоносые копытные просто хотят, чтобы мы ушли в минус. — возмущался Йорун, занося последние ящики с оборудованием на сцену и за кулисы. Аим вздрогнула от грохота, из-за чего в ее дневнике появилась клякса и нота поплыла во все стороны.

— Повезло, что хотя бы такое помещение выделили. — ответил единорог, устанавливая микрофоны.

— Соглашаться на меньшее — не в твоих правилах. С чего такая позиция? — удивился грифон, посмотрев на белогривого жеребца.

— До Лас-Пегасуса всего несколько дней, чувак. — как ни в чем не бывало, с улыбкой на устах, Умбер подошёл к пернатому. — Там публика более живая и не консе-какая-то-там.

— Консервативная. — поправила его Аим, закончив писать новую мелодию для группы, после чего подключила гитару и проверила звук, используя несколько аккордов. На удивление серой кобылки, сочиненная мелодия звучала довольно неплохо для того, кто занимается данным жанром музыки всего шестой год.

— Да. Так что там мы сможем снова оказаться в плюсе. Не забывай, мы там два дня подряд выступаем. — на это заявление единорога Мавр саркастично перекатил глазами, глубоко выдыхая.

Серая кобылка, из-за недосыпа и полученной информации про Лас-Пегасус, перестала слушать диалог между членами группы, которые уже стали заменять ей семью. Аим поначалу не верилось, что такое сможет произойти, однако, спустя всего-то полгода, после вступления в группу, Умбер, Мавр, Маори и Йорун начали относится к кобылке значительно теплее. Копыта земнопони скользили по струнам, из колонок доносилась одна из мелодий их репертуара, которые пони за эти года выучила от начала до конца, несмотря на то, что список постепенно пополнялся. Закончив с настройкой оборудования, помощи установки и прогона материала к выступлению, Аим и все остальные разошлись кто куда. Кобылка же решила прогуляться по городу, уже не опасаясь возможной встречи с братом, служанкой или отцом. Первым делом серая земнопони, при всем своем параде, решила навестить тётю Ермак, направившись в большое здание «Центр жеребячьего творчества». Проходя по таким знакомым улочками, Аим отмечала все незначительные изменения, которые замечала. За шесть лет кобылка хоть и поняла, что, со временем, ее начнут узнавать на улицах, однако до сих пор не приняла это. Поэтому, когда проходящий мимо пони вдруг остановился, вежливо поздоровался и попросил автограф, кобылка немного стушевались, но все же выполнила просьбу фаната, оставив небольшое пожелание на флаере. Жеребец светился от счастья, также не до конца понимая, что это произошло на самом деле. Тряхнув гривой, златогривая кобылка вошла в магазин сладостей и взяла коробку конфет. Оказавшись перед дверью в кабинет, где проходила репетиция, Аим постучала, после чего приоткрыла дверь и заглянула за нее. Пони от четырнадцати лет замерли, как по команде, а Ермак продолжала играть мелодию на фортепиано. Земнопони узнала эту музыку. При первой встрече с крестной мамой, Аим оставила ноты мелодии, которую играла ее настоящая мама.

— Здравствуйте. — поздоровались некоторые жеребята, что продолжили стоять, привлекая внимание играющей единорожки.

— Привет, Аим. — прервав игру, единорожка повернула голову к двери, мягко улыбаясь. — Что-то случилось?

— Да нет, все хорошо. Выступаем сегодня в этом городе, потом едем в Лас-Пегасус. Решила навестить. — кобылка прошла в аудиторию, держа коробку с конфетами в копыте, после чего прошла к фортепиано и положила прямоугольную коробку с блестящей лентой рядом с нотами. Освободив копыто, кобылка обняла единорожку. — Ну, я пойду. Мне нужно было зайти ещё кое-куда.

Ермак с сомнением посмотрела на крестницу, но в итоге утвердительно кивнула, напоследок поправив ей гриву. Выйдя, Аим, как обычно, остановилась около двери, приложив к ней ухо.

— Это была Каспер? — послышался удивленно-восхищенный голос кобылки.

— Ага. — кокетливо ответила Ермак, получая восторженное «Вау». Аим улыбнулась этой реакции, ощущая внутри какое-то тепло от того, что о ней так говорят и ее узнают без капюшона.

— Кто? — спросила другая кобылка, от чего златогривая пони фыркнула и отошла от двери, направившись туда, куда собиралась.

Выйдя на улицу, земнопони вздрогнула, увидев перед собой Её Величество — принцессу Твайлайт Спаркл во всем своем великолепии, в присутствии её королевского советника — дракона. В испуге и конкретном шоке, Аим потеряла дар речи и контроль над собой, резко поклонившись правительнице Эквестрии.

— Графиня Аим Голденмэйн? Дочь графа Метикьюлоуса Голденмэйна? — ее величественный голос обращался к маленькой кобылке в низком поклоне. Как только земнопони услышала свое имя, она подняла голову, глядя на аликорна широко раскрытыми глазами.

— Д-да, Ваше Величество! — ответила Аим, поклонившись ещё ниже, поджилки тряслись, а голос предательски дал петуха.

— Не стоит бояться меня. — нежным трепетом раздался голос правительницы, в нем чувствовалась примесь печали.

— Я не боюсь Вас. — ответила кобылка, встав прямо, но всё ещё не осмеливаясь поднять голову. — Это обычное проявление уважения. — пояснила она, словно уговаривая саму себя, чтобы быть смелее, однако и пристальный взгляд взрослого дракона заставлял Аим нервничать.

— Думаю, будет лучше, если мы сразу перейдем к делу. — аликорн достала свиток с печатью от бывшей принцессы — Луны. — Надеюсь, ты понимаешь, почему я здесь и где мы сейчас будем.

— Нет, Ваше Величество. — шокировано ответила серая земнопони, отведя от принцессы и дракона взгляд. Большинство прохожих мимо пони даже не замечали присутствие правительницы, лишь некоторые остановились на местах, глядя прямо на них.

— Не буду официальна. Луна сообщила о твоей проблеме с отцом, вот я и решила взяться за это. — Аим в полнейшем шоке уставилась на аликорна, заставляя зажмуриться, когда от золотой диадемы отразился солнечный свет прямо в глаза.

— Я не понимаю… — только и смогла выдавить из себя побелевшая кобылка, прежде чем их троих окутала магия, переместившая в дворец принцессы Твайлайт.

Аим бросились в глаза огромнейшего размера витражи и ещё больше потолок, колонны, красная дорожка, два трона где-то впереди, а также небольшая толпа, что, как по команде, обернулась на появление принцессы в небольшой компании. Пони бросило в дрожь, когда она заметила знакомый силуэт единорога, что все это время снился ей в кошмарах — Граф Голденмэйн. Шумно сглотнув накативший ком, кобылка отступила назад, но врезалась в пурпурного дракона с зелёными шипами, что ободряюще погладил ее по кукурузно-золотой гриве. Аликорн направилась по дорожке в сторону толпы и трона, обращая внимания на стражников, что стояли у Метикьюлоуса Голденмэйна, его сына, служанки и дворецкого. Помимо всего прочего, среди них стояла Луна во всем своем величии, в живую, а не в очередном сне, который Аим забудет, как только правительница сновидений коснётся своим рогом головы земнопони. Выдохнув, кобылка отправилась вслед за принцессой, которой присутствующие пони поклонились, когда та присела на трон. Подойдя достаточно близко к родственникам, остановившись в нескольких метрах от Графа, земнопони замерла, как камень, глядя на выражение его лица. Она вздрогнула, когда дракон положил свою лапу ей на плечо, присев на корточки. «Это что, вид поддержки такой?» — промелькнул в голове вопрос, когда пони увидела, как единорог смотрит на дракона. В зале висела очень тяжёлая тишина, которую нарушил Граф своим хриплым и мурлыкающим голосом.

— Мы все Вам признательны, Ваше Величество, — единорог кивнул головой в поклоне, — что вы нашли мою дочь…

— «Что?! Она нашла меня, чтобы вернуть ЕМУ?!» — пони непонимающе посмотрела на Твайлайт, затем на Луну, что кивнула дракону. Тот поднялся и отошёл к принцессе, позволяя ночной аликорне занять его место рядом с земнопони.

— Боюсь, Вы ошибочно полагаете, что я вас собрала здесь, чтобы «воссоединить». — голос принцессы звучал более твердо и холодно. От этого единорог в испуге прижал уши. — Ответьте мне, Вы считаете себя хорошим отцом?

Единорог молчал, не зная, что и ответить. Он оборачивался то на Стринга, то на Аим. От этого вопроса в глазах земнопони появились слезинки, а ее глаза холодно и злобно смотрели на единорога, который, как ей показалось, начал вспоминать всё, что он вытворял с ней.

— «Жестокое обращение с пони» — считаете ли Вы это приемлемым по отношению к Стирнгу, Аим… — начала перечислять принцесса, как ее перебил Граф, низко кланяясь.

— Ничуть! Почему Ваше Величество задаёт сей вопрос?

— «Ему ещё хватает наглости говорить такое?!» — кобылка просто взорвалась, сделав несколько шагов к единорогу. — Да как ты смеешь, паскуда?! — ее голос пытался не дрожать, однако слезы пошли ручьем, ровно как и у ее брата, что был в шоке от реакции кобылки.

— Графиня, попрошу сохранять тишину и не употреблять бранных слов. — сказал дракон, заставляя земнопони вернуться на свое место, под раскрытое крыло Луны, что решила утешить ее. Единорог так и замер с широко раскрытыми глазами, уголок его усов слегка поддергивался.

— Вы продолжаете утверждать, что это не так? — аликорн поднялась, раскрыв свои большие крылья. — Что же, боюсь придется прибегнуть к более радикальным мерам.

Рог принцессы засиял, от каждого присутствующего пони, которых пригласили в замок, начала тянуться белая линия. Пять линий соединились в одну, образуя большой экран, что проецировал одни из самых неприятных воспоминаний в жизни каждого, кто подвергся жестокости со стороны Графа. Теперь жеребцу было бессмысленно отрицать что-либо — он попал в навоз по самые гланды, плохое возвращается бумерангом в двойном размере и теперь неизвестно, что будет дальше. Когда же очередь дошла до воспоминаний Аим, кобылка позволила посмотреть ту самую ночь, когда пьяный единорог с хворостиной вломился к ней в комнату и начал жестоко избивать до самой крови. Все это время кобылка сохраняла зрительный контакт с Графом, чьи уши подергивались от каждого удара. С невероятно жестокими глазами, земнопони продолжала прожигать его взглядом, уже не плача, а слегка упиваясь его страхом. «Смотри, гад! Ну, как оно тебе, нравится?» — явно можно было прочитать в ее рубиновых глазах.

— Довольно… — выдавил из себя единорог, с мольбой глядя на аликорна, что сама не ожидала увидеть подобное.

Магия рассеялась, силуэты растворились в воздухе, последний свист хворостины растворился, так и не достигнув плоти. Дальнейшие события обволок туман, что не позволил Аим в полной мере понять, что происходит. Упав в объятья Луны в состоянии нервного срыва, кобылка упустила все, что говорили. Поэтому, когда речь зашла о том, согласна ли она, чтобы Метикьюлоуса Голденмэйна лишили родительских прав и отправили за решетку, ночной аликорне пришлось использовать целительную магию, восстанавливающую силы и ясность ума.

— Считаю ли я приговор справедливым — да, конечно я так считаю. — начала Аим, снова восстановив зрительный контакт с посидевшим жеребцом. — Простила ли я то, что он с нами делал? — она сделала небольшую паузу, заглядывая прямо в его душу. — Да. Считаю ли я, что нужно смягчить наказание? Нет. — холодно ответила кобылка, получая крыло поддержки со стороны Луны.

А дальше все снова окутал туман. Пони не знала, случилось ли все это на самом деле. В данный момент ей было важно оттянуться на сцене с ее новой семьёй, даря пришедшим пони радость и удовольствие. В шуточной дуэли между Мавром и Умбером, Аим начала играть свою мелодию, которую сочинила к песне о ее жизни.

Предложение

Хмурое солнышко

Древние: часть II

Чувственная Пинки

Круги на воде

Двойной переполох

Так давно, что помнится отлично

Селестия остается пауком, а общество рушится

Вендетта

Разве тебе это не нравится?