Битва за Аквелию

Битва за Аквелию. Пролог: Ночь в Фловерино.

"Согласно нашим последним договорённостям, Ваше правительство и Ваша армия должны быть готовы к решительным действием военного характера, которые должны были быть тщательно подготовлены Вашим генштабом. Республика Аквелия — наш общий стратегический противник, которого необходимо убрать с шахматной доски. Ваши успехи в кампаниях на севере внушают нам уверенность в вашем решительном успехе. Наша Королева надеется, что вам удастся победить Аквелию за несколько месяцев, в обратном же случае — ваше положение может оказаться тяжёлым и рискованным. Война в Эквестрии продолжается уже неделю, и успехи наших войск пока не вызывают сомнений. Вы можете быть уверены, что правительство Верани получит помощь от своих союзников. Стоит так же отметить, что ваш решительный шаг может решить судьбу Герцланда и всей Грифонии, для вас настало время действовать, и Королевство Чейнджлингов выражает вам всецелую моральную поддержку.

Официальная нота чейнджлингского посольства правительству Герцланда.

По пустой и тёмной улице разносились звуки игры на гармонике и пение беспробудно пьяных голосов, полее похожее на заунывный, но громкий вой трудноразличимых и путающихся слов. Мелодию песни так же было трудно отличить, но это явно была одна из песенок солдатского репертуара, скорее всего, непристойного содержания. Капитан Панкрац брёл по мостовой, на его офицерском кителе был расстёгнут воротник, а кепи постоянно лезло то на лоб, то на затылок, то падая, то закрывая глаза. Офицер был привычно зол и серьёзно пьян, но это совершенно его не смущало. Грифон шёл бодро и быстро, тихо бормоча ругательства и озираясь на дурацкое пение под гармонику, явно исходившее из какого-то местного погреба. Пели на Ангриверском диалекте, это были какие-то чужие солдаты, отбившиеся от своих и забредшие в чужой район. "Вот остолопы." — подумал про себя Панкрац, прислушиваясь, откуда точно доносится звук. — "Это даже не другой полк, это, скорее всего, другая дивизия или корпус... Надо показать им." — И капитан резко свернул в один из узких переулков, где и находился тот злосчастный погребок.

Двери заведения были распахнуты, но само заведение было в большей степени пусто. С порога, подобно крови, текло вино, смешанное с водкой и прочим местным ассортиментом. Витрины были разбиты, Панкрацу пришлось обходить россыпи битого стекла. "Маар бы побрал эту мразь." — Пробормотал про себя грифон, вставая на задние ноги и осторожно ступая по залитому спиртным и заваленному всяким мусором полу. На верхнем этаже винного погреба находилось небольшое заведение, начисто разгромленное в ходе последних событий. Столы и стулья были перевёрнуты, повсюду валялись пустые и битые бутылки и брошенное солдатское имущество. По углам комнаты валялось несколько замученных аквелийцев и вусмерть пьяных имперских солдат, скорее всего уже вступавших в чертоги Борея. Среди всего этого, за барной стойкой стоял хозяин погреба, пытаясь прийти в себя и перевести дух. Вломившийся в дверь Панкрац сильно напугал его. Грифон было что-то залепетал на своём языке, но капитан резко оборвал его, рявкнув тому по-герцлнадски: "Молчать, свинья!", и, пронёсшись через весь этот бардак, скрылся внутри настежь распахнутой двери, от которой начиналась лестница вниз, в сам погреб.

Сбегая по ступенькам, офицер чуть не поскользнулся на чём-то жидком и в конце концов наступил на лежавшую на последней ступеньке бутылку, чудом устояв на ногах. Погреб, судья по всему, и до того был не так богат, а теперь и вовсе превратился в какое-то подобие притона: большие бочки были частью разломаны, частью вынесены, а частью просто опустошены. Повсюду лежали пустые бутылки, новые обитатели этого места продолжали их опустошать, несмотря ни на что. Их было четверо, они расселись за небольшим столиком. Одного из них уже сморил тяжёлый сон, другой же продолжал лакать портвейн, пока третий и четвёртый музицировали. Этих ребят уже трудно было назвать солдатами: даже оружия при них не было, если не считать пары штык-ножей, которыми они периодически резали добытую где-то ветчину. Панкрац сам не понял, как нашёл в себе силы не застрелить этих молодчиков сразу при встрече.

— Батальон!? Полк!? Дивизия!? — Заорал капитан во всю глотку, заставив нерадивую солдатню встрепенуться и обратить на него внимание. Тем не менее, несмотря на страх и осознание своего положения, грифоны не могли вменяемо ответить на этот вопрос.

— Отвечать!!! — Панкрац схватился за кобуру.

— М-мы... Дес-сятый... Бат-тальон... — Заплетающимся языком начал докладывать один из ангриверцев.

— Третья... Дивизия... Ангриверского... — Договорил за него.

— Ген-нерала фон Штарка д-дивизия... — Подал голос третий. Четвёртый продолжал спать.

— Что вы тут делаете?!

— Гуляем, герр официр. — Ответил постепенно трезвевший солдат.

— У нас и разрешение было... — Снова поддакнул его более пьяный товарищ.

— Плевал я на ваше разрешение, дети вы батрачьи! Ваша часть уже утопала, вы отстали! Знаете, что делают с отстающими?

— Секут, герр официр.

— Так бегите догонять ваш сброд, пока я вас не высек!

— Мы бы рады, да пьяны, герр официр. Мы заснули, видать...

— БЕГОМ!!! — Голос Панкраца сорвался в оглушительный хрипящий визг, тут же приведя солдат в чувство. Подхватив своего ещё толком не очнувшегося товарища, троица бросилась к выходу. Капитан не выдержал, и дал кому-то из них крепкого пинка. Их навряд-ли ждало что-то хорошее в своей части, но ему на это было абсолютно наплевать. Грифон подождал какое-то время, а потом начал подниматься. Ярость постепенно начала сходить на нет, поэтому, завидев хозяина во второй раз, Панкрац не стал больше на него кричать.

— Что творится? — Спросил у него на неплохом герцландском старик-аквелиец.

— Ничего особенного. Сиди и не высовывайся. — Спокойно и сухо ответил ему офицер, перед тем как выйти. Он быстро вспомнил свою первоначальную цель, и двинулся к ней. Ему нужно было добраться до майора фон Таубе, которого было довольно трудно найти в ночном городе.

Солдатский патруль медленно и осторожно продвигался по улице, озираясь по сторонам. Ночь таила в себе немало опасностей и неприятных встреч, и они уже убедились в этом на собственном опыте. Рядовой Брецель шёл по тротуару, заглядывая в каждый попадавшийся ему переулок. Грифон был вооружён фонарём, но одного фонаря было недостаточно для того, чтобы побороть царившую вокруг кромешную темноту, даже для зорких грифонских глаз предстающую в виде смутных потёмок. На улицах стояли электрические и газовые фонари. Некоторые из них работали, но большая часть была разбита или находилась в выключенном состоянии. Когда они входили в город, он показался им красивым и ухоженным, а теперь он стал похож на какие-то жуткие и заброшенные трущобы.

— А у нас через недельки три уже урожай собирать будут... — Вполголоса проговорил Вильгельм, товарищ Хайнца.

— Боишься не успеть?

— Боюсь. У меня семья, сам понимаешь.

— Пишут?

— Пишут. Плохо у них там всё. Тяжело без кормильца, а соседи жадные...

— Ничего, — вмешался в разговор третий солдат, — вернёмся домой до Нового Года, скоро аквелийцы надломятся.

— С чего ты взял, Мартин?

— В газетах пишут, аквелийцы уже почти сдались, у них сердце в пятки...

Кто-то в цепи рассмеялся от этих слов. Ведший бойцов унтер-офицер угрюмо промолчал.

— В батальоне Крамера сотни три полегло только за сегодня. — Возразил Мартину ефрейтор, бывший года на два старше чем он. Мартин Хаус был молодым солдатом, попавшим в полк уже после кампании в Волкенштурме. Его характер и поведение можно было описать афоризмом "Ума палата, а сам — лопата"

— Где ты это узнал? Брешут, небось.

— А может ты брешешь? — Резко осадил Мартина командир отделения, которому уже начало это надоедать.

— Да, Мартин. Угомонись уже, ради Бога. — Поддакнул унтеру Вильгельм. Мартин что-то пробормотал про себя, а потом действительно умолк. Какое-то время отделение прошло в тишине, пока не вышло на перекрёсток. Там стоял небольшой блокпост из пулемётного расчёта и пары десятков пехотинцев.

— Никого не встретили? — Спросил у унтер-офицера взводный командир, командовавший блокпостом.

— Пару пьянчуг из ангриверского полка. Направили их куда следует.

— Противник?

— По нам стреляли, но непонятно откуда. Пара винтовок, не больше. Причём довольно косо, может быть то было ополчение.

— Ясно. Преследовали?

— Нет, не поняли откуда стреляют, поэтому не преследовали.

— Зря. — покачал головой офицер. — Могли бы взять пленных.

— Эти, скорее всего, не стали бы сдаваться в плен.

— "Слабоумие и отвага"! — усмехнулся поручик, имея ввиду аквелийское ополчение. — Ладно. Двигайтесь дальше. А нам тут только с пьяницами и воевать...

Патруль двинулся дальше по улице. Изредка им попадались горожане, но большая часть грифонов попряталась по домам, в ожидании новых погромов. По центральным улицам шли колонны имперских войск: по всему городу отдавался топот тысяч ног, что не могло не пугать простых граждан. Хайнцу были интересны аквелийцы, интересна сама Аквелия как таковая. Он оказался в совершенно другой стране, чей облик казался ему чуть ли не сказочным. В голове солдата смешалась пропаганда о злых республиканцах, которые всех расстреляли и всё сожгли, и новые впечатления, полученные от похода, которые с этой пропагандой серьёзно расходились. Как-то раз, он с товарищами решил расспросить попавшегося им аквелийского старика об их жизни. Грифон, припоминая почти забытый им герцландский язык, начал было рассказывать как есть, но быстро поняв то, что от него хотят услышать, начал красочно описывать различные кровавые события: "Помещика расстреляли, священника расстреляли, церковь сожгли, всех прихожан убили..." — твердил он, скрывая улыбку, сидя при этом на скамейке близ той самой церкви, от которой по его собственному рассказу должно было остаться лишь пепелище.

Сначала они вошли в Грифенвальд, который быстро и внезапно превратился в верного союзника Императора, потом вступили в Аквелию и выиграли приграничное сражение. Город они взяли по инерции, преследуя отступавшего противника. Взят без подготовки и немалой кровью. Батальон фон Таубе не понес больших потерь, а вот другим батальонам досталось, как и остальным частям, участвовавшим в штурме. Всё это наводило некоторых солдат на тяжёлые мысли. Бывшие крестьяне, непривычные даже к обычным автомобилям, вдруг оказались в центре масштабных военных действий. Артиллерия, танки, массы пехоты, рыцари в чёрно-золотых латах, собравшиеся в поход в таком количестве, какого не видал, пожалуй, даже Гровер Великий. Кто-то впадал в радостную эйфорию при виде такой мощи, а кто-то терялся среди всего этого. Войны такого масштаба Грифония ещё не видела. Кто-то ожидал блистательный успех, а кто-то — катастрофу. Хайнц колебался между первыми и вторыми, считая, что его дело — сторона. Так вышло, что в старых полках, таких как 4-й Кронский, было немного пламенных молодых патриотов, служивших топливом для этой войны. Кронцы были верны присяге, полку и Кайзеру. Какие-то идеи о великом Герцланде, аквелийской и поньской неполноценности и прочем подобном слабо ложились на зрелую и умудрённую опытом почву. Им не требовалось этого, чтобы достойно воевать. Солдаты приходили и уходили, но чувство воинского коллектива при этом оставалось незыблемым.

Отделение прошло одну улицу, свернуло на другую. Навстречу им попадались другие патрули. Почти все рассказывали о том, что где-то отыскали и "привели в чувства" каких-то перепившихся и отставших солдат из других полков. Эти рассказы звучали зачастую отвратительно, но забавно.

Цепочка солдат в бурых шинелях растянулась поперёк широкого проспекта, ведшего на главную площадь города Фловерино. Такие же цепи и блокпосты покрыли и весь остальной город, с целью обеспечить сохранность стратегически важных объектов. Город был взят ещё днём, бой за него был коротким, но ожесточённым. Части аквелийской армии и народного ополчения были либо принуждены к отступлению, либо окружены и перебиты. Пленных взяли мало, потому что республиканцы дрались как львы. Отчаянное сопротивление разъярило герцландцев, и по городу прокатилось несколько сильных погромов, инициаторами которых часто становились не солдаты, а младшие и даже средние офицеры. Всё это длилось около часа, а потом порядок был восстановлен. Теперь имперские части продолжали наступать, а 4-му Кронскому было поручено поддерживать порядок в городе до подхода полицейских частей. Фронтовым частям пришлось временно заняться патрульно-постовой службой, что мало кому нравилось. С другой стороны, это можно было расценивать как временную передышку перед предстоящими сражениями.

Полковник фон Цапфель задумчиво ходил по комнате, не находя в себе желания спать. Он держал в лапе бокал с красным вином, и периодически отпивал из него. Вкус пробуждал в нём воспоминания о молодости, теперь находившиеся далеко позади. То была другая страна, другие грифоны и другое время. Всё это ушло в небытие и больше не вернётся. Аквелия, в которой он некогда бывал, теперь совсем другая. Ему хотелось бы думать, что она стала хуже, но эти мысли противоречили действительности. Они ожидали оказаться на пепелище, в уничтоженном варварами крае, где правит анархия, бандитизм и террор, а оказались в процветающей и прекрасной стране, где царил порядок и благоденствие. Виноградники, сады, тучные поля — даже церкви в городках и селениях были не тронуты. Это пробуждало былую память, навевало горечь, тоску, вызывало жгучую зависть и безотчётную ненависть к аквелийцам. Полковник сдерживал эти чувства глубоко внутри себя, но его возмущала мысль о том, что его солдаты пришли сюда не как освободители, а как завоеватели. Местные жители ненавидели их, а аквелийская армия пусть и проигрывала, но оказывала отчаянное сопротивление, порой нанося им существенные потери.

— Господин полковник! — В ночной тишине прозвучал голос одного из штабных ординарцев.

— Я слушаю.

— В северо-восточном квартале нашли ещё около десятка отставших. Все пьяны в стельку.

— Кто отвечает за этот район?

— Майор фон Таубе.

— Пусть фон Таубе разбирается сам.

— Есть нюанс, господин полковник.

— Что за нюанс?

— Некоторые из отставших напились так, что сейчас их отправить не получится.

— Так отправьте утром, заодно и протрезвеют. Ступай с миром, передай фон Таубе, чтобы больше с подобными глупостями ко мне не обращался.

— Слушаюсь! — Грифон тут же исчез в дверном проёме, из которого появился. В комнате снова установилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Полковник осторожно поставил бокал на стол, а сам сел в глубокое и удобное кресло, стоявшее рядом. Наступил редкий момент общего спокойствия: штаб молчал, не получая каких-либо указаний и не имея необходимости их раздавать, а части полка пока что были предоставлены сами себе. Цапфель предчувствовал, что завтра будет очень много шума и суматохи, поэтому наконец решил отдохнуть. Пожилой грифон сомкнул глаза и забылся чуткой дрёмой.