Дорога на Кантерлот
Дорога на Кантерлот. Глава XIII: Самая длинная ночь. Часть третья: На Заре.
СРОЧНЫЙ ОТЧЁТ О ПРОИЗОШЕДШЕМ В НОЧЬ С 24.10.1011 НА 25.10.1011
СТАТУС:СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ИСТОЧНИК:ШТАБ 160-Й ПЕХОТНОЙ ДИВИЗИИ (мот.)
ПЕРЕДАНО: ШТАБ 1-Й ТАНКОВОЙ ГРУППЫ АЦУРА
ПЕРЕДАНО: ШТАБ ГРУППЫ АРМИЙ "ЦЕНТР"."В ночь с 23.10 на 24.10 части 239-го моторизированного полка 160-й дивизии попали под внезапный удар вражеских сил. План наступления на 24.10 сорван ввиду ощутимых потерь в живой силе, топливе и боеприпасах. Все приказы и указания о действиях на завтрашний день отменены или приостановлены. Масштаб потерь оценивается. Действия противника в районе деревень Мейрхуф и Сайлент оцениваются как крупная рейдовая операция. Судья по донесениям, силы неприятеля (Северянская армия, остатки эквестрийских частей(предположительно)) обстреляли тыловые колонны на дороге Йеллоупич-Хоуп-Холлоу, причинили им тяжёлый ущерб, были окружены, но сумели вырваться из окружения при поддержке танков и пехоты. Донесения, приходящие в штаб свидетельствуют о том, что против тылов нашей дивизии были применены диверсионные группы, укомплектованные пегасами. На момент отправки данного сообщения не все обстоятельства раскрыты, требуются дополнения."
Артис напряжённо вслушивался в отдалённый и едва слышимый грохот боя. Красная полоса протянулась по горизонту, но чейнджлинги не видели её. Взвод панцергренадёров беспокойно дремал в шалашах из лапника, собранных около застывших боевых машин. Рядом чернели наскоро отрытые окопы, теперь более походившие на искусственные озёра из-за набравшейся в них воды. Её нет смысла вычёрпывать, пока земля не обсохнет или не замёрзнет. За одну ночь всё вокруг вновь превратилось в серо-бурое болото, по которому практически невозможно было передвигаться пешком.
— Не унимаются... — Сонно пробормотал Кринг, машинально искавший сигареты и спички в карманах почти насквозь промокшей шинели. Артис припомнил вчерашний день, когда с утра до вечера справа от них грохотало наступление 160-й моторизированной. Их 3-я танковая воевала артиллерией, фронт практически не продвинулся вперёд, но всё пахло тем, что город придётся брать штурмом. Гаубицы врага отвечали слабо, потерял плотность и противотанковый огонь. Они наконец проломились сквозь вражеский кордон перед Хоуп Холлоу, но это было мало похоже на лёгкую победу. Теперь они ждали новых указаний, готовые в очередной раз пойти в бой.
Пулемётчик поёжился и оскалил зубы. Невидимый бой вдалеке заставлял его вслушиваться в предрассветную тишину. Возможно, сейчас их пошлют туда. Они в резерве, их силы могут понадобиться, если мотострелки не справятся сами. Внутри Артиса закипала злость. Никогда им не приходилось так тяжело и гадко, их готовили к подобному, но они не были готовы. Летом против них сражались целые танковые корпуса и они побеждали даже при меньшем числе. Сейчас же всё было наоборот — их было много, намного больше чем в июне или июле, а противостояли им горстки, чья сила заключалась лишь в большом количестве противотанковых орудий. Считанные дни прошли как целая вечность; время, за которое могла решиться судьба целого вражеского полка, теперь уходило лишь на то, чтобы сбить очередную батарею с очередной позиции, только чтобы та снова встала у них на пути. Они будто бы воевали с призраками: враг раз за разом вырастал как из-под земли и вновь и вновь продолжал оказывать сопротивление. Это было похоже на грёзы сумасшедшего. Но это происходило наяву.
Артис, крепкий и высокий парень, опытный боец, которому доверили смертоносное оружие, в очередной раз чувствовал себя жалким и бессильным. Шалаш пропах потом и скисшими портянками, вокруг воняло грязью, сыростью, бензином. Где-то наверху переговаривались танкисты, их голоса были простужены. Все вокруг были простужены, даже крепкий здоровьем сорифец уже чувствовал, как к горлу подступает мокрота.
— Стреляют... — Подал голос Лабрум, на миг очнувшись от беспокойного забытья. Другие его товарищи, спавшие рядом с ним, так же начали беспокойно ворочаться. Артис услышал тихие Ругательства Класпера и шиканье ефрейтора, бывшего его вторым номером. Вдруг, снаружи послышался осипший голос гауптмана Шосса:
— Пришёл приказ: собираться и идти к деревне Сайлент. Там идёт бой, нужно поддержать части 160-й.
— Они сошли с ума... — В ответ раздался голос цугфюрера Ляпписа. Судья по всему, лейтенант был недавно поднялся на ноги и был крайне этим недоволен.
— Приказ есть приказ. Мои танкисты уже пришли в готовность. Зная этих чёртовых северян, нам не обойтись без вашего взвода.
— Это понятно. Сейчас распоряжусь.
Прозвучала команда "Подъём". Чейнджлинги, ворча и чертыхаясь, принялись вылезать из шалашей. Кринг начал выводить отделение наружу, Артис покинул шалаш последним, так как был самым крупным в отряде и вынужден был возиться с тяжёлым пулемётом. Здесь, в ельнике, ещё властвовала ночная темнота.
Панцергренадёры построились, Ляппис приказал взбираться на танки. Машин у Шосса было немного, а БТР чейнджлингов остались в тылу. Их ещё прятали от вражеских пушек, хотя гусеничный транспорт был бы очень кстати для низкорослых чейнджлингов. Копыта перевёртышей чавкали по жидкой грязи, воздух был свеж и прохладен — следствие прошедшего дождя, единственное что радовало их сейчас. Отделение Кринга принялось забираться на броню одной из "четвёрок". На броне машины чётко виднелось несколько выбоин от вражеских снарядов. Металлического цвета броня сливалась с тенистой рощей, придавая машине грустный и угрюмый вид. Молодое лицо командира танка, торчавшего из башенки и курившего трофейные папиросы выражало те же эмоции. Он не обратил внимания на карабкавшихся пехотинцев, он смотрел мимо них, напряжённо о чём-то раздумывая. "Мелкая стычка", "слабый враг" — они слышали это уже много раз, и почти каждый раз за этими словами скрывалось что-то непредсказуемое. Новые враги жестоко карали за халатность, нужно было хорошо продумывать каждый шаг.
Рокот двигателей усиливался. Поредевшая, но недавно пополненная рота готовилась выступить в бой. В наушнике танкиста прожужжал голос Шосса — тот встрепенулся и машинально тронул копытом чашку, кивнул и ответил "Есть!", тут же юркнув под двойные створки люка. Внутри башни послышались приглушённые бронёй команды, и двигатель танка взревел уже по настоящему. Артис, сидевший на задней части машины, с удовольствием почувствовал как по ней разливается тепло.
— Хоть просушимся! — Сострил кто-то из бойцов. Его шутку встретили молчаливым одобрением.
Несколько танков повернули вправо и двинулись к бурому грязевому болоту, некогда бывшему просёлочной дорогой. За ними потянулась и остальная рота, формируя походную колонну. До Сайлента было не очень далеко, но слякоть усложняла ситуацию. Бой в той стороне ещё продолжался, но грохот пушек почти умолк, а ружейно-пулемётная стрельба сильно скрадывалась рощами и холмами. Артис тяжело вздохнул, прикрыл глаза и снова начал впадать в дрёму под рокот танковых моторов, сливавшихся в отдалённое подобие привычного дорожного гула маршевых колонн. Он так устал, что перед боем не мог ощутить и части того куража и напряжения, что приходили к нему раньше, в первые дни. "Всё из-за той дряни, которой нас пичкали. От неё устаёшь сильнее, чем обычно." — Смутно подумал пулемётчик, облокачиваясь на спину сидевшего с другой стороны товарища.
Прошло несколько минут. Колонна не быстро, но и не медленно двигалась к отмеченным позициям. Грязь чавкала под лязгающими гусеницами, командиры боевых машин попрятались в башни, от залихватской привычки высовываться наружу по пояс пришлось отказаться. Стрелковая подготовка врага вызывала зависть даже у отлично обученных и закалённых в боях гренадёров. Возникало ощущение, что во вражеской армии каждый отдельный солдат был обучен как снайпер. Красные охотно прятались на деревьях, в кустарниках и незаметных безбрустверных окопах, обнаруживая себя только тогда, когда открывали огонь. Даже в прифронтовой полосе, на некотором расстоянии от переднего края танкисты предпочитали не испытывать судьбу. Солдатам тоже следовало бы остеречься, но нежелание месить грязь копытами и уставать ещё сильнее пересиливало страх перед вражеской засадой. Артис не мог вспомнить чтобы они хоть раз по-настоящему испугались за эти несколько дней. Досада, злоба, горечь по погибшим, но ни в коем случае не паника. Гренадёр слабо и невесело улыбнулся: несмотря ни на что, они оставались солдатами, дисциплинированными и организованными. Они скорее погибнут все до последнего за Королеву и её империю, нежели дадут слабину. Пулемётчик не хотел умирать и боялся смерти, но он чувствовал, что сможет поступить только так, и никак иначе. Хочет ли он того, или нет.
В низкий гул танковых моторов вмешалась высокая и прерывистая нота мотоциклета. Машины начали стопорить. Резко прервавшийся звук заставил Артиса очнуться от дрёмы. Он вытянул шею и посмотрел вперёд. У головного танка с тарахтением останавливался мотоцикл с коляской, в темноте блестели глаза водителя и пассажира. Последний, ёжась и кутаясь в шинель начал неуклюже вытаскивать на землю одубевшие ноги. Тем временем, из бокового люка башни начал вылезать командир роты. Он спрыгнул в грязь, чтобы говорить с посыльным на равных и обеспечить себе некую безопасность.
— Герр гауптман, ваш приказ отменяется. Поворачивайте назад, там вы уже не нужны — Осипшим и раздражённым голосом проговорил делегат. Шосс посмотрел на него с явным недовольством. В последнее время командир танкистов был особенно вспыльчив.
— Оно и неудивительно. — с некоторым пониманием произнёс гауптман. — Я сразу понял что приказ пришёл с опозданием, но всё равно начал его выполнять.
— Да-а... — протянул младший офицер, поняв что разговор перешёл в неформальную стезю. — Там уже всё закончилось. Они ушли. Можно было бы послать вас их преследовать, но генерал майор... осторожничает.
— Это лучше для него и для нас. Что у вас там вообще произошло?
— Точно не скажу, но судья по донесениям — чёрт знает что.
Их не встречали криками "Ура!", с первого взгляда казалось, что на них даже не сразу обратили внимание. На улицах города было пусто, а редкие прохожие и солдаты были слишком заняты, либо смотрели молча, с тихим укором. По проезжей части широкой мостовой шагала колонна. Шинели солдат были чёрными от грязи, они шагали устало, понуро, молча. Спереди и сбоку от бойцов чеканил шаг невысокий грифон в истрёпанной шинели. Он смотрел по сторонам — мёртвые окна домов смотрели в ответ, зияя выбитыми и заколоченными проёмами. Воронки на улицах, разрушенные до основания дома, от железнодорожной станции взвивались столбы чёрного дыма — недавно были взорваны все цистерны с топливом, чтобы они не достались врагу. Хоуп Холлоу обстреливали и бомбили, здесь уже чувствовалось тяжёлое дыхание войны, и всё же на улицах ещё попадались мелкие, незаметные фигурки, чьи глаза блестели под светом фонарей. Они стояли и смотрели на дорогу в полном молчании, это молчание было невыносимо.
— Батальо-он! — раздался хриплый, но не прерывистый голос комбата. — В ногу ша-агом — марш! Песню — запевай!
Несколько мгновений прошло в молчании, тихий гул беспорядочных шагов начал усиливаться, превращаясь в чёткие ритмичные удары. Через некоторое время к мерному шагу прибавились слова:
"По полям Прайвенским
Шли мы с тобой вместе
Партизанскою тропой..."
Хрипло, устало, но с оставшейся в голосе силой начал батальонный запевала.
"И врагов, бывало
Падало немало
Там, где пробирались мы с тобой...
Более тихо, но разборчиво продолжил за ним строй. Иоганн улыбнулся, узнав эту песню. Он был свидетелем её рождения, когда под звуки флейты какой-то прайвенский красногвардеец бодро напевал мелодию, на ходу придумывая слова. На миг в памяти грифона возникла эта картина: слякотный южный декабрь, снег падает редкими хлопьями на палатки и землянки временного лагеря. Где-то совсем редко грохочут пушки, а на свежесрубленном пеньке сидит низкорослый и щуплый паренёк в забрызганной грязью шинели старого герцландского кроя. На голове воина папаха, прикрытая плащ-палаткой, а из клюва вылетают меткие и бодрые слова. Комбат проморгался и увидел почти то же самое, только язык песни уже был другим, и звучала она стройнее, чётче. "Смотрите на нас, граждане Эквестрии! Мы не сдаём ваши дома без боя, мы сражаемся за вашу землю. Мы — не кучка потерянных окруженцев, мы — батальон. Мы заставляли врага бежать в ужасе, мы выжили несмотря ни на что. Смотрите на нас — и не падайте духом." — Так ему хотелось сказать всем этим пони, что обращали внимание на него и его солдат.
После одного дня и двух ночей без отдыха и покоя Грау чувствовал себя на удивление бодро. Он испытывал чувство сродни радости захлёбывающегося утопленника, в последний момент ухватившегося за спасительную лапу. Он и его бойцы всё же вырвались к товарищам, теперь все надеялись на передышку. Танкисты вывели их к своим и продолжили путь в тыл дивизии. Командир роты, сопровождавший их, сообщил что его отряд и несколько малочисленных дозоров было единственной силой, способной прикрыть это направление от врага. Когда он узнал о том, что чейнджлинги перебрасывали туда крупные силы и артиллерию, он невольно начал молиться. Грау тогда невольно усмехнулся, ведь хорошо знал что этот комроты был старым партийцем и ярым коммунистом. Такие крайне редко вспоминали о богах, но грифону выпало лицезреть именно этот случай. Теперь же они шли в штаб полка, чтобы предстать перед командирами и получить дальнейшие указания. Марцепанов был командиром из того же полка к которому принадлежал Иоганн. Он рассказал что их подразделение растянулось в линию, прикрыв шоссе на Кантерлот и часть пригородов. Линия выдержала последние атаки чейнджлингов, но она навряд-ли выдержит ещё одни сутки такого напора. Одновременно радуясь, Грау начинал задумываться о тех трудностях, которые им только предстояло пережить.
Вот показался штаб. Неприметное здание, на которое указали бойцы тыловой службы, стояло посреди брошенных и полуразрушенных домов. Здесь было немного оживлённее, благодаря бойцам комендантской роты, стоявшим на часах перед входом в здание. В остальном же — пусто и тихо, только внутри дома слышался напряжённый и довольно громкий разговор. Вот на крыльце показался начальник полкового политотдела. Он вышел на улицу и встретил батальон.
— Вышли? — Коротко и устало спросил политрук. Он не скрывал радости за товарищей, но ему было трудно её выражать из-за усталости и напряжения. Политрук был среднего роста жеребцом-единорогом, мало выделявшимся на фоне остальных. Грау не замечал за ним никаких особенных черт и знал его не так уж хорошо, но считал достойным своего поста товарищем.
— Вышли. — кивнул Иоганн. От облегчения он почувствовал, как по его спине пробежала лихорадочная дрожь. Грифон почувствовал мерзкую болезненную слабость, но не подал виду. — Обоз, раненых, орудия — всё вытащили. Раненых я направил в лазарет, пушки и расчёты здесь, со мной. Кухни, повозки и прочее — тоже со мной. Матчасть сохранена, личный состав, по возможности — тоже. Какие указания от полковника?
— Батальон — на отдых. Тебя — к генералу. Не завидую я тебе, комбат... — Политрук скользнул взглядом по колонне и увидел крупную фигуру Майского. Голова комиссара была перемотана бинтом, но рана не выглядела тяжёлой. Собеседник Грау хотел сказать ещё что-то, но замялся. В нём сейчас боролись разные чувства, но всех их одолевал сон, словно гирей придавливавший комиссара к земле.
— Где располагаться?
— Да вот в этих домах. Местечко хорошее, бомбами пока не тронуло. А, и ещё. Товарища Майского вызвали туда же. Эх, занесла его нелёгкая... — Последние слова полковой проговорил вполголоса. Иоганн коротко кивнул, молча соглашаясь с ним.
Получив необходимую информацию, старший лейтенант передал командование и организацию постоя Каурову и другим офицерам, а сам с армейским политруком пошёл по другой улице. Туда, где располагался штаб дивизии. Они уже знали где угнездился Любов — им это рассказали тыловики.
— Думается, что взгреют нас тяжело, комбат. — После нескольких минут ходьбы резюмировал Майский.
— С чего бы это? — Спросил грифон.
— Может не нас обоих, но меня — точно. Знаешь, я к вам на позицию поехал не то чтобы вопреки приказам, но... Делать мне у вас было совсем нечего. С точки зрения начальства. Скажут мол: "Посамовольничал", "попёрся непонятно куда". Эти, понимаешь, красные командиры из штаба армии. — Майский произнёс последние слова с непонятным для Иоганна недовольством. Майский был из старых, из идейных, такие не привыкли критиковать армию. — Там ещё и тебя приплести могут, по всякому может быть.
Иоганн не знал что ответить на эти слова да и в принципе не горел желанием на них как-то отвечать. Майский был старше его по званию на несколько рангов, и спорить с ним было не положено. Но с другой стороны, они ведь только что побывали в одной лодке, оказались в одном строю. Разве они теперь не могут общаться по душам?
— Любов за нас заступится.
— Не очень-то наверху любят вашего Любова. Дядька он конечно достойный и уважаемый, но на характер — странноват. Да и кляузничают на него периодически. Кляузы глупые, но многовато с ними мороки.
Лицо Иоганна помрачнело.
— Найти бы их да шашкой ноги поотрубать. — Сипло проговорил он. Майский усмехнулся.
— Солидарен, товарищ. Солидарен.
На этом короткий разговор закончился. Оба военных задумались, и в таком виде дошли до штаба дивизии, располагавшегося в крупном капитальном здании, которое некогда было филиалом какого-то частного банка. Это учреждение эвакуировалось одним из первых, поэтому постройка постояла в запустении достаточно долго. Толстые стены, решётки, за которыми раньше сидели работники, обширные подвалы, идеальные для организации под бомбоубежища. Всё это было вычищено до последней монетки и ассигнации и увезено в Кантерлот. На входе Грау и Майского встретила комендантская рота. Узнав обоих, начальник охраны спокойно их впустил. Они оказались в тесной прихожей, где пустовали места дежурного и охранника, а после вышли в крупный зал с лестницами на верхние этажи. Зал был заполнен штабными офицерами, по полу тянулись провода. Копыта громко цокали по каменному полу, грифоньи лапы отдавались менее сильными звуками.
— Капитализм как он есть. — пробормотал про себя Майский, обратив внимание на толщину стен, а так же на то, что дом уже представлял из себя маленькую крепость. Наверное, раньше здесь вдобавок ещё было немало предметов роскоши, но они исчезли с уходом старых владельцев, только модные эквестрийские обои пастельных тонов с нарисованными на них жёлтыми цветами отдавали былой атмосферой.
Грау не мог на них смотреть. Он вспомнил их стояние в Мейнхеттене, вспомнил рассказы о некоторых ушлых офицерах тыловых служб, старавшихся прикупить у местных такие обои и увезти куда-нибудь в Сталлионград или Петерсхуф. Он скрипел клювом от злости слушая подобное. Их дивизия пойдёт в самое пекло, а эти сволочи так и будут сидеть в тылу и шляться по магазинам! А эти магазины... Местные продавцы будто и не понимали того, что уже не так далеко от них миллионами гибнут их соотечественники. Они пытались жить по старому, не обращать внимания на войну, на ужасный выбор, вставший над их же собственной страной. Были и другие, сознательные. Но тогда их пока ещё было мало, а плохое всегда заметнее хорошего. "Так за что мы воюем? За то, чтобы они строили вот такие вот дома?" — Невольно задал себе вопрос старший лейтенант, когда они в паре с комиссаром продвигались к кабинету Любова. Ответ нашёлся сразу. — "Нет. Не за это." — И в мыслях всплыл Артур Вайз сотоварищи. Худой, оголодавший, с лихорадочным огнём в глазах, окружённый такими же как он — оставшимися без командиров, без своих частей, без какой-либо помощи и указаний сверху — они выживали без еды, медикаментов и боеприпасов. Выживали только для того, чтобы примкнуть к такой же кучке уцелевших, образовать отряд и снова дать бой. Бесполезный, кровавый, обречённый на полную неудачу, но всё же бой. И они раз за разом давали его, каждый раз ожидая смерти, но выживая только чтобы продолжить борьбу. Унывая, паникуя, погибая из-за своих ошибок, они продолжали находить силы сражаться, как бы плохо им не пришлось. А ведь Артур Вайз был не один такой. Он не являл собой исключение, но лишь пример многих других, с которыми Грау не довелось свидеться. Что заставляло их сопротивляться? Неужели они сражались за банкиров, корпоратов и дворян? Навряд-ли, очень навряд-ли.
Дверь в кабинет была открыта, и Майский с Грау вошли в средних размеров комнату, планировка которой, судья по всему, была радикально изменена. В помещение было втиснуто несколько столов и походных шкафов, в которых аккуратно было сложено оборудование и документация. На столе с картами так же царил относительный порядок. В комнате присутствовало двое — генерал и его адъютант, выполнявший роль телефониста.
— На остальных участках тишина? — Спокойным и серьёзным, лишённым привычного добродушия голосом спросил генерал.
— Так точно. Сообщения приходят только с отметок 14 и 12. Противник ведёт беспокоящий огонь из артиллерии малого калибра.
— Место дислокации вражеских орудий известно?
— Предположительно — бывшие позиции наших батарей на высоте Гринхилл и смежных с ней. Огонь с порядочного расстояния, определить точно затрудняюсь.
— Передай мой приказ: пусть разведают пространство перед позициями на предмет накапливающегося противника. Если найдут кого-нибудь — по возможности разбить внезапным ударом и отступить на исходные. Вы меня поняли?
— Так точно! — Кивнул адъютант и начал передавать указания. Говорил он при этом на эквестрийском, видимо гарнизонные части из Хоуп Холлоу так же были брошены латать бреши после вчерашнего наступления чейнджлингов.
— А вот и вы, товарищи! — с улыбкой поприветствовал их комдив. Военные ответили тем же. Любов предложил обоим сесть. — Вас тут все уже похоронили, кроме меня пожалуй. Кто-то из моих подчинённых даже махнул мол: "Пропал полк — поминай как звали!" — А вот нет. Вышли все, даже вы. Трудно пришлось вам, трудно... — Любов примолк, задумавшись. За последнее время генерал едва заметно переменился, Иоганн заметил это.
— Верно. Вышли мы с трудом. — Коротко проговорил Майский.
— Товарищ комиссар, вы ещё ниоткуда не вышли. — по-доброму, но с хитринкой проговорил комдив. Майский ответил мрачным взглядом, ведь отношение Любова далеко не совпадало с его собственным. — Посмотрим, как с вами обойдутся ваши коллеги. Думается мне — ничего страшного вам не будет. Но и снисхождения не ждите, зная ваших товарищей по штабу армии. Будете завтракать? Вас, товарищ Грау, это тоже касается.
Вопрос последовал неожиданно, но ответ не заставил себя долго ждать. В комнате накрыли небольшую трапезу из консерв, хлеба и чая. Видимо, генерал не собирался расспрашивать их в том виде, в котором они пребывали в данный момент. Как ни странно, но завтрак действительно положительно повлиял на военных, и нависшая угрюмость сошла с их лиц. Через некоторое время разговор возобновился. Грау подробно рассказал Любову об их прорыве из окружения, Майский несколько раз дополнял детали, ускользнувшие от глаз грифона. Иоганн описал и пулемётную засаду, и марш в грязи, и обстрел дороги с последующим боем насмерть и чудом подошедшей подмогой. Комдив слушал, периодически медленно кивая.
— Стало быть, вы выбрали самый лёгкий маршрут, а потом вынуждены были рвануть вслепую, товарищ Грау? — Наконец спросил он Иоганна, после того как доклад закончился.
— Так точно. — Сухо ответил лейтенант, подавляя чрезмерно яркие воспоминания о той ночи.
— Огонь в лицо, засада малыми силами. Попытка ударить по психике, заставить разбежаться. Да-а, противник знает много приёмов которым нам нужно у него выучиться. Выучиться через кровь и пот. Вы отдали приказ написать письмо родне Петерса? А кто ещё погиб с ним? — Любов вышел из задумчивости и посмотрел прямо на Грау. Грифону не понравился этот взгляд. Он ещё не успел отдать этих необходимых приказов.
— Многие. — Коротко ответил комбат, не выдержав взгляда начальника.
— Для нас сейчас не может быть "многих", товарищ Грау. Нас мало, нужно беречь бойцов.
— Виноват, товарищ комдив. Не уберёг.
— Если верить вашим словам и словам товарища Майского — то как раз таки уберегли. — Грау поднял взгляд и посмотрел на жеребца с непониманием. — Ваш батальон остался в строю, это главное. Строй батальона — это спасение, вне строя солдат обречён на панику, беспорядок, смерть. Вы обеспечили этот строй, обеспечили порядок. Помните наш разговор об оружии, о булатной стали?
Грау вспомнил, и невольно улыбнулся. Его батальон выдержал ночной бой не потеряв порядка. Теперь ему будет легче: бойцы перебороли страх, стали крепче, дружнее. Отдохнут, приведут себя в порядок — и выдержат хоть десять таких же боёв — но выдержат, не сломаются как другие.
— Вчера я многое понял, товарищ комдив. Как вы уже говорили — если нас мало, то нужно брать дерзостью, дерзость бережёт от страха. Но излишняя дерзость может привести к тяжёлым последствиям. Я ожидал боя на той дороге, но не ожидал, что враг пойдёт на хитрость. План оказался недоработан, это привело к лишним потерям. В следующий раз нужно рассчитывать, этого врага не взять с наскока.
— Это хорошо, что вы вынесли урок. Самое худшее — это когда одна и та же ошибка повторяется множество раз. — Любов встал и прошёлся по комнате, разминая ноги. Он размышлял. Это стало его постоянным занятием за последние несколько дней. — Нарождается что-то новое. Из беспорядка выходит новый порядок. Сейчас мы не понимаем этого — но потом поймём. Кстати, вы ведь ещё вывели с собой отряд эквестрийцев. Как они показали себя?
— Достойно.
— А я ведь говорил вам о том, что наши союзники не такие уж слабаки как нам кажется. Опытный эквестрийский солдат, прошедший через летние сражения с полнокровным, грозным противником, сумевший уцелеть и остаться при этом солдатом — очень хороший, правильный пример. Радует, что вы сумели найти с ними общий язык. Скоро подойдут подкрепления, там будут и эквестрийцы. Да-да, товарищ Грау. Мейнхеттенские части уже двигаются к фронту. А я ведь ещё в сентябре знал, что отсиживаться там никто не хочет. Думаю, завтра-послезавтра у нас уже появятся какие-никакие соседи из частей РККА. Так что, товарищи, ваши мытарства даром не прошли. Сегодняшний день мы у врага уже выиграли. Так что отдыхайте на здоровье.
В коридоре послышались тяжёлые шаги. Все невольно насторожились. В кабинете комдива появилось новое лицо — приземистый, но крепкий земнопони, одетый в чистую шинель с генеральскими петлицами. Завидев его, Грау и Майский встали по стойке смирно. Они обменялись приветствиями.
— Генерал Устинов, начальник штаба армии. — представился пони. — Товарищ армейский комиссар, как ваше ранение?
— Считайте — царапина.
— Это хорошо. Хорошо что вы вообще вернулись сюда живьём. Ваша смерть это последнее что нам было нужно. Командарм велел вас хорошенько взгреть за все эти фокусы, но у нас нет на это времени. Можете считать себя реабилитированным. А вы, товарищ лейтенант, — Устинов обратился к Иоганну. Грифон подметил, что начальника штаба немного смущает его внешний вид, — вы предприняли меры чтобы сохранить жизнь такому ценному кадру?
— Так точно. В сложившейся ситуации я стремился сохранить жизнь всех оказавшихся под моим началом.
— Похвально. — сухо сказал офицер. — Вы можете быть свободны. Я намерен вести с генералом разговор который не положено слышать младшим по званию вроде вас.
Любов улыбнулся, иронично посмотрев сначала на Иоганна, а потом на Устинов.
— Товарищ Грау — командир моего резервного батальона, так что он не такой уж "младший по званию", как вы могли бы подумать. Впрочем, я не собирался его задерживать.
— А-а, тот самый партизан с шашкой. — уже менее сухо ответил штабист. — Знаем, слышали. Что-ж, идите, товарищ комбат. Хорошо, что вы выжили.
— Служу трудовому народу! — Грау козырнул и покинул помещение. За закрытой дверью он успел услышать обрывки начинавшегося разговора. Устинов видимо начал распекать Майского за необдуманный поступок. Тот защищался, но без особого рвения. Грифон почувствовал недовольство от того, что не успел попрощаться с политруком. За эти два дня они не то чтобы сдружились, но нашли некоторый общий язык. Грау всегда относился с некоторым скепсисом и недоверием к командованию, которого он не знал. Он не умел выслуживаться перед командирами и говорил правду вне зависимости от звания того, с кем имел дело. Кто-то ценил подобную черту характера, но далеко не все.
— Значит, ситуация в районе Хоуп Холлоу находится под контролем? — Его голос звучал холодно и сухо. От этого становилось не по себе.
— Так точно, герр фельдмаршал. Противник всё ещё находится в меньшинстве, но...
— Но вы всё ещё топчетесь на месте. Напомните мне, герр Ацур, как разведка оценила вражескую группировку на участке главного удара ваших сил?
— Одна пехотная дивизия, герр фельдмаршал.
— Одна пехотная дивизия, тогда как вы располагаете танковыми и моторизированными соединениями. Я не буду говорить, что ваша группа отстаёт от графика, ведь от графика отстают уже все. Меня волнует то, что уже несколько дней вы несёте тяжёлые потери, а город до сих пор во вражеских копытах.
— На это есть много факторов, герр фельдмаршал. Противник оказал неожиданно умелое сопротивление. Враг фанатичен, опасен и крайне хитёр. Его более нельзя недооценивать. Я прошу у вас поддержки в виде пехотных соединений из второго эшелона и сверхтяжёлой артиллерии.
— Пехота завязла в дорожной распутице. Нет времени её дожидаться. Понимаете, ведь есть и другая причина, по которой я недоволен вашими действиями...
В помещении штабного кабинета присутствовало несколько старших офицеров. Командиры дивизий и иных крупных соединений танковой группы слушали доклад своего начальника командиру группы армий "Центр" — фельдмаршалу Ларинксу. Старый маршал не высказывал прямо своего мнения, но всем вокруг было ясно, что он очень недоволен. На чистом и большом столе перед ними лежала подробная карта местности. Пометки на ней не двигались на восток уже слишком много времени, это невольно заставляло генералов беспокоиться.
Ацур и Ларинкс встретились взглядами: командир танковой группы был намного моложе фельдмаршала. Один из выдвиженцев Триммеля, зарекомендованный им как кто отлично разбирающийся в военной технике, а так же не отличающийся излишней осторожностью в принятии решений. Попытка взять город с наскока ещё не полностью развернувшимися частями была его инициативой, и молодой генерал уже десять раз распёк себя за беспечность.
— "Дикая дивизия"... — Ларинкс с некоторой издёвкой повторил словосочетание из донесения, полученного им недавно. Он продолжал пристально смотреть на Ацура, при этом его взгляд выражал мысли почти не связанные с происходившим в данный момент. — Эта дивизия грозится разрушить наши планы. Что-ж. Мы ей не позволим. Верно, герр Ацур?
— Так точно, герр фельдмаршал! — По форме ответил молодой командующий. Он не понимал намёков фельдмаршала. Тот кивнул и обратился ко всем присутствующим.
— Господа генералы! Королева ставит перед вами задачу — город Хоуп Холлоу должен быть взят не более чем через два-три дня. В обратном случае нашу армию могут ждать тяжёлые последствия. Готовьте свои части к последнему рывку. Наш враг выбил своей чёртовой стране ещё несколько суток жизни — но теперь его время подошло к концу. Перегруппируйтесь — и снесите эту шайку нищих со своего пути!
Кто-то из военных усмехнулся речи фельдмаршала. Ларинкс не терял хватки и умел приводить своих подчинённых в чувства. Совещание о дальнейший действиях продолжилось.