Осколки Эквестрии
###: Исцеленный
В помещении, напоминающем стерильностью и обилием белого цвета больничную палату, без окон, без мебели и даже без каких-либо источников света — но при этом почему-то полностью освещенном — на единственной кровати, аккуратно и ровно застеленной, открыл глаза Арис Мордрейн. Ренегат. Создатель, если у него все получилось.
Не вставая, он прислушался к ощущениям. Все чувствовалось таким... таким здоровым. Нет, ему не вернули рог — бросив быстрый взгляд на ногу, Арис убедился, что и конденсатора его лишили, — однако залечили не только увечья, полученные от Химеры и того идиота-грифона. Он ощущал себя так, как не ощущал давно. Не то чтобы так, будто всех этих лет в камере не было. Но, пожалуй, так, словно их стало вдвое меньше.
Последние минуты до того, как он потерял сознание, Арис вспоминал с трудом. Ему смутно помнились собственные слова: "Неполноценен, как я и думал". Помнилось, что Воплощенный пришел в ярость. Вероятно, от того, что его лишили значительной части сил и еще большей части памяти. И в этом Арис отлично его понимал.
"Впрочем, память мне оставили, — он иронично ухмыльнулся про себя. — Только память. Чтобы я помнил все, что сделал, и все, за что туда попал".
Однако, если его последнее воспоминание о происшедшем в Норе было верным, то это ненадолго.
— Воля Департамента идет вразрез с моими идеалами.
Это он уже тогда еле расслышал. В ушах стоял невнятный гул, глаза слипались, и очень, очень хотелось уснуть... Но это он успел услышать, как и увидеть того, кто встал перед ним. Белоснежный жеребец, настолько белый, что даже глазам больно. Встал между ним и...
Филлисом. Его сыном. И даже если зовут его по-другому, Флора всегда хотела дать ребенку это имя.
Он не успел разглядеть его полностью. Смог заметить, что Филлис прячет рог оборотным камнем, и полностью это одобрил. Услышал в голосе, приказывающем арестовать его — его, Ариса, — неподдельную ненависть, и это его огорчило, но совсем немного. Все-таки, как он и думал, у Филлиса не было никаких шансов вырасти в Анмаре, а в любом другом обществе он был обречен впитать ненависть к единорогам еще в детстве. Не с молоком матери, конечно. Если Флора и жива, то Филлис о ней явно не волнуется.
И все же, настолько сильная ненависть...
Арис опять усмехнулся, теперь октрыто. Все-таки сын — его точная копия. Стоит ему вцепиться в одну идею, и он ее уже не отпустит. Как жаль, что это оказалась не та идея, что желали бы Арис и Флора.
Или не жаль. Такой же участи, как себе, Арис не пожелал бы никому, тем более своему сыну.
— ...приговаривается к усекновению рога, — расслышал он тогда громкий голос судьи сквозь дверь и собственный хохот, пока охранник тащил его к временной камере, — и пожизненному заключению с продлением жизни...
Ему очень качественно продлили жизнь. Единороги живут долго, но он, вероятно, умер бы в возрасте менее ста лет. Теперь же он мог похвастаться такой долгой жизнью, что с ним вряд ли сравнился бы кто в Анмаре. Кроме, конечно, наместника Тривилла, трусливого подонка, настолько боявшегося смерти, что он оттягивал ее уже десятилетия. И, возможно, кого-то из Внутренней Стражи. Может, это был бы Дред, если он еще жив. Или тот молодой выскочка Талли. Доверили бы Талли ту же должность, что и Дреду? О, наверняка. Профессиональное выгорание все же давало о себе знать, и Дред должен был передать полномочия кому-то еще...
Вероятно, если бы тогда ничего этого не произошло, этим "кем-то" стала бы Флора. Во Внутренней Страже ее успехи были ошеломительными. И если бы не одна-единственная нелепая случайность... Впрочем, из-за случайностей и происходит все самое мерзкое в истории, правда?
Арис поудобнее устроился на подушке и, надеясь, что у него еще достаточно времени, начал вспоминать. Пока еще мог.
Девяносто четыре года назад:
— Арис?
Флора лежала рядом с ним с задумчивым, сосредоточенным выражением на лице. Как обычно, когда все заканчивалось, она сразу же отвлекалась на что-то свое...
— Да? — он придвинулся ближе и нежно прижался к сестре, чувствуя тепло ее горячего тела, ощущая, как ее все еще неровное дыхание понемногу приходит к норме.
— Сомневаюсь, что ты поймешь, — сказала Флора, все так же сосредоточенно глядя куда-то в потолок. — Это несколько сложная концепция.
— То, что мне всего пятнадцать... — Арис извернулся и лизнул Флору в нос, — не означает, что я идиот. Будь я идиотом, меня бы звал на его факультет Стендаль Корт? Нет, не звал бы. Так что давай, сестричка. Колись.
— Стендаль Корт — не капитан Дред, — отметила Флора. С нотками снисходительности, но все же в голосе ее он услышал наконец, помимо сосредоточенности, знакомое веселье.
— Ах, — он откатился от Флоры и закатил глаза, — я уязвлен в самое сердце. Меня не взяли во Внутреннюю Стражу! Я так удручен! Сил нет выразить, на какое именно число мельчайших осколков раздроблено мое эго. Все, довольна? Самолюбие почесано?
— Почесано, — Флора наконец откровенно хихикнула. Обняв брата, она притянула его обратно к себе. — На неделю вперед. А может, и на...
Обернувшись, Арис нашел губами ее губы, и на несколько ближайших минут они отвлеклись от обсуждения неимоверно сложной концепции.
— И все-таки, — спросил он, с некоторым сожалением отстранившись, — о чем именно ты задумалась?
Флора помолчала, повернулась, опять уставившись в потолок. И все же ответила:
— Видишь ли, я нашла в Архиве один документ... не делай такое лицо, да, меня допускают в Архив, завидуй молча... Так вот, я нашла документ, в котором описано одно очень старое исследование. Не представляешь, насколько старое.
— Прошлого тысячелетия?
— Я боюсь, что это исследование прошло до Исхода.
По коже Ариса пробежал озноб. Он опять притянул Флору поближе, чтоб избавиться от этого чувства.
— До нашей эры, ты хотела сказать, — мягко поправил он. — И не говори, что веришь в мифы.
— Как раз теперь даже готова поверить.
Флора не отстранилась, не шевельнулась. Она все так же глядела куда-то вверх.
— Флора, — начал Арис, — ты же знаешь, что большую часть этих мифов распространяет твоя Стража и, не к ночи будь помянут, Департамент? Когда-то распространяло наше Министерство, пока Тривилл его не прикрыл...
— Тривилл, к слову, "прикрыл" его с ножом у горла,- резко перебила Флора. — И если бы я верила официальной пропаганде, я точно не стала бы с тобой трахаться.
— Фу, — поморщился Арис. — Какое грубое слово. Не трахаться, а спать.
Он потерся носом о щеку Флоры, чувствуя, как ее напряжение уходит. Еще с минуту они полежали в объятиях друг друга, а потом Флора все же продолжила:
— Тот документ действительно очень старый. Его хранили во вневременном поле. Уж и не знаю, как меня к нему допустили. Там... — она запнулась, словно подбирая слова, — там исследовали, что отвечает за дружелюбность пони.
Арис не выдержал и захихикал. Флора наградила его гневным взглядом, сверкнувшим даже в темноте:
— И что тебя так рассмешило, позволь узнать?
— Нет-нет, ничего, — ответил Арис, старательно пытаясь убрать с лица широченную ухмылку. — Может, стоит показать этот документ "Вестникам Рассвета"? Как насчет Санлайта? Уверен, он сразу же станет дружелюбнее!
— Тебе вообще не положено знать о Санлайте.
— Брось. Байки о "Рассвете" травят все кому не лень. Я отлично знаю и о Санлайте, и о Мальстроме. И, извини, само их существование заставило меня смеяться над тем, что ты сказала. Продолжай.
Еще одна минута тишины, и Флора, словно нехотя, сказала:
— Автор утверждал, что за то, что пони неспособны причинить друг другу вред, отвечает отдельный орган.
Арис охнул:
— О, дай я догадаюсь! Может, он имел в виду сердце? Или душу, если смог доказать ее наличие? О! Я понял! Он имел в виду...
— Арис, дурак! — Флора, не выдержав, прыснула. — Перестань об меня тереться!
— Флора, это же смешно. Какой еще орган?
— Понятия не имею, — сестра снова посерьезнела. — Вероятно, отдел мозга. Но, так или иначе, автор писал, что это зависит от магического фона, и чем он слабее — тем хуже работает эта часть. И тем агрессивнее становится пони, будь он даже единорогом.
— Что, неужто в Анмаре слабый магический фон?
— По сравнению с Эквестрией до Исхода, если я прочитала все верно, да.
Они снова помолчали, лежа в объятиях друг друга. Он переваривал новую информацию, она думала, что сказать дальше. Плотно задернутые шторы колыхались, изредка пропуская лунный свет, в остальном же в комнате было полностью темно. Более чем темно. Настолько, что, может быть, говорить о таком было неуютно.
Но, в конце концов, это же просто легенды, правда?
— К слову, — нарушила молчание Флора, — я рассказала об этом документе одному своему... знакомому. Он очень заинтересовался.
— Эй, что это у тебя за знакомые такие, которых я не знаю? — Арис мигом перевернулся и сверху вниз уставился Флоре в глаза. Хоть в темноте их и было плохо видно. — Сперва у тебя появляется должность в Страже, потом свой дом, а потом и какие-то знакомые, интересующиеся старыми документами? Вот, значит, как?
— Арис, ради Искры, это всего лишь... — она глубоко вдохнула, — случайное знакомство, которое... — выдохнула, — не принесет никакого вреда-а-ах-х-х...
— Значит, мне, — поинтересовался он, не прекращая крайне аморального и запретного в Анмаре, но, несомненно, приятного действия, — с ними познакомиться нельзя?
— Арис, с твоей... стороны крайне... невежливо спра... шивать об этом сейчас! — выдавила Флора.
— Потому я это и... делаю, — признался Арис. — Так что же?
— Ну ты и... придурок все-таки... я скажу ему... что ты... хочешь видеть...
После этого она наконец перестала болтать о том, что Ариса в тот момент совершенно не волновало.
— Эрайз Мордрейн?
Ариса вырвало из воспоминаний самым беспардонным образом.
Перед кроватью стоял тот самый белый жеребец, что забрал его тогда, с интересном разглядывая Ариса. В этой комнате не было двери, но, вероятно, для него это препятствием не было.
— Арис, — автоматически поправил Арис. — Так правильно.
— Простите, — белый пони наклонил голову. — Я знаю, как должно произноситься ваше имя, однако вам, конечно, приятнее слышать привычный вариант. Итак, Эрайз... простите, Арис... Вы знаете, зачем вы здесь?
Еще бы ему не знать. Флора рассказывала ему о Библиотеке. Рассказывала о Летописце. Так он узнал, что это вовсе не сказки, но так и не начал его бояться. И даже теперь не боялся.
— Вам нужна моя память, — Арис с трудом выдавил слабую усмешку. — Вся. Без остатка. Верно?
— Вы угадали, — Летописец, которым, верно, белый пони и был, снова склонил голову.
Кое-что в этом не сходилось. Самая мелочь, но Арис, помня о Флоре, не мог ее пропустить.
— Зачем вы забрали меня? — резко спросил он. В этот вопрос он вложил и свой страх, и злость за то, что его оторвали от воспоминаний.
Летописец подумал — всего секунду, — и ответил:
— Мы должны были исцелить вас. Иначе мы не смогли бы...
— Чушь, — перебил Арис. Злость к тому, кто наверняка буквально через минуту заберет его память, росла. — Я не должен быть здоров, чтоб вы украли мои воспоминания.
Глаза Летописца расширились.
— Украли? — недоуменно спросил он. — Я не могу украсть ее, Эрайз. Я должен взять ее с вашего согласия. В вашем тогдашнем состоянии вы не могли согласиться или отказаться, и потому я исцелил вас. Исцелил от физических травм... — тут он сделал многозначительную паузу, — и, как мог, от психических. Вы же не чувствуете того же, что чувствовали до нашей встречи?
Арис действительно помнил. Помнил, как он чувствовал себя до того, как пришел в Нору. Тогда его даже нельзя было назвать Арисом Мордрейном. Он был Ренегатом, предателем, который мечтал только закончить то, что начал. Теперь же он снова помнил, кто он.
— Зачем вам это? — спросил он.
Летописец — это однозначно был он, — помолчал. Арис уже думал, что он не ответит, и тут белый пони вдруг заговорил:
— Мы не могли считать вашу память до исцеления, Эрайз. Простите, я хотел сказать, Арис. На ней стоял слишком мощный блок.
— Блок?
— Ваше желание "все сделать", — Летописец шагнул вперед, — мешало нам. Оно забивало ваши мысли. Вы, если позволите, были умалишенным. Вы это отлично понимаете и, уверен, сейчас осознаете, чем нам обязаны.
Арис хихикнул. И рассмеялся в голос.
— Обязан? — спросил он. — Да я... хах... Я пробыл в сознании жалкие полчаса. До того я был Ренегатом. Тем, кого так боялся Анмар. Вам нужны мои воспоминания? Нужны, верно?
— Вы угадали, — Летописец, не обращая внимания на вспышку то ли веселья, то ли гнева, вновь поклонился. — И мы готовы дать вам куда больше, чем вы думаете.
Арис замер.
— Да, вы правильно поняли, — продолжал Летописец. — Вы знаете, что у вас осталась лишь память. Как вы смотрите на... скажем, сутки воспоминаний? Я готов оставить вас на этот срок. Иначе...
— Что "иначе"? — прошептал Арис. — Вы начнете приводить меня в состояние, в котором я соглашусь отдать свою память?
— Вы зря считаете нас фанатиками, — в голосе белого пони прозвучала неподдельная скорбь. — Первая никогда не даст мне ззабрать вашу память таким способом.
— Первая?
— Искра. Вы же перестали сомневаться в ее существовании за годы заключения?
— Скажу проще, — Арис ухмыльнулся, — мне стало плевать. Если она допускает такое...
— Что ж, знайте, что она не может не допустить такого. Мы не можем быть везде. Но вы, — тут, к изумлению Ариса, жеребец вдруг встал на одно колено и склонил голову еще ниже, — сделали для ее возвращения больше других. Так что же, ради Искры, вы готовы?..
Арис не хотел отвечать. Он не готов был отвечать после того, что услышал.
Но ему не оставляли выбора.
— Сутки, — твердо ответил он, почти не разжимая трясущиеся челюсти. — Ровно сутки. И потом я отдам вам все.
Летописец встал с колен. Теперь он вновь выглядел снисходительным и всезнающим.
— Разумное решение, — сказал он. — Благодарю вас. Я вернусь на следующие сутки. До тех пор вы вольны помнить.
Он исчез. Без обыкновенной для аппарации вспышки. Без других эффектов. Просто исчез.
Арис должен был придумать, как выбраться из этого. Но, против воли, продолжал, как и предложил ему Летописец, вспоминать то, что отпечаталось в его памяти навеки.
Восемьдесят девять лет назад:
— Флора, ты уверена?..
— Арис, — услышал он резкий голос из-за спины, — если ты все еще считаешь, что наше дело — неправое, просто уходи. Молча.
Позади стоял немолодой жеребец с побелевшей от оттягиваемой старости гривой. Мальстром. Арис даже не думал, что тот способен на адекватное общение.
— Я верю в правоту нашего дела, — ответил он спокойно, пока Мальстром, уперев в него взгляд, полдходил ближе, — но сможем ли мы?..
— Я знаю, — перебил Мальстром, — ты привык к тому, что обо мне рассказывают. К тому, что я веду "Рассвет" по тому пути, по которому они идут. Но это не так. Я разумен и логичен. Я способен сделать то, что мы спланировали. Ты осознаешь это?
Если бы Мальстром не подошел так близко, Арис поверил бы. Такой спокойный, уверенный голос. Его обладатель точно знает, что делать. Глаза же Мальстрома, в отличие от голоса, не выражали ничего.
Или выражали все сразу. Арис не мог понять. Он боялся смотреть ему в глаза.
— Да, я понимаю, — ответил он почти не дрогнувшим голосом.
Поглядев на Флору, он увидел в ее взгляде спокойную решимость. Она явно верила Мальстрому.
— Отлично, — Мальстром внимательно оглядел зал перехода. — Мы сделаем все до того, как нас найдут. И тог...
— Что вы здесь?..
Последний голос принадлежал стажеру координаторов. Совсем молодому зеленогривому единорогу, имя которого Арис помнил очень смутно. Кажется, Хард?.. Доверчивый, не очень умный пони. Нужно просто сказать ему, что мы...
В стену рядом с Хардом дарился Разрез, оставив на ней зарубку глубиной в несколько сантиметров. Взвизгнув, Хард отскочил и в ответ кинул в сорвавшегося единорога тот же Разрез. Что характерно для глуповатого, но старательного ученика, попав в цель.
После чего в него самого влетело заклятие перманентной заморозки.
— Диз бы побрал, — сказал Мальстром. Рог его все еще сиял. — У нас мало времени.
Единорог, в которого влетел Разрез, выглядел просто оглушенным. Левый его глаз смотрел в одну сторону, правый — в другую. Копыта, казалось, готовы были вот-вот разъехаться.
Потом он дернулся. Левая его часть рухнула налево, а правая, соответственно, направо.
— Я недоволен, — произнес Мальстром с такой интонацией, что Арису стало холодно. — Арис. Займи его место.
— Эй! — воскликнула Флора. — Мы же договаривались, он...
— Заткнись, — так же холодно перебил Мальстром. — Арис. Быстро.
Он не был готов к этому. Он должен был всего лишь помочь им настроить переход. Флора обещала ему.
Флора...
А, плевать.
Сжав зубы, Арис шагнул в шестой угол зала перехода.
— Эрайз?
Арис вновь вынырнул из воспоминаний. На сей раз — с облегчением.
— Эрайз, — мягкий голос Летописца был, казалось, напряженным, — у нас мало времени. Прошу, решитесь быстрее.
После этого воспоминания Арису было куда легче согласиться.
Однако он помотал головой.
— Простите, — сказал он, — еще час. Ровно час. После этого вы можете забрать все.
Летописец кивнул и вновь исчез без всяких эффектов.
Арис же, закрыв глаза и откинувшись на подушки, продолжил вспоминать.
— Как нам назвать его?
— Отец просил, чтоб мы назвали сына Филлисом. Я с ним согласен...
Зажмурившись, Арис попробовал вспомнить что-то еще.
— Флора, ты...
— Я хотела сделать это уже год. Так что не дергайся, все будет...
И еще.
— Мордрейн, вы задержаны за...
— А ты попробуй задержать меня, су...
Ему нечего было вспомнить.
Кроме того, что он сделал вместе с Флорой.
Крмое того, за что его отправили в камеру.
И тогда он закрыл глаза и прошептал:
— Еще час. Всего час. Я попробую.
И начал перебирать все воспоминания. В надежде, что там будет хоть одно, не связанное с тем, что он сделал.