Осколки Эквестрии
###: Те, кто вернулся
В Анмаре, в резиденции Наместника, в апартаментах на несколько комнат без единого видимого входа и выхода, воздух в которых едва не искрился от бесчисленных наложенных заклятий, на широкой двуспальной кровати с безвкусными, хоть и тщательно вырезанными узорами и завитушками на изголовье, на простыне, покрытой столь же унылым шитьем, лежал, раскинув передние ноги и сбросив одеяло, единорог, сквозь прозрачный хрустальный потолок наблюдавший угасание в утреннем небе последних звезд. Единственный пони в Анмаре и всей Эквестрии и единственное существо на всей планете, которому и взгляд на звезды, и успокаивающий, мягкий свет Луны, и сияние солнца, и чистое, без единого облачка небо были доступны не тридцать шесть, а триста шестьдесят пять дней в году — стоило ему только пожелать и мысленно подкрутить регулятор, направляющий силу десятков заклинаний, сдерживающих почти бесконечные тучи. На поддержание всей этой магии уходила сила многих единорогов, которые не желали или не считали себя способными приложить свои таланты иначе, чем для соблюдения старой традиции. Удивительно многих, считавших наместника Тривилла достойным.
Сам Тривилл их мнения не разделял.
Но, поскольку не разделял Тривилл также известного мнения о том, что наместник обладает высочайшими моральными качествами и несгибаемой волей, он не мог заставить себя отказаться от того, что большая часть его подданных могла бы счесть излишней роскошью.
Неподготовленного пони, попавшего сюда, смутила и даже ошарашила бы именно эта деталь. Однако затем можно было заметить и другие странности — например, абсолютное отсутствие у мебели каких-либо острых или хотя бы условно прямых углов. Будь же неподготовленный единорогом, его бы также озадачило то, что значительную часть заклятий — настолько щедро рассыпанных в пространстве апартаментов, что уже почти осязаемых, слышимых, даже обоняемых, — составляет магия, не защищающая от нежелательных вторжений, пусть здесь была и такая; не охранительная, готовая в любой момент заморозить, испепелить, истребить любым способом того, кто все же прорвался сквозь первую линию обороны — хоть и таковой хватало.
В дрожащем, переливающемся едва заметными бликами от медленно утекающей и тут же вновь прибывающей энергии воздухе висело не меньше сотни лечащих заклятий, направленных на поддержание жизни и регенерацию лично наместника Тривилла даже при наиболее тяжелых повреждениях, вплоть до отсечения головы или разрушения тканей мозга. О существовании некоторых из них не знал когда-то даже он сам. Когда-то. До того, как увидел в действии.
Учитывая, что наместник выглядел вполне здоровым и крепким, хотя и слегка вяловатым единорогом приблизительно сорока лет, не страдающим от вражеских проклятий или тяжелых травм, увидевший это мог бы справедливо заподозрить либо местную охрану, либо Внутреннюю Стражу, либо самого Тривилла в паникерстве. Мог бы даже обвинить их всех скопом в трусости. Мог с жаром рассказать, как истощились шахты, как постепенно тает последние несколько веков магический фон, как позорно тратить силы столь многих жителей Анмара на бессмертие для одного-единственного пони, который в свое время все равно умрет от старости, пусть и проживет благодаря этому магическому реанимационному отсеку лет на двадцать дольше любого единорога.
Однако если бы обвинитель заглянул наместнику в глаза, бездумно взирающие сейчас в небо в ожидании рассвета, он бы немедля умолк.
Даже если бы не знал, что Тривилл лишен права на смерть последние триста с лишком лет.
С едва заметным вздохом единорог, не меняя позы, потянулся к стоявшей на столике бутылке, и та послушно подплыла. Не отрывая взгляда от неба, где в свои права постепенно вступал рассвет, аккуратно вытащил пробку и глотнул. Пить ему разрешали. Вряд ли здесь, при таком-то количестве медицинской магии, ему грозят проблемы с печенью. Или почками. Или ЖКТ. Или даже мозгом, будь неладна вся вышеупомянутая магия.
Тривилл опять плебейски отхлебнул из бутылки — бутылки изящной, приятной формы, что делало процесс употребления "из горла" еще более грубым. Может, вчерашнее вино было получше, но вкус того, что пьешь, не всегда важен. Последние полста лет Тривиллу, скорее, было в принципе наплевать на вкус. Неплохим казался любой напиток выше десяти градусов. Идеалом же он давно готов был счесть любую бурду, если она содержала в себе этиловый спирт и способна была гореть, но после недавнего инцидента все, что могло гореть, из его личного бара мягко, но уверенно изъяли. Оставалось травиться винами всех мастей. Включая шампанское. С самого раннего утра, конечно же.
— Я аристократ, мне можно, — сказал Тривилл. Спокойным, даже немного веселым голосом. Никто, слышавший этот голос, не подумал бы, что с наместником что-то не так.
Еще раз хорошо приложившись к бутылке, он, все еще глядя вверх, воткнул пробку на место, легко улыбнулся и с силой швырнул бутылку в стену.
Та, естественно, не разбилась — будто что-то в паре сантиметров от стены заставило ее очень плавно замедлиться и будто по невидимой горке скатиться на пол.
— Вот сволочь, — без особого огорчения прокомментировал Тривилл. Тем же тоном довольного своей жизнью и уверенного в завтрашнем дне единорога. И тем разительнее был контраст с последовавшим за этой фразой коротким, захлебнувшимся смешком, больше напоминающим всхлип.
Реакция последовала незамедлительно. Тривилл поморщился, осознав, что в голове опять звучит немного обеспокоенный, участливый голос:
— Милорд, вы в чем-то нуждаетесь?
Проглотив опротивевшую им обоим шутку про эвтаназию, на деле даже не бывшую шуткой, Тривилл радушно ответил:
— Нет, Шринк, все великолепно. Благодарю за твое внимание.
Пусть даже и беспокойство, и участие в голосе личного врача были точно выверены в необходимой пропорции, какую Шринк когда-то высчитал спустя неделю после их знакомства, внимание действительно радовало. Было с кем поговорить, кроме себя.
Тем более что демонстрировать необходимый тон Тривилл тоже вполне умел.
— Вы напряжены, милорд — беспокойство слегка усилилось, будто Шринк не совсем успешно сдерживал волнение — хоть и этот прием был полностью осознанным. — Вы защищены от любых негативных последствий ваших... кхм... нехитрых развлечений, однако лишь физически. С этим напряжение необходимо что-то делать, иначе, боюсь, ваше состояние ухудшится.
— Например? — полюбопытствовал Тривилл, снова подтягивая бутылку к себе. Из нее даже пробка не вылетела.
— Ну, скажем, единорог вашего возраста, как бы то ни было, нуждается в некотором количестве сексуальных контактов...
Тривилл почти счастливо расхохотался. Смеялся он долго и старательно.
— Я имею в виду биологический возраст, милорд, — суховато сказал врач, прерывая его смех. — Как бы то ни было, вы — молодой, даже не среднего возраста, единорог с соответствующими потребностями...
— Давай оставим разговор о моих потребностях, — попросил Тривилл. Сделав последний глоток, он аккуратно заткнул опустевшую бутылку пробкой и поставил возле кровати, уверенный, что уже полминуты спустя она исчезнет. — Я предпочту не демонстрировать несчастным кобылам постыдное зрелище, кое представляет из себя их правитель, оставаясь наедине с собой.
— Что ж, — Шринк вздохнул, — возможно, милорд, вы несправедливы к себе. Почему вдруг вы считаете это зрелище постыдным?
— Помощь мозгоправа мне тоже не нужна, Шринк. Я напряжен не более, чем обычно. Ты тоже был бы напряжен, если бы у тебя в глазах рябило от пары сотен перманентно активных заклятий. Если бы их было поменьше, я бы так не нервничал.
— Хотелось бы верить, милорд.
Голос умолк. Подождав продолжения, Тривилл понял, что его не предвидится — связь прервалась.
Что ж, Шринк, очередной врач, которого отрядила Внутренняя Стража, был вполне уверен в том, что их общение пошло Тривиллу на пользу. Как думали все предыдущие, назначенные той же ВС. Это уже в некотором роде успех...
Тривилл смотрел на небо.
"Нет, это никакой не успех. Он может быть сколь угодно уверен, но уговорить его снять хотя бы часть заклятий я не смогу. У меня много времени, очень много, но пока что ни один из этих бедняг, которых требовали поддерживать меня в относительно здравом уме и здоровом теле, не оказался достаточно неустойчив, чтоб согласиться на такую просьбу. Ни один. ВС не делает промашек, никогда. Если бы я мог позволить себе назначить туда некомпетентных идиотов..."
Нет, Тривилл не был парадным правителем, которого под конвоем выводили продемонстрировать народу по праздникам и запирали обратно. Он всегда помнил, что обладает властью. Настоящей властью. Если бы он потребовал, все структуры Внутренней Стражи расформировались бы и отправились убирать нужники — и считали бы его решение справедливым. Если бы он отдал приказ, Шринк, его нынешний врач и собеседник, вскрыл бы себе горло и умер, захлебываясь собственной кровью, уверенный в том, что приказ разумен.
Единственное, чего ему не могли позволить — умереть. А он не мог позволить себе ради собственной смерти изменить Анмару и всем единорогам скопом.
Хотя теперь у него был великолепный шанс откинуть копыта, не запачкав их.
Тривилл наконец отвел взгляд от прозрачного потолка. Глянул под потолок спальни, убедился, что неожиданный гость, которого не засекла ни одна охранная система, по-прежнему на месте, и поинтересовался:
— Ну что, ты собираешься меня убивать или как?
— Кхм, — существо, обвившееся вокруг люстры всем длинным и гибким телом, высунуло раздвоенный язык и облизнулось. Если бы не этот язык и два ряда острых клыков во рту, существо — по крайней мере, от шеи и выше — могло показаться вполне миловидным: с лицом относительно симпатичной, но не более, молодой кобылки, нежного цвета мягкой даже на вид шерсткой и блестящей вороной гривой. Все, что ниже шеи, миловидным было назвать трудно, особенно из-за чешуи. — Давай начнем сначала, а? И попробуй реагировать чуть менее флегматично, а то мне уже как-то неловко.
— Как скажешь.
Существо с энтузиазмом хрустнуло пальцами передних лап. Свесившись с люстры, оно полыхнуло глазами и, направив указующий перст на Тривилла, максимально страшным голосом — настолько страшным, какой может изобразить девочка-подросток лет шестнадцати, — взвыло:
— Бойся, смертный! Пади ниц и трясись в восторге и ужасе, не смея отрывать взгляда от земли... эм... от пола, ибо имя мне — ДЕЙЗИ!
Тривилл не выдержал и сдавленно фыркнул.
— Ну вот, опять, — недовольно сказало существо, с обиженным видом вновь обвиваясь вокруг люстры. — Ты мог бы быть повежливее! Бедная девочка не виновата, что ее безмозглый друг дал ей такое дурацкое имя! Думаешь, мне легко?! Представь, что твой хороший, казалось бы, приятель в один прекрасный день тебя вырубил, треснув по башке чем-то тяжелым, а проснувшись, ты видишь вокруг кучу незнакомых ошарашенных лиц, башка раскалывается, да еще внутри этой раскалывающейся башки кто-то слабо пищит, что это его, то есть ее, друзья и она тебе их не отдаст! Вот скажи, ты бы не разозлился? Не разозлился бы?
Хихиканье перешло в откровенный смех. В кои-то веки не истеричный, не наигранный, абсолютно искренний смех. От нервов, все от нервов...
— Что, смешно? — существо фыркнуло. — А у меня так все и было. За исключением "чего-то тяжелого", конечно. И мне очень хочется побеседовать с этим самым... приятелем и его дорогой подругой. Однако почему-то вместо них я нашла здесь тебя. Не подскажешь, где они могут быть?
— Еще б я знал, о ком идет речь, — Тривилл пожал плечами и отвел взгляд от "Дейзи". Он, естественно, уже понял, кто перед ним на самом деле, и удивляло лишь то, что он добирался сюда так долго.
Впрочем, Дейзи так Дейзи, почему нет.
— Мой приятель — рыжий в белых пятнах очкарик со смущенной улыбкой и такими глазами, будто он мечтает прямо сейчас заживо тебя сожрать, — Дейзи хмыкнула. — А подруга — светло-лиловая, с таким видом, будто ее поднять подняли, а разбудить забыли. По крайней мере, в нашу последнюю встречу они выглядели именно так. Ну, никого не напоминает?
— Увы.
Дейзи удрученно свесилась вниз. И сварливым тоном воскликнула:
— Это возмутительно! Складывается ощущение, что меня уже перестали воспринимать всерьез! Вот ты, да ты — с чего ты такой спокойный?! Ты вообще в курсе, КТО К ТЕБЕ НА САМОМ ДЕЛЕ ПРИШЕЛ?
По коже пробежался озноб. Оказывается, она... он может говорить и другим голосом. Всерьез пробуждающим древние, давно забытые инстинкты, требующие немедленно бежать и надеяться, что это существо не обратит на тебя лично внимания.
Стряхнув невольное оцепенение, Тривилл спокойно ответил:
— Знаешь, после трех с лишним сотен лет правления Анмаром сложно чему-то удивиться.
— Трех... с лишним? Анмаром? — Дейзи выпучила глаза и подалась вперед. Но хоть голос снова был обычным. — Знаешь, мне сейчас пришел в голову один очень важный вопрос, о котором следовало бы подумать заранее: какой сейчас год?
— Тысяча семьсот сорок шестой от Исхода по летоисчислению Эквестрии и Анмара.
— Мать моя Селестия-а-а, — Дейзи соскользнула с люстры и повисла в воздухе, держась лапами за голову. Почему-то Тривиллу казалось, что она, пусть и всерьез ошарашена, при всем том просто играет, хоть зритель сейчас только один. Упоминание имени Богини, правда, заставило его поморщиться, но он быстро напомнил себе: тот, кто находится перед ним, видел Богинь, если они и впрямь существовали, вживую.
— Мать твоя — Карнейдж, — все-таки не удержался он. Возраст возрастом, но оскорблять чужую веру — не дело даже для духа Хаоса. — И твой внешний вид заставляет меня понимать, почему за ним так долго гонялись и все еще гоняются и ВС, и ДКП.
Из груди Дейзи поднялось недоброе ворчание, клыки обнажились... и тут же прикрылись обратно.
— Раньше было еще более странно, — пробормотала она. — Карнейдж, значит... А он может что-нибудь знать о тех, кто запихнул меня в печать?
— Сомневаюсь, — опять пожал плечами Тривилл. — Он младше меня. Даже Мальстром младше меня. Если кто и сохранил нужные тебе сведения, так это "Библиотека", но они ни с кем не делятся тем, что записывают.
— Библиотека? — Дейзи навострила уши и замерла. Нет, все-таки она переигрывает! Все движения настолько подчеркнутые, что нельзя не заметить перебор, превращающий просто эмоциональное поведение в лицедейство.
— Именно. К сожалению, они не идут с нами на контакт, так что ничем не могу помочь. Но, гарантирую, нужные тебе сведения там есть.
Дейзи оскалила клыки. На сей раз — дружелюбно.
— Благодарю. Похоже, мы с тобой прекрасно подружимся! Если встретимся еще раз, конечно. Сложно было сюда пробраться, знаешь ли. Все эти бесконечные заклятия сигнализации, защиты, нападения...
— Да, они меня тоже раздражают.
Улыбку Дейзи стерлась. Следующий ее вопрос Тривилл понял еще до того, как услышал.
— Почему ты решил, что я здесь ради твоей смерти? Я не убийца, знаешь ли.
— А я не решил, — сказал Тривилл, вновь глядя в небо. — Я понадеялся.
У Анмара должен быть бессмертный правитель. Будь у них осколок Часов, Тривилла не охраняли бы столь тщательно. Но — осколка больше не было, а без него не могло быть и следующего наместника. Церемония предполагала, что единственные трое пони, способные использовать Часы — в каждом поколении только трое, прежние обучали следующих и уходили на покой, — в присутствии свидетелей проводили ритуал, и свидетели должны были подтвердить, что новый наместник отныне не подвержен влиянию времени.
Дизовы ритуалы. Идиотские традиции. Неизбежные, позволяющие сдерживать единорогов Анмара. Только эти традиции и остались с тех пор, когда анклав лишился собственной службы официальной пропаганды — увы, тогда Тривилл еще боялся смерти, и его смогли заставить издать приказ, распускающий эту службу и запрещающий ее воссоздание в любом виде. Единороги за жалкие несколько поколений стали терять веру в непогрешимость Анмара.
Но веру в традиции они все еще сохраняли, и заложником этих традиций и стал сам Тривилл. Уверенный теперь, что тогда стоило отказаться от вежливого предложения главы "Рассвета" и погибнуть — болезненно, но достойно.
Благо тогда "Рассветом" руководил еще не Мальстром, у которого в распоряжении был аргумент убедительнее, чем очень болезненная смерть. Очень болезненной вечности никто не захотел бы, будь он хоть трижды героем.
Взгляд Дейзи стал мягче. А в голосе появилось наконец что-то от того, чем она была: существа, прожившего на порядки больше жалких трехсот пятидесяти семи лет Тривилла, старше самих Богинь, по возрасту сопоставимого с самим этим миром.
— Триста лет — это не срок, — тихо сказала она. — Все... такие, как мы... через это проходят, да. Кто-то не выдерживает. Кто-то заставляет сердце стать каменным и не думать о близких, обреченных на смерть, — лицо ее исказилось, скривилось, но она тут же овладела собой. — Совмещать любовь к ближним и осознание того, что их потеря неизбежна, очень тяжело. Но мы справлялись. Постарайся справиться и ты.
Вместе с последними словами она тихо, только обозначая жест, прищелкнула пальцами со слегка озорной улыбкой.
Тривилл кивнул. Кивнул пустоте — на месте, где только что висела Дейзи, уже никого не было, только люстра слабо покачивалась, как от ветра.
Вот теперь наконец все сигнальные заклятия дружно взвыли, оповещая охрану о нарушителе. В трех ярких вспышках по углам спальни возникли трое в форме Внутренней Стражи — даже не ребята из его личной охраны. Видимо, активацию такого количества сигналок сочли признаком крайней опасности.
Все трое были готовы к бою, и, обнаружив, что бой вести не с кем, не расслабились, а, похоже, лишь сильнее занервничали.
— Наместник, — сказал один единорог, не глядя на Тривилла, уставившись куда-то в пространство — кажется, он пытался найти следы или рассмотреть кого-то невидимого. — С вами все в порядке?
— Более чем, Рант, — Тривилл наконец поднялся и спрыгнул с кровати. Из распахнувшего дверцу шкафа к нему скользнуло чистое белье, штаны и официальная мантия — не парадная, для выхода к народу, а рабочая, в которой он общался с приближенными подчиненными. Приподнимая по очереди то одну, то другую ногу, давая одежде встать на свое место, он думал, что уже как минимум месяц нормально не одевался и даже не выходил из апартаментов. — Кто на данный момент выполняет обязанности временно отстраненного от должности капитана Талли?
— Я, — все еще высматривая нечто невидимое глазу, сказал Рант. Ого. На защиту Тривилла прибежал целый глава оперативного отдела, хоть и назначенный временно ввиду исключительных обстоятельств.
— Не трудись. Сомневаюсь, что тот, кто меня посетил, оставил следы. — Тривилл улыбнулся. Так, как давно не улыбался. Может, это чувство — что он на самом деле еще молод, и готов ко всему, и думать о смерти смешно — лишь временно. Но воспользоваться им в таком случае надо. — Ты не мог бы попросить кого-нибудь, кому достаточно доверяешь, сопроводить меня в Архив? Хотелось бы выяснить кое-что лично.
Деревушка Гарденграунд, сокращенно Гарден, близ Альвена давно уже была полузаброшенной.
Когда-то давным давно она была к Альвену даже не близко и была ну совсем не деревушкой — очень давно, когда он еще назывался Эльвенмейром, и никаких единорогов, оттяпавших себе огромный кусок на юге города, и в помине не было. Однако единороги все же пришли и отобрали себе весь Мейр, обозвав его, в насмешку, Анмейром — после чего между ними и Эльвеном вынужденно образовалась полоса ничейной земли. Воздух на этой земле так и искрился неприязнью между Эльвеном и Анмейром, и иногда от этих искр вспыхивали и тут же разгорались пожары конфликтов, нередко вооруженных. Эльвен бысттро понял, что надежды выстоять в таких конфликтах у них мало, и постепенно полоса "нейтралки" становилась все больше, а Эльвен отползал все дальше и дальше на север — и попутно захватил в себя небольшой городок Гарден, вернее, слился с ним. В конечном итоге они объединились окончательно и расширяться дальше на север не стали — на ту территорию к тому времени претендовали драконы.
Название "Гарден" для холодного северного городка казалось неуместным. Финальное же имя двух городов, слившихся в один — "Эльвенгарден" — было, особенно на фоне изменившегося климата, сделавшего север еще менее гостеприимным, уже попросту нелепо. Впрочем, язык постепенно менялся, название города претерпевало свои собственные трансформации, и теперь никто уже особо не интересовался, почему Альвенгард зовется Альвенгардом.
Гарденграунд же был той небольшой частью тогдашнего Гардена, что умудрилась в свое время оказаться на отшибе. Альвенгард постепенно расползался во все доступные ему стороны, даже уговорив драконов потесниться, но доползти до деревни почему-то все никак не мог. В итоге и сами ее жители плюнули и принялись отстраиваться в сторону, противоположную от будущего мегаполиса, просто из упрямства: мол, как вы к нам, так и мы к вам.
А потом деревни стали неизбежно вымирать. Жители перебирались в крупные города, где всегда требовалась рабочая сила. Фермы исчезли, уступив место промышленным производствам. Небольшие поселения стали просто не нужны.
И, конечно, как жителям Гарденграунда было не соблазниться возможностью перебраться в один из самых больших городов — пусть даже Альвенгард был "вольным городом", считавшим себя скорее младшим братом и союзником Эквестрии, нежели частью ее?
Так что в Гардене остались в основном уже не желавшие переезда старики. И та молодежь, что упорно цеплялась за прошлое, которого никогда не видела, лишь зная из рассказов тех самых стариков, что раньше трава была зеленее; считавшая, что в вольном городе чересчур уж вольные порядки, неприемлемые для хорошего пони.
Лейзи Грин относилась ко второй категории.
Осень в этом году была прохладней, чем всегда, и Лейзи уже не первую неделю выходила на улицу лишь после того, как, помимо куртки и штанов, тщательно укутывалась колючим шарфом и всовывала ноги в теплые носки из овечьей шерсти. Да, ходить так не очень-то удобно, но здесь не Альвен, где в любую минуту можно заскочить в какую-нибудь лавочку, магазин, ресторанчик или на станцию подземки и отогреться. Да и холода Лейзи не любила.
Но вот гулять по зимнему лесу ранним утром ей почему-то всегда нравилось. Нравились тишина, покой, полумрак, хруст снега под ногами. И, как она с легким смущением признавалась самой себе, нравилось, что не надо заниматься никакой полезной работой. Нет, она не была лентяйкой, но... ну... иногда всем требуется отдохнуть, верно?
Сейчас она с сожалением признавала, что прогулка подходит к концу. Пора было возвращаться домой, к Брику и... и только Брику. Лейзи до сих пор не привыкла, что теперь они живут только вдвоем, и каждый раз, вспомнив о том, счастливо вздыхала, осознав, что она больше не мелкая глупая кобылка, живущая с родителями. Она — взрослая! Жена и... при этой мысли она покраснела. Но да, наверное, в том числе и будущая мать. Рано или поздно. Когда-нибудь...
Увлеченная мыслями, она не сразу обратила внимание, что снег похрустывает не только под ее копытами. А осознав это, замерла, прижав уши и надеясь, что ей показалось. Потому что звук шел не со стороны деревни. Она неплохо ориентировалась в лесу и точно знала, что Гарден сейчас слева от нее, в направлении востока, а шаги слышались скорее... с северо-запада.
Лейзи не стала зажмуриваться, как сделали бы на ее месте многие кобылки ее возраста. Но и двинуться с места или повернуть голову боялась. Шаги приближались, и Лейзи, потихоньку начиная трястись, уже представляла, как сейчас на нее выскочит... дракон из Торнгеда? Что бы ему тут делать? Единорог? Анмар в другой стороне. Дикий зверь? Точно нет, в этом лесочке их уже и не осталось толком, да и звучат они иначе.
Шаги приближались. Лейзи, разрывавшаяся между желанием завизжать и дать стрекача или все же повернуться и увидеть, кто к ней идет, так и не могла выбрать. И когда шаги вдруг утихли — в нескольких метрах от нее, — а она уже готова была завизжать, чей-то робкий, дрожащий голос произнес:
— Д-доброго утра вам...
Лейзи все же вздрогнула, хоть и не заверещала, и повернулась наконец.
Перед ней стояла изящная, пожалуй, немного выше Лейзи, но явно молодая и очень напуганная пегасочка. И не только напуганная — тряслась она еще и от холода: легкая осенняя курточка и ничуть не более теплое платье на ней вызывали жалость и желание немедленно ее отогреть. Какая-никакая обувь была, но явно тоже не по погоде. И трясло несчастную всю, с ног до головы, до кончиков крыльев.
Лейзи начала действовать еще до того, как до разума дошло, что опасности нет. Стащив с себя куртку и оставшись в теплом свитере, она спешно размотала шарф и быстро, точными, уверенными движениями принялась заматывать в него пегасочку. Та стояла явно ошеломленная, но не сопротивлялась. Закончив с шарфом, Лейзи накинула на девочку свою куртку — вырезов для крыльев не было, ну и хорошо, крылья ей тоже надо отогреть, — и только после этого сказала:
— Давай быстро за мной. Пойдешь отогреваться.
Может быть, из-за недавних мыслей о детях в ней случайно пробудился материнский инстинкт, может, ей на самом деле было просто жаль незнакомую кобылку, но она и мысли не допускала о том, чтоб не отвести ее домой. Хотя бы для того, чтоб та согрелась. И, наверное, поела — если голодна.
Девочка не стала спорить. Неуверенной походкой она направилась следом за Лейзи, которая уже и не думала о прогулке.
Лейзи хихикнула про себя. Она сама не сказать чтоб взросла, но о пегасочке упорно думает как о "девочке" — причем именно так, будто та младше, хоть они и казались скорее ровесницами. Впрочем, в таком случае это позволительно. Кто, в конце концов, кого выручает?
До деревни они дошли быстро. Утро было уже не самое раннее, и немногочисленные соседи, в основном занимавшиеся расчисткой снега перед своими домами, провожали Лейзи и ее неожиданную спутницу немного удивленными, но доброжелательными взглядами. Никто не задавал вопросов — даже не из вежливости, просто все были уверены, что скоро Лейзи сама все расскажет. Со сплетнями здесь боролись самым эффективным методом: рассказывая друг другу только правду.
Перед самым порогом Лейзи едва не затормозила, подумав о том, что скажет Брик и не будет ли он против, но тут же обругала себя последними словами за дурные мысли о любимом и толкнула дверь в сени.
Даже здесь было уже намного теплее, чем на улице. Пегасочка долго выдохнула и впервые робко улыбнулась.
— Отряхивайся от снега, пошли внутрь, — сама Лейзи тут же на своем примере показала, куда стряхивать снег и куда ставить обувь. — Я — Лейзи Грин. Как тебя звать?
— Эми, — тихонько сказала пегаска. Уже более уверенно. — Сокращенно.
— А полное имя?
— Эмеральд.
Теперь, когда они были в тепле, Лейзи отвлеклась от срочной операции по спасению и наконец рассмотрела кобылку поближе. Действительно высокая, и, похоже, вправду младше Лейзи, лет пятнадцати; светлая грива, хоть и спутавшаяся и уже мокрая от тающего снега, в лучшем состоянии явно стала бы пышной и волнистой. Но самым притягательным во внешности Эми были глаза: большие, ярко-зеленые, глядящие на мир с немного детской наивностью.
— Эмеральд? Ну, я твоих родителей понимаю. Увидь я у своей дочки такие глазища — так же назвала бы, не раздумывая. — Лейзи ухватила уже стащившую обувку Эми под ногу и повела дальше. — Даже позавидовать хочется. Белой завистью. У меня-то глаза скучнее некуда...
— Они не скучные, — возразила Эми. — У моей мамы такие же были.
Теперь, когда Эми отогрелась, что-то в ее голосе казалось Лейзи странным. Нет, даже не в голосе, а в произношении. Будто бы акцент. Но такого акцента она никогда не слышала, хоть когда-то, выбравшись в Альвен за лекарствами, слышала этих акцентов столько, что в ушах звенело.
Впрочем, подумала она, мало ли в Эквестрии диалектов?
Лейзи не могла знать, что такой "акцент" был характерен для центральной Эквестрии примерно семнадцать-восемнадцать столетий назад. Впрочем, если бы и знала, она бы уж точно не подумала, что привела в дом гостью из далекого прошлого.
Так что она выбросила эту мысль из головы.
Домик у них с Бриком был тесноватый, но уютный — и, по крайней мере, в нем было целых две с половиной комнаты. Столовая, спальня и отделенная перегородкой кухонька. В последнюю Лейзи и шагнула, через плечо сказав Эми:
— Куртку — вон на тот крючок над дверью, шарф — на веревку над печкой, сушиться. Садись пока за стол.
Брик, как она и ожидала, был в кухне и как раз вытаскивал из печи горшок с кашей. Лейзи, уходя прогуляться два часа назад, оставила ему записку, так что за еду не волновалась. А вот за его возможную реакцию... ну, слегка.
Впрочем, то, что Брик, наверняка слышавший, как они вошли, не стал удивляться и высовывать нос из кухни, показало, что он вряд ли имеет что-то против. Однако на всякий случай Лейзи потянулась к его уху и прошептала:
— Там пегаска. Из леса. Замерзла. Накормить. Расспросить. Потом наверняка захочет спать. Не пугай ее.
Брик с улыбкой махнул ухом, и Лейзи не преминула его в это ухо лизнуть. Слегка.
Отогревшаяся Эми кашу поглощала молча, но так стремительно, что Лейзи и Брик, переглянувшись, сгребли по четверти своих порций ей в тарелку. Пегаска глянула со смущением, но благодарно — и отказываться не стала.
— Как ты в лесу-то оказалась? — спросила наконец Лейзи, когда все доели. Может, вопрос был немного бестактным, но нельзя же было не выяснить.
Эми, до того расслабленно улыбавшаяся, вдруг сжалась и уткнулась взглядом в стол. Лейзи обеспокоенно потянулась было к ней, но девочка подняла голову и тихонько сказала:
— Я... я не помню. Что-то очень смутное...
— Совсем не помнишь? — встревожился Брик. Они с Лейзи переглянулись. На болезную пегаска не походила, а истории про исчезнувшие воспоминания очень часто подразумевали и другие истории — о единорогах.
— Помню только... каких-то пони... рогатых, кажется. И еще больно было... немного, — Эми беспомощно улыбнулась. — Извините. Я еще немного тут побуду и пойду в Альвен...
— Куда пойдешь-то? — Лейзи решительно встала. Похоже, страшилки про рогатиков, утаскивающих в лес малолетних девочек с самыми гнусными целями, а потом стирающими им память, оказались вовсе не страшилками. — Сегодня — очно не пойдешь. Отогреваться и отсыпаться, поняла? А потом мы лично тебя и доведем до города, не в первый раз туда ходим. Спальное место мы тебе устроим. Брик, постелишь ей?
— Пока что если хочет отдохнуть, может и на нашей кровати подремать, — пожал плечами жеребец. — А на ночь — постелю, конечно. Сейчас схожу, посмотрю, где и как лучше.
Как только Брик скрылся в спальне, Эми, глянув на Лейзи, неуверенно спросила:
— А вы... это... любите друг друга, да? Женаты?
Лейзи покраснела — тьфу ты, как девчонка, ей-богу, чего стесняться-то! — открыла было рот... и замерла.
В той части ее души, что всегда тепло горели ее чувства к Брику, вдруг на мгновение словно стало пусто. Представив Брика, своего любимого, своего мужа, она осознала, что думает о нем как о совершенно постороннем.
Лишь на миг. Потом эта часть души вновь осветилась, и она с облегчением поняла, что чувствует все то же, что и раньше.
Но в тот миг, когда эти чувства будто бы исчезли, ей было очень страшно.
— Не волнуйтесь, — шепотом сказала Эми, не заметившая, кажется, внутреннего страха Лейзи, и с заговорщицким видом подмигнула. — Вижу, и вправду любите. Я очень за вас рада и очень вам благодарна.
Куда вдруг делась слабость пегасочки, легкая бледность, до сих пор не исчезавшая легкая дрожь в конечностях? Теперь она была словно посвежевшей и отдохнувшей: улыбалась, глядела зелеными глазищами без всякого страха и затаенной тревоги.
У Лейзи в памяти вдруг всплыло воспоминание. О старых сказках, которые она и слушала, и рассказывала сама. Сказках про затаившихся на долгие годы тварей, что когда-то таились в темных углах, в пещерах, в дремучих лесах по всей Эквестрии и даже дальше; вампиров, что пили не кровь, но чужие чувства, высасывая жертву дочиста, пока от нее не оставалась оболочка, неспособная ни чувствовать, ни даже мыслить. Оборотней в черных панцирях и с пронзительными зелеными глазами...
Лейзи сердито тряхнула головой. Детские сказки! А вот про единорогов — не сказки: вот, перед ней сидит их жертва. Совсем они уже обнаглели. Надо будет сказать соседям, чтоб приглядывали друг за другом...
К тому же, подумала та часть Лейзи, что до сих пор верила в "детские сказки", если Эми — перевертыш, то это легко будет отследить. Существо, которое питается чужими чувствами, нельзя не заметить, и если это странное недавнее ощущение пустоты в груди повторится — тогда можно будет подумать, не рассказать ли о своих глупых подозрениях Брику. Перевертыши, так или иначе, не вампиры и не хищники, им нужны живые жертвы...
Через полчаса, уже забывшая о дурацкой идее про перевертышей, Лейзи осторожно укрыла задремавшую Эми одеялом и тихонько вышла из спальни.
Лейзи никак не могла знать, что Матери Роя, будь она сколько угодно магическим созданием, для того, чтоб рожать себе новых солдат, необходимо потреблять то, из чего эти солдаты будут сделаны. Несмотря на возможность к партеногенезу, организм Матери не приспособлен для переработки излюбленной пищи перевертышей — чужих эмоций — в органические вещества, способные преобразоваться в новую жизнь. И поскольку ее прежний Рой, из ее первой кладки, был давно мертв, ей требовался новый. А для этого требовалась пища. И вегетарианская диета никак не годилась.
Но Лейзи, увы, об этом не подозревала.