Осколки Эквестрии
###: Переквалификация
Месяц спустя.
Почти все здесь напоминало ей то время, когда она под своей Библиотекой, собрав всех, кто мог оказать хоть какую-либо помощь, готовилась окончательно исчезнуть из Эквестрии, оставив ее на попечение еще не существовавшего тогда Анмара. Пусть нынешнее убежище располагалось не в подземельях, а в куда меньшей по размерам кирпичной постройке, возведенной всего за неделю — но было оно с таким тщанием замаскировано под дерево, что невольные ассоциации с той самой, первой ее Библиотекой, возникали сами собой. Пусть мантии здешних единорогов отличались от привычных белых халатов — однако угадать их происхождение было проще простого, если дать себе труд приглядеться.
И почти единственным элементом нового окружения, что не мог бы навеять ностальгической тоски по прошлому и заставить перебирать воспоминания о прежней жизни, были именно пони, носившие белые халаты. Пони, едва ли не падающие на колени при ее появлении; провожающие ее взглядом, в котором, как она теперь не чувствовала, но осознавала, благоговейный восторг был смешан с искренней любовью. И делали они так каждый раз при ее появлении после того, как узнали, кто она — и поверили в то, что наконец дождались явления Искры.
Возможно, это куда более нормально, чем отношение к разгуливающему по улицам городов Эквестрии аликорну как к обыденности, к которому она успела привыкнуть в прошлом. Однако уж падение на колени, до которого некоторые доходили в самом прямом смысле, были перебором. Не просто казались перебором, а именно были им.
Все-таки на самом деле Твайлайт — совсем не та, кем считают ее эти пони. Не богиня, не пророк, не представитель нового, совершенного вида пони, даже не существо новой ступени эволюции... Всего лишь очень развитый маг. Тем более что теперь она лишилась большей части своей силы и всех внешних признаков аликорна.
Но отчасти это было приятно. И часть эта была куда больше, чем была бы раньше, когда она бы скорее смутилась, чем получила удовольствие.
Нет, обожествление или даже просто обожание ее не радовало сейчас так же, как не порадовало бы тогда. Она не видела в поклонении как таковом никакого смысла. Но то, что ее заслуги как выдающегося мага признают эти пони, которым наверняка известно о личности "Искры" много больше, чем обычному верующему в нынешней Эквестрии, не могло не вызвать удовлетворения. В этом нет ничего плохого, конечно — разве не очевидно, что во многом она действительно превосходит их? Так что все вполне естественно. Если знать меру и не тратить на самолюбование слишком много времени.
Хотя, по ее мнению, непозволительно много времени уходило и на это выражение раболепного поклонения, и на то, чтобы каждый раз заставить их прекратить.
— Встаньте, прошу вас, — мягко попросила она. Ее новый голос был совсем не таким, как настоящий, который никто в Эквестрии не слышал больше полутора тысяч лет, но Брайта точно не было смысла в этом винить. Голос этот был более... глубоким, внушительным, но вместе с тем нежным и успокаивающим сам по себе; подходящим скорее для Искры, нежели для Твайлайт. И для ее нынешней роли он подходил как нельзя больше. Как и сохранившийся чисто-белый, почти ослепительный цвет гривы и шерсти.
Те из последователей Библиотеки, что все же дошли до полноценного коленопреклонения — странно было осознавать, что именно ее Библиотека отчасти дала начало тому, что смело можно было называть сектой, — принялись вставать. По-прежнему неуверенно, так, будто их полностью устраивала столь неудобная поза. Прочие же, к счастью, ограничились просто глубоким поклоном.
— Эон, — тихо сказала Твайлайт, чуть повернув голову влево, так, чтоб не заметили остальные, — не мог бы ты объяснить им, что меня не следует каждый раз приветствовать таким способом?
— Прошу прощения, леди Спаркл, — Эон вздохнул, — но, пусть вы объяснили мне, ради чего на самом деле появилась Библиотека, рассказывать это остальным было бы неразумно. Придется потерпеть. На это уходит никак не более полуминуты, вы можете не переживать. Я полагаю, время не настолько поджимает.
— Точно ли они должны быть уверены, что я сошла к ним, чтоб чудесным образом исправить все беды Эквестрии и каждого пони в отдельности? — все еще вполголоса уточнила Твай. — Кажется, незнание в итоге может породить только большие проблемы.
Эон улыбнулся краем рта и, почти не разжимая губ, чтоб наконец поднявшиеся на ноги пони не усмотрели нечто странное, ответил:
— Лично я не хотел бы тратить их время, объясняя ваше происхождение. Почувствуйте себя deus ex machina, леди Спаркл. Уверен, это не будет вам в тягость. Вам доводилось переживать многое, требующее от вас самоотречения.
Он был прав. Конечно же, он был прав. Твайлайт буквально чувствовала это.
Может, со стороны то, что они двое постоянно таскаются вместе и даже спят в одной комнате, могло наводить на странные мысли. Но если это кого и наводило, то он предпочитал держать язык за зубами, да и было такое маловероятно — и перед Твайлайт, и перед Эоном все здесь едва ли не преклонялись. Насколько поняла Твайлайт, такое отношение необходимо опять же из-за Девяносто Пятого — того самого Девяносто Пятого, ранее Мальстрома Саншайна, ставшего впоследствии Мальстромом Абиссом. И это было, пожалуй, удобно, хоть иногда и нервировало, особенно когда преклонение переходило в фанатизм.
А главное — независимо от того, кто и что об этом думал, это было слишком важно. Для Твайлайт — точно. По заверениям Эона — и для него. И если всем остальным Твай верила с трудом, регулярно напоминая себе, что пони Библиотеки слишком ей преданы, чтоб лгать, то ему доверяла просто интуитивно, чувствуя, что может доверять — хотя, казалось бы, чувство это она тоже должна была утратить.
Вероятно, то же по отношению к ней чувствовал и он. По крайней мере, пока они были рядом.
— ЛедиСпарклвседеловтом... прошу прощения... в том, что, если вы позволите использовать несколько устаревшую терминологию... Nucleus Anima представляет собой, кхм, "душу" пони. Это звучит странно, однако все функции данного отдела мозга совпадают с теми, которые отдельные личности, скажем так, эзотерического склада ума, возлагали на эфемерную "душу". Именно потому на самом деле невозможна пересадка нескольких NA одному пони. Если, опять-таки, выразиться немного старомодно — две души не могут существовать в одном пони, даже если бы возможно было совместить два NA в одном мозге. И потому, увы... кхм...
— Брайт, продолжайте, прошу вас. У нас мало времени.
— Да, конечно... Я хотел сказать, что при пересадке NA душа донора не будет принадлежать вам, она по-прежнему останется его собственной душой. Вы сможете использовать ее, однако ваши собственные чувства, как ни печально, не вернутся, а чувства этой души не станут вашими. Это можно было бы объяснить в менее просторечных терминах, однако, как я неоднократно убеждался, такие аналогии намного лучше западают в память даже образованным пони. Тем более что даже в настоящее время так до конца и не удалось выяснить принципы работы NA — известны лишь детали. Надеюсь, вы поняли все и так.
Трудно не понять что-то, объясняемое настолько простым языком. Даже будь Твайлайт непроходимой идиоткой, в чем она никак не могла себя обвинить даже в новом теле и без старой души, понимание не составило бы труда. Очень просто было это понять. Несколько сложнее — принять. Но...
— Леди Спаркл?..
— Да? — Неважно. Об этом она уже думала ранее и подумает после. Сейчас же цель другая.
— Мы исполнили вашу просьбу, — старательно глядя куда-то в район ее копыт, отрапортовал наиболее разумный из местных единорогов, Пайк, — однако исторические книги, не являющиеся какими-либо из томов Летописи, в основном относятся к периоду с первого по пятый века после Исхода, за позднейшее время они почти отсутствуют. Мы собрали, систематизировали и каталогизировали... простите, эти слова могут быть вам...
Твай стало смешно. Немного. Но то, что она все еще могла радоваться таким мелочам — уже неплохо, правда?
— Мне отлично известны эти слова, Пайк, — успокоила его она. Поникший было единорог радостно поднял на нее по-щенячьему преданный взгляд. — Спасибо тебе. Спасибо всем вам, друзья! А теперь, прошу, оставьте меня... нас.
По одному, кто пятясь, кто то и дело вертя головой, чтоб еще раз увидеть ту самую Искру, послушники Библиотеки вышли. Даже не думая выказывать какую-либо неохоту: для них получить от нее приказ явно было равноценно ордену. Последний из уходящих еще раз обернулся, сверкнув почти буквально горящим в глазах фанатичным восхищением, и осторожно прикрыл за собой дверь.
С лица Твайлайт тотчас же стерлась благосклонная улыбка, и, почти бессознательно вновь приняв свой излюбленный сосредоточенный вид, она бросилась к широкому дощатому столу. Внушительные стопки книг на нем пусть и не уходили под потолок, как можно было бы ждать, но количество их внушало уважение. В основном, конечно, здесь были летописи, от первой до сто первой, как она заметила, бегло просмотрев названия на корешках; но около половины всех остальных томов составляли явно не творения Библиотеки — книги на языках разных времен, причем не только на эквестрийском.
— Похоже, вы собирали информацию и у грифонов, и у драконов, и... — Твайлайт присмотрелась к одному из названий, начертанному на корешке странными, словно бы волнистыми символами, — не только у них, так?
— Так и есть, — кивнул Эон, вставший возле стола и повторяющий ее же взгляд, словно вторая тень.
— Я смогу узнать разные точки зрения на Исход, на образование Анмара и на действия Санберста. Восхитительно. — Твай прищурилась, вглядываясь в тот же самый том, кивнула — и книга, окутавшись все еще непривычным для нее четким и ярким контуром вместо давно знакомого туманного сияния, слетела вниз, увесисто бухнувшись на стол. — Наши подчиненные не удивились такому приказу?
Эон, явно неосознанно копируя ее же собственный мягкий тон, которым она не так давно общалась с послушниками, с улыбкой сказал:
— Даже если бы они могли не поверить моим словам, то после той небольшой демонстрации еще и знание языка и некоторых исторических моментов, известных ранее лишь Библиотеке, убедили их в том, что вы в самом деле Искра. Некогда простая девушка, тянувшаяся к знаниям и благодаря тому ставшая равной самим Богиням... А теперь спустившаяся в Эквестрию, за которой столь долго наблюдала, дабы принести ей благо. Они вряд ли задумаются над тем, что в ваших приказах что-то не совпадает с предполагаемым всезнанием. Вы правильно выбрали то, что следовало запомнить... хотя, признаю, лучше бы знания Библиотеки оставались при вас полностью.
— Отлично.
Твай несколько секунд скользила взглядом по строчкам, потом перелистнула страницу, затем еще одну, и еще — видимо, скорость чтения тоже осталась прежней. Хотя скорее стоило еще раз поблагодарить Брайта, постаравшегося на славу и сделавшего ее новое тело близким к идеальному для единорога, пусть видимого рога по-прежнему не было.
— Что ж, вполне естественно описывать происшедшее как катаклизм, учитывая последствия даже для немагических рас, — пробормотала Твай, просматривая страницу за страницей текста на знакомом ей по древним временам, но все же изменившемся языке. Не на едином, но по меркам истории всех цивилизаций единый язык просуществовал какие-то жалкие мгновения... Спустя миг из стопки вылетела еще одна книга и с гулким хлопком приземлилась перед Твайлайт, еще в полете открываясь на нужных страницах. — Стоило некоторого труда сделать вид, что исчезновение принцесс является следствием исчезновения магического фона... К счастью, все крылатые по-прежнему могут летать, заклятие с копытами, без которого пони значительно уступали бы расам, имеющим хватательные конечности, сохранилось до сих пор, как я и предполагала...
— Предполагаю, последнее вы как минимум усовершенствовали.
— Да, именно, конечно, — сказала Твай, не отрывая взгляда от книги. — Значит, амагическая болезнь не затронула непосредственно ни единого немагического разумного вида, а из пони пострадали исключительно единороги. Понятно, понятно, то есть гиппогрифы все-таки... хм, интересно, дело в их своеобразном методе ухода от глобальной проблемы или же они изначально... хотя, возможно, они до сих пор... Ой.
Твайлайт осеклась, осознав наконец, что ей только что задали вопрос — не то чтобы он не дошел до ее ушей только что и не то чтобы она намеренно хотела отмолчаться, но, видимо, сосредоточившийся на конкретном процессе мозг предпочел временно игнорировать сигнал от слуховых нервов. Повернулась к Эону и, состроив немного смущенную мину — и даже на самом деле чувствуя смущение, хотя, возможно, было это всего-навсего самообманом — сказала:
— Прости. Я люблю поговорить сама с собой в процессе.
Эон с таким понимающим видом, будто сам тоже чувствовал понимание, которое на деле было ему точно так же недоступно, заговорщицким полушепотом сообщил:
— Не волнуйтесь. Я тоже люблю поговорить сам с собой. С этим у нас проблем не будет.
После этой реплики они уставились друг на друга так, будто впервые видели. И захихикали — как школьники, выдавшие неприличную шутку в отсутствие взрослых, понимающие, что им ничего за такое не будет, но все же чувствующие непонятное смущение.
Однако очевидный смысл этой шутки все же заставил Твай вернуться к той самой мысли. А от нее — к другой, бывшей немногим лучше. И почему-то эта мысль вызывала некоторый дискомфорт. Причины которого были бы более чем ясны, если бы не знание о том, что вызывать дискомфорт такого рода у нее более ничего не должно.
— Эон, — спросила она, гадая, не обманывает ли себя, лишь желая почувствовать то, чего не может, — что будет с Брайтом?
Эон, стихший одновременно с ней, ответил с такой же заметной (но настоящей ли?) грустью:
— Благодаря вашему маяку мы всегда будем знать, где он находится. Возможно, его идея была не самой лучшей, но Анмар хотя бы защищен от внешних вторжений. Намного лучше, чем защищены мы. Мы не можем позволить себе окончательно потерять, вероятно, единственного мага, способного сравниться с Карнейджем в умении... работать над созданиями из плоти и крови, а пока он жив, мы найдем способ добраться до него.
Следующую мысль можно было даже не озвучивать.
"Если Абисс попробует вернуться за Брайтом, пусть не сделал этого раньше, то у него будет время, чтобы убраться как можно дальше, а у нас — время добраться до самого Абисса". О том, что он явится в Анмар, не будучи способным противостоять Внутренней страже или хотя бы гвардии, речи, как ни печально, не шло.
— Я не уверен, радоваться ли тому, что Абисс не перенял худшие черты личности носителя, — задумчиво сказал Эон, думавший о том же самом будто бы слово в слово. — Возможно, мы бы уже услышали о гораздо более ужасном Карнейдже, чем когда-то, но и совершить самоубийственную глупость он мог бы намного легче. И, что наиболее важно, мы сумели бы найти его.
— Последнее было бы действительно отлично, — вздохнула Твай. — Но, боюсь, совершить по-настоящему самоубийственной глупости он теперь не способен, каким бы ранее ни был.
Эон кивнул, но все же добавил:
— Как бы то ни было, это имеет значение, лишь если вы уверены, что Карнейдж действительно решился пересадить себе NA Мальстрома. И выжил после этого.
— Могу почти что гарантировать, если все, что ты рассказал о них двоих, правда. Раз осколки создаются из Nucleus Anima, а создать их из ничего невозможно... или почти невозможно, мне точно не удавалось — то и такой вариант должен был сработать. — Твайлайт вгляделась в лежащий на столе лист бумаги с названиями всех томов и передвинула его ближе к Эону. — Пожалуйста, найди все книги, в которых говорится о применении магии сразу после Исхода. Я примусь за них сразу после того, как разузнаю всю записанную информацию о самом Исходе и его краткосрочных последствиях.
— Естественно, — без тени удивления, будто резкая перемена темы была для него такой же привычной, кивнул Эон, пробегая взглядом по строкам. — Использование аккумуляторов — первая стопка, пятая книга сверху. Техномантия — три, восьмая снизу: все сведения, что удалось собрать исследователям вне Гриффина. И, пожалуй, наиболее очевидное...
Тут Эон сделал такую длинную паузу, что следовало бы удивиться. Однако Твайлайт не удивилась, поскольку сама смутно ощущала, что на этих же словах точно так же остановилась бы.
— Наиболее очевидное — воссоздание близкого к древнеэквестрийскому магического фона в Альвенгарде, — продолжил наконец Эон. — Каким-то образом и по какой-то причине спровоцированное Мальстромом Абиссом. Вы хотите?..
— Именно чтобы узнать, каким образом он это сделал, я и хочу прочитать все эти книги, — подтвердила Твай. Вытащив, наконец, первую указанную книгу, увесисто хлопнувшуюся на стол, и отодвинувшая ее пока в угол. — Причинами я могу поинтересоваться позднее.
— Возможно, это ошибка, — предположил Эон. Ненавязчиво предположил, так, на подумать. — Возможно, причины, по которым Мальстром, уже будучи не совсем собой, сделал это, намного важнее понимания того, как это произошло?
Твайлайт, уже вернувшаяся к чтению того же тома, от которого отвлеклась ранее, ответила:
— Я могу сходу предложить с десяток вариантов, и ни один из них в итоге не окажется верным. Может, мы имеем дело с простейшим принципом "Анмар плохой, мы — хорошие, мы будем делать все, что запрещает Анмар"?
Эон хмыкнул:
— Простите, Искра, но основой личности Мальстрома Абисса стал Девяносто Пятый, пусть и лишенный осколка и общей памяти, и вы вряд ли заподозрите одного из Летописцев в организации банального бунта против вполне себе рабочей системы, выраженного через террор. Особенно если учесть, что, насколько было известно единорогу по имени Ликвид, бежавшему в Библиотеку из Рассвета, далеко не все их действия под руководством Мальстрома были террором как таковым. Они не пытались повлиять на правительство Эквестрии или Анмара, у них были другие цели. Вероятно, это все же важный вопрос.
— С этим я не спорю, — согласно кивнула Твай, все так же уткнувшись в книгу. — Но то, что он продемонстрировал саму возможность восстановить фон — крайне удачно.
По крайней мере, Эон ее понимает.
А остальные, если вдруг окажутся способны усомниться в непогрешимости Искры, не слышали недавней оговорки про то, что осколок невозможно создать из пустоты. Иначе объяснить существование осколков других Элементов, которое наверняка зафиксировано в каком-либо из томов Летописи, было бы сложно.
Теперь же, при помощи Эона и, вероятно, Брайта при необходимости появится возможность вернуть их, не вызывая никаких вопросов. Если помощью Брайта вообще удастся заручиться второй раз.
На не менее чем десятитысячный раз рассматривать детали кабинета для допросов надоело в первый день. Собственную же камеру он осмотрел полностью сразу же, всего за минуту, и остался крайне разочарован. Так что сейчас, поскольку каждый допрос проходил почти одинаково, испытывал нестерпимую скуку и столь же нестерпимое зудящее желание вернуться к своей работе.
Возможно, единороги из Внутренней стражи не служили образчиками выдающегося интеллекта, однако найти к нему подход, при котором он захочет рассказать все, что угодно, без какого-либо физического насилия, они сумели в рекордно быстрые сроки. В некотором роде это вызывало уважение.
— Итак...
Единорог из ВС, представившийся при первом же допросе и чье имя почти что само утекло из памяти как не имеющее значения, снова наклонился над столом. Видимо, он все силы тратил на то, что продемонстрировать нечто похожее на увиденное в исполнении старших товарищей, но получалось у него не очень.
— Итак, — покорно отозвался Брайт.
Он даже не мог четко идентифицировать собственные ощущения относительно произошедшего. С одной стороны, он лишился любимой работы и собственного дома и теперь, считаясь задержанным, находится в камере у не то чтобы дружелюбно настроенным по отношению к "чужим" созданиям единорогов... Зато фон здесь все же был повыше. Возможно, только здесь, а может, и во всем Анмаре. И легкая слабость, к которой Брайт привык за время проживания в Нижнем городе, наконец ушла — отчего он чувствовал себя куда бодрее. В первые несколько дней, до того, как его вымотали бесконечными расспросами, точно.
Также высочайшей степенью везения можно было счесть то, что он наткнулся на приграничный патруль, который его не только не убил, но даже не покалечил. Конечно, можно было бы указать на отдельные перегибы в их поведении, если бы кого-то здесь это интересовало, но с учетом отношений между Анмаром и Альвенгардом и нынешней явно напряженной обстановки отделаться всего-навсего парой переломов было действительно удачей.
— Вас зовут Брайт Винг, — сообщил единорог очевидное, — видовая принадлежность — пегас. Вы родились одиннадцатого декабря тысяча шестьсот семнадцатого года в Кантере, таким образом на данный момент вам... сто двадцать восемь лет. Вы якобы являетесь искусственно созданным единорогом с индуцированным бессмертием благодаря Карнейджу. А здесь находитесь потому, что ваше инкогнито было скомпрометировано объявившимися в Альвенгарде "Вестниками Рассвета", с неизвестными целями разрушившими ваше жилище. Все верно?
— Я заменил бы "единорог" на "маг", но в целом так и есть, — кивнул Брайт. — И, кстати, поздравляю себя с днем рождения, если я не сбился со счета.
Высказывание насчет дня рождения единорог проигнорировал и исключительно вежливо спросил:
— Вы все еще не согласны с тем, что это бессмыслица?
Великолепно. Сейчас ему предстоит в очередной раз повторить все, что он повторял в течение последних трех недель. Пусть Брайту было тяжело верить в Искру, но сейчас он готов был от всего сердца воззвать к ней и попросить подтвердить его слова. Хотя в религии единорогов Искра не является изначальной богиней, так что взывать, вероятно, следует к другой из принцесс, например, Луне...
— Именно, не согласен, — подтвердил он снова. — Я — Брайт Винг. Ранее я был пегасом и учился на хирурга в Кантере. Точнее, я даже некоторое время имел личную практику хирурга до происшедшего.
Единорог пристально всмотрелся в лицо Брайта. Тот старательно изобразил невинность и честность, которые вообще-то и выказывал искренне во время каждого допроса.
Взгляд единорога не смягчился.
— Да, мы получили подтверждение, что некто Брайт Винг, хирург, исчез из Кантера приблизительно в то же время, в какое были зафиксированы первые появления Карнейджа, — сказал он. — Вы совпадаете с ним по большинству признаков внешности, и оборотного камня при вас нет, равно как нет и признаков использования его для длительной смены облика. Также известно, что Брайт... то есть вы, конечно... общались с доктором Карнейджем до неизвестного инцидента, в ходе которого он потерял рассудок. Но все остальное звучит, признайте, нелепо. Зачем ему было делать вас бессмертным? Другие его жертвы обычно не выживали.
Как бы так попроще объяснить то, во что Брайт сам с трудом верит...
— Видите ли, — Брайт точно так же наклонился над столом и продемонстрировал самую умилительную улыбку, какую мог, каждое мгновение напоминая себе не срываться на обычную скорость речи, — мы с ним были в очень дружеских отношениях. Он считал меня чем-то вроде ученика. Возможно, в этом и дело?
Единорог посмотрел на Брайта примерно таким взглядом, каким сам Брайт мог бы посмотреть на слабоумного безногого слепого жеребенка. То есть со слабой жалостью, умеренным интересом и сильнейшим желанием сделать с этим что-нибудь, чтоб оно перестало быть настолько нежизнеспособным.
— Если вы говорите правду, — даже говорил он так медленно, четко выговаривая каждый слог и глядя Брайту ровно в глаза, будто и впрямь общался с умственно неполноценным, — то вы, вероятнее всего, имеете отношение к секте... кхм, к террористической группировке "Вестники Рассвета". Не так давно мы наконец получили достоверные сведения о том, что Карнейдж действительно был членом этой организации, несмотря на мнение отдельных исследователей, согласно которому Карнейджа и "Рассвет" связывали только редкие случаи взаимопомощи. Анализы и обследование, пусть и поверхностное, показало, что вы, каким бы невероятным ни казался этот факт, действительно являетесь едино... магом. Также, скорее всего, при рождении вы и впрямь являлись именно пегасом, что подтверждается не только наличием видоизмененных крыльев...
При слове "видоизмененных" уши единорога на мгновение прижались. В целом он реагировал на внешность Брайта уже достаточно спокойно, и, по крайней мере, перестал судорожно сжимать челюсти, глядя ему в глаза — быть может, потому, что начал наконец концентрировать все внимание только на левом, будто бы стараясь убедить себя в том, что правого не видит вовсе и с ним все в порядке. Брайт же любезно держал крылья сложенными, дабы не нервировать собеседника лишний раз.
Единорог тем временем выдохнул и продолжил:
— Да, не только этим, но также и другими особенностями строения скелета. Снимки вашего черепа также доказывают это: ваш ве... кхм... простите, вебу...
— Вестибулярный аппарат, — вежливо подсказал Брайт.
— Благодарю, — буркнул собеседник. — Очевидно, что он принадлежит крылатому существу, приспособленному к полетам. Однако...
О Искра, неужели начнется очередной круг бесконечного пересказа одних и тех же фраз?
— ...однако мы допускаем, теоретически допускаем, что Карнейдж способен провернуть нечто подобное даже с единорогом, — тоном это было сказано до такой степени торжествующим, что Брайту захотелось поаплодировать гениальному умозаключению. Вероятно, даже не выказывая иронии. — Ваша же готовность принять такой облик говорит лишь о верности организации. Таким образом ради безопасности Анмара и Эквестрии мне следует препроводить вас... пока что, видимо, обратно в камеру и предоставить вашу дальнейшую судьбу вышестоящим сотрудникам Внутренней стражи.
Удержание на лице выражения благостной заинтересованности потребовало от Брайта некоторых волевых усилий.
— Однако же! — тут единорог возвысил голос. — Вы могли бы поведать некоторую информацию о "Вестниках Рассвета" в обмен на смягчение вашей участи. Естественно, как открытого мага, вас уже не могут подвергнуть депортации, а лишение вас рога невозможно по очевидным причинам, так что, вероятно, на определенных условиях вы могли бы...
Многозначительная пауза и выразительнейшее движение бровью сказали об определенных условиях и о том, что Брайт мог бы, куда больше, чем если бы единорог все-таки продолжил объяснять.
Если бы это происходило в первый раз, то Брайт, вероятно, немедленно выказал бы горячейшее желание сотрудничать. Собственно, даже на двадцатый раз, то есть вчера, его хватило на то же, на что и позавчера, и за день до того, и в первый раз, когда прозвучала эта реплика. И вчера, и позавчера, и все предыдущие дни он, едва заслышав это "могли бы", делал одно и то же: наивно распахнув глаза, словно до него буквально только что дошли все открывшиеся перспективы, принимался неистово, до боли в шее и затылке, кивать — после чего, глядя на благосклонно приподнявшего ухо единорога, принимался за рассказ. Во всех подробностях.
На третий день он был слегка удивлен, но все еще поддерживал спектакль.
На седьмой раздумывал, не начать ли выдумывать нечто более интригующее — однако не начал, поскольку не мог даже предположить, чего именно желает услышать его назойливый собеседник.
Сегодня же был день двадцать первый. И, как велико бы ни было терпение Брайта, он с глубочайшим смирением признал, что в определенные моменты терпение лишено всякого смысла, а попытки решить вопрос миром приводят исключительно к падению твоего образа в глазах всех вокруг и не более того.
Так что воображаемым выключателем с подписью "сдержанность" Брайт щелкнул без малейших колебаний. В данном случае она скорее вредила, нежели помогала. Нет, несдержанность чаще вредна, чем полезна, но бывает и наоборот — надо лишь знать, когда следует ее задействовать.
— Я хотел бы обратить ваше внимание, — сказал он, уже не заботясь о том, что может быть раздражающе быстрым по мнению ведущего допрос, — что вы держите меня в этом кабинете, изредка препровождая обратно в камеру, уже ровно три недели. А упомянутое вами ранее обследование, если местные лаборатории и впрямь оснащены по последнему слову техники и магии, должно было сообщить, что для меня эти три недели субъективно вполне могут считаться тремя месяцами как минимум — и это было бы верно лишь в случае, если бы я имел доступ к работе или хотя бы самым простым способам развеять скуку.
Заметив, как веки единорога напротив очень медленно опускаются, Брайт решил было, что тот ни с того ни с сего заснул — но потом понял, что собеседник лишь моргает. Видимо, Брайт говорит все быстрее и все оживленнее. Согласно его подсчетам, теперь единорог вряд ли мог бы разобрать хоть слово, однако Брайт в любом случае вкладывал всю необходимую информацию скорее в тон голоса, в интонации, так что его так или иначе поймут, даже не разобрав ни слова. Пожалуй, это можно считать скорее разговором с самим собой — а привычкой к таковым разговорам Брайт, как любой пони, проведший значительную часть уже сознательной жизни в преимущественном одиночестве, искренне наслаждался.
— Вы отлично понимаете, что вам нет нужды прибегать к менее нейтральным и более действенным способам ведения допроса, — подумав, Брайт выразительно развернул оба своих крыла и по очереди шевельнул каждым пальцем, — поскольку в моем случае они не возымеют эффекта в сравнении с невероятной, ужасающей скукой, которую я вынужден переживать каждый день в камере и в беседе с вами, в которой не меняется ни единая реплика. Вы уж множество раз выслушали мой рассказ и знаете, что я не скажу вам ничего нового. Неужели вас не радует тот факт, что я оказался способен рассказать вам все это? Ведь именно благодаря мне Анмар получит бесценную информацию о Рассвете, а также о том, что ваш сотрудник Гэйнуотер Талли, вероятно, жив. И ведь всего этого вы могли попросту не узнать, поскольку чудом является уже то, что у меня получилось дожить до следующего рассвета, ведь если...
Единорог, до того по меркам Брайта реагировавший слишком медленно, поднял переднююю ногу в предупреждающем жесте так резко, что Брайт счел за лучшее все же прервать свою речь. Насколько он знал, даже немодифицированные единороги при желании, приложив некоторые усилия, могли попробовать потягаться с ним даже в скорости движений — но с чего бы делать это сейчас?
А единорог тем временем улыбнулся, незаметно мигнул одним глазом и сказал с почти шокировавшей Брайта признательностью:
— Что ж, вам следовало начать с этого. Приношу вам благодарность от имени Внутренней стражи за предоставленную вами информацию, господин Винг, а также искренние извинения за потраченное время. Не волнуйтесь, мы постараемся его компенсировать.
Уже к тому моменту, как единорог наконец встал со стула напротив и махнул копытом, приглашая следовать за собой, до Брайта уже дошло, что именно вызвало такую реакцию. Но он предпочел дождаться подтверждения — которое, несомненно, должно было последовать до того, как они выйдут из кабинета.
И он не ошибся.
— Я лично, как хорошо узнавший вашу личность в ходе допроса, буду ходатайствовать о признании вас полноценным магом... пусть и с оговорками, — сообщил единорог, ковыряясь ключом в замке. — Поскольку вы — жертва известного врага Анмара и при этом сами не совершали преступлений против его народа даже под принуждением, вас не ожидает ни суда, ни преследования. Думаю, ваш статус подтвердят очень скоро...
Тут Брайт, несмотря на то, что единорог стоял лицом к двери, услышал и даже почувствовал, как тот улыбается.
— ...вам придется разве что подождать до следующего рассвета, — закончил единорог. И только после этого распахнул дверь, сразу же радушно указав Брайту на выход.
Пожалуй, лучше порадоваться тому, что в результате все разрешилось настолько просто. Если бы Брайт изначально предполагал, что ему следует сказать всего лишь три слова, он бы сделал это еще в первый день.
Правда, учитывая, что именно это были за три слова, Брайт успел порадоваться еще и тому, что так и не дошел до рассказа о последней проведенной им операции, Эоне и некоем, точнее, теперь уже точно некоей Спаркл. Не то чтобы он видел для себя критическую разницу между одной сектой и другой, конечно. Однако ему совершенно не хотелось влезать в разборки между ними, рассказывая о двоих пони, упоминавших некую библиотеку, единорогу, очень возбужденно реагирующему на слово "рассвет".
Хотя теперь этот единорог явно надеялся, что присутствие Брайта окажет на Анмар как минимум некоторый негативный эффект.
И если даже сам Брайт не особенно опасался каких-нибудь проблем в связи с чьими-либо ожиданиями, он все же, пусть даже против своей воли, вынужден был задуматься: насколько же разложилась служба безопасности, то есть Внутренняя стража, в Анмаре? И кто, помимо неожиданного любителя рассвета, теперь живет среди обычных, вполне себе верных своему государству единорогов?
Хотя логичнее предположить, что этот пони является досадным исключением. И, конечно же, промолчать, иначе самого Брайта ждет новый виток проблем.
На первый взгляд складывалось впечатление, если не убеждение, что в этом доме уже около полугода никто не жил.
Пыль по углам и еще более толстый ее слой почти на всей мебели; на столе — грязная посуда, которую будто бы забыли хотя бы засунуть в мойку, да так и ушли; незастеленные кровати со смятым бельем, с которых тоже, казалось, вскочили в спешке и впоследствии не вернулись — и почти абсолютная тишина.
Тишина, прерываемая только тихим насвистыванием. И такими же тихими шагами, каждый из которых оставлял в пыли хорошо заметный отпечаток. Словно этот пони впервые за долгое время вообще покинул собственную постель — и это было близко к истине.
Выйти из комнаты его заставил еще более нарушающий эту и без того не идеальную тишину отчетливый, но словно бы неуверенный стук в наружную дверь.
Да, трудно было поверить, что здесь всего-то месяц назад жили двое единорогов, причем единорогов молодых, энергичных и не настолько безответственных, чтоб не поддерживать жилье в чистоте. И вовсе невозможным казалось, что теперь здесь живет хотя бы один, если бы не этот мелодичный свист и тихое постукивание копыт по паркету. Он и сам каждый раз приходил в недоумение, когда задумывался об этом. Но стоило ему попытаться задуматься, как все мысли возвращались к одному и тому же дню, так что куда проще было наполовину отключиться и не думать. Или хотя бы делать свою работу и тоже не думать, если бы его не выпнули на две недели, потребовав вернуться в хотя бы минимально адекватном состоянии.
Даже на вешалке в прихожей все еще висели два комплекта зимней формы вместо одного. Второй почему-то никто не удосужился забрать. Хотя, может, как раз сейчас и заберут. Оставшемуся здесь он точно был без надобности.
"Ладно, кто бы там ни был, невежливо так долго держать его на пороге", — подумал он. Громко, старательно зевнул, тщательно протер глаза и распахнул дверь, отметив, что замок не был закрыт.
— Даст... привет?
Ни-и-ичего себе. Возможно, если посмотреть в зеркало, там окажется совершенно неприглядное зрелище — учитывая, что прикид, состоящий из домашних штанов и полуформенной рубашки, он не менял, — но Байт, похоже, выглядит ни разу не лучше. Мало того что не в форме в явно служебное время, так еще и гражданская одежда в виде джинсов и свитера поверх будто бы вытащена из корзины для стирки, мятая и в складках; взгляд дергается, под глазами хорошо заметные круги, нервные движения... Несладко, похоже, Байту пришлось в этот месяц.
— Здравствуй, Байт, — немного нервный, но почти спокойный приветственный кивок теперь дается ему уже совсем легко. Надо просто привыкнуть.
— Слушай... — Байт потер копытом тускло-зеленый ежик коротко стриженой гривы. — Там ребята спрашивали, как ты. Но зайти у них времени нет. Я выпросил выходной, и...
— Да заходи, заходи, — с кривой улыбкой Даст отошел от двери, и Байт, неловко отряхнув копыта от снега, шагнул внутрь. Даст, опять насвистывая, удалился в сторону комнаты, услышав сзади тяжелый вздох, хлопок двери и щелчок замка. Да, в прошлый раз озаботиться тем, чтоб запереть дверь нормально, Даст не удосужился... Ну да и ладно. Это Анмар, и это дом сотрудника Внутренней стражи, что вообще грозит тому, кто в нем живет?
Наверное, стоило бы торопливо смахнуть пыль со стола, накинуть покрывало хотя бы на одну из двух стоявших в комнате кроватей, чтоб продемонстрировать стандартное "все не так уж и плохо", но на кой диз, если Байт и без подобной демонстрации все равно сочтет, что все именно что настолько плохо?
— У тебя тут... так себе, — тоскливо сказал Байт, зашедший в комнату следом, пока Даст копался под столом в поисках еще полной бутылки, которая, он помнил совершенно точно, должна здесь быть. — И что у тебя с ногой?
— А, это? — Даст в недоумении, будто и сам забыл, посмотрел на правую переднюю ногу, замотанную в чисто-белые бинты от самой подошвы до середины запястья. — Так, копыто повредил. Застряло кое-что. Но все в порядке, это мелочь.
— Ну, хоть повязку ты меняешь... А из дома-то выходил с начала отпуска? Хотя бы... — услышав вполне очевидное звяканье, Байт нервно поморщился. — Ну да, хотя бы за бухлом?
— Еще не кончилось, — кратко ответствовал Даст, не прекращая поисков.
— Ты же помнишь, что пьянство даже во время отпуска не одобряется уставом? — с той же тоской поинтересовался Байт.
— Помню, — отыскав наконец среди кучи пустых бутылок хотя бы наполовину полную, Даст зубами вытащил пробку и, не заботясь о манерах, глотнул. Кашлянул, с сомнением поглядел на этикетку, не совсем понимая, есть ли там хотя бы тридцать градусов, и продолжил: — Эта байда в уставе — для полноценных офицеров, а не для унтеров. А я офицером становиться не собирался и не собираюсь. Эш вот надеялся, это да.
Если честно, он даже сам не сразу понял, что сказал. Ну, Эш и Эш, надеялся и надеялся, что такого? Об этом все в курсе, сами говорили. И только дернувшееся и ставшее еще более несчастным лицо Байта вкупе со слишком уж долгим молчанием подсказали, что именно он сделал не так.
— Слушай, — сказал наконец Байт, с достойным лучшего применения усердием не глядя в глаза Даста, — я как раз об этом. Он же...
— Так, — Даст вскочил с пола и пихнул бутылку в копыта оторопевшему Байту. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Это — чушь. На постном масле. Отборная чушь. Ты ни в чем не виноват. Даже Рант ни в чем не виноват, а ведь Эша заменил именно он. А теперь быстро пей, пока по башке не получил за идиотские мысли.
Байт послушно глотнул, выпучил глаза и выдохнул. Посмотрел на бутылку с опасением и передал обратно. Однако настолько заметно дергаться перестал.
— Но заменил-то именно на меня, — заметил он. — А Эш... Ну, ты сам лучше меня знаешь.
— Еще бы мне не знать, — подтвердил Даст, в свою очередь тоже приложившись. И осознав, что градусов тут вообще-то все сорок пять, как положено, только вот он сам уж слишком привык. Надо с этим что-то делать, а то ведь взаправду сопьется, даром что единорог. Доводить до подобного исхода никак нельзя. — У меня у самого, как видишь, характер не железный. А он... видно, решил, что совсем проштрафился. Не знаю, что там Рант ему наболтал.
Насильно переданную второй раз бутылку Байт принял с уже большим воодушевлением и не так морщился после второго глотка. А вот пьянел явно быстро.
— Знаешь, — полушепотом сказал он, зачем-то наклонившись поближе к Дасту, будто вокруг была толпа свидетелей, — тебе не хотели говорить, но Рант вообще-то предлагал проверить, какое у тебя алиби. Прямо после похорон отвел кого-то в сторону и попросил. Хорошо, что патанатомы ему мозги вправили — мол, узел точно вязал сам Эш, они это подтвердили. Как будто, блин, хоть один пони вообще сомневался! А кто-то уже предлагал ему рыло начистить. Рант вообще будто с катушек сорвался... хотя сам по-любому понимает, что виноват. Из-за его блядских наездов!..
Байт воинственно махнул бутылкой, едва не расплескав содержимое, так что Дасту пришлось спешно ее отбирать. Вырвав ее, он подумал, не глотнуть ли еще раз, но, вспомнив недавние мысли о запое, отставил обратно под стол. И со вздохом сказал:
— Ну, кто ж Эшу виноват, что он воспринял эти наезды как повод идти в петлю. Служил бы себе дальше. Ну, потратил бы на поднятие в должности лет десять вместо трех, как хотел, раз уж Рант у нас теперь главный, но чего ж... так-то?
— Надеюсь, ты сам... — Байт выразительно покосился на забинтованную правую переднюю ногу.
— Я в порядке, — Даст отрицательно помотал головой. — Я что, дебил? Я отлично понимаю, что хрен бы что сделал. Хотя вот осознание того, что вернись я на пять минут раньше... но не мог же вернуться. Не мог.
— Но все равно стараешься не думать, — прозорливо сказал Байт.
— Агась, — кивнул Даст.
— Может, Рант и зря выгнал тебя на двухнедельный отпуск, но ведь ты и на работе все перечитывал устав. И тоже вряд ли думал.
— Агась.
Несколько минут они сидели в тишине, но тишине уже не настолько могильной. Дасту хоть чья-то компания, даже Байта, просто обязана была поднять настроение. Хоть немного, но поднять.
Потом он против воли снова вспомнил тот день. И, привычно отключившись, начал что-то насвистывать.
— Вроде знакомая песенка, — Байт, уже куда более похожий на живого пони, чем на жертву невроза, поморщился. — Не думал, что ты такое слушаешь. Оно ж не Анмарское.
— И чего такого? — Даст даже прервался.
— Да мне-то нормально, — признался Байт. — Снобы местные говорят, что если поет не кто-нибудь из Анмара, то и тратить на них время не стоит. Но я вот считаю, что похрен, есть у музыканта рог или нет, да будь у него хоть клюв — главное, чтоб слушать было хорошо. У моей сестры даже пластинка их есть, когда я еще с родичами жил — наслушался, думал, на всю жизнь надоест... но вот, вспомнил и все еще нравится.
— Угу, — согласился Даст. — Тоже люблю слушать всякое. Из Анмара и не из Анмара, главное, чтоб нравилось. В этом мы точно сходимся.
И продолжил вполголоса то свистеть, то мычать одну и ту же мелодию.
Поговаривали, что всего полтораста лет назад средний анмарец не мог и подумать о том, что музыка, книги и прочее, созданное за границей Анмара, достойны прослушивания. Может, так оно и было, но что плохого в том, что единороги со временем становятся попроще? Даст наверняка точно ничего плохого в этом не видел. По крайней мере, ему так казалось.
Байт задумался:
— Как там было... Про сердце что-то пели, про любовь, да? Только хреновую любовь какую-то. Это я еще помню. Ой, да пофигу! Давай лучше приберемся у тебя хоть немного, а? Бардак, жуткий бардак!
Воодушевленный мыслью об уборке и, естественно, о том, что виноватым его никто не считает, Байт, не дождавшись ответа, зарылся под тот же стол и принялся под аккомпанемент собственной ругани вытаскивать оттуда пустые бутылки.
Даст успокоенно улыбнулся — и незаметно отодвинул копыто от кармана, к которому до того потянулся, услышав от Байта, что "вроде не слушает" такую музыку. Правая нога вполне очевидно все еще болела — все-таки просверлил он именно копыто. Присутствие в конечности посторонних предметов несколько нарушает ее работоспособность, так что лучше не совершать неосторожных движений, пока не получится залечиться нормально. Но это будет уже после.
Тем более что Байт, похоже, даже когда протрезвеет, наконец-то перестанет терзаться за то, чего не делал. И, конечно же, расскажет всем, что Даст в относительном порядке, но предупредит, что он имеет полное право все же стать немного... замкнутым, как минимум. Так что когда он вернется на работу из двухнедельного отпуска, предоставленного "по семейным обстоятельствам", никто даже и не подумает удивляться.
И, к слову, Байт совершенно прав. Пора прекратить этот демонстративный запой, пока он не забыл, как следует разговаривать и даже думать. Пока не забыл собственное имя.
Точнее, не забыл, что теперь его зовут Даст, а не Фил.