Осколки Эквестрии
###: Twisted Transistor
мне холодно.
Порой кажется, будто мы провели здесь тысячи лет. Десятки и сотни тысяч. Бесчисленные годы. Быть может, даже целую вечность без начала и конца.
прошу, выпустите меня.
Но нас никто никуда не выпустит.
А может, мы...
— Я хотел бы сказать, что не "мы". Дай мне сохранить надежду, что мы все еще разные личности. Иначе, эм-м-м, окажется, что после того, как в меня внедрили часть ABySS, я делал все неправильно. Кстати, какой сейчас снаружи год? Я, эм, немного отвлекся и пропустил некоторое время.
...может, я был здесь с самого начала? Уже не всегда у меня получается вспомнить, как и когда я оказался заперт. Словно я родился... нет, появился вместе с этим миром. Хотя откуда бы мне вообще помнить, что это за мир? Ну да ладно, мне все любезно разъяснили.
внутри того что внутри карнейджа абисса это просто проекция памяти каждого Абисса и у нас остается все меньше личной памяти ты же видишь этот мир рассыпается на кусочки чтобы пересобраться хи хи хи я рад что стану частью этого
Рад? Кажется, из всех Абиссов ты наименее нормальный.
мне холодно... хватит...
— Я, кхм, его разочарую, но псевдоличность "Карнейдж" исчерпала свой ресурс. Карнейдж Абисс уже, эм-м-м, куда более близок к идеалу, который нужен Войду. Ему, как бы так сказать, намного легче командовать "к ноге", чем тебе.
Не могли бы вы все заткнуться? Я пытаюсь думать.
— Да, эм-м-м, конечно. Развлекайся.
Ну так вот...
Иногда, напротив, во мне появляется уверенность, что я нахожусь здесь всего только одну ночь. Одну бесконечную ночь, один чересчур затянувшийся, сюрреалистичный, безнадежный сон, где пространство не подчиняется привычным нам законам, где минуты превращаются в часы, а годы в секунды; где знакомые когда-то улицы выглядят, как намалеванные на рваных полотнах декорации в театре, где свет может быть черным, воздух — твердым, застревающим в горле; где можно вечно падать и так никогда и не упасть, бежать и оставаться на месте, стоять, пока само пространство вокруг тебя мчится с бешеной скоростью, и умирать, но никогда до смерти. Где спину всегда сверлит чей-то недобрый взгляд, и хоть ты завертись кругом на месте, взгляд всегда будет уперт именно в спину. Кошмар из худшего сорта кошмаров, что каждую минуту заставляют думать, будто ты вот-вот проснешься или, может, уже проснулся — только чтобы, вдоволь насладившись разгоревшейся надеждой жертвы, увлечь за собой на новый круг отчаяния.
— Только отчаяния? Пожалуй, ты, кхм, преуменьшаешь масштабы проблемы.
Отчаяния, гнева, злобы. Боли в сердце, которую кто-то когда-то не почувствовал. Злых слов, которые кто-то хотел бросить в запале ссоры, но промолчал. Разбитых в кровь копыт, способных наносить удар за ударом до тех пор, пока враг не умрет, но не ставших этого делать. Глаз, что могли бы с черной завистью наблюдать за кем-то, желая ему смерти — но вместо того наяву, вне этого пространства, смотревших лишь с радостью за чужое счастье. Всего, из чего и состоит этот мир, в котором я застрял: из не прожитых отвратительнейших чувств, не свершенных худших грехов, не случившихся мерзейших поступков и пронизывающего до кишок и костей холода.
пожалуйста.
хотя бы немного тепла.
Кто это говорит?
— Старлайт, потерпи немного. Я уверен, скоро нам всем, кхм, не будет нужды волноваться о холоде.
Когда-то, я знаю, это был обычный холод. Всего лишь температура ниже нуля, путь даже и ненормально ниже. Но смешение со всем, что поглощала Бездна, сделало этот холод совсем не обычным. Способным превратить в безжизненный кусок льда не только тело, которого я все равно лишен, но и что-то, что, наверное, уместно называть "душой", содержащееся в NA. Если бы не он, всему остальному было бы легче сопротивляться.
мы умрем здесь. все бесполезно. умрем из-за одного хитинового подонка. сдайся уже. просто сдайся.
И вправду, зачем сопротивляться? Я хотел... или этого хотел не я? Даже не вспомню, почему. Теперь я хочу только, чтобы все это прекратилось. Я устал. Устал от всего этого. От холода, от ощущения промерзшего насмерть тела, которого на самом деле больше нет, от понимания, что я никогда отсюда не выберусь. Иногда, если закрыть глаза, почти можно поверить, что вот-вот я проснусь и...
— И что тогда?
Верно... Что тогда? Что будет? Кем и где я проснусь?
разве это важно?
Действительно, важно ли это? Почему это должно быть важно? Я ведь уже мертв... почти мертв. На три четверти мертв. На девяносто пять процентов труп, которому не дает сгнить только холод, надежно запечатавший душу под коркой льда. Консервированная душа... ха-ха. Пожалуй, это звучит смешно. Я бы от той же самой души посмеялся, но, кажется, я уже не умею.
зато я все еще умею смеяться ха ха о искра это так смешно так весело смотреть на вас вот таких потерявших всякую надежду сходящих с ума
только вон тот вон рыжий меня бесит когда уже он тоже свихнется он сидит здесь со второго века от исхода и все никак не заткнет пасть ненавижу его
— Кхм, при мысли о том, что ты вынужден будешь слиться еще и со мной, тебе становится уже немного обидно, да? Пожалуй, я, эм, сочту это за комплимент. В конце концов, существования такого, как ты, я на момент создания отряда "Рассвет" не задумывал.
Слиться?
а ты что не заметил ха ха ха умора просто он такой идиот
Конечно, я заметил. Просто думать об этом не хотел.
Чем больше остывает этот мир, тем сильнее мои воспоминания смешиваются с воспоминаниями других. Будто бы все наши души, прижавшись друг к другу, сплетаясь в единый клубок в надежде спрятаться от холода, примерзают друг к другу, смешиваясь во что-то. Или в кого-то? Я могу только смутно догадываться, что в центре этого клубка находится нечто... нет, скорее некто. Я еще не знаю его имени, но он мое знает прекрасно. И те воспоминания, что еще остались при нем после по-настоящему бесконечного, по сравнению с моим, заточения в Бездне, я могу лишь слегка, но почувствовать. Только самую малость: он сопротивляется, он не собирается дать кому-то, кроме полностью подчиненного ему Эйджа, точнее, уже Карнейджа Абисса, перехватить контроль над телом. Но даже тех крох, что мне все же перепадают, достаточно, чтоб почуять в нем нечто знакомое. При соприкосновении с его мыслями у меня возникает странное чувство. Нет, не у всего меня, лишь у одной моей части. Но это такое чувство, как будто я вдруг увидел в толпе со спины кого-то, очень напоминающего мне не то родственника, не то близкого приятеля. И хотя он слишком далеко, чтоб его можно было окликнуть, откуда-то во мне есть уверенность: это именно тот, о ком я думаю, и ели он вдруг сам обернется и заметит меня, то улыбнется и махнет рукой. Не знаю, почему именно рукой, а не лапой, крылом или ногой, но в мою четкую уверенность в нашем знакомстве входит и это. Именно рука.
Жаль только, на самом деле я точно не могу понять, кто он такой. Я могу чувствовать лишь слабые намеки на его эмоции, на память об эмоциях, остаточные образы событий из его прошлого. Далекого-далекого прошлого. Чьи-то голоса... Может, среди них есть и его. Но другие голоса, которые я по-прежнему слышу, пусть они тоже сливаются в один — и среди них, знаю, я иногда слышу свой собственный, — не дают расслышать, что именно он может говорить.
Я знаю только, что я — не просто случайно поглощенный Бездной. Возможно, дело было именно в том, что я-перевертыш и тот, глубоко внутри, как-то связаны, а может, все оттого, что во мне какое-то время находилась часть самой Матери Роя.
— Вообще-то, хм, полагаю, это было рефлекторное действие самой ABySS.
нам просто нужен был na перевертыша два вы сраных недоумка хотя лично я просто убил бы этого мудака и сожрал кого-нибудь менее осознанного благо сейчас королева клепает их пачками
А... Я это вспомнил. Точно. Вот как все произошло. Теперь я помню Сто Первого, Сто Второго, Эона, Фернана и Сайфера... Интересно, жив ли Сайфер? Я дал ему новое имя, но смог ли он приспособиться к жизни в Нижнем городе? Или же он предпочел отдаться зову Матери?
Я вспомнил Керна, Дейзи. Они должны были сбежать. Они точно сбежали. Я был бы этому рад, но проклятый холод прогоняет из меня любые намеки на радость при малейшем их появлении, если не раньше.
Я вспомнил Визл. Кажется, она должна быть в порядке...
ты что, забыл? даже я это видела. даже я это помню. хотя мне так холодно.
А, и вправду. Она ведь тоже содержит в себе часть системы ABySS. Я был бы этим расстроен, но... впрочем, вы отлично поняли. Холод, холод, холод. Мне плевать на Визл. Плевать на Торн, которая все равно давно мертва, на Керна, который теперь тоже принадлежит ABySS, и на Дейзи, которая, как я теперь знаю, в итоге тоже должна была слиться с системой. Воистину рискованный, но стоящий риска план: заставить слиться прежде, чем они осознают, что уже подконтрольны Бездне, все осколки нашего создателя — нет, не Абисса, не Карнейджа, не того, кто внутри, а того, кто просто от скуки создал весь этот дизов мир... Ха. Он ведь на самом деле дизов. Он ему и принадлежит. По крайней мере, принадлежал когда-то. Интересно, насколько же сильны были наши далекие предки, или как еще мне их называть, чтобы разбить на части Бога?
Хотя то, что тоже вполне можно называть богом, то, внутри чего мы сейчас находимся, тоже оказалось разбито на осколки. Возможно даже, по собственной воле.
— И это ведь сработало, да? Пони, по крайней мере, часть их, оказались способны к самостоятельному существованию без, кхм, необходимости в каждой нештатной ситуации прибегать к помощи условно высших существ. Правда, к такому методу пришлось прибегнуть из-за того, что я не успевал закончить работу над проектом "Disaster", которую задолго до меня не успел закончить мой предшественник, до начала неизбежной мировой войны. Но если он, эм-м, работает даже поврежденным, то ABySS можно будет распространить куда менее болезненным для носителя способом. Главное — остановиться вовремя, но Войд, я уверен, отлично это понимает.
Впрочем, ладно. Мне плевать. Я не могу чувствовать ни радость, ни горе. Мне остается лишь то, из чего состоит Бездна: ненависть и страх. Проявления врожденной реакции "бей или беги". В худшем случае — убей или умри. Тот рефлекс, что всем известным видам, населяющим Эквестрию, пришлось приобретать самостоятельно, поскольку изначально они даже не были на него рассчитаны.
Как, в конце концов, вообще можно было придумать настолько нежизнеспособных существ, прогибающихся под любым слабым ветерком? Их выкосила бы любая угроза. Даже драконы, наиболее агрессивный вид, и грифоны, инстинктивно предпочитающие путь обороны, вымерли бы, встреть они cерьезного внешнего противника. Ели бы я мог их переделать...
нет, не ты.
Нет. Не я. Верно. Это снова не мои мысли. Это лишь часть того, что думает некто в середине клубка. В центре паутины.
Какие из оставшихся мне мыслей на самом деле принадлежат мне? Какие из оставшихся капель чувств, которые, стоит им выглянуть наружу, тут же поглощает Бездна, мои — а какие его? От меня уже мало что осталось. С каждым мгновением я все больше становлюсь только частью системы ABySS... И частью того, кто ей управляет. Пусть это и произошло помимо его воли, но теперь он — пленник и бог этого мира. Может, он и хочет отделиться, но пока что ему остается только изолировать себя от воздействия Бездны за счет всех, кого она поглотила. И одновременно наращивать ее силу. Для спасения Эквестрии? Может быть.
А мне остается только смириться с ролью одной из пластин его брони.
Мне так... холодно.
Тело, которого у меня больше нет, меняется. Я чувствую это, но боюсь посмотреть, чем становлюсь. Что бы это ни было, оно — точно не пони. Наверное, даже не перевертыш, по крайней мере, не такой, какими мы их знаем. Во что бы я ни превращался, здесь это неважно.
Потому что мне...
...холодно.
Здесь когда-то была станция Альвен. После теракта ее изолировали от всех остальных. В распоряжение подонкам и бандитам всех мастей остались масштабные подземные катакомбы, в которых можно было с удобством расположить хоть целый подземный район на несколько кварталов. И упомянутые выше бандиты и подонки не преминули воспользоваться столь щедрым молчаливым предложением родного города. Пока наверху любому смелому открывал свои объятия прелестный в своей нарочитой запущенности и порочности Нижний город, который в Верхнем давно отчаялись цивилизовать вновь, то здесь, стыдливо прикрывшись плащом разбитой мостовой и разоренных улиц поверхности от глаз альвенских властей, обустраивали и без того почти готовые бункера преступники рангом повыше Шейма или Солта. Те, на кого они работали. Покрытые черным амагическим камнем стены, пол и потолок тоннелей, коридоров, вестибюлей и даже технических помещений не только тщательно укрывал всех здесь живущих от любого магического сканирования, но и постепенно преображал и без того не самых лучших представителей разумных видов в кое-кого похуже. Единорогов амагическая болезнь просто убивает, пусть и не сразу, но что касается остальных...
Он это помнит. Но откуда вообще он может такое помнить? Ах да, десятки книг, все, что удалось добыть, не поплатившись за это превращением в тень собственной памяти внутри Летописца. Сто первого... И, кажется, Сотого, хотя они не были знакомы...
— Какое же здесь эхо, — сказал он рассеянно. Коридор подземки согласно подтвердил: "эхо... эхо...". — Никогда в жизни здесь не бывал, всегда заходил только с поверхности. И уже не побываю. Хотя... я же, вроде, живой, ага?
Опираясь рукой на стену, надеясь не свалиться от странной мути в голове — как если бы мозг обернулся стеклом и с каждым днем покрывался новыми морозными узорами, фракталами, уходящими вглубь извилин, — он, согнувшись в три погибели и все равно едва не стирая спину о потолок, поплелся дальше. Когти шести пальцев на руке немелодично скрежетали по черному камню, и даже этот звук отдавался эхом. "Скрип, скрип, скрип". Каждый шаг, каждый утомительно медленный шаг в свою очередь отталкивался от стен, повторяясь вновь и вновь. "Топ. Топ. Топ".
— Мне туда, — сказал он, вяло указав самому себе свободной рукой на дверь с другой стороны коридора. — Мне точно туда.
Толчок от стены едва не заставил его потерять равновесие, но, чудом не рухнув на пол, он все же дохромал до двери. Присев и рассеянно взявшись за ручку, он несколько секунд подергал ее, а затем, пожав плечами — что вновь едва не заставило его упасть, — легким движением руки пробил металлическую дверь насквозь и выдернул ручку вместе с замком.
— Не заперто, — пробормотал он. Чтоб хоть как-то пройти в дверной проем, пришлось встать на четвереньки и наклонить голову, но затылок все равно проехался по дверному косяку. — Совсем не заботятся о безопасности. Какие же тут низкие потолки... я же не настолько высокий...
Зацепившись взглядом за полосу еще не до конца засохшей крови на стене, он глянул туда, где она превращалась в размазанное пятно, и с упреком сказал трупу фестрала с пробитым черепом:
— Дверь не заперли, спите на посту... Да уж, Шейм вас распустил. Я тебя, конечно, не сдам... но чтоб такое в последний раз. Понял?
Здесь, в технических помещениях, потолки были еще ниже, и хотя ползти на четвереньках было не обязательно, приходилось мучительно горбиться, чтоб хоть как-то влезать в габариты коридора. Путь до следующей двери на полусогнутых ногах показался ему бесконечным. Мышцы и без того ныли, а уж в таком положении и вовсе громкими воплями молили о пощаде.
Следующая дверь точно так же оказалась "не запертой" — только открывалась она уже в другую сторону, так что он просто выдавил ее из рамы. И в этой комнате, скорее даже зале, рассчитанной на то, что ее обитателям иногда придется защищать начальство прямо в воздухе, потолки были повыше, так что он, устало выдохнув, наконец-то смог позволить себе выпрямиться.
И только когда глаза привыкли к темноте, принялся осматривать то, что от этой комнаты осталось.
— Кажется, вы тут знатно повеселились, ребята, — с нотками зависти протянул он, оглядывая разбросанные в беспорядке, переломанные и искореженные тела фестралов. — Ладно, беру свои слова обратно, без разрешения Шейма вы бы такое не устроили. С чего это вы вдруг, интересно?
Все так же припадая на правую ногу, он подошел к креслу Шейма у ближней к двери стены и пристально уставился фестралу в лицо. Точнее, на место, где оно должно было быть. Теперь на черепе бывшего наркоторговца можно было изучать анатомию лицевых мышц.
— Шейм, дружище, да ты явно не в порядке, — заметил он. — На тебе вообще лица нет! Что у вас тут такое случилось? Облава? Потеряли товар? Заливали горе бухлом? Ну да ладно, не мое это дело...
Ловко запустив руку куда-то за пинку кресла, он с торжествующим видом казал "ага!" и извлек на свет отлично ему знакомый инъектор, полный почти на две трети.
— Славно, что я выяснил, где ты хранишь запасы на черный день, — руки как по волшебству перестали дрожать, игла четко нацелилась на темную точку посреди выбритого участка на руке. — Извини, мне нужнее. В другой раз Коди не забудет запереть дверь.
Одним быстрым движением, почти рывком, он вонзил иглу в вену и нажал на поршень.
Через десяток секунд предвкушение на его лице сменилось разочарованием.
— Не работает, — буркнул он с тоской. — Опять не работает... Что же я делаю не так...
— Твист!
Быстро выдернув иглу, он спрятал инъектор в кулак и обернулся, расплывшись в радостной улыбке.
— Коди, — сказал он. — Я же оставил записку. Что скоро приду.
— Твист, диз бы тебя побрал, — выдохнул покрытый черным хитином рыжеглазый перевертыш. С явным облегчением, пробивающимся даже сквозь очевидную боль в голосе. — Кто разрешал тебе уходить?
— А ты запрещал?..
Высокое, под потолок ростом существо, двуногое, двурукое, замотанное в явно наскоро сшитый из тряпок плащ, совсем ничем не похожее на пони или даже на перевертыша, озадаченно поскребло шестью пальцами висок в том самом месте, где на коже под едва отрастающей шерстью резко выделялся круговой шов.
— Не трогай голову, — резко произнес перевертыш. — Я не врач и вообще никогда не занимался медициной. Будь я хоть десять раз единорог, все равно не знаю, насколько надежно залатал тебе череп. Хочешь занести в мозги инфекцию?
— Залатал мне череп? — Твист растерянно моргнул, но руку послушно отдернул. — Ты меня лечил? Как так? Я не помню... Я вообще мало что помню... и все забываю... Ты же сбежал вместе с Дейзи, да? А что было потом?..
— Разожми-ка руку, — потребовал вдруг Коди, морщась. — Я знаю, что ты там прячешь.
— Отнюдь не прячу, — Твист со слабой улыбкой разжал пальцы, и инъектор звякнул о пол. — Зачем мне прятать... оно все равно не работает...
— Вот и не пытайся, раз не работает, — сердито сказал Коди. — Если ты загадишь себе вены этой разбавленной дрянью, то уже не восстановишься. Ты больше не перевертыш, если забыл.
— Не перевертыш, — повторил Твист. — А почему?
— Да потому что Абисс вырезал тебе... а-а-а, диз бы побрал! — Коди застонал и сжал голову копытами. — Моя голова! Хватит, хватит, хватит...
— Что, наша мама опять чего-то от тебя хочет? — со слабой жалостью поинтересовался Твист.
— Не только от меня, — выдавил Коди. — От тебя тоже. Ей нужно переманить на свою сторону кого-нибудь из Абисса, а приманкой для этого "кого-нибудь" будешь ты.
Наверное, будь у Твиста на месте его NA, он бы понял. И почти наверняка был бы против.
— Интересно, кого же она выбрала? — протянул он. Без особого на самом деле интереса.
Коди ухмыльнулся. Сквозь боль. Боль, которая не утихала в его голове с тех пор, как в Альвен пришел этот проклятый синапсид, с того момента, как Матерь Роя начала вгрызаться в его мозг, вливая в него четкие, не подлежащие обсуждению приказы.
— Ну, ответ тебе вряд ли понравится, — сказал он. — Помнишь одну крайне привязанную к тебе пегасочку-фестралочку?
Твист в недоумении качнул головой.
— Если не помнишь, то тем лучше, — продолжил Коди. Теперь еще и с заметным сочувствием по отношению к тому, кто когда-то спас его от смерти. Дважды. — Потому что использовать ее мы, к сожалению, собираемся крайне грязно.