Карусель

Глава 1: Возвращение домой

Вид Понивилля никогда ещё не заставлял Рэрити ощущать себя такой ничтожной. Поезд делал последний поворот, уже виднелся чёрный шпиль городской ратуши, тянущийся к свинцовым тучам, словно желая выдавить из них ещё мелкой ледяной мороси, что застилала вид. И этот шпиль являлся бесспорным подтверждением, что она наконец вернулась домой.

И новой волной накатили позор и разочарование, которые единорожке удалось на время побороть. Мучительно сердце забилось чаще, а к горлу подступил ком тревожности.

Рэрити взглянула из окна на приближающийся Понивилль, шмыгнула носом и сморгнула горячую слезу, угрожавшую её макияжу. Родители будут ждать на станции, и кобылка уже ощущала себя так, будто ей придётся за многое ответить. Нет необходимости усложнять всё ещё и эмоциями. Из-за них мать может начать излишне утешать, заботиться и стеснять единорожку ещё неделю.

Состав начал тормозить, и Рэрити быстро оценила свой вид. На ней были седельные сумки, тонкий шарф и лёгкая шляпка, которые казались куда более практичными в не по сезону тёплом Мейнхэттене.

«Стоило самой догадаться!» — отчитала себя Рэрити.

Глава деревенской погодной команды, старая кобыла по имени Хоарфрост, всегда рано приносила в Понивилль зиму. Когда в Клаудсдейле ещё даже приготовлений к смене сезонов не начинали, она застилала небо дополнительными облаками, отчего температура резко падала. Рэрити никогда не понимала, почему местные это терпели на протяжении стольких лет. В юности кобылка считала, что либо все вокруг также любили лютый мороз, как и сама Хоарфрост, либо не хотели из-за этого ломать копья.

«Такой вот Понивилль. Городок, полный пони, которые либо слишком мягки, чтобы нарушить статус-кво, либо слишком глупы, чтобы осознать необходимость его нарушить».

В то же время живость и шум-гам Мейнхэттена были словно оживший сон. Однако, как и все сны, он тоже был мимолётным, и вот уже Рэрити была вынуждена от него пробудиться. В унынии она окинула взглядом выпуск Мейнхэттенского вестника, который приобрела на центральном вокзале, чтобы развлечь себя по пути домой.

Сим Стресс в свете софитов

Гордость Мейнхэттена впечатлила критиков на 996-й выставке «Pony Panoply Promenade»^[1], в очередной раз подняв планку в современной моде.

— Время идёт, и все начинают выходить за привычные рамки, предвкушая тысячный Праздник Солнцестояния, — сообщила нашим репортёрам Прим Хемлин, один из спонсоров мероприятия. — Пусть до него ещё четыре года, но такое случается лишь раз в жизни, и каждый кутюрье отсюда и до Балтимэйра знает, что настало время оставить свой след. Фотографии с этих событий окажутся не просто на страницах журналов, они попадут в учебники истории.

Чёрно-белые фотографии занимали большую часть первого разворота. На них по подиуму с натренированным спокойствием вышагивали гордые кобылы и жеребцы в чарующих длинных платьях и строгих костюмах. Даже неумелому фотографу невозможно было испортить вид идеальных линий раскроя и мастерски выверенных складок, которые, казалось, усиливали остроту ума и власть в глазах смотрящего, чего и хотели привередливые покупатели из Кантерлота, Филлидельфии и Мейнхэттена.

— Оставить след, — прошептала Рэрити и уронила газету обратно на скамью. — Я бы согласилась поработать и на массовое производство.

Когда поезд наконец остановился, единорожка поднялась и направилась к выходу.

— Мисс? Простите, мисс! — позвал её голос сзади. — Это вы забыли?

— О, я дочитала её, можете просто… — начала Рэрити, ожидая, что речь идёт об оставленной газете, но стоило кобылке оглянуться, как она увидела кондуктора. Щёки его скрывали огромные бакенбарды, а в копытах он держал гладкую чёрную папку.

— Ах… да, извините. Спасибо вам.

Подхватив папку магией, Рэрити вышла из вагона на холодную сырую платформу.

Некоторое время она просто осматривалась, пытаясь не стучать зубами от холода. Неподалёку виднелся дуб, вмещавший городскую библиотеку, и ряд домиков и магазинчиков, обозначивших северо-восточный край города. Улицы были на удивление даже более пустыми, чем обычно. Рэрити предположила, что виной тому была погода, загнавшая пони по домам, к тёплым пледам и каминам. Для фонарей ещё было рано, так что пустующие топкие дорожки были тусклыми и мрачными, что подобало их соседству со стенами безжизненно-серых и мёртво-коричневых цветов.

— С возвращением, Рэрити, — ворчливым тоном передразнила единорожка голос матери, чувствуя, как к глазам подступают горячие слёзы. — Как рада тебя снова видеть… так скоро… Как твоя поездка? О, просто прекрасно, мама, спасибо, что пришли меня встретить…

Её тираду прервали хлюпающие звуки бесцеремонно брошенного на платформу багажа. Рэрити вряд ли показалось, что мокрые доски прогнулись под его тяжестью.

— Куда их, мисс? — тяжело дыша, спросил кондуктор, после того как сложил все шесть чемоданов в стопку.

— А, мои родители сейчас должны подъехать на экипаже, — ответила она, нервно оглядывая пустынные улицы. — Могли бы… могли бы вы занести их под крышу, пожалуйста?

— Эт мы мигом, мисс, — произнёс кондуктор и жестом указал на чемоданы двум стоящим рядом с ним пони.

Когда с багажом разобрались, кондуктор свистнул в медный свисток и закрыл за собой дверь вагона. Ему вторил гулкий свист паровоза. И вот Рэрити уже провожала взглядом медленно уходящий состав.

Она отвернулась и снова оглядела пустые улицы. Некоторое время единорожка ощущала только холодный воздух в носу и то и дело падающие на её шляпку капли дождя со снегом. Потерев ногу, Рэрити смиренно вздохнула.

«И что теперь?»

Так она и стояла, пока не заметила, что грива её начинает мокнуть от мороси. Помотав головой, Рэрити поплелась под защиту навеса; там она бросила на землю папку и отвернулась. Часы над дверью вокзала показывали тридцать семь минут пятого. На станции она провела всего семь минут, а казалось, что все тридцать. Сев подле багажа, Рэрити за неимением другого развлечения просто уставилась на унылые окрестности.

Без девяти пять её родители наконец-то подъехали к платформе на наёмном экипаже. Морось к этому времени переросла в сильный ливень с мелким градом. Рэрити поморщилась от вида несчастного земнопони, который, вероятно, промок до нитки под неподходящим по размеру брезентовым плащом. Единорожка натянула усталую улыбку и помахала родителям.

— Богини, дорогая, ты, поди, совсем замёрзла! — воскликнула её мама, спрыгнув с повозки, не дожидаясь её остановки, и приземлилась прямиком в лужу грязи.

Рэрити содрогнулась и отпрянула назад от неумолимо надвигающейся матери, стремящейся обнять её грязными копытами. Отец не отставал, но был более сдержан; в передней ноге у него был крохотный жеребёнок, которого он укрывал от дождя, пока единорожка пыталась не испачкаться в объятиях матери.

— Ох, моя несчастная, ты вся промокла! Прости, что мы опоздали! Поверить не могу, что тебе пришлось стоять тут в холоде, но ты же знаешь своего отца. Ещё ни разу со дня нашей встречи я не опаздывала меньше, чем на двадцать минут!

Отец закатил глаза, и Рэрити украдкой от матери понимающе ему ухмыльнулась. Они оба знали, что за всю жизнь Куки Крамблс не опоздала только на своё рождение.

— Думаю, надо брать багаж и быстрее ехать домой, — сказал отец. — Мама тебе мигом горяченького приготовит.

Подняв один из огромных чемоданов магией, он поморщился и левитировал его к экипажу, а возница тем временем взял другой.

— О да, я весь день пекла хлеб, и как же он будет хорош к супу. Решила его в сам хлеб налить, как в этих элитных мейнхэттенских ресторанах. Ты, кстати, в них бывала? Ох, жду не дождусь твоего рассказа о поездке!

— Да… о поездке, — улыбка Рэрити едва заметно померкла.

— Думаю, правильно будет нашей малютке сначала отдохнуть. У неё ещё будет полно времени нам всё рассказать, — предложил папа, похоже, уловив неохоту единорожки, и закинул последний чемодан на экипаж, отчего тот ещё больше просел. — Но погоди, тебе ещё предстоит узнать, как тут Свити Белль поживала, пока тебя не было.

Он показал свёрток, в котором громко посапывала сестрёнка Рэрити.

— О, — ещё больше оживилась мама, ведя Рэрити к экипажу, — она такая милашка, знаю, она по тебе скучала; только ты за порог ушла, она сразу привередой стала! Да, она ещё с каждый днём всё активнее и активнее становится, ты просто должна увидеть…

Тема разговора не менялась до самого родительского дома… её дома, поправила себя Рэрити. Куки не упускала ни малейшей детали из тех пяти дней жизни дочурки, что пропустила единорожка. Это был компромисс, но весьма приятный. Пока мама говорила о Свити, Рэрити могла, пусть ненадолго, но отложить разговор о Мейнхэттене — желательно до тех пор, пока не окажется в тёплом доме с горячей едой, что хоть как-то упростит предстоящий рассказ.

---

Дом действительно был тёплым, а суп почти сносным, хотя и протёк сквозь хлеб, не успев остыть. Если и была на свете кобыла, которая доказала, что готовка и выпекание — два совершенно разных вида искусства, то ей несомненно была Куки. Жаль, однако, что ничто из этого не подняло настроение Рэрити. Весь вечер она хмурилась, стоило ей только подумать на отвлечённые темы, а это происходило всё чаще: долгая поездка наконец начала брать своё, и веки единорожки наливались свинцом.

— Спасибо большое за ужин, мама. Он был восхитительный, правда, — искренне улыбнулась Рэрити. — Но я, пожалуй, пойду спать. У меня уже неделю мешки под глазами.

— О, конечно, дорогая, — ответила мама и крепко обняла единорожку, а затем отправила к лестнице: — Я лично прибралась у тебя в комнате и в ванной. Если что понадобится, просто скажи.

— Крепких снов, зефирка, — в след крикнул из-за стола отец, одарив дочь радушной улыбкой.

— Спасибо. Спокойной ночи, — сказала родителям Рэрити.

Тёплый свет гостиной остался внизу, на втором же этаже настенные лампы не горели. И единорожка не стала их зажигать; облака наконец немного рассеялись, и на пол падали косые квадраты лунного света, по которым Рэрити и прошла сквозь длинный узкий коридор к своей спальне. Ей хватило сил извлечь косметичку из сумки и снять скудный макияж, что она решила в тот день нанести. Как бы отчаянно она ни желала лечь спать, она знала, что с утра сильно пожалеет, если оставит тени и тушь на ночь. Сделав это, Рэрити тяжело зашла в комнату и легонько закрыла дверь ногой.

Всё было не на своих местах. Мама всегда во время уборки пыталась разложить вещи как надо, но постоянно всё путала. Постельное бельё пахло стиральным порошком и было холодным и хрупким на ощупь. Отец свалил чемоданы, заняв почти всё свободное пространство. Они занимали весь пол и даже заслоняли окно, смотрящее на гладкую серую поверхность пруда, подле которого стоял их дом. В чемоданах были почти все наряды, которые Рэрити когда-либо шила, упакованные в надежде, что хоть один окажется подходящим для Мейнхэттена. Единорожка знала, что завтра их все придется достать.

«Наверное, мне стоит выкинуть большую часть, — грустно подумала она. — Некоторые из них старые и просто занимают место. Глупо было их все брать с собой, но ведь никогда не знаешь…»

Рэрити услышала приглушённый пронзительный плач, доносящийся с первого этажа. Снова Свити Белль чем-то недовольна. Единорожке оставалось только надеяться, что сестрёнка не будет плакать полночи, иначе мешки у неё под глазами и впрямь продержатся неделю. Она окинула взглядом тёмные углы комнаты и заметила отблеск рамки диплома, отчего на душе у единорожки снова стало тяжело. На пергаменте была дата «994 год Э.С.» и золотая печать Университета Филлидельфии, поставленная чуть выше подписи Рэрити.

В холодную кровать кобылка заползла беспечнее обычного и почувствовала, как копытом задела нечто, что чуть не сползло с короткого одинарного матраса. Взглянув, Рэрити увидела чёрный прямоугольник её портфолио, балансирующий на краю постели.

«Должно быть, его тут папа оставил». 

Там были фотографии лучших её изделий, как и детализированные рисунки любимых концептов и амбициозных идей. Она включила туда даже проекты, к которым были чертежи, но не было возможности их осуществить из-за отсутствия необходимого оборудования.

С секунду она смотрела на папку. А затем столкнула её на пол. Та упала с глухим стуком и разок перевернулась, погребя под собой несколько заломленных листов. Рэрити отвернулась и закрыла глаза.

Она была дома. Без работы, без профессиональных контактов и без понятия, куда податься дальше. Она снова жила с родителями в маленьком захолустном Понивилле — модной столице болот и лесов.

Ещё никогда она не чувствовала себя такой неудачницей.

---

Утром следующего дня Рэрити попивала пряный чай латте в местном кафе, рассеянно глядя в окно. Порождающий слякоть и грязь дождь прекратился ночью, но вот облачный покров, казалось, стал только толще и тяжелее. Температура упала ещё ниже, и от пронзающего холода Рэрити уже не спасал даже фиолетовый с серебряным свитер, который она сегодня надела.

Флаттершай сидела, сжимая в копытах чашку горячего зелёного чая с горькими ягодами годжи, который пах так, словно уже пропал. Рэрити поставила свою чашку на стол и посмотрела в окно, быстро слизнув с губ пенку от чая.

— Вот так вот. Пара неопределённых отговорок, а на больше собеседований времени не хватило.

— О Рэрити, мне так жаль, — сказала Флаттершай, грустно скривив губы. — Поверить не могу, что многие просто так отменяли собеседования.

— Отменяли — это мягко сказано, — заметила единорожка, глядя в кружку. — Секретарь Стиф Коллара вообще сделала вид, что меня и не записывали. Сказала, что у него весь день занят и к нему вообще никого не могли записать. И ладно бы, но по пути к выходу он мне сам попался и я услышала, как он говорил что-то об игре в гольф с клиентом на обеде.

— Богини, Рэрити… Это как-то неправильно… — тихо ахнула пегаска.

— Бизнес есть бизнес, — попыталась бодро ответить единорожка. — Но вот Флоулес Стич и Сред Тред были очень милыми, и я до сих пор не могу поверить, что сама Сим Стресс была у меня на собеседовании. Правда, опять же, ответы были всегда одинаковы: «У ваших работ определённо есть потенциал, но нам нужен сотрудник с большим опытом».

Рэрити фыркнула и слегка кивнула, добавив:

— Лишь вежливый способ сказать, что мои работы их не впечатлили.

— И что думаешь делать?

— Не знаю, Флаттершай, — вздохнула единорожка и снова кинула взгляд на окно. — Ну, не сказать, чтобы меня сильно удивило произошедшее. Чего и говорить, это была отчаянная авантюра — сразу идти в большие фирмы. Просто в других городах найти их ещё сложнее. Мейнхэттен — модная столица Эквестрии. Если не считать Кантерлот, конечно, но туда я точно в ближайшие годы не попаду.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Может, тут что откроется. Знаю, твои родители хотят, чтобы ты была поближе к дому.

Она перевела взгляд на пегаску. От намёка на лице единорожки появилась тёплая улыбка. Рэрити тоже хотела быть поближе к Флаттершай. Она знала много пони в городе, но только с Флаттершай у неё было взаимопонимание. Ни с кем больше она не могла обсудить рабочие моменты. Конечно, с родителями тоже можно было о этом поговорить, но назвать такую беседу удовлетворяющей не поворачивался язык и обычно она заканчивалась следующим образом: «Ох, дорогая, ты молодец. Эмм, подашь муку, пожалуйста?»

А вот Флаттершай слушала. Она не просто не вмешивалась, она ценила каждое слово подобно тому, как ценила каждую птичку, что ютились у неё дома каждую зиму. Так она слушала Рэрити прямо сейчас.

— Знаю, дорогуша, — ответила Рэрити, скрывая улыбку за ещё одним глотком чая. — Однако, если только ты не слышала о какой-нибудь фирме, что открыла здесь свой филиал за прошедшую неделю, я правда не знаю, что мне здесь делать.

— Понимаю, — улыбнулась в ответ пегаска, но глаза выдали её печаль. — Это и впрямь город не для пони… ну, с амбициями. По крайней мере, не такими, как у тебя.

— Боюсь, ты преуменьшаешь. Ближайшее, что у нас в городе есть к модному бутику — это магазин Бридлбита, и, уверена, ему моё мнение даром не сдалось.

— Ага, это точно, — хихикнула Флаттершай и сделала ещё глоток чая. — Тем не менее… хотела бы я тебе помочь. Боюсь только, нет у меня знаний, чтобы тебе чего-либо советовать.

— И у меня тоже, Флаттершай, — вздохнула Рэрити. — И у меня тоже.

---

После кафе единорожка бесцельно слонялась по городку. Конечно, она предложила Флаттершай прогуляться, но та вежливо отказалась, сказав, что ей надо домой. Дрожа от холода, Рэрити размышляла: может, подруга просто решила, что на улице не слишком тепло. Если так, то винить её единорожка едва ли могла. Она сама бы не стала задерживаться без большой нужды, но сейчас единственным местом, куда она могла пойти, был её дом.

Дом со скетчами и моделями, что дали ей только очень дорогой вояж в Мейнхэттен и напряжённые разговоры. Там будет её мать, она будет подходить каждые десять минут, чтобы спросить, нужно ли ей что-нибудь, или поговорить о последних сплетнях взрослого населения города. Малютка Белль тоже, вероятно, будет нарушать спокойствие, и любая попытка Рэрити понять, что ей делать дальше или куда теперь податься, будет сведена на нет.

И вот она бродила. Свитер и шляпка пропитались холодом, словно губка в ледяном озере, а лёгкий шарф мотало по ветру, как осенний лист. Загнанные вчерашней погодой по домам покупатели сегодня начали потихоньку выползать на торговую площадь, но для Рэрити они были лишь проходящими мимо серыми тенями. Хотела бы она, чтобы сказанные подруге слова о состоянии местной моды были лишь шуткой, но чем больше единорожка смотрела на приглушенную суету вокруг, тем больше она осознавала остроту и давность проблемы.

«В этом городе действительно нет места моде», — думала Рэрити.

Даже сейчас, когда мороз уже требовал от всех, кроме самых стойких, тёплой одежды, она видела только жуткие демисезонные плащи — плотные и бесформенные, пошитые из тяжёлой чёрной или коричневой ткани, из-под которой выглядывали комки овечьей шерсти. Тут и там единорожка замечала купленные в магазинах Рича жалкие пародии на достойные вещи. Дешёвая, плохо пошитая одежда, которая, судя по гримасам и дрожи носивших её пони, не защищала даже от лёгкого дуновения холодного ветра.

«Что не удивительно, — подумала единорожка. — Размеры им не подходят. Можно подумать, Филси Рич считает, что у всех тут одинаковое телосложение».

Рэрити вспомнила о вчерашнем вознице и задумалась, был ли его брезентовый плащ ещё одной жертвой массового производства Филси Рича.

«Надо было предложить ему свои услуги. Врагу не пожелаешь в такой одежде экипаж водить».

Она пошла по своему любимому прогулочному пути, что вывел её с торговой площади в городской парк. После Забега листьев трава стала коричневой, а чёрные оголённые ветви деревьев тянулись к небу, словно конечности гигантских пауков перед смертью. В щербатой каменной чаше фонтана бесформенной массой заледенела грязная вода. Единорожка миновала его и пошла вверх к вершине низкого холма, расположенного на полпути к лесу. На город с него обычно открывался куда более приятный вид. На нём же было городское кладбище, через которое как правило Рэрити проходила до Белохвостой чащи, чтобы потом срезать и обогнуть город, выйдя прямиком к дому. Войдя через проход в ограде из тонких облупленных металлических прутьев, кобылка удивилась, что на кладбище ещё кто-то был. Розовая земнопони стояла подле маленькой могилы, понурив голову. Рэрити тактично отвернулась и взглянула на город. Перед ней бесцветной кучей простирался Понивилль. Лопасти ветряной мельницы безжизненно крутились, а пони сновали туда-сюда между домов.

— Всё бесцветное, — тихо сказала единорожка самой себе. — Тут нет места моему таланту. И мне отныне тоже.

Ответом ей стали только завывание ветра в ветвях ближайших деревьев да шелест сухих листьев.

— И всё же, — продолжила кобылка, — готова поспорить, это лишь из-за отсутствия предложения. Должно же тут быть хоть немного пони, что будут более разборчивы, дай им возможность.

Она могла не задумываясь привести пример: Флаттершай, семья Ричей, владельцы прибыльных магазинов, мэр и её приближённые. Больше того, Рэрити точно знала, что некоторые из перечисленных лиц заказывали себе одежду из Мейнхэттена и Кантерлота, потому что их запросы в городе никто удовлетворить не мог.

— С этим что-то надо сделать… — задумчиво произнесла она, нахмурив брови.

Пока она размышляла, сердце тисками сжало уже почти ставшее обыденным опасение, но в то же время единорожка почувствовала знакомое подёргивание в голове — это вдохновение настойчиво тянуло Рэрити за воображаемые удила вперёд, к осознанию новой идеи.

В Понивилле не было модных бутиков. Это могло значить, что тут напрочь отсутствовал спрос… или наоборот, город алкал правильного продавца, способного утолить голод своим творческим видением. Единорожка вспомнила университетский курс экономики, через который она едва прошла. Вспомнила тему, что выбрала для курсовой работы: истории известных бутиков, которые открылись, имея только швейную машинку и желание работать, но сделали это, когда рынок отчаянно нуждался в их продукции.

Рэрити могла назвать тысячу причин, почему это была плохая идея, даже глупая до невозможности. Что бы там ни говорили на занятиях, у тех пони явно было больше ресурсов, чем у неё сейчас; например, фонды для начинающих компаний, дешёвые и надёжные поставщики, возможно, даже богатые родственники с простаивающими площадями под магазины и склады. Также складывалось впечатление, что у них было врождённое чувство, как именно распоряжаться этими ресурсами, прямо-таки словно деловую находчивость всех работников мейнхэттенского небоскрёба упаковали в один талантливый сверхразум.

Но даже такие мысли не останавливали от обдумывания возможностей. В памяти ожила прогулка сквозь рынок. Там, где раньше виднелись одни силуэты, теперь были чёткие фигуры пони: вот мимо, качаясь, идёт жеребец в огромной парке, нелепо передвигая широко расставленные ноги. Мысленно единорожка переодела его в короткий лаконичный бушлат, придав виду обыденности, что подчеркивала стрижку и утончённую линию подбородка.

Рэрити вспомнила кобылку у пекарни, чья до жути тонкая ярко-оранжевая ветровка контрастировала с розовой гривой, и её детей, что были одеты так же безвкусно. Единорожка прикинула мысленно их размеры, пока взгляд её бегал по кладбищу, ни на чём не фокусируясь.

«Кобылка цвета неба, как и её мать, но слегка бледнее. Она чуть замялась у окна; возможно, скромная или даже робкая, но какое сердце скрывается за этими прекрасными зелёными глазами. Что-нибудь серое подошло бы, чтобы вывести их на первый план… Маленькое пальто, может, ещё сапожки в цвет. Жеребчик же, вставший на дыбы и оперевшийся о стекло, ох, он явно непоседа, да? Что-нибудь облегающее с прочным синтетическим верхом, иначе никак. А мать? Разве не великолепно бы смотрелось на ней платье с кроем “принцесса”, хотя бы то, что у меня в одном из чемоданов? Разве что в другом цвете».

Рэрити всё это видела, и даже больше. Каждая характерная черта всех виденных единорожкой пони так и кричала, чтобы её подчеркнули одеждой, тут же в голове размеры и детали складывались воедино в воображаемом эскизе.

Идея была абсурдной, и Рэрити пыталась от неё отмахнуться, как от чего-то, что требовало куда больше опыта и знаний, чем значилось в её портфолио. И всё же выкинуть из головы возможность она не могла.

«Что же… хуже ведь не станет, если прикинуть, что да как. Можно заглянуть в библиотеку и посмотреть, есть ли там что-нибудь по этой теме».

Решив этот вопрос, единорожка пошла к выходу с кладбища. По пути она заметила, что розовая земнопони уже успела уйти. Вокруг было пусто, и кобылка направилась по знакомой дороге к плотным рядам деревьев Белохвостой чащи. Вскоре кладбище полностью скрылось из виду. Погрузившись в свои мысли, Рэрити почти не замечала промозглого запаха, доносившегося от куч опавшей листвы. Наконец бесчисленные деревья задушили разгулявшийся сегодня ветер, и наступила тишина. Но не в голове у кобылки, её переполняли идеи. То, что казалось ранее невозможным, теперь нивелировалось до вопроса, ответ на который Рэрити вполне могла найти.

«Селестия, если уж Сред Тред смогла, то почему нет…»

Резкий шелест скатившихся листьев вырвал единорожку из задумчивости, и она, немного раздражённо покачав головой, снова вернулась к размышлениям.

«Так, что надо будет сделать? Перво-наперво мне нужна площадь. Под одной крышей с родителями и маленькой сестрой у меня точно ничего не выйдет».

Ещё одну кучу листьев потревожил ветер. Что-то сегодня было особо раздражающее в этом звуке, что-то, в чём Рэрити хотела разобраться. Кобылка фыркнула: сейчас были заботы поважнее или хотя бы поинтереснее. Тем не менее, оглядев неподвижные ветки, Рэрити ожидала найти умиротворение и концентрацию, но в итоге ощутила лишь бо́льшую тревогу. Помимо своих шагов, единорожка больше не слышала ни единого звука. Все птицы и зверьки либо уже мигрировали, либо готовили свои норки к зимовке. Вокруг ничего не двигалось, даже ветер — и тот утих.

Тревожить листья было некому и нечему, но они снова внезапно зашелестели у кобылки за спиной.

Единорожка обернулась и растерянно изогнула бровь. На тропинке не было ни души. Не видно было никакого движения. Обстоятельства, однако, давали благодатную почву для паранойи, которую Рэрити не могла так просто отбросить. Разумно было предположить, что зимой в лесу продолжали активничать некоторые зверьки, но воображение единорожки рисовало тёмные фигуры в неподходящих местах и ощущало чей-то несуществующий взгляд.

Рэрити продолжила путь, то и дело оглядываясь назад. Узкую тропу, что скрывала впереди неизвестность, с обеих сторон обступала плотная лесная растительность. Тонкие деревца ощетинились голыми зазубренными ветками, словно сплетёнными ножами. Тем не менее, одно было абсолютно ясно — лес вокруг единорожки был пуст.

Тихо зашуршали листья, и послышался едва приглушённый скрип. Ухо Рэрити дёрнулось в направлении шума, взгляд проследовал туда немногим позже. Одинокая ветвь шагах в десяти вглубь леса легонько качалась, словно с неё только что вспорхнула птица.

Рэрити повернулась к дому и продолжила идти.

«Тут тебе не Мейнхэттен, — напомнила она себе. — Это Понивилль, в конце концов».

В Понивилле ничего не происходит. Леди может за десять лет сделать тысячу прогулок по самым тёмным и пустынным здешним местам, и с ней ничего не случится. Она была в безопасности и не обращала внимания на шуршащие за спиной листья. Это всё зверьки, птицы и заблудившийся ветер, который был достаточно учтив и обходил стороной бедную дрожащую единорожку. Ничего больше.

Но когда хрустнула ветка, Рэрити не смогла себя сдержать. Она развернулась и начала высматривать источник в тусклом лесном свете. Сначала она видела только знакомую тропинку. Но потом, метрах в десяти от себя и немного в стороне от тропы, единорожка заметила низкое изогнутое дерево, выглядящее словно голова на длинной шее. И тени падали на него почти под нужным углом, чтобы создать видимость глаз, смотрящих на единорожку из под похожей на ухо ветки.

— Кто здесь? — крикнула Рэрити, убеждая себя, что голос её был таким же твёрдым, как она себе представляла. Похожий на пони силуэт не шелохнулся. Единорожка сделала шаг в его сторону. И ещё два. Никакого движения, но ощущение от взгляда — воображаемого взгляда, напомнила себе она, — усилилось. Рэрити чувствовала себя так, словно забрела в престижный магазин и встретила очень недружелюбного продавца, который знал, что ей тут не место, который очень хотел, чтобы она ушла.

Рэрити попятилась и оглянулась, прежде чем снова взглянуть на тёмную фигуру. Она оставалась неподвижной, и, когда кобылка достигла поворота, за которым уже было сложно снова увидеть это силуэт, она уже почти что убедила себя, что испугалась какого-то странно изогнутого дерева.

«Но ты не уверена», — вторил ей разум.

«Не говори глупостей. Не было решительно никакой необходимости сходить с дороги. Грязи мне и на тропинке хватает».

Борясь с собой, Рэрити продолжала тихонько идти, но не слышала ничего, что могло бы выдать преследование. Спустя пару минут она перешла на быструю рысь и начала высматривать домики Понивилля. Ей поскорее хотелось покинуть лес и насладиться теплом родительского дома.

Выйдя на опушку и ступив на утоптанную городскую дорогу, Рэрити не теряла бдительности и продолжала выискивать любые признаки чего-нибудь неладного, но ничего не находила. Её дом был уже близко, и она ускорилась, предвкушая тёплый огонь камина и, возможно, чашку расслабляющего горячего шоколада, за которой она бы ещё раз обдумала пришедшие идеи.

Но стоило ей положить копыто на ледяной металл дверной ручки, как единорожка снова почувствовала тревогу, ощущение, что кто-то её заметил и теперь тщательно следил за ней. Рэрити оглянулась и увидела нескольких пони, что торопились по своим делам, и никому из них не было до неё дела. Затем она перевела взгляд на край города, где начиналась лесная тропа. Отчётливо она с такого расстояния видеть не могла, но единорожке показалось, что она различила фигуру пони, стоящую за первыми рядами деревьев и смотрящую прямо на неё у дверей отчего дома.

Рэрити поёжилась, а затем юркнула за дверь и надёжно закрылась от холодного воздуха и всего, что в нём было.