Карусель
Глава 10: Узоры
В сгущающихся сумерках Рэрити шла к своему дому, чья многоярусная крыша довлела над округой. Окна походили на листы тонкого льда, зажатые между трескучим ночным морозом с одной стороны и непроницаемой тьмой — с другой. Мрачная пустота казалась такой густой, будто готова была сломить хрупкие оковы и вытечь наружу, поглотив Рэрити ещё до того, как та ступит на порог.
Кобылка замерла, положив копыто на дверную ручку, дыхание стало прерывистым и частым. Единорожка старалась не думать о всём том, что она видела в этом доме. Несмотря на все её старания, ей так и не удалась найти никакой информации о терроризировавшей её магии. Либо она не знала, где искать, либо библиотека маленького Понивилля никогда и не нуждалась в столь эзотерических книгах.
Миз Ляссе могла бы дать точный ответ. Теперь же Рэрити возвращалась домой, где всё начало разваливаться на части, почти такой же неосведомлённой и безоружной, как и когда зашла в него впервые.
Она боялась, что, открыв дверь, увидит, что зеркала каким-то образом избавились от cкрывающей их ткани и смотрят на неё словно те яркие пустые глаза, которые Тула Рула использовала во всех своих картинах. Она боялась, что поникены снова переместятся, встанут шеренгой, словно жестокие макабрические судьи. Но больше всего она боялась, что во тьме некогда бывшей галереи Туры Рулы с ней произойдёт нечто, чего она ещё даже не представила.
«Я могу пойти к родителям, — подумала она. — У меня нет причин тут оставаться. Это небезопасно. Даже вредно».
Но мысль об отчем доме, месте, куда она вернулась, не сумев найти работу после университета, а потом и после провальной попытки впечатлить модельеров в Мэйнхеттене, ощущалась как немыслимое признание несостоятельности.
«И как долго я чуть что буду возвращаться в тихое и спокойное место?»
Единорожка понимала, что это был абсурд, но чувствовала себя обязанной отнестись к непонятным силам, пробудившимся в её новом доме, просто как к ещё одному испытанию, которое надо преодолеть. Это был единственный известный ей способ доказать, что у неё есть право воплотить своё видение, свою мечту в жизнь.
«Леди должна уметь постоять за себя, — мрачно подумала Рэрити. — Настоящая леди не будет мириться со всем, что на неё валится. Я переиграю это в свою сторону и превращу в нечто исключительное. Только подождите и увидите, на что я способна».
Рэрити толкнула дверь, и петли издали характерный стон. Серый сумеречный свет раскинулся по полу и затем исчез, а с ним и свежий воздух, когда единорожка захлопнула дверь. Кобылка стояла при входе и ровно дышала через слегка приоткрытые губы. Все зеркала были закрыты, и поникены стояли ровно там, где она их и оставила, даже тот, на котором было чёрное платье. Рэрити подошла к нему и скептически рассмотрела. С нарядом всё ещё было что-то не так. Она фыркнула, сняла платье и повесила его на свободную вешалку у стены.
«Наверное, сделаю завтра утром ещё одно, — подумала кобылка. — Может, лучше получится».
Она обернулась и медленно обвела глазами выставочный зал. Он казался до чудного пустым — даже более пустым, чем когда Мини показывала его Рэрити в первый раз.
— Что с тобой случилось? — тихо сказала кобылка.
Её голос рассеялся и затих в неподвижном воздухе. В ответ не послышалось даже тихого шёпота. Осторожно единорожка пересекла зал и направилась наверх, готовиться ко сну.
Тишина вокруг была такой густой, что казалась почти сакральной. Даже тихий скрип половиц и закрываемого Рэрити шкафа ощущались святотатством. С самого первого шага в этом доме единорожка вторглась в забытое временем убежище, где нечто на веки укрылось от мира.
Рэрити закрыла дверь на ключ и легла в кровать. Её пристальный взгляд блуждал по тёмной комнате. Впервые она ощутила, что бесцеремонно нарушила заклятье, десятилетиями царившее в здании. Ни ей было его восстанавливать, ни кому-либо ещё. Теперь же единорожка отважилась провести ещё одну ночь в чужом доме, непрошенная и не жалованная.
— Но это неправильно, — прошептала кобылка в тишину. — Это теперь мой дом. Нельзя его бросать на произвол судьбы. Что бы там ни произошло, теперь это в прошлом. Я уже с этим ничего не сделаю. Так и значения это больше не должно иметь.
Слова её казались жалкими и тихими. Когда сон наконец взял верх, единорожка понимала, что даже сама в них не верит.
Комнату заполнило шипение граммофона. Ловким движением Рэрити перевернула пластинку на другую сторону и вернула на место. Единорожка склонилась над устройством и, не сводя глаз со сверкающего острия иглы, аккуратно опустила его точно на дорожку виниловой пластинки. Спустя пару мгновений из чёрной с золотым трубы зазвучала Гебридская симфония[1].
На протяжении двух дней Рэрити сохраняла особую бдительность. Кобылка работала в быстром темпе, стараясь, несмотря ни на что, успеть к торжественному открытию этой весной. Ей удалось придумать концепты для шести нарядов и даже начертить для четырёх из них выкройки, но она не хотела пока переводить их в стадию макетирования. Вместо этого единорожка продолжала доставать чёрное платье, лишь чтобы потом опять убрать его назад так же сконфуженно и раздосадованно, как в самый первый раз. Она пробовала примерять его на разные поникены и даже на себя, но от одного его вида в ней просыпалась странная, отречённая меланхолия.
Рэрити с радостью бы признала его испорченным и отложила в сторону, но никак не могла отделаться от ощущения, что ровно такой же мистический изъян окажется и у других изделий, и так будет повторяться до тех пор, пока она не истратит все купленные под торжественное открытие материалы.
И вот кобылка неподвижно стояла перед замершей швейной машинкой. Она не хотела продолжать работу, но необходимость чуть не сводила её с ума.
«Ну же, Рэрити, — подумала она. — Ты должна творить. Так ты никогда не поймёшь, что мешает».
Но она так и продолжала просто стоять. Её заднее копыто было довольно далеко от педали машинки. Наконец она отступила и разочарованно вздохнула. Кобылка ещё не открыла зеркала. Их многочисленные саваны контрастировали с однотонными цветами выставочного зала.
«И как хоть что-нибудь создать в таких условиях? — Единорожка подошла к одному из окон и выглянула на улицу. — До открытия всего пара месяцев».
А что ещё хуже, очень скоро Кантерлотское историческое общество начнёт интересоваться, где же их деньги. Наверняка они пришлют Файн Лайна, чтобы он кропотливо и убийственно чётко объяснил Рэрити, как она не смогла ответить условиям договора. От Мини тоже пока не было вестей, как выбраться из этой затруднительной ситуации. Краткий лучик надежды быстро угасал, поглощаемый непробиваемой завесой зимних облаков.
К дому единорожки приближались два пони, и Рэрити с удивлением узнала в них родителей. Её отец указывал копытом и что-то говорил, а мама лишь пожимала на это плечами. Тут они свернули к дому единорожки. Рэрити отошла от окна и направилась к двери, чтобы их встретить.
— О, привет, дорогая! — сказала мама, как отметила Рэрити, более мягким тоном, чем обычно. — Тебе сегодня лучше? Выглядишь определённо бодрее.
— Да, спасибо, — ответила кобылка и обняла папу. — Застряла тут на одном моменте, но, в принципе…
— О, я уверен, ты справишься, — сказал отец. — Рад видеть тебя, малышка.
— Мы на рынок шли, — улыбаясь, начала объяснять мама. — Бедная миссис Кейк сказала, что они по какой-то причине отстали от графика, и я предложила им помочь с выпечкой. Ты как, ещё не против присмотреть сегодня за Свити?
— Присмотреть за Свити? — озадаченно переспросила Рэрити, немного насторожившись, когда Куки начала отстёгивать переноску для жеребёнка. Единорожка только что заметила Свити, уютно закутанную в розовое одеяло и сладко спящую.
— Ну ты же помнишь, да? — ответила мама, передавая свёрток и большую сумку в дрожащие копыта Рэрити. — Я на прошлой неделе заходила, и ты согласилась присмотреть за Свити Белль.
— Я… что? То есть, д-да… да, конечно.
Рэрити смущённо перебирала свои беспорядочные воспоминания. Теперь, когда ей напомнили, она смутно припомнила, что мама попросила её об этом в тот самый день, когда Флаттершай нанесла злополучный визит.
— Эм… до скольких там ты сказала?
— О, как Кейки закроют сегодня на ночь магазин, так сразу и заберу, — радостно заявила мама, делая шаг назад. — И мне правда надо туда сегодня, так что хорошо проведите время, ладно?
— Да… конечно, — ответила Рэрити, посмотрев на немного скривившуюся во сне сестрёнку.
«Если повезёт, может, она и не проснётся, пока будет здесь».
— Удачи тебе, Зефирка, — папа немного потрепал гриву кобылки и улыбнулся.
Они развернулись и уже собрались уходить, как Рэрити посетила ещё одна мысль.
— Мама, погоди! — крикнула кобылка.
Куки обернулась и вопросительно посмотрела на дочь.
— Раз уж ты туда идёшь, то, наверное, тебе это надо знать… У меня недавно произошла ссора с одной из их хороших подруг, которая у них жила. Если зайдёт об этом разговор, то не могла бы ты… передать им мои извинения, пожалуйста?
— Думаю, да, — сказала мама, посмотрев на Рэрити с пробудившимся беспокойством. — Доча, всё нормально?
— Я справлюсь, — пообещала кобылка. — Просто надо пару дел сделать, и всё наладится.
— Ну ладно… тогда увидимся вечером. Пока-пока, Свити! Веди себя хорошо с Рэрити!
Родители единорожки зашагали прочь, а сама Рэрити забрала Свити внутрь дома, подальше от мороза. На фоне продолжала играть симфония. Сестрёнка морщила во сне личико и бормотала что-то нечленораздельное, пытаясь поглубже укутаться в одеяло. К счастью, она не проснулась. Рэрити посмотрела на Свити и с досадой осознала, что у неё нет ни детской кроватки, ни манежа, куда можно было бы положить сестрёнку на время работы.
— Ну просто замечательно, — проворчала единорожка. — И что мне с тобой делать?
Рэрити оглянулась и заметила кушетку. Кобылка магией подтащила её к швейному столу. Уложив Свити в угол, единорожка положила вокруг сестрёнки пару подушек и оставила сумку рядом на полу. Свити ещё не научилась ходить, и её магия, похоже, развивалась очень медленно, что было настоящей отрадой для всех родителей жеребят-единорогов.
— Ты просто полежи вот тут, пока я работаю во-он там, и наш день будет тихим и приятным, а, как тебе? — прошептала Рэрити, тихонько отходя, а затем направилась к швейному столу.
Скорее у Цербера зубы выпадут, чем единорожка рискнёт воспользоваться швейной машинкой и разбудить Свити, но раз ей всё равно придётся тут торчать, кобылка решила вернуться к чертежам.
Внезапный шелест заставил Рэрити замереть. Правое ухо лихорадочно повернулось, и кобылка услышала за тихими переливами музыки, как почти неслышно прошуршала ткань.
— Свити Белль? — прошептала Рэрити, обернувшись.
Её сестра безмятежно спала.
«Должно быть, легла поудобнее…»
И снова за спиной единорожка услышала шуршание. Кобылка повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть слабое движение ткани на одном из зеркал у подиума.
— Ох, только не сегодня, — прошипела Рэрити.
Ответом ей стала тишина. Затем медленно, со скрипом, ткань начала соскальзывать с зеркала на пол. Рэрити воспользовалась магией и вовремя пригвоздила материал, пока он совсем не сполз. Кобылка потащила полотно обратно наверх, ожидая почувствовать сопротивление, но ничего не помешало ей снова закрыть зеркало.
— Даже не думай, — сказала Рэрити, ощущая всю абсурдность обращения к пустой комнате. — Если понадобится, то я эту ткань пришью.
Словно в ответ прозвучал громкий щелчок замка и последовавший за ним стон открывающейся двери. Сделав глубокий вдох, единорожка заглянула на кухню. В дальнем конце была приоткрыта дверь в подвал и виднелась тонкая полоска непроглядной черноты у потрескавшегося деревянного косяка.
Тишину нарушил тонкий вопль Свити Белль, которая, едва проснувшись, сразу заплакала. Рэрити поникла и сжала зубы от пронзительного плача, заполнившего всё здание.
«Вот тебе и тихий полдень…»
Отвернувшись от подвала, она пошла к кушетке и с нервной улыбкой взяла в копыта сестрёнку.
— Ну что такое, Свити, что с тобой? Тихо, тихо, всё хорошо, я тут, не надо плакать.
Извиваясь в пелёнке, Свити заплакала ещё сильнее, зажмурив глаза.
— Ох, ну что, что не так? — спросила Рэрити. — Есть хочешь? Уверена, мама тебе что-то приготовила, дай только…
Единорожка левитировала из сумки тёплую баночку с молоком и поднесла к сестрёнке, но та оттолкнула её крошечным копытцем.
— Ты лишь всё усложняешь, — раздражённо сказала кобылка, подобрав бутылочку и направившись к швейному столу. — Ох, прошу, только не говори, что тебе надо сменить…
Она положила сестрёнку у швейной машинки и, быстро понюхав пелёнку, убедилась, что менять ничего не нужно. Единорожка нахмурилась и потянулась копытом за бутылочкой, но вместо этого наткнулась на холодный металл.
Подняв глаза, Рэрити оцепенела. При виде застывшего в нескольких дюймах над поверхностью стола серебристого острия иглы зрачки единорожки сузились, и она судорожно вдохнула. Багровая нить шла от шпульки и вниз, к ушку иглы, словно маленький кровавый ручеёк. Рэрити поплохело, и она отшатнулась от стола.
— Думаю, лучше нам пойти на кухню, — нервно усмехнулась кобылка. Но, оглянувшись, она заметила дверь в подвал, из-за которой всё ещё выглядывала непроницаемая тьма. Дыша через стиснутые зубы, Рэрити осторожно притронулась магией к двери. Она захлопнулась без усилий, но отпрыгнула назад из-за ударившегося об косяк засова. Рэрити ещё немного повозилась с ним, но со своего места она едва могла его разглядеть.
— Дурацкие земнопоньские двери! — прорычала она, дёргая и так и сяк, пытаясь попасть защёлкой в маленькую бороздку. В итоге она сдалась, раздражённо взвыв. Дверь снова приоткрылась, на этот раз чуть-чуть больше.
— С другой стороны, можно и тут остаться.
Рэрити опять потянулась за бутылочкой. На поверхности стекла была плотная плёнка конденсата, отчего единорожка едва не выронила её из копыт. Наклонив бутылочку вниз, она поднесла соску ко рту сестрёнки, но та ножкой оттолкнула её в сторону и продолжила плакать и извиваться.
— Ой, да ладно тебе, — взмолилась Рэрити. — Я не знаю, чего ещё тебе нужно. Просто попробуй, а?
Кобылка снова направила бутылочку ко рту Свити, но та отвернула голову и продолжила махать копытами.
— Давай же, с ней ты уже не будешь плакать, — резко сказала единорожка с нотками раздражения в голосе.
Тут она уловила запах чего-то зловонного и на мгновение задумалась, а не ошиблась ли, решив ранее, что Свити не надо менять пелёнку.
— Ещё чуть-чуть и…
Она направила бутылочку на Свити, тем временем воспользовавшись магией, чтобы сдержать ножки сестрёнки. Она не хватала их, просто слегка оттолкнула, чтобы жеребёнок смирно полежал необходимое время. Свити зарыдала громче, почти заглушив играющую на фоне музыку размеренно крутившейся граммофонной пластинки. Рэрити ещё приблизила бутылочку, её соска почти коснулась открытых губ Свити.
Но сестрёнка пробилась сквозь магию единорожки и, ударив бутылочку прямо по соске, выбила её из копыт Рэрити. На стол она приземлилась с неожиданным металлическим звуком, но кобылка почти не обратила на это внимания. Тем временем плач Свити поменял тональности и перерос в более настойчивый вой, а сама она начала слегка кататься из стороны в сторону. Некоторое время Рэрити просто озадаченно смотрела на неё, но затем у единорожки отпала челюсть, стоило ей заметить маленькую красную крапинку на белоснежном копыте Свити Белль. Капелька крови налилась, а затем красным ручейком скатилась к лодыжке сестрёнки.
В изумлении Рэрити перевела взгляд на бутылочку. Она как ни в чём не бывало стояла на столе подле швейной машинки. Затем единорожка заметила нечто, отчего у неё всё нутро сжалось от ужаса. Швейная игла от машинки лежала на столе рядом со Свити Белль, а длинная запутанная красная нить уходила прямиком к шпульке на верхушке аппарата.
Рэрити беззвучно открывала рот. Её глаза метались от иглы к бутылочке, затем к Свити и обратно. Единорожка схватила сестрёнку и побежала к выходу из магазина.
— Мне всё равно, что ты со мной сделаешь, — крикнула кобылка, — но от моей сестры лапы прочь!
Она схватила пальто Мини с того места, где оставила его лежать под окном, распахнула дверь и выскочила под холодный свет зимнего утра.
Рэрити сидела в парке на своей любимой лавочке и, абсолютно ни о чём не думая, нежно укачивала в крепких объятиях Свити Белль. Единорожка протёрла крошечное копытце носовым платком, который она нашла в одном из карманов пальто. Сестрёнка тихо дышала и немного улыбалась во сне.
— Прости меня, Свити, — дрожащим голосом сказала Рэрити. — Я не хотела тебя ранить. Я бы никогда даже об этом не подумала. Это… это было наваждение.
— Было ведь? — спросила она спустя мгновение. С пустыми глазами она вспоминала события последних недель. Её чувства были беспорядочны, словно колоссальная куча забракованных тканей, и любая попытка разобраться в них, казалось, ещё больше всё запутывала. Всё начала затягивать прозрачная дымка. Рэрити смотрела на заледеневший парк с голыми деревьями — отшлифованный зимой монохромный пейзаж — и терзалась мыслью, а может ли она вообще доверять своему восприятию реальности и собственных действий.
Как она ни старалась, она не могла убедить себя, что в произошедших за последние недели событиях не было её вины. Она злилась на родителей, за то что те постоянно к ней приходили, и на друзей за их безобидные проступки. Она даже затаила обиду на Свити Белль задолго до того, как ступила в старую ратушу. Рэрити ведь была много старше своей сестры, с чего кто-то ожидал, что она сблизится с ней?
«Мама всегда хотела, чтобы мы были лучшими сёстрами… но я, похоже, никогда к этому не стремилась. Я просто хотела… хотела… заниматься своим делом».
С момента въезда в старую галерею каждая эмоция, каждое действие ощущались такими знакомыми, почти родными. В ретроспективе, однако, они казались гиперболизированными и слишком побуждающими к действиям. Или, может быть, она просто теряла над собой контроль.
— Эм… Рэрити? — прозвучал нерешительный звонкий голос.
Единорожка сфокусировала взгляд и посмотрела на его источник.
— Пинки Пай?
Именно она, Пинки Пай, стояла в нескольких шагах от кобылки в ярко-голубых сапогах, шарфе и вязаной шапке. Земнопони нервно потирала одно копыто о другое и искоса смотрела на единорожку.
— Привет, — тихо сказала она. — Я, эм… я тебя увидела и решила подойти извиниться за тот случай с письмом. Просто, если я сразу не кладу что-то в свой органайзер, всё путается и… В общем, мне надо было просто так и сделать, а не пытаться самой запомнить, что его надо доставить. Мне очень, очень жаль. Я пойму, если ты не захочешь меня простить, но я просто хотела, чтобы ты знала это.
— Вздор, мисс Пай, — слегка официальным тоном начала Рэрити, отводя взгляд. — Это мне надо перед тобой извиниться. Это была ошибка без злого умысла, а я слишком остро отреагировала. На самом деле я не уверена, что, получи я письмо раньше, это что-то бы изменило.
Единорожка посмотрела прямо в голубые глаза Пинки.
«А у неё есть чувство стиля. Её одежда очень хорошо подчеркивает её глаза».
— Я сообщила Мини, что не хочу, чтобы ты потеряла работу. Если захочешь вернуться, то я постараюсь, чтобы она тебя снова взяла.
— Оу, спасибо, Рэрити, — улыбнулась земнопони и подошла поближе. — Как бы я ни любила встречать новых пони в городе, мне начало казаться, что прошлая работа была не самым лучшим применением для моего таланта.
— А. Ну, а что тебя тогда привело назад в Понивилль? Мини сказала, что ты поехала навестить семью.
— Да, ненадолго заехала повидаться, ещё обдумать кое-что. Пока была у них, написала Кейкам письмо, и они сказали, что готовы взять меня на полную ставку к себе! Написали, что, пока я была в отъезде, у них случилось что-то заумное, типа экспоненциального роста продаж.
— Это же прекрасно! — улыбнулась в ответ Рэрити. — Думаешь, тебе больше понравится работать у них?
— Ещё как! — энергично закивала головой Пинки. — У меня есть идея сделать из Сахарного Уголка нечто большее, чем просто пекарню: я хочу, чтобы он стал универсальным местом для карнавально-кондитерских нужд! Вот только надо найти замену слову «нужд», начинающуюся на «к», потому что карнавально-кондитерских «к» у-ум звучало бы просто потрясающе! Идей нет?
— Эм, так с ходу и не скажу. Но скажу, что рада за тебя.
— Я тоже! — воскликнула Пинки, но затем посмотрела на Рэрити с отголосками прошлой нерешительности: — Так… мы снова друзья?
— Если ты сможешь простить меня за мою выходку, — улыбнулась единорожка, — то я только за.
— Ю-ху! — взбодрилась Пинки Пай.
Свити Белль поелозила в одеяльце, и земнопони тут же осеклась и извиняюще улыбнулась.
— Ой! Прости! Я не хотела её разбудить, честно!
— Да ничего. Родители сегодня заняты и попросили меня приглядеть за ней.
— А дома это разве не проще?
— Ну… обычно-то да, но… — Рэрити взглянула на Пинки, а затем вздохнула: — Всё не так просто.
— О, люблю непростые случаи! Как-то раз моя сестра Мод писала статью по геологии о последствиях различных процентных соотношений… — Тут земнопони замерла и смерила кобылку тревожно-бдящим взглядом: — Тебя всё ещё что-то беспокоит, Рэрити? Как в тот день, когда я пришла передать тебе письмо?
— Ну, — ответила единорожка, немножко съёжившись. — Прямо так заметно?
— Вродь того. — Выражение лица Пинки постепенно сменилось с напряжённого на искренне озабоченное. — Не хочешь об этом рассказать?
Рэрити хотела было начать, но осеклась.
— Спасибо, но всё нормально, правда.
— У меня есть время, — наседала Пинки. — Кейки меня сегодня не ждут, я приехала заранее, чтобы их порадовать, но тут дело, похоже, посерьёзнее будет.
— Я не знаю даже, как об этом рассказать. — Рэрити посмотрела на Свити Белль: — В этом нет никакого смысла.
— Ты начни, а смысл оставь мне.
Рэрити едва сдержала замечание об абсурдности самой идеи оставлять за Пинки смысл, вместо этого единорожка ограничилась смешком. Она собиралась уже сказать земнопони не беспокоиться, что всё наладится, но потом кобылка вспомнила слова Мини, и улыбка сама собой исчезла с её лица.
«Не надо пытаться всё сделать в одиночку. У тебя есть семья и друзья. В городах, сродни этому, только мы и есть друг у друга. Самое меньшее, что мы можем сделать друг для друга — это помочь».
— Всё дело в доме, — наконец сказала Рэрити.
Она посмотрела вдаль и попыталась найти в воспоминаниях нечто такое, за что можно было бы крепко ухватиться.
— Или в чём-то, связанном с ним. Не думаю, что смогу объяснить происходящее и не показаться… Не знаю. В общем, дела у меня не складывались уже давно, но когда я купила старую галерею, всё как будто бы совершенно пошло наперекосяк. Внутри так темно, Пинки, и это не из-за того, что окна не пропускают достаточно света. Дом просто давит на меня, я словно тону в нём. Ночью меня терзают кошмары, а днём случается… всякое.
— Например?
— Странные звуки, игра света и тому подобное, — медленно поведала Рэрити. — Но страшнее всего ощущения, когда я внутри. Очень легко разозлиться, потерять контроль или… впасть в тоску. Сначала я думала, что это перенапряжение, но…
Некоторое время единорожка молчала, пытаясь сформулировать мысль, которая будет иметь смысл не только для неё одной.
— Ты знала, что тридцать лет назад там жила художница? Она покончила жизнь самоубийством.
У Пинки округлились глаза, и она отрицательно покачала головой.
— О ней так мало известно, — продолжила Рэрити. — Я знаю, что у неё был жуткий художественный вкус и что дела у галереи шли плохо, что давно она и… бедная миз Ляссе были подругами, а может, и не просто подругами. У меня была мысль, что дело в какой-то оставшейся старой магии, что это она за всем этим стоит, но… Пинки, я просто… просто не могу отделаться от чувства, что всё это как-то связано с произошедшим в ратуше. Что это всё ещё здесь. Словно эхо.
— Рэрити, — вдохнула Пинки, — ты что, хочешь сказать, что у тебя…
— Не говори, — резко отрезала единорожка. — Селестии ради, молчи. У меня ещё не всё так плохо. Пока, по крайне мере.
— Ну а что тогда?
— Не знаю, — вздохнула Рэрити. — Мне кажется, если бы я нашла ещё немного ответов о Туле Руле и о том, что с ней произошло, то, возможно, смогла бы чуть-чуть лучше понять происходящее. Но единственная пони, что действительно её знала, умерла.
Единорожка перевела взгляд на Свити Белль и ощутила внезапный холодок от пришедшей ей на ум идеи.
— Или, может быть, это вообще никак не связанные события. Может статься, я просто повторяю путь, который проделала Тула Рула тридцать лет назад. Вот была бы дурацкая потеха, да? Окажись, что старая ратуша — это своеобразная ловушка, попавший в которую обречён повторить ту же судьбу.
Пинки хмуро постукивала себя копытом по подбородку, но ушки её были обращены к единорожке.
— Знаешь что, — наконец сказала она. — Возможно, есть ещё одни способ узнать, что тогда произошло. Ты же сказала, Тула Рула была художницей, да?
Рэрити кивнула.
— А если она была художницей, значит, есть вероятность, что она выставлялась на выставках и аукционах, чтобы её заметили, да?
Рэрити озадаченно подняла бровь, но снова кивнула.
— Значит, — продолжила кобылка, — есть и вероятность, что кто-то, изучавший искусство или работавший в той сфере, может её вспомнить. Может, кто-то из них подскажет, что произошло?
— Звучит, как копытом в небо, — скептически ответила Рэрити. — Из того, что мне удалось узнать, она была не очень-то известной.
— Мы не узнаем наверняка, пока не попробуем!
— Мы?
— Конечно! Мы же снова друзья, и я, как твоя подруга, собираюсь помочь тебе добраться до ответов! Если тебе нужно найти пони, разбирающихся в старых и малоизвестных художественных областях, то ты пришла по адресу!
— Пинки, это так мило с твоей стороны. Я не знаю, что и сказать.
— А не надо ничего говорить. Просто расслабься, пока Пинки делает дело!
Рэрити провела остаток дня с Пинки, которая угостила её чаем и пшеничными лепёшками в кафе. Она предложила единорожке пойти в Сахарный Уголок, но с учётом большой вероятности, что в первый день распродажи Кейков в честь Дня Согревающего очага там окажутся Флаттершай или Эпплджек, Рэрити решила, что лучше будет перестраховаться. Однако она пересеклась с папой, который возвращался из боулинга, и передала ему Свити Белль.
— Ещё раз спасибо, что присмотрела за сестрёнкой, Зефирка, — сказал он, прижав к лицу дочурку, которая в ответ запищала и дёрнула его за усы. — Мы-то знаем: она по тебе скучает.
— Ну, она, конечно, не сахар, — честно ответила Рэрити. — Но я тоже по ней иногда скучаю. Думаю, что скоро дела наладятся, и тогда мы сможем с ней видеться чаще.
— Это приятно слышать, — улыбнулся отец. — Знаешь, мы с мамой так тобой гордимся. Более трудолюбивой и решительной дочери мы и желать не смели.
— Я знаю, пап, — тихо сказала Рэрити, опустив ушки, и улыбнулась, чуть-чуть засмущавшись. — Я знаю.
После этой встречи оставалось только вернуться домой. С дрожащими ногами кобылка вошла внутрь, но на сердце у неё было странное чувство, порождённое событиями этого дня. Единорожка не знала, чего ожидать, но в ней росла уверенность, что она сможет заглянуть своему страху в глаза.
Тем не менее внутри её встретили только прикрытые тканью зеркала и дверь в подвал, которая сумела каким-то образом закрыться.