Карусель

Глава 1: Возвращение домой

Вид Понивилля никогда ещё не заставлял Рэрити ощущать себя такой ничтожной. Поезд делал последний поворот, уже виднелся чёрный шпиль городской ратуши, тянущийся к свинцовым тучам, словно желая выдавить из них ещё мелкой ледяной мороси, что застилала вид. И этот шпиль являлся бесспорным подтверждением, что она наконец вернулась домой.

И новой волной накатили позор и разочарование, которые единорожке удалось на время побороть. Мучительно сердце забилось чаще, а к горлу подступил ком тревожности.

Рэрити взглянула из окна на приближающийся Понивилль, шмыгнула носом и сморгнула горячую слезу, угрожавшую её макияжу. Родители будут ждать на станции, и кобылка уже ощущала себя так, будто ей придётся за многое ответить. Нет необходимости усложнять всё ещё и эмоциями. Из-за них мать может начать излишне утешать, заботиться и стеснять единорожку ещё неделю.

Состав начал тормозить, и Рэрити быстро оценила свой вид. На ней были седельные сумки, тонкий шарф и лёгкая шляпка, которые казались куда более практичными в не по сезону тёплом Мейнхэттене.

«Стоило самой догадаться!» — отчитала себя Рэрити.

Глава деревенской погодной команды, старая кобыла по имени Хоарфрост, всегда рано приносила в Понивилль зиму. Когда в Клаудсдейле ещё даже приготовлений к смене сезонов не начинали, она застилала небо дополнительными облаками, отчего температура резко падала. Рэрити никогда не понимала, почему местные это терпели на протяжении стольких лет. В юности кобылка считала, что либо все вокруг также любили лютый мороз, как и сама Хоарфрост, либо не хотели из-за этого ломать копья.

«Такой вот Понивилль. Городок, полный пони, которые либо слишком мягки, чтобы нарушить статус-кво, либо слишком глупы, чтобы осознать необходимость его нарушить».

В то же время живость и шум-гам Мейнхэттена были словно оживший сон. Однако, как и все сны, он тоже был мимолётным, и вот уже Рэрити была вынуждена от него пробудиться. В унынии она окинула взглядом выпуск Мейнхэттенского вестника, который приобрела на центральном вокзале, чтобы развлечь себя по пути домой.

Сим Стресс в свете софитов

Гордость Мейнхэттена впечатлила критиков на 996-й выставке «Pony Panoply Promenade»^[1], в очередной раз подняв планку в современной моде.

— Время идёт, и все начинают выходить за привычные рамки, предвкушая тысячный Праздник Солнцестояния, — сообщила нашим репортёрам Прим Хемлин, один из спонсоров мероприятия. — Пусть до него ещё четыре года, но такое случается лишь раз в жизни, и каждый кутюрье отсюда и до Балтимэйра знает, что настало время оставить свой след. Фотографии с этих событий окажутся не просто на страницах журналов, они попадут в учебники истории.

Чёрно-белые фотографии занимали большую часть первого разворота. На них по подиуму с натренированным спокойствием вышагивали гордые кобылы и жеребцы в чарующих длинных платьях и строгих костюмах. Даже неумелому фотографу невозможно было испортить вид идеальных линий раскроя и мастерски выверенных складок, которые, казалось, усиливали остроту ума и власть в глазах смотрящего, чего и хотели привередливые покупатели из Кантерлота, Филлидельфии и Мейнхэттена.

— Оставить след, — прошептала Рэрити и уронила газету обратно на скамью. — Я бы согласилась поработать и на массовое производство.

Когда поезд наконец остановился, единорожка поднялась и направилась к выходу.

— Мисс? Простите, мисс! — позвал её голос сзади. — Это вы забыли?

— О, я дочитала её, можете просто… — начала Рэрити, ожидая, что речь идёт об оставленной газете, но стоило кобылке оглянуться, как она увидела кондуктора. Щёки его скрывали огромные бакенбарды, а в копытах он держал гладкую чёрную папку.

— Ах… да, извините. Спасибо вам.

Подхватив папку магией, Рэрити вышла из вагона на холодную сырую платформу.

Некоторое время она просто осматривалась, пытаясь не стучать зубами от холода. Неподалёку виднелся дуб, вмещавший городскую библиотеку, и ряд домиков и магазинчиков, обозначивших северо-восточный край города. Улицы были на удивление даже более пустыми, чем обычно. Рэрити предположила, что виной тому была погода, загнавшая пони по домам, к тёплым пледам и каминам. Для фонарей ещё было рано, так что пустующие топкие дорожки были тусклыми и мрачными, что подобало их соседству со стенами безжизненно-серых и мёртво-коричневых цветов.

— С возвращением, Рэрити, — ворчливым тоном передразнила единорожка голос матери, чувствуя, как к глазам подступают горячие слёзы. — Как рада тебя снова видеть… так скоро… Как твоя поездка? О, просто прекрасно, мама, спасибо, что пришли меня встретить…

Её тираду прервали хлюпающие звуки бесцеремонно брошенного на платформу багажа. Рэрити вряд ли показалось, что мокрые доски прогнулись под его тяжестью.

— Куда их, мисс? — тяжело дыша, спросил кондуктор, после того как сложил все шесть чемоданов в стопку.

— А, мои родители сейчас должны подъехать на экипаже, — ответила она, нервно оглядывая пустынные улицы. — Могли бы… могли бы вы занести их под крышу, пожалуйста?

— Эт мы мигом, мисс, — произнёс кондуктор и жестом указал на чемоданы двум стоящим рядом с ним пони.

Когда с багажом разобрались, кондуктор свистнул в медный свисток и закрыл за собой дверь вагона. Ему вторил гулкий свист паровоза. И вот Рэрити уже провожала взглядом медленно уходящий состав.

Она отвернулась и снова оглядела пустые улицы. Некоторое время единорожка ощущала только холодный воздух в носу и то и дело падающие на её шляпку капли дождя со снегом. Потерев ногу, Рэрити смиренно вздохнула.

«И что теперь?»

Так она и стояла, пока не заметила, что грива её начинает мокнуть от мороси. Помотав головой, Рэрити поплелась под защиту навеса; там она бросила на землю папку и отвернулась. Часы над дверью вокзала показывали тридцать семь минут пятого. На станции она провела всего семь минут, а казалось, что все тридцать. Сев подле багажа, Рэрити за неимением другого развлечения просто уставилась на унылые окрестности.

Без девяти пять её родители наконец-то подъехали к платформе на наёмном экипаже. Морось к этому времени переросла в сильный ливень с мелким градом. Рэрити поморщилась от вида несчастного земнопони, который, вероятно, промок до нитки под неподходящим по размеру брезентовым плащом. Единорожка натянула усталую улыбку и помахала родителям.

— Богини, дорогая, ты, поди, совсем замёрзла! — воскликнула её мама, спрыгнув с повозки, не дожидаясь её остановки, и приземлилась прямиком в лужу грязи.

Рэрити содрогнулась и отпрянула назад от неумолимо надвигающейся матери, стремящейся обнять её грязными копытами. Отец не отставал, но был более сдержан; в передней ноге у него был крохотный жеребёнок, которого он укрывал от дождя, пока единорожка пыталась не испачкаться в объятиях матери.

— Ох, моя несчастная, ты вся промокла! Прости, что мы опоздали! Поверить не могу, что тебе пришлось стоять тут в холоде, но ты же знаешь своего отца. Ещё ни разу со дня нашей встречи я не опаздывала меньше, чем на двадцать минут!

Отец закатил глаза, и Рэрити украдкой от матери понимающе ему ухмыльнулась. Они оба знали, что за всю жизнь Куки Крамблс не опоздала только на своё рождение.

— Думаю, надо брать багаж и быстрее ехать домой, — сказал отец. — Мама тебе мигом горяченького приготовит.

Подняв один из огромных чемоданов магией, он поморщился и левитировал его к экипажу, а возница тем временем взял другой.

— О да, я весь день пекла хлеб, и как же он будет хорош к супу. Решила его в сам хлеб налить, как в этих элитных мейнхэттенских ресторанах. Ты, кстати, в них бывала? Ох, жду не дождусь твоего рассказа о поездке!

— Да… о поездке, — улыбка Рэрити едва заметно померкла.

— Думаю, правильно будет нашей малютке сначала отдохнуть. У неё ещё будет полно времени нам всё рассказать, — предложил папа, похоже, уловив неохоту единорожки, и закинул последний чемодан на экипаж, отчего тот ещё больше просел. — Но погоди, тебе ещё предстоит узнать, как тут Свити Белль поживала, пока тебя не было.

Он показал свёрток, в котором громко посапывала сестрёнка Рэрити.

— О, — ещё больше оживилась мама, ведя Рэрити к экипажу, — она такая милашка, знаю, она по тебе скучала; только ты за порог ушла, она сразу привередой стала! Да, она ещё с каждый днём всё активнее и активнее становится, ты просто должна увидеть…

Тема разговора не менялась до самого родительского дома… её дома, поправила себя Рэрити. Куки не упускала ни малейшей детали из тех пяти дней жизни дочурки, что пропустила единорожка. Это был компромисс, но весьма приятный. Пока мама говорила о Свити, Рэрити могла, пусть ненадолго, но отложить разговор о Мейнхэттене — желательно до тех пор, пока не окажется в тёплом доме с горячей едой, что хоть как-то упростит предстоящий рассказ.

---

Дом действительно был тёплым, а суп почти сносным, хотя и протёк сквозь хлеб, не успев остыть. Если и была на свете кобыла, которая доказала, что готовка и выпекание — два совершенно разных вида искусства, то ей несомненно была Куки. Жаль, однако, что ничто из этого не подняло настроение Рэрити. Весь вечер она хмурилась, стоило ей только подумать на отвлечённые темы, а это происходило всё чаще: долгая поездка наконец начала брать своё, и веки единорожки наливались свинцом.

— Спасибо большое за ужин, мама. Он был восхитительный, правда, — искренне улыбнулась Рэрити. — Но я, пожалуй, пойду спать. У меня уже неделю мешки под глазами.

— О, конечно, дорогая, — ответила мама и крепко обняла единорожку, а затем отправила к лестнице: — Я лично прибралась у тебя в комнате и в ванной. Если что понадобится, просто скажи.

— Крепких снов, зефирка, — в след крикнул из-за стола отец, одарив дочь радушной улыбкой.

— Спасибо. Спокойной ночи, — сказала родителям Рэрити.

Тёплый свет гостиной остался внизу, на втором же этаже настенные лампы не горели. И единорожка не стала их зажигать; облака наконец немного рассеялись, и на пол падали косые квадраты лунного света, по которым Рэрити и прошла сквозь длинный узкий коридор к своей спальне. Ей хватило сил извлечь косметичку из сумки и снять скудный макияж, что она решила в тот день нанести. Как бы отчаянно она ни желала лечь спать, она знала, что с утра сильно пожалеет, если оставит тени и тушь на ночь. Сделав это, Рэрити тяжело зашла в комнату и легонько закрыла дверь ногой.

Всё было не на своих местах. Мама всегда во время уборки пыталась разложить вещи как надо, но постоянно всё путала. Постельное бельё пахло стиральным порошком и было холодным и хрупким на ощупь. Отец свалил чемоданы, заняв почти всё свободное пространство. Они занимали весь пол и даже заслоняли окно, смотрящее на гладкую серую поверхность пруда, подле которого стоял их дом. В чемоданах были почти все наряды, которые Рэрити когда-либо шила, упакованные в надежде, что хоть один окажется подходящим для Мейнхэттена. Единорожка знала, что завтра их все придется достать.

«Наверное, мне стоит выкинуть большую часть, — грустно подумала она. — Некоторые из них старые и просто занимают место. Глупо было их все брать с собой, но ведь никогда не знаешь…»

Рэрити услышала приглушённый пронзительный плач, доносящийся с первого этажа. Снова Свити Белль чем-то недовольна. Единорожке оставалось только надеяться, что сестрёнка не будет плакать полночи, иначе мешки у неё под глазами и впрямь продержатся неделю. Она окинула взглядом тёмные углы комнаты и заметила отблеск рамки диплома, отчего на душе у единорожки снова стало тяжело. На пергаменте была дата «994 год Э.С.» и золотая печать Университета Филлидельфии, поставленная чуть выше подписи Рэрити.

В холодную кровать кобылка заползла беспечнее обычного и почувствовала, как копытом задела нечто, что чуть не сползло с короткого одинарного матраса. Взглянув, Рэрити увидела чёрный прямоугольник её портфолио, балансирующий на краю постели.

«Должно быть, его тут папа оставил». 

Там были фотографии лучших её изделий, как и детализированные рисунки любимых концептов и амбициозных идей. Она включила туда даже проекты, к которым были чертежи, но не было возможности их осуществить из-за отсутствия необходимого оборудования.

С секунду она смотрела на папку. А затем столкнула её на пол. Та упала с глухим стуком и разок перевернулась, погребя под собой несколько заломленных листов. Рэрити отвернулась и закрыла глаза.

Она была дома. Без работы, без профессиональных контактов и без понятия, куда податься дальше. Она снова жила с родителями в маленьком захолустном Понивилле — модной столице болот и лесов.

Ещё никогда она не чувствовала себя такой неудачницей.

---

Утром следующего дня Рэрити попивала пряный чай латте в местном кафе, рассеянно глядя в окно. Порождающий слякоть и грязь дождь прекратился ночью, но вот облачный покров, казалось, стал только толще и тяжелее. Температура упала ещё ниже, и от пронзающего холода Рэрити уже не спасал даже фиолетовый с серебряным свитер, который она сегодня надела.

Флаттершай сидела, сжимая в копытах чашку горячего зелёного чая с горькими ягодами годжи, который пах так, словно уже пропал. Рэрити поставила свою чашку на стол и посмотрела в окно, быстро слизнув с губ пенку от чая.

— Вот так вот. Пара неопределённых отговорок, а на больше собеседований времени не хватило.

— О Рэрити, мне так жаль, — сказала Флаттершай, грустно скривив губы. — Поверить не могу, что многие просто так отменяли собеседования.

— Отменяли — это мягко сказано, — заметила единорожка, глядя в кружку. — Секретарь Стиф Коллара вообще сделала вид, что меня и не записывали. Сказала, что у него весь день занят и к нему вообще никого не могли записать. И ладно бы, но по пути к выходу он мне сам попался и я услышала, как он говорил что-то об игре в гольф с клиентом на обеде.

— Богини, Рэрити… Это как-то неправильно… — тихо ахнула пегаска.

— Бизнес есть бизнес, — попыталась бодро ответить единорожка. — Но вот Флоулес Стич и Сред Тред были очень милыми, и я до сих пор не могу поверить, что сама Сим Стресс была у меня на собеседовании. Правда, опять же, ответы были всегда одинаковы: «У ваших работ определённо есть потенциал, но нам нужен сотрудник с большим опытом».

Рэрити фыркнула и слегка кивнула, добавив:

— Лишь вежливый способ сказать, что мои работы их не впечатлили.

— И что думаешь делать?

— Не знаю, Флаттершай, — вздохнула единорожка и снова кинула взгляд на окно. — Ну, не сказать, чтобы меня сильно удивило произошедшее. Чего и говорить, это была отчаянная авантюра — сразу идти в большие фирмы. Просто в других городах найти их ещё сложнее. Мейнхэттен — модная столица Эквестрии. Если не считать Кантерлот, конечно, но туда я точно в ближайшие годы не попаду.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь. Может, тут что откроется. Знаю, твои родители хотят, чтобы ты была поближе к дому.

Она перевела взгляд на пегаску. От намёка на лице единорожки появилась тёплая улыбка. Рэрити тоже хотела быть поближе к Флаттершай. Она знала много пони в городе, но только с Флаттершай у неё было взаимопонимание. Ни с кем больше она не могла обсудить рабочие моменты. Конечно, с родителями тоже можно было о этом поговорить, но назвать такую беседу удовлетворяющей не поворачивался язык и обычно она заканчивалась следующим образом: «Ох, дорогая, ты молодец. Эмм, подашь муку, пожалуйста?»

А вот Флаттершай слушала. Она не просто не вмешивалась, она ценила каждое слово подобно тому, как ценила каждую птичку, что ютились у неё дома каждую зиму. Так она слушала Рэрити прямо сейчас.

— Знаю, дорогуша, — ответила Рэрити, скрывая улыбку за ещё одним глотком чая. — Однако, если только ты не слышала о какой-нибудь фирме, что открыла здесь свой филиал за прошедшую неделю, я правда не знаю, что мне здесь делать.

— Понимаю, — улыбнулась в ответ пегаска, но глаза выдали её печаль. — Это и впрямь город не для пони… ну, с амбициями. По крайней мере, не такими, как у тебя.

— Боюсь, ты преуменьшаешь. Ближайшее, что у нас в городе есть к модному бутику — это магазин Бридлбита, и, уверена, ему моё мнение даром не сдалось.

— Ага, это точно, — хихикнула Флаттершай и сделала ещё глоток чая. — Тем не менее… хотела бы я тебе помочь. Боюсь только, нет у меня знаний, чтобы тебе чего-либо советовать.

— И у меня тоже, Флаттершай, — вздохнула Рэрити. — И у меня тоже.

---

После кафе единорожка бесцельно слонялась по городку. Конечно, она предложила Флаттершай прогуляться, но та вежливо отказалась, сказав, что ей надо домой. Дрожа от холода, Рэрити размышляла: может, подруга просто решила, что на улице не слишком тепло. Если так, то винить её единорожка едва ли могла. Она сама бы не стала задерживаться без большой нужды, но сейчас единственным местом, куда она могла пойти, был её дом.

Дом со скетчами и моделями, что дали ей только очень дорогой вояж в Мейнхэттен и напряжённые разговоры. Там будет её мать, она будет подходить каждые десять минут, чтобы спросить, нужно ли ей что-нибудь, или поговорить о последних сплетнях взрослого населения города. Малютка Белль тоже, вероятно, будет нарушать спокойствие, и любая попытка Рэрити понять, что ей делать дальше или куда теперь податься, будет сведена на нет.

И вот она бродила. Свитер и шляпка пропитались холодом, словно губка в ледяном озере, а лёгкий шарф мотало по ветру, как осенний лист. Загнанные вчерашней погодой по домам покупатели сегодня начали потихоньку выползать на торговую площадь, но для Рэрити они были лишь проходящими мимо серыми тенями. Хотела бы она, чтобы сказанные подруге слова о состоянии местной моды были лишь шуткой, но чем больше единорожка смотрела на приглушенную суету вокруг, тем больше она осознавала остроту и давность проблемы.

«В этом городе действительно нет места моде», — думала Рэрити.

Даже сейчас, когда мороз уже требовал от всех, кроме самых стойких, тёплой одежды, она видела только жуткие демисезонные плащи — плотные и бесформенные, пошитые из тяжёлой чёрной или коричневой ткани, из-под которой выглядывали комки овечьей шерсти. Тут и там единорожка замечала купленные в магазинах Рича жалкие пародии на достойные вещи. Дешёвая, плохо пошитая одежда, которая, судя по гримасам и дрожи носивших её пони, не защищала даже от лёгкого дуновения холодного ветра.

«Что не удивительно, — подумала единорожка. — Размеры им не подходят. Можно подумать, Филси Рич считает, что у всех тут одинаковое телосложение».

Рэрити вспомнила о вчерашнем вознице и задумалась, был ли его брезентовый плащ ещё одной жертвой массового производства Филси Рича.

«Надо было предложить ему свои услуги. Врагу не пожелаешь в такой одежде экипаж водить».

Она пошла по своему любимому прогулочному пути, что вывел её с торговой площади в городской парк. После Забега листьев трава стала коричневой, а чёрные оголённые ветви деревьев тянулись к небу, словно конечности гигантских пауков перед смертью. В щербатой каменной чаше фонтана бесформенной массой заледенела грязная вода. Единорожка миновала его и пошла вверх к вершине низкого холма, расположенного на полпути к лесу. На город с него обычно открывался куда более приятный вид. На нём же было городское кладбище, через которое как правило Рэрити проходила до Белохвостой чащи, чтобы потом срезать и обогнуть город, выйдя прямиком к дому. Войдя через проход в ограде из тонких облупленных металлических прутьев, кобылка удивилась, что на кладбище ещё кто-то был. Розовая земнопони стояла подле маленькой могилы, понурив голову. Рэрити тактично отвернулась и взглянула на город. Перед ней бесцветной кучей простирался Понивилль. Лопасти ветряной мельницы безжизненно крутились, а пони сновали туда-сюда между домов.

— Всё бесцветное, — тихо сказала единорожка самой себе. — Тут нет места моему таланту. И мне отныне тоже.

Ответом ей стали только завывание ветра в ветвях ближайших деревьев да шелест сухих листьев.

— И всё же, — продолжила кобылка, — готова поспорить, это лишь из-за отсутствия предложения. Должно же тут быть хоть немного пони, что будут более разборчивы, дай им возможность.

Она могла не задумываясь привести пример: Флаттершай, семья Ричей, владельцы прибыльных магазинов, мэр и её приближённые. Больше того, Рэрити точно знала, что некоторые из перечисленных лиц заказывали себе одежду из Мейнхэттена и Кантерлота, потому что их запросы в городе никто удовлетворить не мог.

— С этим что-то надо сделать… — задумчиво произнесла она, нахмурив брови.

Пока она размышляла, сердце тисками сжало уже почти ставшее обыденным опасение, но в то же время единорожка почувствовала знакомое подёргивание в голове — это вдохновение настойчиво тянуло Рэрити за воображаемые удила вперёд, к осознанию новой идеи.

В Понивилле не было модных бутиков. Это могло значить, что тут напрочь отсутствовал спрос… или наоборот, город алкал правильного продавца, способного утолить голод своим творческим видением. Единорожка вспомнила университетский курс экономики, через который она едва прошла. Вспомнила тему, что выбрала для курсовой работы: истории известных бутиков, которые открылись, имея только швейную машинку и желание работать, но сделали это, когда рынок отчаянно нуждался в их продукции.

Рэрити могла назвать тысячу причин, почему это была плохая идея, даже глупая до невозможности. Что бы там ни говорили на занятиях, у тех пони явно было больше ресурсов, чем у неё сейчас; например, фонды для начинающих компаний, дешёвые и надёжные поставщики, возможно, даже богатые родственники с простаивающими площадями под магазины и склады. Также складывалось впечатление, что у них было врождённое чувство, как именно распоряжаться этими ресурсами, прямо-таки словно деловую находчивость всех работников мейнхэттенского небоскрёба упаковали в один талантливый сверхразум.

Но даже такие мысли не останавливали от обдумывания возможностей. В памяти ожила прогулка сквозь рынок. Там, где раньше виднелись одни силуэты, теперь были чёткие фигуры пони: вот мимо, качаясь, идёт жеребец в огромной парке, нелепо передвигая широко расставленные ноги. Мысленно единорожка переодела его в короткий лаконичный бушлат, придав виду обыденности, что подчеркивала стрижку и утончённую линию подбородка.

Рэрити вспомнила кобылку у пекарни, чья до жути тонкая ярко-оранжевая ветровка контрастировала с розовой гривой, и её детей, что были одеты так же безвкусно. Единорожка прикинула мысленно их размеры, пока взгляд её бегал по кладбищу, ни на чём не фокусируясь.

«Кобылка цвета неба, как и её мать, но слегка бледнее. Она чуть замялась у окна; возможно, скромная или даже робкая, но какое сердце скрывается за этими прекрасными зелёными глазами. Что-нибудь серое подошло бы, чтобы вывести их на первый план… Маленькое пальто, может, ещё сапожки в цвет. Жеребчик же, вставший на дыбы и оперевшийся о стекло, ох, он явно непоседа, да? Что-нибудь облегающее с прочным синтетическим верхом, иначе никак. А мать? Разве не великолепно бы смотрелось на ней платье с кроем “принцесса”, хотя бы то, что у меня в одном из чемоданов? Разве что в другом цвете».

Рэрити всё это видела, и даже больше. Каждая характерная черта всех виденных единорожкой пони так и кричала, чтобы её подчеркнули одеждой, тут же в голове размеры и детали складывались воедино в воображаемом эскизе.

Идея была абсурдной, и Рэрити пыталась от неё отмахнуться, как от чего-то, что требовало куда больше опыта и знаний, чем значилось в её портфолио. И всё же выкинуть из головы возможность она не могла.

«Что же… хуже ведь не станет, если прикинуть, что да как. Можно заглянуть в библиотеку и посмотреть, есть ли там что-нибудь по этой теме».

Решив этот вопрос, единорожка пошла к выходу с кладбища. По пути она заметила, что розовая земнопони уже успела уйти. Вокруг было пусто, и кобылка направилась по знакомой дороге к плотным рядам деревьев Белохвостой чащи. Вскоре кладбище полностью скрылось из виду. Погрузившись в свои мысли, Рэрити почти не замечала промозглого запаха, доносившегося от куч опавшей листвы. Наконец бесчисленные деревья задушили разгулявшийся сегодня ветер, и наступила тишина. Но не в голове у кобылки, её переполняли идеи. То, что казалось ранее невозможным, теперь нивелировалось до вопроса, ответ на который Рэрити вполне могла найти.

«Селестия, если уж Сред Тред смогла, то почему нет…»

Резкий шелест скатившихся листьев вырвал единорожку из задумчивости, и она, немного раздражённо покачав головой, снова вернулась к размышлениям.

«Так, что надо будет сделать? Перво-наперво мне нужна площадь. Под одной крышей с родителями и маленькой сестрой у меня точно ничего не выйдет».

Ещё одну кучу листьев потревожил ветер. Что-то сегодня было особо раздражающее в этом звуке, что-то, в чём Рэрити хотела разобраться. Кобылка фыркнула: сейчас были заботы поважнее или хотя бы поинтереснее. Тем не менее, оглядев неподвижные ветки, Рэрити ожидала найти умиротворение и концентрацию, но в итоге ощутила лишь бо́льшую тревогу. Помимо своих шагов, единорожка больше не слышала ни единого звука. Все птицы и зверьки либо уже мигрировали, либо готовили свои норки к зимовке. Вокруг ничего не двигалось, даже ветер — и тот утих.

Тревожить листья было некому и нечему, но они снова внезапно зашелестели у кобылки за спиной.

Единорожка обернулась и растерянно изогнула бровь. На тропинке не было ни души. Не видно было никакого движения. Обстоятельства, однако, давали благодатную почву для паранойи, которую Рэрити не могла так просто отбросить. Разумно было предположить, что зимой в лесу продолжали активничать некоторые зверьки, но воображение единорожки рисовало тёмные фигуры в неподходящих местах и ощущало чей-то несуществующий взгляд.

Рэрити продолжила путь, то и дело оглядываясь назад. Узкую тропу, что скрывала впереди неизвестность, с обеих сторон обступала плотная лесная растительность. Тонкие деревца ощетинились голыми зазубренными ветками, словно сплетёнными ножами. Тем не менее, одно было абсолютно ясно — лес вокруг единорожки был пуст.

Тихо зашуршали листья, и послышался едва приглушённый скрип. Ухо Рэрити дёрнулось в направлении шума, взгляд проследовал туда немногим позже. Одинокая ветвь шагах в десяти вглубь леса легонько качалась, словно с неё только что вспорхнула птица.

Рэрити повернулась к дому и продолжила идти.

«Тут тебе не Мейнхэттен, — напомнила она себе. — Это Понивилль, в конце концов».

В Понивилле ничего не происходит. Леди может за десять лет сделать тысячу прогулок по самым тёмным и пустынным здешним местам, и с ней ничего не случится. Она была в безопасности и не обращала внимания на шуршащие за спиной листья. Это всё зверьки, птицы и заблудившийся ветер, который был достаточно учтив и обходил стороной бедную дрожащую единорожку. Ничего больше.

Но когда хрустнула ветка, Рэрити не смогла себя сдержать. Она развернулась и начала высматривать источник в тусклом лесном свете. Сначала она видела только знакомую тропинку. Но потом, метрах в десяти от себя и немного в стороне от тропы, единорожка заметила низкое изогнутое дерево, выглядящее словно голова на длинной шее. И тени падали на него почти под нужным углом, чтобы создать видимость глаз, смотрящих на единорожку из под похожей на ухо ветки.

— Кто здесь? — крикнула Рэрити, убеждая себя, что голос её был таким же твёрдым, как она себе представляла. Похожий на пони силуэт не шелохнулся. Единорожка сделала шаг в его сторону. И ещё два. Никакого движения, но ощущение от взгляда — воображаемого взгляда, напомнила себе она, — усилилось. Рэрити чувствовала себя так, словно забрела в престижный магазин и встретила очень недружелюбного продавца, который знал, что ей тут не место, который очень хотел, чтобы она ушла.

Рэрити попятилась и оглянулась, прежде чем снова взглянуть на тёмную фигуру. Она оставалась неподвижной, и, когда кобылка достигла поворота, за которым уже было сложно снова увидеть это силуэт, она уже почти что убедила себя, что испугалась какого-то странно изогнутого дерева.

«Но ты не уверена», — вторил ей разум.

«Не говори глупостей. Не было решительно никакой необходимости сходить с дороги. Грязи мне и на тропинке хватает».

Борясь с собой, Рэрити продолжала тихонько идти, но не слышала ничего, что могло бы выдать преследование. Спустя пару минут она перешла на быструю рысь и начала высматривать домики Понивилля. Ей поскорее хотелось покинуть лес и насладиться теплом родительского дома.

Выйдя на опушку и ступив на утоптанную городскую дорогу, Рэрити не теряла бдительности и продолжала выискивать любые признаки чего-нибудь неладного, но ничего не находила. Её дом был уже близко, и она ускорилась, предвкушая тёплый огонь камина и, возможно, чашку расслабляющего горячего шоколада, за которой она бы ещё раз обдумала пришедшие идеи.

Но стоило ей положить копыто на ледяной металл дверной ручки, как единорожка снова почувствовала тревогу, ощущение, что кто-то её заметил и теперь тщательно следил за ней. Рэрити оглянулась и увидела нескольких пони, что торопились по своим делам, и никому из них не было до неё дела. Затем она перевела взгляд на край города, где начиналась лесная тропа. Отчётливо она с такого расстояния видеть не могла, но единорожке показалось, что она различила фигуру пони, стоящую за первыми рядами деревьев и смотрящую прямо на неё у дверей отчего дома.

Рэрити поёжилась, а затем юркнула за дверь и надёжно закрылась от холодного воздуха и всего, что в нём было.

Глава 2: Старая ратуша

Шли недели, и в Понивилль полноправно пришла зима. Даже в редкие солнечные деньки не становилось достаточно тепло, чтобы немного растопить устилающий землю снег. Сугробы медленно, но верно росли усилиями уборщиков, которые поддерживали дороги сравнительно чистыми. Рэрити перестала покидать дом без высоких тяжёлых сапог и длинного пальто, чтобы защититься от слякоти — на большее погода могла не рассчитывать. Единорожка посетила библиотеку, мэрию, бóльшую часть успешных предпринимателей и даже плодотворно пообщалась с Филси Ричем. Хоть она и старалась расспрашивать в общих чертах, но слухи в маленьких городах всегда распространяются быстро, и Рэрити уже начала получать на рыночной площади прямые вопросы, не собирается ли она открыть свой бизнес.

Она отметала нарастающее любопытство, однако правда была в том, что теперь все её силы оказались брошены на претворение этого замысла. Выпустить свою линейку одежды всё ещё представлялось далёкой, почти мифической целью; чем-то, что может случиться после многих лет, проведённых в индустрии, а не сразу по получению университетского диплома. Но чем сильнее она углублялась в вопрос, тем более возможным это представлялось. К изрядному удивлению единорожки, её папа с большим энтузиазмом воспринял эту идею, когда однажды она упомянула её за ужином.

— Знаешь, Рэрити, во времена твоего дедушки это был единственный путь — самому открыть магазин, — радостно заявил он. — Помню, как он удивился, когда я решил в спортивную журналистику податься, в Мейнхэттене. Он-то считал, что мне надо здесь остаться и возглавить Понивилль Экспресс. До сих пор интересно, как бы сложилась жизнь, если бы я пошёл по тому пути.

— Ну, для начала мы бы не встретились, — донёсся с кухни немного упрекающий голос.

— Это я бы ни на что не променял, — твёрдо сказал отец. — Но если серьёзно, Зефирка, твоему таланту нет равных, и если ты решишь развивать его сама, то мы будем с тобой до конца.

Он потрепал её гриву, а единорожка, отбившись от атаки, искренне засмеялась, чего не происходило уже, казалось, много месяцев.

После этого время начало проноситься перед глазами. Стол Рэрити ломился от заметок и писем, наверху лежали ответы от банков и некоторых видных участников рынка. Единорожка полностью отказалась от постройки нового здания под свои цели. На это попросту не было денег, даже с учётом на удивление щедрых грантов для малого бизнеса, которые можно было выписать через мэрию. А вот купить уже существующее здание и приспособить его под себя оказалось очень даже возможно.

И вот одним зимним утром Рэрити, заряженная оптимизмом, но не определённой информацией, продиралась по замёрзшей грязи в сторону городского агентства недвижимости, расположенного в северной части Понивилля. Приземистый широкий дом, вероятно, совмещал офис и жильё, как и у многих других предпринимателей в городе. На окнах красовались объявления с зернистыми фотографиями продающихся объектов, и на всех, кроме одного, было красными чернилами написано «на рассмотрении». Единорожке сразу пришла мысль, что её порыв может задушить простая нехватка доступной недвижимости, но она выкинула её из головы и, расправив плечи, направилась ко входу.

Первым Рэрити поприветствовал тихий перезвон свисающих над порогом колокольчиков, за ним послышалась классическая музыкальная композиция с наложением тихого шёпота и щелчков с металлическими отзвуками, вносимых граммофоном. Затем донёсся запах, налетевший на единорожку вместе с уносимым из дома порывом тёплого воздуха — удушающая смесь гвоздики и корицы. Последним пострадало зрение, которое едва начало различать богатые и тёплые мотивы в обивке мебели, но наткнулось на ярко-розовую пони, что, похоже, в порыве радости от нового посетителя одним махом смахнула всё со стойки и затащила кобылку внутрь, стиснув копыто так, что поморщилась бы сама Селестия.

— Приветик! — прощебетала кобылка, чем неприятно напомнила Рэрити Свити Белль. — Добро пожаловать в агентство Магидж — единое решение проблем с недвижимостью!

— Эм… здравствуй, — ответила единорожка, наконец освободив копыто из стальной хватки. Рэрити показалось, что она уже видела где-то эту пони, но не могла точно припомнить, где именно. — Рада познакомиться, мисс?..

— Пинки Пай, но можешь звать меня просто Пинки, — столь же бодро сказала земнопони. — А ты Рэрити! Удивлена, что ты меня не помнишь. Я помогала твоей матери с предрожденческой вечеринкой, так что тебя-то я помню!

— Эм…

Единорожка и представить не могла, как можно было оказаться рядом с такой пони и не запомнить её. Хотя на той вечеринке Рэрити была чисто символически, так что, возможно, она просто не пересеклась с Пинки.

— Итак, ты здесь, потому что тебе нужен отпадный магазин для невероятных платьев?

— Мне… Стоп, а откуда ты знае…

— Пф-ф, ну что ты, уже все в городе знают, что ты собираешься открыть шикарный магазин с платьями и костюмами и прочими модными «от-кутюр» вещами, — протараторила Пинки в ответ, уверенно и чопорно коверкая от-кутюр во что-то, больше напоминающее «хот-кютюр».

— Пинки Пай, у нас посетитель? — прозвучал из другой комнаты голос с лёгким кантерлотским акцентом.

— Да, мэм! Потенциальный клиент!

— Не то чтобы, мисс Пай, — сбивчиво произнесла Рэрити. — Я просто пришла…

— О, какая прелесть! Будь добра, предложи нашей гостье чая или кофе, хорошо? Я сейчас подойду.

— Конечно! Чай будешь, Рэрити? — спросила Пинки, вернув взгляд ярко-голубых очей обратно единорожке. — Только что заварила отменнейший пряный чай. Идеальный для таких мрачных и холодных предпраздничных дней.

— Эм, да, на самом деле не отказалась бы, — произнесла единорожка. — Большое…

Не успела Рэрити договорить, как Пинки в несколько прыжков, задевая своей гигантской вьющейся гривой потолок, выскочила из комнаты и скрылась в коридоре.

— …спасибо.

Получив возможность, единорожка осмотрелась. Найдя взглядом тяжёлый лоток для обуви, она сняла свои грязные сапоги и оставила их сохнуть. Пусть снаружи дом и смотрелся как обыденный, но внутри он был полностью переделан и обставлен мебелью в стиле кантерлотского ретро. Каменные стены обшиты панелями из чёрного дерева, отполированными до золотого блеска, мягкая мебель обита бледно-зелёными и золотыми тканями, а в несколько выбивающемся белокаменном камине ярко горел огонь. Конечно, всё это выглядело прекрасно, но от внезапной жары и стеснённого характера комнаты Рэрити стало душно, а запах зимних приправ только усугублял положение. Даже музыка, в которой кобылка узнала Фантастическую симфонию Хэйктора Берлиоза^[1], звучала медленно и глухо в горячем плотном воздухе.

— О, здравствуйте, здравствуйте! — обладательница голоса вышла к Рэрити, по всей видимости, из своего кабинета, и закрыла за собой дверь. — Похоже, мой секретарь вас уже поприветствовала, но тем не менее. Рада знакомству, меня зовут Минимум Могидж.

Это была средних лет земнопони с шёрсткой цвета стали, в её бледно-голубых гриве и хвосте уже появились серебряные пряди. Строгие восьмиугольные очки в тонкой серой оправе вкупе с доброй, мягкой улыбкой делали кобылу похожей на чью-нибудь любимую бабушку, хотя преклонные года ей можно приписать только из-за седин.

— Рэрити. Очень рада знакомству, мисс Могидж, — сказала единорожка, собираясь осторожно пожать копыто земнопони, но вместо этого её лодыжку взяли в твердый захват и энергично потрясли.

— Ох, прошу, Селестии ради, просто Мини, — засмеявшись, ответила та, закатив глаза. — Иначе весь день тут проторчим.

— Чай в кабинет отнести? — спросила Пинки, вынырнув из коридора с целым серебряным чайным сервизом, которые пару веков назад можно было найти у знати в сервантах.

— Это было бы чудесно, Пинки. Рэрити, прошу, проходите и погрейтесь. А затем расскажите нам, чем мы можем помочь. Пинки, будь так добра, возьми у нашей гостьи шарф и пальто.

— Да, мэм! — весело ответила Пинки, и единорожка с удовольствием рассталась с тёплыми вещами, в которых уже становилось душно.

Кабинет Мини был оформлен почти так же, как и приёмная, но Рэрити с удовольствием отметила отсутствие камина.

— Дорогая, могу я ещё что-нибудь предложить? — спросила сидящая за столом земнопони, возясь с чайным сервизом. То, как она произнесла «дорогая», напомнило Рэрити маму. — Уверена, у нас есть свежая выпечка, Пинки всегда приносит её с собой и делится со всеми. Готова поклясться, что набрала уже десять фунтов с тех пор, как она начала тут работать.

— Спасибо, не стоит, — отказалась единорожка, усаживаясь в мягкое кресло напротив Мини. — Ваша помощница очень энергичная.

— Это мягко сказано, — ответила риелтор с улыбкой, которая больше всего выражала удивление происходящим. — Но она большой молодец. Когда я наняла её восемь месяцев назад, у меня была задолженность по бумажной работе за два месяца и никакой системы регистрации документов, если уж на то пошло. Такая у меня беда — организация хромает. И вот за четыре недели Пинки всё перебрала и с нуля сделала новую систему документооборота.

Мини передала единорожке богато украшенную чашечку из снежно-белого фарфора.

— Так, и что тебя сегодня к нам привело?

— Ну, я тут изучала один вопрос, расспрашивала местных предпринимателей и вот, — начала Рэрити, положив кусочек сахара в чай, — перешла к возможности открытия своего дела в Понивилле. Следующий шаг — разузнать насчёт наличия сейчас или в обозримом будущем пригодных мест.

Единорожка пригубила чай. Сахар ничуть не помог справился с горечью, но она не подала виду.

— Однако, судя по объявлениям на окнах, сильно мне на что-то рассчитывать не стоит. Всё же город маленький, я знаю, но…

— Ох, это всё жилые объекты, думаю, они тебя мало интересуют, — отсекла дальнейшие комментарии Мини, оторвавшись от обжигающе горячего чая, чей пар осел на очках кобылы. — Они все на краю города, далеко от рыночной площади. Но варианты есть, особенно пригодные для реконструкции. Могу я поинтересоваться, что за дело ты собираешься начать? Строго между нами, конечно же.

— Модный бутик, — после недолгого колебания ответила Рэрити, затем поставила чашку и посмотрела Мини прямо в глаза: — Розница для хороших вещей, сделанных на заказ и ко времени. Я сама буду придумывать новые линейки и производить пошив, так что мне нужно пространство под выставочный зал, примерочную, мастерскую… и было бы неплохо, если бы я ещё могла жить там, а не у родителей в западной части города.

Закончив, единорожка стала выискивать во взгляде Мини хоть намёк на презрение или насмешку. Она высматривала их у всех, с кем говорила, хотя и сама не понимала, почему всегда ожидала — даже боялась — их увидеть. Мини же, в свою очередь, была просто заинтригована.

— Проблема в том, — продолжила Рэрити, — что у меня нет средств строить что-либо с нуля. Надеялась на что-нибудь вроде магазинов у рынка с квартирками на втором этаже…

Кобылка запнулась, увидев, как сжались губы Мини.

— Боюсь, что таких на продажу и под аренду сейчас нет. Весь бизнес в городе довольно стабильный. Однако… — Она постучала копытом по столу, а глаза её блеснули. — Что твой бюджет говорит о реновации?

— Ну… — медленно начала Рэрити. — У меня пока есть только грубые прикидки. Ничего не могу сказать наверняка, но я закладывала бюджет на реконструкцию и декорирование интерьера будущей площади.

— Хвала Селестии, как же я люблю иметь дело с теми, кто думает наперёд, — радостно вздохнула Мини и направилась к одному из деревянных шкафчиков, что стояли вдоль стены. — Мы с тобой отлично сработаемся. Но прямо скажу: если ты не готова к реконструкции, то задачка предстоит непростая. Однако если ты согласна взглянуть чуть-чуть под другим углом…

Мини оглянулась и заговорщически улыбнулась единорожке:

— То, думаю, у меня есть чем тебя заинтересовать, — сказала риелтор, перебирая папки, а затем триумфально извлекла одну из них: — Ага! Вот она где. Прошу!

Получив папку, Рэрити начала смотреть содержимое и замерла, наткнувшись на первую же фотографию. В городах навроде Понивилля было мало незнакомых мест, но даже приезжие бы опознали это здание.

— Старая ратуша?

Карточка была явно постарше тех, что висели на окнах, да и снята с использованием профессиональной аппаратуры. Камера смотрела прямо на дом, словно фотографировали образец для исследования, а не здание для ознакомления и продажи. Подробное изучение документов дало ответ на эту загадку: все они были отмечены только печатями различных городских учреждений.

Сама постройка была уродливой и круглой, чем во всех смыслах разительно отличалась от принятых в Понивилле стилей архитектуры и оформления. Здание стояло на отшибе, фактически единственное на южном краю города. За всю свою жизнь в Понивилле Рэрити ни разу не слыхала, чтобы о нём кто-то заикался, не говоря уже об использовании. В школе она всегда считала, что ратуша должна была стать предметом глупых споров и историй от одноклассников, но они, как и взрослые, притворялись, что здания и нет вовсе. Словно старый ветхий сарай в конце участка, бельмо на глазу, абсолютно ни на что не годное. И ни разу за всю жизнь Рэрити не изменила своего мнения.

— Шутите? — изогнула бровь единорожка.

— Знаю, сейчас любоваться особо не на что, — ответила риелтор, снова принимаясь за чай. — Однако я считаю, что стоит присмотреться, и здание сразу окажется тем самым.

---

Мини быстро расценила кислую мину Рэрити как следствие от не впечатляющих фотографий и поняла, что одними словами внимание модистки не удержать, так что она не теряя времени уговорила единорожку прогуляться до ратуши. Рэрити согласилась, ведь и так весь день отдала изучению возможных вариантов. К тому же ей невтерпёж было покинуть душный офис Мини.

— На самом деле это одна из старейших построек в Понивилле, — объясняла риелтор, пока они пробирались по слякоти в южный конец города. — Хотя тебе это, возможно, уже известно. Из тех времён до наших дней дожили только ферма Эпплов и магазин Рича. В какой-то момент город перерос старую ратушу, и мэрия переехала в новое большое здание, в котором и находится по сей день. Впрочем, грех их винить: в теперешнюю ратушу можно целиком втиснуть старую и ещё место останется. Однако новую проектировали с оглядкой на предыдущую, и я уверена, ты заметишь у обеих черты Золотой эпохи. Кстати, вот и она!

Они стояли в начале длинной улицы, ведущей от рыночной площади к окраине города, прямо к дверям старой городской ратуши. Та даже отсюда нависала над рынком, словно зияющая пасть пещеры, а не реальное здание. Стены из какой-то тёмной некрашенной древесины за годы исключительно базового обслуживания в некоторых местах уже стали почти чёрными. Расположившиеся по обе стороны от входа строгие квадратные окна не отражали свет своими грязными стёклами, открывая вид в ещё более тёмные недра здания, скрывающиеся за мрачными стенами.

Коническая крыша из рассохшейся, почерневшей дранки уходила вверх к башенке второго этажа, чьи такие же квадратные, но маленькие окна бдительно, даже несколько зловеще взирали на окрестности. Венчала второй этаж ещё одна коническая крыша, чей прогибающийся свес поддерживали деревянные колонны. Выше была корона из колонн, повторявшая общую структуру здания и державшая последнюю коническую крышу. Вероятно, в те времена это считалось архитектурным изыском. Сейчас же здание выглядело как пародия на богатые, похожие на многоуровневые торты, башни, определявшие Золотую эпоху, закончившуюся более восьмидесяти лет назад. Если у ратуши когда-то и был шарм, то он давно исчез.

— Как видишь, до делового центра не так уж и далеко, — сказала Мини и повела Рэрити вдоль дороги к ратуше. — Всего два квартала. А с учётом доминирующей позиции здания на этой улице, думаю, тебе не составит труда о себе заявить.

— Да, мимо… не пройдёшь, — мрачно заметила единорожка. — Удивительно, почему никто там ещё не обосновался.

— Запрещено было, — прокомментировала риелтор, возможно, упустив сарказм в голосе Рэрити. — Десятилетиями она числилась на балансе города. И только в прошлом году нас со страховщиками уведомили, что здание теперь «bona vacantia». За пафосными словами скрывается простое «бесхозное имущество», дорогая.

— Никто не заявил на него права?

— Именно. После того как отсюда съехала горуправа, сменилось несколько владельцев из малого бизнеса, а потом здание забросили. Честно скажу, в детали не вникала. Мне лишь сказали, что за тридцать лет никто не предъявил на него права и таким образом теперь ратуша уйдёт с молотка. Если тебе интересно, уверена, что смогу для тебя что-нибудь раскопать.

— Хмм, — без энтузиазма издала Рэрити.

Они уже достигли конца дороги, и вот над ними возвышалась ратуша, и сейчас она выглядела гораздо выше, чем единорожка её помнила. Пусть и двухэтажное, это здание с этими исполинскими многоуровневыми крышами было определённо одним из самых высоких в Понивилле, а шпиль, возможно, было видно почти из любой точки города.

«Неужели такая уродливая мрачная постройка настолько стала частью окружающего мира, что мы перестали её замечать?»

— И с чего вы решили, что это место мне подойдёт? — спросила кобылка, скептически изогнув бровь.

— Проще будет показать, — ответила Мини, извлекая огромную связку ключей из-под шубы и направляясь к двери. Как и окна, та была квадратной и, похоже, выше большинства дверей в городе, также у неё было тонированное окошко, расположившееся чуть выше комфортного уровня. На поиск нужного ключа у Мини ушло неприлично много времени, и Рэрити уже начала дрожать, когда риелтор наконец-то нашла его — огромный, из толстого металла — и вставила в скважину. Кобыле пришлось немного повозиться с замком, но в итоге он сдался. К удивлению единорожки, дверь открылась с кратким, почти тёплым скрипом, и Мини повела её внутрь тёмного интерьера.

— Хотела бы я сказать, что мы словно в другое время попадём, — начала Мини, — однако боюсь, что за последние годы почти всё, что было внутри, продали на аукционах, чтобы покрыть издержки на содержание здания. Но я всё проверила и могу заверить тебя, что город хорошо о нём заботился.

Риелтор сдёрнула с занавесей тяжёлые простыни, которые раньше служили защитой, а теперь упали на пол с тихим шорохом. После Мини открыла эти невероятно плотные шторы, и серый дневной свет пробился сквозь окно в комнату, осветив большую часть первого этажа. Удивительно, но высокий сводчатый потолок при этом полностью остался в лапах тьмы.

Даже в лучах тусклого света было смотреть особо не на что. Огромный, без каких-либо изысков зал занимал почти весь первый этаж и оказался практически полностью лишён какой-либо мебели. Тут и там были разбросаны кучи ткани, вероятно, защищавшей давно проданные предметы интерьера. Древний выщербленный стол приставили к стене, поодаль стояли несколько стульев, которые готовы были развалиться от дуновения ветра, и последней, судя по очертаниям под белым покрывалом, стояла старомодная кушетка.

— Там в закутке лестница на второй этаж, а ещё дверь на кухню, — сказала Мини, зашагав в глубь зала.

Пол был укрыт коврами, но поверх них было столько пыли, что цвет их можно было разглядеть только в следах. То была ужасная мешанина красного, золотого и синего, выложены они были в композицию fleur-de-lis, что когда-то давно, вероятно, служило синонимом хорошего вкуса.

— Когда чиновники переехали, один из следующих владельцев подвёл к зданию все необходимые коммуникации и оборудовал всё для комфортной жизни. Холодильник давно не работает, но вот газовые плиты, уж поверь мне, раньше делали на века. Так что вот, ещё галочка в твоём списке. И только посмотри на этот простор! — Риелтор описала широкий круг, смотря в тёмные недра потолка, словно кобылка, которая только въехала в новый дом. — Я мало знаю о магазинах одежды, но готова поспорить, что ты найдёшь способ сделать тут отличный выставочный зал.

«Да, места здесь достаточно, хоть в этом не было причин сомневаться».

Рэрити осмотрела пыльное, захламлённое пространство и постаралась разглядеть в нём что-то ещё. И поначалу видела только грязь, разложение и уродливое убранство. Но затем она задумалась. Это же сродни оценке клиента. Цвета, формы, размеры…

«Чем декорирование интерьера отличается от выбора одежды? Подчеркни лучшие качества, а остальные спрячь подальше. Выдержи баланс эстетики и практичности».

Перед глазами детали начали складываться воедино, как если бы их рисовали прямо на пустом пространстве перед единорожкой. Бежевые поникены с одеждой встанут в ряд у фронтальной стены, стойки с одеждой, готовые к тщательному изучению блуждающими по залу покупателями. Можно сделать подиум и окружить его зеркалами, чтобы подгонять одежду под клиента. Слева искусно оформленный занавес может скрыть витрины с макияжем и украшениями. Еще один занавес, и вот уже есть роскошная примерочная для самых разборчивых будущих клиентов. Перед взором мелькали цвета, и каждый она примеряла на стены, словно выбирала одежду со стойки.

«Красный, золотой, голубой, нет, нет, нет, слишком ярко… зелёный, богини, только не его, точно не для этих стен… светлый и воздушный — вот что подойдёт. Нужно, чтобы ощущался простор».

Рэрити покачала головой, и видение пропало.

— Поверить не могу, но… потенциал есть, — неуверенно молвила она. — Вы сказали, что тут есть кухня? А что насчёт спальни и мастерской?

— Прошу сюда, — широко улыбнулась Мини, направившись к лестнице, скрывавшейся в дальней стене. — Всё зависит от твоих предпочтений. Тут есть подвал, но, вероятнее, он больше подойдёт под склад. Он не такой просторный. С другой стороны, второй этаж достаточно большой и, приложив определённые усилия, можно сделать там пару подходящих комнат. Хотя опять же, я слышала, что творческие натуры предпочитают студии. Так тебе определённо удастся сэкономить.

По лестнице они поднялись в короткий низкий коридор. С одной стороны была уборная, а с другой, как сказала Мини, роскошная, пусть и немного маленькая ванная комната. Дверь в спальню была прямо напротив них в конце коридора.

— Будь аккуратна, — предупредила риелтор. — Определённо надо было взять с собой фонарик. Замечу, что в комнате есть окна, и газовые лампы расставили с умом.

Она указала на украшенный орнаментами металлический бра с матовым плафоном и едва заметным барашком.

— Кстати, это аутентичные светильники из того времени, дорогая. К счастью, не было необходимости грабить это здание. Единственное, боюсь, что они старого типа — простые газовые горелки. Но сменить их на сверхъяркие газовые светильники, как те, что у каждого сейчас в доме, просто и недорого.

Мини открыла дверь, и они вошли в комнату.

— Секунду, дорогая, сейчас только окна открою.

С этими словами она направилась к противоположной стене, которую почти целиком занимали большое окно и несколько окошек. Занавески открылись, и перед Рэрити предстал второй этаж, почти такой же пустой, как и первый, только этому удалось остаться ещё более тёмным. По кругу комнаты расположились квадратные колонны, подпирающие балки конической крыши, вершина которой была сокрыта тьмой. Откуда-то из недр этой тьмы свисала на цепи узорная люстра. Второй конец цепи был закреплён у входной двери, предоставляя возможность легко опустить эту люстру и зажечь на ней светильники.

Комната была действительно большой, этого Рэрити отрицать не могла. В ней более чем предостаточно места для стола в пять раз больше того, что стоял у единорожки дома, для полок с тканями, для шкафчиков с аксессуарами, для зеркал и для…

Кобылка обернулась и увидела единственный предмет мебели, переживший все аукционы минувших лет: огромную, сделанную словно для принцесс, с пологом на четырёх столбиках кровать из массива чёрного дерева с небольшими позолоченными декоративными вставками и ярко-фиолетовым балдахином со стёганным одеялом. Риелтор стояла рядом с ней, улыбаясь ошеломлённой единорожке.

— Что-то подсказывало мне, что этот маленький бонус тебе понравится, — сказала кобыла. — Она, конечно, не родная, но определённо из того же самого периода; возможно, наследство от какой-нибудь зажиточной семьи. Слышала, одна особа в городе на неё волком смотрит, ждёт, когда её выставят на аукцион. Не буду осуждать, если ты её огорчишь, но на твоём месте я бы заменила матрас на более современный.

Рэрити энергично закивала. Она и представить не могла, как десятки лет назад делали матрасы, но предположила, что металла в них было больше, чем того следовало. Кобылка уже была готова об этом поговорить, но услышала резкий металлический лязг, донёсшийся снизу, а затем стон открывающейся двери прокатился по лестнице.

— Что это было? — спросила Рэрити, отчего Мини сконфуженно наклонила голову. — Мне кажется, тут есть кто-то ещё. Снизу был какой-то шум.

Единорожка взглянула в тёмный коридор, на уходящие во мрак ступени. Она навострила уши, пытаясь услышать хоть намёки на шорох. Точно сказать она не могла, но в глубине души задавалась вопросом: слышала ли она едва уловимый ритмичный топот копыт по старому ковру, движущийся в сторону лестницы, словно в поисках тех, что потревожили занавеси на окнах и впустили свет вовнутрь?

— О, это, должно быть, дверь в подвал, — пробормотала Мини, вырвав Рэрити из напряжённого вслушивания, и направилась в коридор. — Пойду посмотрю, может, действительно кто заинтересовался нами; однако множество городских смотрителей в отчётах писали, что при очередном осмотре здания находили дверь в подвал открытой. Либо её от времени перекосило, либо замок барахлит. Удивительно, что они до сих пор не справились с этой проблемой. Но, к счастью для тебя, дорогая, отремонтировать такое будет дёшево. Если захочется, конечно.

---

Рэрити с умеренным энтузиазмом позволила Мини показать оставшуюся часть этажа. Ванная, которую риелтор описала как «маленькую», оказалась раза в два больше той, что единорожка делила с мамой, папой и сестрой, плюс в ней были всякие диковинки, присущие домам знатных пони, которые Рэрити видела только на иллюстрациях. А от удовольствия лицезреть пусть и бестолковую, но искусно сделанную медную ванну у единорожки чуть не случился обморок. Кухня, совмещённая с умывальной, также была уставлена антиквариатом, но, с учётом того, что Рэрити и не рассчитывала заниматься здесь ресторанной готовкой, должна была сослужить хорошую службу.

Как и предупреждала Мини, подвал годился только под склад. Потолок был такой низкий, что единорожка чувствовала его гривой. К тому же, кроме до обидного пустых винных стеллажей, расположившихся вдоль одной из стен, в углу были свалены только куча старых картин да какие-то деревяшки. Однако с учётом всего места наверху было не так обидно терять подвал в качестве рабочего пространства.

Покинув ратушу, Рэрити оценила внешний вид постройки, так же как до этого вид главной залы. Он, конечно, был зловещим, но, использовав немного краски — или очень много краски — и внеся небольшие изменения в фасад, можно было заставить пони снова обратить свой взор на здание.

«Даже больше, — подумала она. — Уверена, что смогу снова превратить это здание в жемчужину города, утончённую красу, достойную восхищения».

Однако было ещё над чем подумать, о чём Рэрити и сказала Мини, когда их пути разошлись. Земнопони не стала давить, за что будущая кутюрье была ей благодарна. Тем не менее, ещё одна часть пазла оказалась куда более обещающей, чем Рэрити могла предположить. Всё больше и больше начинало казаться, что открыть свой собственный бутик было не таким уж и невозможным делом.

«Думаю, можно подурачиться и придумать ему имя, — замечталась Рэрити. — Не спугну же я удачу?»

Глава 3: Новоселье

Со свистящим вздохом Рэрити плюхнулась на старую кушетку. Прикрыв глаза, единорожка нежно потёрла их ногой. Казалось, всё её тело задышало вместе с ней, когда она наконец расслабилась, пусть и осознавая, что боль в спине и шее ударит утром с новой силой.

Открыв глаза, она увидела едва различимые в тени панели на потолке. Рэрити не могла дождаться, когда уже наконец скроет большую часть этого безобразия, хотя естественная затенённость дома сама неплохо с этим справлялась. За высокими фасадными окнами солнце из последних сил отказывалось тонуть в пелене облаков, которые словно тянули его вниз, чтобы спокойно властвовать в ночном небе. А в старой ратуше единорожка готовилась стать первой пони за тридцать лет, решившейся провести там ночь.

Терпение никогда не являлось сильной стороной Рэрити, так что когда Мини оставила ей эту дразнящую возможность, единорожка уже не могла выкинуть её из головы. Она постоянно представляла, как обновит ратушу и вернёт её на уста городским жителям. Порой она даже так увлекалась, что начинала рисовать концепты реставрации здания вместо дизайнов платьев, которые собиралась там продавать.

— Возможно, собиралась продавать, — поправила она сама себя, но, несмотря на решимость подойти к вопросу с умом, Рэрити уже знала, что всё решено.

Да, ратуша была не идеальной, но было ли хоть что-то в этом мире? Она знала, что придётся поработать, иногда даже в ночь, но никогда раньше такие трудности её не стращали.

Так или иначе переломный момент наступил где-то через неделю после того, как Рэрити посетила Мини. Стояло редкой красоты безоблачное утро, и солнышко светило в окно её спальни. Мама приготовила на завтрак зелёный чай и так обожаемые единорожкой клюквенные печенья, а Рэрити ещё даже не спустилась вниз. После завтрака она ощутила первые признаки вдохновения, что звало бросать всё и творить. И вот единорожка взяла чашку чая, ушла к себе и начала готовиться, просматривая модные журналы и периодические издания, которые она купила в Мэйнхеттене, но к которым так и не нашла в себе сил притронуться. Однако стоило только Рэрити начать рисовать скетч, как в комнату вошла мама.

— Мам, — произнесла единорожка, остановив карандаш прямо посреди описываемой им арки. Плечи Рэрити напряглись, отчего она окончательно отвлеклась от работы. — Что такое?

— Ой, да ничего особенного. Просто интересно, может, тебе чего нужно?

— А, нет, спасибо, ничего не нужно, — отвернулась к столу Рэрити.

— Хорошо, понятно… А так вообще? Может, у тебя тут прибраться сегодня?

— Нет, у меня всё хорошо и в комнате чисто. Я просто пока поработаю.

— О, конечно, дорогая, давай-давай, — сказала мама, и единорожка очень понадеялась, что на этом всё и закончится.

Но Куки не ушла. Вместо этого она прошла немного в комнату и огляделась, словно искала что-нибудь, нарушавшее порядок вещей, что она могла поправить. Затем направилась уже было к двери, но остановилась и подошла к столу.

— Над чем корпишь? — последовал вопрос, и Рэрити поняла, что этим утром о работе можно забыть.

У мамы сегодня было то самое настроение, когда она просто хотела побыть вместе с дочерью и о чём-нибудь с ней потрещать. В такие моменты разочарование уравновешивалось пониманием. Рэрити не могла винить её за желание побыть рядом. К несчастью, Куки, похоже, никогда не приходило на ум, что этим она не оставляет единорожке никакой возможности побыть «в ударе».

И вот, проведя всё утро за бестолковыми разговорами с мамой, Рэрити осознала, что будет так терять целые дни продуктивной работы неделями напролёт, если продолжит жить под одной крышей с родителями. А может, даже и больше, когда Свити Белль подрастёт и станет требовать больше внимания.

Пора было покинуть родное гнездо. Уже давно, на самом деле. А она сидела и мялась перед самым удачным шансом за два года безработицы. Нет, хватит, настало время прекратить ждать несбыточных желаний, закатать рукава и схватить за рога то, что было здесь и сейчас. На следующий день она пошла к Мини.

Дальше была рутина. Бесконечная бумажная волокита и переговоры с разными пони, но Мини была её путеводной звездой и помогла всё это преодолеть.

— Кстати, я нашла ещё пару грантов, которые смягчат первичные затраты, — сказала та, когда Рэрити пришла объявить о своём решении. — Так как старая ратуша является объектом исторического наследия, можно подать заявки на получение специально учреждённых для их поддержания выплат.

С этими словами она вручила единорожке несколько аляповатых буклетов.

— Этот из Кантерлотского исторического общества. Их цель — сохранение первозданного вида исторических объектов. А вот это вообще местный грант от Филси Рича — «Богатое историческое наследие»^[1], — закатила Мини глаза. — Его личный проект. Суть в том, чтобы ретрограды не топили местную экономику, защищая исторические постройки от частников.

— Но ведь они ограничат мою свободу в реконструкции здания?

Рэрити и представить не могла, как можно было развивать яркую дизайнерскую фирму в здании, которое выглядело как реликт из прошлого. Если бы это был действительно идеальной сохранности пример постройки Золотой эпохи, тогда ещё ладно, но её ратуша точно сюда не подходила…

— Ой, не стоит об этом сильно беспокоиться, дорогая. Она же не в первозданном виде до нас дошла. Далеко не в первозданном, если на то пошло. Ричу, думаю, будет абсолютно всё равно, а Историческому обществу хватит уверений, что ты восстанавливаешь её былое величие. Уверена, наш мэр одобрит твою заявку на этот грант.

И, к удивлению единорожки, она получила обе субсидии, что дало ей даже больше средств для старта, чем она ожидала. Через неделю родители помогли Рэрити с переездом. Мебели у неё было немного: сказывалось ограниченное пространство комнатушки в отчем доме, так что ей предстояло ещё найти способ создать уют на новом месте, а в конечном итоге и вид укоренившегося заведения. Пока же все, кто помогал единорожке переехать, пошли по своим делам, оставив её одну в новом доме.

Доме. Она была дома. Теперь это её дом. И, несмотря на усталость, Рэрити могла только возбуждённо думать о перспективах.

---

Рэрити лениво постукивала по стоящей рядом чашке горячего чая. Стол перед ней был завален набросками, на большинстве из них были пометки масляными карандашами всех возможных цветов. Сжав губы, единорожка собрала листы в стопку и положила на стул. Она взглянула на настенные часы кафетерия. Не то чтобы Флаттершай опаздывала, но она задерживалась уже на десять минут.

«Вряд ли что-то серьёзное, — думала Рэрити, отпивая ещё глоток остывающего чая. — Поди, что-нибудь со зверьками приключилось. Надеюсь, что она всё же придёт».

Ей нужен был кто-нибудь, кто выслушает её идеи, ведь если придётся одной вариться в них ещё день или два, то она просто сойдёт с ума.

В этот момент распахнулась дверь и внутрь вошли две пони, быстро закрывшие её за собой, дабы не пустить в кафе поток ледяного воздуха. Рэрити подняла голову и улыбнулась: одной из вошедших оказалась Флаттершай. Единорожка помахала, привлекая внимание подруги. Вторая кобыла тоже заметила Рэрити и пошла вслед за пегаской.

У неё была оранжевая шёрстка и русая грива. Рэрити узнала в ней яблочную фермершу, что обычно продавала свой урожай на рынке. Единорожка даже вспомнила, что пыталась заводить с ней разговор в те редкие моменты, когда покупала яблоки для родителей, но та всегда оказывалась довольно раздражённой и явно не настроенной на праздную беседу. Когда они с Флаттершай достигли стола, Рэрити с ужасом осознала, что не может вспомнить её имя.

— Привет, Рэрити, — поздоровалась пегаска. — Как день?

— Прекрасен как никогда, — широко улыбнулась единорожка. — Даже на улице немного потеплело, не заметила?

— Потеплело? Такой дубак; эта Хоарфрост нас, походу, заморозить решила, — сказала земнопони, покачав головой.

В отличие от Флаттершай, на которой были бледно-зелёный шарф и в тон ему утеплённые наушники, подаренные ей  Рэрити в прошлом году, на кобыле была только потрёпанная ковпоньская шляпа.

«Вот и ещё один потенциальный клиент», — про себя пропела единорожка.

Перед глазами мелькнул простоватый костюм в зелёно-коричневых тонах — работа непривычная, но может вполне подойти фермерше. Рэрити отмахнулась от него и сфокусировалась на беседе.

— Я, кстати, Эпплджек. Кажись, встречались уже, да? — протянула кобыла необутую ногу. Остатки серой слякоти, что устилали дорогу, капали с неё, и единорожка аккуратно обхватила ногу в сравнительно чистой области лодыжки.

— Рэрити, — ответила единорожка, ощутив облегчение от того, что ей не придётся притворяться, будто она помнит имя Эпплджек. — Да, мои родители постоянно закупаются в вашем ларьке, хотя меня обычно с ними не бывает.

— Тем не менее, рада это слышать, — широко ухмыльнулась фермерша.

— Я взяла на себя смелость и заказала тебе как обычно, Флаттершай. Не составишь нам компанию, Эпплджек? — пригласила Рэрити, указывая на стол. — Думаю, мы найдём ещё кресло для тебя.

— Спасибо сердешно, но мне надо бежать. Просто по пути было с Флаттершай.

— Эпплджек зашла посмотреть на одну из моих колли, которая недавно ощенилась такими милыми щенятами. Думает одного себе взять для фермы.

— Уже и не помню, когда у нас была хорошая пастушья собака, — согласилась Эпплджек. — Бранди была собакой что надо, лучшей, но она перестала справляться с работой после того, как… В общем, давно не было, вот и усё. Да и для Блум, думаю, хорошо будет. Ещё молодая животинка, с которой можно побегать, поиграть.

— Блум? — растерянно спросила Рэрити.

— Эппл Блум, моя младшенькая сестра.

— О, у тебя есть маленькая сестра? — спросила Рэрити. — Какое совпадение, у меня тоже. Свити Белль. Ох, её лёгким можно только позавидовать. Я и переехала-то, только чтобы насладиться покоем и тишиной.

— Да, в таком возрасте шороху они могут навести, — усмехнулась Эпплджек. — А куда переехала?

— В старую ратушу. Собираюсь сделать из неё модный бутик.

— Ратушу? — сконфуженно подняла бровь фермерша. — Ту, что в центре города?

— Нет, в ту, что поменьше, на юге от рыночной улицы, — объяснила Флаттершай. — Мэрия была раньше там, пока не построили новую.

— А, тот дом! Так там была мэрия? Хэйсид и Бабуля всегда называли её старой галереей.

— Старой галереей? — с любопытством спросила единорожка. — С чего бы это?

— Да кто ж знает? Хэйсид у нас подрабатывает и упоминал, что раньше обслуживал её. Всё время стращает, что уволится и уедет, и всё из-за неё. Так что я была рада услышать, что кто-то в ней обосновался. Оказалось, это ты.

— Уволиться? С чего бы это?

— Просто не нравится она ему. Думаю, работа была не ахти, от города, все дела. Но концы с концами сводить как-то надо, — пожала плечами Эпплджек. — Что же, магазин одежды открываешь? Надо будет заглянуть. У нас шкафы ломятся от тряпья, которое бы подлатать неплохо или уж новое купить. Да и Блум только успевай одёжку менять.

— Буду рада, — засветилась Рэрити.

— Что же, тогда ждём открытия, — кивнула фермерша. — Ну ладно, мне пора. Было приятно познакомиться, Рэрити.

Затем она повернулась к Флаттершай:

— Позовёшь тогда, когда щенка уже можно будет забрать, хорошо?

— Конечно, — улыбнулась пегаска. — Ещё увидимся, Эпплджек.

— Что же, а она довольно милая, — произнесла единорожка, когда фермерша покинула кафе.

— О, очень милая, — ответила Флаттершай, садясь напротив подруги. — Я помогала её семье с животными с тех пор как переехала в Понивилль. Надеюсь, ты поможешь им с одеждой, когда откроешься. Стиль — это, конечно, не её, но в последние пару лет они прямо совсем себя запустили.

— Думаю, мы с этим что-нибудь сделаем, — заверила единорожка, отбросив назад локон своей гривы. — Местное покровительство окажет существенную помощь на первых порах. За следующие несколько лет мне предстоит покрыть ещё много затрат.

— Рэрити, у тебя всё в порядке? — спросила пегаска, заметив, как внезапно нахмурилась подруга.

— Ох, конечно, дорогуша. Просто думаю о том о сём. Надо перестать постоянно беспокоиться о будущем, а то совсем загонюсь. Просто затея настолько рисковая, что я уже не смогу в глаза родителям смотреть, если она не выгорит. Они и так столько всего сделали.

— Уверена, всё будет отлично, — совершенно искренне сказала Флаттершай.

Подошёл официант и поставил перед ней чашку чая. Пегаска его поблагодарила и с упоением втянула землистый запах.

— Ты вроде говорила, что хочешь услышать моё мнение о чём-то?

— Не просто о чём-то…

Рэрити достала листок, весь исписанный небрежным курсивом, который почти везде был затем раздражённо перечёркнут.

— Я не могу решить, как назвать магазин, — проворчала она, тиская полупустую чашку чая. — Посмотри, может, какие из этих вариантов наведут тебя на мысль, но, честно говоря, они мне не нравятся. Думала выбрать «Редкие дизайны», но звучит как-то не вдохновляюще. «Искусство Шитья» слишком длинное, плюс, не представляю, как из этого можно сделать что-нибудь запоминающееся для рекламных целей. «Понивилль Кутюр» слишком скучно, а «Жемчужная нить» слишком безвкусно…

Рэрити отбросила перо, затем откинулась на спинку стула и со вздохом потянулась.

— Вообще, хотелось бы как-то обыграть в названии само здание, его отношение к Золотой эпохе, но я не знаю как. Когда думаешь о тех временах, на ум сразу приходят весенний задор, украшения, высшее общество, любившее занятия спортом на свежем воздухе… — тут она посмотрела на Флаттершай, которая внимала каждому слову, но так ничего сама и не сказала. — Ох, прости меня, пожалуйста, я тебя уже утомила, да?

— Совсем нет, — искренне ответила пегаска.

— Тогда что думаешь?

— Ну-у, названия… неплохие, — заколебалась кобылка. — Но соглашусь, они не подходят. Хотя не уверена, что у меня есть идеи получше.

— Не проблема, — сказала Рэрити и положила листок в стопку к остальным. — Знаю, что в конечном итоге что-нибудь придёт на ум. А пока скажи, что думаешь насчёт этих цветовых палитр? Я сократила их до пяти-шести, но мне нужен объективный взгляд. Скажи, как считаешь, они будут смотреться в конце улицы, идущей от рыночной площади?

Флаттершай брала лист за листом и после пристально взгляда откладывала их в сторону.

— Мне кажется, вот это самое-самое, — наконец объявила она, указав на цветовую схему из бледно-голубых, фиолетовых и розовых тонов, подчёркнутых золотым цветом.

— Знаешь, я тоже так считаю, — улыбнулась Рэрити и удовлетворённо забрала листы. — Она просто кричит о культурном легкомыслии, да? Ой, жду не дождусь, когда закончу с интерьером, ты даже представить не можешь, какая там внутри тоска…

---

Радостная Рэрити, покинув кафе, оказалась на рыночной площади. После пережитого от переезда и бумажной волокиты стресса она и не представляла, как же ей было необходимо просто выйти из дома и поговорить с кем-нибудь. Шествуя мимо ярких и цветастых ларьков, она развлекала себя тем, что представляла каждому из встретившихся пони новый, идеально скроенный наряд.

Она свернула на юг, и бодрая рысь замедлилась до неохотного шага. Её дом находился в конце пологого склона, и его резкие линии вкупе с тёмными окнами выглядели почти враждебно на контрасте с энергичным рынком, что остался у кобылки за спиной. Ратуша больше походила на сторожевую башню, которая скорее отваживала, нежели приглашала идущих по улице пони. Рэрити вздрогнула, но отбросила мысль прочь. Не было больше места страху. Она сделала решительный шаг. Магазину быть, и она не даст угрозе провала и его последствиям её замедлить.

Рэрити считала, что именно от этого ей так тревожно, пока не положила копыто на ледяную дверную ручку. В этот самый момент её охватило внезапное и наистраннейшее ощущение, будто бы она забыла постучать, словно это была дверь к крайне недружелюбному соседу, и единорожка выкажет немыслимую невоспитанность, если просто войдёт без спроса.

«Ну, я же только заехала», — попыталась рационально объяснить ситуацию Рэрити.

Пройдёт ещё время, прежде чем она действительно будет «возвращаться домой». Единорожка фыркнула и попыталась открыть дверь.

Она была заперта. Рэрити нахмурилась и подёргала ручку сильнее. Замок скрипел, но открываться отказывался. От раздражения и негодования кобылка приоткрыла рот. Она не собиралась закрывать дверь, уходя в кафе. Это же Понивилль, в конце-то концов. Ограбление в дневные часы здесь было чем-то столь маловероятным, что Рэрити, как и её родители и их соседи, выработала действительно сомнительную привычку: уходя, оставлять входную дверь открытой. Они просто жили в таком городе, который все видели как уютное, безопасное место, где они выросли, а не какой-то оживлённый мегаполис с плохим управлением.

К тому же после проверки кармашков пальто непонимание единорожки только усилилось: в них не было ключа. Рэрити сразу задалась вопросом: как же ей удалось закрыть за собой дверь без ключа?

«Должно быть, старый замок заклинило, когда я захлопнула дверь. Видимо, так».

Иначе и быть не могло — механизм как-то закрылся сам.

Это, однако, означало, что попасть внутрь она теперь сможет только через чёрный ход позади здания. А это, в свою очередь, означало, что ей придётся пробираться сквозь очень, очень, очень высокие сугробы, окружавшие стены. В отчаяние пнув дверь, Рэрити зарычала и отвернулась прочь. Мгновение спустя она услышала тихий, едва различимый щелчок, за которым последовал скрип отворяющейся двери.

Единорожка развернулась и посмотрела на вход. Дверь чуть-чуть приоткрылась, ровно настолько, чтобы можно было заглянуть внутрь…

«Или стоящему внутри посмотреть наружу», — подумала она и сразу же оборвала эту мысль.

— Мда, и какой же смысл тебя запирать, если всё равно сама откроешься, а? — спросила единорожка.

Однако дверь, похоже, была не настроена отвечать. Рэрити вошла внутрь и презрительно закрыла её пинком.

Пройдя глубже в здание, кобылка поёжилась от странного ощущения, будто ратуша окутала её. Воздух был спёртым, почти маслянистым. Огромные уродливые шторы как будто поглощали весь свет, пробивавшийся вовнутрь, даже будучи открытыми, насколько это было возможным.

— Ими займусь в первую очередь, — проворчала себе под нос Рэрити, положив пальто на софу.

Кобылка отправилась на кухню, единственное место, где было достаточно естественного света для работы. Сев за стол, единорожка достала охапку буклетов, каталогов и форм для заказов и принялась за работу.

Постепенно день начал клониться к ночи и мрак внутри начал сгущаться. Рэрити хотела закончить ещё кое с чем, прежде чем идти спать, поэтому решила, что пора зажечь лампы. Поднявшись со стоном, она размяла задубевшие мышцы. В прошлые ночи она ложилась рано и ещё ни разу не зажигала бессчётные светильники по всему зданию, но к этой рутине ей надлежало привыкнуть как можно скорее.

Рэрити подняла взгляд к четырём лампам, подвешенным на равном расстоянии вдоль потолка. Это были увеличенные копии светильника, что украшал комнату (её комнату) на втором этаже. Смущало то, что ламп было не пять или шесть, как должно бы, ведь все знали, что архитектура Золотой эпохи неприемлила цифру четыре в любых её проявлениях, так как она вела к квадратам и разрушала повсеместный стиль модерн. Кто бы ни пытался подражать ему при проектировании здания, он плохо справился со своей работой, с учётом всех квадратных дверей и окон, которые были присущи викторнейанскому периоду. И это Рэрити намеревалась исправить в ближайшем будущем.

Отбросив секундный наплыв раздражения, единорожка сфокусировалась на хрупких пыльных цепочках, державших матовые кристаллы люстры, и потянула за них. Они пискнули, как напуганные мыши, и опустились вниз примерно на дюйм, уведя за собой тонкие рычаги, к противоположным краям которых были подвешены точно такие же кристаллы. Рэрити повернула уши к ближайшему светильнику и услышала тихое-тихое шипение газа, мчащегося по изящным медным венам, сокрытым среди запутанной конструкции люстры.

Рэрити облегчённо вздохнула. Ей сказали, что Понивилльская газовая служба восстановит подачу газа в дом к дате заезда единорожки, но с муниципальными службами ни в чём нельзя быть уверенным, и Рэрити боялась самой мысли, что придётся хоть сколько-то просидеть без такой простой и удобной вещи, как свет.

После сухого скрипа на кончике каминной спички, которую Рэрити держала в магическом захвате, зародился огонёк. Единорожка подожгла от неё ещё несколько спичек и после этого осторожно левитировала их к матовым плафонам люстры. Она, конечно, могла сразу зажечь магией факелы, но с левитированием у неё отношения складывались лучше, чем с любой другой формой колдовства, к тому же это и так было проще, чем спускать люстры вниз одну за одной и поджигать каждый факел, как пришлось бы делать земнопони. За десятком хлопков последовали яркие всполохи, и газовые горелки зажглись. Рэрити левитировала спички вниз, а комнату заполнил золотой свет.

К сожалению, открытое пламя ламп старой системы освещало потолок куда лучше, чем пол, и комната осталась в скорбном полумраке, даже когда единорожка зажгла настенные светильники. Центр зала, равноудалённый от стен и потолка, вообще остался в тени. Пламя танцевало за холодными матовыми плафонами, отчего свет сплетался с тенями в немного головокружительном зрелище.

Тем не менее, свет был, и его пока хватало. Рэрити повторила те же действия на кухне и в спальне на втором этаже, где она собиралась сделать основную часть оставшейся на сегодня работы. Единорожка зажгла последний светильник, посмотрела в открытое окно на Понивилль и задумалась, что ощущали жители, завидев, как Старая ратуша ожила впервые за десятки лет. Городок с радостью забыл о тёмном остове, но теперь он внезапно ожил и засиял своими окнами поверх крыш других домов, словно провозглашая: «Я всё ещё здесь».

Даже сейчас Рэрити видела, что своими действиями вызвала маленький интерес. Немногочисленные проходившие мимо пони притормаживали у дорожки к ратуше и удивлённо смотрели на неё. Если бы они ходили не поодиночке, то наверняка бы указали в сторону ратуши и начали бы обсуждение, прежде чем пойти дальше. Рэрити была не против.

«Пусть у них зародится любопытство, — подумала она. — От Мини и остальных, с кем я говорила, пойдёт молва. Ей народ покормится немного, а потом я заманю всех весенней распродажей, равной которой они раньше не видали».

Рэрити немного похихикала, представляя грядущие перемены и реакцию города. Это будет потрясающе.

«…должно быть потрясающе».

Сумерки постепенно уступили место темноте ночи, и последние вечерние скитальцы нашли приют в своих домах. Улицу поглотила тишина. Кобылка покачала головой, поняв, что снова замечталась.

— Рэрити, ну в самом деле, ты ничего не сделаешь, если постоянно будешь отвлекаться, — укорила она себя.

Единорожка уже было собралась закрыть шторы, когда увидела тень в конце улицы, на рыночной площади. Рэрити заинтересованно замерла. В поле зрения вошёл пони и остановился среди закрытых палаток. Единорожка едва могла его различить в тусклом свете окон близлежащих домов. Пони смотрел туда-сюда, между движениями были большие паузы, словно он искал знакомое место, но никак не мог найти.

Затем он повернулся к ней, и пусть Рэрити никак не могла разглядеть его глаза, она представляла, как они были устремлены на яркие окна ратуши, а именно на окошки второго этажа, которые сияли, будто маяк, и на неё, стоящую в свете этих окон.

Огни ламп вздрогнули, словно оглушённые сильным порывом ветра, от которого плафоны не особо защищали, или от сбоя в системе газоснабжения. В комнате потемнело, но факелы быстро восстановились. Вместе с их огнями задрожала и Рэрити. Она не имела понятия почему, но ей очень не нравилась мысль, что этот пони на неё смотрит. Он всё ещё стоял там, на дороге, и смотрел на неё…

«Нет, на дом, не на меня», — говорила она себе.

Пони повернулся и начал идти в сторону ратуши; его подбородок слегка приподнят, словно взгляд незнакомца был сфокусирован на верхних окнах.

Рэрити отпрянула к стене, стремясь остаться незамеченной, но всё же желая посмотреть, что будет делать этот пони. Было в его походке что-то тревожащее, но единорожка не могла понять, что именно. Складывалось впечатление, что он хромал на все четыре копыта, как будто был изъян в его мускулатуре или телосложении, и походка его выдавала с потрохами. Пони то и дело слегка запинался или останавливался и жутко трясся, прежде чем снова продолжить путь. И когда он приблизился достаточно, Рэрити поняла, почему: было уже начало зимней ночи и температура упала гораздо ниже нуля, а на бедняжке не было никакой одежды. Единорожка выдохнула, приложив копыто ко рту, в сердце зародилась жалость.

«О чём ты только думаешь, а? Богиня милосердная, у меня есть несколько тёплых вещей в коробках внизу, я должна…»

Пони остановился в тени последнего дома на краю города. Взгляд его сместился вниз, а голова медленно крутилась из стороны в сторону, словно пони озадаченно изучал ратушу. Он был уже достаточно близко, и Рэрити разглядела, что это был земнопони розового цвета, хотя с учётом освещения трудно было сказать наверняка.

«Пинки Пай? — подумала единорожка, сконфуженно изогнув бровь. — Что она тут делает? Может, Мини что просила передать?»

Словно ощутив немой вопрос, пони снова поднял взгляд и на этот раз, Рэрити была абсолютно уверена, посмотрел прямо на неё. Единорожка встала перед окном и словно попала под холодный сквозняк, гуляющий по комнате. Она помахала копытом и постаралась улыбнуться, но всё это ощущалось наигранным. Что же во взгляде этого пони такое было, отчего дыхание сбивалось в горле?

Пони не помахал в ответ. Он просто продолжил стоять и смотреть, отчего Рэрити начинало становиться не по себе. Лица она разглядеть не могла, но чувствовала себя почти как в тот раз, когда она ещё была кобылкой и мама поймала её за декорированием новых занавесок. Тогда беглого взгляда хватило, чтобы понять: на неё был направлен неописуемый гнев. В этот раз было даже хуже. На его пути не стояла материнская любовь или чувство привязанности, это была необузданная беспричинная ярость.

Рэрити быстро попятилась назад. Её дыхание участилось, ноги слегка задрожали, и ей пришлось твёрдо заставить себя успокоиться, выверяя каждый вдох и выдох с усиливающейся осторожностью. Покачав головой, единорожка скривилась от всей глупости произошедшего. Пинки не могла её заметить, вот и всё… Просто не увидела, как ей помахали. Рэрити нужно было пойти вниз и узнать, что привело земную пони, может, предложить ей чая, а потом отправить домой.

«Охо-хо, — подумала единорожка, вспоминая неуёмную энергию помощницы Мини, и вышла в тускло освещённый коридор. — Наверно, лучше сказать, что я уже слишком устала, чтобы искать чайные принадлежности».

Она пошла вниз, проходя мимо светильников, чьи огоньки качались туда-сюда, словно неугомонные хвосты.

Однако стоило ей ступить в главный зал, как единорожка обомлела. Входная дверь была нараспашку, и за ней виднелась тёмная улица. Рэрити просто смотрела на неё, ощущая порывы холодного ветра, врывавшегося в дом и грозящего задуть факелы. Огни начали сотрясаться, словно агонизируя от холода.

Единорожка сморгнула и осмотрелась по сторонам. В зале никого не было, и она направилась к двери, резко переводя гневный взгляд из стороны в сторону. Рэрити ожидала увидеть Пинки Пай, чья светлая улыбка разогнала бы неуютные тени, стоящую где-нибудь рядом и готовую сорваться навстречу единорожке. И в тот момент Рэрити была бы совсем не против такого исхода.

Но, будь то Пинки или ещё кто, пони уже ушёл, оставив улицу совершенно пустой.

Рэрити посмотрела вдоль всех троп, просто чтобы удостовериться. Правда, снизу ей уже не была видна целиком дорога до рыночной площади, но в поле зрения единорожки абсолютно точно не было видно никаких пони, чьи дела заставили бы их ночью покинуть дом. Изо рта у кобылки вырывались клубы пара, да и сама она уже дрожала от холода. В голову закралась неприятная мысль, что та пони могла заметить открытую дверь и зайти внутрь, пока Рэрити спускалась вниз. Она могла быть сейчас прямо у неё за спиной. Судорожно вздохнув, единорожка вернулась назад и повернулась, закрывая за собой дверь.

В комнате никого не было. Пламя светильников успокоилось. Рэрити подёргала старую дверь, чтобы удостовериться, что язычок замка встал на место, и закрыла его, решительно кивнув головой. А затем вздохнула.

«Пошла она, эта распаковка, — подумала кобылка. — Подождёт до утра».

Веки единорожки уже налились свинцом, и было очевидно, что она уже не сможет заниматься сегодня каким бы то ни было тяжёлым трудом. Но прежде чем выключить все лампы и погрузить дом во мрак, Рэрити обошла каждую комнату и даже спустилась в подвал, чтобы удостовериться, что в доме больше никого не было.

Глава 4: Картины

Негромкий металлический щелчок пронзил тишину выставочного зала бутика Рэрити, а затем послышался тихий механический звук. Безвкусное шипение пропало, чуть только игла коснулась края виниловой пластинки, и уже скоро по комнате разлилась размеренная трель скрипки. Рэрити улыбнулась и пошла прочь от граммофона. То была новая модель, окрашенная в глубокие тёмные и ярко-золотые цвета. Позади него виднелось множество прислонённых к стенке плоских коробок с зеркалами, которые единорожке ещё предстояло установить по всему магазину. В центре зала стоял массивный стол, раза в три больше её прошлого стола. Половина его  была завалена тканями различных оттенков светло-голубого, розового и фиолетового. После ещё одного утра с Флаттершай Рэрити так и рвалась в бой.

На противоположной стороне стола возвышалась новенькая профессиональная швейная машинка. Старшая модель, заказанная напрямую у производителя в Мэйнхеттене. Её красное покрытие сияло в свете люстр. И хотя сейчас был полдень, а Рэрити наконец сорвала и выкинула отвратительные шторы, удушавшие окна, для работы ей всё равно был необходим свет ламп.

Вокруг единорожки с потолка уже свисало шесть огромных портьер, образующих первые зоны в выставочном зале и закрывающих пустые и необъятные просторы у потолка. Рэрити надеялась, что не обманывает себя мыслями и зал с этими переменами действительно ощущался тёплым и уютным.

«Хотя тепло может быть просто от огня светильников», — подумала единорожка, вздохнув, и помахала перед собой куском ткани.

Лампы работали всего пару часов, а в комнате уже стало значительно жарче. Рэрити придётся аккуратно их использовать, чтобы не допустить духоты и жары в помещении после открытия, отчего единорожка задумалась, сможет ли пара окон в крыше решить мерзкую проблему затенённости магазина, пусть и только в дневные часы. Однако с этой бедой, как и с остальными, связанными с внешним видом ратуши, до весны ничего не поделаешь, и Рэрити осознавала, что ей придётся выкрутиться как-то иначе.

Подойдя к столу, единорожка положила копыто на напольную педаль машинки, та затарахтела, и Рэрити начала скармливать ей ткань. Последние несколько недель кобылка провела за измерениями и продумыванием внутреннего убранства, ожидая, когда приедут материалы. Она надеялась, что сможет украсить выставочный зал до конца месяца. В конечном итоге мастерская переедет наверх, но пока единорожка хотела быть в эпицентре перемен.

Вдруг позади неё в дверь сильно постучали, и швейная машинка снова замерла.

«Кстати, об украшении выставочного зала», — возбуждённо подумала Рэрити и пошла к парадной двери под тихое эхо симфонии.

За дверью кобылку ждали два пегаса в голубой мятой форме. Позади них были две повозки, гружённые деревянными ящиками.

— Мисс Рэрити? — спросил один из пегасов.

— К вашим услугам, — улыбнулась единорожка.

— У нас для вас доставка от поставщика из Филлидельфии, — сказал жеребец, передавая Рэрити перо и планшет. — Распишитесь здесь, и мы занесём ящики внутрь, если позволите.

— Конечно же, — сказала кобылка, взяв магией предложенный лист, и изящными чёрными линиями вывела на нём своё имя. — Прошу, занесите их в зал и, будьте столь любезны, к тем ящикам, что уже стоят.

— Как скажете, мэм.

Через пару минут ящики занесли в дом, вскрыли, мусор убрали, и в выставочном зале остались стоять двенадцать новеньких поникенов, обшитых снежно-белой тканью и готовых примерить на себя как завершённые, так и только создающиеся дизайнерские одеяния.

— Спасибо за ваши хлопоты, — сказала Рэрити и дала пегасам несколько золотых битсов.

— Вам спасибо, мэм, — ответил жеребец, коснувшись копытом шляпы, и вышел на улицу. — Приятного вам дня.

Рэрити закрыла за ними дверь и направилась к столу. Старая запись скрипичного концерта продолжала играть, и единорожка продолжила творить за швейной машинкой следующую часть огромной портьеры для выставочного зала.

Откуда-то рядом донёсся приглушённый удар. Рэрити замедлила машинку и быстро оглянулась, решив, что в спальне просто что-то упало с полки. Пожав плечами, она почти сразу вернулась к прежнему темпу работы. Что бы то ни было, по звуку было не похоже, что оно сломалось.

Топ, топ… Бух.

Уши единорожки дёрнулись, и она снова остановила машинку. У Рэрити возникла неприятная мысль, что звук походил на попытку кого-то пробраться по лестнице наверх, предполагая, что она не слышит. В качестве эксперимента единорожка снова начала шить, очень внимательно наблюдая за процессом, и в то же время прислушивалась к любому шороху. Нить всё быстрее проходила через ротационный челнок машинки, пока наконец не вышла на полную скорость. После чего Рэрити поняла, что затаила дыхание, и удовлетворённо выдохнула.

Щёлк.

Машинка снова замерла, и кобылка резко посмотрела в сторону кухни. Это была дверь в подвал, она точно знала. Раздражение перекрыло мрачное предчувствие, и единорожка пошла к нише в задней части зала, прямо на кухню, хмуро выискивая источник звука. Как и ожидалось, покрытая тошнотворно-серой краской, уже выцветшей и начавшей шелушиться, дверь оказалась приоткрыта буквально на дюйм. За ней была непроницаемая тьма. Закатив глаза, Рэрити закрыла её и для верности подёргала, убедившись, что язычок замка попал в паз. Не оглядываясь, единорожка вернулась в зал и продолжила работу за швейной машинкой с сердитым вздохом.

Однако, принявшись за работу, она не перестала ощущать беспокойство и напряжение. Вокруг глухим эхом звучали музыка и чистый, периодический стук швейной машинки. Его больше никто не мог слышать, однако Рэрити ощущала себя почти так же, как когда её мама приходила просто посмотреть, как она работает. Она терпеть не могла, когда стояли над душой. В единорожке всегда просыпалась паранойя, словно каждое её движение беззвучно оценивалось по шкале идеальности до того, как у неё возникал шанс действительно довести задумку до конца. Как результат, Рэрити всегда старалась никому не показывать незавершённую работу.

Она взяла ещё один кусок ткани и тщательно изучила его, но затем снова отвлеклась, продолжая переводить взгляд с граммофона на тёмную нишу и обратно. Рэрити злобно огляделась, но никто за ней не следил, она была одна. И едва она только ощутила, что вот-вот вернётся в канву, как послышался становящийся всё более знакомым звук замка на двери в подвал, в этот раз сопровождаемый едва слышным скрипом протестующих петель.

Раздражённо застонав, Рэрити бросила ткань и отошла от стола. Весь этот шум наконец полностью сбил ей настрой.

«Если я не могу заняться декорированием, то надо переключиться на что-нибудь другое».

Фыркнув, единорожка направилась на кухню и упёрлась взглядом в дверь подвала. В этот раз она открылась шире: виднелась полоса тьмы в несколько дюймов. Рэрити нахмурилась ещё больше, а её сердце забилось чуть чаще. Ощущение, что за ней следят, только усилилось. Словно прямо из-за двери кто-то смотрел на неё, и эта мысль, к удивлению единорожки, была очень тревожащей. Рэрити медленно пошла к двери, но мрак оставался неподвижен, и ничто не шевельнулось, даже когда единорожка зажгла рог и пустила за дверь чуть больше света.

Затем пришла мысль:

«Я же хотела посмотреть, что там за картины остались».

Возможно, она смогла бы украсить ими магазин, и, кто знает, может быть, там могли оказаться редкие старые картины.

«Что маловероятно, в официальном-то городском здании», — подумала она, распахнув дверь.

По левую сторону вниз уходила лестница, прямо в чернильную тьму. Наступив на ступеньку из сухого неструганного дерева, Рэрити ощутила странное чувство нарушения границ дозволенного, напомнившее ей тот случай, когда она вернулась домой, а дверь оказалась закрытой. Визуально всё было в порядке, но единорожка никак не могла избавиться от мысли, что там внизу есть что-то, скрытое во тьме. Была в воздухе такая тяжесть, что мешала откинуть эту мысль: там явно что-то было, и никакими тенями это не скрыть.

Не дожидаясь, пока эта мысль заставит её отступить, Рэрити повернула магией вентиль ближайшей лампы. Услышав тихое шипение газа, единорожка скривилась от напряжения, меняя заклинание левитации на создание огонька из ничего. Послышался тихий хлопок, и всполох пламени на мгновение ослепил Рэрити, но тьма тут же проглотила его. Стиснув зубы, единорожка напряглась сильнее. Безрезультатно сотворив ещё один огонёк, кобылка раздражённо фыркнула. Она уже было собралась сдаться и пойти за спичками, но третий огонёк наконец смог зажечь газ и воззвать бледное пламя к жизни.

К сожалению, тусклый свет едва сдвинул границу тьмы. Даже второй светильник у подножия не показался. Закатив глаза, единорожка усилила свечение рога и двинулась вниз. Темнота неохотно отступала, лишь чтобы проскользнуть мимо кобылки и снова сомкнуться у неё за спиной. Её шаги эхом отдавались в пустом помещении, оглашая присутствие единорожки. Казалось, что она целую вечность спускалась, прежде чем из темноты наконец показался второй светильник. Облегчённо вздохнув, Рэрити зажгла его и ступила на ледяной пол.

Приглушённые цвета и расплывчатые силуэты отступили, явив пустое пространство маленького погреба. Больше в комнате ламп не было, но Рэрити посчитала, что имеющегося света достаточно, чтобы оценить картины. Пахло здесь промозглостью и плесенью, и ещё чем-то едва уловимым, но единорожка не могла понять чем. Выделялся лишь тончайший неестественно резкий сосновый запах, который почти полностью заглушало что-то, пахнущее гарью вперемешку с затхлыми листьями. Рэрити на секунду вспомнила о той тёмной узкой тропе в Белохвостой чаще, но, в отличие от естественного и чистого запаха мокрой опавшей листвы, здесь был резкий химический оттенок, от которого единорожка сморщила нос.

Подвал оказался больше, чем Рэрити представляла поначалу. Единорожка заметила покосившуюся стопку сваленных случайным образом холстов и рам. Во время осмотра с Мини она не уделила ей особого внимания, поэтому сейчас была поражена, как же в ней оказалось много картин, оставшихся почти в одиночестве.

«Наверное, пожертвую куда-нибудь большую их часть», — уныло подумала она, подошла к стопке и взяла верхнее полотно.

На первый взгляд на нём была изображена пасторальная сцена с глубоко насыщенными зелёными, голубыми и белыми цветами, поразительно чёткими в приглушённом свете подвала. Похоже, это был понивилльский парк, судя по выделяющемуся в нижней трети фонтану. Рэрити уже почти решила повесить картину где-нибудь наверху, когда заметила ярко-красное пятно. Она вгляделась получше и увидела кроваво-красную полосу, уходящую от фонтана. Шла она от истощённой фигуры пони, которую единорожка сразу и не заметила и которая выглядывала из-за фонтана, зацепившись копытом за его край, словно пыталась получше рассмотреть художника.

Поразившись увиденному, Рэрити нахмурилась и с отвращением отложила картину в сторону. Однако стоило ей начать перебирать полотна, как отвращение переросло в тошнотворное омерзение. Большинство картин представляли собой странную смесь сюрреализма и мрачности, включавшую в себя тревожащую органическую геометрию, гнетущие горизонты, разрушенные небоскрёбы и гротескных монструозных лошадей. Где-то костлявые тела, что лишь отдалённо напоминали пони, толпились у стен и утёсов, их чужеродные пасти были разинуты неестественно широко, а глаза без зрачков взирали на зрителя. На других полотнах Рэрити словно смотрела из окна в иной мир, где пони бродили по выжженным пустошам; их конечности были слишком длинными и многочисленными, их непропорциональные тела покрыты странными, похожими на растения, наростами. На бесцветном небе парили отделённые от голов бледные лица, чьи рты были плотно сомкнуты в ужасающей скорби, а пустые глаза смотрели на что-то, чего единорожка не могла видеть.

Почти против воли Рэрити продолжала разглядывать картины. Если бы она была в галерее или магазине, то уже давно бы ушла от этих страшных полотен и нашла что-нибудь более приятное глазу. Но её разум впал в некое подобие транса и с маниакальным, нездоровым любопытством хотел узнать, может ли следующая картина оказаться страннее предыдущей, и они не разочаровывали. Жуткие, похожие на кукол жеребята, чьи тела были бесконечно малы по сравнению с их огромными, гротескными головами, взирали чёрными глазами на зеркала, в которых ничего не отражалось. Сильно израненные кобылы тащили изуродованные туши по усыпанным костями полям, их едва различимые лица воздеты к небесам с гримасами невообразимой агонии. Праздничная сцена, словно слепленная из плоти, а в середине преобладает демоническая карусель, где к скелетам наездников были приколоты их уменьшенные копии, а на стене вращающейся конструкции красовалась выцветшая надпись «Le Carrousel de Temps»^[1].

Каждая картина, казалось, выделяла и усиливала самые основные и жуткие известные Рэрити эмоции: ужас, садизм, мазохизм, злоба, полнейшее одиночество и даже — самое тревожащее из них всех — проскальзывающий время от времени приступ необъяснимого сладострастного возбуждения от вида некоторых вульгарных переплетённых форм. Но даже несмотря на вышеперечисленное, было в этих сценах что-то обескураживающе-катарсическое. Словно, изобразив их на полотне, им дали право на существование и одобрение всей той жесткости и извращённости, которыми был обременён мир, а Рэрити не хотела, чтобы это право у них было.

Тут единорожка поняла, что дышит чаще обычного. Она чувствовала себя одновременно напуганной и очарованной. Похоже, сказывался спёртый воздух. Позади кобылки огонёк в светильнике извивался, словно в агонии от нехватки кислорода, и отбрасывал по всей комнате причудливые тени. Вот Рэрити взяла последнее полотно, которое внезапно оказалось абсолютно нормальным, и на контрасте с уже почти ставшими привычными зловещими сценами по телу единорожки прокатилась волна ужаса, от которой в животе завязался тугой узел и кровь застыла жилах. Мгновение спустя Рэрити уже и не могла сказать, отчего эта картина произвела на неё такое впечатление.

Это был обычный, слегка мрачноватый портрет абсолютно нормально выглядящей пони. Розовой земнопони с прекрасными голубыми глазами. У неё была редкая разноцветная грива, такие Рэрити доводилось видеть только пару раз, и то в каталогах брендовой одежды. Жёлтый, тёмно-розовый и оранжевый составляли цветовую палитру гривы, а хвоста — фиолетовый, голубой и бирюзовый. Земнопони была повёрнута к мольберту, стоящему сбоку от неё, но лицо её было обращено к зрителю. В правом копыте у неё была длинная красная кисть, а за спиной у кобылки было маленькое зеркало в тёмно-красной рамке, в котором, на удивление, земнопони отражалась под неправильным углом. И тут Рэрити поняла, что было ещё одно зеркало и стояло оно ровно там, где бы сейчас стояла она, если бы находилась внутри картины.

Смотря на сцену, Рэрити склонила голову и слегка нахмурилась. Когда первоначальный приступ ужаса выветрился, единорожка заметила, что присутствовало в картине нечто леденящее и необычайно меланхоличное. Лицо земнопони было сконцентрированным, глаза прищурены, челюсть слегка опущена вниз. Пони была целиком сфокусирована на чём-то… чем, как догадалась Рэрити, было зеркало, которое художница использовала, чтобы сделать автопортрет. И тем не менее, было что-то в этом взгляде, что не нравилось единорожке, ощущение едва скрываемого отвращения или ненависти.

Собравшись уже положить картину, Рэрити заметила крошечную металлическую бирку, прикреплённую снизу обычного деревянного багета. Приглядевшись, единорожка смогла прочесть: «Прощание: Автопортрет. Т.Р. 966-й год Э.С.». Эта надпись озадачила Рэрити, ведь другие картины никак не были подписаны. У единорожки снова появилось смутное ощущение, что она уже видела эту кобылку, но ума не могла приложить где. Её глаза словно смотрели с холста на Рэрити, холодно и вызывающе. Наконец напряжение от этого взгляда вырвало единорожку из задумчивости, дав возможность отложить картину.

Словно освободившись от заклятья, Рэрити сложила картины стопкой, убедившись, что это «искусство» больше не попадётся на глаза. И всё же она отнеслась к ним с относительным вниманием и постаралась, чтобы картины не повредились.

«Быстрее я сожгу весь магазин дотла, чем повешу хоть одну из них на стену. И всё же пони искусства никогда не дойдёт до унижения чужого труда и творческого видения».

Оставив стопку картин такой же, как и нашла, единорожка потушила лампы и пошла обратно в выставочный зал. Но, вместо того чтобы вернуться к столу, она пошла прямиком к одному из больших окон и посмотрела на дорогу. Вид приглушённого дневного света, обыденных заснеженных домиков и улиц успокоил Рэрити, и она сделала пару глубоких выверенных вздохов. Гнетущая атмосфера подвала потихоньку ослабляла хватку. Единорожка даже представить не могла, кто являлся автором таких жутких и тревожащих картин, да ей и не хотелось. Единственная проблема была в том, что она также не могла представить, кто бы в Понивилле по своей воле забрал у неё эту коллекцию.

«Ну, хоть с этим разобрались, — подумала Рэрити. — Сейчас мне подвал не нужен, так что пока пусть там полежат. Есть дела и поважнее».

Она продолжала смотреть в окно, и тут её внимание привлекла далёкая фигура розовой земнопони, выходящей с рынка и движущейся в её направлении. Сразу в памяти всплыли воспоминания о первой тёмной ночи в этой ратуше и пони, что надвигалась на неё из города; воспоминания, которые она уже почти смогла забыть. Сопровождалось это умозрительным мимолётным взглядом на портрет угрюмой розовой земнопони, что лежал в подвале.

«Вот о чём мне напомнил портрет», — слегка открыв рот, поняла Рэрити.

Но времени на раздумья о взаимосвязи не осталось, потому что мгновение спустя единорожка разглядела на пони балансирующую гору фиолетовых волос. Кобылка расслабилась, села на пол и облегчённо вздохнула. Мама.

Рэрити встала и направилась к двери, чтобы открыть её до того, как маме понадобиться стучать. Когда единорожка оказалась на пороге, она заметила на боку у матери корзинку для ребёнка и услышала тихое фырчание Свити Белль.

— О, привет! — сказала Куки, расплывшись в огромной ухмылке, едва завидела Рэрити. — Я недавно заходила, но ты не открыла! Давно мы уже тебя не видели, вот я и решила тебя проведать по-быстрому!

— Мне ужасно жаль, видимо, ты заходила, когда я была у Флаттершай. Надеюсь, ты ради меня не выкрадывала время из своего расписания?

— Ой, не глупи ты, — радостно ответила мама, продвигаясь всё ближе к двери. — Да, была немного раздражена, когда пришла в первый раз, а мне никто не открыл. Готова поклясться, что видела тебя в окне, подумала даже, что ты меня избегаешь! Но рада слышать, что ты всё ещё проводишь время со своей маленькой подружкой.

«Маленькой?» — несколько сердито подумала Рэрити.

— А вот в городе сродни Мэйнхеттену у тебя бы такое уже не получилось, да? — продолжала мама. — Приятно, что ты нашла что-то для себя дома. Кстати, ты не против, если мы ненадолго зайдём? Колотун страшный!

— Конечно, заходите, — ответила Рэрити, подавив желание застонать.

Она знала, к чему это приведёт, и перспектива долгого визита отнюдь её не прельщала, с учётом того, сколько раз она уже отвлеклась за сегодня.

— Ох, ну и душно же здесь! — воскликнула Куки, зайдя внутрь. — И неудивительно: день, а все лампы горят! И зачем ты вообще их все зажгла?

— Да, становится душновато, — согласилась Рэрити, слегка повысив голос, чтобы её было слышно за внезапно захныкавшей Свити Белль. — Со светом тут плохо, а работать надо, и немало. Весь день уже пытаюсь начать, кстати.

Единорожка криво улыбнулась, надеясь, что мама поймёт намёк.

— Когда закончат Зимнюю уборку, думаю, я сделаю что-нибудь для улучшения естественного освещения.

К этому моменту хныканье Свити переросло уже в полноценные вопли.

— Ой, ну, ну, в чём дело, кроха? — проворковала Куки и извлекла жеребёнка из переноски, положив рядом с собой на кушетке.

Улыбка Рэрити стала напряжённой, когда единорожка бросила взгляд на стол, заваленный незаконченными портьерами.

— Может быть, она домой хочет? — предположила кобылка. — Думаю, уже нагулялась по стуже.

— Ой, она плачет просто потому что устала, так ведь, Свити? — ответила мама. — Ничего, ничего, неужели не хочешь повидаться со своей старшей сестрой? Ты же её так давно не видела!

— На прошлой неделе только, — проворчала Рэрити, но мама, похоже, не заметила.

Свити же лишь залилась плачем так, как единорожка раньше и не слышала.

— Слушай, мам, не хочу обижать, но мне правда много ещё чего надо сделать, а Свити, похоже, хочет, чтобы о ней позаботились…

— О, что ты, она скоро успокоится, — пренебрежительно взмахнула копытом Куки. — Давай, занимайся своей работой, я могу и отсюда послушать. Хочу всё узнать, как у тебя идут дела! Я говорила тебе, только что в библиотеке была и рассказала миз^[2] Ляссе, что ты переехала в старую ратушу, а на ней аж лица не было. Наверное, она и думать забыла, что кто-нибудь может сделать что-нибудь путное из этого здания. Она же жила здесь, когда ратушу ещё использовали. Должно быть, помнит ещё её расцвет! Тебе надо бы к ней зайти и спросить о тех временах; уверена, она предложит пару замечательных идей, как сделать это место снова великим!

— Обязательно, — сказала Рэрити и подошла к столу, взирая на ткань с ненавистью.

Позади неё мама продолжала говорить сквозь плач Свити о том, кто что сказал в городе за неделю. И только этот разговор не давал единорожке гневно ударить по столу копытом. Вздохи шипением проходили сквозь до боли стиснутые зубы.

«Когда-нибудь мне позволят хоть что-нибудь сделать?»

---

В тут ночь Рэрити спалось как никогда плохо. Мама просидела у неё целых два часа, а Свити ни на секунду не умолкла за это время. Весь день почти что коту под хвост, и единорожка ложилась в кровать злая и с затянувшейся головной болью от звучавших эхом в голове криков Свити. Она злилась на себя за то, что отвлекалась, злилась на мать за то, что та пришла, за то, что притащила тупую сестру с собой, и за то, что потратила весь вечер на пустой трёп.

«Почему она не может просто дать мне поработать?»

Единорожка пыталась себя успокоить, говоря, что мама просто старается справиться таким образом с переездом дочери, но чувство досады продолжало подначивать кобылку.

«Нельзя позволять себя отвлекать. Нельзя. Им придётся свыкнуться с этим».

Решительно наказав себе не отвлекаться завтра, Рэрити наконец смогла уснуть беспокойным сном.

Разум её переходил от одного волнующего сновидения к другому. Оранжевая фермерша говорила, как её другу никогда не нравилось работать в ратуше. Тени медленно перемещались по огромному круглому залу, в котором стоял резкий землистый запах, и бледные огоньки, казалось, шептались и шипели у Рэрити за спиной. Она пыталась сшить платье, но каждый раз колола себя иголкой. Суровый блестящий металл окрашивался багрянцем, отдаляясь от пронзённой плоти, и всё это время розовая пони смеялась и ехидничала над неуклюжестью Рэрити.

— Какая же ты лентяйка, — сказала Пинки Пай. — Поверить не могу, что Мини отдала это место тебе.

— Может, прекратишь уже наконец придуриваться? — вторила ей мама. — Уже столько времени потратила, пытаясь стать успешной вдали от дома. Напрасно же, сама видишь. Оставайся в Понивилле. Тут спокойнее.

— Им никогда не понравится твоя работа, — в унисон сказали обе, и их лица начали растворяться. Было ещё и третье лицо и голос, но различимы они были только краткий миг, пока не смешались с лицами Пинки и Куки, как капля краски с водой. — Глупо даже пытаться. Лучше просто смирись.

— Что? — спросила Рэрити, отдалённо начиная осознавать, что спит. С трудом она пробилась через это тусклое бесформенное пространство между сном и явью. — О чём вы вообще говорите?

Единорожка цеплялась за остатки сна, желая узнать, что же ещё голос хочет ей сказать, прежде чем унесётся прочь. Но было уже поздно.

Рэрити лежала на кровати, простынь вся смятая, дыхание единорожки учащённое, а голова повёрнута вбок. Однако за своими вздохами кобылка услышала ещё кое-что. Тихое, отдающее эхом завывание, казалось, сочилось из-под половиц и поднималось к сводчатому потолку, словно дым. Звук доносился с первого этажа.

Рэрити поднялась с кровати, сонливость словно копытом сняло. Луна скрывалась за облаками, и в комнату проникали только самые приглушённые тона серого, вырывавшие из тьмы очертания мебели и стен. Единорожка открыла дверь спальни, и плач усилился. Эхо его искажало, и он колебался где-то между детским, взрослым и почти что звериным. Под ногами Рэрити скрипели лестничные ступени, её вёл тусклый свет луны, струящийся по половицам и стенам, словно вода. Когда единорожка достигла выставочного зала, плач вдруг стал чётким — глубочайшее отчаяние, перемешавшееся с ужасом. Кобылка изумлённо моргнула, пытаясь найти источник шума. Её мама уснула на кушетке, а портьеры, над которыми Рэрити так усердно работала, были свалены в кучу на полу. Кто-то их сорвал.

«Мама», — застонав, подумала единорожка. Взглянув на стол, она оцепенела, завидев бесформенный свёрток, катающийся взад-вперёд. Он-то и был источником крика; маленькие ножки метались внутри белья и отбрасывали жидкие, бесформенные тени на стены.

Дыхание Рэрити стало прерывистым. Представшая пред ней сцена была какой-то неправильной, но вонзающийся в череп плач, отражавшийся от стен, чтобы потом ещё и заложить уши, лишил единорожку возможности всё обдумать. Складывалась впечатление, что всё происходящее было несколько расплывчатым, словно Рэрити смотрела на всё через волны летнего зноя. Но в комнате было так же холодно, как и на улице, а волны не двигались. Кобылка лениво поплелась вперёд. Её ноги словно боролись с плотной, липкой пастой.

«Прекрати это».

Мысль, похоже, вытекала из сознания единорожки и растекалась по комнате, изгибалась между балками, скользила по полу рядом с копытами и щекотала чувствительную кожу шеи, возвращаясь обратно. Затем Рэрити услышала эхо шёпота, что словно расплавленное серебро затекало в уши, распространяясь невыносимым жаром внутри черепа.

«Прекрати это».

В груди завертелся водоворот гнева и раздражения, а взгляд затуманила тёмная бесцельная ненависть. Кобылка нахмурилась.

Ещё один вопль резанул по ушам единорожки, и она заколебалась. Видимое пространство колыхнулось, как поверхность натянутого паруса. Она моргнула и с трудом вдохнула воздух, ощутив внезапную тошноту. В нос ударила едкая вонь, что-то между сырой землей и цветочным запахом, но разбавленная удушающими химическими парами, настолько сильными, что оставляли после себя на языке мерзкое послевкусие. Рэрити закашлялась, фыркнула и посмотрела наверх, озадаченность явственно читалась на её усталом лице.

В комнате было тихо. В слабом лунном свете было отчетливо видно, что на швейном столе ничего не было. Рэрити оглянулась на кушетку, где видела спящей свою маму, но там тоже было пусто. Она была одна.

«Конечно же, — подумала единорожка, когда память начала к ней потихоньку возвращаться. — Мама давно ушла».

Кобылка измождённо осмотрелась, пытаясь сморгнуть затуманивавшие взор вязкие слёзы. Портьеры были на месте.

«Конечно, она их не срывала, зачем ей вообще так поступать…»

Рэрити вздохнула, ощутив первые признаки зарождающейся от недосыпа головной боли. Это был всего лишь ещё один сон. И он всё ещё сидел в её сонном разуме, отчего на периферии зрения словно проявлялась та, иная версия зала.

У единорожки закружилась голова, и чувствовала она себя паршиво. Кровать взывала к ней, и Рэрити было глубоко наплевать на выставочный зал и любой сон, пока они не мешали ей спать. Её ноги налились свинцом, и она с трудом переставляла их по пути наверх, к кровати. На ней она ещё некоторое время лежала, пока изнеможение не взяло верх над головной болью и наконец вернуло Рэрити ко сну.

Глава 5: Формы

Следующим утром Рэрити проснулась измождённой. Сюрреалистический сон всё ещё гулял на задворках разума, а воспоминания о прошлой ночи зарождали внутри тревожащие мысли, которые единорожка была не в силах побороть. Насколько Рэрити знала, лунатизмом она не страдала никогда в жизни. Так как большую её часть она провела, проживая либо с родителями, либо с соседями по комнате, то, надо полагать, такая особенность бы рано или поздно всплыла.

Да и сами воспоминания о сне её коробили. Обычно сны единорожка могла вспомнить как бесформенные впечатления — они пробуждали мысли о реальном мире, но детали всегда забывались. Тем не менее, сейчас она помнила каждый свой шаг: как покинула кровать, как проскользнула по узкому коридору и вниз по лестнице в выставочный зал. Помнила, как пошла к странному свёртку на столе. И самое страшное: она помнила ненормально злобное намерение, ядовитым пламенем зажёгшееся в груди.

Теперь там были недоумение, стыд и сожаление. Рэрити даже не была уверена, испытывала ли она когда-нибудь в жизни такое сильное чувство, и, испытав его пусть всего лишь во сне, она теперь ощущала себя виноватой, как если бы сорвалась на Флаттершай или ударила чьего-нибудь питомца.

Единорожка задрожала, с трудом покинув кровать.

«Возможно, будет лучше пойти пройтись, подумать».

Достав из шкафа свой мягкий розовый халат, Рэрити квёло поплелась к окну. За ним слабый оранжевый солнечный свет умудрился хитростью обойти облака и окрасить комнату в оттенки охры. Улицы были грязными, со свежим налётом льда, отчего единорожка больше укуталась в халат, спасаясь от холода, который словно источали стёкла.

От столь леденящего вида желание выйти на улицу мигом перешло в разряд самых непривлекательных. А представив кучу недоделанных портьер, осуждающе лежащих в тёмном зале внизу, Рэрити поняла, что у неё на самом деле есть ещё дела и поважнее.

Сильно зевнув, единорожка направилась вниз. Скудный заряд бодрости от созерцания восхода солнца выветрился, когда она неохотно посмотрела на стол. От одного только тусклого освещения ей захотелось просто отвернуться и пойти обратно к лестнице, забраться в кровать и поспать ещё часок-другой… или денёк-другой.

«Нет на это времени, — нерешительно укорила себя Рэрити. — Я сделаю всё сегодня, даже если для этого придётся пришить себя к столу».

С другой стороны, проснуться перед работой было бы неплохо, так что она пошла на кухню, достала каминные спички из шкафчика, поставила чайник на плиту и зажгла под ним голубой огонь. Пока вода кипятилась, Рэрити направилась в зал, всё ещё пытаясь сморгнуть сонливость, и постаралась нащупать копытом лампу в нише, сосредоточенно смотря на спичку в телекинетическом захвате.

Несколько раз нога упёрлась и проскользила по холодной деревянной поверхности, отчего кобылка нахмурилась и посмотрела на стену. К её удивлению, она увидела, что держит копыто посреди пустой поверхности. Рэрити огляделась в поисках лампы, которая должна была быть в нише. Только она давала свет у входа в кухню и подножия лестницы, но во мраке единорожка не могла её разглядеть. В замешательстве она опустила копыто и медленно развернулась кругом, уверенная, что каким-то образом пропустила лампу и та вот-вот появится прямо у неё под носом.

В конце концов она сдалась и, сконфуженно покачав головой, направилась в зал, где зажгла канделябры и остальные светильники. Рэрити немного воспрянула духом, когда в комнате расцвёл тёплый свет, словно проснулась вместе с домом. Закрыв коробок спичек, она поспешила обратно на кухню проверить, как там её чай.

Зайдя в нишу, однако, она увидела светильник именно там, где он и должен был находиться. Остановившись, единорожка с любопытством его рассмотрела. Отблески света остальных ламп играли на нём почти угрожающе. Рэрити подошла ближе, чтобы его зажечь, но, когда копыто коснулось вентиля, она замерла, а её зрачки тревожно сжались: кран уже был наполовину открыт. Она могла слышать, как газ тихо шипел, выходя из сопла горелки. Воздух был кристально чистым и свежим, но единорожка представила, как газ заполняет нишу и уходит на кухню и в зал, где десятки ламп упиваются воздухом и притягивают к себе взрывоопасную смесь.

Усталость сменилась паникой. Спички упали на пол, когда единорожка магией обхватила вентиль и закрыла его, затем она помчалась на кухню, чтобы открыть окна. После чего Рэрити побежала к входной двери и открыла и её тоже. Задрожав от холодного сквозняка, единорожка устремила взгляд на нишу. Вентиль был открыт недолго, так что необходимости отключать все лампы не было. Сквозняка хватало, чтобы без вреда выветрить весь газ, но, тем не менее, это было близко.

«Должно быть, задела его в темноте и не заметила, — подумала единорожка, делая несколько глубоких, успокаивающих вдохов свежего уличного воздуха. — Надо быть с этой лампой аккуратнее, раз уж я даже не могу её рассмотреть, пока не зажгу остальные».

---

Спустя пару часов Рэрити с усталой улыбкой отошла от швейного стола, держа ещё одну портьеру. Это была первая часть того, что в итоге станет декоративным навесом над подиумом и одним из сложнейших узоров, над которыми она работала. Требовалось сшить ещё две секции, чтобы можно было собрать декорацию, но она отложила портьеру и хрустнула шеей, решив, что заслужила перерыв.

Достав огромный лист бумаги, единорожка развернула его и пошла к месту, где вскоре будет подиум. На бумаге был дотошный план выставочного зала, весь исписанный карандашом. Тщательно изучив его, Рэрити взяла со стола пару длинных мерных лент и начала раскладывать их на полу вокруг себя.

— Так, это будет… здесь, — пробормотала она, выложив ленты в три линии от стены, и отметила мелком несколько точек на полу. — Платформа пойдет до… сюда.

На полу появилось ещё больше линий и несколько крестов. Затем мелок оторвался от пола и полетел к перекладинам перекрытия, где отметил иксами места подвеса портьер.

— Надо удостовериться, что высота верная, — продолжила единорожка, взглянув на нераспакованные зеркала, линией стоявшие за поникенами в другом конце комнаты. Обхватив магией и подняв три самых больших зеркала, Рэрити отложила в сторону самые маленькие, а остальные аккуратно левитировала над головами поникенов, обращённых лицами к стене.

В унисон коробки начали раскрываться посреди полёта, их ошмётки падали на пол, пока свету не предстали новенькие полноростовые зеркала. Они были закреплены в ярких позолоченных рамах, стоящих на массивных основаниях из воронёного металла. Рэрити поставила их на пол и с удовольствием отметила, что они ничуть не шелохнулись, даже когда она их слегка толкнула. Единорожка всё равно собиралась закрепить их на полу, но ей было приятно знать, что где-то были ещё пони, которые придерживались тех же стандартов в своём деле, что и она.

Когда Рэрити сорвала защитную плёнку с овальной поверхности, перед ней в идеальном отражении предстала вся выставочная зала. Пока они были высоковаты, но, когда появится подиум, пони смогут с него разглядеть в них свою одежду на примерке под всеми возможными углами. Единорожка измерила высоту зеркал и сравнила их со своим чертежом, после чего кивнула.

— Идеально.

Затем она смотала ленты и отнесла обратно к столу. Посмотрев в отражение, кобылка улыбнулась, хотя и обратила внимание на свою заметно взъерошенную гриву. Вскоре, однако, улыбка исчезла, и единорожку охватила неуверенность. Что-то в отражении отличалось от ожидаемого. Рэрити обернулась и осмотрелась, но не заметила ничего необычного. Декоративные элементы, которые она уже успела повесить, коробки от зеркал, швейный стол, поникены, развернутые к стене, и стопка тканей.

Отмахнувшись от странного ощущения, единорожка снова повернулась к зеркалу, и оно тут же вернулось. Как будто повторялась ситуация с лампой, которую она ранее не могла найти. Снова что-то было не на своём месте, но она не могла понять, что именно. Рэрити наклонялась и так и сяк, смотрела то в одно зеркало, то в другое, то в третье, пытаясь понять, что же привлекло её внимание. В отражении она видела окна на противоположной стене, даже немного улицы в них, и запертую входную дверь. Над поникенами, смотрящими вглубь комнаты, ярко горели лампы, а в правом зеркале была даже чуть видна ниша, ведущая на кухню.

Покачав головой, единорожка прошлась взглядом по пустым глазницам моделей для одежды и отвернулась от зеркал. Сделав несколько шагов, Рэрити, однако, заметила, что поникены обращены к ней спиной. Она замерла.

«Они же вроде смотрели в другую сторону».

Моргнув и нахмурившись, кобылка посмотрела через плечо на зеркала. В них все поникены смотрели в стену, и она не видела ни одного из их лиц. Они были ровно там, где их оставили грузчики. И тем не менее Рэрити могла поклясться, что видела их взгляды в отражении. Более того, чем больше она об этом думала, тем более была уверена, что они были полностью повёрнуты к ней.

От этой мысли у неё по спине побежали мурашки. Кобылка пару раз развернулась, смотря то на отражение, то на саму комнату. Но как она ни старалась, ей не удавалось найти отличий. Поникены продолжали с безжизненной решимостью смотреть в стену. С сомнением прищурившись, Рэрити пошла к столу, не сводя с них глаз. Достигнув цели, она обошла его и приступила к работе над следующей частью подиума. Окинув поникенов последним скептическим взглядом, единорожка начала скармливать швейной машинке новый рулон ткани.

Но, как бы ни старалась, она не могла сфокусироваться на деле. Каждый раз в её размышления вторгалась мысль о том, что поникены развернулись, чтобы посмотреть на неё в зеркало, и единорожка даже чуть пару раз не испортила декоративный элемент, представляя, как они сейчас на неё смотрят, пока она занята работой. Естественно, от этого ей хотелось поднять взгляд и посмотреть на них, но она сопротивлялась этому порыву, отчасти потому что надеялась, что сможет сосредоточиться, и отчасти потому что её копыта начинали немного дрожать, а сердце — биться чуть сильнее, когда Рэрити представляла, что она может увидеть.

И вот, когда напряжение становилось слишком велико, единорожка останавливалась и резко оглядывалась, лишь чтобы увидеть, что, конечно же, ничего не изменилось. Но вместо облегчения Рэрити всё больше охватывала паранойя.

«Не глупи, Рэрити, — говорила себе кобылка. — Ты как жеребёнок, дала волю воображению. Конечно же они не двигались. Они не могут двигаться».

«Если только кто-то их не подвинул», — пришла непрошеная мысль, которую Рэрити подавила иссушающей тяжестью собственного разочарования.

— Ну и что дальше, а? — спросила она. — Может, украшения сами себя развесят, а весенняя линия сама себя сошьёт, пока ты тут прохлаждаешься; хорошо же будет, да?

Рэрити вновь принялась за работу. Но знакомое чувство беспокойства снова возвращалось, когда единорожка представляла, как все эти поникены стоят сзади и следят за ней.

«Перемещаются за спиной, пока не смотришь», — подумалось ей, прежде чем она смогла себя остановить.

Закончив шов, Рэрити подняла ткань и тщательно её изучила.

«Слишком коротка… конские яблоки».

Нахмурившись, кобылка бросила её на стол. Можно было исправить, но сама идея использовать при украшении зала что-либо изначально дефектное, пусть и слегка, претила единорожке. В конце концов украшениям в зале висеть не один год.

— Наверное, действительно следует подышать свежим воздухом, — сказала Рэрити и начала гасить лампы.

К зеркалам она подходила с вызывающим взглядом, готовясь потушить светильники подле них. Когда огонь угас, единорожка вдохнула слабый дымок, оставшийся от него. Запах был странным и острым, он почти напомнил ей живицу. Затем Рэрити посмотрела в отражение, и удовлетворённое выражение тут же исчезло с её лица, уступив место шоку, потому что все поникены снова смотрели на неё.

Взвизгнув, кобылка обернулась и магией подхватила ножницы с другого конца комнаты, отправив в полёт к себе.

С этим оружием у головы Рэрити, тяжело дыша сквозь зубы, взирала на неподвижные фигуры. Они все смотрели в стену, их глаз было не видно. Единорожка ещё раз украдкой посмотрела в зеркало, и оно явило тот же самый вид.

«Я же видела… — подумала она, опуская ножницы и пытаясь осмыслить происходящее. — Они повернулись. Они точно повернулись».

«Но это абсурд. Мне просто… просто…»

Рэрити говорила себе, что это всё из-за недосыпа и игры света, но оправдания эти звучали жалко и неправдоподобно. Она боялась снова смотреть в зеркала, боялась того, что может там увидеть. Что, если она посмотрит, а поникены снова повернулись или вообще необъяснимым образом начали к ней приближаться?

— Кстати, о свежем воздухе, — пробормотала она, словно хотела убедить кого-то другого, а не себя. Вот оно что: она в этом доме маринуется уже давно и начала потихоньку сходить с ума. От прогулки по парку ей полегчает. Уронив ножницы на пол, Рэрити, покачиваясь, пошла к выходу из дома, всё время держа в поле зрения поникены. После чего вышла за порог и плотно закрыла за собой дверь.

Как только единорожка отвернулась от дома и пошла по дорожке прямиком в парк, она уже знала, что сделала правильное решение. Воздух был таким лёгким и свежим. Она словно последние пару дней дышала под водой и только сейчас выбралась на поверхность. Пусть заснеженный, пусть под угрюмыми облаками, но сейчас Понивилль выглядел как никогда дружелюбно и ярко. И не имело значения, что в парке деревья стояли без листвы, а трава уже была погребена под слоями утрамбованного льда и снега. А имело значение то, что в парке не было танцующих теней, порождаемых открытыми огоньками светильников, и не было тусклых, душных залов. О большем она и просить не могла.

Она легла на скамейку у замёрзшего фонтана и позволила себе просто расслабиться.

«Мне действительно надо прояснять ум перед сном, — подумала Рэрити, смотря на чёрную полоску Белохвостой чащи, дрожащей от лёгкого ветерка. — Всё будет готово в срок, Рэрити. Будет, и точка. Ты сможешь. Они все увидят, на что ты способна. Ты станешь такой пони, которую каждый захочет знать».

На периферии зрения появилось цветное пятно и выдернуло Рэрити из её мыслей, заставив обратить внимание на идущую к ней фигуру. Две фигуры, на самом деле. Секунду спустя на лице единорожки уже была улыбка, когда она узнала одну из них — Флаттершай. Рэрити окликнула их и помахала копытом, на что пегаска также поприветствовала кобылку. Когда они подошли ближе, во второй пони единорожка узнала Пинки Пай. Улыбка на лице Рэрити стала несколько натянутой.

— Привет, Рэрити, — сказала Флаттершай, в её взгляде всё больше появлялось беспокойство и удивление. — О богини, тебе не холодно? Я зимой из дома не могу выйти, пока не накину хоть что-нибудь.

Только сейчас Рэрити поняла, что, уходя из дома, даже не подумала о том, чтобы что-нибудь надеть. Она была так рада оказаться на улице, что даже не заметила холода.

— О, всё в порядке, дорогуша, не так уж и холодно.

— Да? Мне вот тоже стоит только забыть пальто и сапоги, как я дуб-бею! — воскликнула Пинки и так театрально задрожала, что Рэрити поразилась, как земнопони только не упала.

— И всё же, какими судьбами, Рэрити? — поинтересовалась Флаттершай. — Я думала, ты всю неделю будешь работать над украшением магазина.

Сначала единорожка почувствовала маленький укол вины, но затем его быстро сменил небольшой порыв гнева.

«Мне что, нельзя уже и перерыв сделать что ли?»

Но она быстро его подавила.

— О, просто небольшая пауза, — объяснила она. — Даже я не могу вечно смотреть на стежки, глаза в кучу собираются.

— Слушай, может, тебе очки нужны? — предложила Пинки и сразу отвлеклась на свою собственную гриву.

— Я не… я даже об этом не задумывалась, — сказала Рэрити и в замешательстве посмотрела на земнопони. — С тобой всё нормально, дорогуша?

— Ась? А, да! У меня просто странное надоедливое ощущение, что я что-то забыла или типа того… Может, я свою пушку у тебя забыла, а, Флаттершай?

— Эм… нет. Вроде бы в этот раз ты была без неё… за что, кстати, я очень признательна, — вполголоса добавила пегаска.

— Правда? Хм. Ладно, думаю, я всё равно вспомню, что за вещица у меня пропала, — радостно сказала Пинки. — Уверена, это потому что я не занесла её в список дел… Если в список сразу не попало, то, считай, уже пропало! Хе, а это прямо звучит… Не попало, считай, пропало!

— Удивлена, что вы знакомы, — произнесла Рэрити, надеясь удержать осмысленность разговора.

— Ещё бы! — сказала Пинки. — Флаттер была одной из первых пони, которую я встретила, когда переехала!

— Пинки помогает мне с днями рождения моих маленьких пушистых друзей. На самом деле, миссис Руби только что окотилась, и мы собрались помочь ей отпраздновать это событие.

— А я и не знала, — ответила Рэрити, посмотрев на Флаттершай.

Единорожке и вправду было сложно представить, как столь противоположные пони сдружились, но она решила, что бывают вещи и страннее.

— Это что же, у тебя сейчас и щенята, и котята дома?

— Именно. — Такой широкой ухмылки на лице пегаски Рэрити ещё не видела.

— Думаю, это несколько хлопотно.

— О, на самом деле нет. Матери знают, как заботиться о малышах. Я просто помогаю, если им что-то нужно.

— Ну что, Рэрс, как тебе новый дом? — спросила Пинки. — Все тип-топ и оки-доки?

— Ну-у, к нему… нужно немного привыкнуть, — призналась единорожка. — У него определённо есть нрав…

— Да, есть такое дело со старыми домами. Через пару недель все эти скрипы станут такими же родными, как звуки собственного сердца!

— Несомненно. Ради этого ты на прошлой неделе заходила? Просто проведать?

— Не-а, — отрицательно кивнула головой Пинки, что никак не повлияло на её улыбку. —Я каждую ночь тренировалась в выпечке! Тётушка и дядюшка Кейки даже сказали, что скоро я уже смогу помогать им в кондитерской. Ну, они не родные мне тётушка и дядюшка, но они большие друзья моей семьи и дают мне жить с ними с того самого момента, как я уехала из дома, чтобы иметь возможность встретить больше пони и…

— Получается, обозналась, — осторожно сказала Рэрити, размышляя над тем, как долго ещё Пинки могла составлять предложение, если бы она её не перебила. — Я думала, что это тебя видела тогда на улице ночью. Должно быть, это просто был пони, похожий на тебя.

— Нетушки! — склонила голову Пинки и посмотрела вдаль, от созерцания чего-то её ухмылка уменьшилась до довольной улыбки. — Хм. Интересно, кто же это мог быть? В Понивилле мало пони, похожих на меня, а я тут всех знаю… Может, Аметист, но она всегда в субботу вечером играет в игры с Дёрпи и Динки. Или, может, Черили, но она по вечерам проверяет работы учеников … ох, может, в городе появился кто-то новый!

Кобылка внезапно удивлённо вдохнула, чем испугала Рэрити, а Флаттершай даже вздрогнула.

— Мне нужно всё проверить, пока, Рэрити, пока, Флаттершай!

— Э… до встречи? — сказала единорожка внезапно опустевшему месту у лавочки. — О богини, с ней дело иметь — всё равно что пытаться обучить пацанку вышиванию.

— О, она не такая плохая, — захихикала пегаска. — Может, конечно, немного поражать иногда, но она всегда такая добрая.

— Представляю.

Похоже, Флаттершай заметила отстранённость кобылки и подсела к ней, озабоченно нахмурившись.

— Всё нормально, Рэрити? Выглядишь немного усталой.

— Это так заметно? — посетовала единорожка. — А собственно, чего я удивляюсь? В последнее время мне действительно плохо спится.

— Ого, прости. Просто переживаешь много?

— В каком-то смысле. Ещё я не успела обвыкнуться в новом доме. Ты, я уверена, можешь это понять. Он… беспокойный.

— Тебе… ну, я имею в виду, с ним что-то не так? Тебе же он нравится, да?

— О, нет, нравится, конечно. Он идеальный, на самом деле. Лучше я и просить не смею, —  улыбнулась Рэрити, пытаясь выглядеть убедительно, но улыбка немного померкла, когда единорожка задумалась. — Он немного мрачный, так скажем. Жду не дождусь, когда же его наконец украшу. Сейчас там… гнетущая атмосфера. Знаешь, было даже пару раз, когда я входила внутрь и чувствовала себя… непрошеной.

Она умолкла, собравшись было упомянуть странную коллекцию картин в подвале и как она, по подозрениям единорожки, раззадорила её воображение, но, заметив озабоченный взгляд Флаттершай, Рэрити решила не упоминать вообще о чём-либо странном.

— Эм, наверное, я неправильно выразилась, — вместо этого сказала единорожка, осознав, как отреагирует пегаска на рассказ о жутких полотнах. — Всё будет прекрасно, когда я там окончательно наведу порядок.

— Очень надеюсь; если кому и под силу сделать это место домом, то только тебе, — сказала Флаттершай и содрогнулась: — Тебе правда не холодно? Могу дать шарф, только скажи.

— А знаешь, думаю, не откажусь, — сдалась Рэрити и приняла шарф, который Флаттершай быстро сняла. — Не знаю, о чём я только думала, в таком виде выходя на улицу. Просто так приятно отвлечься от работы, пусть и ненадолго.

— Ну, я после полудня не занята, если есть желание провести время вместе, — предложила пегаска. — Знаешь, я давно хотела посмотреть на то маленькое спа в западной части рынка. Можем вместе сходить, если хочешь.

Рэрити заколебалась, думая о всей той оставшейся работе и целях, которые, похоже, только множились по мере выполнения поставленных задач.

«Я действительно не могу. Столько времени уже потратила впустую».

— Не то чтобы это не звучало изумительно, Флаттершай, — устало улыбнулась единорожка, — но у меня действительно много работы. И я должна к ней вернуться.

— Уверена? У тебя ещё много времени. Не надо так себя загонять.

— Да, ты права, — ответила Рэрити с маленькой толикой раздражения, затем поднялась и направилась в сторону города. — Но если я не буду осмотрительной, то могу и день открытия проворонить.

— Эм… ладно. Ну, я всё равно провожу тебя до магазина. Если ты не против, конечно.

— Нет, что ты.

После этого они пару минут шли в тишине, просто наблюдая полуденные окрестности.

— Кажется, я не говорила, но я действительно рада, что ты решила остаться в Понивилле, — наконец сказала Флаттершай. — Так не хотелось, чтобы ты уезжала.

— Ну, на самом деле, не то чтобы я тут навсегда собираюсь остаться, — ответила единорожка, слегка неприязненно окинув взглядом просторы. — У меня всё ещё есть планы перебраться в Кантерлот.

— Ну да… конечно, — немного обиженно сказала Флаттершай.

Она отвернулась, и Рэрити уже было хотела спросить в чём дело, как они свернули за угол, и единорожке попались на глаза тёмные окна её дома.

— Что же, спасибо за прогулку, — вместо этого сказала Рэрити и улыбнулась, собравшись пойти своей дорогой. — Наверняка у тебя тоже ещё есть дела на сегодня, так что не буду отвлекать.

— У меня сегодня вполне свободный день. — Флаттершай продолжала идти за единорожкой к магазину. — Если хочешь, могу зайти в гости посидеть с тобой.

— Нет!

В голове Рэрити мелькнуло последнее посещение матери. Прямо сейчас ей никого не хотелось больше видеть в доме. Однако она была слишком скора на ответ и почувствовала себя виноватой, когда Флаттершай отпрянула в сторону.

— Там сейчас такой бардак, что я просто не могу его никому показывать. Ещё пару дней усердного труда, и станет лучше.

«К тому же, — внезапно подумала единорожка, вспомнив, что привело её на улицу, — что если поникены снова начнут себя странно вести?»

На мгновение она представила, как открывает дверь, рядом с ней Флаттершай, и вот на них смотрят двенадцать безликих, безжизненных пони. Рэрити содрогнулась и попыталась выбросить эти мысли из головы.

— Всё нормально, правда, — снова улыбнулась она и взглянула на свою подругу. — Вот что, как только я приведу дела более-менее в порядок, мы сразу же заглянем в то спа вместе, как тебе?

— Ну, хорошо, — ответила пегаска, похоже, слегка расслабившись, и улыбнулась в ответ. — Но если захочешь поговорить или ещё чего, то заходи в любой момент.

— Знаю, спасибо тебе, Флаттершай. Ещё увидимся.

Рэрити повернулась и спешно направилась домой, надеясь, что у пегаски не возникнет желания последовать за ней. Но та так и осталась стоять на рыночной площади, наблюдая, как Рэрити дошла до дома и взялась за ручку входной двери. Единорожка замерла, снова представив поникены, и задумалась, что предстанет перед ней, когда она откроет дверь. Так Рэрити простояла пару секунд, и холод уже начал её больно кусать.

«Глупости какие», — подумала она, открыв замок.

Её путь всё равно так или иначе лежал внутрь дома. Однако, как она и ожидала, поникены стояли именно там и именно так, как она их поставила — линей и лицом в стену. Рэрити сама не заметила, как задержала дыхание, и наконец выдохнула, а затем заперлась в доме до конца дня. Всё окружение в зале осталось таким же, как она его помнила, так что единорожка спокойно пошла зажигать лампы, чтобы продолжить работу. Именно тогда она почувствовала нежное прикосновение шерстяного шарфа к шее, после чего виновато осознала, что забыла его отдать.

«В следующий раз верну».

Рэрити сняла шарф и повесила его рядом со столом. Мысли её вернулись к словам Флаттершай о том, чтобы остаться в Понивилле, и единорожка почувствовала ещё один укол вины за свой ответ. Она не так уж хотела покидать этот город, особенно когда их дружба стала такой значимой. Но Рэрити не могла сидеть тут вечно. На самом деле, пусть идея открыть магазин и ощущалась не опаснее рискового делового предложения, она всегда в глубине души рассматривала её как ещё одну попытку покинуть город и примкнуть к элитному классу, где ей было самое место.

«Может, здесь я и начну свой путь, — подумала Рэрити и подошла к столу, чтобы измерить несколько отрезков ткани, — но я никак не могу здесь остаться. Это лишь шаг к успеху, ничего более. Однажды в Кантерлоте появится бутик с моим именем на витрине, и на моём примере будут учить студентов. Бутик Рэрити берёт свои истоки в скромном полуразвалившемся магазинчике провинциального городка. Если она смогла, то сможете и вы».

«А затем я смогу наконец-то покинуть это место».

«А что насчёт Флаттершай?» — подумала она, начиная шить.

«Нет. Из-за одной подруги я не откажусь от мечты. Вечной дружбы не бывает. Это тебе не сказка».

Глава 6: История

Спустя две недели Рэрити отошла от последнего установленного зеркала и медленно повернулась на месте, изучая зал. Усталая, но широкая ухмылка засияла на лице единорожки. Впервые ей удалось оказаться внутри своего воплощённого видения.

Выставочная зала была сном наяву. Она переродилась в просторное место, умоляющее заполнить себя образцами одеяний. Фиолетовые и розовые коврики заменили тоскливый узор тонкого ковра. Блестящие овальные зеркала, визуально увеличивавшие зал, окружали большой, богато раскрашенный подиум. Напротив, где сейчас стояла Рэрити, был ряд маленьких зеркал, прямо над туалетными столиками с полочками, готовыми к показу новейших образцов косметики. Вместительные примерочные были разделены роскошной и плотной фиолетовой тканью, закреплённой у потолка и пола. Единорожка просто превзошла саму себя.

И всё же её, словно термит дерево, глодала тревожащая мысль.

«Что, если это слишком пёстро? Что, если пони теперь подавай модерн и минимализм?»

Словно в ответ на её мысли внезапно в комнате потемнело, и Рэрити сконфуженно сжалась. Просто солнце зашло за облака, погрузив залу во мрак. Зеркала, которые только что изо всех сил преумножали естественный свет, теперь стали серыми и холодными. Все цвета внезапно оказались приглушёнными и безжизненными, отчего единорожка опустила плечи. Несмотря на недели почти непрекращающейся работы, старая ратуша цеплялась за тусклые остатки былого прошлого, словно рассерженная бабушка.

И Рэрити ничего не могла с этим поделать. Уже все портьеры были на своих местах, а лампы уютно сидели перед зеркальцами в профессионально сделанных под них в ткани нишах, обрамлённых декоративным металлом. Но даже в таких условиях Рэрити не могла решиться их зажечь, пока не поставит на газовые горелки калильные сетки. Пусть единорожка и предприняла необходимые меры, но даже плотная ткань могла загореться от открытого огня.

«Что же, лучше с этим смириться», — беспомощно подумала Рэрити.

Зима проходила, а кобылке ещё следовало сшить много одежды до Зимней уборки. И это было её следующей целью. У неё были тонны скетчей и концептов, но от самой мысли поработать ещё хоть день за швейной машинкой у Рэрити начинала болеть шея.

«Если бы только я могла заменить лампы», — стиснула зубы единорожка.

Вдруг прозвучал громкий стук в дверь, от которого та чуть не слетела с петель, а Рэрити слегка взвизгнула от неожиданности. Чуть пройдя в сторону входа, она смогла увидеть только тень ужасно деформированной головы сквозь стекло. Озадаченная, кобылка подошла к двери, отперла замок и тихонько её открыла. С другой стороны стоял высокий единорог в пальто цвета пожелтевшей газеты, c волнистой ржавого оттенка гривой, почти полностью скрытой под дешёвой шляпой, которая, похоже, должна была создавать впечатление мейнхэттенской. На жеребце был коричневый костюм, скроенный так, чтобы распрячь плечи под самым болезненным углом, и галстук того самого тона оранжевого, который, как считала Рэрити, уже давно нужно было запретить.

— Мисс Рэрити? — спросил он, и его голос единорожка могла описать только как хруст засохших макарон.

— Она самая, — медленно ответила кобылка. — Боюсь, вы застали меня не в лучшем виде.

— Файн Лайн, заместитель казначея Кантерлотского исторического общества, — коснулся он тонкого прямоугольного ярлыка, прикреплённого к лацкану костюма. — Я здесь по поводу вашей проверки.

— Проверки? — настороженно спросила Рэрити. — Боюсь, я понятия не имею, о чём вы.

— Вам должно было прийти уведомление относительно вашего прошения. Вы же помните, что подавали на один из грантов Защиты исторического достояния в отношении вашего… — тут единорог замолчал и хмуро посмотрел мимо Рэрити внутрь помещения, отчего кобылке стало не по себе, — заведения, не так ли?

— Да, это так, — аккуратно ответила Рэрити. — Но грант уже давно одобрили. Я уже получила денежные средства и больше никаких уведомлений не получала.

— Ну что же, — фыркнул Файн Лайн. — У меня как раз есть с собой копия.

Единорог левитировал из портфеля почти прозрачный лист бумаги, на котором был напечатан короткий текст, и передал его Рэрити. На документе действительно была печать Кантерлотского исторического общества и подпись его президента, Паст Кипера. Единорожка запомнила их по прошлой корреспонденции. Также на листе была указана отсылка к седьмому пункту условий выдачи гранта, где Обществу давалось право на одностороннее решение о проведении инспекций во взятых под защиту помещениях для выявления нарушений содержания.

— Как вы могли заметить, тут чёрным по белому написано, что мы не несём ответственность за неспособность почтовой службы маленького провинциального города доставить наши письма в срок. В любом случае у нас есть причины полагать, что наши средства пошли не на благое дело. — Он снова посмотрел внутрь дома, словно пытался что-то там оценить.

— И что это за причины? — требовательно спросила Рэрити, напрягшись.

— Как заинтересованная сторона, мы решили навести справки, — начал он, раздражённо постукивая копытом по сумке. — И оказалось, что вместе с нашим грантом вы также подали заявку на грант «Богатое историческое наследие». Так уж получилось, что у нас были уже дела с мистером Ричем, и его интересы всегда оказывались противоположны нашим. Уверен, что вы можете нас понять; опять же, думаю, не стоит упоминать, что сильная реновация исторической собственности является нарушением условий нашего гранта. Это всё же грант «сохранения исторического наследия», сами понимаете.

— Все мои планы по реновации старой ратуши были мной чётко описаны в прошении, — парировала Рэрити. — Если бы с ними возникли проблемы, я полагаю, мне на это указали бы до одобрения.

— Как бы то ни было, — продолжил наседать Файн Лайн, — если вы будете препятствовать всеобъемлющей проверке собственности, то мы можем решить, что наши условия нарушаются, и у нас не останется другого выбора, кроме как отозвать грант.

Он приблизился на пару дюймов, нависнув над единорожкой, но та отказалась подвинуться.

— В любое удобное для вас время.

— Знаете, мне, в принципе, всё равно, как вы ко мне относитесь, — огрызнулась кобылка. — И на ваше уведомление мне плевать. Ожидаете, что появитесь при сомнительных обстоятельствах и я вас сразу в дом пущу?

— Вы сами поместили этот дом под протекторат Исторического общества, — усмехнулся Файн Лайн. — Мы в него инвестировали столько же, сколько и вы. И это даёт нам право.

— Есть у меня желание сообщить о вас местному констеблю.

— Да как хотите, — пожал он плечами. — Можете хоть всех местных деревенщин созвать, я всё равно проведу проверку и советую вам прекратить юлить.

— Юлить? — возмутилась Рэрити. — Знаете что? Ладно. Смотрите что хотите. Однако как только вы закончите, я уведомлю констебля о каждой детали вашего визита, так что, утолив своё навязчивое любопытство, вам лучше бы сесть на первый же поезд до Кантерлота. И ждать вместе с вашим Обществом от меня очень исчерпывающую жалобу по этому поводу!

— Увидим, — сказал он и прошёл внутрь, едва не оттолкнув единорожку.

Внутри он, вздёрнув нос и сжав губы в тонкую осуждающую линию, окинул взглядом украшенный зал. Посмотрев вниз, единорог подвигал копытом ковёр, словно хотел его оторвать.

— Он новый?

— Да, — гневно подтвердила Рэрити. — Об этом я писала в прошении…

— А как вы закрепили эти портьеры?

— С помощью анкеров и…

— То есть повредили исторические стены метизами крупнее мебельного гвоздя.

— Не более, чем…

— А что по поводу светильников? В вашем прошении говорилось, что они аутентичные? — спросил Файн Лайн и подошёл к одному из них. — Вы их модифицировали?

— Нет. В магазинах раскупили те, что я хотела, — ответила Рэрити, но единорог, похоже, был не впечатлён.

— Вам следует прекратить их использование. Они, очевидно, пожароопасные.

— Я и сама знаю, — огрызнулась кобылка.

Внутри неё зарождался гнев, и она едва сдерживалась, чтобы не ударить жеребца.

— Их замена строго воспрещена, — заявил он и посмотрел в сторону подиума, словно выискивая, что бы ещё раскритиковать. — Это одна из немногих нетронутых вами вещей, так что крайне важно сохранить их первозданное состояние.

— Прошу прощения. — Рэрити уже могла только кричать. — И как же вы предлагаете мне освещать помещение?

— Нас это не волнует. А волнует сохранность исторической собственности в состоянии, близком к первоначальному, нетронутой… так сказать, недальновидными бизнеспони, которых так любит баловать Филси Рич.

— Так, секунду, — сказала единорожка, притопнув копытом. — В условиях была возможность модифицировать и заменять предметы интерьера в целях безопасности или если здание уже подвергалось перепланировке ранее. Раз уж на то пошло, то я скорее возвращаю ему первоначальный вид!

— В вашем прошении нет доказательств этих заявлений, — пренебрежительно заявил Файн Лайн, направляясь на кухню. — Чтобы как-то оправдать свои действия, вам нужно предоставить факты, как изменилось здание за последние годы. Пока же всё указывает на то, что вы просто делали, что хотели, и Общество это так просто не оставит. А теперь давайте посмотрим, пострадал ли второй этаж от ваших копыт так же сильно.

---

Затем всё стало ещё хуже. Забраковав всю проделанную над вторым этажом работу, Файн Лайн заявил, что грант совершенно точно будет отозван. Рэрити заявила в ответ, что большая его часть была ею потрачена, на что единорог прямо ответил, что если она не вернёт деньги, то суд вполне сможет решить эту проблему. Возможно, даже, добавил он, с помощью аукциона.

Единорожка осталась стоять одна посреди выставочного зала, беспомощно трясясь от ярости. Её разум был не в состоянии остановиться и поразмыслить над произошедшим. Это бы её уничтожило. Единственное, что давало хоть какую-то надежду — это предоставленная Рэрити неделя на то, чтобы либо собрать необходимые средства для выплаты Обществу, что являлось настолько абсурдной глупостью, что единорожке хотелось смеяться, плакать и кричать одновременно, либо обжаловать их решение и предоставить доказательства того, что все произведённые ею действия были обоснованы и необходимы. Для Рэрити, окинувшей взглядом зал, чьи новые цвета душил мрак, была до смешного очевидна эта необходимость. Но вот чего она не знала, так это как убедить в этом высокомерных кантерлотцев, одержимых сохранностью каждого гвоздика.

— Хотите доказательств? — процедила она дрожащим голосом. — О, вы их получите. Подавитесь, столько я вам их дам, бюрократы вшивые.

С этой мыслью в голове Рэрити обулась, накинула пальто и надела шляпу, даже не заботясь о том, подходят ли предметы гардероба по тону друг к другу, а затем хлопнула за собой дверью с такой силой, что в нижнем левом углу дверного окна появилась трещина.

«Давай, и это тоже в список занеси».

Единорожка решительно направилась в город, уделяя мало внимания происходящему вокруг, пока её мысли не прервал знакомый голос.

— Приветик, Рэрити!

Единорожка громко простонала, не успев спохватиться. Именно эту пони она сейчас хотела встретить меньше всех. Сменив выражение лица с разгневанного на то, которое, как очень надеялась Рэрити, сойдет за нейтральное, кобылка повернулась к прыгающей к ней Пинки Пай.

— Как хорошо, что я тебя встретила! Только что зашла в магазин к тебе, а тебя и нет, и я подумала: «О нет, если её нет дома, то я не смогу отдать ей письмо, а если я не смогу отдать письмо, то, возможно, снова о нём забуду», — но потом по пути назад увидела тебя и такая: «Опа, это же Рэрити! Надо срочно его отдать, пока я не забыла», — и вот я…

— Пинки, — уныло перебила единорожка. От неугомонной кобылки у неё вот-вот снова разболится голова. — Что тебе нужно?

— О, точно! Вот, держи, — абсолютно невозмутимо ответила земнопони.

Она достала потёртый конверт из своей гривы и с улыбкой передала его Рэрити.

— Нам в офис доставили по ошибке уже давно. Наверное, на почте просто забыли, что у старой галереи уже есть владелец, что, кстати, неудивительно, ведь ещё недавно все касающиеся её письма отсылали либо Мини, либо в мэрию…

Рэрити уже не слышала, о чём там дальше лепетала Пинки. Письмо явно было от Кантерлотского исторического общества, и быстрый взгляд на его содержимое подтвердил, что это была копия того самого извещения, которое с утра ей предоставил Файн Лайн. В нём говорилось, что в течение трёх недель единорожке стоит ожидать проверку.

«Похоже, жаловаться на этого гнусного щёголя нет смысла», — подумала Рэрити, стиснув зубы.

Пинки что-то там продолжала говорить, но затем единорожка смерила её таким взглядом, что даже до неё, видимо, дошло, что что-то было не так.

— Эм… Рэрити? — улыбка Пинки немного угасла. — Прости, я правда не хотела так затягивать с этим. Просто Мини была очень занята со всеми этими домами на продажу и…

— Ты хоть понимаешь, насколько важным было это письмо? — прорычала единорожка.

Весь тот гнев, оставшийся после визита Файн Лайна, закипал снова, только и ожидая возможности вырваться наружу.

— Эм… очень, очень важным?

— Очень, очень, очень важным, — выплюнула Рэрити. — Знаешь, меня сегодня неприятно удивило посещением Кантерлотское историческое общество. И, благодаря тебе, у меня не было ни единого шанса к нему приготовиться. А знаешь ещё что?

Единорожка бросила письмо и вдавила его копытом в грязь.

— Из-за этого я могу потерять огромную часть стартового капитала, и всё, над чем я работала, вылетит в трубу!

— Я… я не думала…

— О, вот тут ты права! — огрызнулась единорожка, поднимая голос, и начала втаптывать в землю конверт. Брызги грязи попали на Пинки, отчего та попятилась. — За все эти недели перекладывания бумажек и игр в кондитера ты хоть раз подумала, что неплохо было бы доставить мне, одному из ваших клиентов, в конце концов, письмо вовремя, а? Что, копыта бы отсохли дойти и сунуть его в почтовое окошко?

Пинки уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла его, когда Рэрити угрожающе указала на неё копытом.

— Уж не знаю, где были твои легендарные навыки организации, но в будущем я надеюсь на большую ответственность с твоей стороны, прежде чем разрушишь жизнь ещё одного клиента.

Рэрити развернулась и, сделав несколько намеренно уверенных шагов, добавила:

— И, будь уверена, Могидж об этом узнает.

После этого единорожка пошла вперёд, даже не удосужившись оглянуться на Пинки. Немного спустя Рэрити огорчённо выдохнула. Она надеялась, что, выплеснув немного злости, почувствует себя лучше, но в итоге оказалось наоборот. По крайней мере сорвалась она не просто так.

Затем единорожка поняла, что на рыночной площади было непривычно тихо. Оглянувшись, Рэрити заметила, как некоторые пони на неё смотрят, и среди них Эпплджек. Фермерша стояла у своего лотка с тревожаще хмурым лицом.

«Да что она понимает», — подумала единорожка и, игнорируя взгляды, решительно направилась вперёд. Вскоре рынок остался позади, уступив место петляющим дорожкам и бесчисленным домикам с соломенными крышами. Впереди маячили укрытые снегом ветки городского дерева-библиотеки. Должно быть, уже в сотый раз Рэрити вопрошала, кому пришла в голову идея превратить огромный дуб в живое вместилище книг и почему именно в Понивилле? Вероятно, эти вопросы навсегда останутся без ответов. Не за историей дерева она сюда направлялась.

Единорожка толкнула красную дверь, отчего табличка с надписью «открыто» слегка ударила о деревянную поверхность, а сверху зазвенели три колокольчика. За массивным столом, прогибающимся под аккуратными стопками бумаг, сидела пожилая пегаска, которая, завидев закрывающую за собой дверь Рэрити, быстро улыбнулась единорожке. Шерсть у библиотекарши была цвета весенней травы, а спутанная грива — белоснежной. Возможно, сказалось напряжение, усиливавшееся в течение дня, но во взгляде пегаски Рэрити заметила некую настороженность, которую раньше никогда не видела.

— Здравствуй, Рэрити.

Голос кобылы был добродушен и мягок, с лёгким провинциальным акцентом. Преклонные годы выдавала только едва слышимая хрипотца, которая, иронично, всегда напоминала единорожке о плотных страницах старых книг. Пегаска встала, отчего её левое ухо безвольно наклонилось вперёд, и вышла из-за стола.

— Что привело тебя сюда в столь приятный день?

— Здравствуйте, миз Ляссе.

Как и многие в Понивилле, Рэрити всегда обращалась к библиотекарше не иначе как миз. Она была из тех вечно пожилых пони, к которым можно было обращаться только формально. Единорожка устало улыбнулась и сняла сапоги, поставив их около двери.

— У тебя всё хорошо? — спросила миз Ляссе, едва прищурив взгляд.

Рэрити замерла, почти повесив пальто, затем опустила плечи и вздохнула.

— Хотела бы я сказать «да». Но на самом деле день выдался крайне никудышным.

— Жаль это слышать, — сказала пегаска и сочувственно улыбнулась. — Могу я чем-нибудь помочь? Если ты за новыми каталогами, боюсь, они ещё не пришли…

— На самом деле сегодня у меня другой вид изысканий. Моя мама упоминала, что я переехала в старую ратушу?

— Да… да, упоминала, — медленно подтвердила Ляссе и поправила копытом ухо. — Конечно, я предполагала, что ты хочешь открыть магазин. Не думала только, что он будет там. Слушай, я помню, как её строили. Одно из первых зданий в Понивилле и самое большое на тот момент. Да, всё меняется.

— Для некоторых даже слишком.

— То есть? — резко повернулась к единорожке Ляссе.

— Похоже, я перешла дорогу Кантерлотскому историческому обществу, — объяснила Рэрити. — Я надеялась, что смогу найти достаточно информации об истории ратуши, чтобы доказать, что мои действия её никак не портят. У вас есть что-нибудь по этому поводу?

— Ну, — пегаска, казалось, немного расслабилась, попав в свою стихию, — я не знаю, сможет ли тебе это помочь… но я знаю несколько старых статей о ратуше. Я и сама много помнила о ней до того… до того, как состарилась, — посмеялась Ляссе.

— Прекрасно, — Рэрити и сама немного посмеялась про себя. — Аппарат для просмотра микрофиш всё ещё внизу, да?

— Да, он там. Только… не торопись. Давай я сначала вниз схожу, приберусь. А то там бардак. Нечасто этим аппаратом пользуются, да и я смогу для тебя найти нужные заметки быстрее. А ты пока можешь выпить чашечку горячего какао и потом спуститься, а? — предложила пегаска, указав на маленький столик, всегда заполненный угощениями для гостей библиотеки. Над ним висело зеркало в тёмно-красной раме, и Рэрити подошла к столику как раз вовремя, чтобы увидеть в отражении, как миз Ляссе оглянулась на единорожку и скрылась на лестнице в подвал. Кобылка внимательно изучила зеркало, испытав странное чувство дежавю, которое она быстро выкинула из головы, и принялась наливать какао.

Поразительно, но миз Ляссе всегда ставила комфорт посетителей превыше сохранности книг. Вероятно, ей приходилось выписывать больше книг на замену, чем среднестатистическому библиотекарю, но стоило спросить её об этом, как она всегда отшучивалась.

«Каждой книге найдётся замена, а вот посетителям — нет»,— говорила она. — «Если какой-нибудь принципиальной кобылке захочется прийти сюда и охранять книги, словно они жеребята самой Селестии, то пожалуйста, милости прошу, как только меня в деревянный макинтош оденут».

Рэрити улыбнулась и, вдохнув горьковато-сладкий пар из тёплой кружки, направилась в подвал. Спускаясь по лестнице, единорожка обратила внимание на яркие, тихо шипящие лампы с калильными сетками, отчего испытала укол зависти.

Внизу библиотекарша включала ещё более яркую друммондову лампу^[1] под стеклом аппарата для чтения микрофиш, который представлял из себя уродливого вида ящик с большим набором линз, ведущих к овальному окошку. Рядом лежало несколько папок с кусочками плёнки, каждая из которых была педантично подписана и датирована.

— А, вот и ты, Рэрити, — сказала Ляссе, после чего кивнула головой, чтобы поправить ухо. Затем пегаска взяла одну из папок со стола. — Вот эти времён постройки cтарой ратуши. Новую возвели через одиннадцать лет, так что за те года тебе, возможно, тоже стоит посмотреть статьи.

— Идеально, — ответила Рэрити, поставив кружку на стол. — А вы не помните, как её использовали после переезда мэрии?

— О, да как только не использовали, — медленно начала библиотекарша. — Заехали и съехали несколько заведений, но к тому времени здание уже поизносилось. Тогда всех больше интересовала северная часть города. Понивилль процветал, и все хотели, чтобы он разросся подальше от границ Вечнодикого как можно быстрее. Их можно было понять.

Ухо Ляссе снова покосилось, но она не обратила на это внимания и продолжила идти вверх по лестнице.

— Думаю, да. О, кстати, я тут поговорила с пони, которая держит яблочный лоток на рынке, — продолжила Рэрити.

— Эпплджек?

— Именно. Она сказала, что там была картинная галерея. Вы слышали что-нибудь об этом?

У миз Ляссе затрепетали крылья, словно её испугали, и она уронила папку. Пегаска наклонилась и, бормоча что-то себе под нос, подобрала документы и положила себе под крыло.

— Да, слышала, — наконец вымолвила кобыла. — Ей владела молодая художница по имени… а вот имя я и не припомню.

Пегаска посмотрела себе под ноги.

— Помню лишь, что она была последней из тех, кто пытался что-то сделать из Старой ратуши. Было это в… девятьсот пятьдесят девятом, если я не путаю.

— И что было потом? — спросила Рэрити, с любопытством смотря на миз Ляссе.

— Да не задалось у неё. И неудивительно, в таком маленьком городке. Закрыла галерею через пару лет. После этим местом уже никто не интересовался, — фыркнула она, словно в раздражении, а затем посмотрела на единорожку. — Аккуратнее с какао. Микрофиши заменить сложнее, чем книги.

— Не беспокойтесь, мэм, — кивнула Рэрити и принялась за работу.

---

За три часа единорожка обнаружила настоящую золотую жилу и занесла её в многочисленные заметки. С момента постройки ратуша сменила как минимум четырёх владельцев, и каждый из них серьёзно переделывал её под свои нужды. Больше всего ущерба нанёс ресторан, который в итоге даже не открылся — именно он сумел довести экстерьер до такого гнетущего вида. Затем пару лет ратуша пустовала, и Рэрити перешла сразу к статьям из пятьдесят девятого. Похоже, это была последняя глава в истории здания — после уже сама единорожка в него въехала.

Жители в восторге от скорого приезда художника

Известный художник-пейзажист, мисс Тула Рула, объявила, что откроет свою студию в старой понивилльской ратуше. Многие жители поддержали её решение и назвали это хорошим признаком дальнейшего развития города.

— Это отличный показатель культурного и индустриального роста Понивилля, — в эксклюзивном интервью для Экспресс сказала наш знаменитый мэр. — Мы ожидаем, что мисс Рула станет почётным членом и созидателем в нашем великом сообществе, так что совет единогласно принял её предложение и одобрил сделку.

Однако несмотря на всю суету, мало остаётся известно о самой художнице. Конечно, следует ожидать определённой таинственности вокруг великого деятеля искусства, но мисс Рула согласилась дать нам интервью во время осмотра своего нового дома в прошлый четверг.

— Недавно из жизни ушёл мой отец, земля ему пухом, а наш семейный дом оказался для меня одной слишком большим и мрачным. Понимаете, из некогда большой семьи осталась я одна. Так что я собрала вещи и направилась сюда, в Понивилль; тут я надеюсь начать новую прекрасную жизнь.

Мы, сотрудники Экспресс, от лица всех жителей выражаем ей глубочайшие соболезнования и передаём, что с нетерпением ожидаем её переезда в наш город.

Рэрити вернулась к началу страницы, где была изображена старинная фотография Тулы Рулы, стоящей перед будущей картинной галереей. На фоне зловещим силуэтом нависала ратуша, чьи стены, благодаря несовершенной камере, выглядели абсолютно чёрными. Тула же улыбалась, глядя в объектив, и хотя по фотографии было невозможно определить цвета, Рэрити нашла однозначные подтверждения своим подозрениям: это была та самая розовая земнопони, чей портрет лежал в подвале и кто, предположительно, нарисовал остальные беспокоящие полотна.

— Ну, если она такие картины рисовала, то неудивительно, почему у её галереи не задались дела. Чего и говорить, «известный художник-пейзажист», — сказала Рэрити сама себе.

Единорожка продолжила поиски, но не нашла больше ни одной статьи о Туле Руле. Последнее упоминание о галерее было в заметке об аукционе десятью годами позже. В статье были перечислены такие позиции, как антикварные шкафы, зеркала, столы и другие предметы интерьера, выставленные на продажу, чтобы «собрать средства на сохранение недвижимого имущества под опекой города». Рэрити предположила, что после первоначального возбуждения слава художницы в городе поугасла, и в итоге Тула Рула закрыла галерею и уехала, не оставив после себя ничего, кроме прощальной записки, лишив город высокого искусства.

Впрочем, единорожка и так нашла, что искала. Собрав записи, она погасила лампы и направилась на первый этаж.

— Отыскала что-нибудь? — спросила миз Ляссе, подняв взгляд со стола.

— Думаю, да, — ответила Рэрити с усталой улыбкой. — Спасибо большое, миз Ляссе. Вы понятия не имеете, как много это для меня значит.

— Ну, будем надеяться, что всё у тебя сложится. — Пегаска проводила кобылку до двери. — А я жду не дождусь, когда смогу увидеть, как ты преобразила ратушу. Селестия свидетель, она заслуживает лучшего.

— Я тоже так думаю. Кстати говоря, а вы случаем не знаете, что стало с художницей после того, как она уехала из Понивилля? Просто так получилось, что у меня в подвале целая куча предположительно её картин, и я, ну, в скором времени думаю от них избавиться.

В этот раз миз Ляссе абсолютно точно оцепенела, положив копыто на дверную ручку. Ошарашенно кобыла посмотрела на Рэрити, её лицо стало слегка бледным.

— Они ещё там?

— Ну да, так и есть, — ответила единорожка, удивившись такой реакции. — В статье была фотография художницы по прибытию в Понивилль, а в подвале её автопортрет среди остальных картин.

— Я думала, они их тоже пустили с молотка. Как сделали со всем остальным… — пробормотала кобыла, словно больше для себя, чем для Рэрити. Миз Ляссе оглядела комнату и чуть-чуть задержала взгляд на зеркале над столом с угощениями, затем посмотрела на единорожку и улыбнулась: — Если ты их видела, то, думаю, не стоит тебе объяснять, почему они не пользовались здесь особой популярностью. Честно говоря, на твоём месте я бы их просто выбросила. Не думаю, что потраченное на них время хоть как-то окупится.

— О, что вы, я так не могу! — поразилась Рэрити, надевая пальто и сапоги. — Они, конечно, не в моём вкусе, но я не позволю себе просто взять и выкинуть чужой труд на помойку!

— Если она ещё жива, то ей сейчас даже больше лет, чем мне, — сказала пегаска с едва уловимыми нотками раздражения и открыла дверь. — Будь Туле до них дело, она бы вернулась. Послушай моего совета, выкинь их.

Где-то позади них раздался резкий удар, словно что-то упало и разбилось, хотя звук был быстрым и обособленным, без звона осколков. Рэрити обернулась, но не увидела ничего, что могло издать такой шум.

— Что это было?

— Да ничего особенного, — оглянувшись, ответила миз Ляссе, только голос её стал резкий и напряжённый. — Поди, чашку не так поставила. Думаю, тебе пора, Рэрити.

— Миз Ляссе? Всё нормально? — нахмурилась единорожка, когда её выставили за дверь. Что-то в словах кобылы было странное, но что именно?

— Да, да. Просто притомилась сегодня, а у тебя ещё много дел. Жду тебя с нетерпением!

И засим дверь захлопнулась. Рэрити постояла немного, озадаченная и немного встревоженная внезапной переменой в поведении библиотекарши. Нерешительно она повернулась и направилась на юг, к дому. Оглянувшись, единорожка увидела в окне сидевшую за столом и что-то читавшую миз Ляссе. Стоило Рэрити отвернуться, как она поняла, что её заинтересовало. Кобыла упомянула Тулу Рулу по имени, хотя ранее сказала, что его не помнит.

«Странно, — подумала Рэрити. — Должно быть, вспомнила».

Списав необычное поведение на причуды пожилой библиотекарши, Рэрити продолжила свой путь и начала думать о том, как составит язвительную апелляцию Кантерлотскому историческому обществу.

Глава 7: Одна

Кантерлотское историческое общество

Ответ на апелляцию

Уважаемая Рэрити, выражаем нашу благодарность за подачу Вами апелляции в Кантерлотское историческое общество. Мы тщательно изучили предоставленные Вами документы и пришли к заключению, что, в связи с существенными изменениями собственности за минувшие годы, мы не можем возлагать ответственность за нарушения наших условий на Вас единолично.

Отметим, что мы были потрясены тем, как плохо Понивилль заботился о своей собственности. С учётом Ваших доказательств мы сошлись во мнении, что в первозданном виде сохранилась очень малая часть здания и что его ценность, как артефакта исторического значения, была изначально очень мала. Вследствие чего мы решили, что для Общества, в плане сохранения исторической памяти и ощущения другой эпохи, это здание не представляет особой ценности.

Более того, мы пересмотрели Ваше первичное прошение. В нём Вы не привели никаких из представленных Вами в апелляции исторических документов, а также не оговорили в достаточной степени Ваши намерения, чтобы оправдать масштаб проведённых Вами работ, обнаруженных в ходе нашей инспекции. Бесспорно, любой из этих фактов повлиял бы на наше первоначальное решение, что мы принимаем за доказательство того, что Вы умышленно ввели Общество в заблуждение и использовали наши денежные средства без уважения к нашим многовековым ценностям.

В свете этого мы вынуждены продолжить процедуру отзыва гранта.

Пожалуйста, ознакомьтесь с прилагаемыми официальными условиями возврата денежных средств. Имейте в виду, что в случае невыполнения указанных требований мы будем вынуждены подать иск о факте мошенничества.

С уважением, президент Кантерлотского исторического общества

Паст Кипер

Некоторое время Рэрити просто ошарашенно стояла у двери, держа письмо. На полу лежал плотный конверт, всё ещё набитый страницами юридического жаргона, сливавшегося во взгляде единорожки в единые чёрные полосы. Незаметная дрожь в ногах начала усиливаться, когда кобылка задышала чаще. Она стиснула челюсти, и тонкая полоска губ стала почти белой от давления. Сделав резкий и глубокий вдох, Рэрити направилась с письмом к швейному столу. Рядом с ним она сделала ещё пару глубоких и громких вдохов, после чего со всей силы ударила магией лист бумаги о стол.

Единорожка уставилась в угол комнаты, продолжая тяжело дышать, пока бумага мялась в тысяче разных направлений от хаотичного, сокрушающего давления магического захвата. Края пергамента начали тлеть, и спустя мгновение несколько оранжевых пятен появилось на поверхности. Когда Рэрити вновь посмотрела на стол, огонь уже вовсю утягивал письмо в забвение. Сморщенные клочки рассыпались в прах, пока на их краях, словно огненные черви, корчились искры.

Но это не уняло гнев кобылки. Стиснув зубы и зажмурив глаза, единорожка схватила со стола ножницы и с надломленным резким криком отправила их точно в середину зеркала одного из туалетных столиков. Рэрити успела увидеть своё разъярённое лицо со следами слёз, прежде чем серебряную поверхность вспороли чёрные зазубренные изломы, после чего обломки зеркала упали на столик.

Рэрити плюхнулась на пол, а с ней и ножницы. Её гнев утопал в надвигающемся приливе отчаяния. Деньги уже были потрачены на помещение, внутреннюю отделку и материалы, из которых единорожка собиралась сшить первые наряды на продажу. Оставались ещё средства на покраску внешних стен, возможно, ещё на некоторые декоративные элементы, но их точно было недостаточно, чтобы расплатиться с Обществом и открыть магазин с какими-либо товарами на продажу.

«Я не смогу».

Один за одним начали раздаваться громкие всхлипывания, и кобылка заковыляла к кушетке и упала на неё, закрыв лицо копытами.

Так она пролежала сколько могла вытерпеть. В конечном итоге у неё заболела грудь, а дыхание стало глубоким и долгим. Слёз у неё больше не осталось. Ощущала она себя до странного опустошённой. Никого не было рядом, чтобы услышать, как её одинокие рушащиеся мечты тонут в развешанных вокруг портьерах, за которыми потом задыхаются и гаснут у тёмных и твёрдых, сокрытых от взора, стен.

Тишина. Пока Рэрити лежала, она едва могла слышать звуки своего медленного, спокойного дыхания. Она представила себе милый магазин, наполненный приходящими и уходящими покупателями, и себя, постоянно двигающуюся, чтобы пополнять стенды одеждой. Пусть она и была на полпути в эту фантазию, она осознала, что едва может вспомнить, как та ощущалась. Всё казалось таким далёким, таким недостижимым, как маленький стройный силуэт на холме картины. Над лежащей ничком единорожкой колыхались огромные портьеры, почти как бесформенный огромный розовый рот, в который она могла упасть и навсегда пропасть в тишине.

Спокойствие разума нарушила пара тихих стуков в дверь. Рэрити поморгала и немного повернула голову в сторону двери, чьё треснувшее окно едва выделял тусклый дневной свет. Единорожка подумала, что произойдёт, если она возьмёт и проигнорирует пришедшего. Зайдёт ли он просто, возьмёт всё что захочет и уйдёт? Каждый предыдущий визитёр почти так и делал. У Рэрити даже появилась странная идея, что лучше уж пусть так, чем кто-нибудь придёт, а затем вообще никогда не уйдёт.

Но, услышав повторный стук, кобылка решила, что кто бы там ни пришёл, он был настойчив в своём желании не позволить единорожке мариноваться в собственном отчаянии. Грустно вздохнув, она скатилась с кушетки и направилась к двери, не удосужившись даже оценить свой вид. Открыв дверь, Рэрити увидела Флаттершай, но при этом абсолютно ничего не ощутила, а на фальшивую улыбку у неё просто не было сил.

— Привет, Рэрити… ой-ёй, — улыбка исчезла с лица пегаски. — Эм… что такое? Выглядишь подавлено…

— Даже не знаю, с чего начать, — безэмоционально сказала Рэрити.

— Ох… я могу чем-то помочь? Хочу сказать, у меня много свободного времени, если хочешь поговорить… я только с радостью.

— Представить не могу, как мне это поможет. — В тоне единорожки начала появляться неприятная резкость. — Это ведь ничего не изменит, да? И я представить не могу, что ты сможешь придумать, если уж я за долгие дни не нашла решения.

Флаттершай немного отшатнулась, но не отвела взгляда от глаз Рэрити.

— Прости, я не имела в виду, что помогу исправить положение… но, может, тебе станет лучше после прогулки? Иногда это помогает найти другой способ справиться с проблемами.

— Флаттершай… — начала было единорожка, но осеклась.

Раздражение уступило место вине, стоило Рэрити заглянуть в добрые глаза подруги, умоляющие пустить её внутрь, помочь.

— Ладно, просто… ладно… — поникнув, сказала кобылка.

— Может, тебе прилечь? — предложила пегаска, заходя внутрь. — Я приготовлю чаю, если он у тебя есть, конечно.

— На кухне, — ответила Рэрити, направившись обратно к кушетке.

— Сейчас вернусь, — сказала Флаттершай, и от её тёплой улыбки в комнате как будто бы стало чуточку светлее. По пути в нишу пегаска остановилась и, подняв голову, принюхалась. — М-м-м, пахнет прекрасно. У тебя тут где-то веточка хвойного дерева?

— Что, прости?

— Пахнет как свежая сосна, — ответила Флаттершай, делая глубокий вдох. — Я иногда покупаю сухие ветки, чтобы воздух в домике освежить. А то от большого числа зверушек голова может кругом пойти.

— Извини, но я понятия не имею, о чём ты. Я ничего не чувствую, — утомлённо плюхнулась на кушетку Рэрити.

«И почему я решила, что это поможет?»

Пегаска несколько сконфуженно посмотрела на подругу, затем пожала плечами и продолжила путь на кухню. Рэрити слышала, как Флаттершай открывала шкафчики и звенела фарфоровой посудой.

— Эм, Рэрити? А у тебя спички есть?

— Первый ящик слева, — сонно крикнула кобылка.

Послышалось тихое шипение газа и последовавший почти сразу звук вспыхивающего пламени. Единорожка прикрыла глаза, и ей показалось, что она учуяла отголоски того запаха, о котором говорила пегаска. Действительно, были нотки сосны, но было и ещё что-то, что-то… горькое. Рэрити сморщила нос и помахала копытом. Запах исчез.

— Ну и как, много работ уже завершила? — послышался голос Флаттершай.

Рэрити нахмурилась.

«Из всех возможных вопросов начинать именно с этого…»

— Ну, на самом деле у меня много времени ушло на декор. Не осталось сил на сами наряды.

— Прости, что говоришь? — крикнула пегаска.

— Я сказала, что была занята! — гаркнула Рэрити.

— О… ну, думаю, открытие магазина требует много сил. Но тебе на самом деле нужно отдыхать время от времени. Ты справишься, я уверена.

«Как будто ты знаешь, сколько мне ещё надо сделать», — горько подумала единорожка.

Разговор прекратился, и Рэрити позволила себе расслабиться и помечтать.

— А что, твой декор уже кто-то оценил? — снова послышался голос подруги.

— Я правда не хочу об этом говорить, — проворчала кобылка.

Она почти ощущала жар от сгоревшего недавно письма, что не помог стереть тот бюрократический вздор из её памяти. Флаттершай вошла в комнату, держа две чашки чая в крыльях. Похоже, они нарушали её равновесие, потому что пегаска немного покачивалась, почти шаталась, стараясь не упасть. Она не смотрела на Рэрити, вместо этого не отрывая глаз от дальнего угла выставочного зала. Кобылка поставила одну чашку на кушетку, а затем села рядом на пол и начала внимательно изучать кушетку взглядом. Рэрити озадаченно нахмурилась.

— Флаттершай? — спросила она, снова окинув взглядом подругу. Что-то в ней казалось неправильным. — Ты… ты что-то с гривой сделала, да?

— Нет. А что? — Флаттершай посмотрела на свой чай и сделала глоток. Он выглядел очень тёмным в тусклом свете, почти чёрным.

— Она… ну, буду честна, выглядит немного сальной, дорогуша, — сказала Рэрити, беря свою кружку.

Ей внезапно стало так приятно от возможности кого-то покритиковать.

— Если сменила средство по уходу за гривой, то я крайне рекомендую вернуться на прошлое.

Некоторое время Флаттершай молчала, а затем выдала:

— Тебе надо сшить наряды, если хочешь выручить из этого места какие-то деньги.

Рэрити моргнула и от раздосадованного замешательства немного приоткрыла рот.

— Да, но…

— Если их кто-то купит, разумеется, — перебила пегаска и, подув на чай, сделала ещё глоток. — Конечно, у пони в этом городе не самый утончённый вкус.

Она отвернулась и осмотрела комнату.

— Я вообще не понимаю, кого ты хочешь привлечь. Не слишком ли это безвкусно?

У Рэрити отвисла челюсть.

— Если это не в твоём вкусе, то оставаться никто не просит, — отрезала она.

— Ну, твои работы и раньше никого не восхищали, — ответила пегаска и сделала ещё один глубокий глоток. — Взять хоть прошлые дизайны, в которые ты так много труда вложила, чтобы подлизаться к тем кутюрье, а они им всё равно не понравились. Если уж ты не можешь даже дешёвой одеждой кому-то угодить, как, по-твоему, твои оригинальные работы должны привлечь чьё-то внимание?

Когда она закончила, на лице у неё застыла чёрствая усмешка, а взгляд был устремлён в чашку. Почти пустую.

У Рэрити всё побагровело перед глазами.

— Так ты себе помощь представляешь? Прийти и оскорблять? Если у тебя есть предложения получше, то я с радостью их услышу, раз уж ты внезапно начала разбираться в моде!

Единорожка отвернулась, боясь, что если хоть на секунду задержит на подруге взгляд, то отвесит ей пощёчину. Гневно схватив свою чашку в магический захват, Рэрити сделала глоток.

И подавилась. Чай был густой, липкий и маслянистый. Желудок единорожки восстал против затхлого и ядовито-горького вкуса, атаковавшего язык. Рэрити отпрянула от чашки, отчаянно выискивая воду, чтобы смыть эту мерзкую субстанцию, и увидела Флаттершай, сидевшую прямо перед ней. Она смотрела на единорожку с едва заметной безмятежной улыбкой. Бирюзовую радужку её глаз почти полностью перекрывала чернота расширившихся зрачков.

— Просто смирись, — сказала Флаттершай приглушённым голосом, словно говорила через тонкий занавес из спокойно текущей воды. Чернота, похоже, начинала вытекать из глаз наружу, вытеснив последние остатки радужки. Улыбка кобылки стала ещё шире, белоснежные зубы стояли крепкой матовой стеной. Рэрити упёрлась спиной в кушетку, ловя ртом воздух, чтобы закричать, но задыхалась от тошнотворного вкуса. Единорожка уронила чашку и спихнула её на пол, где та разбилась вдребезги. Затем она почувствовала что-то холодное и мокрое. Посмотрев вниз, кобылка увидела густую чёрную жидкость, покрывавшую её заднее копыто, словно клей.

— Рэрити? — озадаченно спросила Флаттершай.

Единорожка отвернулась и закусила переднюю ногу, водя языком по шерсти, чтобы сбить привкус. Она не хотела смотреть на пегаску. Она не могла понять, что видела. Услышав топот приближающихся позади неё копыт, Рэрити развернулась и уставилась вытаращенными глазами.

— Не подходи! — гаркнула она, занеся копыто для удара.

Флаттершай стояла в нескольких шагах от места, где ранее сидела, и испуганно смотрела на Рэрити. После окрика её ясные бирюзовые глаза сжались и пегаска попятилась назад.

— Рэрити? — спросила она снова. — Прости, я не хотела…

Флаттершай запнулась и умолкла, когда единорожка вскочила и хмуро пошла к ней. Пегаска съёжилась. У Рэрити едва хватило ясности ума, чтобы заметить, что Флаттершай снова подобрала чашки и держала их в крыльях.

— Не знаю, в какие игры ты тут играешь, — тихо и грозно начала единорожка. — Не знаю, находишь ли ты это весёлым или просто придуриваешься, но если ты думаешь, что можешь вот так прийти ко мне домой и…

Кобылка снова взглянула на чашки.

— Попытаться меня отравить этим варевом, — воскликнула Рэрити и выбила одну из них.

Флаттершай так это ошарашило, что она дёрнулась назад и уронила вторую чашку. Та упала и разбилась об пол, явив горячий золотой чай, который чёрным пятном впитался в светлый ковёр. Единорожка с минуту шевелила губами в поиске слов.

— Я… я…

— Просто заткнись! — закричала Рэрити. — Просто… как ты вообще посмела?! Ты вообще нормальная?! Я… я считала тебя своей подругой!

— Я… я не знаю… — слабо защищалась пегаска. — Я твоя подруга, Рэрити. Прости, я не знаю…

— Так ты с друзьями поступаешь, да? — воскликнула кобылка.

Её разум обволакивали ярость и смятение, а взгляд сжался до узкого афотического туннеля, который был направлен прямо на Флаттершай и который выдёргивал из единорожки эмоции и выкидывал их вперёд бесконтрольно.

— Уходи. Просто уходи. Живо! — замахала копытом Рэрити, и пегаска тут же рванула к выходу.

— И не возвращайся без извинений! — крикнула единорожка ей вслед.

Флаттершай не удосужилась закрыть за собой дверь, так что Рэрити сделала это сама с помощью магии.

И вот она, преисполненная гневом, стояла и сжимала челюсти. Она уже ощущала боль от ещё одной зарождающейся мигрени. Рыча, единорожка протёрла глаза копытом; их жгло так, словно она уже многие дни не спала. Окинув взглядом комнату, Рэрити заметила, что та вдруг стала неестественно большой и пустой. Гнев улетучился в пространство, словно в вакуум, и глаза кобылки заблестели от слёз, что грозили вернуться с новой силой.

— Что это вообще было? — вопросила Рэрити дрожащим голосом, пытаясь вернуть назад злость и оправдание своим действиям. — Почему она мне всё это наговорила? Я думала, мы были друзьями.

Головная боль усилилась. Кобылка вздрогнула и направилась на кухню. Чашка хорошего чая могла спасти от мигрени, пока та не стала слишком сильной и ещё один день не пропал зря.

Внезапно Рэрити почувствовала под ногами что-то мокрое и холодное и тут же посмотрела вниз. Она наступила чистым копытом прямо в лужу, оставленную от двух чашек, что уронила пегаска.

«Две чашки», — медленно подумала кобылка.

Она повернулась и хмуро посмотрела на кушетку. Рядом с ней не было осколков. Подойдя ближе, Рэрити пощупала обивку и ковёр. Нигде не было мокрых следов или пятен.

Очередной приступ боли тисками сжал голову. От вспомнившегося вкуса варева из чашки Флаттершай единорожке внезапно поплохело, а в горле у неё запершило. Кобылка села и проиграла в голове те ужасные слова, что ей сказала пегаска, и как при этом выглядели её глаза — плоскими и пугающе безжизненными. Но это воспоминание быстро кануло в лету, когда Рэрити вспомнила, как настоящие бирюзовые глаза Флаттершай смотрели на неё с непониманием, ужасом и сокрушающей болью.

Флаттершай плакала. Почти сразу, как Рэрити открыла рот, пегаска начала плакать, и к тому моменту, когда единорожка выгнала её на мороз, кобылка уже едва сдерживала испуганные всхлипывания.

«Я… я не помню, — затаив дыхание, подумала Рэрити, пытаясь собрать детали воедино. — Сейчас-то я знаю, что она плакала, но… я не помню, чтобы видела это. Я этого не видела. Как я могла не видеть?»

С кухни эхом донеслось хихиканье Флаттершай. Рэрити резко оглянулась и уставилась на нишу. Чем дальше от окон фасада, тем темнее была выставочная зала, в итоге сам проход в кухню являл собой пустой иссиня-белый прямоугольник, окружённый непроглядной тьмой. Пегаска снова засмеялась, тихо и счастливо, и Рэрити увидела, как её тёмный силуэт промелькнул в дверном проёме. Буквально миг она была там, но ни с чем нельзя было спутать завитки её гривы и хвоста.

— Флаттершай? — крикнула единорожка, чувствуя облегчение.

Её разум противился абсурдности происходящего, но Рэрити уже начала искать рациональное объяснение по пути на кухню.

«Я уснула», — подумала она.

Вина уступила место блаженному облегчению.

«Это я во сне всё ей наговорила. Я не кричала на Флаттершай. С ней всё хорошо».

Рэрити забежала на кухню в поисках подруги. И никого не увидела. На кухне было пусто. Она была одна.

Единорожка плюхнулась на холодный пол.

— Флаттершай?

Ответа не последовало. На кухонном столике она увидела баночки с чаем и чайник на выключенной плите, из которого всё ещё поднимался пар. Флаттершай была здесь. Но уже ушла.

«Я выгнала её, — оцепенело подумала кобылка. — Я правда сказала все эти слова. Я… Я не…»

Её мысли прервал тихий плач. Ушки единорожки встрепенулись, зрачки сжались, а по спине пробежали мурашки. Звук шёл из выставочного зала и становился всё громче. Прежде чем Рэрити успела понять, почему от звуков плача ей стало так страшно, прозвучала серия ударов в дверь, отчего сердце единорожки забилось сильнее.

— Флаттершай? — спросила кобылка, голос её уже больше выказывал любопытство, нежели страх и смятение.

Рэрити не знала, что скажет вернувшейся пегаске. Единорожка не знала, будет ли пегаска требовать объяснений или просить прощения. Не знала даже, понимала ли Флаттершай, что сделала что-то, за что её можно было простить, или нет. Тихий плач тем временем продолжился, и Рэрити нерешительно вернулась в зал.

В окне она увидела пони, прижавшую лицо к стеклу, которая тут же заметила единорожку, стоило ей только покинуть кухню. Кобыла энергично помахала ей копытом, прежде чем оторваться от окна и скрыться из виду.

«Мама», — подумала Рэрити, снова ощутив полное бессилие.

Не похоже было, что стук прекратится в ближайшее время. Единорожка миновала швейный стол, заваленный незаконченными скетчами и одеяниями на самых первых стадиях шитья. От этого вида у неё перекосило лицо. Она ощутила стыд и отвращение, а потому сразу же отвернулась. Достигнув двери, Рэрити уже могла слышать короткие и злые крики Свити Белль.

«И чего только она её всюду таскает-то, а?»

Кобылка открыла дверь и постаралась улыбнуться, но поняла, что попытка оказалась неудачной, по выражению лица матери, которое тут же сменилось с радостного на озабоченное, стоило Куки поднять взгляд на единорожку.

— Рэрити, дорогая, что такое? На тебе лица нет! — воскликнула кобыла.

— Всё в порядке, мам, — соврала единорожка, не сильно стараясь поддержать ложь мимикой. — Тебе что-нибудь надо?

— Да я просто решила зайти, — ещё больше нахмурилась Куки. — Дорогая, ну ведь что-то случилось, я прямо чувствую. Пустишь внутрь?

Утихший гнев вспыхнул с новой силой, и единорожка выпрямилась. Стоит только её маме зайти, и от неё будет уже не избавиться. А с учётом начинающейся головной боли, только захвата её дома орущим жеребёнком Рэрити и не хватало.

— Мам, правда, не самое подходящее время. У меня очень много дел.

— Мне кажется, ты слишком много работаешь, — возразила мама. — Может, нам прогуляться? А то такое ощущение, что Свити этот дом не нравится, слишком он тёмный.

— Свити не нравится? — скептически спросила Рэрити. — Что же, если самой Свити не нравится, то чего ты её через день сюда таскаешь? Как работать прикажешь под весь этот вой?! Именно из-за неё я сюда и переехала!

Увидев потрясённое лицо матери, Рэрити стыдливо осеклась и сложила ушки. Повторялась ситуация с Флаттершай, а не прошло и двадцати минут.

— Мам, я… слушай, прости, — сказала единорожка, её гнев снова улетучился. — Просто сегодня… не самый лучший день. Может, в другой раз, а? Я правда сегодня не в настроении.

— Дорогая…

— Мам, пожалуйста, — взмолилась Рэрити.

Куки несколько секунд стояла и всматривалась в глаза дочери, словно пыталась найти и выудить одной силой воли какой-нибудь яд, пока тот не нанёс ещё больше вреда. Единственным звуком был вой Свити, который слегка поутих, пока они разговаривали.

— Ладно, — наконец сказала мама. — Но, Рэрити, прошу… ты же знаешь, что можешь поговорить с нами о чём угодно. Мы с папой всегда готовы тебе помочь.

— Да, я знаю, спасибо, мам.

— Слушай, — быстро начала Куки, пока единорожка не успела захлопнуть дверь. — Я хотела тебя попросить присмотреть за Свити в следующий четверг. У папы игра в боулинг, а я обещала Кейкам помочь с их первой распродажей на День согревающего очага.

Рэрити почти не слышала, что ей говорили. Она так устала, что боялась заснуть, просто моргнув.

— Да, как скажешь. Пока, мам.

Закрыв дверь, единорожка прижалась к ней и медленно сползла на пол. Её мама ещё некоторое время постояла у дома. Рэрити слышала, как Свити продолжает заходиться плачем; впрочем, ей было всё равно, почему Куки продолжала там стоять. Наконец кобылка услышала звуки удаляющихся шагов, и крики Свити Белль начали утихать. В магазине воцарилась полная, напряжённая тишина.

Наконец-то Рэрити осталась одна.

Глава 8: Нить за нить

Щик-щик-щик-щик ТУК щик-щик-щик-щик ТУК щик-щик-щик-щик ТУК.

Выставочный зал наполнял металлический звук жадного швейного механизма, перемежающийся лязгом тяжёлой педали. За ними Рэрити едва различала слабое шипение граммофона, чья игла попала в пустую дорожку на периферии пластинки. Единорожка уже и не могла вспомнить, когда музыка перестала играть.

Кобылка позволила машинке остановиться, а затем извлекла ткань, над которой работала, и подняла перед собой. Прищурившись в тусклом свете, Рэрити нахмурилась и отбросила полотно в сторону.

«Криво, снова!» — полыхала от гнева единорожка.

За последние пару дней она с нуля пошила не менее четырёх одеяний и все их забраковала. Она не думала о Флаттершай или маме. Она не хотела думать о них, не хотела размышлять об абсурдности или реалистичности своих поступков. Вместо этого она списала своё плохое настроение на действия Исторического общества и погрузилась в работу.

Однако несмотря на все её попытки сосредоточиться на проектах, каждый из них пошёл наперекосяк. В первый раз Рэрити свалила всё на долгий перерыв между пошивом настоящей одежды. Во второй раз углы неправильно сошлись. Когда единорожка примерила одеяние на поникена, оно выглядело так, словно расплавилось прямо на нём. О том, что произошло с третьим нарядом, кобылка даже думать не хотела. Но четвёртое…

Она хмуро посмотрела на него. Наряд всё ещё был на поникене рядом с примерочными, где единорожка его и оставила. То было классическое тёмного цвета одеяние с неброским белым кружевом, скрывавшим линии. Рэрити представляла его себе как наряд для прогулок по палубам дирижаблей полвека назад и сделала, скорее, забавы ради, нежели для продажи. Маленькая чёрная шляпка с тёмной сетчатой вуалью отбрасывала тень на пустые глаза поникена, а пышная юбка вздымалась мягкими складками чёрного и белого цветов за жёстким формальным лифом. В целом, всё получилось на удивление хорошо.

Но что-то было не так. И каждый раз, когда Рэрити думала, что нашла причину, при ближайшем рассмотрении всё оказывалось нормально. Может, это тот самый стежок? Нет, с ним всё хорошо. Должно быть, это ширина шляпки, но с ней тоже всё было в порядке. Единорожка просто не могла понять, что портило картину, и каждый раз, когда она пыталась оценить одеяние целиком, что-то вызывало отторжение.

Уже в десятый раз Рэрити сдалась и отвернулась. Взглянув на едва видный во мраке швейный стол, единорожка раздражённо вздохнула и перевела взгляд на один из светильников.

«Будь проклята эта безопасность, так жить нельзя».

От работы в тёмных зимних сумерках у кобылки покраснели глаза и появилась резь. Единорожка зажгла спичку и принялась за освещение. Один за одним ожили огни светильников, и выставочный зал заполнил приглушённый мерцающий свет. Рэрити погасила спичку и удовлетворённо покачала головой.

«В худшем случае просто магазин сгорит. Так что можно и смириться».

Вернувшись к столу, Рэрити направила очередную порцию ткани под дрожащую тень швейной машинки. Единорожка попыталась снова приняться за работу, но оказалось, что пробуждённые древними лампами тени были даже хуже мрака. Как бы она ни становилась, одно из зеркал всегда было в поле зрения и заигрывало с её воображением. Внезапное движение или немного более раздражающее подёргивание тени сбивали концентрацию кобылки каждые несколько секунд, и Рэрити резко поднимала голову, пытаясь углядеть, что это так быстро скрылось от её взгляда. Опыт почти всегда спасал единорожку от порчи изделия, но одной промашки хватало, чтобы испортить всю заготовку.

— Ай!

Рэрити отдёрнула копыто и позволила машинке зажевать ткань под иглу. Струйка крови проложила пунцовую линию по лодыжке кобылки. Единорожка снова отвлеклась, и её копыто слишком близко подобралось к серебряной игле швейной машинки. С болезненным видом она полизала порез, вкусив густую, с медным привкусом, жидкость, и гневно взглянула на рабочий инструмент.

Где-то поблизости послышалось едва различимое шуршание плотной ткани. Рэрити посмотрела наверх и заметила, что одна из портьер слегка покачивается, словно её потревожил лёгкий сквозняк. Единорожка моргнула, и портьера застыла. Хмурясь, Рэрити достала из машинки испорченный отрезок ткани и принялась изучать, возможно ли его было восстановить.

И снова шуршание, словно кто-то тёрся об одну из стен. Рэрити подняла взгляд, но не заметила никакого движения. Все портьеры висели неподвижно. Кобылка слегка поводила ушами, стараясь уловить что-нибудь подозрительное, но слышала только гудящие выдохи газовых светильников да шипение забытого проигрывателя. Закатив глаза, Рэрити подошла к граммофону и сняла иглу с пластинки. Шипение утихло.

Слева от единорожки шляпка с вуалью соскользнула с головы поникена и упала на пол с приглушённым хлопком. Рэрити отпрыгнула назад, но затем вернулась на место и, покачав головой, подхватила шляпку магией.

— С тобой ещё разберёмся, — раздражённо сказала кобылка, надёжно надев аксессуар на голову поникена. — Не торопись.

Глазницы поникена дрожали в танцующем свете огней, и Рэрити почти представила, как он переводит взгляд с лица кобылки на что-то за её спиной и обратно. И Рэрити не знала, что ей не нравится больше. Она отвернулась, стараясь не обращать внимания на напряжение, сковавшее её плечи, представляя в тот же момент, как за ней неотрывно следит поникен.

Посмотрев в сторону швейного стола, Рэрити заметила своё отражение в одном из огромных зеркал, окружавших подиум. В нём она видела поникена в платье у себя за спиной, но что-то снова было не так. Хмурясь, она направилась к зеркалу, и её отражение становилось больше с каждым шагом. Взобравшись на подиум, единорожка увидела себя в центральном и крайнем правом зеркалах. Тщательно всмотревшись в платье у себя за плечом, Рэрити удивлённо моргнула, осознав, что ощущение неправильности её покинуло. Отсюда одеяние по какой-то причине выглядело абсолютно нормально. Кобылка посмотрела в остальные зеркала, но в них она платье увидеть не могла.

Снова переведя взгляд на левое зеркало, единорожка оцепенела. В отражении стояла она, с тёмными мешками под красными глазами. Её обычно белоснежная шёрстка сейчас взывала к расчёске и, возможно, хорошему кондиционеру. Яркий и насыщенный фиолетовый цвет её гривы выцвел до бледного, грязно-сливового. Озадаченная Рэрити немного повернула голову в одну, а затем в другую сторону. Теперь ощущение неправильности исходило не от платья. Чем больше она вглядывалась в зеркало, тем больше понимала, что ощущение исходило от её собственного отражения. Оно повторяло её движения точь-в-точь, смотря в ответ тёмным озадаченным взглядом.

Рэрити отпрянула, и отражение повторило её движение. Но не было ли крохотной заминки перед этим? Единорожка моргнула и всмотрелась получше. Её глубокие тёмные глаза смотрели в ответ, вглядывались, словно пытались смотреть сквозь кобылку. Рэрити перевела взгляд на центральное зеркало, и ощущение прошло. С него на единорожку смотрело её бледное лицо. Кобылка посмотрела на правое зеркало и там увидела то же самое. Но когда она вернулась к левому зеркалу, её снова охватила леденящая тошнота. Глаза были такими тёмными. Красноты почти не осталось, заметила Рэрити. И правда, даже сапфировая синева её радужки, похоже…

Расфокусированный силуэт поникена за её плечом повернул голову и посмотрел прямо на единорожку.

Рэрити обернулась, втянув ртом воздух, и прижалась к ледяной поверхности зеркала. Поникен смотрел, как и должно, в другую сторону.

«Нет, — подумала кобылка, отходя от зеркала и изумлённо взирая на неодушевленную фигуру. — В этот раз я точно видела. Знаю же, что видела. Я…»

Она задумалась, могли ли это просто играть тени от ламп? Открытый огонь так странно двигался. Вполне логично, что своенравная тень могла создать впечатление гладкого поворота головы и явить свету глазницы поникена, словно они устремились на Рэрити в отражении зеркала.

«Зеркало».

Рэрити напряглась. Она хотела повернуться к нему, посмотреть, сможет ли она снова увидеть игру света, что заставила её поверить в движение поникена. Но едва начав поворачиваться, единорожка остановилась, а дыхание её участилось.

Она не хотела больше смотреть в это зеркало. Ведь она не помнила, чтобы её отражение начало двигаться, когда кобылка отворачивалась от зеркала к поникену. Рэрити уже представляла, как стоит на подиуме и смотрит вглубь комнаты, пока она же в зеркале смотрит на себя, стоящую на подиуме, безжизненными глазами, внезапно лишившимися радужки.

«Не я, — пришла Рэрити дикая мысль. — Что-то похожее на меня».

Ей хотелось посмеяться, списать всё на разыгравшееся воображение. Но с каждым дюймом поворачивать голову становилось всё сложнее. Мускулы в шее напряглись и дрожали. Единорожка никак не могла отбросить мысль, что это была не она в отражении зеркала, но всё же что-то похожее на неё было там и смотрело неподвижно. Но оно изменится. Оно станет другим, и в этот раз Рэрити узнает, как именно.

На периферии зрения появилась золотая рама зеркала. Единорожка вдохнула носом воздух и попыталась успокоить дыхание. Дрожь с шеи перекинулась на челюсть. Ещё один или два дюйма. В зеркале окажется она сама, и Рэрити посмеётся над своим страхом. Она не увидит там тёмных глаз и ужасной жестокой улыбки. Не увидит…

Крохотный кусочек серебряной поверхности вошёл в поле зрения.

«Такие же глаза, как были у Флаттершай», — подумала кобылка и тут же ощутила нутром холод. Тот взгляд, что был у её подруги и в зеркале, те пронзительно-чёрные глаза, лишённые глубины и отражения. Глаза, что абсолютно ничего не выражали…

Рэрити поперхнулась и спрыгнула с подиума. Она не могла туда взглянуть. Только могла представлять, как нечто всё ещё стоит в отражении и смотрит вслед спешно отступающей к лестнице кобылке, едва сохраняющей самообладание. Лишь достигнув ниши, Рэрити обернулась.

Она не видела левого зеркала. В крайнем правом же она видела лишь себя на первой ступени лестницы и ничего странного. Поникена Рэрити тоже отсюда не видела. Его скрывали портьеры, разделявшие примерочные.

Одним мысленным движением кобылка выключила все лампы, погрузив выставочную залу в чернильную тьму. Поднявшись на второй этаж, Рэрити не оглядываясь прошла мимо уборной. Сама идея взглянуть на огромное зеркало в серой раме претила ей, не говоря о том, чтобы снимать перед ним макияж. Одну ночь она могла пережить и так.

Войдя в спальню, кобылка развернулась и в первый раз за всю свою жизнь закрылась изнутри. Достав ключ из замка, она направилась к кровати.

---

Проснувшись, Рэрити почувствовала, что ноздри заполнил тяжёлый сладковатый запах. Скривив лицо, кобылка фыркнула и, оторвав голову от подушки, сонно помигала глазами. Яркий лунный свет лежал длинными квадратами на полу, освещая комнату холодным сиянием. Казалось, словно все поверхности дрейфуют и качаются в заспанных глазах единорожки.

Складывалось впечатление, что она смотрит под воду, отчего её немного укачало. Спотыкаясь, единорожка подошла к окну и выглянула на улицу. На бархатисто-чёрном небе, встречающемся с плавным изгибом горизонта в идеальном шве, не было ни облачка. Внизу расстилались расплывчатые очертания домов Понивилля.

Рэрити попыталась на них сфокусироваться, но от этого они не стали чётче. Они больше походили на кляксы. Единорожка потёрла глаза, но и это не принесло результата. Они были так далеко. Её спальня не была так высоко над землёй, но отсюда казалось, что она смотрит на город с вершины горы. Что-то ещё не давало ей покоя, чего-то в этом виде не хватало.

«Луна, — поняла Рэрити и посмотрела на чёрное небо. — Где луна?»

Тем не менее город перед ней был залит чистейшим лунным светом. Единорожка отпрянула от окна.

Продолжительный приглушённый вой исторгнул из себя ковёр и деревянные половицы. Сразу же за ним по лестнице и коридору прокатилось диссонирующие эхо. Кобылка повернула голову, и её дыхание участилось, когда она заметила настежь распахнутую дверь.

«Я же закрыла?»

Чёрный прямоугольник коридора начал увеличиваться, и Рэрити осознала, что идёт прямо к нему. Тьма поглотила её, стоило кобылке покинуть спальню, но она ни разу не оступилась по пути вниз. Ей казалось, будто она знает каждую ступеньку, каждую балясину лестницы, и она скользила по ней так легко, словно спускалась в ярко освещённую бальную залу Кантерлотского дворца.

Медленно выставочный зал вплыл в поле зрения. Лунный свет пронзал окна и заполнял комнату, но казался не таким ярким, не таким чистым, как на втором этаже. Из серебряного он стал цвета серого гранита, и всё, чего он касался, становилось таким же.

В тусклом свете Рэрити с ужасом увидела, что зал полностью изменился. Все её портьеры, украшения и мебель исчезли. Стены из тёмного дерева были абсолютно голыми. Старые неструганные доски скрипели под копытами. Кобылка услышала тихое шипение и оглянулась в поисках источника, решив на мгновение, что забыла выключить граммофон.

Мимо пронёсся ещё один скорбный вопль, и единорожка резко обратила свой взгляд в центр зала. Там стоял её швейный стол, ровно на том же месте, где и должен был, и Рэрити не могла понять, как могла его не заметить раньше. Комната плыла и преломлялась, и единорожке пришлось поморгать глазами, а затем и потереть их.

Когда она их открыла, то поняла, что стены были не пустыми: на них висели картины. Серые гладкие лица сверлили её светящимися серебряными глазами, а изуродованные тела, казалось, пытались вырваться из стен, чтобы добраться до кобылки. Стоило ей на них взглянуть, как она ощутила лёгкую пульсацию в воздухе, похожую на раскат грома, но беззвучную, как будто стены были массивными, мясистыми желудочками огромного пульсирующего сердца.

«Кто… — Разум Рэрити помутился, пока смятение боролось с гневом в сонной голове единорожки. — Кто это сделал? Кто уничтожил мою работу?»

Она оглядела комнату, пытаясь найти источник беспрестанного воя. Тут Рэрити заметила бесцветную пони, безмятежно спавшую на кушетке, положив голову на свои согнутые ноги. Кобылка узнала её огромную неряшливую гриву.

«Мама», — подумала Рэрити и по-звериному зарычала.

Она уже направилась в её сторону, готовая отругать за то, что та осталась допоздна и испортила всю проделанную работу, когда очередной крик пронзил комнату, заставив единорожку остановиться и гневно осмотреться. Она уставилась на стол и с изумлением обнаружила бесформенный свёрток, который катался по столу и бил по нему своими конечностями. Рэрити была уверена, что только что там ничего не было, и спустя краткий миг ошеломлённого ужаса поняла, что свёртком была Свити Белль. Её сестра лежала рядом со швейной машинкой, что нависала над ней словно тощий стервятник. Это она молотила своими крошечными ножками по пеленальному белью и наполняла воздух криками.

Рэрити была уже не в состоянии соображать. Всё, что она видела, кричало ей, что происходит нечто неправильное, но плач, эхом отражавшийся от покрытых картинами стен, бил по ушам и сдавливал голову. Из-за него у кобылки уже не осталось сил на раздумья, оставались они лишь на негодование, которое быстро переросло в жгучую ярость.

— Заткнись! — потребовала Рэрити дрожащим и наполненным ненавистью голосом, который становился громче с каждым произнесённым словом. — Почему вы это делаете? Почему ставите палки в колёса? Я пытаюсь поспать, пытаюсь поработать, чего вы не можете просто уйти, а?

Единорожка начала яростно озираться по сторонам. Со стен на неё взирали изуродованные и сюрреалистические фигуры. Складывалось впечатление, что они кричат в унисон со Свити.

«Мама, как ты только спишь под такой ор?»

Единорожка приблизилась к сестре и, схватив магией её ноги, остановила на месте. После этого плач только усилился.

— Да хватит, хватит, хватит! — закричала Рэрити.

Она не могла думать. Её разум одурманил мучительный гнев. Кобылка смотрела на свою сестру через пелену волн и похожих на пульсирующие вены линий.

Вдруг голос, непохожий ни на один другой, что она слышала за свою жизнь, нашептал ей идею. Гнев улетучился, и на лице единорожки расцвела крохотная тонкая улыбка. Рэрити извлекла иголку из швейной машинки и левитировала её к своей сестре. Ещё одно усилие магии, и рот Свити захлопнулся, наконец-то заглушив невыносимый крик до отчаянных, почти умоляющих стонов.

— Так-то лучше, — сказала кобылка откровенно и чопорно, словно комментировала цвет нити. — Ну, ну, не беспокойся. Твоя сестра знает, как всё исправить.

Отточенными и простыми движениями, словно пришивала отпавшую пуговицу, Рэрити продевала светло-голубую нить — прекрасно сочетающуюся с гривой сестры — через края сжатых губ, формируя на них идеальный крестик.

— Почти готово, — сказала единорожка, и звуки её слов странно отозвались в голове. Она едва ли звучала похоже на себя. Но у неё не было времени над этим размышлять: оставалась ещё пара стежков.

Спустя несколько мгновений она закончила последнюю петельку и отрезала оставшуюся нитку. Работа была завершена. Стоны утихли, и магазин погрузился в почти полную тишину. Донеслось несколько тихих и слабых мычаний, когда кулёк перед ней замотался с новой силой. Затем Свити утихла и начала вздымать грудь, словно пытаясь вытолкнуть лёгкие из сдерживающей их грудной клетки в душный и вязкий воздух.

Свёрток дрожал, дёргался и наконец утих. Рэрити оказалась в абсолютном одиночестве и наслаждалась ощущением полного и окончательного удовлетворения.

Вдруг зал пронзил оглушительный, полный ужаса вопль. Единорожка оглянулась на кушетку. Её мама вскочила на ноги, её глаза были налиты кровью и безумным страхом, и она побежала к Рэрити с воздетыми над головой ножницами, визжа словно банши. Единорожка попятилась, но споткнулась и упала на пол, а её мать тем временем подбиралась всё ближе, беспрестанно крича. Последним, что видела кобылка перед тем, как закрыла глаза и заслонилась ногами в жалкой попытке защититься, был портрет розовой пони, где та сидела перед пюпитром и зеркалом; её лицо было искажено в гротескном зияющем чёрном рыке неумолимой и жестокой ненависти, направленной прямо на единорожку.

Рэрити закричала.

Затем она слышала только тишину. Её дыхание вырывалось молниеносными вздохами, пока она ждала удара, который так и не последовал. Она открыла глаза и отвела ноги от лица. Картина исчезла. Ясность ледяной волной нахлынула на неё, словно прорвав плотину в чертогах разума.

— Свити Белль? — пронзительно крикнула Рэрити и с трудом поползла к столу. Её матери нигде не было. Схватившись за стол, единорожка поднялась на ноги и обнаружила, что он был пуст. Кобылка начала дико озираться по сторонам. Её окружали пусть и бесцветные, но вполне реальные портьеры, а картина пропала из виду. На полу был мягкий холодный ковёр, ощетинившийся под её копытами. Следующий вздох больше походил на сдавленный всхлип; единорожка упала на стол и начала рыдать от удушающего ужаса.

«Это был кошмар. Страшный, но всё же кошмар. Свити Белль жива, — внушала себе Рэрити, и благодарность охватывала её всё больше с каждым разом. — Я ничего ей не сделала. Это всё неправда. Этого не было. Мама не будет меня ненавидеть».

Она горько усмехнулась от абсурдности последней мысли, снова открыла глаза и поднялась с тяжёлым вздохом. Однако спустя мгновение страх охватил её с новой силой, когда она вспомнила подробности сна. Кобылка зашила свою сестру, словно куклу, и та перестала дышать, а сама Рэрити при этом не испытала никакого сожаления или раскаяния. Даже если это был вызванный стрессом сон, сама идея, что такие действия были мыслимы в её голове, сильно тревожила единорожку.

— Я… нету у меня ненависти к своей сестре, — сама себе сказала кобылка и услышала эхо своего жалобного голоса. — Я бы её и копытом не тронула. Тем более не подумала о таком.

Но она подумала. События прошедших десяти минут разбивали в пух и прах её возражения. И от этого она ощущала себя виноватой и испуганной, словно сделала всё это на самом деле. Рэрити закрыла копытами глаза и постаралась успокоить участившееся дыхание. Убрав копыта, кобылка оглянулась в замешательстве. Она действительно была на первом этаже рядом со швейным столом.

«Я что, снова ходила во сне?»

Но чем больше она об этом думала, тем больше осознавала, что произошедшее не походило ни на сон, ни даже на кошмар. Всё было ярким и точным, и сама Рэрити ощущала себя бодрой. В глаза бросалось только то, что выглядело всё это странно и беспорядочно.

«Почти… почти как вчера выглядела Флаттершай».

Кобылка судорожно втянула воздух, словно проглотила целое ведро ледяной воды. Всё выглядело слегка не так, размыто и растянуто, как на картине, нарисованной масляными красками, где линии никогда не были совершенно прямыми, а формы — чётко очерченными.

«Всё хорошо, Рэрити. У тебя стресс, ты расстроена, и твой разум зациклился на том, что тебя в последнее время тревожило».

Но звучало это неубедительно. Масштаб произошедшего просто не укладывался у неё в голове. И ведь не только сны становились с каждым разом всё хуже с того момента, как она ступила в старую ратушу.

«В старую галерею Рулы», — вторглась в голову непрошеная мысль.

Рэрити нахмурилась, вспомнив, как мало ей удалось узнать о художнице, что жила здесь до неё.

«Интересно, была ли она хоть немного похожа на меня? — подумала единорожка, печально оглядев комнату. — Амбициозная и уверенная в себе, но встречающая на своём пути только стены. Хотелось бы знать, сколько трудов она вложила в это место, прежде чем оно выжало её до последней капли. По ощущениям, со мной оно именно так и поступает».

Рэрити покачала головой, размышляя, насколько похожими в итоге окажутся их жизненные пути. Отойдёт ли она так же тихо на второй план, а её работы не поймут и забудут, прямо как у Тулы Рулы? Находилась ли она под таким же стрессом, терпела такие же кошмары, ощущала такое же удушающее давление этого здания, пока оно тащило её в одинокое забытье?

Кобылка задрожала, стоило ей только представить, какие трудности довелось пережить разуму, что явил картины, которые Рэрити видела в подвале и на стенах в своих видениях. Но более всего её пугал тот факт, что она начала немного их понимать из-за нарастания собственного стресса и событий, что из раза в раз становились всё более фантастическими и невозможными.

«Что, если происходит что-то большее, — неохотно вопросила она. — Что, если нечто большее, чем стресс и неудача, преследовало Тулу Рулу, а теперь и меня?»

— Не глупи, Рэрити, — пожурила единорожка саму себя.

В тишине ночи слова прозвучали громко и даже немного испугали кобылку. После чего она гораздо тише добавила:

— Всему этому должно быть нормальное объяснение. Ты ведь не глупая пони, должна это понимать, да?

«Магия», — последовал инстинктивный ответ.

Рэрити нахмурилась. Была вероятность, что с ней действительно происходило что-то ещё, помимо стресса, усталости и невезения. В Эквестрии случались странные события: небольшие магические всплески, которые приводили к необъяснимым и непредсказуемым эффектам. Редкие, непонятные до конца и, самое странное, обычно мимолётные. Но они случались и о них знали. И если она каким-то образом наткнулась на одну из этих магических аномалий, и та так сильно воздействовала на единорожку, то список её приоритетов вот-вот мог драматически увеличиться.

«Но в этом нет смысла. Я, ещё ступив на порог, должна была почувствовать сильный источник магии».

Она закрыла глаза и сосредоточилась на нежных бесплотных потоках энергии, наполняющих всё пространство вокруг. Ощущала она только спокойствие. Не было ни малейших намёков на отзвуки заклинаний или аномалий, по крайней мере тех, что она могла обнаружить.

«И всё же… то ужасное ощущение, что я испытала у зеркал…»

Серебро. Не было известно материала, более чувствительного к магической энергии, и без счёта было найдено применений для зеркал в магическом искусстве. Вполне могло статься, что множество зеркал, расставленных по комнате, могли вобрать в себя слишком незначительную для единорожки энергию и, сконцентрировав её, неконтролируемо излучать вовне.

«Но странности начались ещё до появления зеркал… Причина не в них, но, может, они усугубили положение?»

И не важно было: так оно или нет. Важна была сама зацепка, возможность что-то узнать, перспектива найти объяснение и, возможно, даже решение. Она уже могла от чего-то оттолкнуться, и от этого единорожка внезапно почувствовала себя чуточку спокойнее. Видение наконец стало понемногу забываться, и тело начало ломить, словно Рэрити пробежала марафон. Кровать взывала к ней.

Но стоило кобылке посмотреть на стол, на швейную машинку, как она увидела, словно оставленный для неё финальный штрих, лежащую на столе иглу и несколько футов скомканной светло-голубой нити.

Глава 9: Связи

Утром следующего дня Рэрити проснулась внезапно, словно её окатили ведром ледяной воды. В едва различимой из-под плотного одеяла комнате стоял холод. Единорожка не могла вспомнить, когда она отошла ко сну, но зато воспоминания о том, что видела и сделала, вернулись к ней тут же.

Некоторое время кобылка лежала неподвижно. Она едва осмеливалась дышать. В воздухе ощущалась настороженность. Внезапно грудь пронзила боль, когда беспричинная вина и ужас от пережитого кошмара вернулись с ещё большей силой. Единорожка судорожно вздохнула, сдержав всхлип. В воображении она видела каждый стежок, каждое истрёпанное волокно в нити, которая проходила сквозь бледные губы и выходила обратно багрово-красной.

Когда у Рэрити закончились силы это терпеть, она откинула одеяло и медленно встала, тщательно осмотрев всю комнату. На улице поднималось тусклое оранжевое солнце, едва пробивавшееся сквозь тяжёлую облачную завесу. Свет окрашивал комнату в огненные медные оттенки и отбрасывал длинные деформированные тени, что тянулись к единорожке словно тонкие конечности.

Прилагая титанические усилия, Рэрити покинула кровать. Ей с трудом представлялось, как она спустится по тёмным ступеням к ожидающему её в тусклом зале, словно судья, швейному столу. Зеркала её тоже ждали, вместе с самовольными отражениями. Узнает ли она себя хоть в одном из них или увидит лишь ту, что способна убить жеребёнка?

Единорожка сглотнула и, взяв ключ с прикроватной тумбы, квёло направилась к выходу. Достигнув двери, она вставила ключ в замок и спокойно его повернула. Казалось, что эхо от металлического щелчка было слышно во всём доме. Рэрити открыла дверь и посмотрела в коридор. Он был тёмным, узким и пустым.

Откуда-то снизу послышался металлический лязг, от которого у единорожки чуть сердце из груди не выпрыгнуло, а сама кобылка едва сдержалась от того, чтобы захлопнуть дверь и спрятаться под одеялом.

«Почтовое окошко, — подумала она, намеренно начав дышать через нос. — Это просто почту принесли».

Сделав ещё один глубокий вдох, Рэрити заставила себя пересечь коридор. Сияние солнечного света слегка окрашивало красным изгиб лестницы, отчего у единорожки появилась дикая мысль, что она забыла потушить лампы на нижнем этаже и там начался пожар. Но, когда она спустилась, зал не оказался объят пламенем. Внизу всё было абсолютно спокойно и тихо.

Взгляд единорожки метался по залу в поисках чего-нибудь, выбивающегося из порядка вещей. Но ничего не нашёл. Однако Рэрити всё равно ощущала, что её дом, её пожитки каким-то образом осквернили, словно она вернулась из долгой поездки и нашла их разбросанными и перерытыми, а затем услышала, как нечто уползло в укромное место, где будет её поджидать. Отсюда единорожке не было видно левое зеркало, но охватившее её желание прикрыть его чем-нибудь, не заглядывая в отражение, поразило Рэрити.

«А почему бы и нет?»

Кобылка подхватила магией куски ткани, валявшиеся по всей комнате. В мгновение ока единорожка закрыла все зеркала вокруг подиума и на туалетных столиках, включая то, которое разбила, но так и не удосужилась заменить. Но это не помогло ослабить висящее в воздухе напряжение. Рэрити могла поклясться, что ощущала его на вкус: оно было почти горьковатым, словно испарения после неудачной химической реакции, но теперь по крайней мере единорожка могла войти в комнату.

«Надо сходить в библиотеку, — подумала Рэрити. — Миз Ляссе наверняка знает, где найти книги по продолжительной аномальной магии. Она поможет. Всё я ей, конечно, рассказывать не буду, но она и не будет спрашивать, когда поймёт, что я не хочу распространяться на эту тему. С этим разберёмся».

Подойдя к двери, единорожка увидела бежевые страницы «Понивилль Экспресс» на полу. Узкий чёрный шрифт прорезал их поверхность и поглощал угрюмый свет. От вида огромных, словно высеченных из угля, букв заголовка первого разворота Рэрити охватил ужас.

Погибла всеми любимая библиотекарша

Миз Ляссе была найдена мёртвой у себя дома в понедельник утром. Тревогу забили посетители библиотеки, когда им с утра никто не открыл дверь. Предполагаемая причина смерти — отравление газом. При осмотре библиотеки был обнаружен приоткрытый вентиль потушенной газовой лампы. Следствие считает, что миз Ляссе — кобыла, которая недавно отметила свой шестьдесят четвертый день рождения, — забыла тщательно проверить лампы перед сном. Основанием для этого является тот факт, что она была найдена в своей кровати без признаков насилия или иных противоправных действий.

— Это настоящая трагедия! — сообщил «Экспресс» начальник пожарной службы Понивилля Файв Аларм. — Миз Ляссе была уже немолода, так что легко представить, как у неё начали вылетать из головы такие мелочи, как проверка газовых ламп. Техника безопасности — серьёзная вещь, и мы всегда говорим всем следить за состоянием газовых систем своих домов и всегда, всегда проверять вентили перед сном.

Произошедшее побудило многих граждан и в особенности агента по недвижимости Минимал Могидж и магната Филси Рича потребовать немедленного одорирования меркаптаном газа в городской системе, в надежде избежать подобных случаев в будущем…

Рядом с текстом была напечатана нечёткая фотография улыбающейся миз Ляссе на фоне городской библиотеки. Рэрити плюхнулась на пол, позволив газете упасть. Кобылка не могла представить, что библиотекарь внезапно ушла из жизни. При ней выросло целое поколение понивилльцев. Она была столпом, неотъемлемой частью города. Сама мысль о её смерти была сродни исчезновению самого библиотечного дерева.

Внезапно она осознала ещё кое-что и тут же схватила газету. Среди чёрных линий текста погибла её последняя надежда:

В связи с отсутствием квалифицированного персонала библиотеку было решено закрыть. Мы обязательно сообщим, когда появится дополнительная информация. Вакансия библиотекаря открыта, все желающие могут подать заявку в мэрии.

Теперь вся возможная информация о том, что происходило дома у единорожки, оказалась недоступна. А сама Рэрити уже и не знала, где начать самостоятельные поиски.

«Каждый раз, когда я нахожу какую-то помощь, её у меня отбирают, — подумала единорожка, опустив плечи. — Или я сама её отваживаю. И чем я всё это заслужила?»

Рэрити ощутила укол вины: миз Ляссе погибла, а она думала только о себе. Но чувство западни и одиночества было чересчур сильным. Магазин уже был сродни темнице, а после известия о смерти библиотекарши он стал зловеще походить на гробницу.

«Я не успею до весны и окажусь по уши в долгах на долгие годы, такова будет цена этой попытке начать своё дело… Придётся просить помощи у мамы с папой, но так мы все окажемся в долгах».

Магазин снова забросят. Её инструменты съест ржавчина, богатые портьеры истлеют, скрытые от глаз, а всё, чего она пыталась добиться, обратится в прах.

На глазах единорожки заблестели слёзы, и она снова посмотрела на газету. Одно из имён было ей знакомо. Рэрити не могла оторвать от него взгляда: к ней вернулась крупица надежды. Была ещё одна пони, которую она не настроила против себя или отпугнула иным путём.

«Мини».

Надежда была слабая, но единорожка должна была попытаться. Ей уже начало казаться, что чем больше она сидит внутри магазина, тем меньше шансов у неё остаётся выбраться наружу.

«Я больше не могу сидеть и надеяться, что всё само собой наладится».

Без промедлений на поиск зимней одежды кобылка вышла за дверь и, не оглядываясь, захлопнула её за собой.

Мороз на улице был трескучий, единорожка словно в ледяное озеро окунулась. Копыта начало жечь, не успела она достигнуть главной дороги, но кобылке даже думать не хотелось о возвращении в магазин. Что-то в нём таилось, она была почти в этом уверена, и ей нечего этому противопоставить. Единственная надежда ждала по ту сторону рыночной площади.

Тем не менее свежий и чистый воздух был абсолютно восхитителен после духоты ратуши, пусть даже и обжигал ноздри. Пони уже проснулись и шли по своим делам, но выглядели несколько более подавленными, чем обычно. Когда Рэрити вошла на рыночную площадь, она поняла, что большинство пони говорят о миз Ляссе, отчего единорожку захлестнула ещё одна волна горя. Понивилль не скоро станет прежним.

Когда кобылка достигла центра площади, она уже не прекращая дрожала от холода, а её копыта почти онемели.

«А не замёрзну ли я заживо прямо тут?»

— Горячий сидр! — прозвучал голос среди гомона покупателей. — Предложение ограничено, только здесь! Специально ко дню Согревающего очага, выдержка с прошлого урожая! Горячий сидр!

Рэрити обернулась и увидела Эпплджек за специально переделанным для продажи легендарной зимней версии знаменитого семейного сидра лотком. Судя по тому, что лишь несколько пони направились в её сторону, открылась она только что. Из-за холода и общего положения дел Рэрити как никогда нуждалась в горячем напитке. Она подошла к лотку с облегчённой улыбкой, хотя зубы её всё ещё стучали.

— Вот, держи, Роузлак, — сказала фермерша, передавая массивную деревянную кружку. Белый пар поднимался с белой пены, и единорожка почувствовала запах гвоздики и корицы за горьковато-сладким ароматом перебродивших яблок. — Только не одним залпом в этот раз, хорошо?

— Привет, Эпплджек, — поздоровалась Рэрити, вложив максимум радости в дрожащие слова. Земнопони обернулась, и дружелюбие тут же исчезло с её лица. От внезапного сердитого взгляда единорожка попятилась. По сравнению с ним воздух не был и вполовину столь же холодным.

— Рэрити. — За простым приветствием скрывалось отвращение.

— Эм… что-то не так? — спросила единорожка. Вопреки холоду и смятению, у неё внутри потихоньку разгоралась ярость.

— Не так? — На лице фермерши проступило озлобленное недоверие. Она отвернулась и начала изучать свой лоток. — Сейчас не время и не место обсуждать это, да и не моего это ума дело. Так что иди подобру-поздорову, не порти нам обеим день.

— Вообще-то я собиралась купить…

— А я не собираюсь тебе ничего продавать, — отрезала Эпплджек, всё ещё не смотря на единорожку.

Рэрити сверлила её взглядом. От негодования гнев ещё больше усилился.

— Что, прости?

— Ты всё слышала. Не собираюсь я иметь дело с пони, что ходит по округе и плюётся во всех ядом при любой удобной возможности.

Очередь позади единорожки немного отступила и начала озадаченно перешёптываться. Рэрити так сильно стиснула зубы, что они перестали стучать. Она вымоталась, замёрзла, а остатки самообладания кобылку покинули ещё в магазине.

— Странно, конечно, я чего-то и не припомню, чтобы имела дела с твоими дружками-деревенщинами.

Эпплджек не выказала никаких эмоций, только напрягла мышцы шеи.

— Не имею дел с пони, что моих друзей обижают. Вот так вот всё просто, Рэрити. Так что давай, иди куда шла.

Единорожку задело за живое и посетило ужасное подозрение, что фермерше каким-то образом стали известны события прошлой ночи. Закинув эту идею подальше, Рэрити собрала весь свой гнев и с головой погрузилась в него.

— Знаешь, именно поэтому мне так противно иметь дело с местными пони. Мне даже представить сложно, как кто-то, уже бедный настолько, что не может себе даже одежду нормальную позволить, отказывается от заработка! Если это же ожидает твою сестру, то мне её действительно жалко.

Фермерша резко подняла голову. Её глаза сверкали, словно пара огненных нефритов. И смотрела Эпплджек прямо в глаза единорожки. Внезапно гнев Рэрити улетучился, а на его место пришёл ледяной ужас.

— А ты, я смотрю, дерзкая, да? — медленно начала Эпплджек. — Так ты, значит, на меня смотришь? И на Пинки Пай?

— Пинки Пай? Что… а она здесь вообще при чём? — спросила единорожка, стараясь, чтобы её голос звучал возмущённо, но фермерше как-то удалось пробудить в ней всю ту вину, что она ранее чувствовала.

— А ты знаешь, что она из-за тебя работу потеряла?

У Рэрити округлились глаза, а в животе завязался тугой узел.

— Мне пофиг, что там у тебя с магазином стряслось. Она хорошая кобыла, и я уверена, что то была простая ошибка без злого умысла. И уж точно она не заслужила такого отношения с твоей стороны. У неё тут нет родных, и деньги на жизнь она могла только зарабатывать сама!

— Ну, я не ожидала…

— Не ожидала, что такое произойдёт? Не подумала об этом, перед тем как пройтись по ней паровым катком? Но я тебя видела. Тебе было абсолютно плевать. Да и сейчас походу тоже. До сих пор помню, как увидела тебя тогда в первый раз и сказала себе: «Это одна из тех ханжеских городских пони. Смотри в оба, ЭйДжей». Но ты показалась довольно приятной в общении, и я решила, что, возможно, твоё дело послужит на благо городу. Я подумала, что, возможно, ошиблась в своих суждениях. Но ты ловко обвела меня вокруг копыта, да, Рэрити?

— Всё понятно, — сказала единорожка, наконец собрав остатки сил, чтобы постоять за себя. — Я…

— Да не пытайся даже, — перебила Эпплджек, топнув копытом. — Ладно, ситуацию с беднягой Пинки ещё хоть как-то объяснить можно. Ну а что насчёт Флаттершай, а? Что про неё скажешь?

— Флаттершай?.. — прошептала Рэрити.

Последние остатки возмущения исчезли без следа.

— Да, она самая. — Взгляд фермерши мог напугать саму гидру. — Я тут с ней на днях говорила. Думаю, настолько грустной я её вообще никогда не видела. Сказала мне, что всего лишь хотела тебя приободрить, а ты её выгнала как собаку! И что на это скажешь? Как вообще так можно поступить?

Рэрити слышала, как очередь за ней начала роптать.

— Всё… всё было…

— Всё было не так? Чё, получается, Флаттершай врёт? Это хочешь сказать, да, Рэрити?

— Я…

— Слушай сюда, — продолжила Эпплджек, перейдя на тихий устрашающий тон. — Твоя семья хорошо со всеми уживалась, но всё, чего ты там набралась в новомодных школах и этих ваших столицах, здесь не приветствуется. У нас не рады тем, кто других за пони не считает. И если думаешь дела вести в том же ключе, то и тебе здесь рады не будут.

— Я… я…

Голоса в толпе становились всё громче, выказывая угрожающее согласие.

— Да я даже слушать не хочу, — ответила фермерша. — Кстати, и тебя рядом со своим лотком видеть тоже. И если я узнаю, что ты снова обижаешь моих друзей…

Эпплджек глубоко вздохнула, косо смотря на Рэрити, словно ей противно даже стоять рядом с единорожкой.

— Ну, надеюсь, такого больше не произойдёт. А теперь пошла прочь.

Рэрити сделала нерешительный шаг назад, осознавая, что множество взглядов сейчас устремлено прямо на неё.

— Живо!

Единорожка развернулась и понеслась прочь, уворачиваясь от попадающихся на пути пони. Она боялась, что кто-нибудь её ударит или поставит подножку, но этого не произошло, и вот она уже одна замерзала на краю рыночной площади, вся в грязи. Свернув в узкий переулок, Рэрити прислонилась к стене. Только прерывистое дыхание спасло её от слёз.

Хуже всего ей было от осознания, что она заслужила каждое произнесённое Эпплджек слово. Рэрити пыталась не думать о Пинки и Флаттершай, но сказанные им слова эхом отдавались в её ушах, словно она только что накричала на них.

Она хотела отправиться домой и спрятаться там навсегда. Она хотела больше никогда не видеть эти гневные лица. Но вернуться домой означало и вернуться к закрытым зеркалам и ощущению сердитой настороженности, заполнявшему ратушу, словно ядовитые испарения. Даже оказаться в грязи перед Эпплджек было не так страшно, как остаться наедине с тёмной злобой, что, казалось, проникала в единорожку со спины, стоило той только оказаться в магазине.

«К тому же, — осознала она, — тогда мне придётся снова пересечь рынок. Сейчас туда лучше нос не совать, а пока я буду делать крюк, замёрзну насмерть».

Офис Мини был сравнительно недалеко, и единорожка решила, что может в таком случае попытаться завершить начатое.

Рэрити выскользнула на дорогу, пригнув голову и прижав уши, и осмотрелась. Она ожидала увидеть вокруг пони, взирающих на неё и перешёптывающихся между собой, но, похоже, озлобленные лица осталась позади. Те немногие прохожие, что встретились ей, едва удостоили её вниманием. Тем не менее беспокойство одолевало кобылку, и она шарахалась ото всех, кто подходил слишком близко. Так она медленно преодолела весь путь до офиса риелтора.

Висевшая за окном табличка «Открыто» была первым радостным событием за весь день. Рэрити толкнула дверь и почти упала вовнутрь, её обдало сильным жаром, отчего глаза заслезились, а по коже поползли мурашки. Кобылка успела забыть, какую жару Мини неосмотрительно поддерживает в своём офисе. После долгого пребывания на морозе казалось, что единорожка попала сразу в раскалённый котёл. В дальнем конце комнаты за столом для приёма посетителей сидела сама Минимал Могидж и внимательно разглядывала содержимое нескольких коричневых папок. Когда риелтор заметила Рэрити, всю мокрую и в грязи, у неё отвисла челюсть.

— О богини, Рэрити, — сказала Мини, бросив папки и направившись к кобылке. — За тобой словно гнались. Ты как, в порядке?

— Да, со мной всё хорошо, Мини, — удалось выдавить из себя единорожке, пока она квёло пыталась вытереть копыта о коврик. — Хотя вы и недалеки от истины.

— Слушай, там уборная прямо по коридору. Давай, заходи, сейчас тебя в порядок приведём, — засуетилась Мини и втянула Рэрити в комнату. Единорожка пыталась возразить, видя, как капли грязи и слякоти падают на пол, но риелторша была непреклонна.

— О чём ты только думала, выходя на улицу в… в чём мать родила! Вот, тут есть чистые полотенца и вода. Ты умойся, а потом поговорим. И не переживай за полотенца, дорогая, они для того и нужны!

Затем Мини удалилась, говоря что-то про горячие напитки. Некоторое время Рэрити просто смотрела на чистую воду, слегка колышущуюся в гладкой фарфоровой раковине, и белые пушистые полотенца, сложенные рядом. Она чуть снова не расплакалась. Кобылка уже и забыла, когда радовалась чему-то столь простому, как чистая вода и плотные полотенца.

Рэрити потратила больше времени, чем рассчитывала, так как не смогла удержаться и расчесала шёрстку, гриву и хвост расчёской с жёсткой щетиной. Выйдя из уборной, она ощущала себя лучше, чем после элитного спа. Мини ожидала кобылку в приёмной, на столике около камина стояли две горячие чашки. Рэрити села напротив риелтора и поблагодарила её, прежде чем взять ослабшими копытами тяжёлую кружку.

«Горячее какао».

— Уже лучше? — спросила Мини и взяла свою чашку.

— Гораздо. — Рэрити сделала глоток. — Я даже не знаю, как вас благодарить.

— Ой, глупости, — ответила риелтор и подула на свой какао. — Это пустяки.

Некоторое время они молчали. Рэрити сконцентрировалась на своём напитке и жаре огня. Впервые он казался таким приятным и гостеприимным. Но затем Мини продолжила:

— Если ты пришла по поводу Пинки Пай, то, возможно, тебе будет приятно услышать, что она здесь больше не работает.

Кратковременная радость испарилась, и уже никакое какао или огонь не могли побороть холодное чувство стыда.

— Да, Мини, об этом… У меня тогда выдался плохой день, и это была просто… ошибка без злого умысла. — Слова Эпплджек эхом отдались у неё в голове. — Я правда не хотела её увольнения и с радостью предпочла бы услышать, что вы снова возьмёте её на работу.

— О, это очень мило с твоей стороны, дорогая. Но боюсь, что это уже не представляется возможным, — ответила Мини. — На самом деле я её не увольняла, она сама ушла. Сказала, что подвела нашего самого важного клиента и более не имеет права занимать здесь должность.

Кобыла немного скривилась, сделав ещё один глоток.

— Я сказала, что это всё глупости, но она была непреклонна.

Чувство вины усилилось, и Рэрити поморщилась.

— Зря я ей всё это наговорила. Я была не права. Вы знаете, где она сейчас? Я бы хотела перед ней извиниться и, может, даже убедить вернуться. Я помню, что вы очень ценили её вклад.

— Вот тут сложно, дорогая. Она теперь дома.

— Дома? То есть, у своих… друзей, здесь, в городе?

— Нет, дома с семьёй. У них вроде как ферма где-то на юге. Сказала, что пора навестить их, учитывая всё произошедшее.

— Понятно… А вы не знаете, когда она вернётся?

— Она не сказала, — с грустью ответила Мини. — Боюсь, она может и не вернуться. Но это не твоя вина, дорогая. Она сама хозяйка своей судьбы. Что до меня…

Тут риелтор прервалась и с тоской окинула взглядом картотеку, которая с последнего визита Рэрити потеряла былой порядок.

— Ну, я справлюсь. Уверена, что найду себе ещё помощника. Но хватит о плохом. — Она поставила чашку и посмотрела на единорожку через тонкие восьмигранные очки. — Что тебя сегодня привело? Как там ратуша, ещё стоит?

— О, лучше всех, она… — единорожка попыталась улыбнуться, но её губы задрожали от пробудившихся чувств. Она замолчала и спряталась за чашкой. Густой, тёплый и сладкий какао заполнил рот. Он напомнил Рэрити о какао в библиотеке, который миз Ляссе все те годы всегда держала подогретым для храбрецов, что не испугались непогоды и преодолели весь город ради книги, за которой они будут коротать долгие зимние недели.

Мысли о библиотекарше и её внезапной кончине сломили Рэрити. В горле появился жестокий жар, а уголки глаз наполнились жгучей влагой. Она попыталась сдержать всхлип, но тот всё равно вырвался наружу. Кобылка опустила взгляд и крепко зажмурила глаза от беззвучных слёз, сотрясавших её тело.

Тут она почувствовала тёплое объятие. Рэрити хотела убежать, чтобы её не видели в таком состоянии. Но затем она услышала нежный и спокойный голос Мини:

— Всё хорошо, — мягко сказала она, чуть ближе прижимая Рэрити. — Не держи в себе.

Рэрити не выстояла. Какое-то время она слышала только свои громкие всхлипы, затем ей в копыто вложили тонкий мягкий носовой платок. Кобылка благодарно его приняла. На единорожку обрушилась вся тяжесть её неправильных поступков. И она могла только сидеть и реветь. Наконец ей удалось собраться и остановить слёзы, сделав несколько выверенных вдохов.

— Простите меня, — слабо сказала единорожка хриплым голосом. — Я даже представить не могу, что вы обо мне думаете. Пришла вот так и устраиваю сцены.

— Да что ты, — мягко улыбнулась Мини. — Всем нам иногда надо хорошенько проплакаться. Полагаю, что ты слишком много на себя взвалила и держала внутри.

— Возможно, — улыбнулась в ответ Рэрити.

— Я слышала, что у вас случилось с Историческим Обществом, — осторожно начала риелтор. — Тебя это беспокоит?

— Определённо не в последнюю очередь. Просто… просто, всё пошло наперекосяк. Я не смогла нормально осветить магазин, вся пошитая одежда оказывалась какой-то не такой, и я… я всё это вымещала на своих друзьях, и… — Единорожка посмотрела на остатки какао. — И теперь, когда миз Ляссе не стало… я уже не знаю, сколько ещё я смогу вынести.

При упоминании библиотекарши Мини с грустью посмотрела в сторону.

— Да, это правда. Думаю, нам всем её будет не хватать. Без таких пони, как она, не было бы Понивилля, — риелтор перевела взгляд на Рэрити. — Но ты не переживай, дорогая. Я уверена, что твои друзья поймут, если ты объяснишь им, каково тебе было.

— Сомневаюсь, — икнула Рэрити. — Я конкретно напортачила.

— Но они всё ещё твои друзья, — твёрдо сказала Мини. — Возможно, тебе придётся нелегко, но всё ещё можно вернуть. А если и нет, то по крайней мере тебе станет легче от того, что ты хотя бы попыталась. Ты удивишься, какие чудеса творит настоящее искреннее извинение.

— Может быть, — уступила единорожка, пусть слова кобылы её и не убедили.

— А что до гранта, — продолжила Мини, выпрямившись и надвинув очки на переносицу. — Я считаю, что сыграла в этом свою роль. Знаешь, давай я посмотрю, что к чему, а потом решим; может, найдутся ещё какие возможности эти деньги отбить.

— Не уверена, что хочу пробовать ещё какие-нибудь ухищрения. До сих пор они мне только боком выходили.

— Не следует недооценивать помощь профессионального риелтора, — уверенно заверила единорожку Мини. — Как раз должок с некоторых спрошу. В общем, если я не смогу помочь, то съем свою крышу. Что, кстати, будет очень обидно, ведь я её только-только перекрыла!

— Ну, думаю, хуже от этого не станет, — не смогла сдержать улыбку Рэрити.

— Не надо пытаться всё сделать в одиночку, — сказала Мини и положила копыто поверх копыта единорожки. — У тебя есть семья и друзья. В городах, сродни этому, только мы и есть друг у друга. Самое меньшее, что мы можем сделать друг для друга — это помочь.

Кобылка закусила губу, чувствуя, как к глазам стали снова подступать слёзы. Поморгав, она кивнула.

Вернулась приятная тишина, и Рэрити допила какао. Окинув взглядом тёмную гущу на дне кружки, единорожка прочистила горло и посмотрела на Мини.

— Я пришла сюда, чтобы просить об услуге, — проговорила она, и риелтор вопросительно на неё посмотрела. — Прежде чем она… прежде чем она ушла, миз Ляссе помогала мне с исследованием. Мне неприятно просить об этом, но мне действительно нужно продолжить, и я надеялась…

Мини откинулась на спинку, скептически нахмурившись.

— У меня есть доступ в библиотеку, да, — осторожно сказала риелтор. — Но пока там нет персонала, я никого не могу туда пускать. Не счесть, сколько правил будет нарушено.

— Прошу, я ничего не собираюсь брать, мне просто нужно кое-что посмотреть, — взмолилась Рэрити, хотя и не была уверена, что посещение библиотеки ей вообще поможет. — Есть способ получить доступ раньше? Одной Селестии известно, как долго они будут искать нового библиотекаря.

Мини поджала губы и, втянув носом воздух, отвела взгляд. Поелозив на месте, она постучала пару раз копытом по стулу и покачала головой.

— Мне надо там кое-что сделать, — уступила риелтор. — Имущество миз Ляссе оценят адвокаты, но мне нужно найти документы, касающиеся самой библиотеки, да и объект нужно оценить. Полагаю, что пока я там работаю, ты можешь поприсутствовать.

Рэрити широко улыбнулась и, чуть не подпрыгнув на месте, схватила копыто Мини обоими своими.

— О, спасибо вам, спасибо! Вы и представить не можете, как много это значит для меня!

— Плюсы маленького города, — лишь кивнула головой кобыла и встала с места. — Только постарайся ничего не испортить. Не хватало только, чтобы старая Ляссе за нами с того света пришла.

---

Перед выходом Мини чуть не силой всучила Рэрити плотное пальто и свободную обувь. Пусть они и не совсем были по размеру единорожке, но с ними поход через город стал ощутимо приятнее. Когда пони оказались в библиотеке, Мини закрыла дверь и они оставили тёплую одежду у входа. Внутри оказалось темно и холодно, занавески на большей части окон были закрыты. От этого помещение неприятно напомнило Рэрити её магазин.

Мини ещё раз попросила единорожку быть аккуратнее, после чего направилась наверх, в жилую часть библиотеки, оставив единорожку наедине. От одной только мысли об этом Рэрити вздрогнула. Она не завидовала подруге, ведь той придётся работать в комнате с пустой кроватью, в которой ещё недавно лежали бренные останки одной из лучших жительниц Понивилля. Кобылка медленно прошлась по библиотеке, на удивление ощущая себя нарушителем. Здесь и раньше было тихо, но тогда это была приятная тишина, когда было понятно, что где-то рядом есть миз Ляссе, а нарушал её только шелест страниц. Теперь же, казалось, даже книги стали тише, словно жизнь покинула их вместе с библиотекарем.

Рэрити прошла мимо столика с гостинцами, на котором стояли остывшие чашки со стухшей жидкостью. От их вида единорожке стало грустно. Она взглянула на зеркальце и удивилась, когда заметила в его нижнем левом углу чёрную трещину, пересекающую чистую поверхность стекла.

«Странно. Что-то я её не помню».

Рэрити отвернулась и направилась к столу. По пути её лёгкое замешательство рассеялось. Стол был на удивление чистым. Единорожка предположила, что миз Ляссе прибралась перед тем, как в последний раз направиться в постель. Был на столе лоток с разнообразными бумагами, самая верхняя из которых оказалась каким-то сложным бланком заказа. Рядом с креслом стояла открытая коробка. Рэрити в неё заглянула, и у кобылки защемило сердце. Там были только семь каталогов от разнообразных эквестрийских компаний, которые миз Ляссе отложила специально для Рэрити, как она всегда и делала.

Единорожка хотела бы их забрать, но ей придётся разобраться с этим позже. Она уже было собиралась уйти, когда заметила пухлый коричневый конверт, лежащий на краю стола. Кобылка присмотрелась и с удивлением опознала в нём один из конвертов под микрофиши из подвала. Из любопытства Рэрити склонилась над ним, вспомнив, что когда она поднимала информацию о старой ратуше, миз Ляссе унесла один из конвертов с собой.

— Понивилль Экспресс, сентябрь девятьсот шестьдесят шестого года эпохи Селестии, — прочитала кобылка.

«Зачем она его сюда принесла? Последние новости до закрытия галереи датировались августом того года».

Озадаченная, единорожка подняла его и обнаружила ещё кое-что. Наспех вскрытое письмо, адресованное миз Ляссе. Почерк на конверте был такой,  словно писала курица лапой; от одного его вида Рэрити стало больно. И старая блёклая чёрно-белая фотография. На ней виднелись две пони на фоне старой ратуши, вывеска над дверью которой гласила: «Галерея Рулы»; буквы были длинные и плавные. Одна из пони, земная кобылка с пушистыми прядями волос, улыбалась и тыкалась носиком в шею подруги, пегаски, которая смеялась и обнимала ту в ответ. У пегаски была пышная, непослушная грива, и одно из ушек наклонено вперёд.

— Миз Ляссе? — недоверчиво спросила Рэрити.

Единорожка вгляделась в фотографию, пытаясь лучше рассмотреть вторую кобылку, но всё, что она смогла разобрать в блеклых тонах, это то, что, возможно, у той грива с хвостом были нескольких цветов.

Единорожка осторожно перенесла всё к одному из читальных столов и села за него. Отложив в сторону фотографию, кобылка взяла архивный конверт и нашла в нём обычную микрофишу вместе с вырезкой из газеты, которая была заламинирована и бережно сохранена. Вырезка, датированная девятнадцатым сентября шестьдесят шестого года, была очень короткой и информативной. Рэрити моргнула и сконфуженно посмотрела на заголовок.

— А сказали, что она закрыла галерею и уехала, — произнесла единорожка, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть газетную заметку.

Местная художница найдена мёртвой

Галерея будет закрыта

Тула Рула, владелица местной художественной галереи, была найдена мёртвой утром прошлого дня. Причиной смерти является отравление газом, а само происшествие классифицируют как самоубийство.

— Тот факт, что всё здание не взлетело на воздух, уже можно считать чудом, — заявил начальник пожарной службы Понивилля Файв Аларм. — Она открыла все до единого газовые вентили. Одной искры бы хватило, чтобы стереть с лица земли весь южный район.

Судьба имущества и организация похорон остаются нерешёнными до получения уведомления от кого-либо из родственников.

Поражённая прочтённым, Рэрити отложила газетную вырезку.

«Миз Ляссе, почему солгали мне? — подумала единорожка, вспомнив, как библиотекарша уносила с собой папку с финальной заметкой о судьбе ратуши. — Зачем было скрывать? И почему не сказали, что знали её?»

Она снова посмотрела на фото. Кобылка и представить не могла двух более счастливых пони. Затем Рэрити перевернула лист и увидела выцветшую надпись фиолетовыми чернилами: «7 июня, 964». За два года до того, как Тула Рула покончила с собой в галерее.

— Да что случилось-то? — спросила единорожка.

К несчастью, единственная пони, что могла ответить ей, отправилась вслед за своей подругой. Кобылка взяла письмо и извлекла из него единственный тонкий лист бумаги. Тот же неразборчивый почерк, что был на конверте, покрывал и верхнюю часть листа, так что Рэрити пришлось вглядываться и крутить письмо, чтобы разобрать некоторые слова.

Миз Ляссе

41114, г. Понивилль, ул. Фалан, Библиотека Золотого дуба

Дорогая миз Ляссе, я не уверен, что правильно понял ваш вопрос касательно старой галереи. Да, я приглядывал за ней, но, насколько я знаю, за всё это время не произошёл ни один случай вандализма или грабежа. Я ни разу не видел, чтобы внутри кто-то был. До меня доходили слухи, будто бы мне не нравилось там работать из-за какой-то чертовщины, но это лишь пустой трёп. Правда только то, что мне всегда было как-то не по себе рядом с этим зданием. Всё время казалось, словно за мной кто-то наблюдает, понимаете? Но это просто старое пустое здание, ничего больше, и я рад, что это теперь чья-то другая головная боль. Желаю им успеха.

Если у вас есть более конкретные вопросы, то мы можем поговорить, когда я вернусь от родственников из Кантерлота. Если нет, то желаю вам всего наилучшего.

Искренне ваш,

Хэйсид Тёрнип Транк.

P.S. Если ваши вопросы связаны с этими слухами, то я был бы очень признателен, если бы вы помогли мне их развеять. Я всего ничего сказал о том месте, а меня пони уже считают каким-то трусом. Честно говоря, не знай я вас, то решил бы, что вы сами воспринимаете их всерьёз.

Рэрити посмотрела почтовый штемпель на конверте. Дата на нём говорила, что письмо пришло четыре дня назад. После визита единорожки миз Ляссе связалась с тем пони, что работал до этого в галерее, и справилась, не замечал ли он чего необычного. Такое совпадение Рэрити уже не могла принять.

«Миз Ляссе… знали ли вы что-то?»

— Как у тебя дела, Рэрити? — спросила Мини, спускаясь по лестнице.

— О, а, отлично! — отозвалась единорожка, застигнутая врасплох. — Я уже нашла часть того, что искала. Вы же ещё не собираетесь уходить, да?

— Нет, — покачала головой риелтор, — надо ещё много чего проверить. Думаю, я ещё часа два тут посижу. Ты, если что, зови, хорошо?

— Да, конечно! — ответили Рэрити, и Мини снова ушла наверх.

Единорожка посмотрела на найденные документы и озадаченно нахмурилась. Миз Ляссе знала Тулу Рулу, и, похоже, достаточно хорошо, но при этом абсолютно забыла об этом сказать Рэрити, которая пришла именно чтобы узнать о прошлом галереи. Библиотекарша даже солгала о том, что Тула Рула уехала из города.

«Может, ей было просто больно об этом говорить. — Глядя на фотографию, кобылка легко могла в это поверить. — Но опять же, почему тогда она сказала, что её картины ломаного бита не стоят?»

Так много вопросов и так мало ответов. Рэрити поднялась и вернула находки обратно на стол, а затем начала искать на книжных полках что-нибудь, способное пролить свет на события, происходящие в её доме.

Глава 10: Узоры

В сгущающихся сумерках Рэрити шла к своему дому, чья многоярусная крыша довлела над округой. Окна походили на листы тонкого льда, зажатые между трескучим ночным морозом с одной стороны и непроницаемой тьмой — с другой. Мрачная пустота казалась такой густой, будто готова была сломить хрупкие оковы и вытечь наружу, поглотив Рэрити ещё до того, как та ступит на порог.

Кобылка замерла, положив копыто на дверную ручку, дыхание стало прерывистым и частым. Единорожка старалась не думать о всём том, что она видела в этом доме. Несмотря на все её старания, ей так и не удалась найти никакой информации о терроризировавшей её магии. Либо она не знала, где искать, либо библиотека маленького Понивилля никогда и не нуждалась в столь эзотерических книгах.

Миз Ляссе могла бы дать точный ответ. Теперь же Рэрити возвращалась домой, где всё начало разваливаться на части, почти такой же неосведомлённой и безоружной, как и когда зашла в него впервые.

Она боялась, что, открыв дверь, увидит, что зеркала каким-то образом избавились от cкрывающей их ткани и  смотрят на неё словно те яркие пустые глаза, которые Тула Рула использовала во всех своих картинах. Она боялась, что поникены снова переместятся, встанут шеренгой, словно жестокие макабрические судьи. Но больше всего она боялась, что во тьме некогда бывшей галереи Туры Рулы с ней произойдёт нечто, чего она ещё даже не представила.

«Я могу пойти к родителям, — подумала она. — У меня нет причин тут оставаться. Это небезопасно. Даже вредно».

Но мысль об отчем доме, месте, куда она вернулась, не сумев найти работу после университета, а потом и после провальной попытки впечатлить модельеров в Мэйнхеттене, ощущалась как немыслимое признание несостоятельности.

«И как долго я чуть что буду возвращаться в тихое и спокойное место?»

Единорожка понимала, что это был абсурд, но чувствовала себя обязанной отнестись к непонятным силам, пробудившимся в её новом доме, просто как к ещё одному испытанию, которое надо преодолеть. Это был единственный известный ей способ доказать, что у неё есть право воплотить своё видение, свою мечту в жизнь.

«Леди должна уметь постоять за себя, — мрачно подумала Рэрити. — Настоящая леди не будет мириться со всем, что на неё валится. Я переиграю это в свою сторону и превращу в нечто исключительное. Только подождите и увидите, на что я способна».

Рэрити толкнула дверь, и петли издали характерный стон. Серый сумеречный свет раскинулся по полу и затем исчез, а с ним и свежий воздух, когда единорожка захлопнула дверь. Кобылка стояла при входе и ровно дышала через слегка приоткрытые губы. Все зеркала были закрыты, и поникены стояли ровно там, где она их и оставила, даже тот, на котором было чёрное платье. Рэрити подошла к нему и скептически рассмотрела. С нарядом всё ещё было что-то не так. Она фыркнула, сняла платье и повесила его на свободную вешалку у стены.

«Наверное, сделаю завтра утром ещё одно, — подумала кобылка. — Может, лучше получится».

Она обернулась и медленно обвела глазами выставочный зал. Он казался до чудного пустым — даже более пустым, чем когда Мини показывала его Рэрити в первый раз.

— Что с тобой случилось? — тихо сказала кобылка.

Её голос рассеялся и затих в неподвижном воздухе. В ответ не послышалось даже тихого шёпота. Осторожно единорожка пересекла зал и направилась наверх, готовиться ко сну.

Тишина вокруг была такой густой, что казалась почти сакральной. Даже тихий скрип половиц и закрываемого Рэрити шкафа ощущались святотатством. С самого первого шага в этом доме единорожка вторглась в забытое временем убежище, где нечто на веки укрылось от мира.

Рэрити закрыла дверь на ключ и легла в кровать. Её пристальный взгляд блуждал по тёмной комнате. Впервые она ощутила, что бесцеремонно нарушила заклятье, десятилетиями царившее в здании. Ни ей было его восстанавливать, ни кому-либо ещё. Теперь же единорожка отважилась провести ещё одну ночь в чужом доме, непрошенная и не жалованная.

— Но это неправильно, — прошептала кобылка в тишину. — Это теперь мой дом. Нельзя его бросать на произвол судьбы. Что бы там ни произошло, теперь это в прошлом. Я уже с этим ничего не сделаю. Так и значения это больше не должно иметь.

Слова её казались жалкими и тихими. Когда сон наконец взял верх, единорожка понимала, что даже сама в них не верит.

---

Комнату заполнило шипение граммофона. Ловким движением Рэрити перевернула пластинку на другую сторону и вернула на место. Единорожка склонилась над устройством и, не сводя глаз со сверкающего острия иглы, аккуратно опустила его точно на дорожку виниловой пластинки. Спустя пару мгновений из чёрной с золотым трубы зазвучала Гебридская симфония^[1].

На протяжении двух дней Рэрити сохраняла особую бдительность. Кобылка работала в быстром темпе, стараясь, несмотря ни на что, успеть к торжественному открытию этой весной. Ей удалось придумать концепты для шести нарядов и даже начертить для четырёх из них выкройки, но она не хотела пока переводить их в стадию макетирования. Вместо этого единорожка продолжала доставать чёрное платье, лишь чтобы потом опять убрать его назад так же сконфуженно и раздосадованно, как в самый первый раз. Она пробовала примерять его на разные поникены и даже на себя, но от одного его вида в ней просыпалась странная, отречённая меланхолия.

Рэрити с радостью бы признала его испорченным и отложила в сторону, но никак не могла отделаться от ощущения, что ровно такой же мистический изъян окажется и у других изделий, и так будет повторяться до тех пор, пока она не истратит все купленные под торжественное открытие материалы.

И вот кобылка неподвижно стояла перед замершей швейной машинкой. Она не хотела продолжать работу, но необходимость чуть не сводила её с ума.

«Ну же, Рэрити, — подумала она. — Ты должна творить. Так ты никогда не поймёшь, что мешает».

Но она так и продолжала просто стоять. Её заднее копыто было довольно далеко от педали машинки. Наконец она отступила и разочарованно вздохнула. Кобылка ещё не открыла зеркала. Их многочисленные саваны контрастировали с однотонными цветами выставочного зала.

«И как хоть что-нибудь создать в таких условиях? — Единорожка подошла к одному из окон и выглянула на улицу. — До открытия всего пара месяцев».

А что ещё хуже, очень скоро Кантерлотское историческое общество начнёт интересоваться, где же их деньги. Наверняка они пришлют Файн Лайна, чтобы он кропотливо и убийственно чётко объяснил Рэрити, как она не смогла ответить условиям договора. От Мини тоже пока не было вестей, как выбраться из этой затруднительной ситуации. Краткий лучик надежды быстро угасал, поглощаемый непробиваемой завесой зимних облаков.

К дому единорожки приближались два пони, и Рэрити с удивлением узнала в них родителей. Её отец указывал копытом и что-то говорил, а мама лишь пожимала на это плечами. Тут они свернули к дому единорожки. Рэрити отошла от окна и направилась к двери, чтобы их встретить.

— О, привет, дорогая! — сказала мама, как отметила Рэрити, более мягким тоном, чем обычно. — Тебе сегодня лучше? Выглядишь определённо бодрее.

— Да, спасибо, — ответила кобылка и обняла папу. — Застряла тут на одном моменте, но, в принципе…

— О, я уверен, ты справишься, — сказал отец. — Рад видеть тебя, малышка.

— Мы на рынок шли, — улыбаясь, начала объяснять мама. — Бедная миссис Кейк сказала, что они по какой-то причине отстали от графика, и я предложила им помочь с выпечкой. Ты как, ещё не против присмотреть сегодня за Свити?

— Присмотреть за Свити? — озадаченно переспросила Рэрити, немного насторожившись, когда Куки начала отстёгивать переноску для жеребёнка. Единорожка только что заметила Свити, уютно закутанную в розовое одеяло и сладко спящую.

— Ну ты же помнишь, да? — ответила мама, передавая свёрток и большую сумку в дрожащие копыта Рэрити. — Я на прошлой неделе заходила, и ты согласилась присмотреть за Свити Белль.

— Я… что? То есть, д-да… да, конечно.

Рэрити смущённо перебирала свои беспорядочные воспоминания. Теперь, когда ей напомнили, она смутно припомнила, что мама попросила её об этом в тот самый день, когда Флаттершай нанесла злополучный визит.

— Эм… до скольких там ты сказала?

— О, как Кейки закроют сегодня на ночь магазин, так сразу и заберу, — радостно заявила мама, делая шаг назад. — И мне правда надо туда сегодня, так что хорошо проведите время, ладно?

— Да… конечно, — ответила Рэрити, посмотрев на немного скривившуюся во сне сестрёнку.

«Если повезёт, может, она и не проснётся, пока будет здесь».

— Удачи тебе, Зефирка, — папа немного потрепал гриву кобылки и улыбнулся.

Они развернулись и уже собрались уходить, как Рэрити посетила ещё одна мысль.

— Мама, погоди! — крикнула кобылка.

Куки обернулась и вопросительно посмотрела на дочь.

— Раз уж ты туда идёшь, то, наверное, тебе это надо знать… У меня недавно произошла ссора с одной из их хороших подруг, которая у них жила. Если зайдёт об этом разговор, то не могла бы ты… передать им мои извинения, пожалуйста?

— Думаю, да, — сказала мама, посмотрев на Рэрити с пробудившимся беспокойством. — Доча, всё нормально?

— Я справлюсь, — пообещала кобылка. — Просто надо пару дел сделать, и всё наладится.

— Ну ладно… тогда увидимся вечером. Пока-пока, Свити! Веди себя хорошо с Рэрити!

Родители единорожки зашагали прочь, а сама Рэрити забрала Свити внутрь дома, подальше от мороза. На фоне продолжала играть симфония. Сестрёнка морщила во сне личико и бормотала что-то нечленораздельное, пытаясь поглубже укутаться в одеяло. К счастью, она не проснулась. Рэрити посмотрела на Свити и с досадой осознала, что у неё нет ни детской кроватки, ни манежа, куда можно было бы положить сестрёнку на время работы.

— Ну просто замечательно, — проворчала единорожка. — И что мне с тобой делать?

Рэрити оглянулась и заметила кушетку. Кобылка магией подтащила её к швейному столу. Уложив Свити в угол, единорожка положила вокруг сестрёнки пару подушек и оставила сумку рядом на полу. Свити ещё не научилась ходить, и её магия, похоже, развивалась очень медленно, что было настоящей отрадой для всех родителей жеребят-единорогов.

— Ты просто полежи вот тут, пока я работаю во-он там, и наш день будет тихим и приятным, а, как тебе? — прошептала Рэрити, тихонько отходя, а затем направилась к швейному столу.

Скорее у Цербера зубы выпадут, чем единорожка рискнёт воспользоваться швейной машинкой и разбудить Свити, но раз ей всё равно придётся тут торчать, кобылка решила вернуться к чертежам.

Внезапный шелест заставил Рэрити замереть. Правое ухо лихорадочно повернулось, и кобылка услышала за тихими переливами музыки, как почти неслышно прошуршала ткань.

— Свити Белль? — прошептала Рэрити, обернувшись.

Её сестра безмятежно спала.

«Должно быть, легла поудобнее…»

И снова за спиной единорожка услышала шуршание. Кобылка повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть слабое движение ткани на одном из зеркал у подиума.

— Ох, только не сегодня, — прошипела Рэрити.

Ответом ей стала тишина. Затем медленно, со скрипом, ткань начала соскальзывать с зеркала на пол. Рэрити воспользовалась магией и вовремя пригвоздила материал, пока он совсем не сполз. Кобылка потащила полотно обратно наверх, ожидая почувствовать сопротивление, но ничего не помешало ей снова закрыть зеркало.

— Даже не думай, — сказала Рэрити, ощущая всю абсурдность обращения к пустой комнате. — Если понадобится, то я эту ткань пришью.

Словно в ответ прозвучал громкий щелчок замка и последовавший за ним стон открывающейся двери. Сделав глубокий вдох, единорожка заглянула на кухню. В дальнем конце была приоткрыта дверь в подвал и виднелась тонкая полоска непроглядной черноты у потрескавшегося деревянного косяка.

Тишину нарушил тонкий вопль Свити Белль, которая, едва проснувшись, сразу заплакала. Рэрити поникла и сжала зубы от пронзительного плача, заполнившего всё здание.

«Вот тебе и тихий полдень…»

Отвернувшись от подвала, она пошла к кушетке и с нервной улыбкой взяла в копыта сестрёнку.

— Ну что такое, Свити, что с тобой? Тихо, тихо, всё хорошо, я тут, не надо плакать.

Извиваясь в пелёнке, Свити заплакала ещё сильнее, зажмурив глаза.

— Ох, ну что, что не так? — спросила Рэрити. — Есть хочешь? Уверена, мама тебе что-то приготовила, дай только…

Единорожка левитировала из сумки тёплую баночку с молоком и поднесла к сестрёнке, но та оттолкнула её крошечным копытцем.

— Ты лишь всё усложняешь, — раздражённо сказала кобылка, подобрав бутылочку и направившись к швейному столу. — Ох, прошу, только не говори, что тебе надо сменить…

Она положила сестрёнку у швейной машинки и, быстро понюхав пелёнку, убедилась, что менять ничего не нужно. Единорожка нахмурилась и потянулась копытом за бутылочкой, но вместо этого наткнулась на холодный металл.

Подняв глаза, Рэрити оцепенела. При виде застывшего в нескольких дюймах над поверхностью стола серебристого острия иглы зрачки единорожки сузились, и она судорожно вдохнула. Багровая нить шла от шпульки и вниз, к ушку иглы, словно маленький кровавый ручеёк. Рэрити поплохело, и она отшатнулась от стола.

— Думаю, лучше нам пойти на кухню, — нервно усмехнулась кобылка. Но, оглянувшись, она заметила дверь в подвал, из-за которой всё ещё выглядывала непроницаемая тьма. Дыша через стиснутые зубы, Рэрити осторожно притронулась магией к двери. Она захлопнулась без усилий, но отпрыгнула назад из-за ударившегося об косяк засова. Рэрити ещё немного повозилась с ним, но со своего места она едва могла его разглядеть.

— Дурацкие земнопоньские двери! — прорычала она, дёргая и так и сяк, пытаясь попасть защёлкой в маленькую бороздку. В итоге она сдалась, раздражённо взвыв. Дверь снова приоткрылась, на этот раз чуть-чуть больше.

— С другой стороны, можно и тут остаться.

Рэрити опять потянулась за бутылочкой. На поверхности стекла была плотная плёнка конденсата, отчего единорожка едва не выронила её из копыт. Наклонив бутылочку вниз, она поднесла соску ко рту сестрёнки, но та ножкой оттолкнула её в сторону и продолжила плакать и извиваться.

— Ой, да ладно тебе, — взмолилась Рэрити. — Я не знаю, чего ещё тебе нужно. Просто попробуй, а?

Кобылка снова направила бутылочку ко рту Свити, но та отвернула голову и продолжила махать копытами.

— Давай же, с ней ты уже не будешь плакать, — резко сказала единорожка с нотками раздражения в голосе.

Тут она уловила запах чего-то зловонного и на мгновение задумалась, а не ошиблась ли, решив ранее, что Свити не надо менять пелёнку.

— Ещё чуть-чуть и…

Она направила бутылочку на Свити, тем временем воспользовавшись магией, чтобы сдержать ножки сестрёнки. Она не хватала их, просто слегка оттолкнула, чтобы жеребёнок смирно полежал необходимое время. Свити зарыдала громче, почти заглушив играющую на фоне музыку размеренно крутившейся граммофонной пластинки. Рэрити ещё приблизила бутылочку, её соска почти коснулась открытых губ Свити.

Но сестрёнка пробилась сквозь магию единорожки и, ударив бутылочку прямо по соске, выбила её из копыт Рэрити. На стол она приземлилась с неожиданным металлическим звуком, но кобылка почти не обратила на это внимания. Тем временем плач Свити поменял тональности и перерос в более настойчивый вой, а сама она начала слегка кататься из стороны в сторону. Некоторое время Рэрити просто озадаченно смотрела на неё, но затем у единорожки отпала челюсть, стоило ей заметить маленькую красную крапинку на белоснежном копыте Свити Белль. Капелька крови налилась, а затем красным ручейком скатилась к лодыжке сестрёнки.

В изумлении Рэрити перевела взгляд на бутылочку. Она как ни в чём не бывало стояла на столе подле швейной машинки. Затем единорожка заметила нечто, отчего у неё всё нутро сжалось от ужаса. Швейная игла от машинки лежала на столе рядом со Свити Белль, а длинная запутанная красная нить уходила прямиком к шпульке на верхушке аппарата.

Рэрити беззвучно открывала рот. Её глаза метались от иглы к бутылочке, затем к Свити и обратно. Единорожка схватила сестрёнку и побежала к выходу из магазина.

— Мне всё равно, что ты со мной сделаешь, — крикнула кобылка, — но от моей сестры лапы прочь!

Она схватила пальто Мини с того места, где оставила его лежать под окном, распахнула дверь и выскочила под холодный свет зимнего утра.

---

Рэрити сидела в парке на своей любимой лавочке и, абсолютно ни о чём не думая, нежно укачивала в крепких объятиях Свити Белль. Единорожка протёрла крошечное копытце носовым платком, который она нашла в одном из карманов пальто. Сестрёнка тихо дышала и немного улыбалась во сне.

— Прости меня, Свити, — дрожащим голосом сказала Рэрити. — Я не хотела тебя ранить. Я бы никогда даже об этом не подумала. Это… это было наваждение.

— Было ведь? — спросила она спустя мгновение. С пустыми глазами она вспоминала события последних недель. Её чувства были беспорядочны, словно колоссальная куча забракованных тканей, и любая попытка разобраться в них, казалось, ещё больше всё запутывала. Всё начала затягивать прозрачная дымка. Рэрити смотрела на заледеневший парк с голыми деревьями — отшлифованный зимой монохромный пейзаж — и терзалась мыслью, а может ли она вообще доверять своему восприятию реальности и собственных действий.

Как она ни старалась, она не могла убедить себя, что в произошедших за последние недели событиях не было её вины. Она злилась на родителей, за то что те постоянно к ней приходили, и на друзей за их безобидные проступки. Она даже затаила обиду на Свити Белль задолго до того, как ступила в старую ратушу. Рэрити ведь была много старше своей сестры, с чего кто-то ожидал, что она сблизится с ней?

«Мама всегда хотела, чтобы мы были лучшими сёстрами… но я, похоже, никогда к этому не стремилась. Я просто хотела… хотела… заниматься своим делом».

С момента въезда в старую галерею каждая эмоция, каждое действие ощущались такими знакомыми, почти родными. В ретроспективе, однако, они казались гиперболизированными и слишком побуждающими к действиям. Или, может быть, она просто теряла над собой контроль.

— Эм… Рэрити? — прозвучал нерешительный звонкий голос.

Единорожка сфокусировала взгляд и посмотрела на его источник.

— Пинки Пай?

Именно она, Пинки Пай, стояла в нескольких шагах от кобылки в ярко-голубых сапогах, шарфе и вязаной шапке. Земнопони нервно потирала одно копыто о другое и искоса смотрела на единорожку.

— Привет, — тихо сказала она. — Я, эм… я тебя увидела и решила подойти извиниться за тот случай с письмом. Просто, если я сразу не кладу что-то в свой органайзер, всё путается и… В общем, мне надо было просто так и сделать, а не пытаться самой запомнить, что его надо доставить. Мне очень, очень жаль. Я пойму, если ты не захочешь меня простить, но я просто хотела, чтобы ты знала это.

— Вздор, мисс Пай, — слегка официальным тоном начала Рэрити, отводя взгляд. — Это мне надо перед тобой извиниться. Это была ошибка без злого умысла, а я слишком остро отреагировала. На самом деле я не уверена, что, получи я письмо раньше, это что-то бы изменило.

Единорожка посмотрела прямо в голубые глаза Пинки.

«А у неё есть чувство стиля. Её одежда очень хорошо подчеркивает её глаза».

— Я сообщила Мини, что не хочу, чтобы ты потеряла работу. Если захочешь вернуться, то я постараюсь, чтобы она тебя снова взяла.

— Оу, спасибо, Рэрити, — улыбнулась земнопони и подошла поближе. — Как бы я ни любила встречать новых пони в городе, мне начало казаться, что прошлая работа была не самым лучшим применением для моего таланта.

— А. Ну, а что тебя тогда привело назад в Понивилль? Мини сказала, что ты поехала навестить семью.

— Да, ненадолго заехала повидаться, ещё обдумать кое-что. Пока была у них, написала Кейкам письмо, и они сказали, что готовы взять меня на полную ставку к себе! Написали, что, пока я была в отъезде, у них случилось что-то заумное, типа экспоненциального роста продаж.

— Это же прекрасно! — улыбнулась в ответ Рэрити. — Думаешь, тебе больше понравится работать у них?

— Ещё как! — энергично закивала головой Пинки. — У меня есть идея сделать из Сахарного Уголка нечто большее, чем просто пекарню: я хочу, чтобы он стал универсальным местом для карнавально-кондитерских нужд! Вот только надо найти замену слову «нужд», начинающуюся на «к», потому что карнавально-кондитерских «к» у-ум звучало бы просто потрясающе! Идей нет?

— Эм, так с ходу и не скажу. Но скажу, что рада за тебя.

— Я тоже! — воскликнула Пинки, но затем посмотрела на Рэрити с отголосками прошлой нерешительности: — Так… мы снова друзья?

— Если ты сможешь простить меня за мою выходку, — улыбнулась единорожка, — то я только за.

— Ю-ху! — взбодрилась Пинки Пай.

Свити Белль поелозила в одеяльце, и земнопони тут же осеклась и извиняюще улыбнулась.

— Ой! Прости! Я не хотела её разбудить, честно!

— Да ничего. Родители сегодня заняты и попросили меня приглядеть за ней.

— А дома это разве не проще?

— Ну… обычно-то да, но… — Рэрити взглянула на Пинки, а затем вздохнула: — Всё не так просто.

— О, люблю непростые случаи! Как-то раз моя сестра Мод писала статью по геологии о последствиях различных процентных соотношений… — Тут земнопони замерла и смерила кобылку тревожно-бдящим взглядом: — Тебя всё ещё что-то беспокоит, Рэрити? Как в тот день, когда я пришла передать тебе письмо?

— Ну, — ответила единорожка, немножко съёжившись. — Прямо так заметно?

— Вродь того. — Выражение лица Пинки постепенно сменилось с напряжённого на искренне озабоченное. — Не хочешь об этом рассказать?

Рэрити хотела было начать, но осеклась.

— Спасибо, но всё нормально, правда.

— У меня есть время, — наседала Пинки. — Кейки меня сегодня не ждут, я приехала заранее, чтобы их порадовать, но тут дело, похоже, посерьёзнее будет.

— Я не знаю даже, как об этом рассказать. — Рэрити посмотрела на Свити Белль: — В этом нет никакого смысла.

— Ты начни, а смысл оставь мне.

Рэрити едва сдержала замечание об абсурдности самой идеи оставлять за Пинки смысл, вместо этого единорожка ограничилась смешком. Она собиралась уже сказать земнопони не беспокоиться, что всё наладится, но потом кобылка вспомнила слова Мини, и улыбка сама собой исчезла с её лица.

«Не надо пытаться всё сделать в одиночку. У тебя есть семья и друзья. В городах, сродни этому, только мы и есть друг у друга. Самое меньшее, что мы можем сделать друг для друга — это помочь».

— Всё дело в доме, — наконец сказала Рэрити.

Она посмотрела вдаль и попыталась найти в воспоминаниях нечто такое, за что можно было бы крепко ухватиться.

— Или в чём-то, связанном с ним. Не думаю, что смогу объяснить происходящее и не показаться… Не знаю. В общем, дела у меня не складывались уже давно, но когда я купила старую галерею, всё как будто бы совершенно пошло наперекосяк. Внутри так темно, Пинки, и это не из-за того, что окна не пропускают достаточно света. Дом просто давит на меня, я словно тону в нём. Ночью меня терзают кошмары, а днём случается… всякое.

— Например?

— Странные звуки, игра света и тому подобное, — медленно поведала Рэрити. — Но страшнее всего ощущения, когда я внутри. Очень легко разозлиться, потерять контроль или… впасть в тоску. Сначала я думала, что это перенапряжение, но…

Некоторое время единорожка молчала, пытаясь сформулировать мысль, которая будет иметь смысл не только для неё одной.

— Ты знала, что тридцать лет назад там жила художница? Она покончила жизнь самоубийством.

У Пинки округлились глаза, и она отрицательно покачала головой.

— О ней так мало известно, — продолжила Рэрити. — Я знаю, что у неё был жуткий художественный вкус и что дела у галереи шли плохо, что давно она и… бедная миз Ляссе были подругами, а может, и не просто подругами. У меня была мысль, что дело в какой-то оставшейся старой магии, что это она за всем этим стоит, но… Пинки, я просто… просто не могу отделаться от чувства, что всё это как-то связано с произошедшим в ратуше. Что это всё ещё здесь. Словно эхо.

— Рэрити, — вдохнула Пинки, — ты что, хочешь сказать, что у тебя…

— Не говори, — резко отрезала единорожка. — Селестии ради, молчи. У меня ещё не всё так плохо. Пока, по крайне мере.

— Ну а что тогда?

— Не знаю, — вздохнула Рэрити. — Мне кажется, если бы я нашла ещё немного ответов о Туле Руле и о том, что с ней произошло, то, возможно, смогла бы чуть-чуть лучше понять происходящее. Но единственная пони, что действительно её знала, умерла.

Единорожка перевела взгляд на Свити Белль и ощутила внезапный холодок от пришедшей ей на ум идеи.

— Или, может быть, это вообще никак не связанные события. Может статься, я просто повторяю путь, который проделала Тула Рула тридцать лет назад. Вот была бы дурацкая потеха, да? Окажись, что старая ратуша — это своеобразная ловушка, попавший в которую обречён повторить ту же судьбу.

Пинки хмуро постукивала себя копытом по подбородку, но ушки её были обращены к единорожке.

— Знаешь что, — наконец сказала она. — Возможно, есть ещё одни способ узнать, что тогда произошло. Ты же сказала, Тула Рула была художницей, да?

Рэрити кивнула.

— А если она была художницей, значит, есть вероятность, что она выставлялась на выставках и аукционах, чтобы её заметили, да?

Рэрити озадаченно подняла бровь, но снова кивнула.

— Значит, — продолжила кобылка, — есть и вероятность, что кто-то, изучавший искусство или работавший в той сфере, может её вспомнить. Может, кто-то из них подскажет, что произошло?

— Звучит, как копытом в небо, — скептически ответила Рэрити. — Из того, что мне удалось узнать, она была не очень-то известной.

— Мы не узнаем наверняка, пока не попробуем!

— Мы?

— Конечно! Мы же снова друзья, и я, как твоя подруга, собираюсь помочь тебе добраться до ответов! Если тебе нужно найти пони, разбирающихся в старых и малоизвестных художественных областях, то ты пришла по адресу!

— Пинки, это так мило с твоей стороны. Я не знаю, что и сказать.

— А не надо ничего говорить. Просто расслабься, пока Пинки делает дело!

---

Рэрити провела остаток дня с Пинки, которая угостила её чаем и пшеничными лепёшками в кафе. Она предложила единорожке пойти в Сахарный Уголок, но с учётом большой вероятности, что в первый день распродажи Кейков в честь Дня Согревающего очага там окажутся Флаттершай или Эпплджек, Рэрити решила, что лучше будет перестраховаться. Однако она пересеклась с папой, который возвращался из боулинга, и передала ему Свити Белль.

— Ещё раз спасибо, что присмотрела за сестрёнкой, Зефирка, — сказал он, прижав к лицу дочурку, которая в ответ запищала и дёрнула его за усы. — Мы-то знаем: она по тебе скучает.

— Ну, она, конечно, не сахар, — честно ответила Рэрити. — Но я тоже по ней иногда скучаю. Думаю, что скоро дела наладятся, и тогда мы сможем с ней видеться чаще.

— Это приятно слышать, — улыбнулся отец. — Знаешь, мы с мамой так тобой гордимся. Более трудолюбивой и решительной дочери мы и желать не смели.

— Я знаю, пап, — тихо сказала Рэрити, опустив ушки, и улыбнулась, чуть-чуть засмущавшись. — Я знаю.

После этой встречи оставалось только вернуться домой. С дрожащими ногами кобылка вошла внутрь, но на сердце у неё было странное чувство, порождённое событиями этого дня. Единорожка не знала, чего ожидать, но в ней росла уверенность, что она сможет заглянуть своему страху в глаза.

Тем не менее внутри её встретили только прикрытые тканью зеркала и дверь в подвал, которая сумела каким-то образом закрыться.

Глава 11: Оставить след

Рэрити подхватила магией ярко-фиолетовое перо и макнула его в чернильницу. Послышался запах чернил, вязкий и горький, стоило только заточенному острию проткнуть чёрную гладь. Затем единорожка плавными и элегантными линиями вывела свою подпись, и тёмная жидкость навсегда впиталась в грубую бумагу контракта.

— Уверен, что этот договор в итоге окажется выгодным для нас обоих, мисс Рэрити, — улыбнувшись, сказал Филси Рич, после чего сам подписал документ.

— Я просто благодарна за предоставленную вами возможность. С нетерпением жду возможности открыть магазин.

— Что же, могу вас уверить, что о рекламе мы позаботимся, — сказал жеребец и убрал контракт вместе с кипой других бумаг в портфель. — Я обычно не сильно интересуюсь нишевыми бизнесами, но друг Мини — мой друг. Кто знает, может, мы стоим на пороге ещё одного всплеска деловой активности в Понивилле. Привлечёте в город молодых, горячих пони, которые бросят вызов устоявшимся трендам. Может, даже знаменитости из Кантерлота обратят на нас свой взор.

— Ну, о знаменитостях не знаю, — посмеялась Рэрити, — но если мой скромный магазин послужит на благо городу, то большего я и желать не смею.

— Мне нравится ваш подход, мисс Рэрити, — подмигнул Рич, затем оглядел выставочный зал и одобрительно покачал головой: — Думаю, вы отлично справитесь. То, что вы уже сделали с этим местом, просто замечательно. Очень хочу посмотреть, что вы сотворите по весне с фасадом. Пора уже перестать этому зданию быть бельмом на глазу жителей. Если что понадобится, только свистните.

— На самом деле, есть у меня одна просьба, — начала Рэрити, взглянув на газовые лампы. — Вы не знаете, когда у вас будет следующая поставка ламп с калильными сетками? Нигде их нет в наличии, я всю зиму не могу заменить старые лампы.

Рич внимательно присмотрелся к светильникам и удивлённо открыл рот, когда заметил предательские тени от открытого огня, пляшущего за матовыми плафонами.

— Вот это да, мисс Рэрити, я и подумать не мог, что вам приходится работать в таких условиях. Прошу меня простить. Всё дело в производителях, у которых я заказываю: они всегда перегружены в это время года. Все обычно тянут до последнего с зимней поверкой газового оборудования.

Рич печально покачал головой.

— Для бизнеса это нехорошо. Но знаете, что я вам скажу — как только на горизонте замаячит новая партия, обещаю, вы первая о ней узнаете.

— Спасибо вам большое, мистер Рич, — сказала Рэрити, провожая его к двери. — В конце недели я вам предоставлю на утверждение концепты.

— Тю, никакой спешки, мисс Рэрити. — Слова обратились облачком пара, когда жеребец вышел на прохладный вечерний воздух.

Начинался снегопад, и тяжёлые хлопья лениво планировали на землю сгущающимися волнами.

— Не торопитесь. Я знаю, когда поторопить, а когда дать время. Всё благодаря долгой работе с Эпплами. Так что не перерабатывайте сегодня, хорошо?

— Хорошо, мистер Рич. Приятного вам вечера. — С этими словами Рэрити закрыла дверь и облегчённо выдохнула: — Ну вот и всё, как говорится.

Мини была верна своему слову и в течение последних недель искала способы исправить ситуацию с Историческим обществом. Закавыка была в том, что большинство этих способов были либо невозможны, как в случае с дополнительными займами для начинающего бизнеса, либо не вписывались во временные рамки, установленные требованиями Общества. Оказалось, что наилучшим выходом из сложившейся ситуации был персональный инвестиционный контракт, и Мини пошла напрямую к Филси Ричу замолвить за Рэрити словечко.

Однако несмотря на любезность Рича, его помощь обошлась единорожке недешево. По условиям договора двадцать процентов от выручки в течение следующих десяти лет будет отходить организации Рича, также в случае публичного размещения ему гарантированно отойдёт и соответствующая доля в акциях. Плюс к этому, следующие пять лет Рэрити будет выпускать эксклюзивные сезонные линейки одежды и поставлять их в магазины Рича, при этом не имея возможности выставлять у себя конкурентоспособные цены. Однако взамен она получит процент с продаж и рекламу своего бренда по всей Эквестрии.

Рэрити, конечно, могла понять, почему требования Рича были такими жёсткими: ведь он и сам немало рисковал, инвестируя в предприятие, которое уже испытывало финансовые трудности, к тому же ему нужно было блюсти и свои интересы. Но неспособность основать полностью собственное дело, исключительно под своим началом, всё равно оставила у единорожки неприятное послевкусие. Однако события последних недель явственно показали ей, что в одиночку осилить такое монументальное дело было почти невозможно. А если бы и было возможно, то одинокий путь не принёс бы ей счастья.

«Может, я и не допущу никого работать вместе со мной, но, похоже, без таких компромиссов успеха не достигнуть».

Одну за одной Рэрити начала гасить ламы, погружая зал во тьму. Последний светильник находился аккурат у первого выставочного вешала, которое кобылке удалось заполнить опытными образцами нарядов. В пламени угасающего огня несчётные каменья подмигивали единорожке с богатых, идеально выполненных складок и мастерски сработанных воротников. Хотя бы эти наряды вышли ровно такими, какими Рэрити их задумывала. Широко им улыбнувшись, кобылка направилась наверх.

«Кажется впервые всё вернулось на круги своя».

Достигнув второго этажа, единорожка свернула в уборную и подошла к мраморному умывальнику. Сбросив одежду, Рэрити аккуратно протёрла глаза, чтобы смыть макияж и тени. Но вдруг замерла, услышав тихий скрип, очень похожий на тот, что издают старые лестничные ступени. Навострив ухо, кобылка прислушалась, но вскоре продолжила умываться, немного нахмурив брови.

Половица снова заскрипела, на этот раз ближе. Рэрити положила грязное полотенце и глубоко вздохнула. Её начали охватывать мрачные опасения. После того случая со Свити Белль в магазине больше ничего такого не происходило. Рэрити даже осмелилась надеяться на то, что потревоженные ею силы начали выдыхаться и скоро сойдут на нет. Не было больше никаких кошмаров, никаких галлюцинаций, и только странные звуки и игры света изредка отвлекали спешно готовившую наряды для показа Филси Ричу кобылку.

От Пинки не было ни слуху ни духу, и Рэрити уже начала задумываться, а не забыла ли её взбалмошная подруга об обещании разобраться в скоротечной жизни галереи Тулы Рулы. Однако с учётом того, что всё потихоньку начало налаживаться, чему единорожка была рада, она с удовольствием пустила этот вопрос на самотёк.

Ещё один скрип, и на этот раз Рэрити была точно уверена, что донёсся он прямо из-за двери ванной комнаты. Стоило единорожке его услышать, как она ощутила странное давление, словно воздух стал плотнее и дышать им стало тяжелее. У кобылки появилось зловещее ощущение, что нечто искало её или уже знало, где она, и просто неумолимо приближалось.

С тихим щелчком язычок замка выскользнул из паза, и дверь начала медленно отворяться. Мгновение Рэрити стояла абсолютно спокойно, решительно намереваясь позволить ей открыться, чтобы столкнуться с неизвестной силой лицом к лицу. Единорожка устала сражаться, устала убегать, и пусть ей хотелось захлопнуть дверь и закрыться внутри до тех пор, пока снаружи снова не станет тихо и безопасно, она усилием воли заставила себя стоять смирно и ждать развязки.

Приоткрывшись всего на дюйм-два, дверь, едва заметно поколебавшись, замерла. Рэрити прислушалась, но услышала только тихое шипение ламп над умывальником. Она видела выступающие из-под фиолетового ковра половицы коридора. Лампы в нём были погашены, но света, исходящего из комнаты единорожки, вполне хватало, чтобы его осветить. Никаких звуков, никаких признаков движения, кроме мерного биения света ламп.

Рэрити облизнула губы и опустила копыта с умывальника на пол. Повернувшись к двери, она нерешительно сделала один шаг, затем другой, высматривая в крохотном кусочке коридора хоть намёк на движение. Кобылка взялась за дверную ручку и замерла в ожидании. Слегка напрягшись, она собиралась было распахнуть дверь, но останавливалась. И так несколько раз. Одно дело — позволить двери открыться, а вот открыть её самой — совсем другое.

Что-то ожидало Рэрити в коридоре, и кобылка не могла пересилить себя и сделать следующий шаг. Стыдливо она закрыла дверь, но запирать на ключ не стала. Вместо этого единорожка прижалась к ней и принялась вслушиваться в звуки, которые могли последовать за её действиями, но ничего не услышала. Тогда Рэрити склонилась и, твёрдо удерживая дверь на месте, посмотрела через замочную скважину.

С виду коридор казался пустым. Кобылка не знала, чего она ожидала увидеть, и не была уверена, что в данной ситуации было лучше: не увидеть ничего или увидеть что-то, возможно, следящее за ней из темноты.

Рэрити уже было собралась подняться, но заметила, что дальний конец коридора пропал из виду. Единорожка нахмурилась и всмотрелась получше, но как она не старалась, тусклые линии обшивки стен растворились во тьме и больше оттуда не вернулись. Пока она смотрела, свет явно начал тускнеть, переходя из золотого в тёмный болезненно-жёлтый, а затем и во всполохи грязно-оранжевого.

«Гаснут лампы в спальне».

Рэрити выпрямилась, но, схватившись за ручку, замерла. У неё сложилось стойкое ощущение, что с ней играют, возможно, её даже заманивают в коридор.

«Но зачем? Какой в этом смысл?» — спросила единорожка саму себя.

Она уже собиралась окликнуть, вызвать ожидавшее её нечто, но решила, что сама мысль была идиотской. Не было там ничего, способного ответить.

«По крайней мере ничего достаточно разумного».

Тишину разорвал громкий звук трескающегося стекла со стороны умывальника. Рэрити резко обернулась, выискивая источник, но ничего поначалу не заметила. Однако стоило единорожке перевести взгляд обратно на дверь, как свет в комнате внезапно потускнел. Кобылка обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как ближайшая из двух газовых ламп потухла. У Рэрити отпала челюсть, и кобылка почти от ужаса отпустила дверную ручку.

«Оно здесь со мной».

Единорожка услышала тихий металлический писк, а затем увидела, как кран-бабочка на дальней лампе начал медленно, подёргиваясь, крениться в сторону. Огонь над ним начал задыхаться, и в ответ на это тени в ванной комнате принялись сгущаться и энергично пульсировать. Рэрити бросилась к газовому вентилю и вернула его в исходное положение копытом, восстановив былой свет лампы.

Кобылка удовлетворённо кивнула, но через мгновение она услышала, как задрожала за спиной ручка двери. Развернувшись на месте, единорожка увидела, как дверь снова приоткрылась, но на этот раз за ней не было видно ничего, кроме темноты. Светильники в спальне не горели. Рэрити поняла, что ей дали выбор: дверь или свет. Она физически не могла держать и ручку, и кран.

«Дверь ему не нужна, — сказала себе кобылка, пытаясь успокоить дыхание. — Оно хочет тебя измотать».

— Однако, — язвительно заметила Рэрити, — я тоже кое-что умею.

Демонстративно она закрыла газовый вентиль. В этот же момент пламя погасло, и единорожка осветила комнату ярко-голубым светом своего рога. То немногое, что она могла видеть в коридоре, поглотил мрак. Снова там было пусто, и дверь перестала двигаться.

— Думаю, пора завязывать с этим, — мрачно кивнула Рэрити.

Она направилась к выходу, но, проходя мимо зеркала, заметила краем глаза кое-что в пульсирующем свете. Нахмурившись, она отвернулась от двери и подошла поближе к умывальнику. Там единорожка увидела тёмную кривую трещину в левом нижнем углу зеркала. Кобылка дотронулась до неё и ощутила бритвенно-острую грань излома.

«Это оно сделало? — задумалась Рэрити, убирая копыта с холодной глади разбитого зеркала. — Но зачем…»

От внезапного осознания единорожка замерла. Зеркало с чёрной трещиной… Она уже подобное видела.

Зеркало в библиотеке. То самое, в красной рамке, с точно таким же гневным сколом. Кобылка ни разу не думала о нём за все те годы посещения библиотеки. Но в последние пару визитов оно привлекало внимание единорожки, и та не могла понять, почему. Однако теперь…

Единорожка отошла назад от зеркала, высматривая в нём ещё что-нибудь, выбивающееся из виду. С первого взгляда казалось, что ничего странного в отражении самой единорожки и комнаты за её спиной не было. Отвернувшись, кобылка осторожно подошла к двери. Рэрити казалось, что её направляли, словно хотели, чтобы она поняла взаимосвязь. Пусть она и не доверяла этой сущности, кобылка ощущала, что у неё нет иного выхода, кроме как пойти в единственное место, где она сможет подтвердить свои подозрения.

Под давлением голубого свечения тьма в коридоре отступила, но не явила никаких настороженных фигур или подозрительных теней. Мгновение спустя, однако, единорожка услышала ещё один скрип, идущий с лестницы.

— Ладно, давай, — прошипела Рэрити. — Пойдём, посмотрим.

Уверенно она зашагала в сторону лестницы. Кобылка напрягала все чувства, пытаясь определить, что же её вело. Единорожка даже проверила неосязаемые потоки магии в поисках намёков на аномальную энергию, которая помогла бы понять, чего ей стоило ожидать, но ничего не обнаружила.

Слабая пульсирующая боль пронзила рог единорожки, отчего та сморщилась, а свечение потускнело и на мгновение погасло. Конец долгого дня был не самым лучшим временем для продолжительного использования магии. Рэрити казалось, словно у неё на шее был груз, который с каждой секундой становился всё тяжелее, а голову тисками начала сдавливать боль. Однако, достигнув первого этажа, единорожка усилила свечение, чтобы на равных бороться с тьмой выставочного зала. В голубом свете всё выглядело застывшим и безжизненным, а воздух ощущался тяжёлым от предвкушения.

«Точно. Зеркало, — вспомнила единорожка, концентрируясь сквозь усталость на причине своего ухода со второго этажа. — Если я права, тогда миз Ляссе… Ох, Селестия, всё может быть даже хуже, чем я думала».

Она свернула и направилась к подвалу. Ухватившись копытом за ручку узкой двери, Рэрити потянула её на себя. Тьма внутри была подобна смоляной яме — абсолютно чёрная и непроглядная, без остатка поглощающая свет своей чернильной поверхностью. Рэрити раздражённо застонала и ещё раз усилила заклинание. Но труда это потребовало столько, словно она пыталась сдвинуть валун голыми копытами.

«Как-то слишком тяжело», — подумала единорожка.

Тьма сдала пару дюймов пространства, явив взору змеевидные очертания одной из ламп. Рэрити повернула кран копытом и, услышав тихое шипение вырывающегося газа, погасила свечение и высекла магией искру.

С гневным всполохом занялся огонь, и кобылка облегчённо выдохнула с тихим «ахом», погасив рог. Она и представить не могла, что эти два заклятия окажутся настолько трудными, но с каждой секундой кобылка ощущала всё большую усталость. Ей даже немного поплохело от напряжения. Единорожка поняла, что головная боль уже не отпустит, и, покачиваясь, пошла вниз с угрюмым видом. Ещё одна искра, и засветилась лампа у подножия лестницы. Кобылка припала к стене от истощения. У неё скрутило живот.

«Я должна понять, — думала она сквозь опутавшую её пелену. — Мне надо убедиться. После можно вернуться ко сну… О Селестия милосердная, мне нужно отдохнуть…»

На ватных ногах она подошла к стопке картин и села рядом. Сил у неё хватало только чтобы брать их одну за другой и, после непродолжительного просмотра, медленно откладывать в сторону. Она почти не замечала ужасающие и гротескные изображения. Они смешивались у неё в голове в невыносимый коллаж смазанных красок, которые, казалось, стекали со своих полотен и сливались в непостижимый ужас: омут губительного искажения, готовый поглотить её и утопить, стоит ей только захотеть.

Но она не обращала на них внимания. Портрет, ей нужен был портрет. Только его она держала в уме. Всё остальное угасало в смазанном водовороте ужасающего искусства за её спиной.

«Осталось чуть-чуть… осталось чуть-чуть…»

Откладывая очередную картину, Рэрити задела банку, и та с дребезгом упала со своего насиженного места. Скривившись, единорожка поставила её вертикально, пока из неё не успела вытечь прозрачная жидкость, а затем продолжила дело, хотя по комнате начал распространяться тяжёлый едкий запах. Он чем-то напомнил ей хвойный, но у кобылки было ещё много картин впереди. А ей хотелось спать. Она ещё никогда в жизни так не хотела спать. Осталось всего два полотна. Лампа слепила ей глаза.

«Почему она такая яркая-то?»

Рэрити перевернула последнюю картину. Портрет. Она начала тщательно его рассматривать. На заднем фоне отчётливо виднелось зеркало в красной рамке, висящее позади мольберта и пустого стула. Это было то самое зеркало, что всегда висело в библиотеке. Невозможно было спутать эту немного сужающуюся в центре раму со слегка приподнятыми, закругленными верхними уголками. Единственным отличием было то, что на портрете зеркало было целым.

«Зачем оно было нужно миз Ляссе? — подумала одурманенная кобылка. — Она упомянула… упомянула… А что она упомянула? Аукцион, точно… Должно быть, купила после смерти Тулы… Что же в этом важного?»

Рэрити знала, что перед ней находилось что-то важное, но ей трудно было даже держать картину в фокусе. В глазах всё плыло, и единорожке пришлось сонно моргнуть пару раз, прежде чем взгляд прояснился.

«Я что-то упускаю… мольберт, зеркало, стул…»

Стул, на котором сидела Тула Рула. Рэрити сморгнула ещё раз и открыла рот в изумлении. На картине не было художницы.

Откуда-то сверху послышался оглушительный грохот, сопровождаемый звоном чего-то, похожего на множество стеклянных осколков. Мгновение спустя щёлкнула дверная ручка, и дверь в подвал открылась настежь.

Рэрити отшатнулась назад, выронив из копыт пустой портрет. Она прижалась к дальней стене, слушая, как трещат и скрипят половицы. Кобылка пыталась закричать, издать хоть какой-нибудь звук, но рот только беззвучно открывался, как у выброшенной на берег рыбы.

Розовое копыто ступило на верхнюю ступеньку лестницы, за ним быстро последовало следующее. Вскоре стали видны все четыре. Пони, запинаясь, спускалась вниз, к Рэрити. Движения были дёрганые и нерешительные, а ноги непропорциональные, неправильные.

Единорожка видела половину тела и странно изогнутую шею пони, которая остановилась на полпути и качнулась, словно задумавшись. Прямо перед ней была ослепительная лампа, и Рэрити едва сдерживалась, чтобы не отвести взгляд. Кобылку тошнило, её голова трещала от боли. И тут фигура начала поднимать дрожащее переднее копыто, медленно, но неумолимо направляя его к лампе.

— Нет… — выдохнула Рэрити.

Когда она попыталась подняться, комната поплыла перед глазами.

— Нет… стой!

Единорожка кое-как поднялась на дрожащих ногах, а в этот момент пони на лестнице коснулась изогнутой металлической вены под ослепительным пламенем. Затем явила взору Рэрити свою голову: пастельная трёхцветная грива окаймляла маску с нарисованным лицом. Оно улыбалось — ужасающая широкая ухмылка была исполнена такими жестокостью и демоническим ликованием, какие Рэрити и не могла представить на чьём-либо лице.

И вентиль закрылся.

Тьма захлестнула Рэрити, как прорвавшая плотину река. В мгновение ока кобылка оказалась запертой в пустоте, которая ощущалась бескрайней и одновременно удушающе тесной. Дыхание единорожки было резким и прерывистым, и она, как ни старалась, не могла его усмирить, а за ним кобылка пыталась услыхать хоть намёк на движение загадочной пони. Но слышала она только себя. Вскоре дыхание стало ещё более прерывистым от сдавленных всхлипов, привнесённых страхом. Поёрзав на месте, единорожка попыталась их подавить. Ей хотелось хоть что-то сделать, но ужас перед внезапным прикосновением к неизвестной сковал её. От удушливого запаха хвои и химикатов ей хотелось кашлять.

Скрип.

Рэрити оцепенела, её уши встали торчком. Звук шёл с лестницы, она была в этом уверена.

Скрип.

Тьмы казалась непроглядной, к ней глаза единорожки не смогут адаптироваться. Рэрити решила воспользоваться заклинанием света, но от одной попытки её так скрутило, что она чуть не упала на пол.

«Да что со мной?» — подумала она, не в силах больше сдерживать подавленные всхлипы.

Скри-и-и-ип.

На этот раз Рэрити услышала тихое хриплое шипение, сопровождаемое металлическим отзвуком. Сначала она в ужасе решила, что пони обернулась змеёй и уже направляется к ней, чтобы укусить, но шипение не утихало, и кобылка поняла, что это был звук вырывающегося из сопла потушенной лампы газа.

— Нет! — закричала Рэрити и бросилась в сторону лестницы, но больно ударилась головой об стену и, попятившись, упала на бок. Её заманили в ловушку и теперь использовали тьму, чтобы не дать ей уйти. Дыхание стало тяжёлым, прерывистым. Когда она осознала, что именно попадает к ней в лёгкие, то попыталась задержать дыхание. Шипение тем временем не ослабевало.

«Лестница… где лестница?»

Рэрити поднялась на ноги, но её голова закружилась, и она снова упала. Она поползла по кругу, пытаясь найти выход из бесконечной пустоты.

Тут копыто коснулось картины. А все они были свалены в дальнем углу подвала, что означало, что лестница была справа от единорожки. Дыхание Рэрити больше сдерживать не могла. Приложив копыто ко рту, она сделала глубокий, отчаянный вдох. А силы тем временем продолжали её покидать.

Нащупав копытом первую ступеньку, Рэрити подтянула себя к ней, не обращая никакого внимания на тот факт, что та пони могла всё ещё стоять на лестнице. Ступенька за ступенькой, кобылка взбиралась всё выше, но мышцы её горели, словно она восходила на гору. Единорожка была полностью выжата. Ей отчаянно хотелось спать. Каждый новый вдох она делала до боли в лёгких и ломоты в рёбрах. Каждое её новое движение становилось инертнее предыдущего, а веки всё сильнее стремились сомкнуться. Голова Рэрити раскалывалась. Невидимый пол крутился перед её глазами. Ещё одна ступенька.

«Сколько их ещё до конца?»

Кобылка тянула себя вверх. Несколько раз она пыталась подняться, но тут же падала обратно. Если бы не перила, она бы точно скатилась вниз, прямо в кучу ужасающих полотен, и там бы встретила свой конец.

Ещё одна ступенька.

«Тут они меня и найдут», — подумала Рэрити, отчаянно борясь за возможность думать и оставаться в сознании.

Ещё одна ступенька.

«Свернувшейся калачиком в куче мерзких картин, с широко открытым ртом… пытающуюся сделать вдох… О Селестия, прошу, помоги… прошу, кто-нибудь, помогите…»

На мгновение она потеряла все ощущения. Она словно парила, неспособная чувствовать или мыслить, лишь отдалённо ощущая впивающиеся в тело твёрдые углы ступеней. В чувство её привела уткнувшаяся в ребро деревяшка. С воем кобылка подтянула себя на ещё одну ступень наверх. Протянув копыто, она нащупала перед собой каменную поверхность. Ощутив прилив надежды, кобылка собрала силы, поднялась и кинулась туда, где должна была быть дверь, не дожидаясь того момента, когда снова упадёт на землю.

Со всего размаха она приложилась о закрытую деревянную дверь. Под весом единорожки она согнулась, застонала, но не сдалась. Кобылка принялась искать копытом ручку, но никак не могла её найти. Она поскребла место, где дверь касалась косяка. Рэрити чувствовала, как участилось её дыхание и как дышать становилось всё тяжелее. Она вздохнула, всхлипнула и начала сползать вниз по двери, не в силах более стоять, даже прислонившись к ней.

Тут нога наткнулась на холодный металл. Кобылка ватным копытом нащупала ручку и дёрнула её вниз, после чего ощутила, как дверь резко ушла от неё в сторону. Рэрити упала на пол кухни и так сильно об него ударилась, что едва почувствовала, каким же холодным он был. Звук отскочившей от стены двери глухим эхом отозвался в голове у единорожки.

«Спать…» — измождённо подумала кобылка.

В панике она приподнялась и поползла вглубь комнаты, спасаясь от зияющей бездны подвала. Остановилась Рэрити, почувствовав жёсткий ворс ковра в нише у выставочного зала. После этого она наконец упала на пол, жадно глотая свежий, чистый воздух. С каждым новым вздохом она ожидала, что силы вот-вот к ней вернутся.

Но безуспешно. Она сделала ещё несколько глубоких вдохов, пытаясь наполниться живительной энергией воздуха, но всё равно ощущала тяжесть в конечностях. Тьма заполнила разум, и кобылка закрыла глаза, отдаваясь в объятия сладкой неги после пережитой агонии и борьбы.

«Нет… нельзя спать, не сейчас. Нельзя…»

Что-то было не так. Она не просыпалась. Головная боль угасала, уступая место пустоте. Рэрити уже почти не ощущала своего тела. Невероятным усилием воли она открыла глаза и приподняла голову. Потратив последние силы, она услышала громкое шипение. Каждый газовый вентиль на кухне и в выставочном зале был открыт и наполнял дом смертью, не имеющей ни вкуса, ни запаха. Рэрити сделала глубокий испуганный вдох, готовясь закричать и рвануть к входу, но силы уже её оставили. Протяжно вдохнув последний раз, единорожка обмякла и закрыла глаза.

Ей уже не было больно. Она уже почти ничего не ощущала, её мысли были медленными и туманными, они словно ветхий саван распадались в прах и уносились ветром.

«Я не думала, что всё… я не хотела… не хочу…»

Её разум успокоился. Её ужас сменился умиротворённой безмятежностью, и она почувствовала, что погружается в самый нежный, самый мирный сон, который когда-либо знала.

«Спать… Я просто… хочу… спать…»

— Просто… смирись… — услышала единорожка, но не смогла понять, пришли ли слова откуда-то извне или вырвались из её собственных губ. Она хотела отдохнуть. Она устала от переживаний, устала бояться; бояться за успех своего начинания, бояться увидеть разочарование на лицах родителей, увидеть, как от неё отворачиваются друзья, понявшие, что не так-то много таланта у неё и было. Она просто устала. Она уже почти смирилась.

Открыв один глаз, Рэрити, словно сквозь туман, увидела фигуру розовой пони, смотревшей на неё сверху вниз. Лицо она различить не могла.

«Тула… — подумала единорожка. — Почему? Я…»

Она закрыла глаза, и все чувства наконец её покинули, осталась только одна последняя мысль.

«Прошу…»

Глава 12: Искусство

Первым, что ощутила Рэрити, был холод. Вторым — что голова раскалывалась, словно её огрели мешком с битым кирпичом. Третьим — что доносящийся пронзительный писк только усугублял положение. Однако вместо того, чтобы стихать, он становился всё громче и чётче.

Рэрити сделала судорожный вдох, а затем зашлась кашлем. Спустя несколько затяжных вдохов кобылка смогла сфокусироваться на близлежащих объектах. Из тёмной дали к единорожке хаотично плыли ледяные хлопья и прилипали к её шёрстке, был ещё и золотой свет, исходящий от двух уличный фонарей. Она лежала в снегу, в конце длинного грязного следа. А по дороге, словно взбесившаяся курица, туда-сюда носилась Пинки Пай и вопила изо всех сил.

— Да кто-нибудь, вызовите уже скорую! Я знаю, что вы уже не спите, так что хватит прикидываться шлангами! У нас тут умирает законодательница моды!

— Пинки… прошу…

— Мне что, всё самой надо делать, да? Ау-у-у-у, в Понивилле что, все вымерли?

— Пинки, заткнись уже! — выпалила Рэрити, но сразу же пожалела об этом, когда боль нахлынула с новой силой.

Единорожка застонала и обхватила голову, а земнопони тем временем тут же подбежала к подруге.

— Ты живая! О, хвала богиням, я уже подумала, что ты всё! — воскликнула кобылка. — Я в окно заглянула: темно, никого не видно, а потом раз — ты выходишь из кухни и такая «бла-а-ах», а потом «га-а-ах», и не двигаешься больше, и я…

— Пинки, — начала Рэрити, закрыв копытом рот кобылки, — пожалуйста, ради всего текстиля на свете, помедленнее, и, самое главное, потише. Хорошо?

— Ухум! — промычала подруга, медленно кивая.

Единорожка убрала копыто и чуть глубже сползла в снег.

— Ух… как плохо-то. Что произошло?

— Ты… ты все газовые краны открыла, — объяснила Пинки, испуганно глядя на Рэрити. — Я шла рассказать, что получила ответ от профессора, у которого моя сестра Мод обучалась. Постучала, а ты не отвечаешь. Было собралась уже до завтра это оставить, но затем увидела, как ты странно вышла с кухни.

— Краны… — пробормотала единорожка. К ней медленно начала возвращаться память. — Но как я…

— Я… я испугалась, — сказала Пинки, шмыгнув носом.

Внезапно Рэрити заметила, что у подруги сильно дрожат колени.

— Я кричала, но ты меня не слышала. Так что я вломилась и увидела, что газовые краны открыты, а ты… ты без сознания. И я вытащила тебя наружу.

— Ты?

— Да… — кивнула Пинки. — Кстати, за дверь прости.

Рэрити проследила, куда вёл след в снегу, и от увиденного у неё отвисла челюсть. Дверь была расколота пополам, а её куски лежали внутри зала в доброй паре метров от входа. Стекло окошка было разбито вдребезги, а петли вырваны с корнем из косяка.

Единорожка не смогла сдержать шокированного, нервного смешка.

— Пинки, знаешь… я очень сильно ненавидела эту дверь.

Земнопони поддержала слабый смех Рэрити улыбкой, но в глазах её всё ещё отчётливо читался испуг.

— Рэрити… почему они были открыты?

Улыбка подруги померкла, а лицо приобрело крайне горестный вид. На глазах у кобылки заблестели слёзы, а её ушки прижались к голове.

— Ты же не…

— Нет, Пинки.

Рэрити медленно перекатилась и, громко застонав, начала подниматься на ноги.

— Не я их открыла, я…

Единорожка осеклась, не зная, как продолжить, когда увидела, как глаза Пинки медленно округляются, а челюсть отвисла от ужаса.

— Ты здесь не останешься, — твёрдо сказала подруга.

— Но… Пинки…

— С ума сошла? — воскликнула земнопони. — Ты чуть там сегодня не погибла, Рэрити. Я тебе не позволю туда вернуться.

Единорожка оглянулась на высокий чёрный силуэт своего дома, чей монолитный шпиль уходил в пустое ночное небо.

— Я не могу отступить, Пинки. Если я не справлюсь, то это конец… Мне конец.

— Ты можешь начать сначала где-нибудь в другом месте, можешь…

— Нет, не могу, Пинки, — повысила голос Рэрити, поворачиваясь к подруге. — Я всё поставила на этот магазин. Он должен открыться, иначе отвечать придется не только мне. Когда я не смогу расплатиться, то долг повесят на моих родителей, и даже так его, возможно, не удастся закрыть. Я не могу так с ними поступить. Им нужно растить мою сестру. Так что я не могу, Пинки. Поздно отступать.

— Мы можем что-нибудь придумать, — взмолилась Пинки. — Только… сейчас… давай ты посмотришь на это как на ночёвку, а? Это же может быть весело, да? Побудешь у меня пару дней, пока тебе дверь не отремонтируют, и… и, может, мы сможем понять, как справиться с происходящим в доме.

Рэрити подумала, а затем кивнула. Её губы сложились в тонкую покорную линию.

— Ты права, Пинки. Это… я не знаю. Но думаю, что ты права.

— Другое дело, — сказала кобылка, уверенно шагая к разбитой двери. — А пока подожди минутку.

— Пинки, ты что задумала? — глаза Рэрити тревожно округлились.

— У тебя там всё ещё газ включен. Мы не можем просто так уйти… кто-нибудь может пострадать!

— Вызовем кого-нибудь, пусть они этим займутся… Пинки, стой! — крикнула Рэрити, но земнопони уже сделала глубокий вдох и, прыгнув, скрылась во тьме проёма.

Рэрити хотела рвануть за ней вслед, но её дрожащие ноги подкосились, а головная боль и тошнота вернулись с новой силой. Кобылка сделала несколько глубоких вдохов, затем с трудом поднялась на ноги и приготовилась направиться вслед за Пинки. Но как только она уже собралась с духом, подруга выскочила из тёмного прохода и протяжно выдохнула.

— Фух, едва успела! — оживлённо сказала она. — Всё! Спальня, подвал, зал — везде закрыла. А на кухне нашла ещё и магистральный кран, его тоже закрыла.

Она демонстративно вытащила из гривы газовый ключ с накрепко зажатым в его губках латунным вентилем.

— Посмотрим, как без этого оно газ откроет.

— Пинки, это было абсолютно безрассудно!

— Знаю! — кобылка засунула ключ обратно в гриву. — Но я уже задубела и хочу домой. Теперь давай, у нас ещё ночёвка впереди!

Она схватила Рэрити и потащила по дороге, хотя вскоре единорожка осознала, что подруга просто поддерживает её, только и всего. Она расслабилась и позволила себе прижаться к Пинки. Так они шли под мирно падающие снежинки по ярко освещённым улицам Понивилля, оставив позади тёмную старую ратушу и её токсичную атмосферу.

---

Когда они достигли Сахарного уголка, Рэрити уже почти пришла в себя. Головная боль сменилась слегка болезненным покалыванием, а сил хоть и не прибавилось, но по крайней мере отступила истощающая усталость, от которой она потеряла сознание в магазине.

Кейки без лишних вопросов приняли громогласное заявление Пинки, что единорожка сегодня будет ночевать у них. Они просто поприветствовали её и предложили перекусить перед сном. Поднявшись в крошечную чердачную комнату, Рэрити поставила крест на своей ранней мысли, что земнопони знакома с цветовыми сочетаниями, потому что чердак был забит под завязку самыми яркими, цветастыми и контрастирующими праздничными украшениями.

Когда единорожка расположилась, Пинки вручила ей то самое письмо, которое привело её в магазин. Сидя на краю плотного розового спального мешка, Рэрити покусывала слоёную булочку и хмуро читала содержимое послания.

В графе отправителя значился доктор Брислбрейкер, декан факультета изобразительного искусства университета Ванхувера. К удивлению единорожки, письмо было напечатано на машинке, и узкие, слегка размытые символы заполняли страницу, затрудняя чтение.

Пинкамине Пай

170114, Эквестрия, г. Понивилль, ул. Кинт, Сахарный уголок

Дорогая миз Пай, данное письмо является ответом на ваш запрос в деканат факультета изобразительных искусств. К нему также прилагаются копии всех имеющихся у нас материалов об интересующей вас художнице, миз Туле Руле, которая, по последним имеющимся у нас сведениям, переехала в Понивилль. Вынужден извиниться за скупость информации, но в действительности о её карьере известно очень мало. Как это обычно случается, лично я пересекался с ней всего пару раз в роли художественного критика, но уже тогда мне было очевидно, что её карьера вряд ли станет выдающейся.

Мы надеемся, что эти сведения окажутся для вас полезными, и были рады помочь в ваших изысканиях. Если вам ещё потребуется какая-нибудь информация, Университет с радостью окажет содействие.

Ваш покорный слуга,

доктор Брислбрейкер

P.S. Отвечая на другой ваш вопрос: да, я действительно помню вашу сестру. Сложно забыть пони, которая умудрилась взять первое место в художественном конкурсе среди первокурсников с четырнадцатифутовым натюрмортом из гальки.

Помимо письма, в конверте находилось ещё три листа. Два были копиями статей из журнала «Искусство Кантерлота», опубликованных самим Брислбрейкером, ещё не имевшим на тот момент учёной степени. Третий являлся краткой заметкой из Вестника Мейнхэттена, напечатанной в период между первой и второй статьёй университетского критика. Внимательно изучив их, Рэрити отметила, что первая рецензия была написана почти вслед за открытием галереи Тулы в Понивилле.

Художественная рецензия: пейзажи Тулы Рулы

Картины миз Рулы, одним словом, своеобразные. Безусловно, она показывает высокий уровень компетентности в основных формах и техниках своего направления, и её пейзажи маслом, по крайней мере, приятны глазу. Её работа с освещением придаёт картинам под определённым углом некое потустороннее свечение, что, несомненно, является изюминкой, но в то же время это всё, что у миз Рулы есть на текущий момент. Работы не привлекают своей сложностью, а присутствующий почти в каждой картине налёт меланхолии делает их неприглядными даже для домашнего декора. Мы надеемся, что она продолжит развивать своё мастерство и видение в будущем, и с нетерпением ждём момента, когда она расширит свой кругозор до более достойных тем.

— Не очень-то лестный отзыв, — сказала себе Рэрити.

Следующей на очереди была новостная заметка, датированная двумя годами позднее и выдержанная явно в менее приятном тоне.

Хаос захлестнул художественную выставку

Вчера на независимой художественной выставке была арестована за неподобающее поведение провинциальная художница по имени Тула Рула. Очевидцы заявили нам, что Рула просто «обезумела» во время перепалки с местными художественными критиками и прибегла к грубой силе.

— Она просто начала кричать, — сообщил нам один из посетителей. — Кричала, что тут никто не смыслит в искусстве, что не понимает, зачем она вообще сюда приехала, когда тут всем только и нужен абстрактный академический мусор. Представляете — такое сказать, да в галерее, полной энтузиастов? Что они-то ничего не знают? Деревенщина, одним словом.

Одна из посетительниц, предположительно, подруга Рулы, была серьёзно травмирована при попытке усмирить художницу, которая затем переключила свою ненависть на неё. Несколько очевидцев заявили, что видели, как Рула избивала её и кричала, что их дружба была притворством, пока художницу не задержала охрана. Имя кобылы установить не удалось; известно лишь, что сейчас она находится в госпитале, но после полного выздоровления отправится к себе домой, в Понивилль.

Тем временем Руле выдвинуты обвинения в нарушении спокойствия и причинении вреда здоровью. Предварительные слушания по делу пройдут в окружном суде Мейнхэттена.

— Да что с тобой случилось-то? — спросила единорожка, отложив газетную статью.

— Прости, что? — подняла голову с кровати Пинки.

— О, ничего, дорогуша. Я лишь читала, что твой друг-профессор нам прислал. Знаешь, мне кажется, что Тула в молодости напала на миз Ляссе.

— Чего? — воскликнула Пинки, перекатившись на кровати, чтобы уставиться на единорожку. — У кого на неё копыто поднимется? Она же самая милая, добрая леди, что я только встречала!

— Не знаю даже. — Рэрити постучала копытом по полу, уйдя в хмурые думы. — Но… исходя из того, что мне известно, предположу, что у галереи Рулы дела были не очень и она восприняла всё близко к сердцу. Начала вымещать злость на близких, среди которых была и миз Ляссе.

— С чего ты так решила? — спросила Пинки.

— Скажем так… Кажется, я была в похожей ситуации, — мрачно ответила Рэрити и взяла последнюю статью из ежемесячного издания.

Галереи Эквестрии

№12/965

Галерея Рулы, г. Понивилль.

Финальная оценка: крайне неудовлетворительно.

Обзор проведён по запросу владелицы. 

Сама малоизвестная галерея находится в Понивилле: маленькой, но чарующей деревеньке, расположившейся в тени Кантерлота. Ввиду того, что художница присылала нам в редакцию запросы на обозрение несколько лет кряду, мы предвкушали обнаружить неизвестный самородок.

К сожалению, мы ни в коем случае не можем рекомендовать ценителям искусства вносить данное место в список обязательных к посещению. Галерея представляет собой ветхое, мрачное здание с гнетущим освещением и ужасным запахом. Сама художница, пусть и заявляет, что переосмыслила свой стиль и нашла новое вдохновение, бросила свои силы на тревожное и прискорбное направление.

Нет слов, чтобы описать испытанное нами смятение при виде крайне омерзительных работ, выставленных на обозрение. Похоже, художница попыталась по-своему интерпретировать период ранней фантастической живописи, который любой образованный ценитель назовёт самым неудачным в истории искусства. С учётом сказанного, от одного только вида этих картин уже становилось дурно, но миз Рула не остановилась на достигнутом и придала этому и без того ужасному направлению поистине безвкусный и жуткий вид. Рискнём предположить, что даже ветераны военно-полевой хирургии придут в отвращение от вида данных полотен.

На вопрос, почему именно это крайне неприятное направление было ею выбрано, госпожа Рула сказала следующее:

— Не моя вина, что вам претят чувства, которые вы испытываете, глядя на мои работы. Ни один художник не сможет вас заставить что-то почувствовать. Картины лишь вытаскивают на поверхность те эмоции, которые уже у вас есть. Так что если от вида моих картин вы ощущаете, как нечто тёмное пробуждается внутри, будь то гнев, меланхолия, может, даже едва уловимое сладострастие, то это лишь потому, что оно — уже часть вас, и вы просто не хотите это признать. Мои работы словно зеркало: его же вы не порицаете за отражение.

И хотя мы терпеть не можем ступать на скользкую дорожку, которую читатель может расценить как «подрыв репутации», но было бы неправильно с нашей стороны выпустить обозрение и не упомянуть, что поведение миз Рулы в качестве владелицы галереи было просто неприемлемым. Вместо гостеприимства мы получили многочисленные оскорбления наших умственных способностей, а также подверглись унижению чести и достоинства. Имела место даже угроза физической расправы.

Пообщавшись с жителями Понивилля, мы без особого удивления узнали, что галерею в городе практически все избегают, а саму Рулу считают эксцентричной и, возможно, опасной отшельницей.

— Стоит только туда прийти, и тебе сразу скажут, что ты тупой и вообще не смыслишь в искусстве, — поделился с нами местный фермер, попросивший не раскрывать его личности. — Честно говоря, она — гнилое яблоко, и без неё городу было бы куда лучше.

Пинки с интересом выглянула из-за плеча Рэрити:

— Чё как, что пишут?

— Ну, с уверенностью можно сказать, что Тула Рула влачила неприглядное существование, — ответила кобылка, откладывая бумаги. — Но тут нет ничего, что могло бы пролить свет на произошедшее. Если бы не определённые факты, то я бы склонилась к версии, что магия тут ни при чём, просто сама Тула Рула была…

Рэрити потрясла головой.

— Что бы ни происходило, я думаю, оно использует прошлое Тулы, чтобы сбить нас со следа. Должно быть, что-то случилось ещё раньше, и Тула в это угодила.

— Но ты же сама вроде сказала, что провела расследование о прошлом ратуши и не нашла ничего странного.

— В этом-то и загвоздка, — нахмурилась единорожка и погрузилась глубже в спальный мешок. — Ну, а какое ещё может быть объяснение?

— Не знаю, — ответила Пинки и перекатилась на спину. — Мне кажется, что раньше ты была на верном пути. Все эти странные магические явления всё ещё могут быть связаны с Рулой. У земнопони же своя магия. У вас, единорогов, она такая: «Пух! Вжух! Зинь!». А у пегасов магия вся связана с погодой и облаками. А вот у земнопони…

Пинки ненадолго утихла и задумчиво посмотрела в потолок.

— Земнопони становятся частью своего дела. Думаю, что остальным не понять наше единение с плодами труда. Мы связаны с ними. Именно поэтому из нас выходят такие хорошие земледельцы, и поэтому мы так привязаны к нашим угодьям. Мы просто становимся их частью и можем чувствовать, что с ними происходит. Мои сёстры, вероятно, из любой точки Эквестрии скажут, какое из наших гранитных полей готово к жатве. Вот настолько они близки! Чем больше ты вкладываешь душу в своё дело, тем больше ты получаешь в ответ. Спустя определённое время мы начинаем подпитываться из него. Словно мы растём друг из друга, понимаешь?

Рэрити взглянула на Пинки; на лице единорожки зарождалось осознание. Кобылка вскочила и схватила с маленького письменного стола, стоявшего в углу комнаты, кусочек розовой бумаги. Затем села и левитировала к себе перо.

— Пинки, я хочу, чтобы ты повторила мне всё, что только что сказала. А затем научи меня всему, что знаешь. Думаю, всё наконец-то начало обретать смысл.

---

Рэрити нервно измеряла шагами периметр выставочного зала; звук её тяжёлой поступи глушил плотный ковёр. Кобылка зажгла с утра светильники, пытаясь придать помещению более уютный и привлекательный вид, и эта попытка в некоторой мере сработала. Яркий свет всех ламп подчёркивал богатые цвета и материалы украшений, а одинокие вешала, которые единорожка успела наполнить выставочными образцами, ярко сияли в углу зала. Однако была и обратная сторона — от ламп в помещении было жарко, и от этого, вкупе с нервозностью, у Рэрити постоянно проступали капельки пота.

Послышался уверенный стук в дверь. Единорожка сделала долгий, глубокий вдох, чтобы хоть как-то сгладить выброс адреналина. Лишь на секунду она замерла, чтобы вновь увериться в своём решении, а затем направилась к парадному входу. Теперь там была новая дверь в стиле «Стойло» с просветлёнными стёклами в форме ромбов.

Дверь беззвучно отворилась, и Рэрити со слабой улыбкой поприветствовала гостью:

— Здравствуй, Эпплджек.

Фермерша одарила её безэмоциональным взглядом. Лишь едва заметная морщинка между бровями выдавала подозрение.

— Получила твоё письмо, — прямо сказала земнопони. — Флаттершай уже тут?

— Нет… пока ещё нет, — созналась Рэрити и прижала ушки. — Но ещё есть немного времени, я надеюсь… Ну, в любом случае, ты не зайдёшь?

Эпплджек пожала плечами и вошла внутрь. С неудовольствием единорожка отметила, что та не удосужилась снять зимние сапоги, но решила, что сейчас не лучшее время для подобных замечаний.

— Тебе что-нибудь принести? — вместо этого предложила Рэрити.

— Нет, спасибо, — коротко ответила Эпплджек. — Ты меня позвала сказать что-то важное. Так что можешь начать прямо сейчас.

— А… да. Что ж, я надеялась поговорить с вами обеими вместе, но…

Единорожку прервал донёсшийся из-за спины едва слышный стук. Резво повернувшись, кобылка открыла дверь и улыбнулась, увидев за ней Флаттершай. Голова пегаски была низко опущена, а из-за гривы виднелся только один глаз. Улыбка Рэрити дрогнула и почти спала, когда она заметила взгляд кобылки. Там была отчётливая смесь страха и подозрения.

Усилием воли единорожка вернула бодрость духа и сказала:

— Здравствуй, Флаттершай. Большое тебе спасибо, что пришла. На самом деле… я этого не заслужила.

— Тут ты права, — заметила Эпплджек.

— Всё… всё хорошо.

Пегаска аккуратно зашла в дом и сняла свои сапожки. Не сводя гла́за с Рэрити.

— Прошу, садитесь, — пригласила единорожка, указав на антикварную кушетку. Тогда как Флаттершай села на софу, фермерша выказала всем видом лёгкое отвращение и предпочла облокотиться на изголовье, посмотрев на Рэрити настороженным и холодным взглядом.

Единорожка сделала ещё один глубокий вдох.

— Я должна перед вами извиниться, — начала она, переводя взгляд с одной пони на другую; голова её была опущена, а ушки прижаты к макушке. — Особенно перед тобой, Флаттершай. Моим словам и действиям в тот роковой день нет прощения. Ты пыталась быть доброй со мной, а я… я сорвалась на тебя. После такого я не заслуживаю твоей дружбы, я знаю. Эпплджек, всё, что ты мне сказала в тот день на рынке, было чистой правдой. А мой ответ тебе был так же непростителен.

Рэрити сглотнула и закрыла глаза.

— Я была неправа. Надеюсь только, что смогу хоть что-то сделать правильно.

— Гладко стелешь, — сказала Эпплджек. — А с Пинки что? Я слышала, она вернулась в город, так почему она не тут, с нами, а?

— С ней я уже поговорила, — объяснила Рэрити. — Мы пересеклись в тот же день, как она вернулась.

Все умолкли. Эпплджек хмыкнула и критически оглядела единорожку, словно размышляя, как ей стоит отреагировать. Но сделать она этого не успела, её опередил шёпот Флаттершай:

— Почему?

— Прости, что? — переспросила Рэрити, ощущая, как сердце забилось чаще.

Единорожка боялась, что кто-нибудь из них задаст этот самый вопрос.

— Почему ты накричала на меня в тот день? — спросила пегаска.

Её голос был почти безэмоциональным, но выдержанно ровным.

— Я не понимаю, что я сделала не так. К чему была вся эта злость?

— Ты ни в чём не виновата, дорогая, — ответила Рэрити и, закрыв глаза, опустила голову ещё ниже. — Хотела бы я, чтобы у меня было более внятное объяснение, но правда в том, что я не знаю. Мне нету прощения за те слова и действия. Могу лишь сказать, что незадолго до этого я ощущала себя подавлено, словно весь мой мир готов был обрушиться. Меня переполняла злоба, и я не знала, что мне делать или куда податься. А ещё я устала и не могла нормально соображать. И, пока ты была здесь, я…

Единорожка прервалась, не уверенная, как лучше описать воспоминания того дня.

— Я не знаю, может, я задремала или ещё чего, но мне показалось, что слышала, как ты говоришь мне, будто моя работа ничего не стоит, а я только и пытаюсь подлизаться к другим, и… ещё ты сказала, что мне надо просто смириться с этим и сдаться.

Рэрити подняла глаза на Флаттершай и увидела озадаченный и хмурый взгляд. Почти злой. Эпплджек же просто недоумевала.

— Я не знаю, что это было: сон или наваждение, но я помню очень чётко, даже сейчас. Мне сложно понять, как я даже не задумалась: зачем… зачем тебе вообще было говорить мне всё это. А затем ты вдруг оказалась рядом со мной, и я выплеснула на тебя всю свою ярость и негодование. Вина целиком лежит на мне, и я знаю, как жалко звучит это оправдание, поэтому могу лишь надеяться, что когда-нибудь ты сможешь меня простить.

Единорожка снова посмотрела на гостей и увидела, что они не сводят с неё взглядов. Однако никто из них не хотел брать слово. Рэрити закусила губу и направилась к большой коробке, стоящей на швейном столе.

— Это я и хотела вам сказать, — дрожащим голосом произнесла единорожка. — А ещё я хотела вам кое-что подарить, если вы, конечно, примете.

— Ты что, хочешь нас умаслить? — язвительно спросила фермерша.

Рэрити ощутила, как её гордость набухает от презрения, но решительно подавила это поползновение.

— Это не умасливание, — твёрдо сказала кобылка. — А жест доброй воли. Я только это умею… В этом моё призвание. В общем…

С коробкой единорожка вернулась к гостям и села на пол. Первым она достала маленький квадратный свёрток, окрашенный в тёплый оранжевый цвет, и передала его Эпплджек.

— Я подумала, что твоей сестрёнке оно понравится. У Свити такое же, но розового цвета, и она с ним практически на расстаётся, — объяснила Рэрити, нервно улыбаясь.

Фермерша взяла в копыта пледик и частично его развернула. Её словно высеченное из камня лицо чуть смягчилось, а глаза округлились.

— Ничего себе, такое мягкое. Это из чего?

— Кантерлотский кашемир, — ответила единорожка. — Я его чуть больше сделала, чтобы немного на вырост.

— Даже имя есть, — произнесла Эплджек, осторожно проведя копытом по стилизованной под верёвку вышивке, образующей слово «Эппл Блум», выведенное слегка грубым курсивом.

— Да, и вот что мне с утра в голову пришло, — добавила Рэрити, доставая из коробки несколько широких ярко-розовых лент. — Есть у меня предчувствие, что в этом сезоне в моду войдут украшения для волос у жеребят, вот я и подумала, что с бантом или двумя в гриве она будет выглядеть просто прелестно. Ещё я их слегка зачаровала, чтобы Эппл Блум не смогла их сорвать и пожевать, если ей вдруг захочется.

— Ох, Рэрити, ты б знала, с каким трудом я каждый раз Бабулю останавливаю, когда она хочет мою бедную сестрёнку нарядить, — протянула фермерша, но, неохотно улыбнувшись, приняла ленты. Однако затем она снова похолодела и серьёзно посмотрела единорожке в глаза: — Это, конечно, очень милые вещи, Рэрити, но я не уверена, что могу принять всё это.

— Эпплджек, позволь мне сначала договорить, а уже потом решишь.

Единорожка снова потянулась к коробке:

— Флаттершай… Мне не искупить свою вину перед тобой, я знаю. Это даже не первый шаг, но…

Кобылка извлекла замечательный сине-зелёный шарф с тёмно-голубыми полосками.

— Я так тебе его и не вернула после того дня. Заметила, что он был слегка потрёпан, возможно, от укусов зверьков. Я его подлатала и почистила, теперь он как новый. И…

Кобылка достала стопку сине-зелёных одеял разных размеров и положила их на пол.

— Я пошила целый набор подстилок для любых зверушек, что ты решишь принять у себя дома. Знаю, что весна уже скоро, но их хватит надолго.

Флаттершай приняла шарф и оглядела его, но не выказала никаких эмоций, кроме лёгкого недовольства. У единорожки упало сердце.

— Я… просто хотела показать, что мои извинения — не только слова, — запинаясь, сказала Рэрити. — Если… если вы откажетесь, то я пойму. Просто знайте, что мне действительно очень стыдно, и я брошу все силы на то, чтобы ничего подобного больше не повторилось, пока я живу в Понивилле.

Рэрити поднялась и сделала несколько шагов назад.

— Это… всё.

Ей казалось, что надо сказать что-нибудь ещё, но всё ощущалось либо пустым, либо вторичным. Эпплджек оглянулась на Флаттершай, неподвижно сидевшую с тех пор, как приняла шарф. Тут пегаска поднялась и подошла к Рэрити. Оба ярких бирюзовых глаза Флаттершай твёрдо смотрели на единорожку.

— Рэрити… Случившееся невыносимо меня ранило. Я была так напугана и не понимала, что происходит. Я… я вспомнила, что ты действительно разговаривала, пока я была на кухне, но ничего не расслышала из твоих слов. Я не могла понять, чего такого сделала, и ещё долго не хотела выходить из дому.

Единорожка сглотнула и отвела взгляд. Ей было нечего на это ответить.

«Если я снова останусь одна, то хотя бы с осознанием, что я пыталась всё исправить».

Тут она почувствовала, как копыто нежно поднимает ей подбородок. Взгляд пегаски излучал такую энергию, какую Рэрити никогда в нём не ощущала.

— Ты правда сожалеешь?

Единорожка кивнула, чувствуя, как слёзы обжигают уголки глаз, а горло болезненно сжалось.

Флаттершай ненадолго отвела взгляд, тяжело вздохнула и прижала единорожку к себе. Это не было крепкое объятие — скорее, вежливое, — но Рэрити обхватила ногу пегаски и прижалась к ней, словно это был спасательный круг.

— Все мы порой теряем контроль над эмоциями, — сказала Флаттершай, словно больше для себя, чем для Рэрити. — Не надо всё держать в себе. Я считаю, что именно из-за этого подобное и происходит. Хочу верить, что ты больше такого не допустишь, Рэрити.

— Обещаю, — произнесла кобылка, а затем иронично усмехнулась: — Пара хороших пони вбили мне это в голову.

— Это хорошо. — Флаттершай отстранилась и одарила Рэрити слабой, но определённо тёплой улыбкой. — Тогда я принимаю твои извинения. И спасибо за подарки, с твоей стороны это очень мило.

Пегаска накинула шарф, взяла одеяла и направилась к выходу. Открыв дверь, она обернулась и сказала:

— Ты, кстати, мне ещё должна поход в спа.

— Флаттершай, — слабо улыбнулась единорожка, — я должна тебе десять походов.

С мягким щелчком пегаска закрыла дверь и была такова. Рэрити повернулась к Эпплджек, которая снова смотрела на неё с каменным лицом. Однако маленькая складка над её переносицей исчезла, что единорожка сочла за хороший знак.

— Не понимаю только, зачем ты извиняешься передо мной, — наконец призналась фермерша. — Мне ты ничего не сделала.

— В пылу я наговорила всякого, — твёрдо ответила кобылка. — И ещё я обидела твоих друзей. За это необходимо извиниться.

— Справедливо, — кивнула Эплджек, а затем повернула голову и внимательно посмотрела на единорожку. — Не уверена, что я готова так просто обнять и забыть, как Флаттершай. По мне, так ты всё продолжаешь играть на чужих чувствах. Но раз уж Пинки и Флаттершай сделали свой выбор, то, наверное, и мне стоит дать тебе ещё один шанс.

Фермерша протянула копыто, и Рэрити с лёгкой улыбкой по нему цокнула.

— Мне этого достаточно, — сказала земнопони и направилась к выходу.

Рэрити её проводила и выпустила за порог. Покинув дом, Эпплджек развернулась и указала на одеяло с ленточками на её плече:

— Знаешь, я ведь представляю, за сколько ты могла бы такое продать и что у тебя есть проблемы с удержанием магазина на плаву. Я достаточно взрослая кобыла, чтобы по достоинству оценить этот поступок, Рэрити. Так что спасибо тебе.

— Всегда пожалуйста, Эпплджек. Береги Эппл Блум.

— За эт не переживай. Ты тоже береги свою сестрёнку, — кивнула фермерша и пошла вниз по дороге.

Когда единорожка уже было закрыла дверь, Эпплджек внезапно обернулась и спросила:

— Кстати, а чёй-то у тебя все зеркала занавешены?

— Ох, да так. Осталось ещё одно дельце сделать.

Эпплджек лишь пожала плечами и пошла восвояси. Рэрити недолго смотрела ей вслед, а затем всё же закрыла дверь. Было ясно, что фермерша всё ещё её недолюбливала и, возможно, этого уже не изменить. Рэрити пришла к выводу, что первое впечатление много значит для Эпплджек, а единорожка показала себя далеко не в лучшем свете. Однако вражда прошла, и Рэрити могла спокойно с этим жить. Касательно Флаттершай она знала, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем их дружба вернётся в прежнее русло. Но важнее всего было то, что у неё появился на это шанс.

— Осталось ещё одно дельце сделать, — повторила Рэрити и посмотрела вглубь зала. Пока с кобылкой были Флаттершай и Эпплджек, гнетущая аура злобы и настороженности угасла до покалывающего присутствия, скрывавшегося в слабых тенях. Однако теперь она была везде. Плотная и сильная, она давила на разум Рэрити со всех сторон, словно вода. Единорожка понимала, что она ищет брешь в её обороне, намёк на эмоциональный отклик, в который эта аура могла бы влиться и разжечь её ярость. Но теперь-то Рэрити знала, за чем следить, и могла чуть дольше противиться.

Время пришло.

Единорожка поднялась на подиум и остановилась между зеркалами. Сделав глубокий, затяжной вдох, кобылка схватила каждый из трёх кусков ткани и аккуратно стянула их с зеркал.

На гладких серебряных поверхностях она увидела точное отражение комнаты. Швейный стол, кушетка, поникены, выставочные вешала — всё было на своих местах. Позади единорожки зеркала на туалетных столиках всё ещё были занавешены. На двух из них они были разбиты: одно разбила сама единорожка, а второе треснуло в ночь, когда Тула сделала свой ход.

Но кое-чего она не видела ни в одном из трёх зеркал — себя. Словно её и не было вовсе. Рэрити приблизила лицо почти вплотную к зеркальной поверхности и не должна была видеть в ней ничего, кроме своего отражения, но наблюдала лишь пустую комнату.

— Я знаю, ты всё видела, — мягко проговорила кобылка и отошла на несколько шагов от зеркала. — То… что я для них сделала. Это была настоящая я. Так я хочу использовать своё искусство.

Рэрити оглянулась на дверь, через которую её дом покинули подруги, и слегка улыбнулась.

— Думаю, раньше я не замечала этого, но теперь я поняла. Одежда и аксессуары к ней, они кажутся несерьёзными, иногда даже немного жестокими. Порой пони даже используют их, чтобы давлеть над другими. Некоторые крупные фирмы и вовсе убеждают пони, что в их одежде они станут лучше других.

Единорожка снова посмотрела на зеркала.

— Но не так я хочу использовать своё искусство. Я хочу нести пони счастье, объединять их. И даже больше, с помощью одежды можно помочь им гордо и достойно выразить свою индивидуальность. Этим я и хотела заниматься всегда. В этом я хотела помогать другим. Я хотела делать наряды, в которых пони будут чувствовать себя способными свернуть горы!

Рэрити посмотрела на свою метку.

— Суть не в том, чтобы сделать просто нечто красивое, а в том, чтобы вывести на первый план нечто значимое для каждого. Я не хочу сказать, что это цель любого искусства. Все наши деяния исходят из разных причин. Они и зарождают уникальную магию искусства. Но ты в какой-то момент потеряла причину?

Кобылка перевела грустный взгляд с одного зеркала на другое.

— Начала видеть вокруг себя только плохое и ничего хорошего. Всех от себя отпугнула. Убедила себя, что вокруг все и вся неправы. А затем вложила всю злобу и безнадёжность в свои творения. И утопила себя в этих ядовитых испарениях негативных чувств. Дальше, уж не знаю как, но тебе удалось заключить эту тьму внутри картин. И она всё ещё здесь.

Рэрити сделала маленький шаг к зеркалу.

— За годы всё это место ею пропиталось, да? Вы начали подпитываться друг от друга — ты и твои картины — и в результате этого цикла ты оказалась средь непроглядной тьмы. И мне кажется… кажется, что ты так и не смогла от неё освободиться. Даже сейчас.

Уголком глаза Рэрити заметила движение в другом углу комнаты. Из кухонного проёма сначала появилось розовое копыто, а затем показалась земнопони. Движения её были рваные и непривычные, словно она пыталась использовать для ходьбы разные мышцы, но все они болели в равной степени.

Неуклюже кобылка сзади проковыляла к единорожке. С каждым шагом Рэрити всё больше замечала, что пропорции земнопони были немного нарушены: одно плечо было чуть шире, одна нога чуть короче, словно она смотрела не неё под неправильным углом. Шёрстка розовой пони выглядела жёсткой и влажной, а разноцветная грива имела густую маслянистую рябь. Кобылка выглядела точь-в-точь как персонаж масляной картины.

Она смотрела на Рэрити сквозь отражение глазами, лишёнными какой либо глубины или блеска. Простые чёрные зрачки были окружены сухим, потрескавшимся белком. Безвкусная имитация настоящих глаз Тулы Рулы.

Земнопони ступила на подиум, и Рэрити начала бороться с инстинктивным желанием побежать и с криком разбить все эти зеркала, чтобы положить конец сюрреалистичному действу, свидетелем которого стала. Единорожка почувствовала необычный запах затхлых листьев и горьковатый, вяжущий аромат сосны. Ровно такие же запахи исходили от разбитых бутылей со скипидаром и расплющенных тюбиков с красками, которые навеки бросили в подвале.

Тула Рула робко продвигалась вперёд, пока не оказалась там, где в отражении должна была стоять Рэрити. Кобылка переборола отвращение и, не шелохнувшись, осталась стоять на месте, смотря на земнопони немигающим взглядом.

На лице Тулы была маска безмолвной беспомощности. Розовая пони подняла трясущееся копыто и в отчаянном жесте прижала его к зеркалу, словно пыталась дотянуться до единорожки. Губы земнопони не шевелились, но Рэрити отчётливо видела в каждом движении нарисованной кобылы мольбу: «Помоги мне».

Но было за этим масляным лицом и отчаянным жестом что-то ещё. Никакой краске не скрыть тьму и ненависть, что окутывали Рэрити со всех сторон.

— Нет, — сказала единорожка, грустно покачав головой. Уголки её губ опустились, а к глазам подступили слёзы. — Я не могу. Ты знаешь, что не могу. Уже слишком поздно.

Зеркальная поверхность выгнулась вперёд, словно с другой стороны на неё давил напор непостижимых чувств неимоверной силы, и только она сейчас сдерживала эту волну, готовую поглотить любого, кто окажется у неё на пути. Лицо Тулы лишь едва заметно изменилось, её глаза округлились в последней, отчаянной попытке воззвать к милости, к пощаде, к чему угодно, что позволило бы кобылке покончить с той тенью существования, на которую она себя обрекла.

Зал в зеркалах изменился. Его словно закрашивали: всё вокруг увядало, гнило и осыпалось, пока взору не предстали только пустые тёмные стены. Там, где раньше стояли поникены и выставочные вешала, находились  мольберты. На многих из них стояли картины, с которых единорожку сверлили взглядами глаза. Несколько мольбертов было опрокинуто.

А у другой стены, едва заметная за розовой пони, что отчаянно наседала на прогибающееся стекло, лежала смутная, выцветшая фигура — бренное тело, застывшее в неестественном спокойствии, последние мгновения его скручивающего отчаяния и агонии были запечатлены в золотой раме зеркала.

— Послушай, — со всей возможной надеждой и мольбой во взгляде продолжила Рэрити; выражение её лица почти повторяло выражение лица розовой земнопони. — Я не знаю, сколько от Тулы Рулы осталось в… чем бы ты там ни была. Но ты можешь разорвать этот порочный круг насилия. Я могу тебе помочь это сделать, если ты позволишь мне. Здешнюю тьму может заполнить нечто совершенно иное. Прошу. Смени гнев на милость хотя бы ещё один раз. Ради неё.

В комнате воцарилась полная тишина. Две кобылы стояли неподвижно, выжидая хоть какого-нибудь действия со стороны оппонента. Они не сводили друг с друга взгляда, словно будущее целиком зависело от того, кто сделает первый шаг. Рэрити ждала, а громогласная тишина тем временем давила так, что даже дышать становилось невыносимо.

Патовая ситуация тянулась мучительно долго, пока наконец её не прервало единственное слово:

…прошу.

Глава 13: Щедрость

Десять месяцев спустя

Независимая художественная галерея Кантерлота знавала и большее количество посетителей, но, вместе с тем, и меньшее тоже.

«В целом, — подумала Рэрити, — на удивление приятная публика».

Пони всех сословий стягивались к дверям галереи с улиц, залитых ярким светом газовых ламп, хотя и подавляющее их большинство было ценителями малоизвестных картин или масляной живописи в целом. Тяжело дыша, они заходили в тёплое помещение, смахивали снежок, припорошивший их одежду в эту ночь Согревающего очага, и направлялись прямиком к гостевой книге. Из стоящего в углу огромного граммофона звучал Рахконинов, а двое официантов в белых пиджаках предлагали гостям пряные вина и хрустящие крекеры с изысканными сырами. Маленький зал гудел от разговоров посетителей, которые бесцельно бродили от одной картины к другой. Пусть их впечатления были смешанными, но и без пищи для ума ценители не остались.

По всему залу на белоснежных стенах под тщательно выверенным освещением висели работы Тулы Рулы. Впервые за несколько десятков лет маслянистые волны полотен нежились в тёплом свете лучей слегка дрожащих огней. Поразительный контраст сюрреалистическим и извращённым картинам создавала умная, любопытная и интроспективная элита Кантерлота. Однако вместо того, чтобы оскорбиться таким соседством, многих посетителей, казалось, по крайне мере заинтриговала такая странная и диковинная экспозиция.

— Прошу прощения, — с любопытством в глазах сказал пожилой жеребец, направляясь к Рэрити. — Правильно ли я понимаю, что именно вы спонсор сей выставки?

— Да, это так, — ослепительно улыбнулась Рэрити.

На ней был бледно-голубой свитер с подобранным в тон беретом, а гриву единорожка уложила мерцающими фиолетовыми волнами.

— Как вам представленные картины?

— Ну, они… любопытные, скажем так, — ответил жеребец, аккуратно подбирая слова. — Если быть до конца честным, то не скажу, что они мне понравились. Они и сами по себе несколько неприятные, а уж в это время года и подавно. Я рассчитывал на что-то более праздничное.

— Ну, я определённо могу вас понять. Но именно поэтому я и выбрала сегодняшний день, — объясняла Рэрити, следуя за жеребцом к одному из полотен. — В этих картинах сокрыта большая история, и мне показалось, что праздничная пора — самое подходящее время поведать о ней.

— История, говорите? И какая же?

— Что же, все эти картины написала одна художница незадолго до своей кончины. Лично я полагаю, что, используя этот стиль, она хотела изобразить все те эмоции, с которыми не могла совладать, эмоции, которые многие из нас скрывают или подавляют.

Рэрити остановилась рядом с полотном, изображающим разорённую ярмарочную площадь, посреди которой возвышалась карусель с выцветшей надписью «Le Carrousel de Temps».

— Понимала ли она, что делала, конечно, неизвестно, но я полагаю, что Тула наполнила эти картины всем тем отчаянием и ненавистью, заложницей которых в итоге и стала. Трагедия в том, что в данных полотнах она, по всей видимости, не обрела покой. Скорее, они лишь усилили её страдания, подпитывая замкнутый круг саморазрушения, который в итоге стоил Туле жизни.

— Так и зачем тогда их выставлять? — фыркнул жеребец и приподнял бровь, окинув взглядом апокалиптическую сцену. — Разве не должно искусство радовать пони? Оно должно вдохновлять, взывать, побуждать расти над собой, и всё в этом духе.

— Ну, искусство определённо может и это, — парировала Рэрити. — Но нельзя отрицать, что гнев, раздражение, даже ненависть и злоба тоже являются частью нас. Наследие Тулы Рулы показало мне, что нас слишком легко оттолкнуть от этих эмоций. В итоге мы их избегаем, скрываемся от них, делаем вид, что их и нет вовсе. Но вместе с этим мы теряем часть своей идентичности. Эти картины заставляют нас признать существование вещей, которым, по нашему мнению, нет места в жизни. Иногда нам нужен кто-то, кто научит нас понимать наши тёмные стороны, а не прятаться от них.

Единорожка кинула взгляд на жеребца, чтобы оценить, не утомила ли она его своими объяснениями. Жеребец вроде как внимательно слушал, так что она аккуратно продолжила:

— В этих картинах есть маленькая толика магии, я чувствую. Мне кажется, если мы сможем хоть чуточку лучше понимать наше тёмное «я», научимся справляться с болью и импульсивностью, вместо того чтобы их скрывать, то научимся и лучше понимать других и помогать им в трудные времена. Тула Рула умерла в одиночестве, но с помощью друзей можно было бы разогнать и победить поглотившую её тьму. По крайней мере, такой урок я извлекла из её жизни.

— Что же, звучит несколько идеалистично, но я вас услышал. Лично моё мнение — такие чувства есть ни что иное, как мимолётные фантазии, которые пони должны научиться держать в узде. Эмоции сами по себе не имеют какой-либо силы.

— Ох, не знаю, не знаю.

Рэрити обернулась, и на лице её появилась улыбка, когда она заметила входящих в галерею Флаттершай и Пинки Пай.

— Я считаю, что, например, у доброты и беззаботности она как раз-таки есть. Не только заклинания рождают магию.

— Возможно, — ответил жеребец, также оглянувшись. — Что же, благодарю за ваш взгляд на эти произведения. Думаю, теперь мне ясно, отчего они хотя бы вам так дороги.

— Было приятно с вами поговорить. А сейчас позвольте…

Рэрити оставила собеседника предаваться искусству, а сама направилась к ожидающим её подругам. По пути она то и дело слышала разнообразные обсуждения. Большинство присутствующих, похоже, разделяли смятение жеребца по поводу замыслов художницы, однако были и те немногие, кто ощутил способность картин пробуждать определённые чувства и размышлял о том, что эта их особенность могла значить. Одна единорожка с сиреневой шёрсткой и насыщенной тёмно-синей гривой читала лекцию о периоде фантастики в искусстве и том, как глубоко заблуждалась в своём понимании этого направления Тула Рула. Складывалось впечатление, что большинство пони из её группы не обращали на неё внимания.

Рэрити не возражала. Она никак не могла повлиять на то, как будут восприняты картины или что о ней, как о спонсоре этой выставки, подумают пони. Полотна были у всех на виду, и теперь только от них зависело, останутся ли они в памяти или вскоре забудутся.

«Как и должно быть».

— Привет, Рэрити, — поздоровалась Флаттершай. — Ты готова идти?

— Думаю, да, — ответила единорожка и последний раз окинула взглядом выставочный зал. — Я уже проголодалась. Вы ещё хотите в тот ресторанчик, что мы видели по пути сюда?

— Ещё бы! — радостно подтвердила Пинки.

Они вышли на прохладный горный воздух. Единорожка поёжилась, но улыбнулась при виде оживлённых нарядных улиц.

— Так не хочется завтра ехать в Понивилль, — пожаловалась Рэрити. — Зимы в Кантерлоте всегда такие великолепные. После всего лишь одной недели здесь уже сама идея о поездке обратно в копыта Хоарфрост вгоняет в тоску!

— О, а ты не слышала? — поинтересовалась пегаска. — Она уходит на пенсию. Видимо, многим в том году не понравился девятидневный буран.

— Правда что ли? — недоверчиво спросила Рэрити. — О, хвала богиням, я думала, она будет до последнего держаться за эти облака.

— Ну, думаю, она сама уже устала от этого, — усмехнулась Флаттершай. — В общем, на её место взяли мою давнюю подругу из Клаудсдейла. Она хорошая пони, и, думаю, ей по душе более активная позиция, чем заваливание всего снегом.

— О, отрадно слышать, — сказала Рэрити, открывая дверь ярко освещённого ресторана, чтобы пропустить подруг вперёд. — Ты просто обязана нас познакомить. Уверена, что она справится как нельзя лучше!

---

— Ох, ну попадись ты мне только, — буркнула Рэрити, пока они с Пинки сквозь слякоть покоряли холм на окраине понивильского парка.

— Да ладно тебе, не так уж всё и плохо! — подала голос земнопони, легко прыгая сбоку от единорожки. — От зимнего дождя тоже можно получить удовольствие!

— Ледяного-то? — огрызнулась Рэрити, ещё раз встряхнув свою растрёпанную гриву. — Совершенно неожиданно начавшегося в центре города? Если эта Рэйнбоу Дэш хочет побить Хоарфрост в номинации на «худшего управляющего погодой в зимний сезон», то у неё есть все шансы!

— Уверена, что всё наладится, — сказала Пинки, смотря на группу пегасов, пытающихся привести к порядку клубящиеся грозовые тучи, всё ещё застилающие небо. — По крайней мере, они остановили дождь. Новый город, новая погода, в конце концов.

— Посмотрим, посмотрим, — протянула Рэрити.

Сквозь низкие металлические ворота они попали на кладбище. Дул лёгкий ветерок, и пусть он и пробирал Рэрити до костей, его шёпот в сухой траве и голых ветках создавал уютное ощущение безмятежности. Был бы он чуть сильнее и звучал бы уже угрожающе, но сейчас вместе с бурей, похоже, утихло и всё остальное.

Пройдя несколько рядов вглубь, единорожка свернула в сторону и нашла искомую могилу. Рэрити положила один из венков в основание огромного серого надгробия с высеченной на нём меткой в виде потрёпанной книги с ляссе.

Затем подруги прошли ещё несколько рядов захоронений. Там, среди более крупных и ухоженных могил, было одно маленькое установленное за счёт города простое надгробие из чёрного гранита. На него были самым простым способом нанесены инициалы и метка Тулы Рулы — кисточка с расходящимися от неё завитками краски. Рэрити склонилась и положила маленький букет цветов в вазочку, встроенную в основание надгробия. Затем кобылка отошла назад и, удовлетворённая, слегка кивнула.

— Думаешь, она теперь счастлива? — спросила Пинки. — Ну, раз пони говорят о её картинах.

— Думаю, этого мы уже никогда не узнаем, Пинки, — ответила единорожка и вздохнула. — Я и сейчас не знаю, что хотела сказать своими картинами Тула Рула. Но мир уже не тот, что был тридцать лет назад, во времена её молодости. Сегодня пони больше ценят экспериментальное искусство, так что, может быть, это и принесло бы ей какое-никакое удовлетворение, если бы она дожила до наших дней.

— Ага, — сказала Пинки.

Некоторое время они просто тихо стояли, две кобылы с легонько развеваемыми ветром гривами. Затем подруга спросила:

— А зачем ты их выставила, кстати? Я думала, ты решила, что они полны всякой злой магией земнопони.

— Это не совсем так, — ответила Рэрити, скептически посмотрев на Пинки. — Я считаю, что она случайно наделила эти картины какой-то силой, и что эта сила основана на негативных эмоциях, да.

— И зачем их тогда выставлять? Не было бы лучше их сжечь там или ещё чего?

— Вряд ли, — вздохнула единорожка. — По крайне мере, когда уничтожаешь предмет, зачарованный единорогами, то разрушаешь лишь сам сосуд, а магия вырывается на свободу. В общем-то, так и появились многие из магических аномалий. Но есть и ещё кое-что.

— И что же?

— Я пришла к выводу, что если в этой магии и есть порочность, то заключается она в побуждении нас к чересчур рьяному желанию просто избавляться от всего неприятного, что мы встречаем на своём пути. Мы падки до сиюминутных решений вроде уничтожения или сокрытия в недосягаемый местах. И, возможно, порой — это абсолютно адекватное решение. Но я решила попробовать лишить картины зловещих сил, выставив их на всеобщее обозрение, чтобы каждый мог на них посмотреть и подумать над их смыслом. Возможно, некоторые полотна даже найдут новых владельцев до закрытия выставки, что, по моему мнению, может тоже их ослабить.

Рэрити отвернулась и посмотрела на Понивилль.

— На своём опыте я поняла, что тьма сильнее, когда мы одни. Тула Рула создала собственное одиночество, заточив себя в самоподпитывающейся магической ловушке. Она вбирала в себя эту магию, затем выплёскивала наружу, затем снова вбирала, и так раз за разом, пока это её не убило. Она жила и умерла в своей собственной страшной истории. Меня лишь слегка зацепило её последствиями, и ты видела, к чему это привело. Теперь же та её часть уже не одинока.

— Надеюсь, ты права. И надеюсь, что больше мы об этой мерзкой магии не услышим.

— Вряд ли, — грустно улыбнулась Рэрити. — Не думаю, что она когда-нибудь исчезнет с концами.

— Почему это?

Рэрити замолкла. Пинки с любопытством смотрела, склонив голову набок, как единорожка снова повернулась к могиле и опустила на неё взгляд.

— Я всё ещё иногда её вижу. То тут, то там. Делаю я что-нибудь в своей комнате, как открывается дверь, и я ненадолго чувствую на себе её взгляд. А затем всё проходит. Или показываю клиенту его вид в зеркале и буквально на мгновение замечаю её в отражении, и она тут же пропадает. Мы с ней очень похожи. Наши жизни очень похожи. Но есть у нас и различия, за них, мне кажется, она меня и ненавидела. И я знаю, что не обязана повторять те же ошибки, что и она.

— А есть ли… есть ли способ от неё избавиться насовсем? Упокоить с миром или ещё чего?

— Если он и есть, то мне, увы, не известен. Я пыталась изучать этот вопрос, но всё, что получилось отыскать, довольно противоречиво и расплывчато. Единственное, что мне удалось понять, это то, что эта сущность — не совсем Тула Рула. А что-то… что-то вроде её незавершённого портрета. И мне неведомо, является ли она действительно разумной, чтобы испытывать какие-то рациональные желания или потребности. Пока могу сказать только, что мы вроде как достигли некого подобия взаимопонимания. И знакомство пони с её историей, с тем, через что она прошла, похоже, ослабило магию достаточно, чтобы мы могли насладиться обретённым покоем. И я этим довольна.

— Ну, как скажешь, — скептически молвила Пинки. — Не знаю, смогла бы я на твоём месте.

— И тем не менее, — повернулась Рэрити и искоса взглянула на земнопони. — Боюсь, твоё обещание по поводу бутика всё ещё в силе. Я не хочу, чтобы о нём пошла дурная молва. Не хватало ещё, чтобы ко мне стали ходить ради эзотерических баек, а не нарядов.

— Мой рот на замке, — подтвердила Пинки. — Таким и останется.

— Спасибо, дорогуша. Для меня это действительно многое значит, — улыбнулась Рэрити, но затем вздрогнула и плотнее прижала к плечам пальто. — Ух, ну и холод. Пойду-ка я домой. Не хочешь зайти на чашку чая?

— О, спасибо, конечно, но нет. Я обещала Кейкам сегодня за Уголком приглядеть.

— Ну, тогда в другой раз, — сказала единорожка и направилась к выходу с кладбища. — Спасибо, что составила компанию.

— Хех, no problemo, — нервно усмехнулась Пинки.

Подруги разошлись по своим сторонам в парке, и Рэрити направилась домой. Рыночная площадь была почти пустынной — скажем спасибо нашей новой погодной бригаде, подумала единорожка, — отчего редкие прохожие ограничивались самое большее краткими дружелюбными приветствиями.

Рэрити свернула на ведущую в южную часть города дорогу, и взору предстал расположившийся у подножия холма бутик «Карусель». Ещё пара месяцев, и фасад придётся обновлять, потому что ослепительно белая, фиолетовая и золотая краски уже начали немного выгорать на солнце. Теплотой встречали кобылку округлые окна, которые она заказала взамен отвратительных квадратных, а ярко-фиолетовая дверь так и манила её домой.

Войдя внутрь, Рэрити окунулась в тёплый воздух. Хромированные вешала, заполненные дизайнерскими нарядами, сияли в свете потолочных окон, которые установили в широких секциях крыши. Отполированные зеркала, расставленные по всему залу, дополнительно усиливали освещение, отчего казалось, что внутри царила настоящая весна.

Единорожка сняла сапожки и направилась прямиком на второй этаж, обдумывая следующую весеннюю линейку одежды. Драгоценные каменья определённо снова войдут в моду, а ещё она столько всего могла сделать с пастельными тонами…

«Надо снова попросить Флаттершай побыть моделью… Она словно рождена для весенних цветов».

Но прежде чем приняться за работу, Рэрити прошла мимо швейного стола прямиком к расставленным вдоль стены чемоданам. Она их использовала в основном для хранения вещей. Открыв один их них, единорожка извлекла несколько незаконченных работ и положила рядом, чтобы больше углубиться в содержимое. Почти на самом дне она нашла аккуратно сложенную чёрно-белую стопку. Достав наряд, Рэрити расправила его магией в воздухе и разгладила складки. Чёрное платье, которое единорожка сшила десять месяцев назад, парило перед ней в таком же первозданном виде, как и когда только было пошито.

Рэрити пристально вгляделась в наряд. От вида старомодных воротника с вуалью на неё нахлынула иррациональная меланхолия. Теперь-то кобылка знала, что технически у платья никогда и не было изъянов. Каждый дюйм ткани был филигранно отрезан и пришит, а сам наряд был идеальной копией формальной одежды Золотой эры, хотя и с современным колоритом.

Проблема была в том, что его вид вызывал у Рэрити тоску ровно так же, как картины Рулы вызывали гнев и отвращение. Предположения, что она обрела силы Туры Рулы или перенесла свои эмоции в этот наряд, казались ей неправдоподобными, а вот что оставшаяся после художницы магия начала искажать искусство кобылки, когда та заехала в бутик, уже было вероятнее. До сих пор единорожку бросало в дрожь от воспоминаний о злоключениях, через которые она прошла и которые буквально чуть её не уничтожили.

Однако единорожка не могла заставить себя избавиться от платья. Оно отражало испытываемые ей в тот период вполне реальные чувства одиночества, страха и сожаления, которые теперь навсегда будут её частью. Она не могла избавиться от него, так же как и от воспоминаний о первых месяцах в бутике «Карусель». Те события изменили её.

Рэрити подозревала, что миз Ляссе повесила у себя в библиотеке то старое зеркало из галереи по схожим причинам. Кобылка часто задумывалась, была ли это простая сентиментальность или библиотекарша изредка видела в нём свою старую подругу, так же как теперь её изредка видит и Рэрити. Если так, то единорожка легко могла понять, почему миз Ляссе за него столь сильно держалась. Пусть такие вещи и лучше было бы выкинуть из своей жизни, Рэрити не была уверена, что это было возможно.

Так и лежало это платье, сокрытое от глаз, чтобы не смущать своим видом, но приходил день, когда единорожка не могла себя сдержать и доставала его, чтобы просто посмотреть. Обычно после этого она как можно скорее посещала Флаттершай или Пинки Пай, чтобы снизить влияние его странной силы.

«Оно не идеально, но есть ли что-то идеальное в этом мире?» — размышляла она, складывая платье, чтобы снова запихнуть его поглубже в чемодан со всеми остальными вещами.

Закончив с этим, кобылка вернулась обратно к швейному столу, залитому ярким солнечным светом из огромных овальных окон, и вдобавок зажгла над ним лампу. Калильная сетка стала ослепительно-белой под мерное шипение газа. Магией кобылка завела стоящий в другом углу комнаты граммофон и аккуратно опустила иглу на пластинку, после чего взяла в телекинетический захват перо.

Только она собралась начать, как заметила в окне родителей, медленно идущих к бутику вместе с ковыляющей у их ног Свити Белль. Рэрити закатила глаза. Похоже, они довольствовались возможностью нежданно приходить по крайней мере раз в две недели.

«Ну ладно, до Зимней уборки ещё есть время. Можно ненадолго и отвлечься».

Улыбнувшись, единорожка покачала головой, потушила лампу и сняла иглу с пластинки, оставив при этом поворотный механизм работать дальше. Спустившись вниз, Рэрити предусмотрительно взяла с собой зонт на случай очередных проделок погодной команды.

Едва она собралась открыть дверь, как почувствовала лёгкое покалывание на затылке, отчего сразу обернулась и оглядела выставочную залу. Но, кроме плодов её усердного труда и амбиций, в помещении больше ничего и никого не было. И всё же Рэрити ощутила лёгкий ветерок — укол зависти и грусти. А затем всё прошло, выставочный зал снова стал самим собой.

Кобылка грустно улыбнулась, открыла дверь и покинула бутик.

«На этой карусели у нас есть лишь один оборот, — подумала Рэрити и радостно помахала копытом родителям, ведущим Свити Белль к дому единорожки. — И незачем садиться на неё в одиночку».

С верхнего этажа было видно, как Рэрити с семьёй направились в парк. Единорожка подхватила сестёнку и закружила её в воздухе. Свити смеялась и боролась с магическим захватом сестры. Когда их смех стих вдали, главная пружина граммофона ослабла, пластинка сделала последний оборот и механизм остановился.