Кукольник

Глава 2

Ночь подходит к середине,
И поёт нам счастья птица.
Только знаем: нам отныне
Невозможно разлучиться!
^{©"Сны в Унутрии"}

Три года прожили они в Кантерлоте, в крохотной квартирке в одном из домов в конце Фаирсан-Стрит.

Поженившись ещё в Понивилле, через неделю после знакомства, сказочник и театралка перебрались в её кантерлотскую квартирку. Подальше от родителей Клода. То ли чтобы не стеснять их ещё одной пони в доме, то ли чтобы не слышать их шепотки о "двух бездельниках, один в куклы играет дома всю жизнь, другая в жизнь играет на сценах, как дома..."

После этого глаза белогривой красавицы становились влажными, и Клод бросался её утешать...

Он просто обожал глаза своей любимой, сиреневые и распахнутые навстречу миру, готовые умиляться и внимать чуду, и потому последней каплей в череде оскорблений стало мамино:

— Ишь ты, молодится сама, а глаза — старухи!

Да, порой и Клоду казалось, что за фиалковым взглядом проглядывает глубина и мудрость веков. Но разве это старость? Такие же мудрые глаза у Принцессы Селестии. А кто бы решился назвать Солнечную Пони старухой?!

Квартирка была не особо большой, но места хватало и на двоих, и на всех переехавших с ними кукол. А ещё с первой же прибыли стандартный комплект из диванов, столов и стульев дополнился настоящей старинной конторкой, покрытой некогда чёрным лаком, ныне наполовину облезлым от солидного возраста сего изделия. На конторке постоянно валялись чистые свитки и две-три полностью заправленные чернильницы с набором острозаточеных перьев. И там же на краю восседал плюшевый Роберт в жеребячьем матросском костюмчике, сжимающий в объятиях свою плюшевую игрушку, то ли пёсика с лохматой башкой, то ли вусмерть перепуганного льва, ищущего спасения у храброго дитёнка...

Первая прибыль... Или, как сказала его дражайшая супруга — "Твой первый законный гонорар!"

Честно говоря, сперва он даже не понял, где его жена добыла этот немаленький мешочек звонких золотых битов. А когда понял — долго соскребал с пола упавшую от удивления челюсть. Оказывается, она записала по памяти его поэму про Дискорда и отнесла её сразу в книжное издательство и в театральное патентное бюро. Издательство тут же взялось издать "эту детскую книжку" огромным тиражом и привлекло к оформлению лучшую свою художницу. Бюро же выдало авторское свидетельство на "прекрасный литературный сценарий пьесы для молодёжи". И там, и там не скупясь выплатили гонорары, а ещё издатели пообещали десять экземпляров книги с первого тиража, а бюро прописало право первой театральной постановки новой пьесы за её театром!

Десяток книг принесли уже через неделю, с новым мешочком битов: первый тираж разлетелся в полдня и издательство покупало право издания второго тиража.

А потом было и третье издание, специально для малышей напечатанное не на бумаге, а на толстенном картоне, чтобы юные шаловливые копытца не сумели бы его порвать или помять. И художница детского издания была уже другая, сделавшая цветастые яркие иллюстрации. Но Клод всегда дорожил экземпляром из того, первого тиража, с филигранными гравюрами Санты Джон, которая затем проиллюстрировала ещё множество его книг, а когда он просил её автограф — оставляла подписью силуэт смешливого и задорного Белого Дракона.

Большая часть первого гонорара пошла на окончательный выкуп помещения театра в полную собственность супругов, и теперь небольшой, но уютный театр на Фаирсан-стрит недалеко от входа в Замок Селестии никто уже не мог у них отобрать!

Надо ли говорить, что премьера новой пьесы прошла с аншлагом! И трудно сказать, кто был более счастлив — юные зрители, автор стихов, директриса театра или актёры и работники сцены и закулисья, к которым вернулись их рабочие места.

С тех пор на конторке не переводились чистые свитки. И как только Клод начинал рассказывать очередную свою историю, его жёнушка подхватывала телекинезом перо и начинала быстро, чтобы ничего не потерять, записывать услышанное. А потом долго и кропотливо разбирала свои летящие каракули, переписывая текст набело, и по ходу иногда чуть-чуть редактируя. Но не смысл, не сюжет, а просто придавая историям больше литературных оборотов.

Пересказывал Клод и ранние свои истории. И новые сочинял. Ему всегда казалось, что куклы сами шепчут ему о своих приключениях, только вслушивайся и запоминай!

Первой после "Дедушки Дискорда" легла на листы история про жеребят и Повелительницу Виндиго. И на этот раз записавшая сказку понесла историю издателям не самостоятельно, она с трудом потащила стесняющегося Клода на улицу Звездочётов, прямиком в главный офис «Кэрли Филли».

Там оказалось на удивление не страшно, да и главный редактор общалась в ним уважительно...

С тех пор частенько Клод самостоятельно заносил туда записанные супругой свитки, хотя нередко ходили в издательство и вдвоём. И лишь в редких случаях, когда накатывала хандра оттого, что не срастались придуманные эпизоды в целую историю, и толстячок никуда не желал выходить из квартиры и сидел, опершись спиной о конторку, почтенная директриса театра сама шла к Picky Cut с новой историей от мужа.

Но чаще в таких случаях она предпочитала никуда не ходить, быть рядом, с пером и пергаментом наготове, и записывать даже случайно оброненные любимым фразы, так и остававшиеся чаще всего сами по себе, без продолжений.

Так прошёл первый год. Сейчас у Клода была очередная краткосрочная хандра, и он бубнил себе под нос:

— Забавный получился бы герой, который задавал бы постоянно вопрос: "Что общего у ворона и конторки", не зная на него ответ. А всё просто: оба чёрные и у обоих есть перья! Ну — и перевернуть вверх ногами нельзя — падают!

Жена записала и улыбнулась, но вслух не захохотала, предпочитая не отвлекать мужа от творчества. Но он сам обернулся к ней:

— Или история про волшебника-аликорна, влюблённого в прекрасную смертную кобылку. Только представь его монолог: "Спи, родная моя. Я, на свою беду, бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки. А пока ты со мной и я с тобой — с ума можно сойти от счастья. Ты со мной. Я с тобой. Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут так, будто они бессмертны: смерть иной раз отступает от них. Отступает! А вдруг ты и не умрёшь, а превратишься в плющ, да и обовьёшься вокруг меня, дурака. А я, дурак, обращусь в дуб. Честное слово. С меня это станется. Вот никто и не умрёт из нас, и всё кончится благополучно. А ты сердишься. А ты ворчишь на меня. А я вон что придумал. Спи."

— Это будет грустная история... — вздохнула единорожка... — Потерять и затосковать навеки...

— А ещё когда-то этот Волшебник гулял по лесу и встретил молодого древолка. Голова лобастая, глаза умные. И, шутки ради, превратил его в пони. Он не любил принцесс, считая, что все они вздорные и капризные, и потому наложил такое заклинание: когда древолка поцелует принцесса — он расколдуется и станет сам собой.

— Бедная девушка... Она же перепугается! — вздохнула не упускающая пера единорожка.

— А потом он встретил принцессу, не зная, что она принцесса. И влюбился. И они чуть не поцеловались... Но тут к ней обратились как к принцессе. Он сбежал, ничего не поясняя, она искала его, узнала его тайну... Закончить надо так, что они всё же поцеловались, но он не превратился назад в древолка, потому что любовь творит чудеса...

— А как будут звать этого поняшу?

— Скраат.

— Странное имя...

— Всё лучше чем Палулукан. Скраатами называли древолков Древние. Жаль, у меня нет куклы с таким именем. Может — потому и не могу придумать историю целиком, а то бы кукла поведала всё недостающее... И в истории про зеленобашенный город Иппо мне тоже кого-то недостаёт. Кого-то важного. Смотри, Роберт попадает в странствующем фургончике в сказочную страну, побеждая злую королеву-колдунью. Встречает соломенное пугало, которое оживает и идёт с ним. И льва. Но пугало мягкое, а лев трусливый... Некому защитить их в дороге. Может, ты предложишь кого?

Кобылка беспомощно пожала плечами, и её бело-зелёная грива волной упала на левое плечо.

— Эх, лунное ты моё деревце, а я так надеялся. Ты записывала все мои сказки. Вдруг, думаю, услышала что-то такое, что и я пропустил?

И в этот момент звякнул колокольчик. Этот простой и незатейливый звук несказанно удивил супругов: механизм звоночка сломался месяца три назад и все, кто посещали их, просто стучали в дверь.

За дверью оказался Тайм Тёрнер, светло-коричневый земнопони из родного Клоду городка.

— Приветствую хозяев! А я тут с приветами и новостями из Понивилля! — радостно сообщил он. — А что такие взгляды странные? Или я не вовремя? Так только скажите, когда будет вовремя, и я прийду в тогда!

— Звонок... — негромко пояснил Клод. — Он поломан.

— Я так и понял, когда он не зазвонил! Я починил его.

— Но... Чтобы починить его, нужно было зайти внутрь...

— Ну да, — качнул взъерошенной гривой гость. — Поэтому я открыл замок, вошёл, починил звонок, вышел, запер дверь и позвонил. А как же иначе?!

— Ты таскаешь полные сумки инструментов?!

— Нет, мне хватает моей отвёртки, — отмахнулся Тёрнер. — А в сумках всякое полезное барахло и несколько подарков для вас!

— Думаю, от чая Вы не откажетесь? — проявила гостеприимство единорожка. — У нас есть элитный, из Седельной Арабии!

— Думаю, он не менее крут, чем кофе из Ниппонии, — кивнул гость, и только толстяку-сказочнику показалось, что в его голосе проскользнул сарказм.

Чай оказался душистым, с жасмином и алой чайной розой, и поражал приятной пикантной кислинкой. Беседа шла неспешно, но много ли может случиться за год в крохотном городке? И вскоре уже Клод узнал, что его мама получила юридическую практику в Троттингеме и вместе с мужем переехала туда на ПМЖ, оставив свой понивилльский дом сыну. Почему папа согласился на переезд — понятно: хороший столяр в любом городе полезен. А вот дом...

— А почему мама дом не продала, а мне оставила? Она ж меня недолюбливает...

— Есть такое. Но она решила, что бедняге, в смысле тебе, собственное жильё не помешает, — пояснил Тёрнер. — Ты ж так и не стал ни столяром, ни нотариусом. А откуда у безработного деньги?

Клод переглянулся с женой и они заливисто расхохотались.

Затем подвели земнопони к книжным полкам, заставленным книгами, самая старшая из которых вышла лишь год назад.

— Может, отсюда? — усмехнулся единорог.

— Ты торгуешь книгами?

— Не-а, мой муж их пишет! — снова рассмеялась единорожка.

— Постойте... — опешил понивиллец. — Так популярный ныне HCA...

— Horse Claude, Autor! — обрадованно подтвердил сказочник.

Земнопони ещё раз пробежался взглядом по всем-всем-всем книгам на полках и присвистнул:

— Гонорары от издательств, театров, Эпплвуда...

— Эпплвуда?! Акстись! Я получаю достаточно за свои книги, чтобы ещё оббирать и киношников! Пусть лучше эти деньги потратят на дополнительные спецэффекты, зрители это просто обожают!


Спустя множество часов, уже прощаясь, Тайм Тёрнер вспомнил и про подарки.

Сперва извлёк из своей сумки массивный стальной кофейник-ночник-будильник, сделанный в виде странной самодвижущейся башни, украшеной рядами полусфер и сужающейся кверху. Из неё торчал маленький металлический вантуз, которым устройство могло колотить по стенке или поставленной рядом кастрюле, чтобы будить хозяев. Правее была рифлёная трубка, из которой в подставленную чашку лился свежезаваренный кофе. А над этими выростами из купола торчал нарост-фонарик с синим огоньком, вполне справляющийся с функцией ночника, и две белые лампочки, смахивающие на торчащие понячьи ушки, и превосходящие по яркости не только свечи, но и квартирные магические светильники.

Следом из сумки он достал новую плюшевую куклу — лежащего на пузе, приподняв голову, поняшу, точную копию самого себя вплоть до кьютимарки в виде песочных часов:

— А это — моя кукла. Её сшила Ферра по моей просьбе, а я дарю её тебе! И да — я наглый, я тоже хочу в твои сказки! А что может быть лучшим приглашением в историю, чем подарить тебе плюшевого меня?

— Уговорил, велеречивый! — рассмеялся сказочник. — И за кофейник спасибо! Ты меня просто спас! Глядя на него, я понял, кого мне не хватает в истории про город с изумрудными башнями: железного героя! Только там он будет не башней и не просто механизмом, а железным пони. Столяром... Или лучше лесорубом, стальным, со здоровенным стальным топором! И звать его будут Дэн Кордрой.