Кукольник
Пролог
Брёвна не всегда то, чем кажутся...
©Twin Pines (BttF)
Лес по вечерам вызывал умиротворение. Дневные зверушки и пичуги завершали свои дела и искали безопасные места для ночлега. Ночные только-только просыпались и ещё не начинали свой концерт. В это время можно было спокойно усесться на пригорке и любоваться, как плавно угасает сияние неба, как блёклая, словно выгоревшая на солнце голубизна превращается в насыщенный индиго, не мешающий увидеть далёкие настоящие звёзды. И среди них ту, единственную, недосягаемую, глядя на которую хочется завыть от тоски.
Но сегодняшняя тишина если и не пугала, то настораживала. Нечто заставило замолкнуть абсолютно всех. Мышки, пчёлки, древолки, мантикоры, химера, нетопыри, совы... Никто не хотел привлечь внимание к себе даже случайным шорохом или треснувшей веточкой. Только несколько жирных зелёных мух монотонно жужжали, направляясь к им одним ведомой цели.
Наученный опытом, Тах поднялся и неслышно понёсся за этими насекомыми, оставаясь почти невидимым в вечерних сумерках.
Вдали показались в набирающем силы лунном свете руины Замка Сестёр, красивые даже в полуразрушенном виде. А ведь Страж помнил этот замок свежепостроенным, когда он возник в лесу словно по щелчку пальцев.
Похоже, мухи летели к ложбине, где долгие века жил его приятель, старина Кро.
И точно: у края ложбины стояло невесть откуда взявшееся кряжистое дерево с чёрной корой и тёмно-багровыми листьями. Земля у его корней была бесцеремонно разрыта, обнажая пожёванные корни, и на этой земле и щепках от корней развалился его приятель, поглаживая раздувшийся полный животик и время от времени отрыгивая язычками пламени, как молодой дракон.
— Изжога? — спросил очевидное Тах вместо приветствия.
— Зато наелся от пуза! — приятель ещё раз отрыгнул и перевернулся на живот. — Даже переел чуток!
— Лопнешь!
— Не-а! Я так не пировал с тех самых пор, как Старшая заболела и отравилась.
— Обжора ты, Кро!
— Знаю и горжусь этим! Я честно выполняю свою работу.
— И что это было на этот раз?
— Дерево. Новое дерево, корни которого тянулись из самого Глен Иппо, — и он указал хвостом на еле держащееся на останках корней растение.
— Гвен Иппо, — поправил его Тах. — Скрытый Город назван в честь древней и могучей ведьмы Гвен Теннисон.
— Или чародея Глена, мне как-то всё равно... — Кро поморщился от нового приступа изжоги, отчего и без того морщинистая его морда стала похожа на запечённую грушу. — Посланцы этого города здесь не нужны! Прикинь, оно нагло проросло, и Семечки Хаоса не сумели помешать ему! И Древо Гармонии его не заметило! — Обжора стукнул хвостом по земле, утрамбовывая её. — Всё делать самому! Я погрыз корни, и дерево впало в беспамятство, но перекусить до конца не могу. Сердцевина слишком прочна...
— У нас дома ростки из Иппо тоже пытались укорениться. Но их побеждала сама Эйва. А когда была нужна помощь — я и мои братья своими когтями и клыками завершали начатое Великим Древом Душ. Ну-ка, посторонись, дай старику вспомнить молодость...
Кро был профессионалом и потому почти завершил свою работу. Но каменными зубами металл сердцевины не разгрызть... Тах примерился, клацнул клыками, и уцелевшие жилки полопались.
Но дерево стояло, готовое пустить новые корни, лишь только о нём забудут...
Кро и Тах переглянулись. И налегли на чуждое растение. Тах налёг лапами. Кро со всей дури ударил хвостом.
Со скрипом, перерастающим в грохот, лазутчик города Гвен Иппо наклонился и рухнул...
Кто-нибудь уже праздновал бы победу, пока лежащее дерево втихаря готовилось бы вновь укорениться, рацвести, дать плоды и взрывом расшвырять как можно дальше от себя семена, превращающиеся в новые ростки.
Но Тах был опытным Стражем. Задрав левую заднюю ногу, он едкой струёй оросил корни поверженного вторженца, отчего они задымились и начали истаивать. Пройдя вдоль ствола дерева, он несколько раз повторил процедуру, с удовлетворением наблюдая, как разлагается кора, обнажая стареющую на глазах древесину.
Сперва робко, а затем всё отчётливей и увереннее, ночные обитатели Вечносвободного начали издавать свои звуки, возвращаяясь к привычным делам.
И только тогда стайка больших зелёных мух перестала виться над потемневшими останками и с жужжанием улетела куда-то в сторону Кантерлота.
Глава 1
* — мини-поэма "Добрый Дедушка Дискорд" Кэрол Свитсонг процитирована из повести Рона Криннита "Отражённый Свет" с его личного разрешения.
Остальные ссылки и аллюзии обнаруживайте сами!.. )))
Где мы жили? Как мы жили,
Улыбаясь и печалясь —
Мы сегодня позабыли,
Потому что повстречались...
©Эдоардо 55-й и Зоюшка
С раннего детства Клод был тихим и воспитанным жеребёнком: слушался маму, кушал овсяную кашу, уважал взрослых, не дерзил и не забывал по утрам и перед сном чистить зубы. А ещё он очень любил играть в куклы. Любимой его куклой был рыжегривый Рыцарь Чаки со своим длиннющим рыцарским мечом, своей полнотой напоминавший самого Клода, но куда более храбрый и решительный. Нередко в играх он отправлялся в путешествия и влипал в чудовищные неприятности, подстроенные злодеем Ли Рэем Озёрным. И тогда прекрасная и храбрая черногривая зеленоглазая кобылка Тиффани отправлялась на помощь, кидалась в бой со злодеем, побеждала злого грифона и затем они с милым Чаки возвращались в замок, где их ожидал их пятилетний сын, тощенький синеглазый поэт Рэй Глен. Как-то родители Клода увидели эти игры и сказали, что дитя Тиффани и Чака — не кольт, а кобылка, и зовут её Гленда. И отныне при них жеребёнок именовал Рэя Глендой, но стоило родителям удалиться — ребёнок Рыцаря и Девы вновь из дочки превращался в сына, и отец учил его, что не пером единым, меч и топорик тоже пригодятся...
Самый страшный протест, на который решился юный Клод — это однажды он перекрасил гриву Тиффани в практически белую, оставив прежнюю черноту лишь у самых корней, да укоротил растрёпанную рыжую гриву Гленды. Но это был скрытый протест: родители и за протест-то его не приняли, просто подумали, что сын решил попробовать себя в роли парикмахера. Но не срослось — кьютимарки за это он не получил.
Шли годы. Другие жеребята ходили в походы, шалили, порой мечтали стать Гвардейцами Принцессы Селестии или же превзойти своих родителей в их специальностях...
А Клод по-прежнему играл в куклы, не метя ни на военную службу, ни на должность Главного Столяра. И мечтал, что рано или поздно, но и в его жизни появится такая же храбрая и величественная белокурая Тиффани, которая станет мамой его многочисленных жеребят и любящей верной женой.
И однажды ему повезло. Он был слишком ленив, чтобы записывать истории, которые разыгрывал со своими куклами, но он мог часами рассказывать их окружающим. И нередко его кормили в столовых и трактирах совершенно бесплатно, только чтобы послушать. Ведь эти сказки увлекали. Увлекали слушателей и привлекали новых посетителей. И порой среди слушателей были представители как Эпплвуда, так и театральных кругов. Они считали его неиссякаемым источником свежих идей и новых сценариев. Оставалось лишь записать и затем экранизировать или показать со сцены. Благо — Клод и не думал брать авторские права на свои истории. Как и на персонажей.
Он как раз разыгрывал новую историю, про двух странных детей, Роберта и Аннабель. Жеребёнка похитила повелительница Виндиго, холодная, равнодушная и в сверкающей ледяной короне, и унесла в свой кристальный замок далеко-далеко на севере. А кобылка отправилась в длинное и невероятное путешествие, чтобы найти и освободить своего друга. На пути её ждали многочисленные опасности: то ниппонская старушка заманила её в свой волшебный сад, где выращивались ею страшные цветы, всякие там растрёпанные тюльпанки и высокомерные нарцисты, то пыталась Аннабель попросить помощи в королевстве котов, но ничего бы у неё не получилось, не помоги ей правитель-ворон из птичьего королевства, то её сперва ограбили, но затем помогли ей, пираты-зебры, причём капитан зебр её ограбил, лишив кошачьей колесницы, а ученик капитана дал ей свой кораблик, чтобы быстрей до своего Роберта добралась бы. И не простой кораблик, как у остальных зебр, а летающий. Помогали и яки ей, и алмазные псы. В конце, разумеется, детишки встретились, Аннабель сняла чары с друга и они вместе своей дружбой и горячими сердцами растопили Виндиго и с хэппи-эндом вернулись в родной Понивилль. Из этого могла бы получиться неплохая история ко Дню Горящего Очага, если хоть кто-то из слушателей запишет услышанное, разумеется.
Так вот, всё время, которое он рассказывал эту сказку, одна милая понечка не сводила с него глаз. Синяя, как он сам, и белогривая, как его Тиффани (да-да, именно как Тиффани: её грива была крашена в белый цвет, и лишь у корней было заметно, что в оригинале она — тёмно-зелёная).
Когда всё закончилось и слушатели стали расходиться, она купила две чашечки кофе и одну протянула рассказчику. Он поблагодарил, хотя мысленно и отметил, что леди скуповата: только на два кофе её и хватило. К счастью — Джо (а в этот раз Клод рассказывал свою историю именно в его пончиковой) вручил единорогу полную тарелку пирожных.
— "Королева возложила на голову своего старшего сына золотую корону, украшенную рубинами, и набросила на его плечи горностаевую мантию. Она провозгласила его королём, а он, поклонившись своим верноподданным, тотчас же убежал проверить, не осталось ли в королевском буфете пирожных", — сказал сам себе Клод. — Неплохой кусочек для новой истории про юного короля, у которого целая куча братьев и сестёр и который мечтает спихнуть бремя власти на них и стать, к примеру, музыкантом. Странствующим. Но это у него так и не получится, потому что он среди них всех — старший.
— Хотела бы я услышать эту историю, — улыбнулась белогривая кобылка.
— Так в чём вопрос? Как допридумается — расскажу...
— А с Аннабель и Робертом познакомишь? Я ведь так понимаю — это твои друзья, про которых ты и сочинил сказку?
— Друзья, — согласился сказочник. — Только вот они у меня дома, а живу я не тут. В Понивилле.
Сказал и сжался, ожидая что-то типа "А-а-а, провинциал... Фу таким быть!"
Но вместо этого услышал искренне-заинтересованное:
— Понивилль?! Закрытый посёлок у самой границы Вечносвободного?! Да ты ещё круче, чем я думала!!! В гости приглашаешь?
— А-а-а... когда? — опешил жеребец.
— Да прямо сейчас! Чего откладывать? — он явно ожидал другой ответ, и потому промямлил:
— Ну, это далеко... Поездом ехать и ехать... Пошли на вокзал?
— Да ну его, вокзал! Пошли пешком, хоть поговорим!
Они проговорили всю дорогу, которая заняла не один час. Теперь он знал, что она не из жадности лишь две чашечки кофе взяла. Просто она на мели. Её театр разорился, а последние деньги ушли на выходное пособие актёрам: она выплатила всё честно, до последнего бита. И осталась с той самой монеткой, что и пошла на кофе. Потому и в дорогу так легко собралась — просто нечего было с собой брать. Что на ней — то и её.
— Знала б я тебя раньше — мы бы, может, и не прогорели б. Потому что твои истории необычные, интересные... Как эпплвудские фильмы про Рыцаря Чаки!
— И с Чаки я тебя тоже познакомлю... А что, кто-то уже снял про них с Тиффани кино?!
— И не одно! Уже восемь картин! Так и про Чаки ты придумал?! Точно не прогорела бы с твоими сказками! А то эта унылая история про Царствие Дискорда, очередная история про одно и то же...
— И чем же так уныл Дискорд? — с искренним непониманием поглядел в её глаза толстячок:
— За горами, за морями,
Где холодный дует норд,
Освещает фонарями
Замок дедушка Дискорд*.
Путник зря его боится
И обходит стороной,
Любит дядя веселиться,
Он могучий, но не злой.
Пусть не любит он порядок,
Но не даст вам заскучать,
Обожает жеребяток
Мармеладом угощать.
Сделать дождь из шоколада,
Превратить лужайку в торт,
Попросить лишь только надо —
Сможет сделать всё Дискорд.
Кексы вырастут на ёлках,
Рыбы будут громко петь,
Зайцы напугают волка,
Станет бабочкой медведь.
Чудеса ему под силу,
Он не знает неудач.
Он хаотик очень милый,
В волшебстве Дискорд — силач!
— Ого, — прервала наконец-то пятиминутное молчание ошарашенная театралка. — Добрый приколист, а не хтонический злодей! На это бы зритель галопом понёсся!.. Давно сочинил эту поэму?
— Здесь и сейчас. Импровизация на месте.
— О-бал-деть!
Ещё больше она обалдела, когда увидела и поняла, что сказочные друзья Клода — это куклы, те, с которыми он играл с детства, и те, которые появились у него позже...
Но это лишь прибавило ему шарма в её глазах.
Глава 2
Ночь подходит к середине,
И поёт нам счастья птица.
Только знаем: нам отныне
Невозможно разлучиться!
©"Сны в Унутрии"
Три года прожили они в Кантерлоте, в крохотной квартирке в одном из домов в конце Фаирсан-Стрит.
Поженившись ещё в Понивилле, через неделю после знакомства, сказочник и театралка перебрались в её кантерлотскую квартирку. Подальше от родителей Клода. То ли чтобы не стеснять их ещё одной пони в доме, то ли чтобы не слышать их шепотки о "двух бездельниках, один в куклы играет дома всю жизнь, другая в жизнь играет на сценах, как дома..."
После этого глаза белогривой красавицы становились влажными, и Клод бросался её утешать...
Он просто обожал глаза своей любимой, сиреневые и распахнутые навстречу миру, готовые умиляться и внимать чуду, и потому последней каплей в череде оскорблений стало мамино:
— Ишь ты, молодится сама, а глаза — старухи!
Да, порой и Клоду казалось, что за фиалковым взглядом проглядывает глубина и мудрость веков. Но разве это старость? Такие же мудрые глаза у Принцессы Селестии. А кто бы решился назвать Солнечную Пони старухой?!
Квартирка была не особо большой, но места хватало и на двоих, и на всех переехавших с ними кукол. А ещё с первой же прибыли стандартный комплект из диванов, столов и стульев дополнился настоящей старинной конторкой, покрытой некогда чёрным лаком, ныне наполовину облезлым от солидного возраста сего изделия. На конторке постоянно валялись чистые свитки и две-три полностью заправленные чернильницы с набором острозаточеных перьев. И там же на краю восседал плюшевый Роберт в жеребячьем матросском костюмчике, сжимающий в объятиях свою плюшевую игрушку, то ли пёсика с лохматой башкой, то ли вусмерть перепуганного льва, ищущего спасения у храброго дитёнка...
Первая прибыль... Или, как сказала его дражайшая супруга — "Твой первый законный гонорар!"
Честно говоря, сперва он даже не понял, где его жена добыла этот немаленький мешочек звонких золотых битов. А когда понял — долго соскребал с пола упавшую от удивления челюсть. Оказывается, она записала по памяти его поэму про Дискорда и отнесла её сразу в книжное издательство и в театральное патентное бюро. Издательство тут же взялось издать "эту детскую книжку" огромным тиражом и привлекло к оформлению лучшую свою художницу. Бюро же выдало авторское свидетельство на "прекрасный литературный сценарий пьесы для молодёжи". И там, и там не скупясь выплатили гонорары, а ещё издатели пообещали десять экземпляров книги с первого тиража, а бюро прописало право первой театральной постановки новой пьесы за её театром!
Десяток книг принесли уже через неделю, с новым мешочком битов: первый тираж разлетелся в полдня и издательство покупало право издания второго тиража.
А потом было и третье издание, специально для малышей напечатанное не на бумаге, а на толстенном картоне, чтобы юные шаловливые копытца не сумели бы его порвать или помять. И художница детского издания была уже другая, сделавшая цветастые яркие иллюстрации. Но Клод всегда дорожил экземпляром из того, первого тиража, с филигранными гравюрами Санты Джон, которая затем проиллюстрировала ещё множество его книг, а когда он просил её автограф — оставляла подписью силуэт смешливого и задорного Белого Дракона.
Большая часть первого гонорара пошла на окончательный выкуп помещения театра в полную собственность супругов, и теперь небольшой, но уютный театр на Фаирсан-стрит недалеко от входа в Замок Селестии никто уже не мог у них отобрать!
Надо ли говорить, что премьера новой пьесы прошла с аншлагом! И трудно сказать, кто был более счастлив — юные зрители, автор стихов, директриса театра или актёры и работники сцены и закулисья, к которым вернулись их рабочие места.
С тех пор на конторке не переводились чистые свитки. И как только Клод начинал рассказывать очередную свою историю, его жёнушка подхватывала телекинезом перо и начинала быстро, чтобы ничего не потерять, записывать услышанное. А потом долго и кропотливо разбирала свои летящие каракули, переписывая текст набело, и по ходу иногда чуть-чуть редактируя. Но не смысл, не сюжет, а просто придавая историям больше литературных оборотов.
Пересказывал Клод и ранние свои истории. И новые сочинял. Ему всегда казалось, что куклы сами шепчут ему о своих приключениях, только вслушивайся и запоминай!
Первой после "Дедушки Дискорда" легла на листы история про жеребят и Повелительницу Виндиго. И на этот раз записавшая сказку понесла историю издателям не самостоятельно, она с трудом потащила стесняющегося Клода на улицу Звездочётов, прямиком в главный офис «Кэрли Филли».
Там оказалось на удивление не страшно, да и главный редактор общалась в ним уважительно...
С тех пор частенько Клод самостоятельно заносил туда записанные супругой свитки, хотя нередко ходили в издательство и вдвоём. И лишь в редких случаях, когда накатывала хандра оттого, что не срастались придуманные эпизоды в целую историю, и толстячок никуда не желал выходить из квартиры и сидел, опершись спиной о конторку, почтенная директриса театра сама шла к Picky Cut с новой историей от мужа.
Но чаще в таких случаях она предпочитала никуда не ходить, быть рядом, с пером и пергаментом наготове, и записывать даже случайно оброненные любимым фразы, так и остававшиеся чаще всего сами по себе, без продолжений.
Так прошёл первый год. Сейчас у Клода была очередная краткосрочная хандра, и он бубнил себе под нос:
— Забавный получился бы герой, который задавал бы постоянно вопрос: "Что общего у ворона и конторки", не зная на него ответ. А всё просто: оба чёрные и у обоих есть перья! Ну — и перевернуть вверх ногами нельзя — падают!
Жена записала и улыбнулась, но вслух не захохотала, предпочитая не отвлекать мужа от творчества. Но он сам обернулся к ней:
— Или история про волшебника-аликорна, влюблённого в прекрасную смертную кобылку. Только представь его монолог: "Спи, родная моя. Я, на свою беду, бессмертен. Мне предстоит пережить тебя и затосковать навеки. А пока ты со мной и я с тобой — с ума можно сойти от счастья. Ты со мной. Я с тобой. Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут так, будто они бессмертны: смерть иной раз отступает от них. Отступает! А вдруг ты и не умрёшь, а превратишься в плющ, да и обовьёшься вокруг меня, дурака. А я, дурак, обращусь в дуб. Честное слово. С меня это станется. Вот никто и не умрёт из нас, и всё кончится благополучно. А ты сердишься. А ты ворчишь на меня. А я вон что придумал. Спи."
— Это будет грустная история... — вздохнула единорожка... — Потерять и затосковать навеки...
— А ещё когда-то этот Волшебник гулял по лесу и встретил молодого древолка. Голова лобастая, глаза умные. И, шутки ради, превратил его в пони. Он не любил принцесс, считая, что все они вздорные и капризные, и потому наложил такое заклинание: когда древолка поцелует принцесса — он расколдуется и станет сам собой.
— Бедная девушка... Она же перепугается! — вздохнула не упускающая пера единорожка.
— А потом он встретил принцессу, не зная, что она принцесса. И влюбился. И они чуть не поцеловались... Но тут к ней обратились как к принцессе. Он сбежал, ничего не поясняя, она искала его, узнала его тайну... Закончить надо так, что они всё же поцеловались, но он не превратился назад в древолка, потому что любовь творит чудеса...
— А как будут звать этого поняшу?
— Скраат.
— Странное имя...
— Всё лучше чем Палулукан. Скраатами называли древолков Древние. Жаль, у меня нет куклы с таким именем. Может — потому и не могу придумать историю целиком, а то бы кукла поведала всё недостающее... И в истории про зеленобашенный город Иппо мне тоже кого-то недостаёт. Кого-то важного. Смотри, Роберт попадает в странствующем фургончике в сказочную страну, побеждая злую королеву-колдунью. Встречает соломенное пугало, которое оживает и идёт с ним. И льва. Но пугало мягкое, а лев трусливый... Некому защитить их в дороге. Может, ты предложишь кого?
Кобылка беспомощно пожала плечами, и её бело-зелёная грива волной упала на левое плечо.
— Эх, лунное ты моё деревце, а я так надеялся. Ты записывала все мои сказки. Вдруг, думаю, услышала что-то такое, что и я пропустил?
И в этот момент звякнул колокольчик. Этот простой и незатейливый звук несказанно удивил супругов: механизм звоночка сломался месяца три назад и все, кто посещали их, просто стучали в дверь.
За дверью оказался Тайм Тёрнер, светло-коричневый земнопони из родного Клоду городка.
— Приветствую хозяев! А я тут с приветами и новостями из Понивилля! — радостно сообщил он. — А что такие взгляды странные? Или я не вовремя? Так только скажите, когда будет вовремя, и я прийду в тогда!
— Звонок... — негромко пояснил Клод. — Он поломан.
— Я так и понял, когда он не зазвонил! Я починил его.
— Но... Чтобы починить его, нужно было зайти внутрь...
— Ну да, — качнул взъерошенной гривой гость. — Поэтому я открыл замок, вошёл, починил звонок, вышел, запер дверь и позвонил. А как же иначе?!
— Ты таскаешь полные сумки инструментов?!
— Нет, мне хватает моей отвёртки, — отмахнулся Тёрнер. — А в сумках всякое полезное барахло и несколько подарков для вас!
— Думаю, от чая Вы не откажетесь? — проявила гостеприимство единорожка. — У нас есть элитный, из Седельной Арабии!
— Думаю, он не менее крут, чем кофе из Ниппонии, — кивнул гость, и только толстяку-сказочнику показалось, что в его голосе проскользнул сарказм.
Чай оказался душистым, с жасмином и алой чайной розой, и поражал приятной пикантной кислинкой. Беседа шла неспешно, но много ли может случиться за год в крохотном городке? И вскоре уже Клод узнал, что его мама получила юридическую практику в Троттингеме и вместе с мужем переехала туда на ПМЖ, оставив свой понивилльский дом сыну. Почему папа согласился на переезд — понятно: хороший столяр в любом городе полезен. А вот дом...
— А почему мама дом не продала, а мне оставила? Она ж меня недолюбливает...
— Есть такое. Но она решила, что бедняге, в смысле тебе, собственное жильё не помешает, — пояснил Тёрнер. — Ты ж так и не стал ни столяром, ни нотариусом. А откуда у безработного деньги?
Клод переглянулся с женой и они заливисто расхохотались.
Затем подвели земнопони к книжным полкам, заставленным книгами, самая старшая из которых вышла лишь год назад.
— Может, отсюда? — усмехнулся единорог.
— Ты торгуешь книгами?
— Не-а, мой муж их пишет! — снова рассмеялась единорожка.
— Постойте... — опешил понивиллец. — Так популярный ныне HCA...
— Horse Claude, Autor! — обрадованно подтвердил сказочник.
Земнопони ещё раз пробежался взглядом по всем-всем-всем книгам на полках и присвистнул:
— Гонорары от издательств, театров, Эпплвуда...
— Эпплвуда?! Акстись! Я получаю достаточно за свои книги, чтобы ещё оббирать и киношников! Пусть лучше эти деньги потратят на дополнительные спецэффекты, зрители это просто обожают!
Спустя множество часов, уже прощаясь, Тайм Тёрнер вспомнил и про подарки.
Сперва извлёк из своей сумки массивный стальной кофейник-ночник-будильник, сделанный в виде странной самодвижущейся башни, украшеной рядами полусфер и сужающейся кверху. Из неё торчал маленький металлический вантуз, которым устройство могло колотить по стенке или поставленной рядом кастрюле, чтобы будить хозяев. Правее была рифлёная трубка, из которой в подставленную чашку лился свежезаваренный кофе. А над этими выростами из купола торчал нарост-фонарик с синим огоньком, вполне справляющийся с функцией ночника, и две белые лампочки, смахивающие на торчащие понячьи ушки, и превосходящие по яркости не только свечи, но и квартирные магические светильники.
Следом из сумки он достал новую плюшевую куклу — лежащего на пузе, приподняв голову, поняшу, точную копию самого себя вплоть до кьютимарки в виде песочных часов:
— А это — моя кукла. Её сшила Ферра по моей просьбе, а я дарю её тебе! И да — я наглый, я тоже хочу в твои сказки! А что может быть лучшим приглашением в историю, чем подарить тебе плюшевого меня?
— Уговорил, велеречивый! — рассмеялся сказочник. — И за кофейник спасибо! Ты меня просто спас! Глядя на него, я понял, кого мне не хватает в истории про город с изумрудными башнями: железного героя! Только там он будет не башней и не просто механизмом, а железным пони. Столяром... Или лучше лесорубом, стальным, со здоровенным стальным топором! И звать его будут Дэн Кордрой.