Еще не Принцесса Твайлайт Спаркл и сказка о Темной Императрице Чаепития

1. Пролог

После долгого трудного дня было приятно сесть и выпить чашку коричневой радости. Это был один из таких дней, и кобылка, ответственная за то, чтобы этот день был именно таким, устроилась за столом. Она была небольшого роста, и ее голова едва выглядывала из-за края низкого столика, уставленного атрибутами чаепития.

— Твайлайт, несколько ошибок не означают конец света.

О-о-о, сколько угрюмости в этих глазах. Маленькая Твайлайт была пурпурно-фиолетового цвета, как расстроенная грозовая туча, и в данный момент у нее был соответствующий настрой. Рядом с Твайлайт зарычал Спайк, без слов, и стукнул своими маленькими когтистыми ручками о столик подноса детского стульчика. Бедный маленький Спайк выглядел почти таким же несчастным, как и Твайлайт. Возможно, он был голоден или просто нуждался во внимании.

Что касается постоянного спутника Твайлайт, Смарти Пэнтса, то кукла опиралась на стопку книг, разложенных на столе, и это раздражало принцессу Селестию. Ничего не было сказано — Твайлайт сейчас была слишком раздражена для конструктивной критики, но в какой-то момент она должна была получить урок о том, что на чайном столе должны стоять только вещи, связанные с чаем.

— Я не злюсь из-за ошибки, — пробормотала Твайлайт, раздувая свои маленькие ноздри.

— Тогда в чем же причина такого гнева?

— Я злюсь, что Мундэнсер была лучше меня. Это несправедливо. Я училась усерднее, чем она. Она вообще почти не училась.

Вздохнув, принцесса Селестия вспомнила другую ученицу, в другое время, и ее беспокоил этот гнев, эта обида. Твайлайт была хорошей кобылкой, но иногда проявляла тревожные признаки. Впрочем, гнев Твайлайт не всегда был беспочвенным, и она испытывала сильные чувства, когда ее чувство справедливости было ущемлено. Тем не менее, эти моменты гнева были поводом для беспокойства.

— Ты подумала о том, что чувствует Мундэнсер?

От этого вопроса лицо Твайлайт потемнело. Ее рот открылся, она облизнула верхние передние зубы, а затем рот закрылся, со слабым, приглушенным щелчком зубов. Ее уши покраснели, и принцесса Селестия была почти уверена, что ее ученица приблизилась к точке кипения. Да, Селестия знала, что с этим гневом нужно будет разобраться, но пока что следовало провести урок сопереживания.

— Что ты чувствуешь? — спросила Твайлайт.

— У Мундэнсер, как и у тебя, есть талант к магии. Она одарена, как и ты. Гений редкого порядка, как и ты. Она способна на необыкновенные магические подвиги в юном возрасте… как и ты. И все же, при всем ее очевидном величии, при всем ее таланте, при всех ее амбициях и стремлении — Селестия сделала паузу, чтобы дать Твайлайт время все осознать — Мундэнсер — не моя ученица. Моя ученица. Представь, какое разочарование она испытывает. Подумай о том, как она может быть зла. Быть такой одаренной, как она… быть такой одаренной, как ты. Неудивительно, что ей доставляет удовольствие выставлять тебя напоказ, Твайлайт. Соперничество вполне ожидаемо.

Так расстроенная и огорченная этим откровением, речь подвела бедную маленькую Твайлайт, которая жалобно заскулила. Селестия воздержалась от дальнейших замечаний и ждала, надеясь, что тучи разойдутся и на лицо Твайлайт вернется спокойствие. На другом конце стола взволнованная кобылка закинула одну переднюю ногу на другую, ссутулилась и надулась. Однако были и обнадеживающие признаки. Твайлайт думала. Селестия надеялась, что она думала о чувствах Мундэнсер.

Принцесса положила несколько сэндвичей, пирог, печенье и поставила тарелку перед Твайлайт, которая не сказала "спасибо". Едва заметный намек на улыбку был виден на лице Селестии, когда она готовила свою собственную тарелку, в которой было гораздо больше еды. Это был долгий день, день испытаний, и мысль о другой дорогой ученице не могла не утешить Селестию.

— Почему нельзя все время пить чай? — спросила Твайлайт.

Потрясенная, Селестия пыталась осмыслить внезапную смену темы. Это вызвало воспоминания — нежелательные, неприятные воспоминания — и снова она подумала о своей любимой ученице. Твайлайт перенаправила свое разочарование, направила его на что-то другое, и теперь она смотрела на свое печенье капризным голодным взглядом, поджав при этом губы.

— У тебя самые высокие оценки в классе по планированию и организации, но ты спрашиваешь меня об этом. — После быстрого глубокого вдоха Селестия была немного более подготовлена к тому, чтобы справиться со своей нетерпеливой ученицей. — Время чая — это всего лишь один из многих моментов в течение дня. Чашку чая можно выпить в любое время, например, во время завтрака или обеда. Нет ничего лучше, чем чашка чая во время напряженной учебы, не так ли? Но чаепитие — это перерыв, Твайлайт. Время, когда мы можем перевести дух, успокоиться и медленно перейти к предстоящему вечеру. Эквестрийское чаепитие отмечает этот переход. Время чая иногда называют перемирием между днем и ночью. Смена происходит, когда одно уступает место другому.

За мягкой улыбкой школьной учительницы скрывалось страдание.

— Возможно, стоит рассказать историю, — сказала Селестия, начав разливать чай.

— Я бы этого хотела.

— Спайк, хочешь послушать сказку?

Дракончик немного порычал, задымил, а затем хлопнул своими маленькими когтистыми ручками. Твайлайт казалась немного спокойнее, и пока Селестия готовила чай для своей ученицы, она позволила своему разуму погрузиться в туман недалекого прошлого. Так много всего произошло не так давно, и воспоминания о другой ее ученице все еще были свежи в ее памяти.

Как и шрамы.

— Давным-давно, в волшебной стране Эквестрии…

— Это ужасный способ начать историю.

— Твайлайт. — Селестия сохранила ровный тон, хотя ее бровь сильно приподнялась.

— Да? — Но прежде чем что-то было сказано, кобылка продолжила. — Ну, это так. Если бы я сдавала сочинение с такой вступительной строкой, это не принесло бы мне хороших оценок, и мне бы сказали, что мое сочинение было скучным и не вдохновляющим.

Селестия вздохнула так, что казалось, будто она может сдуться. Твайлайт, конечно, была… уникальной. При всем своем преклонении перед ней, она быстро называла вещи именно такими, какими они были. Да, малышка Твайлайт, безусловно, была уникальна в своем поведении, и, возможно, это было к лучшему. С Твайлайт ничего не скрывалось. Никаких скрытых обид, никаких уловок, все было выложено на стол, несмотря ни на что.

Если бы только еще одна ученица высказала свои разочарования до того, как они превратились в проблему…

— Давным-давно, в волшебной стране Эквестрии, жил единорог, обезумевший от власти, и она провозгласила себя Императрицей Чаепития. По ее указу каждый час каждого дня должен был быть чаепитием. Это не так хорошо, как может показаться, и поэтому другому единорогу было поручено положить конец ее гнусным замыслам. Маленькая храбрая кобылка-единорожка, впрочем, не маленькая кобылка. Она скоро станет кобылой, эта кобылка, и звали ее Сансет — а знаете, мы будем звать ее Санни, потому что она больше всего запомнилась своим солнечным нравом. Санни была ученицей одной принцессы Селестии, мудрой и доброжелательной правительницы с большой репутацией.

— Это немного теленовелла…

— Твайлайт Спаркл, это вступительная экспозиция, она должна быть телевизионной. — Нахмурив брови, Селестия поставила перед Твайлайт чашку с чаем и блюдце, а затем взяла паузу, чтобы подумать, что делать со своей ученицей, одновременно думая о другом. Она подумала о том, чтобы сказать Твайлайт, что никто не любит всезнаек, но она знала, что ее ученица, скорее всего, ответит, что именно за то, что она всезнайка, ее и выбрали.

Эта маленькая задиристая всезнайка была именно такой кобылкой.

— Можно подумать, что мудрый и доброжелательный правитель с большой репутацией знает, как правильно начать рассказ.

— Твайлайт Спаркл…

— Да?

— Ешь. Свое. Печенье.

— Да, принцесса Селестия. — Как по команде, она запихнула в рот все печенье — и воцарилась благословенная тишина, не считая звуков жевания.

Уроки сопереживания должны изменить ситуацию. Они должны были. Воспоминания о прошлых неудачах преследовали Селестию, и, оказавшись между прошлым и настоящим, она старалась, чтобы сожаления не запятнали ее нынешних стараний. Твайлайт почти наверняка была Той Самой. Неудача была просто исключена. Да, ситуация с Мундэнсер была случайной. Твайлайт можно было вывести из состояния задумчивости, и она научилась бы сопереживать. Это могло бы изменить ситуацию.

Уже сейчас Твайлайт проявляла удивительную эмпатию к Спайку, а ведь он даже не был пони. Оптимизм Селестии рос, и хотя в голове у нее было неспокойно, надежда вернула ей спокойствие. Подняв чашку, она отхлебнула чай и задумалась о том, как лучше начать свой рассказ, причем с молчаливого согласия Твайлайт. Печенье было исключительно вязким и довольно большим, так что оно могло занять ее на некоторое время.

— Давным-давно жила-была пони, которая любила надевать пижаму в постель, и ее очень любил ее учитель, который сделал несколько пижам, чтобы у них было что-то общее, о чем можно было поговорить и поделиться…

Примечание автора:

Ну вот, снова, уважаемые читатели…

2. Ангст

— Эта пижама с утятами действительно выглядит мило.

Сансет Шиммер потратила мгновение на гимнастику для лица, впечатляющий акт, который закончился тройным восклицанием. Селестия позволила себе улыбнуться; уже некоторое время ее ученица была слишком взрослой, чтобы произносить слово "милый" в непосредственной близости от нее — и все же она все еще носила глупые пижамы. Да, Сансет взрослела, но при всей своей кажущейся взрослости она оставалась жеребенком, когда дело касалось большинства вещей.

— Завтракай и поторопись. Тебе нужно успеть на поезд.

— Поезд? — В голосе Сансет отчетливо слышалось подростковое нытье.

— Есть проблема. У тебя есть задание. Пожалуйста, не мешкай, ведь нужно многое сделать, а времени на это мало. — Селестия распахнула шторы, чтобы впустить немного солнечного света, и проигнорировала болезненный стон своей ученицы. — Через час у тебя будет покраска.

— Покраска? Зачем?

Стоя у окна, Селестия повернула голову и устремила взгляд на Сансет. — Для миссии, конечно. Сансет, я не хочу, чтобы ты шла в качестве моей ученицы. Тебе нужно поработать над своими навыками дипломатии, и я чувствую, что это будет слишком легко, если ты пойдешь и используешь свой авторитет. Так что для этого я не хочу, чтобы ты была узнаваема.

— Это глупо…

— Юная леди, вам нужно поработать над своими навыками дружбы. Не все нужно решать с помощью грубой силы. Хитрость и вероломство, хотя они имеют свое место, не должны быть единственным, что вы пробуете. Итак, вы собираетесь перекраситься, взять псевдоним, а затем полагаться на обаяние и смекалку, чтобы добиться всего. Никаких требований или разглагольствований о том, что ты моя ученица. Это сделает тебя слабой, Сансет. Придумывай творческие решения! Заводи друзей!

— Дружба кажется бессмысленной, — возразила Сансет. — Пони должны быть послушными. Попытки быть милой кажутся мне пустой тратой времени. Я не должна уговаривать и делать приятное только для того, чтобы выполнить свои обязанности. Какой смысл быть твоим учеником, если я не могу распоряжаться своим авторитетом? Какой смысл иметь власть?

Селестия напомнила себе, что Сансет вступает в трудный подростковый возраст. Ученики всегда становились хуже, когда наступал подростковый возраст. Для Сансет это было особенно плохо, но не все было потеряно. Сансет, ее самая дорогая, самая любимая ученица, должна прийти в себя. Этот урок пойдет ей на пользу.

— Стой… подожди.

— Да, Твайлайт?

— Как Санни Саншайн должна заводить друзей, если не будет собой? Разве это не ложь?

Губы Селестии дрожали всего в нескольких дюймах над краем ее чашки.

— Санни Саншайн выступает в роли шпиона! — закричала маленькая Твайлайт. — А шпионам нельзя доверять. Со шпионами нельзя дружить. Остерегайся шпионов и Пай, потому что и те, и другие застанут тебя врасплох.

— Твайлайт, дорогая. — Селестия отпила чаю, набралась терпения и задумалась о том, как объяснить это так, чтобы было понятно такой юной, как Твайлайт. — Дело в том, Твайлайт, что Санни Саншайн научится дипломатии и такту, которые являются жизненно важными элементами для дружбы. Быть моей ученицей дает пони определенное чувство власти и авторитета. Я не хочу, чтобы она воспользовалась этим и обошла ценный урок.

— Но… это же как… ложь.

— Нет, Твайлайт. Не ложь. — После попыток и неудач Селестия не знала, как это назвать и как это объяснить. Это не было ложью, но это было обманом. По крайней мере, в некотором смысле. Это было коварно. На самом деле, это был тот самый вид коварства и вероломства, которого Селестия хотела, чтобы Санни Саншайн избегала, раз уж она об этом подумала. Все ради того, чтобы преподать урок. Селестию осенило, что, возможно, была допущена ошибка.

— Иногда, иногда мы делаем странные вещи, которые не всегда имеют смысл, ради урока, — сказала Селестия, не зная, пытается ли она убедить себя или свою ученицу. — Что касается Санни Саншайн, то она… на какое-то время перестала учиться. Когда пришло время для миссии или для того, чтобы что-то сделать, она не умела взаимодействовать с пони. Она приходила, объявляла, что она моя ученица, а потом требовала, чтобы все было сделано, чтобы не навлечь на себя мой гнев. Это вредило ей, Твайлайт. Лишало ее необходимых жизненных навыков. Она не научилась нормальным, здоровым способам побуждать пони делать то, что нужно, а полагалась на угрозы и принуждение.

— О. — Чашка Твайлайт слегка дрожала, но, похоже, ей не грозило ее уронить. — Значит, это как если бы мой старший брат командовал мной и говорил, что это потому, что мама и папа так сказали.

— Да, Твайлайт. Очень похоже на это.

— Я понимаю, — сказала кобылка. Ее голова покачивалась вверх-вниз, а пушистый подбородок едва не задел чашку с чаем.

— Я рада.

— Мой брат, когда командует мной, он на самом деле не злой. Он просто старается быть хорошим старшим братом. Мама и папа доверяют ему, и он всегда беспокоится об этом доверии. Иногда он говорит со мной об этом, и хотя я не всегда понимаю, но стараюсь слушать. — Затем Твайлайт улыбнулась и добавила, — он становится немного строгим, когда дело доходит до лексических карточек.

— Шайнинг Армор понимает важность красноречия. Из него выйдет прекрасный дипломат. И его упорная работа окупилась… Ты так хорошо говоришь, Твайлайт… Как я могла не взять тебя в ученицы?. — Она увидела, как засияла ее ученица, и Селестия почувствовала себя лучше. Твайлайт хорошо реагировала на похвалу, лесть и добрые слова.

Благодаря этому ею было легко управлять.

— Зеленый — великолепный цвет для тебя.

Селестия сразу же увидела, что ее любезная лесть не возымела желаемого эффекта. Сансет довольно сильно ощетинилась, а ее губы скривились в довольно неуважительном оскале. Слов не было сказано, но они и не требовались, чтобы передать то, что она чувствовала, и Селестия прекрасно поняла, что хотела сказать ее ученица.

Сансет Шиммер была прекрасного оттенка зеленой морской пены, а ее огненная грива теперь была приглушенных оттенков бледно-желтого и приглушенного пастельного голубого. Селестия выбрала эти цвета специально, потому что они не были агрессивными, горячими, а скорее теплыми, дружелюбными. Добрые цвета, которые, по ее мнению, делали ее ученицу более доступной. Маленькие пони были возбудимыми существами, и иногда слишком яркие цвета пугали их.

Маленькие пони порой были самыми глупыми существами.

— Вы отправитесь в Слипи Крик, шахтерский городок недалеко от Талл Тейла. Эта часть страны известна плотоядными ивами, так что остерегайся их. Ты еще не сталкивался с ними, моя ученица, поэтому внимательно слушай, что я тебе скажу. Ивы выглядят безобидно, но если ты подойдешь слишком близко, то окажешься в смертельной опасности. То, что кажется листьями, на самом деле крошечные летающие существа, жаждущие крови. Ива служит своеобразным ульем. Почуяв добычу, существа-листья улетают в поисках плоти, которую они приносят обратно к стволу ивы, чтобы использовать в качестве удобрения. Обычно существа-листья охотятся на птиц и диких животных, но могут напасть и на пони, если те подойдут слишком близко.

— Да, да, я понимаю. Если плотоядная ива будет угрожать мне, я сожгу ее дотла.

Поджав губы, Селестия попыталась выразить свое недовольство, ничего не сказав.

— Что? — потребовала Сансет.

— Плотоядные ивы — жизненно важная часть экосистемы, Сансет. Они прекрасны. Когда листоеды устраиваются на ночлег, ветви поникают от их веса, и дерево становится очень похожим на плакучую иву. — Нахмурив брови, Селестия поборола желание прочитать нотацию своей сварливой ученице. — Ты должна научиться ценить такую красоту, даже если она опасна. Если уважать плотоядные ивы, то они безвредны.

— Да, я поняла. А сейчас, что я делаю? Надеюсь, не осматриваю ивы?

Хотя отношение ее ученицы осложняло дело, Селестия сохранила самообладание:

— Сансет, подробности в лучшем случае отрывочны. Местный единорог сошел с ума. Кажется, ее зовут Надир. Теперь она называет себя Императрицей Чаепития и объявила, что каждый час каждого дня — это время чаепития. Она захватила Слипи Крик, насколько я понимаю. Город теперь в заложниках у ее прихотей.

— Так что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила Сансет.

— Сделать? — Губы Селестии сложились в букву "О", а ее крылья взъерошились по бокам. — Я хочу, чтобы ты помогла этой бедной кобыле. Я уверена, что ей почему-то больно. Будь добра к ней. Подходите к ней с осторожностью. Заслужи ее доверие, если сможешь. Будь нежной, доброй и постарайся быть хорошей пони, какой я тебя знаю. Посмотри, что ты можешь сделать, чтобы облегчить ее страдания. Уговорите ее обратиться за помощью. Если сможешь, убеди ее прийти ко мне. Я чувствую, что… она… обеспокоена. В ней что-то есть, но я не могу понять, что это может быть.

— Разве это не дело стражи? — Сансет казалась теперь раздраженной. — Мне кажется, что это пустая трата времени. Я теперь опытный волшебник… зачем я это делаю?

— Потому что я хочу, чтобы ты была не просто искусной волшебницей, Сансет. Ты — моя ученица. Мой ученик. Мой протеже. У тебя бесконечный потенциал, мой ученик, и я хочу для тебя самого лучшего.

— Если ты хочешь, чтобы ее привели к тебе, я могу сделать это с гораздо меньшей суетой. Просто прокрасться и устроить засаду…

— Нет! — Слишком поздно Селестия поняла, что повысила голос. Успокоившись, она попробовала снова, на этот раз более низким, более вежливым тоном. — Нет, Сансет. Никаких засад. Никакого коварства. Никакого вероломства. Никакого подлого воровства. Будь мягкой, будь доброй, будь щедрой. Смех — это тоже хорошо.

— Все это звучит бессмысленно. Я могла бы изучать магию. Развивать себя. А не прислуживать какому-то сумасброду, который считает, что каждый день следует пить чай.

Теперь ее ученица дулась, и Селестия почувствовала, как горячая колючка разочарования пробежала по ее шее. Подростковый возраст оставил в Сансет темную, бунтарскую полосу, которая вызывала тревогу и беспокойство. Такой гнев… такой холерический нрав. Но Селестия была уверена, что это лишь этап, и что он пройдет. Ей просто нужно набраться терпения.

— Какой смысл иметь всю эту силу, если я ничего не могу с ней сделать? — Сансет теперь скулила, и ее уши были прижаты к голове. — У меня больше магии, чем я знаю, что с ней делать, а мне не разрешают ничего с ней делать! Кому нужна дипломатия, когда я могу просто заставить пони делать то, что я приказываю. Заклинания послушания приносят результаты. Это эффективно, и время не тратится впустую. Это время можно потратить на учебу или самосовершенствование.

Хотя Селестия была глубоко разочарована, она изо всех сил старалась скрыть это:

— Сансет, — начала она нерешительно, — что бы ты почувствовала, если бы я заставила тебя делать то, что я хочу, не обращая внимания на твои чувства?

— Разве ты не делаешь этого в любом случае? — ответила Сансет.

Прикусив язык, Селестия подавила свои гневные слова, а затем спокойным, размеренным тоном ответила:

— Сейчас я придерживаюсь дипломатии и такта. Хочешь ли ты, чтобы я использовала заклинание послушания, чтобы заставить тебя подчиниться? Тебя это устроит?

— Нет. — Сансет выплюнула это слово, бросив вызывающий взгляд. — У меня есть власть. Имея власть, я заслуживаю большего. У меня достаточно власти, чтобы править. Я могу заставить других делать то, что должно быть сделано, если вы только позволите мне. Сколько Эквестрии должно развалиться, прежде чем ты одумаешься и позволишь мне сделать то, что нужно, чтобы восстановить порядок? Я могу сделать то, чем ты брезгуешь. И дела пошли бы лучше, чем сейчас.

Сансет уклонилась от вопроса. Хуже того, ее уловки, ее уход от сложного вопроса наводили на мысль о чудовищных поступках — верный отвлекающий маневр, если таковой вообще существовал. Селестия не знала, с чего начать, что делать. Возможно, дела обстояли несколько хуже, чем она опасалась. Но ей нужно было время, чтобы подумать, а Сансет, очевидно, нужно было время, чтобы остыть.

Возможно, нужен был урок терпения. И урок сопереживания. Сансет была слишком сосредоточена на результатах, на успехе, и слишком мало внимания уделяла методам, этике и морали. После возвращения Сансет она будет вновь уделять внимание этим вопросам. Это был лишь этап, попытка, и, как и многие другие тревожные вещи, он пройдет. Селестия должна удвоить свои усилия; Сансет, пони с необыкновенным потенциалом, стоила того.

— У меня есть список руководящих принципов миссии, которые ты должна изучить, и я взяла на себя смелость вложить их в твои билеты на поезд. Поторопись и отправляйся на вокзал. Я верю в тебя, моя ученица, и знаю, что ты меня не разочаруешь.

Какие бы слова ни произнесла Сансет, они вырвались наружу.

— Сансет Шиммер…

— Что? — огрызнулась она в нетерпении.

— Я очень тебя люблю. Пожалуйста, не забывай об ивах.

— Да, как скажешь. — Медленный смешок Сансет выдал ее истинные чувства. — Если бы ты любила меня, ты бы не тратила мое время. Это бессмысленно. Бесполезно. Это отвлекает меня от учебы.

— Иди, Сансет… и удачи.

Ничего не сказав, Сансет унеслась прочь, топая на каждом шагу.

Примечание автора:

Итак, вы, возможно, спросите:

— Почему на рассказе с рейтингом E стоит тег "Темный"?.

Что ж, я вам отвечу. Я не уверен, нужен он или нет. Это темная история. Не мрачная, не жуткая, не страшная, но определенно темная. Но я бы хотел получить отзывы о том, оправдан ли этот тег… когда история немного продвинется. Кроме того, это экспериментальный рассказ, я пробую несколько новых вещей, поэтому мне бы хотелось услышать, что вы думаете.

Спасибо. Я надеюсь, что мы взаимно насладимся этим совместным путешествием.

3. Право

Сансет Шиммер оказалась в неизвестном месте, которое было совсем не тем, где ей нужно было быть. Поезд остановился здесь, и теперь его готовили к возвращению в Талл Тейл в обратном направлении. Раздраженная, рассерженная и сытая по горло всем, что жизнь сделала с ней, Сансет обратила свой гнев на начальника станции, единственного, одинокого пони, работавшего на этой жалкой остановке, которая даже не была настоящей железнодорожной станцией.

— Мне нужно быть в Слипи Крик, — сказала она, почти крича.

— Не могу, — ответил начальник станции, его голос был усталым и измученным.

— А почему бы и нет? — потребовала Сансет. — И еще, где я нахожусь? Что это за место?

— Это Уиллоу Крик. Осторожно, ивы, мисс. Вы не можете пойти в Слипи Крик, потому что какая-то пони разрушила рельсы. Город отрезан. Какой-то единорог в той стороне сошел с ума. Я бы на вашем месте туда не ходила. Чокнутые единороги опасны. Без обид.

Несмотря на его слова, Сансет почувствовала себя оскорбленной.

Находясь на грани взрыва, она еще раз попыталась передать тот факт, что ей нужно куда-то попасть, и постаралась сдержать свой голос до разумного уровня:

— Ну, мне нужно туда. Мне нужно, чтобы кто-то отвез меня туда. У меня был билет туда, и я не получаю того, за что заплачено. Поэтому, как начальник станции, вы должны организовать для меня способ попасть туда.

— Мисс, — ответил начальник станции в усталой манере служебных пони, которым приходится терпеть необоснованные требования, — Валите уже отсюда.

— Что? — Почти вскрикнув, Сансет недоверчиво уставилась на пони, который ей отказал. Прошло несколько секунд, но потом она вспомнила, что неузнаваема. Она не была Сансет Шиммер, ученицей принцессы Селестии… она была Сибриз, или Сифоам, или что-то еще, имя, которое она никак не могла вспомнить.

Начальник станции, пегас, вздрогнул от ее дерзкой, гневной вспышки. Его губы были сжаты, перья тщательно взъерошены, и он поднял голову:

— Меня уже тошнит от вас, единороги, которые приходят сюда и думают, что вы здесь хозяева, или что вы главные только потому, что у вас есть рог. Одна кобыла, та, что называет себя Императрицей, однажды пришла сюда и устроила настоящий беспорядок в нашем городе. Увела всех наших единорогов красивыми словами и ушла. Что-то о вечном чаепитии. Теперь у нас тяжелые времена. Доброго дня, мисс.

Прежде чем Сансет успела ответить, начальник станции развернулся, зашагал прочь, проскользнул в дверь крошечного домика, служившего ему кабинетом, и захлопнул за собой дверь. Она подумала о том, чтобы сорвать дверь прямо с петель; она могла бы это сделать, это было бы легко, а затем заставить наглого начальника станции подчиниться. Как он смеет разговаривать с ней в таком тоне! Кем он себя возомнил?

Затем, более аналитическая часть ее мозга обратила ее внимание на важный факт: Надир пришла в это место, где бы оно ни находилось, и переманила местных единорогов. Это… это настораживало. Неужели она имеет дело с превосходством единорогов? Бросив взгляд на дверь начальника станции, она взяла паузу, чтобы переварить эту новую информацию. В ее миссии ничего об этом не говорилось, и она задалась вопросом, знает ли ее наставница, принцесса Селестия, об этом событии.

Совершенно без предупреждения ярость покинула ее, сменившись странным, жутким спокойствием.

Возможно, если бы она была немного дипломатичнее, она могла бы узнать немного больше. Но теперь было уже слишком поздно. Ей нужно было куда-то идти, и чем скорее она закончит это дело, тем скорее сможет вернуться домой и продолжить изучение мета-харизматической магии. Чтобы выполнить задание, ей нужно было попасть в Слипи Крик, и, похоже, единственным логичным способом добраться туда было идти по путям.

А может, там была дорога.

В любом случае ей предстоял долгий путь, и лучше всего было начать его сейчас.

— Спайк! Нет! Не ешь чайную чашку!

Выйдя из задумчивости, Селестия быстро переключила внимание на Спайка, который действительно ел чашку. Он откусил край и теперь задумчиво хрустел, пока бедная Твайлайт махала копытами, чтобы он остановился. Махание копытами не произвело особого эффекта, и Селестия ждала, что будет дальше. Выйдет ли Твайлайт из себя, как она иногда делала? Станет ли это временем для импровизированного урока?

— У тебя были драгоценные камни, Спайк. Много. Зачем было есть чайную чашку?

Нет. Никаких признаков вспыльчивости Твайлайт, только терпеливая покорность. Это было хорошо. Спайк уже многому научил Твайлайт, возможно, в первую очередь терпению. Твайлайт опустила копыта, поджала тонкие губы и посмотрела на Спайка своим лучшим взглядом старшей сестры — выражение, которое было хорошо знакомо Селестии.

Ей было больно это видеть, хотя она никак не показала этого.

— Твайлайт, дорогая, Спайк всеяден. Ты понимаешь, что это значит?

— Он ест все, — ответила кобылка, выдохнув эти слова, как бы смиряясь с покорностью. — Игрушки, драгоценные камни, мое любимое одеяло, а теперь еще и чайные чашки.

— Ты сердишься? — спросила Селестия.

Твайлайт замешкалась и не ответила сразу. Казалось, она размышляла, возможно, прикидывая, удастся ли ей схитрить или даже откровенно солгать. Такое случалось нечасто, но случалось, и Селестия это прекрасно понимала. Настоящая хитрость заключалась в том, чтобы выяснить, почему это происходит, что побуждает к таким редким случаям, а затем исправить это.

— Немного, — сказала Твайлайт тоненьким голоском.

— Это всего лишь чашка, Твайлайт.

— Он съел мое любимое одеяло.

— Твайлайт, ты когда-нибудь задумывалась о том, почему он так поступает? Как ты думаешь, что движет дорогим Спайком?

— Голод? — быстро сказала Твайлайт, не тратя много времени на размышления.

— Ты сама сказала, он только что съел несколько драгоценных камней.

— Ох. — Надув губы, Твайлайт опустилась на стул, и, почти спрятав лицо под краем стола, с озадаченным выражением смотрела на своего дракона-компаньона.

Тем временем Спайк снова осторожно откусил от чашки с чаем и сидел, похрустывая.

Потягивая чай, Селестия задумчиво наблюдала, как ее ученица размышляет. Твайлайт была явным мыслителем, и если смотреть внимательно, то можно было увидеть, как в ее голове вращаются шестеренки. Спайк, каким бы детенышем дракона он ни был, был лучшим учителем Твайлайт, и Селестия не возражала, чтобы он был вторым. Детеныш дракона мог многому научить, и прямо сейчас урок шел полным ходом.

С сожалением она подумала о другом ученике, которому этот урок мог бы пригодиться.

Пока Твайлайт боролась со своими мыслями, Селестия, никогда не страдавшая от скуки, думала о каламбурах. Ей не особенно нравилось думать о каламбурах, но время от времени они случались, и, несмотря на свой возраст, она могла быть довольно умной, когда дело касалось наказания. Пока Твайлайт размышляла, Селестия придумала умный каламбур: ученик, который только и делает, что сидит на диване и целыми днями размышляет о больших мыслях.

Мыслителя можно было бы назвать… замыслятор.

Она старалась скрыть ухмылку, чтобы не выдать своего внутреннего веселья.

— Мне ничего cказать.

— Ты ничего не понимаешь. — Мягкая поправка Селестии была быстрой и не содержала ни следа разочарования. Маленькая Твайлайт не всегда добивалась успеха в своих глубокомысленных начинаниях, но она старалась, и это было важно.

Не потребовалось много времени, чтобы придумать подходящий пример:

— Твайлайт, моя любимая ученица, понравилась ли тебе брокколи, когда ты попробовала ее в первый раз?

В ответ Твайлайт пожала плечами, а ее взгляд остался на Спайке:

— Я не знаю. Я не помню.

— Твайлайт, иногда нужно что-то съесть, чтобы понять, нравится ли тебе это. Для Спайка все съедобно. — Селестия взяла паузу, чтобы обдумать, что сказать дальше. — Возможно, если бы ты взяла на себя более активную роль в помощи ему. Дай ему что-нибудь попробовать. Поговори с ним. Проводи время со Спайком и учи, что можно есть, а что нет. Так же, как твоя мама делает это с тобой.

— Папа заставляет меня пробовать новые вещи, — ответила Твайлайт.

— Ну, Твайлайт… ты и твой отец должны сесть со Спайком и дать ему то, что он может попробовать. Вещи, которые он может есть. Постарайся посмотреть на мир глазами Спайка, Твайлайт. Если возникает проблема, постарайся увидеть ее так, как видит Спайк, а затем предприми шаги, чтобы все исправить. Если ты будешь решать проблемы только так, как ты их видишь, Спайк может остаться недовольным или просто обиженным.

При этих словах маленькая голова Твайлайт повернулась, ее глаза расширились, и она подняла голову с выражением, которое, казалось, было на грани слез:

— Я не хочу, чтобы Спайк пострадал.

— Хорошо. — Селестия облегченно выдохнула, и сразу же напряжение в ее бочке исчезло. То, что Твайлайт явно была так эмоциональна, было хорошим знаком — многообещающим знаком.

Твайлайт была существом с огромной, почти непостижимой силой, да еще и с талантом к магии. Такая мощь могла легко развратить и привести к моральной лени, а то и к откровенной моральной испорченности. Худшие страхи Селестии преследовали ее, по ночам ее посещали призраки прошлого, которые мучили ее яркими кинокадрами всех ее неудач, и она отчаянно не хотела, чтобы Твайлайт стала одной из тех неудач, которые она видела каждый вечер, пока пыталась заснуть в постели.

Пока, по крайней мере, Твайлайт подавала надежды, и Спайк держал её в тонусе.

Если это не сработает, Селестия не была уверена, что вообще что-то сработает.

После столетий учеников она так и не нашла способа умерить абсолютную власть доброжелательностью, но чувствовала, что приближается к этому. Твайлайт станет Той Самой. В этом она была уверена. После стольких неудач она должна была быть близка к тому, чтобы увидеть результаты — или если не результаты, то прогресс. Спайк, хоть и был невольным подопытным, оказался отличной управляемой переменной, способной изменить результат. Твайлайт обожала своего дракона, даже если у нее и были с ним некоторые проблемные моменты.

— Санни Саншайн, ей было трудно думать о чувствах других пони.

— Да, Твайлайт, это правда.

— Это трудно, иногда.

— Тоже верно, Твайлайт. Иногда я сама не могу этого сделать.

— Ты? — Маленькая Твайлайт выглядела совершенно ошарашенной этим откровением.

— Тебя это удивляет, Твайлайт?

— Немного.

Селестия нашла честность своей ученицы освежающей.

— Да, Твайлайт. Иногда я не задумываюсь о чувствах других…

Дорога шла в гору. Вся эта дурацкая прогулка была в гору, и Сансет Шиммер ненавидела каждую минуту. Рюкзак натирал её спину, она была вся в пыли, ее мучила жажда, а в животе ужасно урчало. Как оказалось, здесь была… ну, не столько дорога, сколько колея для телег, узкая, неровная тропа, проложенная вдоль железнодорожного полотна. Возможно, фарватер для крепких, потных земных пони, чтобы тянуть телегу вдоль путей, когда нет поезда.

Кто-то должен был заплатить за это унижение, и это вполне могла быть принцесса Селестия.

Птицы пели насмешливую песню, дразня ее при каждом шаге, и Сансет была уверена, что ее наставница заставила солнце светить особенно жарко. Все покрывала густая пыльца желтого цвета, она покрывала каждую поверхность, и грунтовая дорожка пожелтела от нее. Несомненно, здесь были клещи и блохи, и ее уже атаковали всевозможные кусачие насекомые. Возможно, мошки, Сансет не знала, что это такое, но она их сжигала и при этом чуть не подожгла лес.

У нее не было припасов. Припасов не было. Она должна была прибыть на поезде, а не на копытах, поэтому припасы так и не были доставлены. Принцесса Селестия должна была предусмотреть такой исход и обеспечить припасы. Сансет даже не знала, как далеко ей придется идти. Как долго ей придется пробираться через эти ужасные леса? Дни? Недели?

— Я НЕНАВИЖУ ВСЕ! — кричала она, и только природа была свидетелем ее ярости.

И тут же пожалела, что сделала это, потому что теперь у нее запершило в горле и захотелось пить. О, это было просто ужасно, абсолютно ужасно. Вызвать огонь было легко, но воду? Не очень. Она никогда не видела смысла в том, чтобы пытаться преодолеть свое отвращение к магии воды. Всегда были фонтаны, краны и источники питьевой воды.

Кроме как сейчас.

И она ненавидела это.

Она ненавидела все.

И не без причины.

Пока что рельсы казались нормальными. Поезд мог, по крайней мере, доставить ее так далеко. Она была ученицей принцессы Селестии и выполняла миссию на благо Эквестрии. Машинист мог потерпеть немного неудобств ради общего блага. Да, поезд мог доставить ее так далеко. Рельсы здесь были в полном порядке, да и впереди, насколько она могла видеть, тоже. Глупо было идти пешком, когда можно было ехать на поезде.

Все казалось таким бессмысленным.

Если бы только у нее был воздушный корабль.

Но нет, дружба.

Глупая принцесса Селестия хотела, чтобы она путешествовала на поезде, чтобы завести друзей и познакомиться с пони. В поезде невозможно было завести друзей, потому что от качания и тряски ее слегка тошнило, и трудно было быть дружелюбным, когда находишься на грани того, чтобы расстаться со своим печеньем. Поезда были хуже всего, и Сансет не могла дождаться, когда им на смену придет что-то получше.

Сансет пришло в голову, что на этом пути нет туалетов, нет современных санитарных сооружений. Она остановилась, испытывая отвращение, и хлестнула себя хвостом за неимением лучшего занятия. Изгнание в глушь без комнаты для маленьких кобылок — это уже слишком; ее учительница получит по ушам, когда она вернется домой. Если она вернется домой. Она знала, что может умереть здесь, попав в засаду какого-нибудь ужасного прожорливого зверя или зубастого тарраска, притаившегося в кустах.

Если она умрет, во всем будет виновата принцесса Селестия.

Это научит ее посылать цивилизованных единорогов Кантерлота в забытые аликорнами внутренние районы.

Принцесса Селестия заслуживала того, чтобы ее ученица была загрызена за такое унижение.

Бормоча, ворча, проклиная, ругаясь, Сансет продолжила свой поход в гору.

4. Отчужденная

Как только Сансет Шиммер взошла на возвышенность, она впервые увидела плотоядную иву, а также разрушенные железнодорожные пути. Ива была прекрасна, в каком-то кошмарном смысле. Высокая, поникшая, с ветвями, усеянными бесчисленным количеством существ, похожих на листья. Это была флора? Фауна? Сансет пожалела, что не обратила на это больше внимания. Говорил ли ее учитель о том, что это такое? Если принцесса Селестия и говорила, то Сансет не могла вспомнить.

Листья были вовсе не листьями, а крошечными насекомоподобными тварями, крылья которых очень напоминали зеленые ивовые листья. Что касается самого дерева, то оно было чем-то вроде улья, способом распределения питательных веществ для всей колонии, несомненно, специализированным организмом, способным выжить в уникальной и довольно враждебной среде Эквестрии. Это был высокоразвитый улей, своего рода, только улей был живым, чудовищным существом, питающимся кровью и плотью.

Потом, пока она стояла и смотрела, она заметила еще один, а потом еще один, и все они были спрятаны в лесу, в стороне от тракта и путей. Неужели они были там все это время, а она не заметила? Похоже, так оно и было, и теперь, в свете своей неудачи, ей захотелось ругать себя. Что, если она подошла слишком близко, потому что не обратила внимания?

По крайней мере, тропинка, идущая параллельно путям, казалась безопасной, но ничего нельзя принимать на веру.

Что касается самих путей, то они были разорваны в труднодоступном месте, как раз там, где альпийский луг немного выравнивался над подъемом. Кто-то выдернул колья и не закрепил рельсы. Она не разбиралась в терминологии, поскольку ее мало волновали железные дороги, только то, что они работают и что поезда ходят вовремя.

Некоторые из многочисленных деревьев отступили, открыв широкий травянистый луг, усыпанный полевыми цветами. Что убрало деревья, было неизвестно, Сансет не понимала, как образуются луга, и, если говорить правду, ей было все равно. Она понимала, что ровная земля ценна, потому что на ней можно строить.

Однако это не объясняло Кантерлот.

Ни следа какого-либо города, ни даже отдаленной железнодорожной станции. Ни водонапорной башни, ни угольного склада. Цивилизации здесь не существовало, если не считать железнодорожных путей, но и те были разрушены. Вдоль путей не было телеграфных проводов. Это было отдаленное место, конец линии. Но каким бы отдаленным оно ни было, Сансет знала, что у ее наставницы есть способы и средства узнать о происходящем. Она просто не знала, откуда ее наставница знает.

Возможно, у принцессы Селестии было эпическое, легендарное заклинание блуждающего глаза. Или каким-то заклинанием удаленного наблюдения. Каким бы ни было средство, его хозяин хранил это знание в тайне, и Сансет очень хотела заполучить этот секретный метод. Знание было силой… Способность видеть далекие места, знать, что происходит, — это и есть знание и сила, завернутые в удобную, аккуратную упаковку.

Знание о неблаговидных поступках других могло быть использовано против них. Как рычаг давления. Как средство принуждения. Знания о незаконных действиях можно было использовать, как ниточки марионетки, и, дернув за них нужным образом, заставить марионетку танцевать. Сансет стояла, отдыхая, думая о своей наставнице и любуясь красотой плотоядных ив.

Если бы можно было научиться управлять ивами, у пони были бы впечатляющие стражники.

Это не может быть солнце, решила Сансет; Селестия знала, где солнце не светит.

— Я заслуживаю власти, — выплюнула Сансет, во рту у нее пересохло, а в голосе зазвенел гравий. — А что я получаю вместо этого? Вот это. — Взмахом передней ноги она указала жестом на горный луг впереди себя. — Эта жополизка Кейденс… она получит силу. И Шайнинг Армора. Глупая розовая пони. Я заслуживаю лучшего. Мне причитается больше. Моя наставница скрывает от меня знания. Она продолжает отказывать мне в том, что принадлежит мне по праву. Почему я терплю это, интересно?

На мгновение она подумала о том, чтобы сжечь все вокруг, просто чтобы уничтожить что-то прекрасное. Она контролировала огонь, владела им, и ее сила была такова, что пламя подчинялось любой ее прихоти, склонялось перед ее волей. У Кейденс не было такого мастерства… и все же Кейденс теперь была принцессой. Не то чтобы она этого заслуживала. Эта розовая заноза в заднице была невыносимой паинькой, которая цеплялась за каждое слово принцессы Селестии и подчинялась каждому ее приказу. Кейденс была невыносимой подлизой, жополизом и целовальщицей задниц.

Сансет ненавидела ее почти так же сильно, как нецивилизованную пустыню.

Шайнинг Армор был призом, который нужно было выиграть. У него была подходящая семья, богатство, связи, и он мог бы сделать блестящую военную карьеру. Но розовая пони украла его своими женскими хитростями и любовной магией. Она захватила и завладела Шайнинг Армором, и тем самым завладела блестящим, желанным, сказочным будущим, которое пришло вместе с ним.

Будущее, которого Сансет Шиммер хотела для себя.

С усталым вздохом покорности Сансет продолжила свой путь к тому ручью, где ей предстояло быть.

— Ты говорила с Санни о ее чувствах? — спросила Твайлайт и при этом заставила крошки упасть на ее нежный, тонко очерченный подбородок.

Селестия, затерявшись между прошлым и настоящим, постаралась дать своей ученице осмыслить вопрос. Прежде чем ответить, она немного подумала, и после недолгого раздумья ответила:

— Я пыталась. Во многих случаях я пыталась. Для разговора нужны две пони, Твайлайт. Я спрашивала Санни, как она себя чувствует, но она… но она… ну, она перестала мне говорить.

— Значит, ты не спросила ее, как она себя чувствовала, прежде чем она ушла? — Твайлайт — ее пухлые щеки округлились от ухмылки преклонения — откусила кусочек своего сэндвича, отчего ломтик огурца выскользнул из-под хлеба.

Тонкий, полупрозрачный ломтик огурца, намазанный маслом, с чавканьем исчез.

Уши поникли, Селестия не могла вспомнить. Она напряглась, пытаясь раздвинуть занавески своего сознания, надеясь на ясность, но ее не было:

— Вообще-то, Твайлайт, в тот момент я, возможно, отказалась от этой затеи. Один лишь вопрос о том, как дела у Санни, обычно вызывал ссору. Она всегда обвиняла меня в корыстных мотивах, просто за то, что я пытаюсь узнать, что она думает по этому поводу. Санни не хотела, чтобы я знала, что она чувствует, или что она думает, или ее мнение… таково было состояние наших размолвок.

Такая любопытная кобылка. Твайлайт оставила жеребячьи начинания и жеребячье поведение ради успехов в учебе и академических занятий. В данный момент она принимала участие во взрослом разговоре и вполне успешно держала себя в копытах. Селестия обнаружила, что испытывает нечто вроде благоговения перед чрезвычайной взрослостью Твайлайт. Будучи совсем юной, Твайлайт знала, чего хочет от жизни, и была готова сделать все, чтобы получить это. Ее любовь к магии была необыкновенной. Чтобы развить ее потенциал в полной мере, потребуется целая жизнь преданности и самопожертвования.

— Твайлайт, знакома ли ты с термином "отчужденный" и понимаешь ли ты его значение?

— Это значит быть странной? Моя жеребячья нянька странная. Она очень странно ведет себя рядом с моим братом.

— Нет, Твайлайт. Отчужденный… это значит, что два пони, которые раньше были близки и привязаны друг к другу, больше не близки и не привязаны. Они отдаляются. Отчуждаются. Там, где раньше была теплая дружба, теперь только холодная враждебность. Мы с Санни Саншайн стали отчужденными, я думаю. Мы перестали быть друзьями. Очень важно, чтобы учитель и его ученик были друзьями. Поскольку мы больше не могли разговаривать друг с другом, поскольку мы не могли быть откровенными, мы просто… как бы… выполняли свои обязанности. Я говорила ей, что делать, и ждала, что она это сделает. Это было проще, чем бороться.

Твайлайт, почти не моргая, с широкими и проникновенными глазами, молча жевала свой сэндвич.

Селестия подумала об отрицании. Иногда лучше притвориться, что проблемы не существует. Для этого нужно отстраниться от ситуаций и обстоятельств, свидетельствующих о наличии проблемы. Склонившись над столом, с тяжелой короной на голове, с болью в шее, почти такой же, как в сердце, Селестия с нежностью смотрела на свою ученицу, надеясь, что их дружба переживет бурные подростковые годы Твайлайт.

Слишком часто именно тогда все шло не так, как хотелось бы.

— Значит, ты отправила Санни в опасное место, не поговорив с ней об этом?

— Да, Твайлайт, — Селестия выдохнула эти слова с сокрушительной силой, охватившей ее сердце, — да, именно так я и поступила. Я не знала об опасности, по причинам, которые скоро станут ясны. Я не смогла оказать Санни поддержку, в которой она нуждалась, чтобы между нами сохранялся мир. Я не очень хорошо справился с ролью ее учителя, Твайлайт. Я могу совершать ошибки.

— Ты бы послала меня в опасное место? — спросила Твайлайт.

— Если бы я это сделала, ты бы пошла? — Селестии было трудно понять, как легко эти слова выскользнули у нее изо рта, без раздумий, без колебаний.

— Я бы поехала на Спайке в бой.

— Спайк еще маловат для этого.

— Он станет большим. Особенно если он продолжит есть чайные чашки.

— Ты позволишь Спайку идти вместе с тобой в опасность? — Селестия была заинтригована и ухватилась за это откровение. Ей стало интересно, как Твайлайт видит Спайка, и что она думает о нем. Паниковать пока не стоило, но возможность поучить могла представиться.

— Спайк — дракон. — Твайлайт подняла правую переднюю ногу, словно режиссер, озвучивающий сцену. — Спайк, рычи!

— Рряв?

Рев, каким бы он ни был, был самым вежливым, самым уютным ревом, который Селестия когда-либо слышала от дракона. Это был рев дракона, выросшего в Кантерлоте, культурный, изысканный, социально приемлемый рев, такой рев, который не будет сильно раздражать соседей или вызывать беспокойство.

Если бы он звучал в окружении других драконов, Спайк стал бы посмешищем, и Селестия знала это по опыту.

Она вздохнула.

— Спайк свиреп, — сказала Твайлайт совершенно серьезно. — Однажды из-за него горничная потеряла пыльник.

— Грррр, — Спайк снова схватился за стол, схватился ради того, чтобы схватиться.

Ни одна вещь на столе не дрожала, ничто не дрожало, и чай в чашках даже не пульсировал. Голова Твайлайт покачивалась вверх-вниз; несомненно, она была в восторге от выступления своего дракона. Из уголка рта Спайка поднялся слабый дымок, и Селестия тут же решила, что ей придется стать наставницей Спайка, чтобы он не опозорился среди себе подобных, что казалось вполне вероятным.

Селестия махнула копытом, чтобы привлечь внимание Спайка, и сказала:

— Произноси, Спайк. Гррр-РАВР. Все дело в надгортанном. Ррр.

Несколько робко Спайк моргнул, а затем просто сидел, глядя вверх в благоговейном ужасе.

— Твайлайт, — внезапно спросила Селестия, — как ты обращаешься со своей служанкой?

— Э-э… — Оказавшись на месте, маленькая Твайлайт заерзала на своем сиденье. — Она старая, наша служанка… и ей нужно было где-то жить. Никого из нас никогда нет дома. Мама всегда занята, папа работает, у меня школа, и у моего брата тоже. Кто-то должен жить в нашем доме, чтобы он не пустовал.

— Да, Твайлайт. Но как ты обращаешься со своей служанкой?

— Хорошо. — Кобылка немного поёрзала, и её глаза забегали из стороны в сторону. — Я стараюсь сама убирать за собой и заправлять постель. Иногда я оставляю книги. Мисс Лейн легко пугается, поэтому я стараюсь вести себя тихо. Когда мисс Лейн пугается, у нее болят ребра.

Приподняв бровь, Селестия почувствовала долгожданное облегчение. Твайлайт была добра к помощнице. Это, по крайней мере, было многообещающим знаком. Она налила себе еще чаю, ничего не добавляя, а потом сидела, наблюдая, ожидая, пока ее любимая ученица проглотит последний кусочек своего сэндвича.

— Весь наш домашний персонал довольно старый, если подумать. Очень старые. Почти слишком старые, чтобы работать. Отец нанял их всех, потому что больше никто не хотел. — Твайлайт подняла со своей тарелки еще один бутерброд и осмотрела его критическим взглядом.

Дом Найт Лайт для старых, нежелательных работников, подумала про себя Селестия.

— Так что, Санни загрызли в дикой местности?

Наклонив голову, Селестия посмотрела вниз на кобылку, которая смотрела на нее сверху, и задумалась над ответом. Твайлайт, казалось, жаждала услышать продолжение истории, и хотя это было хорошо, Селестия не решалась продолжать. Это означало признать ошибки прошлого, услышать стоны старых призраков, которые еще не обрели покой.

— Санни провела два дня и одну ночь в дикой местности, прежде чем добралась до Слипи Крик, выживая исключительно за счет своей сообразительности. Она была осторожна, избегала ив и была достаточно умна, чтобы оставаться на тропе, которая была в основном безопасной. Санни никогда раньше не ночевала в дикой местности, поэтому для нее это был новый и необычный опыт. Она испытала радость похода, что является полезным и обогащающим жизненным опытом.

— Я люблю разбивать лагерь в гостиной, — дружелюбно сказала Твайлайт.

— На второй день, проведя ночь в дикой местности, Санни Саншайн добралась до Слипи Крик...

Примечание автора:

Часть этой книги было очень больно писать. Я знаю все о процессе отчуждения. Для этого я опирался на свой личный опыт. Я зашел слишком далеко внутрь себя, чтобы написать это.

5. Мучение

— Целых два дня, — бормотала про себя Сансет Шиммер, пока ее копыта пытались найти опору на скользких камнях, по которым она карабкалась вверх, чтобы иметь возможность лучше видеть. — Целых два дня страданий. Нет слов, чтобы выразить мою ненависть ко всему, что сейчас происходит. Мне приходилось спать на улице, как скоту. Как какому-то грязному, вонючему, тянущему плуг простолюдину.

Когда она просунула свое тело в расщелину между выступающими скалами, ей открылся потрясающий вид на Слипи Крик. Это был шахтерский городок, и самым большим сооружением в нем была какая-то камнедробилка. Промышленная рудодробилка? Сансет понятия не имела, как она называется, но она была огромной и, похоже, работала на энергии пони. Рельсы здесь все еще были целы, но заходили в тупик. Как назывался этот тупик? Она не знала. Она увидела погрузочную площадку, бункеры для угля, бункеры для руды, водонапорную башню для заправки локомотива и множество ветхих зданий, некоторые из которых были хижинами, покрытыми черной просмоленной бумагой.

Это место было бескультурной свалкой, если таковая вообще существовала.

Никаких признаков жизни.

Ни одного.

Она не видела дыма, поднимающегося из жестяных труб. Ни один пони не работал. Рудодробилка была безмолвной, неподвижной и какой-то зловещей. Что касается одноименного города^[1], то она не увидела ни признаков ручья, ни текущей воды, ничего подобного. Может быть, ей не хватало угла обзора, чтобы увидеть его, а может быть, название города было откровенной ложью, обманчиво приятным названием, чтобы одурачить простодушных пони, приехавших сюда в поисках работы.

Электричества здесь не было, а значит, не было и кондиционеров. Ее не ждал благословенно прохладный воздух. Она потела уже несколько дней, и в некоторых местах было так сыро, что она боялась, как бы на ней не вырос мох или грибок. Возвращение домой с мхом послужит принцессе Селестии только на пользу. Пони узнали бы, какие унижения принцесса причиняет своей ученице. Они увидели бы доказательства пренебрежения, жестокого обращения и подняли бы крик.

Настроение Сансет, сидящей между скалами, перешло в более аналитическое. Она увидела зияющие шахты и сразу же сложила два и два: вечно зоркое око ее наставницы было бы здесь слепым, если бы все происходило под землей, глубоко под укрытием скал. Культисты, сумасшедшие, шабаши и всевозможные ничтожества собирались в глубоких пещерах и шахтах ради сохранения тайны. Большинство видов заклинаний можно было предотвратить с помощью десяти или около того футов сплошного камня, и даже продвинутые заклинания с добавлением большего количества камня. Глубина укрывала тайну и позволяла процветать заговорам.

Так что, если и было какое-то восстание единорогов, а оно вполне могло быть, они, возможно, находились внизу, в шахтах, разрабатывая планы, замышляя заговоры. Такое уединенное место, такое отдаленное, с естественной защитой от магического шпионажа, было бы отличным плацдармом. Возможно, в Эквестрии вот-вот начнется очередная гражданская война; Сансет сомневалась, что это так — хотя вполне могло быть и так.

Она задумалась, который час, но потом вспомнила о своих бумагах с заданием. Конечно же, было время чая. Здесь всегда было время чая. Чокнутый единорог Надир теперь называла себя императрицей, это была ее империя, и здесь всегда было время чая. Радостное, веселое чаепитие. Как смешно. Скривив губы в презрительной усмешке, Сансет задумалась о том, чтобы сжечь это место дотла.

Но это было недопустимо. Она пришла сюда как дипломат. Это должна была быть проверка навыков, и она должна была выполнить идиотские дружеские цели принцессы Селестии. В какой-то момент она должна была отцепиться от этих камней, спуститься по склону, войти в город и представиться. Принцесса Селестия, вероятно, наблюдала за ней прямо сейчас, несомненно, забавляясь и посмеиваясь. Хо-хо-хо, моя ученица Сансет Шиммер страдает без необходимости, и все ради концепции, которая пытается смягчить дискомфортное неравенство власти между правящим классом и крестьянами. Не так уж плохо, что я сокрушительный, деспотичный тиран, раз мы друзья, хо-хо-хо! А теперь делай, что я говорю, или ты отправишься с нами в гулаг дружбы, хо-хо-хо!

Дружба… жалкая попытка стать более добрым, мягким, сострадательным дворянством.

Пустая трата времени, как считала Сансет.

Все было бы гораздо проще, если бы она могла следовать своим собственным методам. Она могла бы в мгновение ока наладить здесь работу, если бы только смогла привести несколько… примеров. Достаточно подержать одного незадачливого крестьянина над огнем, и остальные оставят эту ерунду с чаепитием и продолжат работу. Эффективность в действии. В качестве дополнительного бонуса, страх, оставшийся после такого действия, вероятно, значительно повысит производительность труда, поскольку крестьяне будут работать сверхурочно, чтобы успокоить и умиротворить.

Если бы это было настоящее восстание единорогов, Сансет была почти уверена, что у нее есть способы и средства справиться и с этим… и эти способы и средства не имели ничего общего с дружбой. Конечно, всегда оставался вариант присоединиться к ним. Не в качестве последователя, конечно, но она могла бы проявить немного инициативы и занять позицию лидера. Возможно, пришло время сменить руководство. Стремление Селестии к доброжелательности и дружбе превратило Эквестрию в кучку ленивых бездельников. Теперь Эквестрия была нацией, погрязшей в стагнации, и в этом была виновата политика Селестии.

Сансет была уверена, что она может сделать лучше.

— Все это звучит жутковато.

— Тебе страшно, Твайлайт?

— Немного, да.

— Ну, это страшная история, Твайлайт. Ты можешь быть храброй?

— Если придется. — Своим ответом кобылка оставила все притязания на образованную речь. — Храбрости на сегодня не было в расписании.

— Что-то мне подсказывает, что у Санни Саншайн тоже не было в расписании времени быть храброй. Ей пришлось приспосабливаться, и быстро. Ситуация складывалась довольно плохо. Она выжила в дикой местности, нашла поселение Слипи Крик, а потом, прежде чем Санни поняла, что происходит, наступило время чаепития… хотя чаепитие было совсем не похоже на другие. Увы, бедняжка Санни обнаружила, что к чаю ей подали какие-то гадости, и я не имею в виду сахар. Будь храброй, Твайлайт, и крепко держись за своего дракона, если тебе страшно.

— Я храбрая, — сказала Твайлайт, заглядывая через край стола.

— Так и есть, — ответила Селестия, снова разгоняя туман времени…

Не боясь ничего, кроме недовольства наставницы, Сансет направилась в центр города. Она не пыталась спрятаться; как ей велели, она не пыталась быть хитрой или коварной. Селестия наверняка сейчас наблюдала за ней, и это была единственная причина, по которой Сансет повиновалась ее приказам. Если бы она думала, что ей удастся выкрутиться, этот сценарий закончился бы совсем по-другому. Но тот факт, что Сансет повиновалась из страха, лишь доказывал ее правоту: страх работает. Именно страх заставлял крестьян, простолюдинов подчиняться и повиноваться. Это было все необходимое доказательство, чтобы подтвердить, что ее путь, ее вера верны при тщательном рассмотрении.

Ее прибытие вызвало признаки жизни; кричаще-неоновая пурпурная кобыла-единорог высунула голову из двери лачуги, покрытой смоляной бумагой, и замерла, быстро моргая глазами от шока. Сансет осмотрела ее и не нашла никакой реальной угрозы. Эта единорожка была простолюдинкой, крестьянкой насквозь, с самыми скромными способностями к магии — то есть никакой настоящей магии, о которой можно было бы говорить. Никакой силы. В ней не было ничего угрожающего, кроме ее необычной окраски. Ничто в жизни Сансет не готовило ее к такой яркости. Это было все равно что смотреть на солнце. Казалось, что пурпурный оттенок обладает собственной люминесценцией, собственным сиянием, и этот режущий сетчатку цвет был самым ярким из всех, что Сансет когда-либо видела.

— Привет? — спросила кобыла, выглядывая из двери.

У незнакомой кобылы была проблема с морганием; ее глаза моргали не совсем синхронно. Сансет изучала ее, как могла, но при этом избегала смотреть прямо на нее. Ее глаза были странного оттенка не фиолетового, а гриву можно было бы назвать цветом индиго, но, как и в ее глазах, в ней было что-то необычное. Выносить скоропалительные суждения было опасно, но Сансет со всей уверенностью решила, что эта кобыла сумасшедшая.

— Я — Сансет сделала паузу, пытаясь вспомнить свое вымышленное имя — Сифоам. Здравствуйте. Я Сифоам. Могу я узнать ваше имя?

— Надир. — Кобыла сглотнула, и ее несовпадающее, десинхронизированное моргание отвлекало. — Я Надир… Надир… ну, я больше, чем Надир. Я должна была стать больше, чем Надир. Я… я хочу быть… нет, я Надир Дарк. Дарк. Да. Я буду тем, кто я есть. Дарк. Надир. Из рода Дарков.

Сансет чувствовала, как подергиваются мышцы ее левого виска, и ей стоило большого труда держать ухо востро. Ее послали подружиться… с этим жалким существом? Это и есть та угроза, с которой ее послали бороться? Она знала дарков… она знала, что они могущественны. Дарки, однако, были верны своему тезке и гордились своим мрачным, мрачным обликом. Эта кобыла, практически лишенная магии, должна была быть самозванкой.

Иногда единорог "заимствовал" имя ради славы… или позора, в зависимости от обстоятельств.

Многие из предыдущих учеников принцессы Селестии были Дарками, и Сансет гордилась тем, что ее выбрали, что она пользуется большим уважением, чем Дарки. Она упивалась своим превосходством при каждом удобном случае, по крайней мере, когда чувствовала, что это может сойти ей с рук. Длинная череда учеников предшествовала Сансет, Луламуны, Дарки, Блюмарки, но она, относительно неизвестная, претендовала на самую желанную должность во всей Эквестрии.

— Я пришла узнать, что здесь происходит.

— О. — Надир выглядела заметно расстроенной. — Полагаю, вы пришли повидаться с императрицей. Это я. Императрица Надир. Императрица Чаепития. Вы дипломат? Должно быть, да. Принцесса Селестия послала вас признать мое законное правление?

— О нет, ничего подобного. — Сансет приготовилась к лжи, которая вот-вот должна была сорваться с ее губ. — Я всего лишь рядовой государственный служащий. Вы не выполнили свои квоты, и я пришла узнать, почему. Что здесь происходит? Почему работа остановилась?

— Сейчас время чая, — ответила Надир. — По моему собственному указу. Как Императрица, это мое право. Скажите… не хотите ли вы… не хотите ли обсудить это за чаем?

Это заставило Сансет задуматься. Чай… звучало замечательно. Горячий чай. Возможно, с бутербродами. Пирожными. Есть ли в этом ужасном месте подходящие пирожные? Скорее всего, нет. Но как бы она ни была голодна, она не была уверена, что ее это волнует. Еда. Напиток. Пропитание. Возможно, в этой дипломатии все-таки есть что-то хорошее. Не мешало бы подыграть и набить брюхо. Как только она как следует поест и выпьет чашку коричневой радости, она сможет разобраться с этим делом.

Да, в данном случае дипломатия сработала.

Если она не получит свою чашку горячего и коричневого, ей, возможно, придется разрушить этот город.

— Я бы с удовольствием выпила чаю. Это было бы превосходно.

— Лжецы. — Твайлайт произнесла это слово с видимым отвращением. — Как ты можешь завести друзей, если ты лжешь?

— Твайлайт, мы вкратце обсуждали это. Это было сделано ради урока. Санни должна была научиться быть дипломатичной. Ей пришлось солгать, чтобы заслужить доверие Надир. — Произнеся это вслух, Селестия задумалась. Одно дело — думать об этом, но совсем другое — озвучить. Действительно ли это тот урок, который она хотела, чтобы усвоила ее ученица? Лгать, чтобы заслужить доверие?

Что-то во всем этом заставляло корону на ее голове казаться намного тяжелее.

Селестия опиралась одной передней ногой о край стола в неприличной манере, ее шея обвисла, и она вздохнула. Маленькая Твайлайт ждала, и в глазах своей ученицы Селестия видела страх, предвкушение, нетерпение и отвращение. Неплохое сочетание эмоций. Какие чувства могли бы вызвать ее собственные глаза? Вероятно, сожаление.

Да, сожаление казалось вероятным.

— Кекс?

— Пожалуйста! — Сансет понюхала свой чай и почувствовала, как напряжение в ее мышцах уходит. — Спасибо.

Настоящих кексов не было, но был удивительный ассортимент выпечки. Стол был хорошо накрыт, хотя назвать его столом было бы натяжкой. Это было несколько деревянных досок, положенных на подставки и покрытых немного заляпанной скатертью. Надир оказалась довольно приятным хозяином. Она была внимательна, почти раболепна, и охотно подавала чай.

Если должна быть Императрица Чаепития, то Надир — не самый плохой выбор.

— Итак, где все остальные пони? Почему они не присоединяются к нам за чаем?

Надир улыбнулась, кладя розовый кекс с глазурью на тарелку Сансет:

— Сытые животы. Счастливые пони. Дремлющие. Разве есть что-то более славное после чашечки чая, чем сон? Вот чем мы здесь занимаемся. Это моя великолепная утопия.

— Чай и сон? — Сансет попыталась изобразить недоверие, но не смогла. Она была слишком голодна и слишком обезвожена, чтобы выразить хоть какое-то осмысленное сомнение. Забыв все притворные манеры, она запихнула кекс целиком в рот и сожрала его, стремясь заполнить свой пустой, ноющий живот.

Надир потягивала чай, но ничего не ела. Сансет наблюдала, пытаясь прочесть и понять своего собеседника. Логично было предположить, что если бы Надир все время пила чай, то она могла бы быть сытой. Что, в общем-то, было вполне логично. Если то, что она сказала, было правдой, что все пони дремлют, то, возможно, Сансет просто пропустила предыдущую порцию чая. Надир все еще могла быть сытой. Если это были объедки, а их количество говорит о многом, то еды должно быть много.

Много еды в городе, где больше нет путей сообщения с внешним миром.

Надолго ли хватит еды?

Сансет почувствовала, как ее качнуло, а когда закружилась голова, она объяснила это тем, что провела два дня в глуши. Оно быстро прошло, но ей очень захотелось пить. Она сделала глоток чая, который успокоил ее пересохшее горло, затем еще глоток, а потом выпила все содержимое чашки. Очередная волна головокружения обрушилась на нее, за ней последовала любопытная слабость ее магии. Она с трудом удержала чашку. Из ее рога полетели искры, а пол, казалось, завибрировал под ней. Стены шатались, как пирог безе в поезде, а зрение Сансет раздвоилось.

Затем растроилось.

Теперь она видела по крайней мере трех или четырех Надир, спокойно попивающих свой чай.

Магия Сансет полностью отказала, и в висках у нее запульсировало каким-то ужасным образом, когда ее чашка грохнулась на стол. Стол, хорошо накрытый, слегка мерцал, и призрачные образы преследовали проваливающееся зрение Сансет. Она видела не кексы, печенье и бутерброды… нет, она видела что-то другое. Что-то тревожное. Завеса иллюзии над столом расступилась, и она увидела… мясо. Жареные ножки того, что могло быть птицами. Закуски из более крупных животных, неизвестных видов. Ее желудок забурчал, и она задумалась, чем мог быть кекс.

Она ведь не ела пони, верно?

Не обладая магией, она не могла произнести заклинание, не могла защитить себя. Сансет оказалась совершенно беспомощной, жертвой ложной дружбы. Когда она пыталась говорить, с ее отвисшей нижней губы стекала толстая лента слюны. Ее тело онемело, а головная боль переросла в настоящий приступ. Она подняла переднюю ногу, и ее копыто ощущалось как далекий воздушный шар — свинцовый шар.

— Какая глупая, глупая девчонка, — заметила Надир, когда Сансет рухнула на пол.

Примечание автора:

Рассказ помечен соответствующим тегом "Темный". Не вините меня, если вы не обратили внимания.

Держитесь, дальше все будет немного сложнее.

¹↑ Название города "Слипи Крик", "крик" по английский ручей

6. Полномочия

Наблюдая за дрожащей Твайлайт, Селестия сняла Спайка со стульчика и аккуратно усадила его рядом со своей ученицей. Они были достаточно малы, чтобы разделить стул, и крошечная Твайлайт с готовностью ухватилась за Спайка, что означало, что ему не грозило падение. Она обняла его, Спайк ответил взаимностью и обнял Твайлайт, свою спутницу, в ответ. При каждом вдохе Твайлайт слабо вздрагивала от страха, и Селестия дала ей время прийти в себя.

— Санни пыталась поступить правильно, — сказала Твайлайт, почти бормоча, почти хныча, — а случилось что-то плохое. Это несправедливо. Она делала то, что ей говорили, и пыталась быть милой с Надир. Зачем Надир так поступила? Это подло и очень некрасиво.

Почти вздохнув, Селестия уставилась в стол, ее сердце было тяжело от сожаления. У Дарков были свои стандарты, и, как преданные садовники, они подрезали свое семейное дерево. Селестия думала о Надир и не знала, что сказать о ней Твайлайт; не только о бедной Надир, но и о Дарках в целом. Что бы сказала Твайлайт, если бы узнала, что ее подруга, Мундэнсер, была из Дарков? Увы, бедная Мундэнсер, как и Надир, не соответствовала идеалу Дарков, и ее отдали на воспитание семье, которая любила ее такой, какая она есть: очаровательная кобылка с ужасающе сильной магией, нуждающаяся в особых родителях, способных вырастить такого жеребенка. Что могла бы сказать Твайлайт, если бы узнала? Вопросы, которые она могла бы задать… Попытка объяснить все это, как и почему — это был бы сложный разговор.

Может ли знание повлиять на восприятие Твайлайт?

Селестия не могла отделаться от чувства, что она подвела бедную Надир.

— Твайлайт, с тобой все будет в порядке?

— У меня есть Спайк, — ответила она сквозь зубы, которые грозили вот-вот раздробиться.

— Ну, дальше будет еще страшнее. Будь храброй, Твайлайт.

— Если придется.

Не видя смысла поправлять храбрую кобылку, Селестия продолжила свой рассказ…

Все вокруг казалось слишком теплым для Сансет Шиммер, которая никак не могла побороть сонливость. Она лежала на холодном камне, благодарная за его прохладу на ее разгоряченной коже, и пыталась понять, что происходит. Было темно, и воздух, которым она дышала, был затхлым, почти плесневелым, с привкусом чего-то нечистого, чего-то гнилого.

— Если ты попытаешься использовать свою магию, боль, которую ты испытаешь, будет весьма изысканной, уверяю тебя.

Сансет обнаружила, что у нее почти не осталось слов на языке, и она облокотилась о шершавый каменный пол, когда горячий электрический разряд пронзил ее внутренности. Ощущение было такое, будто ее внутренности горят, желудок заурчал от боли, и она почувствовала, как ее кишки извиваются, словно взволнованные змеи.

— Это счастье, что ты пришла. Я ждал твоего прихода, который был предсказан моим Мастером. Кобыла на Луне сказала, что ты придешь. Ты как раз то, что мне было нужно. Другие единороги, я поглотила их сущность, которая не дала мне той силы, которую обещал мой Мастер. Логично предположить, что они были слишком слабы, чтобы много сделать для меня. Но ты… Я подозреваю, что моя сила возрастет в разы, и когда это произойдет, Дарки будут вынуждены признать меня одной из них.

Как бы ни была она в состоянии сна, Сансет не могла не заметить, что весь облик Надир стал совсем другим. Это была хитроумная уловка, и Сансет не могла не задаться вопросом, о чем говорит Надир. Потребление сущности? Это звучало… ужасно. Сансет подозревала, что сейчас она находится глубоко под землей, вне поля видимости, вне зоркого глаза Селестии.

Но одно оставалось неизменным… Надир была сумасшедшей.

Кобыла на Луне?

Жеребячья сказка?

Абсолютная чушь.

— Кобыла на Луне пообещала мне, что после ее возвращения чаепитие будет длиться вечно. Поэтому я помогаю ей в этом благородном начинании. Все звезды сошлись, и час чаепития, час сумерек, он настал. Пришло время захода солнца и начала чаепития. Сумеречный час наконец-то настал.

— Кто — от этого вопроса у Сансет чуть не взорвалась голова — Кобыла на Луне?

— Мать всех Дарков. — Слова Надир были чистым медом, сладким и приятным. — Когда она вернется, она признает меня своей дочерью, и я получу власть над огромной, могущественной империей. Я готовлюсь к приходу моей матери. Когда через несколько ночей будет правильная луна, я выкачаю из тебя всю твою сущность. А пока я предлагаю тебе поразмыслить над своими многочисленными ошибками. Что за невежественный идиот отправляется в путешествие по дикой местности без припасов? Должна ли я верить, что ты — чемпион Селестии? Лучшее, что она могла предложить?

Затем, после минуты затянувшегося молчания, Надир выплюнула:

— Жалкая.

Растянувшись на полу, испытывая тошноту и ощущение, что ее внутренности вот-вот полезут наружу, причем с обоих концов, Сансет никак не могла придумать подходящего остроумного ответа. Как ни обидно было терпеть эти оскорбления, Сансет не видела смысла отвечать, хотя ей очень хотелось это сделать. Сейчас ей нужно было восстановить концентрацию, что, учитывая ее состояние, было легче сказать, чем сделать.

— Час сумерек все ближе и ближе. — Каждое слово Надир произносила бархатно, и от этого ее безумие становилось еще более тревожным. — В это промежуточное время мы расставляем бутерброды, пирожные и чай и, насытившись, устраиваемся на ночь. Вскоре солнце садится, день заканчивается, и начинается ночь. Таков ритуал. Время чая — это единственное время, которое уравновешено. Баланс должен быть восстановлен. В течение тысячи лет солнце не заходило, чтобы дать возможность луне взойти. Сейчас наступают сумерки, и скоро баланс будет восстановлен.

Прислонившись к нему, Надир сказала:

— И я стану его восстановителем. Я освобожу своего Мастера… свою Госпожу… свою Мать.

Затем Надир рысью побежала прочь, а Сансет услышала звук захлопнувшейся тяжелой двери.

Обливаясь потом и дрожа, Сансет лежала на полу с закрытыми глазами, пытаясь сосредоточить крошечный кусочек магии, который ей был необходим. Для большинства пони это было бы невозможно, но ее учили справляться именно с такой ситуацией. Селестия, ее учительница, научила ее методам преодоления боли и смятения, чтобы магия могла быть использована в самых невероятных обстоятельствах.

Как и сказала Надир, боль была нереальной, но не непреодолимой. Это был вопрос дыхания, визуализации и силы воли. Сансет представила себе пламя свечи, которое мерцало в такт ее дыханию. Суть была в том, чтобы поддерживать пламя и не дать ему погаснуть. Это означало медленное, ровное дыхание и игнорирование боли. Ей нужна была лишь слабая искра магии, и она была бы свободна.

Но сначала нужно было сделать так, чтобы волшебство свершилось, а это означало борьбу с гнусными токсинами, проникающими в ее кровь. Неудача означала участь хуже смерти, судя по всему. Когда из тебя выпивают твою сущность, это нежелательный исход. Была ли Надир вампиром? Не зная ответа, Сансет выкинула из головы отвлекающие мысли и представила себе колышущееся, мерцающее пламя, которое было олицетворением ее магии.

Она не чувствовала своих копыт, которые были крепко связаны веревкой. Узлы были завязаны таким образом, что любая попытка борьбы заставляла их затягиваться сильнее, что полностью перекрывало кровообращение. Грубая, шершавая, жесткая и неподатливая, веревка сама по себе оказалась грозным отвлекающим средством. В животе бурлило, раздавались звуки желудочного расстройства, и Сансет старалась не думать о том, что внутри нее переваривается кусок мяса.

Совершенно без предупреждения ее рог загорелся. Света, хоть и слабого, было достаточно, чтобы ослепить ее прямо сквозь закрытые веки. Ее магия зашипела, но не умерла полностью. Вдыхая и выдыхая, она поддерживала пламя, что не заняло много времени. Когда ее рог загорелся во второй раз, она была готова к этому.

Используя телекинез, она смогла развязать веревки, связывающие ее копыта вместе. Это был медленный процесс, болезненный и довольно неприятный. Каждое действие вызывало вспышки боли в ее черепе, от которых она теряла сознание, ее тошнило, ее почти стошнило. Лежа на полу и медленно снимая напряжение с веревки, Сансет была благодарна своему учителю за его терпеливые наставления.

В таком состоянии она никак не могла произносить заклинания, и даже вызвать хотя бы крошечную толику телекинеза было непосильной задачей. Но она будет свободна. А освободившись, она сможет прибегнуть к тому, что знала: хитрости, предательству и подлому бегству. Сможет ли она сбежать? Справиться с Надир? Исход был неизвестен, неопределен. Ей нужно было оценить ситуацию, как только она освободится из этой темницы.

А для этого ей нужно было лишь освободиться от веревки…

Раздался приглушенный щелчок и скрежет металла о металл, когда замок заскрипел. С опаской Сансет толкнула дверь копытом и оказалась в месте, которое она вполне ожидала увидеть, хотя и была удивлена. Это была лаборатория алхимика. У дальней стены стоял алхимический стол, посреди комнаты возвышался каменный стол для резки, а рядом находилась алхимическая кладовая.

На каменном столе лежало нечто весьма неприятное: высушенные, иссохшие останки единорога. Он был кожистым, сморщенным и высохшим до такой степени, что не имел пола. Все следы шерсти исчезли, осталась видна орехово-коричневая кожа. Каждый дюйм мумифицированной плоти был сморщен, съежился, как изюм, и Сансет заподозрила, что из этого единорога выкачали всю его сущность — что бы это ни значило. Это должно было быть результатом.

Части бедного, несчастного существа были отрезаны.

Опасаясь быть пойманной, Сансет осмотрелась. Здесь были растения, странные, самые любопытные растения. Они были изменены, эти растения, и, казалось, прекрасно росли здесь, в темноте, где не светит солнце. Посреди зарослей роз стоял огромный гриб, который светился слабым голубым светом. Вообще, здесь было много растений, и весь свет в комнате исходил от растений.

Сансет была достаточно умна, чтобы понять, что стала свидетелем чего-то чудесного, но она недостаточно сообразительна, чтобы понять смысл этого, как и почему, важность того, что она видит. Для того чтобы пони изменили такое количество растений, многие из которых были обычными алхимическими ингредиентами, им нужна была причина, цель, а Сансет этого не понимала.

Здесь, внизу, в темноте, росла даже ценная еда.

Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, Сансет проверяла пол на наличие ловушек. По крайней мере, очевидных, видимых ловушек. Она не могла применить заклинание обнаружения ловушек, поэтому пришлось обойтись быстрой проверкой глазами. Переступив порог комнаты, она увидела еще одного высохшего, сморщенного, как изюм единорога, который хранился в стеклянном шкафу. Именно в этот момент Сансет поняла судьбу единорогов, увезенных из другого города, а возможно, и из этого места.

Надир иссушила их… хотя причина была неизвестна.

Это… должно было прекратиться.

Хотя она была не в том состоянии, чтобы сражаться, Сансет понимала, что нужно делать. Чувство долга побуждало ее поступить правильно, и на этот раз она была склонна согласиться со своим чувством долга. Здесь происходило что-то опасное. Единороги, лишенные сущности, мутировавшие, значительно измененные растения, тайные дела в укромных шахтах… не нужно было быть гением, чтобы понять, что здесь замышляется нечто ужасное.

Если собрать все вместе, то получится необычная головоломка.

За ее спиной была дверь камеры, закрытая на замок, и еще две двери, ведущие из этой комнаты. Одна дверь была сделана из железа, что, безусловно, странно, а другая — из грубо сколоченных деревянных досок, скрепленных железными полосами. Заинтригованная, Сансет направилась к железной двери, любопытствуя, что могло послужить причиной для такой двери. К своему удивлению, она обнаружила, что дверь слегка приоткрыта, и за ней виден слабый свет.

Пора было выяснить, зачем нужна такая дверь.

В проходе было душно… влажно. Здесь было как в джунглях, и тропинка заросла растениями так сильно, что идти было трудно. Здесь были кусты, некоторые с ягодами, а некоторые без. Можно было найти листву всех видов. Теплый, влажный, скользкий камень сделал ее стрелки влажными, а ноги — мокрыми от росы.

Впереди Сансет слышала голос Надир, и поэтому она свернула в кусты, чтобы спрятаться.

— Мама, я сделала то, о чем ты просила, — сказала Надир, обращаясь к какой-то неизвестной фигуре. — С ученицей Селестии мы разобрались. Как ты и говорила, позволив ей бродить по пустыне и терпеливо ждать, пока она придет ко мне, все вышло как нельзя лучше. Прости, что усомнилась в тебе.

— Все прощено, моя любимая Надир.

— Спасибо, Мать.

— Ритуалы сделали тебя моим достойным наследником, моя драгоценная.

— Я все еще очень слаба, Мать, даже после того, как истощила сущность остальных. Эта Сансет, она сильна. Я надеюсь на лучшие результаты.

— Выдои ее досуха, Надир. Она сделает тебя сильной. Не волнуйся, моя драгоценная.

— Но я беспокоюсь, мама. Мне нужно стать сильнее, чтобы подготовиться к твоему возвращению.

— Мое пришествие было предсказано. Звезды помогут мне спастись. Драгоценная Надир, приближаются сумерки. Ничто не может остановить мое возвращение, но твои усилия ускорят его.

— И когда ты вернешься, я стану матриархом Дома Дарк…

— Конечно, драгоценная. Я верну тебя в твою семью, и они преклонят колени перед твоим величием. Они признают тебя величайшей среди своих.

— Все будет готово к твоему возвращению. Растения были изменены, как ты и просила. Все необходимое для вечного чаепития ждет тебя. Матушка, я с нетерпением жду твоего прихода.

— Ты хорошо справилась, моя драгоценная. Теперь иди и наблюдай за звездами, Надир. Посмотри, какие послания можно прочесть этой ночью. Другие тоже работают, чтобы помочь моему возвращению. Звезды помогут мне сбежать.

— Как прикажешь, Мать.

Послышались звуки уходящей Надир, но она не подошла к тропинке, где пряталась Сансет. Ожидая, прижавшись к кустам, Сансет не смела пошевелиться и даже едва дышала. Когда она убедилась, что это безопасно, она высунула голову из кустов и посмотрела вперед. Испугавшись, она полностью вышла из своего укрытия и пошла вперед, чтобы получше все рассмотреть.

Впереди стояла статуя массивного черного аликорна… но не такого, как Селестия. Этот был красив, но ужасен, с выпученными глазами и драконьими крыльями. Сансет не могла отделаться от ощущения, что статуя смотрит на нее. Перед статуей стоял какой-то таз, а в тазу было… что-то ржаво-коричневое.

Булькал какой-то алхимический суп, дурно пахнущий состав, который Сансет приняла за кровь. Нечистая магия, которую она не очень хорошо чувствовала из-за своего состояния. Здесь было проведено много времени, потому что грубый камень до статуи был гладким. Раковина на самом деле представляла собой две стеклянные чаши, между которыми было что-то вроде слизи.

— Я ждала тебя, — сказала статуя низким, сиплым шепотом.

Сансет задалась вопросом, что это за магия.

— Любопытно, что ты молчишь, — сказала статуя. — Ты изучаешь меня, но не понимаешь. Неужели моя сестра ничему тебя не научила?

— Кто ты? — спросила наконец Сансет.

— Я — Кобыла на Луне. По крайней мере, в некотором смысле.

— А кто ты на самом деле?

— Я — иллюзия, кусочек воображения и обрывок волшебного сна, которому дала жизнь магия, оставленная мной в крови моих потомков. Надир создала меня, она создала меня, чтобы моя воля направляла ее. Давным-давно я предвидела свое поражение и подготовила запасные варианты для побега.

— Зачем говорить мне об этом? Зачем так откровенно сообщать всю эту информацию?

— Я вижу, что моя сестра все еще окружает себя идиотами и слабоумными, несомненно, для того, чтобы ей было легче от собственной неполноценности. Когда ты окружаешь себя меньшим светом, ты сияешь еще ярче в сравнении. Ты не слушала? Я не настоящая. Я — иллюзия, плод воображения и обрывок волшебного сна, которому дала жизнь магия, оставленная мной в крови моих потомков. Я — магическое устройство, служащее средством связи, а Надир была слишком глупа, чтобы создать защиту от проникновения. Так что теперь я застряла в скучном диалоге с тупым, несносным олухом.

— Ты очень обидчива.

— Мой голос не настоящий. Я не настоящая. Я говорю другим то, что они хотят услышать, например, Надир. Если я ругаю тебя, то это потому, что ты хочешь, чтобы тебя ругали, ты, кретинский, прогнивший мозг, прыщавый простак. Меня питает воображение… в данном случае, твое воображение, чахлое, искалеченное, каким оно и является.

— Эй!

— Надир желает иметь мать, так как это самое заветное желание ее сердца. Что касается тебя, то я знаю, чего ты хочешь…

Сансет прищурилась на статую, не зная, что из этого следует. Ничто в ее обширном образовании не подготовило ее к этому… чем бы это ни было. Даже с пульсирующей головной болью она не могла не испытывать чувства благоговения и удивления. Но что бы это ни было, его нужно было уничтожить. От него несло неестественной магией… грязной алхимией. Что-то вроде магии души, хотя конкретное название ускользало от Сансет — запретное имя, которое она не должна была знать.

— Ты можешь избавить меня от Надир, — заманчиво прошептала статуя. — Тогда все, что я ей обещала, будет твоим.

— И тогда я буду жить в страхе, что кто-то заменит меня, — ответила Сансет. — Зачем избавляться от Надир?

— Она слабовольна и слабоумна, — поспешила ответить статуя. — Надир туповата. Сущность, которую она высасывает из других, ничем ей не помогает, совсем ничем, но она думает, что помогает. А вот что она делает, так это разрушает печати, связывающие меня. Как только я освобожусь… будет воздаяние между мной и моей сестрой. Пусть это будет твоей мотивацией помогать мне. Ты хочешь, чтобы мою сестру унизили. Доминировали. Я вижу это, отголоски в твоем сознании, твои лихорадочные подростковые фантазии, мечты, которые являются твоим тайным позором.

Яростно покраснев, Сансет ничего не сказала — ничего не отрицая.

— Сущность Надир помогла бы мне освободиться. Она совершила черные дела от моего имени. Ее душа запятнана. Она проклята. За пределами искупления. Ее увлечение анимагией оставило гниль в ее душе. Очень жаль, что такая, как она, зашла за грань. Она слаба. Бессильна. Единственное, что в ней есть достойного, это то, что она носит в себе крошечную часть меня. Это единственное, что у нее есть ценного. При первой же возможности я планирую отбросить ее в сторону и найти более достойного помощника. Например, тебя.

Сансет пристально посмотрела в глаза статуе.

— Я могла бы показать тебе. Научить тебя. Это легко. Это может сделать и простая пони. Надир делает это. Ты можешь вырывать души из других. Необыкновенная магия, которую моя сестра практикует в тайне. Моя сестра поделилась с тобой своей силой? Ты ее ученица или лакей? Похоже, что ты ее прислужник, ее хнычущий, скулящий, жалкий прихлебатель, которого посылают с поручениями. Ты заслуживаешь большего, не так ли?

— Единственное, что ты можешь мне предложить, — начала Сансет, — это то, что я могу вообразить для себя. Ты не предлагаешь ничего существенного или реального. Только предательство. Уходи.

Затем, прежде чем статуя успела ответить, Сансет ударила ногой по тонкому алхимическому аппарату в основании статуи. Появилась паутина трещин, раздался булькающий звук, похожий на бульканье каши, и проход заполнила вонь озона. С шипением, как только что открытая бутылка содовой, иллюзия умерла и перестала существовать.

План Надир, каким бы он ни был, должен быть основательно разрушен. Уничтожен. Сансет должна была положить этому конец. Отступая тем же путем, что и пришла, в сторону алхимической лаборатории, она старалась не думать слишком много о том, что сказала Кобыла на Луне. Нужно было разобраться с самой Надир, и хотя у Сансет пока не было плана, у нее был элемент неожиданности.

Пришло время доказать раз и навсегда, что хитрость и вероломство выше дипломатии и дружбы.

Примечание автора:

Кто со мной в этом ужасе с рейтингом Е?

История почти закончена. Сансет вот-вот готова сойти с катушек.

7. Verzweiflung

Verzweiflung — Нем. Отчаянье

За деревянной дверью алхимической лаборатории Сансет Шиммер обнаружила сад, наполненный пони. Они никак не отреагировали, когда она открыла дверь. Более того, они вообще не признали ее существования. Земные пони, бледные, бледнокожие, шаркали по садовым участкам, каждый с пустым взглядом. Тот, что был ближе всех к ней, ухаживал за чем-то вроде капусты, которая росла при свете скопления биолюминесцентных поганок.

Что касается пони-пегасов, то они тоже были в болезненном состоянии, многие линяли.

Осторожно, помня об опасности, Сансет подошла к пони, бредущему через капусту, и, когда он не ответил, помахала правым передним копытом перед его глазами. И все равно ничего. Словно они были какими-то метафорическими зомби. Неужели их подвергли магической лоботомии? Дали какой-то алхимический коктейль, который стер все следы эквинности? Там просто ничего не было, вообще ничего. Хуже всего пришлось пегасам: они не были земными пони — они не растили вещи — но были заперты под землей и не могли летать.

При ближайшем рассмотрении Сансет обнаружила, что над ними проводились эксперименты. В подозрительных местах были хирургические шрамы. Один земной пони был вовсе не земным пони, а единорогом, только уже не единорогом. Когда она развернула его, Сансет увидела, что его рог был удален, а на том месте, где когда-то рос его рог, теперь прорастали любопытные грибковые наросты. Эти наросты, похожие на поганки, были биолюминесцентными, довольно яркими и явно волшебными.

Нужна ли им магия, чтобы расти?

Единорог, несомненно, был источником магии.

Все это наводило на мысль о мире без солнца, мире, в котором властвует тьма.

Сансет не могла не быть заинтригованной.

— Она превратила тебя в цветочный горшок, — сказала Сансет зараженному грибком единорогу.

Безрогий единорог застонал, его челюсть отвисла, и он затрусил прочь от Сансет.

Поскольку видимой опасности не было, Сансет получше осмотрела сад. Она нашла капусту, кукурузу, бобы, то, что, по ее мнению, могло быть картофелем, кабачки, огурцы и баклажаны. Некоторые из них выглядели болезненными, другие казались вполне здоровыми, так что биолюминесцентная адаптация проходила с разной степенью успеха. Кукуруза не выросла высокой, а наоборот, вся склонилась к светящемуся грибковому скоплению в центре грядки.

Сансет заметила, что устранив свободу воли, Императрица Чаепития сделала своих подданных послушными. Какая-то часть ее сознания понимала, что ей следовало бы ужаснуться, но в основном она была просто впечатлена. Конечно, работники не отличались быстротой, поэтому эффективность и производительность могли пострадать, но зато они не были капризными и непокорными. Достойный компромисс? Возможно. Конечно, Надир, несомненно, пыталась довести процесс до совершенства. Это была незавершенная работа… блестящая работа.

Чокнутая Надир была гением… и ее нужно было остановить.

— Твайлайт, ты в порядке?

— Нет. — Затем, через мгновение, после долгого, содрогающегося, дрожащего выдоха. — Да. Я не знаю. — Она сжала Спайка так сильно, что из его ноздрей повалил дым.

Действительно, уже наступили сумерки. Свет, проникавший в окна, был непрямым, последними остатками великолепного дня. Наступающая ночь теперь рассеивала этот свет, рассеивала его и отправляла в отступление. Селестия наколдовала одеяло, развернула его, обернула им Твайлайт и Спайка, а затем подняла свою наполовину полную чашку чая, которая, конечно же, не была наполовину пустой.

— Кобыла на Луне настоящая? — спросила Твайлайт.

— Это еще предстоит выяснить, — поспешила ответить Селестия. — Пони так быстро обвиняют Лунную Кобылу во всех своих плохих поступках. Когда их ловят на плохом, это кажется приемлемым оправданием, — Кобыла на Луне заставила меня это сделать. — Это отличный способ уйти от ответственности.

— Но… она настоящая?

— Это кажется… сомнительным, Твайлайт. Но… ты должна изучить ее. В библиотеке. Узнай все, что сможешь. Когда тебе покажется, что ты нашла все, что нужно знать, составь отчет и расскажи мне о своих выводах.

— Откуда ты знаешь об этой истории?

Селестия сделала паузу, не зная, как ответить:

— Я не знаю, — сказала она наконец. — Многое из этого — догадки, почерпнутые из неведомых, ненадежных источников. По возвращении Санни Саншайн рассказала мне очень мало. Мне пришлось прибегнуть к другим средствам, другим способам, чтобы собрать историю воедино. Полагаю, если мы сравним версию истории, которая известна мне, с версией истории Санни, они могут сильно отличаться.

Селестия не упомянула, что другие побывали в разрушенном, разбитом сознании Надир, и часть истории была собрана из того, что там было найдено. Все было так перемешано, что мало что имело смысл, а тут еще и тот факт, что что-то… что-то мешало восстановить информацию из руин разума Надир.

Озадаченная, Селестия потягивала чай, пока ее ученица дрожала.

— Кобыла на Луне пугает меня.

— О, Твайлайт. Не будь глупой пони. Ей нечего бояться. — Селестия поспешила добавить, — Если она реальна, то есть. Она — история о призраке, рассказанная у потрескивающего костра. Жуткая сказка, рассказанная перед сном безответственными братьями, пытающимися напугать своих младших сестер. Твайлайт, если мы обвиняем ее в каждом своем ужасном поступке, это значит, что нам никогда не придется брать на себя ответственность за свои проступки. Кобыла на Луне — это всего лишь оправдание, правда.

— Шайни сказал, что она съедает жеребят, которые не ложатся спать.

— О, правда?

— Да. — Твайлайт кивнула. — Я думаю, он хотел, чтобы я уснула, чтобы он мог провести время с Кейденс.

На мордочке Селестии почти расплылась кривая улыбка.

— Что такое хоккей на миндалинах, и почему мой брат так сильно хочет в него играть?

— Ну, Твайлайт, это связано с другой историей. А пока нам стоит закончить ту, которую мы начали.

— Да, наверное.

— Итак, давай посмотрим… на чем мы остановились?

— Я расстроена тем, что мой брат хочет хоккей на миндалинах с Кейденс, а не со мной. Это несправедливо.

От неожиданных слов Твайлайт Селестия чуть не уронила чашку с чаем, и все небесные тела, которыми она сейчас манипулировала во время их сложного танца в небесах, тоже оказались под угрозой падения. Селестия была вынуждена быстро прийти в себя, чтобы не допустить небесной катастрофы. Все эти годы она в одиночку удерживала небеса, а потом все это рухнуло из-за нескольких нелепых слов маленькой Твайлайт.

Твайлайт никогда не узнает, как близко она была к тому, чтобы положить конец всей жизни, какой она ее знала.

Однажды Твайлайт Вельвет рассказала историю о том, как Твайлайт Спаркл заставила ее уронить запеканку за мгновение до того, как ее должны были подать на званый обед, и теперь Селестия понимала, почему. Конечно, уронить запеканку было ничто по сравнению с тем, чтобы вывести из строя несколько сложных орбит, поддерживающих жизнь. Она обдумала свой ответ на слова Твайлайт, и после минутного напряженного размышления решила пока проигнорировать их. Чтобы ответить на них, ей пришлось бы объяснять, а это… это было бы ужасно.

— Вот, Твайлайт, — сказала Селестия, готовя отвлекающий маневр, — подержи Смарти Пэнтс. Он выглядит испуганным.

— Так и есть! — Твайлайт с готовностью уложила куклу между собой и драконом, и одеяло было натянуто на место. — Простите, мистер Смарти Пэнтс!

Когда все в мире снова стало хорошо, Селестия продолжила свой рассказ…

Шахты образовывали огромную сеть лабиринтов, в которых Сансет приходилось ориентироваться. Не имея возможности творить заклинания, она была вынуждена полагаться на свои другие чувства, которые, надо признать, казались ей скучными и чахлыми. До сих пор она слишком полагалась на свою магию во всем, но теперь поняла, что это нужно изменить. Почувствовать уклон и обнаружить подъем не должно быть так сложно.

Эта непозволительная лень должна быть изжита.

Она скользила от тени к тени, опираясь на то, что ей казалось правильным, что было лучше всего. В то время как другие пони предпочитали дневной свет, Сансет больше нравилась темнота, по крайней мере, в такие моменты. Ее кровь все еще горела от жара, пот струился по бокам, но ярость поддерживала ее. Слова Кобылы на Луне сильно обеспокоили ее. Она хотела быть оскорбленной? Унизить? Неужели она была настолько неуверенна в себе? Эта глупая статуя замолчала навсегда… и скоро с Надир тоже будет покончено. Но как?

Кобыла на Луне была слишком коварна, чтобы доверять ей. Медовыми словами она отослала Надир наблюдать за звездами, оставив Сансет свободно перемещаться по этим туннелям. Но надолго ли? Рано или поздно Надир должна была вернуться, и когда она вернется, с ней придется повозиться. Каким-то образом. Сансет не знала, чем все закончится, пока не знала. Надир нужно было как-то нейтрализовать.

Убить ее казалось хорошим вариантом, но Сансет знала, что ее учитель этого не одобрит.

Вырывать души из других? Запретная магия, практикуемая в тайне? Селестия должна была кое-что объяснить, но противостоять ей было невозможно. Сансет знала, что попытки объяснить, откуда она это знает, станут настоящей проблемой, и Селестия быстро переведет разговор в другое русло. Несмотря на все ее разговоры о чистоте и доброте, Селестия была обманщицей. То есть, если она действительно знала разрушающую души магию.

Почему бы Селестии не знать ее?

Сансет, задыхаясь, остановилась, прислонилась к стене и попыталась не разрыдаться. Голова пульсировала самым ужасным образом, в ушах звенело, а внезапный прилив дурноты был почти невыносим. Она почувствовала что-то… присутствие… и это было не менее ужасно, чем ужас. Это была… магия… и настолько сильная, что она чувствовала, как она сворачивает кровь, даже когда она текла по ее венам, как инфекция.

Ты, заблуждающийся глупец. Неужели ты думала, что так легко избавишься от меня?

Сансет боялась, что ее колени подкосятся, потому что громовой голос в ее голове был просто ошеломляющим. Каждое слово словно тупая, раскаленная сталь скребла по черепу, и Сансет была уверена, что ее глаза вот-вот выскочат из глазниц. Она зажмурилась, стараясь не допустить этого, и напряглась, почувствовав, что то, что было у нее в голове, вот-вот заговорит снова.

Ты — неподходящий сосуд, но ты будешь ходить по миру. Я заставлю тебя ходить по миру. Когда наконец ты встретишь сосуд, совместимый с моими потребностями, я овладею им, и ты познаешь мой ужас. Сумерки могут длиться так долго, прежде чем наступит полночный час, и моя тьма станет вечной. Когда часы пробьют полночь, я разгадаю само твое существование. Перед своим концом ты преклонишь передо мной колени. Я покажу тебе силу, и это будет последний урок, который ты когда-либо усвоишь. Знай, что, идя по миру изгоем, ты несешь тень своей гибели, куда бы ты ни отправилась.

Затем, совершенно неожиданно, громовой, властный голос исчез. Сансет, все еще не пришедшая в себя, с огромным трудом удержалась на ногах. Она чувствовала себя… грязной. Нечистой. Как будто она была чем-то испачкана, чем-то, что невозможно отмыть. На ее душе осталось жирное пятно.

Рассказать об этом Селестии было бы невозможно; ей пришлось бы объяснять, как это произошло.

Двигайся, — произнес мягкий голос в ее голове. Ты должна выжить. Я заставлю тебя выжить. Ты будешь жить до тех пор, пока моя месть тебе не будет завершена. А теперь двигайся.

Понуждаемая этим голосом, Сансет заставила свои ноги повиноваться, и на мгновение ей показалось, что она стала пассажиром в собственном теле. Она рванулась вперед, прочь от стены, теряя равновесие. Что бы ни управляло ею, ей показалось, что ему пришлось учиться ходить на коротких ногах. Но потом странное ощущение исчезло, и она вновь обрела контроль над своими конечностями.

— Я буду сопротивляться, — сказала Сансет тому, что было внутри нее. — Я буду бороться с тобой до конца.

Ты даже не вспомнишь, — ответил голос между ее ушами. Кто я и что я, не может быть раскрыто. Ты думаешь, что я дура? Что я так легкомысленно рискую? Я не такая, как ты. Ты — ничто. Моя сестра создала тебя для покорности и слабости.

Прежде чем Сансет успела ответить, ее захлестнула волна головокружения.

Кухня. Сансет оказалась на кухне, причем совершенно не помнила, как она сюда попала. У нее болела голова, и она была настолько обезвожена, что чувствовала, как веки неприятно скребут по глазным яблокам. На деревянном мясницком столе лежали останки туши животного, и она обнаружила, что, как ни странно, ее не беспокоит этот вид.

Более того, ей захотелось есть.

Почти в оцепенении она пересекла кухню и направилась в кладовую — место, где ей нужно было быть. Почему ей нужно было быть здесь? Она не знала, но это было то самое место. Здесь была еда; это была хорошо укомплектованная кладовая. Но ей нужна была не еда, нет. Ей нужен был чай. Вот он, на верхних полках. Чай. Не просто чай. Специальный чай. Сам по себе чай был в основном безвреден, но в паре с активирующим агентом он сводил на нет магию. Если выбиралось другое активирующее вещество, оно лишало разум свободы воли и наносило ему огромный вред; он превращался в горячую, вкусную чашку рабства.

Откуда она это знала?

Она не знала, откуда она это знает.

Каким-то образом она всегда знала.

Казалось, знание было с ней всегда.

Природный гений.

Это была причина, по которой ее выбрали; природный талант. Она была лучшей из лучших, что мог предложить Кантерлот. Не имело значения, что она происходила из крестьян, нет. Она была особенной. Медленно, нарочито наклонив голову, она посмотрела на банки с чаем, припрятанные на верхней полке. Ей нужно было работать. Надир была лишним звеном, а с лишними звеньями нужно было разбираться, чтобы не допустить разрыва.

Нужно быть осторожным, когда вяжешь свитер зла.

Почему она так решила?

Она не была уверена.

На самом деле, она не хотела знать.

От мыслей об этом у нее разболелась голова.

Лучше было не думать, а просто идти по течению.

Кроме того, ей нужно было приготовить чай.

Чаепитие.

Да, сейчас было время чая.

Когда она подумала о магии, ее рог зашипел. Так не пойдет. Ей нужна была магия, но ужасный яд все еще сжигал ее кровь. Но можно было применить немного телекинеза, и это было лучше, чем ничего. Лучше, чем копошиться, как крестьянин без магии. Когда она подняла первую банку, боль была почти невыносимой, но она как-то держалась. Боль должна была ощущаться. По какой-то причине эта пытка была желанной… необходимой.

Она заслужила эту пытку.

Одну за другой банки снимали и ставили на прилавок. Под действием статического напряжения в мозгу ее лицо исказилось в гримасе агонии, но она не дрогнула, ее действия не прекратились. Ее тело двигалось почти механически, рывками и судорогами, или, возможно, лучше было бы назвать его марионеткой. Ее голова покачивалась вверх-вниз, словно в такт какой-то непостижимой, непонятной песне, колыбельной из тьмы за звездами.

На плиту поставили чайник и бросили свежее полено на еще светящиеся угли. Разгоревшийся огонь очнулся от своей дремоты и принялся пожирать предложенное топливо. Повернув голову, Сансет посмотрела на полуразрубленную тушу, и ее оранжевый язык высунулся из-под потрескавшихся, пересохших губ.

Еда должна была быть позже, потому что сейчас нужно было подавать чай.

Покачивая головой вверх-вниз, ее язык все еще скользил по пересохшим губам, Сансет ждала, пока чайник закипит…

Прохладный ночной воздух наполнил легкие Сансет, и жестокое жжение немного утихло. Она стояла в устье шахты, глотая столь необходимый ей свежий воздух. Сансет не спешила, потому что точно знала, где находится Надир. Откуда она знала? Потому что она могла видеть Надир. Каким-то образом. Надир смотрела на луну, а Сансет, почему-то, смотрела на нее.

Сейчас была полночь. Полночь. Силы Селестии были слабы. Это был час, когда Селестия по-настоящему отдыхала, потому что ее силы были так слабы. Спрятавшись под занавесом полуночи, Сансет могла действовать безнаказанно, ведь вечно бдительное око Селестии было закрыто. Спало. То, что было сделано в темноте, останется неизвестным при свете.

Осторожно, с опаской, Сансет вылезла из шахты и стала пробираться к поляне, где Надир наблюдала за звездами. Голова Сансет была наполнена туманными, неясными снами. Колыбельные. Это было похоже на то, как будто стоишь снаружи театра и слышишь представление внутри. Надир мечтала о материнстве; о том, чтобы иметь мать, быть матерью и иметь семью. О таком мечтали все сироты, и Сансет собиралась разрушить эти мечты.

Надир изжила свою полезность.

План, каким бы он ни был, изменился.

Сансет рванулась вперед, держа за спиной дымящийся чайник. В ее глазах плескалась яркая алая паутина, а уголки рта были покрыты коркой частично высохшей слюны. Она ступала так, словно была еще жеребенком, изучающим, как работают ноги. В ее налитых кровью глазах виднелся безумный блеск, а подергивающиеся губы попеременно переходили от оскала к улыбке и обратно к оскалу. Если и было слово, которым можно было описать Сансет в этот момент, то это было слово "безумие".

— Спи, жеребенок, — пробормотала Сансет, уверенная, что не выдаст себя. — Спи, маленький жеребенок. Твоя мама ушла, а папа свалил к друзьям, не оставив никого с жеребенком.

Не в силах сдержаться, она гоготнула.

Совсем чуть-чуть.

Просто так получилось.

— Не плачь, милый жеребенок. — Сансет продолжала свою безумную колыбельную, полагаясь на свою магию, чтобы успокоить Надир. — Не плачь, милый жеребенок. Ты, я и Тьма — трое… не нужно другой любви, жеребенок.

Какая любопытная магия оказалась в распоряжении Сансет: абсолютный контроль над другими.

— Спи, маленький жеребенок. — Она тихонько подкралась ближе, и Надир уже была в поле зрения. — Спи, маленький жеребенок. Я положу твои кости на алебастровые камни, и ты будешь моим вечно любимым жеребенком…

Надир покачивалась, убаюканная ложным спокойствием, и совершенно не замечала подкравшуюся к ней сзади Сансет. Колыбельная сменилась беззвучным бормотанием, мягким, успокаивающим звуком, и Сансет теперь стояла над Надир, глядя на нее сверху вниз, а она смотрела в ночное небо. Это была сила. Невероятная сила. Невообразимая невидимость. Надир была заворожена.

— Надир, жалкая навозная куча, пора пить чай и ложиться спать, — прошептала Сансет на ухо Надир. В каждом ее слове сквозила злоба. — Выпей все до капли.

С пустыми глазами Надир откинула голову назад и стала ждать чая.

Чай был горячим. Не кипящий, и, может быть, не обжигающий, но горячий, как пар. Достаточный, чтобы обжечь. Чтобы причинить боль. Когда чай влили ей в горло, заклинание было разрушено, и с булькающим криком чай вырвался изо рта, пенясь и пузырясь. Сансет держала голову Надир на месте, не давая ей разжать челюсти, и продолжала лить, не обращая внимания на боль Надир.

Каким-то образом Надир вырвалась, она толкнула Сансет, и, кашляя, отплевываясь, поползла прочь по траве.

— Нет! — прохрипела она обожженными губами, ее голос стал неузнаваемым призраком себя прежней. — Нет, больше нет! Магия уходит!

— Я знаю. — Не обращая внимания на боль, Сансет схватила Надир своим телекинезом, перевернула ее и снова разжала челюсти кобылы. Она топнула копытом по животу Надир, которая издала рваный, влажный кашель, а затем, не щадя себя, продолжила вливать в горло Надир еще больше горячего чая.

Губы, морда, нос и вся морда Надир были в волдырях. Шея и передние ноги тоже. Уперев одно копыто в живот Надир, Сансет вылила содержимое чайника и затолкала жидкость в глотку Надир. Затем, с нетерпением глядя вниз, Сансет наблюдала, как разум медленно уходит из глаз пораженной кобылы. Борьба Надир замедлилась, ослабла, а потом и вовсе прекратилась, когда последний свет погас в ее глазах, как темнеют окна ее души.

— Спокойной ночи, Надир.

Уронив пустой чайник на мокрую траву, Сансет, спотыкаясь, пошла прочь на ногах, которые почему-то казались ей далекими и оторванными. Надир теперь была такой же, как и ее жертвы в шахтах внизу, — бездумным, слюнявым существом, движимым инстинктами. Сансет кинулась к ней, но была слишком далеко и чуть не упала.

Теперь оставалось только привести себя в порядок и отправиться домой.

8. Эмпатия

Вернувшись к ручью, с которого она начала свой путь, Сансет Шиммер ждала поезда. Она сидела на огромном сундуке и, пока ждала, ела яблоко. Это была долгая, длинная прогулка по дикой местности, целых два дня, и весь путь она несла сундук, удерживаемый телекинезом.

Она была готова вернуться домой.

Приезд сюда как-то изменил ее, хотя она не могла сказать, почему и как. Возможно, она выросла. Ее магия стала сильнее, и она поняла, чего хочет от жизни. Это путешествие дало ей удивительную ясность ума, и теперь ей как никогда хотелось вырваться из-под ига своей наставницы.

Селестия больше не будет ее сдерживать.

Сансет больше не будет отказываться от силы, которая ей причиталась; она знала правду, и она освободит ее.

Если Селестия не захочет отдать то, что ей причитается, что ж, пора двигаться дальше. Были и другие миры, другие места, куда, как знала Сансет, она могла отправиться, и ее не будут удерживать. Для нее было загадкой, откуда она это знает, но она знала, и ей не откажут. Что-то в самом существовании Кейденс сейчас злило ее, и за это что-то она должна была ответить.

Что-то в сундуке издало приглушенный стон.

— Мисс, вам нужна помощь с этим сундуком? — спросил носильщик. — Поезд приближается.

— Я поняла, спасибо. — Сансет улыбнулась, холодный жест, который казался противоречащим ее солнечным оттенкам. — Сколько времени осталось до прибытия поезда?

— Недолго. Минут пять или около того, если он идет по расписанию.

— Фантастика. Спасибо. — Она обошлась без любезностей с холодным весельем.

Яблоко было съедено еще за несколько укусов, а сердцевина исчезла плавным, легким движением магии. Куда она делась? Почему это было важно? Когда сладость еще оставалась во рту, она подумала о сне, который ей приснился, страшном, ужасном сне. Прошлой ночью, когда она спала в глуши, ей приснилось, что она стоит в холодном, безжизненном мире, где нет ни неба, ни моря, где нет ни зелени, ни жизни.

Она стояла в этом безжизненном мире и смотрела в холодный вакуум пустого пространства, задыхаясь, борясь за глоток воздуха, но воздуха не было. Тысячу лет или больше она боролась, пыталась вдохнуть воздух. Тысячу лет она задыхалась, ее легкие горели от недостатка кислорода, но она не могла умереть. Борьба не прекращалась. Ее глаза пытались вырваться из своих глазниц, а кровь кипела в холодной пустоте, где не было жизни. Находясь на грани смерти уже тысячу лет, она не могла умереть, но и не хотела продолжать.

Утром, когда долгий-долгий кошмар закончился, когда она наконец смогла снова дышать, она была облита кислым потом, и от нее несло страхом. Этот сон был только первым. Она знала, что каким-то образом этот кошмар вернется, и каждую ночь, когда она ложилась спать, ей снился сон.

Это будет ужасно.

Поезд должен был прийти не скоро.

— … и вот Санни Саншайн вернулась домой, с запертой в сундуке бедной Надир в состоянии комы. Она не сказала мне, что произошло. После этого говорить с ней стало почти невозможно. Я не знаю, что случилось с Санни. Она ушла из дома и вернулась совсем другой пони. Она была чужой, почти незнакомой, но в то же время знакомой в необычном смысле, который я не могу объяснить. Санни сказала мне, что я не заслуживаю того, чтобы знать, что произошло. Наше отдаление прогрессировало, пока не стало невыносимым.

— Что случилось с Надир? — спросила Твайлайт.

— Я не знаю. — Селестия пожала плечами, желая получить ответы. — Ее разум исчез, и у нее не было магии. Санни… так и не предложила объяснений. Я не могу даже предположить, что произошло. — Довольная тем, что сказала правду, а также тем, что призналась в своей неправоте, алебастровая аликорна испустила долгий, дрожащий вздох. — У Санни были самые ужасные кошмары после того, как она вернулась домой. Ночные кошмары, как их называют. Я могу только предположить, что Надир сделала с ней что-то ужасное… и, возможно, это подействовало на Надир. Я долго искала ответы, Твайлайт. И это действительно ужасно. Иногда, сколько бы ты ни учился, как бы сильно ты ни хотел, ответы навсегда остаются недосягаемыми.

— Будет ли сегодня урок астрономии?

Вопрос застал Селестию врасплох. Он был таким внезапным, таким неожиданным. Неужели Твайлайт так хотела забыть? Возможно, да. Подумав немного, Селестия решила, что не может винить свою ученицу. Твайлайт не была так эмоционально вовлечена в это, как Селестия думала. Это была ужасная история, трагическая история — но история, из которой, как Селестия надеялась, ее ученица извлечет уроки. Даже в том виде, в котором она была неполной, было многое, что можно было взять на вооружение, были уроки, которые можно было извлечь.

— Да, Твайлайт, сегодня будут уроки астрономии. Мы будем изучать звезды, ты и я, и я расскажу тебе о созвездиях.

Чай уже давно остыл и остался на столе. Недоеденная еда казалась непривлекательной, хотя Селестия не могла сказать почему. Вся декадентская пышность, существовавшая еще час назад, теперь исчезла. Правление Императрицы Чаепития подошло к трагическому концу, и, поскольку так много вопросов осталось без ответа, Селестия боялась, что она никогда не узнает развязки.

— Спайк уснул, — прошептала Твайлайт.

— Он в своем счастливом месте, Твайлайт. Конечно, он заснул.

— Я торжественно клянусь, что постараюсь быть более внимательной к нуждам Спайка, и что я постараюсь смотреть на вещи с его точки зрения.

— О, Твайлайт… мне приятно слышать это от тебя. — Протянув крыло, Селестия промокнула глаза, которые по непонятной причине слезились. — Пойдем, Твайлайт. Давай уложим Спайка спать. Мы сделаем это вместе.

— С удовольствием.

Все еще вытирая глаза, Селестия каким-то образом вновь обрела улыбку.

Примечание автора:

Подождите…

9. Необязательный, но совершенно необходимый эпилог ради непрерывности, написанный ради "стиха" в целом

Группа пони собралась вокруг склепа, и из всех присутствующих Твайлайт Спаркл вполне могла быть самой эмоциональной. Когда история заканчивалась смертью, ее это очень расстраивало, а эта история была рассказана давно. Эта история началась, когда она была еще кобылкой, ее рассказывали за чаепитием, и вот, спустя столько лет, когда она уже стала взрослой, она, наконец, подошла к концу.

И какой же это был конец.

Пока Твайлайт смотрела на брата, она услышала, как Луна сказала:

— Дим… как странно, что ты желаешь, чтобы с Дарками было покончено, и при этом признаешь Надир одной из них в час ее смерти.

Дим, конечно, усмехнулся, а когда Луна потянулась к нему крылом, попытался отстраниться. Она была крупнее его, сильнее, и у нее не было тела, опустошенного чахоткой. Каждый вдох давался ему с трудом, и даже когда он пытался освободиться от ее объятий, она притянула его ближе. Чувствуя потребность в близости, Твайлайт притянула к себе и Шайнинг Армора, и Трикси Луламун.

— Звезды помогут ей спастись, — сказала Твайлайт тем, кого держала рядом, обхватив их шеи своими крыльями.

— По крайней мере, борьба Надир с проклятием закончилась, — сказал Шайнинг Армор, казалось, отвлеченно. — Мы все в той или иной степени боролись с ним, все и каждая из звезд Луны.

— Одиночество… сумасшествие… помешательство… невообразимые страдания.

Твайлайт почувствовала боль от слов Трикси.

— Я не страдаю от безумия, — возразил Дим.

— Нет, Дим, ты скорее наслаждаешься каждым мгновением, — спокойно ответила Луна, в ее голосе не было и тени веселья или юмора. — А ты, любимый внук, ты покончил с проклятием, которое мучило всех нас и причинило столько страданий стольким пони. — Не обращая внимания на слабые протесты Дима, она наклонилась и по-матерински поцеловала его в щеку.

— Проклятие поразило мою свадьбу, — сказал Шайнинг Армор, пока Луна осыпала ласками Дима, которому, похоже, это ничуть не нравилось. — И что это было за проклятие. Если бы не Твайли, все могло бы закончиться плохо. Ужасный исход всего. Конечно, — он тяжело вздохнул, — Твайли спасла нас всех, как она обычно делает.

Окруженная семьей и друзьями, Твайлайт обнаружила, что у нее есть вопросы. Откуда Селестия узнала о Кобыле на Луне, если Санни Саншайн ничего не говорила по возвращении? Только теперь, став взрослой, Твайлайт хватало ума задавать такие вопросы. Каким-то образом Селестия знала вещи, невозможные вещи, и хотя Твайлайт была в какой-то степени посвящена в секреты своей наставницы, у Селестии все еще были тайные пути и средства.

— Проклятие заставило меня ходить по земле, — сказала Трикси, и нельзя было понять, говорит ли она сама с собой, как она обычно делала. — Меня поглотило одиночество. Проклятие… отчаяние… Я страдала от него. Даже сила не могла удовлетворить и заполнить эту пустоту. Твайлайт спасла меня. Спасибо тебе, Твайлайт.

— Не упоминай об этом, Трикси.

— Надир тоже боролась с этим. Она хотела иметь мать… семью… она хотела принадлежать и быть любимой. — Луна сжала Дима, вздохнула, и ее голова качнулась из стороны в сторону. — Я использовала это…

— Это была не ты, — сказал Дим Луне, его голос был сухим, хриплым. Он звучал так, словно мог утонуть с каждым вздохом, который он пытался сделать.

— Но я помню, как делала это, Дим. Я помню, как провоцировала ее. Подталкивал ее к ужасным поступкам и обещала, что взамен она будет любима. Я безжалостно пользовалась этим. Вот только проблема… Я все помню. — По щеке Луны пробежала слеза, на мгновение устояла перед силой притяжения, а затем брызнула на Дима, который раздраженно усмехнулся.

— Großmutter…^[1]

— Я не противная, — пробормотала Луна, когда слезы упали еще больше.

— Каждый раз, когда… ты так шутишь… мне хочется сжечь страны… и вскипятить океаны.

— Ну, не делай этого, Дим. Я очень расстроюсь из-за тебя. — Закрыв глаза, Луна притянула Дима еще ближе и зарыдала.

Твайлайт отвернулась; это был личный момент, по крайней мере, так казалось.

Она посмотрела на могильный знак, высеченный в боку серого гранитного склепа. Надир Дарк. Больше ничего. Мало кто знает значение этого имени или его важность. Принятие. В смерти. Признан и принят другим Дарком… возможно, худшим и лучшим из всех Дарков. Надир… теперь мёртвая, покоилась в семейном склепе Дарков.

Конечно, можно сказать, что милосердие Дима было связано скорее с тем, что он беспокоил и раздражал мертвых Дарков. Твайлайт не сбрасывала это со счетов. Никто не ненавидел Дарков больше, чем Дим, и он отправил за завесу не одного из них. Поместив Надир в семейный склеп, Дим проявил неуважение к известному снобизму Дарков и уязвил их надменность. Вполне возможно, что Дим будет смеяться до последнего.

Твайлайт вспомнила то давнее чаепитие…

Снаружи царила суматоха; слышался шум кареты, стук копыт по булыжникам и лязг тяжелых доспехов. Прибыли новые гости, важные гости. Жаждая увидеть их, Твайлайт развернулась в маленьком, тесном склепе и стала ждать, когда откроется дверь. Здесь была еще одна семья, которой здесь место, еще один род, затронутый Тьмой, нежеланное наследие Луны.

Дверь открылась, и первой вошла не Селестия, как ожидала Твайлайт, а Сансет Шиммер. Санни Саншайн. Она застыла в дверях, широко раскрыв глаза, испуганная и… с разбитым сердцем. Но грубый толчок Селестии отправил меньшую кобылу в дверной проем, и секундой позже Твайлайт увидела, что ее беспечная коллега из-за зеркала тоже протиснулась внутрь. Еще одна тронутая Тьмой — почти поглощенная ею, по сути.

— Здравствуй, Сансет, — сказала Твайлайт, склонив голову. — И здравствуй, Другая Я.

— Я не знаю, смогу ли я это сделать, — сказала Сансет Селестии, когда большая кобыла нырнула в дверной проем.

— И все же, вот ты здесь, делаешь это, — был теплый, эмоциональный ответ Селестии. — Не сдавайся сейчас.

— Я не могу с этим смириться. — Сансет уперлась спиной в стену, заскулила один раз и, казалось, была на грани слез.

— Да. — Другая Твайлайт придвинулась ближе. — Да, мы можем. Вместе. Так же, как мы противостояли всему остальному.

Крылья Сансет затрепетали, и склеп наполнился тихим шелестом перьев:

— Нет… Я не могу этого сделать. Я не могу здесь дышать. Это больно… так больно… я не могу…

Селестия, чей рог почти царапал потолок, притянула Сансет ближе, не обращая внимания на протесты гораздо меньшего аликорна. Через мгновение Селестия притянула к себе и фиолетовую очкастую единорожку и сжала их обоих своими крыльями. Протесты Сансет перешли в хныканье, а затем, задыхаясь, в душераздирающие рыдания.

И снова это показалось слишком личным, и Твайлайт отвернулась.

Наконец-то, казалось, озлобленное отчуждение между наставником и учеником прекратилось. Все это было слишком сырым, чтобы организоваться в связные мысли, Твайлайт еще не могла разобраться в этом, и все, что она могла сделать, — это пережить этот момент. Что, похоже, делали и все остальные пони, так что она была не одна.

Шайнинг Армор был погружен в свои мысли, и Трикси, прислонившаяся к нему, казалось, тоже. Луна все еще плакала; плач ничуть не ослабевал, и Твайлайт задавалась вопросом, сколько еще слез может пролиться. Дим все еще усмехался, но это была не жесткая усмешка, а скорее усмешка ради усмешки, и иногда он говорил бабушке мягкие слова утешения.

Стоя в углу, Твайлайт думала о Надир.

В отчуждении и неприятии таилась опасность. Твайлайт хотела, чтобы ее мысли сотрудничали, но они были слишком беспорядочны, чтобы из них можно было что-то сделать. Надир хотела иметь семью, быть любимой. Быть желанной. Трикси тоже хотела быть любимой… иметь семью. Свадьба Шайнинг Армора и Кейденс едва не сорвалась из-за вторжения. Твайлайт сама боролась со своими друзьями. Все это было связано с отчуждением между двумя сестрами. Перелом, проклятие, разделение, пульсация которого ощущается и по сей день. Надир была дальней родственницей Луны, и она заплатила страшную цену за злодеяние своей бабушки. Это казалось несправедливым, но это было так, как было, и Твайлайт не знала, как к этому относиться.

— Я взяла от нее все, — сказала Сансет, ее слова заглушала шея Другой Твайлайт.

— На тебя повлияли…

— Нет, учитель — Сансет вихрем отлетела от Селестии и чуть не опрокинула Другую Твайлайт — не оправдывайся передо мной. Разве ты ничему не научилась? Мы… мы… ты и я… ты только и делала, что оправдывала меня, а я становилась все более и более правой. Не смей пытаться оградить меня от последствий моих действий! Мне не нужен вред от такого рода действий.

Селестия выглядела страдающей; Твайлайт придержала язык.

— Я даже представить себе не могу, какую боль я причинила… боль… Надир больше нет, и я не могу поступить с ней правильно. Я никак не могу извиниться или загладить свою вину. — Огненный взгляд Сансет упал на Луну, и Твайлайт вдруг почувствовала, что боится. — Но, поскольку я проклята эмпатией, я могу хотя бы узнать боль другого пони, пострадавшего от всего этого.

— Не знаю, можно ли назвать проклятие точным описанием твоей эмпатии, Сансет. — Другая Твайлайт засуетилась, прижалась к Сансет, а затем затихла. — Хотя я признаю, что иногда это должно ощущаться именно так.

— Я думаю, можно сказать, что ты действительно заслужила эти крылья…

— Нет, учитель. — Сансет, ее перья взъерошились, ощетинились на слова Селестии. — В том-то и дело. Я ничего не заслуживаю. Я в долгу. Эти крылья, я их вообще не заслужила. Это наказание. Я собираюсь провести остаток своей жизни, пытаясь сделать себя достойным их. Но я никогда их не заслужу. Они не награда… а напоминание. Мне больно находиться здесь, в этом месте, где мои крылья видны, где я могу их видеть. Я подвергла опасности целый мир… Я принесла туда магию. Эквестрийскую магию. Ее магию. — Она указала на Луну, чтобы подчеркнуть свои слова. — Я устроила огромный беспорядок, и я застряла, убирая его.

— Ты стала принцессой Селестией того мира, — сказала Твайлайт, произнося свои мысли вслух, не думая о них и о том, как ее слова могут быть восприняты.

Сансет побледнела под своей яркой шерстью, и на секунду показалось, что она может упасть в обморок.

— Ох… — Твайлайт вдруг почувствовала себя неловко, а Селестия, Принцесса Селестия, смотрела прямо на нее с каким-то непонятным выражением. — О, э… да… верно. Эм… ладно, давай забудем, что я это сказала, хорошо?

— Ты не забудешь, что ты это сказала, — сказала Сансет в манере принцессы Селестии.

Не успели еще что-то сказать, как дверь открылась, задев Селестию, которая заворчала, и Спайк протиснулся в склеп. Он обнимал огромный пучок цветов и как-то умело прокладывал себе путь через лабиринт ног. Дойдя до могильного камня Надир, он положил цветы, похлопал по ним, а потом замер, внимательно осматриваясь.

— Я не помешал? — спросил он.

— Спасибо, что принес цветы, как я просила, Спайк.

— Не стоит благодарности, принцесса Луна.

— Когда Дим организовывал похороны, он пренебрег цветочными композициями.

— Мы, Дарки, не занимаемся цветами. — Бросив усмешку вниз, Дим устремил свой злобный взгляд на обиженную листву.

— Я не хочу быть принцессой Селестией, — слабым, дрожащим голосом сказала Сансет Шиммер.

Указывая на свою коллегу, Твайлайт сказала:

— Но… но… у тебя есть твоя Твайлайт Спаркл.

— Твайлайт… заткнись….

Другая Твайлайт скривилась, и Твайлайт почувствовала, что ее коллега испытывает дискомфорт.

— Честно говоря, я не думаю, что это хорошая идея. — Голос принцессы Селестии теперь был наполнен ее обычной уверенностью и спокойствием. — Хотя я поощряю сочувствие, и я думаю, что твое желание узнать боль моей сестры достойно восхищения, я не уверена, что тебе стоит это делать. И что бы ты ни делала, ни при каких обстоятельствах ты не должна прикасаться к Диму.

Внезапно испугавшись, Твайлайт вспомнила о кальмароголовом существе, которое коснулось разума Дима:

— Да — ее голос был гораздо более скрипучим, чем ей хотелось бы — прикасаться к Диму нежелательно. Он — живая тюрьма для проклятия. Сансет, держись от него подальше. Я почти уверена, что у Тьмы есть счеты к тебе, Сансет. И ко всем нам, без сомнения.

— Тьма была права, когда боялась меня, — пробормотал Дим влажным, хрипловатым голосом.

— Принцесса Луна… Я уже знаю то, чего не знают другие. — Мягко оттолкнув Другую Твайлайт в сторону, Сансет шагнула вперед. — Я знаю, что ты пережила… в общем, у меня есть идея. Это неожиданно сложнее, чем я предполагала. — Не дрогнув, она продолжила, — Я знаю, что ты пережила на Луне… постоянную борьбу за воздух… удушение… приступы удушья… тысячу лет борьбы за дыхание. Мне до сих пор это снится.

— Мне очень жаль, — ответила Луна.

— Не стоит. — Сансет улыбнулась, и это было похоже на то, как солнце разгоняет темные тучи. — Мы с тобой понимаем друг друга. Как бы ужасно это ни было, я не жалею об этом.

— Друзья разделяют боль друг с другом, — сказала Другая Твайлайт. — Сансет знает мою боль, как и Миднайт… и мы с ней… ну, каждый раз, когда мы прикасаемся друг к другу, нам приходится терпеть, но это не значит, что мы перестаем прикасаться друг к другу, нет… — Ее очки запотели, лицо стало на несколько оттенков фиолетового темнее, и, не в силах продолжать, другая Твайлайт стояла, облизывая губы. Через несколько неловких секунд она издала напряженный скулеж, а затем отступила обратно в угол, где и стояла, неистово краснея.

— Ты не можешь выключить это, да? — спросила Селестия у своей бывшей ученицы.

— Учитель… я не могу ответить на этот вопрос сохранив достоинство.

— Нет, полагаю, что нет.

— Это не занятие для человека…

— Луна, пожалуйста, это похороны. А я-то думала, что это будет Дим, который все нарушит. — Нахмурившись, Селестия покачала головой, пока и Другая Твайлайт, и Сансет переживали неловкий момент.

Почти вызывающе, Луна встала чуть выше, и ее рог сверкнул, ударившись о гранитный потолок:

— Как я пыталась сказать, это не занятие для рук. Но то, что ты готова терпеть такую боль при каждой встрече, достойно восхищения. Сансет… Я рада, что ты достаточно сильна, чтобы преодолеть такое потрясение.

— С-спасибо. — Глаза Сансет заблестели от слез. — Это борьба. Иногда мне хочется быть далеко-далеко от людей, чтобы не прикасаться к ним. Мне кажется, что я отстраняюсь от мира. Мои друзья подхватывают меня, вытирают с меня пыль и поддерживают меня. Я не знаю, как им это удается. Все аспекты моей жизни так или иначе затронуты этим сопереживанием. Хотела бы я… Хотела бы я иметь это, когда впервые встретила Надир. Возможно, я могла бы помочь ей. Я бы хотела, чтобы все было иначе, но… мое прошлое сделало меня такой, какая я есть сейчас… и мне нравится человек, которым я постепенно становлюсь. Хотя это трудно.

— Кейденс — эмпат. Ей иногда бывает тяжело.

— Забавно, — сказала Сансет Шайнинг Армору. — Я завидовала Кейденс и ее силе. Теперь, когда она у меня есть… ну, я не скажу, что она мне не нужна, но скажу, что я ее по-новому уважаю. Где она, кстати? Она не смогла приехать?

— Скайла и Фларри обе больны, — ответил Шайнинг Армор. — Один из нас должен был быть там.

Дрожа, Сансет подошла к Луне, и Дим почтительно отступил, освободившись, наконец, от крыла Луны. Сансет и Луна встретились прямо перед памятником Надир, на том месте, где Спайк положил цветы, и Твайлайт, почти побежденная предвкушением, с нетерпением ждала этого момента.

— Я обидела тебя, — сказала Луна. — Прости меня.

— Знаешь, только что я почти сказала, что это не твоя вина… но… у нас с тобой… схожие обстоятельства. Мы оба попали под влияние. Селестия защищала нас обоих… пыталась оградить нас от последствий наших действий. Она оправдывала нас. — Сансет сглотнула — тяжелый, болезненный звук. — Мы обе понимаем, что вина лежит исключительно в наших собственных действиях…

— И плохие решения, — добавила Луна.

Зрение Твайлайт затуманилось от слез, и она почувствовала мягкую колючесть когтей Спайка, когда он схватил ее за ногу. Похороны были странным местом, чтобы собраться вместе, а может, и нет. Может быть, это было лучшее время и место, чтобы оставить прошлое в прошлом. Еще одно тело, преданное земле.

Сансет повернула голову, чтобы посмотреть на надгробье Надир:

— Мы никогда не сможем быть нормальными.

— Мы застряли в странности. — Луна тоже повернулась лицом к месту последнего упокоения Надир Дарк.

— Мы нанесли непоправимый вред.

— Мои действия прокляли весь мой род и принесли им гибель.

— Я принесла магию в мир, где ее не было, и я не знаю, что произойдет.

— Проклятие, которое я наложила, покинуло этот мир и перешло в другой. — Луна нахмурилась.

— Да, это моя вина.

— Наша вина. Мы сделали это. — Луна немного поморщилась, ее крылья зашуршали по бокам, а глаза задумчиво сузились. — У меня есть властная старшая сестра, которая сделала все возможное, чтобы оградить меня от последствий моих собственных действий… но она должна отойти в сторону, чтобы я могла сама навести порядок.

— У меня была властная большая наставница…

— О, пожалуйста, вы обе. — Хотя ее слова были твердыми, Селестия выглядела обеспокоенной.

— Мы обе хотели получить свой момент под солнцем, — сказала Луна, повернувшись лицом к Сансет. — Мы не были довольны тем, что оставались самими собой. Не знаю, как ты, я могу говорить только за себя, но я хотела быть такой же, как пони, которыми я восхищалась больше всего. Я чувствовала себя неполноценной, слабой и могла сосредоточиться только на своих недостатках. Восхищение превратилось в ядовитую зависть, и это подточило мою любовь и привязанность, превратив сладкое вино привязанности в горький уксус.

— Я тоже. — Сансет опустилась, и ее крылья поникли. — Я тоже.

— Хотя было бы легко обвинить в этом Селестию…

— Вина полностью лежит на наших плечах, — сказала Сансет, закончив фразу Луны.

— Да, это так. Это больно говорить, но это помогает залечить рану.

— Да. — Сансет кивнула. — Мы с тобой как две капли воды похожи.

— Да — внезапное междометие Дима произвело леденящий эффект — две сморщенные, засохшие горошины, которые никому не нужны.

Глаза Луны сузились, выражение лица стало бесстрастным.

— Сила означает отсутствие необходимости отвечать, — сказала Луне Сансет.

— Но это не может остаться без ответа, — ответила Луна.

Прежде чем было сказано что-то еще, Сансет подняла копыто и положила его на Луну, коснувшись ее груди. Твайлайт увидела, что глаза Сансет стали белыми, а в воздухе ощущалась любопытная магия. Лицо Луны выражало скорбь, боль и облегчение. Нуждаясь в утешении, Твайлайт села на холодный каменный пол, притянула Спайка к себе и прижалась к нему. Ему не нужно было быть здесь. Надир ничего для него не значила. Спайк пришел, потому что он был нужен Твайлайт — и всегда будет нужен ей.

Твайлайт пришло в голову, что Сансет, возможно, нужен Спайк.

— Твайлайт, ты в порядке? — прошептала Трикси.

— Я справлюсь, — ответила она, и тут ей пришло в голову, что Трикси тоже мог понадобиться Спайк.

— Итак, мы собрались вместе, чтобы упокоить Императрицу Чаепития…

— Дим, я не потерплю, чтобы ты насмехался над мертвыми. — Взъерошив перья, Селестия бросила холодный, властный взгляд в общем направлении Дима.

— Я не насмехаюсь. — В ответе Дима не было ничего кроткого, и он был совершенно бесстрашен перед лицом недовольства Селестии. — Это слишком серьезная тема, чтобы над ней насмехаться.

— Ты только что насмехался над моей сестрой во время нежного момента…

— Она ожидает этого. Требует этого. Мы понимаем друг друга, она и я. Разве мы не дружная семья, она и я? Разве я не выполняю ее просьбы из чувства семейного долга? — Худое, хрупкое тело Дима сотрясалось от ужасного сосущего кашля, а когда он продолжил, его зубы были в крови. — Мы — семья. Нас связывает кровь. Страданиями. Проклятие, поразившее всех тех, у кого есть хоть малейший намек на потенциал. Оно игнорирует большинство из нас, считая нас недостойными, но те из нас, кто принадлежит к роду Луны, кто проявляет малейший намек на исключительность…

Он снова закашлялся, захрипел, а затем замер, борясь за воздух.

— ... проклятие требует нас. Но проклятие распространяется только на достойных. Оно слишком надменно и высокомерно, слишком придирчиво, оно игнорирует обычное и мирское. Сам факт, что проклятие так основательно поглотило бедняжку Надир, доказывает, что она была Дарк насквозь… одной из звезд Луны. Она была одной из нас. Семена безумия нашли плодородную почву. Безумие Надир было доказательством ее права на рождение. Она была и навсегда останется Императрицей Чаепития. И с каждой налитой чашкой я буду вспоминать ее. Я буду помнить всех нас, кого это так тронуло, и Селестия, если бы ты была так же мудра, как и стара, ты бы сделала то же самое.

В шоке Твайлайт пыталась осмыслить слова Дима.

— Похоже, я ошиблась, — сказала Селестия тоном, который звучал почти как извинение.

— Ты ошибалась во многих вещах…

Луна, обняв Сансет, сказала:

— Дим, не нужно сыпать соль на раны. Не издевайся над моей сестрой.

— Очень хорошо. Ich werde dir gehorchen.^[2] — Задыхаясь, Дим отступил и замолчал, лишь слышно было его тяжелое дыхание.

— Ты в порядке? — спросила Луна у Сансет.

Когда Сансет не ответила, Луна озабоченно поджала губы. Обхватив крыльями меньшую, яростно залитую солнцем аликорну, Луна притянула ее ближе, и впервые Твайлайт заметила, что Сансет плачет. Этого следовало ожидать, но по какой-то непонятной причине это все равно шокировало. Совершенно ошеломленная, Твайлайт пыталась собрать воедино все, что было сказано за столь короткое время, а ведь многое из этого стоило запомнить.

Наконец Сансет заговорила, и каждое слово давалось ей с трудом и болью:

— Он прав. Мы должны помнить Надир. С каждой налитой чашкой. Она была и навсегда останется Императрицей Чаепития. И нет, я не в порядке, но я ценю твою заботу. Спасибо, что поделилась со мной, Луна. Мне многое нужно понять, и это трудно воспринять, но я уверена, что смогу взять то, что узнала, и использовать это, чтобы стать лучше.

— Надир ассоциировала время чаепития с семьей и единением, — сказала Луна, закрыв глаза и прислонившись к Сансет. — Тьма предложила ей вечное чаепитие… Самое заветное желание сердца Надир… вечное единение с семьей. Она хотела быть одной из них. Я помню, как проникла в ее разум и использовала ее простые, сердечные потребности. Она не начинала со зла, но я сделала ее такой. Я тщательно развратила ее и извратила все ее желания. И как кобылка, жаждущая материнской ласки и одобрения, Надир делала все, что я просила, даже если это ее тревожило. Это лишь одна вина из многих.

— Я отчаянно хотела одобрения матери, — сказала Трикси. Затем, закрыв глаза, она прислонилась к Шайнинг Армору, вздохнула, и большой, заметный комок несколько раз прошелся вверх и вниз по ее горлу.

Все еще обнимая Сансет, Луна немного отстранилась, повернула голову и устремила свой суровый взгляд на Дима, который стоял, хрипя, в углу:

— Вот почему ты это сделал. Вот почему ты разослал приглашения и созвал нас вместе. Ты хотел дать Надир возможность побыть с семьей, даже если это произошло в конце ее жизни. Дим, ты иногда проявляешь такую милую доброту.

В ответ Луна получила лишь неприятное, резкое рычание Дима.

— Так зачем мы здесь? — спросил Спайк, пока Дим перебарщивал со своей театральностью.

— Что ты имеешь в виду, Спайк?

— Ну, Твайлайт, почему мы здесь? Если Надир, Императрица Часопития, хотела, чтобы ее помнили, почему мы здесь, в этом склепе? Разве мы не должны, ну я не знаю, пить чай? Вместе? Как семья?

— О, Спайк… что бы я без тебя делала? — Твайлайт сжала своего дракона так сильно, что его глаза выскочили из глазниц.

— Чай звучит хорошо. Трикси могла бы выпить чаю.

— Если все звезды Луны соберутся за столом за чаем, — начал Шайнинг Армор, — получится ли у нас созвездие?

Луна быстро повернула голову, чтобы посмотреть на Шайнинг Армора.

— Чай — это прекрасно, — сказала Сансет, слегка фыркнув. — Селестия, я бы хотела выпить с тобой чаю, снова, как в старые добрые времена, если ты позволишь. Но я не могу остаться надолго. Мне нужно защитить целый мир. Бесконечное число жизней зависит от меня, и я должна быть рядом с ними.

— Сансет, я с радостью приму тебя.

Отстранившись от Луны, Сансет повернулась лицом к могильной плите, на которой было написано имя Надир Дарк. Потянувшись, она коснулась имени, застыла на месте, и на ее лице появилось выражение грустного разочарования. Твайлайт подумала, не ожидает ли Сансет вспышки озарения, сочувствия, может быть, какого-то завершения.

— Мне жаль, Надир. За все. Нет слов, чтобы выразить мое сожаление. Ты заслуживала лучшего. Селестия послала меня помочь тебе, и я не справилась с этой задачей. Я вообще много чего не смогла сделать, и сейчас я очень стараюсь исправить эти неудачи. Я бы хотела заслужить твое прощение, но тебя больше нет, и я не могу. Поскольку тебя больше нет, я думаю, мне придется сделать следующее, а это — поступить правильно и простить себя. Это трудно, Надир. Легче сказать, чем сделать.

Затем, вздрогнув, Сансет снова прислонилась к Луне и сказала:

— Я готова к чаепитию.

Луна тоже выразила свое почтение:

— Прощай, Надир Дарк. Ты заслуживала лучшей бабушки. Ты заслуживала лучшей семьи. Ты заслуживала многого. Я не могу исправить то, что сломано, но я пытаюсь сделать будущее лучше.

Склонив голову, Трикси сказала:

— Я не знала тебя, Надир, но думаю, у нас с тобой могло быть много общего. Прощай, Надир Дарк.

Выйдя из своего угла, Дим, казалось, привел с собой темноту, когда подошел к могильной плите, и Сансет отступила, когда он приблизился. Стоя рядом с Луной, он сказал:

— Мы познакомились в лечебнице, в Кристальной империи. Я узнавал твою историю понемногу. Я часто навещал тебя, и мы много говорили о семье. О Дарках. Я признался тебе во многом… в том, что я сделал. Ужасные вещи, которые я сделал. И были моменты, когда казалось, что ты можешь очнуться… ответить. У меня были надежды. Но во время нашего последнего визита, когда я держал тебя за копыто и разговаривал с тобой, когда я ждал, чтобы увидеть, что в тебе еще есть признаки жизни, ты умерла довольно внезапно. Я до сих пор не знаю, что я чувствую по этому поводу. Может, я что-то не так сказал?

Покачивая головой из стороны в сторону, он заключил:

— Возможно, это было то, что я сказал. Прости меня. Прощай, Надир Дарк. Иди теперь за пределы этих смертных бед и будь свободна.

— Дим — голос Луны был густым и хриплым от беспокойства — ты в порядке?

— Нет. — В ответ раздался хриплый, носовой вой. — Я только что стал отцом. Я медленно угасаю от чахотки. Мое тело — тюрьма древнего, непостижимого зла, стремящегося поглотить тех, кто разделяет твою кровь. Я все еще оплакиваю потерю дорогих друзей, теперь уже ушедших. А теперь… это. — Он указал копытом на могильную плиту. — Я чувствовал, что добился с ней прогресса. Мне все равно, что сказала Кейденс. Прогресс был.

Наклонившись ближе, Луна попыталась утешить его:

— Дим, ты продвигался…

— Нет. — Он топнул копытом, и от его спины поднялась тонкая нить тени. — Нет! Не говори мне обратного! — Тьма, казалось, сгустилась вокруг него, и свет заметно исказился, размывая его очертания и форму.

Спайк задрожал так сильно, что его зубы щелкнули, сойдясь вместе.

— С ним… все будет в порядке? — спросила другая Твайлайт.

— Он справится, — быстро ответила Луна. — Не о чем беспокоиться.

— Я знаю эту магию, — сказала Другая Твайлайт — Я знаю, что она сделала со мной. Не может быть, чтобы он был в порядке.

Шайнинг Армор, шагнув вперед, поспешила успокоить ее:

— Он в порядке. Что бы это ни было… оно… эта штука… смертельно боится Дима. С проклятием покончено. С этим покончено. Завершено. Оно не имеет силы. Когда Тьма встретила Дима, все пошло не так хорошо для Тьмы. Нам не о чем беспокоиться.

— Шайни…

— Твайли, я все еще пытаюсь убедить себя.

— Я пойду прогуляюсь, — объявил Дим, а затем его телесная форма распалась на лужицу тьмы, которая растеклась по трещинам в полу и исчезла.

— Мне кажется, его нужно обнять, — заметила Другая Твайлайт. — Я знаю, что нужно.

Опустив голову, согнув шею, втиснувшись в компактный склеп, предназначенный для маленьких пони, Селестия прокладывала себе путь сквозь толпу, ее огромная масса легко отбрасывала в сторону более мелких и менее крупных существ. Она стояла, почти касаясь носом могильной плиты, и Твайлайт видела, что глаза ее наставницы печальны.

— Надир… — Негромкий шепот Селестии заставил тишину накрыть толпу, словно одеялом, и она замерла, ненадолго застыв. — Надир, я бы хотела придумать что-то значимое и искреннее. Я подвела тебя, как и многих других. Но это должно быть о тебе, а не о моих неудачах. — Она пыталась продолжить, но что-то сдалось, и ее глаза закрылись. — У меня нет слов. Прости меня. Прощай, Надир Дарк, Императрица Чаепития.

Сансет довольно неожиданно пошевелилась; в ее глазах Твайлайт увидела хитрость, что-то сродни предательству, выражение, которого она не видела на лице Сансет уже довольно давно. Часть Сансет, которую она считала забытой. Это было то же самое вероломное, подлое выражение, которое она носила, когда крала корону, Элемент Магии. Это было так тревожно, что у Твайлайт перехватило дыхание, а когда Сансет прижала копыто к метке Селестии, Твайлайт подумала, что может потерять сознание от напряжения.

Как и в случае с Луной, глаза Сансет побелели, тело застыло, и она замерла, превратившись в размытую статую. Лицо Селестии превратилось в сплошное пятно эмоций, все они происходили стремительно, переходя от тревоги к беспокойству, страху, затем к беспокойству, и так далее… пока, наконец, единственное, что можно было увидеть на ее лице, — это мучительная сердечная боль.

— Нет… — Голос Селестии надломился. — Сансет… нет… ты глупая, глупая кобылка. Что я тебе говорила о том, что нельзя быть хитрой?

Выпустив свое крыло, Луна помахала им перед глазами Сансет, но ответа не последовало:

— С ней все будет в порядке?

— Нет. — Веки Селестии казались тяжелыми, а глаза печальными. — Нет, возможно, она уже никогда не будет в порядке. Но как хранительнице ее мира, возможно, пришло время, чтобы она познала бремя быть мной. Рано или поздно она должна была научиться. Несомненно, тяжелым путем, потому что это все, что она понимает, — тяжелый путь. Но ей пришлось подкрасться ко мне и застать меня врасплох. Много уроков было усвоено сразу. Что мне делать с тобой, Сансет?

— Санни? — Подняв копыто, Другая Твайлайт неуклюже помахала им перед глазами Сансет.

— Вся моя боль, весь мой опыт, все сразу. Ей понадобится чашка чая, в которую можно было бы вставить ложку. — В середине предложения голос Селестии стал глухим. — Глупая, глупая кобылка. О чем ты думала? Достаточно того, что ты прикоснулась к Луне. Разве это не достаточное наказание для одного дня? И из всех мест, где ты могла дотронуться до меня, ты должна была дотронуться до меня там. Теперь ты поймешь, что значит иметь кьютимарку солнца, глупая, глупая кобылка.

— Видимо, нет, — заметила Луна с холодным спокойствием. — Похоже, она проверила себя.

— Шайнинг Армор, пожалуйста, отнеси ее в карету. — Селестия отдала команду с практической легкостью. — Что касается остальных, идемте, соберемся за чаем и покинем это место. У меня от него мурашки по коже.

— Но… У Санни солнечная кьютимарка, — сказала Другая Твайлайт, указывая на то место. — Вот здесь.

— Да, — ответила Селестия, — и, наконец, я подозреваю, что она готова встретить свою судьбу…

Примечание автора:

И вот, наконец, мы подошли к концу. Возможно, не ожидаемый конец, но конец. Возможно, достойный конец. Но я оставляю это на ваше усмотрение.

¹↑, ↑ Нем. Бабушка, по звучанию на английском похоже на слово "противный, мерзкий".

²↑, ↑ Нем. Я буду повиноваться тебе

Берри Панч и подруги

Я подстрелил пегаса

Awoken

Что связало их [What Bound Them]

Самое Заветное Желание

Стражи Эквестрии 1 - Эпизод IV: Еще один

Черный пони

Беседы о Тауматургии

Специальные эксперименты Твайлайт

Обещание отцу

Еще не Принцесса Твайлайт Спаркл и сказка о Темной Императрице Чаепития

1. Пролог

2. Ангст

3. Право

4. Отчужденная

5. Мучение

6. Полномочия

7. Verzweiflung

8. Эмпатия

9. Необязательный, но совершенно необходимый эпилог ради непрерывности, написанный ради "стиха" в целом

1. Пролог

2. Ангст

3. Право

4. Отчужденная

5. Мучение

6. Полномочия

7. Verzweiflung

8. Эмпатия

9. Необязательный, но совершенно необходимый эпилог ради непрерывности, написанный ради "стиха" в целом

Предупреждение