FoE: Corrupted adve…adve-nnnn-chur…yeee! (Испорченное прику… прик… прик-к-к-люююю-ченне!)
Глава первая. Детские воспоминания
Сон никак не шел. В голове водопадом шумели разные мысли. «Успеть, успеть! Только бы успеть!», подстегивал он себя. Ему нужно было успеть на станцию к 7:45, к первому отходящему составу. Он обязан увидеть первый состав. Тем более, паровоз недавно прошел ремонт у лучших мастеров и теперь мог ехать куда быстрее. А звук гудка! Настоящий глубокий рев, что растекается по равнинам, холмам, лесам, полям и улочкам!
Представляя оглушающий свист, клубы пара и тяжелую поступь раскручивающего колеса груженого пассажирского состава, он затрясся под одеялом, заворочался в поисках заветного положения на кровати, сжался, поджимая ноги, резко растянулся, смахивая с себя хвостом и копытами одеяло. Одеяло вместо того, чтобы красиво улететь белым скатом на пол, зацепилось за переднее колено, нелепо спутав ноги. Он усиленно болтал ногами, пытаясь стряхнуть приставучее белье, но еще сильнее запутался и неожиданно провалился в крепкий сон.
Утро резануло его по глазам косой подлой чертой восходящего солнца; он попытался беспомощно защититься копытом в попытках досмотреть рассеивающийся туман сна, когда понял, что не может притянуть копыто к голове. Это жуткое обстоятельство окончательно смыло сон. Он резко поднялся и тут же, скрюченный одеяловым монстром, упал. Кувыркнулся туда-сюда и поднялся, выбравшись из цепких объятий легкого летнего одеяла. Радостно притопнув, он пошел в ванную, а оттуда, уже бодрый, насколько можно быть после ожесточенной битвы с одеялом – в гостиную/кухню. Мама уже выложила завтрак на стол, а отец неторопливо перелистывал магией свежую газетную сводку.
— Доброе утро, Хелли! Проснулся? – ласково поприветствовала мама. Отец буркнул что-то доброе, не отрываясь от газеты.
— Доброе, Ма! – он широко зевнул и вдруг замер, спросив. – А сколько время?
В голове начали возникать, словно пузыри в кипящей воде, тревожные мысли: «Слишком светло! Слишком ярко! О, нет! Нет-нет-нет!».
— Почти восемь. – звонко объявила приговор мама, и сердце у него упало. Она бросила на него обеспокоенный взгляд и уточнила:
— Без двадцати восемь.
— О! – затопал он в возбуждении, мгновенно вцепился зубами в яблоко, совершенно забыв об овсе, и выскочил на улицу, второпях выкрикивая: «Спасибспасибоспасибо!».
Одноэтажные цветастые домики слились в одну радужную мешанину, сквозь которую он летел самым быстрым бегом. Редкие пони, прогуливающиеся по свежим утренним улицам, в ужасе отпрыгивали перед летящим молнией серым пони. Всех пугало даже яблоко, которое он пытался раскусить во время бега, мотая головой. Ветер бешено свистел в прижатых к голове ушах, в легких полыхал пожар, а он летел над землей, серой молнией проскакивая поворот за поворотом к своей цели. Неудачно поставленные у какого-то домика ящики с одеждой, цветочная клумба с подоконника, простенькая статуя, оставленный на дороге самокат – он уничтожал все, как стихийное бедствие, случайно вызванное погодной командой пегасов.
В груди, казалось, распалялся жар множества кузнечных печей; глаза заливали слезы, воздух иглами обжигал горло – но он был уже у цели. Стремглав заскочив на холмик, он замер на месте и напряг зрение, как только мог.
Станция Понивилля. Красивая, маленькая, аккуратная. С его позиции все казалось нереальным, игрушечно-миниатюрным набором аккуратно сделанных деревянных фигурок. Толпа разноцветных пони, как маленькие драгоценные камни, скопилась на истертом копытами перроне в ожидании отъезда поезда. Пурпурный паровоз с высокой будкой выглядел немногим ниже перрона, но очень быстро поглотил все его внимание. Окружающий мир растаял для него, как утренний туман. Был только он. И паровоз.
Аккуратный, декорированный латунными завитками, клепанный корпус котла, новые паровые машины, блестящие от свежей смазки, полированные дышла, шарнирные тяги вдоль бортов, множества трубок разных сечений, красивые ведущие колеса. Угловатый, но по простому изящный тендер, под завязку нагруженный углем и водой перенимал узоры с кабины и котла. Краской матово поблескивал новый усиленный отвал, еще не знавший бревен и камней, что портили пути в наиболее тяжелых участках, более мощный головной фонарь из лучшего в Эквестрии технического стекла. Бравый машинист, хоть арматура котла и не сильно закрывала обзор, все равно выглядывал из бокового оконца будки, лихо подломив полосатую шапку и поправив красный платок на шее. Ему так хотелось быть на месте машиниста…
Паровоз с шумом выпустил из боков огромные паровые облака, похожие на комья белоснежной сахарной ваты, продув паровые коробки, и толпа пони инстинктивно отступила ближе к станции. Он внутренне усмехнулся этому нелепому страху. Как вообще можно бояться этой большой жестянки!? Паровоз выдал протяжный мелодичный гудок, выпуская тонкую высокую струю пара и – тронулся.
Это было так мягко, так непринужденно, как будто поезд не испуганно проснулся, а отплыл от станции нежным лебедем, оставляя после себя тающие перистые облачка пара. Медленным перестуком заголосили колеса набирающих ход вагонов. Довольные пони махали своим родным и близким из окон, а те в ответ радостно кричали, пытаясь перекричать шум паровой машины. Кто-то даже подкинул котелок, и тот черным шаром покатился на пути.
Хелбент буквально сгорал от зависти, так сильно ему хотелось везти этот пассажирский поезд на Кантерлот, или Апллузу, или еще куда-нибудь. Вообще не важно, куда. Да хоть на самый горизонт! Он отдал бы все на свете, лишь бы занять место машиниста в этот момент и гнать паровоз со всеми вагонами на пределе работы котла!
Хелбент облегченно вздохнул. Нити напряжения, что так долго держали его прямо, развязались и, едва поезд начал переходить с шага на бег, он устало растянулся на земле, не в силах противостоять гудящей пульсирующей боли в ногах. «Теперь можно и отдохнуть…», блаженно подумал он. Словно в отместку, издалека, под нарастающую вибрацию земли, зазвучали недовольные и раздраженные голоса:
— Вон там! Вон он!
— Хулиган!
— Негодник!
— Развалился и лежит!
Он хотел пошевелиться, но ноги очень сильно ныли: шутка ли, пролететь через весь Понивилль и успеть на первый поезд! Он повернул голову набок, похожий на раскорячившегося осьминога, и смог хотя бы одним глазом глянуть на несущихся рассерженных пони и жеребят. Те быстро приближались, не суля ничего хорошего, но внутри него ничего не дернулось. «Делайте со мной, что хотите…», подумал он и устало припал головой к земле.
— Ваш сын, Хелбент Кид, — завела старую пластинку учительница Чирели, – опять спал на уроке, а когда не спит, проявляет возмутительное равнодушие к учебе. На уроке математики он высказал, что ни один известный серийный паровоз не сможет приехать из пункта А в пункт Б за час даже порожним, если расстояние превышает восемьдесят километров. На уроке литературы вместо стиха он начал пересказывать страницу технического справочника, посвященного эксплуатации паровозов. Недавно во время урока Хелбент бесцеремонно открыл окно и сбежал, чтобы встретить прибывающий поезд. Позавчера он растолкал группу жеребят, потому что те стояли на пути к его вещам. В свое оправдание он сказал, что ему нужно было срочно записать новое расписание поездов. О трех попытках взлома понивильского депо, я думаю, вы и так знаете.
Раздался печальный вздох мамы. Отец задумчиво хмыкнул. Весь разговор он сидел под стеной кабинета, бесцельно потирая копытом пол. Доски издавали приятный тихий скрип, скрашивающий мучительное ожидание. Он поймал себя на том, что легонько настукивал ритм вечернего экспресса, сбавляющего ход к станции Понивилля. Поймал и не стал бороться. Впереди зловещей тучей грозил тягостный разговор с родителями, и эта тихая мелодия «поезда 20:00» казалась единственной радостью заключенного, нашкодившего так сильно, что его едва ль выпустят полюбоваться очередным восходом.
Учительница за стеной продолжала распекать его, вспоминая случаи непослушания, порчи имущества и не способность общаться со сверстниками; мама защищала, рассказывая, как много времени он проводит, читая о паровозах Эквестрии, наблюдая за ними и подражая машинистам. Отец молчаливо впитывал все новые и новые тезисы обоих сторон, иногда глубокомысленно вздыхая, пока в какой-то момент не заверил самым суровым тоном:
— Извините меня, мисс Чирели, я сейчас же лично побеседую с Хеллом.
— Фел! – беспокойно вскрикнула мама.
— Мистер Стабборн… — немного опешила учительница, – Я понимаю, что ваш сын – не самый послушный и прилежный пони в истории Понивилля, но… — она осеклась, будто не верила в то, что собирается сказать. – я считаю, что внутри него есть нечто хорошее, и ваша… «жесткость» может зародить в нем самые скверные начала. Я не хочу указывать вам, как воспитывать Хела, но я наблюдала за ним. Он всегда один. Ни с кем не говорит и не здоровается. Не может запомнить ни одного имени. Для его возраста одиночество – это плохой сигнал. Да и… я не специалист в этом, но мне кажется, что очень странно, что у Хелбента нет кьютимарки, несмотря на то, что он посвящает паровозам почти все время.
— Я вас услышал. – прозвучал спокойный голос отца, и он тут же вышел. Они встретились глазами, и Хелбент невольно съежился, перестав настукивать. Лицо отца по суровости обгоняло любой из камней, и то, что он не мог прочитать его эмоцию, пугало еще сильнее. Ноздри отца угрожающе раздулись, Хелбента обдало потоком горячего воздуха, и он услышал крайне твердое и высушенное: «Пошли».
Они вышли из школы, не дожидаясь мамы, и пара жеребят, встретивших их у выхода, потом рассказывали, что Хел казался самым несчастным призраком пони на свете. Взрослые пони знали, что его отец, Феллоу Стабборн, был тем еще упрямцем, отдавал себя работе целиком и мог час спорить с продавцами из-за одного битса. Среди жителей плодились самые странные слухи о том, что же произошло после их преждевременного ухода, ибо дальнейшее поведение Хелбент Кида резко изменилось. В лучшую сторону.
…Они шли по улице в жутком молчании. Довольно гуляющие пони вокруг казались Хелу ненастоящими, а прекрасный солнечный день безжизненным и блеклым. Он прокручивал в голове самые разные варианты наказаний, которые мог ожидать от отца, но тот лишь молча шел рядом, похожий на высокую зловещую статую из белого камня. «Папа», чуть не вырвалось у него, но он искоса глянул на него и подавил в себе это желание. А между тем, они прошли мимо последнего домика в Понивилле и двигались в сторону Вечнодикого леса.
Творящиеся в голове Хелбента мысли дошли до такой стадии, когда каждая следующая сильно хуже предыдущей. «Что задумал отец? Зачем они уходят из города? Что он сделал не так? Неужели это конец? Отец хотел избавиться от него? Он ненавидит меня? Они все меня ненавидят?!», грызли и сверлили они Хелбента. Он потупил глаза, утешая себя рассматриванием мелких веточек на земле и молодых ослепительно белых цветов.
— Ты как? – вдруг спросил отец, обеспокоенно покосившись на него. Вопрос прозвучал так неожиданно, что он едва не вскрикнул, а по телу резко пробежала невидимая волна.
— Н-н-нормально… — Хелбент с трудом вытащил из головы нужное слово. Когда он удивленно уставился на отца, тот уже смотрел вперед, даже ухом не поведя. «Что? Что он задумал? Почему?», атаковали мысли Хелбента с новой силой. Едва он перевел взгляд на протоптанную дорогу впереди, что тянулась среди стройных деревьев, отец загадочно продолжил:
— Это хорошо… — Феллоу тяжело вздохнул, — Знаешь…
По лесу опять разнесся тяжелый вздох. Отец, хоть и был белым, но Хелбент увидел, что тот стал бледнее, как будто его шкура была покрашена старой краской.
— Ох, не мастер я говорить… — вслух укорил себя отец под вопросительный взгляд сына, который заплутал в догадках, пока думал, что за зловещую участь готовит ему родной отец. — Я вижу, что ты очень полюбил паровозы (Хелбент удивленно дернул ушами). Настолько, что это начало создавать… гхм… неудобства. Поэтому я решил познакомить тебя кое с кем. — слова его отцу давались тяжелее обычного, и он говорил либо быстро, либо отрывисто, будто плавная, четкая речь могла навлечь на упрямого пони страшную беду. — Его зовут Эш Коал. Он знает о паровозах все.
Хелбент замер на половине шага, но инерция взяла свое, и он неловко припал на согнутую ногу, чуть не упав. Сердце застучало сильнее обычного, а тело стало легким и подвижным, что он смог бы обогнать пикирующего пегаса.
— Все-все-все?! – сплошным потоком затараторил Хелбент, с надеждой всматриваясь в глаза отцу и припрыгивая перед ним, как безумный кролик.
Отец слегка улыбнулся и хитро прищурил глаза, когда вкрадчиво произнес:
— Все.
Хелбент свалился с ног и неуклюже сел по-собачьи, не в силах согнать с лица дурацкую улыбку, так сильно растягивающую рот. Он походил на кусочек масла, который растекался по горячей сковороде. И даже минута под пристальным взглядом отца не смогла повлиять на него, пока Феллоу не кашлянул нарочито громко.
Хелбента словно выдернули из блаженного сна; он подскочил, как ужаленный, каким-то образом перекрестив ноги, чуть не свалился и быстро поправился, виновато улыбаясь.
— Пап, а этот Эш… — хотел спросить он, но отец остановил его, подняв переднюю ногу:
— Терпение, Хел. Скоро мы с ним встретимся.
И правда, через пару минут они стояли у одинокой хижины, больше похожей на продолжение холма, чем на чей-то дом. Когда-то крепкие деревянные стены и дверь рассохлись и походили на кривые щербатые зубы чудовища, сквозь которые не было видно ничего, кроме темноты. Мутное круглое оконце было заколочено, и какой бы пони это не сделал, гвоздей он не жалел: ни при ударах, ни в количестве. Поросшая зеленой шапкой мха крыша с длинным карнизом не внушала доверия даже при защите от легкого ветра, о дожде и думать было страшно.
Хелбент думал, что он довольно храбрый жеребец, и его мало чем можно напугать, но вид заброшенного дома ненавязчиво закручивал его в другую сторону, как магнит стрелку компаса. На секунду у него возникла мысль, что Эш Коал не может жить в подобном месте, на отшибе Понивиля, но эта долгая секунда прошла, когда отец спокойно объявил:
— Мы на месте.
— Разве здесь кто-то живет? — скрывая подступающую панику за попыткой непринужденно улыбнуться, спросил Хелбент.
— Да. Здесь живет Эш. – подтвердил отец без тени страха и вежливо постучался в дверь. То ли копыта у отца были тяжелые, то ли дверь от старости стала менее крепкой, но вежливый стук распугал местных ворон, а дверь заходила на петлях так, будто ее пытался вырвать с корнем жуткий ветер. С крыши посыпались комья земли, а со стен сползла пыль. На стук никто не отреагировал.
— Спит, что ли… — недовольно буркнул отец и сильнее забарабанил копытом. Теперь уже никакой вежливостью не пахло. Дверь стонала, грохотала и скрипела, сгибаясь под немыслимыми углами, а Хелбент болезненно сжался, прижимая уши и хвост, и если бы его кто увидел, то поместил бы в словарь напротив определения слова: «неуютно».
«Может, дома никого нет, или…», подумал Хелбент, когда его отец, отбросив всякие приличия, во всю мощь легких заорал:
— А НУ ПРОСЫПАЙСЯ, ЭШ!
Хелбент поплыл: ноги стали ватными и не держали; в голове все звенело и крутилось, мир разделился на несколько своих копий и плясал перед глазами. Пока он приходил в себя, отец решил дать двери шанс дожить свою жалкую деревянную жизнь и просто стоял у двери в ожидании. Сквозь звон в ушах Хелбент уловил, что кто-то внутри все-таки неспешно подошел к двери.
— Я – Эш, а тебе, круп безголовый, самая пора дробить уголь на рудниках Селестии! Котлы сами себя не растопят! Я готов поставить красную ленточку, что с такими копытами тебе и кирка не нужна. – ехидно и зло зазвучал старческий голос, скрипучий, как старый деревянный пол, но мелодичный, как весенний лесной ручей.
— Прости меня, старик. Я не хотел тебя тревожить. – без капли раскаяния, но убедительно произнес отец и представился. – Это я, Феллоу Стабборн.
— А, Малыш Фел! Все такой же громкий, как паровозный свисток, и такой же бесячий, как рой параспрайтов. Заходи, коль пришел… — и начал отмыкать дверь.
Пока дверь отворялась, Хелбент смотрел на отца и тщетно пытался удержать брови на передней части головы, в то время как в самой голове звенел самозародившийся вопрос: «Малыш Фел?!». Отец в его глазах был большим и крепким пони, тянувшим по две перегруженных телеги, потому что было «лень возвращаться», и представить его «малышом» Хелбент ну никак не мог. Скорее Принцесса Луна поднимет Солнце, и пегасы разучатся летать.
После открытия двери вопрос про «Малыша Фела» пропал сам собой. Все остальные вопросы тоже. Мироощущение нарушилось. На пороге перед ними предстал тощий, подергивающийся старик. Хелбент пытался найти хоть одно место от кончиков копыт до гривы, на которое было бы не больно смотреть. Копыта в глубоких трещинах, желтая шкура свалялась и напоминала старый грязный ковер, отощавшее лицо Эша больше походило на треугольный деревянный клин, а короткая редеющая грива разметалась жидкими прядями по дряблой шее, словно болотная тина на стволе трухлявого дерева. Челюсти постоянно дергались, и Хелбент подумал о пони, который вечно поправляет съезжающую шляпу, невольно дернув ушами. Но самым странным, если не жутким, были глаза Эша. Один из них, помутневший, с красными ниточками капилляров, дергано ворочался между ним и его отцом, а второй, совсем мутный, как у мертвой рыбы, с каким-то философским равнодушием безотрывно следил за горизонтом. Хелбент не знал, что и сказать, или спросить, а после того, как от старика повеяло старостью и чем-то затхлым, какие-либо вопросы задавать не хотелось вовсе.
— Ну ты и вырос, Фел! А какие у тебя копыта… — завистливо присвистнул Эш, и вышло у него это так звонко и «само-собой-разумеющееся», что Хелбент против своей воли восхитился. — Будь у меня в молодости такие копыта, я бы позабивал все сваи на свете! И еще одного хвастуна из Мейнхеттена.
И рассмеялся каким-то жутковатым, раскатистым смехом, а из глаз покатились две мелкие радостные слезинки.
— Ага... — неопределенно протянул отец и перешел к делу. — Это мой сын, Хелбент Кид. И он интересуется паровозами.
Не успел Эш пропустить через себя первую новость, как удивление от второй заставило старого пони выдать самое протяжное «О-о-о!», на которое он был способен. Оба глаза направились на Хелбента, изучали его. По телу пробежала странная волна, будто по нему провели куском льда с копыт до макушки. Он старался не отводить взгляд, но старик смотрел на него так, будто решал, какое оскорбление придумать.
— Ну и ну… Сынок строптивого буквоеда ин-тере-су-ет-ся паро-во-за-ми. – Эш уставился на Хелбента так, что говорил чуть ли не по букве в минуту. Затем старик скрипуче захохотал, опираясь на ветхий дверной косяк, и выдал:
— Назовите меня коксом и сожгите в топке, если я не прав, но это – самая странная новость, что я слышал за последние годы. – продолжил старый Эш уже громче и куда живее. — О, Селестия, как же это вышло, что пони, который чуть не пустил своей глупостью под откос пассажирский экспресс и никогда не подходил к станции Понивилля ближе сотни метров, воспитывает жеребенка, который ин-те-ре-су-ет-ся паровозами!
— Пап? – вопросительно глянул он на отца, пытаясь перейти к вопросу о том случае с экспрессом, но отец, мельком глянув, не стал отвечать. Но лицо стало подозрительно розоветь. «Что же такого сделал отец?», подумал Хелбент, но Эш Коал подошел к нему вплотную, обдавая ароматом гнилых трав изо рта, и спросил по-доброму, но пренебрежительно:
— Значит, ты, Хел, интересуешься паровозами? И как сильно? Чего-то я не вижу на твоем боку паровоза или чего-то в духе этого...
Хелбент стыдливо отвел глаза и немного отступил. Слова Эша словно пробили в нем дыру.
— Ну да неважно! — вдруг смягчился Эш и медленно надвинулся на него. — Что ты хочешь знать о паровозах?
Лицо Эша было огромное, жутко морщинистое, как вековой дуб, глаза вцепились в него, как злые волки из Вечнодикого леса, а губы мелко тряслись. Душа у него ушла в копыта, но что-то изнутри робко сказало:
— Я… люблю паровозы. Они бы-бы-быстрые. Возят много пони. А еще недавно поставили новые паровые коробки… И большую ведущую ось… И он… еще быстрее. Едет. В общем, вот…
Глаза Хелбента походили на кроликов, которые тщетно убегали от хищников и метались туда-сюда, ища защиту. Эш посмотрел на него еще немного и отпрянул, удовлетворенно крякнув.
— Новые паровые коробки, значит… А эти умники из депо добавили рычаг, чтобы продувать цилиндры от воды из будки, или этот лихач Смоки Рапид все так же бегает вокруг паровоза, ворочая кранами?
— Добавили. И станцию смазки тоже. Теперь уходит сильно меньше времени на прокачку системы, да и масло изменили…
— Ух ты! Давно пора! – Эш победно поднял копыто над головой, но зашатался и чуть не упал. Хелбент увидел, что у старика на боку кьютимарка в виде ведущего колеса, объятого пламенем.
– Прогресс, мать его, наконец-то победил! — восторженно докричал Эш.
Хелбент неосознанно ввернул еще одну фразу, Эш одобрительно ответил и спросил о последних новостях с железной дороги, и оба зацепились языками о паровозах так, что отцу Хелбента оставалось только скромно сесть, сложив под себя ноги, и ждать окончания разговора. Если бы хоть один пони обратил на Феллоу внимание, то ужаснулся бы этому мученическому изможденному лицу адвоката. В глубине души Феллоу, конечно, был рад, что Хелбент на глазах наговорил свой годовой словарный запас и пошел на второй круг. Еще никогда он не видел сына, говорящего с кем-то с таким увлечением. А когда Эш открывал свой грубиянский рот, чтобы затянуть очередную яркую историю из молодой жизни машиниста, Хелбент замирал, как вкопанный, внимая каждому слову. «Если бы Эш преподавал в школе Понивилля, Хела бы пришлось выдергивать из школы паровозом…», подумал отец, устало наклоняя голову в разные стороны и пытаясь побороть сон. И улыбнулся: его маленькая усталость – ничтожная цена за счастье сына.
Феллоу Стабборн не заметил, как уснул, а когда заметил, Эш, ничтоже сумняшеся, постукивал его копытом по голове, как дятел по дереву. Хелбент смотрел на это вытаращенными глазами, не зная, на чью сторону встать: родного отца, что привел его в глухомань, или старого машиниста, с которым он общался, казалось, целую вечность.
— Просыпайся, Фелл. Нече слюни пускать на моем крыльце.
— Да уже. – неохотно поднимаясь, отмахнулся Фелл.
— Уже вечереет. Советую возвращаться. Местные белки, знаешь ли… — зловеще произнес Эш, сощурив глаза, на что Феллоу буднично ответил:
— Да знаю. Пойдем, сын, пока мама все копыта не обкусала.
— Ага. – кивнул Хелбент, с толикой грусти глянув на Эша. Даже слепой увидел бы, что жеребенок едва не светился от счастья. Феллоу уже мысленно настроился к тому, что всю дорогу до дома Хел будет говорить. Возбужденно. Неразборчиво. Без остановки.
Так и произошло. После короткого прощания, за которое Эш не высказал ни одного грубого слова Феллу, они побежали домой. Хелбент, выдержав вежливую паузу в одну минуту, плотно присел на уши отцу, сбивчиво тараторя об паровозных историях вперемешку с техническими решениями, паровозными гонками и новой железной дорогой до Эпплузы. Все это было очень интересно, по мнению Хела, а Фелл сдерживал себя изо всех сил, чтобы не прижать уши к голове и с воплями помчаться прочь, как борзая. Внутренний злой пони хотел вырваться из отца и наорать на сына что-то в духе: «Заткнись, во имя двух принцесс, хоть на МИНУТУ!», но Фелл осаживал до самого дома себя, как мог, напоминая себе, что не станет, как его отец. Тем и продержался.
Хелбент довольный вбежал домой, словно не было этой долгой прогулки в Вечнодикий лес, бесконечного разговора о паровозах и целого дня без еды. Мама проводила его удивленным взглядом до комнаты, потом увидела отца и чуть не охнула – тот еле стоял, а выглядел таким усталым, будто помогал элементам гармонии во всех масштабных злоключениях сразу. Одновременно.
Пока Фелл пересекал середину комнаты, мать решила проведать Хелбента, и заглянула в комнату. В полутьме, среди книг о паровозах Эквестрии, множества детских рисунков с поездами, вручную составленной железнодорожной карты страны, беспорядочно валяющихся вещей, игрушечных поездов и деталей железных дорог, на кровати, отдаленно напоминающей паровоз, спал, как убитый, Хелбент Кид, максимально широко растянувшись на кровати, с глуповатым довольным лицом, словно сегодня был самый лучший день в его жизни. Мама улыбнулась, прикрыла дверь и чуть ли не волоком потащила отца к кровати. Тревога и любопытство бушевали в ней; вопросов было много, но их она решила оставить до завтра и благородно позволила мужу молча выключиться без задних ног.
На утро, пока Хелбент еще мирно спал, не ожидая ноющей боли во всем теле от долгих пробежек, отец пересказал события прошлого дня и предложил чаще отправлять сына к Эшу в обмен на хоть какую-то успеваемость по учебе. Маме было не по душе отправлять сына к старому грубому пони, живущему на отшибе Понивилля, но отец звучал очень убедительно, и она решила попробовать.
Старик Эш поначалу был не особо в восторге, что в его сузившийся до размеров ветшающего дома мирок теперь вторгался серый жеребенок с темной гривой, концы которой почему-то были красноватые, как будто волосы макали в банку с краской, и не давал и дня безмятежной жизни. Вопросов о паровозах от «Малыша Хела» было столько, что старик чувствовал себя студентом на экзамене у самого злостного преподавателя, хотя не окончил даже школу. «Он хороший», убеждал Эша отец Хела, «Просто его голову занимают только паровозы. А я не знаю никого, кроме тебя, кто знает о паровозах все. Помоги ему, пожалуйста» — и одаривал старика простоватой, полной мольбы улыбкой, словно просил о самой малой, ничтожной просьбе.
«Что ж, раз ты решил, что я могу помочь твоему сыну, то почему бы ему не помочь мне по хозяйству?», смекнул Эш и начал просить Хела об «одолжениях». Энергии и желания у жеребенка было столько, что в кратчайшие сроки старый ветхий дом, в котором никто нормально не убирался, начал превращаться в ветхий, но чистый дом. В окна вставили запасные стекла, и те снова стали пускать свет в жилье; из комнат исчезла пыль, паутина и грязь; а вдвоем они даже смогли сколотить новую входную дверь и покрасить фасад.
После очередного дня разговоров с Хелбентом, Эш проводил удаляющегося домой жеребенка подслеповатым грустным взглядом, словно вместе с ним от Эша оторвался ломоть души. Хелбент напоминал ему о лихой молодости, когда железная дорога ломалась каждую неделю, а паровозов было мало, и обычный пони мог галопом обойти их. Из коротких бесед с «Малышом Феллом» старик знал, что Хелбент не бежит каждый день на станцию, а ходит в школу и наверстывает по учебе. Старику по нраву было участвовать в этом маленьком шантаже, хоть ему и не нравилось, что жеребенком манипулируют.
Вдруг старик дернул ушами, задумавшись над чем-то очень важным, и убежал в дом. Тусклый свет лампы не угасал почти всю ночь…
Утро выдалось свежим и сочным на цветовую палитру. Старик Эш, медленно разминая ноги, наслаждался пением птиц и белой ватой прекрасного пушистого облаком, которое толкал по чудному голубому небу трудолюбивый пегас. «Эх, если бы все пони могли летать…», мечтательно подумал Эш и забрался в кресло-качалку наблюдать за одиноким крылатым собратом. Тени под деревьями совсем укоротились, а это значит, что скоро придет Хелбент.
По земле пошла легкая вибрация. Эш прекрасно слышал и без труда определил источник звука. Он улыбнулся и соскочил с кресла, в голове прокручивая разные слова. Разные виды приветствия витали в его голове: «Как жизнь, Хел. У меня есть…», «Здорово, малыш, а я тут кое-чего…», «Доброе утро, Хелбент. Я решил, что ты уже взрослый» — а потом он одернул себя. Легкий укол отрезвляющей злости искрами разбежался по мозгам. «Мне же много лет! Какого Тартара я менжуюсь, словно робкий жеребенок перед красивой пони?! Я водил ко времени самые дерьмовые паровозы во всей Эквестрии, и уж точно не налажаю с такой ерундой!», гаркнул Эш Коал на собственные трусливые мысли, прочистил горло и приготовился. Ведь источником звука определенно был Хелбент.
И действительно, через минуту под быстрый топот примчался Хелбент, и казалось, что сами силы природы толкают его вперед. Глаза сосредоточенно вперились в Эша, ноздри расширились, как у бешенного быка, а ноги отбивали очень быструю барабанную дробь. У Эша закралась мысль, что Хелбент скорость набрал приличную, как груженный поезд под гору, но вот как он сможет затормозить… Закралась и вызвала настоящую лавину паники.
«Да никак он не затормозит!», ужаснулся Эш и инстинктивно попятился, не выпуская несущего серого жеребенка из виду.
— Дедушка Эш! – звонко крикнул Хелбент, споткнулся и полетел кубарем вперед, как крученый бакбольный мяч. Летел он так быстро, что Эш не успел увернуться, и оба стукнулись о дверь. Старый машинист долго собирал картинку в глазах в что-то цельное, а не буйный шабаш фракталов, а Хелбент тяжело мотал головой, как пони, слишком часто путающий крепкий сидр и воду.
— Что такое, Хел? Ты в порядке?! – обеспокоенно вскрикнул Эш, едва мозги собрались в кучу после удара и аккуратно осмотрел голову Хела.
— Дедушка Эш… — тяжело сказал Хелбент, все еще забавно вращая глазами, как будто у каждого из них была своя яркая нервная жизнь. – Я… хорошо…
Эш неловко приобнял жеребенка и по-отечески потер по макушке, не забывая журить:
— Эх, ну и зачем так было лететь? Прямо не пони, а пегас-лихач какой-то! Я, конеш, старый, и у меня в легких угля больше, чем во всех шахтах Эквестрии, но никуда отсюда не денусь. – «Наверное», с грустью подумал в этот момент Эш Коал.
Хелбент встряхнулся и бодренько забегал и запрыгал на одном месте, продолжив говорить, словно ничего не слышал:
— Я в опрядке. То есть, в порядке. Порядке-порядке. Полный порядок! Да!
Эш вопросительно взглянул на него, сильно задрав бровь.
— Дедушка Эш. – это были последние членораздельные и внятные слова от жеребенка, после чего он затараторил так быстро и невнятно, что только Пинки Пай его бы поняла. – Я спал, и мне такая штука приснилась, что я всю ночь ворочался, и вот думал, как было бы здорово, если бы у каждого паровоза была такая, и можно было бы ездить долго и совсем дольше быстрее вот этого всего вот… — Хел сделал глубокий вдох, смешно и пугающе стягивая глаза в кучу, и затараторил по новой. — По всей Эквестрии туда-сюда, короче! И скорость будет такая, что самые быстрые пегасы не догонят, а если и догонят, то не догонят! Неважно! Я придумал! Короче: нужно взять паровую коробку и закрыть ее, чтобы пар не выходил, и потом его, ну, забирать, там, и по-всякому, туда-сюда гонять, чтобы он обратно в котел шел, а не на рельсы – они от этого ржавеют.
Эш почувствовал странное зудящее шевеление в глазах и веках, пока не понял, что за очень долгое время они еще так сильно не выпучивались от удивления. Сам Хелбент, выдав мощный поток сознания, потупил глаза в копыта Эша и задумчиво потирал копытом землю, ожидая вердикта от старого и мудрого пони. Эш тяжело вздохнул. Будь на месте Хелбента кто постарше, Эш Коал бы приобнял того за шею и с довольным видом, без тени раздражения, доброжелательным отеческим тоном послал бы в Тартар с самими лихими эпитетами, которые смог бы нарыть в памяти, потому что подобные вещи вроде конденсатора пара уже давно известны. Только в Понивилле на паровозе его так и не поставили – не было таких расстояний на маршруте, да и никто особо не гнал экспресс, чтобы заливать воду каждые тридцать миль.
Но жеребенок Хел явно не заслуживал, чтобы перед ним материализовался призрак Эша «Да-иди-ты-в-круп» Коала. Этот призрак для плохих пони и отца Хела. Для жеребенка же он пусть будет Эшем-дедушкой. Мудрым и всеблагим, как принцессы Селестия и Луна.
— Хел, это хорошая идея, и, я думаю, тебе стоит хорошенько пораздумать над ней в дневное время. – сдерживая себя фразами «только не сболтни какую-нибудь обидную ерунду», как мог, запел Эш. – Быть может, в Эквестрии окажется еще один или несколько пони, которые также думали над подобным, или даже реализовали что-то… в этом роде.
Болезненная неловкая улыбочка едва-едва не протекла наружу по лицу Эша, и пока Хелбент не заподозрил, что ему только что указали на изобретение существующих вещей, Эш сменил тему:
— Хел, послушай. Я посовещался с твоим отцом, да и сам уже несколько времени думал об одной вещи…
Настала пора Хелбенту приподнимать в непонимании брови.
— Я вот много тебе чего рассказал: и про гонки, и про испытания, и про перегоны тяжелые… но думаю я, что брехней старого ворчуна-пони можно заработать только кьютимарку в виде большого воспаленного уха, а ты – задери меня деревянный волк – умный малый! Поэтому я думаю, что тебе стоит побывать в понивильском депо. И поработать там. Там и пони интересные, и паровозы сможешь увидеть вживую и в упор…
— Но отец говорит, что туда пускают взрослых пони, и жеребятам там делать нечего… — жалобно сообщил Хелбент и на глазах начал тускнеть, становясь еще серее обычного. Даже красные кончики гривы как будто стали бордовыми.
«Если бы Малыш Фел не сказал о тех попытках взлома депо, я бы даже купился... Весь в отца», подумал Эш, но виду не подал.
— Это-то, конечно, да… — затянул Эш и, вытянув зубами из-под скомканного пледа на кресле качалки небольшой мешочек, поставил перед Хелбентом. – Но с этой штукой тебя точно возьмут.
— Что там?! – взволновался Хелбент, в упор рассматривая мешочек.
— Открой, и увидишь. – ехидно предложил Эш и стал наблюдать. Хелбент, придерживая мешочек копытцами, развязал непрочный узелок зубами и вытащил оттуда небольшую, но тяжелую золотую медаль на великолепной красной шелковой ленточке. В мешочке осталась вчетверо сложенная записка на пожелтевшей пыльной бумаге со следами накапавших чернил. Глаза Хелбента округлились от восторга, дыхание перехватило, а сам он начал смотреть то на медаль — восхищенно, то на Эша – непонимающе. Медаль и Эш менялись в фокусе его зрения так часто, что со стороны казалось, будто у Хелбента вместо головы маленький серый ураган, а грива – темное грозовое облачко с красными жилками молний.
— Хел, пойди с этим мешочком в депо и передай его Бадди Расту с приветом от Эша. Если у этого чурбана еще осталось чего умственного в голове, то он тебе не откажет. Если нет, скажи мне… — Эш согнул переднюю ногу в суставе и потряс с грозным видом. – Я ему так задам, что он забудет, с какой ноги шагать.