Venenum Iocus

62. Необходимый урок

С каждым словом становилось все труднее рассказывать Твайлайт о том, что произошло. В груди Тарниша нарастала странная боль, совсем не похожая на ту, что он испытывал раньше. Вместе с ней пришло новое ощущение паники, сильной паники, не похожей ни на что, что он когда-либо знал. Она охватила его ужасом и вонзила свои ледяные когти в сердце и хребет.

Так продолжалось до тех пор, пока слова не замерли в горле, а изо рта не вырвался лишь напряженный писк. Дышать стало почти невозможно. Он с трудом сдерживал поднимающуюся в груди тягучую боль, она, как живое существо, билась о ребра и требовала выхода. Его глаза горели от слез, которые уже невозможно было сдержать.

— Тарниш? — Твайлайт наклонилась вперед, когда Тарниш начал раскачиваться взад-вперед, пытаясь отдышаться. — Тебя околдовали? — Мордочка Твайлайт скривилась не только от страха, но и от беспокойства.

Протянув передние ноги, Октавия поймала Тарниша, прежде чем он упал. Она подняла взгляд на Твайлайт, и глаза ее были суровыми и жесткими:

— Ты что, не понимаешь? — спросила она Твайлайт голосом, в котором были и гнев, и печаль. — Она надругалась над ним… основательно и полностью. Она ворвалась в него, лишила его достоинства и нанесла такие повреждения, которые не видны снаружи. Она лишила его самоуважения и она…

— Ты говоришь так, будто… — Твайлайт замолчала, так как ее глаза начали слезиться.

— Ну, а что еще? — потребовала Октавия, обхватывая шею Тарниша передней ногой, чтобы притянуть его ближе, и поддержать. Когда Мод прижалась к нему, Октавия обхватила и ее, благо передние ноги были достаточно длинными для них обоих. — Она разрушила его защиту и проникла внутрь. Она играла с ним и оставила его без сил. Она причинила ему боль, и она ужасна.

— Тарниш, почему ты мне не сказал? — спросила Твайлайт, когда первая слеза скатилась по ее щеке.

— Потому что не всегда можно сказать, — ответила Октавия, смаргивая собственные слезы. — Ты и так чувствуешь себя слабым и униженным. Говорить об этом? Признать, что это произошло? Принять на себя весь позор и клеймо, которое сопутствует признанию? Все не так просто, Твайлайт.

— Полагаю, что нет. — Твайлайт подалась вперед, наклонилась и прижалась к Тарнишу, Мод и Октавии.

— Ты говоришь себе, что тебе нужно немного времени, — начала Октавия, — и ничего не говоришь. Раны начинают гноиться. Ты чувствуешь себя разъяренной, но в то же время бессильной, и чувство вины и стыда терзает тебя. — Она захрипела, и ее голос стал хриплым. — А потом, когда ты не можешь об этом рассказать, когда ты не можешь получить помощь, когда ты не можешь рассказать об этом даже своему лучшему другу, ты попадаешь в нисходящую спираль еще большего чувства вины и стыда, задаваясь вопросом, что с тобой не так и почему ты такой слабый.

Вытерев нос, Винил несколько раз фыркнула и высморкалась, затем вытерла глаза и присоединилась к остальным, окружившим Тарниша. Она прислонилась к нему и Октавии, ее глаза были сухими, а на лице виднелось яростное выражение.

— Мне очень стыдно, что я ничего не поняла, — сказала Мод необычно мягким голосом. — Я думала, что ему просто нужно время.

— Я даже не уверена, что он понял. — Октавия закрыла глаза и прижалась щекой к основанию челюсти Тарниша. — У жеребцов все по-другому. На них давят, чтобы они были жесткими. Были грубыми и собранными. Никогда не признавали слабость…

При этих словах Тарниш поперхнулся.

— А если признаешься в этом, значит, ты не такой уж и жеребец. — Октавия замолчала и, закрыв глаза, погладила Тарниша по шее, медленно и нежно двигая передней ногой вверх-вниз.

Вдалеке стояла принцесса Луна со сложенными крыльями и стоической, каменной маской на лице. Она наблюдала за маленькой группой, прижавшейся друг к другу, и ее тело не двигалось, пока грива и хвост развевались от невидимых и неощутимых порывов ветра, подгоняемых невидимыми силами. Два маленьких щенка приблизились к ней и сели возле ее копыт, один из них взялся за рукоять потрепанного деревянного меча.

— Тарниш, — прошептала Твайлайт, — у тебя самые лучшие друзья, о которых только может мечтать пони. Поверь мне, я в некотором роде эксперт в этой области. — Она надеялась, что ее слова принесут Тарнишу столь необходимое утешение.

Для Тарниша все, что он пережил, обрушилось на него разом. Не только встреча с неизвестным и невидимым мучителем, но и схватка с алмазными псами, потеря контроля над своей магией, нанесение увечий своим друзьям под воздействием пылевой бомбы, а затем ужасающее открытие того, как алмазные псы обращались со своими сородичами. Его разум снова и снова повторял слова Октавии, он думал о вторжении, о насильственном, непрошеном проникновении, и все это было слишком тяжело, чтобы справиться со всем сразу.

Что-то внутри него сломалось, и он почувствовал мгновенную острую боль, которая почему-то оказалась еще сильнее, чем в предыдущий мучительный момент. Когда он скорчил гримасу, всё его тело дёрнулось от душевных и физических ощущений, вызванных осознанием нанесённой ему травмы, принцесса Луна отшатнулась, как от удара. Синяя аликорн закрыла глаза и склонила голову, как будто тоже испытывала ту боль, которую чувствовал Тарниш, как будто она каким-то образом ощутила душевный надрыв, когда это произошло.

В отличие от Тарниша, принцесса Луна сразу же пришла в себя.

Как и у принцессы Луны, по щекам Винил не текли слезы. В ее розовых глазах горели только ярость, гнев и агрессия. Уголки её рта подёргивались, щёки напрягались, натягиваясь. Ее челюсти сжались, а уши поднялись и опустились. Там, где другие выглядели убитыми горем и страдающими от горя, Винил выглядела убийственно.

Некоторые пони по-разному реагировали на чужие травмы.

— Нам нужно напоить Тарниша чаем, его амулет темнеет, — сказала Мод, глядя на угрюмый фиолетовый драгоценный камень. Она погладила шею Тарниша, а ее передняя нога прижалась к ноге Октавии. Она посмотрела в открытые глаза Октавии, и между двумя кобылами на мгновение возникло непроизносимое общение, безмолвный язык любви, дружбы и доверия.

Они обе любили Тарниша, но по разным причинам и разными способами.

Сгорбившись над чашкой чая, Тарниш смотрел на него налитыми кровью глазами. Несмотря на раннее утро, он выглядел усталым, даже измученным, а на его лице было унылое, отрешенное выражение. Уши поникли и прижались к бокам морды. Щеки блестели от слез.

Рядом с ним Кабуки вплетала в венок полевые цветы. Маленький щенок молчал, задумчиво глядя на нее, и лапы его пожелтели от пыльцы. Долгоухий сидел рядом с ней, и его спина и бока были пожелтевшими от того, что Кабуки вытерла о него лапы. Хотя он ничего не сказал, Долгоухий был озадачен и встревожен состоянием Тарниша: щенок не привык, чтобы самцы падали духом и проявляли такую слабость. Еще больше смущало то, что Тарниш казался таким сильным — ведь Тарниш был убийцей Диг-Дага, — и Долгоухий с трудом примирялся с разительным контрастом.

— Чувствуешь себя лучше? — спросила Мод.

— Я просто оцепенел, — ответил Тарниш.

— Я все думаю, что это должно быть похоже на гвоздь, который был в стрелке Трикси. — Мод повернула голову и посмотрела в глаза Тарнишу. — Теперь, когда мы вытащили его и разобрались со всеми накопившимися неприятностями, ты можешь начать выздоравливать. Мне очень жаль, Тарниш… Я не понимала… Я не знала.

— Все в порядке, Мод. Наверное, я тоже этого не понимал. — Тарниш отпил глоток чая, вздрогнул и закрыл глаза, его тело покачивалось из стороны в сторону. Он потерял равновесие, и у него заболела голова прямо за глазами.

— Мне жаль Твайлайт. — Октавия посмотрела туда, где стояла Твайлайт в окружении алмазных собак, бушвулей и барсуков. — Она только что получила по ушам за то, что ее друг пострадал… Но это политика, как обычно. Она должна заниматься делами принцессы. Интересно, каково это для нее?

— Это не может быть легко, — заметила Мод.

— Она меня так разозлила. — Напряженный шепот Тарниша не содержал особых эмоций. — Я был просто в ярости. Она манипулировала мной и водила меня за нос. В ту ночь она… она мучила меня и пыталась сломать… в ту ночь я нашел щенка. Я был так зол, что плохо видел. Мне кажется, что я потерял нравственную опору… Я, честно, хотел убить одного из своих собратьев. Что это говорит обо мне?

Глаза Мод закрылись, а рот открылся. После минутного колебания ей удалось сказать:

— Я хотела убить твоего отца. Хотела. Я очень сильно этого хотела. Он причинил боль тебе, и это причинило боль мне, а я никогда раньше не испытывала таких чувств. Я не думала, что что-то может причинить такую боль. Это не имеет ничего общего с моральным превосходством, а все связано с эмоциональной гиперреакцией.

— Это что-то со мной сделало, — сказал Тарниш, его шепот стал еще тише. — Я не могу этого объяснить. Я не знаю, смогу ли я это объяснить. В душе поселилась тьма, которой раньше не было. С той ночи… когда я бежал сквозь деревья… думая об убийстве… Я был полуслепой… Я все время кричал ей, чтобы она замолчала, я просто хотел, чтобы она прекратила… Мне нужно было, чтобы она прекратила… — Заикаясь, почти задыхаясь от собственных слов, голос Тарниша угас, и он печально покачал головой.

— Выпусти это и впусти нас, — мягко произнесла Октавия.

Сделав глубокий вдох, Тарниш постарался продолжить:

— Она переиначивала мои слова и навязывала мне свою точку зрения. Я просто хотел, чтобы она прекратила… мне было так больно. Я не думал, что кто-то из пони может быть настолько жестоким. Но она доказала, что я ошибался. Она лишила меня веры в других пони. Это был нежеланный урок.

— У меня тоже пошатнулась вера в других пони, — призналась Октавия. Она посмотрела на Винил, и ее глаза затуманились. — Со временем я стала настолько разочарованной, что начала чувствовать себя мертвой внутри. Я могу справиться с чувством разочарования в окружающих меня пони, полагаю, это нормально, когда живешь в большом городе и видишь все самое худшее, что могут предложить эквестрийцы. — Октавия покачала головой. — Но есть и те, кто совершает поступки, выходящие за рамки дозволенного. Для меня непостижимо, как ведут себя некоторые пони, насколько они жестоки, бессердечны, у них нет даже капли порядочности… Это заставляло меня страдать внутри, и я чувствовала, что отстраняюсь от мира.

— И как ты с этим справилась? — спросил Тарниш.

— Никак, — честно ответила Октавия. — Я просто отступила и продолжала отступать. Гелиантус продолжала уверять меня, что в мире есть хорошие пони, и они были, и я даже встретила нескольких в нашем маленьком обществе, но в тот момент я не могла с ними сблизиться, что бы я ни делала.

Закончив с венком из полевых цветов, Кабуки встала, вытянулась, чтобы стать как можно выше, и накинула его на голову Тарниша. Она скользнула вниз по его лицу и прижалась к шее. Затем она села рядом с братом и принялась за работу над очередным венком из полевых цветов.

— Спасибо, — сказал Тарниш Кабуки.

— Не за что, — ответила та и замолчала, тихонько напевая про себя, почти незаметно.

Повернув голову, Октавия посмотрела на Спайка, который ходил с контрольным списком, собирая имена и знакомясь с алмазными собаками, барсуками и бушвулями. Она некоторое время наблюдала за драконом, навострив уши и нахмурясь.

— Второе лучшее, что случилось со мной в жизни, — негромко сказала Октавия, — это встреча с вами двумя. Это было похоже на то, как если бы я впервые услышала прекрасную музыку. В ту ночь, когда мы встретились, я уже тогда знала, что моя жизнь изменится навсегда. Мы танцевали… все вместе, и это было прекрасно. Это было именно то, что мне нужно. — Ее взгляд упал на землю, и она прижала передние копыта друг к другу, издав слабый щелчок, когда они стукнулись друг о друга. — Я знаю, это звучит странно, но это заставило меня заново полюбить Винил… Это трудно объяснить, но внезапно мир снова стал прекрасным местом, — ее голос перешел на хриплый шепот, — мир стал прекрасным местом, чтобы снова полюбить. У меня появилась надежда, и солнце, казалось, светило чуть ярче. Все казалось ярче. Все казалось лучше. Поцелуи казались немного слаще.

Ухмыляясь, Винил вздернула брови вверх-вниз и ткнула Тарниша локтем в ребра. Наклонившись, немой единорог беззвучно произнесла слова:

— Она находит меня неотразимой.

— Мне нужно срочно найти бумагу и ручку… Я чувствую вдохновение… Я слышу музыку, играющую в моей голове. Такая горько-сладкая мелодия, я должна ее записать. Винил, будь добра, наколдуй мне бумагу и ручку, пожалуйста.

Когда Тарниш сделал еще один глоток чая, Винил пожала плечами, покачала головой и показала на свой рог. Она высунула язык, сделала глупое выражение, скрестив глаза, а затем указала на свой все еще налитый кровью и кроваво-красный глаз.

— Ах, да… тебе нужно отдохнуть. Что ж, думаю, ничего не поделаешь. Придется подождать.

Посмотрев на Октавию, Мод сказала:

— Наверняка ты могла бы попросить Спайка. Наверняка он привез с собой дополнительные принадлежности. Я уверена, что он будет рад помочь художнику, попавшему в беду. Пойди и спроси его.

На мордочке Октавии расплылась обнадеживающая улыбка:

— Я спрошу, о, я спрошу.