Куда бы ни занесло ветром

Глава 9

Из дневника Глуми Аугуст.

Записать что-то из случившегося сразу после того, как это произошло, было слишком сложно. Иногда все становится понятным только в ретроспективе. Мне пришлось много размышлять, чтобы разобраться во всем этом, провести некоторое время за чаем, поработать жилеткой, в которую можно поплакать (спасибо, принцесса Кейденс), и даже несмотря на все это, я все еще не уверена, как относиться ко всему, что произошло. Но к одному выводу я все же пришла.

Иногда лучшие дни в твоей жизни наступают для того, чтобы подготовить тебя к худшим дням, которые еще только предстоят. Встреча с Ворми была едва ли не лучшим днем в моей жизни. Оглядываясь назад, я не знала, что нашла свою половинку, но я так рада, что он был рядом. Что-то в этой встрече придало мне сил для того, что произошло дальше. Ворми оказывает на меня похожее влияние. Он пробуждает во мне все самое лучшее. Он заставляет меня быть храброй, быть хорошей. Ворми вдохновляет меня быть лучшей пони.

И в самый ужасный день моей жизни я была хорошей, храброй пони.

Глуми с грустью смотрела, как Вормвуд улетает от нее. Он должен был лететь и выполнять свою работу. Он должен был обеспечить безопасность Эквестрии. Они оберегали друг друга, спали по очереди и немного поговорили. Разговоры были полезны. Хотя Вормвуд выглядел немного иначе, он все еще оставался, по большей части, пони.

Она еще раз осмотрела костер, ища горячие угли, так как не хотела спалить лес. Костер промок и, похоже, погас. Она пнула его копытом, не заботясь о том, что оно немного испачкается в пепле или грязи. Это случилось. Она подняла голову, надеясь на последний взгляд, и увидела, что Вормвуд — крошечная точка на горизонте.

Когда она снова увидит его, у нее еще будет возможность поговорить, чтобы узнать его получше. В ближайшие пять лет ему предстояло быть очень занятым пони. Ей было интересно, что он будет делать, когда выйдет на пенсию, кроме того, что остепенится. Ей было интересно, какие у него мечты, какие цели, на что он надеется. Было так много вопросов, которые хотелось задать ему.

Собрав вещи и приготовившись к отлету, Глуми в последний раз огляделась, расправила крылья и взлетела. Ветер подхватил ее, поднял и дух, и тело. Она взмыла в воздух без особых усилий, нашла восходящий поток, поймала попутный ветер, и за считанные мгновения набрала несколько сотен футов высоты без особых усилий. Вормвуда уже не было, он скрылся за горизонтом, направляясь на север, к горам, на поиски мантикор.

Ветер понес Глуми на восток, и она перешла в легкое скольжение, подгоняемая ветром в хвост. Она подтянула ноги, улыбнулась во весь рот и с легким чувством в сердце была уверена, что вот-вот поднимется над облаками.

Пролетая над верхушками деревьев, Глуми следовала за рекой, протекавшей по дну долины. В глубине долины росло множество сосен, а на вершинах холмов, где солнце светило сильнее всего, росли лиственные деревья. Гигантские папоротники усеивали заболоченные участки, где река делала поворот. Вода была приятного зеленовато-голубого оттенка и сверкала на солнце, как бриллианты.

Впереди над деревьями поднимался тонкий столбик дыма, он был черным, гораздо темнее обычного, и Глуми стало интересно, в чем дело. Может, кто-то жжет мокрые дрова? Она взмахнула крыльями, чтобы набрать скорость, и полетела вперед, осторожная, любопытная и гадающая, что же там такое.

Внизу среди деревьев виднелась поляна, а земля была усеяна ягодными кустами, что казалось прекрасным поводом для приземления. Ну, и заодно провести расследование. Пролетая над землей, она заметила что-то на дальнем конце поляны, у самой линии деревьев. Что-то большое. Она также увидела огонь — источник дыма.

Обеспокоенная, она осталась в воздухе, но все же продолжила расследование. Она опустилась ниже верхушек деревьев, чтобы получше рассмотреть что-то, и, когда она зависла в воздухе, ее кровь похолодела. Там была мантикора! Она не двигалась, что было странно, а потом, когда Глуми все рассмотрела, поняла, что она мертва. Вокруг нее была… кровь?

Тошнота охватила ее, живот урчал. Борясь с желанием блевануть, Глуми захлопала крыльями и приблизилась. Что-то двигалось, что-то было покрыто кровью — о, Селестия, как много крови, подумала Глуми.

Глуми, стараясь быть как можно смелее, приземлилась, и ее копыта захлюпали по раскисшей земле. Она старалась не думать о том, отчего земля стала такой. Рядом с мантикорой горел костер, из которого в небо валил дым. Под мантикорой — Глуми глубоко вздохнула — лежал грифон.

Он был зажат под зверем, весь в крови, но живой. В голову мантикоры было воткнуто копье, которое вошло под челюсть и вышло из верхней части черепа. От одного взгляда на это Глуми чуть не лишилась завтрака. Она вздрогнула, сделав шаг ближе.

— Помогите мне, — раздался слабый голос.

— Хорошо, — ответила Глуми, не зная, что сказать и как ответить.

Стоя рядом со страшной сценой, Глуми чуть не закричала, когда окровавленная лапа грифона обхватила ее ногу. Приглядевшись, она обнаружила, что это не грифон, а грифонша. Пальцы, вцепившиеся в ее ногу, были слабы, вялы, острия когтей щекотали, но не протыкали кожу Глуми.

Взревев, Глуми уперлась передними копытами в голову мантикоры, уперлась задними ногами, толкнула и сбросила зверя с грифонши. Услышав стон, она опустилась на четыре ноги, взглянула на нее, а затем, без лишних слов, Глуми повернула голову в сторону, и ее стошнило.

Она блевала, пока в ней ничего не оставалось, а затем некоторое время пыталась отдышаться. Отдышавшись, Глуми вернулась к грифонше, решив помочь ей. Она была изрезана когтями, ее тело было покрыто ужасными ранами, а сама она была ужалена. Зияющая рана виднелась на теле, на животе. Глуми была уверена, что видны кости.

Но хуже всего было застрявшее в грифонше яйцо. Ее ноги были залиты кровью, как и живот. Догадаться об этом было несложно, и воображение Глуми вполне восполнило пробелы. Она пыталась отложить яйцо в дикой природе, возможно, оно появилось раньше, чем ожидалось, застряло внутри нее, и запах крови привлек мантикору. Грифонша, оказавшись в западне, боролась за свою жизнь и жизнь своего яйца.

Это было самое ужасное, что Глуми могла себе представить, и это ее сокрушило.

— Спаси мое яйцо, — попросила грифонша, задыхаясь от того, что наверняка было последней просьбой.

— Как? — ответила Глуми, не зная, что делать.

Грифонша моргнула и с трудом втянула воздух:

— Ты найдешь способ. Наперекор всем опасениям, ко мне пришел спаситель. Делай, что должна.

Глуми стояла и смотрела на нее, а грифонша не двигалась. Раздалось тихое хлюпанье, влажный звучный выдох — и все, грифонша больше не страдала. Ее пальцы один раз дернулись, а затем замерли, чтобы больше никогда не ожить.

Глуми, оптимистка, из тех пони, что умеют находить хорошее во всем, не нашла в этом ничего хорошего. Она пыталась, пыталась и пыталась, но так и не смогла придумать ничего хорошего. Здесь была только печаль, кровь и смерть. Жизнь была прервана. Оборвалась. На мать, которая должна была произвести на свет новую жизнь, напали и убили.

Реальность ситуации подавила Глуми, и она не могла найти ничего хорошего. Она рыдала. Все, во что она верила, все ее надежды, все ее мечты — все казалось ничтожным по сравнению с этим моментом. Даже Вормвуд был забыт, так как Глуми начала подозревать, что мир ужасен и что в нем нет ничего хорошего. Все, во что она верила раньше, было ложью, притворством, заблуждением, которое сохранялось потому, что она жила такой защищенной, благополучной, прекрасной жизнью, в которой не было ни опасностей, ни страданий, ни горя.

Слезы катились по щекам, а мир вокруг рушился. Внутренний свет Глуми мерцал, становился все более тусклым и грозил погаснуть в надвигающейся со всех сторон темноте. Ничего хорошего найти не удалось.

Охваченная тьмой, внутренняя свеча Глуми боролась за свою жизнь, за свое существование. Она была в смертельной опасности, под угрозой навсегда погаснуть. Не желая сдаваться без боя, она напомнила Глуми о яйце.

Моргая, все еще всхлипывая и сдерживая рвотные позывы, так как желудок снова грозил взбунтоваться, Глуми посмотрела на яйцо, которое наполовину находилось внутри мертвой грифонши. Что-то ожило внутри Глуми, что-то ужасное, что-то грозное, что-то, что пугало ее, но и придавало ей сил.

Ее внутренний пегас, древний первобытный зверь, проснулся, и он был взбешен, как обычно бывает с первобытными внутренними зверями. Что-то материнское вспыхнуло, и внутренний свет Глуми разгорелся с новой силой, отгоняя надвигающуюся, наползающую тьму. Она издала яростный, воющий крик, который был одновременно боевым кличем и рвотным позывом, с трудом удержавшись от нового приступа тошноты.

— Все еще впереди, — сказала себе Глуми, усилием воли заставляя свои ноги работать. — Даже в самой темной туче всегда есть что-то хорошее. — Она начала расхаживать взад-вперед возле грифонши, пытаясь решить, что делать.

Решив, что действовать необходимо, она принялась осматривать яйцо, которое было плотно зажато. Она ткнула в него копытом — оно было кровавым и липким. Медный привкус крови наполнил ноздри Глуми. Это был запах жизни и смерти. Грифонша погибла, защищая свое яйцо, и по чистой случайности Глуми увидела дым от огня.

Не в силах заставить яйцо шевелиться, она попробовала надавить на живот грифонши. Она тыкала, тыкала, пытаясь понять, что делать. Ничего не помогало. Яйцо было крепко зажато. Оно застряло.

Подняв голову, Глуми посмотрела на копье, пронзившее голову мантикоры. Оно выглядело острым. Это было слишком ужасно, чтобы даже думать об этом, но яйцо нужно было спасти, из этого должно было выйти что-то хорошее, и Глуми нашла бы в этом свой плюс, даже если бы это означало, что ей придется сделать что-то ужасное.

Пришло время испачкать копыта.

Зажав в передних ногах окровавленное яйцо, Глуми прижала его к себе, не заботясь о том, что кровь впитывается в шерсть. Копье лежало на земле рядом с ней. Ей нужно было отмыть яйцо и принять ванну. Ей хотелось оказаться подальше от этого места.

Она начала расставлять приоритеты. Яйцо нужно было вымыть, но оно также должно было оставаться в тепле. Оно должно быть защищено. Что-то страшное и первобытное затаилось в сознании Глуми, что-то проснулось и не хотело засыпать. Ее уши регистрировали каждый звук вокруг, дергаясь, и казалось, что каждая мышца в ее теле теперь каким-то образом связана с ушами.

Река была близко. Она могла бы вымыть яйцо и себя, завернуть его в имеющиеся у нее одеяла и улететь из этого ужасного места. Ей нужно было потушить тлеющий огонь. Нужно было придумать, как унести с собой копье, потому что Глуми почему-то решила, что детенышу грифона будет полезно знать о своей матери.

Как только она окажется вдали от этого места, ей нужно будет найти опекунов для яйца. Она знала, что у пони есть детские дома и сиротские приюты, но у грифонов? Она не знала. Не зная, что делать, она решила отправиться на север, в Кристальную империю. Может быть, принцесса Кейденс и принц Шайнинг Армор знают, что делать. Путешествие было недолгим, и если лететь быстро, то можно было добраться туда всего за несколько часов. Пролететь пятьсот или около того миль было не так уж сложно за восемь часов или около того. Если она поднапряжется, то сможет сократить это время до шести часов, а может, и до четырех. Это было возможно.

Глуми не знала этого, но она уже не была похожа на ту счастливую пегаску, которая покинула Понивилль. Окровавленная, со злобным оскалом на губах, она выглядела совершенно дикой, сжимая и обнимая свое яйцо, сидя между двумя трупами.

Даже в окружающем её ужасе Глуми нашла свой плюс.

Примечание автора:

Вот так Сильвер Лайн в конце концов попала в Школу для фантастических жеребят принцессы Твайлайт Спаркл.