Сквозь тысячелетия: Аликорн ночи
Арка-Пролог. Кто есть и кто будет
Полагалось, что Принцесса Луна будет стесняться в выражениях, нелестно отзываясь о тех подданных, которые решили посвятить свои жизни защите как её, так и её сестры — Селестии. Однако просматривая многочисленные досье тех выпускников военных академий, которые стремились занять место в королевской гвардии, из уст младшей правительницы всё чаще звучали подобные реплики:
— Эта характеристика настолько же идеальна, насколько неправдоподобна.
— Удивительное сочетание дворянского происхождения, идеальных оценок и положительных отзывов инструкторов, которое вызывает подозрения.
— Курсанты вообще умеют вкладывать свои мысли в мотивационные письма, или они их пишут только под копирку?
— За кого руководители академии нас с тобой держат, присылая подобную чушь?
И Селестия терпеливо всё это выслушивала, ведь ей на пару с Луной приходилось перебирать присланные на рассмотрение документы и отсеивать непригодных для того, чтобы принять звание паладинов и защитников правительниц. Селестия была строга в этом деле, но Луна проявляла особенную безжалостность в суждениях, так что у старшей Принцессы возник закономерный вопрос:
— Луна, не слишком ли ты предвзята и быстра на столь суровые решения? Такое чувство, что ты не выбираешь гвардейцев, а выполняешь какую-то квоту по отказам.
Луна оторвала взгляд бирюзовых глаз, в которых отражался отсвет горящего за окном кабинета закатного солнца, от парящих в захвате телекинеза бумаг и скептически посмотрела на Селестию, сидящую напротив. Хоть старшая Принцесса и сияла в лучах мерцающего у кромки горизонта светила, вид у неё был уставший.
Если для Луны вечером рабочее время только начиналось, то вот Селестия вскоре должна была распрощаться со своими обязанностями и предаться отдыху. Сёстры были рады провести вместе пару часов, но, когда к совместным посиделкам примешивалась работа, сложно было испытать удовольствие от общения друг с другом.
— Мы выбираем наших будущих защитников и если я сомневаюсь в их компетенции, то имею полное право отказать, — пояснила Луна, откладывая в сторону очередную парочку бумаг, которые явно её не удовлетворили. — Впрочем, не могу не признать тот факт, что порой эти характеристики не отражают истинную суть того, о ком они написаны.
— Так и есть на самом деле, Луна. И как за самой нелестной из них может скрываться настоящий бриллиант солдатской подготовки, которому самое место в нашей гвардии, так и за самой хвалебной из характеристик может быть пони, которому страшно доверить охранять выгребную яму…
— От кого? От похитителей дерьма? — спросила Луна и ухмыльнулась, довольная шуткой.
— Может и от них, — произнесла Селестия, улыбнувшись помимо воли. — Но в любом случае, на характеристики следует оглядываться. Однако, в таком вопросе, как выбор пони в гвардию, очень сильно выручила бы личная встреча с кандидатами и приватная беседа. И какая-нибудь проверка навыков. Они бы расставила все точки над «е».
— Если ты не помнишь, то я лично устраивала проверки будущим гвардейцам до того, как потеряла возможность повелевать снами, — деловито сказала Луна, беря очередной листок бумаги и начиная вчитываться.
— Да, у тебя получались неплохие проверки на храбрость и удаль наших будущих защитников. Какая там у тебя была самая любимая?
— Нападение огнедышащего дракона. Я создавала для пони сон, в котором они видели себя гвардейцами на службе. В доспехах, с парадными мечами… В общем, создавала типичную яркую картинку, которую видят жеребята, когда воображают себя солдатами.
— Начало уже звучит как сказка, — оценила Селестия, откладывая бумаги и позволяя сестре всецело завлечь себя в разговор.
— И по сути этот сон какое-то время действительно кажется сказкой, — кивнула Луна, неудовлетворительно отметая прочитанный документ и принимаясь за следующий. — Представь себе Кантерлот во всём его великолепии и во время парада, на котором присутствуем и мы с тобой, и весь свет эквестрийской знати. И внезапно этот чудесный день омрачается нападением дракона. И в зависимости от того, как кандидаты в гвардейцы себя проявят в этом сне, я уже решала, будут ли они годны охранять нас, или нет.
— Хоть звучит ужасно, но учитывая, что всё это происходит не по-настоящему, испытание получается весьма достойным, — благосклонно кивнула Селестия. — Мне это даже напомнило о старых временах, когда Эквестрия была куда более опасным и жестоким местом. Сейчас же времена изменились.
— Как и Эквестрия, и пони, которые в ней живут. Они стали слишком мягкотелы, беспечны и легкомысленны. И, увы, с каждым годом тех, кто проходил моё испытание во сне, было всё меньше и меньше. Поэтому я отношусь ко всем этим бумажкам с таким недоверием, — призналась Луна, откладывая в сторону очередную характеристику и принимаясь за чтение новой.
Селестия хотела что-то сказать, но смолчала, увидев странный блеск в глазах сестры, которые вдруг судорожно задвигались, следуя вдоль строчек написанного на бумаге. И затем, чему-то улыбнувшись, Луна взялась за печать и, обмакнув в чернила, ударила ей по документу.
— Эй! Ты не дала почитать мне! — возмутилась Селестия.
— Не волнуйся, я знаю кого выбрала, — ответила Луна, явно готовая к негодованию. — Я приглядывала за этим пони и следила за его успехами несколько лет, и поверь я знаю, кого принимаю на службу.
— Несколько лет? — не смогла скрыть удивления Селестия. — С каких пор ты начала строить далеко идущие планы на конкретных пони?
— С тех самых, сестра, с тех самых, — ответила Луна и старшая из Диархов лишь понимающе кивнула. — Погляди остальные характеристики, я пока напишу ответ этому пони. Обрадую его, так сказать, заочно.
— Любопытно, чем же он тебе так приглянулся, что тебе так не терпится принять его к нам на службу?
— На службу, но не к нам, сестра, — с ухмылкой сказала Луна, искренне довольствуясь той озадаченностью, которая проступила на лице Селестии.
Но всего на миг, ибо вскоре белоснежный лик озарился светом внезапной догадки.
—Я поняла тебя. И надеюсь, что ты не ошиблась с выбором. Найтмер Мун очень сложно угодить.
— Не сомневайся, я знаю, что делаю.
— А раз так, дай хоть почитаю, кого ты приняла в гвардию. Больно интересно.
Без лишних слов, Луна услужливо передала сестре интересующую её бумаги и затем, вооружившись пером и чернилами, принялась писать.
Мы, Её Высочество Принцесса Луна Эквестрийская,Рады довести до твоего сведения, Файр Сплеш, что Мы ознакомились с твоей характеристикой из Лётной академии Чудо-молний, и остались ею приятно впечатлены. Принимая во внимание твои достоинства, таланты и недостатки, о которых Мы так же осведомлены, Мы решили, что хотим видеть тебя в составе королевской гвардии. Прибудь в Кантерлот, в Солнцелунный дворец, к первому числу третьего месяца лета, принеси торжественную клятву вместе с остальными новобранцами, облачись в доспехи и посвяти себя служению бессмертным правительницам Эквестрии. Мы будем рады приветствовать тебя, как Нашего нового защитника.
Это письмо… Файр Сплеш знал его наизусть, даже помнил, где стоит каждый знак препинания. Он прочитал его тысячи раз, пока дожидался той ночи, когда ему придётся отправиться в Кантерлот и распрощаться на неопределённый срок с отчим домом и родителями.
И сейчас, мчась на своих сильных кожистых крыльях сквозь дождь и ветер, от которых худо-бедно защищали дорожные плащ и капюшон, Файр Сплеш вновь и вновь мысленно повторял текст весточки от самой Принцессы Луны, которая покоилась в его седельной сумке, вместе с собранной в путешествие едой и необходимыми для странствий принадлежностями.
Это было не просто письмо, но самая настоящая грамота, свидетельствующая о том, что его заветная мечта вот-вот сбудется, и для простого фестрала из провинции королевства это значило очень многое. И какая бы непогода не застала его во время полёта в Кантерлот, нужно продолжать путь в столицу, чтобы прибыть вовремя. Однако одного желания и силы воли перед лицом непогоды было недостаточно, тем более когда летуна мучали усталость и недосып, от которых могли спасти лишь тёплая кровать и крепкий сон. На оные он и рассчитывал в одной деревеньке, в которую залетел ночью ранее на постой, и в которой у него не возникло ни малейшего желания оставаться стараниями тамошних жителей, которые были совсем не рады появлению фестрала.
— Загоняй жеребят домой, а то мало ли… Наведёт гипноз на них и с собой заберёт.
— Сегодня ночью будем дом стеречь по очереди, чтобы он к нам не влез и не стащил чего.
— Или кровь не выпил. Я слышала, что фестралы по ночам пробираются в опочивальни к молодым и красивым кобылам и пьют их кровь. До последней капли. А потом превращают их в себе подобных.
— Тогда надо запереть дочерей в подвале и насыпать перед входом черту из зёрен пшеницы. Я слышал, что пока эти кровопийцы их все не пересчитают, то в дом они зайти не могут.
Подобные суеверия и наговоры раздражали, но для ночных пони они были обыденностью и Файр Сплеш мог стерпеть их. В отличии от дерзких нападок селян, которые не хотели делить кров и пищу с чужаком из ночного народа.
Заглянув в местную корчму, Сплеш надеялся там наесться и провести день, выспавшись и согревшись. С первым проблем не возникло — за скромную плату хозяйка наготовило гостю достаточно всего, чтобы утолить голод — но вот со вторым Сплешу помешали внезапно прервавший его уединение тамошняя подростковая поросль в лице пары единорогов и пегаса.
— Ну что, поел?
— Как видите, — мрачно прошипел Сплеш, глядя на домогающихся его внимание подростков из-под тени капюшона. — А вам какое дело до моей еды?
— А такое, что если поел, то собирайся и вали из нашей деревни.
— Нам здесь такие, как ты, не нужны.
Предвзятость, бурлящие гормоны или просто желание утвердиться за счёт одинокого странника — что бы не двигало молодыми пони, но знакомство со Сплешем для них закончилось разбитыми носами и выбитыми зубами, и даже численное превосходство не помогло.
Из-за чего или кого началось мордобойство, Сплеш уже не мог сказать, ведь как это часто бывает, всякая конкретика быстро забывается, когда алая пелена гнева застилает глаза. И спала она только тогда, фестрал утолил взыгравшую злость в драке, из которой вышел победителем.
И оглядывая учинённый хаос, да лежащих у его копыт подростков, захлёбывающихся кровавыми соплями и слезами, Сплеш отнюдь не гордился собой и ему ничего не оставалось, кроме как покинуть деревню. И летя вдаль, он размышлял… Может стоило отмахнуться от очередных недоумков, мыслящих стереотипами и видящих в каждом ночном пони потенциального вредителя, и не доводить до мордобоя? В конце концов, природа уже покарала этих идиотов скудоумием…
«Нет, они получили то, что заслужили. Я не искал неприятности и ни на кого не нарывался. Если люли научат их тому, что ни к чему докапываться до незнакомцев, то оно того стоило», — нашёл себе успокоение Файр Сплеш. И сделал он это именно в тот момент, когда впереди сквозь дымку дождливого тумана начали проглядываться очертания небольшого города, стоящего у берега реки, и у которого из достопримечательностей был небольшой кирпичный замок, в котором жил местный барон. А Сплеш не сомневался в том, что городом правил именно барон, так как поселение было небольшим, выглядело невзрачно и не могло позволить себе даже защитную стену.
Файр Сплеш воспрянул духом, предчувствуя скорые кров и отдых, и начал снижаться.
Улицы были ожидаемо пусты и лишь свет в окнах говорил о том, что город не покинут и его жители пережидают непогоду у домашних очагов. Файр Сплешу устало подумал, что ему тоже не помешало бы поскорее занять место у какого-нибудь камина, за ним же отобедать и завалиться спать.
Корчмами могли довольствоваться селяне в небогатых деревнях, а вот в городах к услугам пони были таверны. С отдельными комнатами, в которых стояли кровати… После стольких часов полёта, они казались настоящей роскошью, хотя Сплеш не отказался бы и от скудной лежанки из соломы и попоны. Что угодно, лишь бы поваляться и дать отдых телу.
Зайдя в местную забегаловку, определённую по приглашающей вывеске над входной дверью, Файр Сплеш ощутил сводящий желудок аромат свежеприготовленных лакомств, смешанный с запахом табака и выпивки — поскольку день был дождливый, здешние пони решили провести его в таверне.
Файр Сплеш сбросил капюшон, давая волю пышной гриве, горящей всеми оттенками оранжевого и красного, словно листва в период поздней осени, и позволив свету от свечей коснуться его морды, отличающуюся вытянутой и чуть вогнутой в районе переносицы формой.
Сплеш был бы гордым обладателем тёмно-синей масти, если бы природа не решила подшутить над ним и не разукрасила его белыми пятнами, которые покрывали половину его лица, укрытую плащом спину и бёдра задних ног.
Однако внимание местных пони нежданный пришелец привлёк не своим окрасом, а пышными кисточками на кончиках ушей и усталыми глазами цвета горящего янтаря, которые рассекали чёрные-иглы вытянутых зрачков, и под взглядом которых некоторые постояльцы таверны неуютно ёжились.
Впрочем, внезапному гостю была нужен был только хозяин заведения, который как раз занимал место за стойкой.
— Бетпоней не обслуживаю! — поспешил объявить владелец, коим был почтенного возраста, но довольно крепкого телосложения земнопони, едва ночной летун подошёл к нему.
— Посмотри на мой плащ и в мои глаза, — низко зашипел фестрал. — За то время, что я в полёте, луна успела взойти два раза, а досюда я мчал несколько часов под дождём. Я ни о чём не прошу, кроме еды и крова, за которые я готов заплатить.
— Один такой уже заплатил двуличными дискордовскими монетами, которые превратились в деревяшки, так что с тех пор я вашего брата под своей крышей видеть не желаю. Хоть горы золота обещай, не поверю.
— И что? Ты теперь каждого ночного пони будешь держать за мошенника?
— И за мошенника, и за кого похуже. После того, как эта ваша Найтмер Мун напала на Их Высочеств, весь ваш народ вообще следовало из Эквестрии погнать куда подальше, чтобы вы больше не чинили нам бед.
После слов трактирщика в помещении стало так же холодно, как и снаружи, перед лицом дождливой непогоды. Сидевшие за столами пони помрачнели, а янтарные очи Файр Сплеша накрыла гневливая тень. Копыта так и чесались набить морду хамоватому хозяину заведения, но сил и дальше продолжать полёт уже не было, так что фестрал сглотнул негодование и, демонстративно фыркнув, направился к выходу под беспокойно раздававшееся эхом в голове имя.
Найтмер Мун…
Во всей Эквестрии не было пони, который не слышал бы о той, кому оно принадлежало — некой ночной единорожке, которая напала на Солнцелунный дворец, вступила в бой с Принцессами и постаралась сделать так, чтобы над миром нависла непрекращающаяся ночь, попытавшись заточить солнце где-то там, за линией горизонта.
Сплеш тогда был ещё шестилетним жеребёнком, но он хорошо помнил ту ночь. Серебристая луна вдруг раскалилась докрасна и казалось, что она вот-вот расколется и из неё потечёт лава. Ночное небо начало отдавать кровавым отсветом, в котором чернели облака и выгорали звёзды. Тогда Сплеш в испуге глядел на это светопреставление, не в силах оторвать глаз, пока родители не занавесили все окна в доме и не укрылись с ним в подвале.
Всеми пони в ту ночь владел страх за себя, за близких и за то, что новый день уже никогда не наступит. И сколь долго она продлилась никто точно не мог сказать, ибо тогда счёт времени остановился. Однако в конце концов по воле Селестии наступил рассвет, и Долгая ночь завершилась.
Уже шестнадцать лет прошло, но она до сих пор ужасом откликалась в сердцах тех, кто застал её, а Найтмер Мун будоражила умы пони одним лишь своим упоминанием. Кто она такая, откуда взялась и куда пропала — никто не знал и не смог узнать за минувшие с Долгой ночи годы. Однако на небосклоне недавних событий она загорелась очень яркой звездой, свет которой восхитил множество ночных пони тем, что кто-то нашёл силы бросить вызов устоявшемуся порядку, и напугал дневных, заставив их ещё больше бояться и ненавидеть своих полуночных сородичей.
Эта истерия продолжалась до сих пор, если судить по тому, что Файр Сплеш видел в академии и имел удовольствие терпеть за всё время полёта в Кантерлот.
«Вшивые дневные пони… Как же вы уже задрали. Лучше бы эта Найтмер Мун реально сделала так, чтобы вечно была ночь, чтобы в кой-то веке вам неповадно было» — обозлённым роем гудели мысли в рыжей голове фестрала, в то время как сам он сгорал от желания лягнуть хоть кого-нибудь из находящихся в таверне пони, чтобы утешить оскорблённые чувства. Однако мрачные помыслы оставили Сплеша, когда его ушей настиг писклявый жеребячий голосок:
— Мистева стванника выгнал введный пони? Мистеву стваннику некуда пойти?
С удивлением Сплеш обнаружил стоящий почти у самой двери низенький столик, за которым, на подушках, сидели совсем маленькие жеребята, которые поразили фестрала как своим присутствием в таверне, так и внешним видом. Все они были пухлые, коротконогие и ненормально мохнатые для пони, словно те маленькие собачки, которых принято держать в качестве домашних питомцев в дворянском обществе. Как же их зовут? Шпицы, вот! А ещё жеребятки не ели, а самым настоящим образом пировали, довольствуясь оладушками, пирогами, фруктами, бутылками с компотом и молоком.
Однако из всего этого пушистого выводка к Сплешу обращался жеребёнок-земнопони с шерстью бежевого оттенка и угольным цветом волос, который сидел в обнимку с банкой неопознанного Сплешем варенья и макал в него копытце с таким счастливым выражением на мордочке, что казалось, будто ему больше ничего не нужно для счастья.
— Мистев стванник выглядит уставшим! Покушай, — жеребёнок кивком головы указал на накрытый лакомствами стол. — Вкусные нями помогут почувствовать себя лучше, — сказал малыш и принялся слизывать варенье с копытца.
— Я не настолько низко пал, чтобы объедать жеребят.
— Не жевебята! — вдруг нахмурился малыш. — Пивожок и его табунчик уже большие пони! Вон, выпей молочка! Поможет вывасти, а то ты хоть и большой, но маленький!
— Кто бы говорил, — оскорблённо хмыкнул Сплеш, который действительно ростом уступал не только жеребцам, но и кобылам, намереваясь покинуть злосчастное заведение, но его остановил вновь запищявший Пирожок:
— Подожди, мистев стванник! Покушай с нами и мы скажем тебе, где ты сможешь остановиться и отдохнуть.
Файр Сплеш с сомнением посмотрел на компашку жеребят, готовый отвергнуть предложение, но вспомнив, чем он заплатил за отомщённую гордость, присел подле низкого столика, чем вызвал радостные возгласы малышей.
— Ну? И где я могу отдохнуть?
— Мистев стванник ещё не покушал! — сказал Пирожок и Сплеш, недовольно скривив губы, всё-таки неохотно утянул со стола оладушек. А потом ещё один, а затем ещё и так до тех пор, пока он не опрокинул в себя целый десяток и не запил его молоком. Всё-таки тяжело сохранять верность своей вредности, когда желудок от голода сам себя съедает.
— Йей! Мистев стванник покушал! — жеребята довольно застучали копытцами по столу.
— Пивожок пведложил ему нями, а он покушал! Он тепевь двуг!
Файр Сплеш на такой порыв эмоций ответил недоумённым выражением лица. Он видел разных жеребят, которые поведением были нелепее один другого. Чего только стоило то, как некоторые из них сходили с ума по поводу знаков отличия и вытворяли немыслимые вещи, чтобы получить их. Но эти…
— Да, я поел, а теперь говорите, — потребовал Сплеш, чувствуя, как терпение подходит к концу.
— В говоде есть цевковь аликовнистов. Там можно отдохнуть стванникам и путешественникам. Тебя там пвимут! — поведал Пирожок и с чувством выполненного долга вновь опустил копытце в банку.
Эквестрия полнилась пони, которые искренне обожали своих правительниц, но аликорнисты в своей любви к Королевским сёстрам были впереди всех остальных пони. Иначе бы они не организовали целую церковь во имя Принцесс и не написали целый свод догм и заповедей, обязательный к исполнению всеми, кто считал себя истинными подданными Их Высочеств.
Лишний раз связываться с фанатиками у Сплеша не было ни малейшего желания, но сейчас, когда он продрог до костей и хочет спать...
Поблагодарив жеребят, фестрал поднялся из-за стола, собираясь уходить, но Пирожок вдруг поднялся с насиженного места, подбежал к Сплешу и обнял его за ногу, прижимаясь к ней всем своим мягким мохнатым тельцем.
— У двуга плохое наствоение. Обнимашки помогут, — сказал малыш и другие жеребята поспешили встать из-за стола и присоединиться к объятиям, при этом словно заклинание приговаривая:
— Гвусть уходи, вадость пвиходи! Гвусть уходи, вадость пвиходи!
Файр Сплеш оглянулся, опасаясь, как бы местные не поспешили выказать своё неудовольствие из-за того, что он так тесно сошёлся с жеребятами. На счастье фестрала, ничего кроме подозрительных взглядов, он не заслужил.
И как бы неприятно это было признавать, а пушистые пони были правы — после долгих часов изматывающего полёта обнимашки действительно помогли почувствовать себя лучше.
Церковь была расположена на окраине города, будто стремилась держаться как можно дальше от мирской суеты. Она стояла на фундаменте из белого камня. Лазуристые купола венчал символ в виде солнца, лучи которого напоминали колышущиеся языки пламени, помещённого в серп полумесяца. Само же здание было возведено из белой древесины, в сочетании с которыми многоцветные витражные окна пестрели богатством оттенков. Однако даже их красота блекла перед изображением стоявших на дыбах аликорнов под козырьком паперти — белого, над которым была позолоченная буква «С», и синего под посеребряной «L» — скрестивших друг с другом передние копытца под символами солнца и луны.
Смотря на всё это, Файр Сплеш понимал, что хоть он и питает нежные чувства к правящим Принцессам, как и большинство пони, но не до такой степени, чтобы боготворить их.
Даже у той любви, которые подданные испытывают к своим покровительницам, должен быть свой предел. Аликорнисты уже давно его потеряли, иначе бы не странствовали по всей Эквестрией с проповедями и не донимали ими пони, говоря, как правильно жить и служить Принцессам-аликорнам.
Однако несмотря на это, Файр Сплеш не мог припомнить, чтобы те относились с предубеждением к ночным пони, избегали их или гнали, едва завидев. Так что провести какое-то время в их святой обители может быть не такой уж плохой идеей, и, вздохнув, фестрал без стука отворил тяжёлые двери церкви.
Зайдя внутрь, в нос ему сразу же ударила насыщенная смесь из ароматов лаванды и лилий, которые были в подвешенных под потолком чашах и стояли в вазах, стоявших у окон и алтаря. И если бы не съеденные оладушки, то Сплеш определённо откусил бы бутончик-другой, соблазнённый цветочным запахом.
Под копытами — выложенный узорчатой серой плиткой пол. Впереди — устланная алым ковром солея, на которой возвышался величественный аликорностас, увешанный иконами, на каждой из которых были изображены Королевские сёстры либо вместе, либо по отдельности.
Файр Сплеш не был знаком с иконописью аликорнистов, так что на какие-то секунды увлёкся зрелищем перед собой, угадывая мотив того или иного изображения. Вот икона в левом верхнем углу — Селестия воздевает солнце на небосвод. В противоположной стороне аликорностаса поднимала бледный диск ночи Луна. В самом верху аликорностаса — поражение Дискорда от копыт венценосных кобылиц. И в самом центре — одна большая икона, изображающая сидящих спиной к спине Селестию и Луну. Старшей сестре, сверкающей в лучах солнца, кланялись дневные пони, а младшей, скромно мерцающей в сиянии луны и звёзд — ночные. А та икона, что была внизу, показывала…
— Приветствуем в аликорньем доме, дитя ночи, — зажурчал рядом с жеребцом высокий женский голос, который застал его врасплох.
— Чем мы можем тебе помочь? — спросил другой, чуть более высокий и по тембру будто принадлежащий какой-нибудь сельской пони, которая привыкла разговаривать в фривольной манере.
Файр Сплеш почувствовал себя неуютно перед жрицами, которые возвышались над ним на целую голову. Он не боялся жеребцов, которые были и выше, и шире него. Некоторые из них так и вовсе прятали под наслоением мышц собственную неуверенность, в чём Сплеш не раз убеждался. Однако когда кобылы смотрели на него сверху-вниз, ему хотелось тот же час испариться, лишь бы избежать пристального внимания двух аликорнисток.
Одной из них была сиреневого цвета ночная единорожка, укутанная в сине-голубую рясу из бархата. Пони изучала сородича пристальным взглядом добродушно переливающихся красных глаз и с улыбкой на острой мордочке. Компанию же ей составляла дневная земнопони оранжевого, словно спелая морковь, цвета, который дополняли белые одеяния, фасон и покрой которых были аналогичны тем, которые носила ночная единорожка.
Весь внешний кобыл буквально кричал принадлежности к аликорнистской секте. А медальоны в виде полумесяца и солнца лишь подтверждали их причастность к вере.
— Я слышал, что в вашей церкви дают приют странникам. Это правда?
— Правда, — кивнула единорожка. — Сестра, я отведу нашего гостя в кельи, а ты пока продолжай подготовку к вечерней молитве. Скажи, брат мой, из каких далей тебя занесло в нашу обитель и куда ты держишь путь?
— В Кантерлот. Лечу с самых дальних рубежей Эквестрии, — ответил Сплеш, цокая следом за жрицей. — Файр Сплеш, кстати.
— Спаркли Найт, очень рада познакомиться с тобой, — кобыла тепло улыбнулась жеребцу. — Ночных пони в этом городе нет, так что увидеть сородича всегда приятно.
— А что, другие ночные пони большая редкость в этих краях?
— Нет, иногда заходят странники вроде тебя, ещё реже — таборы кочевников. В любом случае, я всегда рада помочь своим ночным братьям и сёстрам.
— И сколько стоит твоя помощь?
— Эм… Нисколько, — замешкалась с ответом Спаркли Найт, явно застигнутая врасплох таким вопросом. — Церковь помогает безвозмездно, так что ты можешь спокойно занять койку в гостевой келье.
— Безвозмездно? На что тогда живёт церковь, если вы не берёте плату?
— Должны же в Эквестрии быть такие места, где пони могут рассчитывать друг на друга не за битсы, а просто потому, что они — пони, разве нет? — спросила единорожка. — Тем более, что каждый из нас — подданный Их Высочеств. Мы должны жить в мире и согласии, готовые протянуть друг другу копыто помощи. Зачем Им поддерживать гармонию в Эквестрии, если сему будут чинить помеху собственные подданные?
— Действительно... Зачем стараться ради тех, кто не ценит твоих усилий? — сухо согласился Файр Сплеш.
— Кстати, прости моё любопытство, но почему ты направляешься в Кантерлот? Я повидала немало ночных пони и редко кто держал путь в столицу. Такое чувство, будто они стараются держаться от неё подальше.
— Ну… — замялся Сплеш, смущённый таким вниманием к своей персоне. — Я хочу посвятить себя одной пони, которая очень сильно повлияла на мою жизнь. Больше я ничего не могу сказать.
— Хорошо. Все мы имеем право на тайны. А откуда ты? Это ведь не секрет?
— А… Из Битвин-Ривера. Ты вряд ли слышала об этом городе. Он почти на самой окраине Эквестрии, промышляет шахтёрским делом.
— Какое совпадение… Я как раз из шатхёрской семьи, — поведала жрица, грустно улыбнувшись. — Тяжёлое это дело, шахтёрство, но необходимое.
— И неблагодарное, — практически сплюнул Сплеш. — У меня отец шахтёр и за всю свою жизнь он не заработал себе ничего, кроме подорванного здоровья. И такая история в каждой семье. В Битвин-Ривере большинству жеребцов только и остаётся, что идти гнуть спину на шахте. Потому что другой работы нет. И так из поколение в поколение. Для провинциальных городов подобный уклад жизни что-то вроде проклятия.
— Мне горестно такое слышать, — участливо произнесла жрица, — потому что я и сама родом из подобного города, только у нас выбор стоял между шахтой и лесопилкой. Впрочем, подобный уклад жизни не может длиться вечно. Их Высочества для того и есть в Эквестрии, чтобы делать жизнь пони лучше.
— Судя по тому, что в Битвин-Ривере ничего не меняется уже десятилетия, у них не очень получается.
Сплеш с самого начала заприметил примыкающие к церкви по бокам флигельные пристройки, отличавшиеся ёмкостью и компактностью. И как оказалось, именно они и отводились под жилые помещения для внезапных постояльцев. Они были оформлены полукругом и, несмотря на всю свою тесноту, вмещали до шести коек. На одной из них как раз устраивался жеребец, с которым Файр Сплешу предстояло соседствовать остаток дня, хотя рыжий жеребец предпочёл бы провести в одиночестве.
— О, не ожидал я увидеть родича в столь поздний час! Привет, брат! — приветствовал пегого фестрала сидящий на одной из кроватей ночной пегас, который выделялся на общем синевато-голубом фоне комнаты своей мастью, сочетающей в себе тёмно-фиолетовый цвет волос и блекло-серый окрас шёрстки.
— Добрый день, — монотонно ответил Файр Сплеш, вдруг испытавший острую необходимость спрятаться от пристального взора голубых глаз, которым незнакомец словно прощупывал его седельные сумки, которые открылись его взору, когда фестрал снял с себя плащ и обнажил крепкую и стройную, словно тростник, фигуру и знак отличия в виде всплеска пламени.
А ещё Сплешу очень сильно захотелось двинуть соседу по морде, которой заострённая бородка придавала пижонское выражение. С такими же ухмылками в лётной академии расхаживали дворянские отпрыски и какие-нибудь повесы, привыкшие брать от жизни всё и смотрящие на Файр Сплеша, а также на других пони из простого сословия, с самомнением и с некоторой долей снисхождения.
— Эх, когда для нас, детей ночи, день был добрым? — саркастично поинтересовался пегас. — Хотя если бы та жрица Луны составила бы мне компанию под палящим солнцем, тогда да... день был бы добрым.
Сплеш не ответил, подходя к ближайшей койке и сбрасываю на неё свою поклажу.
— Меня, кстати, Стики Хуф звать, — не роняя улыбки с морды представился пегас, подходя к фестралу и протягивая ему переднее копыто. — Тебя тоже хозяин той харчевни послал куда подальше?
— С таким именем находятся пони, которые не против пожать тебе копыто? — холодным тоном спросил Файр Сплеш, давая понять, что он говорит вполне серьёзно, а не сорит саркастическими шутками. — Мне всё равно как тебя зовут и кто ты такой, так что можешь забить на все приветственные расшаркивания.
— Да уж... — нахмурился пегас, глаза которого заслонила гневная тень, не предвещающая ничего хорошего. — Вы, пятнистые, все такие засранцы, или ты один такой?
— За всех не могу говорить, я ведь не засранец, — равнодушно бросил Файр Сплеш, пряча сумки под подушку и укладываясь на постель. — Завтра меня здесь уже не будет, так что я не собираюсь забивать голову бессмысленными знакомствами, — сказал фестрал и укрылся одеялом, стремясь и поскорее завершить разговор, и закончить этот изнурительный день.
Пегас хотел сказать что-то ещё, но видя неотзывчивость соседа, он предпочёл вернуться на свою койку, и за это Файр Сплеш был по-своему благодарен. Последнее, чего ему хотелось, так это тратить своё время на разговоры с теми, до кого ему не было никакого дела.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия…
Этот голос манящим эхом раздавался в грёзах Файр Сплеша. Раздавался из поры далёких жеребячьих лет, когда он впервые его услышал. И вот, спустя столько лет, он раздался снова. Этот голос окрылял и вдохновлял мчаться вперёд, навстречу мечте, и Сплеш мчался все те долгие года, что он провёл за учёбой в академии.
Ради той, кому он принадлежал, он стал одним из лучших выпускников и теперь претендовал на звание королевского гвардейца. А всё для того, чтобы стоять подле той, кто дал ему смысл жить.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия…
И вот, спустя столько лет, Сплеш вновь услышал его. Глубокий и утробный, словно у властной королевы. Вернее, его эхо, фантомный отголосок того, каким Сплеш его запомнил. И тем не менее, его было достаточно, чтобы фестрал продолжал мчаться за своими грёзами, которые манили его не только своим властным гласом, но и блеском бирюзовых очей, цвет которых не поблек в памяти Сплеша даже спустя столько лет.
Проснувшись, фестрал растерянно заозирался по сторонам, но вспомнив о том, что остановился в церкви, успокоился.
Сквозь многоцветные витражные окна доносились лучи рассветного солнца, один лишь отсвет которых соблазнял ночного летуна вновь уронить голову на подушку и проспать до самого заката. Ещё и изнывающие от боли крылья и тело требовали заслуженного отдыха… И Сплеш не собирался им в этом отказывать. Да и к тому же лететь при свете дня, а не под прикрытием ночных теней, для него было настоящим извращением, как и для любого полуночного пони.
Жеребец определённо повалялся бы ещё, если бы через закрытую дверь до его ушей не донеслись устроенные собравшимися в церкви пони молитвы.
Сплеш ещё никогда не видел церемонии аликорнистов, однако посмотреть на сей действо было любопытно.
Выйдя из кельи фестрал увидел, что просторное помещение заполонили пони всех видов, полов и возрастов, которые в унисон и нараспев затягивали молитву:
— Игого, славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, да осветится новый день твоею мудростью и милосердием.
На солеях, за клиросами, стояли возглавлявшие процессию жрицы. Молитву зачитывала прислуживающая Селестии земнопони, и собравшиеся старались, пусть и нескладно, но повторять за ней, не забывая на каждое «игого» припадать к полу в поклоне.
— Игого, да славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони, — перехватила молебельный речитатив Спаркли Найт, словам которой толпа откликалась с таким же почтением и благоговением, с каким и словам солнечной жрицы. — Игого, обрети отдых и покой при свете солнца животворящего, волею сестры твоей воздетого на небосвод.
— Игого, да сменит солнце златое на небосводе луну беломордую! — вместе и торжественно принялись зачитывать служительницы сестёр-аликорнов. — Игого, да сгорит во свету нового дня старая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! —закончили молитву кобылы, в то время как пони замерли в последнем и самом долгом поклоне.
Файр Сплеш определённо не был готов ни к такому зрелищу, ни к монотонному «игого», от которого разболелась голова, ни к стыду, который он испытал за этих пони. Обожествление Королевских сестёр, раболепие и вознесённое до небес почтение… Хотел бы Сплеш знать, как бы правительницы отнеслись к подобным церемониям, если бы узрели их воочию. Надо полагать, не очень хорошо, если учесть тот факт, что Диархи пренебрегают церковью аликорнистов столько, сколько она существует.
Но об этом можно подумать лёжа в мягкой постели, подальше от глаз селян, парочка из которых уже недобро посмотрела в сторону Файр Сплеша. И среди них был хозяин таверны, который явно ожидал подлянки от несостоявшегося клиента.
То, что сосед в лице Стики Хуфа внезапно пропал, порадовало Сплеша. Можно было сполна насладиться и отдыхом, и одиночеством.
Весь день фестрал провёл в постели, высыпаясь и набираясь сил перед новым полётом, за который надеялся наконец достигнуть Кантерлота. И когда день начал гаснуть в надвигающихся тенях сумерек, Сплеш решил, что пора вставать.
Под распеваемую из-за двери вечернюю молитву, Файр Сплеш приступил к завтраку, стараясь по-солдатской манере закончить с ним как можно скорее.
— Игого, славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони. Игого, да одарит она всяк дремлющего дневного пони своим визитом в Чертогах грёз, да окропит его своею мудростью и милосердием, — раздавались из-за двери завывания пони, которые старались повторять молебен за Спаркли Найт.
— Игого, славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, сомкни очи при луне беломордой и дай себе отдых, как и дети твои дневные, — продолжила жрица-земнопони, в то время как уже почти одолевший завтрак Сплеш порадовался тому, что вскоре эти стенания подойдут к концу.
— Игого, да сменит луна беломордая солнце златое! Игого, да смеркнется старый день, чтобы засияла новая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! — окончили службу аликорнистки и, почти единовременно вместе с ними покончил с едой Файр Сплеш.
Он бы предпочёл уйти из церкви так, как привык уходить из тех заведений, в которых останавливался на отдых — не прощаясь. Однако в этот раз Сплеш изменил своей привычке и он тепло простился со жрицами, благодаря их за кров. Кобылы заверили Сплеша, что будут рады вновь видеть его под сводами своей церкви, но фестрал был уверен, что больше ему не придётся делить с ними одну крышу над головой.
Закончив со словами благодарности и прощания, Файр Сплеш покинул церковь. Открывая входные двери, он ожидал что слух ему начнёт ласкать привычный ночной оркестр, в котором разыгрывают свою трель сверчки под уханье сов, но вместо этого его ушей настиг заходящийся в брани повышенный голос, принадлежащий недружелюбному трактирщику.
Пони целенаправленно цокал в сторону церкви, сопровождаемый двумя молодыми пегасами, не иначе как своими сыновьями. И глядя на их озабоченно-целеустремлённые морды Файр Сплеш подумал, что не стоит ждать ничего хорошего.
— Вон! Это он обокрал нас! — поспешил броситься обвинениями трактирщик, едва завидев рыжегривого фестрала.
— Ну конечно... — удручённо вздохнул Сплеш, ни капли не удивлённый обвинениями. — Только случается какая-то гадость, нужно побыстрее найти ночного пони, на которого можно всё свалить.
Жеребёц повёл крыльями, разминая суставы и готовясь к тому, что вскоре разговор придётся вести на языке грубой силы.
— Обокрал, значит? — с деланным безразличием спросил фестрал, когда процессия из трёх пони подошла ближе. — Ну давай, доказывай, что это я.
— А чего тут доказывать? — злопыхая парировал трактирщик, стоя чуть ли не нос к носу с несостоявшимся постояльцем и явно пытаясь морально задавить его разницей в размерах. — Город у нас небольшой, все друг друга знают. Сколько жил здесь, никто ни у кого и ни то что деньги, яблоки из огорода не воровал! А стоило только появиться дрянным бетпони... — старший пегас демонстративно сплюнул под ноги Файр Сплешу.
— Молоко не забудь потом проверить, говорят оно тоже из-за нас скисает, — равнодушно отозвался в ответ фестрал.
— Ты это, — решительно шагнул вперёд один из младших пернатых, — не дерзи. Ещё как бы можно всё мирно решить, без стражи.
— Провинциальщина обвиняет меня в краже только потому, что я родился ночным пони, а мне ещё и не дерзить? — зашипел Файр Сплеш, недвусмысленно продемонстрировав острые клыки. — Стражу хочешь? Давай, зови. Только в Эквестрии действует презумпция невиновности. Знаете, что это значит? — вопросительно оглядел пони пегой летун, довольный замешательством в их глазах. — Тогда объясняю: это не мне придётся убеждать всех, что я невиновен, а вам придётся доказывать то, что я обокрал вас, — просветил фестрал, делая решительный шаг вперёд и вызывающе упираясь своей крепкой, пусть и небольшой грудью, в покатистую грудь трактирщика. — Будут доказательства или свидетели, которые подтвердят, что это я совершил преступление? Или ограничитесь только своей расовой неприязнью, а?
Воинственный гонор, который распылял недовольство хозяина выпивального заведения, сразу же пошёл на убыль. Иного же расположения духа был один из его сыновей, демонстративно повёдший крыльями:
— Я тебе такую презумпцию невиновности покажу, мать родная не узнает.
— Сколько там у вас украли? Две, три сотни битсов? — как бы невзначай спросил Файр Сплеш, начиная шарить копытом во внутреннем кармане плаща. — Наверняка немало, да? Иначе бы вы так не верещали. Что же, пересчитывайте, — фестрал демонстративно потряс худым кошельком, — но учтите, если там окажется меньше, чем у вас увели, к страже пойду уже.
— Это с какого Дискорда? — удивился один из младших пегасов.
— А с такого, что обвинения без доказательств — это клевета. А за неё тоже полагается наказание. И будьте уверены, я смогу доказать вашу вину. Ну так что? — Файр Сплеш демонстративно подбросил жалостливо звякнувший кошель, в то время как троица пони неуверенно переглянулась. — То-то же.
— Что здесь происходит? — робко показалась во входной двери церкви сиреневая мордочка Спаркли Найт.
Стоило только служительнице церкви выдать своё присутствие, как глава обокраденного семейства обратил своё внимание на неё.
— Где второй? Я знаю, их двое у вас остановилось! Куда второй делся?
— Стики Хуф? Не знаю, улетел, видимо...
— В какую сторону?
— Я не знаю. А что такое? Не приведи Её Сиятельство Луна, случилось что?
— Случилось. Обокрал, крыса.
— Ну что, па, полетим за ним? — норовисто спросил один из сыновей.
— В ночи мы скорее сами потеряемся, чем его найдём, — цыкнул в ответ отец с таким видом, будто был готов кого-нибудь ударить, лишь бы дать выход гневу.
Он посмотрел на сыновей, затем на Сплеша, будто решая на ком из них выместить накопившееся негодования. В итоге выбор, как и удар копытом, пал на половицу паперти.
— Живёшь себе, как честный пони, зарабатываешь, копишь деньги, а какая-то крыса просто так на них копыто накладывает, просто потому, что захотелось! Дискорд побери!! — он отдышался и обратился к сыновьям: — Завтра чуть свет — летите к графу! Попросите его, чтобы толковых следопытов или магов-ищеек каких расшевелил, чтобы они нашли этого ворюгу. На нашу-то стражу надежды никакой нет.
— Думаешь, они смогут его найти? — скептически поинтересовался один из молодых летунов.
— Пусть ищут! На кой мы тогда налоги платим, если нас даже от воровства уберечь не могут!? — в сердцах вопросил трактирщик и двинулся вместе с сыновьями в сторону города, оставляя позади удручённую жрицу и Файр Сплеша, который с оскорблённой издёвкой подумал, что перед ним могли бы и извиниться.
Проклиная про себя тупых провинциалов, мыслящих стереотипами и предрассудками, Файр Сплеш расправил крылья и приготовился сорваться в последний полёт до Кантерлота, как его вдруг остановил тихий и обречённый вздох сиреневой единорожки:
— Когда уже, во имя Её Сиятельства, это всё закончится?
— Что именно? — помимо воли откликнулся на стенания кобылы фестрал.
— Когда одни пони перестанут относиться к другим с предубеждением. Если ночной пони, то обязательно — вор, жулик и шарлатан, ну а если дневной, то...
— Мягкотелый легкомысленный лентяй, привыкший всеми четырьмя копытами загребать блага жизни, — Файр Сплеш сложил крылья и направился к Спаркли Найт, пойманный на крючок разговора. — Знаю я их. Насмотрелся в лётной академии.
— И что, каждый дневной пони был именно таким?
— Зачастую — лишь дворяне. Впрочем и среди тех, кто был простого происхождения, хватало таких пони, которыми хотелось повыбивать зубы за их отношение ко мне и другим ночным пони. Однако у каждого пони есть свои недостатки, в том числе и у ночных. А предрассудки… С ними удобнo жить. Каждого ночного пони можно считать вором и обманщиком, дневных пони — обленившимися из-за сытой жизни высокомерными идиотами.
— И к чему мы придём, если каждый пони будет пытаться искать подтверждения своим худшим предубеждениям? —спросила служительница Лунной кобылицы. — Если бы только пони не относились к другим так, как не хотели бы, чтобы относились к ним самим…
— Ну… До этого дойдёт очень нескоро.
— Может быть и так, но я буду надеяться, что когда-нибудь это случится. Что же, лети себе, брат мой. Пусть мать наша, Грёзотворящая Луна, хранит тебя, куда бы крылья тебя не принесли.
— У меня есть мать, я знаю её имя, и она не Принцесса Луна, — вопреки своей выдержке клацнул клыками рыжий жеребец.
— Может и так, но в конце концов все мы живём под Её луной и звёздами, — сказала жрица и, смиренно поклонившись на прощание, скрылась за дверями церкви.
Файр Сплеш закатил глаза и, расправив крылья во всю ширь, резко взмахнул ими, огласив окрестности громким хлопком и озарив сумрак поднявшейся волной пламени, которая расползалась по земле. Впрочем, она быстро погасла, оставив после себя почерневшую траву и растворяющееся в воздухе облако тёмного дыма.
Порой сталкиваясь с таким отношением, Сплеш думал о том, чтобы подтвердить худшие ожидания дневных пони. Ограбить кого-нибудь или обокрасть только для того, чтобы почувствовать хоть какое-то отмщение.
Подобная мысль приходила ему в голову не первый раз. Когда-то она посетила Сплеша во время странствий с его наставником сиром Райзором, и тогда ещё восьмилетнему фестралёнку хватило наивности поделиться ей со своим покровителем, который отреагировал весьма холодно:
— Ты позволишь всему этому невежественному бреду толкнуть тебя на преступление, Сплеш? Позволишь всем этим предрассудкам и шепоткам за твоей спиной определить, что тебе делать и как поступать? Ты вроде королевским гвардейцем собирался стать, а не преступником.
Слышать нечто подобное от такого же фестрала, да ещё и с рыцарским саном, которого преданность и служба Принцессе Луне оставили со шрамами, было необычно для негодующего от предвзятого отношения со стороны дневных пони жеребёнка, но отрезвляюще.
И сейчас, летя над укрытыми тенями ночи просторами Эквестрии, злопыхавший Сплеш вспоминал слова наставника, которые охлаждали его негодование так, как делали это на протяжении многих лет.
«Да, я хочу стать королевским гвардейцем, а не тем, кто совершает преступления из расовой неприязни. Я не позволю каким-то идиотам сбить меня с моего пути. Как там говорится у пегасов… Ни один орёл в небесах не внемлет квохтанью кур», — с некоторой надменностью размышлял Сплеш, глядя в занавешенную вуалью из туманной дымки даль. Там был Кантерлот, в нём — Солнцелунный дворец, и в одной из его высоких башен живёт та, кто пришла к Сплешу во сне, вдохновила найти свой особый талант, принёсший ему знак отличия, та, кому он посвятит свою жизнь. И та — бессмертная, повелевающая снами.