Вместе они борются с преступностью

Глава 1

В городе Кантерлоте, на задней улочке, куда можно попасть только через черный ход, в запущенном таунхаусе в забытой части города была подвальная квартира, куда вела лестница, на которую ни один уважающий себя член элиты Кантерлота не осмелился бы ступить — за исключением некоторых, обычно скрывающихся личностей. Пони приходили сюда в поисках детектива во время неприятностей, а если в стране Эквестрии что-то и было, так это неприятности, и их было предостаточно.

В неубранной, грязной комнате Ям Спейд лежал на раскладной кровати, наполовину проснувшись. Рядом с ним, уставившись в потолок, лежала довольно симпатичная бурро^[1] по имени Азура Серапе. Пол был завален старыми газетами, папками, бумагами, семечками и пустыми бутылками из-под текилы.

— В почтовом ящике было уведомление о выселении, — сонным голосом сказала Азура.

— В почтовом ящике всегда есть уведомление о выселении, — ответил Ям.

Ям Спейд, известный некоторым как мягкотелый детектив, был земным пони с сильным чувством самосохранения и умением находить все, что ему взбредет в голову. Хотя многие земные пони обладали особым чувством, свойственным земным пони, у Яма оно было сильным, очень сильным, и он сделал на этом карьеру. Его кьютимаркой было увеличительное стекло, резко выделявшееся на фоне его ярко-оранжевой шерстки.

Он был чем-то вроде странного пони, который попадал в странные или иные причудливые ситуации. Его родители хотели, чтобы он вырос и унаследовал семейную ферму по выращиванию ямса, но даже в юном возрасте у Яма были другие планы. Планы, в которых не было ни ямса, ни копания ямса, ни чего-либо, связанного с ямсом.

Его спутница, Азур Серапе, была самой мускулистой из них. Она была гораздо сильнее Яма — у одних земных пони была сила, у других — мозги, а Ям был скорее вторым, чем первым. Она была вздорной, немного саркастичной и яростно защищала Яма. А еще она пила текилу, как пони пьют воду, и делала это без всяких последствий. За все годы их совместной жизни Ям ни разу не видел ее пьяной.

Некоторое время назад он использовал свой талант, чтобы найти любовь всей своей жизни. Проведя год в приключениях и оказавшись на другом конце света, Ям нашел Азур, работающую носильщиком в аванпосте Иностранного легиона Фэнси, расположенном посреди пустыни, в поселении, построенном вокруг оазиса. Когда он предложил угостить ее выпивкой, она дала ему пощечину, и Ям влюбился.

Вскоре после этого он оказался вовлечен в войну с пустынными рейдерами и был призван в Иностранный легион Фэнси. После нескольких месяцев конфликта война закончилась, Ям вернулся домой и взял с собой Азуру.

— Почему бы тебе не использовать свой талант, чтобы найти свою удачу? — спросила Азура.

— Я нашел ее, детка, — ответил Ям.

— Что случилось?

— Я лежу рядом с ней. Я нашел целую кучу удачи.

Бурро вздохнула, покачала головой и почесала живот:

— Нам нужны деньги, Ямми.

Потянувшись вверх передним копытом, Ям смахнул гриву с лица, вдохнул и скучающе выдохнул. Он подумал о том, чтобы перевернуться на бок, но это потребовало бы усилий. Он был голоден, а усилия… ну, это требовало слишком много усилий, чтобы тратить их. Единственное, что могло стоить усилий, это схватить Азуру и наброситься на нее, но если он подождет, она может схватить его и заняться им, чтобы развеять свою скуку. Он решил подождать и посмотреть, что может произойти.

— Знаешь, какое у меня настроение? — протянул Ям.

— Какое? — ответила Азура.

— Может, мы с тобой завернемся в одеяло и сделаем бурро-ито?

Зарычав, Азура звонко стукнула себя копытом по лицу. Она сморщилась от ужасной шутки и покачала головой, отрицая неприличный намек. Ее длинный тонкий хвост вильнул из стороны в сторону, и она перевернулась, повернувшись спиной к своему собеседнику.

— Моя мама была права насчет тебя…

— О, детка, не будь такой.

— Ну, она была права. Я голодна. Что мы будем делать с едой?

— Ты можешь сделать тамалес? — Ям с усилием перевернулся на бок и положил копыто на ребра Азуры.

— Масы больше нет, Ямми. Все, что у нас осталось в кладовой, это текила и одна банка гомини.

— Так плохо, да? — Ям разочарованно хмыкнул, а затем его желудок высказал свое мнение, издав грубое хлюпающее бульканье, достаточно громкое, чтобы у Азуры заложило уши. — Ладно, все, мы уходим.

— И как ты за это заплатишь? — спросила Азура.

— Это будет на мой счет, — ответил Ям.

— Из-за тебя и твоего счета мы остаемся на мели… ты тратишь деньги, которых у нас нет.

— Ты хочешь подраться или поесть? — Ям прижался к спине Азуры и уткнулся носом в ее крапчатую, пятнистую шею. Она пахла пряно, как соус пиканте и текила. Аромат чеснока и лука навсегда въелся в ее бархатную шкуру.

— Как насчет того, чтобы поругаться, потом пойти перекусить, а потом вернуться домой и помириться?

— Ты грязная, грязная ослица!

— О, так вот как это будет! Называешь меня ослицей! Я — бурро! — Азур издала возмущенный вопль и глубоко вдохнула, чтобы дать Яму повод. — Сам ты осел!

— Веснушчатая конская нахалка!

— Ладно, с меня хватит этой ерунды, ты, жопогрыз. Пойдем и поедим.

Чак Вэгон, как и все остальное в этой части Кантерлота, был запущен и пережил лучшие времена. Когда-то Чак Вэгон был вагоном-рестораном роскошного поезда, курсировавшего между Эпплвудом и Кантерлотом. Поезда для кинозвезд и светской элиты Кантерлота.

В старом роскошном вагоне-ресторане еще сохранялась какая-то потускневшая роскошь, но с каждым днем она тускнела все больше. Сиденья, обитые бархатом, местами были гладкими и покрыты заплатами из несочетаемой ткани. Дерево было по-прежнему красивым, но с возрастом потускнело. Но ничего такого, что нельзя было бы исправить хорошей полировкой. Круглые стекла иллюминаторов пожелтели от никотина и жира.

Сидя вместе в маленькой кабинке, Ям и Азур ждали, пока им принесут еду. Оба заказали фирменный завтрак и теперь пили кофе из разномастных чашек с несколькими сколами по краям. Кофе Яма с трудом заслуживал такого названия:, в закусочной подавали редкостное дерьмо, в нем было почти больше сливок, чем кофе, а сахара было достаточно, чтобы сделать его сиропообразным.

Единственным другим посетителем в Чак Вэгон был дежурный охранник по имени Бикон, который каким-то образом, вопреки всему, умудрился выпить свой черный кофе и не проблеваться. Перед ним стояла недоеденная тарелка с фирменным обедом, а сам он разгадывал кроссворд в газете.

Из кухни, пройдя через маятниковые двери, ковылял жирный единорог, жующий толстую, немного подмокшую сигару, и его артритные колени подпрыгивали при каждом шаге. Он остановился у прилавка, прищурился и через мгновение напрягся, пукнул, издав резкий звук, заставивший Бикона приподнять бровь.

— Я становлюсь слишком старым для этой работы, — ворчал единорог, приближаясь к Яму и Азуре. Его колени хрустели, как миска, полная слоеной рисовой крупы. Его рог загорелся, и он вытащил что-то из кармана своего испачканного, грязного фартука, который был покрыт свежим пятном оранжевой подливки.

— Клянусь аликорнами, от тебя ужасно воняет, Гризи Спун… тебе нужно обратиться к врачу! — Бикон размахивал своей бумагой, пытаясь унять ужасную вонь, которая теперь пропитывала каждый кусочек пригодного для дыхания воздуха в старом вагоне-ресторане. — Ты, старая скотина, разбей окно!

— О, заткнись, Бикон, — ответил Гризи Спун, протягивая маленький клочок бумаги, такой же засаленный и испачканный, как и его фартук. Тлеющая сигарета в углу его рта покачивалась вверх-вниз, отчего частички пепла падали на пол, как грязные, отвратительные снежинки.

— Ям, какой-то пони искал тебя. — Гризи Спун положил сложенный лист бумаги на стол, а затем наклонился ближе, ожидая, пока земной пони развернет лист бумаги и прочтет его.

— Коллектор? — спросил Ям.

— Нет, — ответил Гризи Спун голосом, который звучал так, будто он только что прополоскал рот битым стеклом и дешевым бурбоном с добавлением средства для чистки канализации. — Какая-то телка… она была очень расстроена. Она сказала, что не может найти эту дыру, которую ты называешь квартирой, но ей сказали, что тебя можно найти здесь. Надеюсь, это оплачиваемая работа, Ямми… ты мне слегка задолжал.

— Ты же знаешь, я на это гожусь. — Ям наблюдал, как Азур разворачивает бумагу, а затем посмотрел на Гризи Спуна. — Эй, знаешь, они должны называть тебя Гасси^[2] Спун…

— Не выделывайся, — сказал Гризи, предупреждая Яма с резким акцентом.

Показав жирному, грубому единорогу овечью ухмылку, Ям наклонился вперед и посмотрел Гризи Спуну в глаза:

— Многовато для благодарности, а, Гризи Спун?

— Иииииии, да ты умник, не так ли? — Гризи Спун вытащил сигарету изо рта, его рог засверкал, и он выбил пепел над головой Яма. Когда он это сделал, Бикон издал гортанный смех. — Эта телка остановилась в гостинице Второй сезон. Ее зовут Бэйберри.

— Она потеряла свою дочь, — сказала Азур, положив газету на грязный, заляпанный едой стол. — Мы берем это дело.

Зная, что спорить бессмысленно, Ям кивнул головой в знак согласия, а затем снова обратился к Гризи Спун:

— Скажи, разве ты не должен присматривать за нашей едой?

— Все будет в порядке. — Гризи Спун засунул свою сигарету обратно между вялыми, отвисшими губами, пожевал размокший краешек, а затем закашлялся, когда что-то булькнуло у него в горле. — Я еще не начал ее готовить… хе-хе-хе. — Все еще посмеиваясь, старый жирный, артритный единорог пошел прочь, попыхивая сигарой. Когда он проходил через маятниковые двери обратно на кухню, он снова пукнул.

— Будь ты проклят, Гризи Спун! — Бикон потряс копытом в воздухе и нахмурился.

— Ну, детка, дела идут в гору. Может, мы заработаем достаточно, чтобы немного уменьшить мой долг и заплатить за аренду. — Ноздри Яма сузились, и он покачал головой. — Что-то не так с этим старым пони. Он пахнет почти так же плохо, как и ты, Азур.

— Besame el culo!^[3]— огрызнулась Азура.

— Нет, я буду целовать свою задницу… потому что ты… ты моя…

— Когда мы закончим есть, нам лучше пойти домой, привести себя в порядок, а потом пойти и поговорить с этой мисс Бэйберри. Второй сезон — довольно шикарное место. Надеюсь, у них нет проблем с тем, что там ходят бурро.

На лице Яма появилось жалкое выражение. Куда бы он ни пошел, это было проблемой, иногда еще большей, когда другие пони понимали, что он и Азура — пара. Ситуация улучшилась, но была далека от идеальной. К тому же, другие пони постоянно принимали Азуру за ослицу, что она быстро поправляла. Он смотрел на Азуру, любуясь ее рыжей шкуркой, крапинками и выцветшей, почти голубовато-белой мордочкой. Это была ее зона поцелуев, голубовато-белое пятно. Остальная часть ее морды была такого же таунинового цвета, как и ее шкура, что резко выделяло ее морду. Ее черная грива была густой, прямой и блестящей. Она была самой красивой кобылой в мире, и он пересек континенты, чтобы найти ее. Он преодолел пустыни. Он рискнул нарваться на опасных рейдеров. А тут еще пощечины… постоянные, нескончаемые пощечины и ее настойчивое требование не встречаться с солдатами, а быть носильщиком и ничего больше.

— Как мне так повезло? — спросил Ям.

— Я не знаю, Ямми, но тебе чертовски повезло, и не забывай об этом. — Азура зажала чашку с кофе между передними копытами, поднесла ее к губам и отхлебнула немного мерзкого осадка. Тонкие усики крема прилипли к ее губам, стараясь вырваться из ядовитой жижи, содержащейся в кофейной чашке, которая изнутри была окрашена в фекальный коричневый цвет.

— ГАХ! Гребаные тараканы! — крикнул Гризи Спун из кухни. — Огонь, убей их! Умри! Умрите! Все вы должны умереть, грязные, ни на что не годные, вонючие тараканы!

Закусочная наполнилась запахом жарящихся тараканов, который никак не помогал справиться с вонью.

¹↑ исп. Ослица

²↑ Гасси – газы, имя единорога в переводе Жирная Ложка

³↑ исп. Поцелуй меня в жопу

Глава 2

Гостиница Второй сезон была шикарным отелем для летних путешественников, который был открыт круглый год. В Кантерлоте, расположенном на гораздо большей высоте, были холодные весны, холодные водопады и суровые зимы. Летом на короткое время наступало тепло, и многие пони стекались в город, чтобы насладиться видом. Ресторан Второй сезон обслуживал не только сезонных гостей, но и тех смельчаков, которые приезжали в другое время года.

Яму не нравилось это здание, оно было построено по каким-то ультрасовременным стандартам в стиле модерн, которые он, будучи недостаточно умным или образованным, не мог понять. Это было такое место, которое привлекало пони, у которых денег больше, чем мозгов. Сложный художественный стиль и архитектурный дизайн заставлял высокородных типов (и самого Хойти Тойти) падать в обморок при одном только взгляде на него.

Ни одна из дверей не была квадратной. Все они были разной формы, странной формы, со странными углами, от которых у Яма кружилась голова, когда он смотрел на них. Он несколько раз моргнул, взглянул на Азур, прочистил горло, а затем, ничего не говоря, направился к входным дверям, стараясь придать себе уверенности.

Если ты выглядишь так, как будто тебе здесь самое место, заносчивые привратники ничего не скажут.

Он был уже почти у двери, когда довольно гнусавый и пронзительный голос сказал:

— Вы там, да, вы… не могли бы вы отнести мои сумки внутрь? Милосердные звезды, в наше время так трудно найти хорошую помощь!

Ям застыл и сморщился.

— Разве я похожа на наемного работника? — Голос Азур был гнусавым и звучал раздраженно. — Что, только потому, что я бурро, ты думаешь, что я обычная прислуга, которой можно командовать? Так, что ли?

— Ну, да, вообще-то…

— Эй, дамочка, иди и обработай себя ржавой травокосилкой!

Раздался громкий вздох, и Ям мог только представить, на что сейчас похоже лицо кобылы. Он не осмелился обернуться, чтобы посмотреть. Встревоженный, он поспешил к двери и надеялся, что Азур делает то же самое. Если бы их сейчас выгнали, не было бы никакой возможности поговорить с потенциальным клиентом.

В вестибюле к ним подошел консьерж в аляповатой фиолетовой феске. На нем также был аляповатый фиолетовый жилет со странными трапециевидными пуговицами. Ям был за то, чтобы наряжаться в подходящее время и в подходящем месте, но костюм, в который был одет консьерж, был таким же отвратительным, как и весь отель.

— Если вы ищете работу, я должен настаивать, чтобы вы пользовались служебным входом!

— Хорошо, что я не ищу работу, — ответил Ям, глядя на приближающегося консьержа. — И если вы хоть слово скажете о моей подруге-бурро, вы получите в морду.

Консьерж вздрогнул, и его тонкие, ухоженные усы затрепетали. Он посмотрел на Яма и Азур, и уголок его глаза дернулся:

— Тогда я должен знать, по какому делу вы здесь?

— Мы здесь, чтобы поговорить с мисс Бейберри.

— Ах, да, кобыла, которая заплатила купоном. — Консьерж произнес слово "купон" с явным отвращением и неприятием. — Она расположилась на антресольном этаже, это просто вверх по лестнице, лифта нет…

— Вы имеете в виду эконом-уровень, — сказал Ям, желая быть полезным. — Место, где вы размещаете пони, на которых вам наплевать. — Пока он говорил, он слышал хихиканье Азур.

Консьерж скривил губы при упоминании Ямом неприятного слова "эконом". Просто есть вещи, которые нельзя произносить, например, купон и экономия. Такие слова могли задеть тонкую натуру богатых и воспитанных особ. Однако его, похоже, не беспокоили эти конские яблоки.

Оплата купоном обеспокоила Яма, но он ничего не сказал. Возможно, у нее были деньги, и она просто была экономной. А может, она была на мели. Быть на мели — плохо. Ему нужны были биты. Кроме того, было очень трудно отказать тяжело переживающему душещипательную ситуацию пони. Он должен был прекратить помогать пони, которые не могли заплатить. Это могло привести к тому, что его выселят.

— Пожалуйста, занимайтесь своими делами, а потом уходите, — сказал консьерж низким голосом. — Вы найдете мисс Бейберри в комнате G.

— Наверное, рядом со служебной кладовкой, — пробормотала Азур.

— Просто… идите! — Терпение заносчивого пони было на исходе, и он указал на лестницу. — Чем скорее вы уйдете, тем лучше. От вас обоих пахнет так, будто вы живете на помойке, и я не могу представить, как страдают наши гости. Нам придется провести дезинфекцию вестибюля…

— Эй, иди-ка ты, — ответил Ям, направляясь к лестнице.

Азура, всегда стремившаяся оставить за собой последнее слово, ворчала:

— Puta madre^[1], — проходя мимо консьержа, и бросила на него такой грязный взгляд, какой может бросить на отвратительного консьержа только взбешенная бурро.

Комната G была расположена не рядом с кладовой для обслуживающего персонала, как предсказывал Ям, а возле прачечной. Запах мыла и постоянное "шарк-шорк" стиральных машин наполняли воздух. Небольшой запах мыла может быть приятным, но этот запах раздражал глаза, и в воздухе витал не только запах отбеливателя.

Это место явно презирало бедняков и наказывало их за попытку приятно провести время. Ям обнаружил, что начинает ненавидеть это место. Хуже того, здесь были пони, которые с радостью заплатили бы целое состояние, чтобы остановиться здесь, только чтобы сказать, что они останавливались в гостинице Второй сезон. Ему было интересно, лучше ли Ореховая Астория в Мэйнхэттене.

Он стоял у входа, собираясь с мыслями, глаза слезились от мыльной вони, пропитавшей каждую молекулу воздуха, гадая и надеясь, что здесь можно найти оплачиваемую работу. Ему нужны были биты. А какая-то бедная кобыла потеряла свою дочь.

Подняв копыто, он постучал.

Мисс Бэйберри была средних лет или около того, с прищуренными глазами, маленьким ртом с тонкими губами и надорванным в нескольких местах ухом. Ям не мог не задаться вопросом, откуда у нее такое ухо. Должно быть, случилось что-то серьезное. Она стояла в дверях и моргала, глядя на него с удивлением.

— О… заходите, — сказала она, приглашая Яма и Азуру войти в ее крошечную, тесную гостиничную комнату, похожую на переделанный чулан для метел.

В комнате стояла маленькая узкая кровать, фактически раскладушка, деревянный стул без подушек, возле кровати стоял маленький столик, а ванной в комнате не было, что показалось Яму одновременно ужасным и странным.

Бэйберри отступила в комнату и села на кровать, чтобы не мешать. Азур направилась к стулу и села, оставив Яму либо стоять, либо сесть на пол. Он решил стоять и одарил расстроенную кобылу своей лучшей ободряющей улыбкой.

— Мне сказали, что ты можешь найти все, что угодно, — сказала Бэйберри хриплым, немного эмоциональным голосом. — Все, что угодно. Мне нужно, чтобы ты нашел мою дочь, если сможешь. Она пропала без вести.

— Меня зовут Ям Спейд, а это моя помощница, Азур Серапе, — сказал Ям. — Расскажи мне все.

— Моя дочь, Хани Дью, работает в компании под названием "Норд Хемиксфер Аг Тех". Это лаборатория по исследованию продуктов питания. Они сказали мне, что моя дочь выиграла отпуск для сотрудников и что она исчезла во время отпуска… а я знаю свою дочь, она никогда бы не поехала в отпуск.

— Мэм? — Ям вскинул бровь.

— Моя дочь… у нее сильное социальное тревожное расстройство. Она плохо переносит толпу, резкую смену обстановки, незнакомых пони… Она ходит к психотерапевту, и я разговаривала с ее психотерапевтом. Она никогда не говорила своему терапевту о выигрыше отпуска. Это вызвало бы у нее панику. — Глаза Бэйберри начали наполняться слезами. — Она аутистка, но с высоким уровнем интеллекта. Она такая умная. В двадцать два года она получила две докторские степени, одну по биологии, другую по пищевым наукам. Университет дался ей легко, но получить работу оказалось гораздо сложнее.

Азура издала обеспокоенный стон, а Ям навострил уши.

— Я была в полиции, но они, похоже, не хотят помочь. Один из них предположил, что если бы я была лучшей матерью, моя дочь могла бы захотеть поговорить со мной. Я не смогла получить никакой помощи.

— Это неправильно, — сказала Азур низким голосом.

— Итак… ваша дочь выиграла отпуск, в который, скорее всего, никогда не ездила, и исчезла. Сколько времени прошло?

— Около недели или около того. Я получила телеграмму из Аг Тех всего несколько дней назад.

— И вы показали ее полиции? — спросил Ям.

— Конечно. — Бэйберри кивнула. — И один из офицеров сказал, что иногда пони нужна смена обстановки. Возможно, она использовала отпуск как средство начать все сначала.

— Где она работает и куда предположительно отправилась в отпуск?

— Она работает в Лас-Пегасусе в штаб-квартире Аг Тех. Ее отпуск был в Ванхувере. Я знаю, что она никогда бы не поехала. Она бы пропустила прием у терапевта, и это вызвало бы у нее панику. Она не выносит изменений в распорядке дня.

— Понятно. — Ям сел на пол, потянулся и почесал копытом шею. — Мэм, это просто вопросы, которые я обычно задаю…

— Да?

— Есть ли у вашей дочери враги? — Ям посмотрел в глаза расстроенной матери.

— Я не знаю, — ответила кобыла, — понятия не имею. Она умна… очень умна… у нее могут быть соперники, но я не знаю… Я даже не уверена, что она об этом знает. Она сосредоточена на своей работе… это все, о чем она думает. Она думает о вещах, которые я даже не могу понять.

Водянистые глаза Бэйберри наполнились слезами, и они потекли по ее щекам, отчего у Яма сдавило в груди. Он вздохнул, жалея кобылу, и взглянул на свою спутницу. Азур выглядела расстроенной, но в то же время тихой и замкнутой. Она позволяла ему делать свою работу.

Он начал подозревать, что ему практически не на что будет рассчитывать. Это потребует от его таланта очень многого. Хотя Ям зависел от своего таланта, его навыки детектива были непревзойденными, или так ему хотелось верить, и было много случаев, когда он раскрывал дело, не прибегая к своему таланту.

— Мэм, ваша дочь была возмутительницей спокойствия? Не расстраивайтесь, я просто хочу спросить. Качала ли она права на работе? Стучала? Доставила кому-то неприятности?

— Я… я не знаю. У меня нет возможности узнать. Если бы она это сделала, ее терапевт знал бы. Хани Дью была тихой… создание беспорядков было бы для нее стрессом… она бы разрыдалась, если бы стресс стал слишком сильным. Аутизм, видите ли… она плохо справляется с внезапными всплесками эмоций.

— То есть, по сути, ваша дочь была своего рода гением с особыми потребностями, а Аг Тех создала условия для ее работы, чтобы они могли ее эксплуатировать? — спросила Азур.

— Эксплуатировать? Нет… Я не знаю… — Бэйберри моргнула, и с ее длинных ресниц посыпались капли. — Эксплуатировать? Я никогда не думала об этом в таком ключе… Я думала, они пытаются помочь… Я думала, они пытаются делать добро… Они даже заплатили за психотерапевта Хани Дью.

— Ммм, мне не нравится, как это звучит. — Ям покачал головой, и его ноздри раздулись. — Надеюсь, психотерапевт не у них на кармане.

— Вы предполагаете преступный сговор? — Бэйберри вытерла глаза передним копытом, а затем покачала головой. — Я… не знаю, как справиться со всем этим… Простите, я… я…

— Мэм, я знаю, что вы волнуетесь и боитесь, но Азур и я, мы здесь, чтобы помочь.

— Если это какой-то заговор, то почему полиция мне не помогает? Может быть, им заплатили? Мою дочь эксплуатируют? Какой ужас… А что, если она захочет уволиться или что-то в этом роде, а они ей не разрешат? Я не могу поверить, что это происходит, я просто не могу…

— Мэм! — Повышенный голос Яма заставил замолчать паникующую кобылу. Он смотрел на нее, а она смотрела на него. — Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, если смогу, но нам нужно обсудить мою плату, прежде чем мы пойдем дальше.

— Да, конечно, конечно. — Бэйберри кивнула головой, в то время как ее лицо исказилось от беспокойства.

Вздохнув с покорностью, Ям спросил:

— Сколько вы можете позволить себе заплатить?

— Ну, я использовала купон, чтобы оплатить свое пребывание здесь… Я выиграла его в лотерею некоторое время назад. — Глаза Бэйберри сузились. — Я работаю секретарем в Эпплвуде для одного звукозаписывающего продюсера. Зарплата у меня приличная, но арендная плата высокая. Это оставляет меня в бедности… У меня есть сто двадцать пять бит, которые я захватила с собой.

Уши опустились, Ям покачал головой:

— Поездка на поезде до Лас-Пегасуса съест довольно много из них и почти ничего не останется на повседневные расходы.

— О… я… я не подумала об этом, — призналась Бэйберри. — Я… ну… я не знаю, что еще делать, я не понимала, что найм детектива будет таким дорогим… теперь, когда я думаю об этом, если бы вы работали неделю или две, это вылилось бы в ужасную почасовую оплату… Мне жаль.

— Я никогда не говорил, что не возьмусь за это дело, — мягким голосом сказал Ям Бэйберри.

— Правда? — И снова слезы начали стекать по лицу расстроенной кобылы.

— Мэм, будьте уверены, я найду вашу дочь. Это то, чем я занимаюсь. Сейчас мне нужны некоторые подробности, мне нужны письменные разрешения от вас, и, если возможно, ключ от квартиры вашей дочери, чтобы я мог осмотреться. Соберитесь, потратьте несколько минут, чтобы успокоиться, и мы начнем работать над возвращением вашей дочери.

— Спасибо… спасибо вам большое… Я уже начала верить, что никто мне не поможет… Я так испугалась… Это значит для меня все…

¹↑ исп. К чертовой матери

Глава 3

Текст начинается словами: "Я знаю одно место…".

Сидя за своим столом, Ям пытался вспомнить гимн Эквестрии. Ему с трудом удавалось запомнить песню. Он всегда пел ее неправильно и никак не мог вспомнить слова, как бы ни старался.

"Я знаю место, где скачут земные пони", — Ям сделал паузу, он был земным пони, поэтому должен был помнить эту часть, — "пегасы летают, а единороги идут…". Его слова оборвались, когда он с надеждой посмотрел на своего учителя.

Очень хорошо, малыш Ям!

Вот! Остальное он не мог вспомнить. Ему не очень нравился Гимн Эквестрии, это была песня о пони, и только о пони, а в Эквестрии было много других существ, например, ослы.

Или бурро…

— Ямми, проснись, мы скоро будем в Лас-Пегасусе!

Фыркнув, Ям проснулся от вони коров. Он издал беззвучное бормотание и, наполовину слепой от сна, нащупал свою спутницу. Когда она оказалась в его объятиях, он притянул ее ближе, закрыл глаза и стал наслаждаться ощущением ее теплого тела, прижатого к его телу.

Она фыркнула, а потом сказала:

— Всегда такой нахал.

К его лицу мягко прикоснулись, и он почувствовал, как его гриву убирают со лба. Он рискнул приоткрыть один глаз и осмотрелся. Он чувствовал, как его раскачивает из стороны в сторону, пока поезд мчался по рельсам.

— Единороги идут, озабоченные бременем всех нас, — пробормотал Ям несколько связно.

— Что? — спросила Азура.

— О, ничего, мне приснилось, — ответил Ям. Он открыл второй глаз. — Почему это единороги так заботятся об остальных?

Азура растерянно моргнула, глядя на своего спутника.

— Неважно. — Ям испустил длинный, скулящий зевок, перешедший в икание.

Последние несколько дней выдались сумбурными. Чтобы сэкономить, они сели на скотовоз до Лас-Пегасуса. Есть было нечего. Его угнетало то, как путешествуют коровы, которых запихивают в вагоны и оставляют без еды и воды. Пони оправдывали это, называя коров "меньшим" видом. Присвоение чему-то ярлыка "меньшего" просто смывало всю вину и делало все лучше. Конечно, они также пытались дать такое же определение ослам и бурро, потому что так их было легче эксплуатировать.

— Детка, прости меня, — сказал Ям своей спутнице.

— За что? — спросила Азур Серапе.

— За то, что я беден. За то, что втянул тебя в свою ужасную жизнь. За все это.

Азура фыркнула:

— Я здесь, потому что хочу быть здесь, и не забывай об этом, Ямми. — Потянувшись вверх, она похлопала по морде земного пони. — Мы делаем хорошие вещи. Я предана своему делу.

— Ты действительно лучшая… — Ям замолчал, когда копыто Азуры накрыло его рот.

— Я знаю. — Она улыбнулась. — Итак, каков наш план?

— План? — Уши Яма встали дыбом. — План? Нет никакого плана.

— Итак… мы отправимся в Лас-Пегасус, подождем, пока твой талант проявится, осмотримся и начнем задавать вопросы? — Длинные уши бурро подергивались, когда она говорила. Она наклонилась ближе к морде Яма, дыша на него и заглядывая ему в глаза.

— Да.

Рядом мычала корова и топала по деревянным доскам, из которых был сделан пол. Навоз и клочья старого сена проваливались сквозь эти планки, оставляя за собой след из мусора и обломков вдоль железнодорожных путей. Если бы Ям или Азур посмотрели вниз, они бы увидели, как под ними проносится земля.

— Я хочу дать тебе лучшую жизнь, — сказал Ям низким шепотом. — Ты заслуживаешь этого… ты заслуживаешь иметь большую кухню, где ты можешь быть счастлива, и ты заслуживаешь маленьких толстых жеребят, бегающих вокруг и называющих тебя “мадре”^[1]. Я бездельник.

— Но ты — бездельник, который поступает правильно. — Азура наклонила голову и потерлась щекой о морду Яма. — Иногда хороший парень получает девушку, Ямми, но это не всегда означает, что они получают счастливый конец.

Желудок Яма заурчал, в ответ заурчал желудок Азуры.

— Так будет не всегда… А теперь пойдем, нам нужно подготовиться, чтобы успеть выпрыгнуть из вагона поезда до того, как он въедет на железнодорожный вокзал. Мы же не хотим, чтобы нас поймали, Ямми.

Азур Серапе издала ворчание, сжимая зубами ремень седельной сумки. Если говорить о земных пони, то Ям был не очень силен, он бы точно не смог долго продержаться на ферме, и напрягался даже при небольших нагрузках. Его сила ушла на острый ум и мощный, хотя и тонкий магический талант, оставив его физически слабым.

Они были одеты как туристы, посещающие Лас-Пегасус. На Яме была хорошо сделанная шляпа-трилби, сплетенная из прядей пальмовых ветвей, и ужасная, безвкусная, мучительная для глаз тропическая рубашка причудливого ярко-оранжевого оттенка, покрытая карикатурными тропическими фруктами, танцующими друг с другом.

Он не мог отрицать этого, Азур находила его красивым, когда он носил свои дурацкие рубашки.

Что касается ее самой, то она носила со вкусом подобранную, но яркую, пастельно-фиолетовую шляпу, украшенную павлиньим пером, и это все, не считая седельных сумок. Она не любила носить рубашки, платья, туники и вообще одежду, когда носила седельные сумки: ткань сбивалась и натирала под ремнями самым ужасным образом.

Перед ними были железнодорожные пути, бесконечные джунгли рельсов, вагонов, локомотивов, диких бродяг, пьяных бродяг, обкуренных бродяг, а также красочных, поэтичных и иногда философствующих бродяг. За железной дорогой находился Лас-Пегасус, город греха.

При взгляде в его сторону ее охватывали страх и отвращение.

— У нас есть немного денег… мы должны попытаться найти что-нибудь поесть.

Ям кивнул в знак согласия с предложением Азуры:

— Может быть, мы найдем несколько хороших бурро и купим тамале…

— Что это у тебя с тамале? Ты самый большой едок тамале из всех земных пони, которых я когда-либо видела. — Азура несколько раз взмахнула хвостом, чтобы дать понять мухам, что она настроена серьезно, и сфокусировала взгляд на Яме, когда он пожал плечами.

— Я люблю тамале.

— И тебе нравятся бурро. — Суровый взгляд Азуры смягчился, и на ее изящной мордочке появилось что-то похожее на улыбку. — Ты странный, Ямми.

— Я знаю. — Его мордочка сморщилась. — Нам пора двигаться. Я чувствую сильное побуждение. Нам предстоит проделать большой путь. Но сначала тамале. Мы должны найти тамале. Я собираюсь использовать свой талант, чтобы помочь нам найти тамале.

Улицы Лас-Пегасуса были обжигающе горячими и могли испечь стрелки пони, если бы они стояли на одном месте слишком долго. Здесь была странная для пустынного города влажность. Многочисленные фонтаны города оставляли в воздухе тонкий туман, который превращал гнетущую жару в жалкую, промозглую силу природы. Многие рестораны и отели сулили кондиционеры с помощью больших, мигающих неоновых вывесок. В некоторых дорогих такси даже были кондиционеры — чудо современного общества.

В отличие от Мэйнхэттена, где кэбы тянули земные пони, большинство кэбов Лас-Пегасуса тянули пегасы, и кэбы летали по воздуху, используя улицы как посадочные полосы. Таксисты, вынужденные ходить по улицам, должны были носить защитную обувь, чтобы защитить свои стрелки от асфальта, на котором можно было поджарить яичницу.

От массивных кондиционеров, охлаждавших здания, поднимались волны тепла, похожие на миражи, которые добавляли еще большек температуре окружающего воздуха, что, наряду с высокой влажностью, усиливало ощущение жары. По ощущениям реальная температура доходила почти до пятидесяти градусов.

Это был великолепный город, ставший возможным благодаря индустриализации и модернизации. Вода поступала из других мест, превращая пустыню в оазис. Продукты выращивались в теплицах с регулируемой температурой, чтобы растения не завяли на ветру. Однако стоило лишиться электричества или воды… и город мгновенно разваливался. Это было не то место, которое могло поддержать жизнь более миллиона жителей.

Конечно, Ям и Азур не направились в центр города, а остались на окраине…

Медный колокольчик звякнул, когда дверь открылась. Порыв прохладного воздуха ударил в Яма и заставил его остановиться. Он принюхался. Это определенно было то самое место. Он оказался в небольшой комнате, маленьком алькове, и там была лестница, ведущая вниз, в собственно ресторан. Азур подтолкнула его, и он двинулся вперед. Он услышал, как за ним закрылась тяжелая деревянная дверь.

Он спустился по деревянной лестнице вниз, в еще более прохладный воздух, и задрожал, когда восхитительный воздух соединился с потом, испаряющимся с его шкуры. Под землей этого саманного здания было как в ледяном ящике.

Перед ним расстилались тускло-красные терракотовые плитки, и он чувствовал их прохладу своими измученными стрелками. Он издал вздох удовлетворения, оглядевшись вокруг. Он увидел встревоженные, испуганные лица, уставившиеся на него. Бурро, все до одного.

— Что? — воскликнула Азур, входя в комнату. — Он один из нас! Хватит грубить и смотреть на него так!

Один из бурро заговорил, и его глаза сузились:

— И все же ты несешь все…

— Да, потому что я большая сильная кобыла, а не потому что я его слуга, кретин!

Бурро отшатнулся, как от удара, затем извиняюще кивнул:

— Добро пожаловать, пожалуйста, садитесь, где хотите. Сейчас мы находимся между обедом и ужином. Располагайтесь поудобнее.

Ям ухмыльнулся, пытаясь продемонстрировать свой победоносный характер:

— Я уже знаю, чего хочу… тепаче и тамале!

Бурро выглядел удивленным.

— Я же говорила, что он один из нас, — сказала Азура, закатив глаза и начав расстегивать седельные сумки. Она тряслась и извивалась, дергая за ремешок, и потребовалось несколько попыток, прежде чем он ослаб. Она пыхтела и отдувалась, пытаясь освободиться от своего снаряжения.

— Мы также предлагаем комнаты… в подвале, если вам интересно, — сказал бурро. — Меня зовут Папайо, и для меня будет честью принять вас обоих в качестве гостей.

Повернув голову, Ям посмотрел на свою выносливую спутницу:

— Было бы здорово иметь место для ночлега и хранения нашего снаряжения, Азур. — Он посмотрел, как она кивнула, и, повернув голову, спросил Папайо: — Сколько?

— Это очень простое жилье, мы просим только пять бит за ночь.

— Звучит разумно. — Ям произвел несколько мысленных расчетов, прекрасно понимая, что они с Азурой никак не смогут найти комнату в гостинице за такую цену. — Я заплачу за пять ночей вперед.

— Я принесу вам ключ вместе с едой. — Папайо склонил голову. — А вы, мисс?

— Текила, тепаче и тамале. — После паузы она добавила: — И стопку кесадильи, с дополнительным белым сыром. — Освободившись от своего снаряжения, которое лежало кучей возле лестницы, Азур издала стон облегчения.

— Я попрошу какого-нибудь бурро отнести ваши вещи в вашу комнату, — предложил Папайо. — Присядь, отдохни и, может быть, после такого обильного ужина устроишь сиесту.

— Звучит здорово. — Азура выгнула спину, отчего ее позвоночник хрустнул. Ее длинные, почти кроличьи уши несколько раз поднялись и опустились, а хвост закрутился вокруг задних копыт. — Я вспотела во всех неподходящих местах. Фу.

— В подвале есть душевые, которыми могут пользоваться гости. Все, о чем мы просим, это убирать за собой. — Пока Папайо говорил, несколько бурро, стоявших вокруг, занялись своими делами: одни исчезли на кухне, другие начали перекладывать груду багажа возле двери.

Наряду с горой тамале, там были также рефрито и рис. У Яма пересохло во рту, и он не знал, с чего начать. Он улыбнулся Азуре, а затем принялся разворачивать тамале, в чем он был мастер. Он разобрал кукурузную шелуху, понюхал поднимающийся пар и вскрыл тамале, чтобы посмотреть, что там внутри. Он увидел кусочки голубой, белой и желтой кукурузы, черные бобы, помидоры и нарезанный кубиками перец чили. У него потекли слюнки.

Напротив него сидела Азура и потягивала свой напиток. Она скорчила гримасу, затем усмехнулась:

— Меcкаль.

Ям вскинул бровь.

— Итак, мы пойдем и найдем ее психотерапевта? — спросила Азур.

— Думаю, это было бы неплохо для начала, — ответил Ям. Он прислонился к потертому деревянному столу, а затем начал заглатывать свой тамале, чмокая губами и хныча, когда он обжигал ему рот. Он схватил свою кружку тепаче в охапку, поднес ее к губам и отпил немного. — Так хорошо… — Его голос был хриплым.

— Я готов поспорить, что в том месте, где она работала, много ослов и бурро. Им нужны рабочие, дворники и уборщицы… Надо поспрашивать, может, удастся узнать какие-нибудь сплетни. — Азура сделала еще один глоток своего напитка, ее уши дернулись, когда она ощутила жжение. — Пони говорят самые проклятые вещи в присутствии работников, до которых им нет дела.

— Нам нужно будет проверить и ее квартиру. — Ям проглотил еще тамале, а затем принялся за открытие еще одного. — Если кого-то из нас допросит полиция, ты помнишь номер моей лицензии детектива?

Азур сглотнула, скорчила гримасу, затем немного наклонилась над столом:

— Восемь шесть семь пять три ноль девять…

— Дженни^[2], у тебя есть мой номер… — Ям вздернул брови на любовь всей своей жизни.

¹↑ исп. Мама

²↑ Умничка, комсомолка и просто красавица, но что бы ты не делал не попади на ее плохую сторону./footnote>

Глава 4

После короткой сиесты и душа Ям чувствовал себя вполне отдохнувшим. В подвале было прохладно и приятно, и он, по возможности, не собирался сегодня выходить на улицу. Маленькие жеребята-бурро играли друг с другом на полу, и в комнате царила удивительная тишина. Многие из тех, кто оставался здесь, работали в ночную смену на кладбище и отсыпались во время палящего дневного зноя.

Справившись с первоначальной нерешительностью, Ям обнаружил, что ему рады, и он действительно был одним из них. Здесь, внизу, в тусклом подвале, среди стопок сушеной кукурузы и бобов, кипела жизнь. Некоторые из пожилых кобыл работали над измельчением маиса, другие — над его подготовкой, и в результате непонятного для Яма процесса получалась маса харина^[1], из которой делали тортильи. Эти пожилые, даже престарелые кобылы были намного, намного сильнее Яма — они с легкостью таскали огромные мешки с сушеным маисом, и его это устраивало.

Немного света давали электрические лампы с яркими бумажными абажурами, на которых были нарисованы маленькие скелеты. Некоторые пони считали это ненормальным, но Ям знал правду: у бурро были приятные воспоминания и большое уважение к своим мертвым. Бумажные абажуры остались от празднования Дня мертвых и придавали подвалу столь необходимые краски.

Азура вышла из двери, где находился душ, ее грива была влажной, а шкура — пушистой от свежего расчесывания. Сердце Яма слегка забилось, а пульс участился, потому что она производила на него такой эффект, но вдвойне, когда она только что вышла из душа. Или была в душе. Или просто мокрая. Он не был разборчив.

— Ты — следопыт, — с сильным акцентом сказала Яму древняя кобыла-бурро. Одним дрожащим копытом она жестом указала на подошедшую Азуру. — Искатель. Ты находишь ее, ту, что любишь, следуешь старой магии.

— Сеньора, простите меня, моя абуэла^[2], она стара и тронулась умом. — Молодой жеребенок бурро попытался оттащить старую, исхудавшую кобылу, но она не сдвинулась с места. — Пойдем!

Старая кобыла отказалась отступать, и она потащила за собой внука:

— Чтобы найти что-то, смотри мимо стен, полов и вещей, которыми мир заслоняет их от тебя… Дух нельзя остановить. Ты пришел искать то, что было потеряно, да?

— Что ты имеешь в виду, добрая старая кобыла? — спросил Ям, заинтригованный, и его слова заставили морщинистую старую кобылу покраснеть. Он на мгновение взглянул на молодого жеребенка, который все еще цеплялся за ногу своей бабушки, а затем посмотрел старой кобыле прямо в ее глаза, один из которых был белесым и выцветшим.

— За пределами этих тел есть свет, — сказала Яму старая кобыла. — Место духа. Ищи там, вне тела, чтобы увидеть то, что не видят глаза.

— Как мне это сделать? — Ям немного наклонился вперед, и жеребенок отпустил ногу своей бабушки. Он слышал хриплое дыхание старой кобылы — о, как она старалась наполнить легкие воздухом — и подозревал, что ей недолго осталось жить в этом мире. Или он мог ошибаться, но на его взгляд она казалась совсем старой и хрупкой. — Есть ведь и другие реальности, не так ли, старая кобыла? Я знаю о парочке… царство снов, астральное пространство, даже другие миры… ты предполагаешь, что я могу искать в этих местах? — Заинтригованный, он серьезно обдумал эту идею и задался вопросом, возможно ли такое вообще. В своих путешествиях он повидал немало странных вещей.

— Чтобы увидеть тайну, убери стены. — Старая кобыла на мгновение вздрогнула, словно у нее был паралич, но затем дрожь прекратилась. Ее хвост, на кончике которого осталось всего несколько щетинистых волосков, шлепнулся на пол, когда она села, и она раздвинула увядшие, бугристые задние ноги, чтобы устроиться поудобнее. Наклонившись, она что-то пробормотала внуку, и жеребенок убежал выполнять поручение бабушки.

Ям решил, что старой кобыле будет проще показать ему, чем рассказать.

Какой странной магией обладала старая кобыла? Ям с интересом наблюдал, как она работает, и в воздухе витал вызывающий чихание запах озона. В воздухе витали и другие запахи, некоторые из них были далеко не такими приятными. Здесь занимались алхимией, но казалось, что это нечто большее, хотя Ям не мог сказать, что именно. За свою относительно короткую жизнь он многое повидал, объездил весь мир и пережил немало странностей.

Все, что Ям наблюдал сейчас, было странным, таким странным, что заставило бы бежать большинство здравомыслящих земных пони. Его род, в целом, не очень хорошо относился к странному или неизвестному, и его принятие таких вещей сделало его кем-то вроде изгоя. Вот так, сидя в каком-то тусклом подвале в окружении бурро, пока какая-то сумасшедшая старая кобыла занималась чем-то алхимическим и вонючим.

Свет вокруг него казался тонким, и он задавался вопросом, что могут делать с ним эти испарения. Как свет может быть тонким? И все же он казался тонким. Если раньше свет имел определенную плотность, то теперь он казался блеклым, хрупким, слабым, его можно было назвать туманным. Все яркие, веселые цвета бумажных абажуров вокруг лампочек теперь казались блеклыми. Ям подумал о дурацкой замазке, которая сначала была твердой, но когда ее растягивали почти до предела, она становилась прозрачной.

Потянувшись к своей спутнице, Ям с дерзкой нежностью ощупал ее; ему было все равно, кто его увидит — пони или бурро, — но он был полностью одержим потребностью почувствовать ее. Прикоснуться к ней, соединиться с ней, прижать ее к себе; она была самым лучшим, что когда-либо случалось с ним. Ее шкура отличалась от его собственной, она была немного толще, немного грубее, она существовала, чтобы защитить ее от сурового климата прерий и пустыни. Она была еще немного влажной и пахла мылом — не хорошим мылом, как те, что выставлены в кантерлотских универмагах, а дешевым мылом без особого запаха, просто запахом чистоты, что бы это ни было.

У Азуры были уши, как у кролика, огромные, впечатляющие уши, и он достаточно знал о культуре бурро, чтобы понять, что она ими гордится. Уши были статусом для бурро, как сила для земных пони, магия для единорогов и скорость для пегасов. Она немного сопротивлялась, когда он притянул ее ближе, потому что хотела посмотреть, как работает старая кобыла, но он упорствовал в своих ласках. Другие бурро наблюдали за ним, и молодые, и старые присутствующие следили за каждым его движением и за тем, как Азура реагировала на него.

Использовать свою магию, чтобы найти ее, было самым гениальным поступком в его жизни.
К старой кобыле подошла и села рядом с ней кобылка на пороге кобыльего возраста, и на ее лице было выражение нежной заботы. Она была покрыта желтой пылью от помола кукурузной муки, и даже в ее юном и нежном возрасте у нее уже были мускулы труженицы. В самом деле, ей следовало бы учиться в какой-нибудь средней школе, но вот она здесь, готовится к унылой жизни бурро, живущей в Эквестрии.

— Моя бабушка, она брухо, — сказала кобылка, заключая жеребенка в свои защитные объятия. — Когда-то она была хранительницей магии, много магии, но теперь у нее от нее случаются припадки и она все забывает.

— Как тебя зовут, кобылка? — спросил Ям.

— Я Розэ Сальвахе, — ответила она. — Ее зовут Розэ Азул. Когда-то у нее была голубоватая мордочка, как у твоей жены, но теперь она серая. — Длинные уши кобылки стояли прямо, и она наклонила голову на одну сторону. — Ты, ты не такой, как остальные.

— Нет, Ямми не такой, как все, — сказала Азур кобылке, отбиваясь от блуждающих копыт Яма. — Слишком много от нашего рода перешло к нему, и его собственный род теперь смотрит на него с подозрением, недоверием и неприязнью.

При этих словах уголки рта юной Розэ опустились, а уши прижались к морде. — Я не понимаю это место. Мы пришли сюда, чтобы найти лучшую жизнь, но лучшей жизни здесь нет. Нас ненавидят, и я не знаю почему. В газетах о нас пишут такие ужасные вещи. Неправду. Говорят, что мы крадем рабочие места, а пони твердят, что мы должны вернуться на юг, в пустыню. Я не знаю, зачем мы сюда приехали.

— Потому что даже с несколькими плохими пони, Эквестрия — прекрасное место. — Ям притянул жену поближе и ободряюще обнял ее. Для нее или для него? — Иммигранты приезжают в эту страну… наши предки были иммигрантами, и я думаю, что пони забывают об этом… но иммигранты приезжают в страну за лучшей жизнью. Я видел достаточно этого мира, чтобы знать, что там есть, и я знаю, что это то место, где нужно быть. — Когда молодая кобыла, казалось, не восприняла его слов, Ям сменил тему. — Что же она все-таки смешивает?

— Я не знаю, — ответила юная Розэ. — Я вижу волшебный гитлакоче^[3]… труфа де бурро^[4], как мы его иногда называем. Есть чилисы^[5] с… с… хонго де сегунда виста^[6]. Взгляд номер два? На этих чилисах растет черный гриб, как иногда на кукурузе. Там есть сушеные бутоны пейота и другие вещи, которых я не знаю.

Вздохнув, Ям смирился с тем, что ему предстоит долгое, странное путешествие, потому что в данный момент оно казалось неизбежным.

— Fuerte, estáte quieto!^[7] — Юная Розэ изо всех сил пыталась удержать меньшего жеребенка, который брыкался и извивался, пытаясь освободиться.

— Он хочет наружу, чтобы поиграть, — сказала Азур, и ее слова показались Яму забавными.

— Это небезопасно. — Ям увидел испуганное выражение на лице юной Розэ, и в ее голосе прозвучала страшная дрожь. — Молодых бурро забирают. Это происходит по всему городу. Если они играют на улице без присмотра, они просто исчезают.

— Странно. — У Яма зачесалась шея, и ему, как пони, нужно было узнать больше. Об этом следовало сообщить, но Ям уже знал, почему этого не произошло. Его любопытство обычно брало верх, и сейчас оно взяло верх. Он уже занимался одним делом, но тут было еще одно, которое так и просилось, чтобы за него взялись.

— Два полудракона пришли сюда…

— Надзиратели? — спросила Азур.

— Так они называются? — Юная Розэ выглядела испуганной. — Caballo del palo^[8]… они пришли сюда и расспросили всех нас. Спросили, не видели ли мы чего-нибудь странного. Мы бурро, живущие в волшебной стране, и они хотели узнать, не видели ли мы чего-нибудь странного.

— Хм, возможно, они могли бы помочь мне в моем деле. — Ям наклонился вперед и посмотрел молодой Розэ в глаза. — Ты помнишь их имена?

— Дрэд Дроп и Оули, — ответила молодая кобыла. — Они много спорили и препирались.

— Да, похоже на них. — Ям вздохнул и потискал жену, не заботясь о том, кто это видит. — Этих двоих нужно поместить в программу разведения…

— Ямми! — Азура вскрикнула от шока.

— Что? — Ям избежал укоризненного взгляда жены и откинул голову назад. — Все пони это знают! Все эти препирательства… это сексуальное напряжение. Этим двоим нужна старая добрая любовная разрядка…

— Ямми Спейд! — Азур вырвалась на свободу, и Ям оценил тиски жены на своей шее. Разъяренная кобыла-бурро теперь орудовала своим мужем на виду у всех, и это вызвало немало взглядов со стороны кобыл, воспитанных более "уважительно" относиться к своим партнерам.

— Почти готово, — сказала Розэ-старшая голосом таким же шершавым, как скомканная бумага. Она сказала что-то еще, но Ям не смог разобрать скороговорку. Когда старая кобыла закончила, молодая Розэ кивнула и повернулась к Яму.

— Она говорит, что нужно сосредоточиться на том, что ты хочешь найти сейчас, и быть готовым к тому, когда ты выйдешь за стены. Она говорит, что нужно сосредоточиться и не позволять своему разуму блуждать, иначе ты потеряешься. Она также говорит, что некоторые секреты слишком страшны, чтобы их узнать, так что убедись, что ты действительно хочешь это сделать.

Прищурившись, Ям посмотрел на черную кашицу в ступке старой кобылы, на мгновение задумался, а затем мужественно кивнул. Он был готов заглянуть в мистическое, волшебное подбрюшье Лас-Пегасуса.

¹↑ Мука кукурузная

²↑ Бабушка исп.

³↑ Пузырчатая головня кукурузы, грибок

⁴↑ Трюфеля бурро

⁵↑ острый перец

⁶↑ Гриб второго взгляда

⁷↑ Мощный, держись исп.

⁸↑ Кони с палкой исп.

Глава 5

Пахло остро и неприятно, как пропитанные спермой простыни с острым соусом и добавлением грозы. Ям не мог поверить, что собирается сделать это, и каждый из присутствующих бурро бросал на него любопытные, ожидающие взгляды. Его предупредили, что будет горячо, этот соус был таким же жгучим, как огонь Тартара, и употребление этого коктейля было бы очень похоже на смерть. Предположительно, это вещество в чаше, чем бы оно ни было, будет настолько острым, что его дух выйдет из тела, чтобы избежать ожогов, и он окажется в другом месте.

— Давай, Ямми, будь героем, — прошептала Азур.

Он понюхал деревянную миску, поморщился и немного подумал. Запах был древесный, затхлый, и от его испарений горело все лицо. Может ли магия бурро вообще действовать на пони? Он почувствовал головокружение, и зрение уже начало его обманывать, поскольку свет в подвале вокруг него продолжал меняться. Вспомнив свои инструкции, он подумал о Хани Дью и о том, как важно было найти ее.

— Я никогда не был героем, — прошептал он в ответ прекрасной бурро рядом с собой. — Детка, я известен как мягкотелый детектив. Мне нравится жить. Я не очень люблю умирать.

— Ты самый храбрый пони из всех, кого я знаю, Ямми…

Он покачал головой из стороны в сторону:

— Нет, не самый.

В ответ она пренебрежительно махнула копытом:

— Ты перечил своим родителям…

— И они отреклись от меня за то, что я женился на тебе. И это причина, по которой мы остаемся бедными и нам не к кому обратиться за помощью. И поэтому наши жизни — полный отстой. И большинство моих прежних контактов вычеркнули меня из своих записных книжек, и я попал в черный список почти всех солидных агентств, и теперь мне приходится работать как независимому агенту. — Когда последнее слово покинуло его рот, Ям пожалел, что сказал его, потому что он мог видеть страдание на вечно красивом лице Азуры.

— И ты был очень храбр, отказавшись от всего этого, — сказала она, выдыхая слова приглушенным шепотом. Протянув копыто, она положила его на шею Яма. — Поднимайся, Ямми. Будь героем, и это будет стоить твоих усилий.

— Ты умеешь порадовать любовью, — ответил он, а затем поднес деревянную миску к губам.

Почему-то на вкус оно было еще хуже, чем на запах, и жгло, как аккумуляторная кислота. Ям не мог дышать, как бы он ни старался, рот просто слишком сильно горел, и любая попытка вдохнуть обжигала его легкие. Тем временем его язык предпринимал доблестные попытки вырваться изо рта, пытаясь выпрыгнуть, ударяясь о зубы. За его глазами нарастало страшное давление, и казалось, что его мозг раздувается слишком сильно, чтобы поместиться в черепе.

— Ямми, ты в порядке? — спросила Азур, и ее голос был растянут, как у проигрывателя, играющего слишком медленно. — У тебя немного течет из носа.

У него течет нос? Он был уверен, что его лицо растаяло. Это были не сопли, стекающие вниз, нет, это был он. Его лицо. От этого ужасного осознания он не смел ни фыркнуть, ни вдохнуть, чтобы не втянуть все лицо в ноздрю и не исчезнуть навсегда, оставив его без лица. Как бы он поцеловал Азуру, если бы шмыгнул и засунул свое лицо в нос?

Мысли о родителях вторглись в его сознание, нарушив его сосредоточенность. Они хотели, чтобы он стал уважаемым фермером, как они, а то, что он стал детективом, их очень раздражало. Ферма по выращиванию батата была самым скучным местом на земле, а Ям повидал немало действительно скучных мест за время службы в Иностранном легионе Фэнси. Однажды он охранял колодец, и это было довольно скучно, вплоть до того момента, когда это оказалось не так и пустынные рейдеры попытались убить его за то, что он выпил воды.

Зачем, зачем он выпил ужасную сперму демона? Жар, казалось, только усиливался, набирая силу, а по горлу ползло мерзкое послевкусие. Возможно, выжимка цитрусовых улучшила бы вкус, но тогда ему пришлось бы пить лимонную сперму демона. Он начал протестовать, но кости предали его. Все стало мягким, хлюпающим, и его тело поддерживала сеть лапши.

— Я прошел точку невозврата, — пробормотал он Азуре, когда страх начал овладевать им.

Сделав героическое усилие, Ям Спейд сосредоточился на Хани Дью, когда реальность решила показать язык.

Было отчетливое ощущение, что из крана выливают воду во что-то другое, совсем не похожее на стакан. Эта новая реальность казалась густой, неуклюжей, и Ям с трудом приспосабливался к ней. Открыв глаза в новом теле — а ему предстояло открыть очень много глаз, — он обнаружил, что смотрит на подсолнух с флейтой, который смотрел на него в ответ.

— Кто ты такой, черт возьми? — спросил Ям, так как вид подсолнуха его нервировал.

— Мы — Поющие подсолнухи принцессы Селестии, — ответил один из них, размахивая флейтой, — и мы идем мучить Рейнбоу Дэш.

Этот ответ наполнил бедняжку Яма ужасом:

— Почему это?

— Потому что принцесса Селестия помнит Клаудсдейл, — был умный, отрывистый ответ.

— Мы все такие невыносимо милые, — сказал другой, скрежещущим голосом. — Смотри, что мы делаем с Рейнбоу Дэш с помощью этой флейты.

— Гротеск. — Ям потряс головой, надеясь прояснить зрение, но подсолнухи не исчезли. Напрягшись, он снова сфокусировался на Хани Дью, и тут реальность вокруг него размазалась, как копытом по еще мокрой картине. Поющие подсолнухи стали размытыми, искаженными, и он попытался сказать что-то еще о пассивно-агрессивной природе подсолнухов, но его уже снова окатило водой из крана.

На этот раз, когда Ям влился в его новое состояние бытия, возникло ощущение, что он был двухмерным объектом, погруженным в трехмерное пространство, что было действительно странным состоянием бытия. Теперь появилось необычное ощущение расстояния, хотя он не мог сказать, как и почему. Продолжая проявляться, он увидел четырех существ, собравшихся вокруг небольшого стального столика и выпивающих, и, похоже, они были весьма удивлены, увидев его.

Одна из них была кентавром, существом из легенд, и она ковырялась в зубах деревянной зубочисткой. Рядом с ней сидел какой-то грызун, которого Ям не смог определить, и смотрел на него со спокойным любопытством. Вместе с ним через стол сидел земной пони со странными металлическими руками, растущими из спины, как раз там, где у пегаса росли бы крылья, а спину ему чесала странная худая двуногая тварь, которой, похоже, нравилось гладить своего маленького пони.

Кентавр, явно раздраженная, повернулась, чтобы посмотреть на своих спутников через стол.

— Так, Дубиус, Сансет, кто из вас, тупоголовых болванов, снова вмешался в демпферы распределения времени? Что я вам об этом говорила! Теперь мы получили протрузии!

— Мы этого не делали! — ответило причудливое двуногое существо, взъерошивая гриву своего пони.

— Не лгите мне, тупоголовые недоумки! Вы снова пытались столкнуть один другого в замедленной съемке, не так ли?

Пони пожал плечами — впечатляющее зрелище с металлическими руками, растущими из его позвоночника. — Докажи это!

— Ты! — Ям обнаружил, что кентавр указывает на него одним огромным подколенным пальцем, который был особенно пугающим и почему-то заставлял его чувствовать себя неполноценным жеребцом. — Вернись в свое собственное пространство, прямо сейчас, сию минуту!

Прежде чем он успел ответить, Ям был вынужден подчиниться. Он хотел вернуться в свое собственное пространство. Когда он начал терять сознание, то услышал, как странное двуногое существо и пони смеются друг с другом, а кентавр изрекает поток невообразимых ругательств, настолько мерзких, что Ям не осмелился их запомнить, боясь загрязнить собственную реальность.

Вокруг него колебания схлопнулись, и Ям обнаружил себя в другом месте.

— Хани Дью! — воскликнул Ям, изо всех сил стараясь сосредоточиться на том, что он искал. — Что тебе угрожает?

Реальность забурлила в ответ, и все, что могло представлять угрозу для Хани Дью, начало появляться, плавая в бескрайних просторах пустоты, в которой оказался Ям. Он проплыл мимо обычных подозреваемых, заставляя себя двигаться в сторону Хани Дью в надежде найти ее или, по крайней мере, найти то, что представляло для нее самую большую угрозу.

Из экзистенциальной трясины невидимых вещей пришел осязаемый страх: из тумана поднялся величественный аликорн, но что-то показалось ему неправильным. Этот аликорн казался бесполым, и прямой взгляд на него привел Яма в замешательство. Он поднялся на цепях, некоторые из которых затрещали, и из его шеи выросла вторая голова. Затем появилась еще одна голова, и еще, и еще, и каждая голова боролась за господство, кусая и разрывая друг друга.

Это не казалось серьезной угрозой, поскольку оно было слишком занято уничтожением самого себя, поэтому Ям заставил себя пройти мимо него. У него не было тела, формы, он был всего лишь пузырем самосознания, плывущим сквозь экзистенциальную пустоту. Без формы, как у него остался голос? Как он видел? Как он воспринимал это место?

От этого места исходило зловоние, но у Яма не было носа. Это была вонь чернил, и от нее хотелось чихнуть, что казалось невозможным, учитывая обстоятельства. Далеко внизу бурлила какая-то неизвестная черная жидкость, и из ее глубин поднимались буквы. Эти буквы слились в слова, а слова превратились в сущности, которые поднялись вверх, чтобы заслонить путь вперед.

Мимо пролетел бумажный аликорн и вступил в бой с многоголовым аликорном, но Ям не остановился, чтобы посмотреть. Он что-то чувствовал, что-то ощущал, теперь он осознавал Хани Дью, но не мог ее увидеть. Появилась дверь, сверкающая белизной, и открылась. Бледный пони шагнул внутрь, встав на дыбы, и Ям оказался под пристальным взглядом бледного пони. Фыркнув, бледный пони отвернулся, появилась другая дверь, бледно-зеленого оттенка, видавшая лучшие времена, и бледный пони вышел. Когда дверь за ним закрылась, обе двери исчезли.

Появилась еще одна дверь, деревянная, окованная железом, которая выглядела весьма укрепленной. Из нее выбежала молодая голубая кобылка-аликорн, а прямо за ней по пятам следовала гораздо, гораздо более крупная версия, которая, как оказалось, была очень похожа на принцессу Луну. Маленькая, меньшая версия принцессы Луны заставила появиться еще одну дверь, и она побежала через небытие, спасаясь от самой себя.

— Нет, нет! Есть вещи, которые не стоит знать! Вернись! — крикнула принцесса Луна, бросаясь за уменьшенной версией себя. — О, почему я должна быть такой назойливой! Будь я проклята!

Маленькая кобылка исчезла через стальную дверь, которая выглядела так, словно находилась в банковском хранилище, и принцесса Луна каким-то образом успела последовать за ней, прежде чем дверь хранилища захлопнулась. Ям наблюдал за всем этим с пассивным спокойствием, не понимая, что происходит, и не особо заботясь об этом, потому что его внимание было сосредоточено на Хани Дью.

Впереди он увидел ее: дверь из живого дерева, обрамленную зеленью. Она была открыта, и за ней простиралась пышная зеленая земля. Прохладная, желанная трава манила из-за двери, а тенистые деревья предлагали свой приют. Это было то место, где ему нужно было оказаться, он чувствовал, что за дверью находится Хани Дью. Но дверь закрывалась, а Ям, как ни старался, не мог двигаться достаточно быстро.

Снизу, а может быть, сверху — трудно было определить, вверх или вниз, — из тумана поднялась цепь и обвилась вокруг него. Цепь росла, становясь чудовищных размеров, и тянула его к глубинам далеко внизу… или вверху. На конце цепи находился массивный якорь, который внушал Яму ужас, и он не мог смотреть на него.

Вот что угрожало Хани Дью, подсказывало его сознание, и он был склонен согласиться, сам не зная как и почему. Прежде чем дверь захлопнулась, Ям увидел, как вся зелень за дверью начала умирать, становясь коричневой и увядая. Пышные зеленые растения, обрамлявшие дверь, тоже погибли, рассыпавшись на чешуйки, которые падали лениво, словно снежинки или пепел, и исчезая в мутном небытии, которым изобиловало это место.

Теперь якорь обрел жуткую реальность, и, когда дверь захлопнулась, Ям закричал. Звук эхом разнесся по пустоте, и якорь обрел вес и вещественность. Его потянуло вниз, и якорь увеличился в размерах. С плеском он ударился о жидкость, какую-то неизвестную мутную субстанцию, и капли посыпались во все стороны, одни — по прямой, другие — по запутанным спиралям.

Секунду спустя Ям тоже попал в странную жидкость, и его потянуло вниз, в непроглядные глубины. У него не было ни рта, ни тела, ни необходимости дышать, но он все равно задыхался от давящей глубины. Якорю некуда было деваться, кроме как вниз, если это действительно было вниз, и Ям начал паниковать.

Якорь был его погибелью.

Глава 6

Испаряющаяся влага, оставленная Азур, заставляла Яма дрожать, и он прижался к ней на узкой кровати, которую они делили. Его разум был заполнен путаницей воспоминаний: и видения, вызванные наркотиками, и недавние занятия любовью боролись за его внимание. В крошечной комнате было прохладно, почти зябко, но Ям все еще был горячим, потным и задыхался от напряжения.

— Детка, ты слишком хороша для меня, — сказал он пушистому, потному комочку рядом с собой.

В ответ пушистый потный комочек фыркнул и потерся лицом о подушку, которую они делили. Лежа на спине, Ям чувствовал, как ее позвоночник трется о его ребра, а ее хвост бьется о самую мясистую часть тела, когда она извивается, пытаясь устроиться поудобнее. Он чувствовал ее запах; от нее пахло кобыльим мускусом — но совсем не так, как от пони: от нее пахло мылом, потом и постоянным ароматом чеснока и лука, поднимавшимся от тепла, исходившего от ее распростертого тела.

— Ты моя родственная душа, Азур… Я не знаю, что бы я без тебя делал. — Ям почувствовал легкое головокружение, и в углу его зрения все еще мелькали вихри света. Потянувшись вниз одним передним копытом, он почесал свой влажный живот и подумал о том, что Азура, сидя на нем, прижимается к нему. Она любила кататься на пони, и ей нравилось быть сверху. Конечно же, он был очень рад услужить ей.

— Странно, такое ощущение, что моя магия проснулась. Я чувствую себя по-другому, но не могу сказать как.

— Ямми, она сказала, что будут какие-то постоянные последствия. — Одно длинное ухо немного подергалось, попыталось встать, но сдалось и упало обратно. — Ямми, почему пони и бурро не могут быть такими, как мы с тобой? Мы так хорошо подходим друг другу. Мы не такие уж разные.

— У тебя такие большие висячие уши…

— Ямми…

— Детка, я не знаю. — Ям вздохнул, и все его мысли развалились в беспорядке.

— Ямми, как ты думаешь, в тебе осталось что-то еще?

— Детка, я не из Хайваны.

— Да, но Ямми, ты земной пони, а эта задница требует простукивания. — Тело Азуры задрожало, когда она захихикала, а хлипкая кровать снова начала скрипеть, как будто на ней происходила какая-то другая деятельность. — Обними меня, Ямми, и шепчи мне на ухо все прекрасные вещи, которые ты хочешь для меня.

Перевернувшись на бок, Ям с радостью подчинился.

Через час после рассвета было уже за сорок. Ям пожалел, что съел на завтрак так много поленты^[1], потому что в жару он чувствовал себя тяжелым и вялым. Каждая поверхность, казалось, мерцала и блестела от жары, отчего Лас-Пегасус казался почти таким же гостеприимным, как адские просторы Тартара.

Сон, его видение, все еще живо в его памяти, и он знал, он знал, что то, что он искал, было в этом городе. Если не в этом городе, то поблизости от него. Что-то мешало ему, мешало его таланту, но он был уверен, что все равно найдет ее. Мир казался особенно ярким и живым этим утром после его долгого, странного путешествия, Азура была как-то красивее, чем обычно, и им овладело вновь обретенное чувство нахлынувшего оптимизма.

Терапевт Хани Дью, некая мисс Твиди Пенни, жила в многоквартирном доме на дальнем краю города, за туристическим районом, казино и бесконечными рядами сувенирных лавок, где продавались новые игральные кости и сувенирные колоды карт. Между ними было много горячего асфальта, который Ям не очень любил. Горячий асфальт означал бег или постоянное движение, чтобы его стрелки не поджарились, а никто не хотел бегать в такую жару.

Его аляповатая тропическая рубашка уже слегка промокла, а на пальмовой ветви трилби появились пятна пота.

Поскольку на такси просто не хватило денег, ему предстояло совершить пробежку, ведь Лас-Пегасус был разросшимся мегаполисом, городом, построенным на древней пойме пустыни, у которого было много места для расширения. Здесь водились деньги, много денег, а богатство заставляло город разрастаться до необычайных размеров, как будто он был чрезмерно удобренным садом, оставленным на попечение чрезмерно плодовитых земных пони.

Как только Ям обогнул угол, где находился оживленный винный погребок, он увидел живописную сцену. Перед многоквартирным домом собралась огромная толпа, и образовалась настоящая пробка из фургонов. Казалось, половина полиции города была здесь, не делая абсолютно ничего, кроме того, что пила холодные напитки и поглощала закуски из винного погреба. Нахмурившись от вида своих налогов в действии, Ям начал осматривать место происшествия и увидел знакомое лицо.

Надзирательница Оули была безошибочно узнаваемым чудовищем, выделявшимся из толпы, возвышаясь над всеми присутствующими пони. Увидев ее, он испытал облегчение, но и некоторую панику, поскольку ему было интересно, что она делает в этом месте — в том самом, где он должен был проведать мисс Твиди Пенни. Увидев его, надзирательница Оули оторвалась от офицера, которому она, без сомнения, читала лекцию, и рысью подошла к нему.

Яму пришлось пританцовывать и приплясывать на месте, чтобы его стрелки не зашипели.

— Мистер Спейд… что привело вас сюда? — спросила надзирательница, приближаясь.

— Мне нужно поговорить с жильцом об одном деле. Терапевт… мисс Твиди Пенни… — Слова Яма оборвались на раздраженном ворчании, когда он увидел, что выражение лица надзирателя Оули изменилось на что-то неприятное и кислое. Через мгновение, прежде чем надзиратель успел что-то сказать, он спросил: — Полагаю, вся эта шумиха из-за нее, не так ли?

Надзиратель кивнула.

— Mierda^[2], — пробормотала Азур, тоже пританцовывая на месте от жары.

— Что случилось? — спросил Ям, глядя на зеркальные очки, закрывавшие чувствительные глаза надзирателя.

— Что бы это ни было, это должно было выглядеть как самоубийство, я думаю. — Надзиратель Оули покачала головой. — Что-то в этом не так, и нам повезло, что мы поймали удачу и попали сюда, пока тело еще свежее. Там есть птица, видите ли, и именно она привлекла управляющего квартирой. Этот попугай просто не переставал кричать, и соседи жаловались. Он был голоден, а его кормушка была пуста.

— Значит, убийство, облеченное в форму самоубийства? — Ям несколько раз прищелкнул языком, размышляя, как эти детали могут сойтись вместе.

— Полицейский коронер очень настаивает на том, чтобы назвать это самоубийством. Надзиратель Дред Дроп находится с ним наверху и спорит. Полиция не хочет, чтобы мы были здесь. Мисс Твиди Пенни связалась с надзирателями и сказала, что у нее есть информация о чем-то, но в телеграмме не сказала о чем. Полиция продолжает утверждать, что она была проблемным психоаналитиком.

— Не возражаете, если я осмотрюсь? — спросил Ям.

— Вообще-то, я буду чувствовать себя лучше, если ты это сделаешь. Считайте себя призванным на службу, мистер Спейд. Я прослежу, чтобы вы получили несколько бит, если они вам понадобятся.

— Gracias^[3], — ответил Ям, кивая и благодарный за любезное отношение надзирателя Оули.

Многоквартирный дом был оазисом с кондиционером, и холодный воздух был как прохладный глоток воды для легких Яма. Его горячие стрелки получали сладкие, сладкие нежные поцелуи от прохладного плиточного пола, и он слегка дрожал, когда холодный воздух щекотал его пропитанное потом тело. Двое полицейских стояли в коридоре возле открытой двери в квартиру, несомненно, чтобы заблокировать вход.

Надзиратель Оули прошла мимо них, не удостоив их даже взглядом.

Ям последовал за ней и почувствовал облегчение, когда ни один из офицеров не вызвал у Азур затруднений. Миновав дверь, он остановился, чтобы получше рассмотреть обстановку. Это была экономичная квартира с крошечной кухонькой рядом с гостиной. В гостиной было два больших окна, потому что квартира была угловой, что, вероятно, добавляло немалую сумму к ежемесячной арендной плате. Вдоль дальней стены, прямо под одним из больших окон, стоял диван, всего в две подушки шириной, но журнального столика не было, потому что пространство было слишком маленьким.

— Мистер Спейд, миссис Серапе, я рад вас видеть.

— Надзиратель Дред Дроп, — ответила Азур, кивнув головой, и ее длинные уши поникли. — Давно не виделись.

— Действительно, давно. — Надзиратель Дред Дроп стоял возле птичьей клетки, где попугай был занят поеданием семян, и на его лице было мрачное выражение. — Тело в ванной, если хотите посмотреть. Осторожно, оно окровавлено. Горячая ванна, перерезанные артерии. Не думаю, что это было самоубийство.

— Есть догадки? — спросил Ям.

Надзиратель пожал плечами, но ему нечего было сказать и нечего предложить.

— Куда делся коронер? — Ям начал осматриваться, и его критический взгляд начал поиск улик.

— Пошел искать судью, чтобы нас с надзирателем Оули освободили от обязанностей. — Надзиратель Дред Дроп вытянул крыло и жестом указал на пространство вокруг себя. — Если у нее были секреты, я хочу, чтобы ты нашел их.

— Нам с Ямми нужно было встретиться с мисс Твиди Пенни по поводу ее клиентки, некой мисс Хани Дью. Она пропала, и мы взяли у ее матери работу по ее поиску. Полицейский департамент Лас-Пегасуса, похоже, не хочет быть слишком полезным и отказывается что-либо делать. — Азур вошла в комнату, несколько раз принюхалась, а затем встала рядом с мужем.

Со спокойной сосредоточенностью Ям задействовал свой талант и усилием воли заставил себя найти место, где мисс Твиди Пенни прятала свои секреты. Почти сразу же он почувствовал, как внутри его мозга что-то дернулось, и его копыта захотели двигаться сразу в нескольких направлениях. Подняв голову, он посмотрел на потолок, думая, что в вентиляционном отверстии может что-то быть. Если не там, то в другом месте. Другое место находилось где-то неподалеку, возможно, в спальне. Было и что-то еще, третье слабое прикосновение, на котором нужно было сосредоточиться.

Потянувшись вверх передней ногой, Ям поправил свою потную шляпу, сняв ее с головы, а затем его глаза продолжили сканирование комнаты:

— Проверь вентиляцию, это, кажется, самое очевидное место для укрытия. — Почувствовав еще один толчок, Ям повернулся лицом к холодильнику. Сосредоточенно сжав губы, он сосредоточился на ящике со льдом и почувствовал, что его взгляд тянется к морозильной камере. — Проверь холодильник тоже.

Услужливый полицейский единорог снял вентиляционное отверстие с потолка, но внутри ничего не обнаружил. Однако там что-то было, потому что краска на винтах, удерживающих вентрешетку на месте, была потревожена. Даже если ее секретов там больше нет, это место когда-то хранило что-то ценное для покойной мисс Твиди Пенни.

Ям, которому было разрешено смотреть, но не трогать, наблюдал, как надзиратель Оули рылась в коробках с замороженными продуктами, извлеченными из морозильника. Одна из коробок была не похожа на другие — на ней были следы аккуратного вскрытия, а затем она была закрыта лентой, и надзиратель Оули фотографировала ее, прежде чем открыть.

После нескольких фотографий коробка, в которой находился замороженный ужин, была открыта. Надзиратель Оули с помощью когтистого большого выступа, расположенного на центральной костяшке пальца, разорвала ленту, а затем с большой осторожностью открыла картонные створки. Внутри оказалась дешевая коробка, обтянутая искусственным бархатом, такая, в каких продаются ювелирные изделия, и несколько сложенных бумаг в пластиковом пакете.

Внутри коробки лежали бриллиантовые серьги, достаточно крупные, чтобы представлять ценность, и надзиратель Оули поставила открытую коробку на кухонный стол. Теперь она обратила внимание на пластиковый пакет со сложенными бумагами, а Ям посмотрел на карнизы над окнами.

— Достань эти карнизы и вытряхни их, — сказал он единорогу-офицеру.

— Хорошо, — ответил единорог и принялся за работу, чтобы опустить большие латунные карнизы.

— Что-то было спрятано в вентиляции, я думаю, мы все можем с этим согласиться. Это был самый очевидный тайник, и если кто-то сделал это с мисс Твиди Пенни, то он, вероятно, забрал все, что было в вентиляции. Морозильник вообще не был проверен, и я чувствую другие вещи в этой квартире. Здесь что-то спрятано.

К полному неудивлению Яма, с карниза выпали свернутые бумаги. Стоя на месте, он не сделал ни одного движения, зная, что не должен был прикасаться к ним. Он подумал о теле в ванне с перерезанными ногами и о воде в ванной, окрашенной в алый цвет. Это была плохая картина, и это заставило его еще больше беспокоиться о Хани Дью.

— Похоже на сертификаты акций, или, может быть, документы на право собственности, — сказал единорог после беглого взгляда.

— Надо будет проверить спальню, — сказал Ям и выглянул из-под короткого, скупого поля своей шляпы. — Проводите меня. — Его приказ был встречен нетерпеливым кивком, и он не сомневался, что этот услужливый офицер тоже хочет докопаться до сути дела. Взмахнув хвостом, Ям последовал за зудом в своем мозгу, надеясь раскрыть больше секретов Твиди Пенни.

¹↑ ТПоле́нта — итальянское блюдо из кукурузной муки, аналог мамалыги

²↑ Дерьмо исп.

³↑ Благодарю исп.

Глава 7

Единственным признаком понуждения Яма была решительная ухмылка, размазанная по его морде. Его магия теперь была другой, более сильной, в ней было нечто большее, что он даже не мог объяснить. Он чувствовал не только свою магию, но и магию другого, работающую против него. Здесь скрывалось что-то, что не хотело быть найденным. Ям тужился: ему было трудно это понять, но это было сродни тому, как зевать, когда заложило уши при смене высоты. Это было хлопотно и сложно, как научиться балансировать на мяче, не падая на лицо.

Пока его голова поворачивалась из стороны в сторону, его уши двигались, как водолазные ласты. Он сделал шаг ближе к кровати и продолжил сканировать крошечную спальню, зная, что здесь что-то есть, что-то важное, что-то, что было спрятано и не хотело быть найденным. Надзиратель Оули стояла в дверях и принюхивалась, что немного отвлекало Яма, но он знал, что эта крупная кобыла чует магию.

— Шкаф, — сказал Ям, приподняв уши.

— Мы это проверили, — сказала в ответ надзиратель Оули и издала изящное, почти женское фырканье.

Ноздри Яма раздулись, и он надавил еще сильнее: на этот раз что-то сломалось, и в уголках зрения он увидел крупинки света:

— Поднимите ковер с пола и выдерните доски.

— Офицер Крикет, пожалуйста, сделайте то, что предлагает Ям, — приказала надзиратель Оули, и всегда такой услужливый офицер-единорог поспешил исполнить приказание.

Оставшись возле кровати, Ям наблюдал, как откидывают ковер, но ему было трудно смотреть на пол чулана. Что-то заставляло его отводить взгляд, смотреть куда-то в сторону, и ему приходилось противиться этому. Офицеру, похоже, тоже было нелегко, что делало это местоположение еще более многообещающим. Шкаф был маленький, узкий и вмещал только легкое пальто для редких дождливых дней в Лас-Пегасусе.

— Определенно, здесь немного шика. — Надзиратель Оули снова принюхалась, и ее тяжелый взгляд упал на Яма. — Как тебе удалось обойти имеющуюся защитную магию, мистер Спейд?

— Наркотики бурро, — непринужденно ответил Ям. — Я выпил какой-то причудливый отвар, который дала мне старая кобыла-шаманка, и отправился в долгое странное путешествие.

— Необычно. — Слово было произнесено таким образом, что на последнем согласном звуке появилась необычная твердость, а массивная фигура надзирателя Оули так и осталась стоять в дверном проеме. — Твоя преданность работе поражает, мистер Спейд. Очень жаль, что они так с тобой поступили.

— Эх, у меня все еще есть друзья… — Ответ Яма был прерван скрипом дерева, трущегося о дерево, когда офицер Крикет отодвигал половицы, чтобы обнаружить спрятанный тайник. Он присвистнул, кивнул и показал копытом. — Посмотрите-ка на это. Терапевт вела целую кучу дневников.

— Здесь много записей. — Утверждение офицером Крикет очевидного заставило надзирателя Оули снова фыркнуть. — Заклятие, каким бы оно ни было, похоже, теперь снято. Под полом спрятан изрядный тайник.

— Наркотики для бурро, говоришь? — Надзиратель Оули перевела свой суровый, вытаращенный взгляд на Яма и яростно уставилась на его затылок. — Неплохое приобретение, мистер Спейд. Способность преодолевать низкоуровневые системы защиты тайны… это делает вас ценным сотрудником.

— Я могу быть нанят, и у меня действуют мои обычные расценки, — безразлично ответил Ям. Он был слишком сосредоточен на том, что было спрятано под полом в ящике. — Потребуется время, чтобы разобраться во всей этой информации. Я не уверен, что хоть что-то из этого поможет мне сейчас…

— Здесь также спрятано много фармацевтических препаратов. — Офицер Крикет отступил от тайника, поднял голову и протер глаза. — Извините, у меня немного болит мозг от работы с этим склепом.

— Идите передохните, офицер Крикет, — суровым тоном приказала надзиратель Оули. — Я хочу поговорить с мистером Спейдом. Наедине. — Она отошла из дверного проема, чтобы офицер-единорог мог пройти. — Простите, мистер Спейд, но нам с вами нужно немного поговорить о том, чем вы занимаетесь в свободное время.

— Да, да, не важно, прочитайте мне закон о неповиновении и давайте покончим с этим…

В кафе было так жарко, что стаканы с холодным чаем на столе запотели. Кондиционер работал, но он был либо сломан, либо владелец был слишком скуп, чтобы включить его на приемлемый уровень. Ям потягивал охлаждающий напиток, радуясь, что он у него есть, но сидеть на горячем виниле сиденья было не слишком приятно. Рядом с ним Азура закрыла глаза и прислонилась щекой к красной кафельной стене.

Надзиратель Оули стояла рядом со столом, потому что она была слишком большой, чтобы поместиться на скамье. Мебель была недостаточно просторной для ночных пегасов, но даже если бы там было место, Ям сомневался, что она сядет во время дежурства. Да и было ли вообще время, когда она не была на службе?

К его облегчению, надзиратель Оули говорила с ним не как Надзиратель, а скорее как друг, хотя и была весьма обеспокоена тем, как он рисковал. Это было забавно, потому что в целом Ям избегал риска — избегал всего, что могло причинить вред его нежной коже. В вентиляционных отверстиях что-то зашумело и захрипело, а затем каким-то чудом подул почти — но не совсем — прохладный ветерок.

— Ям, а что если бы ты выпил тот коктейль, и он разбил бы все, что осталось от твоего мозга? — Надзиратель Оули покачала головой, фыркнула с отвращением, а затем устремила на Ям свой строгий, матриархальный взгляд, глядя на него сквозь толстое зеркальное стекло защитных очков. — Ты уже влип в это, знаешь ли. Твоя маленькая точка на стене таланта не такая уж и точка на стене. Они занесут тебя в реестр, Ям…

— Только если ты сдашь меня, детка.

— Мистер Спейд, держите свои чары при себе, — потребовала надзиратель Оули, и Азур захихикала. — Правила гласят, что я должна доложить об этом. Правила также гласят, что я не могу нарушать правила. Есть правила, запрещающие это. Комиссия по регулированию для нас, Надзирателей, только что пересмотрела правила и хорошенько их отрегулировала… в некоторых из них была свобода маневра… двусмысленные формулировки, которые нужно было отрегулировать… и вычистить.

Закатив глаза, Ям облокотился на соломинку и выпил, не желая отвечать. Обсуждение правил с надзирателем Оули было одним из его наименее любимых занятий: вообще, любой разговор, связанный с многочисленными директивами, по которым жили надзиратели, был настоящим праздником храпа. Все это казалось не очень справедливым, все это внесение в реестр. Все действительно опасные пони жили вне реестров, а такие пони, как он, попадали в реестры, потому что знали хороших парней.

— Знаешь, надзиратель Оули, в Ограх и Темницах законопослушных, ужасно добрых персонажей не зря называют "законопослушный тупой". — Ям знал, что ступает на опасную территорию, но ему было все равно. — Если что-то становится слишком жестким, оно теряет гибкость, и у него не остается выбора, кроме как сломаться, когда на него давят.

Прежде чем надзиратель успела ответить, Азур спросила:

— Что теперь будет? С Твиди Пенни, я имею в виду. С ее квартирой. Есть ли шанс, что нам с Ямми помогут найти Хани Дью?

— Похоже, здесь произошло более серьезное преступление, и это стало официальным делом Надзирателей. — Голос надзирателя Оули понизился, а ее уши надвинулись на лицо. — Хранение всех этих таблеток — само по себе преступление. Она терапевт, а не врач, и у нее не должно было их быть. Это как раз то, что нам было нужно, чтобы обеспечить наше участие в этом деле. Если в этих дневниках есть что-то полезное, я позабочусь о том, чтобы вы об этом узнали.

Не в силах удержаться от того, чтобы не пошутить, Ям спросил:

— Это разрешено правилами?

— Вы были призваны, так что да. — Надзиратель Оули кивнула, выглядя как-то самодовольно и удовлетворенно. — Гнусный негодяй, который обходит правила, "хаотичный добрый", который думает, что он такой умный, на самом деле просто полезный актив для "законопослушных добрых", потому что он позволяет нам обходить правила, не нарушая их. Мы сохраняем наш контроль, наш порядок и держим "хаотических злых" в узде, совершая полезные для общества действия.

— Touché. — Уши заныли от звонкого смеха Азуры, и Ям нахмурился. Хитрые надзиратели — худшие из всех, и все пони, утверждавшие, что у этих здоровенных грубиянов нет чувства юмора, были просто категорически неправы. Их юмор, как и все остальное, несомненно, контролировался правилами.

Кондиционер, то немногое, что в нем было, напрягался, пытаясь вытолкнуть из вентиляционных отверстий хоть какой-то осмысленный ветерок. Возможно, его тоже одолевала гнетущая жара. Закусочная была совсем не похожа на прохладный, почти зябкий подвал, где остановились Ям и Азура. Эта закусочная была современной, суперфутуристической, окруженной со всех сторон стеклом. Солнце, безжалостная палящая сфера, немилосердно врывалось через окна, освещая плиточный пол и многочисленные стальные поверхности. Это место было духовкой, местом, где готовили пони. Неудивительно, что кондиционер работал с таким трудом.

Опираясь передними копытами на испещренную крапинками поверхность стола, Ям ерзал на виниловой скамье и жалел, что его рубашка так неудобно прижимается к телу. Он пожалел о своем туристическом наряде и пожалел, что не оставил его дома. Что-то загрохотало в верхних воздуховодах, а затем раздался сильный грохот, вырвавшийся из каждого вентиляционного отверстия, за которым последовала вонь горелой резины и пластика.

— Что-то умерло, — сказала надзиратель Оули, констатируя очевидное с непринужденным пренебрежением.

— Сукины дети, — пробормотал жирный пегас в еще более жирном фартуке из-за прилавка, где он стоял. — Дурацкие перебои с электричеством вырубают блок охлаждения, а когда температура действительно поднимается, он просто умирает. Кто-то должен что-то сделать с проблемами с электричеством!

— Так что же нам теперь делать, Ямми? — Азур оторвала щеку от плитки, так как прохлады не было, и посмотрела на мужа почти сонным, измученным жарой взглядом.

— Нашу работу, — ответил он. — Мы начинаем опрашивать город. Ты и я, мы разделимся. Ты пойдешь и поговоришь со своими собратьями. Узнай, что они знают. Проверь местные сплетни. Наведайся в трудовые резервы и места поденной работы. Я, я попытаюсь использовать свою магию поиска. Даже если мне не удастся напрямую связаться с Хани Дью, я постараюсь придумать какое-нибудь креативное, умное решение, которое позволит мне обойти то, что мне мешает. Что-то явно не хочет, чтобы ее нашли.

— Это меня беспокоит. — Надзиратель Оули шаркнула копытами. — Зачем кому-то тратить магические ресурсы на то, чтобы пытаться скрыть рядового сотрудника биотехнологий? Ям, я хочу, чтобы ты нашел что-то убедительное, что даст нам повод вмешаться. Нам и так не хватает сил, слишком много преступлений и не хватает Надзирателей, но если ты сможешь найти что-то, что нельзя игнорировать… у нас не будет выбора, кроме как вмешаться.

— В точку. — Вытирая пот, Ям снова надолго прильнул к соломинке и втянул в себя немного освежающего холодного напитка.

— Я позабочусь о том, чтобы ты получил несколько бит. — Суровость лица надзирателя Оули немного смягчилась, а ее уши раздвинулись в стороны. — Это неправильно, что они сделали с тобой, Ям Спейд. Ты — блестящий детектив, и для такого, как ты, попасть в черный список только из-за того, кого ты любишь, это просто… просто…

— Глупо? — Азур издала полусерьезный смешок и подтолкнула мужа. — А что ты думаешь о нас, Оули?

— Племенная принадлежность противоречит правилам, как и предрассудки на основе вида.

— Ну, это просто замечательно, но таковы правила и нормы. — Слюна блестела на конце соломинки Яма, когда он отстранился, и он бросил на надзирателя дерзкий взгляд. — Но как ты относишься к нам?

Сделав глубокий, сернистый, дымный вдох, надзиратель Оули нагнулась и посмотрела Яму прямо в глаза:

— Моя мать — дракон, а отец — ночной пегас. После того как они выполнили свои обязательства по программе размножения, они остались вместе из-за чувства привязанности, которое постепенно переросло в любовь. Более двадцати лет спустя они все еще вместе, и за время своего долгого и плодотворного союза они подарили мне семь любимых братьев и сестер. Я была рядом с каждым из них. Если бы какой-нибудь пони стал пренебрегать этой любовью, которая мне так дорога, правила были бы проигнорированы, и я бы открутила ему голову от шеи. Затем я бы нашла способ испражниться ему на обрубок шеи.

— Я уверен, что обрубок шеи по уставу не является отхожим местом, — отчеканил Ям, пытаясь не чихнуть из-за дыма, который щекотал ему нос. Отслужив в Иностранном легионе Фэнси, он немного разбирался в нормативных уборных, так как провел много часов, копая и охраняя их.

Надзиратель Оули ухмылялась, являя собой поистине ужасающее зрелище. У нее была улыбка, как медвежий капкан, с большими, острыми, треугольными зубами с зазубренными краями. Из щелей между ее зубами маленькими струйками выходил дым с вонью тухлых яиц, а ее глаза были совершенно непостижимы за зеркальными очками. Ям с ужасом понял, что вся его голова поместилась бы между ее челюстями.

— Мы живем в ужасные времена, мистер Спейд… Любовь, в какой бы форме она ни проявлялась, — это то, что я очень ценю. Я стараюсь жить по примеру моих родителей, но они установили для меня очень высокие стандарты, которым я должна соответствовать. Любовь — это дело, которое я решила отстаивать. Я искренне верю, что именно любовь и дружба делают Эквестрию великой. Я была в других частях света… Я была за пределами Эквестрии, и я знаю, что ты тоже. У нас здесь есть нечто особенное, и я стремлюсь сохранить это.

— Как всегда, надзиратель Оули, беседовать с тобой было очень приятно. — Ям смахнул копытом дымное дыхание с лица надзирателя и улыбнулся ей. — Нам с партнершей действительно пора приступать к работе. Дай мне знать, если из тех дневников, которые я нашел, выйдет что-нибудь полезное.

— Где вы остановились? — спросила надзиратель Оули.

Сделав глубокий вдох, Ям приготовился дать ей ответ…

Глава 8

Обжигающие тротуары заставляли пони подпрыгивать при каждом шаге, а весь город буквально плавился от угнетающей жары. Стекло, сталь и бетон делали поверхности горячими и неприветливыми, а многочисленные кондиционеры только усиливали палящую температуру воздуха, которым все пони были вынуждены наполнять свои легкие. Даже в фонтанах, трубы которых были зарыты под улицами и тротуарами, жаждущим прохожим предлагалась только горячая вода.

Лас-Пегасус был жалким городом, если вы торчали на улице, но он был прекрасен для многочисленных казино. Пони, которые оставались в помещении весь день и всю ночь, играли в азартные игры. В казино, театрах и мюзик-холлах висели вывески, обещавшие ледяной кондиционер. При ультрасовременном строительстве кондиционирование воздуха было необходимостью. Пони Лас-Пегасус больше не строили из саманных блоков и тюков прессованной соломы, которые были надежным барьером против душераздирающей жары.

Это был город, в котором солнце принцессы Селестии считалось деспотичным тираном, а луна была не лучше из-за преступлений, которые совершались в ее бледном, нежном свете. По мнению одних, это был самый коррумпированный город в Эквестрии, хотя другие утверждали, что это должен быть Манехэттен. Правление королевских сестер-пони здесь не считалось абсолютным, и многие руководствовались золотым правилом: дескать, у кого есть золото, тот и устанавливает правила. В городе царил капитализм, и возгласы о свободном, неограниченном рынке были боевыми кличем его избранных чемпионов. Лас Пегасус был местом, где фортуна благоволила богатым, в доме всегда все было подстроено, а быть бедным было самым страшным преступлением, которое только можно было совершить.

В общем, Ям Спейд предпочитал Кантерлот, где, как правило, был более прохладный климат и лучшие виды.

Он не знал, что ищет, но все равно неустанно стремился к этому, ведомый какой-то невидимой, неведомой, непостижимой мистической силой, которую он не мог даже постичь. Что-то мешало ему добраться до Хани Дью, и он решил найти что-то, что поможет ему обойти это препятствие. Ям был склонен доверять своему таланту — с каких пор кьютимарка сбивает пони с пути, — и он был уверен, что что-нибудь найдется.

К своему удивлению, Ям оказался в аптеке, которая располагалась на нижнем этаже здания смешанной застройки. Не теряя времени и не желая, чтобы его стрелки поджарились на цементном тротуаре, он заскочил внутрь, чтобы осмотреться и задать несколько вопросов.

Менеджер аптеки была чопорной розовой пони-пегасом с бледно-оранжевой гривой и толстыми очками, из-за которых ее глаза увеличивались до смешного размера. Немолодая кобыла носила легкий хлопковый кардиган, чтобы отгородиться от прохлады кондиционера. Это показалось Яму немного странным, ведь пегасы прекрасно переносят холод.

— Я не знаю ни одной пони по имени Хани Дью, но я знаю мисс Пенни. Милая кобыла. Любит помогать другим. Милосердная. Разговорчивая. Она умела завоевывать доверие других, и всем пони она нравилась.

— Мэм, вы говорите так, будто были подругой, — заметил Ям.

— Не друзья, не совсем. Скорее знакомые. Но за последние несколько месяцев мы довольно хорошо узнали друг друга. Мисс Пенни постоянно приходила поговорить с фармацевтом о лекарствах… побочных эффектах и тому подобном. У нее было доброе сердце, и она всегда заботилась о своих клиентах. Должно быть, она очень беспокоилась о том, как лекарства могут повлиять на ее самых маленьких клиентов, потому что большинство ее вопросов было о влиянии лекарств на жеребят. Такой самоотверженный терапевт.

— Понятно. — Ям повторил все услышанное в голове несколько раз, пока не убедился, что большинство из этого запомнилось. Это было, безусловно, интересно, если не сказать больше. Он подумал об огромном тайнике с лекарствами в квартире Твиди Пенни и о множестве пропавших жеребят. Это могло быть совпадением, но это было интересно, и его талант привел его сюда не просто так.

— Примерно в течение последнего месяца или около того она выглядела особенно измотанной. Переутомленной. В последний раз, когда я ее видел, она сказала, что собирается уехать в отпуск. Надеюсь, она хорошо проводит время. Бедняжка была перегружена работой.

— Мэм, когда вы в последний раз видели мисс Пенни? — спросил Ям, сохраняя на своем лице нейтральную, лишенную эмоций маску. Его непримечательная рожа была одним из его лучших активов и, по мнению Азуры, его самой красивой чертой. Она также служила удобным креслом, если верить его жене.

— Два дня назад, — ответила управляющая кобыла средних лет. — Она пришла сюда, чтобы купить таблетки от укачивания. Сказала, что уезжает в отпуск, а путешествие на дирижабле ей не подходит. Бедняжка.

— А она не сказала, куда едет? — Ям посмотрел старой кобыле в глаза и понадеялся, что удача будет к нему благосклонна.

— Нет, не сказала, — ответила кобыла. Она моргнула раз, два, и на третий раз на ее лице появилось озабоченное выражение.

Удача была грязной, грязной шлюхой, и Ям ненавидел ее непостоянство. Он пробыл внутри достаточно долго в своей пропитанной потом рубашке, и теперь ему было холодновато, и он слегка дрожал от испарины. Хуже того, Ям видел, что кобыла знала, что что-то не так, но была либо вежлива, либо слишком напугана, чтобы спросить об этом. Пора было уничтожить это место, пора было поступить как банан и разделиться.

— Спасибо за ваше время, госпожа. Мне действительно пора идти. — Он узнал не так уж много, но пора было уходить, пока кобыла не начала задавать трудные вопросы. Нахмурившись, Ям повернулся хвостом и с ноющими протестующими стрелками направился к двери.

— Не получите тепловой удар, — крикнула кобыла, когда он поспешно вышел. — Не забывайте пить!

Поздним вечером город стал похож на мираж: тепло поднималось вверх игривым мерцанием. Большинство такси на улицах перестали работать, а тротуары были почти пусты. Одинокий упрямый детектив прибыл в Ла Эстасьон де Арениска. Ям не был уверен, что это означает, но знал, что это как-то связано с дирижаблями, потому что именно здесь швартовалось большинство из них. Во всяком случае, государственные дирижабли. Частные дирижабли для богатых причаливали в других местах.

Центральный терминал был заполнен пони, зебрами, ослами, бурро, драконами, минотаврами, алмазными собаками, и даже группа пыхтящих карибу стояла там в ожидании. Одни ждали лифта, который должен был доставить их на верхние уровни, где производилась посадка на рейс, другие ожидали встречи с клерком у билетной кассы. В центре станции возвышался массивный черный монолит, а в огромную конструкцию были встроены тысячи крошечных лампочек, которые светились так, что образовывали буквы и цифры. На этом чуде техники можно было прочитать время прибытия и отправления.

Карибу были довольно неожиданным зрелищем, поскольку они предпочитают холод. Известные своей чрезвычайной вежливостью и приветливостью карибу — их ласковая форма приветствия и прощания — карибу не часто встречались так далеко на юге. Ям знал одного карибу в Иностранном легионе Фэнси, несчастную душу, которую наказывали каждый раз, когда он произносил "э-э", которое, к сожалению, казалось, вылетало из его рта при каждом втором слове. "Это мило, э". "Эх, как модно, э". "Эх, посмотрел бы я на это, э".

Нуугат был слишком вежлив, чтобы вести войну или делать что-то агрессивное. Когда Нуугат сталкивался с надвигающимся на него насилием, он пускал в ход свои могучие рога только для того, чтобы защитить других, но нападать упорно отказывался. Ям обнаружил, что скучает по своему старому другу, и бы поинтересовался, как тот поживает. Возможно, стоит навестить эквестрийскую тундру. Там было бы здорово провести время, наблюдая за северным сиянием и прижимаясь к Азуре, глядя на звезды.

Чувствуя себя немного виноватым, Ям зашагал к очереди, зная, что задержит кого-нибудь из пони.

— Детектив Ям Спейд… — Менеджер был несколько пухлым единорогом в очках-половинках и ворсистом вельветовом жилете. — Надеюсь, вы не обидитесь, но я, конечно, проверил ваш номер. Пришлось немного поработать телеграфом, так что прошу прощения за задержку. Меня зовут Шмутциг…

— Это довольно необычно, — сказал Ям, стараясь быть приветливым и интересным.

— Моя семья много лет работала в угольной промышленности. С самого раннего возраста я решил, что быть грязным — это не для меня, поэтому я иммигрировал в Эквестрию и поступил в школу управления бизнесом.

В голосе единорога Ям слышалась гордость:

— Молодец, мистер Шмутциг.

— Спасибо. Это прозвучало вполне искренне. Спасибо, я польщен.

— Я вырос на ферме по выращиванию ямса и тоже не хотел жить грязной, унылой жизнью. — Ям усмехнулся и понял, что теперь расположение мистера Шмутцига у него в кармане. — Это хорошо — стремиться быть больше и делать больше.

— Да, — единорог восторженно кивнул, — это так. Итак, мистер Спейд, что привело вас сюда? Вы сказали, что у вас есть вопросы?

— Просто несколько очень простых, не о чем беспокоиться. — Ям наклонился вперед над столом управляющего и посмотрел пони прямо в глаза. — Мне нужно выяснить, покупала ли кобыла по имени Твиди Пенни когда-нибудь здесь билеты. Она должна была отправиться в путешествие, и я пытаюсь проследить за ней.

— Понятно. — Глаза мистера Шмутцига сузились за его очками. — Вы частный детектив, да? Не из полиции?

— Да. — Ям кивнул и почувствовал легкое беспокойство, но отказался отвлекаться. — Я пытаюсь найти пропавшую кобылу по имени Хани Дью. Ее мать сильно переживает. Твиди Пенни была ее психотерапевтом, но она больше не в состоянии совершить поездку, потому что, похоже, она покончила жизнь самоубийством в ванне. Она купила таблетки от укачивания, и если я смогу доказать, что она собиралась отправиться в путешествие, у меня может быть убедительное доказательство того, что это не было самоубийством.

— Понятно, — сказал мистер Шмутциг, и на этот раз в его словах прозвучал сильный гермэйнский акцент. — В этом городе существует серьезная проблема с полицией, мистер Спейд. Они делают очень мало, что, я уверен, и обуславливает необходимость вашей профессии. Я рад, что кто-то из пони работает над восстановлением справедливости и эквестрийского порядка. Я не должен помогать вам из-за политики компании, но я помогу вам.

— Спасибо, господин Шмутциг… я вам очень признателен…

Менеджер вернулся в свой кабинет, выглядел немного взъерошенным, встревоженным и нес какие-то бумаги. Ям наблюдал, как он сел в мягкое, обитое подушками кресло за своим простым столом менеджера среднего звена, а бумаги разложил на столе. Мистер Шмутциг улыбнулся, и его глаза блеснули за стеклами очков.

— У нее было то, что мы называем разводом, — сказал единорог, со скрипом устраиваясь в своем удобном кресле. — Это обычное явление… кобыла планирует уйти от мужа и, чтобы ее планы не были раскрыты, она оставляет свои билеты здесь, чтобы их забрали в кассе прямо перед отъездом. Она планировала отправиться в Марезель по билету в один конец.

— Это в Фэнси…

— Это точно. — Мистер Шмутциг опустил копыто на бумаги. — Они были оплачены всего несколько дней назад. Разменной монетой, без кредита. Первый класс с одноместной каютой. Любопытно, что она оставила конверт и инструкции по его вскрытию, если она не успеет улететь.

— О, действительно… вы не сказали… вы читали инструкции? — Бровь Яма выгнулась дугой вверх, в то время как правая сторона его рта потянулась вниз в мягкой ухмылке.

— Нет, не читал. Чем меньше я об этом знаю, тем лучше. Я не хочу связываться с полицией, если она окажется замешана. Я собираюсь отдать вам конверт, а потом сделать все возможное, чтобы сделать вид, что его никогда не было. Я прошу вас не вмешивать меня в это дело.

— Конечно, господин Шмутциг, мои уста на замке. — Ям протянул копыто, и после минутной осторожной задержки единорог за столом сделал ответный удар копытом.

— Я рад, что могу сделать что-то для выбранного мною дома и страны. — В глазах господина Шмутцига, когда он отдернул копыто, появилось что-то вроде задора. — Я очень люблю эту землю… она была добра ко мне, и мне посчастливилось прожить здесь жизнь.

— Господин Шмутциг, я должен уйти. У меня еще много дел. Я позабочусь о том, чтобы этот конверт и его содержимое попали к Надзирателям… моим друзьям. Я не могу сказать, восторжествует ли справедливость, потому что в наши дни она в дефиците, но я сделаю все, что в моих силах. Спасибо вам, искренне, от всего сердца. Без вас я бы не справилась.

— Я горжусь тем, что смог помочь…

Глава 9

В жилом доме теперь было меньше полицейских и гораздо больше надзирателей. Ям был "задержан" — то есть ему не разрешалось никуда идти в данный момент, пока изучались новые улики. Надзиратель Хаммерхельм устроил нечто вроде командного центра в холле жилого дома, так что, по крайней мере, Ям мог наслаждаться кондиционированным воздухом, пока ждал.

Он наблюдал за крупной кобылой, пока она передвигалась, и остро осознавал, что не знает ее. Они встречались всего несколько раз, но он ничего не знал о ней и не догадывался о ее отношении к нему. Некоторые надзиратели обижались на детективов, считая их незваными гостями, в то время как другие были рады копыту помощи.

— Это хорошая работа, — сказала надзиратель Хаммерхельм, протягивая листок бумаги, зажатый между большим когтистым пальцем и основным узловатым суставом ее кожистого крыла, похожего на крыло летучей мыши. — Если вы читаете это, я могу только предположить, что случилось самое худшее, и меня обнаружили, бла-бла-бла. — Большая брутальная кобыла драматично помахала бумагой, прокашлялась сухим, пыльным, дымным кашлем, а затем устремила свой злобный взгляд на Яма, над которым она возвышалась.

— Итак, нашу психотерапевтшу застали за интрижкой с кем-то из пони и шантажировали. Она не упоминает, с кем ее застали, но я предполагаю, что обе стороны, участвовавшие в романе, были скомпрометированы. Оказавшись втянутой в эти события, она начинает совершать плохие поступки, о чем подробно рассказывает в своих дневниках. Ее способность, ее талант входить в доверие безжалостно эксплуатируется, когда они начинают тестировать продукцию на жеребятах, похищенных или иным образом нежелательных. Проходит время, приходит чувство вины, и мисс Пенни решает уйти из жизни после соучастия в бесчисленных преступлениях. Она чувствует себя виноватой, но также признается, что ей нравится роскошный образ жизни, который она ведет благодаря дополнительным деньгам, получаемым от ее незаконной деятельности. Это объясняет, как она смогла позволить себе такую шикарную квартиру в этой части города.

Чтобы показать, что он слушает, Ям кивнул.

— Теперь она мертва… ее нашли в ванне с перерезанными ногами. Эти порезы доходят до самой кости… в то время как большинство самоубийц лишь касаются поверхности. Будучи единорогом, она должна была бы проявить необычайную силу воли, чтобы поддерживать свою магию через такую боль. — Надзиратель Хаммерхельм отошла от Яма и начала прохаживаться по вестибюлю. — Дважды. Ей пришлось бы каким-то образом сделать это дважды, потому что и правая, и левая нога порезаны. Еще больше меня беспокоит то, что она была психотерапевтом. Она должна была знать о методах самоубийства. Ты никогда не переходишь дорогу, ты идешь вверх по улице, если хочешь быстро истечь кровью. Что-то в этом меня беспокоит, но это может иметь или не иметь отношения к делу.

Надзиратель Дред Дроп, который все это время молчал, теперь хотел что-то сказать, и его слова заставили Надзирателя Хаммерхельм приостановиться:

— Она не была полностью заблудшей. Очевидно, она чувствовала некоторую вину, о чем свидетельствуют ее слова, и она старалась, чтобы жеребятам было хорошо и комфортно. Как бы ужасно это ни было, все могло быть гораздо хуже. Мисс Пенни старалась свести страдания к минимуму, по крайней мере, из того, что мы смогли собрать до сих пор… хотя это может быть попыткой с ее стороны смягчить мнение о ее преступлениях. У нас есть только ее дневники и тайник с лекарствами.

— Нежный монстр — все равно монстр. — Мнение Яма прозвучало тихим бормотанием, и его слова заставили обоих надзирателей повернуться и посмотреть на него. Ободренный, он хотел сказать больше, и для этого он заговорил с большей ясностью: — Огр, который убаюкивает жеребенка, пока тот не заснет, прежде чем сварить его в котле, все равно остается огром… а огры не заслуживают сочувствия.

Оба надзирателя повернулись и посмотрели друг на друга, а затем на Яма. Присутствующий офицер полиции кашлянул, но ничего не сказал. Надзиратель Хаммерфелл возобновила вышагивание, ее тяжелые зубчатые копыта щелкали по тонкой мраморной плитке. — Мы приближаемся к кризису… какие бы научные данные ни были собраны во время тестирования продукта, это вызовет бурю этических дебатов. Пони захотят узнать, правильно ли использовать эти данные… особенно если речь идет о медицинской практике или продуктах, которые могут спасти жизнь. Мы до сих пор не знаем, что они делали и где. — Повернувшись, она устремила свой хищный взгляд на Яма. — Возможно, у нас есть средства, чтобы выяснить это.

— Я не против помочь, но мне нужно найти пропавшую пони. — Ям несмело кивнул надзирателю Хаммерхельм. — Я подозреваю, что Хани Дью каким-то образом оказалась втянута во все это. Мисс Пенни работала в Аг Техе. Мать Хани Дью сказала, что Аг Тех оплачивала счета, чтобы Хани Дью оставалась в норме. Мы не знаем, помогала ли она им или подрабатывала на какую-то другую фирму.

— Да, — шипел надзиратель Дред Дроп. — Она ничего не сделала, чтобы это понять. По мне, так это очень раздражает. Столько признаний и все еще столько неясностей.

— Что бы такая компания, как Аг Тех, могла испытывать на жеребятах? — спросил Ям, когда эта мысль пронеслась в его голове.

— Продукты питания… хлопья для завтрака… Не знаю. — На лице надзирателя Хаммерхельм появилось задумчивое выражение. — Пищевые добавки и подкормки?

— Значит, нам нужно найти связь или соответствующую информацию… но эти вещи могут быть вообще никак не связаны, кроме как по совпадению. — Надзиратель Дред Дроп расправил свои крылья — впечатляющее, устрашающее зрелище, — и размял затекшую шею. — Одно можно сказать наверняка…

— И это, надзиратель Дред Дроп? — Надзиратель Хаммерхельм ждала, навострив уши и выгнув бровь.

— Виновные хотят быть пойманными. Те, у кого помутился рассудок, ищут облегчения. Это лишь подтверждает то, во что я верю, и оправдывает мое существование. Мы, Надзиратели, — единственное облегчение, которое могут получить эти беспокойные души, и мы должны спасти их от самих себя. Для тех, кто слишком далеко зашел, чтобы чувствовать вину, и у кого нет беспокойных сердец от зла, которое они совершают, мы должны спасти общество от них. В такие дни, как этот… я чувствую… я чувствую…

— Оправданность? — Предложила надзиратель Хаммерхельм.

— Не знаю, правильное ли это слово. — Надзиратель Дред Дроп хмыкнул, покачал головой и посмотрел в глаза своей начальнице, пока она расхаживала по холлу. — Многие задаются вопросом, нужны ли мы, Надзиратели, или наша власть слишком велика. В такие дни, как этот, после того, как я увидел это признание, я чувствую себя оправданным. Виновные с помутившимся рассудком хотят нашей помощи. Если бы только она доверяла нам настолько, чтобы прийти к нам за помощью. Мы могли бы спасти ее жизнь и спасти ее душу, прежде чем она с головой окунулась в беду.

— Действительно. — Надзиратель Хаммерхельм повернулась, чтобы посмотреть на Яма. — Я хочу, чтобы ты пошел и проверил ящик мисс Пенни, о котором она упоминала. Возьми код доступа и письмо, приложенное к ее письму. Я не доверяю это полиции, а мои надзиратели разбежались. Это выходит далеко за рамки правил, и при нормальных обстоятельствах я бы никогда этого не сделала, но полиция активно враждебна по отношению к нам. — Большая грубая кобыла взглянула на присутствующего офицера, и ее губы скривились в страшном оскале. — Этот обиделся на нас за то, что мы ступили на его территорию.

— Вы будете наказаны за нарушение правил, и я тоже буду наказан за то, что позволил вам это сделать… если я позволю вам это сделать. — Надзиратель Дред Дроп смотрел на своего начальника через зеркальные очки, и на его статном лице не было ни малейшего намека на то, что он чувствует. — Ям призван в ряды, и он показал себя чрезвычайно надежным. В лучшем случае, нам прочтут лекцию за небрежность. В худшем… — Его слова оборвались, и большой жеребец издал дымное, сернистое фырканье.

— Мистер Спейд, если бы вы сходили за содержимым этого ящика, я была бы вам очень признательна. — Надзиратель Хаммерхельм проигнорировала своего спутника и полностью сосредоточилась на Яме. — Мы с надзирателем Дред Дропом должны продолжать бдение здесь, в этом месте, и следить за кадетами-надзирателями, которые изучают полученную нами информацию. — Понизив голос, она добавила: — Мы также должны следить за офицерами, которые приходят и уходят.

— Хорошо, только бы мне заплатили за квартиру, — пробормотал в ответ Ям. Быстро поправив шляпу, он понял, что произошла неприятная сцена, и поспешил уйти, пока надзиратель Дред Дроп не успел высказать какие-либо возражения.

Банк представлял собой огромный шикарный шпиль из искусственного золотого металла и зеркального стекла, ослепительно сияющий на солнце пустыни. Высотой не менее двадцати этажей, это было впечатляющее сооружение с еще более впечатляющим акцентом, украшавшим фасад здания: массивный золотой якорь тянулся по меньшей мере на две трети высоты здания. Вдоль оси якоря золотыми буквами было написано: "Траст Маринера".

Это был тот банк, в который богатые и желающие стать богатыми кладут свои деньги, чтобы иметь возможность похвастаться. Это было показное потребление с инвестированием. По личному мнению Яма, это было все, что не так с финансовой индустрией в Эквестрии. Будучи детективом, он не доверял банкам, ни в малейшей степени, и поэтому многие его дела заставляли его проникать в могучие финансовые крепости с манящими стеклянными двойными дверями.

По не очень скромному мнению Яма, корона должна быть единственным учреждением, которому доверяют банковское дело, а допустить существование частных финансовых учреждений было ужасной ошибкой. Корона, считал Ям, обязана служить своим подданным, в то время как частные предприятия подчиняются только собственным интересам.

Это место было хищным, как рыба-удильщик, и чтобы заманить пони зайти внутрь, здесь было множество предложений. Бесплатные товары, членство в клубе, эксклюзивные цены в розничных магазинах — здесь было всего понемногу, чтобы заманить пони. Но ничего из этого не было бесплатным, рассуждал Ям, кто-то должен был за это заплатить. Тостеры, в конце концов, не растут на деревьях, и продавцам надо было как-то платить. Одинокий тостер на витрине имел золотой якорь на торце напротив кнопки включения, а под якорем была надпись: "Маринер Теч", оснащение кухни завтрашнего дня".

Что за мир… товары, которые сами себя рекламируют. Ям фыркнул от отвращения.

Отойдя от витрины, Ям пошел поговорить с одним из клерков.

Здесь пахло богатством: изысканными духами, мужскими одеколонами, дорогим табаком от сигар и трубок, а также душистым хозяйственным мылом, используемым для стирки изысканной одежды. Шелковистые ковры лежали под копытами, а воздух, выходящий из декоративных латунных вентиляционных отверстий, был так же сладок, как горные луга, усыпанные дикими цветами. Резкий аромат изысканных, дорогих чернил щекотал ноздри Яма. Это место просто поражало воображение: сбивало с толку, дезориентировало и обезоруживало.

Ям мог понять, почему пони захотят хранить здесь свои деньги, даже бедные. Стоять плечом к плечу, плечом к плечу с богачами и быть частью всего… этого. Даже нищий мог бы время от времени посещать этот дворец, чтобы вести свои банковские дела, и это было бы настоящим праздником. Здесь были бесплатные кофе и чай, а также пирожные и пирожки.

Банк продавал образ изобилия, иллюзию превосходства всем, кто вел здесь свои дела. Ям видел все это насквозь; конечно, он не был самым умным пони, и уж тем более не был самым сообразительным, но он понимал уловки, когда видел их, и сейчас он смотрел на них. Подойдя к прилавку, он увидел со вкусом сделанные, тонкие вывески, рекламирующие возможности, которые выпадают раз в жизни и ведут к стабильному росту и богатству, например, инвестиции в огнестрельное оружие "Маринер", нефтяную и химическую компании "Маринер", аэрокосмические исследования и разработки "Маринер", глобальные морские перевозки "Маринер" или трансконтинентальную коммуникационную компанию "Маринер Коммьюникейшнз", обещавшую телеграф будущего.

— Все подтвердилось, мистер Спейд. У мисс Пенни был один из наших эконом-ящиков на пятом этаже в подразделе "циан", — сказал клерк мягким, пассивным голосом, который был наполнен фальшивой теплотой и напускной искренностью. — Вот ключ. Ящик не хранится в сводчатом помещении, это скорее шкафчик, на самом деле, и вам не понадобится агент, чтобы пропустить вас в подраздел, где он находится. — Она моргнула, похлопав своими идеально накрашенными ресницами. — Это все?

— Скажите, — обратился Ям к клерку, когда его посетила глубокая мысль. — А что насчет ее счетов. Они все в порядке?

— Я не могу дать вам доступ к ним…

— Я не спрашивал о доступе, а только о том, есть ли они у нее. — Ям посмотрел на клерка и заметил тяжелые морщины в уголках ее глаз, свидетельство стресса или улыбки. Она ни разу не улыбнулась с момента встречи с ним, и он задумался, насколько это напряженная работа — быть банковским клерком. — Будь умницей и помоги парню.

— Мисс Пенни сняла деньги со своих счетов несколько дней назад. Значительную сумму. Для кобылы опасно иметь столько денег… это приглашение к неприятностям, если вы спросите меня. Она сняла несколько тысяч бит со сбережений, а также со своего расчетного счета.

Брови Яма сошлись, глаза сузились, а брови согнулись. Если у нее были такие сбережения, то где они были? Почему в ее квартире не было никаких следов? Он собирался упомянуть об этом надзирателям, и, без сомнения, они были бы благодарны за такую информацию. Ям видел и другое осложнение: если банк принадлежит той же корпоративной структуре, что и организация, на которую работает пони, то, как только его средства будут изъяты, работодатели сразу поймут, что что-то случилось.

Для Яма это был хитрый, умный способ контролировать своих сотрудников и следить за ними.

— Спасибо, вы мне очень помогли. Я пойду. — Вежливо кивнув, Ям удалился.

Подпотолочные этажи представляли собой лабиринт переходов с цветовой маркировкой. Здесь, внизу, пахло не очень приятно: затхлостью, пылью и немного плесенью. С потолка свисали оголенные электрические лампочки, и здесь, под землей, не было окон. Прошло немало времени, но теперь Ям смотрел на то, за чем пришел, — на сейф. Он был небольшой, с надежной квадратной дверцей и любопытной круглой замочной скважиной, в которую вставлялся круглый ключ, подобных которому он никогда раньше не видел.

Ключ был немного магнитным и прилипал к пластине в месте отверстия. Губами он пошевелил ключ, пока тот не щелкнул, и тот с механическим совершенством скользнул внутрь. Ключ не поворачивался, что было странно, и Ям не знал, как им управлять. Не зная, что делать, он надавил на него, думая, что он должен войти дальше, прежде чем повернется.

Раздался щелчок замка, а затем подпружиненная дверь открылась. Ям отступил назад, моргнул, когда его глаза начали слезиться, и быстро принюхался: в воздухе витало что-то сладкое, что-то душистое. Сладкий запах стал приятным, и его ноги подкосились. В панике Ям начал отступать, но запах становился все сильнее. Внутри ящика находился пузырек с каким-то дымящимся зельем, и когда дверца распахнулась, пробка была выдернута.

Повернувшись, Ям попытался бежать, но вместо этого рухнул на плиточный пол, который отчаянно нуждался в уборке. Его тело было тяжелым, веки — тяжелыми, а ноги отказывались работать, как бы он ни старался заставить их сотрудничать. Дышать становилось все труднее, а легкие заполняла давящая пустота, которую невозможно было устранить.

Нет ничего хуже бессилия.

Глава 10

Глаза Яма открылись как театральный занавес, поднимающийся, чтобы показать последнюю постановку на киноэкране. Его уши звенели как колокола на сторожевой башне, а крошечные, жестокие демоны били по глазным яблокам, отчего его голова стучала в такт звону. Не успел он сфокусировать взгляд, как почувствовал запах лошадиных страданий — запах, который был ему слишком хорошо знаком после пребывания за границей. Пот, моча, экскременты, вонь тел, которые слишком долго не мылись, запах страха. Ям, прирожденный трус, если таковой вообще существовал, знал, что от него исходит часть этой симфонии ароматов.

— Я удивлен, что ты вообще жив, — сказал Яму знакомый и добрый голос. — Я действительно должен извиниться. Ловушка была рассчитана на то, чтобы поймать надзирателя. Со всеми их правилами мы искренне верили, что надзиратель пойдет исследовать ящик в банке. Мы так надеялись изучить живого надзирателя. Чтобы понять их, узнать, как они устроены, и, возможно, лучше понять, как мы можем от них защититься.

Теперь Ям понимал, почему Надзиратели никогда не отступали от правил: пони страдали.

— Это был гениальный яд, созданный для воздействия на тех, у кого физиология как эквинная, так и драконья. Мы потратили годы, работая над ним. — Голос был близко, но Ям все еще не мог сосредоточиться, а о том, чтобы видеть, не могло быть и речи. Ям не мог отделаться от ощущения, что он уже слышал этот голос… совсем недавно, и его уши напряглись, чтобы подавить звон, чтобы лучше слышать. — Боюсь, я должен извиниться, мистер Спейд. Мы встретились при менее чем идеальных обстоятельствах. Вы, наверное, думаете, что я плохой пони, но уверяю вас, это далеко, далеко не так. Я работаю на благородное дело. Я работаю на группу, которая стремится к равенству и многому другому. Мы стремимся исправить великую несправедливость в мире, и я искренне надеюсь, что вас можно вразумить.

Вокруг него Ям слышал хныканье, плач, тихие, приглушенные звуки трущихся друг о друга тел. Его глаза слезились от резкого, едкого запаха застарелой мочи. Словно песок в песочных часах, чувствительность понемногу возвращалась к его ногам, и он осознал, что связан, но без кляпа. Его путы казались мягкими, что было удивительно. Не будучи новичком в связывании, Ям обнаружил, что связывать пони можно по-разному, и большинство использовало тот способ, который причинял наибольшую боль.

— Наше дело правое, мистер Спейд. Если раньше мы стремились к равенству, то теперь мы стремимся возвыситься над судьбами, рабами которых мы стали. Мы возвышаемся, мистер Спейд. Мы хотим поднять и возвысить наших братьев по рабству от оков жестокой, переменчивой судьбы. У Старлайт Глиммер была хорошая идея, но она была слишком глупа, чтобы увидеть реальный потенциал своей идеи. Мы выросли выше ее мелких целей и легкомысленных устремлений.

У Яма было не так много ума, но он был в своем уме, вроде как. Он уже слышал о подобном безумии раньше и не желал слышать его снова. Моргая, он с трудом поднял голову, чтобы сфокусироваться на своем похитителе, который стоял неподалеку. Голос был таким знакомым, таким узнаваемым, и его охватило растущее разочарование от того, что он не может его узнать. Он был детективом, слышащим голос и неспособным сопоставить его с лицом. Это все равно, что подать горячий ужин и не подлить подливку к размятому картофелю. Непростительно.

— Вы, наверное, считаете меня дураком за этот монолог, но я искренне надеюсь, что смогу убедить вас в праведности нашего дела, мистер Спейд. Мы находимся на войне, и некоторые действия, хотя и достойные сожаления, необходимы. Я не хочу, чтобы вы были моим врагом, система, которая существует в настоящее время, несправедливое правление тех, кто формирует судьбу и злоупотребляет ею в соответствии со своими собственными планами, они хотели бы, чтобы мы были врагами. Я хочу освободить вас и освободить вас от ига. Я надеюсь, что смогу открыть вам глаза на рабство, в котором вы живете.

— Рабство очень похоже на веревку, обвязанную вокруг моих ног, — сумел сказать Ям, обнаружив, что его сарказм выжил. — Если ты так хочешь, чтобы я был свободным существом, как ты говоришь, ты мог бы начать с того, чтобы развязать меня.

— О, я хотел бы сделать именно это, но я должен побеспокоиться о своей безопасности.

— Что ж, одна вещь, которая значительно улучшит мое настроение… не знаешь ли ты, где находится Хани Дью? — спросил Ям, решив, что не помешает попытаться выяснить это.

— Да, вообще-то, — удивленно ответил он. Ям подождал, но никакой другой информации от его пока еще неизвестного похитителя не последовало.

— Ты ведь знаешь, что тебя поймают? Надзиратели придут за тобой. Захват меня стал твоей погибелью. Когда тебя поймают, они будут копаться в твоем мозгу, как в картотеке. — Ям надеялся разволновать своего похитителя и пытался придумать, что бы еще сказать по этому поводу.

— Вы можете так думать, мистер Спейд, но вы ошибаетесь. Захват вас не представляет никакого риска для наших больших целей. Мы учились, мистер Спейд, и адаптировались к надзирателям. Мы находим новые способы борьбы с ними. Чтобы защитить от них свой разум. Мы приспособились к их тактике доминирования. Сейчас мы существуем как децентрализованная группа, каждая ячейка которой действует независимо. Я понятия не имею, кто мои товарищи по борьбе. Я могу столкнуться с ними на улице и не заметить. Мы не знаем ни имен, ни лиц, ни личностей друг друга. Надзирателям нечего будет извлечь из моего сознания, кроме нескольких близких соратников в моей ячейке. Я даже не знаю, кто мой щедрый анонимный благотворитель. Та небольшая информация, которой мы обмениваемся, проходит через обширный набор фильтров, сохраняющих полную анонимность.

Приняв все это, Ям сдулся, поскольку что-то в глубине его сознания признало безнадежность всего этого. Почему именно он всегда оказывался во власти самых худших видов психов? Это было несправедливо. Но это… это казалось гораздо хуже и опаснее, чем все остальное, во что он ввязывался.

— Если они отрубят эту голову, если моя ячейка будет уничтожена, на ее месте вырастет другая. Наше дело правое, и я не против стать мучеником. Я оставил семена для других, и если моей кровью поливают эти семена, чтобы они проросли, то так тому и быть. Другие поднимутся, чтобы заменить меня. Мы возвысимся. Мы существуем везде и нигде. У Надзирателей нет центра для нанесения ударов, и они будут тратить свои драгоценные ресурсы на то, чтобы уничтожать тени и поражать фантомы, которые мы позволяем им видеть.

Моргнув, пытаясь прояснить зрение, Ям обдумал все сказанное. С каждым сказанным словом под угрозу не ставилось ничего, ничего значимого. На самом деле, если бы он поделился всем, что знал сейчас, со своими друзьями-надзирателями, это ничем бы их не обрадовало, а, скорее всего, деморализовало. Уши заложило, и Ям начал понимать всю безнадежность ситуации. Уничтожение этой ячейки, несомненно, вызовет восстание других, которые придут ей на смену, потому что дуракам нужен только повод и причина. Надзиратели поднимутся на борьбу с этой угрозой, конечно, поднимутся, и чем больше ресурсов они бросят на эту угрозу, эту несущественную, не осязаемую угрозу, тем меньше ресурсов у них будет на борьбу с обычными преступлениями, которыми страдает общество. Отчаявшееся, изможденное общество будет более восприимчиво к шепоту о предательстве и революции, о чем угодно, лишь бы восстановить безопасность, которой так жаждали все.

Это была беспроигрышная ситуация, и Ям был достаточно умен, чтобы понять это.

— Только представьте себе, мистер Спейд… мир, свободный от рабства, навязанного принцессами. Они используют свою магию, чтобы искажать и переплетать судьбы… наши судьбы в соответствии со своими прихотями. Такое могущество им не по зубам, уверяю вас. Твоя метка — это клеймо, ошейник, средство контроля. Мы стремимся восстановить свободу действий, мистер Спейд. Никаких богинь, никаких хозяев. Просто подумайте об устоявшемся богатстве, которое контролирует и развращает все… как мистер Маринер, пони, владеющий банком, в котором вы были захвачены. Мисс Хани Дью сделала прорывное открытие, а мистер Маринер, его компания, его конгломераты, они пытались спрятать это драгоценное открытие подальше, чтобы только он мог извлечь из него выгоду. По просьбе нашего благодетеля мы взяли мисс Хани Дью в надежде, что сможем повторить это открытие, и мир может измениться благодаря этому.

Разум Яма, возможно, оправившись от воздействия газа, заработал и начал собирать все воедино. Те немногие ответы, которые предлагал ему мозг, вызывали только новые вопросы, но он и его мозг могли разобраться с этим позже, возможно, с текилой и тамале:

— Офицер Крикет, вы неплохой оратор.

— Я искренне удивлен, что вам потребовалось столько времени. Может, свалить все на ужасный газ? Честно говоря, я чувствую себя виноватым. Вы мне понравились с нашей первой встречи, мистер Спейд. Вы были серьезны, искренни, и в вас чувствовалась прямота, которая мне понравилась. Вы были так сосредоточены, так стремились что-то найти… что-то сделать… Я восхищался вашим стремлением добиться результата.

— Так что там с жеребятами? — спросил Ям, продолжая собирать кусочки воедино и прислушиваясь к многочисленным звукам вокруг.

— Да ладно, не скромничайте и не глупите… Меня это бесит, мистер Спейд. — Крикет прищелкнул языком, и это заставило Яма подергать ушами. — Будущие солдаты, мистер Спейд. Мы воспитаем их с нашим образом мышления. Мы не позволим принцессам отравлять их всякой ерундой, которую они преподают в рамках утвержденного ими учебного плана. Сейчас они несчастны, и недовольны, и это понятно. Эти условия ужасны. Но это временно, и скоро все будет исправлено. Мы собираемся отправиться в путешествие, мистер Спейд.

— А эксперименты? — Яму удалось сфокусироваться на своем похитителе, и впервые спокойное, лишенное всякого выражения лицо Крикета оказалось в полном фокусе.

— Ну… — Крикет снова прищелкнул языком. — Мы берем самых неудачливых… тех, кто просто отказывается сотрудничать и приносит столько страданий своим собратьям… и используем их, чтобы попытаться воссоздать замечательное открытие мисс Хани Дью. Приемлемые жертвы, в общей картине. Однажды жизнь, обогащенная замечательными достижениями, обещанными успешным повторением ее чудесных результатов, заставит всех этих… ужасных… маленьких… как бы это сказать… заминок? Моральные заминки? Этические заморочки? Неважно… цель оправдывает средства, я уверен, вы поймете. Да, однажды награда сделает эти неприятные, но необходимые действия стоящими того.

— Например, убийство Твиди Пенни…

— Я даже не знаю, кто ее убил, — сказал Крикет, плавно, без усилий прервав его. — Я знал, что это было спланировано. Наш анонимный благодетель послал весточку по различным каналам и предупредил нас, что у нее изменилось мнение. О, нам пришлось подсуетиться, потому что это изменило расписание, скажу я вам, и пришлось смастерить ловушку для Надзирателя, которого мы надеялись поймать. Досадно, что нам не удалось поймать одного для изучения, но неважно. Со временем это произойдет, и информация, которую мы получим, просочится через наши децентрализованные коммуникационные сети. Другие поднимутся на борьбу с ними, мистер Спейд, в этом я уверен.

— Значит, вы хотите, чтобы все это рухнуло. — Ям выплюнул эти слова, чувствуя в глубине души необычный гнев. Что-то во всем этом нарушало его чувство приличия, но это было гораздо больше. — Вы хотите захватить будущее… положить конец правлению принцесс Эквестрии и присвоить богатство таких пони, как мистер Маринер, некий грандиозный план самоуправства, работая в иллюзии, что играете по справедливости. Но это не справедливость, это расклад, который вы подстроили под себя. Скажи мне, гений, что ты будешь делать, когда какой-нибудь сумасшедший революционер восстанет… о, подожди, позволь мне быть драматическим болваном…

Ям сделал паузу и уставился в глаза Крикету, опасаясь, что его побьют за бестактность.

— Что ты будешь делать, когда кто-нибудь из пони восстанет, чтобы уничтожить твое, без сомнения, недолгое правление? Не то чтобы у тебя это когда-нибудь будет… Принцесса Селестия пережила и худшее, чем ты. Тот факт, что ты считаешь себя какой-то угрозой, просто смехотворен. Ты заблуждающийся, обделенный мозгами дурак. — Ям был вознагражден тем, что на лице его похитителя, чье спокойствие теперь было разрушено до неузнаваемости, как грозовая туча закипал сильный гнев. Губы Крикета дрожали, уши трепетали, а веки, казалось, слегка подергивались. Ям наслаждался причиненным ущербом, и его губы снова скривились в сардонической усмешке.

Крикет уже собирался ответить, отреагировать — казалось, он вот-вот закричит, — когда его прервали сладостные звуки оркестра марьячи, который начал играть. Он отреагировал так, как обычно реагирует большинство тех, кто внезапно слышит, как из ниоткуда начинает играть оркестр марьячи: он пришел в замешательство и стоял, моргая, пытаясь понять, откуда доносится музыка.

— Что там за Тартар? — Голова Крикета наклонилась на одну сторону, как у любого озадаченного четвероногого, а его уши навострились.

— Бурро называют это "Espíritu de Venganza^[1]", и я верю, что ты его разозлил, — сказал Ям своему похитителю с самодовольным выражением облегчения на лице, словно слишком много сладкого, сладкого джема, намазанного на тост. — Не трудись бежать, в конце концов ты будешь избит и измотан. Ты уже натворил дел, когда украл жеребят… навредишь одному жеребенко бурро, а в итоге получишь все буррито.

— О чем ты говоришь? — потребовал Крикет, и в его голосе звучала настоящая паника, поскольку музыка марьячи начала усиливаться и набирать громкость. — Как ты можешь знать, что происходит? Что здесь происходит?

Как раз когда Ям собирался ответить, как раз когда он собирался позлорадствовать, зазвучали рожки, и гитары выпустили плаксивый, зловещий рифф. Где-то вверху разбилось стекло — ужасающий, пугающий звук — и одинокая фигура ввалилась через световой люк, спустившись вниз со звездного неба. Стекло рассыпалось, как бриллиантовый дождь, и фигура в маске рухнула на пол среди тысячи сверкающих осколков, которые блестели, как снежинки под суровой зимней луной.

Маска была красочной, даже веселой, и скрывала все лицо существа, но были видны два длинных, похожих на кроличьи, уха. На спине неизвестной фигуры развевалась накидка, трепетавшая на каком-то неосязаемом, непостижимом ветру, который, казалось, двигался в такт музыке, и этот незваный гость, кем бы он ни был, казалось, совершенно не пострадал от падения через окно верхнего светового люка.

— Я — ГУАКАМЕЛЕ, ESPÍRITU DE VENGANZA, И ВСЕ ВЫ, PUTA MADRES^[2], СЕЙЧАС ПОЛУЧИТЕ ПО ЗАДНИЦЕ!

¹↑ Дух мщения исп.

²↑ Ебучие суки исп.

Глава 11

Не каждый день лучадор случайно спускался через люк и объявлял, что сейчас будет эпическое избиение задниц, сопровождаемое музыкой марьячи. Не в силах отреагировать, головорезы, бандиты (даже несколько десперадос, заблудших бурро) и громилы, все они стояли и моргали, недоумевая, как и почему среди них появился лучадор. Первыми отреагировали отчаянные: быстро развернувшись на месте, они бросились к выходу, прекрасно понимая, что сейчас произойдет.

Плащ Гуакамели закрутился вокруг нее — да, это точно была она, поскольку голос у нее был явно женский, — а затем с непонятным хлопком она исчезла из виду. Она просто исчезла, а толпа начала роптать. Секунду спустя она появилась снова, взорвавшись конфетти, серпантином и крошечными конфетами, завернутыми в красочную, веселую вощеную бумагу. В непринужденной позе, стоя на задних ногах, она застала врасплох ближайшего противника и нанесла ему страшный, восхитительный круговой удар, от которого ее плащ взметнулся, пока она кружилась.

А потом она снова исчезла, оставив после себя конфетти, серпантин, конфеты и сломанную челюсть.

Она снова появилась в поле зрения с еще большим количеством конфетти, серпантина и конфет, ее накидка развевалась на невидимом, непостижимом ветру. На накидке был изображен кактус и украшенный красивый череп бурро, глаза которого были похожи на два живых светящихся уголька. Это было не просто изображение: его глаза двигались, пламя мерцало, а череп, сделанный из лоскутков, казалось, смеялся.

Гуакамели атаковала, бросившись на группу растерянных земных пони и одного пегаса. Взмахивая крыльями, пегас пытался получить преимущество в высоте, но Гуакамели это не устраивало. Грациозно подпрыгнув, она схватила пегаса за задние ноги, ухватив его за ляжки, и, приземлившись на землю, с размаху бросила его на его товарищей. Один земной пони увернулся и с испуганным криком откатился в сторону, но пони рядом с ним не повезло, и кричащий, паникующий пегас столкнулся с земным пони с потрясающим мясистым шлепком. Но Гуакамели еще не закончила, и даже когда земной пони рухнул на бетонный пол с гротескной травмой головы, она приготовила свое импровизированное оружие из пегаса для нового удара.

Сделав взмах на триста шестьдесят градусов, Гуакамели отправила пони кувыркаться вокруг себя, а затем отшвырнула пегаса в окровавленную кучу тел, которые теперь были навалены вокруг нее. Она перепрыгнула через них и двинулась в бой с группой пони, идущих ей наперерез. Бегая на двух задних копытах, она двигалась с грацией балерины, ловко, быстро и уверенно.

Пробегая мимо верстака, она схватила передними копытами длинный красный ящик с инструментами, а затем со всей силы замахнулась им, обрушиваясь на потенциальных нападавших. Ящик с инструментами выскользнул из ее копыт и полетел как ярко-красная ракета, которая лязгала, громыхала и звенела, взмывая в воздух так, как может только длинный прямоугольный ящик, наполненный инструментами.

Она ударила в лицо приближающемуся земному пони, раздробив зубы при ударе. Разразилась какофония: крики, звон металла о кости, панические крики и сладкие, сладостные звуки музыки марьячи — все это составляло ужасный саундтрек к битве. В тот самый момент, когда земные пони уже собирались схватиться с ней, она исчезла, растворившись в воздухе, когда ее плащ словно проглотил ее.

Гуакамели снова появилась, но просуществовала достаточно долго, чтобы заключить земного пони в крепкие объятия, почти проглотив его в своем разноцветном плаще, а затем исчезла вместе с земным пони, крепко держа его в своих объятиях. Через мгновение ее снова можно было увидеть высоко на стропилах; она оттолкнула земного пони от себя и, когда он плюхнулся на бетон внизу, снова исчезла, оставив его на произвол судьбы.

— Бей его стулом! — кричал жеребенок, запертый в импровизированной клетке из цепной ограды, когда Гуакамели надвигалась на своих похитителей. Жеребенок, казалось, жаждал насилия, и, как и у его собратьев, его рот был полон конфет, которыми теперь был усеян пол. — Стул! Бей его стулом!

Фигура в маске подняла стальной стул, и земной пони, которого она преследовала, покачал головой из стороны в сторону, молчаливо прося Гуакамели опустить стул, чтобы они могли обсудить это рационально,как одно копытное четвероногое с другим. Было очевидно, что у него нет никакого желания устраивать с лукадором поединок в клетке. Подняв стул высоко над головой, Гуакамели сделала выпад вперед и обрушила его вниз со страшной силой. Земной пони увернулся на волосок от удара и начал хныкать, умоляя о пощаде, пока отступал.

Пощады не было, и на этот раз, когда Гуакамели взмахнула стулом, она попала в правую переднюю ногу земного пони, которая от удара неестественно изогнулась. Стул тоже получил значительные повреждения, и две его ножки тоже согнулись. Она отшвырнула стул, он заскрипел и загрохотал по бетонному полу, а затем она наклонилась, чтобы поднять лежащего земного пони со сломанной ногой.

Сделав аккуратное сальто, она прижала его к себе, нанеся огромный вред его паху и голове, когда она опустила его на неподатливый пол с потрясающим мокрым шлепком. Подкопытный свернулся калачиком, зажав пах, а огромная шишка, растущая из его головы, сделала его похожим на изуродованного единорога.

Полдюжины пони двинулись вперед, решив расправиться с таинственным лучадором в маске, который все крушил. Жеребята ликовали, пребывая в приподнятом настроении, каким-то неведомым образом восстановленном и наполненном надеждой. Фантики от конфет разлетались, как осенние листья, а Гуакамели сделала копытом жест "подходи".

Один земной пони встал на задние ноги и пошел вперед с ломом, зажатым в передней. Другой сделал то же самое, но был вооружен деревянной доской. Единорог левитировала телекинезом железную трубу. Жеребята освистали их, а Гуакамели стояла в ожидании, ее плащ развевался вокруг нее гипнотическими вихрями.

Тот, у кого был лом, сделал первый шаг, и Гуакамели уклонилась от неуклюжей атаки. Труба единорога задела пеструю накидку, когда он замахнулся, но накидка выхватила железную трубу. Когда пони, вооруженный деревянной доской, замахнулся, накидка Гвакамели парировала удар железной трубой, а затем сама Гвакамели ударила жеребца с большой доской прямо в горло твердым концом копыта.

Когда он зашатался, она воспользовалась шоком и удивлением пони, державшего лом, и нанесла сокрушительный удар отбойным молотком прямо по его ногам. С пронзительным криком пони, державший лом, рухнул на землю, поджав задние ноги, а его глаза закатились обратно в череп, и все это в такт духовым звукам невидимого оркестра марьячи.

Остальные три пони, видя, как идут дела у их товарищей, решили разделиться, оставив позади кобылу-единорога, которая теперь была безоружна. Через полсекунды ее ударили ее же железной трубой, которая оставила страшную рану над бровью, и она была брошена в кучу своих корчащихся, сжимающих горло, прикрывающих яички собратьев.

— Прямо по яйцам! — крикнула кобылка, и Гуакамели молча кивнула ей, а затем бросилась догонять убегающих подкопытных.

Как раз когда ситуация уже не могла стать более хаотичной, она стала таковой. Через разбитый световой люк в склад ворвалось еще больше пони и открыли огромные двери в одном конце склада. Одетые в черные куртки и солнцезащитные очки, они десятками вваливались в здание, многие из них двигались с такой плавной грацией, которую можно создать, только скрестив ниндзя с Вондерболтами и обучив потомство танцам у Сапфир Шорс.

— ЗДЕСЬ С.Л.Р.М.Э.!^[1] ЭТО ПРОВАЛ! НИПОНИ НЕ ДВИГАЮТСЯ!

Конечно, подкопытные двигались, на них напал сверхъестественный лучадор, который телепортировался по воле судьбы, дробя их черепа, позвоночники и яйца, в то время как она мелькала туда-сюда, и теперь агенты С.Л.Р.М.Э. наводняли здание. Был только один исход, неизбежный, неотвратимый исход этого события: драка пошла полным ходом.

Громадные громилы в черных костюмах вгрызались в подкопытные, головорезов и бандитов в прекрасном порыве хаоса. Обменивались ударами и пинками. С них срывали солнечные очки. Подкопытные были наказаны за сбитые очки. Жеребята, рты которых были набиты необычными конфетами, брошенными таинственным лучадором, радовались за своих спасителей и насмехались над своими похитителями, пока продолжалась "Королевская битва".

Затем прибыли надзиратели, трое, и тоже спустились внутрь через разрушенный люк. Одетые в броню, а не в костюмы, они явно прибыли, чтобы попинать участников и пожевать косточки… но косточек у них не было. Медленно движущиеся танки, они не спешили, ввязываясь в драку и делать то, что делают Надзиратели… то есть, восстанавливая порядок, как того требовали правила.

С помощью гипнотических команд надзиратели овладевали умами подкопытных и обращали их против своих собратьев — головорезов и бандитов. Агенты С.Л.Р.М.Э. окружили здание, и им некуда было бежать, негде было спрятаться. Были только боль и ярость, а также множество жутких травм всех конечностей.

Крикет казался довольно спокойным для пони, находящегося на грани потери всего, включая свою свободу, и Ям не мог понять, почему Крикет никак не реагирует. Теперь все вокруг было в хаосе, крики эхом разносились по складу, а музыка марьячи каким-то образом слышалась над ликованием и звуками насилия.

— Если моя жизнь не может служить более важной цели, то, возможно, моя смерть выполнит то, что не смогла сделать моя жизнь, — сказал Крикет совершенно спокойным голосом. Повернувшись, он встретился взглядом с Ямом, его глаза все еще пылали надеждой, но лицо было лишено выражения. — Чего бы это ни стоило, вы мне понравились, мистер Спейд. Я восхищался вашим упорством и стремлением. Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах, мистер Спейд, я бы хотел подружиться с вами. В дружбе есть весомое равенство.

— Крикет, что ты делаешь? — спросил Ям, паникуя и борясь со своими узами. С замиранием сердца он смотрел, как Крикет поднял стальной столб ограды из соседней кучи и удерживал его телекинезом. Все импровизированные камеры в этом месте были построены из цепной ограды и стальных столбов, и Яма охватило жуткое опасение. — Крикет, перестань, это не обязательно должно произойти именно так, что ты делаешь?

— Я буду выглядеть так, будто меня зверски убили те, кто нас угнетает, мистер Спейд. Моя смерть будет служить цели. Я — спичка, зажегшая свечу. Я — колокол, который не может не зазвонить. Те, кто предан этому делу, будут вдохновлены…

— НЕТ! — рявкнул Ям, когда стальной столб ограды двинулся с внезапным, стремительным ускорением, но было слишком поздно. Полый трубчатый столб угодил Крикету прямо в глаз и пронзил его голову с мокрым звуком удара. Окровавленный конец стальной трубы торчал из его гривы, и пока его тело рухнуло на пол, камера наполнилась криками всех, кто стал свидетелем последнего, ужасного поступка Крикета.

— Нет, — повторил Ям, хотя было уже слишком поздно. Он извивался и бил ногами по веревкам, но это было бесполезно.

Крикет был уже мертв, и его кровь стекала в растекающуюся лужу, которая увеличивалась с каждой секундой, окрашивая бетон в алый цвет. Ям навострил уши, услышав вокруг себя плач и крики жеребят, несомненно, травмированных последним ужасным поступком Крикета. Ошеломленный увиденным, Ям не мог понять, был ли Крикет храбрым пони, который встретил свой конец, или же подлым трусом, который просто уклонился от последствий.

— Эй, — сказал Ям, как он надеялся, дружелюбным, но властным голосом, — кто-нибудь из вас, дети, может развязать меня? Освободите меня от этих веревок, ладно? Помогите мне, чтобы я мог помочь вам, хорошо?

К ним подошла сопящая кобылка-единорог, из ее носа капали блестящие, свисающие ленты соплей, а глаза были стеклянными от слез. Однако она выглядела храброй и решительной, и Ям почувствовал, что его развязывают. Грубая веревка немного царапала его, но он почти не замечал этого. Рядом вспыхнул пожар, и дым стал распространяться по округе. Немного запаниковав, он зашевелился и пожелал, чтобы кобылка поторопилась с веревками.

Огонь начал пожирать почти готовый дирижабль и штабеля ящиков вокруг него, его голодное пламя набрасывалось на все, что было сделано из дерева. Некоторые жеребята начали пугаться и кричать. Огненные цветы разрастались слишком быстро, чтобы Яму было спокойно, и он сделал несколько бесполезных пинков ногами, которые все еще были связаны. Дышать становилось все труднее, глаза жгло от удушливого дыма.

Это точно становилось скверной ситуацией.

Одинокая фигура пробиралась сквозь пламя, казалось, невосприимчивая к дикому жару. Огромный, громоздкий, со свирепым обликом, огромный, чудовищной формы, полностью закованный в броню Надзиратель подошел к ограде из звеньев цепи, которая образовывала клетку, где был пленен Ям вместе с кучкой маленьких, беспомощных жеребят.

— Как я рад тебя видеть! — крикнул Ям, его сердце подскочило к горлу.

— Я надзиратель Оули, и мне нужно, чтобы вы все сохраняли спокойствие. Это спасение…

¹↑ Секретная лига разведки монстров Эквестрии

Глава 12

— Меня беспокоит то, что я не смог распознать предательство в голове офицера Крикета, — сказала надзиратель Оули Яму, который теперь был свободен от своих веревок и находился в безопасности. — Это растущая проблема, а мы, надзиратели, становимся все более слепыми.

— А теперь вы можете ясно видеть его разум, потому что часть его — это лужа на полу, — ответил Ям и не удержался от сарказма. — Ну, может быть, я думаю, это зависит от того, сколько от него осталось после пожара.

— Ямми!

Услышав, как его имя выкрикнул самый приятный голос, который он знал, Ям повернулся, чтобы посмотреть на Азур, которая приближалась в бешеной спешке:

— Привет, детка, как я рада тебя видеть. Как ты сюда попала?

— Я нашла это место, когда разговаривала со своими собратьями-бурро…

— Если твои товарищи знали об этом месте, почему об этом не сообщили в полицию? — потребовала надзиратель Оули, вмешавшись в радостное воссоединение Яма и Азуры.

— Мы сообщили! — Глаза Азуры сузились, и она продвинулась вперед, пока не оказалась нос к носу с надзирателем Оули. — Мы, бурро, пошли в полицию, но никому не было до этого дела. Мы обратились в газеты, чтобы дать знать прессе… и знаете что… никого это не волновало. Многие рабочие знали об этом месте. Некоторые из них даже брались за работу, перевозя сюда припасы и товары.

Неподвижная, как статуя, надзиратель Оули ничего не сказала.

— С этим придется разбираться, — сказал надзиратель Дрэд Дроп, подходя к нему. — Они собираются открыть хранилище. Пойдемте, все вы. Есть кое-что, что вы должны увидеть. Ям, мы нашли твоего пропавшего пони.

Ям не мог не заметить, что агенты С.Л.Р.М.Э. выглядели весьма расстроенными тем, что им не удалось поймать сверхъестественную угрозу, мистического лучадора, известного как Гуакамели. Как только она появилась, как только справедливость восторжествовала, как только месть свершилась, как только те, кто причинил вред и страдания бедным невинным бурро, были наказаны, розданы конфеты, разбиты кости, помяты лица, сверхъестественная сила просто растворилась в воздухе.

Это было не первое появление Гуакамели, и не последнее. Некоторые духи мести или возмездия были гораздо более жестокими, чем другие, и Ям знал, что истории будут рассказывать те, кто пережил встречу с ним этой ночью. Он слышал, как разные агенты говорили о том, что необходимо уничтожить опасного мстителя, и его бесило, что они сосредоточились на Гуакамели, в то время как вокруг них были доказательства гораздо более серьезного преступления.

— Хранилище довольно интересно, и оно было укреплено, — доложил один из агентов, стройная кобыла-единорог в черном костюме и тяжелых черных очках. — На нем также применено много магии, мы потратим несколько дней, чтобы выяснить все, что было сделано, но открыть его было несложно, как только у нас появился ключ. Я думаю, вы будете очень удивлены, увидев, что там внутри.

— О, и будьте осторожны, лампы для выращивания довольно вредны для глаз, — предупредил другой агент.

— Лампы для выращивания? — Сбитый с толку, Ям покачал головой. — Какая-то операция по выращиванию в помещении? Как в этом замешана мисс Хани Дью?

— Увидишь…

Это действительно было хранилище. Эта часть была укреплена бетоном, кирпичом и сталью. С одной стороны было окно — смотровой портал, с другой — открытая тяжелая стальная дверь. Внутри горел яркий свет, который действительно ослеплял глаза, заполняя пространство пронзительной голубой дымкой. С того места, где находился Ям, пол хранилища выглядел ужасно похожим на грязь, и, что самое любопытное, с потолка свисало то, что казалось разбрызгивателями.

И тут он увидел нечто такое, что повергло его в полный ступор. Поначалу его мозг с трудом воспринимал увиденное, но талант искателя подсказал ему, что он только что нашел Хани Дью. Это была пони, которая была не совсем пони, а скорее… растением. У нее была пушистая, почти мшистая шкура, на шее и голове росли всевозможные листья в странной пародии на гриву, а хвост представлял собой массу зеленых усиков. Все вокруг нее было зеленым, очень зеленым, кроме рога, который казался какой-то коричневой веточкой.

Почти не дыша, Ям сумел спросить:

— Мисс Дью?

— Доктор Дью, — ответила пони-растение.

Впервые Ям заметил жеребят, которые тоже присутствовали здесь, и каждый из них тоже оказался пони-растением. Ошеломленный, он стоял с открытым ртом и чувствовал, как его жена прислонилась к его боку. В некоторые вещи, даже увидев их, невозможно было поверить. Несколько раз он пытался заговорить, и каждый раз, при каждой попытке, терпел неудачу.

— Я вижу, что мне придется еще раз все объяснить. — Доктор Дью нетерпеливо хмыкнула, закатила свои странные глаза и начала придвигаться ближе к Яму. — Произошел несчастный случай, и я подверглась значительным изменениям. Это изменило меня. Это изменило мое тело, это изменило мой разум, вся моя физиология подверглась полной трансмогрификации, и я стала такой, какой вы видите меня сейчас. Мне больше не нужна еда, только солнечный свет и вода. Жеребята, которых вы видите… мои похитители жестоко экспериментировали над ними. Некоторые выжили, некоторые умерли. Те, кто выжил, теперь похожи на меня… кем бы я ни была.

— Твоя мать наняла нас, чтобы мы тебя искали… она беспокоилась… — Голос Азур дрожал, и было очевидно, что она потрясена всем увиденным. — Она беспокоилась о тебе и твоем состоянии…

— После моего превращения мой разум значительно изменился. — Пока доктор Дью говорила, к ней подошел жеребенок и прижался к ее ноге. На мгновение она опустила глаза — на ее лице появилось доброе выражение, а затем она начала поочередно смотреть в глаза окружающим ее пони. — Вы должны быть нежны с ними. Они много страдали. У них особые потребности… в основном солнечный свет и вода, много воды. Я прошу вас, не тыкайте и не пихайте их. Если вам нужно экспериментировать, делайте это на мне.

Потянувшись вверх, Ям начал растирать свою шею, а он стоял и смотрел, забыв все, что говорила его мать о том, что нельзя быть грубым:

— Что со всем этим делать?

— Несомненно, скрывать, — ответила надзиратель Хаммерхельм, и ее слова заставили присутствующих агентов С.Л.Р.М.Э. нахмуриться. — Я понимаю необходимость этого. Доктор Хани Дью в ее нынешнем состоянии будет весьма заманчивой целью для многих. Другие могут попытаться забрать ее. И жеребят тоже. Вернуть их родителям будет, мягко говоря, непросто. Все наши действия теперь должны быть направлены на их защиту.

— Это прискорбно, но вполне объяснимо, — сказала доктор Дью, кивнув в знак согласия.

— Как это произошло? — спросил Ям. — Я имею в виду, что спровоцировало это? Говори проще, я не самый умный пони.

— Исследование троллей. — Доктор Дью улыбнулась странной улыбкой и посмотрела Яму прямо в глаза. — Я пыталась выделить фактор быстрого роста и посмотреть, можно ли его внедрить в другие растения. — За тонкими, почти салатоподобными губами у нее были круглые, квадратные деревянные зубы несколько разных форм и размеров.

— Твоя мать… она беспокоится о тебе и любит тебя. — Голос Азур дрогнул, и она сделала несколько шагов ближе к Доктору Дью, чья голова склонилась на одну сторону. — Я не знаю, что сейчас произойдет, но я не думаю, что это будет так просто, как отвезти тебя домой к матери. — В голосе бурро была теплая искренность, и когда жеребенок подошел к ней с нерешительной осторожностью, она отвела взгляд от Доктора Дью, чтобы посмотреть на маленькую растение-кобылку.

— Я была бурро, — сказала Азуре мохнатая кобылка. — Я не знаю, кто я теперь.

— Ты все еще бурро. — Голос Азуры был напряженным, и она опустила голову, чтобы быть на уровне глаз кобылки. Через мгновение она снова посмотрела на Яма, и он увидел боль в ее глазах.

— Я не знаю, кто из вас, агентов, главный, но я хочу, чтобы эти жеребята и эта кобыла были вместе. — Надзиратель Хаммерхельм смотрела на собравшихся агентов из-под открытого козырька своего шлема. — В этом вопросе я выступаю от имени Ночной Леди. Я ясно выразилась?

В ответ раздалось множество ворчаний и кивков, и, похоже, никто не был настроен оспаривать авторитет надзирателя Хаммерхельм. По какой-то причине Ям почувствовал себя немного лучше, но сложность и неизвестность ситуации все равно давили на него, как окурок под копытом.

Доктор Хани Дью жестом призвала жеребят, находящихся под ее опекой, подойти к ней поближе:

— Завтра мы будем стоять под солнцем, малыши… настоящим солнцем. Все кончено… все кончено…

Нахмурившись и опустив уши, Ям понял, что это неправда… все еще далеко не закончилось.

Забегаловка была заурядным, ничем не примечательным местом, но кондиционер работал. Пол и стены покрывала красно-белая клетчатая плитка. На столах были блестящие хромированные акценты с красными или белыми столешницами из керамики. Ям и его спутники сидели не за столиком, а за барной стойкой на немного потертых хромированных табуретах с мягкими виниловыми подушками.

Два надзирателя без доспехов сидели рядом друг с другом, выглядя усталыми и немного расстроенными. Ям сгорбился над своей чашкой кофе, а его огромная тарелка с завтраком остывала перед ним. Рядом с ним Азур поглощала свою еду, но сердце у нее было не на месте, и ей не хватало того азарта, которым она обычно обладала. Ям прекрасно знал, что она чувствует, а также знал, что ей не станет легче, пока она несколько раз не прижмет его к матрасу.

— Азур… — Надзиратель Оули повернула голову, и послышался скрип напряженных шейных сухожилий. — Может, ты и одурачила агентов С.Л.Р.М.Э., но я-то знаю.

— И что ты собираешься с этим делать? — спросил Ям, повернувшись, чтобы бросить косой взгляд на надзирателя Оули. Когда он увидел свою жену, ей, похоже, было все равно, и ее уши почти обвисли к еде.

— Я пока не знаю. Согласно правилам, я должен схватить вас, взять под стражу и доставить в тюрьму. — Все лицо надзирателя Оули осунулось от усталости, и она испустила дымный вздох. — Надзирателя Хаммерхельма, вероятно, отстранят от работы. Она нарушила правила, и Ям пострадал. Я почти уверена, что она будет изгнана. Возможно, она потеряет свой титул.

— Возможно, и меня тоже, — тихим, шипящим шепотом сказал Надзиратель Дрэд Дроп. — Это действительно отстой. Недостаточно надзирателей. Нас просто не хватает, и наше число продолжает сокращаться. Пони вроде Крикета… мы не можем их видеть… мы должны были увидеть его предательство, но не увидели. Мы проигрываем, и мне это не нравится.

Азур подняла голову, и к ее губам прилипли кусочки картофельных оладий:

— Не я выбрала маску, а маска выбрала меня. Я даже не знаю почему… это просто случилось в один прекрасный день. Было ограбление, переросшее в убийство, и я была так зла из-за этого, а никому не было дела, и полиция не хотела ничего делать… и мой гнев… он просто… он просто съедал меня изнутри. Я, конечно, знала историю с маской. Большинство бурро знают. Мы растем, слушая истории о том, почему мы должны быть хорошими маленькими бурро, а не отчаянными. Мы все слышим истории, я думаю, но мало кто в них верит. Я помню, я не верила. Я думала, что это ложь, как и все остальное, что мне говорили о справедливости, и честности, и обо всем остальном. Я думала, что это большая дымящаяся куча дерьма от бурро.

— Так ты Гуакамели или нет? — спросил надзиратель Дрэд Дроп.

— Маска — это Гуакамели… Я — Азур Серапе. Иногда она просто появляется и заимствует мое тело. — С покорно опущенными ушами она умоляюще посмотрела на обоих надзирателей. — Не отнимайте меня у Ямми… Он — все, что у меня есть. Он — та справедливость, которую я надеюсь увидеть в мире.

— Я не думаю, что существует положение о мистических мстителях. — Надзиратель Оули повернулась, чтобы посмотреть на надзирателя Дред Дропа, и оба надзирателя некоторое время смотрели друг на друга. — Она тоже жертва Гуакамели. Здесь нет никакого преступления… Что нам делать, надзиратель Дрэд Дроп?

Надзиратель Дрэд Дроп пожал плечами, ничего не сказал и принялся есть свою дымящуюся тарелку каши на завтрак.

— Полагаю, тебе нечего сказать, потому что тебя, вероятно, собираются выгнать. — Вздохнув, надзиратель Оули подняла свою чашку с кофе, а затем уставилась на свою еду со свирепым, оскаленным клыками взглядом. — Я так все сейчас ненавижу! Ненавижу, что мы проигрываем! Ненавижу, что такой хорошая бурро, как ты, может быть наказана за то, что делает то, что, по идее, правильно! Я ненавижу, что эти глупые отколовшиеся от эквалистов группы набирают силу и новых членов! Я ненавижу, что Хани Дью и эти жеребята окажутся под наблюдением! Я просто ненавижу все!

— Сейчас все как-то хреново, не так ли? — Сгорбившись над своим кофе, Ям уставился в его черные, мутные глубины. В животе урчало и бурчало, Ям думал о том, чтобы съесть свою еду, пока она еще горячая, но еда — это оптимизм, надежда на то, что мы доживем до следующего дня, а он сейчас был не в настроении для оптимизма.

— Знаешь, если бы для нас, бурро, существовала справедливость, маска, наверное, просто исчезла бы…

Глава 13

Примерно неделю спустя, в городе Кантерлот…

Погрязнув в глубинах своей депрессии, Ям Спейд потерял вкус к крепкому алкоголю, но нашел новый вкус к кофе. В квартире было чище, чем когда-либо за долгое-долгое время — он и Азура не слишком часто выходили из нее после возвращения, и свободного времени для уборки было предостаточно. Арендная плата была внесена вперед на полгода, это сделал анонимный благотворитель. Их счет в Чак Вэгон тоже был оплачен, и тоже каким-то анонимным благотворителем. Ям не знал наверняка, кто это сделал, но у него было несколько догадок.

— Весь Лас-Пегасус приходит в упадок, Ямми, — сказала Азура, читая свою газету, расстеленную на удивительно чистом полу. — Вся полиция отстранена от работы в ожидании дальнейшего расследования, что бы это ни значило.

На мгновение сардонический ответ закрался в горло Ямми, ему захотелось сделать остроумное заявление о том, кто защищает город, но прежде чем слова были произнесены, они стали горькими во рту, когда он понял, что очень мало было сделано для защиты города до того, как все это произошло. Он был слишком подавлен, чтобы шутить или быть смешным. Сарказм теперь казался ему требующим огромных усилий.

— Столкнувшись с коррупцией в полиции, мэр подал в отставку, оставив город без руководства. — Азур постучала копытом по бумаге, ее тонкие брови слегка нахмурились в сосредоточенности. — Здесь говорится, что господин Маринер оказывает финансовую поддержку очень популярному кандидату, которого очень любят как пони, так и бурро Лас-Пегасуса. Скоро состоится экстренное голосование.

— Это ничего не даст, — пробормотал Ям, и его губы почти онемели, когда они прижались друг к другу. — Ничего не изменится. — Депрессия стала похожа на болезнь: она перешла в разряд психических состояний и теперь становилась физической. Его кости болели, суставы были жесткими, даже скрипучими, и он постоянно чувствовал усталость, даже если постоянно пил кофе.

Сквозь тонкое окно в подвальную квартиру проникал свет фонаря. Это был драгоценный свет, который длился недолго, потому что ему приходилось светить через крышу соседнего здания, спускаться в переулок и проникать через крошечную щель окна. Эти идеальные условия длились так долго каждый день, оставляя квартиру довольно темной и унылой.

Однако это позволяло снизить арендную плату. В жизни, состоящей из компромиссов, жертвуя комфортом ради цены, жизнь в темноте позволяла не считать пресловутую кантерлотскую квартплату поистине запредельной. Не то чтобы Ям хотел видеть свет прямо сейчас, темнота его вполне устраивала. Он не хотел ни уходить из дома, ни искать работу, ни браться за новые дела, нет, он просто хотел дуться.

— Ямми, ты как-то тяжело все это воспринимаешь.

— Ты думаешь? — пробормотал Ям, не в силах собраться с силами для хорошего язвительного ответа. — Мы даже не смогли связаться с мисс Бейберри. Охранная опека. Мы так и не увидели, как мать воссоединилась со своей дочерью. Никакого завершения, Азура… никакого завершения, никакого удовлетворения от хорошо выполненной работы. Просто одно большое массовое сокрытие! Единственное, что удержало нас с тобой от того, чтобы агенты С.Л.Р.М.Э. и их дурацкие устройства не промыли нам мозги, это тот факт, что Надзиратели потребовали сохранить содержимое наших мозгов для дальнейшего стратегического использования. Мы почти не помним, как раскрыли это дело, детка.

На это Азур ответила:

— Заклинания отражения… — а затем она вздрогнула достаточно сильно, чтобы ее уши заложило.

— Раньше я верил в хорошее в этой стране, — сказал Ям, вздохнув, вместо того чтобы выплюнуть свои слова, потому что он был слишком подавлен, чтобы злиться. — Конечно, у страны были проблемы, но это было место, куда приезжали иммигранты, чтобы найти лучшую жизнь. Мы были ярким, сияющим примером для всего мира. А потом все это случилось, и я… и я… Азур, я…

Его прервал тяжелый, гулкий стук в дверь. Ям облизал губы, посмотрел на дверь, несколько секунд колебался, пока его уши то поднимались, то опускались, а потом решил проигнорировать стук. Он опустился на свой потрепанный, засаленный стул, и у него просто не было сил открыть дверь и встретиться лицом к лицу с тем, кто был по ту сторону. Работа его не интересовала, совсем не интересовала, он хотел лишь попытаться разобраться в ситуации — если в данный момент вообще можно было разобраться.

Азур поднялась с места, где сидела на полу, читая газету. Она направилась к двери, глухо стуча копытами по полу, и слегка тряхнула нечесаной гривой в слабой попытке придать ей более презентабельный вид. Как раз когда она подошла к двери, раздался еще один тяжелый, гулкий стук, от которого дверь заскрипела в своей старой пыльной раме.

Открыв дверь, она увидела знакомое лицо.

— Надзиратель Хаммерхельм…

— Больше не Надзиратель. — На мгновение суровое лицо выглядело печальным. — Теперь просто Хаммерхельм. Я взяла всю вину на себя, чтобы защитить Надзирателя Дрэд Дропа, который сейчас находится на дисциплинарном испытательном сроке, но у него есть хороший шанс спасти свою карьеру.

— Мне жаль. — Длинные уши Азур потеряли всю жесткость и упали.

— А мне нет, — сказала Хаммерхельм, протискиваясь внутрь, не дожидаясь настоящего приглашения. — Все это в конце концов сработало на пользу, и результаты были налицо. Привет, Ям, ты выглядишь ужасно.

Уголок его рта дернулся, Ям фыркнул и откинул голову назад:

— Спасибо.

— Теперь, когда я полностью свободна от правил, я чувствую, что должна предупредить тебя, Ям… у них сейчас идет серьезная внутренняя проверка в отношении тебя и твоей роли в этом деле. Я не знаю, что произойдет. Ты раскрыл одно из крупнейших преступных сокрытий в истории Эквестрии, и все пони ищут виновного. Похоже, что некоторые пони хотят найти способ обвинить тебя.

— Я не удивлен, — ответил Ям, когда большая кобыла с крыльями летучей мыши подошла к его креслу. — Разоблачитель всегда получает по заслугам, верно? Так ты зашла, чтобы сказать мне, что у меня на заднице красуется огромная чертова мишень, так?

— Ну, это, и я хотела проведать друга. — Хаммерхельм встала рядом с креслом и посмотрела вниз на Яма с полуулыбкой на лице. — Ты действительно выглядишь как дерьмо, Ям. Когда ты в последний раз принимал душ? Или выходил на улицу?

— Водонагреватель сломался, а я не какой-нибудь модный единорог, который может нагревать воду. А что касается выхода на улицу, зачем беспокоиться? Я не вижу в этом смысла.

— Ям Спейд… это на тебя не похоже. Ты служил в Иностранном легионе Фэнси. Ты награжденный солдат. Ты герой войны. Ты спас целую деревню от наступающей армии, не сделав ни единого выстрела. Ни одна жизнь не была потеряна. Тебе дали все возможные медали…

— Я продал эти медали, — пробормотал Ям, прерываясь, и уставился в пол. — Есть одна леди, которую я люблю… она настоящая великая дама, эта леди. Недавно я увидел, что ее внутренности прогнили, а вся ее красота — лишь дешевый макияж и уловки. Теперь мое сердце разбито.

Отойдя от двери, Азур ничего не сказала, подойдя к креслу Яма.

— Так ты просто сдаешься? — спросила Хаммерхельм прокуренным шепотом.

— Да, практически. — Подняв голову, Ям посмотрел большой крылатой кобыле прямо в глаза, глядя на нее сквозь огромные солнцезащитные очки. — Я заплатил за аренду на несколько месяцев, и решил, что у меня есть время подумать. Возможно, я просто перееду. Я еще не знаю. Я даже не знаю, куда бы я уехал. Я просто не хочу быть здесь. Мне больно быть здесь… Я продолжаю видеть эту даму, которую я любил, которую я обожал, и мое сердце болит. Я устал смотреть на нее. Пора уезжать из города.

— Ямми… — Азур шагнула ближе к его креслу, на ее лице отразился шок, а уши поднялись в семафоре удивления.

— Я понимаю. — Хаммерхельм склонила голову. — Я оставлю тебя наедине с твоими мыслями, Ям. Надеюсь, ради твоего блага, что ты найдешь свой путь. Может быть, твой талант укажет тебе верное направление.

На это Ям нахмурился, насупился, фыркнул, но ничего другого не ответил.

— Я поселюсь здесь, в Кантерлоте, — сказала Хаммерхельм Яму и Азур. — Не все потеряно. Я буду обучать новых надзирателей. Я смогу наставлять их, чтобы они учились на моих ошибках и не повторяли их. Мне были даны инструкции тщательно изучить правила и важность соблюдения этих правил, чтобы невинные не пострадали и не оказались в ситуации, в которой они могут пострадать.

— Они наказывают тебя…

— Конечно наказывают, Азур. — Хаммерхельм посмотрела на прервавшую ее кобылу и улыбнулась. — Не волнуйся обо мне слишком сильно. Я большая кобыла и могу выдержать. Я обратилась с мольбой. Я заключила сделку, чтобы спасти надзирателя Дрэд Дропа. Теперь меня ткнут носом в мою ошибку, как будто я была плохой собакой. Моей неудачей будут пользоваться, чтобы вдохновить других. Такова жизнь, я полагаю.

— Ты… ты знаешь что-нибудь о Хани Дью и ее матери? — спросила Азур.

Большая ночная кобыла-пегас вздохнула, немного пошаталась и опустила свои очки с помощью крыла так, чтобы смотреть на Азур поверх них:

— Они вполне счастливы вместе. Охранная опека хорошо к ним относится. Они будут спрятаны в безопасном месте до тех пор, пока Корона не решит, что делать с Доктором Дью и ее… любопытным состоянием.

— А что насчет других жеребят, которых изменили? Что с ними? Их родители?

Вздохнув еще раз, Хаммерхельм не смогла смотреть Яму в глаза, чтобы ответить ему:

— Эти жеребята до сих пор официально числятся пропавшими без вести…

— Сукины дети! — выругался Ям и начал подниматься со стула.

Хаммерхельм толкнула его крылом и на этот раз посмотрела ему в глаза:

— Ресурсы и так ограничены. Мы можем сделать лишь очень многое. Это ужасно, это трагично и печально, но такова реальная жизнь. Мы обязаны защитить этих жеребят, и мы это делаем. Жертвы должны быть принесены…

— О, прекрати! — крикнул Ям, ерзая на своем стуле. Когда он снова попытался встать, его толкнули обратно. Разочарованный, он бросил вызывающий, угрюмый взгляд на большую кобылу, смотревшую на него сверху вниз.

— Я знаю, что ты не пойдешь и не предашь мое доверие, Ям. Я знаю, что ты не скажешь об этом ни слова. Не после того, как я спасла тебя от агентов и их планов на твой счет. Мне пришлось надавить, Ям, и я говорю тебе это только потому, что чувствую, что ты должен знать правду после всего, что ты сделал.

Нахмурившись, Ям зажмурил глаза, поерзал на стуле и после нескольких минут борьбы сказал:

— Спасибо, я думаю.

— Ям… должен ли ты остаться… — Хаммерхельм полностью стянула солнцезащитные очки, обнажив свои загадочные драконьи глаза. — Если ты решишь остаться и продолжать сражаться, а я думаю, что так и будет… ты хороший солдат, Ям… Я хочу, чтобы ты знал, что можешь прийти ко мне, если тебе понадобится небольшая помощь. Если тебе нужно немного, как бы это сказать, проницательности? Мне надоело быть задушенной правилами, Ям. Думаю, я завязала с правилами на некоторое время. Я хочу, чтобы ты преуспел, и если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, она в твоем распоряжении.

— Спасибо, куколка. — Открыв глаза, Ям посмотрел вверх и обнаружил, что морда Хаммерхельм находится в сантиметре от его собственной.

— Мятная конфета не убьет тебя, Ям.

И с этим Хаммерхельм ушла, повернулась и пошла прочь, оставив Яма и Азуру смотреть друг на друга.

Глава 14

Несколько недель спустя в городе Кантерлот…

— Ямми…

Ответ требовал слишком много усилий.

— Ямми, я начинаю волноваться.

Игнорировать жену было трудно, потому что у нее были способы и средства. Азур могла стать настоящим отвлекающим фактором, если хотела, и были части его тела, которые предадут его, если она поманит их нужным образом. Она была хороша в этом, и Ям немного обижался на нее за то, что она использовала свои сексуальные хитрости против него. Против сексуальных кобыл-бурро просто нет защиты.

— Ямми, это неестественно. Пони должны жить по своей метке. Я даже не могу притворяться, что понимаю, в основном потому, что у меня ее нет, но это не может быть хорошо для тебя. Ты был рожден, чтобы быть детективом. Ты родился, чтобы творить добро. Это… это сидение без дела должно закончиться.

Вздохнув, Ям не захотел снова заводить этот разговор.

— Мы снова на мели, Ямми. Конечно, за квартиру мы заплатили, но у нас нет еды. Счет за свет не оплачен, и у нас есть пеня за просрочку. Совсем скоро мы будем сидеть в темноте и страдать фигней, а это хоть и весело, но быстро надоедает. Я хочу пойти и поискать работу, но мне не хочется оставлять тебя одного в таком состоянии. Хуже я тебя еще не видела, Ямми.

Ям начал что-то говорить, но был прерван Азур.

— Я понимаю это, правда. Каждый день я говорю себе, что у тебя разбито сердце, и ты переживаешь расставание. Поэтому я не сержусь. Я знаю, как ты относишься к этой стране, потому что я чувствую то же самое. Мне тоже было нелегко, но пришло время тебе выкарабкаться из этого. Не заставляй меня быть суровой сволочью.

Уши опустились, Ям устроился в своем кресле и задумался над ультиматумом Азур.

— Не заставляй меня посылать телеграмму моей маме, Ямми. Она придет сюда и разберется с тобой.

Поморщившись, Ям отпрянул, понимая, что это не пустая угроза. Его желудок забурчал, и он не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Последние несколько дней он питался черным кофе и удивлялся, что запасы кофе не иссякают. Звук стука копыт Азур по полу предупредил его о том, что она готова действовать прямо сейчас, а это означало, что телеграмма может быть отправлена до захода солнца, что, в свою очередь, означало, что дни его существования сочтены.

— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, чтобы найти дело…

— Отлично, потому что она будет здесь в полдень!

— Что? — Ям слегка приподнял бровь, затем еще немного, и, медленно повернув голову, посмотрел на часы на стене. До полудня оставались считанные минуты, и от вида часов у Яма заныло в животе. В задней части горла он почувствовал вкус желчи и кофе, действительно неприятный вкус. Вскинув бровь и скривив губы в усмешке, он снова повернулся к Азур и попытался выместить на ней свое раздражение.

После нескольких попыток он сдался. Она стояла в пустой кухне, выглядя тоскливой и голодной. Пустота усугублялась тем, что в кухне не было ни одного жеребенка, резвящегося вокруг копыт Азур. Не было слышно радостных семейных криков, а для Яма — земного пони — это было совсем плохое положение дел. На плите не кипели бобы, не варилось тамале, не давились тортильи, не бегали жеребята, выпрашивая угощение.

Почему-то Яму захотелось извиниться. Вот он, тридцатилетний жеребец, и ему нечего предъявить за прожитую жизнь. Не было пущено никаких корней, не было создано никакого ощущения постоянства. Квартира была просто офисом… офисом, где он иногда спал. Но когда он занимался делом, он жил в дороге, в поезде, и все время находился в движении, делая все, что нужно было сделать.

Он был мотивирован только тогда, когда был в отчаянии и находился в тяжелом положении, в противном случае он довольствовался тем, что сидел сложа копыта и смотрел, как мир проходит мимо. Ответственность была тем, от чего он бежал, и одной из многих причин, почему он оказался за границей, просто позволяя жизни происходить с ним, принимая удары по мере их поступления. Время взросления давно прошло мимо него, и теперь Ям оказался в каком-то беспорядочном, беззаботном бездействии.

Когда раздался стук в дверь, у Яма пересохло во рту, но шея стала мокрой от пота, а от неожиданного звука зазвенело в ушах. Он был в ужасном состоянии, понял он, в таком ужасном состоянии, которое может отпугнуть клиента. Было ли это актом самосаботажа? Как долго он так поступал с собой? Насколько в этом была его вина? Конечно, некоторые его проблемы возникли из-за Азур — никто не любит, когда ему наступают на задницу, — но сколько всего он натворил сам? У него были друзья, связи, он пользовался доверием надзирателей… почему он не был успешен или хотя бы стабильно трудоустроен?

Когда Азур двинулась открывать дверь, Ям скривился и заскулил.

Лицо кобылы, вошедшей в дверь, было скрыто широкой фетровой шляпой. На ее шее был повязан легкий шелковый шарф бледно-желтого цвета, а ее седельные сумки были прочными, долговечными и совсем не модными. Они были потрепаны, побиты и покрыты шрамами. Латунные пряжки были в ямах, царапинах и потускнели. Как и сам Ям, эти сумки побывали в бою. Прищурившись, взгляд детектива Яма рассмотрел каждую деталь своего потенциального клиента.

— Азур, как я рада снова тебя видеть, дорогая. Как поживаешь?

Ям смотрел, как незнакомка целует его жену в щеку — хороший знак, и в его груди затеплилась крошечная надежда. Эта кобыла, эта незнакомка, она излучала доброту и хорошее настроение. Как вонючая ароматическая свеча, она наполняла комнату светом и приятным настроением. Он моргнул глазами — глаза все еще были затянуты коркой и засохли от сна и грязи — и глубоко, почти с дрожью, вздохнул.

— Я в порядке, но я беспокоюсь о своем муже, — ответила Азур и, отстранившись от незнакомки, бросила на Яма пристальный взгляд. — Как ты, Вельвет?

— Злюсь, как могу, и больше не собираюсь это терпеть, — ответила незнакомка.

— Ямми, это Твайлайт Вельвет… Твайлайт Вельвет, это мой муж, Ям Спейд. — Азур отстранилась, ее глаза сверкали беспокойством, а длинные уши были прижаты к бокам.

Кобыла, Твайлайт Вельвет, сняла свою фетровую шляпу, размотала шарф с шеи и повесила то и другое на крючок у двери. Повернувшись, она осмотрелась, улыбнулась, а затем с ужасающей медлительностью, которая показалась Яму невыносимой, начала приближаться. Он знал, кто она, — как же иначе, — и был отвратителен сам себе за то, что его увидели в таком состоянии.

— Как я понимаю, ты пони, который умеет находить вещи, мистер Спейд. — Сияющая кобыла уселась на покосившийся диван, давно видавший лучшие времена, и устроилась поудобнее. — Я — Твайлайт Вельвет, и я представляю общество "Присутствие духа", хотя я здесь по своим собственным интересам. Я пришла, чтобы сделать вам предложение.

— Чувствуй себя как дома, почему бы и нет, куколка? — К удивлению Яма, Твайлайт Вельвет откинула голову назад и рассмеялась, от чего он оказался в месте, к которому не был готов. Этот звук вселил в него столь необходимую надежду. Он также заставил его осознать свою боль — рану, которая была такой же глубокой и вдвое шире, чем Жуткое Ущелье. На мгновение Ям не знал, смеяться ему или плакать.

Выглядя довольно кроткой, Азур села рядом с Твайлайт Вельвет и уставилась на своего мужа.

— Мистер Спейд, недавние события в Лас-Пегасусе показали, как плачевно обращаются с жеребятами в этой стране, — сказала Твайлайт Вельвет, размахивая правым передним копытом в нежном ораторском жесте. Я бы хотела что-то с этим сделать, но мне нужна помощь. Мне нужен… мне нужен партнер, мистер Спейд.

— Я слушаю.

Твайлайт Вельвет откинула копыто, потерла его о левую ногу и, казалось, не торопилась, чтобы подобрать слова с большой осторожностью и вниманием. Ям наблюдал за ней, изучая ее лицо, отмечая острый ум в ее глазах. Это была кобыла, воспитавшая принцессу и принца. Она была целеустремленной, способной и наверняка обладала определенной долей хитрости.

— Беспорядок в Лас-Пегасусе усугубился из-за закона, — начала Твайлайт Вельвет, и ее губы плотно сомкнулись над зубами, когда она нахмурилась — суровое выражение по сравнению с ее улыбкой. — Многие из этих жеребят были взяты на поденную работу, а потом так и не вернулись. Существует правовая система, которая эксплуатирует труд жеребят. В нашем прошлом можно было бы утверждать, что такая вещь была необходима, но сейчас, безусловно, это не так. Пришло время перемен, мистер Спейд.

Бровь Яма, пораженная жаждой странствий, взлетела вверх, чтобы исследовать его лоб и обширные джунгли его гривы.

— Служба труда жеребят — это государственная контора, которая больше не нужна, — продолжала Твайлайт Вельвет. — Их абсолютная неспособность позаботиться о своих подопечных в Лас-Пегасусе подчеркивает эту проблему. Времена меняются… на самом деле, общество меняется быстрее, чем законы успевают за ним. Мы живем в эпоху быстрых социальных перемен, и это бурные времена. Бюрократия плохо приспособлена к быстрым изменениям. Я намерена реформировать систему изнутри, там, где, по моему мнению, это принесет наибольшую пользу, но для этого мне нужна помощь.

Уши Азур опустились, и Ям почувствовал, что его сердце делает то же самое.

— Это начиналось как разумная идея. — Твайлайт Вельвет стукнула передними копытами вместе и поцокала языком. — Эквестрия была аграрной. Фермерам нужны были рабочие. Жеребятам нужен был дом. Система была создана в надежде, что фермеры усыновят этих жеребят, предоставив им дом в обмен на труд. Однако все вышло не совсем так. После сбора урожая жеребят возвращали, потому что, как оказалось, фермерам не нужны были лишние рты зимой. Дешевая рабочая сила позволила сохранить низкие, искусственно заниженные цены на продовольствие, и благодаря изобилию дешевой еды население Эквестрии выросло. Некоторые утверждают, что это одна из тех вещей, которые способствовали превращению Эквестрии в великую страну, которой она является сегодня. И кто знает, возможно, они правы.

Бровь Яма вернулась из своего путешествия, и на его лбу появились глубокие борозды.

— Моя цель — разрушить всю систему… Я планирую захватить Службу труда жеребят, и как только это будет сделано, я начну вводить новые законы и политику в качестве главы министерства. Чтобы победить бюрократов, я должна стать одной из них, мистер Спейд, и чтобы сделать это, мне нужна ваша помощь.

— Я не понимаю, миссис Вельвет.

— Я пробовала играть по правилам, мистер Спейд, и мне дали по заднице. Меня унизили и выставили на посмешище. Я с головой окунулась в систему, в которой мало что понимала, и меня тут же выгнали. После того, как я немного зализала раны, чем, похоже, ты сейчас занимаешься, я начала готовиться. События в Лас-Пегасусе стали для меня последней каплей, меня тошнит и бесит от всего, что произошло, и я готова приступить к захвату власти.

— Так что именно вам нужно от меня? — Ям наклонился вперед в своем кресле и посмотрел Твайлайт Вельвет прямо в глаза, опираясь локтем о подлокотник кресла, из которого выпирала набивка.

— Пора играть по новым правилам, мистер Спейд. — На лице Твайлайт Вельвет расплылась ужасно хитрая улыбка. — Я скажу прямо. Ты нужен мне для жульничества. Мне надоело проигрывать, когда я пытаюсь играть по правилам и быть хорошей. Быть хорошей ни к чему не привело, кроме унижения и позора. Моему профессиональному авторитету был нанесен ущерб, а это уже никуда не годится. Я собираюсь играть по их правилам, мистер Спейд.

— Итак, вы хотите, чтобы я нашел что-нибудь, чтобы вы могли шантажировать их, это то, что я слышу? Ты хочешь, чтобы я пошел и нашел, кто пыхтит на шее у какого-нибудь жеребенка или кто изменяет своей жене, чтобы ты могла использовать их в своих целях? — Моргнув, Ям перевел свой недоверчивый взгляд с Твайлайт Вельвет и уставился в пол. — Это вообще законно?

— Меня поддерживают принцесса Кейденс и принцесса Селестия. Ни одна из них не может принимать в этом непосредственное участие, по очевидным причинам. Это было бы тиранией высшего порядка, если бы одну из принцесс поймали на том, что она мешает работе нашей повседневной демократической бюрократии. Ради единства и поддержания хрупкого мира, который мы сейчас имеем, они должны оставаться пассивными. Мне нужно, чтобы ты собрал доказательства правонарушений, коррупции, мне нужно, чтобы ты нашел все, что прогнило в системе. Когда у меня будут средства принуждения, я смогу заставить рядовых сотрудников работать на меня, и я смогу углубиться в систему, чтобы закрепиться в ней. Постепенно я смогу захватить власть, а потом, когда эти рядовые сотрудники изживут свою полезность, все, что останется, будет выжимать из них лорд-мэр, принц Блюблад, заключая сделки о признании вины, чтобы смягчить приговор.

— Принц Блюблад участвует в этом? — спросил Ям и облизал губы, теперь он нервничал и потел. — Я работал на Блюблада несколько раз. Он просил меня найти документы, свидетельства и тому подобное, чтобы разрешить споры и претензии. Семейные дела для дворян.

— Это начало большой реформы бюрократии, и она должна быть проведена изнутри, если такое вообще возможно. — Твайлайт Вельвет чмокнула губами, ее глаза сузились, а концентрация была настолько сильной, что ее зрачки стали булавочными уколами в тусклом свете комнаты. — Ты доказал, что тебе можно доверять, мистер Спейд. Ты хранишь важную информацию, которая может вызвать серьезное недовольство общественности. Я знаю, что ты знаешь о недавнем сокрытии. Я тоже. Это был панический акт отчаяния, и хотя я не согласна с ним, я понимаю необходимость таких радикальных действий, имея некоторый опыт в этом в своем собственном прошлом.

— Я не знаю что думать обо всем этом…

— Мистер Спейд, выслушай меня. Я предлагаю тебе работу на всю жизнь. Постоянный доход. Тебе будет предоставлена квартира в Мэйнхеттане, одно из многих преимуществ, которые я могу тебе предложить. У всех членов общества есть квартира. В квартире даже есть горничная.

Подняв голову, Ям перевел взгляд на Твайлайт Вельвет, но ему было трудно смотреть в ее глаза, которые были подобны солнцу. Интенсивность ее взгляда, воздействие ее эмоций — все это было слишком сильно, и ему с трудом удавалось сохранять сосредоточенность. Он облизал губы, испытывая жажду, но не от кофе.

— Это кажется не совсем законным, — наконец смог произнести Ям и заерзал на своем месте.

— Это потому, что так и есть, — ответила Твайлайт Вельвет. — Не волнуйтесь, мне сказали, что ты будешь заранее помилован за любые недоразумения, которые ты можешь вызвать. Кроме того, ты будешь полностью недоступен для агентов С.Л.Р.М.Э., которые, похоже, очень заинтересованы в тебе и Азур. Я не совсем уверена в том, что происходит, но вы привлекли их внимание. Вы оба.

Ям обменялся знающим взглядом со своей женой и увидел панику в ее глазах. Эта паника расстроила его, и он знал, что обнаружение Гуакамели — лишь вопрос времени. Будущее после этого момента было неизвестно, и только по этой причине — ради защиты — он рассмотрел предложение Твайлайт Вельвет.

— Я хочу бороться за добро, — сказал Ям, его голос надломился. — Я хочу снова верить в добро… моя вера… она пошатнулась. Казалось, что все, во что я верил, просто выдернули у меня из-под ног. Последние несколько дней я был в полном замешательстве. Недели? Я уже даже не знаю. Я лежал здесь в темноте, лечил свое разбитое сердце, и мне казалось, что я пережил очень тяжелый период. Ну, знаете, из тех, о которых пишут депрессивные песни эти поникшие, слишком эмоциональные, обуянные жаждой драмы музыканты.

— Что ж, мистер Спейд, пора перестать жалеть себя, и пора вернуться к работе. Ты нужен Эквестрии. — Твайлайт Вельвет несколько раз моргнула, ее глаза затуманились, а на лице появилась кривая ухмылка.

Ям был склонен согласиться, не только чтобы защитить Азур и ее тайну, но и чтобы заставить себя выйти из состояния депрессии:

— Вместе мы сможем бороться с коррупцией?

— Да, мистер Спейд. — Твайлайт Вельвет кивнула, и ее уши поднялись, обнадеживая.

— Мне это нравится, — вмешалась Азур. — Вместе мы можем бороться с преступностью.

Примечания автора:

И вот, все закончилось. Окончательный успех Яма, Азур и Твайлайт Вельвет можно увидеть в книге "Корзина, одеяло и пачка банкнот".

Артефакт Душ

Снежный край.

Тысячелетняя Лунная Республика

Медовый месяц

Конец пути

Stampede!

Одиночество принцессы

Возвращение

У меня есть одна подруга

Схватка