Опасный роман лебедей

Глава 66

На вершине сторожки Гослинг нашел свою мать, которая наблюдала за прилетающими и улетающими пегасами и голубями. Когда он подошел, то увидел, что лицо у нее встревоженное, она выглядела не в своей тарелке, возможно, грустной или разочарованной. Он встряхнулся, помахал, а затем, ничего не говоря в знак приветствия, подошел и чмокнул маму в щеку.

Белоснежная пегаска повернулась, чтобы посмотреть на него, и Гослинг увидел, как одна материнская бровь озабоченно изогнулась. Тут же он почувствовал себя снова жеребенком и замер, приготовившись к тому, что наверняка будет маминым моментом. Он увидел, как его мать вдохнула, и на мгновение возникла паника — условная реакция, если таковая вообще существует, условная реакция любящих мать сыновей повсюду.

— Гослинг, у тебя пятна от травы… твои перья растрепаны, — Слит покачала головой и вздохнула, закатив глаза, — но, по крайней мере, ты выглядишь счастливым. — Белоснежная пегаска сделала шаг назад, подняла крыло и привычным взмахом перьев выбила немного травы из гривы Гослинга, сама при этом оставаясь чистой и безупречной.

— Как дела, ма?

— Хорошо, — ответила она, — я провожу время со Скайфайр. Она тяжело все это воспринимает. Ей кажется, что во всем, что случилось, виновата она…

— О, во имя любви к сыру и крекерам, — пробормотал Гослинг.

— Ты злишься на нее? — спросила Слит. — За то, что она так себя чувствует?

— Нет. — Гослинг взмахнул крыльями и отправил в полет несколько травинок. Однако взмах ничего не дал, чтобы исправить плачевное состояние его перьев. Он завидовал способности своей матери оставаться безупречно белой, словно даже пыль и грязь повседневной жизни боялись омрачить ее идеальную шерстку. Некоторые пегасы имели бледно-розовый оттенок, который казался белым, другие — голубой, третьи — слабый оттенок желтого, но его мать была абсолютно белой и при правильном освещении сверкала голубыми бликами.

— Нет, ма, я не сержусь. Хотя вся эта ситуация… ух. Я многому научился.

— Ты, Гослинг? — Слит посмотрела на сына, ее льдисто-голубые глаза сверкали на солнце. — Чему ты научился?

— Ну, — ответил Гослинг, размышляя, с чего начать. — Я узнал, что принцесса Селестия так боится нарушить свое обещание или слово, что сама мысль об этом вызывает у нее приступ паники. — Он на мгновение замер, любуясь красотой своей матери, когда порывистый ветерок откинул ее гриву с лица. В этот момент от матери пахло мятой.

— Я узнал, что на принцессу Луну может упасть здание, и с ней все будет в порядке. — Когда он заговорил, то увидел, что рот его матери раскрылся, а глаза расширились от беспокойства. — А еще я узнал, что аликорны очень тяжелые, и я не знаю, почему. Боюсь спросить. Я узнал, что обе сестры знают об окружающем мире больше, чем кажется. Я понял, что почти все, что я делаю, — это своего рода испытание, и я имею в виду все. На меня оказывается большое давление, чтобы я стал хорошим принцем, когда придет время. — Уши Гослинга опустились, и он фыркнул. — Принц-консорт. Это значит, что я заслужил свою корону, будучи лохматым и хорошим породистым экземпляром для размножения.

— Гослинг, иногда этого достаточно. Ты изучал историю. Мы с тобой оба знаем, что консорты совершали выдающиеся поступки. Ты красив, и да, мне хочется думать, что я передала тебе самые лучшие гены, которые только может предложить генетика, но ты также умен, способен, весел и, в общем, ты — это ты. Ты — бесстрашный маленький пегас, который влюбился в свою принцессу Селестию и захотел отправиться в рыцарские, благородные приключения, сражаться с драконами и спасать ее из самой высокой башни…

— Ма. — Гослинг почувствовал, что краснеет.

— Я говорила с принцессой Кейденс, Гослинг, она говорит, что у тебя безграничный потенциал. Ты больше, чем просто хорошее племенное поголовье. Просто будь терпелив и дай себе время, и ты проявишь себя. Все пони поймут, что ты не просто красивый пегас.

— Но я симпатичный пегас. — Покрытый пятнами от травы, Гослинг принял позу. Он немного сдулся, услышав насмешливое фырканье матери. Он знал, как она относится к хорошей ухоженности, а он сейчас был не в самом лучшем состоянии. Он скорчил ей виноватую рожицу и увидел, как по ее мордочке расползлась улыбка.

— Ты красивый пегас… когда чистый. — Слит скривила губы в отвращении. — Что ты вообще делал, катаясь по траве? Что я тебе говорила? Если уж тебе так необходимо поваляться в чем-нибудь, сделай это в облаке. Ты выйдешь чистым и обновленным.

— Хм… — Гослинг подумал о том, что он делал совсем недавно в траве. Просто немного чмокал и целовался. Больше ничего. Нет. Ничего больше. И уж точно принцесса не занималась с ним петтингом, рассказывая о том, как она расправляется с теми, кто угрожает ее маленьким пони. Он сменил тему, чтобы не думать об этом. — Итак, есть какие-нибудь новости о Скайфайр и ее планах на будущее?

На лице Слит появилось удивленное выражение, и она уставилась на своего сына. Она несколько раз моргнула, в ее ярко-голубых глазах мелькнуло любопытство, а затем выражение ее лица смягчилось и стало по-матерински гордым:

— Это очень взрослый вопрос, Гослинг. Заботиться о том, кто тебя обидел.

— Ты правильно меня воспитала, — смущенно сказал Гослинг.

— Да, воспитала, — без колебаний ответила Слит. — Скайфайр будет проходить обучение в лагере Пепелище. Она все еще не знает, чем хочет заниматься, но готова согласиться на должность там. Больше преимуществ в том, что у нее там будет пост.

Пепелище. Гослинг поднял голову. Это было суровое место. Расположенное к югу от ужасающего Фрогги Боттом, Пепелище было районом вокруг горы Мод, новейшего вулкана Эквестрии. Это было место враждебной магии и странных пони — пепельных пони. В центральной части Пепелищ только некоторые земные и кристальные пони могли выжить в условиях магического излучения, и оно изменило их, превратив их и их потомство в пепельных пони. Там росли странные кристаллические деревья и растения. Он слышал истории о гигантских овощах, растущих в пепле, но, насколько он знал, это были всего лишь истории. О лагере в землях Пепелища он узнал из сплетен, сам лагерь находился не в горячей зоне, а между землями Пепелища и Лас-Пегасусом.

Одно время он подумывал о том, чтобы согласиться на должность в этом лагере, потому что там платили просто фантастически.

— Она все еще так напугана, Гослинг. Неужели тебя убьет желание пойти и немного поговорить с ней? — спросила Слит.

— Нет, пока она немного не попотеет и не заслужит этого, ма, — ответил Гослинг.

— Госси…

— Ма, — сказал Гослинг, перебивая мать, — весь этот опыт, через который я прошел… все, чему я научился… я был брошен на произвол судьбы. Мне пришлось попотеть и разобраться во всем самому. Я должен был найти ответы на вопросы, которые мне нужно было узнать тяжелым путем. Я даже успел насмотреться на магию принцессы Кейденс и узнал, что она, пожалуй, самая могущественная из всех аликорнов. — Он вздрогнул от этого воспоминания. — Ма, мы стадные животные. Мы довольствуемся тем, что следуем за теми, кто рядом с нами или впереди нас в стаде, никогда не задаемся вопросами, никогда не учимся, довольствуемся тем, что просто слепо идем по жизни. Я говорил об этом на терапии. Для нас, для представителей лошадиного рода, исключительные личности — это те, кого выбрасывают из зоны комфорта и заставляют смотреть в лицо жизни без буфера окружающего их стада. Это называется сингулярным обучением. Это значит, что мы должны сами понять, что происходит и как к этому приспособиться, а не просто подражать поведению окружающих нас пони в стаде.

Потрясенная, Слит уставилась на сына.

— Скайфайр выбросили из стада. У нее есть возможность стать исключительной личностью. Я не собираюсь лишать ее этой возможности. Если ей дадут шанс, и если она им воспользуется, то наверняка станет великолепной личностью. Одаренной пони, которая, возможно, совершит великие дела. Но пока что ей придется много спотыкаться и бояться до такой степени, что она сама себя покалечит. Я навещу ее, и мы немного поговорим, но я не собираюсь облегчать ей задачу.

— Гослинг… Я…

— Ма, вот почему принцессы создают ситуации, в которых исключительные пони проходят через все испытания. Я сам догадался. Если бы на хороших пони не давили, у нас не было бы столпов общества. У нас было бы кашеобразное общество, запертое в стадном мышлении, где каждый пони подражал бы всем остальным пони вокруг и никто не делал бы ничего инновационного. Именно поэтому принцессе Селестии пришлось выгнать свою ученицу, Твайлайт, из Кантерлота в Понивилль. Именно поэтому мне пришлось ехать на поезде на север. И когда я стану принцем, мне придется умерить свою потребность помогать другим мудростью и сдержанностью, чтобы не повредить то, что делает наше общество великим.

— Гослинг… где мой маленький пегас, которого я вырастила? — спросила Слит срывающимся голосом.

— Он вырос, мама. — Гослинг почувствовал, как у него сжалось горло. — Он вырос и понял, что быть красивым недостаточно. Он занялся политикой. Он немного подлечился. Он видел, как вокруг него рушится страна, которую он любил, а потом увидел в этом что-то хорошее.

Ничего не говоря, Слит шагнула вперед, расправила крылья и обвила ими шею сына. Она зарылась лицом в его шею и так и стояла, прислонившись к нему, не в силах произнести ни слова. Гослинг заметил, что другие гвардейцы смотрят, как он обнимает мать, но ему было все равно.

— Меня тоже выгнали из стада, — прошептал Гослинг. — Вот почему я пришел сюда. Моя жизнь стала невыносимой, и я просто больше не вписывался в нее. Мне нужно было выбраться из "Бронков". То, что я считал самой большой катастрофой в своей жизни, на самом деле стало для меня самой большой возможностью. Шанс представился. Я смог оторваться от стадного мышления и немного подумать самостоятельно. И это было не так уж плохо.

— Гослинг, дорогой… ты… ты собираешься…

— Что я собираюсь? — спросил Гослинг.

— Ты собираешься использовать свое влияние, чтобы немного усложнить ей жизнь?

— Что это за вопрос, ма?

— Ну, в хорошем смысле. Чтобы выявить в ней лучшее. Я не хочу сказать, чтобы она была несчастна, я просто имею в виду, ну, ты знаешь, со всем тем, что ты сказал. Ты мог бы дать ей возможность узнать, на что она способна.

Гослинг не был уверен, что хуже. То, что его мать понимала, или то, что мать хотела, чтобы он надавил на Скайфайр ради ее же блага. Он обхватил мать крыльями, прижал ее к себе и задумался, что он может сделать для Скайфайр. Его бывшая подружка могла бы стать когда-нибудь великой пони. Она нуждалась в наставлениях, в мотивации и в исцелении. Она определенно нуждалась в исцелении.

Именно в этот момент Гослинг прозрел. То ли это было так, то ли у него случился инсульт, сказать было трудно. Ему пришлось опереться на мать, так как колени ослабли. Его мозг захлестнули мысли о стадном мышлении, пони, индивидуальности и аликорнах. Ему было трудно оформить свои мысли в слова. Индивидуумы, настоящие индивидуумы, те, кто наиболее отделился от стада, кто отделился от племени и стада, кто отбросил пегасье мышление, или единорожье мышление, или даже мышление земного пони и сбросил оковы стадного мышления, — вот кто больше всего подходил для того, чтобы стать аликорном.

Пегасу, запертому в пегасьем мышлении, не нужен был бы рог и не было бы желания его использовать. Пегасу, способному улететь, не понадобится сила или смекалка земного пони, чтобы выпутаться из неприятностей, ведь земные пони не могут просто так улететь от проблем.

Но пегас, который мог бы перенять образ мыслей земных пони и их отношение к жизни? Пегас, не запертый в стаде внутри стадного пегасьего мышления? Не подражающий поведению окружающих пегасов, бездумно идущий по своим делам, делающий то, что делают пегасы? Или пегас, который принимает то, как единороги видят мир?

Только такие пони могли бы стать аликорнами, стать племенем самих себя, самодостаточным племенем, открытым для всего, с соответствующим телом. Телом, приспособленным для того, чтобы справиться с любой возникшей возможностью. И именно в этот момент Гослинг увидел, как перед ним расстилается его собственный потенциал, бесконечный простор безграничных возможностей, и это едва не раздавило его. Он задумался, так ли аликорны видят жизнь, мир и вселенную вокруг себя.

В объятиях матери он снова стал жеребенком. Он зажмурил глаза, когда первые слезы покатились по его щекам. Мысли в его голове переполняли его, потрясали, заставляли сомневаться во всем, что, как ему казалось, он знал.

Так вот почему пони так и остались пони? Если бы у них было это пробуждение, если бы они были способны принять эту непредвзятость, могли бы все пони превратиться в аликорнов? Возможно, это как-то связано с тем, почему сейчас так мало аликорнов. Гослинг не знал и, конечно, не знал, как выразить свои сложные мысли словами, кроме того, что весь его вид попал в ловушку стадного мышления.

— Гослинг, ты в порядке?

— Да, ма… Думаю, мне только что стало лучше…