Солнечный Бим Лунное Ухо
3. Отчаяние
Как только за поницейским закрылась дверь, тётя Физзи повернулась к Санбиму. Жеребёнок, впавший было в ступор от страха за свою судьбу, вздрогнул от вида её крепко сжатых губ и пышущего гневом взгляда. М-да, сейчас его явно по гриве не погладят…
На пол упала бумажка с выписанным штрафом на двести битсов – в два раза больше, чем мог бы по закону потребовать отец Рэнди.
От резкого удара Санбим отлетел к стене, приложившись затылком так, что клацнули зубы.
– Я что говорила тебе сегодня сделать?!
Пахнущее лаком копыто придавило его за многострадальное «звёздное» ухо к полу, и жеребёнок взвыл от боли.
– А что вместо этого сделал ты?!
Очередной удар пришёлся по тощему жёлтому крупу.
– Ты! Мелкая! Бесполезная! Гадина! От которой! Одни! Проблемы!.. – доносился до орущего Санбима крик тёти Физзи, и боль вспыхивала с новой силой после каждого слова.
«Неееееет!.. Не нааадоооо!..» – мысленно вопил жеребёнок, но из груди вырывался лишь плач, в котором любые слова тонули бессвязными всхлипами.
Когда начало казаться, что больнее и обиднее быть уже просто не может, Санбима подняли зубами за его шарфик, вмиг затянув тот на шее как шерстяную удавку, и втолкнули в комнату, отчего маленький пони беспомощно покатился по полу.
– Жрать не будешь, пока по дому не отработаешь то, что мне за тебя, дурака, заплатить придётся! – крикнула тётя, ударив ногой по линолеуму. – Сегодня пришло письмо от того подонка из администрации; он даёт тебе время до завтра, иначе он обещает нас засудить! Подумай над своим поведением, кретин малолетний!
Отрывисто хлопнула дверь, а затем раздался скрежет ключа в замке.
– Ещё и рюкзак где-то посеял… Завтра без него пойдёшь! – послышалось уже из коридора, и немолодая кобыла ушла в другую комнату.
Санбим тем временем кое-как расслабил на шее шарфик и теперь лишь тихо плакал, свернувшись калачиком на холодном полу.
Круп горел огнём, но ещё больше сердце жгла обида – на весь этот несправедливый мир, на тётю Физзи, на этого предателя Голди, будь он неладен, и даже (ну… совсем немного) на дедушку, которого угораздило попасть в больницу.
По дороге сюда поницейский, молодой жеребец с бородкой, рассказал Санбиму о белом пегасике. Голден Мэйн, оказывается, был той ещё занозой для всего управления; его «шалости», следовавшие чуть ли не каждую неделю, наносили городу ущерб в сотни и тысячи битсов. Однако ничего сделать с ним патрульные не могли, так как пегасик происходил из богатой семьи, которая всегда за него откупалась. При этом даже поймать Голди было ой как непросто: ловкий и лёгкий, он мог в любой момент уйти от погони, рванув резко вверх или неожиданно метнувшись в какой-нибудь переулок.
Но самое противное заключалось в том, что нередко пегасик вовлекал в свои выходки случайно встреченных жеребят. Конечно, кто же откажется повеселиться задаром!.. Вот только для них это всегда выходило боком: зная, что легко сможет скрыться, Голди без зазрений совести подставлял своих спутников, а сам выходил сухим из воды. Так продолжалось уже пару лет, и решить проблему пока что не получалось.
На этот раз жертвой пегасика стал Санбим, попавшийся на крючок обещания дружбы.
«Я больше никогда не буду ни с кем дружить!.. – всхлипывал про себя Санбим. Кое-как, морщась от боли, он подполз к своему ящичку, достал оттуда плюшевого Спайка и наконец вовсю разрыдался, уткнувшись носиком в бок дракончика. – Если все способны на зло, кому вообще тогда можно верить?! И тётя Физзи… почему она такая злая? Что мы с дедушкой ей сделали, отчего она нас обоих так ненавидит?..»
Вновь всплыли образы родителей, смотревшие на него откуда-то из смутной дали как будто с упрёком.
«Мама… папа… Они бы ни за что так не поступили! А-а-ай-й… как же больно… Они… они нашли бы что мне сказать! Смогли бы успокоить!.. – Санбим вздохнул и взглянул на тёмную от впитавшихся слёз игрушку. – Но их нет… А значит, я должен стать сильным сам. И когда дедушка выйдет из больницы, мы вновь заживём как прежде».
Выплакавшись, он слегка успокоился. Да и жжение в отбитом крупе немного утихло.
«Завтра по пути в школу надо будет в Центральный парк заглянуть – может, ранец там и стоит, где я его оставил…»
Вдруг жеребёнок навострил ушки. Медленно, точно боясь, что даже это едва заметное движение как-то можно будет уловить, он подкрался к стене, разделяющей комнаты.
Сквозь перегородку приглушённо звучал голос тёти, говорившей с кем-то по телефону.
– …Да, квартира в хорошем состоянии… Прибраться только надо будет, а так всё отлично… Цена? Договоримся при встрече, но рассчитывайте примерно на четыреста битсов в месяц, может, чуть больше… Тогда жду вас с реквизитами для оплаты. Послезавтра? Ну-у… думаю, смогу выделить время. Давайте с утра, пока племянник в школе… Надеюсь, вы без домашних животных?.. Ничего не знаю, их там быть не должно! Как хотите, решайте… И вы же мэйнхэттенские, то есть эквестрийцы, а не какие-нибудь там сталлионградцы с Брайдл-Бич?.. Что значит – почему спрашиваю?! Я что, по-вашему, должна кому попало квартиру сдавать?! Вам она вообще нужна или нет?! Свои условия я озвучила, дело за вами… Не забудьте взнос за три месяца вперёд. Нет, меньше не могу. У меня своих трат полно… Да, лучше чеком. Сумму проставим позже…
Санбим отшатнулся от стены, дыша широко распахнутым ртом.
Он просто не мог поверить в то, что сейчас услышал.
То, что собралась сделать тётя, было… немыслимо! Так не должно было быть! Так ни за что, даже в страшном сне не могло случиться!
Подождав, пока кобыла положит трубку, он подбежал к двери и со всех сил замолотил в неё своими маленькими копытцами.
Послышалось невнятное бормотание, звук шагов. Затем в замке заскрипел ключ, и дверь резко открылась, так что жеребёнок еле успел отпрыгнуть.
– Чего тебе? – гневно спросила с порога тётя Физзи. – Всё осознал и «больше не будешь»?
– Ты… ты… как ты могла?! – выпалил Санбим. – Это… это же… наша квартира! Наша с дедушкой!..
– Да всё равно этот сивый мерин скоро подохнет! – крикнула в ответ тётя. – А мне надо ещё и тебя, недоумка, на что-то содержать! А так хоть послужит на что-то, прежде чем окочурится…
– Так вот почему вы всё время ругались… – пробормотал Санбим. В его голове до конца сложился этот уродливый пазл. – Мы что, для тебя совсем ничего не значим?!
– Да пропадите вы пропадом, ты и твой дед! – наклонившись к нему, прорычала кобыла. – От вас обоих одни неприятности! А самое главное… вы никому – слышишь? – ни одному пони в этом ляганом городе не нужны! Ты никому не нужен, малец! – она ткнула ногой ему в грудь. – И твои родаки тоже…
– Не смей… – процедил Санбим. – Не смей говорить так обо мне… и моих родителях!
– Ой, что этот тут у нас? Мелкий нахал опять на что-то обиделся?.. Это я тебя содержу – я! И ты должен слу…
– Ненавижу тебя!!!
Санбим сам сначала не понял, что произошло.
Вот он стоит, расставив ноги, и буравит тётю Физзи взглядом, полным злости… Потом куда-то летит, а голова кобылы отдёргивается в сторону со вмятиной от удара на дряблой коже…
И вот он уже катится вниз по лестнице, перепрыгивая через пять ступенек, а вслед из квартиры доносится тётин вопль:
– Помогите! Убивают!..
Но Санбиму не было до неё дела.
Собственная боль и отчаяние заполняли весь его разум, и на подкорке билась одна не оформившаяся до конца мысль, на уровне инстинкта: бежать, бежать прочь, он не может больше здесь оставаться! Не вернётся сюда – и пусть лучше замёрзнет на улице, чем вновь позволит этой кобыле распоряжаться им словно… какой-то вещью! Никогда в жизни не назовёт он то место домом – потому что как может быть домом место, где его не любят и не понимают?!
Холод обжёг шкурку, когда Санбим выбежал из подъезда и поскакал куда глаза глядят. Близилась зима, и одного шарфика было явно мало. Особенно здесь, около побережья.
Небо было вновь плотно затянуто облаками. Однако теперь из них падали крупные белые хлопья.
Глотая слёзы, Санбим нёсся сквозь взвесь роящихся снежинок по лабиринту немых улиц, слепо уставившихся в пустоту узкими окнами зданий. В некоторых домах из-за раннего вечера зажигались огни, но их свет не грел жеребёнка, потому как не был для него предназначен. Даже фонари, выстроившиеся вдоль тротуаров, как будто смотрели на него свысока, и остановиться под одним из них означало забрать этот островок света у кого-то другого и быть прогнанным дальше.
В поисках хоть какой-то надежды он вглядывался в лица прохожих, но те спешили домой, отворачиваясь от холодного ветра, и, казалось, перестали замечать необычного на вид жеребёнка вообще.
Все они были друг другу чужими. Как и он для них.
Что значили для них его переживания и злоключения? Да ничего. У всех было полно своих дел, и один мечущийся по городу маленький пони оставался в лучшем случае частью пейзажа, но скорее всего – просто странным недоразумением.
«Ты никому не нужен, – прогремел в голове голос тёти. – Никому! НИКОМУ!..»
– Неправда… – выдохнул Санбим облачко пара и прибавил ходу, словно стремясь убежать от тех ужасных мыслей, которые вселила в него эта кобыла.
«Это… это неправильно! Так просто не может быть! Пусть я не нужен ни ей, ни всем этим пони… но какое это имеет значение?! В конце концов, я дедушке нужен! Тётя Физзи сама не знает, что говорит… как и те болваны из класса… Она ещё увидит… вот дедушка выздоровеет, и мы вернём себе нашу квартиру! И это тётя Физзи будет платить нам… Хотя… ну не деньги же главное! Поймёт ли она, как же, во имя Селестии, не права, или и дальше останется такой же грубой и чёрствой?..»
Помотав головой, Санбим тяжело вздохнул и замедлил шаг. Ноги вмиг загудели, но эта боль была даже немного приятной. К тому же он так и вправду немного согрелся.
Остановившись, чтобы отдышаться, жеребёнок вскинул голову и окинул улицу жадным, напряжённым взглядом. Этот район был знаком ему довольно смутно, однако Санбим смог припомнить в общих чертах путь до многоэтажки, в которой раньше жил с Грампи Роксом.
«Останусь пока там, – решил он. – Всё равно новые жильцы с тётей должны прийти только послезавтра, так что… ну, придумаю что-нибудь».
Неожиданно его взор наткнулся на табличку на стене одного из зданий: «Хуфтон-стрит». В уме сразу же всплыли слова доктора из «неотложки», и усталость тотчас слетела с Санбима.
«Я же могу навестить дедушку! Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем!»
Он вновь бросился вперёд, через кружащийся снег. Улица как будто превратилась в беговую дорожку, в конце которой ожидал приз – да такой, ради которого и из приюта удрать было бы не страшно!
Надежда с новой силой разгорелась в груди Санбима. Всё должно быть хорошо! Всё непременно должно закончиться хорошо!..
Больницу он нашёл быстро. Огромное светлое здание занимало обширную территорию, а его двор был усажен ровными рядами одинаковых голых деревьев. За стеклянными дверьми разливалась холодная белизна ламп, но для Санбима она сейчас была светом в конце туннеля.
Проскакав по засыпаемой снегом дорожке, жеребёнок взбежал по крыльцу и ворвался внутрь здания.
В приёмном покое находилось несколько пони. Некоторые сидели на лавочках и, судя по всему, ждали своей очереди; какой-то жеребец уточнял что-то у стойки регистратуры.
Санбим подошёл туда как раз в тот момент, когда пони перед ним получил какую-то справку с печатью и, мимоходом глянув на жеребёнка, заспешил к выходу.
За стойкой сидела недружелюбного вида кобылка. Как только посетитель ушёл, она потянулась к лежавшему рядом с ней журналу, от одного взгляда на обложку которого у Санбима вспыхнули щёки, но, завидев маленького жёлтого пони, с явным неудовольствием повернулась к нему.
– Чего тебе? – резко спросила она.
– А… можете сказать, в какой палате лежит Грампи Рокс? Его в прошлую пятницу привезли…
– И что вам всем неймётся… Ходите тут, ходите… – процедила кобылка, но всё же зарылась в какие-то списки. – Палата номер четырнадцать. И не задерживайся там, ему предписан покой.
– Спасибо!
– Эй! А бахилы кто надевать будет?.. – крикнула вслед «регистраторша».
Но Санбим уже забыл про неё, мчась грязными ногами по вылизанному коридору.
Совсем скоро он снова увидится с дедушкой, вот прямо сейчас!..
…Дверь палаты оказалась открыта. Резко затормозив, Санбим с мгновенно возникшим беспокойством заглянул внутрь.
Двое пони в шапочках и халатах накрывали каталку белой простынёй, пряча лицо лежащего на ней пациента. Однако с другой стороны из-под простыни высовывались такие знакомые жеребёнку светло-коричневые копыта.
Глаза у Санбима расширились, а из груди вышел весь воздух. Маленький пони покачнулся и, шагнув назад, плюхнулся на круп, тут же напомнивший о себе вспышкой боли.
– Нет… дедушка… нет… – прошептал Санбим. – Пожалуйста…
Он всё ещё не мог в это поверить. Но какой-то другой, более взрослый и рассудительный пони внутри него сразу понял всю правду.
Санитары выкатили койку из палаты и направились с ней вдаль по коридору. Санбим шевельнулся было, чтобы пойти за ними, но его не держали ноги.
Вместо прежнего адреналина накатила слабость. На глазах жеребёнка в очередной раз выступили слёзы, однако теперь – от осознания собственного бессилия. Он даже не мог сдвинуться с места, продолжая глядеть вслед санитарам, увозившим прочь последнего пони, которого он любил.
Когда те исчезли за поворотом, не осталось совсем ничего. Ни эмоций, ни сил, ни желания что-либо делать дальше.
Но и оставаться здесь было бессмысленно.
Кое-как встав, Санбим медленно, чуть ли не волоча ноги направился назад, в сторону выхода. Он смотрел перед собой, но ничего не видел. Когда под копытца подвернулось опрокинутое им же ранее пустое мусорное ведро, маленький пони споткнулся, упал, но затем поднялся и продолжил свой путь по коридору.
Кобыла за стойкой лишь проводила жеребёнка взглядом, после чего снова уткнулась в журнал. Пони в приёмном покое также не обратили на Санбима внимания. Они все были ему чужими – и не могли понять, что он чувствует.
Потому что он не чувствовал ничего. Всё тело словно одеревенело, и каждый шаг казался чем-то немыслимым: мол, погодите-ка, он вообще на это способен? Санбим догадывался, что вот-вот упадёт, но неведомая сила толкала его вперёд, уводя прочь из этого места.
Стеклянные двери оказались теперь самым тяжёлым, что он когда-либо двигал в жизни. Морозный ветер на вершине крыльца пощекотал мордочку ледяным дыханием, но Санбима это уже не волновало.
Спустившись по ступенькам, он вышел по дорожке обратно на улицу.
Стремительно темнело, и фонари заливали тротуар мертвенно-бледным сиянием. Однако даже этот свет представлялся Санбиму чёрным. А может, это просто темнело в глазах? Да какая, к Дискорду, разница. Всё равно фонари не могли согреть.
Маленькие ножки оставляли на свежем снегу следы – а падающие сверху хлопья, наоборот, их скрывали. Пути назад больше не было – а впереди маячила лишь тёмная неизвестность.