Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы
Глава 18
Скоро подадут обед, и Сумак был слишком ошеломлен, чтобы даже обратить внимание на то, что это может быть. В этом старом доме теперь царили тепло и жизнь, как тепло тел, так и эмоциональное тепло. На кухне было полно пони, в том числе и Пинки Пай после того, как Октавия сходила за ней. Смех, разговоры, каждая пони пыталась переговорить другую, и всего этого было слишком много.
Мегара обнималась с Клауди, которая обращалась с Мегарой, как с домашней кошкой. Это волновало Сумака, беспокоило его, но у него не хватало сил выразить это словами. Это было похоже на то, как если бы кто-то обращался с Бумер как с домашним животным, как с ящерицей. Даже если бы он мог что-то сказать, он не посмел бы проявить неуважение к Клауди. Это было бы неправильно. Возможно, Тарниш скажет что-нибудь позже, сделает какое-нибудь мягкое замечание, или, может быть, Мод.
В одно мгновение все изменилось, и кухня погрузилась в тишину.
— Пеббл Пай, — обратился Игнеус к внучке, — пора нам с тобой поговорить, и я объясню тебе обязанности кобылки… и кобылы тоже, но об этом позже.
Моргнув, Сумак попытался понять, почему все замолчали, но ничего не понял. Многие кобылы на кухне смотрели на Игнеуса, а Октавия, в частности, выглядела очень расстроенной. Он недоумевал, почему, но не понимал, но чувствовал, как в тишине нарастает напряжение. Рот Октавии открывался, закрывался, снова открывался, а затем закрывался со щелчком идеальных зубов. Стоявшая рядом Винил выглядела настороженной, уголки ее рта были оттянуты вниз.
— Пеббл Пай, у тебя есть особенный пони, что делает этот разговор немного более значимым, я полагаю. — Игнеус потянулся и притянул внучку поближе, а затем разгладил ее измятое платье. — А теперь слушай меня внимательно, потому что я собираюсь рассказать тебе, как все есть и как все должно быть.
Твинклшайн, выглядевшая рассерженной, начала что-то говорить, но Лемон зажал ей рот копытом. Волоски на шее Сумака встали дыбом, когда у него появилось первое подозрение, что, возможно, что-то не совсем так, и что что-то действительно может быть не так. Напряжение стало почти удушающим, и он подумал, не сидит ли он слишком близко к огню.
— У каждой маленькой кобылки, а потом и у каждой кобылы есть долг, обязанность перед своими особыми пони и мужьями. — Игнеус сжал Пеббл, не обращая внимания на происходящее вокруг, а может, ему было все равно. — Поскольку ты маленькая кобылка, эта священная обязанность ложится на тебя, Пеббл Пай.
— Что я должна делать? — грозно спросила Пеббл.
— Это твоя работа — научиться дерзить своему особенному пони.
Октавия словно сдулась, а Лемон с влажным звуком выдернула копыто изо рта Твинклшайн. Теперь Сумак был еще больше сбит с толку и еще меньше понимал, что происходит. Пинки Пай испустила тоскливый вздох, глядя на свою сестру, Лаймстоун, и обе кобылы улыбнулись друг другу.
— За каждым великим жеребцом стоит еще более великая кобыла, Пеббл Пай. — Игнеус на мгновение бросил взгляд на Клауди, а затем вновь обратил внимание на внучку. — Дерзость — это как солнечный свет… или дождь… Ее должно быть достаточно, но не слишком много. Слишком мало дождя, и все высыхает и умирает. Слишком много дождя, и все затопляет. Кобыла, или, в твоем случае, кобылка, обязана держать жеребца… или жеребенка в копытах. Ты понимаешь?
— Думаю, да? — ответила Пеббл с сомнением.
— Для жеребца — все дело в эго… в показухе. Время от времени у него появляется гордость, он надувает бока. Если такое случается слишком часто, это ведет его по гибельному пути. Поэтому на плечи мудрой кобылы ложится обязанность подарить ему столь необходимое дерзновение и держать его в тонусе. Настоящий фокус в том, чтобы делать это правильно, Пеббл Пай… Слишком много дерзости, и ты сведешь его к нулю, уменьшишь его. Слишком мало дерзости, и он вырвется из копыт. Но если делать все правильно, он успокоится и будет делать все правильно.
— Помню, как я получила эти наставления, — сказала Лаймстоун, обращаясь к Пинки, и розовая кобыла рядом с ней кивнула.
— А вот Сумак… он немного особенный, он колдун, и наверняка найдется немало пони, которые будут льстить его самолюбию, морочить ему голову и забивать голову всякой ерундой, вызывающей у него манию величия. — Игнеус сделал небольшую паузу, прочистил горло и сжал Пеббл. — Если ты действительно заботишься о нем, Пеббл, ты проткнешь это его большое эго булавкой и будешь следить за тем, чтобы его копыта стояли на земле. Ты поняла?
Сумак разинул рот, когда Пеббл кивнула, и, сам не понимая почему, теперь испугался. Когда Октавия начала смеяться, он еще больше запутался, а бедный жеребенок, потрясенный, не мог выразить себя адекватно. Напряжение, возникшее на кухне, теперь исчезло, рассеялось, было изгнано.
— Мод, твой отец… твой отец говорил с тобой об этом?
— Ну конечно, Тарниш.
— Ты так со мной поступаешь?
— Посмотри на себя… такой умный, так быстро соображаешь. Вот как ты доказал, что достаточно адекватен, чтобы быть отцом.
— Ну да. — Тарниш кивнул, подтолкнул жену копытом и снова кивнул. — Продолжай.
— А теперь, Пеббл, это дверь, которая распахивается в обе стороны. — В бровях Игнеуса образовались глубокие борозды, а внезапно появившиеся морщины заставили его казаться увядшим, каким-то образом намного старше, чем он был на самом деле. — Поскольку у Сумака нет отца, с которым он мог бы поговорить о подобном, полагаю, мне предстоит провести с ним эту беседу, если, конечно, его матери это позволят.
Едва прозвучали эти слова, как Трикси воскликнула:
— Пожалуйста, сделайте это!
— Ну что ж, тогда все решено. — Вздохнув, Игнеус расслабился, и многие морщины разгладились или исчезли вовсе. — Итак, мы, Пай, Коффины и Коффайнс, известны своим остроумием. Оно сухое и слоистое, как корочка пирога. Но также, как и корка пирога, она твердая, поддерживающая. Чтобы пирог стоял на тарелке и держал форму, корочка должна быть жесткой, крахмалистой. Если пирог упадет, он станет просто лужицей, поэтому корочка — самая важная часть отношений.
— Я понимаю, дедушка. — Пеббл откинула голову назад и приняла торжественный вид.
— Но корочка пирога в отдельности? — Игнеус покачал головой из стороны в сторону с мрачным видом. — Никто не захочет ее есть. Сладкие части, как правило, мягкие, те, которые не могут стоять сами по себе, и только когда вы соединяете их, когда вы берете сладкий, мягкий ингредиент и соединяете его с жестким, крепким, поддерживающим ингредиентом, вы получаете настоящий пирог.
— Я слишком долго была коркой для пирога, — заметила Мод. — Я нашла шоколадную начинку.
— Это… на самом деле… имеет смысл. — Пеббл произнесла эти слова, и ее глаза заблестели от задумчивости. — Вау, это действительно имеет большой смысл. Спасибо, дедушка. — С задумчивым видом она прислонилась к старшему жеребцу, а затем стала неподвижной, как камень.
— У меня есть для тебя начинка, Мод.
— А ты оставь свой заварной крем при себе.
Шутка не понравилась Сумаку, который, как и Пеббл, погрузился в глубокую задумчивость. Жеребенок ушел глубоко в себя, чтобы найти какую-то неизведанную страну в глухих лесах своей психики. Если Пеббл была жесткой, поддерживающей, то он, значит, мягким. Это не тревожило его, не беспокоило и не заставляло чувствовать себя хуже — он принимал это без вопросов и видел, что так оно и есть; он был гораздо более уязвим, чем Пеббл, и это было нормально.
— Биг Мак беспокоится, что Сумак вырастет и станет неженкой, — сказала Пеббл, потирая передние копыта.
— Правда? — Слова, вырвавшиеся из уст Игнеуса, были мягкими, не содержали насмешки и осуждения. — Что ж, это разумный страх, я полагаю. Думаю, если бы я сел и подумал об этом, то даже разделил бы его опасения. Мак — жеребец-самоучка… Его родители умерли, не успев передать ему все, что нужно знать, так что ему пришлось расти в спешке, и делать это пришлось самостоятельно. Возможно, это просто его способ взаимоотношений с Сумаком, ведь жеребенок находится в похожей ситуации. Пусть это тебя не беспокоит, Пеббл.
— Как ты стал таким мудрым? — спросила Пеббл.
— Я долго жил с дерзкой женой, — ответил Игнеус.
— Когда-нибудь я стану мудрой-мудрой пони.
— Теперь ты просто принимаешь мою нахальность за гранит.
— О, бу! — воскликнула Лемон Хартс, глядя на Тарниша и Мод.
Сумак, погрузившись в размышления и провалившись в колодец интроверсии, ничего этого не слышал.
Наклонившись, Твинклшайн подтолкнула Трикси локтем в ребра:
— Пссс, эй… Трикс, ты счастлива?
Отвлекшись, Трикси ничего не ответила и продолжала смотреть прямо перед собой. Это, конечно, обеспокоило Твинклшайн, и она начала размышлять, что может сделать Лемон. Именно она была специалистом по отношениям, механиком, который держал эту шаткую конструкцию в рабочем состоянии. Не в силах думать о том, что может сделать Лемон, Твинклшайн потянулась, схватила Трикси за переднюю ногу и подергала ее.
— Эй, Трикс, ты счастлива? Ты в порядке? Ты смотришь в окно уже добрых пять минут, почти не моргая и не двигаясь. Какое-то время я даже не была уверена, что ты дышишь, и это меня напугало.
То, что произошло дальше, встревожило Твинклшайн, и она оказалась в странных обстоятельствах:
— Обними меня, — услышала она слова Трикси, и это не было ни вопросом, ни разрешением. Прислонившись спиной к дивану, Твинклшайн раздвинула передние ноги, а Трикси подползла поближе и забралась в ее личное пространство.
— Что случилось? — спросила Твинклшайн.
— Тот разговор перед обедом… Игнеус и Пеббл… он меня обеспокоил.
— То, что он сказал? — озадаченная, Твинклшайн прокляла собственную тупоголовость.
— Нет. — Трикси покачала головой, и ее мордочка прижалась к щеке Твинклшайн. — Мы. Мы слышали, как Игнеус разговаривал с Пеббл, и сразу же подумали о нем самое плохое. Мы все это сделали, Твинклшайн… мы все подумали, что он собирается сказать Пеббл какую-нибудь ужасную сексистскую вещь и указать ей ее место как кобылки.
— Да, я тоже так думала, — призналась Твинклшайн.
— Но слышать, как он наделяет ее силой… — Трикси обвила передними ногами шею Твинклшайн, а затем прислонила голову к щеке перламутровой кобылы. — Трикси сейчас растеряна и потрясена. Игнеус меня уничтожил… он говорил вещи… правдивые вещи… Неужели я настолько обижена и испорчена миром, что сразу же стала думать о пони самое худшее? Трикси стыдно, Твинклшайн… очень стыдно.
— Ну, это безопасная позиция, — прошептала Твинклшайн, опасаясь, что говорит что-то не то. — Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что Октавия и Винил испытывают те же страхи, что и мы. — Между ее телом и кобылой, которую она держала, образовалось тепло, восхитительное, возбуждающее тепло, от которого по коже головы пробегали разряды статического электричества. Потянувшись вниз, она провела передней ногой по бедру Трикси, вниз по бедру, а затем по всей длине ее ноги.
— Твинкл…
— Хочешь, чтобы я остановилась? — она убрала копыто и внутренне содрогнулась. Похоже, она всегда выбирала самое неподходящее время для ласк. Всегда самый неподходящий момент. Лемон пыталась помочь, пыталась исправить ситуацию, но Твинклшайн знала, что она была из тех, кто тискает и лапает. Это было гораздо проще, чем говорить.
— Нет, Твинкл… продолжай… продолжай это делать. Трикси это нравится. Мне нравится. Мне сейчас нужно чувствовать себя в безопасности, как будто ничто не может меня коснуться, чтобы я могла разобраться с тем, что у меня в голове.
— Значит, ничего страшного, если я буду тебя лапать? — Твинклшайн, дерзкая пони, не теряя времени, достала копытом кьютимарку. Она была вознаграждена несколько нервным хихиканьем и довольствовалась тем, что имела. Другие вещи она сможет пощупать позже. Когда их животы потерлись друг о друга, настроение Твинклшайн стало одновременно и любовным, и защитным. Физически она была крупнее Трикси, как по габаритам, так и по массе. Из них троих она была самой крупной и сильной.
Но это еще не говорило о многом, ведь она все еще была маленьким изящным единорогом, скорее пушистым, чем крепким.
Слегка наклонив голову, Твинклшайн прошептала в голубое трепещущее ушко:
— Трикси Луламун… Я полна лесбийского вожделения к тебе. Я просто подумала, что ты должна знать, что у меня от тебя крохотный, маленький кобылий стояк. — На мгновение все стихло, и она испугалась, что, возможно, зашла слишком далеко, но тут теплое, бархатистое тело Трикси начало подергиваться от приступов сдавленного хихиканья.
— Не отпускай меня, — умоляла Трикси, полусмеясь.
Твинклшайн поняла, что в этом и заключается секрет возбуждения Трикси, и сжала кобылу в своих объятиях, агрессивно и собственнически. Вместо того чтобы говорить о грязном, Трикси нужно было больше "говорить о защитном", чтобы разогреться:
— Я никогда не отпущу тебя…
Примечание автора:
Твинклшайн: агрессивный клубок пуха. Грр!