Абсолютно серый

8. Горе между братом и сестрой усугубляется

---

Шесть пони приближались в темноте, и Дим знал одну из них. Увидев ее, узнав ее, поняв, что это она, его сердце подскочило к горлу, едва не задушив его. Группа приближалась, не имея ни защиты, ни защитных средств, ничего, что Дим мог бы обнаружить. Кровь его пела от странной энергии, а рог горел от еще более странной магии, поскольку он все еще был связан с огромными резервуарами магии далеко внизу, в соли и меле.

Пять пони обладали астральными аурами яркого, прекрасного света, но у шестой аура была тусклой. Это не было черное ауральное пламя, как у него, но сомнений в том, что Дарлинг Дарк сейчас находится глубоко во тьме, быть не могло. Над головой мерцали, перемигиваясь, звезды, почти как огоньки телеграфного сигнала.

— Привет, Дим…

Ее голос. Этот голос. От него закладывало уши, а сердце трепетало, как птица, запертая в слишком маленькой клетке. Волны сожаления, горя и возбуждения обрушились на Дима, словно он был камнем на берегу огромного океана эннуи, загрязненного промышленными стоками ангста.

— Давно не виделись, правда?

— Недостаточно долго, — ответил Дим дрожащим, осипшим голосом.

— Ну, это довольно грубо. — Дарлинг остановилась в дюжине шагов от него и кивнула Диму. — Полагаю, ты знаешь, зачем я здесь. Может, мы обсудим это как разумные пони? — Она подняла голову, улыбнулась, и было заметно, что за последние несколько месяцев она немного повзрослела. — Ты подарил мне самый запутанный, самый потрясающий оргазм, который я когда-либо испытывала в своей жизни, а потом ты пропал. Я скучала по тебе, Дим.

— Чувства не взаимны, — сказал Дим, солгав сквозь зубы.

— Цык-цык, что бы сказала твоя мама? — Дарлинг наклонила голову на одну сторону, и ее молчаливые спутники слегка раздвинулись. — Ты доставил нам много проблем, Дим. Твоя маленькая истерика спровоцировала трансмогрификацию Десире в лича раньше, чем она была готова это скрыть. Как ты можешь себе представить, это вызвало довольно сильное возмущение негативной магической энергии, пока она переживала трансформацию.

— Мне приятно знать, что я доставил своей матери столько хлопот, — сказал Дим, испытывая острое разочарование от того, что его мать не умерла. Точнее, она была мертва, но нежить — гораздо более точный термин для ее существования.

— Принцесса Луна, принцесса Селестия, принцесса Кейденс, принцесса Твайлайт и многие другие пришли в Темный Шпиль. Они ворвались внутрь и разрушили магию, которая сделала башню такой, какой она была. Целые секции рухнули, пространственные карманы были уничтожены, и большая часть нашей семьи погибла от копыт этих вероломных, вмешивающихся в дела аликорнов. К счастью, у нас с Десире есть новый дом.

От тяжести отчаяния у Дима едва не сломался позвоночник.

— Замок Полуночи — прекрасное место, Дим. Он может стать нашим, если ты захочешь. У этого места так много тайн, Дим. Там никогда не светит солнце, и замок окутан вечной пеленой ночи. Непроницаемая тьма. Там есть все, что только можно пожелать для дома, Дим.

— Похоже, этот Замок Полуночи кишит отвратительными примитивами. — Дим наблюдал за тем, как сузились глаза Дарлинг, и испытывал огромное удовлетворение от осознания того, что задел ее за живое. Сердце его колотилось так, словно по венам текла не кровь, а электричество. Каждый мускул подергивался, стрелки вспотели, а круп стал влажным от пота. Магия накапливалась внутри него, наполняя его, словно он был сосудом из плоти и крови, созданным для того, чтобы хранить тайны вселенной.

Радость и печаль наполняли его существо: радость от встречи с жеребячьим другом и печаль от встречи с жеребячьей любовью. Дим пытался вспомнить более невинные времена, но те были слишком далеки, слишком отстранены, затеряны в тенях, погружены во тьму. Обида нависла над ним, как тень, затаившаяся в темных глубинах души, и он задумался: а был ли у него вообще выбор? Любил ли он когда-нибудь Дарлинг, или все это было лишь чистой манипуляцией? Он больше никогда не сможет быть с ней, не зная, не имея возможности сказать, есть ли у него выбор, есть ли у него право голоса.

— Пойдем со мной домой, Дим, и все будет прощено. — Голос Дарлинг был умоляющим шепотом, который почему-то громко и отчетливо доносился сквозь окутанную туманом ночь. Тяжелые полузакрытые веки придавали ее взгляду знойный, манящий вид и служили сигналом к безошибочному возбуждению. — Влияние моего Хозяина распространяется по этим жалким островам. Слабоумные правители уже поддаются Его воле. Мой Хозяин говорит, что отдаст эти острова тебе в дар, если ты захочешь, поскольку ему известно, что ты считаешь это место своим домом. Пройдет совсем немного времени, и отвратительные примитивы подчинятся. Лидеры на этих жалких островах неэффективны, и они проводят все свое время в склоках, давая моему Хозяину силу и влияние.

— Это место — выгребная яма, — заметил Дим.

— Возможно, — ответила Дарлинг, кивнув головой, — но подумай, что ты мог бы сделать с этим местом, если бы оно принадлежало тебе, Дим.

Отвращение заползало ему под кожу, словно паразиты, и Дим почувствовал искушение. У этих островов были перспективы, потенциал, им просто нужен был сильный, властный лидер. Ссорящиеся города-государства можно было объединить в одно единое королевство. Острова Гриттиш могли соперничать с Эквестрией в роли промышленной державы. Здесь были уголь и сталь, сырьевые ресурсы и огромный запас таинственной магии, погребенной вместе с солью и мелом. Что мешало этим островам реализовать свой потенциал, так это разногласия, раздоры, неспособность договориться ни о чем, что могло бы принести пользу островам в целом.

— Там, где два пони расходятся во мнениях, между ними стоит мой Хозяин, — сказала Дарлинг, обводя глазами стоящие камни. — Препирательства, бюрократия и горделивая нетерпимость наделили моего Хозяина огромной властью. Даже сейчас мы работаем над тем, чтобы дать Ему тело, чтобы Он мог вернуться, как и было обещано.

— Тогда какой смысл нам работать вместе? — спросил Дим. И снова он почувствовал удовлетворение, увидев, что Дарлинг испытывает дискомфорт. Ее глаза расширились, а уши прижались к голове в явном недоумении. — Не лучше ли нам драться и препираться, чтобы твой глупый сверхъестественный козел черпал силу? Зачем ослаблять его своим согласием?

В голове у Дима раздался смех, три отчетливых смеха, которые гремели у него в ушах. Неужели принцесса Селестия нашла это забавным? Есть ли у аликорнов вообще чувство юмора? Звезды над головой, казалось, мерцали в такт смеху, то разгораясь, то затухая, а смех эхом отдавался внутри его черепа.

— Дим, нас шестеро, а ты один. Ты не сможешь победить. Пожалуйста, иди с нами и облегчи себе задачу. — Дарлинг снова сосредоточилась на Диме, ее глаза были умоляющими и печальными. — Если ты не будешь сотрудничать, Белладонна придет за тобой и оторвет ту часть твоей души, которая нужна моему Хозяину. Я не хочу, чтобы это случилось.

— Чего ты хочешь, Дарлинг? — потребовал Дим.

Глаза кобылки сузились, и она несколько раз огляделась вокруг, прежде чем ответить:

— Я хочу, чтобы ты снова трахнул меня в задницу без предупреждения.

Так вот чего она хотела. Дим вздохнул, смирившись с выбранным курсом действий. Без всякого предупреждения Дим метнул заклинание в одного из спутников Дарлинг. Из его рога вылетела ухмыляющаяся черепушка и, покачиваясь в воздухе, ударила в самого левого пони.

Жеребец разлетелся на куски мяса, шерсти и костей, самый большой из которых был размером с эквестрийский бит. Затем Дим исчез, телепортировавшись прочь, и принялся призывать как можно больше защитных заклинаний. Это яркое зрелище было дорогостоящим с точки зрения магии, и Дим чувствовал, что оно истощило часть его магических резервов.

— Теперь вас пятеро, — крикнул голос Дима, доносившийся отовсюду и из ниоткуда.

— Дим, что ты делаешь? — умоляющим голосом спросила Дарлинг, поднимая щит. Вокруг нее паниковали компаньоны Десире, а одна из них, кобыла, орала во все горло, когда ужас захлестнул ее.

— Трахаю тебя в задницу без предупреждения.

Дим выпустил еще одно заклинание — Воспламенение Кловер. Кричащую кобылу охватило пламя, озарив ночь, а остальные пони разбежались, не желая быть сожженными. Кобыла упала на землю, ее кожа плавилась, как воск, и стекала с тела ручейками, а жир превращался в текучую жидкость. Ее крики затихли, превратившись в вздохи, а затем она издала звук, похожий на шум листьев на осеннем ветру, когда ее легкие сгорели от сильного жара.

— Четыре! — рявкнул Дим, его голос не выдавал его местонахождения.

Оставшиеся четверо подняли щиты, и в них начали действовать защитные заклинания. Дарлинг немного отступила и оглядывалась по сторонам, пытаясь определить местоположение Дима, но ни разу не подняла глаз. Он стоял над ними на широкой ветке дерева, не более чем тень, покоящаяся в темноте. Усилием воли он заставил потемнеть все магические щиты, окружая четверку шарами непроглядной, непроницаемой тьмы. Послышались крики.

— Ваша магия предает вас! — крикнул Дим. — Это тьма, которая вас ждет!

Все четверо пони были достаточно глупы, чтобы снять свои щитовые заклинания, и шары тьмы исчезали один за другим. Дим запустил в них огненный шар, надеясь застать врасплох хоть кого-то из них. Каждый из них телепортировался прочь: двое укрылись за одним и тем же камнем, Дарлинг побежала сквозь редкие деревья, а четвертый начал бегать по кругу, пока мир полыхал огнем, и старался не быть поглощенным им.

Огненный шар Дима коснулся его магии, и пламя стало черным, беспросветным и, казалось, поглотило то немногое, что было от луны и звезд. Ночь становилась все темнее, и Дим неосторожным движением телекинеза ударил по одному из стоящих камней. Он раскололся с грохотом и упал, придавив двух пони, спрятавшихся за ним. Они выскочили, как прыщи, разлетевшись по остальным стоящим рядом камням, оставив после себя тягучие, забрызганные кровью граффити — письменный язык насилия.

— А теперь — два. — Дим наслаждался разрушениями, которые он произвел, и присутствующие в его голове больше не смеялись, а молчали. Не в силах позволить себе отвлечься, Дим сосредоточился на своей жертве.

Во вспышке темноты, когда его магия все еще лишала источники света их свечения, Дим соскочил с ветки дерева и вновь появился рядом с одиноким единорогом, с которым нужно было разобраться, прежде чем браться за Дарлинг. Открыв рот, Дим втянул в себя ветер, а затем вызвал уникальное для этих островов заклинание — страшное, ужасное заклинание, созданное в недрах тьмы и рожденное из испорченных чресл кошмаров.

Из его уст вырвался вопль банши, разорвавший ночь неописуемым, ужасающим воем, который словно бы отозвался из черной пустоты на дне Бездны. Единорог начал стареть, дряхлеть, седеть. Он увял, сморщился, его жизненные силы улетучились, его уши услышали звук, который не должен был услышать ни один смертный. У сверхъестественного крика была небольшая, почти ничтожная для его смертоносности зона действия, но звук разносил ужас в широком радиусе.

Задыхаясь, последний спутник Дарлинг умер и упал, превратившись в иссушенную шелуху, лишенную влаги и жизни.

— Дарлинг… выходи, Дарлинг… сейчас не время для игры в прятки! — Произнеся заклинание, Дим определил местонахождение Дарлинг. Хорошо защищенный и обладающий, как он надеялся, достаточным количеством магии, чтобы закончить бой, он подмигнул к Дарлинг, чтобы закончить начатое.

---

Она плакала, хныкала, и тушь стекала по ее лицу темными полосами, которые в тусклом свете могли разглядеть только самые зоркие глаза. Дим смотрел на нее, доминируя над ней, как делал это всегда, и наслаждаясь тем, что даже сейчас она все еще подчиняется ему, как и было заведено. Ее хныканье показалось ему эротичным, возбуждающим, и темный зверь в пещере зашевелился.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляла Дарлинг. — Если ты не хочешь уходить со мной, позволь мне уйти с тобой… мы снова можем быть вместе… пожалуйста!

— Ты бесхребетная и слабая, — прошептал Дим, его аристократический голос напоминал два шелковых полотна, скользящих друг по другу в ночи. — Ты просто трусиха, Дарлинг Дарк. Что бы сказала Десире? Как бы она наказала тебя за слабость?

Дарлинг ничего не ответила, но застыла на месте, ее нижняя губа дрожала. Ее глаза мерцали, в них отражались крошечные блестящие бусинки звездного света. В этот момент она была больше похожа на жеребенка, чем на что-либо другое, и уже не была кобылкой, стоящей на пороге кобыльего возраста. Слова оставили раны, вскрыли старые струпья, открыв ей самые неприятные воспоминания.

— Как я должен тебя наказать? — спросил Дим.

В ответ Дарлинг взмахнула хвостом и откинула его в сторону. Дим с отвращением фыркнул и покачал головой. Его тонкие, как пергаментная бумага, губы скривились в отвратительной усмешке, и по щекам Дарлинг покатились слезы, когда она увидела в глазах Дима ни следа привязанности — ни следа сохранившейся любви.

— Я все еще люблю тебя, — прохрипела Дарлинг, ее голос дрогнул на жалкой интонации. — Каждый день я сплю и мечтаю о тебе. Я просыпаюсь, обливаясь потом от воспоминаний о тебе и желая, чтобы ты лежал в моей постели. Мои ночи проходят в тоске по тебе, и бывают моменты, когда я чувствую тебя на своей спине, кусающего меня за шею… твое горячее дыхание в моей гриве… только тогда все имело смысл. С тех пор как тебя не стало, я совсем запуталась. Мне кажется, что у меня нет цели, нет смысла. Дай мне смысл, Дим, пожалуйста… не заставляй меня умолять.

Дим подумал о кьютимарке Дарлинг — маленькой барочной люльке, занавешенной темными шторами. Это должно быть ужасно для нее, и он не сомневался, что она искренне страдает. Пока пресловутая колыбелька оставалась пустой, ее жизнь не имела ни смысла, ни цели. Она была рождена, чтобы выполнять одну функцию — делать одно дело — и дошла до того, что этот голос цели стал для нее постоянным, нескончаемым, раздражающим зудом, который невозможно почесать никакими другими средствами.

— Дим, пожалуйста… разве ты не помнишь? — умоляюще продолжала Дарлинг. — Мы были молоды, и все было так просто. Мы лежали на диванчике в детской, и ты… и ты… и ты был так нежен со мной, когда взял меня сзади и скользнул внутрь меня. В тот раз было не больно, совсем не больно, и я не плакала, и получила свою кьютимарку. Ты помнишь мою кьютсеаньеру? Дарк Чоклед испекла торт… она сказала, что это слишком важно, чтобы доверить это какому-то полубезумному слуге.

В голове Дима пронеслись воспоминания, некоторые из которых он помнил слишком хорошо. Он отчетливо помнил тот день, когда он переспал с ней, — новый опыт, новый вид игры, новый угол зрения на игру. Это был чудесный день, когда он обнаружил, что существуют и другие приемы, кроме посадки. Они начали медленно, осторожно, и он, будучи любопытным жеребенком, прощупывал ее глубины. Не было ни укусов, ни грубых сексуальных игр. Все происходило медленно, осторожно, это было скорее исследование, чем неистовая потребность удовлетворить зуд, который он еще не понимал.

Под конец он прижался к ней, вспотевший, промокший, кожа на животе прилипла к ее спине, и с каждым толчком она издавала звуки, похожие на пение птицы, — радостные, счастливые звуки, подумал Дим. Ее хвост шлепал по его задним ногам, а ее круп извивался на его бедре, пока он скользил взад-вперед между бархатистыми изгибами ее изящной спины, одним копытом обхватывая ее растущие соски, ощущая их изысканную твердость на своей стрелке. Под копытом он чувствовал, как входит и выходит из нее, ощущал выпуклость, растягивающую ее упругий животик, и теперь это было ярким воспоминанием.

Если бы только можно было каким-то образом вернуться в те счастливые времена.

— Дарлинг, мне жаль, но я должен отправить тебя обратно во тьму, из которой ты родилась.

— Дим, нет… не делай этого! Это не должно закончиться так!

— Все, Дарки кто остались, должны умереть. Когда я убью последнего, я тоже вернусь во тьму, к источнику, к колодцу зла, откуда мы, темные, были родом. Будь храброй, любимая сестра, и позволь мне сделать это путешествие легким для тебя… легким для нас обоих. Позволь мне отправить тебя спать, чтобы ты познала покой. Пусть наши последние мгновения будут невинными: любящий, обожающий брат укладывает свою сестренку в постель. Спокойной ночи, Дарлинг.

— НЕТ! — Дарлинг подмигнула, исчезая из одного места и появляясь в другом. Ее глаза были расширены от страха, а тело дрожало от ужаса. — Нет! Десире обещала, что ты не убьешь меня! Что ты не сможешь! Она сказала, что заклятие, наложенное на твой разум, защитит меня!

Гейс? Когда рог Дима начал заряжаться, он задумался, что еще могла сделать с ним мать:

— Gute Nacht, geliebte Schwester…^[1]

— Nein, Bruder, bitte nicht!^[2]

— Schlaf, liebe Schwester…^[3]

— НЕТ! — закричала Дарлинг и выпустила в Дима мощный луч.

Почти вздохнув, Дим понял, что сейчас произойдет, когда его собственный луч сцепился с лучом Дарлинг. Образовался мощный вихревой узел, и двухцветные магии отразились друг в друге, ведь у них были одни и те же глаза, одна и та же магия. Каждая секунда была мучительной, и его сердце разрывалось на две части от новой боли, ужасной грубой боли, которую он никогда раньше не испытывал.

На секунду он подумал о том, чтобы позволить Дарлинг убить его. Она будет страдать до конца своих дней, ей будет больно, как никому другому, а его собственные мучения закончатся. Дарлинг была сильна, гораздо сильнее, чем он предполагал, и ему пришлось сосредоточиться, чтобы сдерживать ее луч. Стиснув зубы, он скривил губы, когда глаза ослепил яркий свет нексуса — свет, который скоро должен был прерваться.

Уже почти конец. В его голове слышались рыдания — опасное, страшное отвлечение, которое может оказаться смертельным, если он не сохранит концентрацию. Плач превратился в нечто большее, чем просто плач, — в образы, путаные образы, которые замелькали в его голове, затуманивая зрение. Две могучие сестры-аликорна, одна белая, другая голубая, сошлись в смертельной схватке, их лучи столкнулись с ужасающим, чудовищным величием, на лице белой было выражение скорби и печали, настолько глубокое, что Дим не мог его понять. Лицо синей было отвратительной, искаженной маской ненависти и неприязни.

Реальность вокруг него изменилась, и когда Дим увидел свою сестру, она оказалась не Дарлинг, а Найтмер Мун. Его одурманенный наркотиками мозг начал воспроизводить воспоминание о битве двух сестер, и оно мелькало в фокусе и без фокуса, как фильм, воспроизводимый на не работающем проекторе.

— ЛУНА! НЕТ! ОСТАНОВИСЬ! НЕ ЗАСТАВЛЯЙ МЕНЯ ДЕЛАТЬ ЭТО!

— УМРИ!

— ЛУНА! ПОЖАЛУЙСТА! ОСТАНОВИСЬ! ЭТО НЕ ДОЛЖНО ЗАКОНЧИТЬСЯ ТАК!

— ПРЕКЛОНИСЬ!

Голова Дима наполнилась криками, отголосками прошлого, всеми, каждый из которых был ужаснее предыдущего. Ужасная рваная боль клокотала в его душе, пока он переживал эту психическую агонию. Окружающее его пространство изменилось, превратившись в полуразрушенный замок. Дым поднимался от сотен мертвых тел, а пламя мерцало, как занавески на ветру.

— ЛУНА!

— БОЛЬШЕ НЕ ЛУНА!

— НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ! ЛУНА! УСЛЫШЬ МОЙ ГОЛОС!

— ЛУНА МЕРТВА, ИССЯК ТВОЙ СВЕТ! ОНА УМЕРЛА ИЗ-ЗА ТВОЕГО ПРЕНЕБРЕЖЕНИЯ, ЛЕГКОМЫСЛЕННАЯ!

Дим понял, что нексус близко, слишком близко, и он в нескольких секундах от смерти. Его обдало жаром, как будто он стоял слишком близко к печи. Психические отголоски врезались во внутренности черепа, и по позвоночнику пробежала болезненная дрожь. Его яйца болели от напряжения, а каждый мускул в теле, казалось, вот-вот порвется, как папиросная бумага. От напряжения у него сводило зубы, которые скрежетали от напряжения.

Охваченный болью и страхом, Дим высасывал свет из магических лучей, погружая себя и сестру во тьму. Ослепленная, она закричала, и его обостренные чувства подсказали ему, что ее концентрация ослабевает, о чем свидетельствовало ослабление ее луча до почти полного отсутствия. Магический нексус по спирали удалился от Дима, и в его теле возникло необычное ощущение, когда он поразил сестру.

— Луна… нет… нет… нет! Что я с тобой сделала? Нет… НЕТ! ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ БЫТЬ НАКАЗАНА?

---

Осторожно, слыша крики и причитания в собственной голове, Дим подошел к изломанному, скрюченному телу сестры, которую любил. Она была еще жива, хотя ей недолго оставалось жить в этом мире. На выжженной земле уже образовалась огромная лужа крови. При ударе Дарлинг оторвало одну переднюю ногу, и она, больная гемофилией, скоро истечет кровью.

Видения разрушенного дворца мелькали вокруг Дима то в одной, то в другой реальности. Груды тел, не более чем призраки, таились в углах его зрения. В голове звучали рыдания, крики, отголоски былых времен, и он не мог определить, какая боль была его собственной, а какая принадлежала сестрам. В конце концов, он решил, что это не имеет значения. В этом месте, подпитываемом странной магией хенджа, боль сестер стала его собственной.

— Почему? — Дарлинг задыхалась, ее голос был не более чем еле слышным шепотом.

— Потому. — Это был стандартный ответ Дима с самого раннего детства, и он сразу же пожалел о своем ответе, поскольку от этого боль, вся боль, стала еще более реальной.

— Мне больно, Дим… прекрати… пожалуйста, останови это.

На мгновение Дим не мог понять, что реально, и ее слова эхом отдавались в его сознании, она говорила их много раз, когда он был груб с ней, когда кусал ее за шею и заставлял подчиняться ему. Иногда он успокаивал ее, но иногда просто продолжал, зная, что она слишком бесхребетна, слишком слаба, чтобы держать обиду.

— Мне так больно, Дим… У меня кружится голова.

— Скоро все пройдет.

— Дим, спаси меня… ты не можешь меня спасти?

— Нет. — Мышцы челюсти Дима болели, а обломанные зубы страшно покалывало электричеством. На языке остался медный привкус, а вокруг — призрачные свидетельства буйства Найтмер Мун… и неудачи принцессы Селестии. Реальность постоянно менялась, постоянно смешивалась, оставляя всё в неопределённости.

— Прекрати причинять боль, Дим… почему ты должен причинять мне боль?

— Я не хочу причинять тебе боль, — прошептал Дим, глядя в угасающие глаза Дарлинг. — Я пытаюсь наказать себя. Видя тебя такой… думаю, это наконец-то придаст мне смелости покончить с собой. Я могу только надеяться. — Он смотрел, как три ноги Дарлинг дергаются в постоянно растущей луже крови, окружавшей ее. В его голове раздавались крики, стенания и бессловесные вопли.

Возможно, ничто не было реальным.

— Темно, Дим, и мне страшно. Там бледный пони, и его окружают тени.

— Ты получаешь то, что заслуживаешь, — сказал Дим Дарлинг, его жестокость резала все, что было его душой. — Не волнуйся, я скоро приду, чтобы присоединиться к тебе.

Всхлипывая, Дарлинг попыталась отползти в сторону, но не смогла. Ее голова с мокрым шлепком рухнула обратно в кровавую грязь, рог на мгновение зажегся, но затем слабый свет погас. Она закричала, слабый, жалкий крик, и вскоре после этого свет померк в ее глазах. Дим наблюдал, как последняя искра жизни угасает в Дарлинг Дарк.

Забирать больше было нечего, и Дим опустел.

Примечание автора:

Совершенство достигается не тогда, когда нечего добавить, а когда нечего отнять.