Прародительница

Первая Стелла

Селестия покинула Кантерлот без фанфар. Не было парадов, пышных речей, ни толп подданных, собравшихся у городских ворот, чтобы в последний раз взглянуть на свою бывшую правительницу. Она не хотела прощаний — не любила их. Они напоминали ей о прощаниях, которые были неизбежны, о тех, кого она потеряла за бесчисленные века.

Теперь её жизнь принадлежала только ей.

Медленные шаги увели её далеко от величественных шпилей столицы. Она прошла через зелёные равнины, где ветер шептал среди колосьев, миновала затерянные деревни, где удивлённые земнопони кланялись ей, не зная, как теперь обращаться к той, кто столько веков была их богиней. Она улыбалась им мягко, но не останавливалась.

Она шла дальше.

Первый месяц был лёгким. Мирным. Она наслаждалась простыми вещами: холодом утренней росы, запахом свежей земли после дождя, бескрайними звёздными небесами, которые теперь принадлежали только Луне.

Но с каждым днём, с каждым шагом в тишине к ней возвращались мысли.

О войнах, которые она вела. О врагах, которых сокрушила. О тех, чьи лица исчезли, растворились в песках времени, но чьи тени всё ещё преследовали её разум.

Она вспоминала Дискорда, его насмешливый смех, когда он изворачивался в воздухе, играя с реальностью, будто она была сделана из глины. Она вспомнила его выражение лица, когда Элементы Гармонии превратили его в статую.

Она вспоминала Сомбру — тёмного короля, которого они с Луной сразили в Кристальной Империи. Он не умолял. Он не проклинал их. Он просто исчез в потоке собственного заклятия, утянув целый народ во тьму на тысячу лет.

Она вспоминала, как сама сослала Луну в изгнание.

Каждая победа имела свою цену. И теперь, когда трон был передан Твайлайт, когда Эквестрия больше не нуждалась в ней… осталась только тяжесть этой цены.

Её путешествие стало поиском. Она не знала, чего именно искала — искупления, ответа, или, может быть, просто тишины.

Но в один из дней её дорога привела её туда, куда не ступала копыто ни одного живого пони уже тысячи лет.

Древние руины скрывались в тени гор. Каменные колонны, покрытые мхом, выглядели так, будто держат на своих плечах сам воздух. Мраморные плиты пола треснули под тяжестью веков.

Селестия знала, что это место когда-то было важным. Возможно, храмом, посвящённым старым богам или давно забытым силам. Его стены дышали древностью, словно сами помнили времена, которые уже не значились ни в одной книге.

Она вошла внутрь, ступая осторожно, чтобы не потревожить тишину.

На стенах мерцали старые письмена — не на современном языке, но знакомые. Очень знакомые.

Она остановилась у старого алтаря, покрытого пылью и засохшими следами воска. Здесь кто-то молился. Давным-давно.

Но её внимание привлекло не это. В самом центре алтаря, окружённая резными символами, лежала старая книга. Её страницы были пожелтевшими, но когда Селестия осторожно развернула её, буквы вспыхнули мягким, призрачным светом.

Это было заклинание.

Она читала медленно, слова наполняли её разум древней, почти забытой магией. Это был не просто текст — это была дверь.

"Тот, кто взирает в прошлое, найдёт истину. Тот, кто ищет истину, найдёт тьму. Тот, кто ступит в тьму… не вернётся назад прежним."

Это было предупреждение. Но Селестия видела сотни предупреждений за свою жизнь. И она устала их бояться.

Заклинание сулило ей возможность заглянуть в прошлое. Увидеть то, что было забыто. Узнать то, что не было предназначено для глаз смертных.

Она могла бы просто закрыть книгу. Уйти.

Но воспоминания о войнах, о разрушениях, о тенях, преследующих её, не давали ей покоя.

"Я должна знать."

Она подняла голову. Закрыла глаза.

И произнесла заклинание.

Всё вокруг вспыхнуло.

Воздух затрещал, будто пространство ломалось само в себе. Пол ушёл из-под ног, и Селестия почувствовала, как её тело утягивает вниз, в бездну, которая не имела ни формы, ни цвета, ни звука.

Она падала.

Сквозь время, сквозь тьму. Сквозь историю, которую никто не должен был видеть.

Сердце бешено билось в груди, крылья не слушались. Она не могла остановиться, не могла сопротивляться.

Что-то шептало внизу. Шёпот множества голосов, тёмных, голодных.

Пламя охватило её. Или холод. Она не могла понять.

И в последнем мгновении, прежде чем тьма поглотила её полностью, она услышала один-единственный голос.

Голос, который был знакомым.

Голос, который был её собственным.

— "Добро пожаловать домой."

Мир был холодом.

Селестия очнулась, ощущая, как тело ломит от ледяного пронизывающего ветра. Мороз резал кожу, жалил оголённые участки тела. Под ней был не снег — голая, мёртвая земля, усыпанная острыми, как ножи, камнями. Каждый её вдох отзывался болью в рёбрах, а каждая попытка пошевелиться сопровождалась хрустом заиндевевших перьев её неподвижных крыльев.

Когда она пошевелилась, резкая боль пронзила живот — осколки камней впивались в кожу, оставляя на ней длинные кровавые царапины. Тёплая кровь стекала, оставляя алые пятна на промёрзшей земле.

Где она?

Вопрос тенью метался в её разбитом сознании, но времени на размышления не было. Где-то впереди, сквозь завывание ветра, раздалось рычание.

Селестия замерла.

Из снежной метели вынырнули силуэты. Гибкие, грациозные, почти невидимые в этом ледяном аду. Гигантские хищники, напоминающие снежных ягуаров, но выше любого пони вдвое. Их белоснежные шкуры были покрыты застарелыми шрамами, а их жёлтые глаза горели голодом.

Они приближались.

Селестия попыталась встать, но тело отказывалось повиноваться. Её копыта дрожали, крылья — неподвижные и сведённые судорогой — не поднимались. Магия? Да, она ещё ощущала её в себе… но едва ли это поможет.

Первый зверь зарычал и прыгнул.

Селестия в последний момент успела отбросить его вспышкой солнечного света, но второй метнулся ей в бок, когтистая лапа вспорола её плоть, разорвав кожу и мышцы. Она вскрикнула. Боль вспыхнула огнём, но она не дала себе упасть.

Кровь. Много крови. Она чувствовала, как она горячими волнами вытекает из тела.

Они снова атаковали.

Селестия собрала остатки сил и разразилась ослепительной вспышкой. Ветер взвился, снег заискрился в воздухе, и на мгновение хищники отступили. Этого хватило. Они зарычали, но больше не атаковали.

А затем исчезли, растворившись в белом мраке.

Но она знала: они не ушли. Они просто выжидали.

Селестия задыхалась. Она стояла, едва держась на ногах. Боль рвала её изнутри.

Мир сузился до одного: шага. Потом ещё одного. А затем — следующего.

Её кровь оставляла за ней алый след, впитываясь в чёрную мерзлую землю.

И тогда она увидела их.

Хижины. Тёмные, примитивные, с покосившимися стенами, покрытыми шкурами. Дым тянулся в небо тонкими струями, словно призрачные пальцы, стремящиеся к облакам. Вокруг ходили силуэты — громоздкие, угловатые. Гортанная речь сливалась с воем ветра, резкий, грубый язык, который ей был не знаком, но напоминал что-то давно забытое.

Надеясь… моля о помощи, она поползла дальше.

А потом увидела их.

Пики.

Чёрные, массивные, стоящие рядами по обе стороны от ворот.

И то, что было на них.

Селестия замерла, холод пробежал по её спине, и это был не мороз.

Перед входом в поселение, возвышаясь над всеми, торчала огромная копьёобразная шипастая пика.

А на ней…

Аликорн.

Или то, что когда-то им было.

Тело висело безжизненно. Шерсть была содрана кусками, обнажая рваную, чёрную от запёкшейся крови плоть. Грудь была вспорота, внутренности вываливались наружу, примёрзнув к древку копья, как подёрнутые льдом гниющие ошмётки.

Крылья.

Они были разорваны, словно кто-то с дьявольским наслаждением переломал их и вывернул, превратив из символа полёта в издевательскую карикатуру.

А голова…

Голова была цела.

Но глаза были вынуты. На их месте чернели пустые провалы.

Ветер шевелил засохшую гриву, словно стараясь вернуть ей жизнь.

И вдруг в этой тишине…

Голоса.

Фигуры выходили из поселения. Земнопони. Высокие, жилистые, закованные в шкуры и металл, с мордами, изуродованными шрамами.

Они увидели её.

Мир замер.

Тишина.

Они смотрели.

Она смотрела.

Всё произошло слишком быстро.

Окровавленная, сломленная, застывшая в ужасе перед изувеченной тушей аликорна, Селестия не сразу поняла, что вокруг поднялась паника.

Крики.

Хриплые, резкие, полные страха.

Фигуры земнопони, одетых в шкуры, высыпали из хижин, словно муравьи из разбитого гнезда. Одни указывали на неё копытами, другие хватались за оружие — зазубренные копья, примитивные луки, огромные дубины с вбитыми в них костями.

Она поняла. Они не собирались помочь.

Они собирались добить её.

Они сомкнулись вокруг неё, вытягивая копья. Острые кончики замерли в воздухе, направленные ей в грудь, живот, горло. Она больше не могла двигаться.

Это конец.

Селестия зажмурилась. Она даже не пыталась защищаться — магии больше не осталось, сил не было, крылья не поднимались. Всё, что она могла — это шептать дрожащими губами, срываясь на бредовые, истерические всхлипы.

— Пожалуйста… пощадите…

Но они её не слышали.

И вдруг мир содрогнулся.

Звук был настолько низким, что больше напоминал вибрацию, чем голос. Он прокатился по земле, ударил в стены хижин, сотряс воздух.

И всё изменилось.

Земнопони застыли, словно превращённые в камень. Кто-то выронил оружие, кто-то в страхе отшатнулся назад.

Крики сменились полной тишиной.

Они переглянулись, их лица исказились паникой… и в следующее мгновение, словно по сигналу, все бросились назад, прячась за частоколом. Громыхнули ворота, их захлопнули так резко, что несколько жердин разлетелись в щепки.

Они оставили её.

Селестия тяжело задышала. Сквозь туман перед глазами она увидела, как по земле растянулся огромный силуэт.

Из тьмы леса вышел он.

Чудовище с клыками

Это был единорог.

Но не такой, каких она знала.

Высокий, огромный, почти равный ей по росту. Грубая, тёмная шкура была испещрена шрамами. Грива — спутанная, грязная, свисала лохмотьями.

Но самое страшное — это его пасть.

Когда он приблизился, Селестия увидела, как он обнажил зубы. Они были не плоскими, как у обычных единорогов, а длинными, хищными, заточенными. Клыки. Настоящие, звериные клыки.

А за его спиной…

Селестию едва не вырвало.

Он нёс с собой туши. Полуразделанные, обкусанные, источающие запах свежей крови. Это не были растения, не были грибы или плоды. Это были тела.

Он ел мясо.

Существо склонило голову и принюхалось.

— "Шу'хтар нээ? Гах'тур зей мра'кхан?" — его голос был низким, хриплым, звучащим, словно сдавленный рык.

Селестия не понимала ни единого слова.

Её губы дрожали, она едва шевелила языком.

— П-помоги… мне… — прохрипела она. — Я… Селестия… прошу… не ешь меня…

Никогда. За всю свою долгую жизнь, за тысячи лет, она не видела ничего подобного.

Это был не просто дикарь.

Это был кто-то совсем из другого мира.

Его морда дёрнулась, будто он задумался. Затем он медленно кивнул.

— "Тразис," — представился он глухо, ударяя копытом о землю.

И в следующее мгновение Селестия почувствовала, как её тело резко дёрнули вперёд.

Её вырвало из грязи, подняли в воздух. Она взвизгнула, когда боль пронзила рваные раны, когда воздух коснулся открытых мышц и содранной кожи.

Но ему было всё равно.

Он просто потащил её, как кусок мяса.

Он шёл быстро, неся её на спине.

Она ощущала каждое его движение — грубое, сильное. Он небрежно, но уверенно вёл её через лес, сквозь заросли, которые раздирали ей кожу, сквозь корни, которые цеплялись за её сломанные копыта.

Но он шёл осторожно.

Достаточно осторожно, чтобы она не умерла в процессе.

Запах.

Впереди пахло чем-то странным. Влажным, горячим.

И когда они вышли из чащи, Селестия увидела, что впереди раскинулось озеро.

Оно было тёмным, почти чёрным, но из него поднимался пар.

На берегу, словно груда костей, возвышалась землянка, вырытая прямо в земле. У входа лежали шкуры, брошенные вперемешку с ветками и камнями.

Её новый "хозяин" резко скинул её на землю.

И тогда она потеряла сознание.

Селестия очнулась в полутьме.

Первое, что она почувствовала, — слабость. Тело казалось тяжёлым, измождённым. Внутри ныло, но боль уже не была такой резкой — её обработали.

Второе, что она ощутила, — запах.

Сырость, дерево, прелая листва… и кровь. Сырая, тёплая, ещё живущая в этом воздухе.

Она резко вдохнула, подняв голову, и в ужасе заметила вокруг шкуры — растянутые на стенах, сложенные в углу. Углы её сознания тут же заполнили образы: эти шкуры недавно были чьей-то плотью, чьими-то телами.

Тошнота подступила к горлу.

Её положили в логово хищника.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь собраться. Её тело пока не слушалось, крылья ныли, и каждое движение отзывалось болью. Она едва шевельнула копытом, но даже этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать, насколько слаба. Сердце заколотилось, пробивая грудь паническим ритмом.

Бежать. Бежать. Бежать!

Но тут снаружи раздались шаги. Тяжёлые, медленные.

Селестия затаила дыхание, когда силуэт заслонил вход.

Она видела его раньше, когда сознание плыло в тумане — громадный, с дикими глазами, с полной пастью клыков. Её воображение тут же подбросило картину: он вгрызается в её горло так же, как в тех несчастных существ, чьи останки лежали вокруг. Он двигался неторопливо, с тяжестью зверя, привыкшего не бояться никого. Его грива была спутана, на боках виднелись старые шрамы, а взгляд — хищный, внимательный — задержался на ней.

Он склонил голову, принюхиваясь, и что-то сказал низким, гортанным голосом:

— Хгр'ра? Ша вельс аах…

Слова не имели смысла, но его тон… Селестия инстинктивно напряглась. Он не угрожал, но в нём было что-то неестественное, животное, чуждое ей.

— Пожалуйста… — её голос сорвался, когда он шагнул ближе, сбрасывая с себя тяжёлую сбрую и меховые накидки.

Она хотела отодвинуться, но сил не было. Лишь выдохнула, когда он приблизился, теплом огромного тела заслоняя её от ночного холода.

Она попыталась податься назад, но спина упёрлась в глиняную стену. Он заполнил собой всё пространство, и её охватил панический ужас — сейчас он нападёт, сейчас загрызёт её, перегрызёт шею, разорвёт плоть, как тех бедных зверей…

Но он не напал.

Вместо этого он склонился к ней, принюхиваясь. Его горячее дыхание коснулось её кожи. И тут она почувствовала, как он коснулся её — его морда скользнула вдоль её шеи, влажное дыхание согрело кожу, а затем… грубый, но осторожный язык прошёлся по её лицу, оставляя за собой тёплую, влажную дорожку.

Селестия замерла.

Он… облизывает её?

Мозг отказывался понимать. Это было нелепо, абсурдно. Он не кусал, не рычал, не впивался клыками в её горло. Он облизывал её — как… как…

Как это делали жеребцы, ухаживая за кобылами.

Она попыталась было отстраниться, но он лишь крепче прижался, тепло его шкуры обволокло её, заставляя невольно почувствовать себя защищённой. Нет. Нельзя.

— Я… я не… — её голос дрогнул, но слова не имели значения.

Тразис, казалось, не понимал её протеста, или не воспринимал его всерьёз. В его мире не было словесных договоров, не было этикета — только действия. Он лишь наседал, словно ожидая, что она смирится, примет его присутствие.

Её хвост дёрнулся, выдавая тревогу. Он уловил это. Глаза сузились, он чуть склонил голову, будто изучая её.

А затем медленно, осторожно потянулся ближе, его губы коснулись её щеки, прошлись ниже, к шее… Селестия почувствовала, как по её коже пробежали мурашки.

Была ли это угроза? Нет. Был ли страх? Несомненно. Было ли… что-то ещё?

Она закрыла глаза, позволяя сердцу успокоиться, но он продолжал, будто проверяя, примет ли она его прикосновения.

Он прижался плотнее, обнимая её, словно защищая. Тепло его шкуры окутало её, запах дикого леса смешался с запахом крови, но хуже всего было осознание: он явно не считал её врагом.

Он считал её… своей.

Селестия дёрнулась, но в этой тесной землянке у неё не было ни пространства, ни сил, чтобы сбежать.

И тут она почувствовала.

Что-то твёрдое и горячее прижалось к её крупу.

Её глаза распахнулись.

Осознание хлынуло ледяной волной.

Он… Он действительно считал её частью своего вида.

Тело перестало слушаться. Она будто погрузилась в ступор. Всё встало на свои места: он принёс её в своё логово, он обработал её раны, он согревал её своим телом…

По меркам своей эпохи, своего мира, он взял её как самку. Как спутницу. Как… жену.

Эта мысль была чудовищна.

Сверххищник, древний, опасный зверь, видит в ней не добычу, а партнёра. Её дыхание сбилось, внутри всё сжалось от ледяного ужаса. Но сил сопротивляться не было.

Пространство заполнил удушливый аромат, очевидно источаемый теплом жеребца, который обнимал ее. Аромат, казалось, заставлял её ее тело непроизвольно млеть. Она сама не заметила, как по её ноге поползла струя влаги.

— Пожалуйста... не надо... — она все еще безуспешно пыталась отстраниться от его все более настойчивых ласк. Он же, словно чувствуя, что она готова, лишь зарылся мордой в ее разноцветную гриву и затем принялся вылизывать ее рог вперемешку с белоснежной, грязной шерстью. Подчиняясь собственным инстинктам и вызывая у неё тихие стоны, с которыми она уже не могла бороться.

Его нога плавно подняла её заднюю ногу на угол в девяносто градусов, обнажая небольшое, по меркам аликорна, вымя с двумя розовыми сосочками, и уже активно "мигающую" увеличенным клитором киску. Такую же казалось белоснежную, нежную и ухоженную, как и все её остальное тело, но источающую из себя, уже целый океан манящей влаги.

Он без лишней мысли, лишь довольно урча, стал двигаться своим копытом по её животу, касаясь пупка и опускаясь ниже к вымени, несмотря на её неуверенные попытки защитить остатки своего достоинства. Пока его язык всё ещё гулял по её рогу, в приятной, естественной манере вызывая странные покалывания. Второе копыто упиралось в её мягкий круп, разминая его, окончательно подготавливая самку к спариванию, в согласии со странными брачными ритуалами этого вида, пока первое уже было на бугорках, то и дело пощипывая её розовые соски.

— Пожалуйста... Тразис... Нежнее, — она, уже похоже приняла неизбежное.

Тот простой факт, что её изнасилуют, и скорее всего, оплодотворят в процессе, хочет она того или нет, и попросту пыталась выторговать условия по лучше, игнорируя тот факт, что он не понимает её язык. За всю её долгую жизнь, у неё уже были партнёры. Но все как один, они были галантными и благородными рыцарями и аристократами. Они воспринимали её как богиню, могли часами нежно ласкать и ублажать её тело, и уж точно никто никогда не обращался с ней как с самкой для размножения, в столь жестокой, дикой манере, да ещё и доходя до неё в размерах...

Огромный, массивный член, равному которых она никогда не видела мягко лёг на её живот, идя от влагалища, проходя между бугорками вымени и доходя едва ли не до пупка. Она сглотнула представляя как эта штука будет входить в неё, и непроизвольно, ослабив бдительность обмочилась, чувствуя как теплая жидкость стекает по ноге, заполняя помещение запахом выделений, феромонов, крови и чего-то первобытного, что окончательно казалось, свело жеребца с ума.

Ревя, и не сдерживая себя он вогнал в неё свою дубину, прямо во влажные губки, без малейшей подготовки, заставляя вскрикнуть от боли.

— Медленнее... прошу... ты порвешь меня, — умоляла она сквозь стоны, чувствуя дикую боль внутри. Никогда ещё она ни была настолько наполненной. Забывший о всяких нежностях Тразис, лишь грубо насиловал её, заставляя её, задранную вверх, под углом, ногу, упираться в низкий потолок землянки, пока он пускал пар из ноздрей прямо ей в затылок. С каждым рывком он казалось входил всё глубже в бедную аликорницу, двигая её органы и целуя головкой члена её шейку матки, чувствуя как яйца касаются её разбухшего клитора.

Она лишь судорожно вопила заливаясь слезами, пока её хвост уже попросту сошёл с ума. Но жеребец только плотнее прижимал её и всё грубее трахал, заливая пространство крепким, мужским запахом, прижимая её грязные, некогда белоснежные, крылья, своим телом. Внезапно он сделал особенно глубокий толчок, пока его верхняя нога, инстинктивно сжала плотнее горло лежащей на боку аликорницы, стремясь доставить ей максимум удовольствия. А все её внутренности, вдруг залились теплой, вязкой жидкостью, что фонтанировала прямо в её чрево. Он сжал клыки на её загривке, игнорируя её дикие крики, что казалось разносились по всему лесу, позволяя ощутить вспышку боли, одаривая её белоснежную шкуру новой раной. И тем самым клеймя Селестию как свою самку, пока внизу, из под её хвоста выливалось вязкое семя, прямо на окровавленные шкуры.

Боль, удовольствие, дикий страх смешанный с адреналином накрыл её с головой, и она уснула окончательно после столь активного соития, в объятиях своего странного партнёра, даже не замечая то, что он так и не вытащил из неё член.