Великая Эквестрийская Авантюра
Глава 4
Завтрак состоял из густой, сытной овсянки с упругими кусочками тушеных фруктов. Кубики проснулась, чувствуя себя в основном хорошо, но состояние брата заставляло ее беспокоиться, несмотря на почти постоянные заверения Берти. Сидя за столом, Кубики наблюдала, как Берти терпеливо подкладывает в ложку кусочек за кусочком сытной овсянки, а брат навострил уши, пережевывая резиновые кусочки фруктов.
На другом конце стола Кактус читал газету, и когда Кубики повернулась, чтобы посмотреть на него, ее накрыла мощная волна воспоминаний, прилив из почти забытого времени. Ее отец тоже читал газету за завтраком, и мать постоянно укоряла его, что ему нужно поесть. В какой-то момент укоров и ругани становилось слишком много, и отец поднимался со стула, заключал мать в нежные объятия и танцевал с ней по комнате.
Из-за наступающего прилива зрение Кубики расплывалось — все в комнате вокруг становилось нечетким, а некоторые волны катились по щекам в виде соленых слез. Каждый вдох давался ей с трудом, так как прилив эмоций, сдерживаемых внутри, грозил вырваться наружу. Прижав передние копыта к столу, Кубики делала все, что было в ее силах, чтобы удержать все это в себе.
Как раз в тот момент, когда все это начало становиться совершенно непреодолимым, Домино рыгнул и высыпал овсянку на подбородок. Кубики ошеломленно смотрела на брата, наблюдая за тем, как его уши то поднимаются, то опускаются от беспокойства, и услышала, как Берти говорит:
— Домино, тебе есть что сказать в свое оправдание?
— Еще, пожалуйста? — ответил жеребенок и постучал передними копытами о край стола.
— Ах ты, маленький наглец… — Берти с помощью ложки соскребла овсянку с подбородка Домино, покачивая головой из стороны в сторону. — По крайней мере, ты сказал "пожалуйста". Здесь, в Эквестрии, мы говорим "извините" после того, как так рыгнем. По крайней мере, мы, цивилизованные, так делаем. Вон Кактус до сих пор не понял этого, но в его защиту могу сказать, что он вырос в прериях.
— Я совершаю долгие прогулки по канализации, так что небольшая отрыжка время от времени — наименьший из моих грехов, — заметил Кактус из-за своей газеты.
Кубики была настолько ошеломлена всем происходящим, что у нее не было сил грустить. Она сидела в кресле с влажными щеками, почти забавляясь выходками брата, любопытствуя о жизни в прериях и вспоминая сильный гриттский акцент Берти. У ее отца был сильный акцент, а у матери, выросшей в окружении Гриттишей, акцент был выраженным, но в то же время резковатым.
— Ты просто прелесть, — сказала Берти Домино. Она стала подкладывать жеребенку овсянку, и Кубики молча наблюдала, как кто-то проявляет столь необходимую ее младшему брату доброту. — Тебе стало немного лучше, когда ты немного поел?
Жеребенок кивнул, но не успел ничего сказать, потому что Берти сунула ему в рот ложку овсянки и фруктов. Надув щеки, жеребенок сидел, жевал и чмокал губами, глядя на Берти с откровенным обожанием. Кубики почувствовала странную дрожь в животе, когда поняла, что сердце ее брата будет разбито, когда произойдет неизбежная разлука с этими двумя добрыми незнакомцами, а она, несомненно, произойдет. Они снова останутся вдвоем, и ей придется чинить его разбитое — если не сказать, раздавленное — сердце. Ее брат редко открывался кому-либо из пони, и видеть, как он общается с Берти…
Снова потекли слезы, и Кубики услышал тихий звук, когда одна из них упала на стол.
— Когда мы закончим, тебе нужно будет принять ванну…
— Нет! — Это единственное слово протеста сопровождалось значительной струйкой овсянки, которая стекала по подбородку Домино на туловище, что еще больше способствовало необходимости принять ванну.
— Да!
— Но вчера…
— Тише и не дерзи. Мы хотим, чтобы ты был чистым и опрятным, и я не могу допустить, чтобы ты стал таким же, как Кактус. Он такой же неряха. Уже час или два как встал и не принимал душ. Ну и грязнуля. — Когда из-за газеты раздался вздох, Берти повернулась, чтобы посмотреть в ту сторону, но не произнесла ни слова. Вернувшись к Домино, она начала хихикать, отчего многочисленные локоны в ее гриве подпрыгивали.
Слегка улыбнувшись, Кубики протерла глаза и задумалась о том, что принесет этот день.
На карте, висевшей на стене, теперь было больше булавок. Кубики с интересом наблюдала за тем, как Берти изучает карту, а заодно и за братом, который, завернувшись в одеяло, спал на диване. Он выглядел немного вспотевшим, но Берти уверяла, что с ним все будет в порядке, и Кубики хотела ей верить.
Кактус вернулся в комнату из другого места и передал Берти плотный бумажный конверт. Сев на пол рядом с Берти, Кубики наблюдала, как кобыла вскрывает конверт и начинает читать. Через некоторое время она воткнула в карту еще булавки, маленькие булавки с ярко-красными головками. При взгляде на карту что-то показалось ей неправильным.
— Это ведь Эквестрия, верно? — спросила Кубики.
— Да, — ответила Берти приглушенным голосом, чтобы не потревожить Домино. — Это Филлидельфия, к северу от нас. Похоже, болезнь распространяется.
— Как? — Это было столь же интригующе, сколь и пугающе.
— Некоторые пегасы могли вылететь с корабля, когда он находился недалеко от Эквестрии, и они могли долететь до Филлидельфии. Мы пока не знаем, но в больничных отчетах говорится, что пациенты — пони-пегасы, так что это хорошее предположение. Трудно сдерживать болезни, когда есть летающие пони, которые могут улететь куда угодно.
— Чем они больны?
— Мы пока не знаем. — В голосе Берти слышалась тревога, а также разочарование. — Сейчас вашу кровь исследуют, и мы пытаемся понять, почему вы с братом не умерли. Я не хочу тебя пугать или беспокоить, Кубики, но эта болезнь, чем бы она ни была, очень жестока по отношению к молодым и пожилым пациентам.
Кубики почувствовала мягкое прикосновение, когда Кактус сел рядом с ней, а затем он притянул ее к себе:
— Маленькая леди, возможно, нам понадобится взять у вас еще крови, если вы не против. Если честно, нам может понадобиться много крови, и если ты дашь ее нам, то, возможно, станешь героем.
— Кактус, мы же обсуждали это…
— Как я могу стать героем? — спросила Кубики, прервав Берти на полуслове.
— Ты очень везучая кобылка, — сказал Кактус нежным шепотом, от которого у Кубики затряслись уши. — Возможно, ты самая счастливая кобылка из всех, кого я знаю. Вы с братом идете на поправку, или я так думаю, а это значит, что в вашем теле идет великая, мощная битва. Твоя кровь, чтобы выиграть эту битву, должна была создать солдат… должна была создать армию, чтобы отбиваться от захватчиков, которые могли бы причинить тебе вред… Ты понимаешь?
Кубики кивнула, но она понимала очень мало, и все это звучало как выдумка.
— Ну, — продолжал Кактус, — если мы возьмем у тебя больше крови, те солдаты, которые победили в битве внутри твоего тела, смогут нам помочь… Возможно, мы сможем взять этих солдат и сделать их больше, чтобы они могли помогать другим больным пони. Мы пока не знаем, но скоро узнаем. Берти любит играть в безопасность, и она не хотела говорить с тобой, пока мы не узнаем наверняка, потому что беспокоилась, как бы ты не расстроилась, если у тебя не будет того, что нам нужно… Я же, глядя на тебя, вижу маленькую смелую задиру, так что, думаю, все будет в порядке.
— Я хочу помочь, — сказала Кубики и прижалась к Кактусу.
— Конечно, хочешь, ведь ты хорошая кобылка. — Пока Кактус говорил, Берти воткнула еще одну булавку и вздохнула. — На самом деле, Кубики, раз ты такая удачливая кобылка, твоя кровь может помочь нам бороться с другими болезнями…
— Кактус, это всего лишь предположение. — Взяв булавку, Берти пригрозила ею мужу. — Прекрати. Сейчас ей нужно время, чтобы восстановиться и поправиться. Я знаю, что ты очень рад этому, но сейчас не время.
— Прекрасно, Берти, ты — зануда.
С любопытством Кубики повернула голову и посмотрела на Берти, которая все еще размахивала булавкой в сторону мужа. Кобыла опустила глаза, а кобылка подняла, и между ними произошел молчаливый обмен мнениями, в ходе которого Кубики выразила свой любознательный интерес к теме. После некоторого разглядывания Берти первой сломалась и отвернулась. Кубики победно моргнула, когда Кактус тихонько хихикнул, а Берти пренебрежительно махнула копытом в сторону мужа.
Где-то вдалеке зазвенел колокол, отчего ее брат с фырканьем проснулся.
— О, смотрите, в этом году праздник Согревающего Очага наступил раньше! — кричал Кактус, вваливаясь в комнату с коробками, обернутыми в странную, блестящую, красивую бумагу и перевязанными причудливыми бантами. — Наши братья и сестры выбрались из канализации в универмаг, чтобы принести их. Какая благородная жертва…
— Заткни свою пасть, Кактус, некоторые из нас любят ходить по магазинам! — На том же дыхании она добавила: — О, прелесть! Интересно, кто делал упаковку и бантики!
— Ладно, это для маленького жеребенка. — Кактус протянул коробку Домино, который просто смотрел на нее полусонным одурманенным взглядом. — На бирке даже написано, что это от Гильдии Крысоловов. Какая милая реклама. А теперь давай, бери.
— И что мне с этим делать? — спросил Домино, пытаясь прогнать сон из глаз.
— Разорви бумагу и открой ее! — ответил Кактус.
— Нет. — Жеребенок покачал головой. — Слишком красиво. Слишком мило.
— Да ладно тебе, — сказала Берти, пытаясь уговорить Домино открыть коробку. — У тебя не будет проблем. Это эквестрийская традиция, и я, как пони из другой страны, нахожу ее просто чудесной. Кактус подарил мне мой первый подарок на праздник Согревающего Очага, потому что он очень любит такие вещи. Только, насколько я помню, он завернул его в газету.
— Я не из денег сделан! — заявил Кактус, бросив на жену кислый взгляд.
— Бумага дорогая? — спросила Кубики.
Это заставило Кактуса и Берти сделать паузу, и они оба повернулись, чтобы посмотреть на Кубики. Они обменялись взглядами втроем, и после этого только Кактус смотрел на красивые упаковки, подергивая ушами. Домино сидел на диване, завернувшись в одеяло, и смотрел на коробки, пока не зевнул так сильно, что у него вывалился язык.
— Если бумага дорогая, она не должна быть испорчена. — Стоя на полу и глядя на подарки, Кубики неодобрительно покачала головой — примерно так же, как она поступила бы со своим братом.
Полностью игнорируя Кубики, Берти села на диван рядом с Домино и поставила перед ним коробку. Коробка была почти такой же большой, как жеребенок, а большая бело-голубая лента грозила пощекотать ему нос, так близко она находилась. Кобыла обхватила жеребенка одной передней ногой, притянула его к себе, а потом сказала:
— Дело не в деньгах или стоимости. Дело в том, как сильно мы ценим и любим друг друга. Это одна из лучших традиций Эквестрии и напоминание о нашем единстве, которое сделало нас великой нацией. Именно поэтому вы пришли сюда, не так ли? Именно поэтому я приехала сюда. Основатели Эквестрии тоже прибыли сюда, что делает большинство из нас иммигрантами. Будучи представителями разных культур, происхождений и наций, многие из нас ссорятся и препираются, но потом приходит праздник Согревающего Очага, чтобы напомнить нам о единстве и о том, что делает нас великими.
— В Эквестрии только что произошел небольшой переполох, — сказал Кактус, усаживаясь на пол рядом с Кубики и притягивая ее к себе. — Там был настоящий придурок, и он был довольно успешен, по крайней мере, поначалу казалось, что он одержит верх. На какой-то момент показалось, что наша великая нация вот-вот рухнет, но теперь, когда эквестрийцы вспомнили уроки прошлого, мы снова стали сильнее, чем когда-либо. Каждый год праздник Согревающего Очага служит для нас временем восстановления нашего единства… подтверждения его. Каждый год, в разгар зимы, когда все вокруг мрачно и уныло, мы собираемся вместе и напоминаем друг другу о том, как мы вообще выживаем зимой.
— Да… поэтому в это мрачное время карантина мы с Кактусом хотели бы поделиться с вами нашими традициями. Мы хотим, чтобы у вас остались приятные воспоминания об этом времени, и тогда вы тоже приобщитесь к этому великому эквестрийскому идеалу. Когда-нибудь ты вырастешь и вспомнишь все это, и, возможно, сможешь передать это по наследству. — Берти наклонилась и поцеловала Домино в макушку, и Кубики увидела, как ее брат вздрогнул от прикосновения доброй кобылы.
— Помоги мне открыть его, — попросил Домино.
Улыбаясь, Берти посмотрела на жеребенка, завернутого в одеяло рядом с ней:
— Хочешь, немного помощи?
Не осознавая, что делает это, Кубики прижалась к Кактусу, наблюдая за тем, как ее брат открывает подарок. Он просто сидел со странным выражением лица, а Берти начала стягивать ленточки, завязанные вокруг коробки. Великолепный бант развязался, а затем дело дошло до бумаги. Ее отделили с большой осторожностью — каким-то образом она не порвалась — и открыли коричневую коробку. Верхние створки коробки были открыты, и из нутра было извлечено нечто странное.
— О, смотрите, это пингвин! — воскликнула Берти, прижимая игрушку к Домино, который, казалось, был очень напуган ею. — Это плюшевый пингвин, и посмотри! У него монокль! Это шикарный пингвин.
— И что мне с ним делать? — спросил Домино.
Берти теперь выглядела ошеломленной. Она сидела с открытым ртом, пытаясь придумать какой-нибудь ответ, и после нескольких неудачных попыток ей удалось сказать:
— Ну, у тебя будут с ним приключения. Ты играешь с ним. Это очень весело — играть понарошку, и он будет твоим другом, а в конце дня ты сможешь прижаться к нему, потому что он такой мягкий и плюшевый.
— Я обнимаюсь со своей сестрой, и она со мной разговаривает, — ответил Домино.
Не унывая, Берти порылась в коробке и вытащила еще два предмета:
— О, смотри, у него шляпа и шлем. Это действительно очень шикарный пингвин. Вот, прижмись к нему и обними.
Домино не выглядел впечатленным, но он послушно обнял мягкую игрушку и прижался к ней, пока Берти обнимала его. Кубики слегка захныкала, она не знала почему, но в этот момент она была так же растеряна, как и счастлива. Пингвин был почти таким же большим, как ее брат, и она понятия не имела, что с ним делать — его придется таскать с собой, пока они будут переходить с места на место в поисках работы и крова.
— Эй, смотри, у тебя тоже есть подарок, — сказал Кактус Кубики. — Давай, открывай.
В момент, который показался Кубики слишком неловким, чтобы быть приятным, она принялась за работу с упаковкой. С помощью телекинеза она отодвинула ленту, а затем принялась изучать коробку. Бумага была закреплена какой-то прозрачной липкой лентой, которую было трудно отодрать, и она немного порвала бумагу, когда она за нее потянула. Но она упорствовала, и вскоре бумага отклеилась, открыв коробку внутри.
Осторожно поставив ее на пол, она увидела на крышке коробки красивую картинку, но не знала, что это такое, и ей пришлось спросить:
— Что это? — Она догадалась, что это две великие принцессы, но коробка и ее содержимое озадачили ее.
— Это принцесса Селестия и принцесса Луна, королевские сестры-пони. Это пазл… Это как картинка, которая разбита на множество маленьких кусочков, и тебе нужно собрать её. Это весело, если ты любишь головоломки, и это поможет тебе занять себя. — Кактус перекинул переднюю ногу через холку Кубики и быстро обнял ее. — Мы можем собрать головоломку и выпить горячего какао, это будет хорошее времяпрепровождение в этом скучном месте.
— А что мне с этим делать? — спросила Кубики.
— Как я уже сказал, ты собираешь ее…
— Нет… — Кубики почувствовала себя виноватой, что перебила его, но она должна была прояснить ситуацию. — А что я с этим буду делать? Как я унесу это с собой, когда покину это место? И как мы с братом будем заботиться об этом пингвине? Все это будет только тормозить меня, когда я отправлюсь на поиски работы.
Когда Кубики подняли с пола, она очень испугалась и попала в почти сжимающие объятия Кактуса. Она начала паниковать, находясь так близко и так тесно с ним, и извивалась, пытаясь вырваться, но ее усилия казались тщетными. Паника набирала силу, пока не стала почти непреодолимой, и тогда Кубики подумала об отце. Как давно ее не утешали? Как давно ее не любили? Все это было далеким воспоминанием — безопасные жеребцы, которые не желали ей зла, были далеким воспоминанием, — и она жаждала вернуться в те счастливые дни.
Всхлипнув, она обмякла и, извиваясь, как-то ухитрилась обхватить передними ногами широкую шею Кактуса. Она прижалась к нему, ошеломленная, и он удвоил хватку. Пока она рыдала от переполнявшей ее боли, этот момент, этот драгоценный миг безопасности и доверия значил больше, чем подарки, завернутые в красивую бумагу и перевязанные ленточками.
Почувствовать себя снова в безопасности было величайшим из всех подарков, и прошло слишком много времени с тех пор, как она ощущала это в последний раз.